Королёк и его кокон

           Нет, без сомнения, в нём что-то было, что-то эдакое, что делало его не отразимым в глазах того общества, в котором он вращался, и где был начальником, таким местным Корольком, но вовсе не птичкой певчей.

Дам, что вереницей расхаживали за ним по коридорам небольшого офиса, очаровывал его слащавый, больше, конфетный, вид, словно патокой намазанное лицо, а на самом деле Королёк просто накладывал румяна, чтобы выглядеть посвежее и, как видно, как сам считал, поимпозантнее. Его широко раскрытые глаза девочки-ромашки, что смотрели на женский пол, и в которых читалось одно желание – трахнуть очередную тёлку, прямо не выходя из своего кабинета, не давали возможности рассмотреть в нём кое-что иное.

Например, увидеть, как это плюгавенького роста существо взбивало на своей голове густой тёмно-коричневый напомаженный кокон, дабы компенсировать недостаток дюймов в вышину. А в иных случаях вставало на высокие каблуки, но от этого значимость его на самом деле не увеличивалась, как и сантиметры не вырастали ни на йоту. Тем не менее, Иванов, что прибыл из далека, но сел уже в кресло поближе к своим мечтам о великом, переняв у кого-то из вышестоящих чиновников манеру отвечая на звонок, гнусавить в трубку «А-ле-ёё» «А –лю-ю..», что не тянул своей внешностью даже на привлекательного педераста, пользовался большим успехом у дам-с. У тех, что по утрам собирались дружной птичьей стайкой на рабочей кухне, доставали свои тряпичные, набитые доверху косметички и за чашечкой кофе и разговорами начинали наносить боевую раскраску на свои не проснувшиеся ещё лица. Беседуя непринуждённо, в основном, о том, в какой тренажёрный зал лучше сходить, где больше красивых зеркал и услуги тренера подороже, какого косметолога посетить, какой прыщик на своей мордашке выдавить, случайно не попутав его с угрём, тем временем не спеша густой ваксой клалась тушь, тени, карандашом рисовалось другое лицо, что придавало вид не вампа, а на самом деле, простой вампирши, что нацелена была высосать из кармана очередного подходящего мужичка всю его имеющуюся наличность.

И потому этих крашеных блондинистых баб-с было совсем не жаль, когда они гурьбой заглядывали в эти конфетные глазки от шефа, которого кто-то порою называл пренебрежительно, просто Костя, забывая, как видно, о том кресле, в которое он с разбегу бухнулся и решил не просто намертво зафиксироваться, а сменить его чуть позже на что-то посолиднее, когда они обиженно понимали, что их в очередной раз бросили, попользовавшись, словно ненужным уже презервативом.

Ведь они, эти особи женского пола, не смотря на имеющийся по их понятиям, полный комплект, что означало мужа и детей, ну или одну часть от этого джентльменско-дамского набора, прекрасно были осведомлены о том, что и их замечательный шеф, глубоко не свободен, несмотря на свою молодость, а именно, имеет тот прицеп, коем называют порою мужчины, женщину, у которой имеется сын или дочь от первого брака. А у этого Кокона было в этом прицепе аж, двое, помимо дражайшей супруги. Так что, поглаживания бюстом дверного косяка в кабинете Кокона и делания позы кошечки, там же, словно на уроке аэробики в том, тренажёрном зале, со словами и жеманными интонациями в голосе: «Ой, ну я же без вас не могу обойтись, Константин Петрович…» не оправдывали ни одну представительницу из этой стаи щебечущих крашеных птичек. Да и сочувствия следом не вызывали их плачущие мордочки с размазанной тушью по щекам, ищущих утешения, когда этот напомаженный хлыщ менял попользованный презерватив, в виде старой сотрудницы, на новый, приняв на работу ещё одну работницу, руководствуясь при этом, известно, какими критериями…


                ***

                Так что Стефания не была исключением из общего правила. Ну, если только отличалась тем, что всё ещё, в свои 23 претендовала на замужество, и, разумеется, как все, положила глаз на своего начальника, понимая, что тот уже обеспечил себе тылы в лице жены и двоих детей, о которых предпочитал помалкивать, дабы не испортить себе репутацию в глазах своих многочисленных дам-с, на которых и сам всё клал и клал свой взор девочки - ромашки, а потом тоже клал и клал, но только, кое - что другое, чем и вызывал те бесконечные слёзы царевны Несмеяны, что скатывались чёрными потоками по обиженным женским щекам.

