ЧерноLove

 
   
   Ульрих Ван дер Бюве сидел за массивным столом и курил толстенную кубинскую сигару «Кoiba Solоmon» класса Джульетта с обязательным вкусом священных Небес. Он смотрел на чернильный египетский прибор с таинственными и нечитаемыми глазами Осириса и размышлял о единственном своем наследнике племяннике Нильсе. Глава ювелирного и часового клана делал так всегда, замерев с сигарой в руке и погружаясь в размышления о жизни и правильно воспитанных людях, решающих в жизни семьи все насущные вопросы… Наконец-то, придя к согласию в собственной голове, он нажал на кнопку и вызвал секретаря по особым поручениям Алана Ги.
- Алан, моего племянника срочно привези ко мне из Роттердама прямо сюда в кабинет! - гордо произнес Гер Ван дер Бюве и поправил бриллиантовую запонку на белоснежном рукаве.
- Уже исполняю! – прозвучал обычный ответ всегда сосредоточенного и дисциплинированного немца Ги с безукоризненным военным прошлым в Абвере.
Мелькнуло шесть часов…
- Нильс! –воскликнул седой старик с новенькой сигарой во рту, едва улыбнувшись. – Добро пожаловать к дяде в кабинет. Как ты вырос, малыш! Хотя…, нет, уже не малыш…, уже Мэн, настоящий Плейбой и возможно даже стрелок. Присаживайся и не говори не слова… Многословие меня раздражает всю жизнь, меня не раздражают только настоящие поступки сильных и умных людей. Вот, где банк золотых слитков, вот, где кимберлитовые трубы, а слова — это пепел, это гадкий пепел с предсказуемыми последствиями…
 Племянник владельца знаменитого ювелирного дома тихо сел напротив и принял позу покорности, воткнув ладони обеих рук между сведенными коленями и устремив виноватый взор на свои туфли из кожи когда-то не родившегося теленка. Он молчал, как и требовал старик, и меланхолично всматривался в узоры старинного персидского ковра, а также на вышитую там древнюю картинку, где кто-то с улыбкой отсекал кому-то голову большой кривой саблей…
- Итак, похотливый ты скунс, – сказал старик, изменившись в лице, - мои люди из Нидерландов доложили мне, что ты страстно влюблен в одну молодую особу, которая выписала тебя ночной допуск к её телу. Не спорю…, я просмотрел её фотографии и могу понять твои игры со спермой, колокольную похоть между ногами и ночные полеты молодых гормонов. Если бы я был помоложе, я бы и сам окунулся в корыто разврата с такой сочной ланью…, у нее все на месте, карамба! Мой корасон, эти нагрузки выдержал бы…
Ясно одно, что твой мозг уже давно переехал к тебе в штаны и жжет тебя между ног, как кубозойская медуза ируканджи на пляжах Байрон-Бей. Как ты знаешь, времени у меня всегда мало, поэтому в твоей страстной любви я вообще копаться не собираюсь, я тебе не экскаватор. Законы семьи превыше всего, они незыблемы и непоколебимы - это закон и это монолит! Делай выбор, прямо сейчас… Или ты продолжаешь нырять в свою страстную любовь и остаешься с носом без ювелирного Дома Ван дер Бюве на всю свою жизнь, или завтра улетаешь на наши копи на Мадагаскар на три года заместителем управляющего, а не управляющим, и ищешь для семьи большие алмазы. Эта командировка тебе пойдет на пользу. Проветришь мозг, обнажишь бицепс, а заодно дезинфицируешь залетные мысли. Кстати, там, ты можешь выбрать любую шоколадку и удовлетворять свой огонь между ног хоть пять раз в день, или даже шесть, истощая свой организм к чертовой матери… У тебя двадцать секунд, малыш…!
Старый Ульрих взял в руку большие песочные часы с пометкой (20 s) и поменял полюса, глядя на молодого родственника в упор. Он всегда любил это делать, поглядывая на быстрый бег чертовых песчинок вниз. Ах, как бы хотелось ему иметь песочные часы, чтобы песчинки убегали вверх, но… Эти часы повлияли на многие судьбы, разрывая временные отрезки обыкновенным не пляжным песком…
  Следующим утром, Нильс Ван дер Бюве тихо обливаясь слезами, сидел в красивом частном самолете, летящем в Антананариву. Его последняя ночь с милой Анжеликой разорвала ему сердце. Он не забудет ее никогда, он не…
 По злой иронии человеческой судьбы и обыкновенным логическим законам природы Мадагаскара, в окрестностях одной из алмазных шахт его семьи летали миллионы малярийных комаров. Жить Нильсу оставалось восемнадцать дней, три часа и двадцать шесть минут. Слова заботы и любви его дядюшки, оказались гадким пеплом с последствиями…
 Любовь не только бывает прекрасной, она многогранна и удивительна и черные цвета ей совсем не чужды…

«Казино чужой воли» (1983)

   В уютном западном купе спалось замечательно под монотонную колыбель рельсовой музыки. Глубокий сон обнимал его голову перебирая седые волосы, выкуривая всю реальность и наполняя мозг сновидениями из далеких заоблачных миров, куда в реальном мире ключи не подобрать…
Он сидел в кресле в огромном ресторане, где, заходивший в зал ветер, нежно притрагивался к белоснежным скатертям, проверяя качество хлопка, играясь с кистями и бисером, вшитым в каталонское полотно ручной работы. В его правой руке была большая серебряная вилка только с двумя шипами и с чеканным профилем сердитого короля в буклях, а в левой руке был японский нож-гинсу с удивительной заточкой и маленькой ниточкой линии хамон на самой стали. Не нож, а какой-то древний вакидзаси угрожающего вида… Ручка его была инкрустирована головой журавля, чей клюв, плавно переходил в овальную цубу, а затем и в само лезвие. Это был футуристический намек, что лезвие – это продолжение носа очень опасного журавля, умеющего больно клевать.
 На груди Вадима был любимый кухонный фартук с улыбающимся лицом Наполеона в солнцезащитных очках и с надписью на французском языке «У каждого бывает свой Аустерлиц, у каждого бывает свой Ватерлоо!». Перед ним, на фарфоровом блюде больших размеров, лежала аппетитная задняя нога, не то кабана, не то барана, не то оленя… Нога была с пылу с жару и еще шипела сочными масляными пузырьками с приятным запахом отборных трав и орехов. Подгоревшие ленточки лука шипели на мясе и слегка шевелились, отдавая луковый аромат, перемешанный с запахом жареной плоти. Рядом с блюдом стоял кувшин с рисунком аллигатора, из пасти которого, выглядывали ноги человека. Официант с лицом шута, нервно улыбался и дергал правым ухом, заметно наклоняясь в раболепии и желая услужить во что бы то ни стало.
- Это свинина?
- Так точно-с, кабанчик! – выстрелил словами официант, нагнувшись еще ниже с полотенцем на перевес и бегая глазами, как прирожденный вор, лгун, подлец, выжига и плут.
- А вообще, похоже на баранью ногу…! – заметил Вадим.
- Так точно-с, баранчик! – снова ответил официант и улыбнулся, дернув ухом и отогнав зеленую муху.
- Так это кабан или баран? – с азартом спросил Вадим, со всей силы воткнув гинсу в плоть вкусной ноги.
- Дык, это… кабанчик, это и баранчик, как вам захочется! –изворачивался официант, глупо улыбаясь и нервно подергивая ушами.
- А я, может быть, хочу, чтобы это был изюбрь…! - направленно издеваясь, парировал Вадим, заглядывая в вонючие глаза лживого халдея.
-Так точно-с, он и есть…, изюбрик, свежий, только с выстрела принесли, прямиком в лоб пулька вошла… Изюбрь венгерских лесов, там и хлопнутый…
- А в кувшине что? – вздохнул равнодушно Вадим и поправил манжет на рукаве.
- Дык…, вино, редкое, вкусное, из лозы солнечной, виноградной, из лозы, выращенной на левом берегу чилийской долины Смертельного Изобилия. Ваша жена привезла, велела вам налить под мяско…
- Долины Смертельного Изобилия? Жена, говоришь? Ну хватит шнуровать мне на ухо, сам попробую и скажу, что за вино такое!
