Через дорогу

Перекресток был вымыт и очищен мелким дождем. Капли уже перестали стучать. Закончились, оставив только неглубокие лужи и зябкую прохладу ночного города. Только кончился вечер, и обе улицы опустели; естественно, не полностью: вдоль домов все ещё шагали одинокие фигуры. Но под свет фонарей не закрадывалась ни одна тень… ни птица, ни бездомный пёс, ни даже странный мужчина, проходящий ровно по полоске света. Его видно, но он в сумраке, как будто защищён.
 
В центр перекрестка занят небольшим островком, куда не въезжают автомобили, и где, можно предположить, находится остановка. За высоким бордюром стоит запыленная деревянная скамейка, а рядом — совсем близко — механический автомат. И будто так и задумано, оранжевый, совсем бронзовый, отблеск уличной лампы избегает этого островка. Нет, нет, там не темно, но и не так ослепительно ярко, как на дороге.
 
На длинных тонких стержнях металлическая коробка, где низ — по пояс человеку, а козырек, совсем скользкий, — прямо над головой.
 
Через дорогу, укрывшись от мерзкого света плащом, бежит девушка. Она неровно перебегает, затем резко останавливается перед механизмом. Полутьма мешает прочесть надписи; женщина, сдернув капюшон, открыла лицо. Длинные, прелестные ресницы вздернулись, напряженный взгляд на мгновенье ослаб. Лицо приобрело чуть радостный, детский оттенок; она рассматривает аппарат, снова и снова читает: "Книга", "Картина", "Запись", "Голос" и некоторые другие, стершиеся сильнее, несмотря на то, что кто-то раньше, приваривая тонкую табличку, старательно занимался гравировкой, вытравливая тончайшие линии и переливы, окрашивая разведенной медью аккуратные, как под копирку, слова.
 
Дыхание успокоилось, едва розовый оттенок ее кожи стал бледнее. Женщина определилась, неловко вытащив скудную горсть мелочи, опустила в автомат четыре монетки разного номинала. Медленно, словно отсчитывая.
 
Машина ожила, показывая, что все еще работает. Женщина, ожидая, закусила губу, опомнилась, затем провела указательным пальцем по грязной надписи, сунула руку в прямоугольное отверстие, в меру удобное, но компактное. Таких окошек в грязно-серебристой стенке ровно восемь, в один ряд. А над каждым соответствующая гравировка.
 
Без сигнала, стоит подумать, что так и должно быть, механизм заработал, принимая оплату. В руку упало что-то легкое, но весомое. Коробочка с бледным, почти черно-белым изображением и несколькими фразами на обложке. Внутри, как полагается, кассета. Ладонь с содержимым исчезла в ткани, женщина запахнула плащ и, уже более аккуратно, но все равно спешно, отправилась через блестящий асфальтовый мост к ближайшим домам.
 
Мужчина в черном, вероятно дорогом, костюме, без верхней одежды, остановился, прервав патрулирование границы света и мрачной безопасной полутени. Проводив глазами фигуру, закутанную в плащ, он повернулся и шагнул под сияние от фонаря. И уверенно, правильно во всех своих особенностях, человек, нездешний, обученный, он даже ходил по-другому. Лицо, казалось, без эмоциональное, носит отблеск смятения. Явно непривыкший к подобным действиям, мужчина, действовал впервые.
 
Автомат не вызвал новых ощущений. Любопытство. Старый и грязный, он должен вызвать отвращение, брезгливость. Потертая сталь контрастирует с пиджаком цвета темного агата, и владелец чувствует это, но не задумывается.
 
Под покровом вновь начавшегося дождя, моросящего, даже приятного, механизм заиграл новыми красками. Внезапно мужчина почувствовал, что козырек над аппаратом не укрывает его в силу роста. И нельзя назвать того высоким; каплям дождя без разницы, она капают сверху вниз, попадая на непокрытую голову, на металлический лист, домиком укрывающий механизм; на асфальт, ровный и такой... правильный. Освещенная дорога великолепно передает атмосферу этого места.
 
Он стоит, перебирая глазами надписи, влево, вправо, снова и снова. Останавливается, достает внушительную пачку купюр. Да, из кармана, даже не перевязанную. Перебирает. Вытаскивает пару самых ветхих бумажек, механическим движением скармливает их автомату. С легким волнением, которое можно заметить, обратив внимание на широкую вздымающуюся грудь, мужчина дождался, пока в его руку упадет картонная коробочка. На лицевой ее стороне картинка, блеклая, нечеткая, перекрытая названием и еще парой слов...
 
Впервые он улыбнулся, и, крепко держа запись, прижимая к атласному пиджаку, словно не веря, тронулся, совершенно позабыв и о направлении, и, думается, о какой-то рутине, что расстраивала и мешала. Шаг вновь уверенный, отточенный, через дорогу, туда, где минуту назад или более, пропала женщина, испарился ее плащ, скрывая кассету как большой секрет. Густо-желтый рассеянный свет грозился затопить собой дорогу; он не впускал больше людей; автомат не скрипит, не гремит механизмом; остановка пуста. Следующим по асфальту пройдет только рассвет, закрывая персиковый отблеск яркими утренними лучами.