Не смотря на молодость, новая сотрудница, что-то уже понимала, и потому в первый же свой рабочий день, оказавшись на пороге офиса и в той кухне, где наводился утренний штукатурочно - малярный марафет, заглянув совсем уже по – свойски в холодильник, радостно ойкнула, громко произнеся:

                —   Ой, да тут продуктов на целую семью…!

И с гордостью водрузила свой личный электрический чайник на самое видное место в семье, не забыв при этом добавить, что электроприбор очень дорогостоящий, и надо бы аккуратно, чтобы не попортить, и потому, сходу поступило предложение по сбору денег на воду, которую предполагалось покупать в ближайшем супермаркете, а не набирать из-под крана.

            Так вот, что касаемо понимания и молодости Стефании…

Оторвавшись от холодильника, после того, как был произведён подсчёт продуктов на всю семью, девушка следом быстро обвела цепким взглядом окружающую действительность и тут же оценила имеющийся мужской потенциал, правда, сосчитав его по пальцам, и свои шансы на будущность, довольно быстро сменив следом один кабинет на другой, более ей подходящий, успев сказать старой сотруднице, с которой ей предстояло вместе работать, сидя в одной комнате, что, те, другие, имея ввиду предыдущих работниц, приходили не надолго, а она то навсегда… и сходу пошустрила к мужичкам, которые не очень - то обрадовались новому соседству, что, собственно, совсем не волновало Стефанию, которая ловко втиснула свой пышный зад в крутящийся стул и так и зависла очень даже основательно в этой позе и в этом, более подходящем ей помещении.

Вообще-то пышный зад и такое же соответственно всё остальное в этом молодом теле было ещё одним отличительным фактором от остальных сотрудниц этого офиса, которые имели прицепы и прочие прелести семейной жизни.  Но, несмотря на то, что, вроде Стефи, как игриво величала девушка сама себя, была горожанкой и даже москвичкой, окончившей ВУЗ, выглядела она больше, как те краснощёкие доярки, из фильмов советских времён, что-то там про них и про пастухов, или та женская пара рабочему, колхозницы в статуе, что изваяли по проекту скульптора Мухиной, и которая украшала северный вход на ВДНХ.

Короче, не хватало Стефании только серпа или молота в руках, вместо бережно прижимаемого электрического чайника к груди, когда она собиралась не только чайком напоить коллег мужского пола из ставшего общим теперь их кабинета, но и бутербродов понаделать, чтобы те сходу почувствовали в ней хозяйскую руку, потому и уместен был в этих руках серп или молот.

Но, потчуя закусками тех, кто был в непосредственной близости от неё, Стефи не забывала и о Коконе, которому не было необходимости его взбивать при общении с этой подчинённой, ибо новая работница была мала ростом, не только являлась обладательницей пятого размера груди, что вечно не скромно вываливалась из выреза её кофточки, либо лежала, как на подносе, на столе, будто застывший мясной студень, во время заседаний, когда молодая женщина усаживалась рядом с шефом по правую от него сторону, называя уже себя, тоже не скромно, его правой рукой.

И вот так они, словно, два голубка, и сидели рядом. Он — постоянно нервно постукивая не клювом, а ногой в башмаке на высоком каблуке, и кивая в такт коконом, и она – бедная розовощёкая доярка, подобострастно заглядывающая в его голубые глаза девочки - ромашки с длинными чёрными ресницами и преданно и синхронно поворачивающая голову, каждый раз в ту сторону, куда смотрел Иванов, чем и напоминала сизую голубку из известной блатной песенки.