Вадим взял тяжелый кувшин и, повернув его ко рту, подставил губы. Кувшин был пуст. Механически облизнув сухие губы, Вадим сглотнул пустоту и проснулся от разочарования. Сон быстро распался на туманные пластмассовые куски и поезд остановился…   
  Городской центральный вокзал Будапешта был большим и чистым. По чьей-то умной воле на тротуарах не было плевков и стояли чистые урны с пакетами. Народ венгерского государства, почему-то руководствовался странной для многих людей наплевательской идеей о том, что на асфальт плевать нельзя. То здесь, то там, мелькали улыбчивые лица с глазами узкими или обычными. Китайские, японские и корейские туристы дружными толпами сновали вокруг, иногда пощелкивая своими фотоаппаратами: продукцией их же мозгов и их же заводов. Их много…, они приветливые, трудолюбивые и воспитанные люди, совсем других миров на нашей земле... Дисциплинированные немецкие дети самостоятельно дожидались родителей с собаками на поводке, угощая четвероногих охранников мороженным в жаркий летний день. Голос диктора звучал на весь вокзал четко и не раздражал привычными гнусавыми звуками наших вокзалов. Смысл каждого слова можно было разобрать. Объявления дублировались на английском, немецком и французском языках с уважением к другим языковым группам. Мусорщики в зеленых комбинезонах подбирали мусор в мешочки, не мешая огромным толпам быстро перемещаться по перронам в поисках своего вагона.
Вокзал Будапешта жил ускоренной жизнью, давая укрытие людям и вездесущим голубям под своей высокой куполообразной крышей. Менялы с лицами арабов, украшенные пятидневной щетиной, обменивали деньги разных стран, уважительно кивая головами и бросая в воздух резкие слова одобрения и надежности. Выглаженные полицейские в солнцезащитных очках, суетливые цыганские румыны с выкриками на их смешном языке, изобилие больших часов с обычными циферблатами, фрески на стенах, чистые полы и улыбки банановых и газетных продавцов - это был калейдоскоп, который Вадим увидел сразу, впитывая уклад чужой жизни, сквозь глаза, мысли и запахи. Он ступил на перрон, поблагодарив проводника за чай и теплый вагон, повернул голову к выходу с вокзала и поймал себя на мысли, что командировка пролетит быстро, потому что все на свете умеет начинаться и обязательно быстро заканчиваться…
   Солнце сияло на всю площадь, обливая лучами памятник местным героям далеких лет. В каждой столице мира и не только, можно встретить памятники павшим борцам за свободу, но нельзя увидеть памятники борцам за рабство или не павшим за свободу борцам. Это мягкая логичная схема и выбор очевиден. Все умеют ориентироваться, когда слышат память зла. Те, у кого, по их мнению, нет свободы, боролись с теми, у кого она была? Тогда, сама свобода - это химера или переходной вымпел от одного убеждения к другому? А затем любая свобода трансформируется в привычку и желание поработить новых людей, однажды, от кого-то узнавших, что они слепы и несвободны. Круг замкнулся… Ни на одном таком памятнике не нацарапано даже гвоздем – «Кто родился со свободной душой, тому, не обязательно забирать свободу у других душ!». Это люди, их эмоции, их образ мысли, их отношение к собственным формулировкам…, их отношение к побуждению и началам любых войн…
 Солнце лилось на памятник из сияющего ковша, как на чей-то рукотворный камень, чтобы поддать еще больше жару в нарисованный новенький день. Вадим поменял свое привычное место в пространстве, а это всегда перемены, это не просто перемены, это непредсказуемость и еще черти что, чего никто не знает… Доподлинно известно, что, выйдя из ближнего круга- дом, работа, ближайший магазин, пикник, улица, машина, офис, все…, без исключения, попадают на новую линию своей судьбы, где остается только принимать события и быстро учиться, или не принимать и обязательно оставаться в обозначенных дураках. Если, кто-то, садясь в поезд или пароход, самолет или автобус, думает, что все будет, как всегда - он уже наживка, он кукольная перчатка в просторном театре. Будет ли это гордая опера, глупейший водевиль, шедевр со светом в туннеле или проезжающий мимо крикливый балаган..., решать свосем не актерам…
  Командировка в Венгрию была спланирована им давно и шлифовалась в мыслях, как редкий и собственный архитектурный проект. Хотя профиль его работы не подразумевал поездки в Европу, а был туго затянут на исполнение узконаправленных заданий и поручений начальства на ограниченной территории. Вадим был не эйфорийный, немногословный, уравновешенный и молчаливый. Он был человеком сдержанным и редко высказывал свое мнение вслух. Конечно же, собственное мнение у него было, но про себя: так удобней, так непонятней, так спокойней. Когда на совещаниях совершенные бездарности менторским тоном создателей черных радуг и Черных Квадратов, предлагали запустить очередной неотесанный рекламный бред, он молчал и внутренне улыбался от осознания своей правоты, которая никому не нужна.
 Очередной номер журнала «П» обсуждался не бурно, все соглашались с довольным начальством, от которого пахло дорогими мехами и зависело всё в завтрашнем дне: сытость, уверенность в себе, достаток и глупейшее клише – «я на хорошем счету». Вадим тоже был на хорошем счету, только никто не знал, какой это счет: 5-0 или 1-1, и в чью пользу?
 Языком, загрязненным изуродованными английскими словами молодой, «креативный», самовлюбленный хлыщ, вещал начальству свою очередную идею зеленой горошины, раздувая ее значимость до размеров коллекционного арбуза. Вадим молчал, как всегда, несмотря на то, что еще два года назад, не зная досконально цеховую работу создания очередного номера журнала «П», он расписал на бумаге восемь изменений в обыкновенной повторяющейся и приевшейся обложки журнала и еще восемнадцать новшеств, которые вытянули бы воображение многих женщин на уровень истерики любопытства – «Срочно хочу этот журнал…, немедленно! Дайте, а то умру!».
Ленивая редакция за все время своего существования так и не вывела истинный образ женщины, которая будет ждать новый выпуск с нетерпением, чтобы дочитать недосказанное и увидеть продолжение… Но, всегда есть нужное и совсем не проклятое «НО», которое закрывает дорогу, как немецкий пограничный шлагбаум, либо сохраняет постоянное состояние быть в тени. Как знать, что лучше? Не добравшись до начальства из –за многих искусственно созданных шлагбаумов, Вадим стал накапливать идеи в телефон, просто так, чтобы были, чтобы знать, что он умней «мутных балагуров и псевдо создателей», которые бреют волосы на груди, курят что-то растительное и растят не детей, а прозрачный маникюр и женоподобные булки на боках… Вадим плавал в рифе редакции, осознавая, замечая, анализируя и делая выводы, рождая идею за идеей, и вбивая мысли клавишами в телефонную память.
Ярким примером был очередной номер журнала, где в одной из статей, претендующих на самообразование избалованных девиц было написано, что «…император Луций Доминиций Агенобарб, известный под другим историческим именем, как Нерон- покончил собой…» И хотя это было фантастически давно и совсем уже не актуально, все же, это была историческая неточность, незнание личности рыжего пятикратного консула и его жизни, а самое главное, автор статьи ушедшей в печать, никогда не держал книгу, известную всему читающему миру - Гая Светония Транквила «Жизнь двенадцати цезарей», где весьма подробно рассказано о рыжебородом, его театральной деятельности, его параноидальной жизни, безумии вседозволенности, о верном Эпафродите, который, в конце концов, и вонзил меч ему в горло. Вадим молчал, улыбаясь внутри и осознавая приятное тепло удовлетворения своей правоты на фоне очищенной и голой лжи. Но это были настоящие мелочи по сравнению…
 А, впрочем, в комнате обсуждений редакции, было сразу видно, у кого и как наполнен чувствительный аппарат интуиции и логики. Большинство высказываний ярко рисовали внутренний мир, глубокие дыры в образовании, воспитании и, вообще, речь- это не только зеркало души, но это еще и паспорт на пограничном контроле, из которого многое становиться понятным о говорящем.
 «Скажите что-нибудь, я на вас посмотрю» - была любимая фраза Сократа.
