Последняя

Последняя. "Гул затих... Я вышел на подмостки"


   Тяжелый туман наплывал на черную черепицу крыши пансионата, словно саван укутывая это безвкусное строение,противящееся самому понятию эстетика. С  самого утра Лео томила нервная жажда и желание, чтобы все это скорее закончилось. После последнего прогона пьесы, он заставил своих подчиненных репетировать поклоны до тех пор, пока у юношы, исполняющего роль Актера не хрустнуло в пояснице. Напор режиссера сломил его хрупкую спину. Заменить этого мальчишку было некому и премьера верно не состоялось бы, если бы внезапно в высоких кроваво-алых ботфортах не шагнул на сцену подозрительно бодрый, пышущий здоровьем Мальвус.
    Кира, то время распутывавшая шнуровку лоснящегося от блеска дешевой ткани корсета, все поняла и шепнула Лео на ухо то, что господин Инфернус  нашпиговал свое тлеющее тело всем психотробным .

-Обрати внимание на взгляд! - сказала Кира, слега задев возлюбленного тесьмой своего рукава, - глаза бегают, как крохотные зверьки, и их блеск предвещает агонию. Нет, физически он здоров, но его психика полностью разрушена. Пожалуй, живет последний день.

-Интересно, о чем он теперь пришел просить? - задумчиво пробормотал Лео, замечая, как Мальвус жестом подзывает его к себе. Былой гнев и бессмысленная безвыходная ненависть уже выветрились из души нашего героя. Ведь вид этого несчастного создания, еще недавно мнившего себя великим завоевателем, его устрашающая худоба, старческая дрожь рук не вызывали ничего, кроме жалости.

-Я пришел, дорогой Лео, огласить свою последнюю волю, - произнес он твердо и членораздельно, касаясь ладони Лео подушечками пальцев. Юноше показалось, что эта неистовая дрожь вот-вот передастся ему  и разойдется по  его собственному телу.

-Позволь мне сыграть Актера за того травмированного мальчишку, реплики я знаю: все выучил за ночь. Мне нужен один прогон и я  сыграю не хуже маэстро МХАТа. Все же актер бы вышел из меня более талантливый, чем политик...

-А разве две эти профессии не одно и тоже? - возразил мальчик, - И там, и тут им платят  за лицедейство.

-Есть существенная разница, мой дорогой: в театре есть эстетика, в нем духовность и самоотверженность людей, посвящающих свои сердца ему. А в политике только похоть и алчность, а значит и  жестокость.

-Простите, но ваше намерение играть  - абсурдно! - заключил юный режиссер, подумав с минуту. - Вы стары для этой роли. На фоне других актеров вы будите выглядеть нелепо.

-Это будет выглядеть гениально, клянусь кровью Христа!

-Нет, я не могу вас взять...

-У тебя нет выбора, не трудись набивать себе цену, - вымолвил Мальвус. Он глядел на Лео так пронзительно, что казалось его расширившиеся зрачки - черные дыры вот-вот поглотят душу мальчика.

-Да и кроме того, грех отказывать человеку в исполнении его последнего желания,  - добавил мужчина бесстыдно проводя пальцем по бледной щеке мальчика, хотя тот отнюдь не противился, а только растягивал губы в улыбке. Несколько самодовольной.

-Неужели вы хотите умереть? - спросил он, обращаясь к своему бывшему врагу с непониманием.

Тот  отдернул руку, точно нежная кожа мальчика источала высоковольтное напряжение и замер в молчании. Затем, уже мысленно устремляясь в костюмерную, ответил:
 -Иного выбора у меня нет, и прежде чем опуститься занавес в этом  зале загремят выстрелы...


   Приближался седьмой вечерний час. Горели все огни, заплевывая чванливым светом все пространства главной залы пансионата. Когда-то на этом самом месте, как мучеников, стерли с лица земли всю царскую чету Элладиума, когда-то  здесь изливала душу в последних судорогах рассудка безумная ныне Драцена. Менее полугода назад здесь давали роскошные балы с сахарными хлопьями снега, сыплющимися из газовых балдахинов под потолком. В бывшем тронном зале пили  за здравие. Теперь же споют за  упокой.  Отзывалась  этим последним действом - театральным спектаклем - агония Мальвуса, его души и его деяний. Последний раз Лео был тем, кем привык он видеть себя в крохотную полоску зеркала на часах отца, которые он вот-вот бросит в огонь.
   Крыша уже тающего на глазах здания, точно визуально уменьшающегося с каждой секундой кишела, вертолетами и прочим своеобразным воздушным транспортом. Публика - господа в оттеняющих роскошью смокингах и госпожи с норковыми гаржетками и аристократическими маленькими ручками, обтянутыми китайским шелком по локоть - состояла в основном из тех, кто собственно зачали и выносил сегодняшних актеров. Некоторые исключительные личности, известные не только тучностью кошелька, скучали по углам холла, распивая шампанское.
  Эти режиссеры, писатели, политики, художники, признанные таковыми общественностью, меньше всего на свете сейчас хотели корчится три часа в неудобных креслах. А больше всего хотели спать в желанных постелях своих любовников и  любовниц.
    К счастью для неопытной труппы Лео, среди потенциальной публики вскоре разлетелся слух об участии самого господина Мальвуса в учебной постановке. И даже прибывшие сюда по воле с редакторов и продюсеров пробудились от равнодушного оцепенения, принимаясь вести как всегда бессмысленную, оживленную и подлую светскую беседу. Многие параллельно очищали память на своих мобильных телефонах, чтобы заснять, запечатлеть позорный (так им казалось) дебют Мальвуса.

-Эта золотая молодежь постоянно находит новые способы сходить с ума! - воскликнул лысый художник с густой крашенной бородой и очками в модной толстой оправе для "коммуникабельности". Беседуя со своими приятелями он не на секунду не переставал задирать голову выше, чем это было бы прилично.
-Ладно кокаин, автогонки по ночным Москве и Нью-Йорку, ладно ванны шампанского и безумные вечеринки-вакханалии, но какого черта они лезут в искусство!

