Ну что, птичка? Бросай кости сюда, указала ей женщ

Я Зоя, вторая ходка, — женщина оглядела Ольгу хитрым прищуром и растянулась в дружелюбной улыбке.

«Неожиданно», — подумала Ольга, и решила, что вот с этой — надо быть начеку.

— Ну чего стоишь, как вкопанная! Говорю, садись, стоя ты точно не доедешь.

Зоя рассмеялась, и её тут же поддержали все женщины в купе. Ольга поняла, что в этом месте надо смеяться, и присев рядом с Зоей, скривилась в нелепой улыбке.

— Ну вот, так-то лучше. Не дрейфь, рядом со мной не пропадёшь, — с довольным видом заверила её женщина и покосилась на присутствующих. — Правильно, девчонки? — продолжала тщеславиться Зоя. На что девчонки хором отвечали:

— Да, да! Наша Зоя всех пригреет!

— Ну, допустим, не всех, — внезапно внесла коррективы метившая в авторитеты Зоя, — а только тех, кто заслуживает.

— Ну да, это да! — поддакивали попутчицы по этапу.

— Сейчас, бабы, будет шмон, так что выворачивайте сумки, после шмона чифирнём, нам пилить ещё долго, — женщина тяжело вздохнула и вспомнила свой первой этап: — Вот жесть! сто восемь километров три месяца преодолевали.

— Ладно, что было, то было! — снова вздохнула Зоя и обнажила в улыбке жёлтые зубы. «Вероятно, от чифира», — подумалось Ольге.

После шмона все обратно вернулись в камеру «вагона Столыпин», и время приобрело особый смысл и режим.

Чифир был заварен и благоухал на столе. Кружка с этим удивительным напитком пошла по кругу, Ольга отпила глоток и сморщилась так, что попутчицы снова рассмеялись. Она и в изоляторе пыталась пропускать этот ритуал чифирного оргазма. «Но тут это не прокатит», — подумала она с досадой. Во время этапа в купе-камере, пили все из одной кружки, и её это весьма смущало. По натуре она была брезглива, но так как та жизнь осталась где-то там, в прошлом, то в этой жизни было не до выбора. Присутствующие в камере по очереди называли ей своё имя, на что она всем отвечала:

— Я Ольга, первая ходка, пять лет.

Потом неожиданно для всех брякнула: — Ну и гадость, этот ваш чифир!

— Ничего, привыкнешь, поверь мне, птичка, пройдёт пару месяцев, и он станет тебе роднее родных. Ольга не стала спорить и, пересилив себя, сделала ещё глоток. «Ну и дрянь», — подумала она, но улыбнулась присутствующим, делая вид, что уже начинает привыкать.

— Вот видишь, — деловито заметила Зоя, продолжая блистать желтизной зубов, — не так страшен чёрт, как его малютка! Ну, а теперь расскажи, за что пять лет впаяли? Ты, вроде, вообще далека от криминала, такие честные глаза, прямо не вериться, что могла пойти против закона. Правда, девчонки? — обратилась она к группе поддержки, а те с удовольствием (только им известно с каким) подтверждали всё, о чём говорила Зоя.

— У меня глаз-то намётанный, давай, колись, очень интересно послушать.

— Даже и не знаю, с чего начать.… Но я попробую, — добавила Ольга и обвела присутствующих интригующим взглядом.

— Ну, давай уже, не тяни кота за яйца, — рявкнула Зоя и шикнула на двух женщин, которые о чём-то перешёптывались.

— Короче, посадили меня за кино, — выпалила Ольга и посмотрела на реакцию окружающих исподлобья. Её сейчас не прельщало себя оправдывать и говорить, что ни за что. Заранее зная, что её не поймут, и более того, не было никакого желания вызывать к себе жалость. «А потом для этой публики, чем быстрее я стану своей, тем легче мне будет прожить эти пять лет. В этой общей массе людей с криминальным прошлым, да и настоящим, нет смысла становиться белой вороной, чего-чего, но последние события из её жизни на многое открыли ей глаза. Этот урок она усвоила на всю жизнь: в волчьей стае, научись выть по-волчьи, а не блеять как овца».