Именно – посмотрю! Концепция подачи материала в первую очередь должна заинтересовать читающего, разбавляя журнальную ловушку блеском бриллиантов, рубинов, изумрудов и всякого подземного сокровища, на которое быстро клюют женщины, как марлин на голубую бахрому ложного кальмара. Клюют и платят за картинки…, за уйму убитого времени, за то, чтобы знать новый уровень информационных потоков, не имеющих никакого отношения к самообразованию и реальной жизни. Вадим понимал, что журнал шел в мир очередным штампованным выпуском с повтором некоторых чужих, удачных, зарубежных фотографий, чтобы быть, чтобы притягивать деньги, чтобы видели на полках дорогих гостиниц и сувенирных магазинов, чтобы…
Он помалкивал со всем соглашаясь, на что были умные причины, созданные им самим, а не волей кукольника. Он был правильно загримирован и помалкивал, вглядываясь в глаза главного редактора, как в прочитанную, позавчерашнюю газету в золотой оправе, где фигурируют такие, совсем неуместное слова, как «украшательство» для акцентирования псевдопомпезности текста. «Украшательство», какое-то даже обидное словечко, оттеняющее смысл исключительности содержания.
«Украшательство - совершенно не уместное словцо в тексте о бриллиантах. Уровень высоты, на который замахнулись, уже рухнул… Не хватает воображения и образования!» - думал Вадим и наблюдал дальше.
 Бриллиантовый и часовой блеск, подавался в журнале с простецкими фразами, что было смешно и совсем не играло на очарование читающих, и на тех, кто истинно знал настоящую цену русскому слогу. А ведь есть огромная армия людей, кто не только смотрит на ягодный блеск кимберлитовых труб, а и видит под картинками слово, как продолжение шепота роскоши… Он молчал, глядя на фотографии нигде не учившихся прохвостов, умеющих много болтать, а не делать гениальные снимки. Вадим молчал…, время революций его не прельщало, поток его сознания был выше, чем бурный ветер непредсказуемых перемен от переделанного на русский манер обыкновенного английского слова «create» и имеющего русские, более богатые эквиваленты- творить, создавать, созидать, делать, возводить, вызывать, производить, волноваться, суетиться. О, великий русский язык, пора тебе в прачечную или в русскую баню, смывать иностранную грязь, сажу и напыщенные сквозняки!
За волшебным чужеродным «криэйтом» прятались самые обыкновенные создатели неблестящих мнений без чистых носовых платков в карманах. Словом, журнал выходил и ярко рассказывал профессионалам, кто его сделал и что у них в голове. Журнал был очередным бутербродом для закрытого клуба сидящих за столом с гарнитурными вилками и ножами, бутербродом с маслом и красно-черными рыбными шариками. Это был мир, диктующий особое мнение о дисперсии света, для тех, кто влюблен в свой толстенький кошелек.
Его работа для него самого была смешна. Попасть в этот закрытый клуб редакции создателей было совсем не просто. Это все устроила его жена, это все она, которую он называл – «Электростанцией для других»…, не терпящая чужих мнений, металлическая, ядовитая, агрессивная, никогда не бывавшая в Англии и восхищающаяся своей футуристической теской с копной мягко-рыжих волос и точеным носом. Она обожала баронессу Маргарет Хильду Тетчер, урожденную Робертс, ее взгляды на дополнительные налоги в Великобритании и ее браслеты на ухоженных руках. Слава Богу, у нее все-таки был единственный авторитет - в лице давно умершей Премьер-Министра Великобритании.
 Вадим был искренне рад и этому, потому что он не раз имел дело с женщинами, для которых авторитетом были шубы, танцпол с алкоголем, машины чужих государств и всегда роковое отсутствие запаха пирогов на кухне. На его кухне запаха женских пирогов тоже не существовало, но был запах пирогов мужских. Два раза в месяц он одевал любимый фартук с фотографией Наполеона в очках «Полароид» розовый платок на голову с надписью: «Только Порядок» на немецком языке и шаманил над тестом, всегда делая три начинки. Свою любимую - с картошкой и луком, для жены - мясную, и наконец, - с рисом и яйцом, в память о вкусном детстве с крутой бабушкой, которая рассказывала невероятные истории Белорусских партизан. Глядя на бабушкину любимую начинку, он понимал, что вложено ребенку в детстве, то и останется лазерной полосой на всю жизнь. А не вложено, не удивляйтесь, ноги ребенка вырастут и растопчут и вас и ваши клумбы. Его бабушка включила ему небесный свет понимания, без детского сада, без школы, без высших демагогических заведений, потому что была она светлее любой Зари, любых чужих словосочетаний и многократных обещаний этой самой Зорьки…
 Кроме жены Вадима о пирожковых днях знали еще две особы: праздники-подружки его жены, они же бездельницы, по большому счету, они же- карнавальные фейерверки, долговременные каминные спички и дорогие зажигалки с инкрустацией. Одинокие, богатые и бездетные, начальствующие женщины и совсем никакие не леди, потому что до статуса леди, им никогда не дотянуться, детское воспитание было не то, страна была не Англия, а исконно русские слова «сударыня» или «барыня» были не в конвейер чертового гламура! Их возраст уже переехал за 37 и рисовал белый квадрат назло хитрому Казимиру Малевичу. У них было все из материального мира, но не было главного: великой женской добродетели, искренних побуждений, чайных вечеров с единственным мужчиной и чистых, запоминающихся ночей со вспышками ночных солнц внизу живота. Поэтому любое их знакомство заканчивалось либо альфонсизмом кочующих по широким постелям негодяев, либо мужики сбегали в более интересный мир, чем женский пило-прессинг на ранней стадии знакомства. А у мужиков он есть, этот самый мир, более интересный, куда можно всегда убежать.
Кормить Любовь с руки подруг жены никто не научил…, ни мама, ни жизнь, ни зомбоящик с постоянной инъекцией лжи, ни постоянные экзамены поля событий. Одеты они были с иголочки и с зарубежной ниточки, потому что других забот, как наорать в офисе на всех, а потом шляться часами по бутикам и тратить деньги, у них и не было. Такой был вымышленный стиль их руководства и вымышленный статус по-особому бегающих лисиц. Сам город разрывал их жизнь на маленькие эпизодные лоскуты, где не было места благодетели и осознания себя в глупом мире приобретений.
 Зная о вкусных пирожках, которые готовит муж Ирэн, они слетались в просторную квартиру в известные дни, обязательно до прихода хозяйки, чтобы попробовать не столько пирожки, как её мужа… Попробовать на словесный вкус, на язык, на бреши в защите, на взгляд, на шанс, на запах слегка небритого чужого мужика с сединой на висках и гордым молодым лицом. В конце концов, фабулу «Лисица и виноград» никто не отменял, не смотря на полное уничтожение советского школьного образования с мудрыми баснями Крылова. Авось, что-то и выйдет? Про себя, Вадим называл их – «Эффектная пустота». Он понимал пирожковые дни так, как и должен их понимать умный мужчина. Он готовил, они ели…, нахваливая, иногда даже с перебором лести, запивая «Мартини» или шотландским «Глэнфидиком», который обожает пожилой сын королевы Англии. Высший Создатель любого человеческого тела все написал в глазах этих тел, только смотри и читай, не зря же существуют глаза, в которые хочется смотреть сорок лет и не устанешь. А есть опасные своим предательством: тайным, плохо скрытым желанием, выгодой, хитрыми мерками, завистливым сарказмом и еще целым списком черти чего, завалявшегося в одиноких душах, в штопаных сумках за сердцем в кромешной тьме…   
  Они пришли в очередной пирожковый день, долго нажимая на звонок и хохоча от предвкушения застолья. Перевернув на сковороде четыре пухлых пирожка, похожих на жаренных Винни Пухов, забросив чистое полотенце на плечо и напевая «Пристань твоей надежды» Кузьмина, он направился в коридор уже зная, кто стоит за дверью и что этот визит несет многовариантные словесные блудилки и смешилки с выбросами женского адреналина в эластичные вены.
«Умные бабы ведут себя иначе…» - подумал Вадим и, улыбнувшись, щелкнул дверным замком.
 Перед дверью стояли трое, вместо привычных двух. Улыбались, держали пакеты с бутылками и дорогим нерусским сыром, пахнущим голландской плесенью, запрелостью и еще черти чем... Они смотрели ему в глаза и уже хотели войти и в дом, и в него…
- Вадим, это мы…! Впуская нас, ты впускаешь самых прекрасных женщин Москвы, - слегка пьяным тоном с растянутыми гласными и пафосом начала Лида, - а пахнет-то как, мама мия…! Пирожками и запахом мужского пота…! Французы идиоты, вот, где парфюм, вот, где ингредиент… Такого запаха не купишь ни в одном бутике. Не пирожки, а виагра для женщин…
- И мне шубу сними, и мне…! Нет, раздевать меня всю не надо, это потом, потом, дорогой…! Дай я тебя расцелую…! – шумно вставила Марина с расстояния выдоха и вдоха, и чмокнула Вадима в колючую щеку, оставив след помадных блесток и травяной запах «Мартини» – Это наша подруга, познакомься, Надежда! Она с нашего корабля и тоже хочет попробовать возбуждающих пирожков и ощутить мужской пот…
«… вот суки… плетут паутину…» - подумал Вадим.