-По-моему, они переходят все границы, а этот еле живой дурак не только им потакает, но и сам еще собирается плясать на сцене, - согласился молодой актер с вероломными бледными глазами и  лисьей улыбкой на влажных губах. Как и все восходящие звезды, он не брезговал сниматься в чем попало и, в тоже время, талантливо стонал в  роли Гамлета.

-Вероника только что шепнула мне, что это будет нечто вроде безумия Богомолова - пояснил художник.

-Боже! Как я жду дня его ухода из МХАТа - эмоционально отреагировала стройная дама в платье цвета ананасной воды. -Никогда не забуду, как Алешу Карамазова у него играла какая-то старуха! Наверное, Мальвус пошел по той же дороге, взвалив на себя роль юноши. Старый  дурак!

333333333333333

Последние минуты пустоты зала, в которые актеры и технические работники, звукорежиссеры и костюмеры переводили дух, обрушились на Лео зрелищем крайне печальным, неистовым, словно дрожащая слеза в глазу избитой маленькой девочки - осужденной несправедливо своими родителями.
    Господин Мальвус в черном рваном свитере серых оттенков сидел посреди сцены, покорно скрестив запястья перед собой на коленях. Рядом лежала бросающая ему вызов пробковая пробка толщиной в большой палец. Ее волнисты хвост увенчивала победная петля. Только родившаяся, но еще не затянутая на шее хозяина. А хозяином был Мальвус. Словно Пигмалион, он создал себе самую прекрасную для него спутницу, которая подведет  к алтарю смерти.
Лео хотел подойти выяснить, что собирается делать его бывший враг, но интуиция внезапно приковала его ступни к полу. Укутанный в тяжелую ткань занавеса он не двигался и прислушивался к почти молитвенному шепоту Мальвуса. 

-Ну, вот и все. Мой торжественный уход и последний выход. Грешный я... Если б только знать, что нас ожидает забвение черной  и бездонной пустоты, где нет ни мыслей, не чувств, а только безбрежный покой.  Тогда бы умер я с ярой решительностью. Все равно, что больно и страшно, все равно, что ощущается приступ удушья. Все равно этими мучениями не искупить всех моих грехов, среди которых самым страшным по праву зовется вожделение к Кире. И даже любовь к ней! Будучи тотальным гедонистом, дошел до самобичевания. Желая созидать - разрушал. В стремлении любить - лишь присваивал. Проживи я еще сто добродетельных лет, я бы не отмыл своих рук. Я безнадежен, обречен и устал. Я не заслуживающий покоя вожделею теперь его, а ты, дорогая петля, мне в этом поможешь. И пусть все видят позор моей публичной казни, пусть смеются  и охают под нарастающих грохот танков. Все, что имел когда-либо из земного - я раздал: деньги, власть, убедил даже мою драгоценную связаться с Лео.

Услышав последние слова монолога мальчик подавился собственной слюной с желчным привкусом злости. В оцепенении кружилась голова. Но он решил во что бы то ни стало помешать Мальвусу спрыгнуть со сцены жизни преждевременно в Ад. Ведь иначе, кто будет платить его долги здесь на голубой каменной Земле? Не уж-то это бремя он решил перебросить на Лео?
   Оставив господина-актера скрючившимся в сизых слезах над своей петлей, наш мальчик быстрее пули, скользя по паркету с сценической обуви, падая дважды, защемляя от боли колена, задыхаясь. Он ворвался в незапертую комнату,  стремительно подполз к тумбочке, и, выпотрошив ее подчистую, нашел-таки свой леденящий пистолет. Утопив оружие в просторном кармане брюк, Лео уже осознавал, как помешает врагу оборвать цепь своих страданий


Долгие месяцы работы не прошли даром и творение учеников пансионата, в частности нашего главного героя, вышло вполне удачным. Но все это время Лео произносил реплики, двигался и изменял выражения лица на автомате - талантливо, но безжизненно. Не видел он ни зрителей, ни коллег по сцене. Даже забыв, что роль Натальи исполняет его дорогая подруга, его Ангелина прекрасная душой, но растерзанная жизнью, он смотрел на нее, словно  на незнакомку - дикарку, принцессу неизвестного племени. А он, мореплаватель, повстречал ее в лесной чаще. Ни что не привлекало его внимания, кроме чрезмерно экспрессивной, почти надрывной игры Мальвуса. Словно не было этого мгновения, растянувшегося в несколько часов, словно не было кулис, зрительного зала, серебрящихся софитов, металлических нар на сцене и скрипа паркета под босыми ступнями (все актеры по режиссерскому замыслу жертвовали кожей нежным пяток во имя искусства и стаптывали их в кровь). И именно кровавые пальцы скользящих ног и положили начало подлинной трагедии этой сцены. Так же в романе Булгакова дура Аннушка  с Садовой неосторожно разлила масло на трамвайные пути. Ныне пролилась кровь.
   Нужно сказать, в краткий период сна на ватном тюфяке в гримерной еще до истории с Мальвусом и петлей его вновь мучал странный кошмар. Он шел по темному коридору некой заброшенной квартиры. Жизнь давно покинула это место и лишь темные силы вершили здесь расправу  над мирными призраками.       
       Потолок был настолько низок, что мальчик то и дело ударялся головой о деревянную, изъеденную жуками балку, набивая воображаемые шишки.  На одной из них спала в своем обычном перевернутом состоянии большая летучая мышь. Почувствовав приближающееся движущиеся тело, она встрепенулась , изогнулась всем своим мохнатым телом, выпучив рубиновые глаза и издав протяжный писк. Кончиками острых крыльев чудовище коснулось его лица и легонько оцарапала щеку. Пусть и почувствовав страх, как и всякий во сне, он ни нашел в происходящем ничего необычного и продолжил путь.
     Внезапно Лео все же заметил луч света, растягивающийся желтой полосой из конечного пункта назначения. Он вошел в фиолетовую уборную. Замутненное сырым паром зеркало отражало его лицо в  оттенках траура: устрашающая черная маска покрывала верхнюю его часть. Мальчик смотрел, вглядывался пристально и никак не узнавал в отражении себя. В следующую секунду страх  заставил Лео впасть в оцепенение, паралич сковал грудную клетку и не позволял дышать... Пока герой наш не очнулся.