Не смотря на то, что Кокон находился в статусе начальника, а Стефания в качестве его подчинённой, они смотрелись очень гармонично… и это даже при том, что Иванов вечно ратовал в работе за креативность и новаторство идей, а Стефи всё больше склонялась к консерватизму.

В общем, они просто идеально подходили друг другу, если бы не женатость начальника, а так ещё и дополняли недостающее в каждом… Кокону не хватало весомости к его «Алл-ю ю, Аллё-ё», он был мал и щупл, и тут Стефания своим весом и размером груди просто добавляла значимости к портрету шефа, страстно желающего уважения к своей персоне. А он, будучи её начальником, мог поставить её на ступень выше той колхозницы, которой, по сути, она и была, хотя не раз повторяла, какое у неё высшее образование, не будучи высокого ума, но такого, правда, мнения о себе.

А вот, её бабской смекалки хватало всё же на то, чтобы понять, что до шефа ей, как до того города, до которого рак бы никогда не дополз, даже если бы и не пятился задом, а двигался, как все нормальные прямоходящие, и потому продолжала усиленно потчевать мужское население этого офиса бутербродами и чаем, крепко вцепившись в ручку электрического чайника, и каждый раз проверяя, ту ли воду заливают в него другие сотрудники.

Новомодный агрегат был очень дорог…



                ***


                Тем временем Иванов, имея по правую руку от себя Стефанию, с высоко вздымающейся грудью пятого размера, не забывал о наличии остальных девочек, тщательно подобранных им под свой креативный во всём вкус, что являлись на работу в таких нарядах, что каждый раз хотелось подойти и спросить, не забыла ли очередная дама дома впопыхах что-то из своего гардероба, к примеру, надеть юбку, а не только, не накрасить свою мордочку.

Но Иванову же нравился вид торчащих почти из трусов длинных ног, и он всё так же яростно и нервно постукивал своей небольшой ступней, поддерживаемой неизменно высоким широким каблуком, размышляя про себя, кем же ему теперь заняться, какая короткая юбка переплюнет сегодня свою соперницу и он сможет, заперевшись с ней у себя кабинете, сделать с ней то, о чём он денно и нощно мечтал, дабы укрепить свои позиции мужского пола в собственных же глазах девочки- ромашки.

Но всех ли он успел пригласить к себе, а потом так же бесцеремонно выпроводить с остатками слёз на глазах, доподлинно не было известно, а вот, то, что Ирена оказалась для него крепким орешком, это было точно.

У Иванова не получилось даже перейти привычно с женщиной на «ты», хотя и числилась она его подчинённой. Потыкал ей Иванов, потыкал и вспомнил, как присел однажды к её столу и почти сразу же ледяным взглядом голубых глаз был выпровожен вон, когда закончились разговоры на темы работы.

Он тогда почувствовал себя страшно не уютно, совсем не в своей тарелке. Такого с ним ещё не случалось. Кокон привык к поклонению и к почтению, не всё же ему лебезить перед вышестоящим начальством, он тоже хотел быть начальником, ну, хотя бы, чтобы можно было наорать на женский пол, и тем самым выместить свои обиды, которые ему приходилось сглатывать, когда у него в трубке раздавалось то самое «аллю-ю», а не он сам гнусаво «аллюкал», и при этом подскакивал и вставал по стойке смирно, чего требовал потом от своих же дам-с…

В общем, то, что Ирена надевала на работу, пусть и не до пят, но юбку, а не являлась в нейлоновых трусах, несколько обескураживало Иванова, как и то, что молодая женщина ему страшно нравилась, но оказалась тем запретным сладким плодом для него лично. Ещё и готовя с ним интервью, во время которого предполагалось много и громко гнусаво аллюкать, упомянула о его детях, как о цветах жизни товарища руководителя этого гос. подразделения.