- Здравствуйте, очень приятно! – промолвила слегка нетрезвая Надежда и кротко посмотрела Вадиму в глаза, взглядом, обещающим кредитную линию без процентов на любую сумму в банке HSBC и еще в пяти банках класса ААА. Ее взгляд был рожден эмоциональным голодом за правильно пахнущим и совершенно новым мужиком, умеющим делать пирожки и долго их жарить, жарить, жарить, жарить и еще жарить…, до самого ненавистного утра!
- День добрый! «Надежда - мой компас земной…». Как ты учуяла мой пот…, ума не приложу, я только из душа…, ну и нюх у тебя, как у гюрзы или доберманши. И снова на этой сцене уже три феи, как Орхидеи, как вы выглядите прилично. О, майн Гот, ну очень прилично! Какой прикид, какие материалы, стразы и блестки, какой фейерверк и передовая мысль обдолбанных французских кутюрье… О, Боже ж мой, сколько кокаина надо было шмыгнуть, чтобы такие наряды нарисовать и сшить, не разу не пробив пальцы иголкой? Нет, это просто прогулка по Сан Тропе в вечернее время. Сдаюсь сразу! Да вы, просто Феи, верхних слоев атмосфЭры! - быстрым залпом, прозвучал ответ сарказм и пошла трехсекундная лента мыслей.
 «Тридцать семь лет, следа от обручального кольца нет, не замужем, в глазах похоть, нос красивый с лепленными ноздрями, сапоги итальянские из кожи Тиморского питона…, очень дорогие, за такие деньги можно кормить неделю целый детский сад, цвет помады кричит о поставленных целях, волосы мытые сегодня утром…, прическа под названием «змеиные локоны эроса», ресницы свои, спортом не занималась никогда, фигура чудная от природы и от маминых ген, плечи хрупкие и податливые, кольцевой набор на руках правильный: не по кольцу на каждом пальце, как у внезапно разбогатевших жлобих, а одно кольцо с черной жемчужиной в белом золоте с веточкой бриллиантов – это «Тиффани», не иначе. Выреза на груди нет, хотя грудь аккуратная, сближенная, налитая, лифчиком не сдавленная. Тонкая золотая цепочка с божьей коровкой: ручная работа, скань, зернь, эмаль, немного сплава электро… У коровки приоткрыты крылышки. Авторская работа, сделано на заказ, в магазине такого не найдешь. Ногти свои, маникюр не идиотский с наклеенной пластмассой и бездарными елочными узорами, как у …, еще один плюс. Пальцы длинные, фаланги красивые, как у святой Элеоноры на старинных фресках Древней Арнитоги. При снятии сапог вместо того, чтобы опереться о стену, схватила меня за руку- это женская уловка номер 14, умысел на лицо, рука теплая и мягкая, пульс учащенный. Ахиллесово сухожилие под чулком тонко очерчено, не залитое жиром. Это гены, это не спорт, это особая печать медленного и правильного секса. Под шубой черная мини юбка и чулки… Ну…, так я и знал, на улице минус 10, а она в чулках, подготовка ядерного удара по моей территории проходила последние пять часов. Может быть я и Херо, но только я не Херо - сима, девочки…!».
Лента мыслей быстро оборвалась сама собой, потому что румяные Винни Пухи на сковороде, стали громко пыхтеть и звать на помощь, чтобы перевернуться на другой бочок… «Караул!!!».
- Сударыни-барыни, – со свойственным ему сарказмом бросил Вадим, - я на кухню, меня зовет сковорода и работа с тестом. Вас развлекать и одновременно жарить пирожки я научусь позавчера, обещаю!
Сзади послышалось женское «шу-шу-шу». Это новой Надежде давали инструкции и спец указания, не оговоренные раньше, в машине, в подъезде, в лифте… Это же женщины, у них всегда состояние пограничное. У Вадима было все по-домашнему, по - уютному, без чего-то наносного, не существующего, не реального. Казалось, что решетчатый шотландский плед на диване и тот был на правильном месте, исполняя свое предназначение тепла на сто процентов. Гостьи забрались на длинный кожаный диван с длинными ногами, демонстрируя пальцы ног в тонком обрамлении колгот и чулок, заполняя пустоту на столе вскрытыми плитами шоколада, бутылками, бокалами, банановыми шкурками и сигаретами «от одиночества» из сумочек тихого хаоса. Гостьи любили единообразную схему поведения, продолжая предсказуемую 1002-ю ночь Шахерезады, уютно устроившись в подушках дивана в ожидании чего-то вкусного от запахов мужской кухни.
По ТВ шло очередное кухонное шоу, там готовили какой-то незамысловатый, простецкий салат, поливали его чем-то коричневым и с веселыми прибаутками несли всякую утомительную чушь о том, что салат уж больно хорош и необычен. Необычен? Как обычно они врали, ничего нового о салатах сказано не было, но в очередной раз соблюдалась бездарность всех, кто оформлял выбор данной темы. Место повара занимала приглашенная певица, чья-то временная любовница с длинными распущенными волосами, которая трусила головой над салатом, театрально забрасывала волосы за плечи, крутила головой во все стороны даже не подозревая, что самым первым правилом любой кухни, установленным в цивилизованных странах еще в 12 веке, есть золотое правило головного убора на самом поваре, чтобы не употреблять его волосы в пищу. Любому повару по самым высоким стандартам поварского искусства, особенно на круизных лайнерах, запрещено носить бороду и усы! Поэтому, глядя на лицо любого повара по ТВ или наяву, можно сделать вывод о его культуре, воспитании, образовании и в конце концов, вывод о том, в какой пищевой каземат вы попали. По тем же стандартам на руках у повара не должно быть часов, колец, браслетов, а рукава никогда не могут быть закатаны по локоть. Кто-нибудь, это знает? Позор всем, кто допускает на ТВ подобные ошибки, не просто позор, а подчеркнутый непрофессионализм людей и безграмотность. Вадиму было всегда смешно, как приглашенные знаменитости подчеркивали свое бескультурье в таких кухонных шоу. Это пример углубленной и позорной фантастики в жизни особей, ухвативших синюю птицу не за хвост, а за голую задницу, но уверенных, что это хвост, хоть и бывший…
Вадим вошел в комнату под музыку звучащую у него в голове, держа большое блюдо в руках, на котором возлежали толстенькие пирожки, сложенные в аккуратную пирамиду. Он знал, что любая еда, уложенная в пирамиду, выглядит лучше и многообещающе, чем хаос на тарелке. Хаос всегда легче обеспечить, чем совершенство геометрии и гармонии. Процесс трапезы начинается от картинки, всегда, везде и во все времена. Наблюдать за глазами гостей, разглядывающих накрытый стол перед банкетом, это одно из величайших удовольствий любого профайлера со стороны.
- Это вам, Барышни! Когда вы зашли, прозвучала фраза, что я созерцаю лучших женщин Москвы, таким образом лучшее для лучших. Такого нет ни в одном кафе или ресторане нашего очень большого городка. Мой личный рецепт, основанный на памяти моего детства с маминым словом и бабушкиными сказками-подсказками сделано только что, с любовью и сознанием дела для своей собственной жены и ее подружек. Начинка - рис с яйцом, повторяется в каждом третьем пирожке, слева направо, начиная с верхушки… Я не знаю, как могут виски сочетаться с моими пирожками, это как советы кенгуру для илистых прыгунов, но…
- Но мы, это сейчас проверим! – вставила Марина и протянула стакан Вадиму, улыбнувшись и нагло посмотрев ему в глаза.
 Новенькая Надежда выгнулась на диване, как самка питона, подчеркнув линию безупречного бедра, а затем одела красивые очки, искренне разглядывая пирожковую пирамиду. Лида улыбалась, понимая, то же, что понимал и Вадим…
- Может быть у тебя завалялся какой –то интересный тайный тост? Ты же мастак толкнуть речь перед любой аудиторией…!