И вот сейчас он очнулся также к последнему акту балагана и дикой попойки  с ночлежниками. Массовка трясла звонкими кольцами бубнов, кто-то размахивал деревянными кружками с настоящей пивной пеной, которая капала на пол, смешиваясь с кровью. Будто кровь и пивная пена стали единственными живыми героями этих минут. А еще шаткий табурет висельника на заднем плане. Остальное все надолго замерло, затаило дыхание в ожидании самоубийства Антихриста. Пусть никто, кроме чуткого Лео и не догадывался о том, что Мальвус решит повеситься именно на сцене, именно по-настоящему, разделяя судьбу своего героя... Но всем, даже мельком видевшим его в жизни, хотелось верить в эту истину, как верят пятилетние дети в фей и эльфов.
         И это так естественно для живых жилистых людей всех эпох и столетий. В каждом из нас сокрыта преступная страсть к публичным казням через отсечение головы, сожжение и другие пытки. В Средние века никто не лицемерил, и целые семьи считали их таким же простым, увлекательным воскресным развлечением, как поездка в торговый центр. Но не существовало тогда ни катков, ни общепитов, ни кинотеатров и выбор в пользу казней был безоговорочным. И поверьте, если отнять у нас современные способы проведения досуга, мы захлебываясь слюной станем проклинать несчастного преступника, провожая его к  виселице или плахе.

    И вот роковые слова с громом вырываются из динамика, замаскированного под картонное солнце: "Актер удавился!"
В эту самую секунду Мальвус взошел на свой последний и самый высокий пьедестал почета, пару секунд купался в сиянии напряженных зрительских глаз, затем впервые за всю жизнь перекрестился, рывком накинул петлю на шею (предварительно не закрепив страховку, предусмотренную режиссером). Шагнул в шумящую бездну. Умирать.
Тем временем Лео со звенящей от ярости, волнения и страха головой целился из пистолета в веревку. На счету  была каждая секунда. И он, толком не умеющий стрелять, понадеявшись на авось, дрожащей рукой пальнул трижды, почти почти не глядя, а потом упал ничком в пенно-кровавую лужу. Три секунды кашлял в темноте, хлюпая носом. Вскочил, подскользнулся, но равновесие сохранил. Когда звон в висках начал понемногу затихать, а мутная пелена перед глазами рассосалась, он ощутил отголоски всеобщей паники.
    Одна из трех пуль все же рассекла веревку. Даже прежде, чем Мальвус начал синеть и задыхаться, он  свалился со своего пьедестала под терпкие испуганные вздохи женщин и скрип сапог приближающихся секьюрити.  Негодный Лео не позволил ему стать ни актером, ни мучеником, ни Христом, ни даже самоубийцей. Словно проклятый Люцифер мужчина провалился в пучину  вечной адской мерзлоты. Упал. Вывихнул бедро и как пресмыкающиеся пополз за кулисы на своем впалом брюхе.
   Казалось бы, миссия мальчик была исполнена с успехом, если бы ни одно несчастное, такое пухлое оюбстоятельство, с круглым, пышным, точно французский круассан О. Вместе с телом Мальвуса рухнуло еще одно, полнокровное, пышущее здоровьем, дородное... Только уже замертво. Дело в том, что как раз в ту самую секунду, когда стрелял Лео, неловкий, подобно медведю, Анвис заскользил на пенной луже и очутился прямо под прицелом. Одна и стремительных стальных пуль моментально вошла в мягкое мясо, обтягивающие череп. Через тонкую струйку крови вытекла вся  жизнь Анвиса.

Анжель плакала. Животным ревом разразилась Виолетта, бросившаяся к бездыханному телу. Сжимая его запястья она все повторяла бессознательно: "Ненавижу, ненавижу, ненавижу..." А  наш милый Лео, который в одночасье стал убийцей, смотрел то на труп, то на пистолет, то на собственные ладони. А потом внезапно потерял сознание, но чувствовал себя, точно так, будто засыпает после утомительного дня. Перед этим он еще успел услышать шелест суеты в зрительном зале, гром бронетехники, разбивающей двери в щепки и  проклятия, посылаемые обезумевшей Вио. Кажется, его потом долго били чем-то тяжелым по рукам, ногам и спине, но он мирно спал и дышал мерно.
 
Забвение закончилось, когда обрушилась люстра. Прямо как в романе Гастона Леруа "Призрак оперы". Вот только какой призрак был тому виной - Бог его знает. 

