ВОРОНЫ
На стол слетелось воронье, по скатерти течет вода
Среди бокалов и костей гуляют листья иногда
Я здесь один, она ушла, давно исчезли все следы
И только в небе иногда летают птицы, журавли
Я разложил всё что имел, потратив деньги на вино
Но вместо счастья и мечты на стол слетелось воронье
Их клювы грязные черны в глазах застыла темнота
Но это даже хорошо, они близки как никогда
Я благодарен, я мечтал, чтоб встретить множество гостей
Затем любить, затем прожить, и видеть собственных детей
Но вместо этого, увы, я снова за столом сижу
И темнотой пустых глазниц на кости белые гляжу
АД
Последнее, что видел Виктор Петрович Березкин, лежа в больнице, — это вытянувшееся лицо толстой медсестры, судорожно схватившейся за капельницу и случайно её оборвавшей. И всё, на этом всё. Дальше он отключился, очутившись на несколько секунд в небытие. Правда, слава богу, это было недолго и, буквально через несколько секунд, он оказался за высоким металлическим столом, в той же полосатой пижаме, в которой его и упекли в больницу.
Встряхнув головой, Виктор зажмурился, пытаясь прогнать столь ужасное видение, но, увы, помещение не исчезло, а даже наоборот, прибавило в интерьере. Так, напротив появился немолодой мужчина в чистой, но слегка помятой белой рубахе, небрежно открывавшей его крепкую, загорелую шею.
Заметив, что Виктор Петрович удивленно смотрит ему в глаза, молодой человек улыбнулся и, покосившись на слегка окровавленный бок, аккуратно вытащил неизвестно откуда появившееся полотенце.
— Пора эту медсестру, Таисию Петровну, уже уволить. Смотрите как она вам стеклом бок задела, ну когда капельницу ухватила — тихо сказал он, указывая на причину его беспокойства — впрочем, бывало, конечно, и похуже.
— Спасибо — отрешенно ответил Виктор, прикладывая полотенце к боку.
— Не возражаете, я закурю? Ненавижу, знаете ли, начинать без сигаретки. У нас тут ведь порой и некурящие встречаются. Так что видит бог я каждому курильщику рад — с довольной улыбкой сказал брюнет и, вытащив из кармана пачку сигарет, прикурил одну из них — какой же кайф. Хотите затянуться?
— Нет, спасибо. Жена хотела, чтобы я бросил. Так что…
— А ещё она хотела съездить в Прагу с любовником. И это тоже нельзя назвать полезной идеей.
— С любовником? — недоумевающе посмотрел на брюнета Березкин. Теперь он заострил на нём куда больше внимания, разглядев и длинные красивые брови и странно изогнутый кверху рот — вы вообще кто? Вы из ФСБ?
— Нет — спокойно сказал мужчина и, откинувшись на стуле, похрустел затекшей шеей — я не из ФСБ.
— А кто вы?
— Видите ли, Березкин, учитывая, что сердечный приступ вам больше не грозит, я, пожалуй, отвечу вам сразу и честно. Как-никак именно этой стратегией вы блистали, занимаясь контрафактом с вашими китайскими деловыми партнёрами. Я, собственно говоря, чёрт.
— Кто? Чёрт? — Виктор Петрович первый раз за всё время позволил себе улыбнуться.
— Эх, всё по новой — с грустью сказал брюнет и, резко подняв руку, лихо сдернул кожу с головы. Под ней оказался черный, полностью покрытый черной шерстью козёл.
— Как видите, всё весьма натурально.
— Боже, боже, нет, а — закричал, пытаясь обхватить лицо, Березкин, но это у него слабо получилось, так как ни руки, ни ноги его не слушались. Более того, он даже не смог закрыть глаза.
— Зря вы так — возвращая кожу на прежнее место, заявил брюнет — просто я устал от длинных монологов — они неэффективны.
— Где я? — испуганно сказал Виктор Петрович, вжимаясь в кресло.
— Как где? — удивился чёрт — в аду конечно. Вы же грешник. Вы много грешили и попали к нам.
— И что теперь?
— Ну, сначала официальная часть, а потом собственно типичные будни. У нас почти всё тоже самое, что и у вас там — на земле. С той лишь разницей, что теперь уж точно навсегда — улыбнулся брюнет, явно радуясь налаживанию общения.
— Вы будете меня, эм — Виктор Петрович всё не мог подобрать правильного слова, а точнее он его знал, но не мог произнести. Ему казалось, что стоит его назвать, как чёрт тут же ухватится за него и начнёт свои адские процедуры.
— Пытать? — улыбнулся брюнет, и кривая сторона его рта поползла вверх.
— Да — тихо ответил Виктор Петрович и снова вжался в кресло.
— Ну, это всё преувеличения, это, знаете ли, церковь на нас наговаривает, у нас здесь всё несколько иначе.
— В смысле иначе, вы не пытаете?
— С вашего позволения — сказал чёрт и вытащил ещё одну сигарету — знаете, я никогда не устаю от этого момента. Мне кажется, что это самый лучший момент в моей работе.
— Курение?
— И оно тоже, но больше объяснение нашей работы — чёрт притушил окурок — Видите ли, мы никого в вашем понимании не мучаем. Ну, вот смотрите, чем бы вы занимались, попади вы в рай?
— Ну не знаю, ходил бы, дышал, играл.
— Насколько я понимаю, вы не знаете, чем бы вы там занимались?
При этих словах Виктор Петрович почувствовал, как по его спине потекла небольшая струйка пота и что он попадает в какую-то хитрую ловушку, навязанную ему, во-первых, под давлением и страхом, а, во-вторых, просто оттого, что он болен и не может правильно соображать. И, тем не менее, сдаваться он не собирался.
— Вечным блаженством.
— Ого как. И что же это конкретно для вас? Ведь, насколько мне известно, блаженство вы испытывали, откровенно бухая и изменяя своей любимой жене. Именно это вы подразумеваете под блаженством? Ведь так?
Виктор Петрович снова почувствовал, как пот стекает уже к пояснице. Медленно пробираясь по толстому слою жира в трусы, где продолжал доставлять беспокойство. Чёрт тем временем лишь поглядывал на отлично отполированный ботинок, носком которого он игриво махал из стороны в сторону, явно дожидаясь ответа на поставленный вопрос.
— Нет, почему так. Я бы слушал музыку, общался, ходил.
— Стало быть, ни секса, ни алкоголя, ни отвратных стриптизерш с вульгарным кружевным нарядом. Я вас правильно понимаю? — ехидно спросил брюнет всё также, не сводя взгляд со своего черного ботинка.
— Да.
— Ах, как всё старо, что же вы мне все лжете, ну хоть бы раз кто-то сказал правду — задумчиво бросил брюнет, наконец отвлекаясь от носка — итак, дело в том, что ничего этого вы бы не делали, так как всю сознательную жизнь стремились к разврату и пьянке. И ничего кроме них не желали. Ну да бог с ним.
— Вы сказали Бог?
— Ну да, а что такого? У нас тут не тюрьма, можно говорить всё, что угодно, ну в рамках приличного разумеется. Всё же это ад, а не ваша земная богадельня — хмыкнул брюнет, раскрывая толстую папку непонятно как очутившуюся у него в руках — Итак, что у нас тут. В общем, убийств вы не совершали, так воровство, обман, прелюбодеяния, всё в рамках первой погрешности. А стало быть, в ней вы и останетесь.
— В смысле останусь?
— Уважаемый Виктор Петрович. Ад — это не то место, что вы привыкли изображать себе в книгах и фильмах. Мы здесь не пытаем людей сковородками и не жарим их на кострах, разве что в отдельных случаях, но вас они не касаются, так как вы не мазохист. Как вы изволили понять, в раю вам делать абсолютно нечего даже при всем вашем желании, так как там нет ни проституток, ни алкоголя, от которых у вас столько радости. Им это по статусу не положено, поэтому всё перешло в наши ряды. Формально они вообще этого не держат.
— Вы что, хотите мне дать алкоголь и женщин?
— Да, хотя если вы предпочитаете что-то ещё, то можно и добавить.
— Подождите, вы не лжете?
— Обижаете, у нас с этим строго. Да и времени нет. Загруженность грешниками крайне велика. Это в раю все отдыхают. Как вы изволили выразиться, ходят, думают, возможно, даже поют. Мы их мало касаемся, блаженных.
— Но вечные муки…
— Вот теперь я точно удивлен, обычно таких вопросов не задают. Нет, Виктор Петрович, никому вы со своими пытками не нужны. В том, что мы держим грешников, согласен, на то мы и ад. Но формально задача с раем у нас одна. Только там люди, которые сумели обойтись в наслаждении без семи смертных грехов, у нас же те, кто не сумел. Отсюда и разница, всё крайне просто. Пытки же это человеческое больное воображение. Да вы помилуйте, кому же нужны эти пытки? Ради чего? Совершенно глупое занятие. Вы же не тупой человек, зачем всё эти экзекуции. Фу, право.
— Стало быть, сейчас я отправлюсь заниматься алкоголем и развратом?
— Да. И так вечность. Разврат, пьянство — все, что вы любите. Вы же грешник, вот этим и будете заниматься в нашем грешном ведомстве.
— Выходит никакого наказания не существует?
— Ну как вам сказать — тихо сказал брюнет, поднимаясь из-за стола — формально это и есть ваше наказание.
БАШНЯ
ПРОЛОГ
Мать смотрела на дочь со странным ощущением тревоги. Словно бы ощущала её будущее, пропитанное смертельной опасностью и ужасами, которые обязательно должны случиться с ней. И это было не зря.
Жанна родилась уродливой. Непропорционально большая голова, кривые ноги, маленький перекошенный рот. Лекарь сказал, что она будет недоразвитой, но материнское сердце подсказывало, что это не так, что всё, над чем успели посмеяться злые боги — это только над её внешностью.
Мягко обняв её за плечо, сзади подошёл король. Точно так же как и жена, он мечтал о первенце, искал игрушки, выбирал самые дорогие одежды, лелеял планы о будущем. И точно так же как и она, проклял всех богов, когда она родилась уродливой.
Он знал, что как король не может допустить этого. Не может связать всю её жизнь с издевательствами и насмешками при дворе. К тому же его ближайшие соседи, молниеносно прознав о такой дочери, сразу же обвинят его в еретизме. Но самое страшное даже не это, а то, что каждый день он должен будет смотреть на свою уродливую дочь. Он мягко поцеловал жену и, взяв за руку, медленно отвел от колыбельки, дав пройти своему помощнику. И так он удерживал её до тех пор, пока колыбельку не унесли за дверь.
Конечно, её надо было убить, но, увы, он, Рюрик Второй, был единственным из всего своего рода, кто был искренне влюблен в свою королеву. И ради жены был вынужден оставить дочь в живых. Отправив её в изгнание.
В тот же вечер Рюрик подписал указ, что официально принцесса умерла при родах, и любое упоминание об этом грозит царским преследованием, как надругательство над её светлой памятью. Он хотел, чтобы при дворе как можно быстрее забыли о этом страшном происшествии и оставили царевну в покое.
А спустя месяц наступила война. С северных окраин пришла печальная весть, что стотысячное войско Измудна Серого уже форсировало длинную реку и подошло к первым деревням. А потому король сразу же выдвинулся на битву.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Спустя восемнадцать лет.
Александр слышал много разного об этой башне, но никогда и предположить не мог, что всё это правда. И сейчас, слушая в таверне пьяного бедолагу, опорожнившего уже пятую кружку, он всё больше и больше начинал верить, что всё это — не иначе как судьба.
Высокий, широкоплечий, с небольшой ямочкой на крепком подбородке, Александр вёз Рюрику Великому длинный двуручный меч. Великолепный подарок от его отца. Но это лишь повод, на самом деле отец, вдоволь наслушавшись о красоте второй дочери Рюрика, имел прагматичные замыслы. Он, как и сам Рюрик, жаждал скорой свадьбы, чтобы навсегда связать два королевства семейными узами.
И вот теперь, задумчиво отпивая пиво, Александр думал об этой самой башне. О ней давно ходили самые разные слухи. Сначала говорили, что там обитает ведьма, потом, что просто чудовище. Будто она старая и заброшенная, что наводит такой ужас, что никто даже на двадцать миль подойти к ней не решится. Впрочем, не касательно этого пьяницы, который вот уже битый час не мог успокоиться от пережитых им приключений.
Александр долил ему ещё пива, пока, наконец, Григорий — так звали этого крестьянина, порядком раскрасневшись от выпитого им вина, не стукнул волосатым кулаком по столу и, выпучив свои налитые кровью глаза, перешёл к самому главному — к встрече с самим демоном.
— О, милостивый государь, не дай вам бог увидеть то, что увидел я. Это даже не бес, нет, это нечто более страшное и явно стоящее поверх всей сатанинской братии. Оно около двух метров, с огромной головой и когтями такими, что сердце само просится из груди. Ваш меч — пёрышко по сравнению с этим чудовищем, а конь — маленький пони. Я сам видел его, почти как вас сейчас и слава богу, что у меня хватило сил убежать.
Александр задумчиво посмотрел на меч, который был полтора метра и весил около двадцати килограмм. Этим мечом можно было легко срубить шею коню или обрубить выставленные пики.
Лишь мастерство, а не сила позволяло использовать его в бою, не говоря уже о том, чтобы промахать около двух часов кряду.
— Так, стало быть, вы знаете туда дорогу? — спросил он, пододвигая пиво.
— Ну конечно — осклабился Григорий.
Александр довольно улыбнулся и кивнул Людвигу, своему оруженосцу. Против правил это был седой, умудренный опытом боец, а не юноша, которого так часто нагружали этим железным скарбом. Людвиг недовольно обтёр седые усы. Он, как и свойственно опытным воинам, не хотел покидать теплую таверну, в которой они уже успели пригреться после двух дней пути.
Принц даже представил все доводы, который приготовил его старый слуга. Во-первых, это лошади, которых сменить можно лишь с утра, во-вторых, ничего не мешает ехать завтра днем, так как все ведьмы, если они и есть, теряют силу обычно именно в это время, в-третьих, он уже обогрелся и просто ленится выходить в темный холодный лес. А в-четвертых, чего, конечно, сам старик никогда не скажет, он просто боялся всякой чертовщины, хотя в обычных сражениях равных ему не было.
— Но самое главное, господин, даже не во внешности — еле раздвигал губы Григорий — самое ужасное — это её голос, мягкий и успокаивающий. Он как бы манит вас, и стоит вам хоть на минуту ему поддаться, всё, вы пропали.
— И ты ему не поддался? — подозрительно прищурился Александр.
— Конечно, нет, я с ведьмами всегда держу ухо востро — молниеносно выпалил Григорий и рухнул лицом в тарелку с овощами.
— Кажется, готов — удовлетворённо сказал Людвиг, отпив немного пива.
Александр молчал. Он вспоминал ещё одну историю о башне, в которой вместо ведьмы есть заколдованная принцесса, расколдовать которую может лишь поцелуй. Ни драконов, ни великанов, ни чудовищ, лишь спокойствие старых камней и тишина царственного леса, жадно хранящего свою жемчужину.
Нет, он всё же поедет туда завтра. И тут дело даже не в страхе перед колдовством, ведь что бы там не сидело, вряд ли оно сможет противостоять двум рыцарям в полной экипировке, да к тому же освещенными самим Папой. Просто он и сам был не против выспаться — как-никак уже две ночи без сна.
— Постелите ему в комнате рядом с моей — сказал Александр трактирщику, положив на стол золотую монету — и проследите, чтобы с утра он был вымыт и свеж. Не хочу, чтобы от него также воняло псиной. А ты проследи, чтобы он не нажрался. Он мне свежий нужен.
После этих слов принц поднялся и пошёл наверх. Людвиг, проследив за ним взглядом, лишь тихо вздохнул. Затем, повернувшись к Григорию, треснул его по затылку, да так, что треснула тарелка. Пьяница тихо охнул и провалился в ещё более крепкий сон. Избавив Людвига от ненужной слежки.
***
Ужас, смрад, огромная голова — вот, что преследовало Григория, пока он бежал к воротам деревни, перед которыми он затем споткнулся и упал, закрыв лицо руками. Не в силах пошевелиться, он почувствовал, как по его телу разливается страх, прижимающий его к земле.
А затем он услышал голос. Нежный, мелодичный, зовущий. Медленно поднявшись на непослушных ногах, он снова развернулся к лесу. Ведьма, это она, это она звала его к себе, чтобы сожрать. Двигаясь в сторону реки, он зашёл в воду. Холодная, она сразу же накрыла его с головой, норовя утопить. Он закричал, но вместо дна коснулся мокрой простыни, насквозь пропитанной холодной водой.
— Господин, он явно не в себе, я почти уверен, что этот лживый трус всё выдумал и просто хотел выпить — тихо пробурчал какой-то старик, убирая пустое ведро — предлагаю ехать дальше, вы и так сделали доброе дело, заставив бедного трактирщика отмыть этого лентяя.
Григорий посмотрел налево. Рядом со стариком стоял высокий широкоплечий парень, явно из благородных, который лишь отмахнулся и, наклонившись поближе, вытащил из увесистого кошелька серебряный.
— Если ты проведешь меня к башне и покажешь ведьму, ты получишь вот это, если нет, то, увы, хватит с тебя и чистого белья.
Григорий посмотрел на серебряный, затем на молодого господина, а потом на слугу, который, стоя за спиной своего господина, аккуратно провёл пальцем по горлу. Уловив немую угрозу, Григорий задумался. Конечно, серебряного слишком мало за ещё одну встречу с ведьмой,
но уж больно был страшен этот старик. А стало быть, и выбора у него нет. Поэтому он обреченно кивнул. Старик тут же хлопнул себя по лбу.
— Ну, вот и славно — довольно сказал молодой господин — А то я уж подумал, что в вашем государстве деньги не имеют привычной ценности. Надо думать, на сборы много времени не понадобиться?
— Да — тихо сказал Григорий, понимая, что он не так понял знак. По всей видимости, старик хотел, чтобы он не согласился, а наоборот отказался. Эх, серенький крестьянский разум, всё он не так понимает. Не то, что у господ.
— Людвиг, оставим его одного. Пусть соберётся с мыслями, да с вещами. У тебя всё готово?
— Почти. Осталось лишь коней запрячь, да оружие почистить.
— Хорошо. У тебя полчаса. Думаю, хватит. Жди нас у конюшни.
Когда вояки вышли, Григорий сел на кровать и осмотрелся. Кроме, как через окно, вылезть из этой комнаты было нельзя. Впрочем, и с окном-то вариант сомнительный, так как оно было очень маленьким и к тому же намертво забито тяжелой чугунной решёткой.
Нет, это судьба. Умереть вот так, в лапах лютого чудовища, которого он так ловко избежал вчерашней ночью, и к которому его снова привела судьба, а точнее длинный язык и страсть к крепким напиткам.
У конюшни он простоял не меньше двух часов. Старый вояка, который так преданно исполнял роль то оруженосца, то советника, то наставника, никак не мог найти свою курительную трубку, перерыв полтаверны. Видимо, это было самое основное в его снаряжении, так как об остальном он нисколько не беспокоился.
Вообще, старый внушал ужас. Здоровый, около двух метров, он обладал ярким, коротким шрамом через весь левый глаз, отчего тот все время был прищурен. Ещё одно украшение — поломанный широкий нос, высовывающийся поверх широкой бороды и усов. Говорил дед мало, коротко, только по делу. Руку, как правило, всегда держал на рукоятке короткого широкого меча, с которым не расставался, по-видимому, и в кровати.
Что касается принца, то там был совсем иной типаж. Светлый, примерно такого же роста, как и слуга, он был приветлив и общителен. Очень любопытен. И в отличие от тяжелого прищура слуги, обладал очень живым приятным взглядом, постоянно цепляющимся за что-то новое. В целом, производил положительное впечатление, особенно грамотным подходом к деньгам, которые использовал и для подкупа.
По роду своей деятельности, а именно пьянству и попрошайничеству, Григорий как никто научился отлавливать эти важные моменты в состоятельных господах, поэтому и был до сих пор жив, вовремя находя нужный подход. Он уже смирился, что к седому старику путь отрезан, и всё свое обаяние сосредоточил исключительно на принце. В душе никак не хотела умирать надежда, что как только он доведет их до башни, они его отпустят.
— Господин, — следуя за маститым конем, пытал силы Григорий — ну зачем вам это гиблое место, у нас и без того хватает жутких мест, куда я могу вас сводить. Вовсе необязательно начинать именно с этого.
— Мало одного серебряного? — улыбнулся принц, вглядываясь в дорогу — тебя, Григорий, жадность погубит. Лучше расскажи, зачем ты попёрся в эту даль, ведь по ходу вчерашней попойки ты больше о самой жути рассказывал, а о причине промолчал.
— Так просто всё. Я по-пьяному туда забрел.
— Лжешь — буркнул старик –выпороть бы тебя палками.
— Ну так что, Григорий, последуем совету Людвига?
— Нет, не надо — смутился пьяница и как можно лучше изобразил пристыженность. Он прекрасно помнил причину, по которой пошёл в такую глушь. Как и принц, он обладал жгучим любопытством, плюс, тягой к деньгам, и поэтому, не удержавшись, последовал за богатой женщиной с конвоем, который совсем недавно посетил их таверну.
С виду они выглядели не броско, но опытный взгляд сразу распознал в них дворян, которые так неумело маскировались под простолюдинов. Григорий просто не мог не последовать за ними в лес, в котором заблудился и вышел к башне, где и встретился с чудовищем. А дальше он бежал, падая в грязь и получая по морде ветками, с той единственной мыслью, что главное не останавливаться. Что только двигаясь можно избежать адской, мучительной смерти от того, что встретило его в лесу.
Конечно, в темноте это были смутные очертания, но в них отчетливо проглядывалась большая голова и изуродованный рот, выпускающий страшные звуки, чем-то напоминающие
хлюпанье и чавканье одновременно. А ещё высокий рост и кривые, как козьи конечности, ноги, на которых было что-то вроде шерсти. Григория передернуло — лесные воспоминания неприятно обдали холодом.
— Ну, так как, Григорий? — не унимался принц — пороть?
— Нет, не надо. Я скажу правду. Я шёл по следу за переодетыми господами, которые поехали в эту сторону.
— Хотел получить мзду за хранения тайны? — прищурился Людвиг.
— Вовсе нет. Я пытался набиться в провожатые, ведь я прекрасно знаю все эти окрестности.
— Понятно. Больше не утруждай себя новыми рассказами. Людвиг, можно тебя на минуту.
***
— Что скажешь, мой верный друг? Ничего тебя не смущает? — задумчиво спросил Александр, поправляя красные поводья.
— Вы об этих лесных господах, за чьим скарбом поплёлся этот попрошайка?
— О них.
— Я не знаю, что сказать, я слышал пару небылиц, но не больше — нахмурился старик — к тому же, вы сами знаете, я не особенно сплетням верю. Но если он прав и несколько людей действительно поехали в том направлении, то я считаю, что лучше подготовиться. Уверен, там есть пара мужчин, способных носить оружие, а стало быть, возможен бой.
— Не уверен, что они хотят напасть, хотя, не исключено, что ради сохранения тайны, такой исход и возможен. Но ты прав, надо будет подъехать с осторожностью — кто знает, сколько там обученных воинов.
— Может, нам стоит повернуть обратно? Это ведь не наша задача — осторожно заметил Людвиг — видимо, здесь уже не столько колдовство, сколько мятеж, либо ещё что. С хорошими замыслами в лес не едут. А вот на встречу мятежников запросто. А если это так, то, возможно, счет идет на десятки воинов. Всем известно, что заговорщики гурьбой не ездят? А на нас, господин, всего двое.
— Трое — ухмыльнулся принц — у нас ведь есть ещё и поводырь.
Наконец дорога стала заканчиваться, и пошла еле заметная тропинка, которая через полчаса также скрылась из виду, упершись в непроходимую чащу. И лишь увещевания Григория, что они идут не по прямой, а обходят башню с северной стороны, убедили его не искать другой дороги. Впрочем, об этом решении он вскоре пожалел, так как более непроходимого леса ещё не встречал. Ни просек, ни полян — сплошные деревья и кустарники.
И всё же даже такие заросли кончаются. Опустив ветку, Александр увидел, что башня была небольшая, около трех метров в высоту, да ещё с небольшим огородом и хорошо обустроенным нижним этажом. Ничего не говорило о запустении, о котором он столько слышал в детстве. Три лошади были привязаны тут же, к небольшому столбу возле забора. Сбруя была хоть и неброская, но явно сшитая на заказ, да и кони были добротные. Как принято говорить — «таких в таверне не держат для смены лошадей».
Людвиг так же обратил внимание на лошадей, только несколько в ином ключе. Ему важна была не красота, а численность. И теперь, немного успокоившись, он ожидал дальнейших приказов. А вот Григорий нервничал, жуя нижнюю губу и озабоченно посматривая по сторонам.
Наконец двери распахнулись, и появилась женщина со слугой, вооруженным луком и небольшим мечом. Затем за ними вышли ещё двое — мужчина и девушка. Жаль, что разглядеть лица было невозможно, лишь одежду и оружие.
Как только женщина попрощалась с девушкой, троица села на лошадей и поехала прочь. Девушка ещё долго смотрела им вслед, после чего пошла обратно в дом. Вернув ветку на место, Александр повернулся к Григорию.
— Ну и где чудовище?
— Ведьма, господин, не чудовище, а ведьма. Разве вы не понимаете, что она просто превратилась в девушку.
— Это которая провожала женщину?
— Да, господин.
— Что-то она не похожа на колдунью. Что думаешь, Людвиг?
— Я думаю, нам пора ехать к королю, а не сидеть здесь в кустах — пробасил старый слуга.
Александр потёр подбородок. С одной стороны, он понимал, что всё это как-то по-мальчишески. С другой стороны, что-то всё-таки влекло его к этой башне, ему очень хотелось посмотреть на девушку, столь тщательно скрываемую от людей.
Выйдя из укрытия, он направился к двери. Зелень, окружавшая башню, обвивала её лишь со стороны верхнего окна, а дальше уже отступала для демонстрации белой, немного потрескавшейся стены. Аккуратно обойдя посадки, принц подошёл к двери и несильно постучал. Внутри что-то грохнулось, и раздался звонкое женское «ой». Затем тишина. И, наконец, со словами «мама, ты что-то забыла?» двери распахнулись.
Александр застыл на месте. Девушка, которая должна была быть красивой принцессой, оказалась настолько редкой уродиной, что даже Людвиг за спиной икнул. Большая голова, кривой рот, разные по величине глаза. Желая спастись от этого безобразия, Александр поневоле опустил глаза, и, пожалуй, нашел то единственное красивое, на чём мог удержаться взгляд. На чудесных маленьких ступнях. Видно, лишь на них бог не отыгрался, или же просто забыл обезобразить.
— Простите, мы… — успел выдавить из себя Александр прежде, чем дверь захлопнулась у него перед носом.
— Убирайтесь!
— Кажется, нам здесь не рады — тихо заметил Григорий.
— Девушка — продолжил Григорий, всё ещё приходя в себя– я прошу простить нас, мы просто путники. Мы совершенно не знаем этой местности.
— Не надо лгать, я видела недавно вашего компаньона, и он испугал меня, бегая здесь по кустам.
— Я? Испугал? — тыкал в себя пальцем Григорий — Да я чуть пить не начал после этой бабы!
— Тихо ты — шикнул на него Александр, который начал немного догадываться о причине заточения этой девушки — постойте, мадам.
— Я не мадам.
— Тогда как вас зовут? — парировал Александр. И хотя в его голове всё ещё не улеглись общие впечатления от увиденного, ему, во что бы то ни стало, нужно было узнать, кто были уехавшие всадники, и где родилась эта девушка.
— Меланья.
— Меланья, если вам не сложно, не могли бы вы немного покормить нас, мы устали с дороги, а этот человек, он просто прибился к нам. Да, вы напугали друг друга, но не мог же я его бросить в лесу. Здесь наверняка много диких зверей.
Он был почти уверен, что она не знает, что в дне пути есть таверна и небольшой городок. Скорее всего, она вообще никогда не покидала этот тихий уголок, так как возле башни не было протоптанных тропинок.
И слова подействовали, так как двери медленно приоткрылись. Да и настороженный внимательный взгляд присутствовал. Очевидно, что девушка хоть и была уродливой, но на голову была далеко неглупа. Несколько замешкавшись, она ещё раз осмотрела их.
— Так вы хотите поесть? — тихо спросила она.
— Немного воды и хлеба, или овощей, я вижу у вас тут небольшой огород, мяса мы добудем сами — улыбнулся принц.
— Нет, не надо никого убивать, моя мать привезла мне еды, так что вам хватит — тихо сказала она и впустила их внутрь.
* * *
Усадив незваных гостей за стол, Мелани вынесла хлеба, свежих овощей, пирог с земляникой и прочие вкусности — в общем, поставила почти все, что у неё было. Увы, но дядюшка Роберт должен был вернуться лишь после того, как проводит её мать, так что она должна занять их как минимум на полдня. А уж потом, когда её защитник будет с ней рядом, можно будет и по нормальному поговорить.
Когда гости принялись за еду, она села к окну и украдкой начала рассматривать их. Ведь кроме как мать, её верных слуг и дядюшку Роберта, который всё время опекал её и помогал с хозяйством, она никого не видела. А тут сразу двое незнакомых ей людей.
Но особенно её интересовал высокий молодой мужчина, внешность которого заметно выигрывала на фоне остальных. Нет, конечно, дядюшка Роберт тоже был симпатичен, но этот мужчина был красивее даже его. Интересно, он был также хорош в постели?
При этих мыслях Мелани опустила глаза. Несмотря на уединение, дядюшка Роберт вовсе не скрывал причины, по которой они здесь. Он рассказал, что её отец — король, и что он знает, где она. А причина, по которой он не хочет ехать к ней — это её внешность. Что у неё есть младшая сестра, которая вот-вот станет королевой, и что все, что произошло с ней — это воля Божья, а ей лишь надо с ней смириться и благоговейно нести этот тяжелый крест до конца жизни. Уродство при рождении, так это называется.
И всё же, она счастлива. Здесь хорошо. Природа, тишина, покой. К тому же, раз в шесть месяцев её матушка приезжает к ней, чтобы проведать и привести гостинцев. Иногда она остаётся на ночь, иногда проводит лишь один день. Да, матушка никогда не забывала её.
— Стало быть, вы тут одна живете? — спросил молодой мужчина, осматривая хижину — что ж, несмотря на это, вы очень даже неплохо справляетесь с хозяйством.
— Я стараюсь.
— Извините, забыл представиться. Меня зовут Александр, это мой слуга и верный оруженосец Людвиг, а это Григорий. Но с ним, я так понимаю, вы знакомы.
— Знакома.
— Меланья, а где ваши родители? — мило улыбнулся Александр.
— Они умерли, когда я была ещё маленькой.
— Понимаю. Ужасная трагедия, извините, что проявил любопытство — сокрушенно покачал головой красивый мужчина — а вы часто выходите отсюда, в город, например? Не все же вещи вы сделали сами?
Меланья внимательно посмотрела ему в глаза, ведь чувствовала что-то нехорошее в этих вопросах, как будто из неё пытаются вытянуть что-то очень важное, чего она пока не совсем понимает. Но, тем не менее, она решила продолжать врать про родителей и не пытаться пойти на честный разговор, очень уж её настораживала эта любезность. Дядя Роберт всегда говорил, что нельзя доверять незнакомцам и что вокруг неё очень много плохих людей.
— Раз в шесть месяцев ко мне приезжают родственники. Видите ли, я уродлива и они не спешат забирать меня отсюда. Поэтому я и живу тут, на окраине — спокойно ответила она.
И тут она почувствовала, что, видимо, сказала что-то не так, так как и Александр и Людвиг перестали есть, а Григорий так и вовсе поперхнулся. Возникла странная пауза, и старый слуга вдруг положил руку на плечо Александра. Не понимая, что она сделала не так, Меланья на всякий случай посмотрела на продукты, все они были свежие, вряд ли успели подгнить.
— У вас, кстати, неплохой пирог — тихо сказал Александр, задумчиво посмотрев на слугу.
— Правда?
— Да. Я с удовольствием съел бы ещё.
Меланья сходила и принесла ещё кусок. А затем, проявив море деликатности, они помогли ей с посудой и, сняв оружие, воспользовались её предложением остаться на ночь. Мелани сама не до конца поняла, почему она это предложила, но зато точно знала, что было это от души и что, скорее всего, ей придётся заступиться за них перед дядюшкой Робертом, который вот-вот должен приехать от её матушки.
Постелив им возле печки, Мелани почувствовала, что не прошеные гости, а точнее пребывание с ними, ей очень нравится. Ведь это так необычно и вносит очень сильное разнообразие в её привычное времяпрепровождение.
До самой ночи она заботливо помогала им во всём, и больше всего внимания уделяла Александру. Ох, если бы она жила в деревне или в большом городе, где все девушки давно понимают язык жестов, то, несомненно, ей стало бы понятно, что она флиртует, грубо, с нарушениями, но именно флиртует, как ей в этом подсказывает сердце и желание.
***
Устав от скучного надоедливого ворчания старика, Александр вышел во двор. Людвиг дал сильную течь и теперь постоянно твердил, что надо уезжать. Эта бедная уродливая девушка не давала ему покоя, то ли дочь напоминала, то ли ещё кого-то, но лезть к ней в душу он больше не давал, постоянно твердя, что они опаздывают. Хорошо ещё, что он был любитель рано ложиться спать и быстро отправился на покой, не то сидел бы и нудил весь вечер, обвиняя его в мальчишеской недальновидности.
Принц вздохнул. Вечер был прекрасен. Вдали от людей он чувствовал себя куда как комфортнее. То ли это от отца, любителя охоты и рыбалки, то ли от деда, который тоже был не
прочь пропасть месяца на два в лесу. В любом случае, ночевать в этой избушке ему было в радость, пусть даже он теперь понимал, что они опоздают к королю.
— Вам здесь нравится? — услышал он голос уродины.
Александр обернулся и понял, что за ним наблюдают не меньше нескольких минут. Девушка стояла возле деревянного столба и смотрела прямо на него. Глаза её были черные, широкие, можно сказать, симпатичные. Наверно, если смотреть лишь в них, то общий вид был не так безобразен.
— Да, вполне — тихо ответил он, радуясь, что может поговорить с ней наедине — скажите, вы действительно не покидали этого места?
— Да — сказала она, мягко улыбнувшись, — здесь хорошо.
— А вам не хочется к людям, ведь иногда нам необходимо общение.
— Мне всего хватает.
Он понимал, что она многого недоговаривает, но лезть дальше не стал. Он уже понял, что манера речи, стиль поведения и прочее вещи говорили о том, что с ней явно занимался кто-то из дворян, причем регулярно. Видимо, этот человек был среди тех мужчин, которые уехали с женщиной и скоро должен был вернуться. Не могла же она сама рубить дрова, охотиться и следить за домом. Это явно был мужчина, кто-то вроде Людвига, такой же опытный и вредный.
И в этом они с ней похожи. И к нему и к ней был приставлен человек, который должен был внимательно следить за всеми их действиями и постоянно говорить, где их ошибка. Такова уж судьба, ничего не поделаешь, ведь на самом деле Людвиг был больше учителем и другом отца, чем оруженосцем. И после этих мыслей, Александр вдруг почувствовал, как ему очень сильно хочется поговорить с ней более честно, в таком же доверительном тоне, как и тогда, когда она рассказала о своем уродстве и отношению к этому её родственников. Несомненно, это дикость для принца, но ведь он будущий король, так почему бы и нет? Разве они не вольны позволять себе разные глупости?
— Всего хватает? — повернулся он к ней — а мне вот нет.
— И чего вам не хватает?
— Свободы, Мелани. Мне всегда не хватает свободы — он горестно улыбнулся — я и в ваше королевство не по своей воле приехал.
Ох уж этот вечер. Дивный закат, странная открытость этой уродливой девушки. Всё сплелось в одну кучу, которая играла разными красками, увлекая его палитрой новых ощущений. Хотелось честности, очень. Может она и вправду ведьма?
— А ещё Людвиг больше учитель и надсмотрщик, чем слуга.
— Но зачем?
— Я принц.
— И с чего вдруг вы так стали открыто об этом говорить? Или вы каждой встречной объявляете о том, что вы принц? — спросила Меланья, и едва уловимая улыбка соскользнула с её уродливого лица.
— Нет, не всем. Видимо, тут особый воздух, и все становятся немного честными. К тому же, вы вряд ли расскажете об этом остальным. Эта тайна будет здесь, с вами.
— Звучит, как угроза.
— Неужели? — Александр посмотрел на звезды, выступившие на черном небе. Смена дня и ночи наступила так быстро, словно они были в волшебной сказке, а не в суровой действительности.
— Скажите, если уж вы заговорили о честности, а куда вы едете? — робко спросила она.
Он повернулся к ней и заметил, что вечер уже сделал своё дело, и в темноте она уже не была так безобразна. Потому, что лишь небольшие огоньки в её глазах позволяли определить, что она рядом. Большая голова, кривой рот, всё ушло в прошлое, остались лишь темнота и её мягкий голос, а также умный, немного неземной взгляд.
— К Рюрику Великому. У него есть красивая дочь, и мой отец хочет меня на ней женить. Это укрепит наши границы и даст возможность для более выгодной торговли, а, соответственно, и процветания.
— Вы так говорите, как будто вам это не нравится.
— А что здесь хорошего? Меня заставляют жениться на девушке, которую я даже не видел. Увы, это обычно только для принцев. Никакой свободы выбора.
— А мне кажется, что это всё равно хорошо. По мне, так это счастье — быть с красивым человеком и наслаждаться жизнью.
— То есть вам здесь не нравится?
Он почувствовал, как огоньки её глаз впились в него. Горячие, опаляющие честностью глаза. Всё было настолько необычно, что он никак не желал отводить взгляд. Точно ведьма.
— Нет. Мне здесь нравится. Но быть с любимым человеком — это намного прекраснее. Глупо говорить обратное. Ради этого некоторые отдают жизнь.
— У вас есть вино? — неожиданно для себя вывалил принц, а затем, на гребне этой странной волны, добавил — если есть, несите сюда. Что бы там не случилось на небесах, но будь я проклят, если у нас с вами получается интересная беседа.
И она принесла. Да и вино оказалось хорошим. Явно королевского разлива и явно употребляемое ценителем, так как мягкий волшебный вкус с необычайной легкостью ложился на язык и лился по горлу в чрево.
— Кажется, я немного пьянею — заметил принц, осушив третью бутылку — а вы, госпожа Меланья? Что скажете вы о столь чудном напитке? Вы что, специально берегли его для такого случая?
— Ну конечно — хихикнула она — у нас же каждый день принцы проезжают, дай, думаю, начну охоту и выловлю себе одного, как раз сладкая парочка, принц и уродливая принцесса.
— Принцесса? Вы? — он помотал головой. Они сидели на деревянном небольшом пороге, и он поставил бутылку на землю. Хмель сильно ударил ему в голову, но всё равно он был в куда более трезвом состоянии, чем она — Вы и вправду принцесса?
— О да, самая что ни на есть принцесса.
— Но я думал принцессы в замках — громко засмеялся он. Людвига всё равно было уже не разбудить, спал старый вояка на редкость крепко — как так?
— А чем вам это не замок? Вон даже башня торчит — она махнула в сторону своего жилища — пусть одна и нет рвов, но зато самая что ни на есть башня, к тому же белая, если вы ещё не заметили.
— Нет, это я как раз заметил, я не заметил дракона.
— А он улетел — пьяно хохотнула она — взял, да бросил одну в лесу.
— Хм, совсем не по драконьи. Ну и хорошо.
— Да вы смельчак — снова засмеялась она — стало быть, рады, что он улетел?
— Своего дракона я ещё найду — весело сказал он и внезапно ощутил её горячее дыхание совсем рядом.
От девушки шел приятный запах вина, немного разгильдяйства и веселья. Страшное лицо плавно уплыло в темноту, оставив после себя лишь диковинного умного собеседника.
— А как ваш король, где он, отец ваш? — сквозь смех выдавил принц.
— Там, в замке, сидит вместе с моей сестрой и ждет вас. Дабы свершить прекрасную свадьбу и чтобы все были счастливы.
— Рюрик?
— Да — устало сказала она — но, принц, знаете, я всё же сделаю ей гадость, я опережу её — сказала она и обхватила его руками. А дальше наступила ночь, и даже видавшие чудеса звезды скромно потупили свой свет, дабы дать волшебству свершиться.
***
Утро. Оно было безразлично к ночным чудесам, обнажая всё своим ярким светом и трезвым взглядом. Оно легко сорвало покрывало тяжелейшего похмелья, обнажив одну из уродливейших женщин в мире.
Небольшая челка, редкие волосы на большом и высоком лбу, кривой рот. Рассматривая её, Александр так и не смог до конца понять, что именно толкнуло его на этот странный поступок. Вино, или он просто увлекался её приятным голосом?
Потирая лоб, он встал и легко подхватил её на руки. Не ощущаемо, без встряски. Но глаза Мелани всё равно на миг раскрылись, а на кривых губах заиграла небольшая легкая улыбка. Затем, поглядев по сторонам, Александр неровным шагом пошёл в сторону свинарника, откуда доносилось тяжелое хрюканье одинокой свиньи.
Положив её на солому, он аккуратно вытащил руки и бесшумно отошел, стараясь не раззадоривать мирно похрюкивающее животное. Нести в дом было опасно, так как там наверняка проснулся бы его слуга. Затем развернувшись, он направился к дому.
Мелани открыла глаза. Слезы тихо катились по её щекам. Она не вздрагивала, лишь молча ощущала холод соленой воды. Потом, подняв голову, она увидела, как из-под платья течёт кровь. Лежащая недалеко свинья недовольно хрюкнула. Грязь, слякоть, вонь. Она попыталась встать, но
оперевшись на руку, упала. Алкоголь ещё не вышел из её крови и тело пока не полностью подчинялось.
Тем временем, быстро оседлав коней, Александр и Людвиг направились в сторону леса. Людвиг так и не задал ни одного вопроса относительно местоположения Мелани, но вовсе не потому, что ему было неинтересно, нет, он просто видел, как его господин, взяв девушку на руки, относит её к свиньям.
Людвиг всегда вставал раньше и этот день не был исключением. Что касается Григория, то он остался в доме, никто его не будил, ведь он был всего лишь пьяница, которого не следует брать с собой.
Когда, наконец, Мелани поднялась и посмотрела вслед степенно шагающим лошадям, на ее высохшем от слез лице всё ещё оставалась странная, опустошённая улыбка, немного разбавленная отстранённым взглядом. Затем, подобрав подол, она перешагнула через порог. Её платье было испачкано и как ей сейчас показалось, совершенно не подходило к её красивым, единственно правильно сделанным ступням.
Сев на то самое место, где она вчера поцеловалась с принцем, она скривила рот и вдохнула свежий аромат цветов. Теперь он был обычным, а ведь ещё вчера казался волшебным и опьяняющим.
— Неужели ты именно такой? Мой далекий принц — тихо сказала она, и посмотрела на небо. Поток рвущихся на волю слёз, казалось, вот-вот снова захлестнёт её, снова потащит за собой и выпотрошит, оставляя после себя лишь ноющую пустоту тишины. Но она удержалась.
И всё же, эта ночь навсегда изменила её. И свинарник, и принц, и то, что она так и не станет нормальной женщиной, способной рожать и любить, оставшись навсегда уродкой, которую прячут, закрывая в далёкой старой башне. Увы, но этот миг ослепительной вспышки лишь осветил это, вытащив из забвения. Тут слева раздалось тихое хрюканье.
Старая раздобревшая свинья, которая выбралась из лужи, медленно подошла к ней. Мелани затошнило. Теперь её любимица, её любимая Стелла, показалась ей настолько омерзительной, настолько грязной и вонючей, что она недовольно пнула её, и взвизгнув, животное побежало прочь.
Подождав, пока головокружение пройдет, и вновь собравшись с силами, Мелани, шатаясь, отправилась в дом, где перекинув через перекладину верёвку, резким рывком выбила из-под ног табуретку.
В ее голове всё время повторялись слова матери: «Она очень умна и доверчива, не потеряй её, на самом деле, я точно знаю, что, изуродовав её внешне, Господь лишь попытался обезопасить то волшебство, которое скрыл внутри, поэтому оберегай её, она по-настоящему красива».
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Герцог Франциск в буквальном смысле снёс с лошади своего противника, обломав об него тупой конец копья. Спрыгнув с лошади, герцог победно подошёл к ложе принцессы и поклонился, нисколько не обращая внимания на стоны побежденного. Восхищенные глаза красавицы скользнули по забралу чёрного шлема, но, тем не менее, удержались от более восторженных проявлений, сохранив общую непринужденность.
— Браво, Исарий. Вы, как всегда, украшение нашего турнира — громко сказал Рюрик и, обратившись к своей дочери, спросил — как ты считаешь, дорогая, достоин ли этот воин твоей похвалы?
— Достоин — коротко бросила Елизавета.
Она давно уже была влюблена в этого высокого крепкого брюнета, столь лихо сносившего своих противников на ристалище. А потому под светом яркого солнца, блестевшего на его красивых доспехах, была готова броситься ему шею прямо с трибуны.
— Тогда, согласно нашей старой традиции, возложи на его чело венок, моя любимица — громко сказал король и сел на небольшой деревянный трон.
Пытаясь сохранить невозмутимость и победить природную энергичность, Лизана осторожно, почти не глядя на герцога, аккуратными шажками подошла к небольшому деревянному помосту.
Герцог снял шлем. Это был красивый крепкий мужчина, с ярко голубыми глазами и широким носом. Под левым глазом у него был небольшой шрам, а густо посаженная борода скрывала подбородок, крупные губы и молодой возраст.
Наклонив кучерявую голову, он принял дар. Боже, как же он на нём смотрелся. Елизавета просто пылала от обхвативших её чувств, на миг ей даже показалась, что она совершенно одна и всё, что её окружает — это мираж, где единственная реальная вещь — он, высокий, крепкий, чёрный, никем и никогда непобедимый. Исарий принял дар и галантно поцеловал руку принцессы. После чего отошел от трибуны.
Он очень устал. Предыдущий поединок вышел несколько изнуряющим, да к тому же он едва удержался на коне, когда соскользнувшее со щита копье процарапало его доспех. Но больше всего его расстраивало не это. Ведь самый желанный противник так и не приехал, принц Александр, который был также среди наиболее вероятных претендентов на руку юной принцессы.
О, с каким бы удовольствием он втоптал бы его в грязь. Особенно здесь, прямо перед трибунами. Этого вечного бабника и балагура. И совершенно не важно, сколько он совершил побед, ведь он ни разу не встречался с ним.
Войдя в шатёр, он подозвал мальчишку оруженосца. Юный Бард, ещё не так давно отходивший восьмую весну, уже довольно лихо развязывал кожаные ремни, крепившие тяжёлую защиту. Оставшись в кольчуге, Исарий взял кубок с вином. От пекущего солнца у него пересохло во рту, и даже в момент, когда соприкоснулись копья, он думал лишь о своей жажде. Быстро осушив кубок, он сел на подушки. Перед вечером празднеств было ещё полдня, и ему следовало их как-то занять, ведь принцессу он всё равно не увидит до торжественного приёма.
— Вы пойдёте к побежденному, милорд? Говорят, у него сломано несколько ребер и одно из них пробило лёгкое — тихо сказал Бард, убирая снаряжение. Молодой оруженосец был очень бесшумен, а поэтому, несмотря на то, что слова были сказаны тихо, они резко порвали тишину.
— Он умирает? — спросил Исарий. Он знал, что, несмотря на молодость, Бард никогда не скажет что-то в пустоту и наверняка в курсе всей истории.
— Да. Скорее всего, да.
Исарий медленно поднялся и вышел на улицу. Несмотря на поражение, этот рыцарь в серебряном обмундировании был неплохим соперником. Кажется, это какой-то герцог с северных земель. Точно он не помнил, ведь когда о его сопернике трубил глашатай, он думал больше о вине. Пройдя несколько шатров, Исарий остановился возле знакомого красно-черного герба. Кажется, здесь. Именно эти цвета он видел на щите у противника.
Внутри было жарко, душно и влажно. Рыцарь лежал на деревянной широкой скамье и тяжело дышал, перевязанный окровавленными бинтами. Возле него стояли врач и священник. Увидев его, они лишь кивнули. Исарий не обиделся, он не раз общался с представителями обоих ведомств и привык к подобным манерам. Когда он подошёл к рыцарю — умирающий открыл глаза. Это был молодой, с еле пробивающимися усами юноша, вот-вот встретивший девятнадцатый или двадцатый год. Но, несмотря на возраст, рыцарь держался хорошо, хотя и было видно, что в его глазах поселился страх.
— Это был достойный поединок — тихо сказал Исарий и положил руку ему на кисть — я уверен, вашим родителям есть, чем гордиться.
— Я тоже. И я скоро увижу их — улыбнувшись, ответил юноша и тут глаза его засияли, а изо рта пошла кровь — только вот сестра…
Но дальше договорить он не смог, потому что зашелся в кашле. А затем Исария отстранил врач. Частично он даже был рад этому, так как ничего не мог поделать. Всё-таки рыцарю куда уместнее погибать от меча, а не на окровавленном столе.
Выполнив дань вежливости, он вышел наружу. Солнце сияло как проклятое, казалось, даже птицы боятся этой жары. Он приставил руку ко лбу — впереди показались два всадника.
— Боже, да неужели это сам принц Александр — послышалось восторженное восклицание за его спиной.
Не поворачиваясь, Исарий пригляделся. Незнакомец был прав, это был принц. Как обычно, вместе со своим стариком оруженосцем, несравненным Людвигом. Что интересно, в этой паре даже трудно сказать, кто больше именит, принц или его помощник, ведь не смотря на то, что королевской крови у старика не было, слава о его умении владеть мечом сияла куда ярче королевских позолоченных мантий.
Принц Александр поприветствовал его первым, тем самым оказав честь. А Исарий никогда не был невеждой, поэтому также проявил уважение, поприветствовав обоих. Затем он снова повернулся к Александру. Они не были знакомы достаточно хорошо, так как всего лишь пару раз виделись на светских приёмах, но Исарий был уверен, что о его победах принц был более чем
наслышан, собственно как и он о его. Это лишь удивительная случайность, что они ещё не сошлись в турнирном поединке.
— Как жаль, что вы опоздали на турнир — заметил Исарий, вытирая пот — было довольно скучно без вас.
— Я тоже сожалею, но, увы, у меня были неотложные дела — улыбнулся Александр — да и это не последний турнир, даже на это лето. К тому же, насколько мне стало известно, вашу печаль скрасила победа и то, что принцесса лично поблагодарила вас. Это очень высокая оценка вашим заслугам, как я полагаю.
— Это обычная цена за проявленную храбрость — ответил Исарий, рассматривая рукоятку меча, который принц старательно обернул в длинный кожух. Меч был старой работы, украшенный крупным рубином. Слишком дорогая отделка для боевого меча.
— Прошу прощения, но нам пора. Я ещё не представился Его Высочеству и не хочу заставлять его ждать. Мы и так припозднились — заметил принц.
Исарий уступил дорогу. Печально, он надеялся на более яркую встречу, как-никак именно королевская кровь делает турниры особенными. Впрочем, всё было ещё впереди, и резко развернувшись, он пошёл к своему шатру.
***
Не успела первая стрела коснуться мишени, как вслед за нею была пущена вторая и третья, играющая в полёте своим белым, мягким пером. Прищурившись, Елизавета победно скинула белую челку со лба. В этот раз она справилась со стрельбой настолько хорошо, что даже её наставник, престарелый дядюшка Эб, задумчиво почесал костлявой рукой подбородок, а затем тихо выдохнул и удовлетворенно кивнул головой. Елизавета улыбнулась. Выхватить похвалу у Эба было воистину непостижимой задачей.
— Вы заметно улучшили свои навыки, госпожа. Впрочем, я думаю, вами движет не только желание совершенствования, но и некая радость, от которой вы прямо полны энергией — тихо заметил он, подходя к мишени и пробуя вытащить стрелу.
— О чём это вы? — покраснев, спросила Елизавета. Дядюшка Эб был единственным из всех, перед кем она всё ещё впадала в краску.
— Или точнее о ком. О герцоге Франциске, вырвавшем главный приз турнира.
— Да. Он интересный человек.
— В которого вы, по всей видимости, влюблены — также спокойно и тихо произнёс Эб, наконец-то справившись с первой стрелой — что ж, у вас успехи — доспех это, конечно, пока не пробьет, но вот кольчугу запросто.
— А что, разве я не могу полюбить красивого мужчину?
— Можете, конечно, но я остро переживаю не за это. Вы крайне эмоциональны и это может обернуться как в хорошую, так и в плохую сторону. Сейчас, благодаря вашему порыву, вы обошли наших лучших лучников. И это хорошо, но ведь все может быть и иначе. Только простолюдин может быть подвержен порывам, вы же — будущая королева, вы обязаны быть прагматичной.
— Ах, дядюшка, к чему всё это — она покрутилась на месте — ведь это же так прекрасно -полюбить. Разве есть что-то прекрасней этого?
— Наверное, нет.
— Ну что вы такой грустный? — она подбежала к нему и взяла его костлявую руку в свои маленькие аккуратные ладошки — разве вы не счастливы от того, что мне так хорошо?
Старик Эб, не выдержав столь открытого напора, улыбнулся. Елизавета обучалась у него с шести лет, и он любил её как родную дочь. В глазах старого воина появилось немного влаги. Ведь когда он смотрел на эту игривую девчонку, он забывал о своей жене и дочери, умерших много лет назад, во время его последнего похода.
— Конечно, счастлив, моя дорогая — он аккуратно вытащил свою руку — но это не означает, что мы должны пропустить верховую езду.
— Ах, ну конечно, конечно, я и не думала отказываться — громко сказала принцесса и побежала к белому жеребцу.
Ловко забравшись на коня, принцесса выглядела просто безупречно. Коричневые охотничьи штаны, белая блузка, защитный наручник для стрельбы из лука, небольшой кинжал возле пояса. И всё вокруг женской хрупкой фигуры, украшенной длинной косичкой из белокурых волос.
Подняв коня на дыбы, принцесса припустила его рысью по поляне, нежно причмокивая и гладя по гриве. Она очень любила этого жеребца и даже позволяла ему прогуливаться в лесу без наездника, правда, в сопровождении охраны.
— Принцесса, принцесса, вас срочно просит Его Величество — внезапно раздалось со стороны дворца.
Развернув коня, Елизавета посмотрела на бегущего к ним слугу. Она примерно представляла, зачем батюшка мог вызвать её, и это отнюдь не грело её душу. Приезд принца Александра, принца Валерейского королевства, столь активно поддержавшего её отца при битве с Измундом, было вовсе не самым праздным событием. Поэтому не отметить его визит в сопровождении своей красавицы дочери её батюшка просто не мог.
Поравнявшись со слугой, она отдала ему под узды коня. Недовольный жеребец тут же оторвал хлипкого слугу от земли, и что есть силы, крутанул в воздухе. Больно шмякнувшись о землю, разноцветный юноша истерически заорал, вызвав у неё усмешку. Принцесса развернулась и пошла во дворец. Она знала, что дядюшка Эб не оставит без внимания этого идиота, смевшего думать, что он сможет удержать Буцефала.
Принц Александр оказался куда более смазливым, нежели она его себе представляла раньше. Высокий и широкоплечий, он был больше похож на древнюю статую, которую отец велел поставить у входа. Этакий эталон мужской красоты, который нарочито вежливо произнес целую тираду в её честь, восхваляя почти всё, в чём проявлялась её красота. Но, не смотря на это, он ей всё равно не понравился. Её сердце уже было занято герцогом. А потому она едва не выхватила кинжал, когда отец пообещал отдать её этому самодовольному кретину в жены. Какое безумство. Да как они могли с ней так поступить?
Еле дождавшись конца аудиенции, она отправилась в свои покои. Злобно открыв двери, она увидела Григория — слугу, которого она отправила за матерью, два раза в год уезжающую в неизвестном направлении. Всё ещё не отойдя от поступка отца, она жестом пригласила его сесть. В том, что он приехал не с пустыми руками, она не сомневалась.
Григорий был опытным следопытом и прекрасно шёл по следу, к тому же обладал ещё и лучшими актерскими данными и мог сбить с толку кого угодно, отыгрывая свою роль наивного дурачка.
Выслушав всю историю, она села на кровать. Ожившая в памяти сестра — уродливая и некрасивая не раз пугала её в детстве, когда она в первый раз услышала об её судьбе. И вот теперь она снова явилась перед ней, уже в куда более страшном обличии.
— Значит, ее охраняет Роберт? Как мило, я думала, он давно уже покоится в какой-нибудь речке. Что ж, это ей подходит. И все же, этот принц куда более мерзкий, чем я предполагала, и куда менее брезгливый.
— Госпожа, я не думаю, что это главное — тихо сказал Григорий — теперь не вы наследница престола, а ваша старшая сестра. Как вам известно, наследство передаётся старшему в роду.
— И что? Ты мне предлагаешь добить её? Она и так была уничтожена, к тому же, какое ей дело до наследства и нашего королевства? Живет себе в глуши и живёт, никуда не выезжая, какой смысл её убивать?
— Но если она решит отправиться сюда? В поисках Александра? Тогда может всё раскрыться, к тому же теперь и принц знает о ней — продолжал настаивать Григорий — я уверен, что было бы необходимо убрать эту девушку. Уверен, она сама хотела бы умереть.
Елизавета глупо улыбнулась. Похоже, боги ещё не до конца отвернулись от неё, оставляя призрачную надежду на настоящую любовь. Ведь если притащить её сюда и показать отцу, вскрыв всю похабную историю, то это должно здорово подмочить репутацию этого лощеного красавца принца, за которого батюшка так жаждет её выдать.
— Мне бы очень хотелось на неё посмотреть — сказала она и посмотрела на Григория — как ты думаешь, это возможно?
— Не знаю. В замок привезти её не получится, а ехать к ней — ну вы же знаете, как ваш отец пристально следит за вами.
— Значит, только если она сама сюда приедет? Что ж, это не такая уж невыполнимая задача, главное сделать так, чтобы это исходило от принца. Напишем что-нибудь душещипательное, такое, чтобы до слёз пробирало. Решено, начинай готовиться к отъезду, текст письма я приготовлю. Напишешь сам, хоть почерк она его не видела, но на всякий случай пусть будет мужской. Читать-то она умеет?
— Думаю, да.
— Тогда решено. Ох, какой же бум произведет это событие, ну разве я не молодец? Всё семейное говно выплеснем наружу.
— Но зачем это вам? Только из-за того, чтобы насолить принцу?
— Я должна перед тобой отчитываться? — смерила она Григория взглядом — впрочем, так и быть. Мне любопытно, дурень, да и матери неповадно будет кататься втайне от отца, к тому же я всегда не любила, когда она уезжала, даже когда была совсем маленькой.
— Но если она не согласится?
— Уж поверь мне, согласится. Во всяком случае, лучше пусть согласится она, чем разозлюсь я.
И тут Елизавета рассмеялась — её смех был звонким, разительным, казалось, он вот-вот разорвёт свою хрупкую госпожу, разбрызгав кровь по расписным стенам. Благо, длился он недолго и, успокоившись, принцесса потрогала свои щеки, раскрасневшиеся от прилившей крови.
***
Меланья развернула и прочитала письмо. В нём говорилось, что принц приносит извинения и просит её явиться во дворец, говоря о том, что испытал новое чувство. Что он был напуган. И всё в том же духе.
«Какая нелепая затея — подумала Меланья и разорвала письмо — Всё это пошло и необдуманно. Глупо, очень глупо. Как можно вообще надеяться, что она приедет во дворец по первому его зову?»
Она посмотрела на Григория, который разглядывал разорванное письмо. Теперь он был совершенно другим. Спокойным, хладнокровным, даже сильным. Таким он ей нравился больше, а потому хорошо, что Роберта в хижине не было, так как после последних происшествий она не могла ручаться за сохранность головы этого гонца, принесшего столь глупую затею. Хотя, почему сразу глупую? Ведь поездка в город совсем не такая уж и плохая затея, она всё равно ничего другого кроме башни не видела. Как же всё изменилось с той ночи.
Григорий, до этого молчавший, наконец, заговорил.
— Мне кажется, что вы всё-таки согласны — он пнул оборванный листок, валявшийся возле его сапога — даже как-то печально, ведь я почти уверен, что ничего хорошего вас там не ждет.
— Уверен? — недоверчиво спросила она — это почему?
— И идея принца — очередная идиотская затея, которая возникла в его молодом мозгу. Нет никакого чувства, это всего лишь жалость, глупость, но никак не любовь, как он думает. Ваша поездка лишь докажет это. Мой вам совет — оставайтесь здесь и забудьте обо всём, что случилось. Да, вы принцесса, да, вы девушка, но поездка — это глупость.
— Как по-рыцарски вы себя ведете — улыбнулась Меланья.
— Я не рыцарь, я слуга. И я не хочу, чтобы вы в очередной раз стали жертвой его необдуманного поведения. В замке вам никто не будет рад. Вас лишний раз унизят, так как там будут молодые красивые образованные люди.
Меланья смотрела на Григория, наверное, другая девушка ударила бы его на её месте или хотя бы сказала что-нибудь обидное. Но ей не хотелось, она уже привыкла к правде. Да и Роберт помог ей стать сильнее.
— Значит, мне лучше остаться здесь? — тихо спросила она.
— Да. Так будет лучше для всех — сказал Григорий и испытующе посмотрел на неё.
Он знал, что единственный шанс заставить её поехать с ним — попытаться отговорить ее от этой затеи. И что если он хоть сколько-нибудь разбирался в людях, то был прав, разглядев в этой уродливой девочке настоящую принцессу, всегда идущую наперекор своей судьбе, ради собственной чести и достоинства или же любви. Главное, вытащить это на поверхность, пробудить от спячки, в которую её грамотно положила её мать. А ещё, у этих сестёр был столь похожий упрямый взгляд.
— Я еду с вами — наконец сказала она — но мы должны ехать сейчас же, до возвращения Роберта. Я быстро соберу вещи и напишу ему записку. Ждите здесь.
Григорий кивнул и вышел на улицу, где затянул ремень на седле и, вытащив яблоко, дал его своему любимцу. К его удивлению, то, что он так хорошо справился с возложенной на него задачей, его не особенно обрадовало. Может быть, он стал чувствительнее? Постарел? Вряд ли это влияние самой уродины.
* * *
Они доехали до замка спустя два дня. Тринидад был сильным конём и даже два наездника не заставили его сбавить ход. Отведя коня в конюшню и оставив Меланью одну, Григорий отправился к Елизавете с докладом.
И не зря — младшая принцесса, даже не спросив секретного ответа, рывком открыла двери. Глаза её горели, ведь она уже знала, что они прошли во дворец, и, видимо, ждала его с огромным нетерпением. Быстро пропустив его внутрь своей спальни, она едва ли не схватила его за воротник камзола.
— Ну что? Где она?
— Всё в порядке, госпожа, всё идет согласно вашему плану. Меланья находится в комнате, полагая, что скоро встретится с принцем.
— Как мило, эх, меня просто разрывает от желания её увидеть.
— Не уверен, что это хорошая затея.
— Не важно, главное, что я хочу этого — сказала принцесса и, шурша платьем, выбежала из комнаты.
Свечи в большом количестве мягко освещали красные бархатные занавески, обрамляющие разноцветное окно. Её уродливая сестра стояла рядом. Мягко перебирая красную ткань в руках, она ощутила мягкое прикосновение. Елизавета прищурилась, кажется, именно в такой же бархат или немного похожий был облачен недавно приехавший Александр. Сын Измунда.
Затем сестра медленно повернула голову в её сторону, хотя Елизавета шла крадучись, практически бесшумно. Увидев Елизавету, Меланья улыбнулась. В её глазах читалось крайнее любопытство. Эстетично махнув ножкой, Елизавета сделала небольшой реверанс. Меланья же просто поклонилась
— Меланья? — наигранно робко спросила принцесса.
— Да — тихо ответила её сестра.
«Умом её явно не обделили» — подумала Елизавета, изучая измученные, но всё же скрывающие боль и тяжесть глаза. Не хамовита, не лезет с расспросами. Явно королевская кровь.
— Будьте, как дома. И не удивляйтесь, что именно я встретила вас, принц занят, это ведь королевский двор. Тут всегда есть дела. Но я о вас позабочусь, и мы постараемся сделать так, чтобы вы как можно быстрее его встретили.
— Я не тороплюсь — тихо ответила Меланья — у вас очень красиво.
— Это королевский замок — пожала плечиками принцесса — у нас всё должно быть красивым.
Меланья ничего не ответила и снова посмотрела в окно. Приближалась ночь, и скоро должны были проступить звезды. Затем несколько отстранённо она спросила:
— Зачем ты пригласила меня сюда, сестра? Хочешь показать меня матери? Но она меня уже видела, так что это её не удивит.
— Я? Я не это хотела, я… — растерялась Елизавета.
— Хотела посмотреть, какова будет реакция принца, когда он увидит меня? Что ж, я и так тебе скажу. Он не бросится меня целовать, так как сочтет всё некоторым недоразумением. Как и наш отец. Ведь, по сути, я и есть некоторое недоразумение. Но польза в нашей встрече, всё же, есть — я увидела тебя, а ты меня, нам же надо было познакомиться, не так ли?
И тут она посмотрела на Меланью. Черные, почти лишенные зрачков глаза, смотрели не моргая. Елизавета попятилась. Старшая сестра, словно поднимаясь из прошлого, заполнила собой всё пространство. Казалось, ещё чуть-чуть и она завладеет их короной и новым местом под лучами общего внимания. Восхищенная Елизавета заулыбалась. Теперь она была на все сто процентов уверена в их родстве. Только вот сила сестры вовсе не в скорости и выносливости, а куда в более глубоком превосходстве.
— Надо же, никогда бы не подумала, что вот так запросто познакомлюсь со своей мёртвой сестрой. Ты, верно, устала с дороги, позволь покормить тебя. Если, конечно, тебя это не обидит.
— Нет, меня это не обидит — ухмыльнулась Меланья — я давно уже стала необидчивой, поэтому с удовольствием поем.
Угощая старшую сестру, Елизавета пыталась понять, что с ней происходит. Внутри всё настолько переменилось, что она даже не успела всё правильно понять. Ведь совсем недавно она хотела с помощью обмана вывести эту уродину в свет и устроить полный кавардак. А теперь она сидит с ней и ужинает, словно разлуки и не было совсем. Неужели ей действительно не хватало старшей сестры? И стоило признать её силу и кровное родство, как непреодолимая стена, отделявшая её от сестры, начала давать левый крен.
— Очень вкусно — сказала Меланья, пытаясь улыбаться с набитым ртом. Вышло это так забавно, что Елизавета расхохоталась, подхватив эту забавную гримасу. Прыснув, Меланья едва сдержала начинку пирога во рту.
— Но-но, только вот не надо всё обратно — махнула рукой Елизавета — эти ковры стоят больше некоторых домов, я, конечно, понимаю, что ты жила в лесу, но это вовсе не значит, что можно вот так просто засыпать всё едой.
— Зря ты так, у нас было очень чисто.
— Верю, верю, это у нас в отца, он крайне чистоплотный.
— А какой он? — посерьёзнела Меланья — отец.
— Ты и вправду хочешь это знать?
— Да.
— Как и любой хороший король. Сильный, уверенный, упертый, а ещё умный и безжалостный, готовый принести в жертву всё, что угодно, лишь бы королевство процветало. Такой, каким, наверно, и должен быть настоящий король.
— Как ты думаешь, что он сделает, если увидит меня?
— Не знаю. Он не показывает своих чувств, и в этом случае, я думаю, он поступит также. Уберет тебя под стражу и казнит. Ведь толку увозить уже нет.
— А если я скажу, что я приехала повидать его? — с надеждой в голосе спросила Меланья.
— Я бы не стала этого делать. Правда. Не стоит. Лучше повидай Александра. И возвращайся домой. В лес. Туда, где ты и жила. А там, быть может, я навещу тебя.
Меланья вздохнула и посмотрела на звезды. В её глазах, столь странно смотревшихся на этой уродливой голове, читалось отчужденное желание жизни, отдаленно горевшее внутри странным огнём.
— Я никуда не поеду, сестричка. Не важно, что произойдет, но я теперь точно не поеду назад. Я хочу увидеть отца, мать. Я хочу ещё немного подышать королевским воздухом, воздухом моей семьи. За последнее время я несколько изменила свою жизнь, и как мне теперь кажется, будет разумно двигаться в том же направлении.
— Ты уверена в этом? — Елизавета положила руку на её ладонь — я могу тебя переубедить?
— Нет. Не нужно. Всё, что происходит — правильно, и я рада этому. А ещё я даже и думала, что у меня такая хорошая сестра.
А затем из ее глаз потекли слезы. Этому приему Елизавета обучилась ещё в детстве. Оставалось лишь обнять сестру, как все — пьеса сыграна полностью. А ещё она почувствовала, что от старшей сестры пахло землей, навозом, потом, но в большей степени чем-то родным и надолго забытым. Печально, конечно, что придется ей пожертвовать, но, видно, такова её судьба.
***
Рюрик слушал принца Александра, который мелодично докладывал, что его ближайший сосед, соратник в старой битве, всё ещё остаётся лучшим другом и даже принес в дар меч, дабы подтвердить старинную дружбу. Все вроде обычно и неинтересно, но тут возле дверей послышался гул. Кто-то порывался войти внутрь. Только вот стража была неумолима, ведь никто не имел права просто так входить во время его аудиенции. Но Рюрик жестом велел открыть двери.
Гробовая тишина воцарилась мгновенно. Даже принц замолчал, перестав выхваливать своего отца. Был лишь тихий гул ветра, влетавший сквозь разноцветные окна и убивавший тишину, посреди которой медленно, освещаемая широкими лучами солнца, падающими меж высоких мраморных колонн, шла его старшая дочь.
Серый капюшон бил откинут на спину, уродливая голова была гордо поднята. Король мотнул головой, ему показалось, что это всё дурной сон, но нет, всё было наяву. Более того, за старшой шла младшая, так же гордо выстукивая по мраморному полу. Рюрик осклабился, он сразу понял, что за всем этим представлением стоит эта мелкая чертовка Елизавета, но ничего, с ней он поговорит особо.
— Ты не рад меня видеть? — тихо спросила Меланья поравнявшись с Александром.
Рюрик молча посмотрел на носок своего темно-синего сапога. И всё-таки, её следовало убить в младенчестве, тогда бы и не было никаких проблем.
Король тяжело вздохнул и подозвал рукой своего слугу. Ему очень хотелось, чтобы королева видела, к чему привела её чрезмерная доброта, и как её уродка позорит свой род. Покорно выслушав приказ, слуга удалился.
— Да. Ведь я не звал тебя — спокойно ответил король.
— А я хотела тебя увидеть, отец. Посмотреть тебе в глаза — ядовито сказала Меланья — поблагодарить за то, что ты не убил меня и позволил моей матушке приезжать ко мне.
— Это больше заслуга твоей матери, а не моя. Впрочем, ты уже отблагодарила нас, опозорив нас перед иностранным гостем.
— Опозорила тем, что пришла к собственному отцу? — с вызовом спросила Меланья.
— Да.
Краем глаза Рюрик увидел в конце зала королеву. Она была в черных шелковых одеждах и как всегда прекрасна. На её лице блестели слезы. Но это всё равно без разницы, ведь теперь эту глупую уродку уже никакое чудо не спасет. Максимум, что он может ей подарить — так это быструю смерть от топора своего лучшего палача.
— Итак, это всё?
— Нет. Это не всё, мой король — всё также ядовито продолжила Меланья и, взяв принца под локоть, сказала — позволь представить тебе отца моего ребенка и попросить отцовского благословления на брак и на счастье в любви и радости.
Рюрик хотел было ответить, но открыв рот так и не смог обронить ни слова. Все, что получилось — это молча смотреть на побледневшего принца, растерянно стоявшего под руку с уродиной.
— Отца твоего ребенка? Ты беременна от принца? — мысли в голове короля мелькали одна за другой, не давая выстраиваться в ряд. Казалось, всё перевернулось верх тормашками — Александр, это правда?
Принц лишь побледнел ещё больше. Казалось, что все тело его налилось свинцом и любое движение дается с неимоверным усилием воли.
— Неужели вам нечего сказать — начинал злиться всё более и более, выходящий из себя, Рюрик — Это правда? Ребенок ваш?
— Вероятно, да, ваше величество — растерянно сказал принц.
— Боже… — Рюрик потрогал свой морщинистый лоб — а ваш отец в курсе этих событий?
— Думаю, нет.
— А ты, Лизи?
— Увы, отец — быстро вставила Елизавета, сияя от радости.
— Что ж, теперь ваш брак под вопросом. Я же не могу позволить вам, принц, оплодотворять всех моих дочерей — едко сказал Рюрик –к тому же, я не уверен, что Елизавета подходит под ваш избирательный вкус.
После этих слов, ему показалось, что принц вот-вот упадет в обморок, так как его лицо приобрело совершенно мертвый оттенок. Хорошо ещё, что его заботливо придерживала уродка, не давая упасть на мраморный пол.
— Итак, отец, ты даешь согласие на брак? — настойчиво повторила свой вопрос Меланья.
— Лично я не вижу причин мешать ему. Только мне очень хочется услышать Александра.
— Принц сделал это по желанию, мой король. Его никто не принуждал. Я даже боюсь предположить, что это он сделал с какой-либо другой целью, нежели истинная любовь. Я лишь милостиво прошу прощения за его поступок, уверена, он исправит ситуацию, взяв меня под венец, как и положено королевским особам. Ведь иначе получилась бы ситуация, что принц изнасиловал принцессу — дочь ближайшего соратника своего отца, выставив его полным дураком.
Теперь уже Рюрик не злился. Он улыбался странной улыбкой. Ни радости, нет. Он прекрасно понимал, что его друг не оценит подобного жеста, встав в крайне щекотливую ситуацию. Но с другой стороны, никто не заставлял его сына вынимать чресла из штанов, едва завидев бабу, причем, толком не разобравшись, как она выглядит. Это будет прекрасным уроком.
В этот же вечер он их обвенчал. Быстро, без особой церемонии. Щекотливость и пикантность ситуации не позволяла устроить широкое празднество и во всеуслышание объявить о свадьбе.
ЭПИЛОГ
Рюрик, мягко обнимающий королеву, молча провожал эту странную пару. Удивительно, но некоторые браки действительно свершаются на небесах. И что самое интересное, наверняка эта история останется в сказаниях.
Когда, сидя у огня, матери будут рассказывать своим дочерям о том, что когда-то жила уродливая принцесса, которую полюбил принц. Рюрик усмехнулся и посмотрел на слезинку, спускавшуюся по щеке королевы. Да. Скорее всего, именно так и будет. Только его жена обязательно допишет к этой странной и немного неправдоподобной истории некоторые детали. Например, что принц избавил поцелуем её от уродства, или, что она была заколдована. В любом случае, никто не будет говорить об истинном положении вещей.
Но всё же, в кое какой детали он был уверен на все сто. Закат, который бирюзовым светом освещал дорогу путникам, должен был остаться слишком уж красивым — он получился в этот прекрасный вечер.
ВЕДЬМА
ПАМЯТИ ГАНСА ХРИСТИАНА АНДЕРСОНА
Она услышала шум приближающейся толпы задолго до того, как увидела огни пылающих во тьме факелов. Сначала это был странный фон из далеких, еле пробивающихся звуков, потом он сменился на более отчетливые, но единично прорывающиеся крики, потом он стал монотонным, мощным, четко откалиброванным гудением. Словно это был рой огромных пчел, который летел уничтожать её.
Изабель — та, кто уже несколько дней будоражила всю округу, быстро поднялась с травы. Ей следовало спешить — горожане четко знали куда идти, и ничто не могло их остановить: ни ночь, ни священный страх перед местностью топких болот. Они твердо уверовали словам инквизитора, и, высоко подняв факелы, направлялись к ее избе.
Насчитав около пятидесяти огоньков, она бросилась к матери. Старая пожилая женщина уже второй день не вставала с постели, мучаясь ужасной болью. Ни травы, ни все их познания не могли облегчить её страдания, оставляя несчастной лишь слепую надежду на скорую смерть. Но даже это было не столь страшным по сравнению с тем, что приготовили ей эти люди.
Огонь. Страшное пламя ненависти и злобы, которые они выплеснут на деревянную крышу, вмиг озарит несчастную всеми муками ада, заставив сжариться живьем. Изабель наклонилась к матери — несчастная была в полубреду и совсем её не узнавала, прося воды и избавления. Слыша приближающиеся голоса, она хотела было поднять старуху, но, увы, у неё не хватило на это сил. Она смотрела в её глаза — привычные, любимые, в них даже в этом полубессознательном состоянии читалась материнская любовь.
— Мама, они рядом, они идут сюда с огнём — сказала Изабель, сжав её руку — нам надо идти, они сожгут нас.
Но мутный туман материных глаз не рассеялся. Она лишь нервно дернула рукой и всё также продолжила бормотать бессвязную речь. Изабель села и заплакала, она понимала, что ей не суметь вытащить больную мать из этой избы.
Крики стали ближе. Теперь она четко различала голоса: женские, мужские — они больше не мешались в кучу, а составляли славный дикий хор. Она слышала слова, она различала интонации и нескольких даже узнала. Например, пастора католической церкви, его прихожан, толстого мельника который не раз приходил к ним за отравой от грызунов и травой для больных зубов. Она различала многих, кто уже успел посетить их этим летом.
Внезапно мать назвала её по имени. Изабелла сразу же бросилась к ней. Мутный туман ушел с её глаз, и она, наконец, узнала дочь. Изабелла хотела рассказать ей о надвигающейся беде, но старуха лишь улыбнулась своими морщинистыми глазами и прошептала ей — «Беги».
Любовь к дочери, стальное упорство и просьба читались в её глазах. Мать знала, что Изабелле ничто не стоило плюнуть этим тварям в глаза и сгореть вместе с ней. Но мать была против, и это было её последнее желание, которое она не могла оставить несделанным.
Сжав её руку, она прикоснулась к морщинистому лбу. От матери пахло еловыми ветками, застиранным бельем и старой любимой старухой, с которой она провела последние двадцать лет. Вытерев слезу рукавом, Изабель встала. Голоса были совсем близко, следовало спешить.
* * *
Огонь, подымающийся над её жилищем, был виден издалека. Ровно, как и большинство пьяных и полупьяных односельчан, ведомых местным священником и отцом инквизитором, специально присланным из королевского замка. Оба внимательно смотрели за пожаром и периодически приказывали тушить кустарник, на который распространялся вольный огонь. Пожара в лесу никто не хотел.
Как кричала мать, она не слышала, но это вовсе не означало, что мать снова вернулась в помутнение, нет, она просто стерпела эту боль. Изабелла сжала кулаки, как бы она хотела хоть на секунду стать той самой ведьмой, которую они вдруг в ней увидели. Выесть глаза пастору и инквизитору, заставить их выплевывать свои окровавленные легкие прямо на стол.
Но это лишь мечты. В реальности ничто это не осуществимо, все, что она может — это сварить местную настойку от болей в животе, зубах и конечностях. Да и то, строго следуя материнским указаниям. И уж никак не послать на эту толпу чуму, которая скосила бы их под самый корень.
Сзади хрустнула ветка. Изабелла обернулась. Несколько волков стояли прямо за её спиной. Крупные, серые, они очень сильно напоминали собак, отличаясь только глазами — спокойными, тихими, свирепыми.
Вожак вышел вперед, обнажив зубы. Он готовился напасть. Изабелла не стала убегать, наоборот, улыбаясь, она шагнула вперед. Она нисколько не боялась умереть сейчас, когда в трёхсот метрах от неё догорает её мать. Но волки её не тронули — что-то мешало им, и так было со всеми дикими животными, пытавшимися на неё напасть.
Когда волки ушли, она устало опустилась на траву. Увы, но силы окончательно покинули её, и она даже не заметила, как уснула. Изнеможденная, полуголодная, исцарапанная, полная горечи и злобы. Казалось бы, это было почти невозможно, но тело её больше не слушалось, оно хотело лишь покоя.
Проснувшись, она увидела, что возле сожжённой избы было несколько вооруженных людей, которые обыскивали пепелище. Останки, им нужны были их останки, решила она и тут же заметила инквизитора, который стоял ближе к лесу и внимательно смотрел чуть ниже её холма. Укутанный в черный камзол, он был неподвижен, лишь редкий поворот головы выдавал в нем жизнь.
Когда их взгляды встретились, он всё также был неподвижен. Очень внимательно он рассматривал её между зарослей кустарника, пока, наконец, к нему не подошел один из стражников короля. Уловив взгляд священнослужителя, он громко позвал остальных и указал на неё. Но инквизитор положил на его плечо руку и что-то прошептав, осадил пыл. Затем он не спеша сделал несколько шагов и позвал её по имени.
Звал он мягко, почти породному. Изабелле даже показалось, что она его знает, хотя этого человека она видела впервые. Высокий, стройный, он обладал худым лицом и орлиным носом, подымающимся над узкими губами и острым подбородком. Мужчина обладал крайне жесткими чертами лица, очень удачно подходившими к его горящим огнем глазам.
— Изабелла, Изабелла — говорил он мягким голосом — спускайтесь, вы устали и вам некуда идти. Справедливый божий суд карает лишь еретиков и грешников, а вы, я уверен, не из их числа.
Изабелла не верила ни единому его слову. Ей лишь нравился его вкрадчивый голос, который она бы с удовольствием взяла себе, так как её голос был куда звонче этого и годился разве что для передразнивания колокольчика.
Почувствовав быстро надвигающуюся опасность, она бросилась бежать. Сразу же послышался грозный голос инквизитора, приказавший стражникам пуститься в погоню. А затем крики, хруст и бряканье металла.
Изабелла бежала быстро. Ветки били по лицу, она проваливалась в мох, но всё равно была гораздо быстрее своих преследователей, и это не удивительно — она столько раз бегала в этих лесах, что научилась крайне быстро передвигаться по зарослям. К тому же единственный козырь стражников тут был бессилен — лошади не могли достаточно быстро идти по этим топким местам.
Быстро оторвавшись от преследователей, запутав их в непроходимых болотах, она вышла к небольшой опушке, куда уже начал падать утренний яркий свет. Здесь было сухо, солнечно и воздух начинал понемногу отогреваться после холодного, неприятного утра.
Изабелла подошла к ручью. Её руки и ноги были все в остатках земли и грязи, так как она несколько раз крепко плюхнулась, пытаясь как можно быстрее оторваться от преследователей. С наслаждением она обмочила руки и прикоснулась ими к лицу. На нём всё ещё оставались соленые остатки слез, и смыть их оказалось гораздо приятнее, нежели всё остальное.
Ручей оказался родником, самым начальным этапом путешествия лесной воды. Чистый, прозрачный он оказался крайне вкусным и приятным, утоляя жажду. Она даже улыбнулась. На секунду, на миг ей показалось, что всё будет хорошо, как будто всё её сознание дернулось в сторону слабой надежды на спасение.
А потом пришло уныние, она понимала, что против неё ополчилось все королевство, что никто не поможет ей, никто не протянет руку помощи, а лишь постараются как можно быстрее отправить на стол к мясникам-инквизиторам, которые в считанные часы выбьют из неё признание, а затем сожгут на праведном костре.
Она посмотрела на бабочку. Красивая, цветная, с яркими красными красками она села прямо напротив неё, словно бы не замечая огромного человека. Изабель невольно потянулась к ней рукой, ей очень захотелось, чтобы бабочка перелетела к ней и хоть немного, но посидела на её пальце.
— Бу! — неожиданно резко раздался громкий голос сзади. Изабель подпрыгнула и, резко обернувшись, попыталась побежать в лес, но вместо этого снова споткнулась и воткнулась лицом в грязь, вызвав тем самым громкий хохот со спины.
Обернувшись, она увидела высокого, крепкого юношу, в багровом красном камзоле с красиво расшитым плащом и соколом на левой руке. Он громко смелся и нежно поглаживал птицу по её маленькой голове. Увидев, что Изабель обернулась, он на секунду застыл, а потом снова засмеялся, держась свободной рукой за шпагу.
— Простите, сударыня, виноват, не удержался — сказал он, подходя к ней и протягивая руку с расшитым бархатом платком, — поймите правильно, ваша боевая окраска не может не вызывать смех. Вы что, так маскируетесь от животных? Я ведь сам большой охотник до маскировки и, пожалуй, с удовольствием возьму у вас пару элементов этой диковинной стратегии. Ой, простите, совсем забыл представиться, меня зовут Виктор.
— Изабель.
Она отклонила платок и быстро вытерла лицо рукой. Она поняла, что пока опасность ей не грозит и этот богатый сын вельможи ничего не знает об охоте на неё. А значит, был шанс спастись. Она отошла подальше и оглядела себя: грязное платье, лицо — она была даже хуже, чем обычная попрошайка после месячной работы.
И, тем не менее, Виктор с интересом её рассматривал. Высокий, красивый, с нетающей улыбкой на губах. Он был подлинным сыном этой древней земли, которая с давних пор рождала крепких телом мужчин, повымерших из-за частых смешиваний с инородцами. Гордо выпрямившись, Изабель отошла на несколько шагов ближе к лесу. Она уже решила для себя, что никому не будет доверять. Впрочем, юный охотник и не стремился набиться ей в друзья, он лишь продолжал её рассматривать.
Но все изменилось, когда из-за деревьев прямо позади Изабель появилось двое стражников, на удивление быстро добравшихся до этой опушки. Такие же грязные, запыхавшиеся, они видимо так старались выслужиться, что бежали почти как она, только лишь с тем исключением, что не знали топких болот и при любом неправильном шаге могли запросто расстаться с жизнью. Увидев её, они с радостным воплем бросились вперед, выхватив своё оружие. Изабелла от неожиданности попятилась и споткнулась, и сев на землю, закрыла руками лицо. А дальше лишь резкий визг металла.
Выдохнув и набравшись смелости, она открыла глаза и увидела, как, удерживая две шпаги на своем клинке, легким движением юноша вырвал их из рук стражников и воткнул в землю. Кем бы ни был этот богач, но со шпагой он обращался безукоризненно, молниеносно обезоружив двух мужчин.
— Господа, господа, постойте — дружелюбно заметил незнакомец — нельзя же вот так врываться в наше милое общение, к тому же вы не представились.
— Мы королевская стража — злобно выдохнул один — и ты ответишь за это.
— Возможно, и, тем не менее, советую вам подобрать ваше оружие, а то ваши товарищи просто не поймут столь странного положения вещей — ответил он, показывая на лес, откуда выбрались ещё трое солдат.
Получив подкрепление, стражники почувствовали себя более уверенно, правда бравый незнакомец, который также не испугался, а даже как-то повеселел и едва заметно, подмигнул Изабелле. Но шпагу он так и не убрал, просто опёрся на неё, показывая при этом полнейшее благодушие ко всем вооружённым противникам.
— Ах вот ты где — раздался из лесу громкий голос — а я тебя повсюду ищу. Тоже мне, главный ловчий, который сам подобен зверю.
Человек, чей голос был подобен раскату грома, был верхом на лошади. Белой, покрытой яркой красной накидкой. Сам же наездник был в точно таких же тонах, но куда более наряден. Белая рубаха, плащ — всё расшито золотом и красным бархатом, особенно там, где красовался королевский герб. Изабелла узнала его — это был принц Карл, заядлый охотник и любимый сын короля.
Юноша подъехал сначала к незнакомцу, затем к склонившимся стражникам. Объехав их и хорошенько рассмотрев, он снова вернулся к своему ловчему, который всё также стоял, опершись на собственную шпагу. На неё принц посмотрел лишь мельком, явно раздраженный возникшей ситуацией.
— Виктор, почему я должен тебя искать? Здесь что, полно дичи? Ну так я не вижу ни одного волка или лани.
— В этом вы неправы, Ваше Величество — спокойно заметил ловчий — и то, и другое здесь в избытке.
— В избытке? — принц, наконец, остановил коня — что ж, ты мне предлагаешь охотиться на собственную стражу?
— Только если она пытается загрызть ваших мирных животных — всё также, полушутя, ответил ловчий — в целях сохранения поголовья вашей редкой дичи.
— Редкой, говоришь. И что же в ней такого редкого? — принц посмотрел в сторону Изабель.
— Она ведьма, это из-за неё пропал наш урожай, Ваше Величество. Мы вместе со священнослужителем Кристофом Лютеранским преследовали её по болотам. До тех пор, пока ваш ловчий не помешал нам.
— Какая неприятность — досадливо поморщился принц и, переглянувшись с ловчим, и добавил — досадить такому человеку, каким представляется наш священный инквизитор, впрочем, это мы уже без вас решим, пошли вон.
Когда опушка опустела, принц подъехал к Изабель ближе. Он был также красив и молод, почти одного возраста с ловчим. Приглядевшись к ней, он задумчиво пожал плечами и, повернувшись к ловчему, который смотрел в сторону приближавшейся королевской свиты, что-то неслышно сказал, на что тот утвердительно кивнул.
Изабелла поднялась, ей хотелось как можно быстрее покинуть это место. Увидев, как она поднимается, ловчий подвел к ней своего коня. Это был черный, крепкий жеребец, по бокам которого также висел королевский герб.
— Так значит, вы ведьма? — спросил он, разглядывая её лохмотья — я вас представлял немного иначе.
— На метле? — хмуро бросила Изабелла. Но немного отойдя, добавила — спасибо вам, я не знаю, как вас отблагодарить.
— Ох, рано, сударыня, рано. Всё ещё только начинается — сказал Виктор, всматриваясь в подъезжающих всадников, и громко добавил — глубокоуважаемый Святой Отец, что завело вас в столь дремучие леса, жажда охоты?
— Не только, сын мой. Я слышал, здесь завелись доверчивые души, которые так и тянутся к еретикам и изменникам этой святой земли — тихо ответил подъехавший к ним инквизитор — Как я вижу, вы решили, что защищать ведьму ваше новое призвание?
— Я всегда защищаю женщин, когда им угрожает опасность. А уж ведьмы они или нет — это лишь Господь решит.
— Именно его волю я и исполняю, юноша — хмуро ответил инквизитор.
— Виктор, позволь мне говорить — мирно сказал принц, положив руку на плечо своего друга, — всё-таки, Святой Отец имеет право знать, что происходит в королевских землях. Ведь на то сюда его и прислали. Правильно я говорю?
— Вы совершенно правы, Ваше Величество.
— А теперь расскажите, в чем виновата эта девушка?
— Она подозревается в колдовстве, ровно, как и её мать.
— А где её мать?
— Сожжена в праведном огне.
— Хм, но если мне не изменяет память, колдовство не передаётся по наследству и, стало быть, ведьма погубившая посевы — уничтожена. Ведь не могла же наша святая инквизиция спалить невиновного человека.
— Что вы этим хотите сказать?
— Что вину надо доказать, если она имеется — сказал принц и погладил белоснежные поводья — мой отец славится своей мудростью в решении государственных вопросов, я почти уверен, что он поддержит такое решение.
— Ровно, как и Ваше право на самовольное уничтожение его слуг — ехидно подметил ловчий.
— Мы пришли по указу Святой Церкви. Причем тут ваш отец — зло бросил инквизитор — только церковь может отличать еретиков и демонов.
— А королевский суд — преступников. Эта девушка виновата лишь в том, что не донесла на собственную мать, будучи ослепленной любовью к ней. Увы, но в мои обязанности входит не только охота и прочие развлечения, я также обязан следить и за общим порядком в королевстве.
— Вы точно в этом уверены? — прошипел инквизитор — вы точно уверены, что хотите поспорить со Святой Церковью Великого Папы Римского, Иоанна третьего?
— В данном случае я спорю лишь с вами, Святой Отец, и только лишь в том, что вы уже сделали свое дело, убив ведьму. Фактически, я убеждаю вас, что вы прекрасно справились с собственной работой.
— Мне говорили о вашем красноречии, Ваше Величество. Что ж, это похвально, этому королевству нужны монархи-ораторы, только вот они так же обязаны быть жесткими в решении своих проблем. Впрочем, не буду вас более мучить своим обществом, я вижу, что здесь мое присутствие неуместно. Встретимся во дворце.
— Конечно. Хорошей вам дороги, Святой Отец. А о девушке не беспокойтесь, мы доставим её сами — сказал принц, и всё так же опираясь на Виктора, помахал инквизитору рукой, после чего обратился к ловчему.
— А теперь, любезный мой друг, убеди меня в том, что я не совершил глупость, вытащив эту крестьянку из петли.
— Милорд, вам лучше посмотреть — спокойно ответил Виктор и поманил рукой Изабель поближе — я точно не уверен, но, кажется это именно она.
* * *
Вернувшись во дворец, отец Кристоф хотел было сразу отправиться к королю на аудиенцию, но передумал. Следовало лучше обдумать то, что он ему скажет. В конечном счете, в этой части христианского мира церковные законы ещё не полностью поднялись над государственными и вполне возможно, что король смог бы выбрать сторону своего сына, особенно, если тот умело аргументирует свой поступок.
Следовало подумать. А лучше всего это получалось, когда он видел, как слаженно работают в самых дальних подвалах замка слуги божьи, пытая мерзких еретиков праведным огнем и железом.
В этот раз им попался очередной купец, из которого следовало выбить признание, затем сжечь и уж потом вложить все его средства в пустеющую казну. И хотя это задание пришло непосредственно от министра, Кристоф знал, что распоряжение дал сам король. Поэтому он решил лично возглавить суд над несчастным еретиком.
Толстый купец оказался на радость упрямым, наивно полагаясь на королевскую милость к прошлым заслугам. Кристоф любил таких людей, они позволяли ему полностью отдаться своему ремеслу, тем самым давая сосредоточиться и решить большинство проблем. Он специально дал распоряжение не применять особо болезненных и травмирующих пыток до своего приезда, не то перестаравшиеся священники могли с легкостью отправить купца на тот свет до главного суда. Так уже бывало.
Усевшись в кресло напротив, он жестом приказал вбивать клинья в железный сапог. Переломанные в мелкие осколки кости не убивали, лишь калечили, но зато отлично показывали, как следовало работать с человеком. Если он начинал орать, то следовало выбирать те, которые могли и увечить, а если молчал, то те позволяли сохранить его тело как можно целее, всё равно к физическим серьёзным повреждениям он был стоек.
Этот заорал. Причем как резаный, не взяв на себя разве что убийство Христа. При мысли о всевышнем, отец Кристоф перекрестился. Получилось машинально. Затем он посмотрел на толстяка, по его толстому подбородку текла слюна, кровь и пот. Ноги раскраснелись и распухли, а из-за небрежной работы из одной торчал осколок кости. Впрочем, дело было сделано, ещё один еретик был наказан. Вообще служба для казны его не обременяла, он смог пойти на эту сделку с чистой совестью. Всё во имя высокой цели, для которой он и был сюда послан.
Он понимал, что мир не совершенен, и что высокие посты порой занимают жадные государи и им просто необходимы материальные блага. Но как говорил епископ, это хорошо, так как является прекрасным инструментом для работы с ними. «На нашей стороне время, — говорил Его Святейшество Иоанн — со временем мы всё же достучимся и в эти души. Но для начала, используем их для очищения государств»
И вот, у него как раз такой случай. Старуха и дочь попадали под полное описание из «Молота Ведьм». Обе ведьмы жили отдельно, использовали травы и обладали особыми женскими чарами. Он сразу почувствовал их, когда встретил на рынке эту Изабель. Словно содранная с небесного ангела, её внешность опьяняла даже крепкий мужской разум, вводя душу в приятную эйфорию и заставляя слепнуть от этой пульсирующей красоты.
Сложно, да, но не невозможно, и для него это было в определенной мере испытанием, которое он должен пройти. Вырвать из неё её нечестивую душу и очистить её огнём божьим,
сжечь всю наросшую нечестивость и неверие. Как истинный священник, он почувствовал, что она есть ведьма, созданная сатаной и готовая нести лишь вред. Что вскоре и подтвердилось падением урожая.
Он не спешил, следовал правилам, ждал. Суд над ней должен был пройти правильно, сквозь все необходимые процедуры и инстанции — она не какой-нибудь толстяк-купец, с которого достаточно пары слов и все, можно смело отправлять к Всевышнему. Нет, её слова должны идти от чистого сердца, полностью очищенные болью и истинным признанием. Только так можно уничтожить эту нечисть, освободив от неё родные земли.
Крик толстяка вырвал его из раздумий. Стражники, неуклюже бравшие его под руки, доставляли ему сильную боль, к тому же выступившая кость зацепилась за порванную ткань и поддалась вперед. Плохая работа, ведь теперь его следовало поберечь и постараться сделать так, чтобы он дожил до церковного костра, который по обычаю проводился лишь в полдень, когда собиралось много народу.
Разглядывая кровавый след и волочащиеся по каменному полу ноги, Кристоф вспомнил ноги Изабель. Красивые белые лодыжки, которые не портила грязь. Эти изящные женские аккуратные пальцы. Как красиво она передвигалась, в ней была просто неимоверная сатанинская грация, она легко бы заткнула за пояс всех ведьм, которых ему довелось оправдать перед Богом, вырвав из их окровавленных глоток признание в грехе. Да, пожалуй, она самая красивая из всех и единственная, кто смогла зайти так далеко в его душу, отвлекая даже от вида пытки столь ненавистных ему еретиков.
Купец или вельможа, человек всё равно попадал под бремя неверия, так как грешил, страдал алчностью и склонностью к богатству, ведь это уже было грехом, и не подразумевало подлинной веры, какой обладало большинство служителей церкви.
Вспомнив о вельможах, на ум пришел сын короля и его дерзкий друг ловчий. Оба не заслуживали даже костра, лишь медленной полной боли смерти, которая лишь отдаленно даст им понять все муки ада, подстерегающие их после их смерти. И особенно это касалось ловчего. Наглый мальчишка посмел помешать божьему суду, встав на защиту ведьмы. Он помешал шестимесячному плану, по которому всё было настолько ловко продуманно, что народ сам пошёл к этой избе.
И это несмотря на то, что они чуть ли не с рождения приманивали их своими ведьмовскими лекарствами. А ведь ему сам Папа наказал истреблять ведьм, позволив приобщиться к самой высокой в духовенстве касте, касте избранных инквизиторов, которым позволено обходить многие обеты церкви, лишь бы сатанинское отродье было истреблено.
И вот он не справился, точнее, допустил первый промах. Отец Кристоф сложил руки в молитве, он искренне верил, что Бог слышал его и что он обязательно должен был помочь.
Проведя в казематах ещё несколько часов, отец Кристоф пришёл к выводу, что пока не стоить лезть на рожон, ловчий сам себя погубит, нужно только вывести его из себя в присутствии короля. И как только это произойдет, уже ничто не помешает сжечь эту ведьму, а заодно, и ловчего, попавшего под её чары. Ведь всё равно никто не сможет вылечить человека от черной магии, его можно лишь уничтожить. Ещё раз помолившись, отец Кристоф направился к королю с докладом — следовало первым рассказать историю, произошедшую в лесу.