- Слово «мастак» звучит как-то некрасиво… гм, вы правильно просклоняли, я предпочитаю словосочетание «чувственный умелец». Мой тост не может заваляться, он лежит на полочке в архиве моей памяти и каждый день я вытираю там пыль времен. А если точнее, то седьмой стеллаж справа, полка Героики и Скрытого смысла. Я его сейчас достану, расскажу и выпью за это вместе с вами. Мне очень хотелось бы, чтобы вы поняли, о чем это я. Уверен, что у вас хватит сил понять то, что я сейчас скажу…
Глядя на лица трех внимательных женщин, Вадим поймал себя на мысли, что подготовка к тосту прошла успешно и шесть заинтригованных глаз смотрели внимательно на него с полным подключением ушей. Он встал с хрустальным стаканом виски напротив и, изменившись в лице, сказал:
- В бытность моего начального понимания мира был такой фильм- «Добровольцы». Фильм своего времени о героях с честными сердцами, чистыми душами и носителями настоящей любви. Это были люди другого времени, других ценностей и другого подхода к жизни. Но они были эти правильные люди, они на самом деле существовали на земле! Там был герой Алешка Акишин, которого сыграл актер Быков. Он остался в затопленной подводной лодке, на дне моря, по колено в воде с товарищем и приказал ему взять свой дыхательный аппарат, чтобы матрос всплыл на поверхность и остался в живых. Его товарищ отказывается, но после приказа старшего по званию, задает ему вопрос «Алешка! Как же я жить буду?». И тогда, Быков, гордо подняв мокрую голову и глядя матросу в глаза, убежденно и гордо ответил – «Счастливо!».
Лично для меня эта фраза в одном слове перебила весь Голливуд с его героями –одиночками. Я пью за то Счастье, которое имел ввиду Быков, отдавая свой дыхательный аппарат своему товарищу матросу-подводнику. Это совсем не то счастье, которое сегодня со всех углов предлагается за деньги. Это счастье другое и очень настоящее! Слово одно, а смысл совершенно разный!
Вадим опрокинул стакан и откусил пирожок. Не давая им опомниться и не желая выслушивать их отзывы о сказанном, Вадим продолжил.
- Надежда, я вижу, что вы носите очки? А вы знаете смысл преимущества женщины в очках?
- Нет! – быстро ответила Надя с лицом женщины, которая на самом деле, никогда такую информацию не слышала.
Она была заинтригована еще больше, задержав стакан с виски перед очерченными и специально облизанными губами.
- У всех женщин, носящих очки, есть огромное преимущество перед всеми женщинами без очков. Мужчина, женившись на женщине в очках, получает в жены не одну, а сразу двух женщин. Днем она в очках, а ночью без. Лицо женщины без очков совсем другое. Таким образом, вариант побега к третьей сводиться к мизеру, а все остальное зависит только от нее, как днем, так и ночью. Именно от нее зависит гармония на поверхности и внутри, линии культурных параллелей и питание почвы личной водой вокруг своего мира…   
- О, Боже, что же нам теперь делать…, – вставила Лида, - чтобы иметь такое преимущество…, я согласна и прямо сейчас побегу в магазин и выберу себе самую крутую оправу! –  расхохотавшись заметила она, явно никуда не собираясь бежать.
- Я говорил не о крутых оправах, я говорил совсем о другом. Только от женщин зависит, где и когда сделать карантин…, в аду или в раю, травить крыс или поливать цветы… Вы все время что-то диктуете, создавая свою личную пустоту и ожидая ее заполнения. Это долго не может продолжаться. Любой пузырек, вылетевший из ванной комнаты, обязательно лопнет и исчезнет. У вас нет заменителя обыкновенному понятию счастья, у вас есть стереотип поглощения. Если вы имеете забитые шкафы модной одеждой, то обязательно существует второй невидимый шкаф, где все полки пусты. И кто бы что не говорил, а заполнение второго шкафа, это уникальное искусство. Потребности женщин не менялись уже тысячи лет. Нельзя жить ради пятой машины, семьдесят вторых брюк, двадцать третьего кольца и шестьдесят седьмого платья, повторюсь - это стереотип поглощения. Я прекрасно понимаю, что вы пришли не только из-за пирожков, вам здесь интересней, чем сидеть в кафе и разглядывать нечесаные головы с небритыми лицами и новаторскими взглядами разных Колумбов. Но, ни один такой новый Колумб не заглянет к вам во второй шкаф и не ответит, как пахнут женские колени после дождя? – выпалил Вадим, ощущая легкий приход пьяного Колдуна в голове.
- А как они пахнут…? – вскрикнула Надя с подлинным интересом в глазах.
- Что…, колени, после дождя? Как это…? –глупо улыбнулась Лида.
- Как…, расскажи…, нам интересно, очень…! Расскажи, хитрый Иркин муж…!
- Дайте мне ваши колени. Немедленно колени к осмотру и к инсталляции! – насмешливым приказным тоном потребовал Вадим.
 С азартом на лицах все трое быстро зашевелились на диване и с удовольствием оголили колени намного больше, чем требовалось.
- Замечательно! Загвоздка лишь в том, что не хватает только дождя. Когда будет дождь стекать с ваших колен, без чулок и без колгот, вы и сами поймете, какой это божественный запах. А пока эта информация закрыта. Любая лесбиянка не знает этот запах, любой любящий мужчина этот запах знает и ценит, как награду за чистоту помыслов. У настоящих ведьм никогда колени после дождя не пахнут, это проверяется цветами. Принес цветы, подарил, обязательно вернись через день и посмотри на эти самые цветы. Как они выглядят, такая и женщина. Есть женские дома, где розы умирают уже к вечеру того же дня - это настоящая теневая ведунья, а есть другие, где розы умирают на следующий день, это тоже предупреждение о повышенной опасности. Меня еще бабушка учила, чем дольше подаренные цветы стоят у женщины, тем меньше в ней черных помыслов и соскобов на достижение своих целей. Женщина может так зашаманить, что постепенно мужик превращается в пюре для употребления в пищу или в позавчерашний компот из грустных скомканных сухофруктов. Каждая женщина способна на многое и каждая женщина знает на что она способна ради достижения своих узконаправленных целей. Такая отрежет кусок души, а не сердца, тайком…, ночью, под звуки природного дождя, когда Луна еще за тучами, но выйдет вот-вот, чтобы осветить результаты труда, как большой пятиламповый круг в операционной с номером перевернутого знака «бесконечность». Этот самый матовый и совсем не солнечный Лунный свет, когда окна уже не одеты в шторы, когда лунный свет сейчас ворвется в кровать, где лежит Он, после тихой операции обрезания кусочка души. Утро –анестезия, разговоры, рутина, новые дни, а шахматного кубика души уже нет… Это часто так бывает, очень часто, слишком часто, потому что потому…
Они сидели с оголенными коленями, покрытыми конфетной кожей упругих чулок, и слушали его не шевелясь, нанизывая свои мысли, как жемчуг на нити собственных умозаключений и воображений. Вечер только начинался, вечер хитросплетенных откровений и решения завтрашнего дня…
- О, Боже, какой нестандартный взгляд на невидимый мир, на мир, который мы пропускаем мимо себя…
Надя сняла очки и слегка поправила юбку, наслаждаясь линиями собственных ног.
- А чего мы не пьем, а только слушаем, это что - сбор информационных сливок? Это я виноват! Я перепутал снег и тополиный пух, виноват именно я, потому что занял трибуну в актовом зале, где происходят акты разной активной направленности. Я вас сейчас обслужу и удовлетворю, я налью вам виски, и мы сделаем еще один шаг в замутнение мозгов и откровенность тайного…
 Вадим взял в руки зеленую бутылку с рогатым заморским оленем на этикетке и разлил в хрустальные стаканы достижение шотландского кайфа, разбавив химическую формулу воздуха в комнате. На часах неугомонная стрелка била по циферблатным щекам цифру за цифрой, продолжая бег без финиша, отсчитывая каждому невидимое расстояние от роддома до кладбища и тихо хохоча над незаметностью своего рока. Морозный воздух заглядывал в открытую форточку, выпуская пар между антагонизмом двух температур, на кухне надрывался не убиваемый японский магнитофон Шарп 555, в котором талантливый Кузьмин пел о Симоне- девушке его мечты, на которой он так и не женился…
Где-то падали звезды, пронизывая всю фазу Млечного пути, кто-то мощно ругался в транспорте за лишние сантиметры пространства, кто-то выносил мусор в подарок планете, а кто-то целовался в теплых подъездах, доказывая свою готовность к внутренним движениям и обмену жидкостями. Под землей ежились холодные муравьи, а из квартирных подворотен продолжала раздаваться изящная грызня с пустыми доказательствами любых аргументов и музыкой дряхлых и бывших фей. Кто бы что не думал, а жизнь продолжалась при внутренней смерти всех, кто думал, что он до сих пор жив. Такова их жизнь, уверенная, что она еще дышит – «… мы лучше верной смертью оживем!».