Рассыпавшись на тысячи хрустальных хлопьев осколки подвесок впивались в ладони и глазные яблоки тех, кто не успели отбежать к гримерным и подсобкам, кто не нырнул под кресла ложь, кто не уполз в потайные люки, подобно Мальвусу. Казалось, целая армия враждебных Мальвусу солдат заполонила зал, приставив автомат почти к каждому виску. Что-то вспыхнуло, треснуло, взорвалось. Вновь послышались истошные вопли, а затем выстрелы.
  Виолен, до сих пор  была уверена, что сполна отплатила Лео ударами металических прутьев за смерть друга, за позор и разорванную губу, которая, свисала тяжелой инородной складкой, когда губы растягивались в кривой улыбке. К ее сожалению, мальчишка все же остался жив. Лишь двоилась в глазах и саднила левая кровоточащая бровь. С трудом поднявшись на ноги он, превозмогая тошноту, медленно двинулся вперед, цепляясь за хлипкие, наскоро скроенные кулисы, пока одна из них не сорвалась с петель и не похоронила его под собственным весом.
   Второй раз прийдя в себя и выбравшись из текстильных пут, Лео уже не думал об убийстве, своих ранах, Виолен и происходящем в вокруг в целом. Наверное, как всегда, освободительное русское войско захватило бывший Элладиум, перестреляв в суматохе половину современной интеллигенции, что, собственно многим было на руку, ибо никто больше не хотел кормить этих бесплодных и бесталанных снобов. Наверное, Мальвус успел скрыться на последнем спасительном вертолете - живой лишь благодаря Лео. Наверное, тело  несчастного невинного Анвиса, мирного обывателя, сраженное роком и неопытной рукой, оттащили куда-то в уцелевший подвал, где с низкого потолка на него сыпалась известка и красные сальные слезы единственной горящей свечи оплакивали его кончину. Всего этого, узнать нашему герою уже не было дано.
     Ведь  вновь, как Алиса за белым  кроликом, он помчался за своей главной и единственной мечтой, которой он лишился, возжелав ее тело. Кира, грациозно лавируя между шкафчиков со сценическими костюмами, обломками декораций, стульями, канистрами с пивом и корзинами с конфети, ускользала от нашего героя. Поверх вечернего платья плечах лежала  красная кожа  куртки, за спиной повис до отказа набитый вязанный рюкзак. Босая, в одном рваном  чулке, вся липкая с лоснящимися от пота ляжками, виднеющимися редко  из-под подола платья, взбегала она по винтовой лестнице прямиком на вертолетную площадку.
    Там ее уже ждал высокий взрослый в длинном сером пальто. Словно сам дьявол караулил ее на этой крыше, но Лео не понаслышке знал: у Сатаны иначе блестят глаза, они отливают салом, а не  медом. В них еле теплится огонь, а не полыхает. Сводный единокровный брат Теодор был сыном той самой соперницы матери Киры, которую предприимчивая женщина так хитро устранила. Да, Тео рос без матери. С каждым годом он все чаще заменял элитных сиделок, приставленных к единственной по-настоящему любимой  Тайпаном Коллинз женщине. Он старался быть опорой почти безжизненной матери, все время охотился за ее редкой дрожью ее ресниц и рук.  Мальчик рос в довольствии и его лелеяли, как антикварную хрустальную статуэтку. До первого вздоха Киры и отсечения  ее пуповины Тео рос в семье родным сыном. Но в семилетнем возрасте  ему внезапно  сообщили об отъезде в элитный швейцарский пансионат. Не видя десять лет отца и не зная о существовании матери, он вырос спокойным, стойким молодым человеком, немного замкнутым, не признающим пустых разговоров начинающим философом. Он закончил университет экстерном, не посещая шумных вечеринок, и совершенно не подходящим под определение современный подросток. Он бывал в больнице чаще, чем на прогулке, а лил хрупкие юношеские слезы чаще, чем смеялся.
     Тео рос больным, как и Кира, чувствовал себя намного старше своих лет, как и   Кира, безупречно разбирался в вине, как и Кира. Совершенно удивительно, что два почти гениальных тонко чувствующих ребенка могли созреть их клеток пошлого  Коллинза? 
    Тео, ненароком названный в честь Бога аккуратно взял запыхавшуюся и взмыленную сестру под руки и помог ей взобраться по шаткой ступеньке в кабину вертолета. Лео, не таившийся, открытый всем взорам и всем ветрам, стоял обескураженный, застывший и прекрасный, с локонами волос скатавшимся во влажные  от крови кудри, словно мраморный Давид работы Микеланджело. Он  пытался уловить последний, прощальный взгляд своей возлюбленной, но тщетно. Тщетно. Тщетно. Тео и Кира с погасшими фонарями  взлетной площадки исчезли из жизни нашего героя, прихватив с собой последние надежды на  счастье.  Эти двое потопили его солнце!
 Наш герой  простоял без единого движения несколько часов. Затем выпал сухой снег. Первый в этом году. Первый на земле Элладиума - похороненного государства с идеальным климатом. Белая стружка сыпалась с небес на плечи и макушку, облачая Лео в снежную шапку и создавая ему снежные погоны, но он не понимал этой шуточной игры с переодеванием.


№№№№№№

Все в нашем мире - и несравненно плохое, и безмерно прекрасное - имеет исключительное свойство заканчиваться. Не стану описывать подробности вооруженного захвата военной базы русской армией, потому что крови и грязи на этих  страницах было предостаточно. Итог ясен - армия Мальвуса, частично бежавшая, частично плененная, частично расстрелянная утратила своего лидера, спасшегося бегством вместе со своей умалишенной женой. Наверное, она была единственным человеком, которого он имел право взять  с собой в изгнание.  Вся вина за произошедшее легла на дряблые плечи Сенибуса и Домины, чья скорая смерть от ужасного влажного тюремного климата была неизбежной. Никому бы не хватило совести оставить в живих этих глупых  и подлых богохульников, так долго измывавшихся на своими дочерями и внуком. Но, ссылаясь на их старость, Виктор Князев отправил их богоугодное заведение.
  Наш Фортер не застрелившейся и нашедший в себе силы жить преодолел критическую точку под холодным дулом пистолета. Перспектива захлебнуться в боли и собственной сопливой крови больше не прельщала героя. Официально обручившись с Валентиной, он удочерил и Машу, для которой не пожалел безграничной терпящей любви, проявленной вовремя ночных  дежурств у ее больничной кровати после тяжелой операции на связки. Судьба, посчитавшая новоиспеченную госпожу Князеву прощенной вернула ее дочери способность говорить и даже петь. Ведь через год, в свои  двадцать Маша Князева отличилась на творческом испытании и была принята на музыкальный факультет в Государственный Институт театрального искусства. Не исключено, что вуз она так и не закончит, выскочив замуж от своей великой внутренней нежности, но пока она трудиться усердно, а  постоянным зрителем учебных спектаклей с ее участием выступает Луи  - ее возлюбленный с балетмейстерского факультета.
   И зрелая чета Князевых не могла нарадоваться успехам молодых людей в романтике и искусстве - пока еще не развращенных жизнью и ее заботами,, чья любовная лодка еще не разбилась о быт  - о грязные пеленки и неоплаченные долги. Луи  и Маша еще мечтали о несбыточно-высоком и были невинны душой.  Им были доступны те оттенки юношеских чувств, которые уже выветрились из сердец современных первокурсников и даже школьников. Словно рожденные в девятнадцатом веке они давали Фортеру идеалистическую надежду на то, что человек может избежать обывательской участи и пошлости бытия. Этим и жил наш именитый писатель, создавая уже совершенно другие великие трактаты, положившие начало  философии 21 жемчужного века.
       Что до Лео... На него сразу же после скромных похорон Анвиса, организованных семейством Маритимис, за которыми убийца наблюдал украдкой  в глухой черной мантии из-за колонны, после потаенного поцелуя мертвеца в холодные губы, на него обрушились три ужасные тайны. Когда воссоединившаяся семья Виолен выплакала последние слезы траура и счастья и последний раз окидывала взглядом погребенную Тонатосом родину, отъезжая в Италию, наш герой получил тонкий конверт кремовой бумаги. Передал его Ян, попросивший не бить его до прочтения письма. Разорвав обертку, слабо звучащую запахом полевых цветов, Лео обнаружил внутри большую и прекрасную засушенную ромашку, гранатовый крест в деревянном футляре, несколько фото и длинное письмо.
Мальчик недоверчиво взглянул на своего врага, который услужливо предложил зачитать письмо вслух.

