Сердце

   Я никогда не думал о том, что у меня есть сердце.

   То есть я, конечно, знал о его наличии где-то в недрах моего тела, но никогда об этом не думал. Это как с печенью или почками – они у меня есть, и они мне нужны, но я не думаю о них каждый день.

   Я не думал о своём сердце, когда оно впервые забилось. Я вообще не уверен, что зародыш, у которого уже относительно развиты все необходимые части организма, в состоянии ДУМАТЬ. Но сердце мое точно билось. В такт материнскому. По крайней мере, так мне потом говорила мама.

   Я не думал о своём сердце, когда истошно орал в палате роддома, то ли от яркого света, бьющего в привыкшие к темноте материнской утробы глаза, то ли от суеты окружающего мира, представленном в маленьком больничном формате, то ли от нечего делать.

   Я не думал о своём сердце, когда папа подбрасывал меня – малыша – вверх и неизменно ловил. Папа ловил меня, а я ловил свой непонятный детский кайф и такие яркие в памяти улыбки родителей.

   Я не думал о своём сердце, когда впервые увидел Юлю в розовом платье с белыми рюшами и таким же белым бантом в волосах. Сначала Юля молча, как бы изучающе, смотрела, как я, сидя в песочнице, очень настойчиво и настолько же безуспешно пытался прорыть своим жёлтым игрушечным экскаватором тоннель, рассчитывая закончить его если не в Китае, то, как минимум, на противоположном конце детской площадки. Затем она улыбнулась, хмыкнула носом и, склонив голову набок, – влево, как будто Юлина голова устала сопротивляться тяжелому белому банту, норовившему сползти именно в эту сторону и тянувшему её за собой, – попросила дать ей поиграться красной лопатой, которая без дела лежала рядом со мной. Я улыбнулся и протянул лопату Юле. Вовсе не потому, что у меня было сердце, и не потому, что оно в ту минуту забилось так, словно мама сказала, что мы сегодня не пойдём в детский сад и будем целый день валяться на диване, смотреть мультики и есть мороженое. Просто Юля мне понравилась. И бант её понравился. И улыбка.

   Я не думал о своём сердце, когда Алина из нашего класса, с которой мы просидели за одной партой пять лет, согласилась пойти на выпускной с Игорем. Не то, чтобы я её тоже приглашал. Но я же планировал! Просто не успел. Не знал, как ей об этом сказать. И не обидно мне было. Вовсе нет. Просто внутри как будто что-то поломалось. Ну, не сердце ведь, в самом-то деле!..

   Не думал я о своём сердце и в тот момент, когда встретил Катю.

   Будучи первокурсником, я опоздал на первую пару по истории в своем первом учебном году. Ну, надо же! Историк меня, конечно же, сразу запомнил и не простил, но речь не об этом.

   Автобус поломался, и две последние остановки до университета я преодолевал пешком. Лифт не работал, и путь на девятый этаж я преодолел тем же способом. Еле дыша и вставляя извинения за опоздание на каждом тяжёлом выдохе, я ввалился в аудиторию, до краев залитую солнцем и жаждущими новых знаний студентами. Я устремил взгляд вглубь комнаты в поисках незаселённого островка. Островок нашёлся рядом с Катей. Казалось, она даже не заметила, что я сел рядом – настолько она была погружена в составление конспекта. Солнце заливало тёплым светом всю парту и Катины рыжие волосы. Стало тепло. То ли от солнца, то ли от перенесенного стресса, то ли от тепла, которое исходило от Кати – никогда не любил задаваться такими вопросами. Тепло – ну, и замечательно!

   Катя оказалась самой красивой девушкой на курсе, о чём я узнал позже в результате компаративного анализа ног, талий и других частей тела прекрасной половины нашего потока. Мне же посчастливилось стать парнем самой красивой девушки на курсе. И я, признаюсь, не без гордости, исполнял эту роль до тех самых пор, пока мой компаративный анализ ног, талий и других частей тела прекрасной половины нашего потока не перешёл из наблюдательного в экспериментальный. В конечном итоге, Кате стало известно о результатах моего «анализа» из проверенных источников, и она во всех смыслах захлопнула передо мной дверь громко и навсегда.