- На улице снег и отвратительная метель, холод без голода и злой зимний ветер, а мы сидим в уюте и пьем в тепле, плюс комфорт и говорящий клоун с фартуком, где корсиканец и совсем не француз месье Наполеон примеряет очки, предупреждая в надписи. Мы с вами здесь, моя жена у любовника, нам повезло, такого счастья нет у многих. Я сейчас вернусь у меня есть дельце на кухне. А вы не скучайте и пошепчитесь, у Надин уже двенадцать тысяч вопросов стоят в глазах и ждут ответы. Да, дорогая? – от последнего слова, Надя, едва заметно вздрогнула и внимательно посмотрела в глаза Вадиму.
- Как у любовника? – хором спросили все втроем.
- Это ее собственная любовная интоксикация. Она же не такая, как вы. Когда она открывает шкаф, то, к моему глубокому удивлению, всегда знает, что одеть. Это меня удивило и насторожило много лет назад до самой глубины. Она никогда не рассматривала часами свой гардероб, выискивая там мех неизвестного науке Чебурашки. Она не крутилась часами перед зеркалом, подбирая тона, полутона, четверть тона и сочетания нижней части каблука левой туфли с браслетом на правой руке. Она всегда спешит жить, как лето в тундре, как бабочки Парамарибо, как морская волна. А ее любовник, это просто секс обмен, дань желанию мелких комариных приключений, очередной технический осмотр состояния организма в чужом ангаре. Человек желающий карнавала и имеющий деньги, всегда его сочинит, и будет самба дром, и будут фейерверки, и будет утро, которое все ненавидят после праздника тела. Разве умный человек будет с этим бороться? Никогда!
- И ты об этом так спокойно…!
- А вы ждали возмущений? Спокойствие – это мой выбор. Где был бы смысл, что-то менять в мою сторону? Смысла нет… Картины, которые рисует Господь не выставляются даже в самых лучших музеях мира, и никто не может там исправить хоть один мазок, а я и пытаться не буду! – быстро ответил Вадим и повернулся в сторону кухни. - Я не лучше Господа, сотворившего ее мысли в ее собственной голове и в ее собственном междуножье. Я колхозник-наблюдатель за всходами ее пшеницы, убирать только будет некому…
- Не уходите, останьтесь! – быстро отреагировала Надежда с уже подтвержденной надеждой в глазах.
- А в этом месте нашей пьесы, я надуваю паруса и бегу на кухню. Принесу вам форшмак, который оттеняет химический состав виски и дает неожиданную приятность в ощущениях рта. Я его делаю по-особому, как учила меня в детстве соседка тетя Роза, а оттенять вкус виски, меня научили в Норвегии. Но если вы хотите взлететь еще выше по вкусовым особенностям «Глэнфидика», то выпивая виски, бросьте следом чайную ложку меда - это такие же ощущения, как для ушей ноктюрн Гайдна. Форшмак тети Розы понравился даже шеф повару Доде Шидельману из Ашдода, а он знает толк в кошерной пище. Да, были встречи, были времена… Объявляю перерыв в актовом зале, занавес…
 Вадим вспомнил, что ничего не ел с самого утра. Его мысли о жене не давали покоя, плюс занятость приготовлением пищи и любимый Кузьмин в ушах. Хотя мысли и не должны давать покой, его дает сон и умиротворенность в голове, а там, где мысли - покоя не будет. Грибоедовщина от Александра Сергеевича, горе…, как говориться, от ума. Виски зашли в организм и приятно заполняли дальние капилляры, раскачивая внутренние маятники в разных органах. Сердце набирало обороты, улыбаясь и выталкивая отравленную алкогольную кровь сквозь свои мясные меха.
Вадим для себя все решил, но оставаться не услышанным он не желал, поэтому новый пирожковый день был ему на руку. Три радиостанции, сидящие на диване в комнате, с любопытством будут обсуждать услышанное, будут задавать множество вопросов и тут же находить смешные ответы. Они будут пережевывать информацию, заходить далеко в женских рассуждениях, в которых им пришлось поучаствовать, прочувствовать, засвидетельствовать. «Нужно добавить жару, чтобы быть изящно пьяным, - думал Вадим, вынимая форшмак из холодильника, - нужно погнать ослика еще больше, по кругу, чтобы отыграть свою пьесу до самого конца. Кто заметно пьян, тот расскажет и то, что было и то, что на внутренних полках души, и что за печатями и замками…».
 Форшмак смотрел на Вадима аккуратной горкой и дарил запах родного детства на коммунальной кухне. Оставался последний штрих. Он взял ложку и в центре горки сделал небольшое углубление, а затем налил туда постного масла, как в кратер игрушечного вулкана. Вадим улыбнулся собственной мысли- «Так в кратеры настоящих вулканов вкладывает озера сам Создатель». Масло недолго постояло в углублении и медленно просочилось внутрь продукта. Это был хитрый тест на готовность настоящего форшмака, который знают немногие, даже с дипломами суперповаров из суперповарских Академий с глупой и невкусной рекламой! «Когда меня ты позовешь…!» -новая песня Кузьмина из японского работяги Шарпа, заставила его вздрогнуть. «Как будто дождь стучит по крыше…, запевала дождь!». У Кузьмина была боль в душе, такую песню пишут от боли, от радости никогда, запевала дождь, а не запевала снег…. Взяв тарелки и мёд, Вадим направился внутрь квартиры, где три женские живые радиостанции вещали между собой сказочную программу внутренних фей.
- Она не такая, как вы, - сразу же начал Вадим, поставив тарелку на столик, - у нее древний огонь в сердце. Как там написал этот английский мужчина из Стратфорда на Айвоне?
 «Ее совсем не видно под вдовьим черным покрывалом, лишь узенькую пятку я заметил! Мне с вами помолиться Госпожа?»
 Хорошо, не будем будоражить Шекспира и его трагедии. Вот вам нестандартная закуска под виски и еще мои уши, для услышать ваши вопросы. Вадим налил всем виски и не дожидаясь женщин, быстро опрокинул в себя.
- А тост…? –разочарованно спросила Надежда.
- Тост один – «быть добру!» – облизывая губы от остатков меда, ответил Вадим, уютно усаживаясь в кресло, напротив. - В вашем возрасте, уважаемые Феи дальних морей, температура тела должна быть плюс 37 градусов, потому что 36 и 6 вы уже проехали. Скажу с полной ответственностью, что ваши градусники врут, также врут и градусники у ваших личных врачей и в кабинетах больниц. Ваша температура уже плюс 37, а потом будет и плюс 40 и так далее. Вся съеденная вами икра выйдет в мир обратно с шампанским, а новые банки икры и новые бутылки будут наполняться и ждать вас на полках магазина «FOOD and WINE». Но я вас могу обнадежить, что вероятна в вашей жизни, как зима, так и лето. Поэтому, среди вашего союза с моей женой, затерялся вопрос: а что дальше? Этот вопрос еще похуже вопроса: что делать? Моя жена и ваша подружка Ирэн, контролирует свою жизнь сама. Она сейчас делает спиральный минет со жвачкой своему очередному бычку и тоже думает, что контролирует свою жизнь и мою тоже…
- Как это, спиральный минет со жвачкой…? – перебила Марина и её глаза загорелись специальным, отработанным блеском самки. Такой же блеск невероятного любопытства, просветился в глазах и Лидочки.
- Я удивлен, что вы до сих пор не знаете об этом. Моя жена Ирен, где-то прошла специальную практику посетив мой любимый город Амстердам. Ну, это ведь не мудрено! Амстердам –город свободных мыслей о замедленном Рае и город бесконечной практики. Это, когда перед минетом, вы жуете во рту жвачку, а затем устраиваете полеты, этого самого шарика жвачки, внутри рта, вокруг мужского пистолета. Умные гетеры Амстердама и окрестностей придумали замену болезненному и опасному пробитию языка для одной только цели, той самой, которую заменили жвачкой, понятно? Ликбез закончен, и я снова удивлен, как моя жена, до сих пор, не посвятила вас в тайны ротовой карусели с одной только целью, производить впечатление и наслаждаться бесконечными звонками восхищения и зазывами на продолжения жевачечного банкета! Ну, чем не карнавал после ее офисной, убийственно рутинной работы, где она шлифует свои юбки в кожаном кресле, раскачиваясь туда-сюда и ожидая очередного захода правдивого солнца.