-Это еще зачем? - вопросил он скривившись.

-Просто тебе так будет легче, когда начнешь захлебываться слезами...

Но встревоженный Лео принялся бегло прочитывать узкие строчки ровных букв самостоятельно:

"Дорогой мой названный братец, милый Кай. У меня нет прекрасных слов и завитков, чтобы выразить чувства и трепет, ведь, в отличии от тебя я, не поэт.
Но все же я постараюсь объяснить так, чтобы ты почувствовал и понял. Понял меня правильно.Твой путь взросления, мой Лео, будет еще долог. Но однажды ты поймешь: в мире нет ничего идеального - ни любви, ни ненависти, ни дружбы, ни вражды. Ни даже веры, верности Богу, что доказывает мой грех. Ибо я согрешила, но не только перед Богом. Я виновата перед тобой. Я лгала. Я строила из себя жертву, хотя была хищником. Я играла роль той, которую обидели и была успешна. Но это принесло очень много страданий всем. И прежде всего тебе, кому единственному было до меня дело. Даже Кира, сразу догадавшаяся о моем трюке охотно подыгрывала. Мы с ней сблизились в последнее время очень сильно.
    Что до Яна, то я переспала с ним по своей воле. Каюсь. Только не в этот день,  а несколько позже. Не пьяная, не на спор, не у всех на глазах, не в знак протеста против морали. Мне так хотелось, но я себя сдержала. Усмирила свое животное, естественное и разрушительное начало. Тебе пора узнать, милый: мир стоит на трех китах - жестокости, вожделении и страхе. Все три подплыли ко мне и плескались у моих ступней, когда я проводила ночи с Яном. Да, да... Их было много, ведь я не нравственная, нетронутая жизнью Виолен, что смогла ограничиться поцелуями. Знаю, за такие слова ты мог бы и убить, поэтому мы никогда не увидимся более. Пока ты читаешь это письмо, я мчусь на скоростном поезде в неизведанные дали, на гору Монтсеррат. В глухой женский монастырь молиться  и  работать над собой. В этом мире, где сожжены все надежды и порваны все нити, где каждый хочет сорвать, сгубить прекрасную ромашку -казнить ее только за то, что она обладает недоступными человеку, совершенными красотой и смирением. Где люди более ненавидят, чем любят все возвышенное из зависти к нему. Я сама не лучше, но пусть я хоть понимаю свою вину. Я посылаю тебе последний сорванный мной цветок, чтобы ты на век поклялся не губить ромашки, лютики и незабудки, чтобы ты, убивший человека,  раскаялся и не повторял ошибок впредь!
Я буду каждый четвертый предрассветный час суток молиться за тебя и твой грех. А ты используй посланные мной деньги с умом.
  Не думай, будто бы я перестала любить тебя, Лео. С больным сердцем одного тебя я оставляю в мирской жизни. Но я вправду увидела великое доброй, белоснежный свет, недоступный нашему миру. Возможно в тот момент, на горе Ритус мы все были близки к свету, но вы не сочли его своей путеводной звездой.
Прощай и помни! Прости меня и пойми!

Твоя вечная сестра,

Анжель"

На последних строках Лео уже не мог сдержать эмоций, которые прорывались через каждую клетку его тела. Дрожала каждая мышца на его лице. Косились колени, лопались напряженные сосуды у побелевших крылышек носа.

-Закуришь? - сочувственным тоном предложил Ян, протягивая распахнутый портсигар.

Поморщившись, Лео отстранил сигареты и опустился на корточки около расколотой колонны. Сложив в заветный нагрудный карман крест и письмо, он попросил зажигалку, чтобы поджечь, задыхающийся от смерти, безжизненный цветок.
Причудливо закуривая ромашку, Лео задал один-единственный вопрос Яну: -Ну, и какого это было?

-Что именно? -  Ян вопрошающе хмурил густые, пушистые брови.

-Ее трахать?

-Сказать по правде, с ней я впервые ощутил себя живым. Воскресила меня, как... Как того святого из Библии, который четыре дня лежал во гробе.

-Лазаря ? - предположил Лео, ссылаясь на Достоевского?

-Лазаря-Лазаря. С этого дня я многое понял. Я не любил ее, нет, не секунды. Но я благодарен не столько ее телу, сколько душе. Как оказалось, я всегда, еще до своего рождения любил одну-единственную девушку, которую ты несправедливо тогда избил, и которая потом уже справедливо избила тебя.

-Это значит - рассуждал Лео, отрывая от ромашки последние, прощавшиеся с солнцем  блеклые лепестки - я самый скверный, самый злой, самый отвратительный герой этой пьесы.

-Ну а ты считал себя самым лучшим? -усмехнулся Ян

-Иногда, пожалуй, да. Но я бы точно никогда не подумал, что окажусь менее достойным человеком, чем ты!

Действительно- усмехнулся Ян, наигранно хлопая своего преступного двойника по плечу - По крайней мере, я не убивал своего приятеля, не придавал семью, не избивал девушку, моим решительным  действием за эти месяцы было лишь помощь Виолен в спасении сестры. Вот видишь, как иногда причудливо Инь и Янь, Христос и Антихрист, ангел и демон совершают  рокировки. Наяву мы отнюдь не тем, какими кажемся себе во снах. А ты заснул, Лео. И слишком много грешил. 