А потом Иванов, вызвав в очередной раз ту к себе в кабинет, забывшись, нависнув над молодой женщиной своим коконом с каким-то рабочим вопросом, пыхтел так, будто вот-вот собирался кончить, не спросив даже разрешения о начале полового акта.  Его узкая впалая грудь вздымалась в тот момент, так, будто это были пышные груди пятого размера колхозницы Стефании, а важническая гнусавость и вовсе испарилась из его интонаций, просто Кокон представил себя, наконец-то на олимпе своей славы, но неожиданный вопрос « Вам не хорошо, Константин Петрович..?» участливо заданный знакомым ледяным тоном, когда он вынужденно ретировался не из своего кабинета, в секунду отрезвил его и привёл в чувство… Иванов резко отпрянул от только что желаемого им женского тела и мягко, не загнусавив, а заблеяв в голос, произнёс, споткнувшись в местоимениях:

                —    Ты… Вы закончите тогда этот проект без меня, Ирена, мне надо срочно к начальству… В управу,  —  замявшись на мгновение, добавил он.

И тут же его напомаженная внешность с взлохмаченным каштановым коконом исчезла за возмущённо скрипнувшей открывшейся и следом закрывшейся дверью, оставив в недоумении девушку, которая, впрочем, и так давно уже обо всём догадалась, даже не слыша ещё за своей спиной и не ощущая на своём затылке возбуждённого разгорячённого дыхания шефа.



                ***

             После этого случая жизнь офиса продолжилась в обычном порядке: с утра на кухне обсуждались проблемы веса и диет, закусываемые булочками и пирожными, под подмахивание кисточек с тушью для ресниц и пуховок с пудрой, потом велись разговоры о покупке дорогостоящей породы собаки, которая нафиг никому не нужна, с ней даже гулять некому, но стоимость! Просто очаровывала, и потому необходимо было обсудить и этот вопрос, какая порода престижней, чтобы не промахнуться, потом опять про прыщики и их удаление, когда необходимо было в выходной подняться ни свет, ни заря и отправиться на приём к косметологу, не забыв по дороге зайти в бассейн и там помочить свои ножки, или полежать под искусственным солнцем, чтобы смотреться потом не свежее, а на десять лет старше, учитывая действие солярия, оказываемое на кожу, опять, забыв надеть юбку, явиться в офис, пройти мимо кабинета начальника, громко стуча каблуками, чуть выше, чем у него самого, обтереть дверной косяк, изогнувшись в талии, своей грудью, что просвечивает сквозь тонкую ткань блузки, и со слезами выскочить вон, поняв, что стала, какой раз попользованным презервативом, и наступила очередь следующей.

А ни следующая, ни предыдущая не говорят на темы насущные, что актуальны в стране, политика государства и всего мира не для них. Табу на всю жизнь, что сконцентрировалась на этой кухне и в кабинете шефа, ну, может быть, иногда у кастрюли с борщом, чтобы было понятно, какая она ценная жена и мать, или около столика с готовящимися бутербродами для обеспечения своего счастливого будущего… Слова афинянина Перикла «Если ты не интересуешься политикой, она заинтересуется тобой» были совершенно не актуальны на этом территориальном отрезке.

И потому, леденящий душу и проникающий гораздо глубже, во все внутренности, знакомый взгляд голубых глаз, что холодно взирали на окружающих, вводя их в состояние почти анабиоза, оказался чем-то из разряда фантастики, «научной», тут было вовсе неуместно даже упоминать, учитывая все те темы, что обсуждались по утру за кухонным столом в этом офисе.