* * *
Александрий второй сидел в большом тронном зале. Он принимал послов из чужеземного царства, которые просили мира, не в силах сдерживать варваров на окраине страны. Они также были христианами, и царь сочувствовал им. Вера была сильна в нём, он крайне радушно относился к любым несчастным, что шли по пути послушания господу.
Внимательно слушая послов, он жестом предложил сесть рядом. Отец Кристоф поклонился и послушно расположился возле трона. Настроение у короля было превосходное, хотя он крайне серьёзно и внимательно слушал послов, давая им понять, что крайне встревожен их проблемами. Высокий, широкоплечий, король был подобен древним воинам, мощь которых одним видом повергала врага в бегство. Но теперь войн в царстве не было, и эта мощь спокойно покоилась на троне, лишь периодически упражняясь в бое на мечах.
После того как послы ушли, отец Кристоф сразу же приступил к своему повествованию. Медленно, методично он обрисовал всю ситуацию, особенно детально остановившись на ситуации в лесу. Король слушал внимательно, не перебивая. Мрачнея все больше и больше. Когда же отец Кристоф закончил, он поднял руку и подозвал своего начальника стражи. Стало понятно, что как
только принц въедет во дворец, его сразу же поведут к королю. А затем он обратился к отцу Кристофу.
— Мне жаль, что так получилось, Святой Отец. Я уверен, что это недоразумение или непонимание исчезнет, когда Карл окажется здесь. Молодости необходимо давать возможность высказаться, только в этом случае её можно правильно направить.
— Вы как всегда правы, мой король, я постараюсь именно так сообщить его Святейшеству Папе, когда завтра отправлю своего помощника в Рим с донесением о частичном успехе.
Король поморщился. На его пожилом, но всё еще очень живом лице прошла глубокая морщина. Он не любил, когда о проблемах его семьи становилось известно за пределами его королевства.
— Что ж, воля ваша, Святой Отец. В любом случае, я считаю, что сначала необходимо услышать Карла, его взгляд на ситуацию.
— Как вам угодно, милорд — отец Кристоф низко поклонился. Ниже чем обычно. И король это заметил.
Выйдя из тронного зала, отец Кристоф подошёл к разноцветному окну, из которого так часто открывался чудесный вид на огромные поля, где когда-то верующие христиане усердно работали, не разгибая спины, давая урожай и хлеб королевству. Святой Варфоломей тогда лично следил за порядком на королевских землях, даря всходы и радость. Естественно, до тех пор, пока ведьма своим колдовством не испортила всю эту идиллию. Сейчас там не было ничего, кроме застигнутой засухой земли, на которой ничего не росло.
И как посланник Святой Церкви и лично Папы, именно он был ответственен за исправление этой картины. Чтобы прекрасный цвет спелой пшеницы снова воцарился на этих землях, дав покой и радость этому государству.
— Святой Отец — раздался сзади знакомый голос. Кристоф улыбнулся. Этот юноша вызывал у него самые положительные эмоции. Молодой, умный, храбрый и открытый, он олицетворял собой будущее лицо церкви, освобожденной от нежелательной войны с еретиками и должной лишь нести просвещение и покой. Высокий, стройный, с карими глазами, Иннокентий был крайне воспитанным, почитающим старших отцов и готовым в любой момент отдать всё, даже жизнь во благо истинной веры.
— Да, сын мой — обернулся Кристоф — слушаю тебя.
— Я слышал, вы так и не поймали эту ведьму и что за неё подло вступился юный король.
— Разве я сказал об этом сам? С каких пор ты подбираешь чужие разговоры и сплетни? — нахмурился Кристоф — неужели служителям церкви свойственно так низко пасть?
— Простите, Святой Отец — потупил глаза ученик — гнев затуманил мой рассудок. Я лишь опасаюсь, что она полностью овладеет принцем и тогда у нас возникнет большая преграда. Ведь защита принца — это совсем не то, с чем мы привыкли иметь дело.
— Пойдем, я не хочу говорить об этом здесь, но я понимаю, что ты хочешь сказать — снисходительно ответил Святой Отец — ты переживаешь из-за того, что я оставил их в лесу, что я не взял ведьму там, оставив её на попечении этих молодых людей. Эх, юность, как же вы горячи.
Кристоф взял под руку своего ученика. Он искренне любил его. И считал, что именно он станет его преемником. Ибо силы и знания, вложенные в Иннокентия, были столь велики, что кто, как не он должен будет возглавить их многовековую войну с еретиками. К тому же, как бы прискорбно это не звучало, но помимо всего, был и личный мотив, ведь всю семью этого послушника уничтожили неверующие варвары, чей язычный бог позволил убить его отца и братьев, а затем изнасиловать его мать и разрезать на куски его младшую сестру, окропив его лицо её кровью. Смех, улюлюканье, невежественные пляски дикарей — вот та картина, которую он запомнил, будучи в плену.
Ученик, послушно шедший рядом, нервно теребил деревянные четки, висевшие на нитке с крестом. Молодой, он был полон энергии и неистово хотел её проявить. И это было похвально, потому что чистые незамутнённые идеи обязаны стоять у истоков их веры. Но не сейчас, в данном случае куда важнее терпение.
— Терпение, терпение, сын мой. Только благодаря этой добродетели мы одержим верх в нашей священной войне. Пусть они думают, что одержали победу, пусть радуются тому, что склонились на сторону зла. Это временно, как только король обдумает всё происшедшее, он встанет на нашу сторону, к тому же роль церкви в этом королевстве куда больше принята именно отцом, нежели сыном, так как первый правит куда больше лет. Зеленый отпрыск этого древнего рода ещё дерзкое дитя, необученное манерам поведения.
— Святой Отец, учитель, зачем вы так милостивы к нему, неужели тот, кто поддался на чары ведьмы, должен быть обязательно исправлен? Истинный верующий никогда не усомниться в своей правоте и уж тем более не станет защищать ведьму. Извините за прямоту, но, мне кажется, он не достоин того, чтобы править, к тому же у короля есть старший сын, который и должен унаследовать престол.
— Должен, не означает, что получит. На всё воля короля, а он склонен к родительской любви, и куда больше, чем на это имеет право государь. Нам надо быть терпеливей и осторожней. Именно поэтому твой отъезд отменяется.
— Но Святой Отец… Кто же тогда поедет вместо меня? У нас не так много людей, кто может донести вашу волю.
— Я знаю, хорошо еще, что все, что ты должен передать на словах, не столь велико в значении, чтобы можно было отправляться в путь немедленно. Сейчас ты мне нужнее здесь. Из-за этих осложнений мне очень понадобиться твоя помощь.
Они вышли во внутренний сад дворца, оканчивающийся высоким обрывом. Воздух здесь был необычайно свеж, хотя немного и тянуло мхом, плесенью и прекрасно сохранившейся древностью, идущей от старых, граненых плит, казалось бы, вечно находившихся тут. Отец Кристоф подошёл к краю парка, где в тишине, нарушаемой лишь пением птиц, уже не раз беседовал со своим учеником.
Стоявший рядом Иннокентий молчал. Он заметил, что всё внимание Святого Отца направлено на созерцание природы и не мешал, понимая, что Святой Отец вот-вот составит план действий. Но Святой Отец вовсе не думал о плане, он смотрел на дорогу, ведущую к замку, по которой ехало несколько всадников в парадных одеждах. И среди которых была женщина, в изодранном, ярко красном платье, поверх которого был накинут мужской плащ.
* * *
Святого Отца трясло внутри. Он видел ведьму, видел её грацию и как уверенно она едет в мужском седле. Богохульство, эретизм, высшая степень надругательства над религией — вот, что она воплощала собой, ступая на эту освещенную церковью землю. Как нагло, как самопровозглашено она въезжала в королевские ворота.
— Вам плохо, учитель? — обеспокоенно обратился к нему брат Иннокентий.
Но он его не слышал. Всё его нутро горело огнём, всё его существо, вся суть его подверглась ужасному испытанию. Святой Отец устало отошел от края и опустился на скамью. «Терпение, терпение — без устали повторял он себе — только терпение поможет справиться с этой адовой напастью». О, Боже, но как же тяжело ощущать проникновение в этот храм такого паскудства, как больно видеть как королевские дети сами ведут свою погибель в отцовский дом. Больно, тяжело, но надо. Ибо только так он сможет справиться с этим врагом. Немного отдышавшись, он положил руку на плечо своего ученика.
— Всё хорошо, не беспокойся, небольшая мигрень. Она иногда мучает меня — соврал он.
***
«Как удивительно устроен наш мир — думала Изабель — всего несколько часов назад я бегала по кустам, как вот я еду с принцем во дворец. И да, я пленница, да, я обвинена в колдовстве. Но всё равно я могла прожить всю свою жизнь среди леса и так бы никогда и не увидела этих красивых высоких стен, красивых скульптур на воротах, высоких башен и огромного тронного зала, который, как сказал принц, едва ли не самый лучший во всём мире».
А затем она вдруг отчетливо увидела умирающую мать. Как смело и по-матерински нежно она смотрела на свою дочь, временно вырвавшись из мутного колодца своего забвения. Вырвалась только для того, чтобы отпустить, не дать ей умереть в огне. Воспоминание обожгло, растащило радость по кускам, выдернуло её на свет гнева и боли. Заметив, что с ней что-то не так, к ней подъехал ловчий и, поравнявшись, погладил лошадь.
— Вас пугает замок, сударыня?
— Нет, но лес мне гораздо ближе, это правда.
— Мне тоже, хотя в этих каменных глыбах есть своё очарование, особенно там, позади основных стен, над самым обрывом, откуда открывается удивительным вид на лес, закат и прочие дела.
— Дела?
— Всего не перечесть, простите, но из меня плохой романтик.
— Романтик? Сударь, я не совсем понимаю, что вы подразумеваете сейчас под этим словом, всего несколько часов назад умерла моя мать — зло бросила она — точнее её живьём сожгли.
Ловчий хотел было что-то ответить, но на минуту задумался, посмотрев с какой-то печальной улыбкой в сторону нависшего над океаном замка.
— Знаете, я не могу вас утешить, это большое горе, но вы хотя бы знали свою мать, я же свою так и не узнал, ровно, как и отца, которых убили спустя год после моего рождения — он грустно улыбнулся — вы, наверно, слышали эту историю, замок Крушвельдорф, он недалеко отсюда.
Изабель помахала головой. Она не знала ни где этот замок, ни что произошло в нём. Но зато она знала, что этот юноша говорит правду, более того, самую, наверно, тяжелую правду, которую он мог себе позволить.
— Нет, не слышала — тихо сказала она.
— Ничего, я как-нибудь вам об этом расскажу, должен же я хоть с кем-нибудь разделить это бремя — посетовал он, мягко поглаживая своего коня — и всё-таки вы действительно крайне красивы, я даже понемногу начинаю верить, что это происки дьявола.
Изабель снова посмотрела на него. Этот юноша вызывал у неё крайне противоречивые чувства. С одной стороны, он был вполне взрослый и серьёзный, прекрасно владел мечом и смело бросался на врага, но с другой, он странно шутил, ставя её в крайне неприятное положение. Особенно там, в лесу, когда он испугал её, и вот сейчас, когда он вспомнил о лживом обвинении в её адрес. Он что, так издевается над ней?
— Виктор, я вижу, тебя нельзя оставить с дамой ни на минуту — улыбаясь, сказал принц –который, как и ловчий, держался недалеко от пленницы — вы простите его, он иногда невежа.
— Всё в порядке, он спас мне жизнь.
— Увы, сударыня, это ещё открытый вопрос — серьёзно заметил Карл — зная нашего Святого Отца, я почти уверен, что он уже обо всём рассказал моему отцу, и я буду крайне удивлен, если у ворот вас уже не подстерегает пара-тройка монахов в темных одеждах. Увы, но в вопросах поисков сатаны они крайне расторопные малые.
Но у ворот их никто не ждал, разве что двое королевских конюхов, которые помогли спешиться и торопливо отвели лошадей в сторону.
Замок, как и говорил Виктор, был красив. Высокие расписные потолки, где королева мать держит сына, узорчатые огромные окна, мраморный светло-зеленый пол. Замок поражал своим убранством с первого взгляда, казалось, что это невозможно сотворить человеческими руками. Изабель смотрела на всё с еле-еле скрываемым восхищением, ей очень хотелось коснуться этих величественных стен и колонн.
Король сидел на высоком троне. Александрий, так, кажется, его звали. Изабель не помнила точного его имени, так как ей редко доводилось слышать о короле, но то, что это именно он, она поняла сразу — слишком похожи были отец и сын. Оба высокие, крепкие, около двух метров росту, с чистыми, голубыми глазами.
Принц подошел к трону и, опустившись на одно колено, низко поклонился. Изабель и Виктор сделали тоже самое. В ответ король лишь прищурился, рассматривая её. Изабелла чувствовала это всем телом.
Молча выслушав сына, король небрежно откинулся на деревянную спинку трона. Лицо его было хмурым, недовольным. Задумчиво теребя бороду, он долго всматривался в свою плоть и кровь, столь своенравно исполнившую королевскую прихоть. Затем махнув рукой, он приказал увести её.
* * *
Каменные стены, плач, остатки соломы, боль, крики, прутья, голые локти, изнеможденные лица — именно так встретила её темница, где содержались королевские узники. Кинув её в клетку, стражники, бренча ключами, быстро удалились, обсуждая скорую её кончину. Изабель почувствовала, как холодный каменный пол медленно высасывает её тепло. Но она не хотела вставать, слишком бесполезным казалось ей это занятие — всё равно она умрёт. Сегодня, завтра или послезавтра — это уже не имело значения.
Сожгут ли её на костре, как мать? Забьют ли металлическими прутьями? Или предварительно будут медленно жарить, чтобы она призналась во всех своих злодеяниях? В любом случае она не сможет на это повлиять.
Ох, как же глупо она поступила, не убежав тогда с поляны, когда её напугал ловчий. Зачем она осталась с ними? Неужели это ещё один глупый поступок, за который она будет долго и тяжело расплачиваться, крича от боли и моля о скорой кончине всевышнего. Или нет? Может всё обойдётся? Может её вытащит отсюда её новый друг — охотник? И вот тут, наконец, она улыбнулась, как же странно, всё ещё верить в людей. В то, что они могут помочь ей, вытащить её из этого ада.
Безумие, безумие, кругом сплошное безумие. За что, почему они так её ненавидят? Она вообще не знает этих людей. Почему они хотят принести её в жертву, она ведь только лечила, ухаживала за больными, она никому не причинила зла. У них же есть их Бог, почему он разрешает убивать мирных людей?
Возле прутьев послышалось шорох соломы. Изабель медленно повернула голову и увидела высокого молодого юношу в рясе, внимательно рассматривающего её. У него были красивые большие глаза, полные печали, тоски и темного, глубокого гнева. Она уже встречала подобные, кажется, это был одинокий кузнец, который приходил к ним навестить умирающего сына. У ребенка была странная болезнь, которую не лечила ни одна трава. Она буквально сжигала все его внутренности, распространяясь на всё новые и новые участки. Мальчик сильно кричал, и они еле справлялись с его болью. Кузнец не мог его убить, не мог облегчить ему жизнь и тогда обратился к ним, к единственным, кто мог ему помочь.
Изабель поняла, что этот монах тоже потерял своих близких. Боль осталась внутри, и теперь она медленно сжигала его. Она улыбнулась, ей не хотелось, чтобы они знали насколько ей страшно, пусть видят лишь улыбку, которая преображает её.
Растрёпанные волосы, изодранное платье, грязь, снова прилипшая к ней — всё это неестественным образом обезображивало её, делало из неё дикарку. Дикую девушку из лесов, где за ней охотились, словно за животным. Она вспомнила слова матери: «Только достоинство, с которым мы встречаем даже самые страшные беды, делает из нас людей». Как же она была сильна и умна, как же теперь ей не хватает её доброго слова. Она скучает по ней, ей хочется снова увидеть морщинистое лицо, родные глаза, сказать, как сильно она её любит.
Инквизитор все ещё не отрывал от неё взгляда. Гладкая кожа, крепкий подбородок, нос с небольшой горбинкой, он почти не показывал эмоций, лишь полный молчаливой ненависти взгляд. А затем он вытащил руку и положил перед ней миску с водой. Спокойно, размеренно, ничем не нарушая своего нежелания понимать её беды.
— Вас ждет суд. Вы должны быть в здравом уме — сказал он холодно — выпейте, это вам поможет восстановить силы.
Издевательство, снова издевательство над ней. Изабель попыталась сдержать эмоции, но не удержалась и со всей силы пнула деревянную миску ногой, отчего та отлетела к стенке. Молодой инквизитор вздохнул и неторопливо начал подбирать посудину.
— Гори в аду, ублюдок — зло бросила Изабель.
На этих словах инквизитор на мгновение замер, затем, выпрямившись, подошёл к ней поближе, задумчиво рассматривая свой крест.
— Я хотел увидеть твое подлинное лицо, ведьма, и вот теперь я вижу его. Ты умрешь, как все язычники, жаждущие творить зло на нашей земле. Я видел, что вы делаете с людьми, я видел ту кровь, которой вы орошаете землю. Женщины, мужчины — вы все заслуживаете лишь смерти, а вместе с ней очищение. Отец Кристоф мудрый человек, он знает, как бороться с такими как вы и я до конца буду ему помогать в этом. Ни юный принц, ни его друг — никто не поможет тебе, пусть даже ты будешь самой красивой и самой могущественной ведьмой.
— Красивой? Ты сказал самой красивой? — Изабель улыбнулась — этот странный комплимент вдруг полностью изменил её настроение — так ты считаешь меня красивой?
Молодой монах растерялся, но тут же спохватился и вновь принял сосредоточенное выражение лица, пытаясь выработать новую линию поведения и как можно быстрее правильно ответить на её вопрос. Наконец он справился с собой и сказал:
— Ты красива. Да.
Тут Изабель перебила его — И это не смотря на грязь, изодранное платье, растрепанные волосы?
— Да, но это не важно, ты всё равно сгоришь на костре.
— Да не боюсь я вашего костра, я же не грешница, которая боится предстать перед Богом. Это всё вы трясетесь за свои животы и пугаете лишь тем, чего сами боитесь.
Молодой монах покраснел. По его бледному лицу сперва прошло замешательство, затем гнев, затем всплыла молодость и растерянность. Он переливался всеми светами радуги, пока в попытках сдерживания хотел подобрать столь необходимые для правильного ответа слова.
— Всё, иди, похотливый развратник, я не хочу разговаривать с тобой — все, что ты видишь перед собой — это лишь красавицу. Твоя похоть затмевает тебе глаза, ты мне отвратителен, мерзкий прелюбодей.
Сжигая её глазами, монах молчал. Наконец, он развернулся и ушел. А оставшись одна, Изабель уткнула голову в коленки и заплакала, понимая, что ей никто не поможет и что, чтобы она не говорила этому монаху, огонь всё равно вырвет из неё всю смелость и торжество, заставив, что есть силы орать от боли.
Он вызвал слугу. После охоты он любил принять горячую ванну. Смыть грязь и полностью расслабиться. Смотреть, как пар медленно подымается над его телом и быстро растворяется в воздухе. Смыть грязь и уснуть — вот что двигало им.
енным беззубым ртом. Изабель узнала его, это был пастух, которому она относила снадобья для его больной старухи. Смертельно измученный, он был на грани смерти.
* * *
Виктор нетерпеливо смотрел на своего друга. Но Карл так и стоял в молчании, отвернувшись к окну. Вопрос, который был задан несколько секунд назад, так и остался висеть в воздухе — неприятный и уже никому неинтересный. Но только не ему, не тому, кто снова встретил её, спустя столько лет. Когда они ещё совсем маленькими сбежали в лес и там повстречали эту красивую, интересную девочку, которая не только вывела их из леса, но и до конца жизни влюбила в себя. Причём разом и обоих.
Но это были мысли Виктора, Карл же размышлял о том, какое предложение сделал ему отец, как сидя в саду, он сказал, что отдаст ему корону, если он уступит инквизитору и отдаст ведьму на сожжение. Что это испытание, которое позволит увидеть в нём настоящего наследника, достойного сделать сложный выбор.
Странно лишь то, что этот выбор попал на эту очаровательную беглянку, которой он посвятил так много своих воспоминаний. На ту, которую он видел всего лишь несколько часов со своим другом в лесу, когда они совсем маленькими заблудились там. Красивую, умную и без сомнений ни в чем не повинную жертву обстоятельств и варварств, на которые в последнее время была способна инквизиция. Впрочем, он понимал, почему отец поддерживал их, слишком уж неурожайные года были в последнее время и без инквизиции нельзя было найти более подходящего виновника.
Во всём виноват дьявол, во всём виноват сатана. Вот он истинный виновник всех бесчинств, именно его надо уничтожить и тогда всем будет хорошо. Таково решение инквизиции, такова воля самого короля. Впрочем, был и другой путь — совести или войны, где в первом стоило покинуть королевский трон, во втором следовало вторгнуться в ближайшее королевство ради добычи. Но оба пути были слишком опасны и глупы.
Чувствуя, что пора отвечать, Карл повернулся к своему другу. Влюбленный, очарованной ведьмой, он смотрел на него, не отрывая взгляда. То, за что он его ценил и уважал, сейчас играло на руку его врагам. Честность, преданность, вера в справедливость. Эти вещи часто подводили его к опасной черте, но и они же давали Карлу полную картину поведения своего лучшего друга, не давая повода усомниться в нём.
Его глаза пылали огнём и надеждой в то, что тюрьма для Изабель это всего лишь момент, часть его плана, что сейчас они всё изменят и вытащат её оттуда, спасут её жизнь. Что им не придётся почувствовать запах паленого нежного мяса. Карл выжидал, он знал, насколько неприятна правда и что сейчас Виктор не готов принять её, он хоть и добрый малый, но вполне может натворить глупостей. Ведь им движет любовь, а это сложно контролируемое чувство.
— Ты спрашиваешь, что с ней будет? — Карл развел руками — пока не знаю, на данный момент она находится в тюрьме и только судья решит, чем всё закончится.
— Да ладно, как будто ты не знаешь этих живодеров. Не знаешь их формы допроса. Сходи, посмотри, что они сделали с пастухом. Она как раз напротив его клетки.
— Ты был внизу? — Карл удивленно поднял левую бровь — но зачем?
— Хотел убедиться, что с ней всё хорошо. Только вот разговор не получился, там был этот молодой инквизитор.
— Брат Иннокентий.
— Да, да. Впрочем, не важно, они всё равно выбьют из неё признание, а затем казнят. Они же убийцы. Ты видел, как он смотрел на неё? Чертов садист не остановится, пока она не сгорит. Неужели ты забыл, как она спасла нас? Как вывела из леса? Как ты сам клялся, что обязательно отыщешь её и сделаешь своей королевой?
— Мы были детьми, Виктор, и это была часть нашего детства. Мы говорили смешные клятвы, верили в них, но потом пришла зрелость и, увы, мы понимаем, что некоторые клятвы даже принц не в силах выполнить.
— Возможно, возможно мы были детьми. Но честь всегда одна и та же. Хоть в детстве, хоть сейчас. Она неизменна. И бросить Изабель умирать — это значить пойти против себя, против того принца, которого я спас, когда убил первого своего волка.
— Ты слишком эмоционален, мой друг. Я же не говорю, что мы её бросим — миролюбиво сказал Карл, кладя руку на плечо Виктору — нет, это политика, мы просто возьмем время на обдумывание. Нельзя сейчас идти в атаку, нужно просто выждать удобный момент. Инквизитор не дурак, но и он совершает ошибки. Признаю — это крайне сложная ситуация и сидит она в тюрьме не потому, что я так спланировал. Но если ты пойдешь туда и освободишь её, то ты убьешь себя и девушку не спасешь. Или ты думаешь, за побег её избавят от боли? Позволь напомнить тебе, что последнего сбежавшего пленника у нас сварили живьем, причем на медленном огне, чтобы мясо от костей отходило медленно. Сейчас ты мне говоришь о каком-то диком стремительном шаге, который не принесет никакой пользы, ты забываешь обо мне, своей сестре, я уж не говорю о себе. Глупо, просто глупо бросаться сейчас ей на выручку. Или, быть может, любовь затмила тебе глаза?
Виктор смотрел в сторону окна. Но Карлу даже не нужен был ответ на этот вопрос, он знал своего друга как никто другой. И чтобы понять, что он влюблен, ему не требовался его ответ. Это было сделано так, ради звука, ведь мысли произнесённые вслух уже становятся чем-то значимым.
— Да. Возможно — тихо ответил Виктор — только это произошло не сегодня и не вчера, а тогда, когда она спасла нас в лесу. И мне жаль, что только у меня сохранилось то чувство, быть может, если бы ты остался таким же горячим как тогда, мне было бы легче освободить её.
— Виктор, Виктор, ну нельзя же быть таким максималистом. Хотя, к чему этот шум, тебя всё равно не исправить. Я лишь прошу ждать, ведь ещё не было суда. Не было никаких доказательств и признаний. Найдем ей хорошего защитника и будем его вести.
— И ты думаешь — это сработает? Ты веришь в королевский суд?
— Не верю, если жертва — обычная крестьянка и за неё не заступается главный ловчий. Тогда суд не самый справедливый, но если на её стороне мы, но тут у судей открываются глаза и карманы мой друг. Причем на последнее я больше уповаю, ведь ничто так не влияет на решение судьи, как тяжесть его карманов.
— Проплатить королевского судью — это реальная идея. Но пойдет ли он на это?
— Куда он денется, сейчас крайне скудное время. А у нас, к счастью, неплохие средства. Так, если и стоит думать о Изабель, то только в том ключе, насколько золотых она тянет. Точнее, её свобода. И что ещё немало важно, я слышал, что Кристоф крайне жадный до денег.
— Хм, дай бог ты прав. Только я всё равно в это мало верю, я видел, как он смотрел на неё. Он хочет её смерти, он хочет услышать её крики.
— Возможно, но всё так часто меняется. Может, его вызовут в Ватикан. Может, он умрет от случайной стрелы, поскользнется, наконец. Всё возможно.
Карл снова развел руками и улыбнулся. Но Виктор почти никак на это не отреагировал. Он был всё также напряжен и всё также буравил своим взглядом стены, остановившись на скрещенных мечах над камином.
Ох уж этот Виктор. Пойдёт ли он за ней, если они проиграют? Возможно. Но всё равно стоило потянуть время. Ведь даже если он сам почти не верил ни в одну свою идею, то отбрасывать счастливую случайность он имел права. Это всё же лучше, чем ничего. Следовало дать Виктору остыть, такова уж суть его вспыльчивого характера — романтизировать до невозможности эту лесную барышню. Пойдет она на эшафот или нет, главное не дать ему пойти следом. Так как он уже чувствовал этот неприятный посыл в его напряженном взгляде. Посыл, который может завести его на тот же костёр.
Виктор повернулся к двери. Но Карл не останавливал его. Когда они были одни, он мог себе это позволить, вот так без поклона пойти в свои покои. Перед глазами принца ясно вспомнился тот день, когда Виктор впервые спас его. Когда спрыгнув с коня, он набросился на волка с кинжалом и, прикрыв его, перерезал зверю горло. Как не раз проливал свою кровь, спасая
ему жизнь. Как из всех его слуг, он был единственным, кто без колебаний рискнул своей жизнью и единственным, кому он полностью доверял. И вот сейчас их начинала разделять это крестьянка.
Слово, клятва, детская несбыточная мечта. Ни один король не может идти на поводу собственных романтических идей и желаний. А если он идет, значит, либо он удачливый от бога, либо сумасшедший. Он не был ни первым, ни вторым, он был лишь младшим сыном короля, разум которого вовсе не был безграничным.
Наконец дверь захлопнулась, и Карл остался один. Наступал вечер. В камине только начинал разгораться огонь. Он подбросил еще полено. Огонь успокаивал его, давал возможность размышлять более логично. Его не особенно волновала судьба этой девушки, будь она хоть трижды красивой, его не волновала его детская клятва, его беспокоила лишь судьба своего единственного друга, вот-вот готового сорваться в пучину безумных поступков.
Убить её или попытаться спасти? Что выбрать. Первое, хоть и неприятное, но крайне действенное средство, избавляющее от множества проблем. А главное от надоедливых просьб Виктора. Но оно вовсе не гарантирует, что он не выкинет какой либо отмороженный подвиг, к примеру, обезглавливание Кристофа. Спасение же Изабель также не гарантировало счастье. Ну, вытащат они её? Что дальше? Жениться на ней он не сможет, содержать, как содержанку — тоже не будет. Не такой он по нраву, да и она из диких. Опять пойдут волнения и этот пронырливый Святой Отец наверняка заставит его совершить какую-нибудь глупость или что хуже — дерзость. Это тоже не выход. К тому же нельзя сбрасывать со счетов отца, который твердо хотел, чтобы инквизитор сделал своё кровавое дело
Он вызвал слугу. После охоты он любил принять горячую ванну. Смыть грязь и полностью расслабиться. Смотреть, как пар медленно подымается над его телом и быстро растворяется в воздухе. Смыть грязь и уснуть — вот что двигало им.
* * *
Но так делал принц. Виктор же двигался по совсем иному пути. Быстро передвигаясь по замку, он шёл в подвал. Он знал караульщика и что тот за пару золотых без проблем его пропустит. У него голодала дочь, и это делало его сговорчивым малым.
Спустившись вниз по круговой лестнице из башни принца, Виктор быстро миновал большой зал и, открыв крепкую дубовую дверь, направился к массивной стальной решетке, возле которой стоял караульный. Тюрьма в замке была небольшая и, как правило, её сторожил лишь один часовой, так как так было мало пленных. А до прихода инквизиции их и вовсе не было. Король умел разрешать споры.
Изабель даже за прутьями была невероятно красива. Женственна, грациозна, она пылала как яркий цветок, восхищая своим видом.
Он не убил его, лишь связал. Также он не убил остальных. Стражники не заслуживали смерти, они лишь выполняли свою работу. Выбив решетку и вытащив Изабель, Виктор понимал, что он поставил на кон всё. Но единственно ценное, а именно его сестра была далеко. Карл был неправ, когда ставил её как предлог для недостойного поступка. Её не коснётся гнев Святого Отца. Ровно, как и Карла, который, как стало понятно, не пойдёт против воли короля и инквизиции.
Следовало действовать быстро. Так, чтобы у них было как можно больше времени на то, чтобы уехать как можно дальше от дворца. Добраться до реки и сбить со следа гончих, которых обязательно пустят им вслед. Взяв её за руку, он аккуратно вывел её из темницы и, прошмыгнув мимо караула, выбрался к заранее заготовленным коням. Чтобы не думал Карл, он всё ещё мог преподнести сюрприз.
Стоя в темноте и почувствовав гриву жеребца, Изабель, наконец, улыбнулась ему. До этого с неё не сходил страх и гробовое молчание, граничащие с таким же молчаливым удивлением. Она лишь повиновалась, делала все, что он ей говорил, и никак не проявляла себя. Ещё раз доказав ему, что всё, что он сделал — было не напрасно.
Лошади негромко фыркали. Усадив Изабель в седло, Виктор заметил, как внезапно в её глазах появился страх, надвигающийся, необъятный, ужасный. «Странно, я почему-то думал, что она гораздо смелее, ведь она так смело разговаривала с инквизитором, а сейчас, сейчас она боится, хотя мы уже покинули стены тюрьмы».
Сев с ней рядом, он аккуратно накинул ей на голову серый капюшон и тронул поводья. Следовало спешить, до смены стражников оставалось чуть меньше получаса, и, как правило, этих двоих меняли быстрее остальных.
Выйдя за пределы замка, он пришпорил коня. Им следовало спешить, чтобы инквизиторы даже при всем желании не смогли их догнать, ведь там, в лесу, всего в дне пути его уже ждали два верных слуги с парой отличных жеребцов, благодаря которым они навсегда покинут этот дворец.
Да, он ставил на кон всё, свое богатство, своё имя. Но главное, он не шёл вразрез со своей честью и, что самое приятное, с любовью, которая грела его, согревала даже в эти страшные минуты. Нет, он не предал друга, он даже наоборот, избавил его от ненужных проблем, избавив Его Высочество от этой необременительной заботы о чести невиновной женщины. Хотя, вина всё же была, она была слишком красивой, что для инквизиции уже казалось грехом.
За всеми мыслями он остановился взглядом на своем жеребце Бенедикте, которого отдал Изабель, — могучий конь почти сливался с ночью, мягко и нежно неся самое главное его сокровище.
* * *
Изабель, что есть силы, вцепилась в могучую шею коня, который нёс её в лес. Силы таяли, но их ещё хватало на то, чтобы она не свалилась с этого мощного животного, хотя ей казалось вот-вот и она упадёт. Крепкий, стремительный, он с силой разбивал воздух, дыша огромной грудью и фыркая большими ноздрями. А ещё у него был приятный запах, что-то связанное с цветами, наверно, это и было так называемое мыло.
Ловчий скакал рядом. Она видела, как несколько раз он смотрел на неё, проверяя её силы, и как она держится в седле. Каждый раз она старалась не показать вида, что вот-вот упадет, но с каждой минутой это становилось всё сложнее и сложнее, пока, наконец, она действительно чуть не упала с коня.
Ловчий сразу остановился и внимательно посмотрел в её глаза, затем на реку, которая текла в нескольких милях от них. Указав на неё рукой, он пояснил, что это самое важное, что только так можно сбить собак, что надо пройти хотя бы десять миль по воде, чтобы потом незаметно нырнуть в лес, где их через несколько часов пути ждали слуги со свежими лошадьми. Что только так они могут спастись.
Она кивнула, слабо, почти обессиленно. Он ещё несколько мгновений смотрел на неё. В его серьёзных глазах шла какая-то борьба, в конце которой он тихо выругался и сел в седло. Только в этот раз они ехали гораздо медленней, так чтобы она не могла слететь с могучего жеребца.
А потом у воды, когда лошади прошли вдоль реки несколько метров, она всё-таки заснула, моментально плюхнувшись в холодную воду, где испуганно встала, озираясь по сторонам. Заметив это сокрушительное падение, Виктор моментально спрыгнул в воду, и одел её в свой плащ. Бодро затараторив про то, что всё нормально, она всё же видела, что ловчий ещё больше погрузился в раздумья, молча рассматривая далекий замок.
— Видимо, придётся идти ещё медленней, но нам нужно пройти хотя бы пять миль по воде, хотя бы пять миль. Ты меня понимаешь? Ты сможешь продержаться ещё пять миль?
— Я постараюсь — тихо ответила Изабель.
— Не постараюсь, если ты ещё раз упадешь, ты можешь сломать, к примеру, ногу, а это может поставить крест на побеге. А у инквизитора очень хорошие, натасканные псы, лучшие из королевской конюшни.
— Хорошо, я выдержу.
— Вытри лицо холодной водой. И каждый раз, когда сон будет одолевать тебя, умывайся.
Она всё сделала, как он сказал, но всё равно глаза отказывались повиноваться ей. Слишком тяжёлым оказался плен. И спустя некоторое время она снова плюхнулась в воду. Ловчий уже не стал ругать её, а лишь привязав её к седлу, пошёл рядом по воде. Лежать было ужасно неудобно и тяжело, зато было стопроцентная гарантия, что она не упадет с коня, так как ловчий шёл рядом и внимательно следил за этим. Она не спорила, не было сил, быстро заснув, Изабель даже не видела никаких снов, лишь тьму, в облаке которой она провела некоторое время, резко закончившееся, из-за мощной тряски.
Раскрыв глаза, она увидела приближающийся рассвет. Кругом были деревья, приятный лесной запах, состоящий из цветков, коры деревьев и травы. Всё это так взбудоражило её, что она не могла не попытаться подняться.
Стоявший возле коней Виктор заметил это и подошёл к ней.
— Я не уверен, но думаю, у нас есть час не больше, затем ты должна будешь опять сесть в свое седло. Мы ехали очень медленно, поэтому всё ещё в опасности — сказал он измотанным
голосом. Его немного трясло, Изабель только тут вспомнила, что он как минимум прошёл несколько миль по холодной воде.
Она посмотрела в его голубые глаза. Виктор попытался отвернуться и заняться лошадьми, но она приблизилась к нему вплотную. Внутри неё словно зажегся небольшой огонёк, который в момент осветил всю душу. Она встала так, что едва касалась его губ. У этого человека были очень храбрые, красивые глаза, чистота которых так завораживала, что она даже удивилась, что раньше не обратила на это внимание, видимо постоянное его веселье сбивало её с толку. А теперь, когда он отдал почти всё, чтобы вытащить её из плена, они горели так, что уже нельзя было не обращать на это вниманье. Волшебный свет был слишком ярок и притягателен.
Проведя рукой по его щеке, она почувствовала, как свозь холод на нём появляется румянец. Улыбнувшись, Изабель не выдержала и поцеловала ловчего, вмиг осознав, что влюблена. А после, после их захватил порыв, который вознёс их туда, где никто из них ещё не был и откуда каждый мог увидеть весь мир, ощутив всю красоту и прелесть самых очаровательных уголков.
Но не суждено, не суждено небесам впускать их надолго, стук копыт раздался со всех сторон, окружая их, лишая последнего шанса. Всего через несколько минут он показал им нескольких всадников, которые быстро спешившись, поспешили к ним. Виктор выхватил шпагу и еле заметным движением вспорол горло первому стражнику. Затем, сбив атаку кинжалом, проткнул грудь второму и, продолжая атаковать, в три удара положил на землю третьего. Это было настолько стремительно, настолько быстро, что Изабель почти не видела его выпады, лишь лезвие, пару раз блеснувшее на солнце.
Убедившись, что опасности нет, Виктор быстро подошёл к ней и, усадив на своего коня, что-то прошептал тому на ухо. Конь фыркнул и, прислонившись в последний раз головой к хозяину, поскакал через лес.
— Он сам приведет тебя к моим слугам. Это умный конь. Мой последний оставшийся друг — сказал он ей на прощанье, после чего отвернулся к вновь показавшимся гостям.
Изабель почувствовала, как из глаз падают слезы, ветер сдувал их, но они всё равно текли из глаз. Ещё один человек умирает из-за любви к ней, ещё один без шанса на выживание принёс себя на алтарь церкви. Это мощной машины убийств.
В голове неожиданно родилось острое желание вернуться и, схватив поводья, она с силой, потянула их на себя, но Бенедикт упирался, только вот она оказалась сильнее, и он послушался её. Туда, туда, где идет неравный бой с грязными собаками инквизиции, пусть не всех, но хотя бы парочку она растопчет на земле. Раздавит копытами этого сильного жеребца.
Но так не случилось, едва она добралась до опушки как две стрелы из арбалета, сразу же свалили Бенедикта на землю, едва не убив и её. Захлебываясь кровью, конь лишь пару раз фыркнул, после чего, затих, добитый прямым выстрелом в голову.
Раненный стрелой в ногу, Виктор все ещё дрался, окруженный пятью стражниками. Его шпага, описывая круговые движенья, грозно разрезала воздух, не давая обойти и смело вызывая на бой тех, кто был спереди. Инквизиторы медлили, шесть трупов наглядно демонстрировали прекрасные навыки фехтования у ловчего.
Изабель вдруг почувствовала, как сильная рука оторвала её от земли. Это был Святой Отец, который так же преследовал их. Больно сжав запястье, он заставил её вскрикнуть, а когда она попыталась его укусить, снова придавил к земле. Услышав её крик, ловчий обернулся и, заметив нависшего над ней Святого Отца, замер. Торжествующе улыбаясь, Кристоф призвал всех не рваться убивать, а лишь связать и проводить до почётного божьего суда.
* * *
— Как же так сударыня, зачем нужно было убегать — со вздохом размышлял Святой Отец, сопровождая свою пленницу в замок — глупо пытаться избежать кары, ведь вы нарушили закон божий. И вполне заслуженно понесете наказание.
Кровь заполняла рот. Разбитая губа кровоточила и распухла, кляп распух от крови и казалось она вот-вот потеряет передние зубы, слишком уж лихо по ней прошелся Святой Отец, пытаясь заставить не сопротивляться. Но это лишь тело, куда больше мучил вид ловчего, которого тащили позади.
Избитый инквизиторами, он еле-еле переставлял ноги, то и дело падая в грязь. Святому Отцу, стоило неимоверных усилий оттащить от него своих слуг, изрядно обработавших его сапогами. И хотя она понимала, что умерев там, он был бы избавлен от новых страшных мук, она всё же была рада, что он был жив. Пусть ненадолго, но жив.
— О чём вы думаете, милейшая Изабель, уж не о искуплении ли? Поверьте, сейчас самое время — ласково мурлыкал Святой Отец — хотя, лично по моему опыту, искупление приходит лишь с болью, когда раскаленный металл очищает душу. Впрочем, иногда достаточно и воды. Ваша покойная мать не рассказывала вам о том, как мы очищаем дух от ереси?
Изабель, не способная ничего сделать, даже плюнуть в мерзкую рожу ублюдка, в бессильно злобе попыталась выплюнуть кляп. Но умело вставленный ей в рот, он был недосягаем для неё.
Заметив её старания, Святой Отец улыбнулся и ласково погладил коня. В его глазах горел далекий, победный огонь предвкушения от новых забав, для которых он столько времени зрел. Он словно помолодел, насыщаясь этой аурой отчаяния и боли.
— Знаете, а я даже не знаю с кого из вас начать. Видите ли, я не могу доверить ваш допрос своим помощникам, мне следует всё делать самому, поэтому я вынужден, просто вынужден работать с вами поочередно. Как вы думаете, с кого начать? Вам, кстати, вовсе не обязательно говорить, просто кивните в знак согласия.
Его глаза игриво блеснули.
— С ловчего?
Изабель не двигалась.
— С вас?
Она кивнула.
— Так я и думал. Но поверьте, это неправильно. Я почти уверен, что необходимо начать с вашего друга, ведь вы ведьма с детства, а он лишь ваша марионетка. Каждая новая секунда отделяет его от Бога и приближает к сатане, поэтому начать следует именно с него. Какой никакой, а шанс — он снова улыбнулся — а знаете, если обещаете не хулиганить, я вытащу вам кляп. У нас во дворце будет совсем немного времени для общения, мне следует как можно быстрее вынести приговор.
Посмотрев на священника, Изабель кивнула и ей вытащили кляп, едва не утащив два передних зуба. Свежий лесной воздух, сразу же заполнил окровавленный рот, а кровь полилась по изящному подбородку.
Сплюнув, Изабель вытерла губы о платье. Ноющая боль мешала ей говорить, а язык почти не двигался, но она и не хотела долгих речей — всё, что она хотела сказать, умещалось в небольшой емкой фразе.
— Гори в аду.
Святой Отец перекрестился, вынув крест, поцеловал его, после чего размахнувшись, ударил её по щеке.
* * *
Свечи плавно таяли под огнем, возвышающимся над фитилем. Воск стекал по белым мягким стенкам и плавно оставался на металлической подставке. В комнате было тихо. Лишь на столе лежала толстая, сделанная в единичном экземпляре книга, открытые страницы которой словно излучали строгий порядок католической веры.
Древняя, могучая и как всегда правдивая, она была могучим инструментом, позволяющим всё ещё бороться за умы людей. Поддерживать в них добро, удаляя гнилой эретизм. Держа крепкую руку на желтых страницах, отец Кристоф всем телом ощущал насколько мощный этот инструмент. А ещё он и раньше знал, что легко переиграет сопляка ловчего. Так как нет такой силы, которая бы встала на пути церкви и устояла перед её праведной и крепкой верой. Ведьме суждено сгореть на костре и если она возьмёт с собой ещё одну душу, то так тому и быть.
Огонь свечей, мягкий, медленный, тянущий постепенно обволакивала тьма. И хотя они до последнего освещали труды инквизиторов братьев, столь четко изложенные в этой книге, тьма всё равно понемногу подбиралась всё ближе и ближе. Она обходила и слева, и справа и снизу и сверху. Неслышно, медленно, уверенно. И пусть огонь трепетал и был красив, но он всё равно таял без новых свеч.
«Я раздобуду новые свечи, и пусть тьму не истребить, но я обязательно раздобуду новые свечи. Увы, но нам приходиться читать молитвы не только днём, но и по ночам и чтобы нас услышали, нам придётся сжечь немало новых свечей» — так ему сказал сам Папа.
«Хороший вечер и ещё более прекрасная ночь. Пытки выбьют из этого ловчего всю правду, и ничто уже не остановит их. Слишком далеко зашёл он в своих любовных делах» — подумалось инквизитору, после чего он совершил молитву и пошёл спать.
Но, увы, ни на следующий день, ни потом, ловчий не произнес ни слова. Хотя ему дробили кости медленно, кроша их на сотни маленьких частей. Так как испанский сапог был самым излюбленным методом воздействия на околдованных ведьмами людей. Но ловчий всё равно ничего не сказал, хотя улыбка всё же сошла с его измученного лица. Раздосадованный, Кристоф даже приказал его бросить в соседнюю камеру с ведьмой, так чтобы она знала, что ждет всех её друзей.
А вот король не вмешивался, была ли на то его воля или сын просто не пытался его отговорить, Кристоф не знал. Ему просто не мешали выбивать признания из ловчего, оставив его с ним один на один. С одной стороны это было хорошо, но с другой, с ними всегда был королевский прокурор и он видел, что ловчий молчит и ни в чём не сознается. Но это лишь мелочь. Чувство сладостного возмездия за то, что он помешал ему в лесу, не покидало Кристофа. Он видел как нервная, болезненная судорога не раз пробегала по молодому красивому лицу, как сжимались зубы и белели губы, как самодовольный мальчишка терял сознание, и как стекленели его глаза, когда в сапог входил новый деревянный клин. Дерзость наказывалась сполна. Особенно если учитывать, что его всё равно сожгут на костре. В принципе, признания и не важны особо, он всё равно виновен в побеге, признание — это лишь повод для пытки, которая так сладостно заливала душевные раны, нанесенные этим дерзким юнцом.
Святой Отец даже на время позабыл о самой ведьме — настолько было увлекательна работа с ловчим. Юноша как бы бросал ему вызов, и он смело шёл навстречу ему, стараясь вырвать из его поганого рта признание в грехе.
«Каменные стены, окрашенный кровью пол, мир взывает к правде, сын мой, покайся в грехе, скажи, что дьявол давно движет тобой и тогда, только тогда мы сможем помочь тебе очистить твою душу — говорил он, наклоняясь к обессиленному телу — где же твое послушание дитя, где оно? Неужели ты не хочешь помочь церкви, единственной твердой преграде на пути зла? Нет, не может этого быть, я твердо верую в тебя, в твой праведный путь и верное желание подтвердить свою веру».
А потом снова агония, снова море боли, снова раздробленные кости режут плоть, пробиваясь поверх кожи наружу. Да, бедный мальчик уже вряд ли сможет догонять своих зверей в лесу, увы, теперь уже нет. Человеческая глупость, она всему виной.
* * *
Когда Карл вошел в темницу, то первое, что бросилось — это запах. Запах крови. Казалось, что нет ни одного уголка, где бы его не было. Принц подошёл к клетке. Виктор сидел здесь, на полу, возле стены и смотрел на него, немигающим взглядом. Но вот, огонь свечи поколебался, и он улыбнулся своим кровавым ртом.
— Здравствуй — тихо произнес он в тишине.
Карл подошёл поближе. Огонь свечи был небольшой, и это было даже хорошо, так как за решеткой были не только следы крови, но и изувеченные ноги, руки, лицо. Словно бы его друг попал в пасть к огромному чудовищу, которое, пожевав его несколько дней, выплюнуло обратно. И все же Карл справился с чувством жалости и отвращения, ведь на то он был и принц.
— Здравствуй.
— Спасибо, что пришёл — попытался улыбнуться Виктор — я бы встал, но как видишь, они неплохо поработали надо мной.
— Я слышал, ты не сознался.
— Да, я не сознался.
— Я хочу попытаться тебя вытащить отсюда. Думаю, миллиона хватит для этого святого скряги.
— Нет, не получится, да ты и сам это знаешь.
— Все равно я должен попытаться.
— Не надо. Зачем мне такая жизнь?
— Ты сам виноват. Нельзя было бежать. Это было глупо.
— Я знаю, Карл, знаю — Виктор сплюнул кровавую слюну — но что сделано, то сделано. Прошу тебя, позаботься о семьях моих слуг, тех, кто ждал в лесу. Это верные были люди.
— Хорошо. Я сделаю это. Но, я пришёл не только для того, чтобы тебя увидеть. У меня есть небольшой подарок.
— Ого — снова улыбнулся Виктор и тут же поморщился, разорванным с левого угла ртом — и что же это? Фрукты?
— Всё шутишь — Карл был благодарен Богу, что тьма скрывает его лицо, все же часть эмоций было не удержать — нет, я пришёл сказать, что могу помочь твоей подруге умереть без боли.
— Как? — рванулся было Виктор, но скривившись от боли, остановился — как?
— У меня есть письмо, приказ, благодаря которому были убиты родители брата Иннокентия, того самого который помогает нашему Святому Отцу в процессе.
— Ах, этот извращенец. Да, я видел его пару раз.
— Его родных убили храмовники, чужими руками. Им нужна была земля. Этот монах из богатого рода и церковь вырезала всю его семью, через варваров, конечно.
— Как ты раздобыл этот приказ? Зачем они его хранили?
— Деньги, деньги могут многое.
— И каков план?
— Назови ему место, где будет спрятан приказ. Скажи, что он будет спрятан на могиле его матери. Остальное я сделаю сам. Скажи об этом завтра. Только так, чтобы этого никто не слышал. И тогда она умрет без боли. У священников есть особое лекарство, оно притупляет чувства.
— Спасибо. Ты снова помогаешь мне.
— Нет. Это ты всегда помогал мне. Прощай, мой друг — тихо сказал Карл и вышел из темницы. Он просто не мог больше видеть его. Это было выше его сил.
* * *
Ох, новый день, новая кровь, новый вызов. Мальчик непривычно весел, но ничего, очередной допрос собьет улыбку с лица этого мальчишки. По крайней мере, так думал Святой Отец, но, увы, когда, казалось бы, силы окончательно покинули ловчего, он вдруг что-то шепнул его послушнику Иннокентию.
И этого хватило, чтобы тот стал белым как полотно и, уставившись на ловчего, захлопал глазами, словно открещиваясь от услышанного. Но удивительней даже не это, Иннокентий никогда не врал ему, — а тут, когда он спросил его по поводу прошедшего, получил явную ложь в ответ.
И это полностью убило всё наслаждение от целого дня работы. Что такого знал ловчий, что не знал он? Как он мог одной или парой фраз перечеркнуть годы воспитания, методичного подхода к его воспитаннику. Что могло встать между ними? Конечно, это можно было попытаться выбить из ловчего, но шансы были так малы, было понятно, что он уже так ослаб, что почти не понимает, что происходит вокруг, плюс его сила воли, терпимость к боли были выше всякой нормы. Поэтому узнать это можно было лишь от самого ученика.
* * *
Ложь. Она сквозила в карих глазах, как медленно стелющийся туман адского пламени, и Кристоф видел её так же ясно, как и святой крест на груди. Массивный, он олицетворял собой не только веру, но и тяжесть бремени, которое они принимали на себя, вступая в эту неравную борьбу. А Иннокентий врал. Смотрел в глаза и лгал. Наивно, глупо, понимая, что это невозможно, но, тем не менее, врал и продолжал, не смотря на всё его усилия. Целый вечер ушел на увещевания и призывы к самым истокам его веры. Но безрезультатно, за целый вечер он ни сказал ни одного слова правды, лишь ещё больше очернил свою рясу священника.
Устав ото лжи своего ученика, отец Кристоф завершил дознание и отправил приказ о казни к королю. Его подпись была необходима, хотя, по сути, являлась лишь формальностью. И вообще все дело было почти завершено. Отчасти благодаря глупой попытке сбежать ловчий сам подписал себе и ведьме смертный приговор. Осталось лишь насладиться этим прекрасным мгновением и после разобраться с Иннокентием, вылечив его от ведьмовской проказы. Впрочем, кое-какие мысли у него всё-таки были на счет своего послушника, не зря же он столько лет изучал колдовство.
* * *
Очарование, влечение, страсть — вот, что являлось основным оружием этих похабных, награжденных дьявольской красотой женщин. Так они и сводили с ума верных церкви мужчин, утаскивая их в пучину греха. Может, об этом и сказал ему плюющий кровью ловчий? Этот наглец, который столь смело пошёл против него, против самого посланника божьего.
В дверь тихо постучали, — оказывается в столь длинную ночь не он один всё ещё не находил время для сна, и надо же, никто иной, а сам принц пришёл к нему в гости. Святой Отец улыбнулся — он был рад этой встрече, знал как себя вести и что хочет принц. Он был полностью готов к этому разговору.
Молодой принц вошёл молча, бросив небольшой кивок. Как обычно, он смотрел прямо, без лишней выразительности в жестах.
— Я вас слушаю, Ваше Высочество.
— Что вы хотите за Виктора?
— За его душу ничего — улыбнулся Кристоф — а остальное уже никак от меня не зависит.
— Всё зависит именно от вас, Святой Отец. И мне нужен ответ — железно сказал принц.
— А что взамен?
— Взамен я не буду мешать вам и вашей воле на этой земле и в этом государстве, вы обретете во мне ценного союзника, ведь, скажем прямо, король несильно благоволит вам, вы лишь нужны ему для определенных дел. Я же со своей стороны обещаю вам полное покровительство. И всё, что мне нужно — это Виктор.
— Но он сознался, он преступник и еретик, я не могу освободить его.
— Насколько мне известно, он ни в чем не сознался, ни одна ваша пытка не сломила его дух. — Согласен и это можно объяснить его силой духа, а не отсутствием вины.
— Оставим это. Вы умны, Святой Отец, именно поэтому я пришёл сюда. Я знаю, что движет вами, и что Виктор оскорбил вас, но он уже поплатился за это. Вполне разумно будет признать сейчас, что он невиновен, так как ни одна пытка не заставила его признаться. Что касается ведьмы, она мне не нужна.
— Уважаемый принц, неужели вы думаете, что мной движет месть? Увы, я далек от этих земных чувств. Единственное, что движет мной — это вера и жажда в очищении этой святой земли. Поэтому я не могу принять вашу просьбу, ведь освободив этого еретика, я потеряю в своей вере, это будет, как бы правильней выразиться, недостойно моей чести.
— Перестаньте, вы уже переломали ему ноги, сделав его инвалидом, какой суд, Святой Отец? Это обычное преступление из жажды мести.
— Вы ослеплены влиянием ведьмы, сын мой, поэтому я прощаю вам ваши слова — зло блеснули глаза Святого Отца — но только в этот раз, больше так не выражайтесь. Ибо даже ваш король не в силах противостоять божьему суду.
— Ну что ж, вы сделали свой выбор, Святой Отец. Такова ваша воля. Надеюсь, это продиктовано здравым смыслом, а не чем-то ещё, позвольте откланяться — быстро сказал принц и вышел.
Проводив его взглядом, Кристоф спокойно сел в кресло. Конечно, его несколько позабавила эта бессильная злоба молодого короля, но печаль не ушла, он всё так же думал о том, что же сказал ловчий его послушнику.
На следующий день, получив приказ о согласии на казнь, Кристоф не без удовольствия наблюдал, как быстро была оповещена чернь, как четко, без помех возвели в центре площади деревянный крест, очистив её от лошадиных испражнений и хвороста. Как ровно по часам вывели осужденного в пособничестве к ведьме и, привязав его к дереву, зачитали все его прегрешения, а затем, получив согласие, подожгли хворост.
Святой Отец внимательно следил за тем, чтобы ловчий не задохнулся, чтобы два его помощника всё время отгоняли дым, дабы еретик прочувствовал весь святой огонь. Только вот как они ни старались, ловчий так и не заорал. Его красные, наполненные болью глаза, так и не смогли освободить свои чувства. Он так и сгорел, не обронив ни единого слова. Этот смелый мальчик, ослеплённый ведьмой человек.
Выйдя в центр площади, святой отец поднял носком очищенный от кожи череп. Пустые глазницы были абсолютно безучастны к жизни, они являли собой пример правильно гибели, от правильных рук.
* * *
— Изабель — тихо сказал Иннокентий, подойдя к клетке как можно ближе — ваш друг мёртв. Он был сожжен вчера на площади, но если вам будет от этого немного легче, то он не кричал.
Изабель не двигалась, на её перепачканном грязью лице медленно текли слёзы. Тишина, зачарованный тьмой взгляд, она смотрела в никуда, полностью закрывшись в собственной оболочке. Послушник уже встречал нечто подобное, когда они вырвали из рук матери младенца и
кинули его в святой огонь. Мать, потерявшая его, точно также смотрела в глухую стену пыточной. И даже накалённая добела металлическая сетка не смогла вырвать её из этого оцепенения.
Не понимая зачем, Иннокентий наклонился и сел на уровне её глаз. Он старался сделать так, чтобы она смотрела на него, но, увы, это взгляд проходил в пустоту.
— Изабель, Изабель, вы слышите меня? — снова позвал он её.
— Да — тихо откликнулась она — я вас слышу, инквизитор.
— Завтра вас поведут на казнь, и я хочу, чтобы вы приняли это — он протянул ей небольшой флакон — это ослабит вашу боль.
Она пододвинулась поближе к стене и рукой вытерла лицо. Белая красивая кожа, неустанно боровшаяся с копотью и сыростью, выступила безукоризненно. Подарив красивую улыбку, изменившую её грязное усталое лицо.
Внутри у Иннокентия всё сжалось, он почувствовал как легко, как непринужденно она полностью убирает всё его догмы, как легким движением руки сносит всю структурное, монолитное повествование от церкви. От Святого Отца.
Хотел ли он её поцеловать? Несомненно. Хотел бы взять её за руку? Да. Но ни то, не другое было невыполнимо, так как итог один. Смерть.
— Изабель, я оставлю его здесь, на полу — сказал он, медленно поднявшись и уже у самой двери, услышал её мягкое «спасибо».
* * *
Улица была забита до отказа, всюду стояли глашатаи, на наспех сколоченных трибунах сидели королевская свита и вельможи. Святой Отец стоял возле костра и читал приговор. Делал он это громко, так чтобы все слышали его мощный, волевой голос. Иннокентий также был возле костра, в его обязанности входило следить за тем, чтобы дрова были сухие, ведь вчера был дождь, и всё могло кончиться, не начавшись.
Изабель вывели под громкие звуки труб. В неё как обычно летели гнилые помидоры, тухлые яйца, толпа с ликованием встретила эту девушку, столь лихо взявшую на себя вину за все беды, случившиеся с ними.
— Изабель, веруете ли вы в Бога нашего, принявшего мир этот за обитель жизни нашей — громко наставлял на последний путь Святой Отец, всплеснув руками — веруете ли вы в грех сотворённый вами? В очищение, в боль, подаренную Богом нашим, в справедливое возмездие над всеми падшими, в то добро, что свершится в данный час, на данной земле? Отрекаетесь ли от воли нечестивой, помыслов грязных и прочего чёрного в душе вашей?
Иннокентий видел как азарт и игра полностью овладели Святым Отцом. Как яркий огонь в глазах был ярче пламени любого костра, как его внутренняя вера полностью осветила его. И это было удивительно.
Привязав Изабель к бревну, он уловил запах её тела, грязь и остатки нечистот. Он поднял голову и увидел, что она смотрит прямо на него. Руки предательски задрожали, сердце стало биться так, что вот-вот и вырвется наружу. Даже Святой Отец украдкой посмотрел на него. Иннокентий отошел от Изабель, но она всё ещё продолжала смотреть на него, пока, наконец, огонь не поглотил её.
Иннокентий улыбнулся. Да, мир странен. Где-то был слышен голос отца-инквизитора, где-то из ложи смотрел принц, из глаз которого текли слезы по утраченному другу и по смелости, отданной на плаху управления страной, где-то села на выжженную землю птица, ища червяков меж костей матери-ведьмы. Увы, но всё это стало частью этой страшной истории.
Он снова вспомнил слова ловчего и понял, что поступил правильно, отдав ей яд. Только вот откуда ловчий узнал о том, что именно церковь стояла за убийством его родителей. Откуда у него было это письмо? Впрочем, пока это не важно, главное, что он выполнил свою часть сделки. А что же касается отца-инквизитора, то пока время на его стороне. Но это пока.
Он снова посмотрел на ведьму. Все же огонь всегда уродует людей. Какими бы грешными и ужасными в душе они не были, увы, но он всегда делает их ещё ужасней. С этими мыслями он и пошёл к отцу-инквизитору, чувствуя как серебряный крестик, подарок его покойной матушки, все сильнее и сильнее греет его грудь.
ТАРАКАН
ПРОЛОГ
Я не алкаш, просто у меня такой стиль. Мне нравиться бухать, это расслабляет мою нервную систему, позволяет более осмыслено видеть окружающие меня вещи. Меланхоличный — да, флегматичный — да, но не алкаш, это неправильная трактовка образа, который невольно и неправильно сотворила моя соседка баба Люда в силу своего пенсионного возраста и отсутствия высшего образования.
Впрочем, не все такие, как она. Мясник Александр, увы, также тянется к высокому и частенько находит время для общения со мной, да и пёс у него забавный, с таким интересным американским именем — неординарная личность, почти как я.
Ах да, сведения, совсем забыл. Я женат, точнее у меня есть моей лучший друг — собутыльник жена, которая часто сопровождает меня в моих вечных скитаниях по бескрайним просторам алкогольной прострации. Также был ребенок, которого она иногда брала к нам домой, от бабушки. Ещё у неё, в отличие от пенсионерки соседки, было высшее образование и нормальное восприятие мира. Только вот жаль, что она была более восприимчива к мнению окружающих, нежели я. И, видимо из-за этого, временно покидая нашу совместно нажитую двухкомнатную квартиру, она, грубо говоря, позорила нашу мечту о большой любви, развлекаясь с бесчисленным количеством падших мужчин.
Но вы знаете, я не сломался. Да, работу я, конечно, потерял и стал пить больше, но в глубине себя остался таким же крепким орешком, как и был. Разве что пришлось продать телевизор, но он всё равно был мне не нужен.
Впрочем, знаете что, это я так, хохмлю, на самом деле всё куда печальней. Ведь мой маленький преследователь пробрался и сюда, даже в мои сны залез и посещает меня теперь куда чаще, чем бы мне этого хотелось, не давая мне продыху ни во время бодрствования, ни во время сна. Но давайте начнём всё по порядку, с того самого утра, когда всё это началось.
УТРО ПЕРВОЕ
«Мы не одиноки во Вселенной» — вот, что ударило мне в голову в то похмельное утро, когда начался весь этот кошмар. Я помню ещё, что неимоверной силой воли я раздвинул тогда свои налитые тяжестью веки и осознал, что именно боль всегда позволяет мне мыслить достаточно рационально, ведь я прирожденный атеист и вообще не верю ни в какую разумную жизнь, кроме нашей земной. Но именно в то утро, именно под очередным воздействием похмелья, мне вдруг пришла в голову такая мысль. Когда я встал и увидел свет, а затем это.
О да, сначала день приветствовал меня, балкон был открыт, и было слышно, как мусоровоз с треском загребает металлические баки. «Значит два часа — подумал тогда я — ведь они всегда убирают в это время мусор». Пройдя на кухню, я привычным жестом наполнил на четверть граненый стакан, и уже было поднёс ко рту, как вдруг совсем рядом услышал громкий хруст пластика.
Я вздрогнул. Мне вдруг сразу стало ясно, что моя утренняя мысль о наличие внеземной жизни, случайно попавшая мне в мозг, была своего рода предзнаменованием, после которого неизменно должно было последовать что-то большее. Стало ли мне страшно? Поверьте, да. А главное, этот страх усилился, ведь медленно повернувшись, я увидел огромного таракана, медленно жевавшего свою ловушку.
Застыв со стаканом в руке, и изумленно наблюдая, как его хищные огромные челюсти измельчают пластик, я решил, что не стоит спешить с выводами, мало ли, белая горячка. Таракан, кстати, тоже замер, остановив работу своего отвратительного рта. Только вот длилось это недолго, и немного посмотрев на моё изумление, он снова неторопливо продолжил свою необычную трапезу.
Мысленно перебирая в голове все варианты дальнейших действий, я не нашел ничего лучше как успокоиться и закрыть глаза. Затем досчитать до десяти, после чего вновь открыть их, и убедиться, что твари больше нет. Успокоившись, я тихо выдохнул. Всё же «Белочка». Это было первое, что пришло мне в голову, смывая весь похмельный синдром. Тихо выдохнув, я скорее машинально, нежели специально, провел рукой по гладкой поверхности стола, пытаясь хоть как-то успокоиться. Но, увы, стало только хуже, так как я нащупал несколько кусков пластика, отрезанного этим чудовищным существом.
Я вздрогнул. Всем известно, что «Белочка» уж точно не оставляет куски пластика. Она имитирует, создает видения, но никаким образом не влияет на саму реальность, это просто не в её власти или компетенции.
Я залпом осушил стакан — такие вещи следует решать на более или менее залитую алкоголем голову. Да и к тому же, почему именно таракан? Неужели нет ничего получше? Почему именно он открыл сезон этих интересных видений, я же их не боюсь особо, так, недолюбливаю, но не больше. Я в основном акул и касаток боюсь, всегда ужасающих меня своими огромными челюстями и темной неизвестной атакой в глубокой воде. Уж если и пугать, то именно ими. А тут таракан.
Взгляд упал на ноутбук. Я его не успел никому задвинуть, потому что тезис «цена-качество» всё ещё не вставал на нужный мне продажный уровень. Плюс, даже при низкой цене мой друг дворник Семен никак не мог расстаться с половиной своей зарплаты и купить своей дочке нормальный компьютер.
Раскрыв железку и сев на соседский вай-фай, я с радостью убедился, что, во-первых, что компьютер работает, а во-вторых, судя по замечаниям умных врачей, что белая горячка действительно не измельчает пластик. А стало быть, я не был болен. И это было прекрасно, потому что я мог и дальше доводить свой фирменный алкогольный стиль до совершенства, уже не отвлекаясь на мелочи. Хотя, с другой стороны, несколько напрягало то, что я столкнулся с чем-то неизведанным, что усиленно жрет мои вещи. К тому же вещи, направленные против самого это существа. Ведь, по сути, таракан сожрал свой яд — тараканью ловушку.
Закрыв ноутбук, я посмотрел в окно. День был близок мне, я всегда любил воздух, лето, теплую погоду и располагающую к этому всему лень. Я почти уверен, что в прошлой жизни я был китом, или даже более миролюбивым созданием, медленно пересекающим огромные водные или земные пространства. Да-да, всё именно так.
А дальше день пошёл как понакатанной. Я не замкнутый человек, я общительная и разносторонняя личность. Я как обычно постоял возле подъездной двери, описанной, замечу, не в целях глумления над общественным порядком, а в целях сугубо личной гигиены. Пообщался с Тимофеем Иванычем и Кузьмичем Прокофьевым, личностями, кстати, глубоко неординарными. Так, например, Кузьмич Прокофьев, вот уже года четыре встает ровно в шесть утра и караулит наше место возле двери, попутно встречая почти всех так называемых «рабочих» жаворонков. Он даже песенку придумал: «Что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной, когда мой пузырек со мной». Чем невольно всех нас в очередной раз рассмешил и удивил. Как видите, общество не осуждающее, думающее и, естественно, приятное. С ними я и растратил примерно всю оставшуюся часть дня. Почти позабыв об этом ужасном утреннем происшествии. Даже более того, я лёг спать в отличном душевном равновесии, почти таком же, как позавчера, когда я почти так же напился в самые полные, пардон, — «щи».
УТРО ВТОРОЕ
Но всё было сметено в один миг, утренний и безжалостный, когда это волосатая огромная тварь, выставив свои длинные черные усы и тупые черные глаза-кругляшки, медленно жрала мой тапок в двух метрах от меня. И теперь она уже не останавливалась и, поймав мой взгляд, специально показывала мне, что может спокойно жрать мой тапок. Исступлённо заорав, я, кинув в нее второй, чем несколько сбил воинственный пыл этой твари, заставив её быстро ретироваться в угол.
А дальше я свалился с дивана и пополз на кухню. Наверно, я всё же переборщил с выпитым, так как толком даже подняться не смог, хотя, по сути, прошла целая ночь. Которой мне обычно вполне хватало, чтобы проснуться и более или менее нормально ходить. Но ничего, я справился и с болью и со слабостью, и быстро добравшись до холодильника, обнажил столь желанную бутылку водки. Почему водки? Да она для меня, как шпинат для морячка Папая, выпил и вот, тело в полной боеготовности, а душа и разум полноценно очистились.
И наверно, тут я позволю заметить, что куда важнее было то, что очистился именно разум, сняв эту тяжелую похмельную боль. Так как после утреннего алкогольного лекарства, я вдруг понял, что дело вовсе не в огромном таракане, которого я видел, а в осмысленности всех его действий, ведь повторюсь, эта тварь, методично уничтожала оружия против себя, сначала ловушку с отравой, теперь тапки, которые так безжалостно истребляли его род. Парень четко работал над моей возможностью его убить, начисто лишая меня защиты.
О да, меня пугал не образ, хоть он и был ужасен, нет, меня куда больше пугало то, что он дьявольски логичен. Разумен и последователен. Плюс, он сознательно пошёл на то, чтобы жрать всё прямо перед моими глазами, так, чтобы я видел сам процесс. Он специально показывал мне всё это, он психологически ломал меня. Страх, гнев и острое понимание того, что времени оставалось совсем немного — вот, что я почувствовал в тот момент.
Но что я мог поделать? Перестать пить — чушь. Это совершенно не помогает делу, ведь как я уже сказал, видение оказывало прямое влияние на существующую реальность. Попытаться договориться или просто осуществить контакт и прийти к какому-то консенсусу? Ага, конечно, вот только с тараканом я ещё не говорил. Впрочем, не скрою, в то утро, когда он жевал этот чертов тапок, я все же попытался выйти на контакт, но ничего кроме непонятного чавкающего звука я не услышал. Плюс, эта слизь, фу, боже, нет, договориться точно никогда бы вышло. Стоило мне начать говорить, как он открывал хищные челюсти и злобно на меня шипел.
Решив не связываться и отдать тапок в жертву, я, схватив бутылку, выбежал на улицу. И только под вечер, крепко напившись, я смог вернуться в квартиру и увидеть, что оно ушло. Я даже тогда предположил, что иноземные твари плохо переносили запах спирта. Так как бутылки, стоявшие возле двери с остатками алкоголя, оказались не тронутыми. Я даже помню, как специально расплескал его по квартире, стараясь изгнать этого беса.
УТРО ТРЕТЬЕ
Но вся эта мысль об алкогольной защите разлетелась в прах, когда на следующее утро я проснулся от того, что поганая тварь оторвала от моей ноги кусок и стала медленно его пережёвывать. Взвыв от ужасной боли, я единым рывком скатился с дивана и со всей силы ударил ногой по крепкому хитиновому панцирю. Отчего-то слово хитиновый так четко вылезло из моей школьной памяти, словно это было вовсе не слово, а незрячий крот, случайно вылезший на свет божий.
Отлетевший в сторону таракан, больше в атаку не пошёл, вместо этого он ретировался куда-то на кухню, где, к слову сказать, дыр размером с его габариты сроду не водилось. Но преследовать его я не стал, меня куда больше заботила кровоточащая рана, которая жутко болела и откуда лилась белая пузырчатая дрянь.
Наскоро перемотав ногу, я сразу же отправился в травмпункт, где в компании обаятельных и веселых бомжей провел не только день, но и вечер, пытаясь попасть на приём к травматологу. К слову, врач оказался крайне милый и профессиональный — обработал меня буквально за несколько минут.
Вернувшись домой, я обнаружил, что подлая тварь дожрала мой второй тапок и уничтожала все оставшиеся ловушки, даже веник исчез вместе с совком. Но самое страшное, что этот таракан уничтожил все мои бутылки, стоявшие возле двери, практически оставив меня без выпивки.
И вот тут-то могу не без гордости сказать, что я не струсил, и, вытащив из-под дивана заначку, а после употребления расколов её «розочкой», я приготовился к новому бою. И как показали дальнейшие события — не зря, так как в ту злополучную ночь таракан также проявил изобретательность, и напал, не дождавшись нового утра. Изменил привычки, так сказать.
Обхватив моё лицо своими клешнями, он в буквальном смысле не давал мне дышать, царапаясь и сдирая с лица кожу, молотя своими челюстями по моей голове, стараясь выклевать глаза. От испуга я, что есть силы, обхватил когтистое и колючее брюхо этой твари и силой отодрал от себя, швырнув жука к стене. Глухо стукнувшись о бетон, таракан уже не стал убегать, а молниеносно снова пошёл в атаку. Ещё не отойдя от шока, я машинально вытащил из-под подушки разбитую бутылку и в воздухе сбил насекомое резким ударом справа. Гневное шипение, злость и нервное шамканье челюстями раздалось из угла, куда приземлилась эта тварь, раскрыв в полёте свои мерзкие огромные сетчатые крылья.
Окровавленный, полный желания убить поганую агрессивную тварь, я что есть сил заорал на когтистого насекомого, всем своим видом показывая полную решимость к продолжению войны. Но он не спешил идти в атаку и ретировался на кухню, где снова исчез. И как мне кажется, этому способствовали стуки в дверь — увы, соседям не терпелось выяснить все подробности моей насыщенной новыми событиями жизни. И в этот раз, это было кстати.
Вообще соседи у меня были отвратные. Сосед слева был спортсмен, справа пенсионерка, которая по моему личному мнению находилась на иждивении всего подъезда, так как была самой мерзкой консьержкой из всех, которых мне когда-либо приходилось встречать. Она никогда не пропускала погреться с бутылкой и всячески мешала моей нормальной алкогольной жизнедеятельности. Но, поверьте, даже с ними мне удавалось найти общий язык, хоть они и порядком меня раздражали. Вот насколько я хороший человек.
Но в этот раз их отчаянные вопли были выше всех допустимых высот, они даже не посмотрели на разодранное моё лицо, пытаясь пролезть внутрь моей квартиры и угрожая, что вызовут ментов. О господи, как будто я не знал, что я выгляжу омерзительно, попробовали бы они столкнуться с таким отвратительным существом, которое совсем недавно меня атаковало. Искренне сомневаюсь, что они вышли бы так победоносно и смогли бы полностью выдержать такие удары судьбы.
Заорав на них, и закрыв двери на засов, я глубокомысленно смотрел как кровавые капли падали на пол, составляя из себя небольшую лужу крови. Видимо, всё же мои соседи за космическую жизнь, но оно и понятно, как-никак спортсмены всегда немного не в себе, не говоря уже о пенсионерках. И те и другие плохо осознают всю тяжесть жизни алкаша.
Помню, я тогда ещё подумал, что обязательно выиграю бой, так как я уже не был тем слюнтяем, каким был вначале. Особенно это подтверждала испачканная в его мерзкой жижи бутылка, которой я и сбил эту тварь. Дополнительно повернув замок в двери, я приготовился к последнему сражению. Будь что будет, но я должен биться до конца. Правда, для начала, необходимо как можно больше выпить — водка добавит смелости, даст прилив энергии. Хотя перебарщивать не стоит, а то таракан нападет, когда я снова буду отключен.
Допив остатки, и блуждая в поисках противника по квартире, я не переставал думать о стратегии боя. Встряхнуть и шмякнуть о стену со всей силы, схватить за одну клешню и что есть силы ударить о стену, так, чтобы все кишки размазались по ней. Вот, каков был план. И он был должен сработать, так как обычно я лишь отбивался. Правда, таракан тоже изменил тактику. Раньше он всегда нападал, когда я просыпался и лишь совсем недавно стал нападать ночью.
А потому я и решил напасть первым. Истошно крича и размахивая руками, я пришел на кухню и стал переворачивать мебель, и это было правильным решением. Зверь как я и предполагал, не смог из-за своих размеров покинуть комнату и быстро появился перед моими глазами, бодро размахивая своими усами и испуганно прижимаясь к стенке. Хотя вру, сначала он хотел было подойти ко мне, но я резким ударом сбил его с лап и мощным движением, схватив за одну из клешней, шмякнув о стену так, что там
образовалось огромное пятно темной слизи. Все, как и планировалось. Абсолютно чистая победа. Ещё раз убедившись, что тварь не дышит, я победоносно спокойно пошёл спать.
Проснулся я от того, что меня лихо трясли за плечо. Разобрать, кто это, я не смог, помнил лишь, что меня выволокли из квартиры и повезли куда-то на машине. По запаху я инстинктивно предположил, что в вытрезвитель — место, где я периодически тратил свою миролюбивую, спокойную и до недавнего времени алкогольную жизнь. Проспавшись сколько нужно, я был представлен суду, за убийство своего четырехлетнего сына, с которым меня на выходные оставила моя собутыльница-жена.
ЭПИЛОГ
Хорошо, что я в одиночке и свить небольшую веревку не так сложно. Хотя тут не скучно, так как мой маленький преследователь, мой маленький сын, посещает меня и здесь. Правда, теперь я узнаю его, и когда он хочет есть, я уже не откидываю его в сторону. А если он по детской глупости взял таранью ловушку, я могу отобрать её, не дав наесться этой гадости и не дав блевать белой жижей. И, естественно, когда он будит меня за ногу, я не пинаю его к стенке и не сбиваю его разбитой бутылкой, заставив раненного уползти под стол на кухню, откуда, схватив его за маленькую ручку, я не ударию его о стенку, оставив на ней кровавое пятно.
Нет, ничего этого я уже не делаю, как впрочем и остальное, что делало меня алкашом. Просто даже по той причине, что тут не дают водку. Впрочем, мне пора, надеюсь, я хорошо свил эту веревку, и она не порвётся в решающий момент.
ЖАННА
ПАМЯТИ ГАНСА ХРИСТИАНА АНДЕРСОНА
Газеты писали, что это была некрасивая восемнадцатилетняя девушка с неустоявшейся психикой, обозленная, падшая и немного не в себе. Что тут сказать? Обычное газетное враньё. Она была совершенно другой.
Невысокой. С длинными чёрными волосами, спадавшими почти до пояса. С крупными, карими глазами, небольшим носиком и совсем игрушечными бровями, аккуратно огибающими небольшое девичье лицо.
Несомненно, подобное сокровище невольно вызывало самое положительное отношение у любого, кто мог бы с ней познакомиться несколько лет, да что там лет, несколько дней назад, до того момента, как это изящное лицо стало украшать порядком окрасившуюся в красный цвет лужу на одной из самых грязных улиц Москвы. Но это не самое мерзкое — журналисты не смогли устоять и разукрасили новость не только смертью малолетней девочки, но и ещё одним фактом.
Проституция. Вот уж мерзкое нехорошее слово, уже несколько тысяч лет срывающееся с уст миллиардов тысяч лиц. Именно оно заложило фундамент этой печальной кровавой смерти, где Жана играла крайне ярку, почти звездную роль, начавшуюся около трех лет назад, когда ей стукнуло двенадцать лет.
* * *
Жанна была единственным ребенком в семье. Что было отчасти хорошо потому, что в среду дождливого 2010 года сиротой оказался всего один ребенок. Родители умерли мгновенно, разбившись о тяжелое бетонное ограждение, когда её отец не справился с управлением, пытаясь уйти от фуры, выехавшей на встречную полосу движения.
Скоропостижная смерть была шоком, ужасом и одновременно неплохим трамплином в жизнь, сразу же оборвавшим все привычные блага. Ни шоколада, ни конфет, ни телефонов. Лишь медленно, но уверенно копившиеся долги за квартиру, да неизвестно откуда появившиеся родственники, а точнее родственник. Крупный, толстый мужчина, рьяно начавший добиваться опекунства.
Жанна, не сразу догадалась об истинной цели своего нового «папы». Но спустя месяц всё стало на свои места, когда он впервые залез к ней под юбку. Тогда же она и сбежала из дома в первый раз, испугавшись странной мрачной действительности, в которую втягивала её жизнь. Но так было лишь в первый раз, потому что быстро осознавший её шустрость «Папа» уже не стал давать ей подобного шанса и при очередном изнасиловании закрывал дверь на ключ.
Десять, пятнадцать, двадцать. Сердце каждый раз выдавало в ней ребенка. Она не могла привыкнуть, не знала, как спастись и не могла предложить себе ничего кроме как — бежать. Бежать подальше от издевательств, боли, унижений. Впрочем, замена была не лучше — первый же приют ей дали также за возможные интим-услуги. Только в этот раз уже не били и немного приплачивали, позволяя получше одеваться и кормиться.
Один, второй, третий — уже за первый месяц она потеряла им счет, так как в день обслужила не меньше двадцати четырёх, пользуясь тем, что ещё крайне молода и привлекательна. К тому же её никто особо не щадил, отправляя на самых мерзких клиентов. Но всё равно это было лучше того, что мог ей предложить впервые изнасиловавший её родственник, который слишком глубоко засел в её детской измученной душе.
Впрочем, светлые стороны всё же были. Раз или два в неделю к ним заходил местный драгдилер, который неизменно приносил более-менее сносный товар, позволяющий нервной системе немного сбавить обороты и убрать гнетущую атмосферу. Жанне он нравился ещё и потому, что картинный герой — крепкий мужчина в синих лоснящихся трусах, который красовался на старом комиксе на грязной стене борделя, неизменно оживал, показывая всем своим существованием силу, выносливость и красоту. Он был эталоном, а не каким-нибудь очередным сносным телом.
Герой, который победит что угодно и кого угодно. Тьму, окутывающую её со всех сторон, запахи, постоянно повторяющиеся сны. Победит всё, явившись и вытащив её из этого ада. Но время шло и пока этого не случалось. Ни героя, ни светлого будущего — только так, очередной дурно воспитанный клиент. Но Жанна не отчаивалась, она свято верила в драгдилера и его товар, который неизменно оживлял её любимого мужчину из комиксов.
И всё же чудо произошло, оно явилось, как и положено чуду. Внезапно, вмиг изменив всё и вся. Это был истинный момент осознания своего места в мире. И произошёл он благодаря великому мастеру жестких сказок, мудрому и почитаемому Гансу Христиану Андерсону, написавшему невесть как попавшую в руки Жанны «Девочку и спички».
Это был рассказ о точно такой же девочке, только не изнасилованной отчимом, а просто нищей, которая торговала спичками, и которая умерла от холода, истратив весь коробок. Никто и ничто не спасло её от этого. Ни изначальный баланс полностью забитого коробка, ни более или менее понимание сервиса по продаже товара. Даже погода была против неё.
Жанна проглотила ещё одну таблетку. Увы, но на этот раз её картинный герой не пришёл. Его заменила стужа из зловещей детской истории, которую она только что прочитала. Впрочем, она могла подарить и свою историю, только в этой она уже не будет вести себя подобным образом.
Она встала, подошла к старой чистой, но всё равно убогой кухне, — даже острое желание чистоты не могло сделать её лучше. Взяла нож. Оказалось, что маленькие, красивые ладошки едва могли удержать его. И сжав оружие посильнее, она повернулась к выходу. Черное мамино пальто, чулки, разбитые туфли, всё то, в чем она сбежала от отчима. Все казалось таким легким. Жанна любовно покрутила пуговицу. Она всё ещё помнила маму, то, как она ласково говорила ей, что когда она вырастет, то тоже получит точно такое же пальто. Что ж, её пожелание сбылось.
Улица. Дождь. Вечный холодный дождь, моросящий мелкими каплями. Она шла, едва касаясь земли. Наркотик всё ещё освещал её сознание, хотя и начинал понемногу гаснуть. Слава богу, до родственника было недалеко. Он предпочитал жить неподалеку. Это толстый жирный ублюдок.
Он вошла в знакомый подъезд, еле дотянулась до звонка и нажала, после чего услышала столь знакомые тяжелые шаги. Он умер медленно, с бульканьем. Она нанесла около двадцати колото-резаных ран, пока, наконец, нож не затупился о толстые, твердые кости, всё ещё мешающие при проникновении в тело. О да, его безумные глаза, буквально впились в неё, пытаясь дотянуться до сути поступка. До причины, которой ему было не понять.
Качаясь, Жанна встала. Оставленные дилером лекарства всё ещё действовали и позволяли продолжать борьбу, они были её спичками, зажигавшимися и таявшими, как и в той печальной сказке. Открыв двери, она пошла дальше, она не такая как та девочка, она не примет такую же судьбу, она сама решит, как ей жить.
А дальше, дальше был мужчина лет сорока, слишком близко подошедший к ней. Женщина, грязно выругавшаяся при её виде. Собака, пытавшаяся её понюхать. Всё они стали отличной площадкой для очередного доказательства, что она намного сильнее сказочной героини и не повинуется своей печальной судьбе. Она не бабочка, она пламя, сжигающее всё на своем пути. При этом улыбающееся и поющее старую мамину колыбельную, которую она никак не могла забыть.
СКАЗКА О РУСАЛКЕ
ПАМЯТИ ГАНСА ХРИСТИАНА АНДЕРСОНА
Любимым хобби молодого графа было, как ни странно, ни верховая езда и ни охота, а просто пребывание в лодке, медленно плывущей по реке. Успокаивающее, неторопливое течение которой благотворно влияло на его душу.
Далеко он не заплывал, да и как заплыть, если расположившись на её дне, он опустил весла и смотрел на небо, белые облака которого были далеки и прекрасны. Причуда? Да. Глупость? Сомнительно. Граф был далеко неглуп, его воспитанию и образованию могли позавидовать многие местные помещики, так же учившиеся в Англии, но, увы, оставшиеся при этом большими бездарями и лентяями.
Неожиданно, рядом раздался небольшой всплеск и затем снова тишина. Не обращая внимания, граф продолжил лежать и смотреть на небо, ведь в реке водилось много щук, осетров, белуг и мало ли кто из них захотел погреть пузо под солнцем? Тут всплеск раздался снова. Ближе. Молодой граф насторожился, ведь, как правило, завидев лотку, рыбы старались плыть от неё подальше и уж никак не приближаться к ней. Но вода была спокойна и, опустив голову, граф продолжил любоваться белыми воздушными облаками, лениво покачиваясь в такт речной воде.
«Англия, каменные мостовые, грязь, смог — как же это отталкивает» — думал он, рассматривая небо. Всё настолько неприятное, непонятное. Никак не укладывающиеся в его русском сердце и душе. К чёрту, лучше вот, мягкая и тёплая родина, с её нежнейшим воздухом и яркими красками лета.
— Алена, Алена — раздался громкий раскатистый голос, быстро прокатившийся вдоль всего русла реки — где ты, доченька.
Граф снова прислушался. Он не слышал, чтобы в этой части реки кто-то жил. А уж о своих крепостных он старался знать как можно больше, чёрт ли шутит — около десяти тысяч душ, здесь никак без внимательности не обойтись. Отец, конечно, памяти не лишен, но возраст уже берёт свое и графу надо как можно быстрее перенять основы управления именьем.
— Алена, ты где? — продолжал кричать незнакомый голос.
Граф приподнялся и посмотрел на берег. Посреди травы стоял высокий мужик в грязной серой рубахе и точно так же внимательно глядел на него. Затем нехотя поклонился и спешно ретировался в лес. Граф огляделся. Рядом никого не было, никакой Алены, которую так настойчиво звали. Лишь тишина, тихая качка и игривое настроение птиц.
Слева раздался всплеск. Повернув голову, граф увидел голую спину, плавно переходящую в нечто вроде хвоста, исчезающего в воде. Открыв рот, он икнул, и глупое выражение лица словно застряло, скинуть которое он смог лишь махнув головой и закрыв глаза. Минута, вторая, он снова посмотрел на водную гладь. От места, где только что появилось чудище, шли лишь круги воды. Махнув головой, он, что есть силы, налёг на весла и большими гребками поплыл обратно к дому.
Отец стоял возле крыльца. Высокий, крепкий, загорелый он за что-то отчитывал конюха, согнувшегося перед ним в полупоклоне. Его Сиятельство, видимо, пребывал не в самом лучшем настроении, так как Гришка солидно потел, напрягая молодую спину.
— Я же просил, объяснял, телегу запрячь засветло, неужели непонятно было? — грозно спрашивал его отец, медленно оттягивая слоги — как можно было не услышать? Григорий. Я разве плохо к тебе отношусь, разве мне надо пороть тебя? Разве я не уважаю твоего отца, который вот-вот отойдет к Всевышнему? Почему ты так глух? А?
Григорий лишь что-то промычал в ответ и продолжил стоять истуканом. Он прекрасно знал, что его не будут пороть, но это вовсе не радовало его, так как ему было проще получить два раза по спине, нежели стоять и слушать монотонное увещевания графа. Была у того такая пренеприятная привычка — разводить целую лекцию, длина которой — вечность.
Увидев сына, граф наконец-то отпустил слугу и всё так же хмуро посмотрел на сына.
— Опять в лодке бездельничал? — и, не дожидаясь ответа, продолжил — что за напасть такая, здоровый парень, а занимается всяким непотребством, на кого я имение-то оставлю? На бездумного лодочника?
— Батюшка — стараясь задавить языковую армаду в самом зародыше, начал граф — а у нас разве есть крестьяне в левом притоке реки? Я сегодня видел мужика, он искал кого-то и, по всей видимости, они живут рядом.
Старый граф на секунду замолчал. Потом коротко бросил — «нет». Должно быть, забрели за грибами или просто от дела отлынивали — лентяев везде хватает.
Но Алексей ему не поверил. Он давно знал своего отца и прекрасно знал, когда тот лжет, а когда нет, и в этом случае он даже не сомневался, что это ложь. Только вот зачем отцу скрывать двоих крестьян, было не понятно. И тут молодой граф остро почувствовал желание вернуться в устье реки, дабы разобраться в том, что он сегодня видел.
К вечеру, когда после жаркого дня пришла легкая прохлада, в голове молодого графа уже четко вырисовался образ речной русалки, невесть как попавшей в эту захудалую губернию. Конечно, было в этом что-то сумасбродное, так как представить игриво плавающую полуголую девушку в речной воде, среди щук и пиявок, было сложно. Но граф уже и не знал, как прогнать сей настойчивый образ.
Причем внешность русалки была неизменно красива — ну не позволяло воображение нарисовать её безобразной или на худой конец жирной. Именно красивая, именно светловолосая, именно большие глаза и миниатюрный, утонченный носик, столь гармонично заканчивающий изумительной красоты облик. Ну а хвост, ну что ж, хвост — эта та деталь, которая и делает их особенными.
«Странно, — ещё раз подумал граф — я ведь и вправду видел девушку с хвостом. У нас — в нашем самом обычном имении. Я готов биться на собственную жизнь, что это мне не привиделось. Что, пожалуй, самое необычное — это то, что мужик, который, по-видимому, обычный крестьянин искал, именно это существо, невесть как попавшее к нам».
За такими мыслями и догорела свеча, опустив полный сказки сон на глаза молодого графа, где он, стоя по пояс в воде, рассматривал удивительной красоты плавающее создание, прикрытое зеленой чешуей и обнаженное по пояс. Высокая грудь, прикрытая длинными волосами, бледно-нежная кожа. Протянув руку, он хотел потрогать её, но она игриво отплыла в сторону, как бы зазывая его на глубину. Продолжая тянуться, граф сделал ещё шаг, затем второй, третий, после чего земля стала уходить из-под ног и, наконец, там осталась только глубина, над которой он уже плыл. Звезды, полная луна — постепенно он почувствовал, как кто-то тянет его на дно — резко дернув ногой, он попытался высвободиться, но, увы, вместо этого его потянули ещё сильней. Судорожно дергаясь, граф, наконец, проснулся и упал с кровати, край которой высоко поднимался над полом.
Удар был жесткий, к тому же невесть откуда взявшийся ночной горшок больно приложился об ухо, едва не разбрызгав всё содержимое по полу. Умывшись собственной мочой, граф грязно выругался и, окончательно проснувшись, стал отходить от столь чарующего сна.
— Алешенька, мальчик мой, как же так, господин ты наш ненаглядный, должно быть расшибся сильно — скороговоркой запричитала няня, спешившая к нему на выручку — ох, надеру я зад Насте, это ж надо барину горшок поставить так.
— Не надо — миролюбиво сказал граф — не надо, няня, она не виновата.
— Да как же не виновата, родненький, это ж надо горшок под ноги поставить, сколько этой дуре говорила, что надо под кровать задвигать — запричитала она, ещё больше ощупывая его шишку среди курчавых волос, — ну точно, шишка.
Граф потрогал голову и поморщился — шишка и вправду была. Совсем как в детстве. Не сопротивлялась няниным рукам, он покорно терпел первичный осмотр, ожидая пока она не успокоится и не назначит травяное лечение. «Минимум полдня — подумал он — и это не отец — отвертеться не получится»
Няня миролюбиво погладила его своими морщинистыми руками и поцеловала в макушку. Несмотря на старость, она всё также заботилась о нём, неся свою вот уже шестидесятилетнюю вахту в их семье.
— Щас отварчику выпьем, листочки приложим и, все пройдет, а Настьку я все ж накажу — молодого барина и не уберечь, совсем от рук девка отбилась.
— Да не переживайте вы так, нянечка — улыбнулся граф, посмотрев на воспитательницу с любовью.
И тут же его осенило — она же всех в округе знает, чуть ли не по именам и отчествам, а то и дедушек и бабушек вплоть до четвертого колена, ведь живет, не выезжая все свои шестьдесят лет, и уж об этой странной паре крестьян наверняка всю историю знает.
— Нянечка, а вы знаете, живет ли кто у нас в левом притоке реки?
На мгновение морщинистая рука замерла, но затем всё так же нежно продолжила гладить его голову.
— Всех знать — никому не дано, только Господу Богу — грустно сказала она и стала подниматься — ладно, пора накрывать завтрак, ты, Алеша, опять поздно встал, все откушали уже, но ничего. Я тебе как обычно оставила супа полезного, да молочка. Не еда, а загляденье, прости Господи, грех так про еду-то говорить.
Он посмотрел вслед удаляющейся няне. Врать она не умела, предпочитала не говорить, но, тем не менее, умолчать, да от него? Что же такое? Неужели по негласным законам, никто не выдает русалку?
Столь пленительное чувство загадки теперь полностью овладело им, и еле сдержавшись и не бросившись сию же минуту к лодке, он встал и направился вслед за няней к столу. Где на белоснежной скатерти стыла его еда.
Проглотив всё разом, он покорно снова лег под медосмотр нянечкиных рук, настойчивость которых была, несомненно, сильнее его желания сбежать на поиски неведомой русалки, расположившийся почти как у недавно помершего Пушкина. Правда, там она была на дубе, а тут под большим дубом.
Большой дуб, река — всё казалось таким ненастоящим, и всего лишь из-за одной голой спины плавно переходящей в хвост. Диковинно, право. Он открыл глаза и заметил, как няня немного механически накладывает свою травянистую мазь, молча что-то обдумывая. Такое поведение было крайне редким, ведь если она была возле него, то всё её внимание предназначалось именно ему, а никакой ещё думе.
Внимательно рассматривая её, он не мог понять, что именно выбило её из привычного ритма, заставив всецело погрузиться в размышления. Его вопрос? Но почему? Что такого в нём? Почему все, словно сговорившись, молчат об этой тайне? Надо как можно быстрее всё выяснить.
Но тут его охватила сильная головная боль — то ли от мыслей, то ли от сильного удара об пол, но боль была настолько сильной, что его начало тошнить и весь нянечкин суп тут же оказался на полу. Моментально лишившись всех мешающих ей дум, нянечка с резвостью молодой барышни встрепенулась и начала наращивать больничный темп, раздавая направо и налево приказы. Переполошив всех, она моментально уложила графа в кровать и приставила бедную дворовую девку Настьку, как надсмотрщика.
«Ну, теперь точно не уйти — подумал граф, грустно глядя в окно, хотя с другой стороны — может так и надо».
Тут он снова почувствовал сильную головную боль. Сморщившись, он неожиданно представил зеленый берег, тихую гладь и всё те же таинственные круги, расходившееся от только что нырнувшей то ли рыбы, то ли человека.
Затем голову немного отпустило, но наступившая слабость опять забрала в сон, явив теперь уже не полные красоты речные пейзажи, а обычную неприветливую тьму, среди которой он и потерялся на ближайшие десять часов, плавно дождавшись вечера.
Выспавшись, он вышел на крыльцо. Мирно сопевшая Настя не то, что сторожить, — усидеть-то толком не смогла, свалившись ему на постель и там же захрапев. Благо большой веснушчатый нос этому отменно способствовал.
Вглядываясь в лес, молодой граф стоял в некотором раздумье. Конечно, можно было идти прям сейчас, пока никто не видит, но шансы не настолько большие, чтобы что-либо разглядеть в этой темноте, среди камышей и теплой воды. Да и на зверьё можно было наткнуться. Медведей, слава богу, не видели, но вот пара волков забредала в лес. И убили, кажется, лишь одного. И тут не то, что молодого графа, крестьян-то не отпускали.
Потерев шишку, он почувствовал, что страх — чувство, которое он в себе раньше особо не находил, показался из самых-самых глубин его молодой души и настойчиво убеждал никуда не идти, оставив все на завтра.
— Снова, что ли, отложить — сказал он вслух, посмотрев на звезды — прям черная полоса какая-то. Но ничего, завтра я точно попаду на эту речку.
Так он и решил, вернувшись обратно в дом.
***
Первые секунды он стоял, раскрыв рот. Девушка, которую он увидел, была действительно с хвостом, но не таким, каким было бы привычно для русалки, нет, она была с хвостом, похожим на две сросшиеся ноги, или, правильней сказать, прилипшие ноги. Ловко используя эту особенность тела, она быстро плавала от одного берега к другому, кружась, плескаясь, выпрыгивая.
Граф снова протёр глаза. Девушка не исчезла, наоборот, лишь прибавила скорости и продолжила свою водную игру. Граф спрятался за камыши. Блеск воды продолжался, но он уже не смотрел в его сторону.
Не надо было быть гением, чтобы понять, что это не русалка, а девушка с врожденным уродством. Ужасный урод, который непонятно как оказался в их захолустье. Человек, пусть и несчастный, но, все же, не представляющий никакой сказочной природы. Не более чем несчастье, свалившееся на чью-то семью.
— Кто вы? — раздался из-за спины нежный женский голос.
Граф вздрогнул и обернулся. За мыслями он даже не заметил, как смолкли всплески, и как она подплыла к нему.
— Алексей Шереметьев. Граф.
— Аааа… — задумчиво сказала девушка, не вылезая из воды — а я Алена. Я живу неподалеку.
Она вытащила руку и указала в сторону леса. Бледная рука была тонкой и изящной, что очень резко контрастировало с уродством ниже пояса. Также сквозь воду было видно, что у неё крайне тонкая талия и в целом она была красива — лицо, шея — все подошло бы куда больше к какой-нибудь гордой городской красавице, нежели к этой изуродованной природой крестьянке. Увидев, что он пристально её разглядывает, она аккуратно убрала руку под воду.
— А я вас видела раньше, вы плавали здесь в лодке, без весел — продолжила она — несколько дней назад. Вы первый, кого я увидела из людей кроме батюшки, и мне было очень интересно увидеть вас поближе.
— Вы живете здесь с отцом?
— С отцом и кошкой — Алена улыбнулась, обнажив ряд красивых белых зубов.