Приторная  сладость последней фразы довела нашего героя до последней черты. Ярость и обида расплескивались ко скалистым берегам его бесплодной души. В конце- концов Ян прикоснулся липкими губами к его лбу, как в том первый раз. Мальчик сморщился, но не противился этому. Спустя несколько месяцев Лео, уже неизвестно откуда узнал о том, что Ян и Вио обучаются в одном Швейцарском университете и оба  делают довольно большие успехи в сферах медицины: она - в фармакологии, он - в психологии. Конечно, их отношения имели довольно странный характер, ввиду интеллектуальной одаренности и столь юного возраста ни то что для серьезных любовных связей, но и даже для обучения в высшем учебном заведении. 
Вечера они обычно просиживали в "Соляресе" местном студенческом кафе круглыми синими столами, россыпью цветных стекол над дверью и кожаными низкими креслами. Они обсуждали какой-нибудь из аспектов психологии Фрейда, Юнга или Брейера или неизведанные свойства какого-то химического элемента, или просто сидели в тишине с вязким привкусом глинтвейна на языках, пялясь на каминное пламя. Будучи полу друзьями они жили счастливо и гармонично. Возможно, более четырех лет.
      И в ту пору весенней капели и еще  засахаренных в утреннем снеге травинок, когда Ян и Вио становились уже магистрами, возмужавший семнадцатилетний Лео, обмотанный  шарфом из крупной вязи, сотворенном искусными руками Валентины, в узком глухом пальто, в  грязных ботинках и с холодным румянцем на впадинках щек прогуливался по Чистым прудам. Да, судьба зажала его именно среди московских колец на целых четыре года. Здесь он э закончил среднюю школу и при содействии господина Фортера поступил на философский факультет МГУ.
  Учился Лео с пристрастием, налету прочитывая всю учебную литературу и поглощая другие, более сложные произведения по своему усмотрению. К стройному статному блондину с горящими глазами льнули как девушки, так и юноши. Его всегда негласно нарекали лидером любой группировки, вот только он об этом не хотел догадываться. С того рокового дня милый Лео уже не мог доверять людям, видеть в них что-то родное, живое.
   Говорят, убийцы,  даже если они не были признаны виновными, навсегда остаются нелюдимы. Они априори видят людей несовершенными, что рождает агрессию и злость. Холодный и неприступный наш герой, будучи окруженным толпой оставался одиноким, тоскуя по Ангелине, чей крест лежал у сердца, вместо проклятых навеки часов.
     А ведь я, дорогие читатели, едва ли не забыла рассказать о том, как мальчик узнал их настоящую историю вместе с подлинным именем своего отца. Оказалось, что получением злосчастного письма от названой сестрички, от его Герды не закончились в тот  день трагедии для Лео. Ведь после, помогая Авалин разбирать уцелевшие после погрома книги, заметать книжный прах под лестницы и склеивать сакральные страницы золотистым скотчем, соединяя реплики Ромео и Джульетты, он вел разговор со своей бывшей матерью. Сперва достаточно пространный, а после приведший к крушению всех детских иллюзий.
-Можно задать тебе нескромный вопрос ? - спросила его бывшая мать рукавом рабочей рубашки смахивая со  лба жирный пот и ставя на стол переполнившуюся коробку.

-Конечно, но не думаю, что преподаватель литературы способен задать нечто слишком неприличное - усмехнулся Лео, вынося нетронутую стихиями стопку книг на веранду. При этом закуривая.

Ты уже был  с девушкой? - как бы стесняясь пробормотала женщина и сразу туго сжала губы, будто говорила не она.

-Однажды - ответил он не принужденно, хотя когда они еще состояли в родственных связях сын бы не посмел так ответить матери.

-И тебе понравилось?

-Понравилось.

-Знаешь, милый Лео - начала Авалин интригующе, и у нее сразу загорелись глаза, - хочу открыть тебе великую тайну. Мне тридцать пять и сегодня я второй раз в своей жизни была с мужчиной. Уверена, у тебя это тоже случилось недавно.

От такого поворота событий руки Лео ослабли и он выронил "Антигону" Жана Ануя.

-И кто он ? - резко воскликнул мальчик, сжимая кулаки.

-Известный тележурналист. Приехал сюда освещать катастрофу и всю трагедию Элладиума. Ей Богу, он умный, обходительный. У него мягкие волосы и страстные губы. Совсем не похож на моего первого мимолетного.

-Постойте, - недоумевающе протянул Лео, - разве вы не были женаты?

-О нет, до такого в моей глухой местности не могло дойти. Только однажды в полнолунную ночь я уходила из своей тюрьмы. В фигуральном смысле. Это был какой-то странный грязный клуб близ нашего леса и самого Элладиума. Молодой человек... Точнее, не совсем молодой. Возможно лет сорок было ему. Беглец Элладиума и я беглянка. Должно быть, Вам скучно это слушать?

-О нет, продолжайте. Я весь во внимании!

-Итак мне было двадцать - молодой и неопытной. А здесь возникает успешный уже писатель, археолог много повидавший в своей жизни. Ученый. Но с жестким характером, чему виной его ужасная травма. Кажется,  он долгое время не мог ходить,  только реабилитировался после операции и собирал информацию для новой книги. Конечно, он покорил меня своей печальной историей, легендой о исчезнувшей возлюбленной и, конечно харизмой. В голове моей тогда витали блестки. Но произошло свершилось все  очень даже прозаично. Грязно. Ни на шелковых простынях, как теперь а в пахнущей дурно. Туалетной комнате...

Пожалуй, не хватит слов, для передачи звона лопающегося хрусталя надежд мальчика, считавшего  себя прекрасным небесным созданием. А теперь родная мать с той же синюшной сеточкой сосудов на запястье рассказывала ему о его случайном зачатии в туалете!