Не удивлялся только Иванов, кокон которого в это время года, когда надо было цеплять поверху волос шапку, не взбивался и не поливался лаком самой сильной фиксации, он теперь ограничивался метким попаданием в туфли на высоком каблуке, что не отменяло по - пацански засунутых глубоко в карманы джинсов потёрто - синего цвета больших пальцев рук и раскачивающейся походки морячка, когда он следовал за своими верховными боссами, уже не гнусавя, а тихо шепелявя, оставив своё «аллю», где-то далеко в трубке телефона, которая в этот момент угрожающе молчала. А не как, когда у него опять была возможность проаллюкать в телефон, а затем, сказать:

                —  Что - то вы, Лидия Матвеевна, не так поздравили меня, а ну – ка, перезвоните и по - новой… А?

А этой Лидии Матвеевне, что должна была, по разумению тридцати пятилетнего хлыща с напомаженной и по обычаю нарумяненной мордой, перезвонить и расшаркаться перед ним, было ни мало, ни много, а лет так, пятьдесят, что не отменяло желания этого пацана в джинсах поизгаляться, не только гнусавя и подражая своему руководству…
В его голове, с коконом или без, даже не возникало такой мысли, это было креативно даже для него самого, насколько он падает ниц перед окружающими, дискредитируя себя таким образом, и манеры которого выдавали в нём с головой махрового провинциала, что прибыл сюда, в столицу, покорять городские просторы своими амбициями, и который притащил за собой в прицепе не только жену и детишек, а и таких же местечковых «члених» общественных палат регионального разлива, что продолжали путать свою спальню с местами общественного назначения, всё забывая на смятой постели свои пожитки, юбки и пиджаки, и являлись в офис почти в том, в чём их мать родила.

Но, всё же, кое-что Иванов знал наверняка, а даже не догадывался, кто его папа, и кто его посадил в кресло аллюкающего шефа, когда назрел момент рвать когти из родной Перми, из которой он и захватил напоследок тех девочек, что назвал своими подчинёнными, а на самом деле, его подельниц в почившем теперь бизнесе, и продолжил пополнять свою коллекцию точно такими же, экземплярами, которым он казался даже выше своего взбитого кокона.



                ***

          Из той же Перми, кем-то ласково названной российской глубинкой, прибыла и Елена Валерьевна Ливенкова, и на самом деле она, а не колхозница Стефания с серпом и молотом, была правой рукой Иванова, являясь официально его замом.

Эта дама очень сильно отличалась ото всех остальных, уже даже своим возрастом, ей было далеко за сорок, а если точнее, то ровно пятьдесят годков, правда, в остальном она всё же походила на своих провинциальных подружек.

Так как фигура Ливенковой, в отличие от пухлой и грозящей со временем стать дородной Стефи, позволяла являться на работу если не в трусах, то в очень коротких одеждах, то она так и поступала, пока была такая возможность блеснуть своими прелестями, тем более, что дама она была одинокая и потому находилась в постоянных поисках второй половины, которая станет ей верным мужем и любящим отцом её малолетнему сыну, ибо дочери и самой пора было уже замуж. Потому Елена Валерьевна, не обладая размерами груди колхозницы при рабочем, посещая сайты знакомств и даже в служебное время, выставляла себя в самом выгодном свете, где на фото она сидела на диване, накрытом шкурой белого медведя на фоне горящего камина в знакомой уже короткой юбке, из-под которой выглядывали во всю длину её стройные ноги, намекая на многообещающие пикантные подробности. Так что кого она там искала, отца своему сыну ли, или всё же больше себе любовника, не совсем было понятно, но это было вообще - то её личное дело и её личная жизнь, в которой хотя бы не участвовал весь их рабочий коллектив, сидя за чашкой чая на пресловутой служебной кухне.

Но было у Ливенковой ещё и кое-что другое, куда она сама затягивала своих подруг и коллег, рассказывая о том, как пребывает в своих прошлых жизнях, как это ей помогает в днях сегодняшних, ей даже удавалось периодически цеплять таких же мужичков, озабоченных своим началом и тем концом, что состоялся с ними много веков назад.