— Как за кино? Ты чё, типа, режиссёр что ли?! — выкрикнула Зоя, широко распахнув глаза.

— Ну, можно и так сказать, срежиссировала своё кино. Ну, что-то не оценили моего таланта, и вот я здесь, с вами.

Девчонки пытались иронизировать, думая, что Ольга снимала «порно», перебивая друг друга, они выдвигали версии насчёт её режиссуры.

— Да нет, вы что?! — пыталась Ольга осадить женщин, которые так рьяно высмеивали её. — Я по 105-ой, — вдруг выпалила она, и тут же осеклась.

— Ну, ни хрена себе! Во… даёт! — переглянулись женщины.

— Цыц! — шикнула Зоя, и в купе образовалась почти гробовая тишина. — А ты не отвлекайся, рассказывай.

Ольге не понравился повелительный тон Зои, и только она хотела открыть рот в возмущении, как та, повернувшись к ней, улыбнулась и положила свою ладонь ей на руку.

— Ну вот… — протянула Ольга, пытаясь восстановить дрожь внутри себя от внезапного гнева. Медленно освобождая руку из-под Зоиной ладони, она всё же решила продолжить.

— Однажды вечером я возвращалась с работы домой, а наш менеджер иногда подвозил меня, вот и в этот вечер ему, как бы, было по пути. Ну вот, чтобы соседи меньше сплетничали, я его попросила остановить машину за два дома до своего. Иду я, значит, а уже темно, пытаюсь выбирать дорогу, как вдруг слышу стон. Я остановилась и стала прислушиваться. Стон снова повторился. Я посветила фонариком на телефоне и смотрю, на земле лежит что-то непонятное и стонет. Подойдя ближе, я пришла в ужас: на земле лежала наша баба Шура, лицо её было в крови, она стонала и говорила: что дни её сочтены.

— А кто такая, эта баба Шура? — тихо спросила Зоя.

— Баба Шура, «блокадница», это мы её так прозвали. Короче, эта женщина осталась без жилья и жила в подъезде того дома, где раньше была у неё квартира. Пережив блокаду Ленинграда, стала бомжом под старость лет. После смерти мужа осталась совсем одна, и решила обменять двушку на однокомнатную с доплатой, но попала под аферу чёрных риелторов, которые обменяли её квартиру на подъезд. Вот уже два года баба Шура ходила по инстанциям, но так и не успела довести дело до конца. Так вот, «скорая помощь» не успела довести её до больницы, бедная старушка скончалась от внутреннего кровотечения. Но успела мне сказать, кто сотворил с ней такое.

— Ну и кто это? — встряла белокурая женщина со второй полки, которую тоже звали Шура.

— Сейчас всё расскажу, наберитесь терпения, — обратилась Ольга к сокамерницам. — Надо всё по порядку, а то сама запутаюсь.

— Ну вот, в эту ночь я так и не смогла уснуть, пошла к своей подруге, и мы с ней всю ночь поминали бедную старушку. Она действительно была хорошим человеком, и я часто доверяла ей самое сокровенное. Мы подолгу болтали у подъезда на скамье, она открывала мне душу, а я ей свою. Не раз, когда родных не было дома, я пускала её к себе. Она мылась, потом переодевалась во всё чистое и смотрела свой любимый сериал «Кассандра». Вещи я ей стирала и потом уже выглаженные отдавала обратно. Удивительная была старушка, после её разговоров я всегда чувствовала себя умиротворённо, начинала искать смысл, заглядывая себе в душу довольно глубоко. Я ей как-то сказала, что душа болит, а она мне говорит:

«Это хорошо, что болит! Благодари Бога, Олька, что болит».

— Это она моё имя через «к» произносила. А я её спрашиваю, что же тут хорошего? А она мне:

«Дурочка ты, Олька, не понимаешь того, что душа есть только у тех, у кого она болит, или поёт».