«Странно, но отсутствие как такого общества на неё нисколько не повлияло, не заметно, чтобы она была какой-нибудь заторможенной или быть может глупой — подумал граф, обдумывая их общение — наоборот, она кажется куда приятней, нежели большинство моих знакомых, я бы даже сказал интересней. И
всё же очень интересно, как она сама относится к своему уродству. Ведь видно же, что это неправильно — жить вот с такими ногами. Или, правильней сказать, хвостом»
— А вы тоже недалеко живете? Мне отец запрещает заплывать далеко, строго настрого запретил, говорит там много плохих людей, которые могут навредить мне, это правда? Что он говорит?
— Правда — ответил граф — людей плохих действительно много и вам они лишь навредят.
— Но вы же не навредили, может, и они не станут. Если честно, я очень устала от этих мест, хочется поплыть куда-нибудь подальше.
— Я вижу, у вас бунтарская душа. У меня много знакомых с бунтарским нравом — это сейчас модно в Петербурге, да и вообще в образованной России.
— В Петербурге? А где это? — блеснув глазами, спросила Алена.
— Слишком далеко, чтобы мы туда поехали.
Раздался грубый мужской голос позади графа, граф обернулся. Сзади стоял тот самый мужик, который недавно кричал на берегу.
— Шли бы вы граф, чай уже вас дома спохватились, нельзя вам подолгу отсутствовать, ваш батюшка сильно злится по этому поводу, всем нам строго настрого запретил вас далеко отпускать. Приказал приглядывать, если что. А тут и зверей полно и вода неспокойная.
Граф уловил в голосе мужика не столько покорность и доброжелательность, сколько скрытую неприязнь и даже злобу. Мужику явно не нравилось, что он разговаривал с его дочерью, да и вообще узнал о её существовании. Граф решил не идти на уступки и напомнить кто здесь кто.
— Как тебя зовут? — грубо спросил он и, увидев, как тот вдруг успокоился, обернулся на Алену, но, увы, она уплыла.
— Семеном кличут — словно получив новую порцию уверенности, сказал мужик — я роль егеря выполняю в тутошних местах. За зверьем присматриваю.
— Да я уж вижу, за кем ты здесь присматриваешь — зло бросил Алексей.
— Ваш батюшка дал добро — хмуро ответил мужик — так что все по слову его.
Не став больше уделять мужику внимания, граф развернулся и отправился обратно в имение — очень уж ему не терпелось пообщаться с отцом, который наверняка был в курсе всей этой истории.
***
Внимательно выслушав его рассказ, отец тихо вздохнул и, потрогав собаку за морду, нежно приласкал её. Затем снова повернувшись к нему, спросил: «Ну и что? Хочешь, чтобы я всем рассказал, что у меня урод в реке плавает или убил её? Зачем ты пришел ко мне с этим? Эта история и так всем крови попортила, отцу её, мне. Возможно, её и стоило утопить как щека, но это просьба твоей покорной матери, а её я, как ты знаешь, всегда боготворил. Так что всё будет так, как есть. Да и егерь он хороший, всё свое жалованье отрабатывает с лихвой».
— Значит, ты так и будешь её от всех скрывать?
— А что ещё делать с ней, не в университеты же ей поступать. Хватит у нас одного университетского дурака. Вон, был нормальным, теперь же по реке взад вперед без весел плавает. Стыд и позорище.
— Да что ты вообще знаешь о философии.
— То, что он не прокормит и не согреет.
— Ладно, отец это потом обсудим. Пойми ты, всё это не по-человечески, есть же врачи, есть же операции.
— Да разделают её как рыбу и отправят в какой-нибудь институт для опытов, не по-христиански это. Не дури, отставь девку в покое и не плавай там больше, лишь взбаламутишь её. Она же дурра, ещё не понимает, чем это может кончиться, а ты понимать должен. Или, быть может, ты на ней жениться собрался?
— Я подумаю над этим — зло бросил молодой граф.
Ему больше не хотелось обсуждать это с отцом. Возможно, потому, что граф понимал, что тот был прав. Ведь по сути, все, что он мог сделать для неё — это лишь похлопать по плечу, да сказать пару добрых слов. Граф подошёл к реке. Тихая незамутнённая гладь всё так же сверкала на солнце, но уже не отдавала тем спокойствием, которое было раньше. Теперь она настораживала.
* * *
И, тем не менее, он снова приплыл к ней, совершая очередной нелогичный неправильный поступок в своей жизни. «Все мы делаем что-то неправильное — утешал себя молодой граф, налегая на вёсла — что ж теперь, совсем глупости не совершать, да и кому известно, что это? Глупость или нет. Человеческий разум слишком мал, чтобы объять все нити судьбы».
Он убрал вёсла и посмотрел на воду. Алексей был почти уверен, что она тут, хоть её и не было видно.
— Бу — неожиданно раздалось с другой стороны лодки, и молодой граф чуть бы не полетел в воду, распугав мальков и лягушек.
— Господи — тихо запричитал Алексей, садясь в центр лодки и улыбаясь Алене, игриво наблюдающей за ним — ты чуть сердце не остановила.
— Сердце?
— Да. Сердце. Это внутри у каждого человека, стучит постоянно, кровь по венам разносит. Ну, сердце.
— А, сердце — задумчиво потянула она и посмотрела сквозь воду себе на голую грудь — а что? Оно останавливается от криков?
— От страха. Оно останавливается от страха. Поэтому не стоит никого пугать так сильно.
— Прости, я не хотела. Я больше не буду.
— Всё хорошо. Я уже понял это.
— Скажи, а почему ты приплыл?
— Не знаю, захотел тебя увидеть. Ты же необычная.
— Я знаю, это потому, что я русалка.
— Да ладно. И откуда ты это знаешь?
— Папа рассказал.
— Нет, ну папе, конечно, виднее. Он, кстати, тут?
— Нет, на охоте.
Алексей довольно улыбнулся и подобрался к ней поближе. Как же она была великолепна, ох, если бы неё её ноги, если бы не ноги. Чувствуя его взгляд, Алена покраснела, но никуда не уплыла, как и положено девушке, никогда не встречавшей других людей и, более того, не присутствующей в обществе. Она не могла победить любопытство стеснением.
— А вы красивый среди людей? — робко спросила она, кладя руки на лодку.
— Вообще да — улыбнулся молодой граф — красивый.
— И скромный — рассмеялась Алена звонким смехом, явно довольная своей ловушкой.
Алексей тоже улыбнулся. Ему вдруг стало так хорошо, что захотелось просто лечь и полежать. И послушать, как она ему объясняет какой он нескромный.
— А почему вы плаваете один? — снова спросила она.
— Не знаю, мысли, мне так проще думается, к тому же я люблю смотреть, как неторопливо плывут облака и чувствовать, как медленно плывёт лодка — мне это нравится. В Англии я приобщился к размышлениям. Чтобы не говорил мой отец, а в этом он прав.
— Это там, где и Петербург?
— Не совсем, но примерно в той же степи.
— Папенька очень разозлился на меня, когда я стала говорить о вас, сказал, чтобы я больше и не думала о нашей встрече.
— Мне сказали тоже самое. Ох уж эти папеньки, вечно говорят нам свои желания.
— Согласна.
Алексей снова улыбнулся ей. А затем и ещё и ещё. Целую неделю он улыбался ей, навещая её на своей лодке. Они даже выработали свой тайный сигнал, по которому он без ошибочно узнавал, когда егеря нет дома.
* * *
Алексей посмотрел на мрачного отца. Когда он сильно злился, то на лице у него проступали желваки, и перечить ему было совершенно невозможно. Хорошо еще, что это было очень редко. За всю жизнь он лишь несколько раз видел его в таком состоянии.
— Наигрался? Или ещё? — тихо спросил он, записывая в хозяйскую книгу расходы, — или что? Ты всё-таки решил притащить её в дом?
— Зачем же так, поселюсь с егерем и все дела.
— Он убьет тебя.
— Сядет. Это тот человек, который боится тюрьмы.
— А я не тот человек, который боится его. Послушай, сынок. Ты ведь не любишь эту девку. Ты не будешь с ней. Зачем ты её дразнишь? Она же не игрушка, не зверь. Тебя же обучали в университете. Ты же грамотный. Человечный. Вас же там учили человеколюбию. Так ведь?
— Что ты от меня хочешь?
— Чтобы ты уехал. Пройдет время, вернёшься.
— И куда я поеду?
— На вот, посмотри. Я достал тебе место на паруснике, они в кругосветное путешествие плывут, правда, должность небольшая, но год поплаваешь в море. Уж там ты точно со всеми русалками перезнакомишься.
Алексей замер. Отец прекрасно знал, о чём он мечтал с самого детства, и что несколько раз отцу еле удавалось его выхватить из повозки, едущей в Петербург, где он, совсем ещё несмышленыш, хотел пробраться на один из кораблей и юнгой уплыть в путешествие.
— Это нечестно.
— Честно или нет — решать тебе. Они уплывают через три недели. И я очень советую не говорить ей об этом, скажи, что просто вы не будете никогда вместе. Это проще принять, нежели то, что ты выбрал океан, а не её.
Отец встал и, взяв с большого стола листок, протянул ему. Это было письмо капитана, который обещал принять его на борт. С печатью, как положено. Алексей вдруг почувствовал, как бьётся его сердце. Мечта обретала черты. Оставив его одного, отец вышел. Он был неглупый и прекрасно понимал, что выиграл.
* * *
А вечером приплыла она. Алексей в этот момент сидел на небольшом помосте, свесив ноги к воде, пока легкое нежное касание не вывело его из привычного состояния задумчивости. Опустив голову в низ, он увидел её, её большие карие глаза, её нежные скулы, мягкие ямочки на щеках. В ночи они выглядели особенно прекрасно. Коснувшись его ног, она немного отплыла в сторону. Вода стекала по её черным волосам, как нечто единое, красивое цвета темного серебра.
Алексей прикрыл глаза — его не покидало чувство сказки, которое он ощущал, когда бабушка вечером, под огнём старой свечи, рассказывала ему сказки, в которых было много королев, царевичей, невообразимых чудовищ и, естественно, красавиц.
— Ты скучал по мне? — спросила она, улыбаясь — я скучала.
Затем, не дождавшись ответа, она поплыла, делая небольшие волны руками. Уродливая крестьянка была похожа на ребенка, только что получившего возможность поиграть с взрослым, но при этом совершенно не знающего как это делать.
— Скучал, конечно, скучал, как же не скучать — Алексей посмотрел по сторонам, но различить что-либо в такой тьме было просто нереально.
— Здесь так хорошо. Знаешь, я никогда не заплывала так далеко, но я нисколько не боюсь, я почему то знала, что встречу здесь именно тебя.
— А ты давно здесь? — как можно мягче спросил Алексей, смутно догадываясь о причине такой удачной встречи.
— Нет — ответила Алена и отвернулась.
Молодой граф напрягся. Ему стало понятно, что она врёт. Немного неумело, немного по-детски, но именно врёт.
— А твой отец, он выпустил тебя?
— Да, но не будем об этом, лучше расскажи как твои дела, как день провёл, что делал — быстро перебила его Алена.
Ее нетерпеливость передавалась от слов к рукам, хвосту. Снова сделав круг, она подплыла к нему и сделав сильный взмах, вынырнула из воды, сложив руки прямо перед ним.
— Скажи, а у тебя есть девушка?
Алексей похолодел. Странный холодный страх парализовал его. Сейчас, ночью, когда эта девушка с уродливо сросшимися ногами смотрела прямо ему в глаза. Не зная, что ответить, он сказал правду.
— Нет. Папенька, ещё ничего не говорил по этому поводу.
— Ах, папенька — весело сказала она и плюхнулась обратно в воду — ох уж эти папеньки, всё они решают.
Исчезнув под водой, она словно испарилась. Гладь воды стала ровной, и лишь небольшие круги напоминали о том, что здесь когда-то плавала девушка. Алексей непроизвольно вытянулся, всматриваясь в темную воду и дожидаясь её появления.
«Она со мной заигрывает или играет?» — спросил он сам себя. И как оказалось, этот простой вопрос так и не смог найти ответа у столь знатного ловеласа и покорителя сельских и светских сердец. Он не знал, не понимал, как надо вести себя в такой экзотичной ситуации, когда перед тобой человек, возможно, видевший в своей жизни лишь одного человека — отца.
— Поцелуй меня — тихо сказала Алена, снова подплывая к нему.
Скорее от непонимания происходящего, чем от самого желания или чего-то ещё, Алексей исполнил её просьбу. Как оказалась, это были самые простые, немного сладкие губы, отдающие вкусом речной воды и какими-то травами.
— Как приятно, и так странно. А ты раньше целовался с кем-то? — снова спросила она, вертясь в воде.
— Нет.
— И я нет.
Странная, наивная, немного пугающая — теперь в ночи она казалась совершенной иной — ночь как бы скрашивала все те страшные уродства, которые были в ней, выставляя на свет лишь самое главное, её интересную, невинную, добрую душу.
— А что ты будешь делать завтра? — голос её звучал настолько влюбленно, что даже полный идиот смог бы догадаться о её чувствах.
— Я ещё не решил. Не знаю.
— А давай вместе поплаваем.
И тут у Алексея в глазах потемнело — встреча, поцелуй, всё ещё как-то укладывались в сложную логическую цепочку, но вот плавание с этими необъятными по своей мерзости ногами, с этими получеловеческими конечностями, было выше его сил.
— Я, я не могу завтра, я слишком занят. Прости. Завтра я должен буду помочь своему отцу.
— Тогда может послезавтра? Когда ты будешь свободен — не унималась она.
— Можно, конечно, давай послезавтра — выдохнул молодой граф.
И тут его спас крик его любимой нянечки, по старой доброй традиции не ложившейся спать, пока он не вернётся домой.
***
Весь следующий день он провел в своей комнате, наблюдая за тем, как мухи облепили стекло. Не хотелось ни есть, не пить, лишь наблюдать за тишиной в полном её величии, периодически прерываемом шарканьем старых ног. Няня не спускала с него глаз, но всё же каким-то чудным образом научилась скрывать свое пристальное наблюдение.
Затем настал вечер. Молодой граф смотрел из окна на речку, но у него не было желания идти туда, там был лишь одинокий урод, непонятно каким образом посчитавший себя женщиной. Граф перевернулся на бок. Ему не было страшно или жалко её, ему просто не хотелось её видеть и всей этой шумихи, которая наверняка поднимется после того, как отец узнает о том, что происходит.
А затем он не понял и сам, как ноги привели его к тёмной речке, в которой плавала изувеченная жизнью Алена, которая чуть не вынырнула на деревянный мостик, ликуя от долгожданной встречи.
— Ты пришёл. Я знала, знала, что ты придешь. Я и вправду знала, что ты вернёшься — едва не крикнула она, смотря на него мечтательной улыбкой.
— Тише, тише, всё хорошо — поднял руки молодой граф, пытаясь остановить её — всё хорошо, я понял, понял.
Его улыбка, немного трусливая, немного снисходительная, потеряла обе эти черты в полумраке, оставляя лишь несколько прекрасных обнаженных зубов, увидев которые, Алена улыбнулась в ответ. Она обняла его и прижалась. Казалось, эта влюбленность была так не похожа на остальные — она была такой легкой, воздушной, почти детской.
— Я люблю тебя — тихо выдохнула она.
Молодой граф нежно обнял её и как можно мягче, так чтобы её лицо было ближе к нему, сказал:
— Послушай, я не хочу тебя обманывать. Но мы не можем быть вместе, пойми правильно, мой отец — он не одобрит наши отношения, как и твой — это неправильно.
— А ты, ты одобряешь? — она пристально посмотрела ему в глаза.
— Я, да, но мы все равно не сможем быть вместе, потому что я хожу тут, а мне надо ходить по земле, встречаться с важными людьми, растить детей, а ты, ты не сможешь так жить. Нам необходимо взять небольшую паузу, все слишком быстро и так сложно.
— Ты не любишь меня?
— Люблю, поэтому не хочу разрушать тебе сердце, ведь ты особенная, понимаешь, ты создана для рек и морей, а не для нас, простых смертных.
Алена отстранилась от него и, скрестив руки, зло посмотрела в сторону. Ещё больше напоминая волшебную героиню из русалочки. Ту маленькую принцессу, отец которой был сам царь Тритон.
— Так будет лучше для нас обоих — сказал Алексей, но все, что он услышал — лишь всплеск воды.
* * *
Когда Егерь возвращался домой, то по дороге нарвал васильков — Алена очень любила эти цветы, как и её несчастная мать, которая умерла при родах. Егерь до сих пор не понимал, как столь странное, болезненное существо сумело выжить, и что ещё удивительней, не сломаться под этими уродливыми обстоятельствами, набраться столько положительной энергии, радости и желания жить.
А как она умела плавать. Уму непостижимо, взять и маленькой доползти на этих сросшихся ножках в речку, где одним смешным кувырком очутиться в воде. Боже милосердный, он никогда не забудет этого. Как он смеялся, когда увидел её перепуганное маленькое личико. Казалось, сердце старика не выдержит и просто лопнет от неожиданной нагрузки.
Затем он подхватил её, и еще не отошедшую отводы, обтер своим рукавом. Секунда, третья, минута и вот она уже смеялась, просто заливалась чудным звонким смехом, радуя старика, вселяя в него нечто вроде солнечных лучей, пронизывающих его сердце. Слезы сами появились на глазах — ему вдруг очень захотелось поплакать.
Она стала ему как дочь. Как любимая и единственная дочь. А потому старому графу уже не требовалось доплачивать за её содержание. Брать деньги, да зачем? Бабье молоко было в те годы в избытке, и он без труда доставал его. На свои нужды у него расходов не было. Да он бы и бесплатно работал, пытаясь хоть как-то вернуть долг старой графине, этой добрейшей женщине, не давшей убить эту несчастную девочку. Вставшей против воли графа, очень уж переживавшего за столь неприятный выводок.
А затем она росла, росла. И один раз, когда она в очередной раз спросила, почему у неё такие странные ноги, он решил, что больше не в силах уходить от этого вопроса и рассказал ей про русалочку, про
сказку, которую ему рассказывала когда-то его мать. Про народ из дальних морей, привыкший жить в воде. Алене очень понравилась эта история, и она всё меньше и меньше задавала ему вопросы про разницу их строения, полностью переключившись на историю русалок.
Дойдя до избушки, он вдруг почувствовал запах крови. Крепкий, такой, какой нельзя перепутать с чем-то другим. «Волк, медведь» — первое, что пришло на ум. Но ни того, ни другого он давно не видел, по крайней мере, поблизости, стараясь держать всех хищников на расстоянии, чтобы Алене ничего не угрожало.
Рванувшись в сторону избы, он резким движением открыл двери. Кровь, много крови, да, у неё бывали женские воды, но теперь крови было слишком много. Слишком обильное кровотечение, которое никак не походило на обычные женские выделения.
И тут он услышал вдох, после чего, словно преодолевая невидимую стену, медленно повернулся. Когда он её увидел, она лежала на полу, испачкав кровью руки и тело. Опустив взгляд, он увидел изрезанные ноги, которые она хотела разделить одним простым движением охотничьего ножа. Затем он услышал стон, увидел бледность, слабую улыбку, и почти закатившееся глаза.
Не в силах дышать, двигаться, он почувствовал, как подгибаются его ноги, опуская его перед ней. Опытным взглядом охотника он понял, что она почти мертва, и что жить ей осталось лишь пару минут.
— Отнеси меня в воду, папа… — тихо сказала она и медленно закрыла глаза.
ДАУНЫ
От автора: на самом деле персонажи этого рассказа олигофрены, просто в детстве их все называли даунами.
Как сказал мне мой лечащий врач, сами по себе Дауны безобидны и не обладают столь большой силой.
В нашем детстве, как правило, всегда есть интересные места, которые привлекают даже простым воспоминанием о них. Их легко перечислить — кладбище, болото, заброшенный, старый дом. Иногда они с жильцами, иногда без, но сути это не меняет, они всегда остаются в нашей памяти черным, привлекательным участком, куда нам одновременно и страшно и желанно вернуться.
Квартира 36 всегда была именно такой. Хотя помимо страха она ещё выявляла такие чувства, как жалость, отвращение и стыд, культивируя их на протяжении всего моего детства. Но я не собираюсь обременять вас всеми годами, нет, я опишу лишь непродолжительный эпизод, который наиболее ярко высветился из всего этого мрачного соседства.
«Что же было в ней? Что делало её страшной?» — спросите вы. Ответ очень прост. Люди, люди которые там жили, а точнее семья. Я не боялся алкашей, я не боялся агрессивных людей, но этих людей я не только боялся, но ещё и не понимал. Ведь их жизнь, путь, который они выбрали по собственной воле, был для меня страшен.
Началось всё около двадцати лет назад, когда их первый сын был ещё в утробе, а матери сказали, что, скорее всего, он будет умственно неполноценным ребенком. Доктора почти в этом не сомневались, но дать полностью утвердительный ответ, все же, не могли. И, возможно, это сыграло свою роль, так как женщина решила рожать. Хотя даже муж был против.
Сказки не случилось, и она родила олигофрена. Крепкий, с голубыми глазами. Вероятно, дебил был очень желанным на тот момент, и, глядя на мать, вызывал лишь всепоглощающую материнскую нежность и заботу. Но шли годы, и всё яснее становилась картина его полной отчужденности от общества и остальных детей. И тогда, в полном смятении, эта пара пошла дальше, дав жизнь ещё одному ребенку, ещё одной надежде на успех. Но природу не обманешь, она знает, где необходимо ставить точку, а где запятую. И поэтому после второго олигофрена больше детей они уже не заводили.
Первого назвали Иваном, второго Василием. Оба выросли очень крепкими здоровыми парнями, силе которых можно было лишь позавидовать. И это понятно — ни вредных привычек, ни тревожных мыслей о будущем, лишь хладнокровное молчание у первого и невнятное бормотание у второго. Иван больше напоминал отца. Тяжелый взгляд, вечно поджатые губы, густые брови. Разве что щеки были такими же, как у матери. А вот младший больше походил на мать, сохраняя её нежные красивые женские черты.
Нрав у братьев тоже был разный. Старший был намного агрессивнее, чаще старался проявить свою волю и всё время конфликтовал с отцом, постоянно проверяя его на прочность. В то время как младший почти не отходил от матери, постоянно что-то ей объясняя или жалуясь. Честно сказать, я даже не знаю, как правильно назвать это его воспроизведение речи — то ли урчание, то ли хныканье, но, тем не менее, я почти на сто процентов уверен, что она его понимала.
Выходили они на улицу примерно раз, реже два раза в день. В дождь чаще, так как в эту погоду почти не было других детей. Но, увы, даже этого не хватало, чтобы полностью обезопасить дебилов от пристального внимания всей местной шпаны. Детское
внимание всегда пристально выделяет наиболее слабых индивидуумов. И если надо — ждет, стараясь встречаться с любопытным как можно чаще.
Над ними издевались всегда, сколько я себя помню. В них кидали камни, их провоцировали на визг, радуясь их дикому пугающему поведению. И что особенно запомнилось, так это то, что дети никогда не желали останавливаться на первом успехе. Видя это, измученные родители старались отогнать жестоких детей, но, как правило, у них ничего не получалось, что заставляло их возвращаться домой. Ведь мы все понимаем, что у остальных детей тоже есть родители, которые упрямо твердят, что площадка для всех детей и если кто-то болен, то ему место в больнице или психушке.
Именно по этой причине я и связываю эту квартиру также и со стыдом. Как за себя, так и за людей, с которыми я дружил, так как во время издевательств ни они, ни я не старались мешать этим издевкам над больными. Печальный факт, который я не отрицаю.
Но было ещё и другое, а если точнее, то страх. Он пришел позже, когда дети выросли и на них уже перестали задираться, стараясь не связываться и обходить стороной.
Что касается меня, то все возрастные изменения олигофренов я видел куда лучше других, так как они жили по соседству. Я почти сразу подметил, что их мать после моего шестого класса перестала гулять со старшим наедине, стараясь выходить либо с двумя, либо с младшим, оставляя старшего с отцом.
Этот, казалось бы, малозаметный факт, так крепко засел в моей голове, что я даже поинтересовался на эту тему у матери, на что она, махнув рукой, посоветовала мне не думать о лишнем. Но я не смог. Слишком всё было странным.
А затем произошло «событие». В нашем доме, на нижнем этаже разродилась собака, породы «Колли», если я не ошибаюсь. Крайне милая зверушка, вечно подставляющая голову под ладонь. Хозяйка у неё была девочка с младших классов, которая не постеснялась и вручила одного из щенков этой несчастной семье напротив. Возможно, будь на её месте кто-нибудь другой, ему бы и отказали, но видя эти прелестные ангельские глазки, их мать нерешительно, но всё же взяла щенка.
В тот вечер я был дома. И слышал, как она поднималась и отдавала им этот небольшой пушистый подарок. Я ещё мучился с геометрией, мне никак она не давалась, поэтому периодически наведывался на кухню, проходя мимо входной двери. Я просто не мог не услышать их встречу. Признаться, я здорово удивился смелости этой девочки, которая мало того, что пошла туда совершенно одна, так ещё и никому об этом не сказала, за что в дальнейшем крепко получила от родителей.
Вечер тогда был холодный, темный, за окном шел снег и откуда-то постоянно выло. Мой стол был возле окна, и я отчетливо мог видеть, что происходило на улице. Именно поэтому я и увидел поздно ночью, как они шли хоронить щенка.
Но это было не сразу, сначала я услышал радостный удивленный гомон. Олигофрены радовались подарку и, вероятно, старались с ним поиграть. А потом щенок начал скулить, после чего замолчал навсегда. В первый же день они уничтожили эту жизнь. Не дав щенку и полноценных суток жизни.
Я никому не говорил об этом. Это не вписывалось в рамки общепринятых новостей и даже как-то заставило меня повзрослеть. Зато я сразу понял, что они опасны и что их родители как могут стараются скрыть их подлинную суть.
А потом, через пару дней я услышал, как кричит их мать. Произошло это, когда я возвращался со школы. Казалось, обычный серый день, ничем не примечательный. Как всегда светило солнце и только в подъезде пахло сыростью и спертым воздухом из квартир.
Я зашел в лифт, нажал на кнопку и начал медленно пониматься на свой этаж. За всё время проживания со своими соседями, у меня невероятно обострился слух. Я подмечал все, стараясь всегда быть наготове. Поэтому неудивительно, что ещё в лифте я сразу же понял, откуда был крик. Сдавленный, нежеланный, он должен был быть тихим, но, увы, слишком сильно рвался к свободе.
Выйдя на этаже и не зная, как поступить я подошел к двери. Её били, в этом я больше, чем уверен. Эти глухие удары приходились, видимо, по спине, так как больше напоминали хлопки. А ещё я слышал, как бормотал младший, и как сопел старший, и как давилась рыданьем их мать. Отца дома не было, он был на работе, что позволяло олигофренам спокойно заниматься своим жестоким делом.
Постояв в нерешительности, я постучал в дверь. Звуки сразу же прекратились, возникла гробовая тишина. Хотя нет, я не прав, не совсем гробовая, было слышно сопение и шаги.
Я сразу все понял. Понял, что старший дебил не испугался, а подошел к двери, прислушиваясь к звукам. Я понял, он думает кто за дверью, отец или кто-то другой. И мне вдруг стало страшно, я сразу же представил, что он откроет дверь и, увидев перед собой меня, просто разорвет на две части. Ведь силы у него было чуть ли не в два раза больше. Но он медлил, он прислушивался.
Стоя рядом с дверью и лихорадочно соображая, я понял, что если я постучу снова, то от меня потребуется новые действия. И от него тоже. А если оставлю всё как есть, то можно списать всё на некую случайность, на «показалось», что спасет меня от неприятной встречи с Иваном.
Но вмешалась мать, которая сквозь слезы позвала его обратно. Олигофрен недовольно засопел и тяжелыми шагами двинулся внутрь квартиры. И снова послышались удары. Мощные, только теперь гораздо тяжелее, чем предыдущие. Мне показалось даже, что он начал спешить.
Тихо, почти на цыпочках я отошел от двери и, войдя в квартиру, запер двери. В моей голове был сумбур, я не знал, как правильно поступить. С одной стороны, это бытовуха, но с другой стороны, я не мог сидеть, сложа руки. Поэтому я позвонил отцу и пояснил ситуацию. Я знал, что отец знаком с нашим соседом и что он наверняка знает его рабочий телефон.
Так и случилось, потому что спустя тридцать минут сосед уже взлетел на этаж. А затем я расслышал крики не только матери, но и уже и старшего, и младшего брата. Они буквально соревновались в визге, аккомпанируя себе битьем посуды и метанием железной посуды. Начинало казаться, что там начался самый настоящий ураган, зацепивший, к сожалению, лишь мать, так как кроме неё в больницу никого не увезли. Увы, отец так и не смог нанести крепких побоев своему старшему сыну. Видимо, слишком его любил или же парень хорошо сопротивлялся.
Всё это тогда вызвало крайнюю суматоху, потому что подобный случай стоял особняком от обычных алкогольных разборок, ведь был совершен на трезвую голову, хоть и не в здравом уме. Тот день я помню до мелочей. Помню, как я стоял возле подъезда и как её везли на носилках. Помню её лицо, которое было не узнать, потому что оно было в синяках, помню, как плакал младший, а точнее как он скулил, прижимаясь к отцу. Мне казалось, что это дикое, страшное происшествие никогда не выйдет из моей головы. Но я ошибался.
Придя домой, я лег спать. Проспал почти до девяти часов вечера и, естественно, потом долго не мог уснуть. Да и зачем — всё равно бы снились эти здоровые дикие олигофрены.
А потом пошёл дождь. Его тяжелые капли монотонно барабанили по подоконнику, успокаивая и укачивая меня. Я любил засыпать под стук капель, хотя насколько я знаю, у большинства это не совсем получается. Но для меня эти минуты были самыми лучшими, самыми прекрасными. Они приносили мне покой. Пусть и недолгий. Так как на следующий день меня снова ждало потрясение.
Оказывается, Иван — этот здоровенный, крепкий, с детским мозгом парень сумел меня запомнить. Точнее не запомнить, знал-то он меня достаточно давно, он сумел додуматься, кто вызвал его отца. И на этом олигофрен не остановился и каким-то образом сумел открыть входную дверью, встав за мусоркой, ожидая, когда я вернусь домой. Смог
выждать момент, подкараулить меня, когда выйдя из лифта, я спокойно направлялся домой.
Что вам сказать. Я даже не успел толком испугаться, настолько всё быстро произошло, когда эта здоровенная детина ринулась на меня с оглушительным визгом. Я помню выпяченные глаза, пену, ненависть, которая горела в его темных зрачках. Я даже представить боюсь, чтобы он бы со мной сделал, если бы у него получилось задуманное. Не буду врать, справиться с ним я бы не смог, как не может одолеть медведя человек. Но мне повезло, ступеньки сыграли свою роль, и Иван пролетел чуть левее.
В ужасе я бросился вниз. Мне даже в голову не пришло бежать к своей двери и попытаться забаррикадироваться там. Наверно, так только в фильмах поступают. Нет, я чуть не сломал голову, летя вниз по ступенькам. Пробежав пять этажей за несколько секунд. Ужас, страх, несомненно, но больше рефлекторное желание спастись руководило мной в тот момент.
Чуть не выбив головой двери, я выскочил на улицу и, обернувшись на подъезд, остановился. Сердце колотилось как бешенное. Ноги были готовы дернуться с места как у олимпийского спринтера. Но я ждал. Мне было важно увидеть своего преследователя. Скорее всего, из-за того, чтобы как можно быстрее узнать возможный конец погони. Но мне повезло, из подъезда никто не вышел. О боже, как же я был счастлив в ту секунду, видимо, совсем не понимая, что означало это происшествие. А оно означало многое.
Слежка, риск нападения — всё это никуда не ушло, оно просто затаилось на неопределённый срок, ведь теперь даже контроль их родителей ничего не изменит, но об этом я уже думал вечером, когда снова возвращался домой с родителями. Когда лежал на кровати и смотрел в потолок, когда пытался читать книгу и когда начал закрывать глаза от усталости, засыпая от тяжелого на происшествия дня.
Но на самом деле всё это не существенно, ведь спустя всего лишь пару дней, Иван убил своего отца, задушив его во сне. Об этом потом столько говорили, что, если честно, даже глухой мог узнать все подробности, не вставая с кровати. Говорили, что он сильно покалечил младшего, который пытался ему помешать, говорили, что у отца почти не было шансов. Что всё отчасти от того, что Владимир Петрович в последнее время постарел и крепко сдал в физических габаритах, плюс, что нервы в личной жизни дали свои печальные плоды. Вот он и проиграл в схватке за жизнь. Любопытно, что люди в большей массе отнеслись к этому как к какому-то шоу, начиная заново перекраивать всю эту историю в новых черных красках.
Я же запомнил это ещё и тем, что был почти уверен, что после отца Иван принялся бы за меня — просто олигофрену было важнее уничтожить первичную проблему, нежели браться за вторичную. Отец мешал ему больше меня. Только вот он не учел, что есть закон и полиция.
Отдельно хочется добавить, что их выздоровевшая мать так и не могла расстаться с младшим, которого ни под какими угрозами не отдала в специальный приют и договорилась с монастырем, что после её смерти там позаботятсяо её мальчике. Не безвозмездно, конечно, а за квартиру.
Кстати, на похоронах своего мужа она почти не плакала, а смотрела на гроб каким-то странным, отчужденным взглядом. Я был там, ровно, как и половина нашего поселка и видел её глаза. Печально, но по большей части все пришли туда посмотреть именно на неё, так уж заведено в небольших деревнях — похороны — это тоже развлечение. Странно, конечно, что она выбрала такой путь. Я и сейчас ловлю себя на мысли, что не смог бы пойти по нему.
Несколько продлевая период освещаемой истории, замечу лишь, что когда я уезжал из поселка, а это произошло спустя пять лет, эта женщина была ещё жива. Как и её сын, который, даже не смотря на всю свою силу, был всё так же нежен и ласков с ней. Что же касается старшего, то здесь совсем мало информации. После того, как его увезла милиция, сведения о нём больше поступали.
И ещё, после того, как они убили щенка, я всё-таки нашел его могилу. Она оказалась небольшой, но с высоким крестом, так что найти её оказалось не сложно. И знаете, на ней были не только цветы, но и странные, почти карикатурные детские рисунки, которые с периодичностью появлялись, как и после убийства отца, так и после сдавания старшего брата в милицию.
ПУСТОЙ ДОМ
Дача, огород, фазенда, как не называй это место — суть не изменится. Это всё тот же самый домик, вокруг которого полно грядок с морковью, укропом, луком, и по возможности, если земля позволяет, картофеля, забирающего чуть ли не пол участка. Прекрасно, что скажешь, но в ранние годы я не был поклонником земледелия и уж никак не собирался посвящать ему всё свободное время. Хотя родители придерживались другого мнения, они регулярно заставляли меня идти на дачу и внимательнейшим образом изучать первую поросль сорняков, избавление от которых было моим первоочередным делом в жаркие летние месяцы школьной поры.
Нет, они не были тиранами, как это может показаться на первый взгляд, пусть даже моя любимая мама и заставляла меня перетаскивать доски с одного места на другое в течение многих лет. Я даже иногда пытался мысленно представить всё их путешествие и порой не находил места, где они бы не побывали. Нет, просто это было частью моего воспитания, которые я считаю сейчас вполне положительным. Ведь детей надо приучать к труду, а там, где я рос, кроме как на огороде и поработать было особенно негде. А тут и польза, и под присмотром, и на природе. Всё включено, как говорится. Разве не идеально?
Вот и получалось, что обласканный с утра вниманием матери, которая как обычно до шести работала, я, снабженный всеми мудрыми и просто полезными советами, а иногда и какой-нибудь поклажей, что я не особенно любил, направлялся на дачу, покрывая без малого около шестнадцати километров ежедневно. Занятие, я вам скажу, было отличное. Но это сейчас, когда я уже полностью пропитался всеми прелестями городской жизни, а тогда я к этому относился хуже, хотя порой и сворачивал с пути, углубляясь в лес, где исследовал то муравьев, то жужелиц, доставляя насекомым кучу неудобств.
Дорогу, по которой я добирался до нашей дачи, можно было регулировать, то есть сокращать. Первый раз это делалось, идя через кладбище, второй раз через лес, за постом ГАИ. Крюк я при этом убивал не малый, поэтому никогда не брезговал грамотно завернуть в лес. Как-никак километров пять я убавлял, а то и больше, сокращая время пешей прогулки минимум на час. Приходя на дачу примерно к одиннадцати, а то и к десяти утра.
Теперь о огороде. Всё у нас было просто, разве что две вещи немного выделялись. Первое — это дом, второе — это земля, слишком уж много её было для нашей небольшой семьи. Но родных это нисколько не останавливало и засеву подвергалось всё. Ну, разве что перед домом было место для кучи песка и некоторые самые сложные, поросшие крупным сорняком участки как-то избегались, хотя и на них была своеобразная управа, так как моя мама просто обожала заниматься периодическим выжиганием плотно заросших площадей.
Но обо всем помаленьку. Обычно, придя с утра, я шел в дом, открывал его, переодевался. Смену одежды я делал с особой тщательностью, так как комары — твари бездуховные, работали не только по вечерам, но и днем, без пощады обрабатывая мое молодое теплокровное тело. Для них я даже разработал собственную линию маскировки, включающую майку, балахон, штаны, носки, кроссовки, перчатки и по мере возможности что-то на слабо защищенные участки, такие как шея и кисти. И это при том, что я тщательно использовал противокомариный спрей, опрыскивая и обмазывая себя с ног до головы. Работало это примерно часа два, может два с половиной, постепенно выветриваясь под слабым дневным ветром. А потом в ход шла моя двойная экипировка, не позволяющая кровососам прибиваться к нежной коже. Что же касательно кистей и прочей вкусности, то по мере работ всё это обрастало мощным слоем почвы, через который опять же сложно было пробиться. И так, со временем, я становился почти не отличим от места, где работал, приобретая характерный серый цвет лица и тела. Поэтому бывало так, что соседи, приходя к нам с какой-то просьбой, не сразу, а то и вовсе не находили меня. С одной стороны, это было даже удобно.
Хочется сказать ещё много хорошего о этих временах. Ведь я искренне любил бывать там, на даче. Не работать целыми днями, а именно сидеть и молча наблюдать за солнцем, дышать свежим воздухом, чувствовать себя неотделимым от всего живого и дышащего. Это было правильное нужное чувство. Оно и сейчас во мне, я очень люблю природу, так как вырос рядом с ней и остро нуждаюсь в её обществе.
Но ядро истории другое. Ведь я говорил об участке, невольно пропуская другую важную часть нашего дачного курорта. Непосредственно дом. Который, как я говорил ранее, я также выделял среди всех остальных огороженных забором строений.
Дом был двухэтажный, с чердаком и подвалом. Наполовину, правда, затопленным, но, все же, существующим. Чердак был лучше. Во-первых, он был суше, во-вторых, там было больше места и, в-третьих, он был чище. Правда, частенько там обживались шершни и осы, но они легко истреблялись, оставляя право существования только за человеком. Отец ещё шутил, что там можно устроить что-то вроде места для астронома, купив небольшой, но качественный телескоп, который, кстати, так и остался в моей памяти несбывшийся мечтой.
Помимо подвала и чердака было три комнаты внизу и две наверху. Те, что наверху предназначались для меня и брата, причем мне выделяли ту, что с балконами. Куда более фартовую, чем у него, за что я всегда был искренне признателен. Внизу была спальня, зал и кухня с длинным коридором, соединявшим основной вход с внутренним пространством. В зале был камин, большая высоко подвешенная люстра, диван и широкий стол. Мебель была в основном недорогая, ведь всё-таки это была дача, а не загородная резиденция какого-нибудь знатного вельможи, но для меня это всё равно казалось чем-то высоким, пусть и с надломанными краями.
Я любил забраться в кресло, разжечь камин и всматриваться, как пламя пожирает дерево, крепко потрескивая и рисуя прекрасный вид изящного пламени. Всё это опять же было так естественно, что я даже стал частенько задерживаться, оставаясь у огня всё дольше и дольше. Мне нравилось общаться с этим прекрасным явлением.
Стоит добавить, что строительство дома я застал полностью. Я видел первые плиты, кладку кирпича, первые контуры, по которым вырисовывалась его архитектура. Мой отец любил его безумно, он находил в нём себя, вкладывая в него силу, душу и фантазию. Я даже думаю, что из него получился бы славный архитектор — настолько красиво он реализовал своё детище. Во всяком случае, подобных красивых домов не было ни у кого в нашей деревне, это был своеобразный, как сейчас любят выражаться, крик моды, пусть и в деревенском варианте. Да, были дома больше, дороже, но никак не красивее, это как сравнивать большую рыбу и дельфина, который всегда маневреннее и красивее на волнах.
И я этот дом очень любил, я любил касаться его рукой, проводить по кладке кирпича, вспоминая весь рабочий процесс, мне нравилось видеть его почти завершенным, таким, каким он стал — высоким, красивым, мощным. Он был олицетворением семейного стремления быть вместе, единения. Порой мне казалось, что я чувствую его как человека, что казалось совсем уж за гранью нормального. Но так лишь казалось, и со временем я понял это.
Началось всё как раз после завершения отделки и завоза мебели. Когда уже был газ и тепло, и можно было смело проводить в этом доме зиму. Иначе говоря, он зажил. Кажется, именно после зимы, когда полностью готовый он отстоял свою первую вахту, дом проявил свою странную непонятную активность. Ведь опять же, если сравнивать его с чем-то живым, то после целой зимы одиночества мы всегда стремимся к общению, к желанию понять, зачем мы родились и что с нами должно произойти. Или не так, может нам просто хочется изучить окружение и убедиться в его опасности или безопасности, я не знаю, это всего лишь догадки. Я знаю одно — дом стал оживать у меня на глазах.
Произошло это как раз летом, когда, проснувшись в родительской спальне, я вдруг почувствовал, что в доме гробовая тишина. Ни скрипов, ни свиста ветра на чердаке — абсолютно ничего, полная, почти гробовая тишина. Открыв глаза, я посмотрел в окно — несмотря на лето, чувствовалось, что был вечер, что поздние часы уже берут свое превосходство.
Свет был неярким, спокойным. Можно сказать манящим. Я поднялся и спустился в зал. В камине были только угли. Залив их водой из кувшина, я быстро переоделся и запер дверь — ещё предстояло отчитаться перед родителями за выполненную работу, ведь я и так слишком задержался, проспав, как минимум, часов пять. Что было впервые.
Я помню, что, уходя, ещё раз посмотрел на оставшийся позади дом. Тогда мне в первый раз показалось в нём что-то неуловимое, но всё же присутствующее живое. Наверно, это очень сложно осознать, не будучи возле дома в столь поздний час, но постарайтесь ощутить, будто тихие пустые окна словно смотрят на вас, как бы провожая вас. И это ощущение прошло лишь тогда, когда дом скрылся из виду. Хотя тогда меня это не так сильно беспокоило, ведь впереди было кладбище, представляющее моей психике куда большую угрозу.
Дальнейшие дни на огороде было предельно скучными, я как обычно копался на грядках, лишь изредка посещая дом для отдыха и сна, на который у меня уходил час, а может и меньше. Ну и, естественно, для еды, ведь только в доме находились холодильник и плита, благодаря которым мне не приходилось разжигать костер и греть себе воду.
Тогда-то я и стал замечать, что не могу установить причину некоторых шумов, то резко возникающих, то резко прекращающихся. Всё это я списывал на недоделки конструкции или на ветер, гуляющий то там, то здесь. Правда, если я был внизу, то, как правило, ветра там не было, он всё время норовил забраться на второй этаж, откуда мог поиграть со мной в прятки.
А потом всё изменилось. И начало перемен я вижу строго с одного дня, когда я пригласил в дом своих приятелей. Это было первое подобное времяпрепровождение, и я не сильно позаботился о том, чтобы правильно выбрать время и место для столь большого количества людей. Я просто взял и пригласил их к себе на дачу, где мы могли смело отдохнуть двое выходных подряд. Наверное, так делать не стоило, но кто же знал, что изгаженные в собственной блевотине, мои товарищи всего за два дня опорожнят два ящика пива, шесть бутылок водки и неимоверное количество местного самогона, которым их снабдила местная бабка. Погудели тогда мы на славу, шум стих лишь под самое утро.
И после этого я и понял, что дом изменился. Сперва это заключалось в более резких шумах, которые уже не играли, а подходили, как мне тогда казалось, едва я засыпал. Один раз я даже подумал, что наверху вынесло балконные двери, с таким треском они стукнулись о стену. Испугавшись, что отец всё повесит на меня, я молниеносно забрался наверх, где к своему изумлению увидел, что двери закрыты. Только тогда я, наконец, понял, что что-то не так. Нет, конечно, я и раньше представлял дом, как что-то живое, но только тогда я впервые столкнулся с реально странным фактом.
Не могу сказать, что осмысление этой ситуации придало мне радости. Фантазия у меня всегда хорошо работала, сметая смелость, как тяжелая конница пехоту, выявляя из памяти кучу разных фильмов, где страшный дом убивал людей. Поэтому, не удивительно, что в тот день я покинул дом как можно раньше.
А потом это стало повторяться, и стоило мне остаться там до вечера, как повсюду тут же начинало что-то биться, стучаться, завывать, причем, как правило, это происходило после семи вечера, когда солнечные лучи покидали дом. Засыпать становилось всё страшнее и страшнее, не говоря уже о снах, один из которых до сих пор не исчезает из моей памяти.
Я помню, я тогда сильно заработался, обобрав всю красную смородину на всех шести кустах. Это было три больших эмалированных ведра, почти до самых краёв забитых ягодой. Ценный груз, который мне ещё предстояло как-то дотащить до дома.
Оставив их возле крыльца, я решил немного вздремнуть, уже не обращая внимания на свой страх. Войдя в дом, я как подкошенный рухнул на кровать и тут же уснул. Проснулся же я от того, что двери в комнату распахнулись, и ко мне влетел серый человек, схвативший меня за горло и начавший резко душить. Не в силах кричать, через хрип, я попытался сперва разжать его руки, а потом, понимая, что не справляюсь, хотя бы разглядеть, но ничего кроме серой массы не увидел. Сон был быстр и ужасен. Закричав, я проснулся на кровати и тут же уставился на дверь, она была открыта. В ужасе я покинул дом, я его даже не запер, настолько сильно я был напуган.
Естественно, об этом я никому не рассказал. Ведь понятно, что в моем возрасте не стоит бояться приведений, ведь это всего лишь игра нашего воображения. И, тем не менее, кое-кого я все же привел в дом. Я решил прикормить там собаку, которая не раз заходила к нам на огород, жалобно скуля и прося что-нибудь съестного. Родители её знали и нисколько бы не удивились, застав её возле крыльца. А что касается отца, так он вообще полагал, что дворняжки самые умные собаки. В чём ему нельзя отказать, тварь оказалась куда умнее, чем я подумал вначале.
Сперва она уперто ела на крыльце, не стремясь войти в дом. Порой её приходилось тащить силой или же усиливать соблазн самым настоящим мясом. Только в этом случае она шла в дом, да и то, лишь в моем присутствии. И всё это, опять же, не могло не сказаться на мне, так как каждый такой поход лишь усиливал мое ощущение, что дом не просто живой, а что он люто меня ненавидит, деля свою злость и на тех, кто со мной.
Стоит отметить, что не только страх руководил мной в то время. Как любому молодому уму, мне было интересно, прав ли я, фантазируя на тему своих злосчастных приключений. Ведь так и до сумасшествия дойти можно. Потому я с живым интересом, наблюдал за всем, что происходило с собакой. Можно было бы смело назвать эти кормления одним большим опытом, в ходе которого я должен был подтвердить свои догадки.
И к счастью, это удавалось, например, когда собака была в доме, тот он вел себя несколько тише, особенно днем, как будто при солнечном свете все в нём было лишь лучшее. К вечеру же он опять начинал творить мерзкие шумы, хлопать дверьми и моя бедная спутница моментом вылетала за дверь. К слову, смелости у неё было не больше, чем у меня, поэтому на первых порах
она задерживалась лишь для еды. Это уж потом, несколько привыкнув ко мне, она стала то ли охранять меня, то ли просто ждать лишней порции. Во всяком случае, дом она начала покидать вместе со мной, начиная жалобно подвывать ближе к семи. Как будто я без неё не мог догадаться, что пора уходить.
За всё это время собака и вправду сильно ко мне привыкла, порой старалась проводить чуть ли не до начала леса, приходилось даже на неё кричать, лишь бы она осталась позади. Псина скулила, жаловалась, но, как правило, на следующий день уже была готова встретить меня вновь. За что неизменно получала свою порцию сосисок, колбасы и прочих вкусностей.
Один раз я даже попробовал её помыть, чтобы она не так сильно воняла. Но ничего толкового не вышло, кроме как загнать её в воду, я ничего не сумел, вертлявая оказалась, стерва. После чего я и дал ей кличку «Вертлявая», по моему мнению, полностью ей подходившую.
А тем временем так случилось, что сон, который я совсем недавно пережил, зашел ко мне с другой стороны, немного неожиданной, с которой он оказался ещё страшнее, чем раньше. Дело в том, что в школе у нас возникла новая мода на трактовку снов, и я как раз попал под её раздачу. Началось всё с одной шутки, что наш общий товарищ Александр разбирается в снах лучше, чем в девчонках. Он-то мне и поведал, что означает мой сон.
Серый человек, этот некто «Душило» — полный злобы дух, который символизирует чьё-то сильное желание вам навредить. Обычно он вызывается домовыми и прочими духами дома. Отсюда и его непрозрачность, домовые всегда стараются избегать внимания к своим персонам. Поясняя мне суть сна, Александр отметил, что чаще всего, по поверьям, «Душило» не успокоится, пока не будет выполнена его миссия. В общем, напугал он меня так, что я пару дней вообще на огороде не показывался, не говоря уже о том, что бы в дом заходить. С другой стороны, крыть мне этот страх было нечем, этого духа я не выдумал, оказывается он и раньше к людям хаживал. Так что всё вполне реально.
Но ближе к очередным выходным мне опять пришлось вернуться на огород. Было понятно, что не могу же я совсем работу игнорировать из-за страшных рассказов своего школьного товарища — никто этого не поймёт. Но некоторые изменения я, всё же, сделал, так, например, перестал спать и стабильно уходил уже до семи часов вечера. И так продолжалось пару недель, пока, наконец, мне в голову не пришла прекрасная мысль оставить собаку на ночь. В принципе, к этой идее я шёл давно, но сформировалась она лишь после александровых объяснений.
Я решил, что если этот ночной бестия приходит во сне, то пережившая ночь собака будет живым опровержением всей опасности. Что-то вроде первого полёта в космос, когда вместо человека полетели его лучшие друзья — собаки. Гротескно, но зато эффективно, а самое главное -безопасно, по крайней мере, для меня. К тому же я столько приложил усилий к кормежке этой псины, должна же быть от неё хоть какая-то польза. Но это так, были лишь внешние умозаключения, внутри я прекрасно осознавал, что не совсем прав и червячок совести раз разом напоминал мне об этом. Но сопли соплями, а подготавливаться к опыту следовало как можно быстрее, потому что весь этот фарс пора уже было заканчивать.
«Вертлявая», как я уже говорил, была умной собакой. Не зря в дворняжках всю жизнь отбегала — она мигом учуяла, что ей готовится что-то несладкое и постоянно меня рассматривала, ища любой намёк на подвох. Со своей стороны, я всячески пытался не обнаружить своих намерений и делал такое заботливое лицо, что даже анаконда пропиталась бы ко мне самой материнской лаской.
И человек победил. Положив собачке как можно больше мяса, я наконец сумел дойти до двери раньше чем она, после чего быстро закрыл её. «Вертлявая» сразу же бросилась к двери, но было уже поздно, поэтому заливаясь громким лаем, она начала скрестись, биться о двери, прыгать к окну. Видя её попытки достать до подоконника, я даже было подумал, что она вот-вот на него вскарабкается, но, к счастью, наши карнизы были слишком высоки для этой маленькой дворняжки. Успокоившись, я быстро спустился с крыльца и зашагал домой. Мне не хотелось слушать её лай, было в нем что-то дикое.
Дома я спал плохо. Меня мучили какие-то бессвязные логические цепочки, суть которых ни к чему не вела и лишь загружала голову. То я с кем-то разговаривал, то мне кто-то что-то пояснял, словом, такой белиберды, да ещё от стольких людей, я мог наслушаться лишь во сне. Мне говорили о собаках, о долге перед родиной, о постоянно растущей внешней угрозе. Это были ученые, врачи, политики, даже сосед и тот норовил пролезть со своей темой о расовой дискриминации. Весь сон я слушал, слушал и слушал, пока, наконец, не проснулся в три часа ночи
и больше не сомкнул глаз. А ближе к десяти утра я понял, что сны — это всего лишь легкая разминка перед куда более страшной картиной.
«Вертлявая» была мертва. Она лежала в коридоре, возле двери, прижавшись к самому порогу. Я присел, положил руку на её лохматую голову. Я раньше не описывал её, но теперь опишу — она была рыжего цвета, с белыми лапами и чернеющими на концах ушами. Абсолютно безобидная и ручная, не представляющая никакой опасности даже для ребенка. Единственное, что она могла — это залаять, предупредить о надвигающейся угрозе. Что, собственно, она и сделала. Жаль лишь, что её лай я предпочел не слышать, оставив её с врагом один на один.
Мне не требовалось медицинского диплома, чтобы понять, что её задушили. Я почти ощущал след от мощных серых рук на её шее. Да и кроме как представлять, я ничего уже не мог — не пойдешь же к следователю просить, чтобы на моей собаке провели вскрытие. Кстати, тогда я впервые назвал её своей.
Увы, она была мертва, и этого вполне хватало, чтобы отправить любого подростка с подобной идеей куда подальше. Да и зачем? Разве общей картины не было достаточно, чтобы выявить и преступника и сподвижника. Да, я не отрицал вины дома, но и свою тоже признавал. Особенно, когда увидел её мертвой. Страх и сожаление овладели тогда мной, деля между собой первое и вторые места.
Сев на крыльце, я открыл дверь и первые несколько минут любовался на солнце. Оно было теплым свежим, оно начинало пригревать и меня, и бетон, и кирпич, и даже мертвую собаку. Ему было безразлично, кому дарить свое тепло, пусть даже я и не заслуживал этого.
Размышляя о подобном внимании, я пришел к мысли, что после всего происшедшего у меня есть лишь один путь, благодаря которому я хоть как-то смогу восстановить себя в своих глазах. Путь этот был не самый радужный, можно сказать смертельный. Но иного я придумать не смог. Я должен был провести в доме ночь, так же как и «Вертлявая».
Ох, если бы я не совершил ошибку и не оставил её одну, я мог бы отсидеться сейчас со своим четвероногим другом, так мы бы тоже засчитали результат, ведь я уверен, что если я бы заснул, она бы от меня не отошла. Но, увы, теперь это было невозможно, об этом заявлял её труп, лежавший возле меня.
Похоронил я её на самом дальнем участке огорода. Вырыл яму, сделал небольшой крест. Я не знал, как хоронят собак, но это было и не нужно, ведь я хоронил товарища. Товарища, предательски подставленного на поле боя.
Упаковав её в деревянный ящик из под овощей и прикрыв крышкой, я прочел пару слов о душе, о вере, о том, что не хотел, чтобы так всё произошло и с радостью постарался бы всё исправить, если бы мне дали такую возможность. Но самое главное, я ей пообещал, что какой бы я страх не испытывал, я докажу этой серой твари что никто и ничто не способно меня больше испугать. После чего засыпал яму землёй.
Спустя день я подошёл к матери и заявил, что заночую на огороде, так мне будет проще окучивать картофель, так как работы много, а времени нет. Матушка удивилась, улыбнулась и сказала, что это приятный сюрприз для неё. Глядя на неё, я вдруг подумал, что я ведь не собака и если со мной что случится — она этого явно не переживёт, но, переборов себя, я вовремя спохватился и искренне соврал, что творить сюрпризы — моя природная сторона. И слава богу, что больше она не стала мне расспрашивать, так как я уверен, что прокололся бы обязательно.
Свечи, крест, огонь, даже Библия. К этой ночи я готовился, как к самому настоящему крестовому походу против сатаны. Я твердо уверовал в то, что имею в противниках само зло и этот леший, домовой или так называемый «Душила» обязательно обладают всеми теми недостатками, что и привычные нам по фильмам мистические твари. Я даже серебро с кухни прихватил из подаренного родственниками столового набора. В общем, задействовал все, что мог. Был бы дробовик, притащил бы и его. Поймите сами, впереди двенадцать часов бескомпромиссной войны, где по одну сторону я, по вторую неизвестно что. Своего рода новая интерпретация «Вия», только круг защитный я не собирался использовать, так как хотел смело заглянуть в глаза своему страху. Отомстить за прошлую боязнь.
И вот разложив всё свое обмундирование на столе, я сел ждать. Черный волосатый человек, бегающий по лестнице и выглядывающий из-за угла, должен был быть наказан как можно жестче. Сперва это был бы крест, потом если бы помогло вода, освещенная этим же крестом, затем серебро. Вилок было немного, но метнуть пару раз было можно. Планы, конечно, были смешные, но ничего другого я придумать не мог. Так я и просидел да первой половины ночи,
держа в одной руке вилку, в другой старый бабушкин крест, пока, наконец, не уснул. Две ночи плохого сна, и вот организм неизбежно взял свое.
Ночью снов я не видел. Логичное объяснение тут простое — разум после таких бессонных ночей снов не показывает обычно. Решив не останавливаться на достигнутом, я переночевал снова и опять ничего дурного не ощутил.
Конечно, страх, гнетущее состояние — всё это оставалось, ровно, как и свист, и стуки дверей. И даже мерзкое ощущение, что тебя вот-вот кто-то схватит за горло. Всё это никуда не ушло. Но вот именно снов с «Душилой» я больше не видел. Ни черных, ни серых, никаких. После чего у меня возникло стойкое ощущение, что меня стали игнорировать или терпеть, как терпят блох на теле бездомные собаки.
Рассуждая на эту тему, я могу лишь предположить некоторые вещи. Например, то, что дом взял жертву в виде «Вертлявой» или, что всё это было плодом моего воображения. Если честно, я не знаю, как правильно трактовать произошедшее. Хотя склоняюсь я, конечно, к первому варианту. Слишком уж хорошо я почувствовал ту ненависть, которую он ко мне питает, пусть даже я и участвовал в его постройке.
НАРИСОВАННЫЙ ЧЕЛОВЕК
ВСТУПЛЕНИЕ
Сидя здесь, перед этим немного бледным следователем, я лишний раз убеждаюсь, что с кадрами у них туговато. Он всё время задает совсем не те вопросы, в надежде получить нужные ответы. Хотя, что его винить, я и сам не до конца понимаю, что произошло.
И всё же, я тут, а стало быть, это надо просто принять. Знаете, в тюрьме как нигде надо научиться принимать все, что с тобой происходит. И первое на этом пути — научиться принимать воспоминания, которые, несомненно, начнут вас преследовать, рассказывая о прошлой, свободной жизни.
ПЕРВОЕ ВОСПОМИНАНИЕ
Ночь, четверг. Когда Анастасия ушла, я ещё долго смотрел через балконную дверь на открытое ночное небо. Маленькие звезды, большой диск луны, легкий привкус лета, бережно доставляемый легким теплым ветром. Всё это, несомненно, уже было, но вместе с этим как будто в первый раз.
Я повернул голову и снова заглянул в прошлое. Анастасия — красивая, игривая, в общем молодая и даже изюминка особая — глаза. Они разные, поэтому их можно легко запомнить. Но, а остальное, оно не особо и важно, куда интереснее сама ночь в ее природном исполнении, нежели это нежнейшее создание.
Затем меня бросает во тьму, и я вижу, что эта девочка на самом деле мертва, так как ровно в ту ночь была убита, оставив свое тело в черных от мрака кустах. Несколько часов ожидания, и вот пенсионерка Татьяна Львовна истошно вопит, разбудив все ближайшие дома, а затем и весь район, который бодро встанет на уши, так как у нас давно никого не убивали.
О да, я помню, как Анастасия была легка и грациозна. Поверьте, она была великолепна, не только общаясь и гуляя, а ещё и в постели, оставив неизгладимый след в моей душе. Правда, жаль, очень жаль, что она умерла.
Перевернувшись, я ложусь спать — нестерпимо хочется темноты, убаюкивающей, успокаивающей. Тогда меня не волновало, что с ней будет на темных улицах, после того как она ночью покинула мою квартиру, я всё ещё верил в её счастливую судьбу.
СЛЕДСТВИЕ
Следователь, зачем то раскладывает передо мной фотографии мертвой девушки, наверно насмотрелся в американском кино. Странно. Можно подумать я не видел мёртвую Анастасию. Я же стоял почти в метре от её тела, ошарашенный убийством.
Но пусть, если так хочется, пусть делает это, самое главное я уже сделал и готов подождать эти несколько дней следствия, всё равно конец один. Хотя, я бы не отказался от чашечки чаю, но вряд ли стоит просить об этом следователя, он и так немного нервничает.
Бедняга, мне искренне жаль его, но в этом нет его вины, даже мои близкие сочли меня виноватым, им кажется, что я сошёл с ума, что в моей голове воцарился хаос. Впрочем, многие пойманные так говорят. Чем сильно портят статистику правильных вещей, идиоты.
Прошу, поверьте, в моей голове всё ясно, это вы все дураки.
Я подписываю очередной документ. Устало киваю. Мне хочется в мою камеру, там, по крайней мере, мне не надо видеть этого зеленого следака, который одними усами раздражает меня больше, чем всё вонючие стены вместе взятые. Там я обретаю покой, временный разуметься, но покой. Я просто ещё не совсем решил, что буду делать. Пока в раздумьях. Но вот, кажется, он закончил, и меня ведут обратно. Наконец-то. Тишина. И теперь я могу попытаться объяснить вам, изложить то, во что я поверил, а точнее увидел. Немного мистика, конечно, но, тем не менее, реально. Правда, я вас нисколько не обманываю.
Всё началось примерно за месяц до смерти Анастасии, и продолжалось примерно месяц после, такая вот странная, месячная протяжённость до и после. Причем вызванная и оконченная тоже между прочем девушкой, только куда более особенной. И первый раз я её встретил в парке, ночью.
ВОСПОМИНАНИЕ ВТОРОЕ
Это была пятница. Около десяти часов вечера, когда сильно измученный телефонным долгим разговором со своей подругой, я дошел до центрального парка. Дело в том, что я очень хотел в клуб и изо всех сил старался вытащить подругу из дома. На руках были и деньги, и
желание, в общем все, кроме подруги, которая также была одним из важнейших атрибутов гулянки. Порядочно намахавшись руками и прооравшись, я сел на лавку. Всё-таки нет ничего хуже, чем предательство подруги.
Повесив голову, я выдохнул. Карма, она бывает у многих, видимо, моя должна была потерпеть фиаско, и я должен был идти в клуб один. «Что ж, пусть» — решил я тогда, и хотел было подняться, как вдруг прямо возле входа в парк увидел её. Невысокую девушку, мирно стоявшую возле фонарного столба. Свет тогда ещё не покинул улиц, да и светлые окна офисов прекрасно разбавляли темноту так, что видно её было прекрасно.
Не сказать, что я очень удивился, ведь это центр города. Бывает так, что люди гуляют в это время и одни, просто чаще всего это несколько иные девушки и выглядят они несколько иначе, во всяком случае, не стоят в одиночку возле парка. Тут-то я заметил, что она повернула голову и посмотрела на меня.
Свет луны, одиночество, два человека на всей улице. Всё это я обнаружил, оглядевшись по сторонам, честное слово, вокруг и вправду не было ни души. Хотя, опять же, это была ночь и в это время улицы, как правило, пустынны. Но не будем портить романтику. Поднявшись, я решил подойти к ней. Я ведь всегда охотно шёл навстречу судьбе, особенно, когда она давала мне второй шанс.
Медленно, стараясь выглядеть как можно безопасней, я подошёл к ней и завел непринуждённую беседу. В общении она оказалась не особо многословной, я бы даже сказал, немного заскучавшей. А ещё она была рыжей, цвет её волос был именно огненно красным. По крайней мере, ночью.
Я проводил её до дома, взял номер, который к моему удивлению не особо пригодился, так как на следующий день мы встретились снова, так же случайно, но уже на автобусной остановке, и в этот раз она мне уже улыбнулась. А ещё она оказалась русая. Правда, не обманываю, действительно русая, а вовсе не рыжая, как мне показалось ночью. И на этот раз она была куда общительней. Веселая, улыбчивая, будто это был совершенно иной человек. И даже сказала мне свое имя. Ария.
Я не буду пересказывать наш диалог — это слишком долго, так как моя новая знакомая оказалась изрядной болтушкой, и я едва успевал за её ритмом, еле-еле догоняя летевшие на безумной скорости мысли.
В этот раз мы тоже дошли до её дома, и я невольно спросил, что она делала ночью в парке. Лицо её сразу изменилось, край глаза легко дернулся, и сильно изменившись в лице, она так и не ответила на мой вопрос. Просто попрощалась и ушла, оставив меня догадываться о причине её ночных гуляний.
Впрочем, наше расставание было недолгим, вечером мы созвонились, и тут, поверьте мне, было неважно, кто позвонил первым — мы оба хотели этого звонка, ровно, как и встречи. А потом завертелось, закружилось: встречи, звонки. Правда, в дневное время — на вечер она всё никак не переходила, но, тем не менее, мне это очень нравилось. И так продолжалось неделю, ровно до того момента, пока я не узнал как она меняется вечером.
Меня это сильно позабавило, днем человек весёлый, забавный, общительный, а вечером замкнутый, совершенно отрешенный, стеснительный и частично отсутствующий персонаж. Я давно отвык от подобных перемен в девушках. Конечно, может это в силу её возраста, ведь она была чрезвычайно молода, но всё равно — столь разительные изменения заставляли задуматься.
Благо Интернет под рукой, вбил что надо, ищешь факты. Так я и поступил, вплотную занявшись поиском похожих недугов, да и заодно выясняя недуг ли это. Информации было немного, лишь несколько десятков случаев, да и то с неясной психологической картиной, которую явно не стоило опасаться, поэтому я и продолжил общение.
СЛЕДСТВИЕ
Суд. Одетые в темное люди, мой мудак адвокат, который жалеет, что ввязался в это дело. Зачем весь этот дурдом, все и так всё понимают. О господи, если бы было можно, я бы отменил эту показуху. Но нет, я тут и я молча слушаю приговор, наблюдая, как её мать и отец буравят меня взглядом. Они, наверно, действительно полагают, что это меня пробьет и уничтожит. Да понятное дело, что я не забуду их внутренние мольбы, но не более того. Куда важнее, что решу я сам, только вот, как я уже сказал, я ещё не полностью определился со своим планом, и поэтому нам приходится наблюдать друг за другом. Но ничего, стерплю.
Фотографы фотографируют меня со всех сторон. Им неважно, что я делаю — сижу, сплю, они фотографируют в любом случае. Профессионалы своего дела, так его. Но это без обиды, мне с ними легко общаться, в отличие от судей и адвокатов.
Кстати, совсем забыл отметить. Это кажется невероятным, но и у адвоката и у следователя совершенно одинаковые мерзкие усики. Не удивлюсь, если и у моего вертухая будут точно такие же. Удивительно, право.
Приговор читали долго. Судья — немолодая женщина, ей приходилось пить воду, отлучаться по естественным надобностям, потом снова пить воду и снова отлучаться. Наверное, она так и не поняла, что между этими вещами есть природная взаимосвязь. Хотя, что я придираюсь, я же видел, как она сильно потеет.
Также я видел свою мать, отца. Их отрешенные лица. Их темный, убитый взгляд. Отец держал её за руку, он даже в эту минуту был с ней. И я ему благодарен. Я видел, что они всё ещё продолжали оставаться в шоке, и это, пожалуй, было одним из самых сильных впечатлений для меня. Они меньше всех заслуживали это. Я помню, как мама говорила, что меня надо лечить, что я болен, голос её немного дрожал, заикался, а затем утонул в криках ненависти, которые обрушились со всех сторон.
Может суд и нужен для дополнительных мук? Если так, то это, наверное, разумно, ведь подсудимого стоит терроризировать ещё и так. С этим я согласен, вот только я не виноват — все, что было сделано, всё было абсолютно правильным решением.
ВОСПОМИНАНИЕ ТРЕТЬЕ
А чертовка недурна. Право, я нисколько не преувеличиваю. Ария действительно изящна и грациозна в постели, этакая рысь. Неизгладимое впечатление, особенно если ещё и разогнанное алкоголем. Выше всяких похвал.
Обнажённый, я вытираю с её губ вино и целую. В глазах мелькает полная луна, иногда в такие минуты я даже верю в чудеса, но жаль, что так бывает не всегда. Как, например, я не могу мириться с этим взбалмошным характером и немного странной манерой меняться. С этой капризной и жесткой политикой в отношении моих старых знакомых. Это — маленькая тирания, которая мне совершенно не нужна. И как-то слишком быстро, резко, я даже и не понял почему, собственно, она её творит. Но Ария говорит, что это любовь.
Ну, а затем я встретил Анастасию — ту мою нежную любительницу книг, с которой и начал своё повествование. Она куда изящней в вопросах воспитания и длительных бесед, мне с ней приятно общаться, разговаривать, я вижу в ней не ночную кошку, я вижу в ней родственную душу. У нас много общего, и не только в мелочах, но и даже в чае, который мы оба любим заваривать, отдавая этому полдня. Мы просто дышим одним ветром.
«Да, нехорошо, что-то где-то не совпало» — именно так я пытаюсь объяснить Арии наше внезапное расставание. Мы расставались днём, поэтому я видел в её глазах этот эмоциональный взрыв, как она раскрыла рот, не силах что-то сказать. Как боль прошила её, как сжалось сердце. Мне даже показалось, что она начала ловить ртом воздух, немного задыхаясь от волнения. Потому я как мог начал её утешать, но, увы, всё без толку — она не слышала меня, она была оглушена.
Я проводил её взглядом, и стал медленно набирать сообщение своему чайному другу. Анастасия была как всегда учтива и изящна. Мила и безмятежна. Я договорился встретиться с ней в кафе, на девять, я помню, мы долго просидели там, пока поздно вечером я не проводил её домой. Всё это я помню очень хорошо, почти по минутам. И как назло тогда я снова проходил мимо дома Арии, поджидавшей меня там.
— На, возьми, — тихо сказало она, протягивая мне небольшой листок — я рисовала это для тебя, но не успела закончить лицо, он осталось серым, только руки и тело. Получилось вроде неплохо.
Я посмотрел на неё, затем на листок. Странно, она никогда не говорила, что рисует, но, тем не менее, рисунок был хорошим и я взял его себе. Мне он понравился. А с ней я вежливо попрощался — такие вещи надо делать быстро, не спорить, не убеждать, просто уходить. Время залечит всё само, оставив лишь небольшие рубцы. Возможно, если бы я не взял бы его тогда, то всё было бы иначе. Хотя, что самого себя обманывать, эту чёртову космическую материю все равно мне не понять.
Я говорю так, потому что в ту ночь мне приснился страшный сон. Жуткий по своему формату. Я спал, и тут двери в мою комнату резко распахнулись, и на пороге появился человек.
Без лица, сильный, с ножом, желающий моей смерти. Проснувшись, я не мог отдышаться, воздуха не хватало, я даже встал, мокрый от пота и страха.
СЛЕДСТВИЕ
Пожалуй, я немного прервусь с воспоминаниями, мне тут принесли тюремную баланду и с ней надо что-то сделать, иначе от неё несет как от помойного ведра. Раньше она была другой и мне кажется, они специально принесли её после суда — не хотели, чтобы я выплеснул содержимое своего желудка прям там, в своей клетке.
Муха. Странно, что может делать в супе муха? Они что, специально ловят руками и кидают их в суп? Нет, ну вот действительно, что может делать в моём супе муха? Я сомневаюсь, что там летают миллионы мух на кухне, здесь за чистотой особенно следят. Ровно, как и за толстыми кусками, которые тщательно выковыривают из моего супа.
Но не будем придирчивыми к моим надзирателям, они, наверно, даже и не знают всех тех, кому скидывают это блюдо. Есть кастрюля, есть набор стандартных полугнилых продуктов. Есть норма закладки. Все строго по цифрам. Никаких дополнительных затрат.
Но я ем. И не потому что я голоден. Просто это приносит разнообразие в мой скудный быт. В мой новый тюремный мир. Вот я беру маленький кусочек огурчика, вот небольшой фрагмент плавающей морковки, затем снова подхватываю кусок — на этот раз совсем уж неопознанного продукта, и всё, кажется, началось бурление, прям там, в животе. Хорошо, что моя вонючая параша рядом. Бежать недалеко. Вот примерно так я и развлекаюсь, дожидаясь очередной ночи.
ВОСПОМИНАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Немного возвращаясь назад, я напомню с чего я начал. С ночи, когда Анастасия осталась у меня. Именно в ту ночь она умерла. Но я уже писал об этом, разве что ещё раз повторюсь — это была поистине прекрасная ночь. В отличие, конечно же, от утра, когда выйдя в магазин за хлебом, я увидел её синее лицо и вывалившийся язык. И как потом показало следствие, именно я задушил её и вынес в ближайшие кусты.
А дальше я сорвался и убил ещё одного человека, и как вы наверно догадались, это была Ария. Я встретил её возле её дома и затем хладнокровно задушил. Она почти не сопротивлялась, лишь смотрела на меня немигающим злым взглядом. Или не смотрела, я правда это плохо помню, так как это больше куски, которые всё не соберутся в одну сплошную четкую картину. И только потом я пошёл в полицию.
Вы уж простите меня, что я нарушаю целостность своего рассказа, так как постоянное недосыпание и удушье, которое сопровождает меня всё это время, сделало мою память крайне мутной. Злость, раздражительность, постоянное желание уснуть — все это убивает меня, уничтожает.
А знаете, что смешно? Я продолжаю видеть этот сон. И с каждым разом мне всё труднее и труднее просыпаться. Если честно, у меня так много мыслей по этому поводу, что я даже немного теряюсь. Правда, все они касаются лишь моей психологии и, наверно, вам будут неинтересны. А вообще я бы ещё хотел попросить прощения за краткость. Эх, мне так хочется уснуть как тогда, когда мой чайный друг остался у меня дома.
СЛЕДСТВИЕ
Но, вернёмся к суду. Уже совсем скоро он закончится, и я смогу, наконец, приступить к своим делам. Ох, как же я этого жду. Все эти судьи, следователи, адвокаты, родственник Арии — все они просто невыносимы. Другое дело, родня Анастасии — вот в их горе я верю — они вообще не пришли. А вот родственники Арии, боже, да это вообще из-за их дочери началась вся эта заварушка. Это ведь именно из-за её рисунка у меня сорвало крышу, хоть, конечно, в это никто и не верит. Так они вообще должны помалкивать на этом суде. О чём я им прямо и сказал. Спровоцировав ещё одно громкое заседание.
Странные всё-таки люди. Как смотреть экстрасенсов на ТНТ, так как они за, а как поверить обвиняемому в убийстве, так сразу этого не бывает. А я ведь показывал листочек, от него прямо веет магией. Ну да бог со всеми вами, я не против этого суда. И не хочу уже никого ни в чем убеждать, только вот двадцатилетний срок считаю неверным решением. Но ничего, как я уже сказал, у меня есть свой план. Правда, есть технические нюансы в его реализации, которые как раз заставили мне прожить ещё пару тошнотворных дней в тюрьме. Да, всё как-то так, мой милый читатель. Все именно так.
Но на самом деле пишу я вовсе не для того, чтобы пояснить свою невиновность, чтобы доказать, что мой приговор неверен. Нет. Пишу я ради другого. Дело в том, что когда я в первый раз на суде сидел в открыткой клетке, я видел, как мать Арии рисует моего адвоката, и причем как-то не особенно профессионально, так лишь, набросками, вроде даже без лица.
Поэтому, уважаемый вертухай, будь так добр, передай эту записку следователю. Может он тоже подумает, что не зря её мать рисовала моего адвоката в суде, и что если он вдруг умрёт или убьет кого-то, то стоит задуматься над моими словами. Что, возможно, именно она нарисовала меня для своей любимой дочери Арии, которую я так ужасно обидел расставанием. Только вот не рассчитала своих ведьминых сил, и вместе с ненавистной разлучницей уничтожила ещё и дочь.
Впрочем, не скрою, после всего того, что я видел в эти три дня, на вас, дураков, надежды нет совсем. Но вера, она во мне глубоко, так что я всё же попытаюсь. Быть может ты не полный дурак, и действительно передашь записку полиции, заставив всех пересмотреть дело повторно, пусть даже я и буду мёртв. Эх, как, всё же, как прекрасна была та ночь с Анастасией. Правда, она была действительно прекрасна.
МЯСНИК
Александр.
Саша всегда был замкнутым человеком. Так повелось ещё со школы, когда он сидел на задней парте и послушно слушал преподавателя, в очередной раз говорившего о самом важном и необходимом для хорошей жизни. А ещё Саша любил смотреть в окно, где сквозь чистую небесную гладь падали яркие красивые лучи солнца. Это было красиво и приятно. В школе вообще было приятно, так как она находилась в деревне и окружающая её природа насыщала его детство запахами, пением птиц, солнцем и, естественно, самой жизнью.
Плохое было потом, когда он шёл домой и видел валяющуюся возле кровати мать, отца, которые начали спиваться, едва ему стукнуло двенадцать лет. Когда он ещё толком не понимал, что это очень плохо и старался улыбаться любым их алкогольным выходкам. Прозрение пришло на несколько лет позже, когда он почти не замечал их пьянства, а просто перешагивал через родителей и шёл к себе в комнату, где продолжал спокойно делать уроки.
И так год за годом, пока он не поступил в ПТУ и не выучился на мясника, устроившись в мясную лавку, ещё и подрабатывая на мясозаготовительном заводе. И дело не только в деньгах, он просто любил занять своё время, которого у него было больше, чем надо.
Александр положил фотографию родителей на место. Теперь он уже давно не ученик и сам делает свою жизнь. Он подлил воды в цветок. Маленький зеленый росток только начинал свою красивую жизнь. Жизнь цветка.
Он спустился на улицу и пошёл по старой, скрывшейся в листве аллее. Сейчас, когда небо дарило так много тепла, он любил гулять здесь один. Когда было спокойно и тихо, не было ни посторонних людей. Совсем как в его холодильнике, где спокойно кромсая мясо, он слушал музыку, записанную на старом, черном, потрескавшемся магнитофоне.
— Ты куда, шалава, стой, сука — услышал он крик и повернул голову.
В его сторону бежала женщина. Ее черные вьющиеся волоса были очень красивы, казалось, они похожи на странные водоросли из морской пучины, совсем как у русалок, которых он видел на стенах садика, когда его ещё трезвая мать приходила за ним поздно вечером.
— Стой, шлюха — снова закричал кто-то.
Александр вгляделся в темноту. Это был высокий широкоплечий молодой человек, примерно одного роста с ним. На нём был красивый белый костюм. На котором виднелись пятна крови. Он был пьян и поэтому ещё не догнал эту женщину.
Поравнявшись с ним, она посмотрела ему в глаза. На вид ей было не больше двадцати семи, красивые большие глаза, ухоженная внешность, небольшой подбородок. Она была очень красивая, больше похожая на воздушного мотылька, нежели на человека. И поэтому, резко развернувшись, Александр выбил передние четыре зуба её преследователю, впечатав кулак в его челюсть. Мужчина остановился, а затем упал на колени и потерял сознание. Или же он потерял его во время удара. Александр точно не понял. Он просто перешагнул через него и направился к женщине, испуганно всматривавшейся в него.
Запах алкоголя исходил и от неё. Только более легкий. Подойдя к ней вплотную, он почувствовал её дыхание, то, как она дышит и что силы у неё почти не осталось. Качаясь, она снова посмотрела ему в глаза, а затем опустилась ему на руки. Легко подхватив её, он отнёс её к себе.
Бережно уложив её на кровать, он сел рядом. У него практически не было женщин. Лишь один раз он познакомился с толстой девушкой, которая сбежала от него на следующий же день. Она сказала, что он немного медленный, тяжелый для понимания и, как показалось Александру, ей стало стыдно за их близость. С тех пор он больше никогда не заводил подобных знакомств, хотя к женщинам его всё же влекло. Они даже снились ему, после чего он просыпался с мокрыми и липкими трусами и мылся.
И вот теперь, спустя столько времени, перед ним лежит, пожалуй, самая красивая из всех, что он видел. Самая самая красивая. Он аккуратно потрогал её челку. Волос был вьющийся, забавный, как в сказке. Наверно, именно такие волоса у заморских принцесс. Он улыбнулся. Не зная почему, но ему вдруг так стало хорошо, как будто она не спала, а была именно с ним.
Он поднялся и сходил за пледом и бережно укрыл её. Ему очень повезло, что сегодня был предвыходной день, и у него было целых два дня впереди. Сняв её ботинки и подобрав его ноги под плед, он ещё раз проверил замки. Затем, помывшись, он лег спать, теперь уже точно зная, что следующее утро будет немного необычным. Отличающимся.
* * *
Готовить кофе он умел и любил. Этот напиток вносил немного хаоса и, тем самым, ему очень нравился. Встав в шесть часов утра, он заварил две чашки и стал терпеливо ждать, пока она проснётся. Ждать пришлось долго, до часу. Поэтому Александру пришлось заваривать кофе несколько раз.
— Ты кто такой? Где я? — спросила девушка, вглядываясь в его лицо.
Александр, как мог, улыбнулся, но, видимо, это произвело не самое лучшее впечатление. Тогда он пододвинул ей поднос с кофе. Она удивленно посмотрела сперва на него, затем на кофе, затем снова на него. В её глазах заиграл огонёк.
Их секс вышел мягким, плавным, приятным. И большая заслуга была в этом у девушки, которая хоть и не любила называть себя проституткой, но, увы, ею была. Александр принял эту правду легко. Эта правда вообще его не волновала. Единственное, он не понял, зачем она сразу же об этом сказала, как будто хотела отпугнуть. Но он решил, что так ей прощё общаться. Он плохо понимал женщин, а красивых тем более.
А потом она решила рассказать о себе, неизвестно почему вдруг, заплакав — о том, что сложно начинать свою жизнь в этом большом городе. Но она, всё же, не сдалась и постепенно вышла на более платных клиентов, отрабатывая до двадцати тысяч за ночь, что было очень неплохо, особенно, если учесть, что её родители получали по двенадцать тысяч в месяц. И так бы было и дальше, если бы непомерная жадность сутенёра Антоши, которая заставила её выбежать из машины и рвануть на аллею.
Анжела.
Анжела с трудом открыла глаза и посмотрела на улыбающиеся лицо мясника. Боже, как же плохо она помнила прошлый вечер. Всё как в тумане. Но главное, конечно, не это. Где Антоша? Что теперь с ним? Как ей восстанавливать их коммерческие отношения? Это было совершенно непонятно. Хотя нет, кое-что всплыло, да точно, этот огромный бугай приложил бедного Антошу так, что он походу умер в той луже. Да, пока рано вспоминать сутенера, надо было хотя бы выбраться из хаты этого огромного дебила, неплохо, кстати, сварившего ей утренний кофе.
Кстати, переспать с ним показалось ей неплохой идеей, с телом у него в порядке, плюс, это даст ей возможность спокойно покинуть это помещение, да и мало ли, он потом пригодится, всё-таки куда лучше иметь такого верзилу, нежели быть просто одной. Антоша теперь будет куда мягче при общении, если вдруг она на него нарвётся. И даже если этому дураку прострелят голову, то ущерб будет минимальный.
Закончив нежности и ещё раз испробовав все прелести этой мужской заботы, она дала ему свой номер и пошла в ванную. Квартира у замухрышки была потрепанная, но в целом, производила нормальное впечатление. Протёртые носки, семейные трусы — каждая деталь напоминала, что он закоренелый холостяк, видимо, тут лет пять не было женщины.
Она заботливо, как могла, вымыла себя и, вытершись чистым полотенцем, стала одеваться. Следовало как можно быстрее отзвонить Антоше и притвориться, что испугалась, мужика не знает и прощупать ситуацию на предмет хорошего исхода.
Здоровяк к уходу отнёсся очень прохладно, хотя мешать не стал. Номер-то у него был, а стало быть, и шанс встретиться с ней вновь.
Александр.
Александр смотрел в окно. Красивая девушка шла быстро, как будто бабочка покидала козырек, укрывший её от дождя. Он улыбнулся и расправил бумажку. Она была небольшая, квадратная и немножко мятая, но с вместе тем, совершенно бесценная.
Он прошёл на кухню и, достав кусок колбасы, резкими мощными движениями нарезал себе бутерброд. Его сердце билось чуть быстрее обычного, поэтому ему следовало унять его, а успокаивался он лишь, работая с ножом.
Красивая, нежная и крайне открытая. Сперва ему показалось, что это не совсем верно, вот так начать целовать и любить друг друга, но затем он просто не смог ничего с собой поделать и поразился своей страсти, которая рвала и метала, давала радостное безумие.
Немного успокоившись, он записал номер в свой телефон и постарался забыть об этом до вечера. Чтобы быть ненавязчивым. А уж вечером он обязательно позвонит и попросит её о ещё одном свидании, или же просто пригласит домой. Но так получилось что ни этим вечером, ни последующими двумя он так и не дозвонился до неё. Она просто отключила телефон.
Отработав всю неделю без выходных, Александр измотал себя так, что еле держался на ногах. Он выполнил трёхнедельную норму, разделав около двадцати туш, чем поразил не только работодателя, но и себя. Даже он не ожидал такой эффективности.
Раз за разом ему казалось, что всё, вот конец его сил, как вспоминая о ней, он продолжал свою кропотливую работу, удар за ударом. И вот когда казалось сил не осталось совсем, она, наконец, позвонила. И, более того, стала говорить таким тоном, как будто между ними и не пропадала никакая неделя.
Договорившись о встрече, они увиделись снова там же, на темной аллее, где было прохладно и тихо. Где ещё не срубили все деревья, и воздух всё ещё хранил похожие на чистоту черты. Находясь возле него, она рассмеялась, потрогала его за нос и обвила его шею руками, а затем поцеловала. Нежно, мягко, горячо. У него закружилась голова, и ему показалось, что он проваливается в землю. Ноги стали немного ватными, подминающимися под его весом. Он обнял её за талию.
Все это было так приятно. Александр невольно вспомнил, когда в детстве он ел черешню, ему на мгновение вспомнилось то ощущение, когда впервые ее попробовав, он не мог остановиться. Родители тогда ещё не совсем спились, поэтому ему достался целый пакет. Целуя её, обнимая, он кутался в её вьющихся волосах и не верил, что такая женщина могла быть с ним.
Анжела.
Антоша хотел лишь одного. Мести, он буквально с ума сходил от желания найти этого чудака. Это было так забавно. Бедный использовал все свои сутенерские хитрости, чтобы выйти на этого здоровяка, а когда это получилось, то взбесился ещё больше. Валить слабоумного никто особо не хотел, да ещё ради Антоши. А разводить на деньги тем более. Парень на районе никому не мешал, да и бандиты нынче пошли опасливые, поговаривали, что он чуть ли не по две туши в руках таскает.
Анжеле это нравилось, дикари всегда возбуждали её, особенно, такие как этот. Её влекло к ним какой-то странной звериной страстью, объяснения которой особо не было. Вот так и в этот раз, здоровяк здорово ей понравился — совершенно необузданная скотина.
Но тянуть долго с ним было нельзя, Антон начал что-то подозревать, поэтому она выбрала некоторую паузу, а затем, когда внимание ослабло, встретилась с ним снова. Предавшись сладкому безумию страсти. Ещё бы немного, и она бы прямо на алле осталась с ним. Но здоровяк всё же уговорил её пойти к нему домой. И уже там предаться всем пределам их райской пляски. И вот только после этой страстной ночи она решила позвонить ему и вежливо извиниться за то, что ей понравился другой мужчина, пардон, это было всего лишь увлечение.
Александр.
Александр первый раз за пять лет сломал свой телефон. Он сломал его нечаянно, он не хотел. Ему просто было не удержать злость, которая наполнила его разум. Затем он услышал стук в дверь. Развернувшись, ещё не отойдя от звонка, он направился к ней. Кто-то очень сильно стучал, просто очень сильно. Ему это не нравилось.
На пороге был тот самый парень, которого он совсем недавно уронил в грязь. Только теперь на нём был другой костюм — синий, хотя и так же отдающий алкоголем. Увидев Александра, он покраснел, и махнув рукой, позвал ещё одного мужчину, ввалившегося в квартиру. Он был сильный, крепкий, наверное, тоже занимался тяжелым трудом. Александр с силой сдавил его горло и боль, которая совсем недавно жгла его изнутри, немного отступила, затем он сжал сильней, и уже не мог оторваться от вида булькающей крови в своих руках.
Убивая, он почти ничего не чувствовал. Лишь некоторые толчки, которые исходили от синего парня, бившего его по спине и пытавшегося спасти своего товарища. Только это не помогло, уже ничто не могло им помочь. Александр понял это куда быстрее их обоих.
Уничтожив первого, он загнал второго в ванну, ему хотелось как можно быстрее убить его, но сперва, сперва он должен был получить хоть какую-то информацию, ему было важно знать, где она. Он плохо верил, что она бросила его из-за любви. Ведь они были вместе, они целовались, им было приятно и ничто не могло помешать этому. Не может женщина, которая была такой нежной, мягкой и будоражащей, так легко поменять его на другого. Не может.
Александр отложил нож и вытер руки. Он уже успокоился. Боль, терзавшая его, стала тупой, монотонной, но куда менее сильной. Она уже не выводила его за рамки, делая все поступки рациональными и осмысленными. Он, если так можно выразиться, смог обуздать её. Хотя и не совсем, последняя часть ещё не была завершена, она случится сегодня, в этом самый вечер, когда он закончит очередной рабочий день.
Так получилось, что за двумя парнями никто не пришел. Их не искала ни милиция, ни родственники, хотя они изрядно пошумели. Объяснить этого Александр не мог, поэтому просто принял как есть, и заботливо разделав оба трупа, вынес и закинул в мусорный бак.
Затем прошло несколько дней. И всё было почти как прежде, но с той лишь разницей, что внутренняя боль, которая произошла в момент расставания, никак не унималась. Наоборот, она продолжала медленно, монотонно давить на него. Это девушка снилась каждую ночь, она мешала спать, трусы становились мокрыми чаще, чем обычно. Она никак не отпускала его.
Он хотел быть с нею, снова гладить её, снова ласкать её красивое тело. Чувствовать запах её кожи. Но вместо этого он получал лишь тишину и мысль о том, как кто-то другой трогает её. И даже нож уже не успокаивал его, хотя всё же определенное решение было, ведь он хорошо помнил, что, убивая первого человека, он притупил чувство боли. Поэтому он и решил найти его, тем более, что адрес её квартиры он получил.
И вот, осталось совсем немного. Нарядившись, он купил букет, коробку конфет. Он не хотел делать ей больно, он просто хотел понять, почему, почему она выбрала другого. Сев в автобус, наверное, впервые за несколько лет, он добрался до её дома. Высокий, он был очень красивый, как, наверное, и любой другой, где жил такой ангел.
Поднявшись на нужный этаж, он покрутил ручку названной квартиры, желая устроить ей сюрприз. Затем вошёл внутрь. В глаза сразу бросились мужские дорогие туфли, духи и портфель. Сжав кулак, он прошёл на кухню, где быстро нашёл нож. Он хоть и был большим, но оказался на редкость слабым, в руке держался плохо и производил удручающее впечатление.
Затем он услышал их. Положив коробку конфет, он развернулся в сторону звуков. Дверь была закрыта, но он всё равно хорошо понимал, что они значат. Медленно, спокойно, пытаясь сохранить внутренне спокойствие, он вошел внутрь и увидел что голый толстый мужик лежит на ней. Девушка лежала
с закрытыми глазами, поэтому увидела его лишь, когда он подошёл вплотную и молча перерезал горло этому мужчине.
Кровь буквально захлестнула её, рванувшись потоком из его горла. Мужчина что-то прохрипел, затем навалился на неё своим телом, придавив к полу. Она лежала с широко раскрытым ртом, куда попадала кровь, и явно хотела кричать, но получалось это слабо, у неё был шок.
Схватив его за разорванную шею, Александр с силой отшвырнул его к стенке. Кровь всё ещё била из горла, заливая всё вокруг. Он сел напротив неё и аккуратно вытер кровь с её губ. Забавно, всё-таки, видеть, как она боится. Зачем бояться, если он с ней. Нет, он подарит ей только любовь и ничего более.
ДЛИННАЯ НОЧЬ ИЛИ НОЧНЫЕ СКАЗКИ
Сон первый.
Сущность.
Когда я увидел монстра, он сидел ко мне спиной возле стола и смотрел в окно, немного грустный, озабоченный, мешавший алюминиевой ложечкой дешевый черный индийский чай, который моя мама привезла с дачи, где у нас были крайне большие залежи этого индийского деликатеса. На нём была моя старая клетчатая рубашка, шорты и выцветшая майка, скрывающая бледно-серую кожу. Вполне такой серо-бледный старик, немного уставший от своей скучной обыденной жизни, если, конечно, не считать утыканную гвоздями голову и явное сходство с синобитом из «Восставшего из ада».
Порезанная, словно яйцерезкой, голова никак не укладывалась в этот обременявший окружение быт, она выпадала из системы, плавно вальсируя между реальностью и странной дикой фантазией.
Наконец дед отвлекся от окна, и, не поворачиваясь, взял кружку с чаем и громко отхлебнул, причмокивая от наслаждения. Затем указал на свободное рядом место. Сев напротив и ещё не отойдя от шока, я лишь молча рассматривал его утыканную гвоздями голову, которая почти всё моё детство преследовала меня в кошмарах.
В голове было много вопросов, по большей части касавшихся того, как это существо очутилось в моей квартире. Но ещё больше интересовало как это вообще возможно — как демон из фильма может сидеть на моей кухне в старой отцовской рубашке и пить индийский чай?
— Конфеты совсем никудышные. Старые, наверно — тихо сказал синобит, продолжая сидеть спиной и глядеть в окно.
Я протер лицо рукой — усталость, майские праздники, скомканные в одну кучу, видимо, слишком уж тяжелой ношей налегли на мое сознание, чтобы оно, наконец, выдало такой фокус. Я закрыл глаза. Посчитал до десяти. Открыл. На кухне кроме меня никого не было.
Откинувшись на спинку стула, я заулыбался — всё, я сошел с ума. Вот так разом свихнулся, без прелюдий и без возврата. Но как? Почему? Я ж, непьющий, да и траву курил неимоверное количество дней назад.
В зале неожиданно включился телевизор. Поднявшись, я аккуратно добрался до двери и выглянул в зал. Внутри похолодело. В той же отцовской старой рубахе демон сидел и щёлкал пультом, меняя канал один за другим.
— Чёртово ОРТ, всегда одна и та же хрень, не могу выбрать что-то получше. Неужели так будет продолжаться всегда? А затем выборы и выборы, наше долбанное правительство всегда будет этой ерундой заниматься?
И повернувшись ко мне лицом, широко улыбнулся. Только вот лицо это оказалось моим собственным.
Сон второй.
Вампир.
Проснувшись с сильно бьющимся сердцем, я понял, что это всего лишь сон и никого похожего на меня демона не было. Я всё такой же красивый, умный, обаятельный и немного мягкий в душе. Но всё такой же. Открыв балконные двери, я вдохнул городского свежего воздуха. Эта была хоть и летняя, но всё же, холодная ночь.
Вдох-выдох, свежее дыхание лета приятно ласкает легкие. Но что это? Передо мной девушка с черными волосами, которая парит на высоте тринадцатого этажа. Её красивые глаза, украшенные изумрудным свечением, отражают томное желание ступить на искромсанную годами рукоять балкона.
Отстраняясь, я как бы приглашаю её войти, и она делает это. Это вампир, девушка из мусорной городской среды, питающаяся кровью обычных людей. О да, кажется, так стоит назвать это видение.
Голова идёт кругом, не может же это тоже быть сном, ведь она живая, и вообще тут всё такое настоящее. К тому же я только что проснулся, и у меня до сих пор стучит сердце. Касание её холодной руки отрезвляет меня. Они рядом, она мертвенно бледна и из её рта воняет диким смрадом мертвечины, фу, как мерзко, я вижу её слюну.
Затем она жадным движением рвёт мне артерию и кладет на грязный линолеум. Кровь, я слышу, как она пьёт мою кровь. Силы тают, но я всё ещё слышу, как она пьёт мою кровь. Пора спать.
Сон третий.
Фабрика.
Я снова просыпаюсь, но теперь уже в обычной желтой форме. О, я посреди большого завода. Здесь огромные, очень огромные потолки. Бетонные стены глубоко вгрызаются в землю, монументальность этого строения сильно напоминает сталинскую архитектуру.
Топот ног. Люди идут на работу. У меня сильно болит голова, рядом подраспитая стеклянная бутылка. Я пью на работе, как некрасиво, мои руки в масле и я, видимо, механик либо неизвестно кто. Пока неизвестно. Я встаю, иду, топот ног приближается, и теперь я отчетливо слышу, откуда он.
Из коридора, белого чистого коридора - яркой контраст раздевалки, где я только что был. Где я спал возле шкафчика с рабочей одеждой.
Двери распахиваются, и мне на руки падает женщина. Её пожилое лицо прекрасно. Ярко голубые глаза полны слез, она молит о пощаде, я вижу это в её небесных глазах. Её руки трясутся, и она что-то говорит мне, просит о чём-то, умоляет. Но я не вижу во всём этом прока, я остро ощущаю, как считаю всё это таким неудобным, ненужным моментом. И откидываю её от себя, прямо в руки прибежавших за ней людей.
Это высокие сильные мужчины, около пяти человек. Удивительно, как это она сумела от них убежать? Очень странно. Они хватают её под руки и, поблагодарив меня кивком головы, тащат куда-то. Спокойно я иду за ними. Моя работа — следить, чтобы всё работало, ведь я, по-видимому, механик.
Большой высокий холл, или зал, или просто чудо роботизированной системы. Хотя я вру. Зал с машинами очень старый, всюду ржавое железо, но поскольку я всё-таки механик и очень люблю свою работу, я не могу сказать, что это всё похоже на ржавое корыто, и я говорю, что это зал роботизированной системы. Кажется, я вычитал это название в журнале неделю назад.
На конвейере следы крови, куски мяса. Здесь происходит убой, тушу кладут на длинные металлические листы, которые тащат на разделку. Я подхожу к умывальнику помыть руки. Боже, да я же кореец, моя желтолицая морда с узкими глазами некрасиво смотрит на меня из зеркала. К тому же у меня такая редкая борода. Фу. Какая печальная судьба.
Женские крики продолжаются. Женщину ведут к забойщику, который, привязав её кожаными ремнями, пропускает через неё разряд. Она падает, корчась в муках и агонии. Увы, её судьба решена — она сейчас пойдет на конвейер.
Мой разум проясняется всё лучше и лучше. О да, я механик, я чиню на заводе почти все машины. Мы работаем каждый день и ночь, обеспечивая поставками редкого мяса почти пол мира. Мы единственный завод, работающий для изготовления человеческих сосисок, столь бурно раскупающихся многими любителями сладкого мяса.