                ***


         С Николаем они познакомились там же, на сайте знакомств, потом шли по улицам ночного города, а следом сидели на том диване, накрытом шкурой убитого белого медведя, с бокалом тёмно-золотистого вина в руках, и под весёлый треск горящих дровишек, что быстро превращались в тлеющие угли, бурно занимались, нет, не любовью, а воспоминаниями о своих прошлых жизнях, в которых они уже, разумеется, встречались, кто бы сомневался, потому они и были теперь, очень знаково, вместе, правда, наверное, учитывая ту давнюю эпоху, познакомились, где-то на рыцарских турнирах, или даже во время охоты на мамонта. Через некоторое время, не смотря на объединяющее их столь общее начало и конец, они расстались, конечно же, для того, чтобы вновь повстречаться уже где-то в далеком будущем и снова заняться воспоминаниями о том, как сидели только что рядом, что станет ещё одной их прошлой жизнью.


                ***

          Но на этом все способности пермской дамы не заканчивались, не надо забывать, она же была прекрасной заботливой матерью, ищущей отца своему ребёнку, и потому открыла госпожа Ливенкова, почти в соседнем подъезде, около их офиса клуб по оказанию психологической помощи детям, ибо её - то ребёнок уже был гением во плоти и тоже, как и мать, посещал свои многочисленные прошлые жизни.

На самом деле это был просто филиал американской секты саентологического учения Хаббарда, курсы под предводительством последователя которого, по имени Бернард Перси и закончила Елена, и теперь успешно внедряла программу зомбирования в российские реалии, что не было, вообще - то чем-то новым.

Каждый ведь зарабатывает себе на жизнь, как умеет и в силу своих способностей —кто-то красиво продаёт товар в магазине или булочной, и живёт на полученную зарплату, а кто-то профессионально ворует наличность из карманов своих же сограждан.

         Вот, и мадам психолог, решив, что одного оклада, положенного ей, как заместителю Иванова, мало, и таким вот способом и начала пополнять свой кошелёк, оправдывая эту свою деятельность, или называя её  —  благими намерениями, а себя в этих намерениях    —  педагогом, коучером, бизнес-тренером, ведущим тренингов и семинаров, и лицензированным консультантом, а вовсе не дилетантом, по программе "Раскрытие талантов и способностей», и ещё, ибо это не весь перечень её заслуг и должностей, руководителем центра развития личности «Возрождение».  Что было, конечно же, чистым враньём, о чём она прекрасно знала, ну, только, не считая своих увлечений прошлыми жизнями, называя эту свою деятельность, что было всё же ближе к истине, «предоставляемыми услугами», которые включали в себя и индивидуальное консультирование, и проведение индивидуальных программ по таким вот, интересным и познавательным темам:
 
          «Основы успеха и мастерства», «Другая жизнь» и « Как найти мужа», что было не просто знакомо, а очень даже актуально для самой коучерши. Ну, ещё её курсы включали в себя уроки-руководства: «Как найти любимую работу» и «Как определить свою нишу в бизнесе». Вот с нишей то, госпожа Ливенкова уже точно определилась, это было ясно, хотя бы по тому, где расположила она свой личный офис услуг и продаж более чем сомнительного происхождения, но по всему видно, устраивавшего её по финансовым показателям.


Но и надо бы сказать, что этот свой многочисленный род занятий, Елена Прекрасная поясняла своими имеющимися личными качествами, чтобы вызывать больше доверия к своей работе, которые по её же словам заключались в совершеннейшей открытости миру, натура её была наполнена оптимизмом, ум отличался аналитическим складом, её эмоциональность сочеталась со здравым смыслом, иначе, как бы он могла расположить к себе незнакомого человека, таким умением она тоже обладала, как и правильно позиционировать себя, и, разумеется, коучерша была просто на все сто уверена в своих собственных силах, ещё была она страсть, как наблюдательна, умела слышать и слушать, и под всё это подводила основное  — свой высокий профессионализм. Тут уже просто вырисовывался портрет какого-то идеального кумира для подражания, почти  естества  не земного, а не женщины, всё ищущей себе мужа и отца своему сыну.