   Не помню, что я почувствовал. Помню, что машинально набрал номер Оксаны со второго курса, и тот вечер провёл с ней. Катя на следующий день пришла в университет с такими мешками под глазами, как будто она проплакала всю ночь и всё утро. Возможно, так и было. Ладно, проехали…

   Дальше я понял, что все эти напряги с чувствами и слезами не про меня. От таких девушек, как Катя, которые обволакивали меня теплом, не просто физическим, а каким-то глубоким и от этого непонятным и пугающим, я сбегал после первого же свидания, взяв по максимуму всё, что они предлагали. Кроме этого пугающего тепла. Его я оставлял им, в уверенности, что найдётся тот, кому оно будет нужно. Мне же было достаточно ног, талий и других частей тела. Кроме сердца. Подозреваю, что это тепло они доставали оттуда.

   Я летел по жизни на всех скоростях, выкуривая отношения как сигареты – до фильтра. Фильтр я выбрасывал. Пожелтевший и ненужный. Иногда, правда, приходилось тушить недокуренные – в стакане слёз и истерик. Я не думал о том, что у меня есть сердце, даже когда очередная истеричка кричала мне вслед о том, что его у меня нет. Ну, ведь мог бы подумать. Удостовериться. Я не думал об этом до сегодняшнего дня.

   Сегодня я летел на всех скоростях по автостраде, выкуривая сигареты как отношения – до фильтра. Я ехал за город на выходные, к милой Лизе, с которой познакомился на прошлой неделе в офисе нового клиента. В голове моей крутились мысли о моей Лизе, а из динамиков доносился голос другой Лизы – Лизы Митчелл, которая пела о Neopolitan Dreams и прочих забавных вещах. Эту музыку мне посоветовала моя Лиза. Я редко прислушиваюсь к чужим советам, но сегодня почему-то, уходя из офиса, загрузил в плеер все альбомы Lisa Mitchell и отправился в путь. М-да, слишком сладко. Очень как-то по-женски и… тепло. То самое тепло, от которого я бегу, как укушенный! Блин, ну, не поворачивать же обратно на полпути… Лиза обещала приготовить ужин. Я купил вина, как она просила. Не стоит портить приятный вечер из-за какого-то пугающего цифрового тепла.

   Погруженный в свои мысли, я не успел заметить, как из лесополосы выскочила какая-то живность – и прямо мне под колеса! Дальше всё как в тумане…

   Может, я потерял сознание? Или уснул? Какая-то странная картина перед глазами – вижу себя, будто со стороны! Ну, сон, реально! Машина в кювете. Голова в крови. Пакет с винными бутылками самоубийственно полетел с пассажирского сиденья вниз и теперь, так же, как и я, кровоточит сквозь порезы на своей белоснежной коже.

   Вижу девушку и парня возле чёрного Audi, такого же, которое ехало прямо следом за мной. Девушка нервно разговаривает с кем-то по телефону, а парень пытается открыть дверцу моей машины.

   Щелчок. Наверное, этот сон сменился новым. Два парня в белых халатах достают меня из машины, кладут на носилки. Тащат в машину. Машина мчит на всех скоростях – мчит так же быстро, как я мчал через всю свою жизнь. Ей богу, мне даже нравится этот замес! Попутно бьют меня током, прямо как в кино. Что ж я попкорна не приготовил-то?!..

   И тут вдруг гаснет свет. Или нет. Даже не так. Как будто плёнка, ну, знаете, такая старая, на бобине, которую крутили в старых-престарых кинотеатрах во времена Чарли Чаплина, обрывается, и на фоне подсвеченного экрана я вижу её последний темный кусочек с перфорированными краями. И всё. Дальше желтовато-белый экран и тишина.

   Фильм окончен. Спустя какое-то мгновение, уже не из динамиков кинозала (или моей машины?) и не голосом Лизы Митчелл, а суровым мужским, из, кажется, служебного помещения кинотеатра до меня приглушённо доносится фраза: «Всё. Сердца нет».

   Судя по задумке Режиссёра, это голос врача, пытавшегося реанимировать моё тело последние десять минут.

   И не обидно мне. Вовсе нет. Просто внутри как будто что-то поломалось. Ну, не сердце ведь, в самом-то деле!..