Женщины, дети, мужчины. Всё ради страны. О, святая северная Корея, да хвали Господь нашего лидера. Она получает огромные деньги за продажу столь редкого продукта. И теперь я могу снова позволить себе купить хорошее пиво и машинку для своего маленького Вунь-Чао, которому сегодня исполнился третий год. А он обожает дорогие игрушки.
Тело женщины медленно едет к дробилке. Она — нищая и грязная, в ней мало мяса и она идет на фарш. Здесь грязное производство, разделка более плотных и откормленных — этажом выше. Там зарплата получше, и я очень надеюсь, что попаду именно туда через год. Чинить там машину куда комфортнее. Мой друг Вонь-Чао постоянно хвалит своё денежное место там. А пока я лишь смотрю, как едет женщина и исчезает между металлических жерновов, чтобы дать востребованный редкий продукт.
ЮЛЯ
Сегодня я хочу рассказать ещё одну печальную историю, которая произошла со мной в моем далеком детстве. Она навсегда изменила моё понятие о женщинах, внеся в их стройные ряды такой термин как подлинная красота. Впрочем, к делу.
Во время описываемых событий я учился в девятом классе, сидел на предпоследней парте и как всегда из всех сил старался ускорить ненавистную мне геометрию, суть и смысл которой представлялись мне черной, беспросветной тьмой. И что особенно досадно, по большой части именно этими своими телодвижениями я и привлекал внимание нашей строгой учительницы, праведно следовавшей букве преподавания.
Поэтому мне пришлось стараться как можно меньше шуметь, пытаясь сосредоточиться на чём-то конкретном, и, что самое главное, увлекательном. Увы, под это точное определение подходила именно она, Юлия Великая. Стройная, высокая блондинка, с большими голубыми глазами.
Писать о ней можно долго. Но я постараюсь не отягощать вас ненужными подробностями, попытавшись выразить все её существо в легком визуальном оформлении. Итак, представьте. Озеро, множество рыб, обычных и больших, немного опасных. Но все их мы знаем, а вот с самого краю, почти в нетронутой заводи есть одна, которая нисколько им не уступает, но в то же время сохраняет дистанцию и нейтралитет, возвышаясь над межвидовой борьбой и делением территорий. Она ещё более опасна, сильна и неповторима. Она, словно привезенная из-за моря тайна, навсегда поглощенная обычным сельским озером.
И так оно и было. Более того, Юля даже нисколько не уступала нашей основной медалистке, честно отписывая большинство контрольных на пятерки, — что особенно привлекательно лично для меня. Особо за оценками она не гналась и если получала четверку, спор не затевала. Я очень хорошо помню эту её легкую улыбку, когда в очередной раз, получив незаслуженно четверку, она снисходительно скривила губы.
А ещё она ни у кого и никогда не просила помощи, не брала тетрадей для переписки, ни брала учебников, ручек и прочих атрибутов нашей школьной жизни. Как я уже говорил, она была полностью независима.
Именно благодаря этой своей независимости и отдаленности от остальных девушек она и смогла продержаться почти неоцененной до самого девятого класса, где после долгих и внимательных наблюдений, я, наконец, понял всю её ценность. О да, я был молодец, так как я нашел объект, на который почти не было конкурентов. И который, как мне тогда казалось, будет взят с непринужденной легкостью.
Но шли дни, и первичная стратегия рушилась на глазах. Юля оказалась крепким орешком, формировавшимся не один год. После предательства подруг и постоянных издевательств, она обросла крайне крепким слоем твердого покрова, пробить который было не так-то просто. А особенно мне — планы было видно невооруженным взглядом. Но я не сдавался. Я знал — жить без друзей нельзя, а она была полностью одна. И к тому же, постепенно меня стало всё больше и больше тянуть в эту загадочную заводь.
Позже я узнал, что она любила классику и обожала читать. Не то чтобы это были мои самые сильные стороны, но литература и русский у меня шли значительно лучше, чем математика, и, поднабравшись исторических фактов о жизни столь любимого ей Баха, я легко перемахнул через половину заборов к этой загадочной душе.
Но всё же работы было ещё много. Так как она хорошо понимала, что будучи ненавидимой за свою красоту и ум, может легко стать общим посмешищем, если я ее брошу. Поэтому инстинктивно продолжала противиться моему с ней сближению, старательно оберегая себя. К тому же, было ещё кое-что, ведь я на самом деле воевал не только с Юлиной строптивостью, но и со всей женской половиной класса, тщательно инспектировавшей мой любовный шаг.
Причина инспекции проста — ваш покорный слуга имел неосторожность завести несколько интрижек, две из которых закончились громким скандалом. Причем публично и с крайне невыгодными откровениями. Естественно, это не прошло даром, но будучи неглупым, я сумел использовать это во благо, так как двум заклейменным общественным порицанием людям проще найти общий язык.
А клеймили Юлю сильно. Зависть к её красоте и непокорности во всем заставляли злые женские языки плести столько жесткой ахинеи, что даже я невольно дивился пестрой женской фантазии.
Шли дни, недели, в общей сложности прошёл почти год, прежде чем я, наконец, сотворил чудо, а несли быть ещё точнее, то четко продуманный и грамотно исполненный план. В общем, я смог убедить её начать со мной встречаться.
Тут стоит добавить, что хоть я и говорил в тот момент, что это полностью контролируемая ситуация, на самом же деле все было не так. Я влюбился.
И как обычно бывает, я умилялся абсолютно всему, вплоть до мельчайших морщинок на ее носе, который она любила покривить. Я был полностью в её власти. И с каждым последующим днем, все больше и больше погружался в её заводь, где в полной тишине мог созерцать эту диковинную рыбку.
Скажу честно, со мной это было впервые. Я никогда не был тонкой натурой и спокойно переносил многие любовные вещи. Нескольких предыдущих девушек я спокойно прожевал и выплюнул, немного пробуксовав лишь на одной. Поэтому любви особой встретить не боялся и смело шёл на покорение очередной красавицы, немного мутной, но от этого лишь более симпатичной. Как тогда мне казалось, это был рискованный, но самый реальный из всех оставшихся мне вариантов. И тут такое.
Вы знаете, ещё я полюбил Баха. Его девятую сонату я тогда слушал почти каждый день. Правда, я настолько к нему проникся, что так же как Юля, начинал потихоньку закрывать глаза и качаться в такт музыке — то есть музицировать. Вследствие чего начал понемногу отдаляться от привычного круга общения, изменяясь по возрастающей амплитуде.
И вот так с простого убийства времени по геометрии я перешёл на самый сложнейший для меня этап подростковой влюбленности. Но не скрою, Юля также призналась, что она также подверглась этому чувству, всё больше и больше вглядываясь в мои мутно-серые глаза. Я даже стал побаиваться этих взглядов, ведь под ними я совершенно не мог сдерживать своё желание её поцеловать, что было пока недопустимо, так как я специально выжидал момента, когда она сделает первый шаг. Я полагал, что на этот раз это будет новой фишкой, которую я ещё не пробовал в своих отношениях с девушками. Эх, как же я был тогда неправ.
В день, когда всё изменилось, было светло и солнечно, это был весенний месяц и свет солнца освещал весь класс. Она сидела параллельно мне, через ряд, привычно вглядываясь в учебник. Всё такая же бледная, красивая, и недосягаемая. Это её качество — быть все время столь таинственной, я больше не встречал ни кого, разве что в собственных снах или мечтах. И в тот день это проявилось особенно ярко.
Я не буду тянуть долго с самым грустным, — увы, но она заболела раком крови. Смешно, забавно, я первое время всё никак не мог в это поверить, дойти мозгом, извилинами до той сути, что она скоро исчезнет, что придя в класс, я увижу лишь пустое место, за которым никто не будет сидеть.
Эту жесткую правду она сказала тихо, сухо, так что пошутить или порадовать её хорошими новостями стало просто невозможно. Я сидел с ней тогда на подоконнике. В дальнем крыле школы. Там где редко кто-нибудь бывает, так как там находился кабинет информатики, а занятия по ней шли достаточно редко.
Я помню, что я взял её зачем-то за руку и попытался согреть, но это мало помогало. А ещё у меня в голове почему-то возник образ синицы, которая толкает головой сбитую самку. Все это было настолько глупо и странно, но руку она не вытащила, а лишь улыбнулась и погладила меня по щеке. Мне показалось, что она вот-вот меня поцелует и в такой неуместный момент я пойму, что да, я победил — она первая пошла на поцелуй. Но она не поцеловала, она лишь долго смотрела мне в глаза всё таким же далеким, загадочным взглядом.
А потом она начала таять. Простите, но я не могу найти других слов для этого явления. Именно так и можно назвать этот процесс. В результате которого она становилась все бледнее и бледнее.
Бороться? Стараться подбадривать? О да, я делал это, а ещё я спросил, почему она не уедет и не постарается провести последние несколько месяцев за границей. На что получил вполне закономерный ответ: «У меня нет стольких денег, к тому же мне здесь очень нравиться. А школа? Ну должна же я чем-то заниматься». И снова эта снисходительная улыбка, которая пробивала меня насквозь.
Знаете, я даже крепко подрался на этой почве со своим другом, который, в общем-то, ничего плохого о Юле-то и не сказал. Скажу честно, мне стало от этого легче, так как меня посадили под домашний арест. Отсидев дома неделю, я вышел отдохнувший, ведь я крепко сдал от всей этой истории с болезнью. Мне даже стало казаться, что всё это странная выдумка.
И лишь когда в день моего возвращения она не пришла, я понял, что опоздал. Вместо привычной, гордой, пусть и слегка надломанной независимой девушки, я увидел пустое место и взгляды, старательно меня избегающие. Разве что друг похлопал меня по плечу, тот самый, с которым я совсем недавно подрался.
Напоследок хотелось бы добавить, что до сегодняшнего дня я постоянно задаюсь двумя вопросами: знала ли она, что не доживет до того момента как я выйду на учебу и почему так и не поцеловала меня?
КОШАЧИЙ ГРУЗ
* * *
Я всегда очень любил кошек. Мне нравилось, как они ходят, прыгают, мяукают. И поэтому я был безразмерно счастлив, когда мне, наконец, позволили завести это прекрасное животное. Да и момент с получением получился удачный, у одной моей одноклассницы как раз окатилась кошка, и она мне отдала одного котенка.
Котенок, а это была кошка, проблем практически не создавал. Дело в том, что моя одноклассница в знак благодарности быстро приучила ее к лотку и все, что мне нужно было делать, — это следить за тем, чтобы миска не пустела и чтобы лоток не набивался.
Но шло время. И постепенно проблемы всё же появились. Дело в том, что кошка стала ходить на улицу и регулярно приносить свое маленькое потомство. А я, в отличие от своих одноклассниц, не умел впаривать котят. Зато я научился их убивать — медленно, тихо, бесшумно, положив мокрое полотенце на пытающихся всплыть её маленьких детенышей, чьи маленькие тельца, даже в первозданном виде, отчаянно боролись за свою жизнь.
Первый раз я убил их два года назад, когда к нам пришла соседка и быстро показала, как надо расплавляться с этими маленькими беззащитными созданиями. Единственное, что она наказала, так это никогда не брать котят на виду у кошки, а всегда делать это когда она уйдёт. Не знаю почему, но я принял эти слова всерьёз и сделал всё именно так, как она сказала. Дождался пока она кошка захочет есть, затем молниеносно вытащил их и, обхватив полотенцем из нижней полки шкафа, унёс в ванну.
И так продолжалось из года в год. Пока, наконец, Дизи не стала сидеть до последнего, тщетно охраняя свое потомство. И это не час, не два, не три, она сидела сутки возле них, пока, все-таки голод не гнал её на кухню. Возможно, она ходила туда и ночью пока я спал, но я предусмотрительно не оставлял там никакой еды.
Каждый раз, возвращаясь с кухни, она сначала жалобно мяукала, звала их, потом обнюхав место, смотрела на меня, в надежде хоть как-то получить информацию. Но, увы, я всегда хранил крайне невозмутимое выражение лица. Но это было тогда, в этот же раз, всё случилось иначе.
Сначала всё было хорошо. Привычно накрыв их полотенцем, я ждал, пока все котята захлебнутся, и уже думал о том, куда бы пойти вечером, как вдруг случайно повернул голову и увидел, как в коридоре сидит она. Все было так неожиданно, что на секунду я растерялся. К тому же свет в ванне был выключен, и я инстинктивно вздрогнул. Кошка это заметила и с интересом стала подходить ко мне. Я не могу сказать, что было у меня в ту секунду в голове, может страх, может что-то ещё, но я как малолетний мальчишка быстро закрыл двери.
Несколько минут она пыталась открыть дверь лапкой, просовывая её под дверь и стараясь зацепить. Но затем сдалась и ушла, продолжая звать своих котят. В тот день она дольше обычного посвятила их поиску, не унимаясь почти да самой ночи и затем, уже поздно вечером отправилась в ванную, где долго нюхала раковину. Увидев меня, подглядывающем за ней, она подняла голову и пристально посмотрела в глаза. По спине прошёл холодок.
Знаете, я любил свою кошку, и она меня тоже. К примеру, первый раз она вообще рожала у меня в кровати, и я вообще чуть с ума не сошел от такой неожиданности. Поэтому я бы не сказал, что её взгляд был полностью враждебным, он, как был правильнее сказать, был изучающим. И посмотрев на меня несколько секунд, она спрыгнула с раковины и направилась в зал. Отлеживаться на батарее.
Только вот с того момента отношение её изменилось. Она больше не ластилась ко мне на руки и вообще старалась избегать меня. Ела, когда на кухне никого не было. Поначалу это было терпимо, но когда она оцарапала меня, мне пришлось её поддать.
И так бы всё и прошло, если бы, проснувшись раз ночью, я не заметил, что она сидит на моей кровати и просто смотрит на меня. Мне тут же перехотелось спать. Этот взгляд, он был теперь уже не изучающим, он был нехорошим. Поэтому недолго думая, я прогнал её и закрыл двери. На ключ. Так, чтобы она точно не вошла в мою комнату. И что характерно, спустя примерно полчаса я услышал, как она пытается открыть двери. Не сразу, а именно спустя полчаса, когда я, скорее всего, уже спал.
На следующее утро, понимая, что с такими играми сна спокойного мне невидать, я решил сходить к своей соседке и как можно подробнее расспросить её о странном предостережении.
Тётя Инна как обычно готовила. И ещё в коридоре запах её печенья обдавал всеми приятными ароматами этих изумительных маленьких запеченных сладостей.
Как обычно, поприветствовав меня кивком головы, она, вытерев руки о фартук, вытащила угощение.
Я тут же приготовился к чаепитию. Здесь я мог себя совершенно не сдерживать. Тетя Инна пекла печенья столько, что могла бы прокормить целый детский гарнизон.
— Тетя Инна — начал я, пробуя на вкус её деликатесы — помните, вы сказали, что не стоит никогда топить котят при кошке. А что будет, если я она это увидит?
— Может и нечего не будет. А может — она поставила на стол чашку с чаем — а может и случиться что-нибудь, а ты, собственно, почему спрашиваешь?
И тут я в двух словах описал ей всю ситуацию. Тетя Инна выслушала всё внимательно, но ближе к концу повествования взгляд её потух и с лица сошла вся доброжелательность, оставив лишь странную печальную улыбку. Когда я закончил она тихо вздохнула.
— Что ж, вполне логично, что она повела себя именно так. Знаешь, животные, как и люди, отличаются лишь характером. Поэтому надо всегда быть осторожным, не угадаешь, какое из животных примирится с судьбой, а какое нет. Правда, твой случай немного лучше моего, там всё закончилось куда быстрее.
— Расскажите.
— Хорошо. Это было лет сорок пять назад, когда мы жили в деревне, и у нас тоже была кошка. Тогда со всеми этими делами поступали куда проще и, свернув котят в сверток, просто бросали в реку. Обычно этим занимался отец или мать. Но чаще, конечно, отец. Кстати, кошка у нас же была, сильная, крепкая, мышей ловила исправно. А тут как-то раз с приплодом пришла, да так не вовремя, что отец при ней же котят и перебил. То ли пьяный был, то ли просто в плохом настроении, я не помню точно, говорят у нас об этом неохотно и так горе вон какое. Ну, в общем, размазал он их сапогом, все мозги наружу. А кошка это запомнила, и на следующую же ночь села ему на лицо, обхватив его когтями. Да так и померла, на лице, от разрыва сердца. Вцепилась намертво.
— Вашего отца убила кошка, какая жуть — сказал я, отодвигая кружку — это что ж получается, она и меня убить хочет?
— Я не знаю. Всякое в нашей жизни случается. Но ты не переживай, возможно это и ложь, может мне о кошке рассказали, чтобы настоящую правду скрыть. Это же деревня, там не принято сор из избы выносить, может он спьяну на кошку налетел да так и помер, я не могу точно сказать, говорю же, маленькая была.
— А мне кажется, что все, что вы сказали, — правда. И про кошку, и про котят.
— Знаешь, а пусть она ночью у меня поспит. И тебе спокойней и у меня гостья поживет.
— А вам не страшно? Вы же тоже её котят топили.
— Не думай об этом, вот угощайся, в этот раз особо вкусные получились.
Кончилось всё тем, что я съел почти всё её печенье. Причем как мне показалось, изначально я вообще есть не хотел. А вечером Тетя Инна действительно забрала Дизи к себе, и как мы и договаривались, я приходил к ней лишь днем.
***
Со стороны, конечно, выглядело все очень забавно, я не раз ловил себя на мысли, что просто иду на поводу своих странных, причудливых кошмаров и вот даже кошку отдал соседке. Я даже маме не рассказал о подлинном смысле этого перемещения, благо все её терпели лишь ради меня и едва она покинула порог, все облегченно вздохнули.
У тети Инны Дизи понравилось, она быстро освоилась и, найдя батареи, тут же заняла привычное ей место. Место теплое, возле окна, откуда открывался прекрасный вид на нашу детскую площадку. Дизи также понравилась тёте Инне, потому что была послушна и никогда особо не раздражала, к моему стыду признаюсь, я даже стал опасаться, что она останется там навсегда, уж больно они подружились.
Но, увы, счастье длилось недолго. Даже сейчас всё кажется как во сне. Вот я открыл двери, вот положил портфель, вот выпил воды и, схватив со стола бутерброд, пошёл по коридору в противоположную от нашей двери квартиру. К тёте Инне. Но, вместо привычного шума на кухне лишь тишина, хотя, нет, я слышал, как капала вода, медленно, едва слышно.
Я стою в коридоре, и свет яркого солнца бьет в окна. Очень светло, тетя Инна жила на солнечной стороне. Все её окна выходили туда, навстречу огненному светилу. Я поворачиваю голову в сторону кухни, звук капающей воды идёт оттуда. Я вхожу туда, кран не выключен. Рядом печенье, точнее тесто. Я беру мягкую мякоть, она вкусно пахнет чем-то сладким.
Затем у меня появляется странное нехорошее предчувствие. Мне кажется, что меня кто-то тормошит за плечо, или наоборот держит, но я всё равно иду дальше. Туда, вглубь мигом изменившейся квартиры. Внутри всё тихо. А ещё, после того, как перестал капать кран, настала полная тишина.
Пустой зал, хотя двери открыты. Тут я увидел Дизи, она всё также сидела на батарее, почти не смотря в мою сторону, лишь жмурилась от солнца и тепла, передаваемого ей. Я пошёл дальше, и вот я увидел кровь. Она была бардовой и текла из спальни.
Тетя Инна разбила себе голову, неудачно упав на пол. А потом я закричал, выбежал из квартиры и ещё долго не мог прийти в себя. Хотя, как сказали врачи, она просто поскользнулась. Ничего такого, что могло бы хоть как-то напрячь следователя. Типичный несчастный случай. Только вот, почему-то Дизи ушла, покинув квартиру до приезда участкового и скорой.
***
После похорон прошло примерно два месяца, прежде чем к моей матери вернулась кошка. И как это не было бы странным, снова беременная. Вот она сидит на моих коленях и нежно мурлычет под моей рукой. Я знаю, она хочет, чтобы я её погладил, и я сделаю это, подставив руку под её мохнатую мордочку и прищуренные глазки.
Скоро она родит. Принеся в наш дом минимум шесть котят. Я уверен, в этот раз всё будет иначе. Теперь она будет лучше приглядывать за котятами и не оставит мне шанса ускользнуть от неё в ванне. Она будет хитрее, проворнее, смелее. Она обязательно постарается увидеть тот момент, когда я буду топить её котят, если я, конечно, решусь это сделать. Вопрос этот пока нерешенный и нужно с ним как можно быстрее определиться.
Так как одно я знаю точно — мама всё равно не разрешит приютить всех котят, а если их не убью я, то это сделает она.
СТИЛЬНЫЙ МЯСНИК
Монотонные удары ножа успокаивают. Его крепкая режущая кромка почти не тупится во время резки. Мясник Александр лично следит за тем, чтобы нож был всегда безупречно наточен и как следует входил в плоть. Он проработал в этом цеху уже десять с лишним лет и просто не может себе позволить такого непрофессионализма.
Он любит свою работу, он отдается ей полностью, тем самым благодаря её за то, что она освобождает его разум от всяких ненужных мыслей, очищая девственное древо сознания от ненужных заумных наростов. Поэтому целые дни напролет он режет свиней, коров и баранов, поступающих к нему от свояка.
Единственное, что его сейчас тревожит — это холодильник, он слишком часто начал ломаться и ему даже пришлось освоить пару технических уроков, чтобы старый друг совсем не развалился. Но, увы, возраст берет свое и скоро старый кусок металла, все же, издаст последний вздох. А ещё, при мысли о холодильнике, на грубом лице Александре появляется улыбка, ему кажется, что это неплохая шутка — сравнить холодильник с человеком.
Есть ещё пёс. Старый больной Джонни, который вот уже два года таскает ноги, как прибитые к заднице доски. Он до последнего старается быть нужным и никогда не забывает подползти к двери, когда Александр приходит домой. Пёс знает слово верность, он выучил его ещё с рождения. Поэтому Александр просто не может зарезать этого верного пса и до последнего заботится о нём.
Играет тихая музыка. Священный мудрый «Ленинград», вокалист которого орёт простую песню о несчастной любви, выбирая для исполнения родные сердцу слова. Вокалист этой группы нравится Александру, он не любит, когда слова слишком сложные, а музыка слишком тяжелая для понимания.
Заканчивая этот день, мясник вешает окровавленный фартук и очищает нож. Каждый день он забирает его с собой, аккуратно упаковав в новенький чехол, где металл лучше всего сохранит свою холодную силу. Для Александра нож не только рабочий инструмент, он — часть его души. Такой же простой и твердой, такой же цельной.
Дождь. В этот вечер он пронзает небо. Холодный, по-настоящему осенний, он падает на лицо, стекая по нему обильными каплями. Он заставляет запах крови уйти вниз, в грязь, где она быстро смешивается с мутной водой и уже не может отпугивать людей. Александр поднимает лицо вверх. «Там, где видно темные тучи, рождается небесная вода» — так говорила о дожде его мать, когда она была жива и пела ему колыбельные. Это было давно, но в каждый дождь он вспоминает о ней.
Тук, тук, тук, падают капли. Тук, тук, тук, раздаются хлюпающие шаги рядом с ним, когда, несколько забывшись, он мечтательно смотрит вверх. Почувствовав, что шаги прекратились, Александр опустил голову и недовольно посмотрел на человека, который столь неделикатно помешал ему. Он очень не любил, когда в эти редкие минуты теплых воспоминаний о его детстве появлялись лишние люди. Один раз он даже ударил местного алкаша, решившего поживиться за счет этих прекрасных воспоминаний. Просто удивительно, насколько ловко этот вонючий алкоголик выбрал момент для попрошайничества. А ещё больше он не любил, когда него смотрели со стороны. Он даже для этого задерживался дольше в мясном цеху, лишь бы ночью поздно возвращаться домой.
Женщина. Красивая, высокая, стройная. Как в кино, только куда прекрасней. Но грустная, это чувство Александр распознавал намного лучше остальных. Очень грустная. Внимательно смотря на него, она немного улыбнулась и, что самое удивительное, нисколько не испугалась, хотя для многих первая встреча с ним характеризуется, как правило, страхом или брезгливостью.
Невысокий, но широкоплечий, он никогда не был красавцем. Заслуженно стараясь быть чаще в одиночестве, нежели в огромной толпе людей. Огромная физическая сила и крепкое здоровье, видимо, шли в обмен на прекрасное лицо эталонного мужчины с обложки. Поэтому единственное, что его хоть немного красило — это глаза, а точнее их чистый голубой цвет.
Чувствуя, что она не уходит, Александр почувствовал неловкость. Он легко расправлялся с мужчинами, но с женщинами полностью терялся и старался ретироваться при любой, не то что вспышке гнева, но даже самой безобидной ситуации. Так же и тут, видя, что она не уходит, он решил уйти сам. Хотя и очень, очень этого не хотел, ведь дождь чистил не только его лицо, но и душу, смывая странную ностальгическую грусть по самым светлым дням из детства.
Решив не хамить и молча уйти, он решительно развернулся и хотел было направиться к дому, как вдруг она окликнула его. Тихо, почти шепотом, как будто держалась из последних сил. Он неохотно обернулся. Да, она и вправду была прекрасна, как маленькая фея из мультфильма, который Александр частенько смотрел в детстве.
У неё были крупные, почти сверкающие глаза, аккуратные брови и тонкий дивный силуэт. Такие женщины влюбляли без остатка, и Александр очень явственно ощутил это, потому что даже после секундного рассмотрения ему было сложно отвести взгляд.
Она еле стояла на ногах. Кровь стекала по её бледной руке. Теперь он заметил, что она слишком бледна, что её дыхание слишком тяжелое для простой прогулки. Остановив взгляд на её пальто, он увидел, что несколько пуговиц сорвано, и единственное, что сдерживает ткань — это её вторая рука.
Он не любил когда бьют женщин. Не то, чтобы он был добрым защитником, просто не любил. Причину такого понимания этой ситуации старался не искать, потому что не любил копаться в себе, это была не его стихия. Зато он отлично разбирался в агрессивных людях, один из которых как раз подходил к нему.
Это был высокий, крепкий брюнет, лет двадцати. Он был отлично сложен и одет. Красивое кожаное пальто, которое всегда нравилось Александру, сидело на брюнете просто отлично, словно было сшито на заказ, по его размерам. Резкий и быстрый, он решительным шагом сокращал расстояние. Александр видел как, почти поравнявшись с ними, он открыл рот и хотел что-то сказать женщине.
Но не успел. Мощный удар в челюсть повалил брюнета в липкую грязь, выбив ему при этом два коренных зуба и левый клык, который неприятно впился в большой палец левой руки. Женщина лишь вздрогнула, завороженно глядя на окровавленную руку Александра, который задумчиво вытаскивал обломок зуба.
Дома ему предстояло опять зашивать кисть, ну или хотя бы промыть её водкой, которой становилось катастрофически мало. Он использовал её для шлюх, которые иногда приходили к нему домой. Теперь же он явно использует остатки горячей жидкости не по назначению, отравив себе такой прелестный вечер.
Александр посмотрел на брюнета. В грязи он растерял всё свое былое очарование и смотрелся лишь как кусок тела, как обычная свиная туша, выброшенная хозяином в грязь. Разве что на мясе была одежда, да щетина побрита.
— Вы не проводите меня? — спросила женщина, кутаясь в пальто.
Александр посмотрел в её сторону. Он не понимал, как можно было кутаться от теплого дождя. Ведь дождь нисколько не морозил кожу, даже наоборот, согревал её. Наверное, это последствия того, что её били, подумал он и протянул ей руку. Он никогда не гулял с такой красивой женщиной и даже не знал как надо себя правильно вести.
Но она оказалось молодцом. Шла тихо, ни о чем не спрашивала. Лишь периодически всхлипывала, вытирая падающие на лоб капли. «Она почти как молчаливая проститутка» — подумалось Александру. Ведет себя так же грамотно, ровно, так, как и надо — всё для того, чтобы такой мужчина, как он спокойно проводил до дома.
Остановившись у двери, он отпустил её руку и, изобразив на лице улыбку, показал на дверь. Он не знал, как лучше это сделать, как правильно выразить свое пожелание добра и сконфуженно изобразил, что смог, потратив на это весь свой запас эмоций на день.
— Спасибо — тихо сказала она и замешкалась, пытаясь назвать его имя, которого, естественно, не знала, ведь он его не назвал. Но он и не хотел говорить ей его, он считал это пустая трата слов, бесполезное, скучное занятие.
— Не за что — тихо ответил Александр, и собрался было уйти, как она подошла к нему и поцеловала.
Александр замер. Он никогда не испытывал особой телесной привязанности к поцелуям. Все его женщины просто выполняли работу и никогда не доводили дело до абсурда, они просто выполняли то, за что им платят и не более. А тут, тут что-то непонятное — то, о чем пишут в умных книжках. Непонятное, но очень приятное. Он сразу ощутил тепло её губ, накрашенных яркой помадой, таких пухлых и нежных. Таких, каких ему ещё никогда не доводилось касаться.
Он молча смотрел на неё, всматриваясь в её полузакрытые глаза. Дело в том, что он никогда ни закрывал свои, они всегда открыто смотрели вперед и всегда видели всю картинку. И иногда ему это нравилось, как, например, сейчас, когда он смотрел на красивые длинные ресницы и слегка изогнутые брови. Он также уловил её запах, запах дивных незнакомых цветов — теплых и манящих. Ему закружило голову, вдруг захотелось как можно дольше удерживать её рядом с собой, не дать ей уйти, остаться с ней навсегда.
Но тут она отстранилась, и едва держась на ногах, пошла к двери. Её сильно шатало, с руки продолжала капать кровь, разбавляя своими яркими каплями грязь. Странно, смотря на них ему совершенно не понравилось, что они мешают собой грязную землю, совсем не то, что с брюнетом, которого он бы ещё не раз протащил по земле, раздирая последнему остатки окровавленного лица.
«Номер, — раздался странный, незнакомый внутренний голос — спроси её номер». Александр от неожиданности даже коснулся лба, он отчетливо его услышал, как будто в нем проснулся неизвестный ранее человек. Так удивительно и странно, может даже чуть-чуть страшно, но не ему, потому что он давно уже ничего не боится. И, тем не менее, он был, этот странный, гулко звучащий голос.
— Постой — неожиданно, но тихо и четко сказал он, и, заметив, что она остановилась возле самой двери, быстро добавил — будь осторожна.
А дальше все было как всегда — дом, верный Джонни, кличка которого всегда вызывала у него усмешку. Каждый раз, когда он звал пса, он неизменно ловил себя на мысли, что очень уж странная у его собаки кличка. И постоянно при этом улыбался, радуясь своей лихой манере пошутить. Ему казалось, что так он насолил всем американцам, которых почему-то недолюбливал. Может виной этому русские фильмы, где американцы, как правило, были плохими. Или же сатирик Задорнов, этот умный историк, который всегда говорит, что они глупые. Александр не знал точно, что конкретно заставляло его недолюбливать этих людей, в общем-то, не причинивших ему никакого вреда. Но, тем не менее, видя морду псины и зовя её
американским именем, он всегда веселился, при этом любовно гладя верное животное по мохнатой макушке.
— Эх, Джонни, Джонни, ты даже не представляешь, старина, что сегодня я сделал, а ведь это был самый настоящий добрый поступок, пусть и сочетающий разбитую морду мажора. Но это не главное, старина. Ты представляешь, его подруга — наверняка какая-то модель, поцеловала меня, прикинь, старина. Меня, пожалуй, самого уродливого мужика в округе — тут он не выдержал и расхохотался своим громким басом, спровоцировав пса на громкий лай.
— Да-да, я сам не ожидал такого поворота событий, впрочем, — тут он поймал себя на странной мысли -мне надо немного отлучиться, я бы с удовольствием поболтал с тобой, но тебе лучше поспать. Я приготовлю тебе что-нибудь пожрать, а сам пойду, погуляю. Надо заглянуть кое к кому в гости.
Гости, это не гости. Это больше похоже на странное сотрудничество между двумя прозябающими людьми. Но, увы, это сравнение пришло к нему только сегодня, до этого он запечатывал этот момент несколько иначе. Хотя, бог с ним, с определением, главное, что ему нравилось, как слаженно и четко шла их работа. Этой уже не молодящейся, уже сильно постаревшей Вероники — местной богини платного дешевого счастья и его — могучего мужика, умеющего нормально говорить лишь со своей собакой.
Договорившись о встрече, он увидел её в черном, видавшем виды, платье. Она курила, была одна и охотно пустила его внутрь. Войдя в квартиру, он увидел, что на кухне, на столе, на старой цветочной клеенке, стоит полупустая бутылка водки, рядом с которой красовалась пепельница с окурками. Ему нравилось, что там были лишь её сигареты, так как ничто не говорило о количестве клиентов, что было, несомненно, важным качеством профессионалки. Она привычно достала граненый стакан.
— А знаешь, у меня сегодня день рождения — вдруг неожиданно сказала она и остановилась с водкой в руке.
Он посмотрел на неё. Усталая, разменявшая тридцатку женщина, — в общем-то, не самый последний тираж, но уже явно не имеющий никакого светлого будущего. От неё уже не разит запахом умершего невинного ребенка, он давно в ней сгнил и рассыпался в прах. Лишь ветхость, старая продажная ветхость, которая так надежно укрыта в этом ещё не полностью убитом теле. Жалеет ли он её? Нет, конечно, нет, ему всё равно, он считает, что она как старый холодильник — нужно использовать, пока работает.
Вяло улыбнувшись, она наливает себе полный стакан водки. Её разрушенный мир снова скроет потоком горячей воды, впрочем, так всегда, когда она встречает своих клиентов. Печаль — возможно, желание что-то изменить — нет. Хотя, наверно, это и не так, он просто никогда не интересовался её прошлым, может когда-то она и пыталась пробить себе более приятную тропинку в жизни.
Через тридцать минут он положил остаток зарплаты на комод и ушел. Это были последние деньги, то, что он не планировал тратить, но, тем не менее, потратил. Теперь надо будет таскать с работы мясо — это, конечно, не страшно, но Александр этого не любил, почему-то воровство он не принимал, как данность и всегда старался обходиться без него. А если уж совсем туго, то брал лишь еду. Как, например, в этот раз.
Непроизвольно, странно, случайно, все это вышло из-за этой женщины, которая так странно поцеловала его. Почувствовав новое чувство, он привычно решил, что это возбуждение и что он сможет легко удовлетворить его, переспав с проституткой, как это уже было ранее. Но, увы, он оказался не прав, чувство неудовлетворенности не исчезло, даже наоборот, после секса с Вероникой оно лишь возросло, словно получив дополнительную порцию дров. А ещё в голову беспрестанно шло сравнение, сравнение образов, этих мягкий манящий губ, глаз, запаха с одной стороны и падшей, убитой водкой женщины — с другой. И в этом сравнении проститутка проигрывала так, что даже ноль казался завышением результатов.
* * *
После странной встречи прошло две недели. Девушку, которую он встретил в ту ночь, он больше не видел, хотя её дом находился почти рядом с его. Скорее всего, причиной тому было разное время возвращения домой. Но это его даже радовало — столь резкие перемены ни к чему. У него стабильная жизнь, работа, зарплата, пусть небольшая, пусть всего лишь двадцать пять тысяч, но их ему хватает. Расходы у него небольшие, Вероника и Джонни берут не так много, хотя оба с возрастом забирают деньги по-разному, если первая лишь дешевеет, то второй лишь дорожает. Один ветеринар сколько стоит.
Ещё приятно радовало, что мажор не стал его искать, не стал наводить справки. Лицо у него ведь заметное, к тому же он тут живет. И найти такого парня, как он — не проблема, к тому же для ментов он вообще сущий подарок, на который можно повесить не один десяток дел. Ведь у него ни покровителя, ни денег, лишь замкнутый образ жизни, вечно окровавленное лицо и нож, с которым он почти не расстаётся. К тому же он не умеет лгать и на первом же допросе так или иначе показал бы свою радость от того, что сделал мужчине больно.
И всё же три зуба — не та утрата, с которой можно так легко расстаться. Даже он понимал это. За такие вещи принято платить, и платить хорошо. Если бы вот ему кто-то выбил зубы, он бы обязательно нашёл того человека, пусть даже и заниматься поиском пришлось бы во внерабочее время и на собственные средства. Но всё равно он бы нашел его и, возможно, немного покалечил. Пусть и посадили бы потом. Не страшно, отсидел бы.
Разрезая очередную свинью, Александр держал в памяти ещё кое-что. Совсем недавно ему выдали карту, на которую должна приходить «белая» зарплата и он должен будет забирать её в одном из банкоматов, самый близкий из которых в местном торговом центре. Это было новое непривычное дело и
что самое неприятное — теперь, видимо, постоянное. Он подумал об этом, как только получил карту и новое распоряжение от начальства, которые даже слышать не хотело о старой верной наличке. Но, видно, такова его участь, поэтому завтра в свой выходной он пойдет в этот новый торговый центр.
Вечером, чувствуя некоторую неловкость, он вытащил из шкафа полосатый серый свитер, джинсы и свежую майку. Он не хотел выглядеть оборванцем и идти в привычной ему одежде. Не то, чтобы ему было важно мнение гуляющих там людей, нет, он делал это для себя, и еще потому, что его мать всегда говорила, что на людях надо одеваться как можно лучше, красивее. Она часто старалась как можно лучше одевать его, и этот свитер она наверняка бы одобрила, как правильный хороший выбор воспитанного человека, который даже может понравиться женщинам. При последней мысли, глядя в зеркало, Александр усмехнулся — он опять неплохо пошутил.
Идя под электрическим светом на открытом пространстве, он чувствовал себя нехорошо, ему всё время казалось, что все на него смотрят, разбирают его по деталям, анализируют и пытаются обсуждать. Он не любил такие места, но выхода не было — деньги снять с карты было просто необходимо.
И тут она снова увидел её. Она была одна, с большими белыми пакетами. Красивая, грациозная, такая, которую нельзя вот так просто остановить жестом, криком или как-нибудь ещё. Александр вдруг явственно увидел, насколько они различны, насколько мешковат он и как изящна она. В ту ночь эти различия немного размылись, но теперь же они было неоспоримы. Поэтому привычно отвести взгляд и отойти в сторону он не смог. Да и не хотел, если уж не получается быть ближе, то уж насладиться прекрасным видом он должен обязательно.
Удивительно, но даже основной, ненастоящий, электрический свет преподносит эту красивую женщину так, что невольно возникает ощущение полного счастья и странной ауры легкого сумасшествия. Александру даже показалось, что нежная кожа этой женщины светится сама собой.
Впрочем, это лишь наваждение, печальное наваждение. Александр посмотрел на свои руки. Огромные крепкие руки, кожа которых покрыта бесчисленным количеством мельчайших морщин. Нет, не стоит таким рукам касаться волшебной кожи таких женщин.
Затем он снова поднимает голову и застывает. Она стоит прямо перед ним и весело вглядывается в его лицо. Она или ищет хорошее настроение у него, или хочет поделиться своим, это ещё не понятно, Александр вообще мало, что понимает, удивленно смотря на эту красавицу.
— Это вы? А я вас узнала, это вы спасли меня тогда. А ведь я даже не представилась — сказала она и, непринужденно поставив пакет на пол, протянула ему руку — знаете, вы уж простите за мою шалость, просто я даже не знала, чем вас отблагодарить тогда, да и сами понимаете, всё это так необычно.
Она улыбнулась. Забавно и мило. Совсем не так как в ту ночь. Когда у неё текла кровь, и когда он почувствовал её грусть. Он знает, чувствует, что она сейчас притворяется — это видно по глазам, но он подыграет ей, если она так сильно хочет казаться беззаботной и доброй. Единственное, что может помешать подыграть — это его актерское мастерство, он ещё в школе запарывал все спектакли со своим участием.
Она дала номер. Он записал его на небольшой бумажке, хранившейся в его куртке для протирки ножа. Белая, немного испачканная с левого края — она стала хранилищем для столь ценной информации, что он не раз доставал её по дороге домой, с интересом разглядывая. Казалось, взмах и все — она улетит в даль, забрав такой бесценный дар. Или пламя, пламя может охватить её, уничтожив раз и навсегда. С ней может приключиться миллион бед, но пока она в его руках — все это эфемерно, как призраки умерших людей.
Дома привычно его встретил Джонни, таща свою задницу прям к порогу. Где потеревшись мордой о ботинок, выразил тем самым свою собачью любовь. Ведь у него есть только он, один и неповторимый, мясник из бакалейной лавки, начальник мясного цеха, бог мяса и вообще всего сущего на этой земле. Второго такого нет, и скорее всего уже никогда не будет, судя по задним ногам. Покормив пса, Александр сел в кресло и ещё раз вытащил кусок белой бумаги.
Черные цифры. Нежный почерк. Остался даже запах. И лицо, когда узнав, что у него нет мобильного телефона, она невольно усмехнулась. Но он и не нужен. Он никому почти не звонит. А если и делает это, то лишь с домашнего телефона. Правда, был один неприятный момент, когда он пришел к Веронике не вовремя, не позвонив, но это скорее исключение из правил, к тому же ничего страшного не случилось, он вежливо попрощался и вышел.
Вертя бумажку в руках, он понимает, что он должен набрать. Позвонить. Сделать первый шаг. Она ведь женщина, она не будет делать это за него. Тут Александр взглядом обвёл свою комнату, странно, он раньше никогда не смотрел на неё как на место, куда можно пригласить даму.
Старый диван, на котором мирно покоится пыль. Ламповый телевизор. Два кресла с небольшими красными тканевыми накидками. Столик с кучей газет и миска в углу, где лежит собачий вонючий корм. Ну и естественно ковер с торшером — эти две вещи также являются частью его комнатного декора.
А что? Его небольшая зарплата не позволяет купить что-то большее, он и так потратился на холодильник, сожравший больше семи тысяч. И эта утрата до сих пор бередит ему душу. Тут Александр улыбнулся, всё же ему очень нравилась его комната, она полностью соответствовала своему хозяину.
Почувствовав его настрой, Джонни поднял голову и повел ушами — так он давал понять, что не прочь, чтобы его погладили за сообразительность. Но своего не получил, Александр снова погрузился в раздумья — номер, который он всё ещё разглядывал, заставлял его снова и снова возвращаться к не совсем правильному желанию позвонить.
Пииип. Пииип. Пииип. Это не мелодия, это гудки. Привычные длинные гудки. Он ненавидел, когда слышал мелодии, они казались ему кощунством, наглой современной манерой обрывать старость, срывать всю её элегантную материю и вешать свое не совсем правильное одеяние. Но у неё были гудки длинные, хорошие гудки.
* * *
Её звали Афродита, столь странное имя она получила от отца, который увлекался греческой мифологией и преподавал в университете историю. Её мать была предпринимателем и держала ряд магазинов, обеспечивая свою дочку деньгами и хорошей работой. Поэтому с материальной стороны Афродита ни в чём не нуждалась.
Она рассказала об этом в первую их ночь, когда лежала и смотрела в окно, мечтательно идеализируя луну. Александр тоже пытался это делать, но у него ничего не получалось — кроме дальнего бледного шара он ничего не видел и не понимал, от чего у Афродиты такая буря чувств. Его грело другое, его грела она. Её физическое тепло, её шарм, её манеры, запах и мягкий голос. Он чувствовал, что от всего от этого у него начинает кружиться голова, и он падает в забытье, в сон, который грозит заменить явь.
Готов ли он поддержать её в её фантазиях? Да. Готов ли он понять их? Да. Но сможет ли он? Эти вопросы кружились над ним, пытались атаковать, но, увы, не могли пробиться сквозь толстую броню ощущения необыкновенного счастья, образовавшегося вокруг него. И даже потом, когда ночь сменилась днём, они всё также беспомощно зависали в воздухе, бестолково переводя свои силы.
Что он влюбился, Александр понял не сразу. Может это потому, что он никогда не отличался острым умом, а может потому, что он действительно влюблялся медленно, но ведь главное не это, главное, что это произошло.
Они гуляли в парке, гуляли в центре, гуляли везде, где было много света и огней. Ей очень нравилось, когда было светло, ей нравилось улыбаться, она чувствовала себя очень хорошо в этих стандартизированных условиях жизни. Что нельзя было сказать о нём, сильно уж выбивавшемся из этого ритма.
Небольшой оклад, спецовка, отсутствие машины и денег, пустой холодильник, дворовый пёс и привычная работа мясника. Теперь это начинало казаться немного убогим. Александр начал чувствовать, что не может ничего противопоставить всепоглощающему чувству собственной несостоятельности. А затем пришли мысли об изменении, и они стали не столько новым, сколько больше неожиданным явлением.
Вообще, все, что случилось, можно было сравнить лишь со взрывом, который поднял слой пыли и показал, что было под ним. Женщина ведь изменила всё, она заставила крутиться старые, давно забытые механизмы.
Лежа с ней и чувствуя её изящные пальцы на своих руках, он невольно прислушивается к тому, что она рекомендует заняться спортом и стать ещё сильнее, крепче и выносливее, чем он есть, стать чем-то более современным.
* * *
Сегодня пауза — Афродита уехала за город, к своим друзьям, с которыми потом обещала познакомить. Александр не совсем понимает эту затею, он считает, что ему совсем не обязательно знать её друзей и вообще её окружение. Но если ей так надо, то, пожалуй, он стерпит. А сейчас, оставшись один, он немного отдохнёт от их любовного наваждения.
А отдыхает он просто. Помимо собаки и работы есть у него ещё одно небольшое увлечение. Фильмы. Особенно старые, где играют уже совсем старые актеры. Сегодня он включит старого доброго Фредди Крюгера. Этот бомж в полосатом свитере всегда вызывал у него лишь теплые эмоции, да и как можно не любить этого парня? Всегда пошутит, повеселит. Порежет шумных американских подростков, которые вечно думают, что они круче всех, а ещё он в отличие от того же Джейсона делает это крайне разнообразно. Своего рода он такой же мясник, только работает более увлеченно.
Хотя некоторая недостоверность в фильме Александру очень не нравилась. Например, он смастерил подобную перчатку на работе и как ни пытался наносить столь мощные порезы, у него ничего не получалось. Слишком маленькая масса у этих ножей. Гнутся. А вот оружие Джеймса Вудсона куда уместнее — мачете более подходит для таких вещей — крепкое, тяжелое, мощное. Оно проще вонзается, лучше режет, в общем, мачете более прагматичен. А все эти маленькие ножички больше подходят дамам, решившим поиграться в защиту от убийцы.
Вставив кассету, Александр растянулся в кресле. Любимая часть первая, там Фредди ещё не совсем раздобрел от обильных встреч с подростками и работает куда как серьёзней, не отвлекаясь на длинные скучные монологи.
Но, естественно, он посмотрит и остальные части. Так как слишком долго не расслаблялся в свойственной ему манере перед видеопроигрывателем. Первая, вторая, третья, четвертая — серии пойдут неспеша, едва поспевая друг за другом.
Свет. Слишком солнечный свет бьет по глазам, для благоприятного просмотра необходимо задернуть шторы. Александр встаёт и подходит к балкону. Свет всё так же агрессивен, он слепит и не дает расслабиться. Но теперь, теперь ему всё равно и, выйдя на балкон, он считает, что даже с этим странным исполнителем солнечной воли сможет найти взаимопонимание и общий язык. Ведь она любит его, а она
любит гулять именно под солнечным светом, как самая настоящая богиня Афродита, которая даёт смертному новое понимание мира.
Оставив Фредди в видеомагнитофоне, Александр смотрит на голубое небо — в этот день, когда все празднуют Пасху, он так же чувствует общее настроение, у него твердое ощущение того, что всё будет хорошо, и он уже никогда не будет один. Вдох. Теплый воздух разогревает организм, приятный, мягкий ароматный, такой, какой был раньше только по ночам, а особенно в дождь. С неба он опускает взгляд чуть ниже, на горизонт. Дальний, богатый деревьями и полями он уже не кажется таким уж отстранённым. Всё как-то идеализируется, все становится чуть красивее. А затем чуть ниже, чуть ниже горизонта он видит её, свою Афродиту, которая медленно идёт к своему подъезду. Она идеальна, идеальна, даже когда обнимается с другим мужчиной.
Шум, шум падающего камня, он стоит в ушах, он молотит по ним. Александр знает, что это. Он сталкивался с этим, он чувствовал всё, как повторение своей печальной детской истории, когда давным-давно вот также он видел свою прекрасную школьную подругу, бросившую его славного парня Сергея, который тоже возник из прошлого во всём своём великолепии. И что интересно, он тоже был брюнетом.
Александр отчетливо помнил, что как только школьная подруга увидела брюнета, она сразу переменилась в лице. Саша, её звали Саша, она сразу перестала быть независимым изящным существом, она сразу стала рабой собственных желаний, неизменно ведущих её к нему.
«Прости, я не могу, я слишком переменчивая». И прочее, прочее, прочее. И хотя внутри при этом все рушилось, Александр невольно попытался тогда улыбнуться, показать, что не сожалеет и всё хорошо. Тогда у него это не получилось. Сейчас он постарается вновь. Он подошёл к зеркалу и попытался оттянуть рукой губы, но, увы, этого не получилось — его мертвое лицо не хотело подыгрывать ему.
Вдох, выдох. Чувства начинали понемногу успокаиваться, сейчас его память слишком резко набрала обороты возвращения. А это не всегда хорошо, очень уж сильно он переживал по этому поводу тогда, когда над ним смеялся весь класс, и небольшая шалость первой красавицы едва не сломала его школьную жизнь.
Свет, он нестерпимо ярок. Слишком докучливый он пролезает в окно, стремясь показать ему всю правду, от которой уже рябит в глазах. Он изменился, он стал совершенно другим. Александр смотрит в зеркало и видит в нём себя. Как резко он изменился, как быстро вернулся в первоначальную форму. Джонни подходит к его руке и лижет её. Он чувствует, что хозяину немного нехорошо. Он в очередной раз доказывает свою верность.
При мысли о верности, Александр замечает, что лицо всё-таки преобразилось улыбкой. Всё же не зря он отходил столько лет от печального школьного урока, он сумел подготовить свой организм к новому удару. Он чувствует это, чувствует, как наливается силой его дух. Силой тяжелой, сминающей всё на своем пути, но, в то же время, холодной. Его улыбка ненависти обжигает не жаром, а холодом. Самостоятельно, без помощи рук она начинает свою дивную жизнь.
Когда она позвонила, он был готов к этому. Её нежный бархатный голос скользил так, что казалось всё абсолютно нормально и никому не стоит ничему удивляться. Что она просто выполняет своё обещание о приглашении его к друзьям. К прекрасным умным людям, которые переполняют этот мир. Казалось бы, всё хорошо.
Что ж, он не ударит в грязь лицом, слишком долго он сносил эти визгливые разговоры. Он придет к ним, он будет смотреть в эти издевающиеся лица и улыбаться им в ответ. Он покажет, что может держать удар, пусть даже он нанесен исподтишка.
Идя знакомиться, он одел старый темно-полосатый свитер, потертые джинсы и серую кепку, в которой пару раз выезжал с псом за город. Так он решил, что будет лучше всего, он предстанет перед ними в своём полном великолепии, неизменной форме, с которой он не расставался все последние годы.
* * *
Улыбка, жест и приветливое «здрасти». Кажется, так надо входить в эту мутную воду умного сообщества. Александр улыбается, ему действительно хорошо — обескураженность этих людей понятна, они не думали, что он придёт именно так, в старом поношенном тряпье. Но именно так он лучше всего может выдержать её объяснение. Он знает, именно сегодня, именно из-за его вида, она побыстрее скажет ему те самые слова, которые он уже слышал от Саши. И это хорошо.
Но пока ещё рано. Пока он знакомится с коллективом, в котором обязательно оказывается очкарик, крепыш-спортсмен, брюнет и две девочки, крайне похожие друг на друга. Поочерёдно пожимая всем руки, Александр останавливается на каждом, получше разглядывая лица — он не против знакомства, и это важно им донести.
Очкарик. Щуплый мальчик с немного впавшими глазами. Зачем-то побрил себе голову и теперь блестит отполированной лысиной. Как говорится, не с такой фактурой лысым быть. Но идею, всё же, тащит и к общему маразму добавляет висящий на шее шарф, хотя в помещении тепло. Шарф вязанный, хороший, правда, фиолетовый. При рукопожатии хрупкие пальцы немного хрустнули, получилось не специально, но громко.
Спортсмен. Отлично сложенный, накачанный, в глазах тупость почище той, которую Александр всегда изобличал в себе. Зато много уверенности, что немного сближает. Но, это всё далеко, спортсмен явно зависит от чужих мыслей. Это легко читается в нём. Странно, после боли, которую Александр испытал, он
стал так явственно читать образы людей, видимо, боль подарила ему новую волну сил, которых ранее у него не было.
Брюнет. Фальшивое очарование и такая же фальшивая улыбка. Но зато он намного изворотливее в словах и так картинно выражает свои мысли, что Александра едва не тошнит от этой манеры разговора, но он держится, потому что он должен быть галантным и вежливым с этими людьми.
Вечер. Наступает как обычно не спеша, так, как и должен. Александр смотрит в окно, там, за стеклом, есть тепло, к которому ему очень хочется прикоснуться. Погода щедро одарила несколькими днями плюса, и он очень хочет этим воспользоваться. Но пока рано, он видит, что Афродита уже готова с ним поговорить.
Она садится рядом, и почти по губам он читает, что их взаимоотношения — глупость, ошибка. Что она была одна и, поэтому он был ей нужен, что это всё — странный, никому не нужный балаган. Печаль, печалью веет с её губ, мертвые слова жалости, едва родившиеся, тут же умирают у неё на губах, а глаза уничтожают желанием побыстрей попрощаться. Он хочет справиться с болью, оседлать её и привязать к стойлу души. Но не получается, как огненно-рыжий конь, как жар-птица, боль освещает всю его душу, разжигая своим огнём великое пламя, в котором сгорают остатки мягкой, цветущей зелени его покоя.
Она милостива, она смеётся, она хочет видеть в себе доброту. Ангела, который крыльями сбивает пламя ей же посеянного огня. Но не получается, слишком сложно тушить этот дикий, всепоглощающий огонь. Попрощавшись со всеми, он уходит. Вечер зовёт его, он мягок и немного прохладен, он такой, как и всегда. Она так и не призналась что не любит его.
* * *
Прошло несколько дней, несколько дней упорного тяжелого труда, после которого можно и отдохнуть. Александр отложил нож в сторону. Сейчас ему больше всего хотелось чего-нибудь выпить, но, увы, в холодильнике было пусто. Он ещё раз посмотрел на голое женское тело. Ровный разрез на шее, мягкие мышцы и очень умные глаза, в которых он совсем недавно читал фальшь. Теперь оно мертво, оно уже ничего не сможет ему сказать о его странной любви.
А за окном шёл дождь, как и в прошлый раз, он был необильный, а именно моросящий, как он любил. Совсем не похожий на тот, при котором он познакомился с Афродитой. Задумчиво потрогав свой нос, Александр вытащил козявку и, обтерев её о джинсы, принялся за работу — ему предстояло закончить всё не более, чем за час.
Он взял пилу. Красивое, изящное, но теперь такое же мертвое, как и целый ряд свиных туш. Мышцы поддавались неплохо, но с костьми пришлось немного провозиться, переведя на это немало сил. Попивая чай, Александр с удовлетворением отметил, что импульсивность, с которой он работает, эмоции, которые он научился извлекать из собственной души, увеличивают не только производительность, но ярко подмечают новые нюансы его работы. Так, вместо задуманного часа, он потратил всего лишь тридцать минут. Хотя освежевать пришлось, как минимум шестьдесят килограмм свежего мяса.
С брюнетом он решил покончить после. Устало повесив фартук на стенку, он сел напротив неё. Её тело было куда нежнее, чем когда они лежали рядом. Мягче и красивей. Наблюдая за капающей кровью, он почувствовал, как боль снова сковала его, как снова придавила к земле.
Александр вытер лоб и снова вспомнил, как встретил её ночью, когда решил зарезать. Когда она, испуганно прижавшись к стенке, пытаясь все исправить. Когда сказала, что это не мой парень, а просто друг. Какая глупая попытка соврать. Нет, его уже не провести этим. Он уже не тот маленький мальчик, над которым можно смеяться.
КРАСИВАЯ КОШКА ЛАСКА
Всё, что я помню о погоде в те дни, так это то, что было крайне солнечно, было лето, и солнечный свет всё время светил в окна, освещая зал и позволяя кошке всё время нежиться в его лучах. О да, она просто обожала солнечное тепло и никогда не упускала шанса жмуриться на солнце, прогревая то левый, то правый бока.
Впрочем, на этом её удовольствия не заканчивались и, нагревшись, она спешила на руки, чтобы поделиться переизбытком солнечного тепла. Хотя не скрою, такой подход был крайне редким. И в основном она предпочитала наслаждаться энергией солнца в одиночестве.
Свет, ясные дни, тепло — так протекало лето в тот год. И если бы не тот случай, который произошёл со мной, то я бы, наверное, запомнил его именно таким — солнечным, мягким и беспроблемным.
А началось всё буднично. Как вы прекрасно знаете, у любой кошки есть определённый период, когда она очень сильно хочет кота, чтобы тот оплодотворил её и, родив котят, она успокоилась. И все кошки стремятся к этому счастью. Моя была не исключением и, выбрав момент, начала беспрестанно орать мне под ухо, предпочитая для своего ансамбля раннее утро.
Выносить было сложно. Очень. Особенно после второй недели так вообще стало невыносимо, и в один прекрасный день я отнёс её на улицу, причем, что самое удивительное, ни разу там до этого не побывав, она молниеносно устремилась в подвал.
А дальше блудные шатания и внезапное возвращение с удовлетворённой рожей и одухотворенным состоянием покоя в душе. Признаюсь честно, я был даже сначала рад, но потом всё же понял, что девать котят мне совершенно некуда. Никто из моих знакомых особо не рвался их брать к себе. Посёлок, что тут скажешь, почти у каждого в доме кошка, ну или на даче.
Один, два, три, четыре, в общей сумме шесть полосатых тигрят, именно столько появилось на свет спустя несколько недель. Маленькие, какие-то сопливые, сморщенные, на вид — так сплошная мерзость, которая умещалась буквально на одной ладони.
Совсем маленькие, совсем беззащитные, именно в этом возрасте их следует убивать, сказала нам наша соседка, Екатерина Добродушных. На душе которой не один десяток загубленных кошачьих душ. «В таком возрасте их не так жалко, поэтому лучше момента, чем сразу после рождения не найти, да и кошка не успевает привыкнуть». Так сказала она, рассматривая беременную Ласку, которая, словно почувствовав недоброе, быстро ушла на кухню.
Хочется ещё добавить, что у меня были самые лучшие отношения с Лаской. Именно я привел её в дом, именно я первый дал ей кличку и позаботился о том, чтобы моя школьная подруга приучила её к латку. Я первый, кто угостил её настоящей рыбой и беспрестанно играл с ней, защищая то от отца, то от матери и именно у меня в комнате она рожала в первый раз, даже несмотря на то, что в последнее время я часто давал ей небольшого пендаля, а бывало и вовсе наказывал тапком. Но отмечу, что даже несмотря на тапки и пылесос, которым я изредка её пылесосил, она все равно никогда не ссала в ботинки и всегда была аккуратна в плане домашней гигиены. И всё также продолжала лежать со мной, пока я засыпал, и лишь потом втихую сбегала в зал.
И вот я должен убить её детей. Да-да, именно я, так как попросить сделать это других было бы неправильно. Поэтому, подождав, пока она уставшая пойдет поесть, я быстро взял и отнес их в ванную, где, набрав воды, положил сверху намоченное полотенце. Раз за разом я надавливал на пытавшийся всплыть комочек, и раз за разом он пытался передавить мой палец в жажде жить. Но это было тщетно, так как не может небольшой шерстяной комочек пересилить руку человека.
Вернувшись в комнату, кошка подошла к месту, где спала с котятами и, посмотрев в пустоту, жалобно замяукала, позвав своё потомство. Но в ответ ей пришла тишина. Сделав пару кругов, она несколько раз звала их, но всё было по-прежнему тихо.
Усевшись, она посмотрела на меня — в этот момент я был в кресле и наигранно смотрел в телевизор. Глупо, конечно, так, по крайней мере, мне тогда казалось, но я всё равно делал вид, что ничего не произошло.
Кстати я, кажется, до сих пор не описал её. Это зря. Она очень красивая, худая, с тигровым окрасом, просто изумительно умела ловить мышей. Особенно на даче, когда в одиночку душила даже довольно крупных крыс.
Впрочем, я немного стал уходить от основной темы моего рассказа, ведь с того момента как я убил котят, в ней что-то поменялось. Сложно было сперва сказать что, лишь потом, спустя определённое время, я смог охарактеризовать это — ненависть.
Я понял это по глазам, когда сидя за уроками, я вдруг обнаружил, как она сидела возле порога и в темноте молча наблюдала, что я делаю. Раньше такого не было, она либо подходила ко мне, либо просто валялась где-нибудь в квартире и спала. Теперь же она наблюдала. А учитывая, что мои родители довольно часто отлучались по своим друзьям, это начинало происходить особенно часто.
В первый раз я не обратил на это никого внимания, но во второй и третий я её попытался позвать. Только ничего из этого не вышло, она лишь молча вставала и уходила внутрь квартиры. В третий раз я пошёл было за ней, но остановившись возле двери в свою комнату, неосознанно включил свет в коридоре.
Остановившись, я понял что боюсь, что всё было сделано из-за страха, ведь квартиру я знал, как свои пять пальцев и мог без труда пройти в зал и уже там включить свет, что я и делал до этого. Я крайне редко включал свет в коридоре, предпочитая проходить его в темноте. Задумавшись, я посмотрел наверх, и там, на стенке мебели в коридоре я заметил её. Прямо на шкафу, примерно наголову выше меня.
Она никогда так раньше не делала — вот, что было первой моей мыслью. Она всегда предпочитала ходить по полу, да и передвигаться по чемоданам было неудобно. Наигравшись в гляделки, Ласка спрыгнула на пол и, подойдя к моим ногам, мягко замурлыкала. Я погладил её, затем прошёл на кухню и насыпал корма, который она с готовностью съела. Больше в тот вечер она меня не беспокоила.
А потом родители уехали на несколько дней. Я ещё помню, как мама всё время пыталась объяснить мне, насколько важно следить за квартирой и правильно питаться и прочее, прочее, прочее. Я всё это, конечно, выслушал, но так, сквозь уши, она и я прекрасно понимали, что это больше для проформы.
Тишина, мягкое касанье лап и тихое, едва слышное мяуканье. Именно это я слышал в первую ночь, когда закрыл в свою комнату дверь. Не знаю, не могу объяснить, что меня так пугало, ведь она никак не проявляла свою агрессию, наоборот, начала крайне сильно ко мне ластиться, то и дело пыталась достать до шеи, потереться. Проявить симпатию.
Но я всё равно закрыл двери. И лишь пару раз орал на нее, чтобы она дала мне возможность поспать, а потом и вовсе вышвырнул на балкон, где она всё также продолжала стучаться, заставив меня высыпаться уже у матери в спальне. Но не только это напрягло меня, затем я обнаружил, что спит она там, где были раньше её котята и только там. Странно, необъяснимо, но, увы.
Переночевав пару ночей на балконе, она успокоилась и больше не царапалась по двери, лишь потом, в последнюю ночь я понял почему — всё для того, чтобы открыть ручку двери и, бесшумно её открыв, броситься мне на лицо.
Я не буду писать вам, как это происходило и как, задыхаясь, я пытался стащить свою обезумевшую кошку со своего лица, это, наверно, не совсем правильно, да и не нужно. Хотя я даже немного заикаться после этого начал. Дело в другом — мне почему то до сих пор кажется, что когда я отрывал её от своего лица, она специально отпустила хватку, дав мне возможность убить её в припадке этого ночного безумия.
Глупо, наверно. Хотя отчаявшаяся мать не всегда жаждет победы над врагом, иногда она просто хочет умереть. И ещё кое-что поразило меня — когда вернулась моя мать и увидела моё исцарапанное лицо, она, не задавая вопросов, попросила меня лишь похоронить её рядом с её котятами за домом, на холме, где как обычно много солнечного света.
БЕЛЫЙ КОНЬ
Слушая Сашу, я невольно смотрел только в её глаза. Большие, полные недосягаемой для меня глубины, они неизменно притягивали своей очаровательностью и красотой. К тому же они были зеленые, а с зеленых глаз я вообще с ума сходил. Она приходила уже второй день, постоянно повторяя мне одну и ту же историю. Поднявшись из-за стола, я устало посмотрел на дорогу, уводящую в лес. Где-то там по её словам пропал её муж. Как же всё это нелепо. Что касается меня, то я был на сто процентов уверен, что ему дали по голове гастрабайтеры, бесчисленно снующие вдоль трассы. Но выслушать страдающую от горя подругу, а теперь ещё и вдову, я считал своим долгом. Ведь подруг у неё всё равно не было.
Итак, по порядку. Её муж Виталий, порядком подсевший на жирную пищу, всё-таки сумел перебороть свою лень и взяться за пробежки. Первое время он, конечно, сильно мучился, но затем, когда освоился со столь необходимыми ему километрами, стал бегать всё чаще и чаще.
Постепенно вошел во вкус, стал читать спортивную литературу, где узнал, что предпочтительнее бегать по грунту, а не по асфальту, что и привело бедолагу в лес, где он пропал. Всё вроде бы крайне обыденно, сколько таких случаев, если бы не одно но — перед тем как пропасть, он целую неделю твердил о странном белом коне, постоянно мерещащимся ему среди темной зелени.
Что ж, это действительно грустно, хотя с другой стороны, что поделать, если у человека такая карма, не умрет под машиной, так умрет в лесу. Да и мне никогда этот Виталий и не нравился. Так, среднестатический везунчик.
Сзади послышался плеск воды. Саша понемногу отошла от переживаний и, убрав посуду в раковину, начала её мыть. Она знала, что я живу один и извечная проблема моего жилья — это горы немытой посуды. Какая всё-таки она молодец. Красивая, умная, аккуратная. Привыкшая к чистоплотности.
Был ли я в неё влюблен? Конечно да. С девятого класса. Уже там, придя к нам новенькой, она полностью овладела моими мыслями и не давала мне покою. А затем она встретила первого ухажера, через два года второго и наконец, третьего, в лице этого жирного Виталика. Поэтому, я думаю, глупо было бы мне особо переживать из-за того, что этот парень пропал в лесу. Туда ему и дорога, хоть с конем, хоть без коня.
— В полиции мне сказали, что пока тела не найдут, он считается пропавшим без вести — грустно сказал она.
— Ну да. Так они и говорят — я подошёл к ней и обнял её за плечи — постарайся быть сильной.
Не знаю, нравился ли я ей когда-либо или она просто немного сошла с ума после пережитого, или это просто странный посыл из космоса в её голову, но она не стала отгонять меня. Она лишь сжалась и, повернувшись ко мне, ещё раз увлекла в свой мир изумительно красивых зеленых глаз. Где мы и остались, на определенное время вдвоем. Ну, вы понимаете, о чём я.
Затем, после этой встречи прошла неделя. Она старательно избегала меня, да и я особо не рвался попадаться ей на глаза, всё-таки то, что произошло между нами тогда, нельзя назвать самым хорошим делом. Чтобы немного отвлечься от этих мыслей и наверно хоть как-то помочь бедной вдове, я решил пройтись по тем самым местам, где так старательно бегал её муж.
Первый раз эта была суббота, такой, знаете ли, прекрасный летний день, когда в квартире жарко, а на улице сплошная благодать, поют птички и солнце неизменно отступает от приятной древесной тени. Перейдя по наземному переходу, я неспешно направился вдоль дороги, ведущей к лесу, возле которого я хоть и прожил десять лет, но который я ещё ни разу не посетил — так, лишь вечером из дальнего окна разглядывал.
Пройдя около сотни метров, я увидел первый поворот в сторону леса. Свернув, я пошёл вдоль небольшого поля с грядками, огороженного металлическим забором. Как я и предполагал, здесь работали либо киргизы, либо узбеки, заботливо оберегаемые новоиспеченными плантаторами-армянами, несколько раз проезжавшими мимо меня на неплохих машинах. Тогда я даже подумал, что именно они и положили конец пробежкам коротконогого Витальки. А ещё то, что осталось потерпеть совсем немного, прежде чем Саша окончательно станет мое. В её состоянии особого труда мне не предоставит переманить её к себе, к тому же у меня была квартира, и она была куда лучше, чем та, в которой она жила, ведь это собственность матери её супруга, которая приехала через пару недель.
С такими мыслями я снова подошёл к повороту, который теперь уже уводил к дальним железным воротам, возле которых стояло несколько человек в рабочей одежде. Видимо, это были труженики сельхоз труда, временно отдыхающие во время обеденного перерыва. Ещё был путь к садовым невысоким деревьям, вдоль которых были следы от машин.
Садовые деревья. «Что ж, пусть так» — пришло мне тогда в голову, и я пошёл между двух следов от колёс грузовика. А затем я увидел её. Необычайно красивую рыжеволосую девушку. Вокруг которой делал круги белый жеребец, время от времени взмахивающий своей гривой. Жеребец был настолько мощный, что казалось, он в три раза превосходил по габаритам девушку. Поначалу мне показалось, что это наваждение и я попросту говоря, переутомился, но переждав пару минут, я понял, что всё наяву и девушка действительно выгуливает животное.
Странно, но я не знал, что рядом с нами есть конюшня, хотя, признаюсь, девушки по району на коняшках ездили, предлагая проехаться за тысячу или пятьсот рублей. Только те коняшки не шли ни в какое сравнение с этим красавцем, столь резво прыгающим вокруг этой изумительной девушки.
Наконец она меня заметила и, на несколько секунд смутившись, отвела взгляд в сторону. Но этого было вполне достаточно, чтобы сместить Сашу и бодро встать на её место. Ведь она была рыжая, даже правильнее сказать огненная, так как волосы излучали поистине адский огонь.
Сделав пару шагов, я хотел было подойди к ней поближе, но жеребец, только что не испытывавший в мою сторону ровно никакого беспокойства, вдруг заржал, и чуть было не снес меня с ног, остановившись буквально в двух метрах. Глаза коня горели огнем, и он едва не вставал на дыбы, буравя меня своим ненавидящим взглядом.
Отшатнувшись, я посмотрел на девушку. Она молча наблюдала за картиной, даже не пытаясь остановить свое животное. А затем она ушла, оставив меня посреди фруктовых деревьев, полного новых мыслей относительно судьбы Виталия.
Оказывается, конь действительно есть. Разве что не один, а с наездницей. Но, тем не менее, он существует, и всё, что говорил Виталий — вовсе не выдумка, а реально существующий факт. Но, будучи человеком здравомыслящим и хладнокровным, я решил не гнать события вперед, а вернуться домой и ещё раз, спокойно, уже без сарказма выслушать Сашин рассказ. От начала и до конца.
* * *
За неделю Саша немного оправилась, даже стала улыбаться. Мне всегда нравилась её улыбка, но теперь она была просто превосходна. Не знаю, может потому что её украшала свобода. Милиция, её как и меня, беспокоила всё меньше и меньше — видимо проблем у них и так хватало, хотя, не скрою, регулярно названивающая мать Виталия приносила мелкие неприятности.
Напросившись к ней на чай, я смотрел, как кубик сахара медленно растворяется в горячем, коричневом напитке. Саша стояла ко мне спиной. Хрупкая, нежная, она была похожа на ангела, который так глупо растратил свое лучшее время.
Наконец она села рядом. Теперь уже немного более спокойная и как я уже говорил ранее, -улыбчивая. Разговор пошёл плавно, словно мы оба к нему долго готовились. Сначала вежливо поинтересовавшись о моих делах, она переключилась на погоду, затем на пару подружек. Я не торопил, я знал что то, что произошло между нами в тот раз, требует времени, нельзя просто так взять и пропустить такое.
Наверно это как в пословице — «На пепле выжженной земли прорастает новый росток». Впрочем, я отвлекся, несмотря на симпатию, мне действительно было интересно узнать про историю с жеребцом. И прослушав много воды, я деликатно спросил об этом. И как я не старался, подойти к этому моменту мягче, она всё же вздрогнула.
— Как я уже говорила, это было месяц назад, теперь уже месяц. Он пришел и случайно обронил, что видел лошадь или коня, да, белого коня, который едва его не сбил или не убил. Я точно не помню, я была занята. В общем да, кажется, тогда он впервые заговорил об этом.
— Только о коне?
— Да. Только о нем. Сказал, что встретил его в лесу. Я ещё спросила, что может не стоит бегать там, где водятся такие крупные животные, ну и ещё спросила, с кем он был.
— Конь?
— Да, должен же быть у него наездник.
— И что ответил Виталик?
— Что-то пробормотал про мужчину, невысокого.
Я заметил, что она как-то отстранённо смотрит в окно. Мне снова захотелось её обнять и прижать к себе. Но я переборол это чувство и продолжил задавать вопросы.
— А потом? Что потом?
— Потом он всё чаще и чаще стал упоминать о лошади, а потом вдруг перестал. Стал немного замкнутым, стал всё чаще и чаще делать свои пробежки. Поначалу он говорил, что так надо, что это увеличит его спортивные результаты, но потом я заметила, как он выдыхается, что это стало какой-то странной навязчивой идеей.
— За месяц? Всё это произошло за один месяц?
— Я о том же. Слишком маленький интервал для того, чтобы начать бегать каждый день. Мне так даже подруга-тренер из фитнес центра сказала. Мол, он себе все колени изуродует. А потом он пропал.
— Действительно очень странно. И ты в тот вечер вызвала полицию?
— Нет, я уснула. Он предпочитал бегать в тёмное время. Приходил к семи и как поест, шёл на свою пробежку.
— Понятно.
Итак, получалось, что Виталий не желал, чтобы Саша знала о девушке, которая, по-видимому, и является обладательницей лошади. Стало быть, ничто не мешает мне наведаться на конюшню и там уже
поинтересоваться о судьбе моего товарища. Заодно познакомиться с рыжей красавицей, столь ярко выступившей при нашей первой встрече, и, как мне показалось, не желавшей знакомиться.
Всё это, — несомненно, авантюра, но ведь моя жизнь сера и скудна. Да, у меня появилась возможность переспать с Сашей и, возможно, на ней жениться, но ведь то, что я схожу на конюшню — никак этому не помешает, — не убьют же меня за это. Разве что там могли побывать следователи, которые точно также могли расковырять этот след.
Но, к моему удивлению, на конюшню никто кроме меня заходил. Об этом я узнал у деда, выполнявшего роль то ли сторожа, то ли местного плотника. О конюшне он рассказывал очень охотно, видимо слушателей у него было немного, ровно, как и оставшихся зубов. Рыжую я также увидел — она возилась с гнедой лошадью, которую снаряжали для зарабатывания денег в городе. Она приметила меня сразу, только подходить не стала, держась поодаль и внимательно вслушиваясь в мой разговор с дедом.
Наконец, она не выдержала и подошла, что позволило мне рассмотреть её во всём великолепии, так как видел я не очень хорошо. Рыжая, немного приукрашенная веснушками, она обладала воистину потрясающей красотой и очень манящими глазами. Зелеными, можно сказать изумрудными, я даже не стал вглядываться в фигуру — настолько ярко выступало её лицо.
— Что вы хотите узнать? Цены на прогулки? — сердито спросила она, отстраняя от меня разговорившегося старичка.
— Цены, можно и цены — послушно сказал я, не пытаясь сопротивляться её напору.
— Полторы за час.
— Немного. А на какой лошади?
— Гнедой и вот той, черной — указала она на еле живую кобылицу.
— Мне бы белого, которого я видел совсем недавно, а то, простите, эти какие-то еле живые.
— Белый конь мой. На нём ездить нельзя — отрезала рыжая.
— Вадим.
— Что?
— Меня зовут Вадим. Для подобных резких разговоров лучше называть меня по имени — улыбнулся я, вглядываясь в её глаза. Удивительно, но такой подход несколько смягчил её, и сквозь жесткий взгляд показалось тепло.
— Елена.
— Очень приятно, Елена. А не могли бы вы хотя бы показать мне, как надо ездить на лошади, пусть и на вашей? Я не так часто вижу красивую езду, которую, я уверен, увижу в вашем исполнении.
Немного помолчав, она кивнула.
И после этого я увидел, как она управляться с этим здоровенным, мощным жеребцом, грудь которого в несколько раз превышала любую другую из конюшни. Лихо, резво, так что конь едва не падал от усталости, сделав несколько десятков кругов. По импульсивности они оба подходили друг другу. Но не это было самым удивительным. Цепочка, висевшая на шее Елены, показалась мне до боли знакомой, кажется, точно такую я видел у Саши.
* * *
Если Александра была раненной ласточкой, то Елена самой настоящей львицей. Стремительная, вольная, свободная — она могла надышаться только ветром, переполнявшим её во время её прогулок. Я видел это по лицу, по движениям, по всему, что так четко вырисовывало её образ. Только вот зачем она носит цепочку пропавшего человека? Вот это я понять не мог. Если она хоть как-то относилась к смерти Виталия, то зачем ей носить его подарок? Следовало спросить её об этом, так, ненавязчиво, деликатней.
Не получилось. Едва я затронул эту тему, как лицо её резко изменилось, и вместо прекрасной, свободной кошки, я получил точно такую же, но разъярённую. Хотя ответ я всё же получил, — оказывается некий городской мальчик всё же смог добиться её расположения, после чего куда-то пропал, оставив её одну с этим небольшим подарком.
Но это всё, больше узнать что-либо у меня не получилось. Но это не страшно, я же не следователь, хотя продвинулся в этой истории куда дальше них. У меня уже складывалась нешуточная картина из людей, кто мог убить бедного Виталика. Я даже мысленно представлял себя уже сыщиком. Правда, бесплатным, но, тем не менее, очень талантливым.
А затем неожиданно в мою дверь, после того как я вернулся с поля, раздался звонок. Это была Саша. Бледная, уставшая, немного озябшая от приближающейся осени. Спросив разрешения пройти, она легко переступила через порог и сняла свою кофту. После чего подошла ко мне и, как мне показалось, принюхалась, — впрочем, это было так внезапно, что могло и показаться.
— Как твои дела? Я давно тебя не видела. Чем ты занимался? — выпалила она сразу несколько вопросов.
Растерявшись, я пожал плечами и ответил — работа.
— А, работа — тихо сказала она и села за стол — работа — она такая, вечно заставляет пропадать.
— Тебе что-нибудь налить?
— У тебя есть алкоголь?
— Алкоголь. Да. Есть. Есть виски.
— Подойдет.
Я подошёл к шкафу и машинально вытащил два стакана и бутылку вискаря. Хорошего, кстати. Мне он достался от одного бармена, увлекающегося сбором алкогольной продукции, не попавшей под инвентаризацию.
— Как хорошо, что ты пьющий, было бы ужасно нажраться одной. Ненавижу быть одна — сказала она и пододвинула мне стакан.
Мы выпили раз, два, хмель хорошо ложился на настроение, так что хотелось впустить его как можно больше. Я посмотрел на неё. Странно, вот так взять и разорвать порочный круг боли, осмелиться на первый шаг ко мне. Необычно.
Только вот я всё равно был один. Она ушла до того как я проснулся. Видимо, всё ещё не решаясь признать ту реальность, которая для неё настала. Которая неразрывно связана со мной, единственным мужчиной, которого она может видеть подле себя. Рад ли я этому? Конечно. Хотя, определённый неловкий момент всё же был — я всё равно хотел увидеться с рыжей, как бы не были прекрасны наши отношения с Сашей.
Только вот на конюшне её не оказалось. Она куда-то уехала по делам. Именно так мне доложил словоохотливый старик. Посидев с ним немного, я всё-таки не вытерпел и напросился подойди поближе к её красавцу, которого она так необдуманно оставила со стариком. Понимающе улыбнувшись своей беззубой улыбкой, он подвел меня к жеребцу. Какой же он был всё-таки красивый.
Я осторожно протянул руку, но он фыркнул, и мне пришлось ретироваться. Зубы у него были крайне большие.
Этим же вечером я безрезультативно пытался дозвониться до Саши, но ни городской, ни мобильный не отвечали. Дверь также была закрыта. А ведь до приезда свекрови оставалось не так уж и много времени, поэтому следовало как можно полезнее распорядиться им. Но её не было, пока, наконец, с её номера не позвонил мужской голос, по-деловому спрашивающий, когда я могу подъехать в участок.
Саша умерла. Написала предсмертную записку, и вскрыла себе вены в ванной. На поданной следователем фотографии лицо её всё также хранило безмятежный, милый взгляд, смотрящий куда-то в сторону.
Следователь спрашивал немного, и лишь потому, что я был одним из последних, с кем она созванивалась. Я рассказал ему почти всё, кроме наших встреч и кроме её истории про белого коня, которую я посчитал почему-то совсем не нужной для полицейский ушей. Хотя ещё совсем недавно я думал, что Саша должна была обязательно поделиться ей с милицией, да что там, я сам хотел рассказать о своих догадках ментам. Но теперь, теперь я лишь молча смотрел на эту фотографию, где застывший в ванне ангел понемногу избавлялся от внутренних переживаний.
Не буду скрывать, что тем же вечером я напился. Напился так, что даже толком не помнил, как попал домой и что вообще делал, проснувшись наутро с ужасной головной болью. Благо была суббота, и я мог спокойно отлежаться дома. Но спать не хотелось, хотелось выйти и разорвать порочный круг своей страшной, печальной жизни.
Тот день я помню хорошо, он был прекрасен. Казалось, он издевался надо мной, выставляя самое лучшее, что может преподнести природа. Увы, в настроении я не был с ним солидарен, мне это не нравилось, но, кажется, я знал, зачем он вырядился в такие цвета — он хотел отвести меня к рыжей Елене.
И я пошел за ним. С ужасной, мучающей меня головной болью и остатками фотографии, никак не желавшей выходить из моего сознания. Елена — вот кто поможет все забыть. Эта огненная рыжая бестия, кошка, самая настоящая страсть к свободе, которая полностью соответствует её темпераменту.
Подходя к конюшне, я увидел, что внутри никого нет. Зато с огороженной площадки доносится целый рев, видимо, наездницы выгуливали своих лошадей, пробежка или что-то в этом роде, чтобы поддерживаться их в форме.
Так и было. Весь народ был там, на природе, среди ветра и воздуха. Прямо возле лошадей. Что было странно, обычно все предпочитали находиться метрах в пяти от них, ведя их на веревочке. Подойдя ближе, я протиснулся сквозь ряд спин. Людей было немного, но они так сгрудились, что протиснуться было очень сложно.
Елена была на земле. Из её рта текла кровь, а глаза приобретали стеклянный оттенок. Старик, державший её, что-то говорил, но она уже этого не слышала, и лишь её взгляд обладал ещё живым, светлым огнем. Она смотрела на меня, немного ласково, немного печально, словно извиняясь за недосказанность. Извиняясь за то, что упала со своего любимого белого жеребца, заигравшись с ним в стремительной скачке, за то, что так и не успела познакомиться со мной поближе, хотя и хотела этого.
Сев на землю, я почувствовал холод истоптанной грязи. Всё, что я чувствовал, — это странное ощущение ритма моего сердца, быстро бьющегося от нехватки воздуха. Сзади послышалось фырканье. Обернувшись, я снова увидел красивого белого коня, нежно лизавшего руку Виталия, который стоял позади всех нас и так же как и я, с неимоверной печалью смотрел на умирающую Елену.
ШАТУН
Глава первая.
Я не мог оторвать глаз от кровавого снега. Казалось, он притягивает, обладает собственной волей, словно это магнит с элементами крови, шерсти и небольшими кусками вырванного собачьего мяса — единственного, что осталось от Саши и Каганыча — здоровенных алабаев, карауливших в ту ночь.
Спокойные, уравновешенные, примерно с рост среднего человека, они крайне редко лаяли, больше полагаясь на собственную силу и мощь. А ещё они никого не боялись и никогда не отступали, вступая в бой даже с матерыми волками.
— Кто же это мог сделать? — тихо спросил инженер Савелий, нервно доставая сигарету — это же двоих за раз вот так утащить. А ведь я даже лая не слышал.
— Я тоже — заметил я и почему-то сразу подумал, что кроме сигнальных ракет у нас ничего из оружия и не было, разве что петарды на Новый Год — как ты думаешь, кто это был?
— Медведь. Кто ж ещё может двоих утащить? — нервно ответил Сава, пытаясь разжечь огонь на ветру, правда, у него это не получалось — спички тухли одна за другой.
— Мишка, пожалуй, большой. Смотри вон, какая лапа — сказал я и указал на огромный след, четко прорисованный на свежевыпавшем снеге — я, конечно, не зоолог, ну тут как минимум килограмм четыреста, не меньше.
— Господи, это же надо, что же это за тварь такая, да ещё в мою вахту — начал причитать Савелий, выкинув сигарету, — надо срочно вызывать материк.
— Никого не надо вызывать — раздался голос сзади.
Я повернулся и увидел Семена, как обычно спокойного и слегка прищуренного. Семен был из местных и на нашей стройке занимался собаками. Раньше он, кажется, работал егерем, но после сокращения перешёл к нам. Мужик был высокий, поджарый, немногословный. Часто уходил в лес, и бывало, задерживался там на пару-тройку дней. Платили ему хорошо, и как я понял, он даже старался нам понравиться.
И, тем не менее, даже несмотря на всё это любезное поведение, производил Семен впечатление страшное. Бородатый, весь в шрамах, он, казалось, олицетворяет сам лес, саму дикую природу. Смотря на него, я понимал, что именно такой человек и мог стать царём в лесу — грубый, выносливый и жесткий.
Именно такой, а не то, что мы привыкли видеть в спортзалах. К слову, у нас тоже было достаточно здоровых парней, которые постоянно наращивали свою мышечную массу. Но и среди них не было никого, кто мог бы нагрубить Семену, который хоть никогда и не лез на рожон, но отражал что-то в своих глазах такое, что моментально охлаждало пыл любого дерзкого бойца.
Вот и сейчас он спокойно смотрел на снег, постепенно цепляя взглядом след дикого животного. И проблема даже не в том, что Семен был охотником, просто гость сделал самое страшное — он тронул собак нашего бывшего егеря, на которых не то, что руку поднять боялись, им грубили редко.
Был, правда, один случай, когда молодой инженер слегка пнул Сибиря — лайку. Пнул, да и забыл, ну как бывает это по пьяни. Казалось бы, чего там, лайки вообще твари безобидные, не то, что мстить, даже сердиться не умеют. Но только вот сразу же в тот день к нам в бильярдную впервые вошёл Семен. Вошел, осмотрелся немного и, подойдя к инженеру, сел рядом, внимательно смотря в его глаза, спокойно спросил: «Бил собаку?» А когда узнал правду, то попросил больше так делать. И всё, после этого инженер стал самым лучший другом порядком подуставшему от его заботы Сибиряку.
Так что вот такой у нас был охранник, если так можно выразиться. Опасный, немногословный, самая настоящая живая защита от непрошенных гостей. Только вот в основном это были волчьи стаи, с медведем нам сталкиваться ещё не приходилось.
— Семен, это медведь? — спросил Сава, нервно теребя новую папиросу.
— Да. У них не было места манёвра, они были на цепи. Вот тут он дернулся назад, но цепь помешала, и тут же получил удар лапой, затем он загнал второго. Всё произошло быстро, он знал, что они далеко не уйдут. Действовал умно. Планировал.
— Ты же вроде обходишь эти места, как ты его не заметил? — не унимался Сава.
— Теперь поздно об этом говорить, после крови его уже не выгнать.
И в этом Семён был прав, вокруг была Тайга, до ближайшего города — Нового Уренгоя километров пятьсот. Из живности зимой только мы, да олени, которых мы уже несколько месяцев не видели. Если шатун объявился, то после столь легкого мяса он не уйдет добровольно. А нас на
НПС довольно много, человек двадцать пять, плюс собаки. Вполне приличный объём еды, учитывая безжизненное пространство вокруг.
Я ещё раз посмотрел на Семена, он стоял и почти не шевелился, уставившись в проломанный двухметровый забор. Достаточно крепкий, чтобы удержать собак и не дать им возможности его перепрыгнуть. Кое-где на нём была колючая проволока, но так как её было мало, попадались участки без неё, как например этот. Хитрое животное не зря пролезло именно здесь — и к собакам поближе, и без колючки.
— Что делать будем, Семён?
— Как что, убивать.
— Ты про свое ружьё?
— Там дробь, она только разозлит. Здесь медведи редко бывают, крайне редко. Если бы он ходил рядом, то для того, чтобы отогнать — хватило бы, но теперь, когда почувствовал кровь… Да к тому же, это необычный зверь. Он выслеживал, ждал, он точно знает, что ему надо. Мое ружье не поможет.
— Звучит жутковато.
— Так и есть. Я пойду собираться. Возьму двух лаек, а вы постарайтесь никому об этом пока не рассказывать, не надо паники.
— И чем ты его брать будешь? — спросил Савелий.
— Мозгами. Да и если через два дня не приду, тогда всё, вам стоит уезжать — Семён посмотрел в лес и задумчиво добавил — одну он точно закопает.
Я вернулся в свой барак. У меня была отдельная комната как у инженера, с этим, слава богу, у нас проблем не было. Ровно, как и с едой и оборудованием. Вообще, у нас было всё, кроме женщин и оружия, даже алкоголь был. Но мало, без злоупотреблений. Примерно по бутылке на человека. Соответственно, каждый берег как мог. В ту ночь, я помню, открыл свой вискарь, уверен, Сава сделал то же самое, ведь он тоже был инженер, да и к тому же трусливее меня.
Само собой разумеется, ни я, ни Савелий и не собирались убирать следы и вообще держать такую информацию при себе. Ведь если медведь и вправду был хотя был наполовину таким, каким его описал Семен, то надо было как можно быстрее дозваниваться до своих. Наш главный инженер наверняка был проинструктирован насчёт такого форс-мажора.
И тут я не выдержал и рассмеялся — алкоголь уже ударил в мою голову, и мне показалось, что всё это какой-то веселый забавный случай, о котором можно совсем не беспокоиться. Я встал и выглянул в окно — там, по снегу, медленно уходил с двумя собаками Семен, укутавшись в свою поношенную зимнюю шубу. Скорее всего, он делал это вовсе не из желания как-то помочь нам, нет, я был уверен, что он просто мстил за своих собак.
* * *
Прошли ровно сутки. В комнате был я, Фёдоров, Наумов и Капотня — почти весь персонал четвертого участка, ну разве что Егора и Сани не хватало, они как раз чинили главный насос. Бильярд, DVD — все, вроде бы, были заняты вполне привычными делами, но в тоже время среди нас висел один и тот же вопрос — когда вернётся наш собачник? Наконец двери открылись, и на пороге появился Савелий, рука у которого была в крови и, подойдя к аптечке, он стал шарить по полкам.
— Чёртовы собаки, совсем взбесились, скоро нападать начнут, твари — зло бросил он, сняв перчатку, обнажив свежий укус — ненавижу эту дрянь, чёртов медведь явно знал, что делает.
— Ты осторожней, Сав, если бы не бедные псины, может быть, это бы ты валялся где-нибудь в лесу и ублажал живот этого гризли — заметил Наумов, не отвлекаясь от игры в бильярд — ведь это же ты их первый нашел, не так ли?
— Ты опять за это? Да мне срать на этих собак и на этого чертова егеря, ваши бабки не стоят того, чтобы я тут инвалидом стал.
— Началось нытье. Что ты себя как телка вечно ведешь? — буркнул Капотня, ставя стакан на край бильярдного стола. Он проигрывал Наумову два шара, и настроение у него было ни к чёрту. А если учитывать, что ростом он был под два метра и весил порядком сто двадцать килограмм, то к словам его стоило прислушаться.
— Я не веду себя как телка, ты не видишь, что меня укусила собака — обидно, но явно тише заметил Сава.
— Сходи к доку, пусть зашьет твоё ранение — довольно сказал Наумов, загоняя очередной шар — ах, какой красавчик, смотри, как в лузу вошёл.
— Доктора нигде нет, я почти весь наш лагерь оббегал — простонал Сава.
— Как он ловко спрятался, наш Айболит, наверно, снова банку со спиртным нашел. Капотня, ты слышал, как Гаврилов к нему с плечом сходил? — указал пальцем на меня Федоров — Дим, поведай.
— Да ладно, не надо, что на дока наезжать. У всех бывает — попытался я замять тему.
— Давай, травани, что там у вас произошло, надеюсь не сексуальный контакт? — вмешался Капотня, смотря, как очередной шар от Наумова аккуратно заходит в дальний угол.
— Почти, но я слишком симпатичный, чтобы с этим чудовищем спать. Короче, ты помнишь, я плечо повредил? Так вот пять дней назад подхожу к Айболиту и говорю, мол, так и так, болит плечо. Он посмотрел, и начинает мне мерить давление. Я ему: «Стой, подожди, причем тут давление?». Но он молчит, лишь на стрелки смотрит. Затем попросил поднять майку и стал прослушивать сердце. Я ему: «Дружище, я ведь плечо подвернул в качалке, немного ноет, вот такие движения делал». И показываю, так вот, мол, и так. Он молчит, кивает, затем как даванёт: «Это хорошо, хорошо, но сперва надо кал сдать, мочу, кровь из вены» Прикинь, кровь и кал, я просто в шоке был. Больше я туда ни ногой, а то он опять до моего кала домогаться начнёт.
— Может, ему витаминов не хватает? — сухо заметил Наумов, вбивая очередной шар.
— Да ну тебя к чёрту, Наумов — кинул кий Капотня — что там со жратвой? Когда пожрать пойдем?
— Мы же час назад ели — сказал я, посмотрев на часы — к тому же они наверняка уже всё собакам отдали, разве что мороженой вишенки погрызть.
— Нет, сам свою вишню грызи, я жареной свинины хочу. Сава, пошли в столовку, он, поди, там сидит, ветеринар твой — гаркнул Капотня и пошёл надевать куртку.
Я лишь покачал головой и развернулся к ноутбуку. В последнее время я пристрастился к оригами и теперь уже стал замахиваться на двадцати трех страничные инструкции. Только вот пока не получалось, примерно на пятой странице я начинал по жесткому тупить.
— Не может быть — внезапно Сава прильнул к окну — это же та самая собака, что с Семеном ушла.
— Ты что, их различаешь? — улыбнулся Наумов, продолжая прицеливаться в шар — я думал, для тебя они все на одну морду.
Я встал и тоже подошёл к окну — было плохо видно, был сильный ветер, но я всё равно смог разглядеть, как несколько людей побежало к медицинскому бараку.
— Кажется, я догадываюсь, где наш Айболит — сказал я и поспешил на улицу. Вслед за мной туда же выбежали остальные.
Через пару минут мы были среди большой, громко бурлившей толпы. Казалось, что весь персонал собрался в мед отсеке, засвидетельствовать своё почтение вернувшемуся егерю. Используя Капотню как таран, мы постарались пробуриться к самому столу, где сидел наш следопыт. Получалось это медленно, народ никак не хотел сдавать свои позиции, не слушая даже доктора, который орал, чтобы все вышли.
Семен лежал весь крови. На лице было заметно несколько глубоких порезов, воротник был изодран, рукав тоже, штаны, правда, были целыми. Рядом с ним сидела его собака и лизала его руку. Выгнать её, ровно, как и всех нас, у Айболита тоже не получилось.
Семен был молчалив и лишь придерживал край кожи, над которым трудился наш доктор.
Вселовод — так звали нашего доктора — потел, как загнанный конь, и всячески старался не упасть в обморок от вида крови. Оно было понятно, парень рвался к нам за легкими деньгами, а потому, даже не смотря на весь свой непрофессионализм, пошёл сюда работать. Полагая, что сможет без особых проблем отбарабанить длительную вахту.
Но в этом был и большой плюс — явственно понимая, что тебя никто не вылечит, мы практически обходились без несчастных случаев, так как все знали, что если здесь попасть в чрезвычайную ситуацию, то скорая приедет не сразу, а доктор явно не поможет, вот и берегли себя, как зеницу ока.
— Осторожно, ещё пару стежков — успокаивал доктор сам себя — так, отлично, вот так. Ну, все, зашили.
— Здесь ещё одна, — указал Семен. Говорил он с трудом.
— Да, да, конечно, принесите ещё ваты и бинтов, надо промыть рану — попросил Вселовод.
Ребята тут же принесли всё необходимое. Никто не уходил, всем хотелось как можно быстрее узнать, что же там произошло.
— Так, расходимся, расходимся, за работу, черти — послышался голос нашего главного инженера Тимура Николаевича — это вам не шоу. Короче, если кто не уйдет, лишу премии.
Последнее подействовало. Тимур Николаевич был добрым малым, но денег лишал быстро. С этим у него никогда не ржавело. Поэтому народ быстро стал расходиться — всё равно информация дойдет да их ушей, просто, немного медленней.
Вернувшись обратно в зал отдыха, я там застал больше половины наших ребят. Все живо обсуждали возвращения Семена и то, что с ним произошло. Признаться честно, я никогда не был любителем большого количества народу, и я сюда попал больше из-за желания находиться подальше от городов, нежели из-за денег. Поэтому, я развернулся и ушел к себе в комнату.
Всю следующую ночь мне снились кошмары, где к нам приходил медведь и поочередно нас убивал, утаскивая к себе в берлогу. Одного за другим, пока нас не осталось три человека. А потом и нас сожрали.
Но, это было ночью, а день пролетел куда стремительней, так как мы заканчивали наш участок, и старались как можно быстрее довести до ума всю электрику и подсоединить электрические шкафы. К тому же, генератор давал хорошие сбои, и это тоже добавляло забот. Всё же прав был Наумов, что наш закупщик не гнушался откатами.
В общем, лишь к вечеру я заметил, как возле псарни опять сидит наш собаковод. Отбросив вечерние планы, я быстро оделся и вышел на улицу, где было на удивление безлюдно, а потому я мог спокойно поговорить с Семеном. Правда, странно, что его вообще выпустили из-за его-то ран. Хотя, в принципе, удержать его тоже невозможно.
— Семен, ты как? — спросил я, пытаясь говорить громче ветра, сильно бившего в лицо.
Он улыбнулся и пошёл внутрь собачника, махнув мне рукой. Там у него был небольшой уголок, где он любил уединяться. Стол, пару стульев, полки с лампочкой — всё по-спартански, но этого ему хватало. А ещё рядом со всем этим был небольшой спальный мешок — излюбленная вещь Семена.
— Проходи, попей чаю, он ещё теплый, с термоса — тихо сказал Семен, наливая мне в крышку.
— Спасибо — ответил я, наблюдая за паром изо рта. Обогреватель здесь был, но включали его редко — ты что, выздоровел?
— Не совсем, сильно потрепали, скоро опять на койку, так что я тут ненадолго, собак проведать — тихо сказал Семен, поглаживая лаек. Сейчас запру их по клеткам и всё.
Он улыбнулся. Я заметил, что это даётся ему с трудом, так как свежие шрамы доходили почти до самой шеи.
— Это он меня лапой так. Очень быстрый. Я еле отскочил. Я ему ловушку приготовил, хотел добить и вот извернулся, гад. Едва собак моих не порвал.