          Так что, тот холодный взгляд голубых глаз распространялся не только на члена саентологической секты и предводителя зомби-участников её клуба, а и на всех остальных работников этого офиса, начальником которого и являлся Кокон по фамилии Иванов, единственный из всех, кто сообразил, памятуя, как попал на эту должность, что может ждать тех, кто совсем не интересуется политикой.


           Потому-то, вскоре он со всей своей пермской свитой, и громыхал обратно в регион, везя в тележке не только жену и двоих детишек, у которых мадам саентолог так и не сумела раскрыть все скрытые таланты, как ни старалась угодить шефу,  дочь и сын всё же были, в первую очередь, детьми своего отца, у которого главный талант заключался в набивании кокона и таких же несуществующих амбиций в погоне за женским полом, который не просто отвечал ему взаимностью, а даже сам кидался на шею этому румяному хлыщу, ни  только на дверной косяк его кабинета, грудью пятого или нулевого размера, но лишь до того, времени, пока он просиживал свои штаны в кресле начальника, оставив, тем не менее, за собой шлейф не оправданных надежд и уже высохших слёз, выкатившихся из глаз, что с подобострастием взирали теперь в другие холодные хрусталики, напоминающие не растаявший лёд во дворце Снежной королевы, бело - голубого цвета, что принадлежали той, что сумела всё это время держать бывшего начальника на расстоянии «ближе даже и не думай подходить»… Той, перед которой уже приседали, ожидая, когда же она закончит свою трапезу на кухне, где не велись беседы на темы политики,  и в кабинет которой, где на двери красовалась блестящая табличка с надписью "### Зав отдела #### Ирена", приходилось теперь стучаться, а не залетать в трусах и майке.
 
Но только делала это теперь совсем другая команда, политически угодная вышестоящему руководству, что не набивало кокона и даже не страдало из- за порою своих не очень больших дюймов, оно было просто высокое, а для доказательства своей величины ему совсем не нужны были ни каблуки, ни гнусавость в голосе, которую зачем-то уловил Иванов и за которую, в итоге, поплатился, вернувшись под родное крыло своего папы.

          Ну,  а наполненная, как всегда, оптимизмом, натура Ливенковой, по - прежнему не унывала, ведь она была уверена в себе на все сто и знала, что закрытый органами кабинетик с оказанием почти ритуальных услуг, она вновь откроет, уже в Перми, где,  собственно, и начинала свой путь в саентологии и в своих прошлых жизнях, не сумев до конца состояться в настоящей.

          А Стефи, что «пришла – то» в эту замечательную семью навсегда, учитывая её коренное происхождение, всё же пришлось вернуться туда, откуда её в своё время попёрли, так и не сумев отхватить себе хоть кусочек такого желанного ею счастья, в лице мужа из того мужского потенциала, на который она так бесстыдно и откровенно покушалась своей грудью пятого размера.  Но, может, ей стоило как-то больше проявлять всё же рвения в работе, а не в приготовлении бутербродов  к чаю, и не сиживать всё своё служебное время на кухне, где её могли научить только, как лучше наложить тушь на ресницы и пудру на лицо, или, на худой конец, как зафиксировать своё величие в виде кокона, хоть и на голове их бывшего теперь уже, общего шефа, которому предстояло начинать опять всё сначала.

           Но и поводов особо печалиться у Иванова тоже не было, ведь в прошлой жизни он уже побывал на начальственных должностях, так что вполне себе мог теперь вместе с преданной Ливенковой и под её чутким руководством посещать те времена, в которых навсегда остался Коконом, тем местным Корольком, но вовсе не птичкой певчей, что особо уже ничего не меняло, ни тогда, и ни сегодня… ни в прошлом, и не в настоящем, не говоря уже, о будущем…