Маходовна и Варик

Маходовна и Варик

— Тетя Эмма, директор у себя?
— Да, Гогочка, только она сейчас занята… Давай мы с тобой пока пойдём покушаем, — говорит тётя Эмма и, захватив с собой что-то принесенное из дома, ведет «нуляшку» в школьный буфет.
     В буфете спокойно — дети разбежались по классам — и свободные от урока педагоги могут воспользоваться передышкой,пообщаться друг с другом за чашкой чая или кофе, не напрягая и  так натруженные голосовые связки. Появление ученика не повлияло  на ход откровенных бесед взрослых.
    В то же время, не чувствовалось и какого-нибудь особого «зажима» со стороны ребенка, попавшего в  общество взрослых. Он держался свободно, но, как воспитанный  мальчик, соблюдал «дистанцию», несмотря на то, что с некоторыми
из них он был знаком еще до своего поступления в эту школу.
     Это, так сказать, взгляд с одной стороны.
    А с другой — все сотрудники школы (включая сторожей, уборщиц, буфетчицу, не говоря о педагогах), знали его, можно сказать, еще до его рождения. Кстати, уже тогда прикидывали — в чей класс начальной школы он попадет, когда придет туда уже учеником.
     Вопрос о том, что он может учиться в другом месте даже не возникал. Ни в самой школе, ни, тем более, в семье, потому что его бабушка была уже много лет директором этой школы.
     Вот с «предбанника» её кабинета и начался наш рассказ.
     А «тётя Эмма» так и осталась «тётей», может быть, не столько потому, что она не учительница, а потому, что она (секретарь и делопроизводитель, «правая рука» бабушки в школе) — самая близкая ее подруга. Можно сказать, что мальчик вырос на ее глазах и, в каком-то смысле, она относится к нему, как к своему внуку.
     Поэтому, очевидно, чувствуя такое тепло, он и может залезть к  ней на колени. Вот и сегодня тётя Эмма достает что-то вкусное, принесенное из дома, и угощает ребёнка, который ходит в продлёнку. «Это ничего, что я дома уже ел жареную картошку», — успокаивает он тётю Эмму, с удовольствием поедая вкусные кусочки.
    (Что ж, не зря же он — мой сын. Жареную картошку я тоже могу есть хоть по три раза на день.)
     Вскоре к ним присоединяется и освободившаяся бабушка-директор, как вы поняли — моя тёща, Магда Фёдоровна.
     Когда слышу (или читаю) слово «тёща», то сразу возникает определенный стереотип личности, которому, надо признаться, и я — в нескольких ироничных «бульках» — тоже «отдал дань».
   Так сказать, «тёщам» вообще. Как  "классу".
   Сейчас же речь пойдет о моей тёще.
   А это — уже совсем другое дело!
   Во-первых, как не ценить ее за то, что она мудро дала Нине
согласие на брак со мной. (Но, думаю, здесь сыграла роль и бабушка).
   Во-вторых, как забыть всё то, что она сделала для нашей семьи.
   И, наконец, царство ей небесное!— ее уже нет с нами, а в таком случае, как известно, надо говорить хорошее, или ничего.
   (Вспомнилось. У брата Магды Фёдоровны, которого все звали по-домашнему Бубуся, — о нем и их семье я рассказывал в «Баля,Топтышка ... и о многом другом» — была тёща, которая, скажем так,хорошо говорила только по-армянски. Когда-то не расслышав это выражение, или неправильно его запомнив, каждый раз, поминая
усопшего, Мария Мануковна вместо «царство небесное!» произносила «царская невеста!» Так потом и пошло в их семьях…)
     Писал я и о том, что отец их, Фриц Мадер, рано ушел из жизни,и что их мать одна «тянула» семью, из-за чего Бубуся, прервав учебу в школе, пошел работать.
    М.Ф. училась в немецкой школе, пока ее не закрыли, а сразу после окончания школы вышла замуж (22-го июня 1942 г.!) за одноклассника — моего будущего тестя, грузина, Иллариона Мироновича, что спасло во время переселения немцев в Сибирь,
или в Казахстан.
    