 За пять последних лет, я, вольно или невольно, слышал все её разговоры по телефону, она несчастный человек с мозгами скованного человека-праздника, собирающая разный народ в кабинете и читающая им схоластику достижения целей в ее представлении. Она ни разу не задумывалась, что управлять этими людьми можно только в двух случаях. Первый –это дружно бежать в бомбоубежище, имея единственную цель, спасения своих жизней от бомб агрессора, и вторая- знать день рождения каждого офисного работника, чем болеют их старики, имя детей и их дни рождения, где и в каких войсках служили мужчины ее офиса, чем обедает уборщица, сколько конфет съедается за рабочий день, какой марки машины и еще ровно триста  пунктов маленьких знаний о том офисном болоте, где свои кулики, свои головастики и свои жабы…, среди Ирэн- единственной Лилии на поверхности мутной воды.
 Первый случай – футуристичен, есть предпосылка бомбежек со стороны НЛО, и то, это зыбко и не вписывается в интеллект верхних сил, второй, более вероятен, но нужно постараться целый год вести дневник о таких же людях, обкуривающих ее жизнь и думающих, что она, совсем уж не Лилия на поверхности их работы. Теперь вам понятно, как моя жена выпускает зиму из сердца, контролируя свое сердцебиение и жидкостный обмен вне ее глупого офиса, который дает ей независимость в виде денег. Все удовольствия придумали люди, но есть еще удовольствия, придуманные Богом: смотреть на восход Солнца, слушать птиц и купаться в прохладной воде. Я это говорил Ирэн, однажды… Она считает, что от Солнца одни ожоги и можно получить рак кожи, птицы гадят на капот её дорогой машины, а иногда на головы прохожих, а в воде, почти всегда можно утонуть. Вот это подход!
- Боже мой, как интересно! – вырвалось у Надежды.
- Боже, здесь не причем. Здесь причем женское воображение, хотя, если следовать мысли, что Всевышний контролирует все, то я снимаю свою шляпу перед его воображением и внедрением своего воображения в головы некоторых женщин. Под его небесно-эфирные уроки попала и моя жена, которая сейчас трудиться где-то на чужих простынях под самооправданием и самоконтролем своей и моей жизни. Вы можете подумать, что я на ней зациклен и хожу по кругу, как тот самый грустный ослик? Я хотел женщину, с которой можно было бы жить на расстоянии прикосновения руки, я хотел женщину, с которой можно не отупиться, а заостриться. Я хотел отработать семейную карму без печати на собственном лбу, а Ирэн писала мне смс-ки и почерк её телефона, напоминал мне мою собственную кардиограмму.
- У нас сегодня что, вечер твоих откровений? – вставила Марина с любопытством глядя в глаза Вадиму.
- Не мешай ему…, продолжай, дорогой! - быстро перебила Лида.
- Откровений желают все и слышать, и слушать. Потому что любые чужие откровения –это тихое сравнение себя внутри себя. Я тебе отвечу, что освобождение от собственного величия –важнейшая победа над собой. А вы идете другим путем отвечая на вопрос – Что лучше, сдохнуть от эмоций или скучно жить? – разлив всем снова и быстро опрокинув шотландское письмо в себя, Вадим продолжил. – Она иногда искала на моих воротниках след помады чужого оттенка ни разу не спросив меня, нужно ли мне дальнее соприкосновение с новыми запахами, новыми чулками и чужими словами лжи. Она мерила на себя мою - чужую ей жизнь, отвечая на все вопросы вместо меня и ни черта не понимая в том, что мне по сердцу, а что нет… Иногда я ощущал на себе, что у нее мозги поэта –черносотенца, она высказывалась о том, что у мужчин недоразвито чувство чистоты. А я доказывал ей, что у змеи тоже есть душа, но форма у змеиной души – кривая! И хотя в каждом дизайне, она может найти изъян, она не видела главного изъяна в себе, когда собственное горло захлебывается в осени, когда характеристика слова «дрянь» - это уже особая порода баб, у которых из любви никогда не получиться семейная броня, с кем нельзя смотреть в одну сторону и насыщаться светом женщины. Она же не понимает, что новый пробегающий мимо человек в жизни другого человека, ничего не меняет, потому что бежит мимо по своим делам в поисках приятностей. Кто сторонник тайного заговора против себя? Только окончательно сформировавшийся сумасшедший! Я знаю, чем вы занимаетесь с удовольствием, вы перечисляете черты ваших бывших мужиков и всегда заходите в тупик, тупик общего единогласия –все мужики Па… Я должен вас разочаровать, именно в женщин вложена огромная сила поиска, намного превосходящая стремление мужчины остаться рядом и утюжить жизнь вместе, приспособившись к другому мировидению.
- А что значит, все мужики Па?
- Я понял ход твоих мыслей, Марина. Сериал «Все мужики Сво» я переиначил еще с первой серии этой надуманной мыльной галиматьи. Моя жена считает, что все мужики палачи, только сформулировал это я сам, а не она. В один из пирожковых дней я ей подбросил мою новую фразу, и она пошла гулять в офисе на 34 этаже в деловом центре, где Ирэн разминает уставшие стопы под столом, но упорно ходит на каблуках, чтобы кто-то вылупился на ее стройные ноги и подумал что-то постельное, и чтобы уже дома бороться с отеками стоп горячей водой с розовым маслом и солью вечного моря. Мы видим мир по- разному, и это видение мешает нам обоим жить. 
 Вадим стоял у окна спиной к гостьям и смотрел на ночной город сквозь широкое окно. В каждом пробегающем внизу огоньке была жизнь, сидящая за рулем. Эта жизнь стремилась добраться из одной точки в другую, потому что ей, этой жизни, было что-то необходимо осуществить в той самой новой точке. Город гудел железными моторами заглушая шорохи падающих снежинок. Город, состоящий из миллионов точек, куда стремились люди, плыл во времени, решая самостоятельно кому добраться до цели, а кому нет. Каменный город, погруженный во тьму, освещал себя сам, вопреки темному времени, вопреки законам природы, назло бессильной Луне, гуляющей наверху над толстыми облаками, освещающей самолетные трассы на темной стороне Земли.
 Вадим смотрел вниз и анализировал свой дальнейший план, план его личных перемен, его побега в ту самую точку, где все по-другому, где все не так. Он уже понимал, что любое страдание- это удобство, многие предпочитают именно его, а счастье, всегда требует больших усилий. Он смотрел на древний город, который был древним только благодаря своим усилиям, который чтил страдания своих жителей, но становился сильней от множества сильных лет, от множества сильных столетий, от множества стальных судеб очень крепких его жителей. Вадим смотрел в освещенную тьму и слышал звуки падения московских снежинок. Они шептали ему перевернуть страницу и идти дальше. Он был готов перевернуть страницу своей жизни, пришло время, правильное место, очередной пирожковый день и ее подруги. В голове кружился тайный заговор против самого себя, и он был готов идти дальше, подготавливая второй акт бенефиса. Его руки не дрожали, голова слегка кружилась шотландскими клетчатыми узорами, правое колено дергалось в ритме очередной песни Кузьмина, в которой он тоже не нашел свою единственную любовь. Вадим перенес магнитофон из кухни в комнату и перевернув кассету нажал на затертую клавишу.
- Я обожаю эту вещь…! Мы далеки от сибирских морозов, но автор пел об особом морозе, морозе в своей душе по специальной шкале Кузьмина. Мое время валяться на диване, а ваше время показать себя миру. Этот мир смотрит на вас сквозь окно…
Вадим убрал в сторону шторы большого окна и улыбнулась темная бесконечность, заглянув к маленьким людям в новую квартиру. Он сел на диван и дотронулся до ближайшего стакана с помадой на грани, это был настоящий цвет Надежды. Они охотно танцевали, улыбаясь внутренним ощущениям и украдкой поглядывая на Вадима. Они продолжали разговор с помощью тел, витиевато извиваясь руками и бедрами, у них все выглядело гармонично и сексуально на фоне большого окна в сторону города, перечеркнутого толстым снегом.