-У меня ведь мог сейчас быть сын, твоего примерно возраста, но я послушалась моего любимого Фортера, несколько раз еще приезжавшего ко мне в замок с подарками, утешениями и раритетные карманные часы. Принадлежали, кажется русскому князю. Как только я подчинилась воле  этого человека- сделала аборт - он оставил меня навсегда.

Слушая как дрожит на нежном языке матери последняя минорная нота, затаившаяся в слове "навсегда" Лео давился слезами, сдавливал в горле болезненный ком последней детской грусти. Теперь точно последней!

-Вы правило поступили, - заключил мальчик холодным, словно озерный лед, голосом. -А то представляете... От такого бесчестного человека могли бы произвести на свет убийцу.

Затем он обняла ту, от чьей пуповины он отделился с первым вздохом, как совершенно чужую женщину, загасившую в себе едва теплющуюся новую жизнь. Исторгла из себя сгустком крови. Его.
  Лео ушел, навсегда запомнив маму прекрасной и чуждой, милой и далекой, живым ангелом, с которым судьба не позволила находиться рядом. То было совершенно взрослое для четырнадцати лет решение. С чеком на огромную денежную сумму, крестом  из гранта и легким фиалковым веяньем, еще чувствующемся запахом материнского тела наш, герой отправился в Москву. Прямиком с своему настоящему отцу.
     В ту секунду, когда Маша, еще в то время немая, распахнула дверь перед нежданным гостем и бросилась ему на шею, Виктор Князев тоже находился в прихожей. Как прирожденный интуит, он уже ощутил нависшую над собой тень угрозы. И замер. Деликатно оттолкнув Машу, Лео направился прямиком к писателю и несостоявшемуся самоубийце.

-Надеюсь, теперь Вы все, детки, будите счастливы. Мечта о спасении Элладиума, ваша хрустальная мечта сбылась - неуверенно промямлил Фортер.

Но он уже казался просто тряпкой для быка, затаившегося в душе Лео.

-Господин Фортер, поведайте мне, что вы делали в январе 1999 года, а именно 13 числа того месяца, вы наверняка должны помнить молодую девушку по имени Авалин, - произнеся это он вытащил из нагрудного кармана свои драгоценные часы и поднес из прямо к самому морщинистому лицу господина. Так в старинных преданиях подносили к нечисти распятие. Чтобы повергнуть в ужас демоническую силу.

Это Вы, убеждали ее сделать аборт, не желая принять своего ребенка.

-Да,да... - соглашался несчастный, вжимаясь в стену, обклеенную дорогими шелковыми обоями, цвета запекшейся крови, - Но послушай, разве лучше было бы, если она родила ребенка, который никому не был бы нужен и которого я не мог бы видеть, в силу суровых законов ее семьи. Я не мог забрать Авалин к себе, хотя я и любил ее. Сильно.

-Ты хотел убить меня! - с нарастающей злобой воскликнул Лео и ткнул указательным пальцем в его еще упругую грудь.

-Ты бы этого не почувствовал и никогда бы просто не узнал жизни, - оправдывался господин писатель, - ты не знал бы наших экзистенциальных человеческих страданий. Вообще это такое счастье - не родиться!

-Я твой сын, папа! Осознай это - яростно и в тоже время нежно заявил мальчик.   

    С этого момента Лео стал носителем принадлежащей  по крови фамилии Князев и в тоже время фамилии погибшего города и ненавидящей его подруги -Маритимис. Как родной и приемный поселился он в доме своего пристарелого отца, став частью их большой и довольно дружной, пусть несколько и разрозненной семьи. Дальнейший ход истории нам уже несколько известен. И пока звучать последние аккорды это странной, нелепой, полу фантастической сказки, хочу рассказать о последней третье, финальной и самой реальной встречи Лео и Киры.
    Так, в тот день когда герой наш вышел на прогулу, естественно он не ожидал, что в этой посредственной бытовой обстановке произойдет внутренний раскол - раскол мечты и реальности. То  чувство, светлое, колкое, но теплое как ощущение на коже заношенного  связанного бабушкой свитера, та любовь, сотканная из розовых лепестков, первых поцелуев, сладких слов из томных терпких вздохов... Угасла навеки. Умерла его первая и последняя любовь, которой при всей юношеской пылкости он не изменил за все эти годы. Представьте, дамы и господа присяженные! На перекрестке около европейского типа булочной, пленяющей голодных прохожих ароматом багета она заметил ту, чьи волосы в одну зимнюю хрустящую ночь тоже источали сладкий хлебный запах. Кира Коллинз, серьезная и семнадцатилетняя, с серым бумажным свертком под мышкой стояла у витрины с сахарными кренделями и фарфоровыми феями.
   Если бы не всепобеждающий  блеск глаз мерцавших глянцем, вряд ли Лео смог бы узнать в статной, не по возрасту элегантной девушке ту маленькую полноватую девчонку с обгрызанными ногтями, неровности которых никто не замечал. А Лео заметил. Да, она и тогда была красива, и пленяла своим трагическим взглядом, благородной осанкой... Но теперь... Теперь она представала в еще более выточенном образе. Никакого траура и цветов запекшейся крови, никаких украшений на запястьях и вытянувшейся, почти лебединой, сахарно-белой шее. Только охра и синеватая пастель в цвете классических, но простых брюк без новомодных подворотов, в свободном топе и на обшлагах пиджака. Лакированные ботинки и маленькая сумочка, напоминающая ту, что когда-то изобрела для себя Габриэль Шанель.
    Она очень сильно похудела толи от счастья, толи от скорби, но ни руки не щиколотки не оттеняли уже той благородной полнотой Ренессанса. Едва подведенные губы ловили блеск просыпающегося утреннего солнца, короткоостриженные волосы уже много лет носили свой благородный  пепельно-русый цвет. Спасибо, спасибо тебе, милая Кира, за то, что ты обрела себя, перестав криво подводить глаза  черным карандашом, изображать из себя жертву, курить и жечь книги! Ты учишься на юриста, не мечтая изменить мир, сняв с себя все кресты избранности. Просто живешь наслаждаясь жизнью, которая, кажется, конечна. Ты всех лучше без ложного пафоса, наигранности и нарисованных бронзовых скул. В твоей исконной простоте твоя оригинальность. Ты одна из не многих своих сверстников смогла полюбить бытие, проживая каждый день насыщенно и свободно. Не забывая о смерти! Ведь ты живешь здесь и сейчас, принимая судьбу и совершенно не подозревая о том, что через множество лет имя твое войдет в аналы истории. Отринув все высокие идеи, ты попадешь на  факультет политологии, а от туда прямиком в министерство. Но это все потом. Не в семнадцать лет. Сегодня же она, купив свежий багет,  гуляет по городу со своей огромной собакой, которая в девять месяцев превосходит в росте хозяйку.
      Черный волкодав, на котором через полгода можно будет ездить верхом, словно на лошади, дразнил Киру, оттягивая свою железную цепь, но девушка умело укрощала строптивое животное нежностью: почесываниями боков, поглаживаниями макушки, даже поцелуями во влажный холодный нос. Они были будто одной плоти и крови, читали мысли друг друга и обменивались чувственными взглядами. Господи, да нужен был им еще кто-то в этот сокровенный момент? Разумеется, нет. Тем более Лео - загадочный мальчик из прошлого.
Но все же он подошел, окликнул, нарушил идиллию человека и собаки, сказав: "Кира! Моя Кира! Ты помнишь меня"