     Между прочим, выявились очень интересные «семейные» параллели: и мои родители, и М.Ф. с И.М. учились в по соседству расположенных школах в районе просп. Плеханова.
     И те и другие активно участвовали в школьной самодеятельности, играли в школьных постановках. Может быть, даже выступали на одних «смотрах».
Ясно, что и ходили они в одни и те же места отдыха — сады Артистического общества, филармонии, Муштаид, кинотеатры…
     Вероятно, они там бывали даже в одно и то же время — а вот на тебе! Не были знакомы.
Потом оба наших отца ушли на войну, оба служили радистами, хотя и в разных местах.
     И дети их (то есть я и Нина) родились уже после окончания войны и их демобилизации.
     Общее было даже то, что при возможности, все они подрабатывали в летние месяцы, устраиваясь на сезонную работу в детский пансионат (мой папа), или в
пионерлагерь.
     Кстати, в манглисском п/л Закавказского Военного Округа, где М.Ф и И.М. были в течение ряда лет старшими пионервожатыми, а потом и начальниками, выросла и Нина.
   Собственно, и я с Ниной,  в свои школьные годы, «крутились» на том же — Плехановском — пятачке! В тех же садах, кино- и театрах. Ходили в одни и те же ТЮЗы!
     А потом (я — в студенческие годы, а Нина — уже когда наши дети чуть подросли) — оба работали в п/л им. В.Дубинина в с.Агой под Туапсе. Можно сказать, что в этом лагере выросли уже наши дети.Еще будучи студенткой, М.Ф преподавала немецкий в школе рабочей молодёжи, где многие ученики были ненамного младше ее.
(Она сохранила связь с ними — и через много лет ее всегда приглашали на встречи тех учеников).
 После окончания учебы —несколько лет преподавала в Университете, а потом перешла на работу в школу.   
  Так что, пойдя все «учительские» этапы, заслуженно стала директором школы, в буфет которой, отпустив посетителей, она сейчас зашла и, наконец, присоединилась к «нашему» столу.
 Вообще-то, быть директором, да еще русской школы, да так,чтобы тебя уважали не только учителя, но и ученики, и при этом начальство «ровно» на тебя «дышало» — это не каждому дано!
    «Ты куда ребенка отдаешь? В 63 -ю? А! В Магдину школу!», или:
    «Там, напротив “Космоса“, Магдина школа — отдай туда, не
пожалеешь!». Такое не раз приходилось мне слышать самому.
     Чтобы так говорили родители — это надо всего себя отдавать
работе и пропадать на ней целый день. Собственно говоря, так оно
и было.    
 Можно сказать без преувеличения, что Нину вырастила ее бабушка, «баля», Любовь Иосифовна, вместе с которой они ютились в 2-х небольших проходных комнатах, потому что, когда, женившись, молодой Илларион Миронович вознамерился привести жену к себе, в отцовский дом,  то  его  родной  дядя  не  пустил  его  за  порог,  обещав  спустить  с  лестницы.  Так  И.М.  и  остался  без  своего  угла  и  жил  у  тёщи.  Которую,  кстати,  очень  уважал.

     Небольшое  отступление. Вообще-то,  имя  «Илларион», думаю, было  самым  неподходящим  для  моего  будущего  тестя. Дело в том, что букву «Л» он не выговаривал, точнее сказать, он ее так выговаривал,так «картавил», что получалось нечто воздушно-лёгкое между «В» и «Р».
     И еще: с младенчества все звали его (как дома, так и вне его) «Ларик», что у него звучало как (грассирующе) «Варик».
Надо сказать, что судьба отнеслась к нему довольно своеобразно.
Ему было всего несколько месяцев, когда его мама, влюбившись в красавца-поляка, ушла к нему, оставив ребенка отцу. Но и отец не ударил лицом в грязь и женился на эффектной певице, которая, надо отдать ей должное, вырастила мальчика
.      Демобилизовавшись из армии, И.М какое-то время работал на кафедре патанатомии мединститута, изготавливая разные макеты. А потом, закончив Высшую партийную школу и недолго проработав инструктором в ЦК, был назначен главным редактором молодежной  газеты «Молодой сталинец».   
  Естественно, что по журналистской  линии у него была связь с всесоюзной «Комсомольской правдой»,куда он потом и перешел, став ее собственным корреспондентом по Грузии.   
   Нина часто вспоминает этот период, когда к ним приходили в гости дядя Боря (Панкин — будущий гл. редактор газеты, дипломат), тётя Инна (Руденко, ставшая затем «золотым пером «КП», первой, кто получил в «Комсомолке» официальное звание «Легенда российской журналистики» от Союза журналистов РФ), дядя Ким (Костенко,
который в то время еще только ухаживал за тётей Инной и который всегда рассказывал смешные истории, начинающиеся часто словами:«А вот в Крыжополе...»), дядя Вася (Песков, которого можно было слушать и слушать), дядя Юра (Зерчанинов, с которым Ларик ходил в горы в поисках «снежного человека»-каптара, откуда они привезли кучу черепов, утверждая, что это черепа «Зары» и ее детей)…
     В общем, жизнь была интересная и бурная: гостей — а кто отказывался от возможности поехать в командировку в Грузию? — надо принимать, развлекать, что-то им показывать и пр., так что хозяйкам приходилось нелегко…
     Правда, после того, как И.М. по службе дали отдельную 3-х комнатную квартиру в новом доме, с жильем стало легче, но так как родители целыми днями пропадали на работе, то без помощи бабушки обойтись было трудно и теперь баля разрывалась между семьями дочери и сына, помогая и по дому, и по уходу за внучками.
И, главное, готовила еду, что, учитывая занятость М.Ф., имело большое значение. А готовила баля просто, но вкусно.
(Между прочим. К корпукту «Комсомолки» была прикреплена машина с водителем-армянином Гришей. В Тбилиси с соблюдением правил уличного движения — как водителями, так и пешеходами — всегда было плохо, но, несмотря на то, что Гриша ездил быстро, у него никогда не было аварий.
     А ездить быстро ему приходилось потому, что И.М. часто затягивал выезд до последней минуты и, например, нередко бывало так, что, отправляясь в Москву, они подлетали на машине прямо к самолету когда трап уже убирали, а иногда и задерживали вылет.
Так вот, так как Гриша допоздна был на работе, то Любовь Иосифовна всегда старалась его хорошо накормить: готовила то чахохбили, то голубцы, то котлеты с макаронами, или с пюре.
     Однажды, пообедав, он похвалил ее, сказав: «Вот этот пюль — вкусный », после чего в семье за ним закрепилось имя «Пюль». А водитель он был от Бога!)
    А потом, после того как Б.Панкин предложил И.М. заведование отделом корреспондентской сети «Комсомолки», встал вопрос о переезде в Москву, но М.Ф. не захотела бросать работу, маму,поэтому не поехала туда. Нина осталась с ней.
    