— Ты что? На него с ножом пошёл? Ты как его вообще убил? — не удержался я.
— Да есть уловки, мы ведь тоже не дураки, только вот странно, он по следу шёл почти как собака. Никогда такого не видел, он меня кругом обошёл и в хвост уперся, по моим следам шёл. Не спеша так, ночь выжидая. Собак, кстати, он так и не съел, спрятал где-то.
— Ты как это узнал?
— Да просто, брюхо вспорол. Я замерзать начал, надо было отогреться. Вот кишочки и сгодились.
— Значит ты снова с нами?
— Да, но неделю я думаю, ещё с доктором побуду, он всё же достал меня, пусть и легонько, но надо подождать, пока швы заживут. Вы молодцы, ночь выждали.
— Это Семен потому, что напились в хлам, что я, что Сава. Да и потом это всё равно известно бы стало.
— Не виню, я ожидал этого. Теперь всё хорошо, шатун мёртв. А собак больше привязывать нельзя. Пусть бегают.
— Ладно, поправляйся. Семен, лихой ты, однако, парень, первый раз такое вижу — вот так в ночь, с двумя собаками и с ножом, по мне, так это вообще фантастика, просто космос какой-то.
— Да какое-то там. Ты просто моего деда не видел — снова улыбнулся Семен.
***
Во второй раз это производило уже куда более мрачное впечатление, хотя, казалось бы, должен был привыкнуть. И, тем не менее, я не привык. А потому прибежав на крики, я, как и остальные, долго блевал на снег.
То, что я увидел, напоминало какую-то бойню. Все вольеры поломаны, собаки разодраны. Их бедные тела были в буквальном смысле порезаны на части. Ни одна не выжила. Присмотревшись к вольерам, я понял, что некоторые пытались прогрызть решетки, пока на их глазах расправлялись с их товарищами.
Затем я увидел большую дыру в стене. Зверь, который это сделал, был явно больше среднего человеческого роста и как минимум шире раза в два. Я прошёл сквозь дыру. Снова выломанный забор, снова без колючей проволоки наверху. В голове все перемешалось, неужели это тот самый медведь? Вернувшись, я быстро пересчитал собак. Все восемь были тут, ни одно тело не пропало. Он их просто убил. Всех до одной. Но зачем? Чтобы мы больше не слышали их лая? Или чтобы они не могли нас предупредить? Все это вызывало вопросы, разрешить которые мог лишь Семен, человек с детства знакомый с законами тайги.
Но к Семену была целая очередь. Попасть сейчас туда мне было столь же трудно, как пенсионерке к депутату. Никаких шансов. Поэтому я успокоился и вернулся к работе. Всё равно самое худшее произойдет лишь ночью. Поэтому, что переживать. Главное, вовремя закрыться.
И, тем не менее, к Семену я всё же заглянул, позже. Он всё также лежал на койке, и казалось, почти не видел, как я вошёл. Но это было обманчивое впечатление, так как спустя секунду его голова повернулась, и, боже, как же сильно он изменился. Теперь это был уставший, сильно измученный человек. В глазах которого не было и тени того предыдущего воина, которого мы все так боялись.
— А, это ты, проходи — тихо сказал он, поворачиваясь в исходное положение.
— Что-то ты совсем плох.
— Доктор колит что-то, но мне кажется, это плохо действует на меня.
— Да ладно, ты вон, какой крепкий — улыбчиво заметил я.
— Знаешь, Гаврилов, а ты похож на человека. В хорошем смысле — тихо сказал Семен — и я хочу тебя спросить. Кого ты видишь в нашем ночном звере?
— Я? Это я у тебя хотел спросить. Ты же следопыт наш.
— Я знаю, кого я вижу, а вот ты?
— Медведя.
— И все? Ты действительно считаешь, что обычный медведь способен на такое?
— Ну а что тут такого? Убил собак. Проломил деревянный собачник. Прогрыз забор.
— Медведи так не поступают. Он крадут, они пугают. Нападают, если надо. Но чтобы вот так, взять и убить всех собак, не забрав ни одного тела. Нет, так медведи не делают. К тому же я его убил. И даже вспорол брюхо.
— А ты точно нашему медведю вспорол брюхо?
— За последние десять лет я ни разу не путал след, к тому же со мной были мои собаки. А они не один десяток медведей на жопу сажали. И убить их было ой, как не просто. По идее, он должен быть весь искусан, но как я понял из ваших слов, там нет его крови, стало быть, зверь ушел целым и невредимым. В общем, вам всем надо уезжать и как можно быстрее, я уже сказал об этом твоему руководству и вот повторяю тебе.
— Считаешь, это лесной дух?
— Видишь, я знал, что ты это понимаешь.
Я не стал с ним спорить. Я и сам устал от всего этого дерьма, навалившегося на нашу, в общем-то, простую жизнь. Покинув раненого, я пошёл в столовую в надежде раздобыть что-нибудь поесть.
Столовая у нас была небольшая, два стола на восемь человек и раздаточная, за которой было два цеха, а также большая морозильная камера. Сама кухня была дорогая, холодная и металлическая. В общем, всё выглядело прилично, если не считать наспех прибитых гвоздей, на которых висели поварешки, да половники.
Запасы нам обновляли раз в две недели, ровно, как и остальные наши потребности, включающие одежду, сигареты, и, конечно же, алкоголь. На кухне у нас работало два брата. Призновы, старший Анатолий и младший Виктор.
Когда я вошёл туда, ребята, видимо, ушли, или же, забравшись где-нибудь на мешки, уснули, так как не было там никого, поэтому добравшись до холодильника, я привычно вытащил лимон и поставил чай. Выпив первую чашку, я посмотрел в окно. Там так же привычно шёл снег.
Много снега, он падал такими большими хлопьями, что казалось будто они забьют весь вид своими кусками огромной белой плоти.
Сев на металлический стол, я ещё раз отхлебнул из чашки. Горячий чай нежно согревал меня, так как на кухне было достаточно холодно. Как говорили наши поварята — это было полезно для продуктов. И, наверно, они были правы, только вот лично мое мнение, что это было сделано ради самих поваров, ведь при постоянной работе возле печей, холод был больше другом, чем врагом.
И, тем не менее, я думал больше о медведе. Мне показалось, что Семен сдался. Возможно, это, конечно, из-за ранения, или, может быть, из-за собак. Ведь в прошлый раз, всего лишь увидев два трупа, он с одним ножом пошел в лес, и там побродив несколько дней, вернулся изорванным, но победителем. А теперь он молча лежит, и спокойно переносит гибель своих собак. Что совсем на него было не похоже, как будто нашего егеря заменили в лесу на кого-то другого.
— Так вот кто лимоны ворует — услышал я знакомый голос — и ладно бы работяги, так ведь нет, это нашему инженерному составу витаминов не хватает.
Улыбнувшись, я пожал Виктору руку. В отличие от Анатолия он всегда был веселым, создавая благоприятную атмосферу легкого настроения, что, конечно же, нельзя было сказать о старшем, особенно когда он что-то резал. Коренастый, немного угрюмый, Анатолий вечно что-то говорил себе под нос, разрезая тонкими ломтиками мясо, огурчики, помидорчики.
— Ты что тут делаешь, братан? — спросил Виктор, открывая холодильник — реально за лимоном пришёл?
— Да.
— Что, решил простуду предупредить?
— Да не совсем, это что-то вроде прелюдии к вискарю. Я только что у Семена был.
— Ах да, слышал, слышал, крутой чувак — сказал Виктор, высматривая колбасу — вот так, без оружия пойти, да ещё одному и в ночь. Эх, жутко мне от этого парня становится. Ты, кстати, в курсе, что его местные шайтаном кличут?
— Это с Уренгоя?
— Ну да, там деревня рядом, где он родился. Он, кстати, здесь не просто так, что-то у них случилось, вроде как человек какой-то пропал, вот его сюда и перевели от греха подальше, егерь-то неплохой, что зря в тюрьме гнить.
— Подожди, я не слышал об этом.
— Да я сам недавно узнал, если бы не медведь, то может и вовсе бы не сказали. А так да, Семен с прошлым.
— Так он убил его?
— Да никто не знает, говорю же, человека не нашли. Пропал он. Вроде бабу его обидел.
— У Семена была баба? — еще больше раскрыл я глаза.
— Ммм, наверно — задумался Виктор, примеряя кусок, который ему нужно отрезать — я знаю лишь, что из-за женщины он похоронил где-то в лесу человека. А потом, не имея доказательств, и не желая обострять ситуацию, местные менты отправили его сюда.
— Однако. Не хотел бы я оказаться на месте того мужика.
— Я не говорил, что это мужик, вроде парень молодой, ну как это бывает. Без башки. Решил покуражиться.
— Порежь ещё лимончик — попросил я, протягивая ему фрукт — пожалуй, я тут ещё посижу.
— Да, хорошо, только убери все и вот, на бутер, чтобы желудок не бузил — сказал он, отрезав половину своего большого бутерброда — один не осилю.
— Ну да, спасибо — улыбнулся я. Все же повара из Виктора было не вывести, никогда только на себя не готовил.
И вот я снова остался один. Холодный пол, бутерброд, чай с лимоном, снег за небольшим окном, все так по-домашнему. Создавалось ощущение, что этот небольшой коллектив незнакомых тебе людей был гораздо ближе, чем все, кто там, как говорили мы «на гражданке». Ведь здесь в полной изоляции, ты куда быстрее привыкаешь доверять своему товарищу и надеяться на него, как на себя. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Виктор с такой легкостью отрезал мне кусок своего бутерброда.
Затем за окном промелькнула тень. Я почувствовал её спиной или наверно боковым зрением, но этого мне вполне хватило, чтобы резко обернуться и впялиться в темноту. Я не увидел размеры, но мое воображение быстро дорисовало их. А так как между мной и этой молниеносной тенью, было всего лишь стекло, то я моментально лишился всей романтичности
окружающего меня мира. Замерев, я всматривался, не в силах побороть себя и подойти ближе. Виктор вряд ли бы так быстро прошёл под окном, хотя это было, в принципе, возможно — его комната была рядом с кухней. Не то, что моя — черт знает где.
Я сделал пару шагов вперед, затем ещё, и так, пока не подошёл к окну вплотную. Я был уверен, что сумею отпрыгнуть, если медведь полезет своей мордой в окно. Думаю, это было лучше, нежели бежать к своему бараку. Хотя, был, конечно, вариант, что он залезет через двери, но это что-то совсем фантастическое.
Но на улице было пусто. Приглядевшись, я сумел распознать следы, правда, не медвежьи, а человеческие. Кто-то прошёлся прям возле окна, теряясь ближе к баракам. Прислонившись к краю окна, я, наконец, увидел фигуру человека, медленно идущего по снегу. Недолго думая, я схватил пуховик и выбежал наружу.
Метель усиливалась. Видимость падала, прикрыв лицо рукой, я пошёл вперед, поражаясь тому, как я смог что-то разглядеть через окно. Следы были нечеткими, метель успела хорошо намести и засыпать почти все наши тропинки. Но я, все же, нагнал его.
Это был Семен. Спокойно развернувшись, он снял с лица кусок вязаного платка и снисходительно улыбнулся. Затем похлопал меня по плечу и сквозь метель сказал:
— Иди спать.
— Не дури, тебе нельзя сейчас никуда идти. Ты вон, весь порезанный.
— Именно сейчас и надо. Пока я ещё на ногах стою. Жар — это хорошо, он согревает.
— Да тупизм это всё, ты свалишься метров через двести.
— Там, где я его нашел, были ещё следы, я просто тогда это не сказал. Думал, обойдётся. Это самка. Крупная, гораздо крупнее самца, это ей он мясо таскал. А теперь она вернулась. Она мстит, понимаешь? Нашла меня по следу и пришла мстить, это неправильно, я должен её остановить.
— Хватит ерунду пороть, успокойся, никому она не мстит — сказал я, неуверенно вглядываясь в метель, мне почему-то стало казаться, что там, между снегом и воздухом, стала маячить здоровенная туша большого животного — давай, пора уходить, ну все к черту, пошли обратно.
Семен молча смотрел то на меня, то на лес. Затем он всё-таки принял решение, и я уже не мог его остановить. Разве что бегать и кричать, мол, давайте вместе держать этого парня по рукам и ногам. Но это было глупо. К тому же, у него был здоровенный нож, которым он легко мог насадить меня как курятину на шампур. Как ведь оказалось, прецедент уже был.
Сказать честно, провожая его взглядом, я испытал некоторое облегчение. Ведь такой охотник был куда опаснее всех нас и мог действительно что-то противопоставить зверю, но с другой стороны, он был весь изранен, без собак и скорее без внятной идеи как правильно убивать это животное. Наверно, он просто шёл по следу, в надежде оказать медведице хоть какое достойное сопротивление, а может просто нанести смертельную рану. В любом случае, я был уверен, что это не месть за собак, а попытка исправить ошибку, по возможности убить или увести зверя.
* * *
Утром я услышал шум. Затем за мной зашел Капотня и сказал, что у нас снова что-то вроде собрания. Попустив всё мимо ушей, я сел за стол, открыл ноутбук и увидел письмо. Писала моя жена, она сказала, что всё хорошо, только вот мой сосед Дима, мой старый друг, оказался немного ближе, за чем следовало, что это, похоже, и есть настоящая любовь.
Я посмотрел в окно. Там шли на собрание рабочие. Затем я снова прочитал письмо — да, всё было точно, там было написано про любовь, про мечты и что в жизни полно прекрасных моментов. Я закрыл ноутбук и снова лег на койку. Мне вдруг так захотелось поспать. Пусть даже солнце светило ярко. Знаете, какая-то непонятная усталость легла на всё мое тело. Захотелось просто закрыть глаза и уснуть. Что я и сделал.
А затем меня снова разбудил Капотня, который по заговорщически тряс меня за плечо. Я открыл было рот, но он приставил палец к губам и тихо сказал: «Мы сейчас пойдем искать Семена, Тимур сказал, чтобы все сидели тихо. Он вызвал машины, но я уверен, мы должны идти сейчас, а то будет поздно. Ты с нами?»
Я кивнул. Капотня улыбнулся и медленно встал, показывая на одежду. Конечно, было непонятно, зачем надо шептать в моём кубрике, но я поддался ему. Всё-таки Капотня выше меня на голову и килограмм на двадцать тяжелее.
Нас было немного — я, Капотня, Саня, Егор и молодой Виктор Признов, который просто не мог упустить возможности поискать на жопу приключений. На самом деле, я считал, что он лишний и не хотел, чтобы ребята брали его собой, всё-таки он был так молод, да и девушка у него была. По сути, мы ведь были безоружны, если не считать ракетницы и пару досок. Но, тем не менее, парень увязался, и нам пришлось его взять с собой. К тому же он был единственным, у кого был собственный охотничий нож.
Осматривая это войско, я с трудом мог поверить, что Капотня смог их уговорить идти по следу этой медвежьей твари. Ведь этот медведь совсем недавно порвал всех наших собак, затем покалечил Семена. Но тут надо знать Капотню, это был самый настоящий оратор, нисколько не гнушающийся самыми подлыми приемчиками в своем ораторском искусстве. Он был почище Геббельса, умел навязывать свою волю. Уверен, что когда речь зашла о походе, то стопроцентно прозвучали такие слова как дружба, преданность, долг, товарищество. И всё же, спорить с ними я не стал. Признаться, я чувствовал себя виноватым перед нашим охотником, так как отпустил его одного.
Поэтому одевшись, я взял кусок трубы и замкнул наш немногочисленный отряд, бодро зашагав по следу Семена, который хоть и был изрядно прикрыт выпавшим снегом, но всё ещё сохранял свои очертания. А потому идти было довольно легко. Но это первое время, дальше, когда мы вошли в лес, он стал едва заметным.
Но Капотню это не смущало, до темноты было несколько часов и он уверенно, с доской наперевес, шел вперед. Наш сварщик был явно не из робкого десятка, и даже немного ускорился, чтобы покрыть как можно большее расстояние.
Всё это время я рассматривал Саню и Егора. Эти два чувака, механик и инженер, вообще редко участвовали в наших вечеринках или посиделках. Соответственно, почему не пошёл Сава, я понимал, почему молодой Виктор рвался в бой, я тоже понимал, ровно, как и действия Капотни, но вот почему они, вроде как обычные робкие мужики, пошли на это дело, мне было совершенно непонятно.
— Вон он — крикнул Капотня, указывая в сторону дерева.
Я посмотрел вслед за движением его пальцев и точно, там, среди веток, полулежал, полусидел Семен. Только вот вокруг него было так много красного снега, что когда я подошел поближе, то непроизвольно отвернулся. Боже, это было страшно. У него были выпотрошены кишки, изодраны в клочья руки и ноги. Зверь словно куражился над ним, извращаясь в собственной жестокости. Присмотревшись, я заметил, что глаза его открыты. Словно, перед тем, как умереть, он долго смотрел вдаль.
— Господи Иисусе — тихо выдохнул Виктор — что ж теперь делать будем, а?
— Что делать, что делать, нести обратно, я не оставлю его тут — зло сплюнул Капотня, осматривая труп- эта тварь ещё вернётся, она же падаль любит.
— Да, и пойдёт по нашему следу — заметил Егор.
— И что теперь? Оставить предлагаешь? — оскалился Капотня и двинулся на Егора.
— А то, что нам нечем защищаться, у нас ведь только его охотничье ружье с дробью — сказал Егор, пятясь назад — это просто логично.
— Господи, как так вообще получилось, что на всей стройке ни одного ствола нормального. Это же неправильно. К тому же и машин нет. А что, если эвакуация, как так-то — запричитал Сашка.
— Это Россия, ты чё, совсем тупой, тут всегда так. Сперва жопа, потом решение. Или ты забыл, с каким мы материалом работаем, они на всём экономят, тем более на людях, скажи спасибо, что зарплату получаем. И что тут молдаван с киргизами нет — пробубнил Егор, опасливо глядя на вроде как успокоившегося Капотню.
— Ладно, хватит болтать, надо тащить его до базы, пока не стемнеет — гаркнул Капотня, вытащив веревку и перематывая палки с двух сторон так, чтобы получились самодельные носилки.
Теперь уже спорить с ним никто не стал, и мы как можно быстрее погрузили тело Семена, и пошли обратно. Ведь каждый понимал, что чем быстрее мы покинем лес, тем больше у нас шансов добраться без проблем.
— Вы что, совсем дебилы? — грустно сказал Тимур Николаевич, разглядывая тело — вы зачем его притащили, это же не наша проблема. Теперь эта тварь придет сюда и начнёт искать его здесь.
— Лучше было оставить его там?
Тимур Николаевич посмотрел на Капотню. Глаза у того нехорошо блестели, казалось, что здоровяка совсем немного отделяет от рукоприкладства по лицу начальства. Но Капотня держался. Хоть и с трудом.
— Его надо просто похоронить и всё. Под землей медведь его не учует — попытался перевести тему Виктор.
— Да? И как ты его хоронить собрался? Вот если пропал без вести — это одно, а если есть тело — то другое, тут и родственники, и вся это похоронная волокита, и куча бумажек о несчастном случае, вы хоть понимаете, что теперь мы обязаны поместить его в морозильник и ждать, пока за телом приедут? Я не могу просто так взять и закопать его.
— Лучше так, чем ждать, пока тебя зверь сожрёт — сказал Капотня — какая же ты трусливая мразь, Николаевич.
— Это твоя последняя смена.
— Как бы у тебя она такой же не стала, сам сказал, пропал без вести и всё. А заодно мишка от нас немного отстанет, ведь ему же надо закопать, потом подождать, пока тело подпортится, и уж затем к трапезе приступать.
Тимур Николаевич ничего на это не ответил, лишь спокойно смерил его взглядом и вышел, по пути забрав документы. Хотя, вру, напоследок он всё же распорядился, чтобы остатки тела убрали в морозилку.
После этого мы разошлись, ведь впереди была ещё одна долгая тёмная ночь. И в этом она нисколько не отличалась от остальных. Но зато, как сказал нам наш светлый главный инженер, ждать нам осталось всего лишь несколько дней, ведь угрозу, как дикий медведь, никто сначала не хотел рассматривать, как нечто серьёзное. И лишь после смерти Семена решили принять меры.
Не знаю почему, но я потом всё же зашел в морозильник. Я не могу объяснить это, но я хотел увидеть Семена ещё раз, словно от этого что-то менялось. Мне хотелось посмотреть на следы того ужаса, который вот-вот должен к нам прийти. Я не сомневался, что медведь нападет снова, и было не важно, самка это или самец — по мне, так это было что-то среднее, можно сказать, сам лесной дух, вырвавшийся из лесной тьмы.
Я снял брезент. Лицо Семена было бесстрастным, пустым. Взгляд не выражал ничего, словно он понимал, что бороться бессмысленно, но не бороться он не мог. Идти, не сдаваясь, умирать, не сожалея. Наверно, такой девиз он выковал для себя за годы своей лесной жизни.
Жуткие рваные раны, на руках огромные борозды, словно он закрывался ими, стараясь спасти грудную клетку и живот. Затем ноги, плечи, везде следы от зубов и когтей. Очевидно, зверь сильно разъярился, атакуя его. Или, быть может, он почуял знакомый запах, понял, что это он убил её самца. Удар за ударом, раз за разом, медведица вырывала свои шансы на победу. И вот теперь, смотря на это тело, я даже не пытаюсь представить, что чувствовал этот человек, там, в лесу, стоя перед огромной тушей веря, зная, что пути назад нет. Зачем всё это? Чтобы дать нам пару дней отсрочки?
Я сел на табуретку. Смешно, но мне захотелось с ним поговорить, прямо тут, в морозильнике. Где нас никто не услышит. Хотя, что я вру, мне просто было страшно. А здесь, рядом с ним, мне было немного спокойнее. Даже труп этого человека обладал такой силой, что придавал уверенности ещё живым. Смотря на него, я понимал, что есть люди, которые не бояться ничего и никого, и идут до конца, в мороз, в пургу, один на один с самым сильным, хитрым, мощным животным.
— Он никогда не был одним из нас, верно? — тихо сказал Капотня, порядком напугав меня. Я резко обернулся. Он стоял прямо возле входа, облокотившись на дверь.
— Да, не был.
— Да уж, не был. Пошли, помянем его — сказал он, не терпящим возражения голосом.
Взяв стакан и садясь напротив Капотни, я смотрел, как он внимательно разглядывает чистую водку, припасенную им ещё с начала его поездки. Белая прозрачная бутылка была без этикетки, но это не говорило ничего плохого о качестве, наоборот, чувствовалось наличие домашнего изготовления. Капотня, не чокаясь, резко опустошил свою порцию. Я сделал тоже самое. Водка пошла очень хорошо.
— Крутой мужик — сказал он, ставя стакан обратно — я таких никогда не встречал. Сказать честно, он, пожалуй, единственный, в ком я видел шансы на победу с этой тварью без собак и ружья.
Я молча смотрел на него, не хотелось говорить тоже самое, вообще не хотелось ничего говорить.
— Ты закусывай, не хочу, чтобы ты нажрался — Капотня пододвинул мне мясо и огурцы.
Я закусил. Водка оказалась очень кстати и оттянула часть нервов и переживаний. Я улыбнулся сам себе и оторвал кусок мяса. Капотня никогда не был мне другом, и я бы даже сказал, что мы вообще особо не общались. Но теперь, почему бы и нет, он был самым ярким сторонником правильных поступков в критической ситуации. Пусть, возможно, смертельных. А ещё он был десантником, во всяком случае, знаменитый парашют на руке у него был.
— Если бы тебе ничего не было, ты бы убил Николаевича? — наконец выдал я, опустошив ещё один стакан.
— Легко, человек раскрылся во всей красе, таких ублюдков надо уничтожать в любом месте. Он хуже этой лесной твари, своих на съедение бросает, лучше бы он там оказался, он куда жирней нашего егеря, мяса бы надолго хватило.
— Нельзя так о начальстве, он рассердится, и лишит тебя премии — сказал я, чувствуя, как совсем опьянел.
— Да срал я на премию. Давай ещё по одной — сказал Капотня, и снова наполнил оба стакана — за охотника, пусть его хорошо встретят предки, он реально не посрамил их.
Я кивнул и опустошил ещё один стакан. Свинец в голове начинал медленно исчезать, всё больше и больше появлялось чувство ясности и свежести. Ещё не совсем, но, всё же, я стал замечать, как начал складываться план действий.
— Страшно, да? — Капотня улыбнулся — двадцать пять мужиков боятся одного медведя. А ведь стоит собраться хотя бы десяти и наброситься на эту тварь, да что десяти, троим или четверым, как всё, ему хана.
— Ну, так что же этому мешает?
— Начальство, пытаясь прикрыть свою жопу, оно только палки ставит в колеса, в общем, беда в нём. Так, давай ещё раз.
Так мы и напились, а затем Капотня предложил вытащить нашего горе начальника из его барака и притащить сюда, потыкать носом, так сказать в то, что он натворил. А дальше, возможно, он станет нормальным мужиком или же будет заперт, чтобы не мешать объединению всех полноценных мужчин в боевое братство, которое и положит конец медвежьей тирании. Вот так, кратко в двух словах я понял всю его последующую идею, когда он, краснея и махая руками, изложил свою позицию и план. Что вам сказать, я согласился с ним и, отворив двери, мы вышли на улицу.
И снова холод и ветер, снег и темнота. Казалось, все явления природы разом старались помешать нам, двум пьяным мужикам, решить общую проблему страха и неосознанности. Ведь водка никогда не пасовала перед такими мелкими неурядицами.
Капотня шёл первым. Я вторым. Прикрыв лицо ладонью, он старался крепко держать курс, практически не шатаясь и трезвея на глазах. Я же ещё не отошёл, и меня немного укачивало. И всё же, я тоже держался молодцом.
— Давай, немного осталось, сейчас мы покажем ему всё то дерьмо, в которое он нас загнал — громко закричал здоровяк.
«Интересно, он хотел идти именно со мной или просто я ему на глаза попался — подумал я — ведь водку он в холодильнике хранил, а стало быть, шёл туда за ней один. И никто ему особо не был нужен».
Тимур Николаевич открыл не сразу, сперва прислушивался. Пришлось даже кричать мне, так как с Капотней он поругался и мог что-то заподозрить. Наконец, Николаевич понял, что это я и открыл дверь. В следующую же секунду, не дав ему опомниться, Капотня, что есть силы, ударил его по лицу и схватил его за одежду, вытащив наружу. Удар за ударом, он впечатывал свои огромные кулаки в лицо начальства. Затем, осознав, что старший больше не сопротивляется, встряхнул его и попытался поставить на ноги. Но порядком избитого руководителя шатало. И он плохо держался на ногах.
Наблюдая эту картину, я всё больше и больше трезвел. Вместо грандиозного плана я видел никому не нужное избиение старика, который и так порядком поседел за всё это время. Я поднял
снег и умыл лицо. Холодный, можно сказать ледяной, и в тоже время довольно чистый, снег сразу остудил меня.
— Капотня, хватит — наконец выкрикнул я, пытаясь перекричать метель — завязывай.
Но моего боевого товарища было не остановить, он продолжал ставить на ноги начальника, дорвавшись, наконец, до излюбленной мечты пролетария.
Я устало посмотрел в пустоту. Вид этой возни начал вводить меня в какое-то глупое отчаяние. И вот тут-то я и заметил её. Огромная, она едва проглядывалась из темноты, смотря на меня своими маленькими сверкающими глазами. Я машинально сверил расстояние между глаз. Оно было большим, очень большим. Её морда была настолько огромной, что, казалось, это два одноглазых медведя.
И тут я понял, что она смотрит прямо на меня. Не мигая, молча, вглядываясь. Так смотрят на цель, жертву, которую вот-вот собираются достать. Холод, оцепенение, ужас. Я понял, что никто совершенно о ней не знает. Что никто её не видит. Ни Капотня, занятый то ли избиением, толи сопровождением, ни Николаевич, вообще что-либо смутно понимающий от наступившего сотрясения, ни люди в бараках, которые спят и видят свой отъезд. Никто. Только я.
Медведица рванулась с места так же внезапно, как и появилась в темноте. Быстро, казалось немного неуклюже, она стала сокращать расстояние, покрывая снег своим грязным мехом.
Я закричал, упал, затем снова встал. Руки и ноги болтались, как будто зажили вдруг своей жизнью. Отчаянно сгребая снег, я что есть силы, словно бегун во сне, старался уйти с её дороги, но это, казалось, было совершенно невозможно.
Как в тумане, я слышал, как сзади кричит на Тимура Капотня, это было что-то не понятное, не членораздельное, затем звуки их новой возни, а тем временем перед глазами я видел эту огромную, бегущую на меня тушу, пасть которой с легкостью вместила бы в себя мою голову, настолько она была огромной.
Я не знаю как, но мне удалось отползти в сторону. Везение или нет, не знаю, вполне возможно она изначально не была во мне заинтересована, выискивая цель побольше. Знаю лишь, что страшнее, чем это нападение, я ещё ничего не видел.
Как резким движением, схватив Тимура за ногу, она подняла его в воздух и крутанула, сбив Капотню, оставившего после себя лишь кровавый след в сугробе. Как затем она бросила еще кричавшего Тимура под себя и став на него лапами, стала отрывать куски огромные мяса, которые Тимур всеми силами защищал. Как он орал, захлебывался кровью. Как он был живой, когда, зажав его под себя, она раз за разом, лишала его шансов на жизнь.
И тут я увидел свет в его комнате. Яркий, ослепляющий, он бил по тьме из небольшого дверного проёма, где было тепло и спасение. Я рванулся туда, мне хотелось как можно быстрее оказаться внутри, чтобы зверь не мог меня там найти. Поднявшись, я с животной скоростью побежал в сторону барака. Оставляя позади слабые крики о помощи и полностью лишенные смелости глаза. Даже не, не так, эти глаза были полны ужаса и осознания своей участи. Наверно, только у человека могут быть такие глаза, ведь он единственный, кто понимает, что такое смерть.
В общем, я выжил, закрыл дверь и облокотился на неё спиной, чтобы уже никто не вошёл вслед за мной. А тем временем, там, среди снега и метели, медведица спокойно уничтожала двоих моих товарищей. Спустя час я отрубился, проснувшись лишь утром, когда в двери барабанили с улицы.
Открыв глаза, я не почувствовал никаких признаков похмелья. Водка, припасенная Капотней, была на редкость качественная. В дверь продолжали барабанить. С трудом я поднялся и открыл её. В глаза мне ударил яркий свет. Не знаю, почему, но солнце здесь было особенно яркое, хоть и не долгое.
— Ты что тут делаешь? Где Тимур Николаевич? — первое, что я услышал, затем меня кто-то толкнул, и я упал на пол.
Я выполз наружу. Солнце ослепило меня, я зажмурился, и привычно собрав снег, умылся. Видимо, это стало входить в привычку.
Протерев лицо, я почувствовал запах крови, а затем увидел красный, точнее багрово красный снег. Кровь била вчера тут ключом, забрызгав почти всё. Затем я увидел истерзанное тело Капотни. Остатки одежды которого не могли скрыть изувеченных ног и живота. Как и с Семеном, медведица снова разбросала кишки возле тела.
— Боже — я закрыл лицо руками, и снова умывшись снегом, почувствовал привкус крови.
— Где Тимур? — снова услышал я голос, но теперь я уже понял, что это был Евгений, заместитель главного инженера, а так же по совместительству менеджер проекта. Убрав руки от
лица, я посмотрел на него. Высокий, крепкий, красивый, он олицетворял собой молодое рвущееся к деньгам и уму лучшее наше поколение.
— Не знаю. Скорее всего, она его утащила — тихо ответил я, осматриваясь. Вокруг бойни было много народу, все с ужасом смотрели на кровавый снег и тело Капотни.
— Ты что, пьян?
— Не, уже нет.
— Почему ты оказался внутри его барака?
— Потому что я туда заполз, дебил — зло крикнул я — ты чё, совсем тупой?
Я рванулся с места, пытаясь залепить ему в морду, но, как и положено таким пронырливым телам, он ловко увернулся от моего удара, провалив меня в кровавый сугроб.
— Так, с этим пока понятно, пусть проспится и отойдет. А остальным надо взять тело и убрать в морг, затем заняться снегом. Мы должны постараться убрать эту чертову кровь и желательно до ночи.
Затем меня взяли под руки и отвели в больничку. Айболит долго осматривал меня, потом вставил с внимательным видом градусник, померил давление и послушал сердце. А после процедур с вердиктом «совершенно здоров», положил на койку, чтобы я мог спокойно отходить от психологического стресса. Два часа покоя — именно то, что мне нужно, так сказал он. И сознаюсь, я не спорил, может быть, он был прав — покой был мне нужен.
Во-первых, чтобы четко понять, что я просто сдал Капотню Медведице, во-вторых, что я фактически был пособником убийства, ведь если бы мы не вышли на улицу и не стали бить Тимура, возможно, медведица просто походила бы вокруг бараков, да ушла. А теперь, теперь она вкусно поужинала и наверняка ещё доедает остатки бедного начальника. Осознав это, я решил назад не сдавать, я знал, что Женя начнёт давить, и надо было также прессинговать его. Ведь что может быть хуже произошедшего? Лишь откровенное признание, которое он хотел из меня выбить. Что ж, я не доставлю ему такого удовольствия.
А тем временем в нашем барачном лагере было движение. Народ так мельтешил за окном, что мне показалось — это был самый активный день из всего нашего пребывания тут. Какие-то ведра, палки, доски, всё куда-то таскалось, крики, шум молотков, снова крики, ребята не щадя сил работали на улице. И уж затем заглянули ко мне, так сказать, проведать товарища.
Серьёзные, суровые лица, немного обеспокоенные, а ещё презрительные. Никто этого пока не озвучил, слово «трус» не было произнесено, ведь если бы кто-то был очень смелым, то он бы мог и сам пойти в лес, как Семен, к примеру. Но, всё же, это слово летало. Но даже оно не затмевало страха. Все понимали, что она придёт сегодня ночью, и чтобы они не делали, как бы они не орали в рацию, как бы не заколачивали окна и двери — это их не спасет. Метель занесла снегом всё настолько сильно, что нужен вертолет, а не машина, чтобы добраться до нас. А его, увы, у нашей фирмы не было. Можно было бы, конечно, пойти самим через лес. Но шанс, что ты пройдёшь четыреста километров с рюкзаком по лесу, минимален.
А затем меня снова вызвали на допрос, точнее Евгений сам ко мне пришёл.
— Так, скажи мне, как ты попал к Тимуру? — тихо, можно даже сказать ласково, спросил меня он.
— Я не знаю. Я был пьян. Услышал шум. Вышел. Я на кухне бухал, когда всё завертелось. Очнулся уже, когда вы стучались. Поэтому ничего не могу сказать.
— Значит, ты ничего не помнишь? Хорошо. Ты не знаешь, где Тимур?
— Вы и сами знаете, где он. Достаточно пройти по кровавому снегу. Но я думаю, теперь уже никто за ним не пойдет. Лучше спишем его на пропавшего без вести. Это же так удобно.
— Ты не строй из себя героя, и так понятно, кто ты — ехидно сказал Евгений.
— Так докажи славу героя, пойди, да задави гадину. Капитан — зло огрызнулся я и затем, обводя всех взглядом, добавил — а почему с нами никто за телом Семена не пошёл? Что, все разом стали немощными?
— Да это из-за тебя, ублюдок, она вернулась — донеслось откуда-то сзади.
— Ну да, а ещё из-за того, что здесь мяса на пол медвежьей деревни — ответил я.
— Так, нам надо успокоиться и искать выход — примиряюще сказал Евгений — а ты пока отходи и выходи помогать на улицу. Необходимо затруднить медведице вход на нашу территорию.
Когда они ушли, я откинулся на своей кровати. Мысли вертелись, как опилки при метели. Я вдруг сразу осознал, что каждый раз медведица приходила не просто так. Она искала Семена, просто в первый раз ей помешали собаки, порядком утомив. А затем Семен сам нашёл её, умерев
в отчаянной схватке. Что ж, исходя из этого вполне понятно, что она решила, будто тело убийцы её самца принадлежит ей. Вполне возможно, что по факту, вчера она приходила именно за трупом, дабы забрать его. И тут меня резко осенило, она ведь его так и не забрала. Тело убийцы её самца всё ещё у нас. В морозильнике.
Я встал на койке и словно одурманенный стал одеваться. Мне было необходимо попасть в морозильник. Надо было проверить, не забрала ли она то, что искала?
Но, увы, добравшись до морозильника, я понял, что нет. Тело Семена лежало все там же, только теперь рядом с ним примостились ещё и остатки Капотни. Я сел между ними и сжал голову руками, боже, видимо что-то у нас тут совсем не так. Как два этих парня, ещё недавно такие живые, оказались тут, на холодном, стальном стеллаже. Посидев с ними немного, я вышел на улицу. Свежий воздух, пусть и пропитанный кровью и кишками, действовал всё же лучше морозильных запахов. Оглядев нашу стройку, я увидел, как везде были прибиты доски на окна, на двери, народ как мог, старался огородиться от этой твари. Что ж, новая ночь быстро покажет, нужно ли это.
Всё оставшееся время я провел, праздно шатаясь по столовой и по почти пустой комнате отдыха. И там и там почти никого не было, все укрепляли свои бараки. И лишь я, как блаженный, валялся в полностью беззащитной гостевой. С незаколоченными большими окнами и слабенькой дверью. А ближе к вечеру ко мне пришёл младший Признов, только теперь уже без бутерброда. Сев напротив, он несколько помялся и как-то не очень уверенно начал:
— Слушай, я знаю, ты один живешь и почти ничего не сделал. Я тут с ребятами посоветовался и уговорил их пустить тебя к нам в барак. Мы здорово всё укрепили. Поэтому, я думаю, тебе будет лучше пойти к нам. Тут небезопасно, слишком много окон.
Я улыбнулся. Это была трогательная забота. Но мое тело уже впитало столько паленого вискаря, что мне это было абсолютно безразлично. Поэтому я положил ему руку на плечо и заметил:
— Вить, чем больше мяса, тем привлекательней, так что это ты береги себя. А я побуду здесь. Да, здесь не тесно и окна широкие, но зато спокойно. К тому же, с недавних пор я полюбил одиночество.
— Ну, как знаешь — ответил он и поднялся.
А я так и остался сидеть на диване и смотреть ящик. Не помню точно, до которого часа я просидел в тот вечер, так как добавочно уложил в себя минимум полторы бутылки одного лишь вискаря, получив очередной отвратительный сон.
Мне снилась большая волосатая морда, обнюхавшая меня, тень, которая полностью заслонила весь телевизор. Адские крики, скрип досок, вой, шум, рев медведицы, снова крики и снова скрипы досок. Потом какой-то непонятный и бег и снова тишина, в которой был слышен лишь звук работающего телевизора.
* * *
А вот следующее утро было самым холодным из всех, каких мне только доводилось встречать. И хоть я и накрылся потеплее, даже не смотря на шубу, я промерз до самых костей. Но это и понятно, открыв глаза, я увидел снег посреди комнаты. Он деловито залетел из открытой двери. Поежившись и нащупав рукой бутылку виски, я блаженно прогрел организм и избавился от похмелья, надев шубу, и устало двинувшись в сторону двери.
Отстранённо потянувшись, я увидел ужасную картину. Двери одного из бараков были почти полностью разрушены, а на улице лежало несколько изодранных тел, кишки которых также валялись по всей территории. Медведица так повеселилась, что даже, чтобы хотя бы собрать в их всех кучу, потребовалось бы минимум десять мужчин и полдня работы. Но это было не нужно, всё равно места в холодильнике уже явно не хватит.
Медленно спустившись по ступенькам, я насчитал девятерых. Барак был полностью опустошен. Разломав проход, она вошла внутрь и немного покуролесила там, а потом поочередно выволокла каждого на улицу и уже там выпотрошила. Тут даже следопытом не надо было быть, чтобы понять это. Посчитав умерших, я подытожил, что всего должно было остаться четырнадцать человек, если, конечно, в бараке ещё не остались тела.
Отхлебнув ещё немного виски, я пошёл ко второму бараку. Как я и ожидал, он был цел. Хотя и пуст. Никого внутри не было. Хотя снаружи было огромное количество следов. Видимо люди осознали, что барак совсем не защищает их и решили искать что-нибудь получше. Что ж, это вполне оправданный шаг. Я поднёс бутылку и тут же осознал, что она пуста.
Впрочем, был ещё барак Евгения. Отдельный. Но вряд ли он спрятался там. Скорее всего, забился во второй или третий, так, видимо, для него это казалось надёжнее. Жаль, он попал во второй, я думаю, мне было бы приятней, если бы он был в первом.
Сплюнув в снег, я развернулся и направился в сторону кухни, дверь которой также была раскурочена. Внутри было много крови, и ещё два трупа. На этот раз к моему глубокому сожалению Призновых. Сев напротив Виктора, держащего в руках окровавленных нож, я осторожно закрыл ему глаза. Парень меньше всего заслуживал такой смерти.
А потом, перешагнув труп Анатолия, я открыл холодильник. Всё-таки Господь есть на этом свете, потому что виски никто не тронул, и итого у меня оставалась шесть бутылок отличного пойла.
Снова приложившись к бутылке, я пошёл к морозильнику. Я уже знал абсолютно все, что нужно. У меня в голове был готовый план, который абсолютно точно избавит меня от этой твари. Причем он был настолько простой, что я один легко осилю его без особенного напряжения. Надо лишь не спешить.
Подойдя к морозилке, я заметил, как сильно медведь пытался её открыть. Что ж, это было неудивительно. Ведь ради этого он и приходил. Аккуратно отодвинув засов, я ещё раз подивился мощи зверя. Так сильно искорёжить метал одними лишь когтями. Какая же исполинская мощь в этой медведице, какая сила.
Внутри было тихо и светло. Поэтому я сразу заметил обмороженного Айболита, лежащего между Капотней и Семеном. Видимо, он хотел укрыться тут, и если бы не моя догадка, я подумал бы, что медведица рвалась именно за ним, взбешенная тем, что от неё спрятали ещё одного человека. Но это не так, дело было не в Айболите, столь глупо умершем.
Я вытащил тело Семена наружу, и, повалив его на тележку, повез на улицу.
Мне предстояло много работы. Следовало как можно лучше подготовиться к приходу этого чудовища. Вывезя тело на холод, я заметил, как среди бараков промелькнула чья-то фигура, и затем, на мгновение, я увидел лицо Евгения. Похмельное, испуганное, нервное. Он был одет в шубу и за спиной у него был рюкзак. Странно, и как это я его раньше не заметил. Но это было лишь мгновение, затем он что-то прокричал и выбежал за ворота. Видимо, всё же спрятался в своем бараке и, судя по всему, там тоже спьяну уснул. Что ж, все-таки, я ошибся, что нехорошо, надеюсь, это мое единственное ошибочное умозаключение.
Эпилог.
Сидя напротив костра и наблюдая за тем, как огоньки играют на лице Семена, я вспоминаю игры наших великих прадедов, когда вот так же сидя перед огнём, они оплакивали великих воинов прошлого. Они не носились с их телами, нет, они чтили их память, они были впечатлены их подвигами и таким образом отдавали уважение природе.
Так и я, сидя перед костром и выпив виски вместо трубки мира, отдаю должное лесному ужасу в образе зверя. Духу леса. Твари, пришедшей по наши души. Ибо она уже доказала, что она не просто зверь, она демон мщения, которого надо уважить. Глотнув ещё виски, я подкинул ещё несколько досок от вырванной двери. Огонь горел хорошо, его хватило бы ещё на несколько костров.
Интересно, доберутся ли мои товарищи до железнодорожной станции, куда, несомненно, они держат свой путь. Не знаю. Не уверен. Хотя, шансы есть. Во всяком случае, теперь они точно знают, что лучше так, чем ждать несколько дней в бараках, которые им всё равно не защитить.
Я выкинул бутылку и, поежившись, протянул вперед руки. От костра несло теплом. Было хорошо. Казалось, что Семен даже улыбается.
Зверь пришел как обычно тихо. Огромная, она вырисовывалась из тьмы как нечто невообразимое. Лишний раз доказывала мою правоту о демонах, нисколько не боявшихся огня. Задрав голову, она посмотрела на меня своими маленькими сверкающими глазами. Встретившись с ней взглядом, ко мне пришло две мысли.
Первая — она людоед, привыкшая к огню и собакам, к людям и их защите, способная убивать и полюбившая наше мясо. Она и её выросший медвежонок охотились лишь на людей, и Семен понял это первый, как и всю нашу обреченность. Именно поэтому он и пошёл так смело в бой, понимая, что первый раз победил лишь детеныша. И, что единственное, что он может сделать — это дать нам время, умерев подальше от лагеря. Только вот он недооценил нашей тупости и смелости, благодаря которой мы снова привели эту тварь в лагерь. Также выходило, что она лезла
зав морозильник не ради Семена, а ради тела полуживого Айболита, а меня пощадила из-за алкоголя, который ещё не выветрился из моего организма.
И вторая — это лесной дух. Дух мщения, пришедший за нашими душами, жаждущий тела Семена и только его. И что, преподнеся ей его, я избавлю себя от этого ночного духа.
Пропустив эти мысли через себя, я сделал ещё глоток и снова посмотрел на огонь. Странно, но обнюхавшая Семена медведица, посмотрела туда же.
ДЕВЯТЬ ВЫСТРЕЛОВ
Девять выстрелов, девять пуль, девять ран — ровно столько потребовалось, чтобы остановить религиозного фанатика. И как сказала ведущая новостей, даже эти выстрелы не смогли его сразу убить. Он всё ещё продолжал дышать, лежа на окровавленной мостовой и твердя молитвы. «Крепкий парень» — так назвали его в новостях. Что, впрочем, удивительно — столько пуль словить и не умереть.
Я посмотрел на картинку телевизора. Окровавленные булыжники, репортеры, меняющаяся картинка — всё как обычно, если кто-то умирает в центре города. Шок, сенсация, волшебство и даже чудо. Но, по правде говоря, это обыденность, я почти уверен, что главный редактор новостей, рассмотрев пленку более чем снисходительно, пропустил её в эфир. Психов хватало всегда. С той лишь особенностью, что этого я знал лично. Да-да, стоило мне присмотреться к его лицу, как я тут же вспомнил его имя и фамилию.
Григорий Прошин. Странноватый парень с моего этажа. Ну как странноватый, он просто мало с кем общался, читал своеобразную литературу, гулял, и, как правило, всегда был один. Хотя я бы не сказал, что он был урод или идиот, нет, парень как парень, вполне адекватный, полностью понимает шутки и приколы, просто не любит их и предпочитает уединение и религиозную тематику. Но опять же, он никогда не был особо буйным, и если бы мне три дня назад сказали, что он будет скандировать с пистолетом лозунги о пришествии тьмы, я бы не поверил.
Допивая чашечку с кофе, я прибавил звук. Оказалось, он угрожал самоубийством, если к нему не приведут президента или кого-нибудь из правительства. Видимо, посчитал, что пистолет — достаточный повод для знакомства. Хотел донести какую-то новость, которую даже отправить по почте было нельзя, настолько она была срочная. Только вот первый же милиционер, попавшийся на красной площади, мысль не оценил и едва увидел револьвер, сразу же впустил в бедного Григория всю обойму. Пару раз, конечно, промахнулся со страху, но остальное точно легло в цель.
Первая чуть пониже колена, две в левое бедро, три по животу, селезёнке и груди, но это уже потом, когда милиционер Сережа Петрухин пристрелялся. Опять же, не смертельно, ведь его враг всё же успел немного пожить на окровавленных булыжниках. Но зря я так, наверно, сарказм в подобных случаях — дело пустое. Жаль человека, никому особого вреда он не желал, жил да жил, хоть, конечно, последнее и немного выходит за рамки обыденности.
Примерно в обед новости о случившимся обросли новыми подробностями. Выяснили, о чём конкретно вещал Григорий и о чем хотел предупредить общественность. Дело, по сути, было простое — тьма должна была прийти в дома, сожрать и поглотить все существующее, ну и, соответственно, спасения нам не ждать.
Выключив телевизор, я лег на кровать. Печально, но в этот выходной я снова один. Моя девушка уехала к родственникам в Украину и со мной лишь жужжание улицы, да полупустой холодильник. В чём-то мне, конечно, можно позавидовать, но по большой части, увы, я разгромлен текущей ситуацией. Поэтому я невольно всё время возвращаюсь к трупу Григория. Он, как бы цинично это не звучало, моё развлечение, дающее хоть какую-то пищу для мозгов. К тому же совершенно бесплатное.
Методично разложив все его невзгоды, я удовлетворённо заметил, что моя жизнь более или менее сносна. Мне не приходится выбегать на площадь, размахивать пистолетом и причитать о том, что вот-вот произойдет несчастье. Я держу себя в руках, мне даже в голову подобное не приходит. А ему пришло. Значит, у него всё было гораздо хуже, чем у меня. Эх, Григорий, тебе бы пошло работать в церкви, там бы ты отлично именовался как отец Григорий. А весь твой фанатизм умело был бы уложен в общую канву.
Расстрелянный трусливым милиционером герой, нет, так не бывает, героев и спасителей человечества не может расстрелять трусливый мент, это уже какая-то пошлость, нет, он сумасшедший фанатик, убегающий от своей опостылевшей жизни. С такими мыслями я и уснул, проснувшись спустя примерно два часа от монотонного бормотания под дверью.
Я не сразу понял, что происходит, решив сперва, что это шепот старухи. Моей соседки, которая живет налево от меня, через дверь ещё одного старого соседа. Старуха постоянно ворчит, постоянно ходит по этажу босиком и постоянно ищет всё также вечно сбегающую от неё кошку, попутно ввязываясь в любой конфликт, который только возможен. Поэтому первым делом я, естественно, подумал именно на неё, так как точно знал, что кроме неё никто не может шептать под моей дверью.
А затем вдруг я стал различать слова, среди которых было «открой, солнышко», «впусти меня», «дай на тебя посмотреть». Соотнося эти слова с той бабкой, которую я знал, я понял, что это не она. Эта женщина никогда не произносила ничего подобного, она просто не могла этого сказать. Слишком сильна в ней была ненависть к окружающим.
Поднявшись, я посмотрел на дверь. Внизу, там, где небольшой просвет над полом, было полностью темно. Я поднялся, накинул халат и подошёл к двери. Шепот стал чуть громче, он почувствовал меня, почувствовал, что я рядом. Я прикоснулся к ручке, очень хотелось открыть дверь и дать шутнику в морду, но прикоснувшись к ручке и ощутив её холод и передумал. Я вдруг понял, что всё это крайне странно и что спешить и открывать дверь не следует. Тем более непонятно кому. Эх, как же плохо, что у меня не было глазка. Я громко спросил «Кто там? Что за игры?».
Шепот стих. И буквально через несколько секунд начался снова, но уже детским голосом, как будто стояла маленькая девочка, упрашивающая меня открыть дверь. По коже невольно прошла рябь. И даже не
столько от этой смены голосов, как от того, что я понял, что и у соседа тоже под дверью кто-то просит, чтобы ему открыли. Правда, уже нежным женским голосом. И сосед открыл. Исполнил просьбу. После чего под моей дверью шум прекратился, по крайней мере, на одну ночь.
* * *
Александр, его звали Александр. Он также жил один и после развода с женой полностью ударился во все тяжкие. Жил он справа и в ночь, когда я впервые услышал шепот, как раз отходил от очередного похода по злачным местам. Именно он и открыл двери, избавив меня от назойливого бормотания. А после и от собственного присутствия, совершив великолепное сальто с пятнадцатого этажа головой вниз. И как заметили полюбившие нас в последнее время циничные репортёры, жаль, что подобный пируэт пропал зря, ночью столь совершенный полёт рассмотреть могли лишь тускло освещающие улицу фонари.
А я задумался. Я точно слышал шёпот и точно знал, что чутко реагирующий на женские голоса Саша не мог просто так сидеть и слушать, как кто-то из женщин просит войти. Нет, он обязательно откроет, уделив всё свое внимание просящему, именно из-за этой мягкости его, в общем-то, хорошего человека и бросила жена.
Целый день я молча всматривался в то, как милиция ходила взад вперед, и постоянно отвечал на одни и те же вопросы. И, естественно, я врал, так как понимал, что скажи я правду, меня тут же упекут в лечебницу. Где будут долго и тщательно колоть уколы. В том числе и насильно. Что моё нежное тело никак не могло себе позволить, я вообще не любил уколов и постоянно их избегал, лишь в самых крайних случаях соглашаясь на иглу. К тому же на меня неизгладимое впечатление произвел милиционер, опрашивающий меня — толстый, потный, с огромной бородавкой под третьим подбородком. От него воняло так, что сидеть с ним за одним столом было просто невыносимо, к тому же он всё время клянчил пить. Сперва было молоко, потом чай, потом просто вода из-под крана. И так на протяжении двух с половиной часов. Хорошо еще, что с работы отпустили, я бы просто не выдержал такое вечером после полного рабочего дня.
Изнеможденный непрекращающимися походами под дверью и расспросами, я рухнул в кровать примерно в восемь часов вечера. И уже в двенадцать я проснулся, проснулся от посторонних шумов, только в этот раз это уже было не бормотание, а звуки царапающихся коготков и мягкое, немного заигрывающее мяуканье.
«Какая странная кошка» — подумал я, открывая глаза. Потом мне пришло в голову, что это, видимо, вернулась соседская и только после первых двух выводов, я вдруг понял, что это вчерашний шепот вернулся вновь, только в этот раз он уже в виде кошки. Мягкой такой, маленькой, с милой кошачьей мордочкой, наивной и притягивающей. Этакий пушистый комочек счастья, мирно царапающий мою стальную дверь. И царапающий настойчиво, никак не понимающий что открывать хозяин не хочет, нет, комочек обязательно хочет войти и подружиться, подружиться навсегда. Я закрыл глаза, спать особо не хотелось, но я понимал, что должен. Ведь некоторые могут, да что некоторые, мой друг может, он всегда засыпает под любой шум. И с этой бедой он бы быстро справился. Хотя нет, он наверняка бы открыл двери.
Тут я услышал, как открывается двери соседки. Как же я забыл, она же так любит кошек, эта сварливая, никого не боящаяся бабка, она же так любит кошек. Неужели всё ради неё? Но почему тогда и в мою дверь тоже? Нет, что-то здесь не так. Впрочем, думать об этом было уже поздно, двери открылись, и пушистое животное прошло внутрь, оставляя меня в чарующем неведении относительно судьбы моей адской бабуси до самого утра.
Ни криков, ни каких-либо других звуков, лишь открывшаяся дверь и так же легко закрывшаяся, разве что бабка успела хлопнуть в ладоши от радости и пробубнить слова приветствия и приглашения. Свои, по всей вероятности, последние слова. Так как забрали её утром, уже остывшей. Что намекало на крайне быструю кончину.
Как сказали менты, она поскользнулась в ванной, прямо на своей кошке, которую под собственным весом размазала по кафелю, сорвав при этом все занавески. Черепно-мозговая травма, несовместимая с жизнью. Печальный вердикт печальной жизни. Ни капли жалости, лишь сухой раздраженный тон. Ещё бы, уже второе самоубийство только на нашем этаже и двадцатая по счету смерть в доме. О котором уже рассказали на Орт. Чем не повод для гордости? Гордости той самой, неподкупной.
Только вот с похоронами не заладилось, трупы слишком быстро наполняли этаж, гораздо быстрее работы похоронных контор. Я как будто видел, сколько работы копилось над этими резко опустевшими квартирами. Как разминали руки могильщики, а похоронные счетоводы потирали свои потные ладошки. Только вот квартира бабки, скорее всего, отойдет государству, и оно же оплатит похороны по самой минимальной планке.
Где-то к четырем часам ко мне снова пришёл мой жирный трехподбородочный мент-бородавочник, продолжавший без устали осушать всевозможные емкости. Было заметно, что он порядком подустал и я его последний клиент, так что со мной он поступил крайне толерантно, уложив наше общение в час. Всё ради того, чтобы уйти до шести домой. И я ему за это был крайне благодарен. Так как в этот раз он пропотел гораздо больше обычного.
А потом меня посетила странная мысль. Так, абсолютно блуждающая, я вдруг подумал, что может быть шепот это типа голоса в моей голове и это я так лихо обрабатываю свой этаж, зачищая одну квартиру
за другой, не оставляя в свидетелях даже волосатую живность. Что тут сказать? Это был бы прекрасный повод погордиться собой, как профессиональным маньяком.
Впрочем, нет, это не я. Соседа я бы убивать не стал. Он не сделал мне ничего дурного, он даже нравился мне. Отличный парень, отличный метод работы с женщинами, общительный, веселый, ничего дурного в нём не было. Нет, я бы точно не стал его убивать.
* * *
Дети. На эту ночь это были детские голоса. Мальчик и девочка. Говорили хором, как будто брат и сестренка. Они были такие наивные, как не пустить? Они стояли напротив моей двери и двери семьи Зайцевых, последних моих живых соседей. Отец, мать, двое ребятишек, два брата, трехгодовалый Егор и пятилетний Сергей. Оба русые, как и их отец, который прирезал их в самую последнюю очередь. Дав им пожить лишь на минуту дольше матери. Но об этом я узнал лишь утром, когда вышел из квартиры и увидел полицию. Не буду скрывать, я слышал сдавленные крики, но выходить и пытаться помешать не мог. Страх меня победил.
И здесь я уже перестал хохмить. Крови было столько, что она залила всю квартиру. Иннокентий Зайцев не скупился на удары и наделал столько дыр, насколько у него хватило сил, забрызгав кровью всё, что смог. Безжалостно, не останавливаясь ни перед закрывающими лицо ручками, ни перед обезумевшими от страха глазами. Он просто истреблял. Напоследок распоров себе живот от пупка до шеи. Только вот это явно было не сэппуку.
Кровь, слёзы и затем тишина. Тишина проникла везде. Остался абсолютно пустой этаж. Хотя, почему этаж, я слышал, что и те, кто пониже и повыше, дали старт на несколько дней, в ужасе сбегая от навалившихся самоубийств и убийств.
Если честно, я не ожидал такого поворота событий и даже когда сбежали все соседи, я надеялся, что обязательно приедут какие-нибудь любители острых ощущений, и засев на моём этаже с гитарой будут дежурить всю ночь, периодически выпрашивая у меня кофе или чай. Я был готов спонсировать их безвозмездно, лишь бы они были со мной. Но, увы, всем как-то оказалось пофиг на всю эту проблему, никто не приехал и я остался на один.
Я не смог уснуть. Ни в шесть, ни в семь. Всё, что я делал — это ходил кругами, да периодически поглядывал на дверь, ожидая ночи. У меня не было возможности уехать. Оставалось лишь ждать своего времени. Поэтому я просто лег и закрыл глаза.
И оно пришло. Привычно притворившись голосом, который нам близок больше всего. И в этот раз это был голос моей девушки, которая стояла позади двери и била по ней, крича, что её насилуют. Это было так наивно, так тупо, так глупо, я лишь улыбнулся и закрыл дверь на засов. Мне было неинтересно это, я был сильнее собственного страха. И я справился с ним.
А вот утром, когда я пошёл на работу, я увидел тело молодой девушки, изрезанное и согнутое в неестественной форме, у которой была порвана юбка и колготки и возле которой была целая лужа крови. Нагнувшись над ней, я хотел было повернуть её голову, чтобы узнать, кто это, но застыл — я вдруг увидел браслет своей девушки.
И тут я проснулся, не отойдя от шока, я снова услышал, как она кричит. Недолго думая, я спрыгнул с кровати и подошёл к двери, резким движением открыв её. Надо же, это была действительно она, только почему-то голая и в крови. Я улыбнулся, всё-таки голоса заставили меня открыть дверь.
МАМЕНЬКИН СЫНОК
«Из архива полиции, Одинцовского района, по делу №456.
Вещественное доказательство — №2.
Приобщено к делу 05.06.2006г. Самоубийство.
Листки пронумерованы и подшиты.
Следователь Герасимов В. И.
Обрывки дневника.
Вторник. 13 00.
Добрый день. Вот уже три дня как я ничего не писал в своем дневнике. Причина проста. Умер мой друг. Хотя, сказать честно, я был мало удивлен. Он давно себя стал крайне неадекватно вести, проявляя отчужденность и агрессию. Может быть, тому виной его одинокое проживание, а может и склонность к творческим порывам. Не знаю точно, ведь в последнее время я мало общался с ним, больше проводя времени с женой и ребенком.
Но мне его жаль. Он был, в общем-то, неплохим человеком и возле гроба я уронил пару настоящих слез. Да, мы с ним часто играли в детстве, гоняли в футбол и ходили с девчонками в кино. Но, то время ушло, я нашел работу, завел семью, а он стал отшельником в оставленной ему квартире. Где постоянно мешал свое одиночество с плохо проваренными макаронами или густой кисельной кашей.
И вот он умер. Заснул с умиротворенным выражением лица. Хотя, в последний раз, когда он мне звонил, а было это около недели назад, состояние у него было менее спокойное. Возбужденный, он все время говорил о какой-то девушке, которая начала сниться ему несколько ночей назад. Признаться честно, я не стал вслушиваться в этот сумбур и как можно быстрее решил попрощаться. Мы с женой как раз хотели пойти в кино, и она ждала меня возле двери. Запомнил лишь, что девушка из сна была брюнеткой с длинными черными волосами.
Такие девушки ему всегда они нравились, ещё в школе, когда он то и дело выделял прекрасных особ с длинными черными волосами. Смешно, но они так часто ему отказывали, лишь изредка позволяя проводить до подъезда.
На похоронах с его стороны почти никого не было. Я был единственным его другом, как во время учебы в школе, так и в университете. Не говоря уже о работе, с которой он чуть ли не сбегал домой.
Вы спросите, чем он занимался? Да всякой ерундой, мелким собирательством всякой мистической дребедени, оккультных книг и дешевой металлической то ли свастики, то ли просто значков. Причем со временем это его хобби раздражало меня все больше и больше, так как он все время старался навязать свои странные, понятные лишь ему идеи. К примеру, он считал, что написанные им мемуары имеют свою собственную жизнь. Мир, где точно также, как здесь существуют все его герои.
Но самое печальное то, что он занялся мистикой. Раздобыл некого «Папюса» и под его влиянием стал изучать так называемую «магию». Стал рисовать всякие козлиные головы, легко перечислять самые длинные имена давних еврейских или православных духов. В общем, сделал так, что у меня создалось твердое убеждение, что он уже никогда не сможет завести симпатичную, умную подружку.
Я помню один раз, когда я зашел к нему домой, он сидел на полу и на большом куске бумаги чертил звезду. Естественно, он объяснил это свое творчество, сказав, что собирается завладеть демоном, отобрав его свободу в честном поединке. Я тогда ещё помню его бедного попугая, которого он засадил в клетку и оставил себе в помощь. Бедная птица, сколько она всего пережила.
Точно, я забыл вам рассказать. Он убил эту свою птицу, точнее, как сам он говорил, просто отпустил. И лишь потом я выяснил, что она пала от его новых необузданных фобий. Эх, отличный был желтый попугай. Говорить умел.
Но, вернёмся к печальному концу моего друга. Дело в том, что перед тем, как покинуть наш мир, он принёс мне свой дневник, написанный от руки в старой коричневой тетради. Почерк у него превосходный и читать оказалось совсем нетрудно, поэтому я в один из воскресных вечеров решил полистать эти разукрашенные синими чернилами страницы.
Чтиво, скажу я вам, презанятное, немного отдает безумством, но в целом видно, что мой друг отдавался делу полностью. Жаль лишь, что логическая завершенность хромала так, что компоновать все в единое целое пришлось мне. Хорошо еще, что материала совсем немного.
Но одно дело вам так писать, другое дело преподнести один отрывок. Я напишу лишь несколько строк, но, думаю, вы поймете, с каким творчеством я столкнулся.
«Она, она опять приходила. Ночью, как обычно, во сне. Черная, изящная, красивая. Её глаза, они жгли, они горели. Она уже не та, что сидела со мной на краю обрыва, теперь она как валькирия, он безумна и в то же время прекрасна. Она хочет быть со мной чаще. Видеть, как я живу, наслаждаться моим обществом. Она лучшее, что было у меня. Она моя королева»
И вот всё примерно в этом роде. О этой женщине, если не соврать, около шести листов каллиграфического почерка, причем одна страница вырвана. Так что это ещё крепче рвет и без того хромую логическую суть. Но как я понял, эта девушка всё чаще и чаще стала появляться в его снах и за несколько дней буквально заразила его своими появлениями. Видимо, поэтому он и решил, наглотавшись таблеток, заснуть как можно крепче, что бы уже никогда не покидать свою любимую.
Я понимаю, покойник не заслужил такой категоричности, но ведь вы понимаете, что это бред, и что человек просто устал, как морально, так и физически от своего вынужденного безделья. Ему бы спортом заняться, пользы было бы намного больше. Да и птицу бы убивать не пришлось.
Кажется, сегодня я написал больше чем обычно, но вы уж простите, прорвало, три дня ходил как отрешенный. Как вы понимаете, произошло же самоубийство, не каждый день такое бывает. Конечно, повторюсь, я мог бы и забить на это. Но что-то мне подсказывает, что я обязан попытаться объяснить его природу. А то наша доблестная милиция как обычно не заметит ничего необычного, что ей эти смертники? Им бы поскорее домой уйти.
Кстати, тут вот вчера наши менты снова штуку отмочили. Взяли и перетащили труп со своего участка на другой. Да ещё своим коллегам позвонили — мол, у вас неизвестный с «огнестрелом», потрудитесь забрать. Перестраховались на тот случай, если коллеги захотят им также тело вернуть. В общем, на ментов надежды ноль, вот и выходит, что моя тетрадка раскрывает суть трагедии.
22:52 Среда.
Знаете, мне так и хочется вам сейчас написать — удивительно, но факт. Ведь мне вчера ночью всё же приснилась та самая высокая брюнетка с зелеными глазами. Казалось бы, и женатый, и влюблённый, и дитятко растет несмышленое, а вон нет, взяла да и приснилась.
И главное же сама подошла, познакомилась, сказала «здравствуй». Я даже от неожиданности остолбенел и поздороваться не удосужился. А она меня разглядывает. Впрочем, после первого оцепенения я всё же оправился и поздоровался. Только вот она уже не отвечала, просто стояла и смотрела своими огромными красивыми глазами.
Как кобра или ещё какое-нибудь сказочное существо. А потом вдруг ушла, оставив меня в одного. Разве что на кольцо обручальное посмотреть обернулась, с этакой усмешкой ироничной. Правда, чуть поморщилась, но это лишь прибавило пикантности потому, что кожа у неё гладкая прегладкая, ни одной морщинки нет. А когда поморщилась, так бац и штук пять сразу, но это на миг, пока гримасу скорчила. Это, знаете, как у нас в детстве, когда мы маленькие и кожа у нас послушная, эластичная. Только вот она, видимо, её да самого позднего возраста сохранила, потому что лет ей не меньше двадцати пяти. Взрослая барышня.
Знаете, я скажу честно, я понимаю, что всё от начитанного идет, ведь целый вечеря сидел и на записки друга смотрел. Вот и пришло — «оно», видение. На самом-то деле, я во всю эту чертовщину не верю и не верил никогда. Всё это плод нашего воображения, мы сами создаем подобные сны.
Хотя, что врать, понравился сон, ведь я давно уже ни с кем, кроме жены так близко не общался. И тут дело даже не в сексе, нет, дело просто в новом близком обществе, ведь она всего лишь рядом стояла, в глаза смотрела, ароматом своим опьяняла. И всё, больше не было ничего, но мне и этого с лихвой хватило. Так как на работе такого нет, ну а по клубам и прочим местам я не хожу, так что, нет, у меня такого давно не было с посторонней женщиной.
Сегодня весь день об этом думал. Начиная с самого утра, как ребенка в сад отвозил. Это ж надо, видимо мой мозг действительно давно без женского внимания жил. Только жена и всё. А она у меня хоть и красивая, да умная — но всё равно привычная. Результат — такой сон, начитался описаний женских и на — получай удовлетворение ночное. Но это так, на один раз, уверен, дальше все нормально будет. Просто давно о других женщинах не думал.
Кстати, вечером непроизвольно из толпы пару брюнеток выделил, чисто автоматически, видимо, мозг продолжал поиск той самой, что во сне приходила. Иногда, знаете ли, мозг срабатывает вне моего желания. Но, я решил проблему, я купил любимой жене цветы, она как раз печальная была — какие-то отчеты по работе не сходились.
Кстати о жене, я ведь вам ее совсем не описал, а стоит ведь. Высокая, с хорошей фигурой. Она у меня сплошное загляденье и гордость, причем берет не только внешностью, но и прекрасным развитым интеллектом, от которого иной раз становится страшно, настолько ловко она просчитывает мои ходы и мысли. Но это так, небольшое раздражение, в остальном же мы как единое целое, то есть хорошая крепкая семья.
23:00 Четверг.
Знаете, а ведь эта штука начинает меня все больше и больше удивлять, представляете, она снова мне приснилась. Ну не забавно ли? Второй день подряд. Смешно, ей богу, надо, видимо, сексом с женой заняться, иначе меня эти сновидения постоянно будут преследовать.
22:45 Пятница.
Третий день подряд. Странно. Это все перестает быть смешным и начинает уже немного напрягать. К тому же во сне эти «наши» отношения начинают понемногу развиваться. К примеру, вчера она уже не просто стояла, а села на скамейку и с любопытством разглядывала то меня, то свой маникюр, а то и природу, окружавшую нас.
А сегодня она уже заговорила, причем её голос такой мелодичный, мягкий и до боли знакомый. Говорила о природе, о погоде. Рассказала мне о своих мечтах, о том, что любит море, что ей нравятся закаты. И по странному стечению обстоятельств, все, что ей нравиться — также нашло отклик и у меня, ведь я тоже люблю море и закаты, песок и чистую воду. А под конец спросила, как зовут, сколько лет, где живу, и есть ли жена и дети. Я сказал, что и жена и ребенок есть. Она при этом улыбнулась, видимо, в знак доброжелательности, хотя я ясно заметил, что глаза нехорошо блеснули, то ли голодом отдали, то ли злостью.
Да, возможно, вы скажете, что всё это фальшь, и мое подсознание бушует и подстраивает всё под меня, но мне от этого нелегче, подсознание подсознанием, а с такими снами пора завязывать.
22:00 Четверг.
Простите, что я не писал уже неделю. Всё как-то руки не доходили. Но пока всё более или менее нормально. Хотя она и продолжает мне сниться каждую ночь. Говорит о себе, о том, как ей одиноко и что она хочет быть со мной. Какой-то бред, но я не знаю, что мне с этим делать. Но что ещё хуже, ей очень не нравятся моя жена и сын, она всё время говорит, что они ей мешают, что жена лежит рядом и от неё ужасно воняет, что лучше бы их не было.
Я очень устал, из-за этих снов я стал плохо спать, и всё время чувствую себя разбитым. Жена постоянно спрашивает, что со мной, но я прикрываюсь смертью друга. Не хватало еще, чтобы она узнала о моем несчастье. Она просто не поверит мне, не поймет. Да и что мне ей сказать? «Дорогая, видишь ли, мне постоянно снится какая-то женщина, к тому же симпатичная и вечно ноющая о том, что я женат!».
Нет, ей об этом никак не скажешь, остается только полагаться на себя и искать выход. Можно, конечно, положиться на психолога, но судя по отзывам в Интернете, они только деньги берут. Да и не слышал я, чтобы от такого лечили. Остается только пытаться избавиться самому, а не то накроет меня, как моего погибшего друга и останется лишь пара заветных листков в дневнике.
Кстати, о листках. Мой друг наверняка тоже пытался избавиться от этой проказы, надо только посмотреть, где он об этом писал. Хотя, что лукавить, скорее всего, мой товарищ просто не хотел с ней бороться. Ведь у него всё равно нормальной жизни не было, так, одно лишь мучение. Не то, что у меня. Сын, жена, полноценная семья, так сказать. Что-то я уже заговариваться начинаю, второй раз себе об этом твержу, как постулат какой-то.
Боже, как же всё это похоже на бред, иной раз кажется, что я схожу с ума, что всё это лишь моя больная фантазия. Что скоро всё само прекратится. Нужно только подождать и всё. Но это не так, я прождал уже неделю, Жанна снится мне снова и снова, и каждый раз я всё больше и больше провожу с ней времени.
23:00 Понедельник.
Кажется, я начал ходить во сне. Жена рассказала, что ночью я встал и подошел к детской кроватке и долго смотрел на спящего ребенка. Ей сначала показалось, что я наслаждаюсь тем, как он спит, но потом, когда она меня не дозвалась, она подошла поближе и увидела, что мои глаза закрыты, поняла, что я хожу во сне. Она здорово испугалась, ведь раньше такого не было. Честно говоря, я бы и сам испугался, увидев такое ночью.
Но это плохие новости, есть и хорошие. Тщательный осмотр дневника показал, что мой друг не совсем рвался на тот свет, определённые сомнения всё же были. Правда, это больше в начале, потом уже ничего не могло его остановить от великого полёта в никуда.
Но лучше так, чем совсем без адекватности. К тому же, как я понял, девушка не совсем воля фантазии. Он пишет, что это его личная заслуга, а затем вырванный лист, после которого сплошная лирика, с многочисленными обожаниями да восхвалениями.
Но ничего, это, конечно, понятно — парня от радости совсем расплющило, но я-то другой. Мне уже неделю она снится и хоть бы хны. Правда, сомнамбула напрягает, но ничего, вроде в детстве я тоже один раз во сне прогулялся. Вот жена — трусиха у меня, нервничает, начала тут истерику, мол, покажись врачу, покажись врачу, как будто я специально его избегаю. Надо будет сходить для её успокоения.
И всё же, я пока не знаю, что предпринять для победы. Я не маг, не психолог, особой науки не проходил по борьбе с чем-то подобным. Могу пока лишь не поддаваться на провокации, да и постараться во сне каким-то образом, сам не понимаю каким, то ли нагрубить ей, то ли просто ударить, то ли ещё что. Короче, сделать ей больно. Чтобы отстала. Понимаю, звучит глупо, ну а что я ещё предприму? Точно также начну рисовать дома круги на полу?
22:00 Среда.
Поход к врачу ничего не дал. Добрый доктор сказал, что всё из-за переутомления и выписал мне какие-то таблетки. Но, как оказалось, они ни черта не помогают. К тому же на вкус полная гадость. И дорогие. А у нас с деньгами не очень, так что инициатива доктора покупать отличные шведские таблетки прошла с превеликим трудом.
А тем временем Жанна преподнесла мне сюрприз — попросила, чтобы я взял на руки щенка, который тявкал на нас с ней. Я взял его, а он, кстати, такой милый, мягкий, и то ли урчит, то ли дышит, не успел различить. Запомнил лишь его сладкое выражение лица, потому что в ту же минуту проснулся от того, что жена вырывает у меня нашего ребенка. Представляете, это я с ребенком стоял. Мне, если честно, совсем тогда плохо стало. Аж мурашки прошли, жена-то не в курсе, что со мной, знает лишь, что я по ночам хожу, да сплю неспокойно, ну а всю картину не видит. Эх, теперь ей рассказывать действительно поздно.
Да и нормального сна нет ни у меня, ни у неё. Я, конечно, пытаюсь её успокаивать, но не получается. Одно лишь её удивляет — как я исхитряюсь брать ребенка так бесшумно, чтоон этого даже не чувствует и не просыпается, ведь я такой неуклюжий был с ним. По крайней мере, раньше.
23:00 Четверг.
Ребенка отдали её родителям. Жена слишком сильно боится. А я не могу ничего с собой поделать. Теперь она вздрагивает каждый раз, когда я к ней поворачиваюсь. Говорит, что пару раз видела, как я открывал глаза и на неё смотрел. Паника в ней крепнет с каждым днем, скоро и вовсе переведет меня на кухню, лишь бы не глядел на неё. Что, как мне теперь кажется, лишнее, так как она меня должна поддерживать, а не бесить своим поведением. Я же не виноват, что со мной такое происходит.
Где помощь? Где выручка? Нет, с её стороны лишь давление и всё сводится к тому, чтобы я сам разобрался с собой, либо опять тащит меня к доктору, как будто он может что-то решить. Надо будет её немного урезонить, а не то совсем из себя выведет. Может, пара оплеух на крайний случай. Или я перегибаю? Она же не виновата. Это у меня психологические проблемы.
22:00 Понедельник.
Всё, хватит, сегодня не хочу ни о чем думать. Я уже и так каждый день на нервах. Постоянно одно и то же. Постоянно просыпаюсь от её тряски и встаю с утра разбитый. Она всё время твердит, что я встаю, молча обхожу кровать и иду на кухню. А там она уже меня будит, боится, что я могу схватить что-то не то. Да что я могу схватить-то? Вилку? Ложку? Может нож?
Я думаю, она просто хочет съехать к сыну, к своим родным. Там ей, видимо, лучше живется. А что? Готовить не надо, за ней всё убирают. Да и любви там вагон и маленькая тележка, все в руках преподносят, не то, что здесь муж сомнамбула. Конечно, там ей намного лучше. Но ничего, это, как мне кажется, только на время. Вообще, есть идея отправить её туда ненадолго, посмотреть, как один буду справляться, ну а что? Она там, я тут. Риск сведен к минимуму. В окно же не полезу, психолог сказал, что подсознание не позволит, мол, инстинкт выживания и всё такое, да я и сам читал про это. Жене тоже про это втирать начать. Сегодня не сдается, но я уже заметил, что идею обдумывает, ищет плюсы, которые должны перевесить минусы. Тут самое главное правильно подать, а дальше дело техники.
И ещё, странно, но я сам совершенно не боюсь своего состояния, я как-то уверен в себе. Уверен, что всё нормально. Плюс во сне приснилось, что Жанна меня полностью поддерживает, хотя она и виновница всех бед, но я всё равно поддержке рад.
23:00 Среда.
Приезжал её отец. Попытался мне объяснить, что мне делать. Какая дружная заботливая семья, все друг другу рады, все склеены общим делом взаимовыручки, так и хочется пролить слезу и пожать всем руки в знак благодарности. Только вот что-то не горит у меня идти к ним за хлебом и солью. Особенно раздражает, что он всё время говорил что-то о Боге. Неужели здоровому мужику больше не о чем со мной поговорить? Наверно, нет. И самое противное то, что я увидел страх в его глазах, он боится, уж не знаю за что именно, за дочь или за разлад в этом крае счастья, а может быть и за то, и за другое вместе взятое. Но самое главное — боится. Фу, нехорошо, так нельзя себя вести. Надо жестко и постепенно вычищать подобное настроение у себя. Вот как я. Взял да и настроил себя на победу. И поэтому сейчас меня беспокоит уже не столько моя Жанна, сколько то, что они теперь сюда дорогу паломничества проложили.
Ай, ай, ай. Это всё она им рассказала, жена моя любимая. Не выдержала той боли, которая на неё обрушилась, слила. Но что её за это винить? Она же нечаянно, просто села и открыла маме душу свою. Это нормально, это по-женски, не по-семейному, но по-женски. И за то спасибо, что в милицию не пошла.
Слезы, всхлипывание, снова слезы. Иногда крик. Семейная идиллия бушует как девятый вал, впрочем, я не удивлен — взять и вплести такое количество эмоций и ещё удивляться, почему у нас неспокойно?
Впрочем, как я уже говорил, я у меня полный штиль в душе. Я наметил свой план. Первым делом сплавить жену, потом войти получше в сны, так, чтобы никто не будил и не мешал. И там уже, на месте, самому разобраться с проблемой. Мне не нужны психологи и прочие идиоты, я сам справлюсь с этой штукой. Главное, чтобы поблизости не было помех. А то вытаскивают из сна и не дают разобраться толком. Так что надо спокойно следовать этому плану и всё должно получиться.
24:00 Пятница.
Странно, столкнулся с непониманием. Жена уперлась в своем желании быть со мной. Но ничего, я упертый. На моей стороне отличная сила. Тоска по ребенку. Она его слишком любит, чтобы постоянно быть со мной, рано или поздно она уйдет к нему и оставит меня одного. Главное, поднажать и возможно выйти немного за рамки. Как у хирурга, сначала больно, потом выздоравливаем. Так и с ней, потом же сама же благодарить будет.
22:00 Суббота
Довёл. Получилось, собрала вещи и ушла. Понятное дело, ребенок большой вклад внёс. Но и я постарался. Доволен. Такое дело сделал, теперь на пути к излечению всё меньше преград. Осталось лишь углубиться в сны. Заручиться поддержкой времени, так сказать. Правда несколько страшно одному, везде Жанна мерещиться, но ничего, не престало мужику бабы бояться, пусть и симпатичной.
Кстати, Жанна хорошеет ночь от ночи. В последний раз такой предстала, что просыпаться не хотелось. В розовом платье до пола, оголяющем спину и грудь. Я аж обомлел, как увидел. Мы тогда в парке гуляли, среди опавших кленовых листьев. Была осень, но тепло ещё сохранилось. Я чувствовал это. Видел, что погода словно застыла в том положении, каком нам нужно. И голос, снова её голос, такой мелодичный и такой знакомый. Она была уже спокойней, мягче со мной, порадовалась моему впечатлению. Знаете, у неё очень хорошо улыбки получаются, как будто
огонек вспыхивает и тут же исчезает, озадачив нас своей красотой. Да, я заворожен ею, не скрою. Но это лишь придает сложности задаче предо мной стоящей. А я люблю сложности и никогда от них не отступаю. Вот и этой ночью не отступлю, намертво стисну её горло, чтобы навсегда запомнила, каким я бываю, если меня разозлить.
20:00 Воскресенье.
Пишу рано, потому что надо заснуть пораньше, впереди очередной бой. Вчерашний я проиграл с треском, но там подготовились так, что пришлось продуть. Она изобразила несчастную замученную женщину, к тому же там на неё напала какая-то девушка, била её. Пришлось помочь, оттащить.
Вот и вышло, что утешать начал и что самое неприятное, она как почувствовала это, так сразу и голову положила на меня и на мою руку. Боже, как же это было чувственно, еле сдержался, чтобы не поцеловать, но сдержался же, справился с собой, сохранил самообладание.
Хотя, возможно, она сама не торопила события. Не знаю, чувствую лишь, что продул по всем фронтам. Но это же начало всего, лишь первый бой, завтра будет лучше.
21:00 Пятница
Приходила мать покойного, каким-то образом узнала, что у меня его дневник. Оказывается, она нашла недостающую страницу. Суть которой сводилась к тому, что смерть птицы, а он всё-таки её убил, произошла по вине его подруги из снов. Девушка не переносила эту живность на дух, вот и пришлось покойному отправить ее на тот свет.
Мутная тема, зачем мне вообще её принесли — так и не ясно, но вежливо принял, поблагодарил. Мне эти старческие, беспокойные глаза теперь только раздражение и помеха. Вон, на улице полно тех, кому помогать надо. Жена ещё, стерва, прочитала мельком, пока с матерью друга разговаривал, теперь всё ходит, клянчит у меня этот дневник, как будто он ей в чем-то поможет. Ей вообще такие вещи противопоказаны, уж больно религиозная у меня она. Во всякую ерунду верит. Раздражает.
22:00 Суббота.
Вывела всё-таки, ударил. Пришлось. Стащила дневник, прочитала. Начала истерику, тыкать пальцем в тетрадь, едва не порвала. Такого визга я давно не видел. После оплеухи жалобно забилась в угол, плакала. Но ничего, ей лишь на пользу, да и к родителям не побежала, видно, поняла свою неправоту. Наконец-то. Всё-таки старый простой способ обращения с женщиной никогда не перестанет быть актуальным.
К тому же, после этого стала ласковей, хитрее, как потом Жанна сказала, выпытывает просто, прячется за маской доброты, ищет подход ко мне. Что-то там поняла вот и решила сменить тактику. Но меня теперь не проведешь, я всё вижу, всё замечаю. Хотя, польза от такого поведения есть, не спорю, уже не дергает по ночам, пытается уговорами спать уложить. Мне это приятно, конечно, а вот жена стала нервничать. Особенно её вечерние молитвы стали раздражать. Жена в последнее время на них насела безмерно.
А жена, тем временем, начинает все больше и больше налегать. Не знаю, я уже не ассоциирую её со сном, в голове уже давно все перемешалось, я с ней вижусь каждую ночь, это как второй дом уже стал, постоянно общаемся, целуемся, дарим друг другу подарки. Я не могу отделаться от ощущения, что она постоянно со мной, к тому же она узнает обо всём, что происходило днем, она знает абсолютно все и крайне логично разговаривает, подставляя необходимые доводы.
Я не знаю. Кажется, мне уже нет обратной дороги. Я сошел с ума, все, что вижу — это полное отсутствие выхода. Точнее, благополучного выхода, я точно знаю, что жена не уймется, пока я не уничтожу жену и ребенка, пока, встав с постели, я не возьму нож и не воткну его жене в сердце, оставив её умирать на кровати, я знаю, что она хочет крови.
Но что я могу? Я всего лишь человек. Впрочем, есть один выход. Но он такой же, как и у моего покойного друга. Только это будет уже не сон, так как я знаю, что сны мы видим лишь, когда работает наш мозг, а когда он не функционирует, наступает обычная темнота и тишина. Я не хочу умирать, но я также не хочу ложиться в клинику, где надо мной начнут ставить опыты. К тому же у меня нет денег на хорошего врача или условия. Меня поместят в обычную дурку, где вся забота сведется к вечерней или утренней клизме и воздействию дешевых, но сильно действующих лекарств.
На этом, пожалуй, всё, будущее уже определено и я знаю, что надо делать. Игра в экзорциста не подходит для наших реалий, к тому же остатки разума у меня ещё остались. Рано или поздно Жанна возьмет вверх, и я убью свою жену, поэтому я просто обязан не допустить этого. Она хорошая, она хочет мне помочь, но я, то понимаю что всё это глупо. И я понимаю это именно сейчас, когда я вспомнил наше первое свидание, наш первый поцелуй, нашу прогулку. И за всё это я неизменно поплачусь при встрече с Жанной, она очень не любит подобные мысли. На этом, пожалуй, всё. Пусть эта странная история никогда уже не покинет этой тетради и догорит вместе с дневником моего друга, который, по всей видимости, всё-таки смог сделать нечто неординарное и вызвать что-то явно потустороннее, сумевшее не только завладеть им, но и даже почти подчинить меня. Во всяком случае, я так думаю. Потому других объяснений у меня нет.
МАМЕНЬКИН СЫНОК. ВТОРОЙ ВАРИАНТ
«Из архива полиции, Одинцовского района, по делу №456.
Вещественное доказательство — №2.
Приобщено к делу 05.06.2006г. Самоубийство.
Листки пронумерованы и подшиты.
Следователь Герасимов В. И.
Обрывки дневника.
Вторник. 13 00.
Добрый день, вот уже три дня как я ничего не писал в своем дневнике. Причина проста. Умер мой друг. Хотя сказать честно, я был мало удивлен. Он давно себя стал крайне неадекватно вести, проявляя отчужденность и агрессию. Может быть, тому вина его одинокое проживание, а может и склонность к творческим порывам, не знаю точно, ведь в последнее время я мало общался с ним. Большее, проводя времени с женой и ребенком.
Но мне его жаль. Он был, в общем-то, неплохим человеком и возле гроба я уронил пару настоящих слез. Да, мы с ним часто играли в детстве, гоняли в футбол и ходили с девчонками в кино. Но, то время ушло, я нашел работу, завел семью, а он стал отшельником в оставленной ему квартире. Где постоянно мешал свое одиночество с плохо проваренными макаронами и густой, кисельной кашей.
И вот он умер. Заснул с умиротворенным выражением лица. Хотя, в последний раз, когда он мне звонил, а было это около недели назад, состояние у него было менее спокойное. Возбужденный, он все время говорил о какой-то девушке, которая начала сниться ему несколько ночей назад. Признаться честно я не стал вслушиваться в этот сумбур и как можно быстрее решил попрощаться. Мы с женой как раз хотели пойти в кино, и она ждала меня возле двери. Запомнил лишь, что девушка из сна была брюнеткой с длинными черными волосами.
Признаться честно, они ему всегда они нравились, ещё в школе, когда он то и дело выделял прекрасных особ с длинными черными волосами. Смешно, но они так часто ему отказывали, лишь изредка позволяя проводить до подъезда.
На похоронах с его стороны почти никого не было. Я был единственным его другом, как во время учебы в школе, так и в университете. Не говоря уже о работе, с которой он чуть ли не сбегал домой.
Вы спросите, чем он занимался? Да всякой ерундой, мелким собирательством всякой мистической дребедени, оккультных книг и дешевой металлической то ли свастики, то ли просто значков. Причем со временем, это его хобби, раздражало меня все больше и больше, так как он все время старался навязать свои странные, понятные лишь ему идеи. К примеру, он считал, что написанные им мемуары, имеют свою собственную жизнь. Мир, где точно также как здесь существуют все его герои.
Но самое печальное, то, что занялся мистикой. Раздобыл некого «Папюса» и под его влиянием, стал изучать так называемую «магию». Стал рисовать всякие козлиные головы, легко перечислять самые длинные имена давних еврейских или православных духов. В общем, сделал так, чтоу меня создалось твердое убеждение, что он уже никогда не сможет завести симпатичную, умную подружку.
Я помню один раз, когда я зашел к нему домой, он сидел на полу и на большом куске бумаге, чертил звезду. Естественно он не преминул объяснить это свое творчество, сказав, что собирается завладеть демоном, отобрав его свободу в честном поединке. Я тогда ещё помню его бедного попугая, которого он засадил в клетку и оставил себе в помощь. Бедная птица, сколько она всего пережила.
Точно я забыл вам рассказать. Он убил эту свою птицу, точнее как сам он говорил, просто отпустил. И лишь потом я выяснил, что она пала от его новых необузданных фобий. Эх, отличный был желтый попугай. Говорить умел.
Но, вернёмся к печальному концу моего друга. Дело в том, что перед тем как покинуть наш мир, он принёс мне свой дневник, написанный от руки и в старой, коричневой тетради. Почерк у него превосходный и читать оказалось совсем нетрудно, поэтому я в один из воскресных вечеров решил, полистать эти разукрашенные синими чернилами страницы.
Чтиво скажу я вам презанятное, немного отдает безумством, но в целом видно, что мой друг отдавался делу полностью. Жаль лишь что логическая завершенность хромала, так что, компоновать все в единое целое пришлось мне. Хорошо еще, что материала совсем немного.
Но одно дело вам так писать, другое дело преподнести один отрывок. Я напишу лишь несколько строк, но думаю, вы поймете, с каким творчеством я столкнулся.
«Она, она опять приходила. Ночью, как обычно во сне. Черная, изящная, красивая. Её глаза, они жгли, они горели. Она уже не та, что сидела со мной на краю обрыва, теперь она как валькирия, он безумна и в то же время прекрасна. Она хочет быть со мной чаще. Видеть, как я живу, наслаждаться моим обществом. Она лучшее, что было у меня. Она моя королева»
И вот всё примерно в этом роде. О этой женщине если не соврать около шести листов каллиграфического почерка, причем одна страница вырвана. Так что это ещё крепче рвет и без того хромую логическую суть. Но как я понял, эта девушка всё чаще и чаще стала появляться в его снах и за несколько дней, буквально заразила его своими появлениями. Видимо поэтому он и решил, наглотавшись таблеток, заснуть как можно крепче, что бы уже никогда не покидать свою любимую.
Я понимаю, покойник не заслужил такой категоричности, но ведь вы понимаете, что это бред, и что человек просто устал, как морально, так и физически от своего вынужденного безделья. Ему бы спортом заняться, пользы было бы намного больше. Да и птицу бы убивать не пришлось.
Кажется, сегодня я написал больше чем обычно, но вы уж простите, прорвало, три дня ходил как отрешенный. Как вы понимаете, произошло же самоубийство, не каждый день такое бывает. Конечно, повторюсь, я мог бы и забить на это. Но что-то мне подсказывает, что я обязан, попытаться объяснить его природу. А то наша доблестная милиция как обычно не заметит ничего не обычного, что ей эти смертники? им бы поскорее домой уйти.
Кстати, тут вот вчера, наши менты снова штуку отмочили. Взяли и перетащили труп со своего участка, на другой. Да ещё своим коллегам позвонили — «мол, у вас неизвестный с „огнестрелом“, потрудитесь забрать». Перестраховались на тот случай, если коллеги захотят им также тело вернуть. В общем, на ментов надежды ноль, вот и выходит что моя тетрадка, раскрывает суть трагедии.
22:52 Среда.
Знаете, мне так и хочется вам сейчас написать — удивительно, но факт. Ведь к моему великому удивлению, мне вчера ночью всё же приснилась, та самая высокая, брюнетка с зелеными глазами. Удивительно, казалось бы, и женатый, и влюблённый, и дитятко растет несмышленое, а вон нет, взяла да и приснилась.
И главное же сама подошла, познакомилась, сказала — здравствуй. Я даже
от неожиданности остолбенел, даже поздороваться не удосужился. А она знай, меня разглядывает. Впрочем, после первого оцепенения, я всё же оправился и поздоровался. Только вот она уже не отвечала, просто стояла и на меня смотрела, своими огромными, красивыми глазами.
Как кобра или ещё какое-нибудь сказочное существо. А потом вдруг ушла, оставив меня в одного. Разве что на кольцо обручальное посмотреть обернулась, с этакой усмешкой ироничной. Правда чуть поморщилась, но это лишь прибавило пикантности, потому что, кожа у неё, гладкая прегладкая, ни одной морщинки нет. А когда поморщилась, так бац и штук пять сразу, но это на миг, пока гримасу скорчила. Это знаете, как у нас в детстве, когда мы маленькие и кожа у нас послушная, эластичная. Только вот она видимо, её да самого позднего возраста сохранила, потому что лет ей не меньше двадцати пяти. Взрослая барышня.
Знаете, я скажу честно, я понимаю, что всё от начитанного идет, ведь целый вечеря сидел и на записки друга смотрел. Вот и пришло — «оно», видение. На самом то, деле я во всю эту чертовщину не верю, и не верил никогда. Всё это плод нашего воображения, мы сами создаем подобные сны.
Хотя, что врать, понравился сон, ведь я давно уже ни с кем кроме жены так близко не общался. И тут, дело даже не в сексе, нет, дело просто в новом близком обществе, ведь она всего
лишь рядом стояла, в глаза смотрела, ароматом своим опьяняла. И всё, больше не было ничего, но мне и этого с лихвой хватило. Так как на работе такого нет, ну а по клубам и прочим местам я не хожу, так что, нет, у меня такого давно не было с посторонней женщиной.
Сегодня весь день об этом думал. Начиная с самого утра, как ребенка в сад отвозил. Это ж надо, видимо мой мозг действительно давно без женского внимания жил. Только жена и всё. А она у меня хоть и красивая да умная, но всё равно привычная. Результат такой сон, начитался описаний женских и на, получай удовлетворение ночное. Но это так, на один раз, уверен, дальше все нормально будет. Просто давно о других женщинах не думал.
Кстати вечером непроизвольно из толпы пару брюнеток выделил, чисто автоматически, видимо мозг продолжал поиск той самой, что во сне приходила. Иногда знаете ли, мозг срабатывает вне моего желания. Но, я решил проблему, я купил любимой жене цветы. она как раз печальная была — какие-то отчеты по работе не сходились.
Кстати о жене, я ведь вам ее, совсем, не описал, а стоит ведь. Высокая, с хорошей фигурой. Она у меня сплошное загляденье и гордость, причем берет не только внешностью, но и прекрасным развитым интеллектом, от которого иной раз становиться страшно, настолько ловко она просчитывает мои ходы и мысли. Но это так, небольшое раздражение, в остальном, же мы как единое целое, то есть хорошая крепкая семья.
23:00 Четверг.
Знаете, а ведь эта штука начинает меня все больше и больше удивлять, представляете, она снова мне приснилась. Ну не забавно ли? Второй день подряд. Смешно, ей богу, надо видимо сексом с женой заняться, иначе меня эти сновидения постоянно будут преследовать.
22:45 Пятница.
Третий день подряд. Странно. Это все, знаете ли перестает быть смешным и начинает уже немного напрягать. К тому же во сне, эти «наши» отношения начинают понемногу развиваться. К примеру, вчера, она уже не просто стояла, а села на скамейку и с любопытством разглядывала то меня, то свой маникюр, а то и природу окружавшую нас.
А сегодня она уже заговорила, причем её голос такой мелодичный, мягкий и до боли знакомый. Говорила о природе, о погоде. Рассказала мне о своих мечтах, о том, что любит море, что ей нравятся закаты. И по странному стечению обстоятельств, все, что ей нравиться также нашло отклик и у меня, я тоже люблю море и закаты, песок и чистую воду. А под конец спросила, как зовут, сколько лет, где живу, и есть ли жена и дети. Я сказал, что и жена и ребенок есть. Она при этом улыбнулась, видимо в знак доброжелательности, хотя я ясно заметил, что глаза нехорошо блеснули, то ли голодом отдали, то ли злостью.
Да возможно вы скажете, что всё это фальшь, и мое подсознание бушует и подстраивает всё под меня, но мне от этого не легче, подсознание подсознанием, а с такими снами пора завязывать.
22:00 Четверг.
Простите, что я не писал уже неделю. Всё как-то руки не доходили. Но пока всё более менее нормально. Хотя она и продолжает мне сниться каждую ночь. Говорит о себе, о том, как ей одиноко и что она хочет быть со мной. Какой-то бред ей богу, но я не знаю, что мне с этим делать. Но что ещё хуже, ей очень не нравятся моя жена и сын, она всё время говорит, что они ей мешают, что жена лежит рядом и от неё ужасно воняет, что лучше бы их не было.
Я очень устал, из-за этих снов я стал плохо спать, и всё время чувствую себя разбитым. Жена постоянно спрашивает, что со мной, но я прикрываюсь смертью друга. Не хватало еще, чтобы она узнала о моем несчастье. Она просто не поверит мне, не поймет. Да и что мне её сказать? «Дорогая, видишь ли, мне постоянно сниться какая-то женщина, к тому же симпатичная и вечно ноющая о том, что я женат!».
Нет, ей об этом никак не скажешь, остается только полагаться на себя и искать выход. Можно конечно положиться на психолога, но судя по отзывам в интернете, они только деньги берут. да и не слышал я, чтобы от такого лечили. Остается только пытаться избавиться самому, а не то накроет меня как моего погибшего друга и останется лишь пара заветных листков в дневнике.
Кстати о листках, мой друг наверняка тоже пытался избавиться от этой проказы, надо только посмотреть, где он об этом писал. Хотя, что лукавить, скорее всего, мой товарищ просто не
хотел с ней бороться. Ведь у него всё равно нормальной жизни не было, так, одно лишь мучение. Не то, что у меня. Сын, жена, полноценная семья так сказать. Что-то я уже заговариваться начинаю, второй раз себе об этом твержу, как постулат какой-то.
Боже, как же всё это похоже на бред, иной раз кажется, что я схожу с ума, что всё это лишь моя больная фантазия. Что скоро всё само прекратиться. Нужно только подождать и всё. Но это не так, я прождал уже неделю, Жанна, сниться мне снова и снова, и каждый раз я всё больше и больше провожу с ней времени.
