На набережной

– А теперь смотри, – говорит она, остановившись на набережной, – ты видишь здесь слона?
– Какого слона? – спросил я, а потом одумался. – Нет, нет, не помогай, я понял.
Перед моим взором на Фонтанке возникло несколько домов на противоположной стороне реки, и я, упираясь ладонью в шершавую ручку, четко для себя решил найти этого несчастного слона, даже если его там нет. Я внимательно всматривался в окна уже старинных зданий, в разводы на стенах, но никакого слона не видел. Только четыре торчащие трубы напоминали мне нарисованного черно-белого хамелеона, к горбу которого были пририсованы в ряд точь-в-точь такие же широкие трубы.
Так и не обнаружив незаметного хоботоносителя, я хотел было уже расстроиться, но передумал. Он, наверное, спрятался на самом видном месте, но на каком именно…
– Разве что трубы, – начал я.
– Да, да, – подтвердила моя подруга. – Это он – перевернутый слон.
– Что? – не веря своему счастью об обнаружении, удивился я.
Заметьте, меня не удивил перевернутый слон, не удивило, что у него такие странные, тонковатые ножки – я обрадовался, что сам нашел то, чего не мог; увидел то, чего не видел.
– Так, подожди, – продолжил я, и начал наклоняться в левую сторону.
Подруга звонко засмеялась, увидев в каком положении я замер – смотреть на слона сквозь решетки с узорами было сложно, ребра странно хрустели, словно я сломался, как кукла. Не представляю до сих пор, как выглядело со стороны мое извивательство, но питерский слон предстал передо мной в нормальном варианте – когда это животное неподвижно стоит макушкой к небу, а ножищами на земле. Моя же шея после, признаться, болела, но для себя я решил, что слона было увидеть важнее.
– Это котельная, – сказала подруга. – Но те, кто знают, называют ее слоном.
Пришлось выпрямиться, и мы еще прогулялись прямо по набережной до мостика. Я не силен порой в запоминании названий (хорошо, что хоть имя свое помню), но, кажется, называется он Горсткин. Стоящие по обе стороны высокие сваи, вбитые в дно,  образовывали квадрат. Закинутые счастливыми руками монетки блестели под ярким августовским солнцем. В ту минуту я понадеялся, что каждое загаданное желание сбылось. А еще представился смельчак, который доплыл бы до столбов, забрался бы на них, как обезьяна по лианам, и собрал бы монеты в горстку, а потом засунул их в какой-нибудь мешочек и уплыл обратно.
Я невзначай сказал, что мы стоим в квадрате, хотя, такие простые вещи заметил бы и пятиклассник.
– Логичнее всего – встать посередине, – предложил я.
– Да, вот здесь, – указала рукой подруга, и мы сделали от силы шага четыре до центра. – Как встанем?
– Давай ты в ту сторону, а я в другую, – разворачиваясь к ней спиной, сказал я.
Мы стояли неподвижно меньше минуты. Загадав то, что я загадываю обычно, я вернулся в исходное положение и уставился на слона. Надо же было так над животным поиздеваться – перевернутый слон. Это тоже самое, что кит в банке или корабль в бутылке. Множеством слов – жестокость человеческого мира или креативность человеческого воображения. Ради приличия спросили бы, а удобно ли слону так по небу ходить? Может быть, стоит он себе одиноко перевертышем и мечтает быть настоящим слоном? Или … Когда поток глупых вопросов в моей голове иссяк, подруга тоже закончила загадывать желание, и мы встали у черных перил, смотря на корабли с туристами, идущие по воде в нашу сторону. Беседуя еще о чем-то, смеялись, как умеют смеяться только счастливые люди, а потом она вдруг замолчала и, быстро указав на одно из окон здания по левую сторону, сказала:
– Смотри, зайчик.
Я отметил направление ее руки и увидел огромного солнечного зайца на стене. Зайца размером со  слона. Такое можно увидеть только в Петербурге и то, если очень сильно повезет.
– И здесь.
Я повернул голову направо.
Зайцы, отбрасываемые стеклами экскурсионных кораблей, двигались по стенам плавно. В этот момент я почувствовал себя непривычно уютно, понимая, что это зрелище видим только мы вдвоем. Солнечные блюдца создавали вокруг нас какой-то круг, сближающий ещё сильнее, чем прежде. И чем ближе были зайцы, тем искрометнее рождались мысли в моей голове: мы одни на всем белом свете можем видеть этих зайцев, скачущих с одного дома на другой, только мы вдыхаем пресный воздух Невы, убаюканные ее прохладой в жару. От чуда, раскрывшегося на мгновение, словно бутон пиона, захватило дух. Сердце заколотилось сто восемьдесят лап по барабану в минуту. Набережная перевернулась под моими ногами, с лихвой окупив все прошлые недели, проведенные взаперти.  Захотелось жить, даже если я буду похож на того перевернутого слона – вдруг он такой же счастливый всегда, как я сегодня.