  Когда я познакомился с их семьей, они так и жили втроем — три поколения — баля, М.Ф. и Нина. И.М. жил в Москве, изредка наезжал в Тбилиси, а потом — женился, открыв тем самым то, о чем я писал в «Нашем московском филиале». (Кто знает, что И.М. писал сценарий к дипломному фильму Отара Иоселиани «Чугун», 1964 г.,
который, кстати, был потом запрещен? А в 1972 г. выпустил в изд.
«Планета» путеводитель «Черноморское побережье Кавказа»?).
     Магда Фёдоровна пропадала на работе, так что мы с ней встречались относительно реже. Конечно, в семье видели моё отношение к Нине и женское чутье, наверное, им подсказывало, что я, очевидно, попрошу у них руку любимой дочки и внучки.
     Как я понимаю, этот вопрос наверняка обсуждался — не знаю в каком составе и в какой обстановке, но, как видно, особых возражений по поводу моей кандидатуры не было — по крайней мере, никто не резал вены и не спускал меня с лестницы.
     На свадьбу прилетел и Илларион Миронович; тогда-то, между прочим, при их знакомстве с моим отцом и выяснилось, что оба во время войны были радистами, и надо было послушать, как они начали переговариваться на «морзяночном языке».
    
     К нашему глубокому сожалению, Любовь Иосифовна покинула нас, не дожив до рождения правнука.
     Пока мы с Ниной отрабатывали интернатуру в Цхалтубо, а потом досрочно освобождались оттуда, МФ. приняла решение разменять квартиру, предоставив нам 2-х комнатную в том же доме, а сама перешла в однокомнатную в доме поблизости.
Думаю, не всякая мать единственной дочери поступила бы так.
А потом пошло — волнения до и после рождения Гоги — его первые зубы и шаги, первые слова и выражения (которые частично сохранились в ее записях, которые М.Ф., оказывается, вела).     Летом, когда вывезли ребенка в Манглиси, она одна справлялась с годовалым ребенком в течение рабочей недели (мы наезжали на
выходные, пока Нине не дали отпуск).
      Через пару лет — уже новые волнения по поводу рождения уже Леночки, а потом — затяжной тяжелый период их болезней.
И всё это — параллельно всё с той же интенсивной нагрузкой в школе! Если кто-то не пришел в школу — надо выяснить причину, связаться с родителями. А телефоны далеко-далеко не у всех, так что надо посылать кого-то из сотрудников, или самой идти. Где-то мальчишки повздорили, или подрались… около школы крутятся
какие-то подозрительные личности — за всем нужен глаз да глаз.
За всё в ответе — директор школы.
      А тут еще и комиссии — ведь над школой стоят РОНО (районное отделение народного образования), ТОНО (Тбилисское отд-е) и Министерство — и все со
своими инспекциями по каждому предмету. А ведь есть еще партийные и комсомольские органы — райкомы и горкомы!
     В общем, когда однажды мы услышали, как наши дошколята, играясь дома, распределяли роли — кто будет сегодня «роно», а кто «завроно», — мы ничуть не удивились.
А потом и Лена пошла в ту же школу.
И теперь бабушка уже им обоим была не только бабушкой, но и директором школы, а когда пришел срок, то и учительницей немецкого языка. Надо ли говорить, что к окончанию школы они знали язык так, что у них не возникало сомнений — куда идти
учиться?
      Надо сказать, что все эти годы контакты с «московским филиалом» сохранялись. Илларион Миронович периодически приезжал в Тбилиси, или присылал посылки с оказией.
Да и Нина с детьми пару раз ездила в Москву, где проходила специализацию и повышение квалификации по аллергологии.
     В 1991 году, когда начались бурные события в Грузии, М.Ф. ушла с директорства, оставив за собой уроки языка, и теперь могла уже немного вздохнуть после стольких лет напряженной работы.
