Маленькая турецкая девочка
-Гюльгюн.
И объясняет значение имени: Розовый день.
- А фамилия?
- Ялчик.
- Сколько тебе лет?
- Пять.
- Ты будешь жить здесь?
Девочка перестаёт прыгать. Пожимает плечами, не знаю.
- Здесь скучно, - вступает в разговор мама, рослая блондинка с печальным лицом. - Наверное, уедем.
Девочка вздыхает. Я глажу её по выбившейся из-под шапочки редкой пряди волос, по ободочку маленького личика. Отчего она такая бледная?
Девочка внимательно смотрит на меня. Может быть, перед ней в первый раз осознанно встаёт вопрос: уезжать или остаться? Душа её раздваивается.
- Ей нужно море, солнце, - говорит дед, крупный породистый мужчина, разменявший уже восьмой десяток лет, но ещё бодрый, крепкий. - Помнишь, - обращается ко мне, - сколько здесь раньше было народа? Танцевали, пели под баян…
Я и сам, проходя по пустынным аллеям парка, думал об этом. Вот люди пели, плясали, не думая о том, что когда-нибудь исчезнут из этого мира. Зачем они ушли, осиротив и парк, и город, и знавших их людей? Странно, горько, несправедливо, не хочет мириться с этим моя душа. Почти никого из них я не знал и не стремился узнать, но вот они исчезли, как будто никогда и не были, оставив горьковатый привкус осеннего дыма от сожжённой прелой листвы.
Девочка, смотревшая сначала дичком, взглядывает смелее.
- А вас как зовут? - спрашивает она и смотрит на меня снизу вверх ясными лукавыми глазками.
Я называю своё имя.
- А фамилия?
И на это я даю честный ответ. Она повторяет. По–русски говорит чисто, бегло как на родном. Язык её матери. Да он и есть для неё родной.
Любопытство её идёт дальше.
- А где вы познакомились с дедушкой?
Рассказываю, что вместе ходили на поэтические вечера, встречались в разных местах.
- Якши?
Она кивает. И протягивает мне орех каштана, гладкий, блестящий. Наверное, он напоминает ей блеск солнца и моря.
Прощаемся. Отойдя шагов на десять, слышу за спиной звонкий голосок.
- До свидания!
Она стоит на дорожке и, улыбаясь, машет мне рукой.
- До свиданья!
С того пасмурного осеннего дня прошло довольно много времени. Девочку и её мать я больше не встречал, а, если бы и встретил, вряд ли узнал бы. Может быть, они вернулись в Турцию. Но блестящий гладкий орех каштана я храню до сих пор.
Сценка эта вспомнилась мне внезапно, без всякой связи с тем, что происходило вокруг и во мне самом.
Почему среди многих больших и маленьких событий эта встреча запомнилась так ярко? Что в ней такого? Почему вообще память отсеивает и сберегает одно и отбрасывает другое? Может быть, на подмостках сцены жизни всему сразу не хватает места и что-то до времени лежит в запасниках, покрытое пылью забвения, а когда приходит час, оживает. Ведь ничто из прожитого не пропадает.
Свидетельство о публикации №217100100788