Я тогда, если честно, запуталась, а сейчас всё понимаю, какой глубокий смысл был в её словах. Потом я ей предложила в церковь идти служить, на что она мне вежливо и спокойно разъяснила:

«Никто в этой жизни не совершенен, и я тоже немало ошибалась, да и в душе я самый обыкновенный человек, со своими тараканами и всякой всячиной.… Не готова я положить свою душу на алтарь святости. Во мне, Олька, много мирского: люблю курить „Беломор“, да и словцом крепким балуюсь, а уж когда-никогда, а хочется порой и водочки под селёдочку. Только вот бывает не с кем трапезничать. А доброта, Олька, это вовсе не повод идти в церковь служить. Там другой склад души нужен. Так что, Олька, я самая обыкновенная, только мне меньше повезло, но это — опять же моя глупость, я же говорю — никто не совершенен. Надо было сидеть в своей квартире и не дёргаться».

— Вот бабуля была! — тяжело вздохнула Ольга, — мне так сейчас не хватает её разговоров, — с сожалением проговорила девушка и смахнула слезу, — ну да ладно, пойдём дальше. Не всем дано остаться человеком в такой ситуации, в какую попала эта женщина. Короче, на следующий день чуть сама не отъехала за бабой Шурой. Но подруга моя, Светка, девушка ушлая, сбегала в аптеку и принесла мне «похмелин». К обеду я оклемалась, и мы приступили к плану, который разработали со Светкой ночью. «Возмездие» — так назвали мы нашу миссию.

— Может показаться, что мы наивные лохушки, — говорила Светка с азартом, — но это даже не важно. Важно то, что мы отомстим за бабу Шуру.

— Ага, — поддакивала я, — отомстим, надо же хоть раз поставить на место этих «отморозков», которые уже перешли все границы. Сегодня они убивают ни в чём не повинных стариков, а завтра неизвестно кого ещё жизни лишат. Светка, как и я, вошла в раж и уже, казалось, пощады не будет никому.

— И вот, мы начали действовать. Нам предстояло организовать похороны бабы Шуры, и пошли мы со Светкой с шапкой по району. Много собрать не удалось и бабу Шуру мы похоронили, почти, за свой счёт. Вот на похоронах и началась наша миссия: чтобы не выкидывать вещи бабули, мы решили похоронить их вместе с ней. На кладбище народу было совсем немного, но тот, кто нас интересовал, явился туда. Парень стоял в стороне, наблюдая за процессией. Светка решила знаменитую трость бабы Шуры положить в гроб, а так же не менее знаменитую её зажигалку и папиросы «Беломор», и ещё: старенький телефон «Самсунг». «На, мол, баб Шур, кури там и ни в чём себе не отказывай, а если захочешь — звони на досуге».

— А чем знаменита трость и зажигалка? — спросила Зоя и приложила палец к губам, показывая всем, что спрашивать можно только ей.

— А тем, что трость была ручной работы, и подарил ей эту трость, её единственный сын, который погиб в автокатастрофе. Пять лет назад, когда она сломала ногу, то долго ходила с тростью, уже и не хромала, но всё равно опиралась на неё. За эту трость она однажды чуть не убила одного парня, который решил подшутить над старушкой и просто спрятал её. Никаноровна гоняла парня по двору метлой и кричала ему, что он «покойник». А когда ему надоела эта беготня, которая собрала чуть ли не весь район, он рассказал, где спрятал её. А зажигалку она берегла, как зеницу ока, раньше она принадлежала её мужу, а после смерти его, она уже не расставалась с ней никогда. Когда-то эту зажигалку и портсигар её мужу подарил сам Суслов за заслуги перед отечеством.

— Ну да, ну да, конечно, за заслуги, — встряла опять Шура со второй полки и сразу осеклась. Зоя метнула на неё такой взгляд, от которого женщина вжала голову плечи.

— Извини, всё-всё молчу, — прошептала Шура и уткнулась лицом в подушку.

— Ну, я продолжу или на сегодня хватит? Я смотрю уже поздно — девочки вон носом клюют.

— Ладно, давай до завтра, у меня и самой глаза слипаются, денёк сегодня выдался не из лёгких, — промямлила Зоя устало, заворачиваясь в какую-то тряпку, похожую на плед.