     Правда, несмотря на персональную пенсию, она подрабатывала частными уроками и каждый раз, с приближением сентября, волновалась — будут ли у нее ученики, потому что экономическая и политическая ситуация в стране ухудшалась, а перспектив скорых изменений в лучшую сторону не предвиделось.
     В эти же годы появилась возможность создания Ассоциации немцев Грузии (которую возглавил проф. Нодар Курдиани), и восстановить деятельность евангелическо-лютеранской церкви (под руководством Гарри Азикова, позже ставшего ее пастором).
     Теперь потомки немцев-переселенцев екатерининских времен, уцелевшие после сталинского «переселения народов», могли встречаться друг с другом, могли восстановить немецкие корни, вернуть свои имена, фамилии, могли даже получить и разрешение на выезд в Германию, которая одна их первых пришла на помощь
Грузии, сташей на путь государственной самостоятельности.
     Магда Фёдоровна тоже восстановила свою девичью фамилию — Мадер. Так как для выезда нужно было сдать языковый экзамен, у людей появился стимул к его изучению, поэтому М.Ф. начала (естественно, бесплатно) заниматься со взрослыми, а Гоги (уже
студент старших курсов пединститута) — с детьми и молодёжью.
Вследстаие того, что М.Ф. нелегко было ходить куда-нибудь, занятия проводились сперва у нее, а потом, с ростом группы, у нас дома. Первое время я как-то не собирался заниматься немецким, но потом, когда Лена вышла замуж за немца, стало ясно, что лучше всё же язык знать хотя бы на начальном уровне.
      Но, несмотря на то, что М.Ф., думаю, могла бы научить немецкому даже табуретку, поначалу что-то у меня с занятиями не складывалось — я часто
пропускал их, а потом, не поняв чего-то основного, догонять «оторвавшихся» мне было уже трудно. Поэтому я недолго мучал мою тёщу. Какой-то «рывок» для себя я сделал в Туапсе, когда, имея массу времени, разобрался с падежами, переставив их так, что мне стало их удобнее запоминать. Потом потихоньку начал зубрить
глаголы и разбираться во временах.
А обстановка в Грузии становилась всё тяжелее.
Я уже писал о сложившейся ситуации — о военных конфликтах, галопирующей инфляции, безработице, отсутствии света, газа,отопления, карточной системе, срыве занятий в учебных заведениях,в общем, — о том смутном времени.
     Поэтому неудивительно, что, желая как-то оберечь детей, мы подали заявление на выезд в Германию. Правда, вскоре получили отказ. И успокоились. Ну нет — так нет!
     А дети, каждый своим путем, сами попали в Германию и устроились там. Мы же, родители и бабушки-дедушки, остались здесь.
    Хотя, это тоже не так — дедушки жили в России, а мы — в Грузии.
     И, скажу Вам, увидеться нам с дедушками было уже довольно трудно из-за обострившихся межгосударственных отношений. Если мне, хотя и большим трудом, но всё же удалось в декабре 1997-го проехать в Туапсе после кончины папы, то уже в январе 2001-го Нина не смогла вылететь в Москву к похоронам своего отца.
А в конце января 2002 неожиданно пришло разрешение на наш выезд. Оказывается, Лена, находившаяся на учебе в Германии, попробовала выяснить причину отказа — и получила такой ответ.
Причем, выехать надо было в течение определенного срока.
К сожалению, в первоначальный список уже нельзя было ввести мою маму. Хотя после тяжелых переломов обеих ног, полученных во время наезда на нее автомобиля, она и могла уже ухаживать за собой, всё же возможности ее были ограничены.
Несмотря на это, мама, наоборот, была за наш отъезд, видя, как тяжело мы переживаем разлуку с детьми. Я же наивно предполагал, что часто смогу наезжать к ней, или забирать ее туда.
 