23:00 Понедельник.
Кажется, я начал ходить во сне. Жена рассказала, что ночью я встал и подошел к детской кроватке и долго смотрел на спящего ребенка. Ей сначала показалось, что я наслаждаюсь тем, как он спит, но потом когда она меня не дозвалась, она подошла поближе и увидела, что мои глаза закрыты, поняла что я хожу во сне. Она здорово испугалась, ведь раньше такого не было. Честно говоря, я бы и сам испугался, увидев такое ночью.
Но это плохие новости, есть и хорошие. Тщательный осмотр дневника, показал, что мой друг, не совсем рвался на тот свет, определённые сомнения всё же были. Правда, это больше в начале, потом уже ничего не могло его остановить от великого полёта в никуда.
Но лучше так, чем совсем без адекватности. К тому же, как я понял, девушка не совсем воля фантазии. Он пишет, что это его личная заслуга, а затем вырванный лист, после которого сплошная лирика, с многочисленными обожаниями да восхвалениями.
Но ничего, это конечно понятно, парня от радости совсем расплющило, но я, то другой. Мне уже неделю она сниться и хоть бы хны. Правда сомнамбула напрягает, но ничего, вроде в детстве я тоже один раз во сне прогулялся. Правда, вот жена. Трусиха она у меня, нервничает, начала тут истерику, мол, покажись врачу, покажись врачу, как будто я специально его избегаю. Надо будет сходить для её успокоения.
И всё же, я пока не знаю, что предпринять для победы. Я не маг, не психолог, особой науки не проходил по борьбе с чем-то подобным. Могу пока лишь не поддаваться на провокации, да и постараться во сне каким-то образом, сам не понимаю каким, то ли нагрубить ей, то ли просто ударить, то ли ещё что. Короче сделать ей больно. Чтобы отстала. Понимаю, звучит глупо, ну а что я ещё предприму? Точно также начну рисовать дома круги на полу?
22:00 Среда.
Поход к врачу ничего не дал. Добрый доктор сказал всё из-за переутомления и выписал мне какие-то таблетки. Но как оказалось, они ни черта не помогают. К тому, же на вкус полная гадость. И дорогие. А у нас с деньгами не очень, так что инициатива доктора покупать отличные шведские таблетки, прошла с превеликим трудом.
А тем временем, Жанна, преподнесла мне сюрприз, попросила, чтобы я взял на руки щенка, который тявкал на нас с ней. Я взял его, а он, кстати, такой милый, мягкий, и то ли урчит, то ли дышит, не успел различить. Запомнил лишь его сладкое выражение лица, потому что в тут же минуту проснулся от того что жена вырывает у меня нашего ребенка. Представляете, это я с ребенком стоял. Мне если честно совсем тогда плохо стало. Аж мурашки прошли, жена то не в курсе, что со мной, знает лишь, что я по ночам хожу, да сплю неспокойно, ну а всю картину не видит. Эх, теперь ей рассказывать, действительно поздно.
Да и нормального сна нет ни у меня, ни у неё. Я, конечно, пытаюсь её поуспокаивать, но не получается. Одно лишь её удивляет, как я исхитряюсь брать так бесшумно, что ребенок даже этого не чувствует и не просыпается, ведь я такой неуклюжий был с ним. По крайней мере, раньше таким был.
23:00 Четверг.
Ребенка отдали её родителям. Жена слишком сильно боится. А я не могу ничего с собой поделать. Теперь она вздрагивает каждый раз, когда я к ней поворачиваюсь. Говорит, что пару раз видела, как я открывал глаза и на неё смотрел. Паника в ней крепнет с каждым днем, скоро и вовсе переведет меня на кухню, лишь бы не глядел на неё. Что как мне теперь кажется, лишнее, так как она меня должна поддерживать, а не бесить своим поведением. Я же не виноват, что со мной такое происходит.
Где помощь? Где выручка? Нет с её стороны лишь давление и всё сводиться к тому, чтобы я сам разобрался с собой, либо опять тащит меня к доктору, как будто он может что-то решить.
Надо будет её немного урезонить, а не то совсем из себя выведет. Может пара оплеух на крайний случай. Или я перегибаю? Она же не виновата. Это у меня психологические проблемы.
22:00 Понедельник.
Всё, хватит, сегодня не хочу не о чем думать. Я уже итак каждый день на нервах. Постоянно одно и тоже. Постоянно просыпаюсь от её тряски и встаю с утра разбитый. Она всё время твердит, что я встаю, молча, обхожу кровать и иду на кухню. А там она уже меня будит, боится, что я могу схватить что-то не то. Да что я могу схватить то? Вилку? Ложку? Может нож?
Я думаю, она просто хочет съехать, к сыну, к своим родным. Там ей видимо лучше живется. А что? Готовить не надо, за ней всё убирают. Да и любви там вагон и маленькая тележка, все в руках преподносят, не то, что здесь муж сомнамбула. Конечно, там ей намного лучше. Но ничего, это как мне кажется, тока на время. Вообще идея есть отправить её туда ненадолго, посмотреть, как один буду справляться, ну а что? Она там, я тут. Риск сведен к минимуму. В окно же не полезу, психолог сказал, что подсознание не позволит, мол, инстинкт выживания и всё такое, да я и сам читал про это. Жене тоже про это втирать начать. Сегодня не сдается, но я уже заметил, что идею обдумывает, ищет плюсы, которые должны перевесить минусы. Тут самое главное правильно подать, а дальше дело техники.
И ещё, странно, но я сам совершенно не боюсь своего состояния, я как, то уверен в себе. Уверен, что всё нормально. Плюс во сне приснилось что Жанна, меня полностью поддерживает, хотя она и виновница всех бед, но я всё равно поддержке рад.
23:00 Среда.
Приезжал её отец. Попытался мне объяснить, что мне делать. Какая дружная, заботливая семья, все друг другу рады, все склеены общим делом взаимовыручки, так и хочется пролить слезу и пожать всем руки в знак благодарности. Только вот что-то не горит у меня идти к ним за хлебом и солью. Особенно раздражает, что он всё время говорил что-то о боге. Неужели здоровому мужику больше не о чем со мной поговорить? Наверно нет. И самое противное то, что я увидел страх в его глазах, он боится, уж не знаю за что именно, за дочь или за разлад в этом крае счастья, а может быть и за то и за другое вместе взятое. Но самое главное — боится. Фу, нехорошо, так нельзя себя вести. Надо жестко и постепенно вычищать подобное настроение у себя. Вот как я. Взял и да и настроил себя на победу. И поэтому сейчас меня уже беспокоит уже не столько моя Жанна, сколько то, что они теперь сюда дорогу паломничества проложили.
Ай, ай, ай. это всё она им рассказала, жена моя любимая. Не выдержала той боли, которая на неё обрушилась, слила. Но что её за это винить? Она же нечаянно, просто села и открыла маме душу свою. Это нормально это по-женски, не по-семейному, но по-женски. И за то спасибо, что в милицию не пошла.
Слезы, всхлипывание снова слезы. Иногда крик. Семейная идиллия бушует как девятый вал, впрочем, я не удивлен, взять и вплести такое количество эмоций и ещё удивляться, почему у нас неспокойно?
Впрочем, как я уже говорил, я у меня полный штиль в душе. Я наметил свой план. Первым делом сплавить жену, потом войти получше в сны, так чтобы никто не будил и не мешал. И там уже, на месте, самому разобраться с проблемой. Мне не нужны психологи и прочие идиоты, я сам справлюсь с этой штукой. Главное чтобы поблизости не было помех. А то вытаскивают из сна и не дают разобраться толком. Так что надо спокойно следовать этому плану и всё должно получиться.
24:00 Пятница.
Странно, столкнулся, с непонимаем. Жена уперлась в своем желании быть со мной. Но ничего я упертый. На моей стороне отличная сила. Тоска по ребенку. Она его слишком любит, чтобы постоянно быть со мной, рано или поздно она уйдет к нему и оставит меня одного. Главное поднажать и возможно выйти немного за рамки. Как у хирурга, сначала больно, потом выздоравливаем. Так и с ней, потом же сама же благодарить будет.
22:00 Суббота
Довёл. Получилось, собрала вещи и ушла. Понятное дело ребенок большой вклад внёс. Но и я постарался. Доволен. Такое дело сделал, теперь на пути к излечению всё меньше преград. Осталось лишь углубиться в сны. Заручиться поддержкой времени так сказать. Правда несколько страшно одному, везде Жанна мерещиться, но ничего, не престало мужику бабы бояться, пусть и симпатичной.
Кстати, Жанна хорошеет ночь от ночи. В последний раз такой предстала, что просыпаться не хотелось. В розовом платье до пола, оголяющим спину и грудь. Я аж обомлел, как увидел. Мы тогда в парке гуляли, среди опавших кленовых листьев. Была осень, но тепло ещё сохранилось. Я чувствовал это. Видел, что погода словно застыла в том положении, каком нам нужно. И голос, снова её голос, такой мелодичный и такой знакомый. Она была уже спокойней, мягче со мной, порадовалась моему впечатлению. Знаете, у неё очень хорошо улыбки получаются, как будто огонек вспыхивает и тут же исчезает, озадачив нас своей красотой. Да, я заворожен ею, не скрою. Но это лишь придает сложности задаче предо мной стоящей. А я люблю сложности и никогда от них не отступал. Вот и этой ночью не отступлю, намертво стисну её горло, чтобы навсегда запомнила, каким я бываю, если меня разозлить.
20:00 Воскресенье.
Пишу рано, потому что надо заснуть пораньше, впереди очередной бой. Вчерашний я проиграл с треском, но там подготовились, так, что пришлось продуть. Она изобразила несчастную, замученную женщину, к тому же там неё напала какая-то девушка, била её. Пришлось помочь, оттащить.
Вот и вышло, что утешать начал и что самое неприятное. Она как почувствовала это, так сразу и голову положила на меня и на мою руку. Боже как же это было чувственно, еле сдержался, чтобы не поцеловать, но сдержался же, справился с собой, сохранил самообладание.
Хотя возможно она сама не торопила события. Не знаю, чувствую лишь, что продул по всем фронтам. Но это, же начало, всего лишь первый бой, завтра будет лучше.
21:00 Воскресенье
Как же быстро пронеслась эта неделя, как быстро она прошла. И если бы не бабушка покойного, я бы даже не заглянул к вам. Да, она приходила, она каким — то образом узнала, что у меня его дневник. Оказывается, она нашла недостающую страницу. Суть, которой сводилась к тому, что смерть птицы, а он всё-таки её убил, произошла по вине его подруги из снов. Девушка не переносила эту живность на дух, вот и пришлось покойному отправить ей на тот свет.
Мутная тема, зачем мне вообще её принесли так и не ясно, но я вежливо принял, поблагодарил. Мне эти старческие, беспокойные глаза теперь только раздражение и помеха. Вон, на улице полно тех, кому помогать надо. Хотя не скрою, пробудила меня она. Посмотрела на меня так, словно привидение увидела, говорит — «Как на внучка глянула, ненаглядного моего, глаза такие же, мутные». Впрочем, мне это панибратство не по душе, да, я с ними часто виделся, но это вовсе не повод ко мне вот так запросто приходить. Хотя за страницу спасибо. Вложу её в дневник. Может ценности от этого прибавиться. Хотя уверен, старуха явно что-то задумала. Но, да ладно, у меня свои дела остались ещё. Жанна, ждет очередного боя, как она любит говорить. Шутливая она у меня стала, всё норовит вставить тему о борьбе.
22:00 Понедельник.
Вот как знал, как знал, что старуха что-нибудь да сотворит. Взяла дура, да жене всё рассказала и про сны и про дневник. Теперь женушка ходит, клянчит у меня этот дневник, как будто он ей в чем-то поможет. Ей вообще такие вещи противопоказаны, уж больно религиозная у меня она. Во всякую ерунду верит. Раздражает. Но, слава богу, ночевать не осталась. Скучает без ребенка. А он там истерику закатывает без неё.
22:00 Суббота.
Вывела всё-таки, ударил. Пришлось. Стащила дневник, прочитала. Начала истерику, тыкать пальцем в тетрадь, едва не порвала. Такого визга я давно не слышал. После оплеухи жалобно забилась в угол, плакала. Но ничего ей лишь на пользу, хорошо, что к родителям не побежала, видно поняла свою неправоту. Наконец-то. Всё-таки старый простой способ обращения с женщиной, никогда не перестанет быть актуальным.
К тому же после этого стала ласковей, хитрее. Как потом Жанна сказала, выпытывает просто, прячется за маской доброты, ищет подход ко мне. Что-то там поняла, вот и решила сменить тактику. Но меня теперь не проведешь, я всё вижу, всё замечаю. Только вот Жанна опять стала нервничать. Ведь жена ночует, да и эти вечерние молитвы, на которые моя любимая женушка та ещё мастерица. У неё даже вроде дар к этому есть, но я в этом не особо силен. Только вот Жанну реально трясет от всего этого.
Ох, как то мне крайне неудобно теперь стало, ведь я Жанну не ассоциирую уже со сном, в голове уже давно все перемешалось, ведь я с ней вижусь каждую ночь, это как второй дом уже стал, постоянно общаемся, целуемся, дарим друг другу подарки. Я не могу отделаться от ощущения что она постоянно со мной, к тому же она узнает о всём, что происходило днем. она знает абсолютно все и крайне логично разговаривает, подставляя необходимые доводы.
Но вам же интересно другое, вам интересно, что было на той странице которую вырвал мой друг. Которую он отнёс к своей бабушке и спрятав там решил, что таким образом сможет отодвинуть неизбежное. А я вам расскажу, что было на оборванной странице, и почему его бабушка никому её не показывала.
Там была его мать. Та самая женщина, которую он больше всего любил и ради которой решил провести ряд своих мутных обрядов. Я кстати вспомнил что она, просто, ненавидела его попугая. Неужели у меня та же история? Да нет. Не может быть. Не может же голос Жанны быть столь приятным, лишь потому, что материнский.
22:00 Воскресенье.
Сегодня я сходил на могилу своей матери. Она умерла десять лет назад. От рака. Это сильно подкосило меня тогда. Но я выдержал, смог выдержать. Только вот могилку запустил, сами понимаете, семья появилась. И вот я снова положил цветы на её могилу. Надо же, мне надо было почти дойти до сумасшествия, чтобы навестить могилу матери. Надеюсь, она меня простит, должна простить, она ж мать.
ТЯЖЕЛАЯ ПРИНЦЕССА.
ПАМЯТИ ГАНСА ХРИСТИАНА АНДЕРСЕНА
Граф Альдруг, аккуратно подняв кончиком сапога голову, внимательно всмотрелся в лицо павшего воина. Что-то было ему знакомо в этом истерзанном когтями лице — что-то до боли благородное и, возможно, даже родственное. Затем повернув голову к сопровождавшим его двум всадникам, он глубокомысленно заметил:
— Виконт, ты не слышал, что стало с моим кузеном Альбертом?
— Не имею понятия, сир — ответил красивый голубоглазый блондин, облокотившийся на гриву лошади — вроде он выехал в поисках лучшей доли, но точно он не у вашей тетушки Эльзы. Как и вы, он сторонник приключений.
— А жаль.
Альдруг опустил разбитую голову рыцаря и, поворачивая ее носком ботинка из стороны в сторону, попытался мысленно восстановить утраченную рыцарем внешность. Подъехавший Виконт также посмотрел на труп и, увидев, как мало от него осталось, презрительно сморщил нежный напудренный нос.
— Что, не нравится? — улыбнулся граф.
— Не особо.
— И, всё же, я думаю, он здесь был — уж больно знакомое лицо. По-моему, это сир Лютеранский, я его пару раз видел на балу, он всё время с Альбертом что-то обсуждал.
Граф оторвался от головы и посмотрел на место привала, где было ещё два тела. По всей видимости, это были оруженосец и проводник, также изувеченные и частично обглоданные. Оба были убиты во сне, так как даже не успели вытащить мечи из ножен.
— Господи Иисусе, милорд — вдруг крикнул Виконт, поднимая извалянную в грязи одежду и доспехи — посмотрите сюда.
Граф подошёл к своему оруженосцу и взял из его рук красный, шёлковый, изрядно испачканный доспех.
— Да, герб его, но где его тело?
— Кажется, я знаю, милорд — неожиданно сказал третий всадник, указывая пальцем в сторону края леса, туда, где кружили вороны.
Граф Альдруг повернулся в сторону протянутой руки и заметил парящих черных птиц.
— Мовель, у вас глаз, как орла, ей богу. Поезжайте, посмотрите.
— Как скажете, милорд — быстро ответил широкоплечий всадник и припустил галопом к стайке непуганых птиц.
— Господи, у него не только глаз, но и мозг как у орла. Сир, зачем мы вообще его с собой взяли? Меня просто выворачивает от его присутствия.
— Виконт, он прекрасный следопыт, он знает эти места, да и фехтовальщик от бога, это неплохой попутчик. И я обещаю, как только мы найдем принцессу, я тут же отправлю его во дворец. Но пока я не могу этого сделать, ведь ни ты, ни я не обладаем знаниями следопыта.
— Это спорный вопрос, сир, мы же прекрасно справлялись и без него.
— Когда были в Абене — да, но там мы не искали исчезнувших принцесс, там всё было просто — пришёл, напился и все.
— Эх, далась вам эта свадьба, нам и без неё было так хорошо — удручённо сказал Виконт и, подъехав к графу, нежно посмотрел ему в глаза.
— Я нашёл тело, сир — вдруг крикнул Мовель с края поляны.
— Да, сейчас подъедем — крикнул граф, нежно погладив своего миньона.
— Чтоб он сдох, вонючий кретин — выругался Виконт и поскакал следом.
Когда они подъехали к Мовелю, то тело увидели не сразу — его прикрывало небольшое деревце, заботливо поднявшее над ним своим короткие ветви. Труп был абсолютно голым, извалянным в грязи и наполовину обглоданным. Мовель же сидел напротив и что-то внимательно рассматривал.
— Что-то любопытное, Мовель? — сказал граф, удерживая коня.
— Да, сир. Я вижу срезанные куски мяса.
— Думаешь, это было до смерти?
— Я уверен в этом. Остальное — работа лисиц, так как вряд ли бы волки оставили столько мяса на кости.
— Стало быть, его убил человек?
— Вероятно, сир, только всё очень странно. У него сломаны обе руки и буквально выдернуто из сустава колено, я в первый раз вижу такие раны, сир. Это сделал очень сильный противник, причем голыми руками.
— Значит, сначала убили, затем раздели, потом разделали, потом бросили. Морель, вам не кажется, что вы должны уже вести нас за этим чудищем?
— Сначала надо понять, что здесь было, сир. Всё это очень странно, я первый раз вижу, чтобы покойника раздевали. Обычно никто не пытается снять одежду — обратился к графу Мовель.
— Может ты и прав, но всё равно лучше поспешить. Уверен, мой кузен искал здесь тоже, что и мы.
— Сир, кузен уже вам не противник — заметил Виконт — более того, тут и без особо следопытского ума всё ясно.
— И что же тебе ясно?
— Что тварь напала на него, когда он пошёл мочиться. Ей богу, всё же очевидно.
— То есть ты думаешь, что мой кузен мочится совершенно голый? Виконт, я, конечно, понимаю, что ты его недолюбливал, но он явно он не страдал блаженностью. Нет, здесь что-то другое, может он отошёл помыться?
— Но здесь нет воды. Впрочем, возможно, заметив чудовище, он просто побежал в эту сторону — задумчиво потер подбородок следопыт.
— Мой кузен, Мовель, ходил с рогатиной на медведя, он не знает слова «страх».
— Спорный вопрос — буркнул Виконт.
Граф лишь покачал головой и, достав флягу, отхлебнул немного вина. Настроение у него было просто прекрасное, так как если весть о такой смерти кузена дойдет до двора, то его сподвижников ещё долго будут клеймить извалявшемся в грязи, крови и смраде основным претендентом на престол.
— Сир, здесь есть пара маленьких сапог и пара очень крупных мужских ног — вдруг сказал Мовель, приподнимаясь от травы.
— Женских?
— По всей видимости, да. Следы не четкие. Но то, что они женские — факт.
— Боже мой, а что, если они были с принцессой? Если они нашли её? — простонал Виконт, накрыв лицо рукой — а что, если он был голый по причине распутства? Уж не с ней ли он тут уединился?
— Да с чего ты взял, что это именно принцесса? Скорее всего, какая-нибудь заблудившаяся крестьянка.
— Милорд, это не крестьянка — ступня не та.
— Умеешь ты успокоить, Мовель, умеешь.
— Сир, я повторюсь, мне кажется, куда важнее то, что на них напал всего один человек, так как никаких необычных звериных следов я не обнаружил.
— И что? — раздраженно бросил Виконт — что ты прикопался с этим варваром. Куда важнее, что стало с принцессой.
— Этот не просто мужчина, в нем как минимум три метра роста и веса, килограмм на двести.
— Да уж, и вправду чудище — вздохнул граф.
— Чудище или великан — моей рапире это без разницы. Сир, поедем уже, а? А то мы так до вечера проболтаем.
— Мовель?
— Без проблем, сир — сказал Мовель и, взяв под уздцы лошадь, — след хоть и не четкий, но идти по нему можно.
След оказался извилист. Причем пару раз Мовель почти потерял его, но затем, вспоминая одному ему известные проклятия, снова находил. Граф же больше молчал, стараясь понять, зачем же всё-таки Альберт решил повеселиться с вызволенной пленницей, ведь он никогда раньше себе такого не позволял, тем более, что он был по уши влюблен в баронессу Артимель, о красоте которой говорило всё княжество. Да и зачем он вообще поехал в эту даль? Всё эти сказки о якобы украденной принцессе всегда считались вымыслом, в который Альберт никогда не верил.
Да, предположительно, это была Агния Мелосская, якобы украденная пятнадцать лет назад во время первого путешествия с королевой. Но с момента нападения прошло слишком много времени, да и когда нашли раскуроченную карету, на трупах слуг даже мяса не осталось, не говоря уже о следах похитителей.
Помнится, тогда ещё безутешный король обещал две тонны золота за королевское дитя, чьи кости так и не были найдены, но всё впустую — ни костей, ни каких-либо требований о выкупе.
А тут вот очередная небылица, что якобы видели красивую девушку недалеко от местных заброшенных мельниц. Казалось бы, всё не стоит и выеденного яйца. Но, увы, он закрутил роман с одной из купеческих жен, ожидающей любимого мужа из дальнего плавания. И кто ж знал, что купец так быстро вернётся. Затем стычка, разбитая голова супруга и вот уже примерного семьянина отпевают в ближайшем монастыре, а он, вместе со своим оруженосцем едет вызволять принцессу из плена.
— Сир, впереди небольшая пещера — шепотом сказал Мовель, останавливая лошадь.
— Ты думаешь, они там?
— Следы кончаются именно здесь, сир. К тому же, приглядитесь, внутри есть свет — по всей видимости, они развели там огонь.
— Как думаешь, стоит дождаться темноты?
— Я считаю, да. Кто бы не напал на вашего кузена, сила у него была просто чудовищная, позволю заметить, он убил двоих стражников и справился с вашим кузеном, который, как вы сказали, был далеко не из самых маленьких на вашей родне.
— Что-то вы, Мовель, странно себя ведете, вы же опытный воин, что вам стоит победить высокого босоного мужика? Вы же не с голыми руками на него пойдёте, в отличие от покойного Альберта.
— Это не обычный человек — упрямо возразил Мовель, краснея от гнева — но если у вас есть сомнения в моей смелости, я готов их принять.
— Вы разве дворянин, чтобы говорить мне это? Впрочем, я сделаю вам одолжение и приму вызов, коли вы решились его бросить.
— Так, прекратите, не хватало ещё сор. Мовель, не хотите подежурить вон на тех деревьях, оттуда прекрасный вид на пещеру. Нападем на них, когда стемнеет. Остальные отдыхают, я доступно объяснил?
— Конечно, милорд — мягко ответил красавчик оруженосец, как ни в чем не бывало, придирчиво рассматривая себя в зеркальце и поправляя то тонкий меч, то золотистые локоны.
Привязав лошадей, граф осмотрел свой дивно играющий на солнце меч. Несмотря на то, что он почти не касался меча противника, на нем всё же успели появиться зазубрины. Скривившись, он засунул его обратно в ножны. Выложить целое состояние и вот так изувечить его о металлический подсвечник купца — эх, будь он трижды неладен.
Виконт тоже почистил свое оружие. Несмотря на легкий вес, его рапира была достаточно крепка, чтобы срубить за один удар среднее дерево, и столь длинна, чтобы враг первым ощутил её возле своей шеи. Мовель же имел лишь стандартный стальной меч, да небольшой топорик, торчавший из-за пояса.
Положив под голову кусок шерстяной подстилки, и накрывшись плащом, граф закрыл глаза. Несколько часов пути изрядно вымотали его, а перед сражением он должен был быть свеж, как огурчик. Только вот сон вышел неспокойным, и поспать долго не вышло, так как буквально через пару часов он проснулся от того, что Мовель успел издать что-то наподобие кряканья, прежде чем навсегда сгинул во всеобъемлющей пустоте.
Раскрыв глаза, граф посмотрел на Виконта, держащего руку на клинке. Нащупывая рукоятку меча, граф поднялся. То, что убило Мовеля, было совсем рядом, это ощущалось кожей, телом, интуицией. Ведь иногда необязательно видеть противника, чтобы знать, что он рядом.
Он вытащил меч. Всё-таки он был превосходен.
— Мессир, сзади — вдруг выкрикнул Виконт, молниеносно увернувшись от огромной дубины, глухо ударившейся о землю.
Граф повернулся. Это был огромного роста озверевший, заросший длинной бородой человек, от которого несло так, что даже за несколько метров граф ощутил нестерпимую вонь. Скривившийся в ярости из-за своего промаха, громила снова попытался нанести удар по неуловимому оруженосцу. Но Виконт был превосходен в отступлении и, уворачиваясь от размашистых и мощных ударов, смог подрезать левую руку громилы. Гигант бешено взвыл и, переключив внимание на графа, бросился к нему.
Ожидая стремительного нападения, граф не двигался с места. Он уже не раз так подлавливал врагов, полагаясь лишь на рефлексы. И вот когда палица буквально коснулась его головы, он привычно резко увернулся и, развернувшись, отрубил провалившемуся в атаке гиганту голову.
— Мессир, вы как всегда великолепны — восхищенно выкрикнул Виконт.
— Лучше сходи и посмотри, что с Мовелем — сказал Альдруг, рассматривая великана.
Действительно настоящий исполин. Примерно три метра роста, с огромной головой и черной густой шерстью. С трудом перевернув его на спину, Альдруг увидел, что на груди были следы от когтей — небольшие, больше напоминавшие человеческие, нежели животные.
— Сир, его нигде нет, только кровь и все. Ни одежды, ничего — не без удовольствия отметил Виконт — но вы не переживайте, вход в пещеру мы и без него найдем. Главное, чтобы принцесса была жива.
— Уверен, она жива.
— С чего вы так решили, милорд?
— С того, что следы на его груди давние, скорее всего, он давно уже с этой с ней живет. Думаю, мой кузен приехал, когда хозяина не было дома и не сражаясь, украл девушку. Это уж потом его убили, когда он ехал с добычей. Вопрос лишь в том, почему он стал на ночлег так недалеко и без часовых.
— Как же всё это странно, сир. Может он хотел её быстрее взять? Но это неразумно. Это же не крестьянка.
— Не могу не согласиться, Виконт. Впрочем, мы скоро сами всё узнаем.
— Да, сир — согласился Виконт.
Взобравшись на каменный выступ, граф вытащил факел и осветил вход в пещеру. Виконт быстро, так как практически не носил стальную защиту, встал перед ним.
— Сир, если не возражаете, я бы пошёл первым. Ведь так я смогу лучше защитить вас –заметил слащавый красавец.
— Нет уж, лучше иди рядом — буркнул граф, выставив вперед факел.
Вход в пещеру был достаточно широким. Даже стоя в полный рост, граф всё равно не видел потолка. Вглядываясь в чернеющую мглу, он почувствовал сильный запах мха, сырого мяса, крови и костра, который, видимо, совсем недавно затушили.
— Здесь есть кто? — громко крикнул граф, поднимая факел к верху так, чтобы он осветил как можно больше пространства.
В ответ была лишь тишина. Альдруг сделал несколько шагов вперед и увидел перед собой куски одежды, разбросанные возле одной из стен. Продолжая удерживать факел над головой, он подошёл и осмотрел их. Это была дырявая крестьянская одежда, вся в заплатках и изрядно потёртая.
— Сир, да это же людоед — шепотом заметил Виконт, просовывая свою любопытную голову — видно, крупные здесь крестьяне, если такого борова прокормить могут, не то, что наши, сир. Кожа, да кости.
— Погоди, смотри, там, вроде, стол — тихо сказал Альдруг, указывая на огромный пень, поставленный в углу пещеры. Затем он заметил небольшое движение, но не успел он и вздохнуть, как Виконт решительно двинулся вперед.
Альдруг снова поднял факел. Он понимал, что в такой ювелирной работе, а именно увернуться и оглушить в полутьме, сможет лишь его легкий оруженосец. А то, что принцесса явно дикая — сомневаться не приходилось, так как выжить с таким чудовищем ни одна нормальная не сможет.
Сделав пару шагов, Виконт по-кошачьи изогнулся, и что-то напевая себе под нос, приблизился к столу. Затем сделал выпад вперед и, что есть силы, приложился широкой стороной меча о крупную тень. Махом повалив её.
— Виконт, твою мать, ты что творишь? — крикнул граф, подбегая к телу — нельзя полегче?
— Сир, это мой наилегчайший удар, им невозможно убить — с довольным видом парировал Виконт, уступая ему дорогу.
Альдруг присел на корточки и посветил факелом над пленником. Как он и предполагал, это была девушка. Разве что слишком толстая для принцессы, но, тем не менее, хранившая прекрасные дворянские черты. Правда, сильно подпорченные грязью, соплями, засаленными волосами и чернеющими зубами.
— Сир, какая-то она жирная, это разве нормально? — задумчиво спросил Виконт — такое ощущение, что бедный людоед только что и делал, что бегал ей за едой.
— Прекрати пороть ерунду, Виконт. Лучше помоги её поднять, я не хочу, чтобы она задохнулась своим языком.
— Для этого достаточно повернуть её набок. Господи, сир, она погнула мой меч своим лбом — вдруг залепетал Виконт, поднося к нему пламя факела.
— Да замолчи ты — выругался Альдруг, пытаясь перевернуть тело пленницы. Но это было непросто, казалось, даже великан весил меньше.
— Так, наверно, пока её лучше оставить здесь — задумчиво проговорил граф.
— Боже, сир, это же Мовель.
— Мовель? — переспросил Альдруг и направил свет факела в сторону стены, на которую указывал Виконт.
И, увы, Виконт был прав. Там, в темноте, столь неохотно отдававшей свою территорию огню, и вправду лежал, чуть ли не свернутый вдвое, Мовель.
* * *
Разложив оружие, и привязав коня к дереву, граф Альдруг, откинувшись под широкими ветвями старого дуба, вытащил небольшой, порядком посеревший золотой медальон, который он снял с шеи пленницы.
В нём была икона Святой Девы Марии, выполненная в самых лучших традициях современного иконописного искусства. Такие украшения нельзя было купить на обычном крестьянском рынке, так как подобное украшение делается исключительно на заказ у лучших мастеров страны. Граф щелкнул крышкой. Прошли годы, а маленький металлический замочек все так же исправно работал. Несомненно, это был Альтский замок.
Граф посмотрел на девушку. Она всё ещё была без сознания и, тяжело дыша, издавала неприятные причмокивающие звуки, периодически что-то сглатывая. Ногти у её были обгрызаны, ноги волосаты, а на голове густая шевелюра с кусочками грязи и листьев, не говоря уже о вшах и, по всей видимости, блохах. И тех и других сразу же обнаружил Виконт, когда вывозил её из пещеры. Казалось бы, простая задача, но, увы, вес жирной принцессы оказался настолько серьёзным, что конь не сразу справился с этой задачей, то и дело отлавливая на себе всё новых и новых паразитов.
Граф Альдруг постоянно спрашивал себя, неужели это она? Он повертел медальон. Щелкающий звук замка его немного успокаивал, медленно, но верно располагая к себе.
— Господи, эта жирная ещё и храпит, сир, почему нам не оставить её на съедение волкам? Бедным животным этого на полгода хватит — злобно заметил Виконт, присаживаясь рядом с графом.
— Эко ты злой какой, это же принцесса. Мы не можем её оставить тут, не по-рыцарски это.
— Сир, у меня конь чуть не сдох, таща эту принцессу из пещеры. На ком мы её повезем?
— Так она может идти пешком, ноги ведь у неё целы. И прекрати ныть, ты же оруженосец, ты должен смело смотреть на подобные мелочи похода. Я тебя не узнаю. Лучше бы похоронил то, что осталось от Мовеля. Кстати, мы совсем забыли его похоронить — спохватился граф, приподнимаясь.
— И чем мы будем рыть ему могилу?
— Не умничай, вскопаем мечами.
— У меня он и так гнутый, а теперь ещё в земле будет. Сир, вы совсем не жалеете моего достоинства. Может лучше пусть нам эта жирная поможет?
— Я сказал прекратить называть её так, я ещё раз повторяю, она благородных кровей.
— Сир, можно высказать мнение?
— Слушаю.
— Как вы думаете, как труп Мовеля оказался в пещере?
— Пока не решил ещё.
— Сир не надо притворяться, вы и сами поняли, что это она его занесла туда, пока этот великан бился с нами. Не мог же он так быстро вернуться. Увы, это она сделала.
Граф посмотрел в сторону принцессы. Он и сам не мог понять, зачем ей нужно было нести труп в пещеру. Точнее, догадки у него были, но это были слишком чудовищные мысли, и он старался гнать их из головы.
— Сир, по-моему, она — людоед — быстро разрушил всю его столь трепетно возводимую защиту Виконт.
— Боже, нет, что ты говоришь. Это принцесса, похищенная этим чудовищным животным, оставленная им в лесу, запуганная и загнанная.
— А ещё закормленная — вставил Виконт, нисколько не заботясь о королевском достоинстве — Сир, если вам интересно мое мнение…
— Неинтересно.
— Так вот, мое мнение, что ей надо отрубить голову и закопать вместе с Мовелем.
— Я не буду убивать принцессу, даже если она трижды людоед.
— Тогда хотя бы связать, сир, это самое меньшее, чем мы можем обезопасить себя.
— Ты стал бояться бабы? — Альдруг с интересом посмотрел на оруженосца.
Виконт поднял глаза. Альдруг усмехнулся, он знал, что этот красавчик боялся лишь увечий и старости. Но, как ни странно, оруженосец вдруг поступил благоразумно, и выдержав паузу, взял хмуро свою рапиру и пошёл копать могилу. Больше за день он не произнёс ни слова, даже после того, как окончательно погнул свой меч.
Альдруг снова прилёг к дереву — всё это время ему не терпелось выспаться, так как людоед своим быстрым манёвром так и не дал ему сделать этого. Удачно устроившись на корнях дерева, он сложил руки на груди и мирно ушел в забытье. И снова сон моментально окутал его сознание.
Ему снился его родной замок, где он вместе с остальными детьми бегал на заднем дворе, играя с деревянным мечом и мечтая о долгих странствиях, где он будет убивать чудовищ и спасать благородных девиц. Уже тогда он отличался среди них ловкостью, уступая в этом лишь маленькому и юркому ублюдку сэра Альбедо, маленькому Виконту. Самому красивому из всех дворовых внебрачных детей. А ещё, благодаря своей ловкости и хитрости, маленький Виконт почти всегда избегал ссадин, ловко уклоняясь от атак и так же молниеносно нападая. А затем он проснулся, проснулся оттого, что над ним склонилось нечто больше.
Открыв глаза, он увидел жирное лицо девушки, изо рта которой капала кровь. Увы, но в сознании она выглядела даже хуже, чем без него. Маленькие глазки, губы, смоченные слюной, стекающей по подбородку, руки, теребивший медальончик, — все вызывало омерзение.
— Успокойся, всё хорошо, мы пришли освободить тебя. Я не сделаю тебе ничего плохого — начал было граф, но тут же остановился, так как заметил, что позади неё лежит тело Виконта, вокруг которого медленно высыхает кровь.
Виконт был бледен, спокоен и мёртв. Граф посмотрел на его грудь. Разодранная, она кровоточила, распахнув ребра и куски мяса. Что-то воистину чудовищное вырвало из него жизнь, а заодно кишки и сердце. Ужасаясь от своей догадки, граф посмотрел на принцессу.
Нависнув над ним, она всё также теребила свой медальон и не сводила с него глаз, которые хоть и горели огнём, но огнём скорее любопытным. Затем она, стараясь не делать резких движений, медленно сделала несколько шагов назад, давая ему встать. Граф так же медленно и спокойно положил руку на меч. Но, казалось, жирная принцесса его даже и не заметила. Она всё также смотрела на него, всё так же теребя медальон.
— Может я тебе еще и нравлюсь? — спросил граф, ощущая холодную рукоятку меча.
— Дяяяяяя… — с трудом проговорила она и резко побежала к нему, от чего её голова отлетела от шеи, и тело глухо брякнулось о землю.
Граф подобрал кончиком меча медальон. Увы, он удара образ Девы Марии треснул, обнажив на задней стенке надпись. Буквы были маленькие, но он, всё же, разобрал их. «Нашей Матильде, принцессе Аланской, да пусть хранит её святая дева Мария»
— И всё-таки ты принцесса — вздохнул граф Альдруг, опуская медальон на жирный труп.
ЧЁРНАЯ ЛЮБОВЬ
Отступление
Стоя рядом с Антоном и всматриваясь в его искалеченное кровавое лицо, я невольно подумал, что, наверное, любовь стоит таких жертв, пусть даже и на таких столь невинных молодых телах. Она ведь жаждет именно их, самых к ней чувствительных существ. Но обо всём по порядку.
Во-первых, я хочу вам сказать, что мнение относительно суровости мужиков, работающих в почти арктических условиях на краю нашей родины, немного предвзяты. Да, мы бухаем, да, мы занимаемся тяжелым трудом, строя в вечной мерзлоте заводы, промышленные зоны и порты, но мы никогда не считаем суровость необходимостью и при любом случае стараемся её разбавить. Без юмора прожить нельзя, всегда важно помнить эту простую заповедь, ровно, как и без чувства прекрасного, без эмоциональной тоски по самому прекрасному в мире — по женщинам.
Поэтому все, что произошло, завязано на двух вещах: на желании пошутить и на желании получить любовь. И, как ни странно, коктейль из этого иногда даёт своеобразный привкус. Который как раз и вкусил наш мальчик Антон, на котором теперь так мало живого места.
* * *
Антон среди нас был самым молодым — всего двадцать один год. Веселый, общительный, немного спортсмен, из минусов лишь неприязнь к алкоголю и азартным играм, которые у нас частенько практиковались. А так, вполне адекватный парень, пусть и полностью простившийся с юностью, ярко выражающейся в желании поромантизировать.
К примеру, он около шести месяцев влюблялся в девушку из родного Томска. Ей, кажется, было около восемнадцати на тот момент. Стройная и невысокая, с черными волосами и карими глазами. Всё нежно, мягко, ухоженно. Как он сказал, такие девушки, наверно, подобны феям, мягко ступающим по сугробам и не проваливающимся в них. Эх, жаль, все мои феи вязли не только в сугробах, но и в обычной грязи, не в силах добраться до машины.
Но, вернёмся к такому светлому чувству, как любовь. Оно прекрасно, нежно и мило. Поэтом, когда Антон в первый раз поехал к ней на встречу, я был рад — мне нравился наш трудяга, так как от него веяло хорошим желанием влюбиться в хорошую девушку.
И вы знаете, всё получилось хорошо. Он съездил раз, потом ещё и ещё, пару раз он даже взял выходные за свой счет. Деньги у нас хорошие, поэтому такие вещи вполне окупаемы. Да, Новый Уренгой, да Томск — расстояние неблизкое, но иногда можно, ведь далекое чувство — это как свет Луны на руке. Кажется, вот он рядом, просто держи его, но в то же время он так далеко, и это лишний раз помогает познать всю сложность этого волшебного мига. Опять же, я говорю со слов Антона, который в очередной раз уехал в Томск.
Они гуляли, они чувствовали, они дышали одним городским воздухом, их вдохи шли ритмично, полной грудью — так, как это, кажется, бывает у влюблённых. Вы же видели влюбленных? С их горящими глазами и нежным переплетением рук? Ну, так вот, наш парень был одним из них. Разве что он не так часто гулял в своем городе. Как он говорил, они больше предпочитали сидеть в парке и всматриваться в лунный диск, который иногда освещал их лица.
И вот когда он приехал в очередной раз и зашел к нашему доктору Айболиту, то мимолетная напряженность, веером следующая за ним, увлекала меня настолько сильно, что я невольно пошел следом. Иногда так случается, просто берешь и чувствуешь переживания других.
А затем прошли полчаса, и вот уже сам Антон стоит передо мной и немного растерянно, словно я его самый лучший друг задает мне очень смешной вопрос. Я слушаю его, киваю, а спустя час мы собираемся в гостевой. Всего нас около двадцати человек, которые обсуждают одну единственную вещь, мог ли парень заразиться триппером в первую любовную ночь с девственницей?
***
Я смотрю на эти лица. Смех, улыбки, я вижу, как сквозь растопыренные желтые зубы вылетает слюна и как рабочий, краснея от напряжения, переваривает новую мысль. Рабочий тычет пальцем в дверь и пытается сказать, что такое вполне возможно, если в этом замешаны пришельцы. Ему кажется, что это очень смешно. Мы же все любим пошутить.
Я не выдерживаю и подыгрываю ему, я говорю, что верю в любовь и что триппер как простуда — открыл форточку и подхватил. Мне вторят сразу несколько глоток, комната заливается смехом и стуком стеклянных бутылок. Оттопыренные, покрытые волосатым покроем жирные животы трясутся в адской пляске. Нам весело и мы принимаем в дар эту молодую жертву непосредственности.
Наш небритый повар, подыгрывая женским голосом и аккуратно сложив свои пухлые ручки возле щеки, говорит: «Малыш, верь, это наша первая любовь. То, что крови нет, так это, малыш, случайность, а триппер — это результат грязных рук. Я просто шла и упала в грязь». Смех, шум, аплодисменты.
Затем седой архитектор спешит вставить своё слово и докладывает о новом вирусе гриппа, который одновременно переносит две болезни, но, увы, его идея тает среди многих. Но громче всех, конечно,
веселится наш бравый Виктор Прокофьевич. Крупный, немного угреватый, имеющий двух толстых дочек, сорокапятилетний мужик. Но, не будем к нему слишком строгими, да, он отвратителен, но зато он знает, что такое алкоголь и как он влияет на девушек, а ещё он может вовремя и правильно их соединять, о чём неизменно рассказывает нам. К тому же он просто мастер общения — мягкого и немного притягательного. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он кричит, что тоже верит в любовь и рассказывает, как совсем недавно переспал с одной малолеткой, случайно попавшейся ему на пути.
Верим ли мы ему? Конечно. Ровно, как и в то, что он живет с Антоном в одном городе. Что, естественно, толкает нас на одну простую мысль. А вдруг? Что, если это всё — не случайность, что, если черная фея Виктора Прокопьевича и есть девушка Антона? Я вижу, как зрачки нашего системного администратора расширяются в этой догадке. Отсюда также становится понятно, почему триппер. Виктор Прокофьевич ненавидел презервативы, он считал такой секс ненастоящим.
В эту же ночь мы создаем наш небольшой отдел по внутренним расследованиям — избранная троица неприкасаемых по борьбе с тайнами и секретами, мы избраны нести честность в массы. Я, системный администратор Ванюша и хлеборез Семен. Вот, пожалуй, весь оплот честности и громогласности на нашей стройке.
Наступает ночь — оказывается, выкрасть телефон Виктора Прокофьевича совсем не сложно. Ровно, как и найти переписку с этой прекрасной особой. Сверивши фотографии, я киваю — это она. Изящная, нежная незнакомка, ставшая нам такой близкой и родной.
Но мы отвлеклись, как я говорил, мы любим шутки, это локомотив для борьбы со скукой, блуждающей в этой вечной мерзлоте. Поэтому мы, естественно, доносим эту информацию до Антона.
* * *
Снег, ветер. Но это не останавливает ослеплённого яростью Антона, для которого мысль о том, что его невинная девушка, его любовь отдалась престарелому семейному мужику, является наимощнейшей движущей силой.
Выглядывая в запотевшие окна, мы душой с ним, мы верим в его победу. Но, увы, сейчас он лежит и тихо стонет. Как оказалось, Виктор Прокофьевич умеет крепко бить — и вот наш обмякший герой пытается не наесться кровавого снега. Мы тащим его к Айболиту, но тот может разве что дать активированного угля. Затем он осматривает разорванную губу и, ополоснув изувеченного перстнем влюблённого, начинает кое-как зашивать ее. Только это зря, так как через несколько часов выяснилось, что зашить он ее по-нормальному так и не смог и поэтому она нагноилась.
А теперь мы возвращаемся к началу истории, где я стою рядом с Антоном.
Температура, боли, моральные и физические, и я не знаю, что сильнее его убивает: болезнь или же осознание того, что произошло с его первой любовью. Да, кстати, забыл, наш мальчик крепкий, несколько часов назад он очнулся от своего температурного сна, и решил было повторного наказать обидчика, что едва не стоило ему жизни, ведь он пробыл на холоде почти полчаса, выбежав на улицу в одной майке. Логично, что мы потом его привязали и оставили на ночь, а утром Айболит кричал как резаный, ведь крепко привязанный Антон обосрался прямо на носилках.
Верю ли я в любовь? Да. Ведь я вижу её существование наяву, вот она лежит передо мной в виде кровавой массы, которой каждый вдох даётся с трудом. И более того, я верю в неё сейчас, даже не зная, что буквально спустя пару дней наш мальчик всё равно напишет своей девушке и простит её, простит свою чёрную фею.
Жаль лишь, что бедная девочка не знает, что оба наших героя работают в одной компании и что всю её переписку с Виктором мы также читаем. Ведь он рад поделиться с нами своим счастьем, ведь воистину счастливые люди всегда делятся добром с другими.ВОРОНЫ
На стол слетелось воронье, по скатерти течет вода
Среди бокалов и костей гуляют листья иногда
Я здесь один, она ушла, давно исчезли все следы
И только в небе иногда летают птицы, журавли
Я разложил всё что имел, потратив деньги на вино
Но вместо счастья и мечты на стол слетелось воронье
Их клювы грязные черны в глазах застыла темнота
Но это даже хорошо, они близки как никогда
Я благодарен, я мечтал, чтоб встретить множество гостей
Затем любить, затем прожить, и видеть собственных детей
Но вместо этого, увы, я снова за столом сижу
И темнотой пустых глазниц на кости белые гляжу
АД
Последнее, что видел Виктор Петрович Березкин, лежа в больнице, — это вытянувшееся лицо толстой медсестры, судорожно схватившейся за капельницу и случайно её оборвавшей. И всё, на этом всё. Дальше он отключился, очутившись на несколько секунд в небытие. Правда, слава богу, это было недолго и, буквально через несколько секунд, он оказался за высоким металлическим столом, в той же полосатой пижаме, в которой его и упекли в больницу.
Встряхнув головой, Виктор зажмурился, пытаясь прогнать столь ужасное видение, но, увы, помещение не исчезло, а даже наоборот, прибавило в интерьере. Так, напротив появился немолодой мужчина в чистой, но слегка помятой белой рубахе, небрежно открывавшей его крепкую, загорелую шею.
Заметив, что Виктор Петрович удивленно смотрит ему в глаза, молодой человек улыбнулся и, покосившись на слегка окровавленный бок, аккуратно вытащил неизвестно откуда появившееся полотенце.
— Пора эту медсестру, Таисию Петровну, уже уволить. Смотрите как она вам стеклом бок задела, ну когда капельницу ухватила — тихо сказал он, указывая на причину его беспокойства — впрочем, бывало, конечно, и похуже.
— Спасибо — отрешенно ответил Виктор, прикладывая полотенце к боку.
— Не возражаете, я закурю? Ненавижу, знаете ли, начинать без сигаретки. У нас тут ведь порой и некурящие встречаются. Так что видит бог я каждому курильщику рад — с довольной улыбкой сказал брюнет и, вытащив из кармана пачку сигарет, прикурил одну из них — какой же кайф. Хотите затянуться?
— Нет, спасибо. Жена хотела, чтобы я бросил. Так что…
— А ещё она хотела съездить в Прагу с любовником. И это тоже нельзя назвать полезной идеей.
— С любовником? — недоумевающе посмотрел на брюнета Березкин. Теперь он заострил на нём куда больше внимания, разглядев и длинные красивые брови и странно изогнутый кверху рот — вы вообще кто? Вы из ФСБ?
— Нет — спокойно сказал мужчина и, откинувшись на стуле, похрустел затекшей шеей — я не из ФСБ.
— А кто вы?
— Видите ли, Березкин, учитывая, что сердечный приступ вам больше не грозит, я, пожалуй, отвечу вам сразу и честно. Как-никак именно этой стратегией вы блистали, занимаясь контрафактом с вашими китайскими деловыми партнёрами. Я, собственно говоря, чёрт.
— Кто? Чёрт? — Виктор Петрович первый раз за всё время позволил себе улыбнуться.
— Эх, всё по новой — с грустью сказал брюнет и, резко подняв руку, лихо сдернул кожу с головы. Под ней оказался черный, полностью покрытый черной шерстью козёл.
— Как видите, всё весьма натурально.
— Боже, боже, нет, а — закричал, пытаясь обхватить лицо, Березкин, но это у него слабо получилось, так как ни руки, ни ноги его не слушались. Более того, он даже не смог закрыть глаза.
— Зря вы так — возвращая кожу на прежнее место, заявил брюнет — просто я устал от длинных монологов — они неэффективны.
— Где я? — испуганно сказал Виктор Петрович, вжимаясь в кресло.
— Как где? — удивился чёрт — в аду конечно. Вы же грешник. Вы много грешили и попали к нам.
— И что теперь?
— Ну, сначала официальная часть, а потом собственно типичные будни. У нас почти всё тоже самое, что и у вас там — на земле. С той лишь разницей, что теперь уж точно навсегда — улыбнулся брюнет, явно радуясь налаживанию общения.
— Вы будете меня, эм — Виктор Петрович всё не мог подобрать правильного слова, а точнее он его знал, но не мог произнести. Ему казалось, что стоит его назвать, как чёрт тут же ухватится за него и начнёт свои адские процедуры.
— Пытать? — улыбнулся брюнет, и кривая сторона его рта поползла вверх.
— Да — тихо ответил Виктор Петрович и снова вжался в кресло.
— Ну, это всё преувеличения, это, знаете ли, церковь на нас наговаривает, у нас здесь всё несколько иначе.
— В смысле иначе, вы не пытаете?
— С вашего позволения — сказал чёрт и вытащил ещё одну сигарету — знаете, я никогда не устаю от этого момента. Мне кажется, что это самый лучший момент в моей работе.
— Курение?
— И оно тоже, но больше объяснение нашей работы — чёрт притушил окурок — Видите ли, мы никого в вашем понимании не мучаем. Ну, вот смотрите, чем бы вы занимались, попади вы в рай?
— Ну не знаю, ходил бы, дышал, играл.
— Насколько я понимаю, вы не знаете, чем бы вы там занимались?
При этих словах Виктор Петрович почувствовал, как по его спине потекла небольшая струйка пота и что он попадает в какую-то хитрую ловушку, навязанную ему, во-первых, под давлением и страхом, а, во-вторых, просто оттого, что он болен и не может правильно соображать. И, тем не менее, сдаваться он не собирался.
— Вечным блаженством.
— Ого как. И что же это конкретно для вас? Ведь, насколько мне известно, блаженство вы испытывали, откровенно бухая и изменяя своей любимой жене. Именно это вы подразумеваете под блаженством? Ведь так?
Виктор Петрович снова почувствовал, как пот стекает уже к пояснице. Медленно пробираясь по толстому слою жира в трусы, где продолжал доставлять беспокойство. Чёрт тем временем лишь поглядывал на отлично отполированный ботинок, носком которого он игриво махал из стороны в сторону, явно дожидаясь ответа на поставленный вопрос.
— Нет, почему так. Я бы слушал музыку, общался, ходил.
— Стало быть, ни секса, ни алкоголя, ни отвратных стриптизерш с вульгарным кружевным нарядом. Я вас правильно понимаю? — ехидно спросил брюнет всё также, не сводя взгляд со своего черного ботинка.
— Да.
— Ах, как всё старо, что же вы мне все лжете, ну хоть бы раз кто-то сказал правду — задумчиво бросил брюнет, наконец отвлекаясь от носка — итак, дело в том, что ничего этого вы бы не делали, так как всю сознательную жизнь стремились к разврату и пьянке. И ничего кроме них не желали. Ну да бог с ним.
— Вы сказали Бог?
— Ну да, а что такого? У нас тут не тюрьма, можно говорить всё, что угодно, ну в рамках приличного разумеется. Всё же это ад, а не ваша земная богадельня — хмыкнул брюнет, раскрывая толстую папку непонятно как очутившуюся у него в руках — Итак, что у нас тут. В общем, убийств вы не совершали, так воровство, обман, прелюбодеяния, всё в рамках первой погрешности. А стало быть, в ней вы и останетесь.
— В смысле останусь?
— Уважаемый Виктор Петрович. Ад — это не то место, что вы привыкли изображать себе в книгах и фильмах. Мы здесь не пытаем людей сковородками и не жарим их на кострах, разве что в отдельных случаях, но вас они не касаются, так как вы не мазохист. Как вы изволили понять, в раю вам делать абсолютно нечего даже при всем вашем желании, так как там нет ни проституток, ни алкоголя, от которых у вас столько радости. Им это по статусу не положено, поэтому всё перешло в наши ряды. Формально они вообще этого не держат.
— Вы что, хотите мне дать алкоголь и женщин?
— Да, хотя если вы предпочитаете что-то ещё, то можно и добавить.
— Подождите, вы не лжете?
— Обижаете, у нас с этим строго. Да и времени нет. Загруженность грешниками крайне велика. Это в раю все отдыхают. Как вы изволили выразиться, ходят, думают, возможно, даже поют. Мы их мало касаемся, блаженных.
— Но вечные муки…
— Вот теперь я точно удивлен, обычно таких вопросов не задают. Нет, Виктор Петрович, никому вы со своими пытками не нужны. В том, что мы держим грешников, согласен, на то мы и ад. Но формально задача с раем у нас одна. Только там люди, которые сумели обойтись в наслаждении без семи смертных грехов, у нас же те, кто не сумел. Отсюда и разница, всё крайне просто. Пытки же это человеческое больное воображение. Да вы помилуйте, кому же нужны эти пытки? Ради чего? Совершенно глупое занятие. Вы же не тупой человек, зачем всё эти экзекуции. Фу, право.
— Стало быть, сейчас я отправлюсь заниматься алкоголем и развратом?
— Да. И так вечность. Разврат, пьянство — все, что вы любите. Вы же грешник, вот этим и будете заниматься в нашем грешном ведомстве.
— Выходит никакого наказания не существует?
— Ну как вам сказать — тихо сказал брюнет, поднимаясь из-за стола — формально это и есть ваше наказание.
БАШНЯ
ПРОЛОГ
Мать смотрела на дочь со странным ощущением тревоги. Словно бы ощущала её будущее, пропитанное смертельной опасностью и ужасами, которые обязательно должны случиться с ней. И это было не зря.
Жанна родилась уродливой. Непропорционально большая голова, кривые ноги, маленький перекошенный рот. Лекарь сказал, что она будет недоразвитой, но материнское сердце подсказывало, что это не так, что всё, над чем успели посмеяться злые боги — это только над её внешностью.
Мягко обняв её за плечо, сзади подошёл король. Точно так же как и жена, он мечтал о первенце, искал игрушки, выбирал самые дорогие одежды, лелеял планы о будущем. И точно так же как и она, проклял всех богов, когда она родилась уродливой.
Он знал, что как король не может допустить этого. Не может связать всю её жизнь с издевательствами и насмешками при дворе. К тому же его ближайшие соседи, молниеносно прознав о такой дочери, сразу же обвинят его в еретизме. Но самое страшное даже не это, а то, что каждый день он должен будет смотреть на свою уродливую дочь. Он мягко поцеловал жену и, взяв за руку, медленно отвел от колыбельки, дав пройти своему помощнику. И так он удерживал её до тех пор, пока колыбельку не унесли за дверь.
Конечно, её надо было убить, но, увы, он, Рюрик Второй, был единственным из всего своего рода, кто был искренне влюблен в свою королеву. И ради жены был вынужден оставить дочь в живых. Отправив её в изгнание.
В тот же вечер Рюрик подписал указ, что официально принцесса умерла при родах, и любое упоминание об этом грозит царским преследованием, как надругательство над её светлой памятью. Он хотел, чтобы при дворе как можно быстрее забыли о этом страшном происшествии и оставили царевну в покое.
А спустя месяц наступила война. С северных окраин пришла печальная весть, что стотысячное войско Измудна Серого уже форсировало длинную реку и подошло к первым деревням. А потому король сразу же выдвинулся на битву.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Спустя восемнадцать лет.
Александр слышал много разного об этой башне, но никогда и предположить не мог, что всё это правда. И сейчас, слушая в таверне пьяного бедолагу, опорожнившего уже пятую кружку, он всё больше и больше начинал верить, что всё это — не иначе как судьба.
Высокий, широкоплечий, с небольшой ямочкой на крепком подбородке, Александр вёз Рюрику Великому длинный двуручный меч. Великолепный подарок от его отца. Но это лишь повод, на самом деле отец, вдоволь наслушавшись о красоте второй дочери Рюрика, имел прагматичные замыслы. Он, как и сам Рюрик, жаждал скорой свадьбы, чтобы навсегда связать два королевства семейными узами.
И вот теперь, задумчиво отпивая пиво, Александр думал об этой самой башне. О ней давно ходили самые разные слухи. Сначала говорили, что там обитает ведьма, потом, что просто чудовище. Будто она старая и заброшенная, что наводит такой ужас, что никто даже на двадцать миль подойти к ней не решится. Впрочем, не касательно этого пьяницы, который вот уже битый час не мог успокоиться от пережитых им приключений.
Александр долил ему ещё пива, пока, наконец, Григорий — так звали этого крестьянина, порядком раскрасневшись от выпитого им вина, не стукнул волосатым кулаком по столу и, выпучив свои налитые кровью глаза, перешёл к самому главному — к встрече с самим демоном.
— О, милостивый государь, не дай вам бог увидеть то, что увидел я. Это даже не бес, нет, это нечто более страшное и явно стоящее поверх всей сатанинской братии. Оно около двух метров, с огромной головой и когтями такими, что сердце само просится из груди. Ваш меч — пёрышко по сравнению с этим чудовищем, а конь — маленький пони. Я сам видел его, почти как вас сейчас и слава богу, что у меня хватило сил убежать.
Александр задумчиво посмотрел на меч, который был полтора метра и весил около двадцати килограмм. Этим мечом можно было легко срубить шею коню или обрубить выставленные пики.
Лишь мастерство, а не сила позволяло использовать его в бою, не говоря уже о том, чтобы промахать около двух часов кряду.
— Так, стало быть, вы знаете туда дорогу? — спросил он, пододвигая пиво.
— Ну конечно — осклабился Григорий.
Александр довольно улыбнулся и кивнул Людвигу, своему оруженосцу. Против правил это был седой, умудренный опытом боец, а не юноша, которого так часто нагружали этим железным скарбом. Людвиг недовольно обтёр седые усы. Он, как и свойственно опытным воинам, не хотел покидать теплую таверну, в которой они уже успели пригреться после двух дней пути.
Принц даже представил все доводы, который приготовил его старый слуга. Во-первых, это лошади, которых сменить можно лишь с утра, во-вторых, ничего не мешает ехать завтра днем, так как все ведьмы, если они и есть, теряют силу обычно именно в это время, в-третьих, он уже обогрелся и просто ленится выходить в темный холодный лес. А в-четвертых, чего, конечно, сам старик никогда не скажет, он просто боялся всякой чертовщины, хотя в обычных сражениях равных ему не было.
— Но самое главное, господин, даже не во внешности — еле раздвигал губы Григорий — самое ужасное — это её голос, мягкий и успокаивающий. Он как бы манит вас, и стоит вам хоть на минуту ему поддаться, всё, вы пропали.
— И ты ему не поддался? — подозрительно прищурился Александр.
— Конечно, нет, я с ведьмами всегда держу ухо востро — молниеносно выпалил Григорий и рухнул лицом в тарелку с овощами.
— Кажется, готов — удовлетворённо сказал Людвиг, отпив немного пива.
Александр молчал. Он вспоминал ещё одну историю о башне, в которой вместо ведьмы есть заколдованная принцесса, расколдовать которую может лишь поцелуй. Ни драконов, ни великанов, ни чудовищ, лишь спокойствие старых камней и тишина царственного леса, жадно хранящего свою жемчужину.
Нет, он всё же поедет туда завтра. И тут дело даже не в страхе перед колдовством, ведь что бы там не сидело, вряд ли оно сможет противостоять двум рыцарям в полной экипировке, да к тому же освещенными самим Папой. Просто он и сам был не против выспаться — как-никак уже две ночи без сна.
— Постелите ему в комнате рядом с моей — сказал Александр трактирщику, положив на стол золотую монету — и проследите, чтобы с утра он был вымыт и свеж. Не хочу, чтобы от него также воняло псиной. А ты проследи, чтобы он не нажрался. Он мне свежий нужен.
После этих слов принц поднялся и пошёл наверх. Людвиг, проследив за ним взглядом, лишь тихо вздохнул. Затем, повернувшись к Григорию, треснул его по затылку, да так, что треснула тарелка. Пьяница тихо охнул и провалился в ещё более крепкий сон. Избавив Людвига от ненужной слежки.
***
Ужас, смрад, огромная голова — вот, что преследовало Григория, пока он бежал к воротам деревни, перед которыми он затем споткнулся и упал, закрыв лицо руками. Не в силах пошевелиться, он почувствовал, как по его телу разливается страх, прижимающий его к земле.
А затем он услышал голос. Нежный, мелодичный, зовущий. Медленно поднявшись на непослушных ногах, он снова развернулся к лесу. Ведьма, это она, это она звала его к себе, чтобы сожрать. Двигаясь в сторону реки, он зашёл в воду. Холодная, она сразу же накрыла его с головой, норовя утопить. Он закричал, но вместо дна коснулся мокрой простыни, насквозь пропитанной холодной водой.
— Господин, он явно не в себе, я почти уверен, что этот лживый трус всё выдумал и просто хотел выпить — тихо пробурчал какой-то старик, убирая пустое ведро — предлагаю ехать дальше, вы и так сделали доброе дело, заставив бедного трактирщика отмыть этого лентяя.
Григорий посмотрел налево. Рядом со стариком стоял высокий широкоплечий парень, явно из благородных, который лишь отмахнулся и, наклонившись поближе, вытащил из увесистого кошелька серебряный.
— Если ты проведешь меня к башне и покажешь ведьму, ты получишь вот это, если нет, то, увы, хватит с тебя и чистого белья.
Григорий посмотрел на серебряный, затем на молодого господина, а потом на слугу, который, стоя за спиной своего господина, аккуратно провёл пальцем по горлу. Уловив немую угрозу, Григорий задумался. Конечно, серебряного слишком мало за ещё одну встречу с ведьмой,
но уж больно был страшен этот старик. А стало быть, и выбора у него нет. Поэтому он обреченно кивнул. Старик тут же хлопнул себя по лбу.
— Ну, вот и славно — довольно сказал молодой господин — А то я уж подумал, что в вашем государстве деньги не имеют привычной ценности. Надо думать, на сборы много времени не понадобиться?
— Да — тихо сказал Григорий, понимая, что он не так понял знак. По всей видимости, старик хотел, чтобы он не согласился, а наоборот отказался. Эх, серенький крестьянский разум, всё он не так понимает. Не то, что у господ.
— Людвиг, оставим его одного. Пусть соберётся с мыслями, да с вещами. У тебя всё готово?
— Почти. Осталось лишь коней запрячь, да оружие почистить.
— Хорошо. У тебя полчаса. Думаю, хватит. Жди нас у конюшни.
Когда вояки вышли, Григорий сел на кровать и осмотрелся. Кроме, как через окно, вылезть из этой комнаты было нельзя. Впрочем, и с окном-то вариант сомнительный, так как оно было очень маленьким и к тому же намертво забито тяжелой чугунной решёткой.
Нет, это судьба. Умереть вот так, в лапах лютого чудовища, которого он так ловко избежал вчерашней ночью, и к которому его снова привела судьба, а точнее длинный язык и страсть к крепким напиткам.
У конюшни он простоял не меньше двух часов. Старый вояка, который так преданно исполнял роль то оруженосца, то советника, то наставника, никак не мог найти свою курительную трубку, перерыв полтаверны. Видимо, это было самое основное в его снаряжении, так как об остальном он нисколько не беспокоился.
Вообще, старый внушал ужас. Здоровый, около двух метров, он обладал ярким, коротким шрамом через весь левый глаз, отчего тот все время был прищурен. Ещё одно украшение — поломанный широкий нос, высовывающийся поверх широкой бороды и усов. Говорил дед мало, коротко, только по делу. Руку, как правило, всегда держал на рукоятке короткого широкого меча, с которым не расставался, по-видимому, и в кровати.
Что касается принца, то там был совсем иной типаж. Светлый, примерно такого же роста, как и слуга, он был приветлив и общителен. Очень любопытен. И в отличие от тяжелого прищура слуги, обладал очень живым приятным взглядом, постоянно цепляющимся за что-то новое. В целом, производил положительное впечатление, особенно грамотным подходом к деньгам, которые использовал и для подкупа.
По роду своей деятельности, а именно пьянству и попрошайничеству, Григорий как никто научился отлавливать эти важные моменты в состоятельных господах, поэтому и был до сих пор жив, вовремя находя нужный подход. Он уже смирился, что к седому старику путь отрезан, и всё свое обаяние сосредоточил исключительно на принце. В душе никак не хотела умирать надежда, что как только он доведет их до башни, они его отпустят.
— Господин, — следуя за маститым конем, пытал силы Григорий — ну зачем вам это гиблое место, у нас и без того хватает жутких мест, куда я могу вас сводить. Вовсе необязательно начинать именно с этого.
— Мало одного серебряного? — улыбнулся принц, вглядываясь в дорогу — тебя, Григорий, жадность погубит. Лучше расскажи, зачем ты попёрся в эту даль, ведь по ходу вчерашней попойки ты больше о самой жути рассказывал, а о причине промолчал.
— Так просто всё. Я по-пьяному туда забрел.
— Лжешь — буркнул старик –выпороть бы тебя палками.
— Ну так что, Григорий, последуем совету Людвига?
— Нет, не надо — смутился пьяница и как можно лучше изобразил пристыженность. Он прекрасно помнил причину, по которой пошёл в такую глушь. Как и принц, он обладал жгучим любопытством, плюс, тягой к деньгам, и поэтому, не удержавшись, последовал за богатой женщиной с конвоем, который совсем недавно посетил их таверну.
С виду они выглядели не броско, но опытный взгляд сразу распознал в них дворян, которые так неумело маскировались под простолюдинов. Григорий просто не мог не последовать за ними в лес, в котором заблудился и вышел к башне, где и встретился с чудовищем. А дальше он бежал, падая в грязь и получая по морде ветками, с той единственной мыслью, что главное не останавливаться. Что только двигаясь можно избежать адской, мучительной смерти от того, что встретило его в лесу.
Конечно, в темноте это были смутные очертания, но в них отчетливо проглядывалась большая голова и изуродованный рот, выпускающий страшные звуки, чем-то напоминающие
хлюпанье и чавканье одновременно. А ещё высокий рост и кривые, как козьи конечности, ноги, на которых было что-то вроде шерсти. Григория передернуло — лесные воспоминания неприятно обдали холодом.
— Ну, так как, Григорий? — не унимался принц — пороть?
— Нет, не надо. Я скажу правду. Я шёл по следу за переодетыми господами, которые поехали в эту сторону.
— Хотел получить мзду за хранения тайны? — прищурился Людвиг.
— Вовсе нет. Я пытался набиться в провожатые, ведь я прекрасно знаю все эти окрестности.
— Понятно. Больше не утруждай себя новыми рассказами. Людвиг, можно тебя на минуту.
***
— Что скажешь, мой верный друг? Ничего тебя не смущает? — задумчиво спросил Александр, поправляя красные поводья.
— Вы об этих лесных господах, за чьим скарбом поплёлся этот попрошайка?
— О них.
— Я не знаю, что сказать, я слышал пару небылиц, но не больше — нахмурился старик — к тому же, вы сами знаете, я не особенно сплетням верю. Но если он прав и несколько людей действительно поехали в том направлении, то я считаю, что лучше подготовиться. Уверен, там есть пара мужчин, способных носить оружие, а стало быть, возможен бой.
— Не уверен, что они хотят напасть, хотя, не исключено, что ради сохранения тайны, такой исход и возможен. Но ты прав, надо будет подъехать с осторожностью — кто знает, сколько там обученных воинов.
— Может, нам стоит повернуть обратно? Это ведь не наша задача — осторожно заметил Людвиг — видимо, здесь уже не столько колдовство, сколько мятеж, либо ещё что. С хорошими замыслами в лес не едут. А вот на встречу мятежников запросто. А если это так, то, возможно, счет идет на десятки воинов. Всем известно, что заговорщики гурьбой не ездят? А на нас, господин, всего двое.
— Трое — ухмыльнулся принц — у нас ведь есть ещё и поводырь.
Наконец дорога стала заканчиваться, и пошла еле заметная тропинка, которая через полчаса также скрылась из виду, упершись в непроходимую чащу. И лишь увещевания Григория, что они идут не по прямой, а обходят башню с северной стороны, убедили его не искать другой дороги. Впрочем, об этом решении он вскоре пожалел, так как более непроходимого леса ещё не встречал. Ни просек, ни полян — сплошные деревья и кустарники.
И всё же даже такие заросли кончаются. Опустив ветку, Александр увидел, что башня была небольшая, около трех метров в высоту, да ещё с небольшим огородом и хорошо обустроенным нижним этажом. Ничего не говорило о запустении, о котором он столько слышал в детстве. Три лошади были привязаны тут же, к небольшому столбу возле забора. Сбруя была хоть и неброская, но явно сшитая на заказ, да и кони были добротные. Как принято говорить — «таких в таверне не держат для смены лошадей».
Людвиг так же обратил внимание на лошадей, только несколько в ином ключе. Ему важна была не красота, а численность. И теперь, немного успокоившись, он ожидал дальнейших приказов. А вот Григорий нервничал, жуя нижнюю губу и озабоченно посматривая по сторонам.
Наконец двери распахнулись, и появилась женщина со слугой, вооруженным луком и небольшим мечом. Затем за ними вышли ещё двое — мужчина и девушка. Жаль, что разглядеть лица было невозможно, лишь одежду и оружие.
Как только женщина попрощалась с девушкой, троица села на лошадей и поехала прочь. Девушка ещё долго смотрела им вслед, после чего пошла обратно в дом. Вернув ветку на место, Александр повернулся к Григорию.
— Ну и где чудовище?
— Ведьма, господин, не чудовище, а ведьма. Разве вы не понимаете, что она просто превратилась в девушку.
— Это которая провожала женщину?
— Да, господин.
— Что-то она не похожа на колдунью. Что думаешь, Людвиг?
— Я думаю, нам пора ехать к королю, а не сидеть здесь в кустах — пробасил старый слуга.
Александр потёр подбородок. С одной стороны, он понимал, что всё это как-то по-мальчишески. С другой стороны, что-то всё-таки влекло его к этой башне, ему очень хотелось посмотреть на девушку, столь тщательно скрываемую от людей.
Выйдя из укрытия, он направился к двери. Зелень, окружавшая башню, обвивала её лишь со стороны верхнего окна, а дальше уже отступала для демонстрации белой, немного потрескавшейся стены. Аккуратно обойдя посадки, принц подошёл к двери и несильно постучал. Внутри что-то грохнулось, и раздался звонкое женское «ой». Затем тишина. И, наконец, со словами «мама, ты что-то забыла?» двери распахнулись.
Александр застыл на месте. Девушка, которая должна была быть красивой принцессой, оказалась настолько редкой уродиной, что даже Людвиг за спиной икнул. Большая голова, кривой рот, разные по величине глаза. Желая спастись от этого безобразия, Александр поневоле опустил глаза, и, пожалуй, нашел то единственное красивое, на чём мог удержаться взгляд. На чудесных маленьких ступнях. Видно, лишь на них бог не отыгрался, или же просто забыл обезобразить.
— Простите, мы… — успел выдавить из себя Александр прежде, чем дверь захлопнулась у него перед носом.
— Убирайтесь!
— Кажется, нам здесь не рады — тихо заметил Григорий.
— Девушка — продолжил Григорий, всё ещё приходя в себя– я прошу простить нас, мы просто путники. Мы совершенно не знаем этой местности.
— Не надо лгать, я видела недавно вашего компаньона, и он испугал меня, бегая здесь по кустам.
— Я? Испугал? — тыкал в себя пальцем Григорий — Да я чуть пить не начал после этой бабы!
— Тихо ты — шикнул на него Александр, который начал немного догадываться о причине заточения этой девушки — постойте, мадам.
— Я не мадам.
— Тогда как вас зовут? — парировал Александр. И хотя в его голове всё ещё не улеглись общие впечатления от увиденного, ему, во что бы то ни стало, нужно было узнать, кто были уехавшие всадники, и где родилась эта девушка.
— Меланья.
— Меланья, если вам не сложно, не могли бы вы немного покормить нас, мы устали с дороги, а этот человек, он просто прибился к нам. Да, вы напугали друг друга, но не мог же я его бросить в лесу. Здесь наверняка много диких зверей.
Он был почти уверен, что она не знает, что в дне пути есть таверна и небольшой городок. Скорее всего, она вообще никогда не покидала этот тихий уголок, так как возле башни не было протоптанных тропинок.
И слова подействовали, так как двери медленно приоткрылись. Да и настороженный внимательный взгляд присутствовал. Очевидно, что девушка хоть и была уродливой, но на голову была далеко неглупа. Несколько замешкавшись, она ещё раз осмотрела их.
— Так вы хотите поесть? — тихо спросила она.
— Немного воды и хлеба, или овощей, я вижу у вас тут небольшой огород, мяса мы добудем сами — улыбнулся принц.
— Нет, не надо никого убивать, моя мать привезла мне еды, так что вам хватит — тихо сказала она и впустила их внутрь.
* * *
Усадив незваных гостей за стол, Мелани вынесла хлеба, свежих овощей, пирог с земляникой и прочие вкусности — в общем, поставила почти все, что у неё было. Увы, но дядюшка Роберт должен был вернуться лишь после того, как проводит её мать, так что она должна занять их как минимум на полдня. А уж потом, когда её защитник будет с ней рядом, можно будет и по нормальному поговорить.
Когда гости принялись за еду, она села к окну и украдкой начала рассматривать их. Ведь кроме как мать, её верных слуг и дядюшку Роберта, который всё время опекал её и помогал с хозяйством, она никого не видела. А тут сразу двое незнакомых ей людей.
Но особенно её интересовал высокий молодой мужчина, внешность которого заметно выигрывала на фоне остальных. Нет, конечно, дядюшка Роберт тоже был симпатичен, но этот мужчина был красивее даже его. Интересно, он был также хорош в постели?
При этих мыслях Мелани опустила глаза. Несмотря на уединение, дядюшка Роберт вовсе не скрывал причины, по которой они здесь. Он рассказал, что её отец — король, и что он знает, где она. А причина, по которой он не хочет ехать к ней — это её внешность. Что у неё есть младшая сестра, которая вот-вот станет королевой, и что все, что произошло с ней — это воля Божья, а ей лишь надо с ней смириться и благоговейно нести этот тяжелый крест до конца жизни. Уродство при рождении, так это называется.
И всё же, она счастлива. Здесь хорошо. Природа, тишина, покой. К тому же, раз в шесть месяцев её матушка приезжает к ней, чтобы проведать и привести гостинцев. Иногда она остаётся на ночь, иногда проводит лишь один день. Да, матушка никогда не забывала её.
— Стало быть, вы тут одна живете? — спросил молодой мужчина, осматривая хижину — что ж, несмотря на это, вы очень даже неплохо справляетесь с хозяйством.
— Я стараюсь.
— Извините, забыл представиться. Меня зовут Александр, это мой слуга и верный оруженосец Людвиг, а это Григорий. Но с ним, я так понимаю, вы знакомы.
— Знакома.
— Меланья, а где ваши родители? — мило улыбнулся Александр.
— Они умерли, когда я была ещё маленькой.
— Понимаю. Ужасная трагедия, извините, что проявил любопытство — сокрушенно покачал головой красивый мужчина — а вы часто выходите отсюда, в город, например? Не все же вещи вы сделали сами?
Меланья внимательно посмотрела ему в глаза, ведь чувствовала что-то нехорошее в этих вопросах, как будто из неё пытаются вытянуть что-то очень важное, чего она пока не совсем понимает. Но, тем не менее, она решила продолжать врать про родителей и не пытаться пойти на честный разговор, очень уж её настораживала эта любезность. Дядя Роберт всегда говорил, что нельзя доверять незнакомцам и что вокруг неё очень много плохих людей.
— Раз в шесть месяцев ко мне приезжают родственники. Видите ли, я уродлива и они не спешат забирать меня отсюда. Поэтому я и живу тут, на окраине — спокойно ответила она.
И тут она почувствовала, что, видимо, сказала что-то не так, так как и Александр и Людвиг перестали есть, а Григорий так и вовсе поперхнулся. Возникла странная пауза, и старый слуга вдруг положил руку на плечо Александра. Не понимая, что она сделала не так, Меланья на всякий случай посмотрела на продукты, все они были свежие, вряд ли успели подгнить.
— У вас, кстати, неплохой пирог — тихо сказал Александр, задумчиво посмотрев на слугу.
— Правда?
— Да. Я с удовольствием съел бы ещё.
Меланья сходила и принесла ещё кусок. А затем, проявив море деликатности, они помогли ей с посудой и, сняв оружие, воспользовались её предложением остаться на ночь. Мелани сама не до конца поняла, почему она это предложила, но зато точно знала, что было это от души и что, скорее всего, ей придётся заступиться за них перед дядюшкой Робертом, который вот-вот должен приехать от её матушки.
Постелив им возле печки, Мелани почувствовала, что не прошеные гости, а точнее пребывание с ними, ей очень нравится. Ведь это так необычно и вносит очень сильное разнообразие в её привычное времяпрепровождение.
До самой ночи она заботливо помогала им во всём, и больше всего внимания уделяла Александру. Ох, если бы она жила в деревне или в большом городе, где все девушки давно понимают язык жестов, то, несомненно, ей стало бы понятно, что она флиртует, грубо, с нарушениями, но именно флиртует, как ей в этом подсказывает сердце и желание.
***
Устав от скучного надоедливого ворчания старика, Александр вышел во двор. Людвиг дал сильную течь и теперь постоянно твердил, что надо уезжать. Эта бедная уродливая девушка не давала ему покоя, то ли дочь напоминала, то ли ещё кого-то, но лезть к ней в душу он больше не давал, постоянно твердя, что они опаздывают. Хорошо ещё, что он был любитель рано ложиться спать и быстро отправился на покой, не то сидел бы и нудил весь вечер, обвиняя его в мальчишеской недальновидности.
Принц вздохнул. Вечер был прекрасен. Вдали от людей он чувствовал себя куда как комфортнее. То ли это от отца, любителя охоты и рыбалки, то ли от деда, который тоже был не
прочь пропасть месяца на два в лесу. В любом случае, ночевать в этой избушке ему было в радость, пусть даже он теперь понимал, что они опоздают к королю.
— Вам здесь нравится? — услышал он голос уродины.
Александр обернулся и понял, что за ним наблюдают не меньше нескольких минут. Девушка стояла возле деревянного столба и смотрела прямо на него. Глаза её были черные, широкие, можно сказать, симпатичные. Наверно, если смотреть лишь в них, то общий вид был не так безобразен.
— Да, вполне — тихо ответил он, радуясь, что может поговорить с ней наедине — скажите, вы действительно не покидали этого места?
— Да — сказала она, мягко улыбнувшись, — здесь хорошо.
— А вам не хочется к людям, ведь иногда нам необходимо общение.
— Мне всего хватает.
Он понимал, что она многого недоговаривает, но лезть дальше не стал. Он уже понял, что манера речи, стиль поведения и прочее вещи говорили о том, что с ней явно занимался кто-то из дворян, причем регулярно. Видимо, этот человек был среди тех мужчин, которые уехали с женщиной и скоро должен был вернуться. Не могла же она сама рубить дрова, охотиться и следить за домом. Это явно был мужчина, кто-то вроде Людвига, такой же опытный и вредный.
И в этом они с ней похожи. И к нему и к ней был приставлен человек, который должен был внимательно следить за всеми их действиями и постоянно говорить, где их ошибка. Такова уж судьба, ничего не поделаешь, ведь на самом деле Людвиг был больше учителем и другом отца, чем оруженосцем. И после этих мыслей, Александр вдруг почувствовал, как ему очень сильно хочется поговорить с ней более честно, в таком же доверительном тоне, как и тогда, когда она рассказала о своем уродстве и отношению к этому её родственников. Несомненно, это дикость для принца, но ведь он будущий король, так почему бы и нет? Разве они не вольны позволять себе разные глупости?
— Всего хватает? — повернулся он к ней — а мне вот нет.
— И чего вам не хватает?
— Свободы, Мелани. Мне всегда не хватает свободы — он горестно улыбнулся — я и в ваше королевство не по своей воле приехал.
Ох уж этот вечер. Дивный закат, странная открытость этой уродливой девушки. Всё сплелось в одну кучу, которая играла разными красками, увлекая его палитрой новых ощущений. Хотелось честности, очень. Может она и вправду ведьма?
— А ещё Людвиг больше учитель и надсмотрщик, чем слуга.
— Но зачем?
— Я принц.
— И с чего вдруг вы так стали открыто об этом говорить? Или вы каждой встречной объявляете о том, что вы принц? — спросила Меланья, и едва уловимая улыбка соскользнула с её уродливого лица.
— Нет, не всем. Видимо, тут особый воздух, и все становятся немного честными. К тому же, вы вряд ли расскажете об этом остальным. Эта тайна будет здесь, с вами.
— Звучит, как угроза.
— Неужели? — Александр посмотрел на звезды, выступившие на черном небе. Смена дня и ночи наступила так быстро, словно они были в волшебной сказке, а не в суровой действительности.
— Скажите, если уж вы заговорили о честности, а куда вы едете? — робко спросила она.
Он повернулся к ней и заметил, что вечер уже сделал своё дело, и в темноте она уже не была так безобразна. Потому, что лишь небольшие огоньки в её глазах позволяли определить, что она рядом. Большая голова, кривой рот, всё ушло в прошлое, остались лишь темнота и её мягкий голос, а также умный, немного неземной взгляд.
— К Рюрику Великому. У него есть красивая дочь, и мой отец хочет меня на ней женить. Это укрепит наши границы и даст возможность для более выгодной торговли, а, соответственно, и процветания.
— Вы так говорите, как будто вам это не нравится.
— А что здесь хорошего? Меня заставляют жениться на девушке, которую я даже не видел. Увы, это обычно только для принцев. Никакой свободы выбора.
— А мне кажется, что это всё равно хорошо. По мне, так это счастье — быть с красивым человеком и наслаждаться жизнью.
— То есть вам здесь не нравится?
Он почувствовал, как огоньки её глаз впились в него. Горячие, опаляющие честностью глаза. Всё было настолько необычно, что он никак не желал отводить взгляд. Точно ведьма.
— Нет. Мне здесь нравится. Но быть с любимым человеком — это намного прекраснее. Глупо говорить обратное. Ради этого некоторые отдают жизнь.
— У вас есть вино? — неожиданно для себя вывалил принц, а затем, на гребне этой странной волны, добавил — если есть, несите сюда. Что бы там не случилось на небесах, но будь я проклят, если у нас с вами получается интересная беседа.
И она принесла. Да и вино оказалось хорошим. Явно королевского разлива и явно употребляемое ценителем, так как мягкий волшебный вкус с необычайной легкостью ложился на язык и лился по горлу в чрево.
— Кажется, я немного пьянею — заметил принц, осушив третью бутылку — а вы, госпожа Меланья? Что скажете вы о столь чудном напитке? Вы что, специально берегли его для такого случая?
— Ну конечно — хихикнула она — у нас же каждый день принцы проезжают, дай, думаю, начну охоту и выловлю себе одного, как раз сладкая парочка, принц и уродливая принцесса.
— Принцесса? Вы? — он помотал головой. Они сидели на деревянном небольшом пороге, и он поставил бутылку на землю. Хмель сильно ударил ему в голову, но всё равно он был в куда более трезвом состоянии, чем она — Вы и вправду принцесса?
— О да, самая что ни на есть принцесса.
— Но я думал принцессы в замках — громко засмеялся он. Людвига всё равно было уже не разбудить, спал старый вояка на редкость крепко — как так?
— А чем вам это не замок? Вон даже башня торчит — она махнула в сторону своего жилища — пусть одна и нет рвов, но зато самая что ни на есть башня, к тому же белая, если вы ещё не заметили.
— Нет, это я как раз заметил, я не заметил дракона.
— А он улетел — пьяно хохотнула она — взял, да бросил одну в лесу.
— Хм, совсем не по драконьи. Ну и хорошо.
— Да вы смельчак — снова засмеялась она — стало быть, рады, что он улетел?
— Своего дракона я ещё найду — весело сказал он и внезапно ощутил её горячее дыхание совсем рядом.
От девушки шел приятный запах вина, немного разгильдяйства и веселья. Страшное лицо плавно уплыло в темноту, оставив после себя лишь диковинного умного собеседника.
— А как ваш король, где он, отец ваш? — сквозь смех выдавил принц.
— Там, в замке, сидит вместе с моей сестрой и ждет вас. Дабы свершить прекрасную свадьбу и чтобы все были счастливы.
— Рюрик?
— Да — устало сказала она — но, принц, знаете, я всё же сделаю ей гадость, я опережу её — сказала она и обхватила его руками. А дальше наступила ночь, и даже видавшие чудеса звезды скромно потупили свой свет, дабы дать волшебству свершиться.
***
Утро. Оно было безразлично к ночным чудесам, обнажая всё своим ярким светом и трезвым взглядом. Оно легко сорвало покрывало тяжелейшего похмелья, обнажив одну из уродливейших женщин в мире.
Небольшая челка, редкие волосы на большом и высоком лбу, кривой рот. Рассматривая её, Александр так и не смог до конца понять, что именно толкнуло его на этот странный поступок. Вино, или он просто увлекался её приятным голосом?
Потирая лоб, он встал и легко подхватил её на руки. Не ощущаемо, без встряски. Но глаза Мелани всё равно на миг раскрылись, а на кривых губах заиграла небольшая легкая улыбка. Затем, поглядев по сторонам, Александр неровным шагом пошёл в сторону свинарника, откуда доносилось тяжелое хрюканье одинокой свиньи.
Положив её на солому, он аккуратно вытащил руки и бесшумно отошел, стараясь не раззадоривать мирно похрюкивающее животное. Нести в дом было опасно, так как там наверняка проснулся бы его слуга. Затем развернувшись, он направился к дому.
Мелани открыла глаза. Слезы тихо катились по её щекам. Она не вздрагивала, лишь молча ощущала холод соленой воды. Потом, подняв голову, она увидела, как из-под платья течёт кровь. Лежащая недалеко свинья недовольно хрюкнула. Грязь, слякоть, вонь. Она попыталась встать, но
оперевшись на руку, упала. Алкоголь ещё не вышел из её крови и тело пока не полностью подчинялось.
Тем временем, быстро оседлав коней, Александр и Людвиг направились в сторону леса. Людвиг так и не задал ни одного вопроса относительно местоположения Мелани, но вовсе не потому, что ему было неинтересно, нет, он просто видел, как его господин, взяв девушку на руки, относит её к свиньям.
Людвиг всегда вставал раньше и этот день не был исключением. Что касается Григория, то он остался в доме, никто его не будил, ведь он был всего лишь пьяница, которого не следует брать с собой.
Когда, наконец, Мелани поднялась и посмотрела вслед степенно шагающим лошадям, на ее высохшем от слез лице всё ещё оставалась странная, опустошённая улыбка, немного разбавленная отстранённым взглядом. Затем, подобрав подол, она перешагнула через порог. Её платье было испачкано и как ей сейчас показалось, совершенно не подходило к её красивым, единственно правильно сделанным ступням.
Сев на то самое место, где она вчера поцеловалась с принцем, она скривила рот и вдохнула свежий аромат цветов. Теперь он был обычным, а ведь ещё вчера казался волшебным и опьяняющим.
— Неужели ты именно такой? Мой далекий принц — тихо сказала она, и посмотрела на небо. Поток рвущихся на волю слёз, казалось, вот-вот снова захлестнёт её, снова потащит за собой и выпотрошит, оставляя после себя лишь ноющую пустоту тишины. Но она удержалась.
И всё же, эта ночь навсегда изменила её. И свинарник, и принц, и то, что она так и не станет нормальной женщиной, способной рожать и любить, оставшись навсегда уродкой, которую прячут, закрывая в далёкой старой башне. Увы, но этот миг ослепительной вспышки лишь осветил это, вытащив из забвения. Тут слева раздалось тихое хрюканье.
Старая раздобревшая свинья, которая выбралась из лужи, медленно подошла к ней. Мелани затошнило. Теперь её любимица, её любимая Стелла, показалась ей настолько омерзительной, настолько грязной и вонючей, что она недовольно пнула её, и взвизгнув, животное побежало прочь.
Подождав, пока головокружение пройдет, и вновь собравшись с силами, Мелани, шатаясь, отправилась в дом, где перекинув через перекладину верёвку, резким рывком выбила из-под ног табуретку.
В ее голове всё время повторялись слова матери: «Она очень умна и доверчива, не потеряй её, на самом деле, я точно знаю, что, изуродовав её внешне, Господь лишь попытался обезопасить то волшебство, которое скрыл внутри, поэтому оберегай её, она по-настоящему красива».
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Герцог Франциск в буквальном смысле снёс с лошади своего противника, обломав об него тупой конец копья. Спрыгнув с лошади, герцог победно подошёл к ложе принцессы и поклонился, нисколько не обращая внимания на стоны побежденного. Восхищенные глаза красавицы скользнули по забралу чёрного шлема, но, тем не менее, удержались от более восторженных проявлений, сохранив общую непринужденность.
— Браво, Исарий. Вы, как всегда, украшение нашего турнира — громко сказал Рюрик и, обратившись к своей дочери, спросил — как ты считаешь, дорогая, достоин ли этот воин твоей похвалы?
— Достоин — коротко бросила Елизавета.
Она давно уже была влюблена в этого высокого крепкого брюнета, столь лихо сносившего своих противников на ристалище. А потому под светом яркого солнца, блестевшего на его красивых доспехах, была готова броситься ему шею прямо с трибуны.
— Тогда, согласно нашей старой традиции, возложи на его чело венок, моя любимица — громко сказал король и сел на небольшой деревянный трон.
Пытаясь сохранить невозмутимость и победить природную энергичность, Лизана осторожно, почти не глядя на герцога, аккуратными шажками подошла к небольшому деревянному помосту.
Герцог снял шлем. Это был красивый крепкий мужчина, с ярко голубыми глазами и широким носом. Под левым глазом у него был небольшой шрам, а густо посаженная борода скрывала подбородок, крупные губы и молодой возраст.
Наклонив кучерявую голову, он принял дар. Боже, как же он на нём смотрелся. Елизавета просто пылала от обхвативших её чувств, на миг ей даже показалась, что она совершенно одна и всё, что её окружает — это мираж, где единственная реальная вещь — он, высокий, крепкий, чёрный, никем и никогда непобедимый. Исарий принял дар и галантно поцеловал руку принцессы. После чего отошел от трибуны.
Он очень устал. Предыдущий поединок вышел несколько изнуряющим, да к тому же он едва удержался на коне, когда соскользнувшее со щита копье процарапало его доспех. Но больше всего его расстраивало не это. Ведь самый желанный противник так и не приехал, принц Александр, который был также среди наиболее вероятных претендентов на руку юной принцессы.
О, с каким бы удовольствием он втоптал бы его в грязь. Особенно здесь, прямо перед трибунами. Этого вечного бабника и балагура. И совершенно не важно, сколько он совершил побед, ведь он ни разу не встречался с ним.
Войдя в шатёр, он подозвал мальчишку оруженосца. Юный Бард, ещё не так давно отходивший восьмую весну, уже довольно лихо развязывал кожаные ремни, крепившие тяжёлую защиту. Оставшись в кольчуге, Исарий взял кубок с вином. От пекущего солнца у него пересохло во рту, и даже в момент, когда соприкоснулись копья, он думал лишь о своей жажде. Быстро осушив кубок, он сел на подушки. Перед вечером празднеств было ещё полдня, и ему следовало их как-то занять, ведь принцессу он всё равно не увидит до торжественного приёма.
— Вы пойдёте к побежденному, милорд? Говорят, у него сломано несколько ребер и одно из них пробило лёгкое — тихо сказал Бард, убирая снаряжение. Молодой оруженосец был очень бесшумен, а поэтому, несмотря на то, что слова были сказаны тихо, они резко порвали тишину.
— Он умирает? — спросил Исарий. Он знал, что, несмотря на молодость, Бард никогда не скажет что-то в пустоту и наверняка в курсе всей истории.
— Да. Скорее всего, да.
Исарий медленно поднялся и вышел на улицу. Несмотря на поражение, этот рыцарь в серебряном обмундировании был неплохим соперником. Кажется, это какой-то герцог с северных земель. Точно он не помнил, ведь когда о его сопернике трубил глашатай, он думал больше о вине. Пройдя несколько шатров, Исарий остановился возле знакомого красно-черного герба. Кажется, здесь. Именно эти цвета он видел на щите у противника.
Внутри было жарко, душно и влажно. Рыцарь лежал на деревянной широкой скамье и тяжело дышал, перевязанный окровавленными бинтами. Возле него стояли врач и священник. Увидев его, они лишь кивнули. Исарий не обиделся, он не раз общался с представителями обоих ведомств и привык к подобным манерам. Когда он подошёл к рыцарю — умирающий открыл глаза. Это был молодой, с еле пробивающимися усами юноша, вот-вот встретивший девятнадцатый или двадцатый год. Но, несмотря на возраст, рыцарь держался хорошо, хотя и было видно, что в его глазах поселился страх.
— Это был достойный поединок — тихо сказал Исарий и положил руку ему на кисть — я уверен, вашим родителям есть, чем гордиться.
— Я тоже. И я скоро увижу их — улыбнувшись, ответил юноша и тут глаза его засияли, а изо рта пошла кровь — только вот сестра…
Но дальше договорить он не смог, потому что зашелся в кашле. А затем Исария отстранил врач. Частично он даже был рад этому, так как ничего не мог поделать. Всё-таки рыцарю куда уместнее погибать от меча, а не на окровавленном столе.
Выполнив дань вежливости, он вышел наружу. Солнце сияло как проклятое, казалось, даже птицы боятся этой жары. Он приставил руку ко лбу — впереди показались два всадника.
— Боже, да неужели это сам принц Александр — послышалось восторженное восклицание за его спиной.
Не поворачиваясь, Исарий пригляделся. Незнакомец был прав, это был принц. Как обычно, вместе со своим стариком оруженосцем, несравненным Людвигом. Что интересно, в этой паре даже трудно сказать, кто больше именит, принц или его помощник, ведь не смотря на то, что королевской крови у старика не было, слава о его умении владеть мечом сияла куда ярче королевских позолоченных мантий.
Принц Александр поприветствовал его первым, тем самым оказав честь. А Исарий никогда не был невеждой, поэтому также проявил уважение, поприветствовав обоих. Затем он снова повернулся к Александру. Они не были знакомы достаточно хорошо, так как всего лишь пару раз виделись на светских приёмах, но Исарий был уверен, что о его победах принц был более чем
наслышан, собственно как и он о его. Это лишь удивительная случайность, что они ещё не сошлись в турнирном поединке.
— Как жаль, что вы опоздали на турнир — заметил Исарий, вытирая пот — было довольно скучно без вас.
— Я тоже сожалею, но, увы, у меня были неотложные дела — улыбнулся Александр — да и это не последний турнир, даже на это лето. К тому же, насколько мне стало известно, вашу печаль скрасила победа и то, что принцесса лично поблагодарила вас. Это очень высокая оценка вашим заслугам, как я полагаю.
— Это обычная цена за проявленную храбрость — ответил Исарий, рассматривая рукоятку меча, который принц старательно обернул в длинный кожух. Меч был старой работы, украшенный крупным рубином. Слишком дорогая отделка для боевого меча.
— Прошу прощения, но нам пора. Я ещё не представился Его Высочеству и не хочу заставлять его ждать. Мы и так припозднились — заметил принц.
Исарий уступил дорогу. Печально, он надеялся на более яркую встречу, как-никак именно королевская кровь делает турниры особенными. Впрочем, всё было ещё впереди, и резко развернувшись, он пошёл к своему шатру.
***
Не успела первая стрела коснуться мишени, как вслед за нею была пущена вторая и третья, играющая в полёте своим белым, мягким пером. Прищурившись, Елизавета победно скинула белую челку со лба. В этот раз она справилась со стрельбой настолько хорошо, что даже её наставник, престарелый дядюшка Эб, задумчиво почесал костлявой рукой подбородок, а затем тихо выдохнул и удовлетворенно кивнул головой. Елизавета улыбнулась. Выхватить похвалу у Эба было воистину непостижимой задачей.
— Вы заметно улучшили свои навыки, госпожа. Впрочем, я думаю, вами движет не только желание совершенствования, но и некая радость, от которой вы прямо полны энергией — тихо заметил он, подходя к мишени и пробуя вытащить стрелу.
— О чём это вы? — покраснев, спросила Елизавета. Дядюшка Эб был единственным из всех, перед кем она всё ещё впадала в краску.
— Или точнее о ком. О герцоге Франциске, вырвавшем главный приз турнира.
— Да. Он интересный человек.
— В которого вы, по всей видимости, влюблены — также спокойно и тихо произнёс Эб, наконец-то справившись с первой стрелой — что ж, у вас успехи — доспех это, конечно, пока не пробьет, но вот кольчугу запросто.
— А что, разве я не могу полюбить красивого мужчину?
— Можете, конечно, но я остро переживаю не за это. Вы крайне эмоциональны и это может обернуться как в хорошую, так и в плохую сторону. Сейчас, благодаря вашему порыву, вы обошли наших лучших лучников. И это хорошо, но ведь все может быть и иначе. Только простолюдин может быть подвержен порывам, вы же — будущая королева, вы обязаны быть прагматичной.
— Ах, дядюшка, к чему всё это — она покрутилась на месте — ведь это же так прекрасно -полюбить. Разве есть что-то прекрасней этого?