Вадим сидел на диване, держал пустой хрустальный стакан с отпечатками губ Надежды и глядя сквозь окно, думал о разумности происходящего. Вадим занимался дальнейшей блокировкой собственной гордыни и уничтожением ревности с ненавистью. Он это делал уже давно на уровне тонкого осознания, на уровне анализа своей жизни с женой. Он знал, что ревность- это всегда программа уничтожения и мужа и жены, что его бывшая любовь к Ирэн - это давно потухшая мантра, убитая ветром безразличия и осознанной необходимостью жить под одной крышей. И он понимал главное, что ценность жизни женщины в три раза дороже ценности жизни мужчины, поэтому он спасал себя в первую очередь, еще много и много раз анализируя свой выбор, свою правоту перед самим собой, а затем и перед Ирэн. Он хотел уйти или даже сбежать, обойдясь малой кровью и зная влияние ее подруг на ее мировидение, он использовал свой мужской пирожковый день для подготовки тихой победы. «Тихая победа», что за термин такой, победа хочет быть громкой.
Вадим, вдруг увидел дымящейся Берлин, лицо не вернувшегося деда-танкиста, восторженные крики бойцов и перестуки стрелковых выстрелов, биение сотен тысяч сердец и лица Егорова и Кантарии с красным флагом на перевес над Рейхстагом. Победа хочет быть громкой? Нет, только не в этом случае, это не конец войне, потому что войны не было, был поиск себя без слов! Он долго искал источники счастья, сейчас и раньше… Источников счастья не было. В доме было только два источника: воды на кухне и воды в ванной, напоминающих отдельные цеха на фабрике потребления счастий!
Вадим смотрел на Надежду, она танцевала с закрытыми глазами, повторяя слова песни вместе с Кузьминым- «Чужая жизнь, чужая женщина разбудит…». Он так не хотел, он так никогда не просыпался, это был не его путь... Он всегда посылал к черту любое сближение с чужой жизнью на уровне кожи, он давил свою гордыню, выдерживая злые импульсы в голове. Отголоски потухшей мантры покидали его навсегда под звуки любимого певца, под вкус следов хрустального стакана и морозный выкрик городу из окна.
Марина и Лида, сцепившись французским маникюром одиноко обнимали друг друга, как танцующие скорпионы с закрытыми глазами. Слова редкой песни проникли и в них. Этот мнимый сибирский мороз дотронулся к их сердцам только потому, что Кузьмин был настоящим колдуном. У него было не семь нот, а двадцать семь. О других якобы лишних, не знали даже в консерваториях. Он колдовал над всеми ушами, сидя в студиях или на кухне… Его колдовство было видно прямо сейчас, на линиях трех красивых извивающихся тел, на линиях, заказанных настоящим Грустным Волшебником. Было сразу видно, кого тянет на дно эхо собственного сердца, а кто легче половины тополиного пуха. Это были его слова, его двадцать семь нот, его мозаика, его заказ на раскрытие всех металлических форточек спрятанных душ. Вадим слушал только его песни, учась на чужом опыте правильных слов. Ревность с ненавистью закрывали черную дверь и, помахивая руками, сделали три оборота ключом. Эхо падающего ключа пронеслось в ушах у Вадима. Ключ падал куда-то вниз, выбивая о гранитные ступеньки, странные ноты скорого конца…
- Вадим, – крикнула Марина, заглушая музыку, - в дверь звонят!
 «Вот откуда этот звук падающего ключа!» - подумал Вадим и пошел открывать.
 Он знал, что за дверью стоит вечная девочка, научившая его любить собственное одиночество на уровне благодати… Там стояла женщина, для которой любовь была следствием ощутимой выгоды. Он стоял перед дверью, впитывая тишину пустого коридора, в который именно сейчас ворвется она.
- Что так долго? Теряешь молодость и расторопность? Я с мороза…, сними мне сапоги, сними нежно… Девчонки уже здесь? Слышу по запаху сигарет и виски... Мои любимые пирожки готовы? Сумку на кухню, там икра…, открой и на стол…, а где форшмак, девчонки съели не все? Ты опять своего Кузьмина поставил? Другой музыке нет что ли…, в ванной горит свет, выключи свет в ванной…, быстрей снимай сапоги…
 Он не слышал лавину ее вопросов и распоряжений, он видел, он уже видел свой завтрашний день в звуках победы, разглядывая ее спину. Он ощущал радость расставания своими ладонями, держащими ее холодные сапоги, плачущие остатками умного и все понимающего снега. Она спешила к ним, туда, в большую комнату с широким окном…, где мир был закрыт в узкую призму. Там уже были громкие возгласы и визги радостной встречи, там разливалась шотландская бутылка и прикуривались сигареты, там были взгляды оценки одежды и потоки лживых комплиментов, там была улыбчивая злость в сторону новой Надежды, которую привела её старая «Гвардия».
Вадим открыл холодильник и налил в стакан холодного кефира, облизнув вкусные губы почти как в детстве.
- Вадик, ком цумир, битте, нам нужна твоя помощь! – сладко-настойчивый приказ прилетел из комнаты, где Кузьмин уже молчал, наблюдая за женщинами с фотографии на кассете.
- Значит так: боржоми сюда, тарелки поменять, пепельницу обновить, через два разлива «Гленфидик» закончится…, принеси новый лед из морозилки, обязательно лед принеси из розовой ванночки, он с клюквой, сыр нарежь, ты что не видишь, что он заканчивается... Быстро, пулеметом, тушканчиком…, ха-ха-ха!
 Вадим улыбался вместе с Боней Карловичем Наполеоном на его фартуке, глядя на жену, а затем на Надежду. Он остро осознал фразу – «У каждого есть свой Аустерлиц и свой Ватерлоо». Результаты двух великих битв- выигранной и проигранной, соединились вместе в его сознании. Он улыбнулся еще шире Наполеона и встретившись с полным пониманием и сочувствием в глазах Надежды, удалился на кухню. В комнате его жена ощутила новые уши в старой аудитории и информационный отдел, возглавляемый Ирэн в бизнес центре, продолжил свою работу под парами локомотивного алкогольного Депо.
- … я ему говорю, не обязательно видеть всю лестницу, чтобы вступить на первую ступеньку, гребаный мир волнует только один вопрос, что он может от тебя получить, иначе тебя выставят на мороз…, обществу что-то всегда нужно от меня и от вас и не нужно меряться упругостью кожи и змеиной изворотливостью. У него была какая-то странная реакция на меня, он…, то ли влюбился в меня сразу без памяти, либо…, он начинающий имбецил. Он знает, что пришел ко мне по звонку сверху, по протеже, по наклону моей юбки в сторону начальства и сидел, тихо улыбаясь и поглядывая на мои колени. Я смотрю на него и думаю, даже если твой член больше моего представления о нем, все равно меня интересует чистота твоего внутреннего навоза. Вы знаете, как тяжело разговаривать с молчунами, сидит…, эдакая мужская молодежная сука, раздевает меня взглядом и молчит, а я ему про показатели за второй квартал…, так работать нельзя, так работать могу только я, в том высотном болоте. А он смотрит так, как будто хочет погладить мой живот, сволочь! Ха-ха-ха!
Они громко рассмеялись, имея в четырех женских головах совершенно разное отношение к услышанному.
- Я ему выкладываю фруктовую метафору из Библии от Матфея – «… каждое дерево, не дающее хороших плодов, следует срубить и сжечь!», а он улыбается и говорит- «сожгите меня сегодня вечером!», встает и уходит во время начавшегося рабочего дня. Просто какое-то наваждение! У него под воротом белой рубахи было три кровавых засоса… Он знал, что я их вижу, он их демонстрировал, неугомонный наглец…! Так работать невозможно…
Повествование перешло на уровень шёпота, пробиваемого смехом и удивлениями. Им было интересно. Вадим облизывал губы от размазни любимого холодного кефира и смотрел на падающий снег, снег своего очищения. Ленты её слов печатались в голове, отдаваясь звуками невидимой машинки в самом горле. Ему казалось, что, перейдя на шепот в комнате, он все равно слышит ее слова. Он испытывал восторг, восторг победы своего расчета. Город все так же стоял без истерики, поглядывая на Вадима сквозь кухонное окно и давал ему Надежду, ту самую, которая слушала чужой шепот. Под левым ребром заработала железа, он скривился от болезненного ощущения и допил кефир до самого донышка. В комнате прошла волна нового хохота, от подробностей встречи с новым галантерейным принцем. Им было интересно и весело… им было… им было…

Уважаемый читатель! Продолжение на авторском сайте.