     Как бы там ни было, но 11 мая 2002 г. мы, у каждого по сумке,оказались на исторической родине Марии-Магдалены Мадер.
Переезд, конечно, дался ей морально тяжело.
Будучи перфекционисткой по характеру, она («Лучший педагог» и действительно отличный знаток, «носитель» языка) всё равно боялась допустить малейшую ошибку в общении с чиновниками, особенно, когда дело касалось переписки. А уж кошмар немецкого «чиновничьего» языка общеизвестен. Далеко не всякий местный
немец в нем разбирается, поэтому и существуют разные «советники».
     Помню, в комнате пересыльного лагеря, куда нас поселили до разрешения на проживание в Кёльне, стояли двухъярусные кровати, что, при ее росте, создавало некоторые неудобства. Присмотревшись к конструкции, я увидел, что они «сборные» и их можно очень легко разъединить, сняв верхнюю кровать. В одиночку я бы с этим не
справился, поэтому сказал, что попрошу кого-нибудь помочь мне.
     Вы бы видели и слышали, как М.Ф. «директорским» тоном сказала : «Я запрещаю тебе делать это!» На другой день Гоги увез ее на несколько дней к себе, в Бонн. К ее возвращению мы разобрали лишнюю кровать и М.Ф., очутившись уже перед свершившимся фактом и видя, что «ordnung» от этого не рухнул, уже не стала
требовать восстановления status quo.
 Первые месяцы, пока искали подходящие квартиры, мы жили в общежитии, где было много цыган. Довольно шумная кампания. И М.Ф. их первое время очень боялась, но потом привыкла, тем более, что те относились к нам уважительно. Она и здесь не могла сидеть без дела и стала заниматься языком с соседями по общежитию.
А потом мы нашли ей однокомнатную квартиру буквально в 5 мин. ходьбы от нас! Это было, конечно, огромной удачей.
Некоторые ее ученики, несмотря на то, что мы теперь жили совсем в противоположном районе города, стали приезжать к ней, так что она чувствовала себя всё же «при деле».
     Собственно говоря, это были уже не только уроки, а еще и время общения с ними. М.Ф. готовилась уже не столько к уроку, сколько к «приему»— старалась угостить их чаем, чем-нибудь печеным и т.д. В общем, они так подружились, что бывшие ученики, уже закончив заниматься, часто просто приходили навестить ее, что, конечно, нам всем было очень приятно. К сожалению, получилось так, что мы, в итоге, оказались в разных городах с детьми. Поэтому виделись с ними не так
часто, хотя они старались почаще нас навещать.
     Скучала М.Ф. и без своего брата — Бубуси, который жил со всей семьей в Москве. Правда, они перезванивались, но разве наговоришься по телефону!
А потом — пошли правнуки! Сперва Янка, за ней Макс у Лены, а Еленка — почти одновременно с Максом — у Гоги.
Конечно, это принесло оживление и разнообразие в жизнь М.Ф. К тому же, наконец, Ирине, ее племяннице, удалось организовать поездку и привезти Бубусю и дочку к нам.
Такую радость на лице Магды Фёдоровны я давно не видел!
Она не отпускала брата от себя. Он даже ночевал у нее,устроившись на раскладушке.
Эти несколько дней были для всех нас праздником.
А потом наступили тяжелые дни.
     У М.Ф., еще со времен беременности Ниной, были проблемы с венами на ногах. Вдруг состояние стало быстро ухудшаться.
Буквально за три недели ей сделали три операции, закончившиеся ампутацией ноги выше колена. Такую нагрузку не выдержали ни почки, ни сердце... и в начале августа 2009 наша Магда Фёдоровна покинула нас.
     Похоронена она на одном  из старейших кладбищ Кёльна, которому более 400 лет.
«Царская ей невеста!»
Кстати, приходя на ее могилу, мы часто находим там цветы, принесенные ее здешними учениками.

О.С. По поводу названия. Думаю, понятно, откуда я взял «Варик»— потому, что я и сейчас слышу, как он произносит свое имя.
     А вот откуда взялось другое?
     Дело в том, что я всегда называл мою тёщу по имени-отчеству, поэтому неудивительно, что когда Гоги, едва научившегося говорить, однажды спросили: «Как
звать твою бабушку?», он, не задумываясь, ответил:
«Маходовна»

01.10.2017 г.