— Наверное, нет.
— Ну что вы такой грустный? — она подбежала к нему и взяла его костлявую руку в свои маленькие аккуратные ладошки — разве вы не счастливы от того, что мне так хорошо?
Старик Эб, не выдержав столь открытого напора, улыбнулся. Елизавета обучалась у него с шести лет, и он любил её как родную дочь. В глазах старого воина появилось немного влаги. Ведь когда он смотрел на эту игривую девчонку, он забывал о своей жене и дочери, умерших много лет назад, во время его последнего похода.
— Конечно, счастлив, моя дорогая — он аккуратно вытащил свою руку — но это не означает, что мы должны пропустить верховую езду.
— Ах, ну конечно, конечно, я и не думала отказываться — громко сказала принцесса и побежала к белому жеребцу.
Ловко забравшись на коня, принцесса выглядела просто безупречно. Коричневые охотничьи штаны, белая блузка, защитный наручник для стрельбы из лука, небольшой кинжал возле пояса. И всё вокруг женской хрупкой фигуры, украшенной длинной косичкой из белокурых волос.
Подняв коня на дыбы, принцесса припустила его рысью по поляне, нежно причмокивая и гладя по гриве. Она очень любила этого жеребца и даже позволяла ему прогуливаться в лесу без наездника, правда, в сопровождении охраны.
— Принцесса, принцесса, вас срочно просит Его Величество — внезапно раздалось со стороны дворца.
Развернув коня, Елизавета посмотрела на бегущего к ним слугу. Она примерно представляла, зачем батюшка мог вызвать её, и это отнюдь не грело её душу. Приезд принца Александра, принца Валерейского королевства, столь активно поддержавшего её отца при битве с Измундом, было вовсе не самым праздным событием. Поэтому не отметить его визит в сопровождении своей красавицы дочери её батюшка просто не мог.
Поравнявшись со слугой, она отдала ему под узды коня. Недовольный жеребец тут же оторвал хлипкого слугу от земли, и что есть силы, крутанул в воздухе. Больно шмякнувшись о землю, разноцветный юноша истерически заорал, вызвав у неё усмешку. Принцесса развернулась и пошла во дворец. Она знала, что дядюшка Эб не оставит без внимания этого идиота, смевшего думать, что он сможет удержать Буцефала.
Принц Александр оказался куда более смазливым, нежели она его себе представляла раньше. Высокий и широкоплечий, он был больше похож на древнюю статую, которую отец велел поставить у входа. Этакий эталон мужской красоты, который нарочито вежливо произнес целую тираду в её честь, восхваляя почти всё, в чём проявлялась её красота. Но, не смотря на это, он ей всё равно не понравился. Её сердце уже было занято герцогом. А потому она едва не выхватила кинжал, когда отец пообещал отдать её этому самодовольному кретину в жены. Какое безумство. Да как они могли с ней так поступить?
Еле дождавшись конца аудиенции, она отправилась в свои покои. Злобно открыв двери, она увидела Григория — слугу, которого она отправила за матерью, два раза в год уезжающую в неизвестном направлении. Всё ещё не отойдя от поступка отца, она жестом пригласила его сесть. В том, что он приехал не с пустыми руками, она не сомневалась.
Григорий был опытным следопытом и прекрасно шёл по следу, к тому же обладал ещё и лучшими актерскими данными и мог сбить с толку кого угодно, отыгрывая свою роль наивного дурачка.
Выслушав всю историю, она села на кровать. Ожившая в памяти сестра — уродливая и некрасивая не раз пугала её в детстве, когда она в первый раз услышала об её судьбе. И вот теперь она снова явилась перед ней, уже в куда более страшном обличии.
— Значит, ее охраняет Роберт? Как мило, я думала, он давно уже покоится в какой-нибудь речке. Что ж, это ей подходит. И все же, этот принц куда более мерзкий, чем я предполагала, и куда менее брезгливый.
— Госпожа, я не думаю, что это главное — тихо сказал Григорий — теперь не вы наследница престола, а ваша старшая сестра. Как вам известно, наследство передаётся старшему в роду.
— И что? Ты мне предлагаешь добить её? Она и так была уничтожена, к тому же, какое ей дело до наследства и нашего королевства? Живет себе в глуши и живёт, никуда не выезжая, какой смысл её убивать?
— Но если она решит отправиться сюда? В поисках Александра? Тогда может всё раскрыться, к тому же теперь и принц знает о ней — продолжал настаивать Григорий — я уверен, что было бы необходимо убрать эту девушку. Уверен, она сама хотела бы умереть.
Елизавета глупо улыбнулась. Похоже, боги ещё не до конца отвернулись от неё, оставляя призрачную надежду на настоящую любовь. Ведь если притащить её сюда и показать отцу, вскрыв всю похабную историю, то это должно здорово подмочить репутацию этого лощеного красавца принца, за которого батюшка так жаждет её выдать.
— Мне бы очень хотелось на неё посмотреть — сказала она и посмотрела на Григория — как ты думаешь, это возможно?
— Не знаю. В замок привезти её не получится, а ехать к ней — ну вы же знаете, как ваш отец пристально следит за вами.
— Значит, только если она сама сюда приедет? Что ж, это не такая уж невыполнимая задача, главное сделать так, чтобы это исходило от принца. Напишем что-нибудь душещипательное, такое, чтобы до слёз пробирало. Решено, начинай готовиться к отъезду, текст письма я приготовлю. Напишешь сам, хоть почерк она его не видела, но на всякий случай пусть будет мужской. Читать-то она умеет?
— Думаю, да.
— Тогда решено. Ох, какой же бум произведет это событие, ну разве я не молодец? Всё семейное говно выплеснем наружу.
— Но зачем это вам? Только из-за того, чтобы насолить принцу?
— Я должна перед тобой отчитываться? — смерила она Григория взглядом — впрочем, так и быть. Мне любопытно, дурень, да и матери неповадно будет кататься втайне от отца, к тому же я всегда не любила, когда она уезжала, даже когда была совсем маленькой.
— Но если она не согласится?
— Уж поверь мне, согласится. Во всяком случае, лучше пусть согласится она, чем разозлюсь я.
И тут Елизавета рассмеялась — её смех был звонким, разительным, казалось, он вот-вот разорвёт свою хрупкую госпожу, разбрызгав кровь по расписным стенам. Благо, длился он недолго и, успокоившись, принцесса потрогала свои щеки, раскрасневшиеся от прилившей крови.
***
Меланья развернула и прочитала письмо. В нём говорилось, что принц приносит извинения и просит её явиться во дворец, говоря о том, что испытал новое чувство. Что он был напуган. И всё в том же духе.
«Какая нелепая затея — подумала Меланья и разорвала письмо — Всё это пошло и необдуманно. Глупо, очень глупо. Как можно вообще надеяться, что она приедет во дворец по первому его зову?»
Она посмотрела на Григория, который разглядывал разорванное письмо. Теперь он был совершенно другим. Спокойным, хладнокровным, даже сильным. Таким он ей нравился больше, а потому хорошо, что Роберта в хижине не было, так как после последних происшествий она не могла ручаться за сохранность головы этого гонца, принесшего столь глупую затею. Хотя, почему сразу глупую? Ведь поездка в город совсем не такая уж и плохая затея, она всё равно ничего другого кроме башни не видела. Как же всё изменилось с той ночи.
Григорий, до этого молчавший, наконец, заговорил.
— Мне кажется, что вы всё-таки согласны — он пнул оборванный листок, валявшийся возле его сапога — даже как-то печально, ведь я почти уверен, что ничего хорошего вас там не ждет.
— Уверен? — недоверчиво спросила она — это почему?
— И идея принца — очередная идиотская затея, которая возникла в его молодом мозгу. Нет никакого чувства, это всего лишь жалость, глупость, но никак не любовь, как он думает. Ваша поездка лишь докажет это. Мой вам совет — оставайтесь здесь и забудьте обо всём, что случилось. Да, вы принцесса, да, вы девушка, но поездка — это глупость.
— Как по-рыцарски вы себя ведете — улыбнулась Меланья.
— Я не рыцарь, я слуга. И я не хочу, чтобы вы в очередной раз стали жертвой его необдуманного поведения. В замке вам никто не будет рад. Вас лишний раз унизят, так как там будут молодые красивые образованные люди.
Меланья смотрела на Григория, наверное, другая девушка ударила бы его на её месте или хотя бы сказала что-нибудь обидное. Но ей не хотелось, она уже привыкла к правде. Да и Роберт помог ей стать сильнее.
— Значит, мне лучше остаться здесь? — тихо спросила она.
— Да. Так будет лучше для всех — сказал Григорий и испытующе посмотрел на неё.
Он знал, что единственный шанс заставить её поехать с ним — попытаться отговорить ее от этой затеи. И что если он хоть сколько-нибудь разбирался в людях, то был прав, разглядев в этой уродливой девочке настоящую принцессу, всегда идущую наперекор своей судьбе, ради собственной чести и достоинства или же любви. Главное, вытащить это на поверхность, пробудить от спячки, в которую её грамотно положила её мать. А ещё, у этих сестёр был столь похожий упрямый взгляд.
— Я еду с вами — наконец сказала она — но мы должны ехать сейчас же, до возвращения Роберта. Я быстро соберу вещи и напишу ему записку. Ждите здесь.
Григорий кивнул и вышел на улицу, где затянул ремень на седле и, вытащив яблоко, дал его своему любимцу. К его удивлению, то, что он так хорошо справился с возложенной на него задачей, его не особенно обрадовало. Может быть, он стал чувствительнее? Постарел? Вряд ли это влияние самой уродины.
* * *
Они доехали до замка спустя два дня. Тринидад был сильным конём и даже два наездника не заставили его сбавить ход. Отведя коня в конюшню и оставив Меланью одну, Григорий отправился к Елизавете с докладом.
И не зря — младшая принцесса, даже не спросив секретного ответа, рывком открыла двери. Глаза её горели, ведь она уже знала, что они прошли во дворец, и, видимо, ждала его с огромным нетерпением. Быстро пропустив его внутрь своей спальни, она едва ли не схватила его за воротник камзола.
— Ну что? Где она?
— Всё в порядке, госпожа, всё идет согласно вашему плану. Меланья находится в комнате, полагая, что скоро встретится с принцем.
— Как мило, эх, меня просто разрывает от желания её увидеть.
— Не уверен, что это хорошая затея.
— Не важно, главное, что я хочу этого — сказала принцесса и, шурша платьем, выбежала из комнаты.
Свечи в большом количестве мягко освещали красные бархатные занавески, обрамляющие разноцветное окно. Её уродливая сестра стояла рядом. Мягко перебирая красную ткань в руках, она ощутила мягкое прикосновение. Елизавета прищурилась, кажется, именно в такой же бархат или немного похожий был облачен недавно приехавший Александр. Сын Измунда.
Затем сестра медленно повернула голову в её сторону, хотя Елизавета шла крадучись, практически бесшумно. Увидев Елизавету, Меланья улыбнулась. В её глазах читалось крайнее любопытство. Эстетично махнув ножкой, Елизавета сделала небольшой реверанс. Меланья же просто поклонилась
— Меланья? — наигранно робко спросила принцесса.
— Да — тихо ответила её сестра.
«Умом её явно не обделили» — подумала Елизавета, изучая измученные, но всё же скрывающие боль и тяжесть глаза. Не хамовита, не лезет с расспросами. Явно королевская кровь.
— Будьте, как дома. И не удивляйтесь, что именно я встретила вас, принц занят, это ведь королевский двор. Тут всегда есть дела. Но я о вас позабочусь, и мы постараемся сделать так, чтобы вы как можно быстрее его встретили.
— Я не тороплюсь — тихо ответила Меланья — у вас очень красиво.
— Это королевский замок — пожала плечиками принцесса — у нас всё должно быть красивым.
Меланья ничего не ответила и снова посмотрела в окно. Приближалась ночь, и скоро должны были проступить звезды. Затем несколько отстранённо она спросила:
— Зачем ты пригласила меня сюда, сестра? Хочешь показать меня матери? Но она меня уже видела, так что это её не удивит.
— Я? Я не это хотела, я… — растерялась Елизавета.
— Хотела посмотреть, какова будет реакция принца, когда он увидит меня? Что ж, я и так тебе скажу. Он не бросится меня целовать, так как сочтет всё некоторым недоразумением. Как и наш отец. Ведь, по сути, я и есть некоторое недоразумение. Но польза в нашей встрече, всё же, есть — я увидела тебя, а ты меня, нам же надо было познакомиться, не так ли?
И тут она посмотрела на Меланью. Черные, почти лишенные зрачков глаза, смотрели не моргая. Елизавета попятилась. Старшая сестра, словно поднимаясь из прошлого, заполнила собой всё пространство. Казалось, ещё чуть-чуть и она завладеет их короной и новым местом под лучами общего внимания. Восхищенная Елизавета заулыбалась. Теперь она была на все сто процентов уверена в их родстве. Только вот сила сестры вовсе не в скорости и выносливости, а куда в более глубоком превосходстве.
— Надо же, никогда бы не подумала, что вот так запросто познакомлюсь со своей мёртвой сестрой. Ты, верно, устала с дороги, позволь покормить тебя. Если, конечно, тебя это не обидит.
— Нет, меня это не обидит — ухмыльнулась Меланья — я давно уже стала необидчивой, поэтому с удовольствием поем.
Угощая старшую сестру, Елизавета пыталась понять, что с ней происходит. Внутри всё настолько переменилось, что она даже не успела всё правильно понять. Ведь совсем недавно она хотела с помощью обмана вывести эту уродину в свет и устроить полный кавардак. А теперь она сидит с ней и ужинает, словно разлуки и не было совсем. Неужели ей действительно не хватало старшей сестры? И стоило признать её силу и кровное родство, как непреодолимая стена, отделявшая её от сестры, начала давать левый крен.
— Очень вкусно — сказала Меланья, пытаясь улыбаться с набитым ртом. Вышло это так забавно, что Елизавета расхохоталась, подхватив эту забавную гримасу. Прыснув, Меланья едва сдержала начинку пирога во рту.
— Но-но, только вот не надо всё обратно — махнула рукой Елизавета — эти ковры стоят больше некоторых домов, я, конечно, понимаю, что ты жила в лесу, но это вовсе не значит, что можно вот так просто засыпать всё едой.
— Зря ты так, у нас было очень чисто.
— Верю, верю, это у нас в отца, он крайне чистоплотный.
— А какой он? — посерьёзнела Меланья — отец.
— Ты и вправду хочешь это знать?
— Да.
— Как и любой хороший король. Сильный, уверенный, упертый, а ещё умный и безжалостный, готовый принести в жертву всё, что угодно, лишь бы королевство процветало. Такой, каким, наверно, и должен быть настоящий король.
— Как ты думаешь, что он сделает, если увидит меня?
— Не знаю. Он не показывает своих чувств, и в этом случае, я думаю, он поступит также. Уберет тебя под стражу и казнит. Ведь толку увозить уже нет.
— А если я скажу, что я приехала повидать его? — с надеждой в голосе спросила Меланья.
— Я бы не стала этого делать. Правда. Не стоит. Лучше повидай Александра. И возвращайся домой. В лес. Туда, где ты и жила. А там, быть может, я навещу тебя.
Меланья вздохнула и посмотрела на звезды. В её глазах, столь странно смотревшихся на этой уродливой голове, читалось отчужденное желание жизни, отдаленно горевшее внутри странным огнём.
— Я никуда не поеду, сестричка. Не важно, что произойдет, но я теперь точно не поеду назад. Я хочу увидеть отца, мать. Я хочу ещё немного подышать королевским воздухом, воздухом моей семьи. За последнее время я несколько изменила свою жизнь, и как мне теперь кажется, будет разумно двигаться в том же направлении.
— Ты уверена в этом? — Елизавета положила руку на её ладонь — я могу тебя переубедить?
— Нет. Не нужно. Всё, что происходит — правильно, и я рада этому. А ещё я даже и думала, что у меня такая хорошая сестра.
А затем из ее глаз потекли слезы. Этому приему Елизавета обучилась ещё в детстве. Оставалось лишь обнять сестру, как все — пьеса сыграна полностью. А ещё она почувствовала, что от старшей сестры пахло землей, навозом, потом, но в большей степени чем-то родным и надолго забытым. Печально, конечно, что придется ей пожертвовать, но, видно, такова её судьба.
***
Рюрик слушал принца Александра, который мелодично докладывал, что его ближайший сосед, соратник в старой битве, всё ещё остаётся лучшим другом и даже принес в дар меч, дабы подтвердить старинную дружбу. Все вроде обычно и неинтересно, но тут возле дверей послышался гул. Кто-то порывался войти внутрь. Только вот стража была неумолима, ведь никто не имел права просто так входить во время его аудиенции. Но Рюрик жестом велел открыть двери.
Гробовая тишина воцарилась мгновенно. Даже принц замолчал, перестав выхваливать своего отца. Был лишь тихий гул ветра, влетавший сквозь разноцветные окна и убивавший тишину, посреди которой медленно, освещаемая широкими лучами солнца, падающими меж высоких мраморных колонн, шла его старшая дочь.
Серый капюшон бил откинут на спину, уродливая голова была гордо поднята. Король мотнул головой, ему показалось, что это всё дурной сон, но нет, всё было наяву. Более того, за старшой шла младшая, так же гордо выстукивая по мраморному полу. Рюрик осклабился, он сразу понял, что за всем этим представлением стоит эта мелкая чертовка Елизавета, но ничего, с ней он поговорит особо.
— Ты не рад меня видеть? — тихо спросила Меланья поравнявшись с Александром.
Рюрик молча посмотрел на носок своего темно-синего сапога. И всё-таки, её следовало убить в младенчестве, тогда бы и не было никаких проблем.
Король тяжело вздохнул и подозвал рукой своего слугу. Ему очень хотелось, чтобы королева видела, к чему привела её чрезмерная доброта, и как её уродка позорит свой род. Покорно выслушав приказ, слуга удалился.
— Да. Ведь я не звал тебя — спокойно ответил король.
— А я хотела тебя увидеть, отец. Посмотреть тебе в глаза — ядовито сказала Меланья — поблагодарить за то, что ты не убил меня и позволил моей матушке приезжать ко мне.
— Это больше заслуга твоей матери, а не моя. Впрочем, ты уже отблагодарила нас, опозорив нас перед иностранным гостем.
— Опозорила тем, что пришла к собственному отцу? — с вызовом спросила Меланья.
— Да.
Краем глаза Рюрик увидел в конце зала королеву. Она была в черных шелковых одеждах и как всегда прекрасна. На её лице блестели слезы. Но это всё равно без разницы, ведь теперь эту глупую уродку уже никакое чудо не спасет. Максимум, что он может ей подарить — так это быструю смерть от топора своего лучшего палача.
— Итак, это всё?
— Нет. Это не всё, мой король — всё также ядовито продолжила Меланья и, взяв принца под локоть, сказала — позволь представить тебе отца моего ребенка и попросить отцовского благословления на брак и на счастье в любви и радости.
Рюрик хотел было ответить, но открыв рот так и не смог обронить ни слова. Все, что получилось — это молча смотреть на побледневшего принца, растерянно стоявшего под руку с уродиной.
— Отца твоего ребенка? Ты беременна от принца? — мысли в голове короля мелькали одна за другой, не давая выстраиваться в ряд. Казалось, всё перевернулось верх тормашками — Александр, это правда?
Принц лишь побледнел ещё больше. Казалось, что все тело его налилось свинцом и любое движение дается с неимоверным усилием воли.
— Неужели вам нечего сказать — начинал злиться всё более и более, выходящий из себя, Рюрик — Это правда? Ребенок ваш?
— Вероятно, да, ваше величество — растерянно сказал принц.
— Боже… — Рюрик потрогал свой морщинистый лоб — а ваш отец в курсе этих событий?
— Думаю, нет.
— А ты, Лизи?
— Увы, отец — быстро вставила Елизавета, сияя от радости.
— Что ж, теперь ваш брак под вопросом. Я же не могу позволить вам, принц, оплодотворять всех моих дочерей — едко сказал Рюрик –к тому же, я не уверен, что Елизавета подходит под ваш избирательный вкус.
После этих слов, ему показалось, что принц вот-вот упадет в обморок, так как его лицо приобрело совершенно мертвый оттенок. Хорошо ещё, что его заботливо придерживала уродка, не давая упасть на мраморный пол.
— Итак, отец, ты даешь согласие на брак? — настойчиво повторила свой вопрос Меланья.
— Лично я не вижу причин мешать ему. Только мне очень хочется услышать Александра.
— Принц сделал это по желанию, мой король. Его никто не принуждал. Я даже боюсь предположить, что это он сделал с какой-либо другой целью, нежели истинная любовь. Я лишь милостиво прошу прощения за его поступок, уверена, он исправит ситуацию, взяв меня под венец, как и положено королевским особам. Ведь иначе получилась бы ситуация, что принц изнасиловал принцессу — дочь ближайшего соратника своего отца, выставив его полным дураком.
Теперь уже Рюрик не злился. Он улыбался странной улыбкой. Ни радости, нет. Он прекрасно понимал, что его друг не оценит подобного жеста, встав в крайне щекотливую ситуацию. Но с другой стороны, никто не заставлял его сына вынимать чресла из штанов, едва завидев бабу, причем, толком не разобравшись, как она выглядит. Это будет прекрасным уроком.
В этот же вечер он их обвенчал. Быстро, без особой церемонии. Щекотливость и пикантность ситуации не позволяла устроить широкое празднество и во всеуслышание объявить о свадьбе.
ЭПИЛОГ
Рюрик, мягко обнимающий королеву, молча провожал эту странную пару. Удивительно, но некоторые браки действительно свершаются на небесах. И что самое интересное, наверняка эта история останется в сказаниях.
Когда, сидя у огня, матери будут рассказывать своим дочерям о том, что когда-то жила уродливая принцесса, которую полюбил принц. Рюрик усмехнулся и посмотрел на слезинку, спускавшуюся по щеке королевы. Да. Скорее всего, именно так и будет. Только его жена обязательно допишет к этой странной и немного неправдоподобной истории некоторые детали. Например, что принц избавил поцелуем её от уродства, или, что она была заколдована. В любом случае, никто не будет говорить об истинном положении вещей.
Но всё же, в кое какой детали он был уверен на все сто. Закат, который бирюзовым светом освещал дорогу путникам, должен был остаться слишком уж красивым — он получился в этот прекрасный вечер.
ВЕДЬМА
ПАМЯТИ ГАНСА ХРИСТИАНА АНДЕРСОНА
Она услышала шум приближающейся толпы задолго до того, как увидела огни пылающих во тьме факелов. Сначала это был странный фон из далеких, еле пробивающихся звуков, потом он сменился на более отчетливые, но единично прорывающиеся крики, потом он стал монотонным, мощным, четко откалиброванным гудением. Словно это был рой огромных пчел, который летел уничтожать её.
Изабель — та, кто уже несколько дней будоражила всю округу, быстро поднялась с травы. Ей следовало спешить — горожане четко знали куда идти, и ничто не могло их остановить: ни ночь, ни священный страх перед местностью топких болот. Они твердо уверовали словам инквизитора, и, высоко подняв факелы, направлялись к ее избе.
Насчитав около пятидесяти огоньков, она бросилась к матери. Старая пожилая женщина уже второй день не вставала с постели, мучаясь ужасной болью. Ни травы, ни все их познания не могли облегчить её страдания, оставляя несчастной лишь слепую надежду на скорую смерть. Но даже это было не столь страшным по сравнению с тем, что приготовили ей эти люди.
Огонь. Страшное пламя ненависти и злобы, которые они выплеснут на деревянную крышу, вмиг озарит несчастную всеми муками ада, заставив сжариться живьем. Изабель наклонилась к матери — несчастная была в полубреду и совсем её не узнавала, прося воды и избавления. Слыша приближающиеся голоса, она хотела было поднять старуху, но, увы, у неё не хватило на это сил. Она смотрела в её глаза — привычные, любимые, в них даже в этом полубессознательном состоянии читалась материнская любовь.
— Мама, они рядом, они идут сюда с огнём — сказала Изабель, сжав её руку — нам надо идти, они сожгут нас.
Но мутный туман материных глаз не рассеялся. Она лишь нервно дернула рукой и всё также продолжила бормотать бессвязную речь. Изабель села и заплакала, она понимала, что ей не суметь вытащить больную мать из этой избы.
Крики стали ближе. Теперь она четко различала голоса: женские, мужские — они больше не мешались в кучу, а составляли славный дикий хор. Она слышала слова, она различала интонации и нескольких даже узнала. Например, пастора католической церкви, его прихожан, толстого мельника который не раз приходил к ним за отравой от грызунов и травой для больных зубов. Она различала многих, кто уже успел посетить их этим летом.
Внезапно мать назвала её по имени. Изабелла сразу же бросилась к ней. Мутный туман ушел с её глаз, и она, наконец, узнала дочь. Изабелла хотела рассказать ей о надвигающейся беде, но старуха лишь улыбнулась своими морщинистыми глазами и прошептала ей — «Беги».
Любовь к дочери, стальное упорство и просьба читались в её глазах. Мать знала, что Изабелле ничто не стоило плюнуть этим тварям в глаза и сгореть вместе с ней. Но мать была против, и это было её последнее желание, которое она не могла оставить несделанным.
Сжав её руку, она прикоснулась к морщинистому лбу. От матери пахло еловыми ветками, застиранным бельем и старой любимой старухой, с которой она провела последние двадцать лет. Вытерев слезу рукавом, Изабель встала. Голоса были совсем близко, следовало спешить.
* * *
Огонь, подымающийся над её жилищем, был виден издалека. Ровно, как и большинство пьяных и полупьяных односельчан, ведомых местным священником и отцом инквизитором, специально присланным из королевского замка. Оба внимательно смотрели за пожаром и периодически приказывали тушить кустарник, на который распространялся вольный огонь. Пожара в лесу никто не хотел.
Как кричала мать, она не слышала, но это вовсе не означало, что мать снова вернулась в помутнение, нет, она просто стерпела эту боль. Изабелла сжала кулаки, как бы она хотела хоть на секунду стать той самой ведьмой, которую они вдруг в ней увидели. Выесть глаза пастору и инквизитору, заставить их выплевывать свои окровавленные легкие прямо на стол.
Но это лишь мечты. В реальности ничто это не осуществимо, все, что она может — это сварить местную настойку от болей в животе, зубах и конечностях. Да и то, строго следуя материнским указаниям. И уж никак не послать на эту толпу чуму, которая скосила бы их под самый корень.
Сзади хрустнула ветка. Изабелла обернулась. Несколько волков стояли прямо за её спиной. Крупные, серые, они очень сильно напоминали собак, отличаясь только глазами — спокойными, тихими, свирепыми.
Вожак вышел вперед, обнажив зубы. Он готовился напасть. Изабелла не стала убегать, наоборот, улыбаясь, она шагнула вперед. Она нисколько не боялась умереть сейчас, когда в трёхсот метрах от неё догорает её мать. Но волки её не тронули — что-то мешало им, и так было со всеми дикими животными, пытавшимися на неё напасть.
Когда волки ушли, она устало опустилась на траву. Увы, но силы окончательно покинули её, и она даже не заметила, как уснула. Изнеможденная, полуголодная, исцарапанная, полная горечи и злобы. Казалось бы, это было почти невозможно, но тело её больше не слушалось, оно хотело лишь покоя.
Проснувшись, она увидела, что возле сожжённой избы было несколько вооруженных людей, которые обыскивали пепелище. Останки, им нужны были их останки, решила она и тут же заметила инквизитора, который стоял ближе к лесу и внимательно смотрел чуть ниже её холма. Укутанный в черный камзол, он был неподвижен, лишь редкий поворот головы выдавал в нем жизнь.
Когда их взгляды встретились, он всё также был неподвижен. Очень внимательно он рассматривал её между зарослей кустарника, пока, наконец, к нему не подошел один из стражников короля. Уловив взгляд священнослужителя, он громко позвал остальных и указал на неё. Но инквизитор положил на его плечо руку и что-то прошептав, осадил пыл. Затем он не спеша сделал несколько шагов и позвал её по имени.
Звал он мягко, почти породному. Изабелле даже показалось, что она его знает, хотя этого человека она видела впервые. Высокий, стройный, он обладал худым лицом и орлиным носом, подымающимся над узкими губами и острым подбородком. Мужчина обладал крайне жесткими чертами лица, очень удачно подходившими к его горящим огнем глазам.
— Изабелла, Изабелла — говорил он мягким голосом — спускайтесь, вы устали и вам некуда идти. Справедливый божий суд карает лишь еретиков и грешников, а вы, я уверен, не из их числа.
Изабелла не верила ни единому его слову. Ей лишь нравился его вкрадчивый голос, который она бы с удовольствием взяла себе, так как её голос был куда звонче этого и годился разве что для передразнивания колокольчика.
Почувствовав быстро надвигающуюся опасность, она бросилась бежать. Сразу же послышался грозный голос инквизитора, приказавший стражникам пуститься в погоню. А затем крики, хруст и бряканье металла.
Изабелла бежала быстро. Ветки били по лицу, она проваливалась в мох, но всё равно была гораздо быстрее своих преследователей, и это не удивительно — она столько раз бегала в этих лесах, что научилась крайне быстро передвигаться по зарослям. К тому же единственный козырь стражников тут был бессилен — лошади не могли достаточно быстро идти по этим топким местам.
Быстро оторвавшись от преследователей, запутав их в непроходимых болотах, она вышла к небольшой опушке, куда уже начал падать утренний яркий свет. Здесь было сухо, солнечно и воздух начинал понемногу отогреваться после холодного, неприятного утра.
Изабелла подошла к ручью. Её руки и ноги были все в остатках земли и грязи, так как она несколько раз крепко плюхнулась, пытаясь как можно быстрее оторваться от преследователей. С наслаждением она обмочила руки и прикоснулась ими к лицу. На нём всё ещё оставались соленые остатки слез, и смыть их оказалось гораздо приятнее, нежели всё остальное.
Ручей оказался родником, самым начальным этапом путешествия лесной воды. Чистый, прозрачный он оказался крайне вкусным и приятным, утоляя жажду. Она даже улыбнулась. На секунду, на миг ей показалось, что всё будет хорошо, как будто всё её сознание дернулось в сторону слабой надежды на спасение.
А потом пришло уныние, она понимала, что против неё ополчилось все королевство, что никто не поможет ей, никто не протянет руку помощи, а лишь постараются как можно быстрее отправить на стол к мясникам-инквизиторам, которые в считанные часы выбьют из неё признание, а затем сожгут на праведном костре.
Она посмотрела на бабочку. Красивая, цветная, с яркими красными красками она села прямо напротив неё, словно бы не замечая огромного человека. Изабель невольно потянулась к ней рукой, ей очень захотелось, чтобы бабочка перелетела к ней и хоть немного, но посидела на её пальце.
— Бу! — неожиданно резко раздался громкий голос сзади. Изабель подпрыгнула и, резко обернувшись, попыталась побежать в лес, но вместо этого снова споткнулась и воткнулась лицом в грязь, вызвав тем самым громкий хохот со спины.
Обернувшись, она увидела высокого, крепкого юношу, в багровом красном камзоле с красиво расшитым плащом и соколом на левой руке. Он громко смелся и нежно поглаживал птицу по её маленькой голове. Увидев, что Изабель обернулась, он на секунду застыл, а потом снова засмеялся, держась свободной рукой за шпагу.
— Простите, сударыня, виноват, не удержался — сказал он, подходя к ней и протягивая руку с расшитым бархатом платком, — поймите правильно, ваша боевая окраска не может не вызывать смех. Вы что, так маскируетесь от животных? Я ведь сам большой охотник до маскировки и, пожалуй, с удовольствием возьму у вас пару элементов этой диковинной стратегии. Ой, простите, совсем забыл представиться, меня зовут Виктор.
— Изабель.
Она отклонила платок и быстро вытерла лицо рукой. Она поняла, что пока опасность ей не грозит и этот богатый сын вельможи ничего не знает об охоте на неё. А значит, был шанс спастись. Она отошла подальше и оглядела себя: грязное платье, лицо — она была даже хуже, чем обычная попрошайка после месячной работы.
И, тем не менее, Виктор с интересом её рассматривал. Высокий, красивый, с нетающей улыбкой на губах. Он был подлинным сыном этой древней земли, которая с давних пор рождала крепких телом мужчин, повымерших из-за частых смешиваний с инородцами. Гордо выпрямившись, Изабель отошла на несколько шагов ближе к лесу. Она уже решила для себя, что никому не будет доверять. Впрочем, юный охотник и не стремился набиться ей в друзья, он лишь продолжал её рассматривать.
Но все изменилось, когда из-за деревьев прямо позади Изабель появилось двое стражников, на удивление быстро добравшихся до этой опушки. Такие же грязные, запыхавшиеся, они видимо так старались выслужиться, что бежали почти как она, только лишь с тем исключением, что не знали топких болот и при любом неправильном шаге могли запросто расстаться с жизнью. Увидев её, они с радостным воплем бросились вперед, выхватив своё оружие. Изабелла от неожиданности попятилась и споткнулась, и сев на землю, закрыла руками лицо. А дальше лишь резкий визг металла.
Выдохнув и набравшись смелости, она открыла глаза и увидела, как, удерживая две шпаги на своем клинке, легким движением юноша вырвал их из рук стражников и воткнул в землю. Кем бы ни был этот богач, но со шпагой он обращался безукоризненно, молниеносно обезоружив двух мужчин.
— Господа, господа, постойте — дружелюбно заметил незнакомец — нельзя же вот так врываться в наше милое общение, к тому же вы не представились.
— Мы королевская стража — злобно выдохнул один — и ты ответишь за это.
— Возможно, и, тем не менее, советую вам подобрать ваше оружие, а то ваши товарищи просто не поймут столь странного положения вещей — ответил он, показывая на лес, откуда выбрались ещё трое солдат.
Получив подкрепление, стражники почувствовали себя более уверенно, правда бравый незнакомец, который также не испугался, а даже как-то повеселел и едва заметно, подмигнул Изабелле. Но шпагу он так и не убрал, просто опёрся на неё, показывая при этом полнейшее благодушие ко всем вооружённым противникам.
— Ах вот ты где — раздался из лесу громкий голос — а я тебя повсюду ищу. Тоже мне, главный ловчий, который сам подобен зверю.
Человек, чей голос был подобен раскату грома, был верхом на лошади. Белой, покрытой яркой красной накидкой. Сам же наездник был в точно таких же тонах, но куда более наряден. Белая рубаха, плащ — всё расшито золотом и красным бархатом, особенно там, где красовался королевский герб. Изабелла узнала его — это был принц Карл, заядлый охотник и любимый сын короля.
Юноша подъехал сначала к незнакомцу, затем к склонившимся стражникам. Объехав их и хорошенько рассмотрев, он снова вернулся к своему ловчему, который всё также стоял, опершись на собственную шпагу. На неё принц посмотрел лишь мельком, явно раздраженный возникшей ситуацией.
— Виктор, почему я должен тебя искать? Здесь что, полно дичи? Ну так я не вижу ни одного волка или лани.
— В этом вы неправы, Ваше Величество — спокойно заметил ловчий — и то, и другое здесь в избытке.
— В избытке? — принц, наконец, остановил коня — что ж, ты мне предлагаешь охотиться на собственную стражу?
— Только если она пытается загрызть ваших мирных животных — всё также, полушутя, ответил ловчий — в целях сохранения поголовья вашей редкой дичи.
— Редкой, говоришь. И что же в ней такого редкого? — принц посмотрел в сторону Изабель.
— Она ведьма, это из-за неё пропал наш урожай, Ваше Величество. Мы вместе со священнослужителем Кристофом Лютеранским преследовали её по болотам. До тех пор, пока ваш ловчий не помешал нам.
— Какая неприятность — досадливо поморщился принц и, переглянувшись с ловчим, и добавил — досадить такому человеку, каким представляется наш священный инквизитор, впрочем, это мы уже без вас решим, пошли вон.
Когда опушка опустела, принц подъехал к Изабель ближе. Он был также красив и молод, почти одного возраста с ловчим. Приглядевшись к ней, он задумчиво пожал плечами и, повернувшись к ловчему, который смотрел в сторону приближавшейся королевской свиты, что-то неслышно сказал, на что тот утвердительно кивнул.
Изабелла поднялась, ей хотелось как можно быстрее покинуть это место. Увидев, как она поднимается, ловчий подвел к ней своего коня. Это был черный, крепкий жеребец, по бокам которого также висел королевский герб.
— Так значит, вы ведьма? — спросил он, разглядывая её лохмотья — я вас представлял немного иначе.
— На метле? — хмуро бросила Изабелла. Но немного отойдя, добавила — спасибо вам, я не знаю, как вас отблагодарить.
— Ох, рано, сударыня, рано. Всё ещё только начинается — сказал Виктор, всматриваясь в подъезжающих всадников, и громко добавил — глубокоуважаемый Святой Отец, что завело вас в столь дремучие леса, жажда охоты?
— Не только, сын мой. Я слышал, здесь завелись доверчивые души, которые так и тянутся к еретикам и изменникам этой святой земли — тихо ответил подъехавший к ним инквизитор — Как я вижу, вы решили, что защищать ведьму ваше новое призвание?
— Я всегда защищаю женщин, когда им угрожает опасность. А уж ведьмы они или нет — это лишь Господь решит.
— Именно его волю я и исполняю, юноша — хмуро ответил инквизитор.
— Виктор, позволь мне говорить — мирно сказал принц, положив руку на плечо своего друга, — всё-таки, Святой Отец имеет право знать, что происходит в королевских землях. Ведь на то сюда его и прислали. Правильно я говорю?
— Вы совершенно правы, Ваше Величество.
— А теперь расскажите, в чем виновата эта девушка?
— Она подозревается в колдовстве, ровно, как и её мать.
— А где её мать?
— Сожжена в праведном огне.
— Хм, но если мне не изменяет память, колдовство не передаётся по наследству и, стало быть, ведьма погубившая посевы — уничтожена. Ведь не могла же наша святая инквизиция спалить невиновного человека.
— Что вы этим хотите сказать?
— Что вину надо доказать, если она имеется — сказал принц и погладил белоснежные поводья — мой отец славится своей мудростью в решении государственных вопросов, я почти уверен, что он поддержит такое решение.
— Ровно, как и Ваше право на самовольное уничтожение его слуг — ехидно подметил ловчий.
— Мы пришли по указу Святой Церкви. Причем тут ваш отец — зло бросил инквизитор — только церковь может отличать еретиков и демонов.
— А королевский суд — преступников. Эта девушка виновата лишь в том, что не донесла на собственную мать, будучи ослепленной любовью к ней. Увы, но в мои обязанности входит не только охота и прочие развлечения, я также обязан следить и за общим порядком в королевстве.
— Вы точно в этом уверены? — прошипел инквизитор — вы точно уверены, что хотите поспорить со Святой Церковью Великого Папы Римского, Иоанна третьего?
— В данном случае я спорю лишь с вами, Святой Отец, и только лишь в том, что вы уже сделали свое дело, убив ведьму. Фактически, я убеждаю вас, что вы прекрасно справились с собственной работой.
— Мне говорили о вашем красноречии, Ваше Величество. Что ж, это похвально, этому королевству нужны монархи-ораторы, только вот они так же обязаны быть жесткими в решении своих проблем. Впрочем, не буду вас более мучить своим обществом, я вижу, что здесь мое присутствие неуместно. Встретимся во дворце.
— Конечно. Хорошей вам дороги, Святой Отец. А о девушке не беспокойтесь, мы доставим её сами — сказал принц, и всё так же опираясь на Виктора, помахал инквизитору рукой, после чего обратился к ловчему.
— А теперь, любезный мой друг, убеди меня в том, что я не совершил глупость, вытащив эту крестьянку из петли.
— Милорд, вам лучше посмотреть — спокойно ответил Виктор и поманил рукой Изабель поближе — я точно не уверен, но, кажется это именно она.
* * *
Вернувшись во дворец, отец Кристоф хотел было сразу отправиться к королю на аудиенцию, но передумал. Следовало лучше обдумать то, что он ему скажет. В конечном счете, в этой части христианского мира церковные законы ещё не полностью поднялись над государственными и вполне возможно, что король смог бы выбрать сторону своего сына, особенно, если тот умело аргументирует свой поступок.
Следовало подумать. А лучше всего это получалось, когда он видел, как слаженно работают в самых дальних подвалах замка слуги божьи, пытая мерзких еретиков праведным огнем и железом.
В этот раз им попался очередной купец, из которого следовало выбить признание, затем сжечь и уж потом вложить все его средства в пустеющую казну. И хотя это задание пришло непосредственно от министра, Кристоф знал, что распоряжение дал сам король. Поэтому он решил лично возглавить суд над несчастным еретиком.
Толстый купец оказался на радость упрямым, наивно полагаясь на королевскую милость к прошлым заслугам. Кристоф любил таких людей, они позволяли ему полностью отдаться своему ремеслу, тем самым давая сосредоточиться и решить большинство проблем. Он специально дал распоряжение не применять особо болезненных и травмирующих пыток до своего приезда, не то перестаравшиеся священники могли с легкостью отправить купца на тот свет до главного суда. Так уже бывало.
Усевшись в кресло напротив, он жестом приказал вбивать клинья в железный сапог. Переломанные в мелкие осколки кости не убивали, лишь калечили, но зато отлично показывали, как следовало работать с человеком. Если он начинал орать, то следовало выбирать те, которые могли и увечить, а если молчал, то те позволяли сохранить его тело как можно целее, всё равно к физическим серьёзным повреждениям он был стоек.
Этот заорал. Причем как резаный, не взяв на себя разве что убийство Христа. При мысли о всевышнем, отец Кристоф перекрестился. Получилось машинально. Затем он посмотрел на толстяка, по его толстому подбородку текла слюна, кровь и пот. Ноги раскраснелись и распухли, а из-за небрежной работы из одной торчал осколок кости. Впрочем, дело было сделано, ещё один еретик был наказан. Вообще служба для казны его не обременяла, он смог пойти на эту сделку с чистой совестью. Всё во имя высокой цели, для которой он и был сюда послан.
Он понимал, что мир не совершенен, и что высокие посты порой занимают жадные государи и им просто необходимы материальные блага. Но как говорил епископ, это хорошо, так как является прекрасным инструментом для работы с ними. «На нашей стороне время, — говорил Его Святейшество Иоанн — со временем мы всё же достучимся и в эти души. Но для начала, используем их для очищения государств»
И вот, у него как раз такой случай. Старуха и дочь попадали под полное описание из «Молота Ведьм». Обе ведьмы жили отдельно, использовали травы и обладали особыми женскими чарами. Он сразу почувствовал их, когда встретил на рынке эту Изабель. Словно содранная с небесного ангела, её внешность опьяняла даже крепкий мужской разум, вводя душу в приятную эйфорию и заставляя слепнуть от этой пульсирующей красоты.
Сложно, да, но не невозможно, и для него это было в определенной мере испытанием, которое он должен пройти. Вырвать из неё её нечестивую душу и очистить её огнём божьим,
сжечь всю наросшую нечестивость и неверие. Как истинный священник, он почувствовал, что она есть ведьма, созданная сатаной и готовая нести лишь вред. Что вскоре и подтвердилось падением урожая.
Он не спешил, следовал правилам, ждал. Суд над ней должен был пройти правильно, сквозь все необходимые процедуры и инстанции — она не какой-нибудь толстяк-купец, с которого достаточно пары слов и все, можно смело отправлять к Всевышнему. Нет, её слова должны идти от чистого сердца, полностью очищенные болью и истинным признанием. Только так можно уничтожить эту нечисть, освободив от неё родные земли.
Крик толстяка вырвал его из раздумий. Стражники, неуклюже бравшие его под руки, доставляли ему сильную боль, к тому же выступившая кость зацепилась за порванную ткань и поддалась вперед. Плохая работа, ведь теперь его следовало поберечь и постараться сделать так, чтобы он дожил до церковного костра, который по обычаю проводился лишь в полдень, когда собиралось много народу.
Разглядывая кровавый след и волочащиеся по каменному полу ноги, Кристоф вспомнил ноги Изабель. Красивые белые лодыжки, которые не портила грязь. Эти изящные женские аккуратные пальцы. Как красиво она передвигалась, в ней была просто неимоверная сатанинская грация, она легко бы заткнула за пояс всех ведьм, которых ему довелось оправдать перед Богом, вырвав из их окровавленных глоток признание в грехе. Да, пожалуй, она самая красивая из всех и единственная, кто смогла зайти так далеко в его душу, отвлекая даже от вида пытки столь ненавистных ему еретиков.
Купец или вельможа, человек всё равно попадал под бремя неверия, так как грешил, страдал алчностью и склонностью к богатству, ведь это уже было грехом, и не подразумевало подлинной веры, какой обладало большинство служителей церкви.
Вспомнив о вельможах, на ум пришел сын короля и его дерзкий друг ловчий. Оба не заслуживали даже костра, лишь медленной полной боли смерти, которая лишь отдаленно даст им понять все муки ада, подстерегающие их после их смерти. И особенно это касалось ловчего. Наглый мальчишка посмел помешать божьему суду, встав на защиту ведьмы. Он помешал шестимесячному плану, по которому всё было настолько ловко продуманно, что народ сам пошёл к этой избе.
И это несмотря на то, что они чуть ли не с рождения приманивали их своими ведьмовскими лекарствами. А ведь ему сам Папа наказал истреблять ведьм, позволив приобщиться к самой высокой в духовенстве касте, касте избранных инквизиторов, которым позволено обходить многие обеты церкви, лишь бы сатанинское отродье было истреблено.
И вот он не справился, точнее, допустил первый промах. Отец Кристоф сложил руки в молитве, он искренне верил, что Бог слышал его и что он обязательно должен был помочь.
Проведя в казематах ещё несколько часов, отец Кристоф пришёл к выводу, что пока не стоить лезть на рожон, ловчий сам себя погубит, нужно только вывести его из себя в присутствии короля. И как только это произойдет, уже ничто не помешает сжечь эту ведьму, а заодно, и ловчего, попавшего под её чары. Ведь всё равно никто не сможет вылечить человека от черной магии, его можно лишь уничтожить. Ещё раз помолившись, отец Кристоф направился к королю с докладом — следовало первым рассказать историю, произошедшую в лесу.
* * *
Александрий второй сидел в большом тронном зале. Он принимал послов из чужеземного царства, которые просили мира, не в силах сдерживать варваров на окраине страны. Они также были христианами, и царь сочувствовал им. Вера была сильна в нём, он крайне радушно относился к любым несчастным, что шли по пути послушания господу.
Внимательно слушая послов, он жестом предложил сесть рядом. Отец Кристоф поклонился и послушно расположился возле трона. Настроение у короля было превосходное, хотя он крайне серьёзно и внимательно слушал послов, давая им понять, что крайне встревожен их проблемами. Высокий, широкоплечий, король был подобен древним воинам, мощь которых одним видом повергала врага в бегство. Но теперь войн в царстве не было, и эта мощь спокойно покоилась на троне, лишь периодически упражняясь в бое на мечах.
После того как послы ушли, отец Кристоф сразу же приступил к своему повествованию. Медленно, методично он обрисовал всю ситуацию, особенно детально остановившись на ситуации в лесу. Король слушал внимательно, не перебивая. Мрачнея все больше и больше. Когда же отец Кристоф закончил, он поднял руку и подозвал своего начальника стражи. Стало понятно, что как
только принц въедет во дворец, его сразу же поведут к королю. А затем он обратился к отцу Кристофу.
— Мне жаль, что так получилось, Святой Отец. Я уверен, что это недоразумение или непонимание исчезнет, когда Карл окажется здесь. Молодости необходимо давать возможность высказаться, только в этом случае её можно правильно направить.
— Вы как всегда правы, мой король, я постараюсь именно так сообщить его Святейшеству Папе, когда завтра отправлю своего помощника в Рим с донесением о частичном успехе.
Король поморщился. На его пожилом, но всё еще очень живом лице прошла глубокая морщина. Он не любил, когда о проблемах его семьи становилось известно за пределами его королевства.
— Что ж, воля ваша, Святой Отец. В любом случае, я считаю, что сначала необходимо услышать Карла, его взгляд на ситуацию.
— Как вам угодно, милорд — отец Кристоф низко поклонился. Ниже чем обычно. И король это заметил.
Выйдя из тронного зала, отец Кристоф подошёл к разноцветному окну, из которого так часто открывался чудесный вид на огромные поля, где когда-то верующие христиане усердно работали, не разгибая спины, давая урожай и хлеб королевству. Святой Варфоломей тогда лично следил за порядком на королевских землях, даря всходы и радость. Естественно, до тех пор, пока ведьма своим колдовством не испортила всю эту идиллию. Сейчас там не было ничего, кроме застигнутой засухой земли, на которой ничего не росло.
И как посланник Святой Церкви и лично Папы, именно он был ответственен за исправление этой картины. Чтобы прекрасный цвет спелой пшеницы снова воцарился на этих землях, дав покой и радость этому государству.
— Святой Отец — раздался сзади знакомый голос. Кристоф улыбнулся. Этот юноша вызывал у него самые положительные эмоции. Молодой, умный, храбрый и открытый, он олицетворял собой будущее лицо церкви, освобожденной от нежелательной войны с еретиками и должной лишь нести просвещение и покой. Высокий, стройный, с карими глазами, Иннокентий был крайне воспитанным, почитающим старших отцов и готовым в любой момент отдать всё, даже жизнь во благо истинной веры.
— Да, сын мой — обернулся Кристоф — слушаю тебя.
— Я слышал, вы так и не поймали эту ведьму и что за неё подло вступился юный король.
— Разве я сказал об этом сам? С каких пор ты подбираешь чужие разговоры и сплетни? — нахмурился Кристоф — неужели служителям церкви свойственно так низко пасть?
— Простите, Святой Отец — потупил глаза ученик — гнев затуманил мой рассудок. Я лишь опасаюсь, что она полностью овладеет принцем и тогда у нас возникнет большая преграда. Ведь защита принца — это совсем не то, с чем мы привыкли иметь дело.
— Пойдем, я не хочу говорить об этом здесь, но я понимаю, что ты хочешь сказать — снисходительно ответил Святой Отец — ты переживаешь из-за того, что я оставил их в лесу, что я не взял ведьму там, оставив её на попечении этих молодых людей. Эх, юность, как же вы горячи.
Кристоф взял под руку своего ученика. Он искренне любил его. И считал, что именно он станет его преемником. Ибо силы и знания, вложенные в Иннокентия, были столь велики, что кто, как не он должен будет возглавить их многовековую войну с еретиками. К тому же, как бы прискорбно это не звучало, но помимо всего, был и личный мотив, ведь всю семью этого послушника уничтожили неверующие варвары, чей язычный бог позволил убить его отца и братьев, а затем изнасиловать его мать и разрезать на куски его младшую сестру, окропив его лицо её кровью. Смех, улюлюканье, невежественные пляски дикарей — вот та картина, которую он запомнил, будучи в плену.
Ученик, послушно шедший рядом, нервно теребил деревянные четки, висевшие на нитке с крестом. Молодой, он был полон энергии и неистово хотел её проявить. И это было похвально, потому что чистые незамутнённые идеи обязаны стоять у истоков их веры. Но не сейчас, в данном случае куда важнее терпение.
— Терпение, терпение, сын мой. Только благодаря этой добродетели мы одержим верх в нашей священной войне. Пусть они думают, что одержали победу, пусть радуются тому, что склонились на сторону зла. Это временно, как только король обдумает всё происшедшее, он встанет на нашу сторону, к тому же роль церкви в этом королевстве куда больше принята именно отцом, нежели сыном, так как первый правит куда больше лет. Зеленый отпрыск этого древнего рода ещё дерзкое дитя, необученное манерам поведения.
— Святой Отец, учитель, зачем вы так милостивы к нему, неужели тот, кто поддался на чары ведьмы, должен быть обязательно исправлен? Истинный верующий никогда не усомниться в своей правоте и уж тем более не станет защищать ведьму. Извините за прямоту, но, мне кажется, он не достоин того, чтобы править, к тому же у короля есть старший сын, который и должен унаследовать престол.
— Должен, не означает, что получит. На всё воля короля, а он склонен к родительской любви, и куда больше, чем на это имеет право государь. Нам надо быть терпеливей и осторожней. Именно поэтому твой отъезд отменяется.
— Но Святой Отец… Кто же тогда поедет вместо меня? У нас не так много людей, кто может донести вашу волю.
— Я знаю, хорошо еще, что все, что ты должен передать на словах, не столь велико в значении, чтобы можно было отправляться в путь немедленно. Сейчас ты мне нужнее здесь. Из-за этих осложнений мне очень понадобиться твоя помощь.
Они вышли во внутренний сад дворца, оканчивающийся высоким обрывом. Воздух здесь был необычайно свеж, хотя немного и тянуло мхом, плесенью и прекрасно сохранившейся древностью, идущей от старых, граненых плит, казалось бы, вечно находившихся тут. Отец Кристоф подошёл к краю парка, где в тишине, нарушаемой лишь пением птиц, уже не раз беседовал со своим учеником.
Стоявший рядом Иннокентий молчал. Он заметил, что всё внимание Святого Отца направлено на созерцание природы и не мешал, понимая, что Святой Отец вот-вот составит план действий. Но Святой Отец вовсе не думал о плане, он смотрел на дорогу, ведущую к замку, по которой ехало несколько всадников в парадных одеждах. И среди которых была женщина, в изодранном, ярко красном платье, поверх которого был накинут мужской плащ.
* * *
Святого Отца трясло внутри. Он видел ведьму, видел её грацию и как уверенно она едет в мужском седле. Богохульство, эретизм, высшая степень надругательства над религией — вот, что она воплощала собой, ступая на эту освещенную церковью землю. Как нагло, как самопровозглашено она въезжала в королевские ворота.
— Вам плохо, учитель? — обеспокоенно обратился к нему брат Иннокентий.
Но он его не слышал. Всё его нутро горело огнём, всё его существо, вся суть его подверглась ужасному испытанию. Святой Отец устало отошел от края и опустился на скамью. «Терпение, терпение — без устали повторял он себе — только терпение поможет справиться с этой адовой напастью». О, Боже, но как же тяжело ощущать проникновение в этот храм такого паскудства, как больно видеть как королевские дети сами ведут свою погибель в отцовский дом. Больно, тяжело, но надо. Ибо только так он сможет справиться с этим врагом. Немного отдышавшись, он положил руку на плечо своего ученика.
— Всё хорошо, не беспокойся, небольшая мигрень. Она иногда мучает меня — соврал он.
***
«Как удивительно устроен наш мир — думала Изабель — всего несколько часов назад я бегала по кустам, как вот я еду с принцем во дворец. И да, я пленница, да, я обвинена в колдовстве. Но всё равно я могла прожить всю свою жизнь среди леса и так бы никогда и не увидела этих красивых высоких стен, красивых скульптур на воротах, высоких башен и огромного тронного зала, который, как сказал принц, едва ли не самый лучший во всём мире».
А затем она вдруг отчетливо увидела умирающую мать. Как смело и по-матерински нежно она смотрела на свою дочь, временно вырвавшись из мутного колодца своего забвения. Вырвалась только для того, чтобы отпустить, не дать ей умереть в огне. Воспоминание обожгло, растащило радость по кускам, выдернуло её на свет гнева и боли. Заметив, что с ней что-то не так, к ней подъехал ловчий и, поравнявшись, погладил лошадь.
— Вас пугает замок, сударыня?
— Нет, но лес мне гораздо ближе, это правда.
— Мне тоже, хотя в этих каменных глыбах есть своё очарование, особенно там, позади основных стен, над самым обрывом, откуда открывается удивительным вид на лес, закат и прочие дела.
— Дела?
— Всего не перечесть, простите, но из меня плохой романтик.
— Романтик? Сударь, я не совсем понимаю, что вы подразумеваете сейчас под этим словом, всего несколько часов назад умерла моя мать — зло бросила она — точнее её живьём сожгли.
Ловчий хотел было что-то ответить, но на минуту задумался, посмотрев с какой-то печальной улыбкой в сторону нависшего над океаном замка.
— Знаете, я не могу вас утешить, это большое горе, но вы хотя бы знали свою мать, я же свою так и не узнал, ровно, как и отца, которых убили спустя год после моего рождения — он грустно улыбнулся — вы, наверно, слышали эту историю, замок Крушвельдорф, он недалеко отсюда.
Изабель помахала головой. Она не знала ни где этот замок, ни что произошло в нём. Но зато она знала, что этот юноша говорит правду, более того, самую, наверно, тяжелую правду, которую он мог себе позволить.
— Нет, не слышала — тихо сказала она.
— Ничего, я как-нибудь вам об этом расскажу, должен же я хоть с кем-нибудь разделить это бремя — посетовал он, мягко поглаживая своего коня — и всё-таки вы действительно крайне красивы, я даже понемногу начинаю верить, что это происки дьявола.
Изабель снова посмотрела на него. Этот юноша вызывал у неё крайне противоречивые чувства. С одной стороны, он был вполне взрослый и серьёзный, прекрасно владел мечом и смело бросался на врага, но с другой, он странно шутил, ставя её в крайне неприятное положение. Особенно там, в лесу, когда он испугал её, и вот сейчас, когда он вспомнил о лживом обвинении в её адрес. Он что, так издевается над ней?
— Виктор, я вижу, тебя нельзя оставить с дамой ни на минуту — улыбаясь, сказал принц –который, как и ловчий, держался недалеко от пленницы — вы простите его, он иногда невежа.
— Всё в порядке, он спас мне жизнь.
— Увы, сударыня, это ещё открытый вопрос — серьёзно заметил Карл — зная нашего Святого Отца, я почти уверен, что он уже обо всём рассказал моему отцу, и я буду крайне удивлен, если у ворот вас уже не подстерегает пара-тройка монахов в темных одеждах. Увы, но в вопросах поисков сатаны они крайне расторопные малые.
Но у ворот их никто не ждал, разве что двое королевских конюхов, которые помогли спешиться и торопливо отвели лошадей в сторону.
Замок, как и говорил Виктор, был красив. Высокие расписные потолки, где королева мать держит сына, узорчатые огромные окна, мраморный светло-зеленый пол. Замок поражал своим убранством с первого взгляда, казалось, что это невозможно сотворить человеческими руками. Изабель смотрела на всё с еле-еле скрываемым восхищением, ей очень хотелось коснуться этих величественных стен и колонн.
Король сидел на высоком троне. Александрий, так, кажется, его звали. Изабель не помнила точного его имени, так как ей редко доводилось слышать о короле, но то, что это именно он, она поняла сразу — слишком похожи были отец и сын. Оба высокие, крепкие, около двух метров росту, с чистыми, голубыми глазами.
Принц подошел к трону и, опустившись на одно колено, низко поклонился. Изабель и Виктор сделали тоже самое. В ответ король лишь прищурился, рассматривая её. Изабелла чувствовала это всем телом.
Молча выслушав сына, король небрежно откинулся на деревянную спинку трона. Лицо его было хмурым, недовольным. Задумчиво теребя бороду, он долго всматривался в свою плоть и кровь, столь своенравно исполнившую королевскую прихоть. Затем махнув рукой, он приказал увести её.
* * *
Каменные стены, плач, остатки соломы, боль, крики, прутья, голые локти, изнеможденные лица — именно так встретила её темница, где содержались королевские узники. Кинув её в клетку, стражники, бренча ключами, быстро удалились, обсуждая скорую её кончину. Изабель почувствовала, как холодный каменный пол медленно высасывает её тепло. Но она не хотела вставать, слишком бесполезным казалось ей это занятие — всё равно она умрёт. Сегодня, завтра или послезавтра — это уже не имело значения.
Сожгут ли её на костре, как мать? Забьют ли металлическими прутьями? Или предварительно будут медленно жарить, чтобы она призналась во всех своих злодеяниях? В любом случае она не сможет на это повлиять.
Ох, как же глупо она поступила, не убежав тогда с поляны, когда её напугал ловчий. Зачем она осталась с ними? Неужели это ещё один глупый поступок, за который она будет долго и тяжело расплачиваться, крича от боли и моля о скорой кончине всевышнего. Или нет? Может всё обойдётся? Может её вытащит отсюда её новый друг — охотник? И вот тут, наконец, она улыбнулась, как же странно, всё ещё верить в людей. В то, что они могут помочь ей, вытащить её из этого ада.
Безумие, безумие, кругом сплошное безумие. За что, почему они так её ненавидят? Она вообще не знает этих людей. Почему они хотят принести её в жертву, она ведь только лечила, ухаживала за больными, она никому не причинила зла. У них же есть их Бог, почему он разрешает убивать мирных людей?
Возле прутьев послышалось шорох соломы. Изабель медленно повернула голову и увидела высокого молодого юношу в рясе, внимательно рассматривающего её. У него были красивые большие глаза, полные печали, тоски и темного, глубокого гнева. Она уже встречала подобные, кажется, это был одинокий кузнец, который приходил к ним навестить умирающего сына. У ребенка была странная болезнь, которую не лечила ни одна трава. Она буквально сжигала все его внутренности, распространяясь на всё новые и новые участки. Мальчик сильно кричал, и они еле справлялись с его болью. Кузнец не мог его убить, не мог облегчить ему жизнь и тогда обратился к ним, к единственным, кто мог ему помочь.
Изабель поняла, что этот монах тоже потерял своих близких. Боль осталась внутри, и теперь она медленно сжигала его. Она улыбнулась, ей не хотелось, чтобы они знали насколько ей страшно, пусть видят лишь улыбку, которая преображает её.
Растрёпанные волосы, изодранное платье, грязь, снова прилипшая к ней — всё это неестественным образом обезображивало её, делало из неё дикарку. Дикую девушку из лесов, где за ней охотились, словно за животным. Она вспомнила слова матери: «Только достоинство, с которым мы встречаем даже самые страшные беды, делает из нас людей». Как же она была сильна и умна, как же теперь ей не хватает её доброго слова. Она скучает по ней, ей хочется снова увидеть морщинистое лицо, родные глаза, сказать, как сильно она её любит.
Инквизитор все ещё не отрывал от неё взгляда. Гладкая кожа, крепкий подбородок, нос с небольшой горбинкой, он почти не показывал эмоций, лишь полный молчаливой ненависти взгляд. А затем он вытащил руку и положил перед ней миску с водой. Спокойно, размеренно, ничем не нарушая своего нежелания понимать её беды.
— Вас ждет суд. Вы должны быть в здравом уме — сказал он холодно — выпейте, это вам поможет восстановить силы.
Издевательство, снова издевательство над ней. Изабель попыталась сдержать эмоции, но не удержалась и со всей силы пнула деревянную миску ногой, отчего та отлетела к стенке. Молодой инквизитор вздохнул и неторопливо начал подбирать посудину.
— Гори в аду, ублюдок — зло бросила Изабель.
На этих словах инквизитор на мгновение замер, затем, выпрямившись, подошёл к ней поближе, задумчиво рассматривая свой крест.
— Я хотел увидеть твое подлинное лицо, ведьма, и вот теперь я вижу его. Ты умрешь, как все язычники, жаждущие творить зло на нашей земле. Я видел, что вы делаете с людьми, я видел ту кровь, которой вы орошаете землю. Женщины, мужчины — вы все заслуживаете лишь смерти, а вместе с ней очищение. Отец Кристоф мудрый человек, он знает, как бороться с такими как вы и я до конца буду ему помогать в этом. Ни юный принц, ни его друг — никто не поможет тебе, пусть даже ты будешь самой красивой и самой могущественной ведьмой.
— Красивой? Ты сказал самой красивой? — Изабель улыбнулась — этот странный комплимент вдруг полностью изменил её настроение — так ты считаешь меня красивой?
Молодой монах растерялся, но тут же спохватился и вновь принял сосредоточенное выражение лица, пытаясь выработать новую линию поведения и как можно быстрее правильно ответить на её вопрос. Наконец он справился с собой и сказал:
— Ты красива. Да.
Тут Изабель перебила его — И это не смотря на грязь, изодранное платье, растрепанные волосы?
— Да, но это не важно, ты всё равно сгоришь на костре.
— Да не боюсь я вашего костра, я же не грешница, которая боится предстать перед Богом. Это всё вы трясетесь за свои животы и пугаете лишь тем, чего сами боитесь.
Молодой монах покраснел. По его бледному лицу сперва прошло замешательство, затем гнев, затем всплыла молодость и растерянность. Он переливался всеми светами радуги, пока в попытках сдерживания хотел подобрать столь необходимые для правильного ответа слова.
— Всё, иди, похотливый развратник, я не хочу разговаривать с тобой — все, что ты видишь перед собой — это лишь красавицу. Твоя похоть затмевает тебе глаза, ты мне отвратителен, мерзкий прелюбодей.
Сжигая её глазами, монах молчал. Наконец, он развернулся и ушел. А оставшись одна, Изабель уткнула голову в коленки и заплакала, понимая, что ей никто не поможет и что, чтобы она не говорила этому монаху, огонь всё равно вырвет из неё всю смелость и торжество, заставив, что есть силы орать от боли.
Он вызвал слугу. После охоты он любил принять горячую ванну. Смыть грязь и полностью расслабиться. Смотреть, как пар медленно подымается над его телом и быстро растворяется в воздухе. Смыть грязь и уснуть — вот что двигало им.
енным беззубым ртом. Изабель узнала его, это был пастух, которому она относила снадобья для его больной старухи. Смертельно измученный, он был на грани смерти.
* * *
Виктор нетерпеливо смотрел на своего друга. Но Карл так и стоял в молчании, отвернувшись к окну. Вопрос, который был задан несколько секунд назад, так и остался висеть в воздухе — неприятный и уже никому неинтересный. Но только не ему, не тому, кто снова встретил её, спустя столько лет. Когда они ещё совсем маленькими сбежали в лес и там повстречали эту красивую, интересную девочку, которая не только вывела их из леса, но и до конца жизни влюбила в себя. Причём разом и обоих.
Но это были мысли Виктора, Карл же размышлял о том, какое предложение сделал ему отец, как сидя в саду, он сказал, что отдаст ему корону, если он уступит инквизитору и отдаст ведьму на сожжение. Что это испытание, которое позволит увидеть в нём настоящего наследника, достойного сделать сложный выбор.
Странно лишь то, что этот выбор попал на эту очаровательную беглянку, которой он посвятил так много своих воспоминаний. На ту, которую он видел всего лишь несколько часов со своим другом в лесу, когда они совсем маленькими заблудились там. Красивую, умную и без сомнений ни в чем не повинную жертву обстоятельств и варварств, на которые в последнее время была способна инквизиция. Впрочем, он понимал, почему отец поддерживал их, слишком уж неурожайные года были в последнее время и без инквизиции нельзя было найти более подходящего виновника.
Во всём виноват дьявол, во всём виноват сатана. Вот он истинный виновник всех бесчинств, именно его надо уничтожить и тогда всем будет хорошо. Таково решение инквизиции, такова воля самого короля. Впрочем, был и другой путь — совести или войны, где в первом стоило покинуть королевский трон, во втором следовало вторгнуться в ближайшее королевство ради добычи. Но оба пути были слишком опасны и глупы.
Чувствуя, что пора отвечать, Карл повернулся к своему другу. Влюбленный, очарованной ведьмой, он смотрел на него, не отрывая взгляда. То, за что он его ценил и уважал, сейчас играло на руку его врагам. Честность, преданность, вера в справедливость. Эти вещи часто подводили его к опасной черте, но и они же давали Карлу полную картину поведения своего лучшего друга, не давая повода усомниться в нём.
Его глаза пылали огнём и надеждой в то, что тюрьма для Изабель это всего лишь момент, часть его плана, что сейчас они всё изменят и вытащат её оттуда, спасут её жизнь. Что им не придётся почувствовать запах паленого нежного мяса. Карл выжидал, он знал, насколько неприятна правда и что сейчас Виктор не готов принять её, он хоть и добрый малый, но вполне может натворить глупостей. Ведь им движет любовь, а это сложно контролируемое чувство.
— Ты спрашиваешь, что с ней будет? — Карл развел руками — пока не знаю, на данный момент она находится в тюрьме и только судья решит, чем всё закончится.
— Да ладно, как будто ты не знаешь этих живодеров. Не знаешь их формы допроса. Сходи, посмотри, что они сделали с пастухом. Она как раз напротив его клетки.
— Ты был внизу? — Карл удивленно поднял левую бровь — но зачем?
— Хотел убедиться, что с ней всё хорошо. Только вот разговор не получился, там был этот молодой инквизитор.
— Брат Иннокентий.
— Да, да. Впрочем, не важно, они всё равно выбьют из неё признание, а затем казнят. Они же убийцы. Ты видел, как он смотрел на неё? Чертов садист не остановится, пока она не сгорит. Неужели ты забыл, как она спасла нас? Как вывела из леса? Как ты сам клялся, что обязательно отыщешь её и сделаешь своей королевой?
— Мы были детьми, Виктор, и это была часть нашего детства. Мы говорили смешные клятвы, верили в них, но потом пришла зрелость и, увы, мы понимаем, что некоторые клятвы даже принц не в силах выполнить.
— Возможно, возможно мы были детьми. Но честь всегда одна и та же. Хоть в детстве, хоть сейчас. Она неизменна. И бросить Изабель умирать — это значить пойти против себя, против того принца, которого я спас, когда убил первого своего волка.
— Ты слишком эмоционален, мой друг. Я же не говорю, что мы её бросим — миролюбиво сказал Карл, кладя руку на плечо Виктору — нет, это политика, мы просто возьмем время на обдумывание. Нельзя сейчас идти в атаку, нужно просто выждать удобный момент. Инквизитор не дурак, но и он совершает ошибки. Признаю — это крайне сложная ситуация и сидит она в тюрьме не потому, что я так спланировал. Но если ты пойдешь туда и освободишь её, то ты убьешь себя и девушку не спасешь. Или ты думаешь, за побег её избавят от боли? Позволь напомнить тебе, что последнего сбежавшего пленника у нас сварили живьем, причем на медленном огне, чтобы мясо от костей отходило медленно. Сейчас ты мне говоришь о каком-то диком стремительном шаге, который не принесет никакой пользы, ты забываешь обо мне, своей сестре, я уж не говорю о себе. Глупо, просто глупо бросаться сейчас ей на выручку. Или, быть может, любовь затмила тебе глаза?
Виктор смотрел в сторону окна. Но Карлу даже не нужен был ответ на этот вопрос, он знал своего друга как никто другой. И чтобы понять, что он влюблен, ему не требовался его ответ. Это было сделано так, ради звука, ведь мысли произнесённые вслух уже становятся чем-то значимым.
— Да. Возможно — тихо ответил Виктор — только это произошло не сегодня и не вчера, а тогда, когда она спасла нас в лесу. И мне жаль, что только у меня сохранилось то чувство, быть может, если бы ты остался таким же горячим как тогда, мне было бы легче освободить её.
— Виктор, Виктор, ну нельзя же быть таким максималистом. Хотя, к чему этот шум, тебя всё равно не исправить. Я лишь прошу ждать, ведь ещё не было суда. Не было никаких доказательств и признаний. Найдем ей хорошего защитника и будем его вести.
— И ты думаешь — это сработает? Ты веришь в королевский суд?
— Не верю, если жертва — обычная крестьянка и за неё не заступается главный ловчий. Тогда суд не самый справедливый, но если на её стороне мы, но тут у судей открываются глаза и карманы мой друг. Причем на последнее я больше уповаю, ведь ничто так не влияет на решение судьи, как тяжесть его карманов.
— Проплатить королевского судью — это реальная идея. Но пойдет ли он на это?
— Куда он денется, сейчас крайне скудное время. А у нас, к счастью, неплохие средства. Так, если и стоит думать о Изабель, то только в том ключе, насколько золотых она тянет. Точнее, её свобода. И что ещё немало важно, я слышал, что Кристоф крайне жадный до денег.
— Хм, дай бог ты прав. Только я всё равно в это мало верю, я видел, как он смотрел на неё. Он хочет её смерти, он хочет услышать её крики.
— Возможно, но всё так часто меняется. Может, его вызовут в Ватикан. Может, он умрет от случайной стрелы, поскользнется, наконец. Всё возможно.
Карл снова развел руками и улыбнулся. Но Виктор почти никак на это не отреагировал. Он был всё также напряжен и всё также буравил своим взглядом стены, остановившись на скрещенных мечах над камином.
Ох уж этот Виктор. Пойдёт ли он за ней, если они проиграют? Возможно. Но всё равно стоило потянуть время. Ведь даже если он сам почти не верил ни в одну свою идею, то отбрасывать счастливую случайность он имел права. Это всё же лучше, чем ничего. Следовало дать Виктору остыть, такова уж суть его вспыльчивого характера — романтизировать до невозможности эту лесную барышню. Пойдет она на эшафот или нет, главное не дать ему пойти следом. Так как он уже чувствовал этот неприятный посыл в его напряженном взгляде. Посыл, который может завести его на тот же костёр.
Виктор повернулся к двери. Но Карл не останавливал его. Когда они были одни, он мог себе это позволить, вот так без поклона пойти в свои покои. Перед глазами принца ясно вспомнился тот день, когда Виктор впервые спас его. Когда спрыгнув с коня, он набросился на волка с кинжалом и, прикрыв его, перерезал зверю горло. Как не раз проливал свою кровь, спасая
ему жизнь. Как из всех его слуг, он был единственным, кто без колебаний рискнул своей жизнью и единственным, кому он полностью доверял. И вот сейчас их начинала разделять это крестьянка.
Слово, клятва, детская несбыточная мечта. Ни один король не может идти на поводу собственных романтических идей и желаний. А если он идет, значит, либо он удачливый от бога, либо сумасшедший. Он не был ни первым, ни вторым, он был лишь младшим сыном короля, разум которого вовсе не был безграничным.
Наконец дверь захлопнулась, и Карл остался один. Наступал вечер. В камине только начинал разгораться огонь. Он подбросил еще полено. Огонь успокаивал его, давал возможность размышлять более логично. Его не особенно волновала судьба этой девушки, будь она хоть трижды красивой, его не волновала его детская клятва, его беспокоила лишь судьба своего единственного друга, вот-вот готового сорваться в пучину безумных поступков.
Убить её или попытаться спасти? Что выбрать. Первое, хоть и неприятное, но крайне действенное средство, избавляющее от множества проблем. А главное от надоедливых просьб Виктора. Но оно вовсе не гарантирует, что он не выкинет какой либо отмороженный подвиг, к примеру, обезглавливание Кристофа. Спасение же Изабель также не гарантировало счастье. Ну, вытащат они её? Что дальше? Жениться на ней он не сможет, содержать, как содержанку — тоже не будет. Не такой он по нраву, да и она из диких. Опять пойдут волнения и этот пронырливый Святой Отец наверняка заставит его совершить какую-нибудь глупость или что хуже — дерзость. Это тоже не выход. К тому же нельзя сбрасывать со счетов отца, который твердо хотел, чтобы инквизитор сделал своё кровавое дело
Он вызвал слугу. После охоты он любил принять горячую ванну. Смыть грязь и полностью расслабиться. Смотреть, как пар медленно подымается над его телом и быстро растворяется в воздухе. Смыть грязь и уснуть — вот что двигало им.
* * *
Но так делал принц. Виктор же двигался по совсем иному пути. Быстро передвигаясь по замку, он шёл в подвал. Он знал караульщика и что тот за пару золотых без проблем его пропустит. У него голодала дочь, и это делало его сговорчивым малым.
Спустившись вниз по круговой лестнице из башни принца, Виктор быстро миновал большой зал и, открыв крепкую дубовую дверь, направился к массивной стальной решетке, возле которой стоял караульный. Тюрьма в замке была небольшая и, как правило, её сторожил лишь один часовой, так как так было мало пленных. А до прихода инквизиции их и вовсе не было. Король умел разрешать споры.
Изабель даже за прутьями была невероятно красива. Женственна, грациозна, она пылала как яркий цветок, восхищая своим видом.
Он не убил его, лишь связал. Также он не убил остальных. Стражники не заслуживали смерти, они лишь выполняли свою работу. Выбив решетку и вытащив Изабель, Виктор понимал, что он поставил на кон всё. Но единственно ценное, а именно его сестра была далеко. Карл был неправ, когда ставил её как предлог для недостойного поступка. Её не коснётся гнев Святого Отца. Ровно, как и Карла, который, как стало понятно, не пойдёт против воли короля и инквизиции.
Следовало действовать быстро. Так, чтобы у них было как можно больше времени на то, чтобы уехать как можно дальше от дворца. Добраться до реки и сбить со следа гончих, которых обязательно пустят им вслед. Взяв её за руку, он аккуратно вывел её из темницы и, прошмыгнув мимо караула, выбрался к заранее заготовленным коням. Чтобы не думал Карл, он всё ещё мог преподнести сюрприз.
Стоя в темноте и почувствовав гриву жеребца, Изабель, наконец, улыбнулась ему. До этого с неё не сходил страх и гробовое молчание, граничащие с таким же молчаливым удивлением. Она лишь повиновалась, делала все, что он ей говорил, и никак не проявляла себя. Ещё раз доказав ему, что всё, что он сделал — было не напрасно.
Лошади негромко фыркали. Усадив Изабель в седло, Виктор заметил, как внезапно в её глазах появился страх, надвигающийся, необъятный, ужасный. «Странно, я почему-то думал, что она гораздо смелее, ведь она так смело разговаривала с инквизитором, а сейчас, сейчас она боится, хотя мы уже покинули стены тюрьмы».
Сев с ней рядом, он аккуратно накинул ей на голову серый капюшон и тронул поводья. Следовало спешить, до смены стражников оставалось чуть меньше получаса, и, как правило, этих двоих меняли быстрее остальных.
Выйдя за пределы замка, он пришпорил коня. Им следовало спешить, чтобы инквизиторы даже при всем желании не смогли их догнать, ведь там, в лесу, всего в дне пути его уже ждали два верных слуги с парой отличных жеребцов, благодаря которым они навсегда покинут этот дворец.
Да, он ставил на кон всё, свое богатство, своё имя. Но главное, он не шёл вразрез со своей честью и, что самое приятное, с любовью, которая грела его, согревала даже в эти страшные минуты. Нет, он не предал друга, он даже наоборот, избавил его от ненужных проблем, избавив Его Высочество от этой необременительной заботы о чести невиновной женщины. Хотя, вина всё же была, она была слишком красивой, что для инквизиции уже казалось грехом.
За всеми мыслями он остановился взглядом на своем жеребце Бенедикте, которого отдал Изабель, — могучий конь почти сливался с ночью, мягко и нежно неся самое главное его сокровище.
* * *
Изабель, что есть силы, вцепилась в могучую шею коня, который нёс её в лес. Силы таяли, но их ещё хватало на то, чтобы она не свалилась с этого мощного животного, хотя ей казалось вот-вот и она упадёт. Крепкий, стремительный, он с силой разбивал воздух, дыша огромной грудью и фыркая большими ноздрями. А ещё у него был приятный запах, что-то связанное с цветами, наверно, это и было так называемое мыло.
Ловчий скакал рядом. Она видела, как несколько раз он смотрел на неё, проверяя её силы, и как она держится в седле. Каждый раз она старалась не показать вида, что вот-вот упадет, но с каждой минутой это становилось всё сложнее и сложнее, пока, наконец, она действительно чуть не упала с коня.
Ловчий сразу остановился и внимательно посмотрел в её глаза, затем на реку, которая текла в нескольких милях от них. Указав на неё рукой, он пояснил, что это самое важное, что только так можно сбить собак, что надо пройти хотя бы десять миль по воде, чтобы потом незаметно нырнуть в лес, где их через несколько часов пути ждали слуги со свежими лошадьми. Что только так они могут спастись.
Она кивнула, слабо, почти обессиленно. Он ещё несколько мгновений смотрел на неё. В его серьёзных глазах шла какая-то борьба, в конце которой он тихо выругался и сел в седло. Только в этот раз они ехали гораздо медленней, так чтобы она не могла слететь с могучего жеребца.
А потом у воды, когда лошади прошли вдоль реки несколько метров, она всё-таки заснула, моментально плюхнувшись в холодную воду, где испуганно встала, озираясь по сторонам. Заметив это сокрушительное падение, Виктор моментально спрыгнул в воду, и одел её в свой плащ. Бодро затараторив про то, что всё нормально, она всё же видела, что ловчий ещё больше погрузился в раздумья, молча рассматривая далекий замок.
— Видимо, придётся идти ещё медленней, но нам нужно пройти хотя бы пять миль по воде, хотя бы пять миль. Ты меня понимаешь? Ты сможешь продержаться ещё пять миль?
— Я постараюсь — тихо ответила Изабель.
— Не постараюсь, если ты ещё раз упадешь, ты можешь сломать, к примеру, ногу, а это может поставить крест на побеге. А у инквизитора очень хорошие, натасканные псы, лучшие из королевской конюшни.
— Хорошо, я выдержу.
— Вытри лицо холодной водой. И каждый раз, когда сон будет одолевать тебя, умывайся.
Она всё сделала, как он сказал, но всё равно глаза отказывались повиноваться ей. Слишком тяжёлым оказался плен. И спустя некоторое время она снова плюхнулась в воду. Ловчий уже не стал ругать её, а лишь привязав её к седлу, пошёл рядом по воде. Лежать было ужасно неудобно и тяжело, зато было стопроцентная гарантия, что она не упадет с коня, так как ловчий шёл рядом и внимательно следил за этим. Она не спорила, не было сил, быстро заснув, Изабель даже не видела никаких снов, лишь тьму, в облаке которой она провела некоторое время, резко закончившееся, из-за мощной тряски.
Раскрыв глаза, она увидела приближающийся рассвет. Кругом были деревья, приятный лесной запах, состоящий из цветков, коры деревьев и травы. Всё это так взбудоражило её, что она не могла не попытаться подняться.
Стоявший возле коней Виктор заметил это и подошёл к ней.
— Я не уверен, но думаю, у нас есть час не больше, затем ты должна будешь опять сесть в свое седло. Мы ехали очень медленно, поэтому всё ещё в опасности — сказал он измотанным
голосом. Его немного трясло, Изабель только тут вспомнила, что он как минимум прошёл несколько миль по холодной воде.
Она посмотрела в его голубые глаза. Виктор попытался отвернуться и заняться лошадьми, но она приблизилась к нему вплотную. Внутри неё словно зажегся небольшой огонёк, который в момент осветил всю душу. Она встала так, что едва касалась его губ. У этого человека были очень храбрые, красивые глаза, чистота которых так завораживала, что она даже удивилась, что раньше не обратила на это внимание, видимо постоянное его веселье сбивало её с толку. А теперь, когда он отдал почти всё, чтобы вытащить её из плена, они горели так, что уже нельзя было не обращать на это вниманье. Волшебный свет был слишком ярок и притягателен.
Проведя рукой по его щеке, она почувствовала, как свозь холод на нём появляется румянец. Улыбнувшись, Изабель не выдержала и поцеловала ловчего, вмиг осознав, что влюблена. А после, после их захватил порыв, который вознёс их туда, где никто из них ещё не был и откуда каждый мог увидеть весь мир, ощутив всю красоту и прелесть самых очаровательных уголков.
Но не суждено, не суждено небесам впускать их надолго, стук копыт раздался со всех сторон, окружая их, лишая последнего шанса. Всего через несколько минут он показал им нескольких всадников, которые быстро спешившись, поспешили к ним. Виктор выхватил шпагу и еле заметным движением вспорол горло первому стражнику. Затем, сбив атаку кинжалом, проткнул грудь второму и, продолжая атаковать, в три удара положил на землю третьего. Это было настолько стремительно, настолько быстро, что Изабель почти не видела его выпады, лишь лезвие, пару раз блеснувшее на солнце.
Убедившись, что опасности нет, Виктор быстро подошёл к ней и, усадив на своего коня, что-то прошептал тому на ухо. Конь фыркнул и, прислонившись в последний раз головой к хозяину, поскакал через лес.
— Он сам приведет тебя к моим слугам. Это умный конь. Мой последний оставшийся друг — сказал он ей на прощанье, после чего отвернулся к вновь показавшимся гостям.
Изабель почувствовала, как из глаз падают слезы, ветер сдувал их, но они всё равно текли из глаз. Ещё один человек умирает из-за любви к ней, ещё один без шанса на выживание принёс себя на алтарь церкви. Это мощной машины убийств.
В голове неожиданно родилось острое желание вернуться и, схватив поводья, она с силой, потянула их на себя, но Бенедикт упирался, только вот она оказалась сильнее, и он послушался её. Туда, туда, где идет неравный бой с грязными собаками инквизиции, пусть не всех, но хотя бы парочку она растопчет на земле. Раздавит копытами этого сильного жеребца.
Но так не случилось, едва она добралась до опушки как две стрелы из арбалета, сразу же свалили Бенедикта на землю, едва не убив и её. Захлебываясь кровью, конь лишь пару раз фыркнул, после чего, затих, добитый прямым выстрелом в голову.
Раненный стрелой в ногу, Виктор все ещё дрался, окруженный пятью стражниками. Его шпага, описывая круговые движенья, грозно разрезала воздух, не давая обойти и смело вызывая на бой тех, кто был спереди. Инквизиторы медлили, шесть трупов наглядно демонстрировали прекрасные навыки фехтования у ловчего.
Изабель вдруг почувствовала, как сильная рука оторвала её от земли. Это был Святой Отец, который так же преследовал их. Больно сжав запястье, он заставил её вскрикнуть, а когда она попыталась его укусить, снова придавил к земле. Услышав её крик, ловчий обернулся и, заметив нависшего над ней Святого Отца, замер. Торжествующе улыбаясь, Кристоф призвал всех не рваться убивать, а лишь связать и проводить до почётного божьего суда.
* * *
— Как же так сударыня, зачем нужно было убегать — со вздохом размышлял Святой Отец, сопровождая свою пленницу в замок — глупо пытаться избежать кары, ведь вы нарушили закон божий. И вполне заслуженно понесете наказание.
Кровь заполняла рот. Разбитая губа кровоточила и распухла, кляп распух от крови и казалось она вот-вот потеряет передние зубы, слишком уж лихо по ней прошелся Святой Отец, пытаясь заставить не сопротивляться. Но это лишь тело, куда больше мучил вид ловчего, которого тащили позади.
Избитый инквизиторами, он еле-еле переставлял ноги, то и дело падая в грязь. Святому Отцу, стоило неимоверных усилий оттащить от него своих слуг, изрядно обработавших его сапогами. И хотя она понимала, что умерев там, он был бы избавлен от новых страшных мук, она всё же была рада, что он был жив. Пусть ненадолго, но жив.
— О чём вы думаете, милейшая Изабель, уж не о искуплении ли? Поверьте, сейчас самое время — ласково мурлыкал Святой Отец — хотя, лично по моему опыту, искупление приходит лишь с болью, когда раскаленный металл очищает душу. Впрочем, иногда достаточно и воды. Ваша покойная мать не рассказывала вам о том, как мы очищаем дух от ереси?
Изабель, не способная ничего сделать, даже плюнуть в мерзкую рожу ублюдка, в бессильно злобе попыталась выплюнуть кляп. Но умело вставленный ей в рот, он был недосягаем для неё.
Заметив её старания, Святой Отец улыбнулся и ласково погладил коня. В его глазах горел далекий, победный огонь предвкушения от новых забав, для которых он столько времени зрел. Он словно помолодел, насыщаясь этой аурой отчаяния и боли.
— Знаете, а я даже не знаю с кого из вас начать. Видите ли, я не могу доверить ваш допрос своим помощникам, мне следует всё делать самому, поэтому я вынужден, просто вынужден работать с вами поочередно. Как вы думаете, с кого начать? Вам, кстати, вовсе не обязательно говорить, просто кивните в знак согласия.
Его глаза игриво блеснули.
— С ловчего?
Изабель не двигалась.
— С вас?
Она кивнула.
— Так я и думал. Но поверьте, это неправильно. Я почти уверен, что необходимо начать с вашего друга, ведь вы ведьма с детства, а он лишь ваша марионетка. Каждая новая секунда отделяет его от Бога и приближает к сатане, поэтому начать следует именно с него. Какой никакой, а шанс — он снова улыбнулся — а знаете, если обещаете не хулиганить, я вытащу вам кляп. У нас во дворце будет совсем немного времени для общения, мне следует как можно быстрее вынести приговор.
Посмотрев на священника, Изабель кивнула и ей вытащили кляп, едва не утащив два передних зуба. Свежий лесной воздух, сразу же заполнил окровавленный рот, а кровь полилась по изящному подбородку.
Сплюнув, Изабель вытерла губы о платье. Ноющая боль мешала ей говорить, а язык почти не двигался, но она и не хотела долгих речей — всё, что она хотела сказать, умещалось в небольшой емкой фразе.
— Гори в аду.
Святой Отец перекрестился, вынув крест, поцеловал его, после чего размахнувшись, ударил её по щеке.
* * *
Свечи плавно таяли под огнем, возвышающимся над фитилем. Воск стекал по белым мягким стенкам и плавно оставался на металлической подставке. В комнате было тихо. Лишь на столе лежала толстая, сделанная в единичном экземпляре книга, открытые страницы которой словно излучали строгий порядок католической веры.
Древняя, могучая и как всегда правдивая, она была могучим инструментом, позволяющим всё ещё бороться за умы людей. Поддерживать в них добро, удаляя гнилой эретизм. Держа крепкую руку на желтых страницах, отец Кристоф всем телом ощущал насколько мощный этот инструмент. А ещё он и раньше знал, что легко переиграет сопляка ловчего. Так как нет такой силы, которая бы встала на пути церкви и устояла перед её праведной и крепкой верой. Ведьме суждено сгореть на костре и если она возьмёт с собой ещё одну душу, то так тому и быть.
Огонь свечей, мягкий, медленный, тянущий постепенно обволакивала тьма. И хотя они до последнего освещали труды инквизиторов братьев, столь четко изложенные в этой книге, тьма всё равно понемногу подбиралась всё ближе и ближе. Она обходила и слева, и справа и снизу и сверху. Неслышно, медленно, уверенно. И пусть огонь трепетал и был красив, но он всё равно таял без новых свеч.
«Я раздобуду новые свечи, и пусть тьму не истребить, но я обязательно раздобуду новые свечи. Увы, но нам приходиться читать молитвы не только днём, но и по ночам и чтобы нас услышали, нам придётся сжечь немало новых свечей» — так ему сказал сам Папа.
«Хороший вечер и ещё более прекрасная ночь. Пытки выбьют из этого ловчего всю правду, и ничто уже не остановит их. Слишком далеко зашёл он в своих любовных делах» — подумалось инквизитору, после чего он совершил молитву и пошёл спать.
Но, увы, ни на следующий день, ни потом, ловчий не произнес ни слова. Хотя ему дробили кости медленно, кроша их на сотни маленьких частей. Так как испанский сапог был самым излюбленным методом воздействия на околдованных ведьмами людей. Но ловчий всё равно ничего не сказал, хотя улыбка всё же сошла с его измученного лица. Раздосадованный, Кристоф даже приказал его бросить в соседнюю камеру с ведьмой, так чтобы она знала, что ждет всех её друзей.
А вот король не вмешивался, была ли на то его воля или сын просто не пытался его отговорить, Кристоф не знал. Ему просто не мешали выбивать признания из ловчего, оставив его с ним один на один. С одной стороны это было хорошо, но с другой, с ними всегда был королевский прокурор и он видел, что ловчий молчит и ни в чём не сознается. Но это лишь мелочь. Чувство сладостного возмездия за то, что он помешал ему в лесу, не покидало Кристофа. Он видел как нервная, болезненная судорога не раз пробегала по молодому красивому лицу, как сжимались зубы и белели губы, как самодовольный мальчишка терял сознание, и как стекленели его глаза, когда в сапог входил новый деревянный клин. Дерзость наказывалась сполна. Особенно если учитывать, что его всё равно сожгут на костре. В принципе, признания и не важны особо, он всё равно виновен в побеге, признание — это лишь повод для пытки, которая так сладостно заливала душевные раны, нанесенные этим дерзким юнцом.
Святой Отец даже на время позабыл о самой ведьме — настолько было увлекательна работа с ловчим. Юноша как бы бросал ему вызов, и он смело шёл навстречу ему, стараясь вырвать из его поганого рта признание в грехе.
«Каменные стены, окрашенный кровью пол, мир взывает к правде, сын мой, покайся в грехе, скажи, что дьявол давно движет тобой и тогда, только тогда мы сможем помочь тебе очистить твою душу — говорил он, наклоняясь к обессиленному телу — где же твое послушание дитя, где оно? Неужели ты не хочешь помочь церкви, единственной твердой преграде на пути зла? Нет, не может этого быть, я твердо верую в тебя, в твой праведный путь и верное желание подтвердить свою веру».
А потом снова агония, снова море боли, снова раздробленные кости режут плоть, пробиваясь поверх кожи наружу. Да, бедный мальчик уже вряд ли сможет догонять своих зверей в лесу, увы, теперь уже нет. Человеческая глупость, она всему виной.
* * *
Когда Карл вошел в темницу, то первое, что бросилось — это запах. Запах крови. Казалось, что нет ни одного уголка, где бы его не было. Принц подошёл к клетке. Виктор сидел здесь, на полу, возле стены и смотрел на него, немигающим взглядом. Но вот, огонь свечи поколебался, и он улыбнулся своим кровавым ртом.
— Здравствуй — тихо произнес он в тишине.
Карл подошёл поближе. Огонь свечи был небольшой, и это было даже хорошо, так как за решеткой были не только следы крови, но и изувеченные ноги, руки, лицо. Словно бы его друг попал в пасть к огромному чудовищу, которое, пожевав его несколько дней, выплюнуло обратно. И все же Карл справился с чувством жалости и отвращения, ведь на то он был и принц.
— Здравствуй.
— Спасибо, что пришёл — попытался улыбнуться Виктор — я бы встал, но как видишь, они неплохо поработали надо мной.
— Я слышал, ты не сознался.
— Да, я не сознался.
— Я хочу попытаться тебя вытащить отсюда. Думаю, миллиона хватит для этого святого скряги.
— Нет, не получится, да ты и сам это знаешь.
— Все равно я должен попытаться.
— Не надо. Зачем мне такая жизнь?
— Ты сам виноват. Нельзя было бежать. Это было глупо.
— Я знаю, Карл, знаю — Виктор сплюнул кровавую слюну — но что сделано, то сделано. Прошу тебя, позаботься о семьях моих слуг, тех, кто ждал в лесу. Это верные были люди.
— Хорошо. Я сделаю это. Но, я пришёл не только для того, чтобы тебя увидеть. У меня есть небольшой подарок.
— Ого — снова улыбнулся Виктор и тут же поморщился, разорванным с левого угла ртом — и что же это? Фрукты?
— Всё шутишь — Карл был благодарен Богу, что тьма скрывает его лицо, все же часть эмоций было не удержать — нет, я пришёл сказать, что могу помочь твоей подруге умереть без боли.
— Как? — рванулся было Виктор, но скривившись от боли, остановился — как?
— У меня есть письмо, приказ, благодаря которому были убиты родители брата Иннокентия, того самого который помогает нашему Святому Отцу в процессе.
— Ах, этот извращенец. Да, я видел его пару раз.
— Его родных убили храмовники, чужими руками. Им нужна была земля. Этот монах из богатого рода и церковь вырезала всю его семью, через варваров, конечно.
— Как ты раздобыл этот приказ? Зачем они его хранили?
— Деньги, деньги могут многое.
— И каков план?
— Назови ему место, где будет спрятан приказ. Скажи, что он будет спрятан на могиле его матери. Остальное я сделаю сам. Скажи об этом завтра. Только так, чтобы этого никто не слышал. И тогда она умрет без боли. У священников есть особое лекарство, оно притупляет чувства.
— Спасибо. Ты снова помогаешь мне.
— Нет. Это ты всегда помогал мне. Прощай, мой друг — тихо сказал Карл и вышел из темницы. Он просто не мог больше видеть его. Это было выше его сил.
* * *
Ох, новый день, новая кровь, новый вызов. Мальчик непривычно весел, но ничего, очередной допрос собьет улыбку с лица этого мальчишки. По крайней мере, так думал Святой Отец, но, увы, когда, казалось бы, силы окончательно покинули ловчего, он вдруг что-то шепнул его послушнику Иннокентию.
И этого хватило, чтобы тот стал белым как полотно и, уставившись на ловчего, захлопал глазами, словно открещиваясь от услышанного. Но удивительней даже не это, Иннокентий никогда не врал ему, — а тут, когда он спросил его по поводу прошедшего, получил явную ложь в ответ.
И это полностью убило всё наслаждение от целого дня работы. Что такого знал ловчий, что не знал он? Как он мог одной или парой фраз перечеркнуть годы воспитания, методичного подхода к его воспитаннику. Что могло встать между ними? Конечно, это можно было попытаться выбить из ловчего, но шансы были так малы, было понятно, что он уже так ослаб, что почти не понимает, что происходит вокруг, плюс его сила воли, терпимость к боли были выше всякой нормы. Поэтому узнать это можно было лишь от самого ученика.
* * *
Ложь. Она сквозила в карих глазах, как медленно стелющийся туман адского пламени, и Кристоф видел её так же ясно, как и святой крест на груди. Массивный, он олицетворял собой не только веру, но и тяжесть бремени, которое они принимали на себя, вступая в эту неравную борьбу. А Иннокентий врал. Смотрел в глаза и лгал. Наивно, глупо, понимая, что это невозможно, но, тем не менее, врал и продолжал, не смотря на всё его усилия. Целый вечер ушел на увещевания и призывы к самым истокам его веры. Но безрезультатно, за целый вечер он ни сказал ни одного слова правды, лишь ещё больше очернил свою рясу священника.
Устав ото лжи своего ученика, отец Кристоф завершил дознание и отправил приказ о казни к королю. Его подпись была необходима, хотя, по сути, являлась лишь формальностью. И вообще все дело было почти завершено. Отчасти благодаря глупой попытке сбежать ловчий сам подписал себе и ведьме смертный приговор. Осталось лишь насладиться этим прекрасным мгновением и после разобраться с Иннокентием, вылечив его от ведьмовской проказы. Впрочем, кое-какие мысли у него всё-таки были на счет своего послушника, не зря же он столько лет изучал колдовство.
* * *
Очарование, влечение, страсть — вот, что являлось основным оружием этих похабных, награжденных дьявольской красотой женщин. Так они и сводили с ума верных церкви мужчин, утаскивая их в пучину греха. Может, об этом и сказал ему плюющий кровью ловчий? Этот наглец, который столь смело пошёл против него, против самого посланника божьего.
В дверь тихо постучали, — оказывается в столь длинную ночь не он один всё ещё не находил время для сна, и надо же, никто иной, а сам принц пришёл к нему в гости. Святой Отец улыбнулся — он был рад этой встрече, знал как себя вести и что хочет принц. Он был полностью готов к этому разговору.
Молодой принц вошёл молча, бросив небольшой кивок. Как обычно, он смотрел прямо, без лишней выразительности в жестах.
— Я вас слушаю, Ваше Высочество.
— Что вы хотите за Виктора?
— За его душу ничего — улыбнулся Кристоф — а остальное уже никак от меня не зависит.
— Всё зависит именно от вас, Святой Отец. И мне нужен ответ — железно сказал принц.
— А что взамен?