Услышав знакомые дрожащие нотки ни чуть не изменившегося голоса кошачьеглазая красавица вздрогнула, обернулась и десять секунд безмолвно, непрерывно.

-Что ты здесь делаешь? - спросила она. Губы едва размыкались, парализованные удивлением и испугом.

-Живу, учусь, - отвечал молодой человек, - числюсь сыном местной знаменитости - писателя Виктора Князева.

-Мне сказали, что ты погиб или по крайней мере отбываешь срок за убийство, - совершенно спокойно произнесла Кира, разворачивая свой хлеб.

-Кто тебе сказал? - недоумевал Лео.

-Мой брат, он наводил сводки, никакой Леонардо Инфернус среди живых много лет не числиться, - пояснила она отламывая себе хрустящую теплую корочку.

-Так я Князев, теперь и навсегда. Я Князев.  Нравиться ли тебе фамилия?

-Если ты о том, хотела ли бы я ее носить,  догадалась девушка, произнося неразборчивые слова набитым хлебом ртом, - нет, Лео. Этому никогда не бывать. Во-первых, я помолвлена, но замуж я не хочу и не пойду. Искренне я люблю на земле лишь двух существ: своего брата Тео и свою собаку. Родители не в счет, они развелись и сейчас я гощу у матери. Еще несколько дней. Далее ты меня не увидишь.

-То есть? Ты хочешь сказать, удивлялся ей жующей Лео, -ты меня никогда не любила?

На это девушка расхохоталась так громко и так  безобразно, что от всего ее юного очарования не осталось и следа. Даже пес оскалился и она едва успокоила его кратким и строгим: "Лео, сидеть".

-А ты когда-нибудь сам любил меня? Без одержимости и похоти? Я вот в честь тебя назвала собаку.

-Я... Я думал о тебе столько лет, у меня не было и в мыслях подпустить к себе другую девушку.

-Значит, ты просто маленький дурак, упустивший лучшие годы своей жизни. Пойми мы, черт возьми, совершенно не нужны друг другу. Все это такая иллюзия. Даже смешно. Дай нам обоим свободу, оставь детские мечты в стороне. Любовь не бывает идеальной и вечной. Вряд ли она может быть вообще. К примеру, я любила Мальвуса, как сумасшедшая, бегала за ним, вытирала его слезы, но это оказался комплекс скучающей нимфетки. Никогда не пожелала бы видеть его вновь пусть он даже и жив. Хотя, если мне не изменяет память, после неудавшегося самоубийства он последовал на Монтсеррат в  след за Ангелиной. Замаливать свои бесконечные грехи. Затем мне показалось, что тебя, мой драгоценный я люблю искренне, не похотливой любовью. Казалось, что мы вдвоем способны стать революционерами и реформаторами, будучи в платонических отношениях... Возвести новую церковь. Но так слепая и гадкая душная ночь все испортила. Книги пылали, как пылали и мы в огне неконтролируемой страсти. Затем я наконец почувствовала истинное светлое влечение к брату и словно прозрела! Не подумай, никакого инцеста между нами нет, мы просто Кай и Герда. Кай и Герда. Хотя не назову я и греховной любовь Цезаре и Лукреции, Калигулы и Друзиллы. Их любовь даже священнее прочих.
Я люблю Тео, я знаю это твердо, так же твердо, как и то, что когда-нибудь я умру и мое тело придаст забвению земля.

Она рыдала, вытирая слезы кулаком и куском недоеденного хлеба - Христовым телом. И не было в тот момент двух более несчастных людей, чем эти двое. В сердце Лео происходило любовно кровотечение. В сердце Киры - кровотечение ревности к той молодой беременной особе, что скоро станет женой ее возлюбленного брата и мамой его сына. Ей же по закону судьбы никогда не стать  ни тем, ни другим. Пока она наслаждалась последними днями жизни с Тео, посещая с ним по воскресениям католическую церковь, сидя на проповеди  с сомкнутыми руками в самом дальнем углу. А дальше - бесконечное одиночество, которое из гордости своей она никак не могла разделить со своим первым молодым человеком - безнадежно преданным, словно ее слепая собака.

-Лео хотел было кинуться ей на шею с протяжным стоном, источающим страдание но она оттолкнула его. Ведь то, выстраданное, теплое родное, выношенное у сердца, через четыре года упала выкидышем из чрева души. О несчастное не родившееся дитя любви? В какую другую плоть изволишь ты переселиться, видя что создатели, так халатно обошлись с тобой? Не в людей ли ? Точно не в людей, а в тех белых священных птиц, в семерых голубей убитых грозой октябрьским утром и воскресших в декабре среди руин Элладиума. С первым декабрьским снегом вспорхнули они с огрызка колонны, неся на своих крыльях искреннюю непорочность, неподдельную гармонию и неподкупную твою сестричку - любовь!