— Взамен я не буду мешать вам и вашей воле на этой земле и в этом государстве, вы обретете во мне ценного союзника, ведь, скажем прямо, король несильно благоволит вам, вы лишь нужны ему для определенных дел. Я же со своей стороны обещаю вам полное покровительство. И всё, что мне нужно — это Виктор.
— Но он сознался, он преступник и еретик, я не могу освободить его.
— Насколько мне известно, он ни в чем не сознался, ни одна ваша пытка не сломила его дух. — Согласен и это можно объяснить его силой духа, а не отсутствием вины.
— Оставим это. Вы умны, Святой Отец, именно поэтому я пришёл сюда. Я знаю, что движет вами, и что Виктор оскорбил вас, но он уже поплатился за это. Вполне разумно будет признать сейчас, что он невиновен, так как ни одна пытка не заставила его признаться. Что касается ведьмы, она мне не нужна.
— Уважаемый принц, неужели вы думаете, что мной движет месть? Увы, я далек от этих земных чувств. Единственное, что движет мной — это вера и жажда в очищении этой святой земли. Поэтому я не могу принять вашу просьбу, ведь освободив этого еретика, я потеряю в своей вере, это будет, как бы правильней выразиться, недостойно моей чести.
— Перестаньте, вы уже переломали ему ноги, сделав его инвалидом, какой суд, Святой Отец? Это обычное преступление из жажды мести.
— Вы ослеплены влиянием ведьмы, сын мой, поэтому я прощаю вам ваши слова — зло блеснули глаза Святого Отца — но только в этот раз, больше так не выражайтесь. Ибо даже ваш король не в силах противостоять божьему суду.
— Ну что ж, вы сделали свой выбор, Святой Отец. Такова ваша воля. Надеюсь, это продиктовано здравым смыслом, а не чем-то ещё, позвольте откланяться — быстро сказал принц и вышел.
Проводив его взглядом, Кристоф спокойно сел в кресло. Конечно, его несколько позабавила эта бессильная злоба молодого короля, но печаль не ушла, он всё так же думал о том, что же сказал ловчий его послушнику.
На следующий день, получив приказ о согласии на казнь, Кристоф не без удовольствия наблюдал, как быстро была оповещена чернь, как четко, без помех возвели в центре площади деревянный крест, очистив её от лошадиных испражнений и хвороста. Как ровно по часам вывели осужденного в пособничестве к ведьме и, привязав его к дереву, зачитали все его прегрешения, а затем, получив согласие, подожгли хворост.
Святой Отец внимательно следил за тем, чтобы ловчий не задохнулся, чтобы два его помощника всё время отгоняли дым, дабы еретик прочувствовал весь святой огонь. Только вот как они ни старались, ловчий так и не заорал. Его красные, наполненные болью глаза, так и не смогли освободить свои чувства. Он так и сгорел, не обронив ни единого слова. Этот смелый мальчик, ослеплённый ведьмой человек.
Выйдя в центр площади, святой отец поднял носком очищенный от кожи череп. Пустые глазницы были абсолютно безучастны к жизни, они являли собой пример правильно гибели, от правильных рук.
* * *
— Изабель — тихо сказал Иннокентий, подойдя к клетке как можно ближе — ваш друг мёртв. Он был сожжен вчера на площади, но если вам будет от этого немного легче, то он не кричал.
Изабель не двигалась, на её перепачканном грязью лице медленно текли слёзы. Тишина, зачарованный тьмой взгляд, она смотрела в никуда, полностью закрывшись в собственной оболочке. Послушник уже встречал нечто подобное, когда они вырвали из рук матери младенца и
кинули его в святой огонь. Мать, потерявшая его, точно также смотрела в глухую стену пыточной. И даже накалённая добела металлическая сетка не смогла вырвать её из этого оцепенения.
Не понимая зачем, Иннокентий наклонился и сел на уровне её глаз. Он старался сделать так, чтобы она смотрела на него, но, увы, это взгляд проходил в пустоту.
— Изабель, Изабель, вы слышите меня? — снова позвал он её.
— Да — тихо откликнулась она — я вас слышу, инквизитор.
— Завтра вас поведут на казнь, и я хочу, чтобы вы приняли это — он протянул ей небольшой флакон — это ослабит вашу боль.
Она пододвинулась поближе к стене и рукой вытерла лицо. Белая красивая кожа, неустанно боровшаяся с копотью и сыростью, выступила безукоризненно. Подарив красивую улыбку, изменившую её грязное усталое лицо.
Внутри у Иннокентия всё сжалось, он почувствовал как легко, как непринужденно она полностью убирает всё его догмы, как легким движением руки сносит всю структурное, монолитное повествование от церкви. От Святого Отца.
Хотел ли он её поцеловать? Несомненно. Хотел бы взять её за руку? Да. Но ни то, не другое было невыполнимо, так как итог один. Смерть.
— Изабель, я оставлю его здесь, на полу — сказал он, медленно поднявшись и уже у самой двери, услышал её мягкое «спасибо».
* * *
Улица была забита до отказа, всюду стояли глашатаи, на наспех сколоченных трибунах сидели королевская свита и вельможи. Святой Отец стоял возле костра и читал приговор. Делал он это громко, так чтобы все слышали его мощный, волевой голос. Иннокентий также был возле костра, в его обязанности входило следить за тем, чтобы дрова были сухие, ведь вчера был дождь, и всё могло кончиться, не начавшись.
Изабель вывели под громкие звуки труб. В неё как обычно летели гнилые помидоры, тухлые яйца, толпа с ликованием встретила эту девушку, столь лихо взявшую на себя вину за все беды, случившиеся с ними.
— Изабель, веруете ли вы в Бога нашего, принявшего мир этот за обитель жизни нашей — громко наставлял на последний путь Святой Отец, всплеснув руками — веруете ли вы в грех сотворённый вами? В очищение, в боль, подаренную Богом нашим, в справедливое возмездие над всеми падшими, в то добро, что свершится в данный час, на данной земле? Отрекаетесь ли от воли нечестивой, помыслов грязных и прочего чёрного в душе вашей?
Иннокентий видел как азарт и игра полностью овладели Святым Отцом. Как яркий огонь в глазах был ярче пламени любого костра, как его внутренняя вера полностью осветила его. И это было удивительно.
Привязав Изабель к бревну, он уловил запах её тела, грязь и остатки нечистот. Он поднял голову и увидел, что она смотрит прямо на него. Руки предательски задрожали, сердце стало биться так, что вот-вот и вырвется наружу. Даже Святой Отец украдкой посмотрел на него. Иннокентий отошел от Изабель, но она всё ещё продолжала смотреть на него, пока, наконец, огонь не поглотил её.
Иннокентий улыбнулся. Да, мир странен. Где-то был слышен голос отца-инквизитора, где-то из ложи смотрел принц, из глаз которого текли слезы по утраченному другу и по смелости, отданной на плаху управления страной, где-то села на выжженную землю птица, ища червяков меж костей матери-ведьмы. Увы, но всё это стало частью этой страшной истории.
Он снова вспомнил слова ловчего и понял, что поступил правильно, отдав ей яд. Только вот откуда ловчий узнал о том, что именно церковь стояла за убийством его родителей. Откуда у него было это письмо? Впрочем, пока это не важно, главное, что он выполнил свою часть сделки. А что же касается отца-инквизитора, то пока время на его стороне. Но это пока.
Он снова посмотрел на ведьму. Все же огонь всегда уродует людей. Какими бы грешными и ужасными в душе они не были, увы, но он всегда делает их ещё ужасней. С этими мыслями он и пошёл к отцу-инквизитору, чувствуя как серебряный крестик, подарок его покойной матушки, все сильнее и сильнее греет его грудь.
ТАРАКАН
ПРОЛОГ
Я не алкаш, просто у меня такой стиль. Мне нравиться бухать, это расслабляет мою нервную систему, позволяет более осмыслено видеть окружающие меня вещи. Меланхоличный — да, флегматичный — да, но не алкаш, это неправильная трактовка образа, который невольно и неправильно сотворила моя соседка баба Люда в силу своего пенсионного возраста и отсутствия высшего образования.
Впрочем, не все такие, как она. Мясник Александр, увы, также тянется к высокому и частенько находит время для общения со мной, да и пёс у него забавный, с таким интересным американским именем — неординарная личность, почти как я.
Ах да, сведения, совсем забыл. Я женат, точнее у меня есть моей лучший друг — собутыльник жена, которая часто сопровождает меня в моих вечных скитаниях по бескрайним просторам алкогольной прострации. Также был ребенок, которого она иногда брала к нам домой, от бабушки. Ещё у неё, в отличие от пенсионерки соседки, было высшее образование и нормальное восприятие мира. Только вот жаль, что она была более восприимчива к мнению окружающих, нежели я. И, видимо из-за этого, временно покидая нашу совместно нажитую двухкомнатную квартиру, она, грубо говоря, позорила нашу мечту о большой любви, развлекаясь с бесчисленным количеством падших мужчин.
Но вы знаете, я не сломался. Да, работу я, конечно, потерял и стал пить больше, но в глубине себя остался таким же крепким орешком, как и был. Разве что пришлось продать телевизор, но он всё равно был мне не нужен.
Впрочем, знаете что, это я так, хохмлю, на самом деле всё куда печальней. Ведь мой маленький преследователь пробрался и сюда, даже в мои сны залез и посещает меня теперь куда чаще, чем бы мне этого хотелось, не давая мне продыху ни во время бодрствования, ни во время сна. Но давайте начнём всё по порядку, с того самого утра, когда всё это началось.
УТРО ПЕРВОЕ
«Мы не одиноки во Вселенной» — вот, что ударило мне в голову в то похмельное утро, когда начался весь этот кошмар. Я помню ещё, что неимоверной силой воли я раздвинул тогда свои налитые тяжестью веки и осознал, что именно боль всегда позволяет мне мыслить достаточно рационально, ведь я прирожденный атеист и вообще не верю ни в какую разумную жизнь, кроме нашей земной. Но именно в то утро, именно под очередным воздействием похмелья, мне вдруг пришла в голову такая мысль. Когда я встал и увидел свет, а затем это.
О да, сначала день приветствовал меня, балкон был открыт, и было слышно, как мусоровоз с треском загребает металлические баки. «Значит два часа — подумал тогда я — ведь они всегда убирают в это время мусор». Пройдя на кухню, я привычным жестом наполнил на четверть граненый стакан, и уже было поднёс ко рту, как вдруг совсем рядом услышал громкий хруст пластика.
Я вздрогнул. Мне вдруг сразу стало ясно, что моя утренняя мысль о наличие внеземной жизни, случайно попавшая мне в мозг, была своего рода предзнаменованием, после которого неизменно должно было последовать что-то большее. Стало ли мне страшно? Поверьте, да. А главное, этот страх усилился, ведь медленно повернувшись, я увидел огромного таракана, медленно жевавшего свою ловушку.
Застыв со стаканом в руке, и изумленно наблюдая, как его хищные огромные челюсти измельчают пластик, я решил, что не стоит спешить с выводами, мало ли, белая горячка. Таракан, кстати, тоже замер, остановив работу своего отвратительного рта. Только вот длилось это недолго, и немного посмотрев на моё изумление, он снова неторопливо продолжил свою необычную трапезу.
Мысленно перебирая в голове все варианты дальнейших действий, я не нашел ничего лучше как успокоиться и закрыть глаза. Затем досчитать до десяти, после чего вновь открыть их, и убедиться, что твари больше нет. Успокоившись, я тихо выдохнул. Всё же «Белочка». Это было первое, что пришло мне в голову, смывая весь похмельный синдром. Тихо выдохнув, я скорее машинально, нежели специально, провел рукой по гладкой поверхности стола, пытаясь хоть как-то успокоиться. Но, увы, стало только хуже, так как я нащупал несколько кусков пластика, отрезанного этим чудовищным существом.
Я вздрогнул. Всем известно, что «Белочка» уж точно не оставляет куски пластика. Она имитирует, создает видения, но никаким образом не влияет на саму реальность, это просто не в её власти или компетенции.
Я залпом осушил стакан — такие вещи следует решать на более или менее залитую алкоголем голову. Да и к тому же, почему именно таракан? Неужели нет ничего получше? Почему именно он открыл сезон этих интересных видений, я же их не боюсь особо, так, недолюбливаю, но не больше. Я в основном акул и касаток боюсь, всегда ужасающих меня своими огромными челюстями и темной неизвестной атакой в глубокой воде. Уж если и пугать, то именно ими. А тут таракан.
Взгляд упал на ноутбук. Я его не успел никому задвинуть, потому что тезис «цена-качество» всё ещё не вставал на нужный мне продажный уровень. Плюс, даже при низкой цене мой друг дворник Семен никак не мог расстаться с половиной своей зарплаты и купить своей дочке нормальный компьютер.
Раскрыв железку и сев на соседский вай-фай, я с радостью убедился, что, во-первых, что компьютер работает, а во-вторых, судя по замечаниям умных врачей, что белая горячка действительно не измельчает пластик. А стало быть, я не был болен. И это было прекрасно, потому что я мог и дальше доводить свой фирменный алкогольный стиль до совершенства, уже не отвлекаясь на мелочи. Хотя, с другой стороны, несколько напрягало то, что я столкнулся с чем-то неизведанным, что усиленно жрет мои вещи. К тому же вещи, направленные против самого это существа. Ведь, по сути, таракан сожрал свой яд — тараканью ловушку.
Закрыв ноутбук, я посмотрел в окно. День был близок мне, я всегда любил воздух, лето, теплую погоду и располагающую к этому всему лень. Я почти уверен, что в прошлой жизни я был китом, или даже более миролюбивым созданием, медленно пересекающим огромные водные или земные пространства. Да-да, всё именно так.
А дальше день пошёл как понакатанной. Я не замкнутый человек, я общительная и разносторонняя личность. Я как обычно постоял возле подъездной двери, описанной, замечу, не в целях глумления над общественным порядком, а в целях сугубо личной гигиены. Пообщался с Тимофеем Иванычем и Кузьмичем Прокофьевым, личностями, кстати, глубоко неординарными. Так, например, Кузьмич Прокофьев, вот уже года четыре встает ровно в шесть утра и караулит наше место возле двери, попутно встречая почти всех так называемых «рабочих» жаворонков. Он даже песенку придумал: «Что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной, когда мой пузырек со мной». Чем невольно всех нас в очередной раз рассмешил и удивил. Как видите, общество не осуждающее, думающее и, естественно, приятное. С ними я и растратил примерно всю оставшуюся часть дня. Почти позабыв об этом ужасном утреннем происшествии. Даже более того, я лёг спать в отличном душевном равновесии, почти таком же, как позавчера, когда я почти так же напился в самые полные, пардон, — «щи».
УТРО ВТОРОЕ
Но всё было сметено в один миг, утренний и безжалостный, когда это волосатая огромная тварь, выставив свои длинные черные усы и тупые черные глаза-кругляшки, медленно жрала мой тапок в двух метрах от меня. И теперь она уже не останавливалась и, поймав мой взгляд, специально показывала мне, что может спокойно жрать мой тапок. Исступлённо заорав, я, кинув в нее второй, чем несколько сбил воинственный пыл этой твари, заставив её быстро ретироваться в угол.
А дальше я свалился с дивана и пополз на кухню. Наверно, я всё же переборщил с выпитым, так как толком даже подняться не смог, хотя, по сути, прошла целая ночь. Которой мне обычно вполне хватало, чтобы проснуться и более или менее нормально ходить. Но ничего, я справился и с болью и со слабостью, и быстро добравшись до холодильника, обнажил столь желанную бутылку водки. Почему водки? Да она для меня, как шпинат для морячка Папая, выпил и вот, тело в полной боеготовности, а душа и разум полноценно очистились.
И наверно, тут я позволю заметить, что куда важнее было то, что очистился именно разум, сняв эту тяжелую похмельную боль. Так как после утреннего алкогольного лекарства, я вдруг понял, что дело вовсе не в огромном таракане, которого я видел, а в осмысленности всех его действий, ведь повторюсь, эта тварь, методично уничтожала оружия против себя, сначала ловушку с отравой, теперь тапки, которые так безжалостно истребляли его род. Парень четко работал над моей возможностью его убить, начисто лишая меня защиты.
О да, меня пугал не образ, хоть он и был ужасен, нет, меня куда больше пугало то, что он дьявольски логичен. Разумен и последователен. Плюс, он сознательно пошёл на то, чтобы жрать всё прямо перед моими глазами, так, чтобы я видел сам процесс. Он специально показывал мне всё это, он психологически ломал меня. Страх, гнев и острое понимание того, что времени оставалось совсем немного — вот, что я почувствовал в тот момент.
Но что я мог поделать? Перестать пить — чушь. Это совершенно не помогает делу, ведь как я уже сказал, видение оказывало прямое влияние на существующую реальность. Попытаться договориться или просто осуществить контакт и прийти к какому-то консенсусу? Ага, конечно, вот только с тараканом я ещё не говорил. Впрочем, не скрою, в то утро, когда он жевал этот чертов тапок, я все же попытался выйти на контакт, но ничего кроме непонятного чавкающего звука я не услышал. Плюс, эта слизь, фу, боже, нет, договориться точно никогда бы вышло. Стоило мне начать говорить, как он открывал хищные челюсти и злобно на меня шипел.
Решив не связываться и отдать тапок в жертву, я, схватив бутылку, выбежал на улицу. И только под вечер, крепко напившись, я смог вернуться в квартиру и увидеть, что оно ушло. Я даже тогда предположил, что иноземные твари плохо переносили запах спирта. Так как бутылки, стоявшие возле двери с остатками алкоголя, оказались не тронутыми. Я даже помню, как специально расплескал его по квартире, стараясь изгнать этого беса.
УТРО ТРЕТЬЕ
Но вся эта мысль об алкогольной защите разлетелась в прах, когда на следующее утро я проснулся от того, что поганая тварь оторвала от моей ноги кусок и стала медленно его пережёвывать. Взвыв от ужасной боли, я единым рывком скатился с дивана и со всей силы ударил ногой по крепкому хитиновому панцирю. Отчего-то слово хитиновый так четко вылезло из моей школьной памяти, словно это было вовсе не слово, а незрячий крот, случайно вылезший на свет божий.
Отлетевший в сторону таракан, больше в атаку не пошёл, вместо этого он ретировался куда-то на кухню, где, к слову сказать, дыр размером с его габариты сроду не водилось. Но преследовать его я не стал, меня куда больше заботила кровоточащая рана, которая жутко болела и откуда лилась белая пузырчатая дрянь.
Наскоро перемотав ногу, я сразу же отправился в травмпункт, где в компании обаятельных и веселых бомжей провел не только день, но и вечер, пытаясь попасть на приём к травматологу. К слову, врач оказался крайне милый и профессиональный — обработал меня буквально за несколько минут.
Вернувшись домой, я обнаружил, что подлая тварь дожрала мой второй тапок и уничтожала все оставшиеся ловушки, даже веник исчез вместе с совком. Но самое страшное, что этот таракан уничтожил все мои бутылки, стоявшие возле двери, практически оставив меня без выпивки.
И вот тут-то могу не без гордости сказать, что я не струсил, и, вытащив из-под дивана заначку, а после употребления расколов её «розочкой», я приготовился к новому бою. И как показали дальнейшие события — не зря, так как в ту злополучную ночь таракан также проявил изобретательность, и напал, не дождавшись нового утра. Изменил привычки, так сказать.
Обхватив моё лицо своими клешнями, он в буквальном смысле не давал мне дышать, царапаясь и сдирая с лица кожу, молотя своими челюстями по моей голове, стараясь выклевать глаза. От испуга я, что есть силы, обхватил когтистое и колючее брюхо этой твари и силой отодрал от себя, швырнув жука к стене. Глухо стукнувшись о бетон, таракан уже не стал убегать, а молниеносно снова пошёл в атаку. Ещё не отойдя от шока, я машинально вытащил из-под подушки разбитую бутылку и в воздухе сбил насекомое резким ударом справа. Гневное шипение, злость и нервное шамканье челюстями раздалось из угла, куда приземлилась эта тварь, раскрыв в полёте свои мерзкие огромные сетчатые крылья.
Окровавленный, полный желания убить поганую агрессивную тварь, я что есть сил заорал на когтистого насекомого, всем своим видом показывая полную решимость к продолжению войны. Но он не спешил идти в атаку и ретировался на кухню, где снова исчез. И как мне кажется, этому способствовали стуки в дверь — увы, соседям не терпелось выяснить все подробности моей насыщенной новыми событиями жизни. И в этот раз, это было кстати.
Вообще соседи у меня были отвратные. Сосед слева был спортсмен, справа пенсионерка, которая по моему личному мнению находилась на иждивении всего подъезда, так как была самой мерзкой консьержкой из всех, которых мне когда-либо приходилось встречать. Она никогда не пропускала погреться с бутылкой и всячески мешала моей нормальной алкогольной жизнедеятельности. Но, поверьте, даже с ними мне удавалось найти общий язык, хоть они и порядком меня раздражали. Вот насколько я хороший человек.
Но в этот раз их отчаянные вопли были выше всех допустимых высот, они даже не посмотрели на разодранное моё лицо, пытаясь пролезть внутрь моей квартиры и угрожая, что вызовут ментов. О господи, как будто я не знал, что я выгляжу омерзительно, попробовали бы они столкнуться с таким отвратительным существом, которое совсем недавно меня атаковало. Искренне сомневаюсь, что они вышли бы так победоносно и смогли бы полностью выдержать такие удары судьбы.
Заорав на них, и закрыв двери на засов, я глубокомысленно смотрел как кровавые капли падали на пол, составляя из себя небольшую лужу крови. Видимо, всё же мои соседи за космическую жизнь, но оно и понятно, как-никак спортсмены всегда немного не в себе, не говоря уже о пенсионерках. И те и другие плохо осознают всю тяжесть жизни алкаша.
Помню, я тогда ещё подумал, что обязательно выиграю бой, так как я уже не был тем слюнтяем, каким был вначале. Особенно это подтверждала испачканная в его мерзкой жижи бутылка, которой я и сбил эту тварь. Дополнительно повернув замок в двери, я приготовился к последнему сражению. Будь что будет, но я должен биться до конца. Правда, для начала, необходимо как можно больше выпить — водка добавит смелости, даст прилив энергии. Хотя перебарщивать не стоит, а то таракан нападет, когда я снова буду отключен.
Допив остатки, и блуждая в поисках противника по квартире, я не переставал думать о стратегии боя. Встряхнуть и шмякнуть о стену со всей силы, схватить за одну клешню и что есть силы ударить о стену, так, чтобы все кишки размазались по ней. Вот, каков был план. И он был должен сработать, так как обычно я лишь отбивался. Правда, таракан тоже изменил тактику. Раньше он всегда нападал, когда я просыпался и лишь совсем недавно стал нападать ночью.
А потому я и решил напасть первым. Истошно крича и размахивая руками, я пришел на кухню и стал переворачивать мебель, и это было правильным решением. Зверь как я и предполагал, не смог из-за своих размеров покинуть комнату и быстро появился перед моими глазами, бодро размахивая своими усами и испуганно прижимаясь к стенке. Хотя вру, сначала он хотел было подойти ко мне, но я резким ударом сбил его с лап и мощным движением, схватив за одну из клешней, шмякнув о стену так, что там
образовалось огромное пятно темной слизи. Все, как и планировалось. Абсолютно чистая победа. Ещё раз убедившись, что тварь не дышит, я победоносно спокойно пошёл спать.
Проснулся я от того, что меня лихо трясли за плечо. Разобрать, кто это, я не смог, помнил лишь, что меня выволокли из квартиры и повезли куда-то на машине. По запаху я инстинктивно предположил, что в вытрезвитель — место, где я периодически тратил свою миролюбивую, спокойную и до недавнего времени алкогольную жизнь. Проспавшись сколько нужно, я был представлен суду, за убийство своего четырехлетнего сына, с которым меня на выходные оставила моя собутыльница-жена.
ЭПИЛОГ
Хорошо, что я в одиночке и свить небольшую веревку не так сложно. Хотя тут не скучно, так как мой маленький преследователь, мой маленький сын, посещает меня и здесь. Правда, теперь я узнаю его, и когда он хочет есть, я уже не откидываю его в сторону. А если он по детской глупости взял таранью ловушку, я могу отобрать её, не дав наесться этой гадости и не дав блевать белой жижей. И, естественно, когда он будит меня за ногу, я не пинаю его к стенке и не сбиваю его разбитой бутылкой, заставив раненного уползти под стол на кухню, откуда, схватив его за маленькую ручку, я не ударию его о стенку, оставив на ней кровавое пятно.
Нет, ничего этого я уже не делаю, как впрочем и остальное, что делало меня алкашом. Просто даже по той причине, что тут не дают водку. Впрочем, мне пора, надеюсь, я хорошо свил эту веревку, и она не порвётся в решающий момент.
ЖАННА
ПАМЯТИ ГАНСА ХРИСТИАНА АНДЕРСОНА
Газеты писали, что это была некрасивая восемнадцатилетняя девушка с неустоявшейся психикой, обозленная, падшая и немного не в себе. Что тут сказать? Обычное газетное враньё. Она была совершенно другой.
Невысокой. С длинными чёрными волосами, спадавшими почти до пояса. С крупными, карими глазами, небольшим носиком и совсем игрушечными бровями, аккуратно огибающими небольшое девичье лицо.
Несомненно, подобное сокровище невольно вызывало самое положительное отношение у любого, кто мог бы с ней познакомиться несколько лет, да что там лет, несколько дней назад, до того момента, как это изящное лицо стало украшать порядком окрасившуюся в красный цвет лужу на одной из самых грязных улиц Москвы. Но это не самое мерзкое — журналисты не смогли устоять и разукрасили новость не только смертью малолетней девочки, но и ещё одним фактом.
Проституция. Вот уж мерзкое нехорошее слово, уже несколько тысяч лет срывающееся с уст миллиардов тысяч лиц. Именно оно заложило фундамент этой печальной кровавой смерти, где Жана играла крайне ярку, почти звездную роль, начавшуюся около трех лет назад, когда ей стукнуло двенадцать лет.
* * *
Жанна была единственным ребенком в семье. Что было отчасти хорошо потому, что в среду дождливого 2010 года сиротой оказался всего один ребенок. Родители умерли мгновенно, разбившись о тяжелое бетонное ограждение, когда её отец не справился с управлением, пытаясь уйти от фуры, выехавшей на встречную полосу движения.
Скоропостижная смерть была шоком, ужасом и одновременно неплохим трамплином в жизнь, сразу же оборвавшим все привычные блага. Ни шоколада, ни конфет, ни телефонов. Лишь медленно, но уверенно копившиеся долги за квартиру, да неизвестно откуда появившиеся родственники, а точнее родственник. Крупный, толстый мужчина, рьяно начавший добиваться опекунства.
Жанна, не сразу догадалась об истинной цели своего нового «папы». Но спустя месяц всё стало на свои места, когда он впервые залез к ней под юбку. Тогда же она и сбежала из дома в первый раз, испугавшись странной мрачной действительности, в которую втягивала её жизнь. Но так было лишь в первый раз, потому что быстро осознавший её шустрость «Папа» уже не стал давать ей подобного шанса и при очередном изнасиловании закрывал дверь на ключ.
Десять, пятнадцать, двадцать. Сердце каждый раз выдавало в ней ребенка. Она не могла привыкнуть, не знала, как спастись и не могла предложить себе ничего кроме как — бежать. Бежать подальше от издевательств, боли, унижений. Впрочем, замена была не лучше — первый же приют ей дали также за возможные интим-услуги. Только в этот раз уже не били и немного приплачивали, позволяя получше одеваться и кормиться.
Один, второй, третий — уже за первый месяц она потеряла им счет, так как в день обслужила не меньше двадцати четырёх, пользуясь тем, что ещё крайне молода и привлекательна. К тому же её никто особо не щадил, отправляя на самых мерзких клиентов. Но всё равно это было лучше того, что мог ей предложить впервые изнасиловавший её родственник, который слишком глубоко засел в её детской измученной душе.
Впрочем, светлые стороны всё же были. Раз или два в неделю к ним заходил местный драгдилер, который неизменно приносил более-менее сносный товар, позволяющий нервной системе немного сбавить обороты и убрать гнетущую атмосферу. Жанне он нравился ещё и потому, что картинный герой — крепкий мужчина в синих лоснящихся трусах, который красовался на старом комиксе на грязной стене борделя, неизменно оживал, показывая всем своим существованием силу, выносливость и красоту. Он был эталоном, а не каким-нибудь очередным сносным телом.
Герой, который победит что угодно и кого угодно. Тьму, окутывающую её со всех сторон, запахи, постоянно повторяющиеся сны. Победит всё, явившись и вытащив её из этого ада. Но время шло и пока этого не случалось. Ни героя, ни светлого будущего — только так, очередной дурно воспитанный клиент. Но Жанна не отчаивалась, она свято верила в драгдилера и его товар, который неизменно оживлял её любимого мужчину из комиксов.
И всё же чудо произошло, оно явилось, как и положено чуду. Внезапно, вмиг изменив всё и вся. Это был истинный момент осознания своего места в мире. И произошёл он благодаря великому мастеру жестких сказок, мудрому и почитаемому Гансу Христиану Андерсону, написавшему невесть как попавшую в руки Жанны «Девочку и спички».
Это был рассказ о точно такой же девочке, только не изнасилованной отчимом, а просто нищей, которая торговала спичками, и которая умерла от холода, истратив весь коробок. Никто и ничто не спасло её от этого. Ни изначальный баланс полностью забитого коробка, ни более или менее понимание сервиса по продаже товара. Даже погода была против неё.
Жанна проглотила ещё одну таблетку. Увы, но на этот раз её картинный герой не пришёл. Его заменила стужа из зловещей детской истории, которую она только что прочитала. Впрочем, она могла подарить и свою историю, только в этой она уже не будет вести себя подобным образом.
Она встала, подошла к старой чистой, но всё равно убогой кухне, — даже острое желание чистоты не могло сделать её лучше. Взяла нож. Оказалось, что маленькие, красивые ладошки едва могли удержать его. И сжав оружие посильнее, она повернулась к выходу. Черное мамино пальто, чулки, разбитые туфли, всё то, в чем она сбежала от отчима. Все казалось таким легким. Жанна любовно покрутила пуговицу. Она всё ещё помнила маму, то, как она ласково говорила ей, что когда она вырастет, то тоже получит точно такое же пальто. Что ж, её пожелание сбылось.
Улица. Дождь. Вечный холодный дождь, моросящий мелкими каплями. Она шла, едва касаясь земли. Наркотик всё ещё освещал её сознание, хотя и начинал понемногу гаснуть. Слава богу, до родственника было недалеко. Он предпочитал жить неподалеку. Это толстый жирный ублюдок.
Он вошла в знакомый подъезд, еле дотянулась до звонка и нажала, после чего услышала столь знакомые тяжелые шаги. Он умер медленно, с бульканьем. Она нанесла около двадцати колото-резаных ран, пока, наконец, нож не затупился о толстые, твердые кости, всё ещё мешающие при проникновении в тело. О да, его безумные глаза, буквально впились в неё, пытаясь дотянуться до сути поступка. До причины, которой ему было не понять.
Качаясь, Жанна встала. Оставленные дилером лекарства всё ещё действовали и позволяли продолжать борьбу, они были её спичками, зажигавшимися и таявшими, как и в той печальной сказке. Открыв двери, она пошла дальше, она не такая как та девочка, она не примет такую же судьбу, она сама решит, как ей жить.
А дальше, дальше был мужчина лет сорока, слишком близко подошедший к ней. Женщина, грязно выругавшаяся при её виде. Собака, пытавшаяся её понюхать. Всё они стали отличной площадкой для очередного доказательства, что она намного сильнее сказочной героини и не повинуется своей печальной судьбе. Она не бабочка, она пламя, сжигающее всё на своем пути. При этом улыбающееся и поющее старую мамину колыбельную, которую она никак не могла забыть.
СКАЗКА О РУСАЛКЕ
ПАМЯТИ ГАНСА ХРИСТИАНА АНДЕРСОНА
Любимым хобби молодого графа было, как ни странно, ни верховая езда и ни охота, а просто пребывание в лодке, медленно плывущей по реке. Успокаивающее, неторопливое течение которой благотворно влияло на его душу.
Далеко он не заплывал, да и как заплыть, если расположившись на её дне, он опустил весла и смотрел на небо, белые облака которого были далеки и прекрасны. Причуда? Да. Глупость? Сомнительно. Граф был далеко неглуп, его воспитанию и образованию могли позавидовать многие местные помещики, так же учившиеся в Англии, но, увы, оставшиеся при этом большими бездарями и лентяями.
Неожиданно, рядом раздался небольшой всплеск и затем снова тишина. Не обращая внимания, граф продолжил лежать и смотреть на небо, ведь в реке водилось много щук, осетров, белуг и мало ли кто из них захотел погреть пузо под солнцем? Тут всплеск раздался снова. Ближе. Молодой граф насторожился, ведь, как правило, завидев лотку, рыбы старались плыть от неё подальше и уж никак не приближаться к ней. Но вода была спокойна и, опустив голову, граф продолжил любоваться белыми воздушными облаками, лениво покачиваясь в такт речной воде.
«Англия, каменные мостовые, грязь, смог — как же это отталкивает» — думал он, рассматривая небо. Всё настолько неприятное, непонятное. Никак не укладывающиеся в его русском сердце и душе. К чёрту, лучше вот, мягкая и тёплая родина, с её нежнейшим воздухом и яркими красками лета.
— Алена, Алена — раздался громкий раскатистый голос, быстро прокатившийся вдоль всего русла реки — где ты, доченька.
Граф снова прислушался. Он не слышал, чтобы в этой части реки кто-то жил. А уж о своих крепостных он старался знать как можно больше, чёрт ли шутит — около десяти тысяч душ, здесь никак без внимательности не обойтись. Отец, конечно, памяти не лишен, но возраст уже берёт свое и графу надо как можно быстрее перенять основы управления именьем.
— Алена, ты где? — продолжал кричать незнакомый голос.
Граф приподнялся и посмотрел на берег. Посреди травы стоял высокий мужик в грязной серой рубахе и точно так же внимательно глядел на него. Затем нехотя поклонился и спешно ретировался в лес. Граф огляделся. Рядом никого не было, никакой Алены, которую так настойчиво звали. Лишь тишина, тихая качка и игривое настроение птиц.
Слева раздался всплеск. Повернув голову, граф увидел голую спину, плавно переходящую в нечто вроде хвоста, исчезающего в воде. Открыв рот, он икнул, и глупое выражение лица словно застряло, скинуть которое он смог лишь махнув головой и закрыв глаза. Минута, вторая, он снова посмотрел на водную гладь. От места, где только что появилось чудище, шли лишь круги воды. Махнув головой, он, что есть силы, налёг на весла и большими гребками поплыл обратно к дому.
Отец стоял возле крыльца. Высокий, крепкий, загорелый он за что-то отчитывал конюха, согнувшегося перед ним в полупоклоне. Его Сиятельство, видимо, пребывал не в самом лучшем настроении, так как Гришка солидно потел, напрягая молодую спину.
— Я же просил, объяснял, телегу запрячь засветло, неужели непонятно было? — грозно спрашивал его отец, медленно оттягивая слоги — как можно было не услышать? Григорий. Я разве плохо к тебе отношусь, разве мне надо пороть тебя? Разве я не уважаю твоего отца, который вот-вот отойдет к Всевышнему? Почему ты так глух? А?
Григорий лишь что-то промычал в ответ и продолжил стоять истуканом. Он прекрасно знал, что его не будут пороть, но это вовсе не радовало его, так как ему было проще получить два раза по спине, нежели стоять и слушать монотонное увещевания графа. Была у того такая пренеприятная привычка — разводить целую лекцию, длина которой — вечность.
Увидев сына, граф наконец-то отпустил слугу и всё так же хмуро посмотрел на сына.
— Опять в лодке бездельничал? — и, не дожидаясь ответа, продолжил — что за напасть такая, здоровый парень, а занимается всяким непотребством, на кого я имение-то оставлю? На бездумного лодочника?
— Батюшка — стараясь задавить языковую армаду в самом зародыше, начал граф — а у нас разве есть крестьяне в левом притоке реки? Я сегодня видел мужика, он искал кого-то и, по всей видимости, они живут рядом.
Старый граф на секунду замолчал. Потом коротко бросил — «нет». Должно быть, забрели за грибами или просто от дела отлынивали — лентяев везде хватает.
Но Алексей ему не поверил. Он давно знал своего отца и прекрасно знал, когда тот лжет, а когда нет, и в этом случае он даже не сомневался, что это ложь. Только вот зачем отцу скрывать двоих крестьян, было не понятно. И тут молодой граф остро почувствовал желание вернуться в устье реки, дабы разобраться в том, что он сегодня видел.
К вечеру, когда после жаркого дня пришла легкая прохлада, в голове молодого графа уже четко вырисовался образ речной русалки, невесть как попавшей в эту захудалую губернию. Конечно, было в этом что-то сумасбродное, так как представить игриво плавающую полуголую девушку в речной воде, среди щук и пиявок, было сложно. Но граф уже и не знал, как прогнать сей настойчивый образ.
Причем внешность русалки была неизменно красива — ну не позволяло воображение нарисовать её безобразной или на худой конец жирной. Именно красивая, именно светловолосая, именно большие глаза и миниатюрный, утонченный носик, столь гармонично заканчивающий изумительной красоты облик. Ну а хвост, ну что ж, хвост — эта та деталь, которая и делает их особенными.
«Странно, — ещё раз подумал граф — я ведь и вправду видел девушку с хвостом. У нас — в нашем самом обычном имении. Я готов биться на собственную жизнь, что это мне не привиделось. Что, пожалуй, самое необычное — это то, что мужик, который, по-видимому, обычный крестьянин искал, именно это существо, невесть как попавшее к нам».
За такими мыслями и догорела свеча, опустив полный сказки сон на глаза молодого графа, где он, стоя по пояс в воде, рассматривал удивительной красоты плавающее создание, прикрытое зеленой чешуей и обнаженное по пояс. Высокая грудь, прикрытая длинными волосами, бледно-нежная кожа. Протянув руку, он хотел потрогать её, но она игриво отплыла в сторону, как бы зазывая его на глубину. Продолжая тянуться, граф сделал ещё шаг, затем второй, третий, после чего земля стала уходить из-под ног и, наконец, там осталась только глубина, над которой он уже плыл. Звезды, полная луна — постепенно он почувствовал, как кто-то тянет его на дно — резко дернув ногой, он попытался высвободиться, но, увы, вместо этого его потянули ещё сильней. Судорожно дергаясь, граф, наконец, проснулся и упал с кровати, край которой высоко поднимался над полом.
Удар был жесткий, к тому же невесть откуда взявшийся ночной горшок больно приложился об ухо, едва не разбрызгав всё содержимое по полу. Умывшись собственной мочой, граф грязно выругался и, окончательно проснувшись, стал отходить от столь чарующего сна.
— Алешенька, мальчик мой, как же так, господин ты наш ненаглядный, должно быть расшибся сильно — скороговоркой запричитала няня, спешившая к нему на выручку — ох, надеру я зад Насте, это ж надо барину горшок поставить так.
— Не надо — миролюбиво сказал граф — не надо, няня, она не виновата.
— Да как же не виновата, родненький, это ж надо горшок под ноги поставить, сколько этой дуре говорила, что надо под кровать задвигать — запричитала она, ещё больше ощупывая его шишку среди курчавых волос, — ну точно, шишка.
Граф потрогал голову и поморщился — шишка и вправду была. Совсем как в детстве. Не сопротивлялась няниным рукам, он покорно терпел первичный осмотр, ожидая пока она не успокоится и не назначит травяное лечение. «Минимум полдня — подумал он — и это не отец — отвертеться не получится»
Няня миролюбиво погладила его своими морщинистыми руками и поцеловала в макушку. Несмотря на старость, она всё также заботилась о нём, неся свою вот уже шестидесятилетнюю вахту в их семье.
— Щас отварчику выпьем, листочки приложим и, все пройдет, а Настьку я все ж накажу — молодого барина и не уберечь, совсем от рук девка отбилась.
— Да не переживайте вы так, нянечка — улыбнулся граф, посмотрев на воспитательницу с любовью.
И тут же его осенило — она же всех в округе знает, чуть ли не по именам и отчествам, а то и дедушек и бабушек вплоть до четвертого колена, ведь живет, не выезжая все свои шестьдесят лет, и уж об этой странной паре крестьян наверняка всю историю знает.
— Нянечка, а вы знаете, живет ли кто у нас в левом притоке реки?
На мгновение морщинистая рука замерла, но затем всё так же нежно продолжила гладить его голову.
— Всех знать — никому не дано, только Господу Богу — грустно сказала она и стала подниматься — ладно, пора накрывать завтрак, ты, Алеша, опять поздно встал, все откушали уже, но ничего. Я тебе как обычно оставила супа полезного, да молочка. Не еда, а загляденье, прости Господи, грех так про еду-то говорить.
Он посмотрел вслед удаляющейся няне. Врать она не умела, предпочитала не говорить, но, тем не менее, умолчать, да от него? Что же такое? Неужели по негласным законам, никто не выдает русалку?
Столь пленительное чувство загадки теперь полностью овладело им, и еле сдержавшись и не бросившись сию же минуту к лодке, он встал и направился вслед за няней к столу. Где на белоснежной скатерти стыла его еда.
Проглотив всё разом, он покорно снова лег под медосмотр нянечкиных рук, настойчивость которых была, несомненно, сильнее его желания сбежать на поиски неведомой русалки, расположившийся почти как у недавно помершего Пушкина. Правда, там она была на дубе, а тут под большим дубом.
Большой дуб, река — всё казалось таким ненастоящим, и всего лишь из-за одной голой спины плавно переходящей в хвост. Диковинно, право. Он открыл глаза и заметил, как няня немного механически накладывает свою травянистую мазь, молча что-то обдумывая. Такое поведение было крайне редким, ведь если она была возле него, то всё её внимание предназначалось именно ему, а никакой ещё думе.
Внимательно рассматривая её, он не мог понять, что именно выбило её из привычного ритма, заставив всецело погрузиться в размышления. Его вопрос? Но почему? Что такого в нём? Почему все, словно сговорившись, молчат об этой тайне? Надо как можно быстрее всё выяснить.
Но тут его охватила сильная головная боль — то ли от мыслей, то ли от сильного удара об пол, но боль была настолько сильной, что его начало тошнить и весь нянечкин суп тут же оказался на полу. Моментально лишившись всех мешающих ей дум, нянечка с резвостью молодой барышни встрепенулась и начала наращивать больничный темп, раздавая направо и налево приказы. Переполошив всех, она моментально уложила графа в кровать и приставила бедную дворовую девку Настьку, как надсмотрщика.
«Ну, теперь точно не уйти — подумал граф, грустно глядя в окно, хотя с другой стороны — может так и надо».
Тут он снова почувствовал сильную головную боль. Сморщившись, он неожиданно представил зеленый берег, тихую гладь и всё те же таинственные круги, расходившееся от только что нырнувшей то ли рыбы, то ли человека.
Затем голову немного отпустило, но наступившая слабость опять забрала в сон, явив теперь уже не полные красоты речные пейзажи, а обычную неприветливую тьму, среди которой он и потерялся на ближайшие десять часов, плавно дождавшись вечера.
Выспавшись, он вышел на крыльцо. Мирно сопевшая Настя не то, что сторожить, — усидеть-то толком не смогла, свалившись ему на постель и там же захрапев. Благо большой веснушчатый нос этому отменно способствовал.
Вглядываясь в лес, молодой граф стоял в некотором раздумье. Конечно, можно было идти прям сейчас, пока никто не видит, но шансы не настолько большие, чтобы что-либо разглядеть в этой темноте, среди камышей и теплой воды. Да и на зверьё можно было наткнуться. Медведей, слава богу, не видели, но вот пара волков забредала в лес. И убили, кажется, лишь одного. И тут не то, что молодого графа, крестьян-то не отпускали.
Потерев шишку, он почувствовал, что страх — чувство, которое он в себе раньше особо не находил, показался из самых-самых глубин его молодой души и настойчиво убеждал никуда не идти, оставив все на завтра.
— Снова, что ли, отложить — сказал он вслух, посмотрев на звезды — прям черная полоса какая-то. Но ничего, завтра я точно попаду на эту речку.
Так он и решил, вернувшись обратно в дом.
***
Первые секунды он стоял, раскрыв рот. Девушка, которую он увидел, была действительно с хвостом, но не таким, каким было бы привычно для русалки, нет, она была с хвостом, похожим на две сросшиеся ноги, или, правильней сказать, прилипшие ноги. Ловко используя эту особенность тела, она быстро плавала от одного берега к другому, кружась, плескаясь, выпрыгивая.
Граф снова протёр глаза. Девушка не исчезла, наоборот, лишь прибавила скорости и продолжила свою водную игру. Граф спрятался за камыши. Блеск воды продолжался, но он уже не смотрел в его сторону.
Не надо было быть гением, чтобы понять, что это не русалка, а девушка с врожденным уродством. Ужасный урод, который непонятно как оказался в их захолустье. Человек, пусть и несчастный, но, все же, не представляющий никакой сказочной природы. Не более чем несчастье, свалившееся на чью-то семью.
— Кто вы? — раздался из-за спины нежный женский голос.
Граф вздрогнул и обернулся. За мыслями он даже не заметил, как смолкли всплески, и как она подплыла к нему.
— Алексей Шереметьев. Граф.
— Аааа… — задумчиво сказала девушка, не вылезая из воды — а я Алена. Я живу неподалеку.
Она вытащила руку и указала в сторону леса. Бледная рука была тонкой и изящной, что очень резко контрастировало с уродством ниже пояса. Также сквозь воду было видно, что у неё крайне тонкая талия и в целом она была красива — лицо, шея — все подошло бы куда больше к какой-нибудь гордой городской красавице, нежели к этой изуродованной природой крестьянке. Увидев, что он пристально её разглядывает, она аккуратно убрала руку под воду.
— А я вас видела раньше, вы плавали здесь в лодке, без весел — продолжила она — несколько дней назад. Вы первый, кого я увидела из людей кроме батюшки, и мне было очень интересно увидеть вас поближе.
— Вы живете здесь с отцом?
— С отцом и кошкой — Алена улыбнулась, обнажив ряд красивых белых зубов.
«Странно, но отсутствие как такого общества на неё нисколько не повлияло, не заметно, чтобы она была какой-нибудь заторможенной или быть может глупой — подумал граф, обдумывая их общение — наоборот, она кажется куда приятней, нежели большинство моих знакомых, я бы даже сказал интересней. И
всё же очень интересно, как она сама относится к своему уродству. Ведь видно же, что это неправильно — жить вот с такими ногами. Или, правильней сказать, хвостом»
— А вы тоже недалеко живете? Мне отец запрещает заплывать далеко, строго настрого запретил, говорит там много плохих людей, которые могут навредить мне, это правда? Что он говорит?
— Правда — ответил граф — людей плохих действительно много и вам они лишь навредят.
— Но вы же не навредили, может, и они не станут. Если честно, я очень устала от этих мест, хочется поплыть куда-нибудь подальше.
— Я вижу, у вас бунтарская душа. У меня много знакомых с бунтарским нравом — это сейчас модно в Петербурге, да и вообще в образованной России.
— В Петербурге? А где это? — блеснув глазами, спросила Алена.
— Слишком далеко, чтобы мы туда поехали.
Раздался грубый мужской голос позади графа, граф обернулся. Сзади стоял тот самый мужик, который недавно кричал на берегу.
— Шли бы вы граф, чай уже вас дома спохватились, нельзя вам подолгу отсутствовать, ваш батюшка сильно злится по этому поводу, всем нам строго настрого запретил вас далеко отпускать. Приказал приглядывать, если что. А тут и зверей полно и вода неспокойная.
Граф уловил в голосе мужика не столько покорность и доброжелательность, сколько скрытую неприязнь и даже злобу. Мужику явно не нравилось, что он разговаривал с его дочерью, да и вообще узнал о её существовании. Граф решил не идти на уступки и напомнить кто здесь кто.
— Как тебя зовут? — грубо спросил он и, увидев, как тот вдруг успокоился, обернулся на Алену, но, увы, она уплыла.
— Семеном кличут — словно получив новую порцию уверенности, сказал мужик — я роль егеря выполняю в тутошних местах. За зверьем присматриваю.
— Да я уж вижу, за кем ты здесь присматриваешь — зло бросил Алексей.
— Ваш батюшка дал добро — хмуро ответил мужик — так что все по слову его.
Не став больше уделять мужику внимания, граф развернулся и отправился обратно в имение — очень уж ему не терпелось пообщаться с отцом, который наверняка был в курсе всей этой истории.
***
Внимательно выслушав его рассказ, отец тихо вздохнул и, потрогав собаку за морду, нежно приласкал её. Затем снова повернувшись к нему, спросил: «Ну и что? Хочешь, чтобы я всем рассказал, что у меня урод в реке плавает или убил её? Зачем ты пришел ко мне с этим? Эта история и так всем крови попортила, отцу её, мне. Возможно, её и стоило утопить как щека, но это просьба твоей покорной матери, а её я, как ты знаешь, всегда боготворил. Так что всё будет так, как есть. Да и егерь он хороший, всё свое жалованье отрабатывает с лихвой».
— Значит, ты так и будешь её от всех скрывать?
— А что ещё делать с ней, не в университеты же ей поступать. Хватит у нас одного университетского дурака. Вон, был нормальным, теперь же по реке взад вперед без весел плавает. Стыд и позорище.
— Да что ты вообще знаешь о философии.
— То, что он не прокормит и не согреет.
— Ладно, отец это потом обсудим. Пойми ты, всё это не по-человечески, есть же врачи, есть же операции.
— Да разделают её как рыбу и отправят в какой-нибудь институт для опытов, не по-христиански это. Не дури, отставь девку в покое и не плавай там больше, лишь взбаламутишь её. Она же дурра, ещё не понимает, чем это может кончиться, а ты понимать должен. Или, быть может, ты на ней жениться собрался?
— Я подумаю над этим — зло бросил молодой граф.
Ему больше не хотелось обсуждать это с отцом. Возможно, потому, что граф понимал, что тот был прав. Ведь по сути, все, что он мог сделать для неё — это лишь похлопать по плечу, да сказать пару добрых слов. Граф подошёл к реке. Тихая незамутнённая гладь всё так же сверкала на солнце, но уже не отдавала тем спокойствием, которое было раньше. Теперь она настораживала.
* * *
И, тем не менее, он снова приплыл к ней, совершая очередной нелогичный неправильный поступок в своей жизни. «Все мы делаем что-то неправильное — утешал себя молодой граф, налегая на вёсла — что ж теперь, совсем глупости не совершать, да и кому известно, что это? Глупость или нет. Человеческий разум слишком мал, чтобы объять все нити судьбы».
Он убрал вёсла и посмотрел на воду. Алексей был почти уверен, что она тут, хоть её и не было видно.
— Бу — неожиданно раздалось с другой стороны лодки, и молодой граф чуть бы не полетел в воду, распугав мальков и лягушек.
— Господи — тихо запричитал Алексей, садясь в центр лодки и улыбаясь Алене, игриво наблюдающей за ним — ты чуть сердце не остановила.
— Сердце?
— Да. Сердце. Это внутри у каждого человека, стучит постоянно, кровь по венам разносит. Ну, сердце.
— А, сердце — задумчиво потянула она и посмотрела сквозь воду себе на голую грудь — а что? Оно останавливается от криков?
— От страха. Оно останавливается от страха. Поэтому не стоит никого пугать так сильно.
— Прости, я не хотела. Я больше не буду.
— Всё хорошо. Я уже понял это.
— Скажи, а почему ты приплыл?
— Не знаю, захотел тебя увидеть. Ты же необычная.
— Я знаю, это потому, что я русалка.
— Да ладно. И откуда ты это знаешь?
— Папа рассказал.
— Нет, ну папе, конечно, виднее. Он, кстати, тут?
— Нет, на охоте.
Алексей довольно улыбнулся и подобрался к ней поближе. Как же она была великолепна, ох, если бы неё её ноги, если бы не ноги. Чувствуя его взгляд, Алена покраснела, но никуда не уплыла, как и положено девушке, никогда не встречавшей других людей и, более того, не присутствующей в обществе. Она не могла победить любопытство стеснением.
— А вы красивый среди людей? — робко спросила она, кладя руки на лодку.
— Вообще да — улыбнулся молодой граф — красивый.
— И скромный — рассмеялась Алена звонким смехом, явно довольная своей ловушкой.
Алексей тоже улыбнулся. Ему вдруг стало так хорошо, что захотелось просто лечь и полежать. И послушать, как она ему объясняет какой он нескромный.
— А почему вы плаваете один? — снова спросила она.
— Не знаю, мысли, мне так проще думается, к тому же я люблю смотреть, как неторопливо плывут облака и чувствовать, как медленно плывёт лодка — мне это нравится. В Англии я приобщился к размышлениям. Чтобы не говорил мой отец, а в этом он прав.
— Это там, где и Петербург?
— Не совсем, но примерно в той же степи.
— Папенька очень разозлился на меня, когда я стала говорить о вас, сказал, чтобы я больше и не думала о нашей встрече.
— Мне сказали тоже самое. Ох уж эти папеньки, вечно говорят нам свои желания.
— Согласна.
Алексей снова улыбнулся ей. А затем и ещё и ещё. Целую неделю он улыбался ей, навещая её на своей лодке. Они даже выработали свой тайный сигнал, по которому он без ошибочно узнавал, когда егеря нет дома.
* * *
Алексей посмотрел на мрачного отца. Когда он сильно злился, то на лице у него проступали желваки, и перечить ему было совершенно невозможно. Хорошо еще, что это было очень редко. За всю жизнь он лишь несколько раз видел его в таком состоянии.
— Наигрался? Или ещё? — тихо спросил он, записывая в хозяйскую книгу расходы, — или что? Ты всё-таки решил притащить её в дом?
— Зачем же так, поселюсь с егерем и все дела.
— Он убьет тебя.
— Сядет. Это тот человек, который боится тюрьмы.
— А я не тот человек, который боится его. Послушай, сынок. Ты ведь не любишь эту девку. Ты не будешь с ней. Зачем ты её дразнишь? Она же не игрушка, не зверь. Тебя же обучали в университете. Ты же грамотный. Человечный. Вас же там учили человеколюбию. Так ведь?
— Что ты от меня хочешь?
— Чтобы ты уехал. Пройдет время, вернёшься.
— И куда я поеду?
— На вот, посмотри. Я достал тебе место на паруснике, они в кругосветное путешествие плывут, правда, должность небольшая, но год поплаваешь в море. Уж там ты точно со всеми русалками перезнакомишься.
Алексей замер. Отец прекрасно знал, о чём он мечтал с самого детства, и что несколько раз отцу еле удавалось его выхватить из повозки, едущей в Петербург, где он, совсем ещё несмышленыш, хотел пробраться на один из кораблей и юнгой уплыть в путешествие.
— Это нечестно.
— Честно или нет — решать тебе. Они уплывают через три недели. И я очень советую не говорить ей об этом, скажи, что просто вы не будете никогда вместе. Это проще принять, нежели то, что ты выбрал океан, а не её.
Отец встал и, взяв с большого стола листок, протянул ему. Это было письмо капитана, который обещал принять его на борт. С печатью, как положено. Алексей вдруг почувствовал, как бьётся его сердце. Мечта обретала черты. Оставив его одного, отец вышел. Он был неглупый и прекрасно понимал, что выиграл.
* * *
А вечером приплыла она. Алексей в этот момент сидел на небольшом помосте, свесив ноги к воде, пока легкое нежное касание не вывело его из привычного состояния задумчивости. Опустив голову в низ, он увидел её, её большие карие глаза, её нежные скулы, мягкие ямочки на щеках. В ночи они выглядели особенно прекрасно. Коснувшись его ног, она немного отплыла в сторону. Вода стекала по её черным волосам, как нечто единое, красивое цвета темного серебра.
Алексей прикрыл глаза — его не покидало чувство сказки, которое он ощущал, когда бабушка вечером, под огнём старой свечи, рассказывала ему сказки, в которых было много королев, царевичей, невообразимых чудовищ и, естественно, красавиц.
— Ты скучал по мне? — спросила она, улыбаясь — я скучала.
Затем, не дождавшись ответа, она поплыла, делая небольшие волны руками. Уродливая крестьянка была похожа на ребенка, только что получившего возможность поиграть с взрослым, но при этом совершенно не знающего как это делать.
— Скучал, конечно, скучал, как же не скучать — Алексей посмотрел по сторонам, но различить что-либо в такой тьме было просто нереально.
— Здесь так хорошо. Знаешь, я никогда не заплывала так далеко, но я нисколько не боюсь, я почему то знала, что встречу здесь именно тебя.
— А ты давно здесь? — как можно мягче спросил Алексей, смутно догадываясь о причине такой удачной встречи.
— Нет — ответила Алена и отвернулась.
Молодой граф напрягся. Ему стало понятно, что она врёт. Немного неумело, немного по-детски, но именно врёт.
— А твой отец, он выпустил тебя?
— Да, но не будем об этом, лучше расскажи как твои дела, как день провёл, что делал — быстро перебила его Алена.
Ее нетерпеливость передавалась от слов к рукам, хвосту. Снова сделав круг, она подплыла к нему и сделав сильный взмах, вынырнула из воды, сложив руки прямо перед ним.
— Скажи, а у тебя есть девушка?
Алексей похолодел. Странный холодный страх парализовал его. Сейчас, ночью, когда эта девушка с уродливо сросшимися ногами смотрела прямо ему в глаза. Не зная, что ответить, он сказал правду.
— Нет. Папенька, ещё ничего не говорил по этому поводу.
— Ах, папенька — весело сказала она и плюхнулась обратно в воду — ох уж эти папеньки, всё они решают.
Исчезнув под водой, она словно испарилась. Гладь воды стала ровной, и лишь небольшие круги напоминали о том, что здесь когда-то плавала девушка. Алексей непроизвольно вытянулся, всматриваясь в темную воду и дожидаясь её появления.
«Она со мной заигрывает или играет?» — спросил он сам себя. И как оказалось, этот простой вопрос так и не смог найти ответа у столь знатного ловеласа и покорителя сельских и светских сердец. Он не знал, не понимал, как надо вести себя в такой экзотичной ситуации, когда перед тобой человек, возможно, видевший в своей жизни лишь одного человека — отца.
— Поцелуй меня — тихо сказала Алена, снова подплывая к нему.
Скорее от непонимания происходящего, чем от самого желания или чего-то ещё, Алексей исполнил её просьбу. Как оказалась, это были самые простые, немного сладкие губы, отдающие вкусом речной воды и какими-то травами.
— Как приятно, и так странно. А ты раньше целовался с кем-то? — снова спросила она, вертясь в воде.
— Нет.
— И я нет.
Странная, наивная, немного пугающая — теперь в ночи она казалась совершенной иной — ночь как бы скрашивала все те страшные уродства, которые были в ней, выставляя на свет лишь самое главное, её интересную, невинную, добрую душу.
— А что ты будешь делать завтра? — голос её звучал настолько влюбленно, что даже полный идиот смог бы догадаться о её чувствах.
— Я ещё не решил. Не знаю.
— А давай вместе поплаваем.
И тут у Алексея в глазах потемнело — встреча, поцелуй, всё ещё как-то укладывались в сложную логическую цепочку, но вот плавание с этими необъятными по своей мерзости ногами, с этими получеловеческими конечностями, было выше его сил.
— Я, я не могу завтра, я слишком занят. Прости. Завтра я должен буду помочь своему отцу.
— Тогда может послезавтра? Когда ты будешь свободен — не унималась она.
— Можно, конечно, давай послезавтра — выдохнул молодой граф.
И тут его спас крик его любимой нянечки, по старой доброй традиции не ложившейся спать, пока он не вернётся домой.
***
Весь следующий день он провел в своей комнате, наблюдая за тем, как мухи облепили стекло. Не хотелось ни есть, не пить, лишь наблюдать за тишиной в полном её величии, периодически прерываемом шарканьем старых ног. Няня не спускала с него глаз, но всё же каким-то чудным образом научилась скрывать свое пристальное наблюдение.
Затем настал вечер. Молодой граф смотрел из окна на речку, но у него не было желания идти туда, там был лишь одинокий урод, непонятно каким образом посчитавший себя женщиной. Граф перевернулся на бок. Ему не было страшно или жалко её, ему просто не хотелось её видеть и всей этой шумихи, которая наверняка поднимется после того, как отец узнает о том, что происходит.
А затем он не понял и сам, как ноги привели его к тёмной речке, в которой плавала изувеченная жизнью Алена, которая чуть не вынырнула на деревянный мостик, ликуя от долгожданной встречи.
— Ты пришёл. Я знала, знала, что ты придешь. Я и вправду знала, что ты вернёшься — едва не крикнула она, смотря на него мечтательной улыбкой.
— Тише, тише, всё хорошо — поднял руки молодой граф, пытаясь остановить её — всё хорошо, я понял, понял.
Его улыбка, немного трусливая, немного снисходительная, потеряла обе эти черты в полумраке, оставляя лишь несколько прекрасных обнаженных зубов, увидев которые, Алена улыбнулась в ответ. Она обняла его и прижалась. Казалось, эта влюбленность была так не похожа на остальные — она была такой легкой, воздушной, почти детской.
— Я люблю тебя — тихо выдохнула она.
Молодой граф нежно обнял её и как можно мягче, так чтобы её лицо было ближе к нему, сказал:
— Послушай, я не хочу тебя обманывать. Но мы не можем быть вместе, пойми правильно, мой отец — он не одобрит наши отношения, как и твой — это неправильно.
— А ты, ты одобряешь? — она пристально посмотрела ему в глаза.
— Я, да, но мы все равно не сможем быть вместе, потому что я хожу тут, а мне надо ходить по земле, встречаться с важными людьми, растить детей, а ты, ты не сможешь так жить. Нам необходимо взять небольшую паузу, все слишком быстро и так сложно.
— Ты не любишь меня?
— Люблю, поэтому не хочу разрушать тебе сердце, ведь ты особенная, понимаешь, ты создана для рек и морей, а не для нас, простых смертных.
Алена отстранилась от него и, скрестив руки, зло посмотрела в сторону. Ещё больше напоминая волшебную героиню из русалочки. Ту маленькую принцессу, отец которой был сам царь Тритон.
— Так будет лучше для нас обоих — сказал Алексей, но все, что он услышал — лишь всплеск воды.
* * *
Когда Егерь возвращался домой, то по дороге нарвал васильков — Алена очень любила эти цветы, как и её несчастная мать, которая умерла при родах. Егерь до сих пор не понимал, как столь странное, болезненное существо сумело выжить, и что ещё удивительней, не сломаться под этими уродливыми обстоятельствами, набраться столько положительной энергии, радости и желания жить.
А как она умела плавать. Уму непостижимо, взять и маленькой доползти на этих сросшихся ножках в речку, где одним смешным кувырком очутиться в воде. Боже милосердный, он никогда не забудет этого. Как он смеялся, когда увидел её перепуганное маленькое личико. Казалось, сердце старика не выдержит и просто лопнет от неожиданной нагрузки.
Затем он подхватил её, и еще не отошедшую отводы, обтер своим рукавом. Секунда, третья, минута и вот она уже смеялась, просто заливалась чудным звонким смехом, радуя старика, вселяя в него нечто вроде солнечных лучей, пронизывающих его сердце. Слезы сами появились на глазах — ему вдруг очень захотелось поплакать.
Она стала ему как дочь. Как любимая и единственная дочь. А потому старому графу уже не требовалось доплачивать за её содержание. Брать деньги, да зачем? Бабье молоко было в те годы в избытке, и он без труда доставал его. На свои нужды у него расходов не было. Да он бы и бесплатно работал, пытаясь хоть как-то вернуть долг старой графине, этой добрейшей женщине, не давшей убить эту несчастную девочку. Вставшей против воли графа, очень уж переживавшего за столь неприятный выводок.
А затем она росла, росла. И один раз, когда она в очередной раз спросила, почему у неё такие странные ноги, он решил, что больше не в силах уходить от этого вопроса и рассказал ей про русалочку, про
сказку, которую ему рассказывала когда-то его мать. Про народ из дальних морей, привыкший жить в воде. Алене очень понравилась эта история, и она всё меньше и меньше задавала ему вопросы про разницу их строения, полностью переключившись на историю русалок.
Дойдя до избушки, он вдруг почувствовал запах крови. Крепкий, такой, какой нельзя перепутать с чем-то другим. «Волк, медведь» — первое, что пришло на ум. Но ни того, ни другого он давно не видел, по крайней мере, поблизости, стараясь держать всех хищников на расстоянии, чтобы Алене ничего не угрожало.
Рванувшись в сторону избы, он резким движением открыл двери. Кровь, много крови, да, у неё бывали женские воды, но теперь крови было слишком много. Слишком обильное кровотечение, которое никак не походило на обычные женские выделения.
И тут он услышал вдох, после чего, словно преодолевая невидимую стену, медленно повернулся. Когда он её увидел, она лежала на полу, испачкав кровью руки и тело. Опустив взгляд, он увидел изрезанные ноги, которые она хотела разделить одним простым движением охотничьего ножа. Затем он услышал стон, увидел бледность, слабую улыбку, и почти закатившееся глаза.
Не в силах дышать, двигаться, он почувствовал, как подгибаются его ноги, опуская его перед ней. Опытным взглядом охотника он понял, что она почти мертва, и что жить ей осталось лишь пару минут.
— Отнеси меня в воду, папа… — тихо сказала она и медленно закрыла глаза.
ДАУНЫ
От автора: на самом деле персонажи этого рассказа олигофрены, просто в детстве их все называли даунами.
Как сказал мне мой лечащий врач, сами по себе Дауны безобидны и не обладают столь большой силой.
В нашем детстве, как правило, всегда есть интересные места, которые привлекают даже простым воспоминанием о них. Их легко перечислить — кладбище, болото, заброшенный, старый дом. Иногда они с жильцами, иногда без, но сути это не меняет, они всегда остаются в нашей памяти черным, привлекательным участком, куда нам одновременно и страшно и желанно вернуться.
Квартира 36 всегда была именно такой. Хотя помимо страха она ещё выявляла такие чувства, как жалость, отвращение и стыд, культивируя их на протяжении всего моего детства. Но я не собираюсь обременять вас всеми годами, нет, я опишу лишь непродолжительный эпизод, который наиболее ярко высветился из всего этого мрачного соседства.
«Что же было в ней? Что делало её страшной?» — спросите вы. Ответ очень прост. Люди, люди которые там жили, а точнее семья. Я не боялся алкашей, я не боялся агрессивных людей, но этих людей я не только боялся, но ещё и не понимал. Ведь их жизнь, путь, который они выбрали по собственной воле, был для меня страшен.
Началось всё около двадцати лет назад, когда их первый сын был ещё в утробе, а матери сказали, что, скорее всего, он будет умственно неполноценным ребенком. Доктора почти в этом не сомневались, но дать полностью утвердительный ответ, все же, не могли. И, возможно, это сыграло свою роль, так как женщина решила рожать. Хотя даже муж был против.
Сказки не случилось, и она родила олигофрена. Крепкий, с голубыми глазами. Вероятно, дебил был очень желанным на тот момент, и, глядя на мать, вызывал лишь всепоглощающую материнскую нежность и заботу. Но шли годы, и всё яснее становилась картина его полной отчужденности от общества и остальных детей. И тогда, в полном смятении, эта пара пошла дальше, дав жизнь ещё одному ребенку, ещё одной надежде на успех. Но природу не обманешь, она знает, где необходимо ставить точку, а где запятую. И поэтому после второго олигофрена больше детей они уже не заводили.
Первого назвали Иваном, второго Василием. Оба выросли очень крепкими здоровыми парнями, силе которых можно было лишь позавидовать. И это понятно — ни вредных привычек, ни тревожных мыслей о будущем, лишь хладнокровное молчание у первого и невнятное бормотание у второго. Иван больше напоминал отца. Тяжелый взгляд, вечно поджатые губы, густые брови. Разве что щеки были такими же, как у матери. А вот младший больше походил на мать, сохраняя её нежные красивые женские черты.
Нрав у братьев тоже был разный. Старший был намного агрессивнее, чаще старался проявить свою волю и всё время конфликтовал с отцом, постоянно проверяя его на прочность. В то время как младший почти не отходил от матери, постоянно что-то ей объясняя или жалуясь. Честно сказать, я даже не знаю, как правильно назвать это его воспроизведение речи — то ли урчание, то ли хныканье, но, тем не менее, я почти на сто процентов уверен, что она его понимала.
Выходили они на улицу примерно раз, реже два раза в день. В дождь чаще, так как в эту погоду почти не было других детей. Но, увы, даже этого не хватало, чтобы полностью обезопасить дебилов от пристального внимания всей местной шпаны. Детское
внимание всегда пристально выделяет наиболее слабых индивидуумов. И если надо — ждет, стараясь встречаться с любопытным как можно чаще.
Над ними издевались всегда, сколько я себя помню. В них кидали камни, их провоцировали на визг, радуясь их дикому пугающему поведению. И что особенно запомнилось, так это то, что дети никогда не желали останавливаться на первом успехе. Видя это, измученные родители старались отогнать жестоких детей, но, как правило, у них ничего не получалось, что заставляло их возвращаться домой. Ведь мы все понимаем, что у остальных детей тоже есть родители, которые упрямо твердят, что площадка для всех детей и если кто-то болен, то ему место в больнице или психушке.
Именно по этой причине я и связываю эту квартиру также и со стыдом. Как за себя, так и за людей, с которыми я дружил, так как во время издевательств ни они, ни я не старались мешать этим издевкам над больными. Печальный факт, который я не отрицаю.
Но было ещё и другое, а если точнее, то страх. Он пришел позже, когда дети выросли и на них уже перестали задираться, стараясь не связываться и обходить стороной.
Что касается меня, то все возрастные изменения олигофренов я видел куда лучше других, так как они жили по соседству. Я почти сразу подметил, что их мать после моего шестого класса перестала гулять со старшим наедине, стараясь выходить либо с двумя, либо с младшим, оставляя старшего с отцом.
Этот, казалось бы, малозаметный факт, так крепко засел в моей голове, что я даже поинтересовался на эту тему у матери, на что она, махнув рукой, посоветовала мне не думать о лишнем. Но я не смог. Слишком всё было странным.
А затем произошло «событие». В нашем доме, на нижнем этаже разродилась собака, породы «Колли», если я не ошибаюсь. Крайне милая зверушка, вечно подставляющая голову под ладонь. Хозяйка у неё была девочка с младших классов, которая не постеснялась и вручила одного из щенков этой несчастной семье напротив. Возможно, будь на её месте кто-нибудь другой, ему бы и отказали, но видя эти прелестные ангельские глазки, их мать нерешительно, но всё же взяла щенка.
В тот вечер я был дома. И слышал, как она поднималась и отдавала им этот небольшой пушистый подарок. Я ещё мучился с геометрией, мне никак она не давалась, поэтому периодически наведывался на кухню, проходя мимо входной двери. Я просто не мог не услышать их встречу. Признаться, я здорово удивился смелости этой девочки, которая мало того, что пошла туда совершенно одна, так ещё и никому об этом не сказала, за что в дальнейшем крепко получила от родителей.
Вечер тогда был холодный, темный, за окном шел снег и откуда-то постоянно выло. Мой стол был возле окна, и я отчетливо мог видеть, что происходило на улице. Именно поэтому я и увидел поздно ночью, как они шли хоронить щенка.
Но это было не сразу, сначала я услышал радостный удивленный гомон. Олигофрены радовались подарку и, вероятно, старались с ним поиграть. А потом щенок начал скулить, после чего замолчал навсегда. В первый же день они уничтожили эту жизнь. Не дав щенку и полноценных суток жизни.
Я никому не говорил об этом. Это не вписывалось в рамки общепринятых новостей и даже как-то заставило меня повзрослеть. Зато я сразу понял, что они опасны и что их родители как могут стараются скрыть их подлинную суть.
А потом, через пару дней я услышал, как кричит их мать. Произошло это, когда я возвращался со школы. Казалось, обычный серый день, ничем не примечательный. Как всегда светило солнце и только в подъезде пахло сыростью и спертым воздухом из квартир.
Я зашел в лифт, нажал на кнопку и начал медленно пониматься на свой этаж. За всё время проживания со своими соседями, у меня невероятно обострился слух. Я подмечал все, стараясь всегда быть наготове. Поэтому неудивительно, что ещё в лифте я сразу же понял, откуда был крик. Сдавленный, нежеланный, он должен был быть тихим, но, увы, слишком сильно рвался к свободе.
Выйдя на этаже и не зная, как поступить я подошел к двери. Её били, в этом я больше, чем уверен. Эти глухие удары приходились, видимо, по спине, так как больше напоминали хлопки. А ещё я слышал, как бормотал младший, и как сопел старший, и как давилась рыданьем их мать. Отца дома не было, он был на работе, что позволяло олигофренам спокойно заниматься своим жестоким делом.
Постояв в нерешительности, я постучал в дверь. Звуки сразу же прекратились, возникла гробовая тишина. Хотя нет, я не прав, не совсем гробовая, было слышно сопение и шаги.
Я сразу все понял. Понял, что старший дебил не испугался, а подошел к двери, прислушиваясь к звукам. Я понял, он думает кто за дверью, отец или кто-то другой. И мне вдруг стало страшно, я сразу же представил, что он откроет дверь и, увидев перед собой меня, просто разорвет на две части. Ведь силы у него было чуть ли не в два раза больше. Но он медлил, он прислушивался.
Стоя рядом с дверью и лихорадочно соображая, я понял, что если я постучу снова, то от меня потребуется новые действия. И от него тоже. А если оставлю всё как есть, то можно списать всё на некую случайность, на «показалось», что спасет меня от неприятной встречи с Иваном.
Но вмешалась мать, которая сквозь слезы позвала его обратно. Олигофрен недовольно засопел и тяжелыми шагами двинулся внутрь квартиры. И снова послышались удары. Мощные, только теперь гораздо тяжелее, чем предыдущие. Мне показалось даже, что он начал спешить.
Тихо, почти на цыпочках я отошел от двери и, войдя в квартиру, запер двери. В моей голове был сумбур, я не знал, как правильно поступить. С одной стороны, это бытовуха, но с другой стороны, я не мог сидеть, сложа руки. Поэтому я позвонил отцу и пояснил ситуацию. Я знал, что отец знаком с нашим соседом и что он наверняка знает его рабочий телефон.
Так и случилось, потому что спустя тридцать минут сосед уже взлетел на этаж. А затем я расслышал крики не только матери, но и уже и старшего, и младшего брата. Они буквально соревновались в визге, аккомпанируя себе битьем посуды и метанием железной посуды. Начинало казаться, что там начался самый настоящий ураган, зацепивший, к сожалению, лишь мать, так как кроме неё в больницу никого не увезли. Увы, отец так и не смог нанести крепких побоев своему старшему сыну. Видимо, слишком его любил или же парень хорошо сопротивлялся.
Всё это тогда вызвало крайнюю суматоху, потому что подобный случай стоял особняком от обычных алкогольных разборок, ведь был совершен на трезвую голову, хоть и не в здравом уме. Тот день я помню до мелочей. Помню, как я стоял возле подъезда и как её везли на носилках. Помню её лицо, которое было не узнать, потому что оно было в синяках, помню, как плакал младший, а точнее как он скулил, прижимаясь к отцу. Мне казалось, что это дикое, страшное происшествие никогда не выйдет из моей головы. Но я ошибался.
Придя домой, я лег спать. Проспал почти до девяти часов вечера и, естественно, потом долго не мог уснуть. Да и зачем — всё равно бы снились эти здоровые дикие олигофрены.
А потом пошёл дождь. Его тяжелые капли монотонно барабанили по подоконнику, успокаивая и укачивая меня. Я любил засыпать под стук капель, хотя насколько я знаю, у большинства это не совсем получается. Но для меня эти минуты были самыми лучшими, самыми прекрасными. Они приносили мне покой. Пусть и недолгий. Так как на следующий день меня снова ждало потрясение.
Оказывается, Иван — этот здоровенный, крепкий, с детским мозгом парень сумел меня запомнить. Точнее не запомнить, знал-то он меня достаточно давно, он сумел додуматься, кто вызвал его отца. И на этом олигофрен не остановился и каким-то образом сумел открыть входную дверью, встав за мусоркой, ожидая, когда я вернусь домой. Смог
выждать момент, подкараулить меня, когда выйдя из лифта, я спокойно направлялся домой.
Что вам сказать. Я даже не успел толком испугаться, настолько всё быстро произошло, когда эта здоровенная детина ринулась на меня с оглушительным визгом. Я помню выпяченные глаза, пену, ненависть, которая горела в его темных зрачках. Я даже представить боюсь, чтобы он бы со мной сделал, если бы у него получилось задуманное. Не буду врать, справиться с ним я бы не смог, как не может одолеть медведя человек. Но мне повезло, ступеньки сыграли свою роль, и Иван пролетел чуть левее.
В ужасе я бросился вниз. Мне даже в голову не пришло бежать к своей двери и попытаться забаррикадироваться там. Наверно, так только в фильмах поступают. Нет, я чуть не сломал голову, летя вниз по ступенькам. Пробежав пять этажей за несколько секунд. Ужас, страх, несомненно, но больше рефлекторное желание спастись руководило мной в тот момент.
Чуть не выбив головой двери, я выскочил на улицу и, обернувшись на подъезд, остановился. Сердце колотилось как бешенное. Ноги были готовы дернуться с места как у олимпийского спринтера. Но я ждал. Мне было важно увидеть своего преследователя. Скорее всего, из-за того, чтобы как можно быстрее узнать возможный конец погони. Но мне повезло, из подъезда никто не вышел. О боже, как же я был счастлив в ту секунду, видимо, совсем не понимая, что означало это происшествие. А оно означало многое.
Слежка, риск нападения — всё это никуда не ушло, оно просто затаилось на неопределённый срок, ведь теперь даже контроль их родителей ничего не изменит, но об этом я уже думал вечером, когда снова возвращался домой с родителями. Когда лежал на кровати и смотрел в потолок, когда пытался читать книгу и когда начал закрывать глаза от усталости, засыпая от тяжелого на происшествия дня.
Но на самом деле всё это не существенно, ведь спустя всего лишь пару дней, Иван убил своего отца, задушив его во сне. Об этом потом столько говорили, что, если честно, даже глухой мог узнать все подробности, не вставая с кровати. Говорили, что он сильно покалечил младшего, который пытался ему помешать, говорили, что у отца почти не было шансов. Что всё отчасти от того, что Владимир Петрович в последнее время постарел и крепко сдал в физических габаритах, плюс, что нервы в личной жизни дали свои печальные плоды. Вот он и проиграл в схватке за жизнь. Любопытно, что люди в большей массе отнеслись к этому как к какому-то шоу, начиная заново перекраивать всю эту историю в новых черных красках.
Я же запомнил это ещё и тем, что был почти уверен, что после отца Иван принялся бы за меня — просто олигофрену было важнее уничтожить первичную проблему, нежели браться за вторичную. Отец мешал ему больше меня. Только вот он не учел, что есть закон и полиция.
Отдельно хочется добавить, что их выздоровевшая мать так и не могла расстаться с младшим, которого ни под какими угрозами не отдала в специальный приют и договорилась с монастырем, что после её смерти там позаботятсяо её мальчике. Не безвозмездно, конечно, а за квартиру.
Кстати, на похоронах своего мужа она почти не плакала, а смотрела на гроб каким-то странным, отчужденным взглядом. Я был там, ровно, как и половина нашего поселка и видел её глаза. Печально, но по большей части все пришли туда посмотреть именно на неё, так уж заведено в небольших деревнях — похороны — это тоже развлечение. Странно, конечно, что она выбрала такой путь. Я и сейчас ловлю себя на мысли, что не смог бы пойти по нему.
Несколько продлевая период освещаемой истории, замечу лишь, что когда я уезжал из поселка, а это произошло спустя пять лет, эта женщина была ещё жива. Как и её сын, который, даже не смотря на всю свою силу, был всё так же нежен и ласков с ней. Что же касается старшего, то здесь совсем мало информации. После того, как его увезла милиция, сведения о нём больше поступали.
И ещё, после того, как они убили щенка, я всё-таки нашел его могилу. Она оказалась небольшой, но с высоким крестом, так что найти её оказалось не сложно. И знаете, на ней были не только цветы, но и странные, почти карикатурные детские рисунки, которые с периодичностью появлялись, как и после убийства отца, так и после сдавания старшего брата в милицию.
ПУСТОЙ ДОМ
Дача, огород, фазенда, как не называй это место — суть не изменится. Это всё тот же самый домик, вокруг которого полно грядок с морковью, укропом, луком, и по возможности, если земля позволяет, картофеля, забирающего чуть ли не пол участка. Прекрасно, что скажешь, но в ранние годы я не был поклонником земледелия и уж никак не собирался посвящать ему всё свободное время. Хотя родители придерживались другого мнения, они регулярно заставляли меня идти на дачу и внимательнейшим образом изучать первую поросль сорняков, избавление от которых было моим первоочередным делом в жаркие летние месяцы школьной поры.
Нет, они не были тиранами, как это может показаться на первый взгляд, пусть даже моя любимая мама и заставляла меня перетаскивать доски с одного места на другое в течение многих лет. Я даже иногда пытался мысленно представить всё их путешествие и порой не находил места, где они бы не побывали. Нет, просто это было частью моего воспитания, которые я считаю сейчас вполне положительным. Ведь детей надо приучать к труду, а там, где я рос, кроме как на огороде и поработать было особенно негде. А тут и польза, и под присмотром, и на природе. Всё включено, как говорится. Разве не идеально?
Вот и получалось, что обласканный с утра вниманием матери, которая как обычно до шести работала, я, снабженный всеми мудрыми и просто полезными советами, а иногда и какой-нибудь поклажей, что я не особенно любил, направлялся на дачу, покрывая без малого около шестнадцати километров ежедневно. Занятие, я вам скажу, было отличное. Но это сейчас, когда я уже полностью пропитался всеми прелестями городской жизни, а тогда я к этому относился хуже, хотя порой и сворачивал с пути, углубляясь в лес, где исследовал то муравьев, то жужелиц, доставляя насекомым кучу неудобств.
Дорогу, по которой я добирался до нашей дачи, можно было регулировать, то есть сокращать. Первый раз это делалось, идя через кладбище, второй раз через лес, за постом ГАИ. Крюк я при этом убивал не малый, поэтому никогда не брезговал грамотно завернуть в лес. Как-никак километров пять я убавлял, а то и больше, сокращая время пешей прогулки минимум на час. Приходя на дачу примерно к одиннадцати, а то и к десяти утра.
Теперь о огороде. Всё у нас было просто, разве что две вещи немного выделялись. Первое — это дом, второе — это земля, слишком уж много её было для нашей небольшой семьи. Но родных это нисколько не останавливало и засеву подвергалось всё. Ну, разве что перед домом было место для кучи песка и некоторые самые сложные, поросшие крупным сорняком участки как-то избегались, хотя и на них была своеобразная управа, так как моя мама просто обожала заниматься периодическим выжиганием плотно заросших площадей.
Но обо всем помаленьку. Обычно, придя с утра, я шел в дом, открывал его, переодевался. Смену одежды я делал с особой тщательностью, так как комары — твари бездуховные, работали не только по вечерам, но и днем, без пощады обрабатывая мое молодое теплокровное тело. Для них я даже разработал собственную линию маскировки, включающую майку, балахон, штаны, носки, кроссовки, перчатки и по мере возможности что-то на слабо защищенные участки, такие как шея и кисти. И это при том, что я тщательно использовал противокомариный спрей, опрыскивая и обмазывая себя с ног до головы. Работало это примерно часа два, может два с половиной, постепенно выветриваясь под слабым дневным ветром. А потом в ход шла моя двойная экипировка, не позволяющая кровососам прибиваться к нежной коже. Что же касательно кистей и прочей вкусности, то по мере работ всё это обрастало мощным слоем почвы, через который опять же сложно было пробиться. И так, со временем, я становился почти не отличим от места, где работал, приобретая характерный серый цвет лица и тела. Поэтому бывало так, что соседи, приходя к нам с какой-то просьбой, не сразу, а то и вовсе не находили меня. С одной стороны, это было даже удобно.
Хочется сказать ещё много хорошего о этих временах. Ведь я искренне любил бывать там, на даче. Не работать целыми днями, а именно сидеть и молча наблюдать за солнцем, дышать свежим воздухом, чувствовать себя неотделимым от всего живого и дышащего. Это было правильное нужное чувство. Оно и сейчас во мне, я очень люблю природу, так как вырос рядом с ней и остро нуждаюсь в её обществе.
Но ядро истории другое. Ведь я говорил об участке, невольно пропуская другую важную часть нашего дачного курорта. Непосредственно дом. Который, как я говорил ранее, я также выделял среди всех остальных огороженных забором строений.
Дом был двухэтажный, с чердаком и подвалом. Наполовину, правда, затопленным, но, все же, существующим. Чердак был лучше. Во-первых, он был суше, во-вторых, там было больше места и, в-третьих, он был чище. Правда, частенько там обживались шершни и осы, но они легко истреблялись, оставляя право существования только за человеком. Отец ещё шутил, что там можно устроить что-то вроде места для астронома, купив небольшой, но качественный телескоп, который, кстати, так и остался в моей памяти несбывшийся мечтой.
Помимо подвала и чердака было три комнаты внизу и две наверху. Те, что наверху предназначались для меня и брата, причем мне выделяли ту, что с балконами. Куда более фартовую, чем у него, за что я всегда был искренне признателен. Внизу была спальня, зал и кухня с длинным коридором, соединявшим основной вход с внутренним пространством. В зале был камин, большая высоко подвешенная люстра, диван и широкий стол. Мебель была в основном недорогая, ведь всё-таки это была дача, а не загородная резиденция какого-нибудь знатного вельможи, но для меня это всё равно казалось чем-то высоким, пусть и с надломанными краями.
Я любил забраться в кресло, разжечь камин и всматриваться, как пламя пожирает дерево, крепко потрескивая и рисуя прекрасный вид изящного пламени. Всё это опять же было так естественно, что я даже стал частенько задерживаться, оставаясь у огня всё дольше и дольше. Мне нравилось общаться с этим прекрасным явлением.
Стоит добавить, что строительство дома я застал полностью. Я видел первые плиты, кладку кирпича, первые контуры, по которым вырисовывалась его архитектура. Мой отец любил его безумно, он находил в нём себя, вкладывая в него силу, душу и фантазию. Я даже думаю, что из него получился бы славный архитектор — настолько красиво он реализовал своё детище. Во всяком случае, подобных красивых домов не было ни у кого в нашей деревне, это был своеобразный, как сейчас любят выражаться, крик моды, пусть и в деревенском варианте. Да, были дома больше, дороже, но никак не красивее, это как сравнивать большую рыбу и дельфина, который всегда маневреннее и красивее на волнах.
И я этот дом очень любил, я любил касаться его рукой, проводить по кладке кирпича, вспоминая весь рабочий процесс, мне нравилось видеть его почти завершенным, таким, каким он стал — высоким, красивым, мощным. Он был олицетворением семейного стремления быть вместе, единения. Порой мне казалось, что я чувствую его как человека, что казалось совсем уж за гранью нормального. Но так лишь казалось, и со временем я понял это.
Началось всё как раз после завершения отделки и завоза мебели. Когда уже был газ и тепло, и можно было смело проводить в этом доме зиму. Иначе говоря, он зажил. Кажется, именно после зимы, когда полностью готовый он отстоял свою первую вахту, дом проявил свою странную непонятную активность. Ведь опять же, если сравнивать его с чем-то живым, то после целой зимы одиночества мы всегда стремимся к общению, к желанию понять, зачем мы родились и что с нами должно произойти. Или не так, может нам просто хочется изучить окружение и убедиться в его опасности или безопасности, я не знаю, это всего лишь догадки. Я знаю одно — дом стал оживать у меня на глазах.
Произошло это как раз летом, когда, проснувшись в родительской спальне, я вдруг почувствовал, что в доме гробовая тишина. Ни скрипов, ни свиста ветра на чердаке — абсолютно ничего, полная, почти гробовая тишина. Открыв глаза, я посмотрел в окно — несмотря на лето, чувствовалось, что был вечер, что поздние часы уже берут свое превосходство.
Свет был неярким, спокойным. Можно сказать манящим. Я поднялся и спустился в зал. В камине были только угли. Залив их водой из кувшина, я быстро переоделся и запер дверь — ещё предстояло отчитаться перед родителями за выполненную работу, ведь я и так слишком задержался, проспав, как минимум, часов пять. Что было впервые.
Я помню, что, уходя, ещё раз посмотрел на оставшийся позади дом. Тогда мне в первый раз показалось в нём что-то неуловимое, но всё же присутствующее живое. Наверно, это очень сложно осознать, не будучи возле дома в столь поздний час, но постарайтесь ощутить, будто тихие пустые окна словно смотрят на вас, как бы провожая вас. И это ощущение прошло лишь тогда, когда дом скрылся из виду. Хотя тогда меня это не так сильно беспокоило, ведь впереди было кладбище, представляющее моей психике куда большую угрозу.
Дальнейшие дни на огороде было предельно скучными, я как обычно копался на грядках, лишь изредка посещая дом для отдыха и сна, на который у меня уходил час, а может и меньше. Ну и, естественно, для еды, ведь только в доме находились холодильник и плита, благодаря которым мне не приходилось разжигать костер и греть себе воду.
Тогда-то я и стал замечать, что не могу установить причину некоторых шумов, то резко возникающих, то резко прекращающихся. Всё это я списывал на недоделки конструкции или на ветер, гуляющий то там, то здесь. Правда, если я был внизу, то, как правило, ветра там не было, он всё время норовил забраться на второй этаж, откуда мог поиграть со мной в прятки.
А потом всё изменилось. И начало перемен я вижу строго с одного дня, когда я пригласил в дом своих приятелей. Это было первое подобное времяпрепровождение, и я не сильно позаботился о том, чтобы правильно выбрать время и место для столь большого количества людей. Я просто взял и пригласил их к себе на дачу, где мы могли смело отдохнуть двое выходных подряд. Наверное, так делать не стоило, но кто же знал, что изгаженные в собственной блевотине, мои товарищи всего за два дня опорожнят два ящика пива, шесть бутылок водки и неимоверное количество местного самогона, которым их снабдила местная бабка. Погудели тогда мы на славу, шум стих лишь под самое утро.
И после этого я и понял, что дом изменился. Сперва это заключалось в более резких шумах, которые уже не играли, а подходили, как мне тогда казалось, едва я засыпал. Один раз я даже подумал, что наверху вынесло балконные двери, с таким треском они стукнулись о стену. Испугавшись, что отец всё повесит на меня, я молниеносно забрался наверх, где к своему изумлению увидел, что двери закрыты. Только тогда я, наконец, понял, что что-то не так. Нет, конечно, я и раньше представлял дом, как что-то живое, но только тогда я впервые столкнулся с реально странным фактом.
Не могу сказать, что осмысление этой ситуации придало мне радости. Фантазия у меня всегда хорошо работала, сметая смелость, как тяжелая конница пехоту, выявляя из памяти кучу разных фильмов, где страшный дом убивал людей. Поэтому, не удивительно, что в тот день я покинул дом как можно раньше.
А потом это стало повторяться, и стоило мне остаться там до вечера, как повсюду тут же начинало что-то биться, стучаться, завывать, причем, как правило, это происходило после семи вечера, когда солнечные лучи покидали дом. Засыпать становилось всё страшнее и страшнее, не говоря уже о снах, один из которых до сих пор не исчезает из моей памяти.
Я помню, я тогда сильно заработался, обобрав всю красную смородину на всех шести кустах. Это было три больших эмалированных ведра, почти до самых краёв забитых ягодой. Ценный груз, который мне ещё предстояло как-то дотащить до дома.
Оставив их возле крыльца, я решил немного вздремнуть, уже не обращая внимания на свой страх. Войдя в дом, я как подкошенный рухнул на кровать и тут же уснул. Проснулся же я от того, что двери в комнату распахнулись, и ко мне влетел серый человек, схвативший меня за горло и начавший резко душить. Не в силах кричать, через хрип, я попытался сперва разжать его руки, а потом, понимая, что не справляюсь, хотя бы разглядеть, но ничего кроме серой массы не увидел. Сон был быстр и ужасен. Закричав, я проснулся на кровати и тут же уставился на дверь, она была открыта. В ужасе я покинул дом, я его даже не запер, настолько сильно я был напуган.
Естественно, об этом я никому не рассказал. Ведь понятно, что в моем возрасте не стоит бояться приведений, ведь это всего лишь игра нашего воображения. И, тем не менее, кое-кого я все же привел в дом. Я решил прикормить там собаку, которая не раз заходила к нам на огород, жалобно скуля и прося что-нибудь съестного. Родители её знали и нисколько бы не удивились, застав её возле крыльца. А что касается отца, так он вообще полагал, что дворняжки самые умные собаки. В чём ему нельзя отказать, тварь оказалась куда умнее, чем я подумал вначале.
Сперва она уперто ела на крыльце, не стремясь войти в дом. Порой её приходилось тащить силой или же усиливать соблазн самым настоящим мясом. Только в этом случае она шла в дом, да и то, лишь в моем присутствии. И всё это, опять же, не могло не сказаться на мне, так как каждый такой поход лишь усиливал мое ощущение, что дом не просто живой, а что он люто меня ненавидит, деля свою злость и на тех, кто со мной.
Стоит отметить, что не только страх руководил мной в то время. Как любому молодому уму, мне было интересно, прав ли я, фантазируя на тему своих злосчастных приключений. Ведь так и до сумасшествия дойти можно. Потому я с живым интересом, наблюдал за всем, что происходило с собакой. Можно было бы смело назвать эти кормления одним большим опытом, в ходе которого я должен был подтвердить свои догадки.
И к счастью, это удавалось, например, когда собака была в доме, тот он вел себя несколько тише, особенно днем, как будто при солнечном свете все в нём было лишь лучшее. К вечеру же он опять начинал творить мерзкие шумы, хлопать дверьми и моя бедная спутница моментом вылетала за дверь. К слову, смелости у неё было не больше, чем у меня, поэтому на первых порах
она задерживалась лишь для еды. Это уж потом, несколько привыкнув ко мне, она стала то ли охранять меня, то ли просто ждать лишней порции. Во всяком случае, дом она начала покидать вместе со мной, начиная жалобно подвывать ближе к семи. Как будто я без неё не мог догадаться, что пора уходить.
За всё это время собака и вправду сильно ко мне привыкла, порой старалась проводить чуть ли не до начала леса, приходилось даже на неё кричать, лишь бы она осталась позади. Псина скулила, жаловалась, но, как правило, на следующий день уже была готова встретить меня вновь. За что неизменно получала свою порцию сосисок, колбасы и прочих вкусностей.
Один раз я даже попробовал её помыть, чтобы она не так сильно воняла. Но ничего толкового не вышло, кроме как загнать её в воду, я ничего не сумел, вертлявая оказалась, стерва. После чего я и дал ей кличку «Вертлявая», по моему мнению, полностью ей подходившую.
А тем временем так случилось, что сон, который я совсем недавно пережил, зашел ко мне с другой стороны, немного неожиданной, с которой он оказался ещё страшнее, чем раньше. Дело в том, что в школе у нас возникла новая мода на трактовку снов, и я как раз попал под её раздачу. Началось всё с одной шутки, что наш общий товарищ Александр разбирается в снах лучше, чем в девчонках. Он-то мне и поведал, что означает мой сон.
Серый человек, этот некто «Душило» — полный злобы дух, который символизирует чьё-то сильное желание вам навредить. Обычно он вызывается домовыми и прочими духами дома. Отсюда и его непрозрачность, домовые всегда стараются избегать внимания к своим персонам. Поясняя мне суть сна, Александр отметил, что чаще всего, по поверьям, «Душило» не успокоится, пока не будет выполнена его миссия. В общем, напугал он меня так, что я пару дней вообще на огороде не показывался, не говоря уже о том, что бы в дом заходить. С другой стороны, крыть мне этот страх было нечем, этого духа я не выдумал, оказывается он и раньше к людям хаживал. Так что всё вполне реально.
Но ближе к очередным выходным мне опять пришлось вернуться на огород. Было понятно, что не могу же я совсем работу игнорировать из-за страшных рассказов своего школьного товарища — никто этого не поймёт. Но некоторые изменения я, всё же, сделал, так, например, перестал спать и стабильно уходил уже до семи часов вечера. И так продолжалось пару недель, пока, наконец, мне в голову не пришла прекрасная мысль оставить собаку на ночь. В принципе, к этой идее я шёл давно, но сформировалась она лишь после александровых объяснений.
Я решил, что если этот ночной бестия приходит во сне, то пережившая ночь собака будет живым опровержением всей опасности. Что-то вроде первого полёта в космос, когда вместо человека полетели его лучшие друзья — собаки. Гротескно, но зато эффективно, а самое главное -безопасно, по крайней мере, для меня. К тому же я столько приложил усилий к кормежке этой псины, должна же быть от неё хоть какая-то польза. Но это так, были лишь внешние умозаключения, внутри я прекрасно осознавал, что не совсем прав и червячок совести раз разом напоминал мне об этом. Но сопли соплями, а подготавливаться к опыту следовало как можно быстрее, потому что весь этот фарс пора уже было заканчивать.
«Вертлявая», как я уже говорил, была умной собакой. Не зря в дворняжках всю жизнь отбегала — она мигом учуяла, что ей готовится что-то несладкое и постоянно меня рассматривала, ища любой намёк на подвох. Со своей стороны, я всячески пытался не обнаружить своих намерений и делал такое заботливое лицо, что даже анаконда пропиталась бы ко мне самой материнской лаской.
И человек победил. Положив собачке как можно больше мяса, я наконец сумел дойти до двери раньше чем она, после чего быстро закрыл её. «Вертлявая» сразу же бросилась к двери, но было уже поздно, поэтому заливаясь громким лаем, она начала скрестись, биться о двери, прыгать к окну. Видя её попытки достать до подоконника, я даже было подумал, что она вот-вот на него вскарабкается, но, к счастью, наши карнизы были слишком высоки для этой маленькой дворняжки. Успокоившись, я быстро спустился с крыльца и зашагал домой. Мне не хотелось слушать её лай, было в нем что-то дикое.
Дома я спал плохо. Меня мучили какие-то бессвязные логические цепочки, суть которых ни к чему не вела и лишь загружала голову. То я с кем-то разговаривал, то мне кто-то что-то пояснял, словом, такой белиберды, да ещё от стольких людей, я мог наслушаться лишь во сне. Мне говорили о собаках, о долге перед родиной, о постоянно растущей внешней угрозе. Это были ученые, врачи, политики, даже сосед и тот норовил пролезть со своей темой о расовой дискриминации. Весь сон я слушал, слушал и слушал, пока, наконец, не проснулся в три часа ночи
и больше не сомкнул глаз. А ближе к десяти утра я понял, что сны — это всего лишь легкая разминка перед куда более страшной картиной.
«Вертлявая» была мертва. Она лежала в коридоре, возле двери, прижавшись к самому порогу. Я присел, положил руку на её лохматую голову. Я раньше не описывал её, но теперь опишу — она была рыжего цвета, с белыми лапами и чернеющими на концах ушами. Абсолютно безобидная и ручная, не представляющая никакой опасности даже для ребенка. Единственное, что она могла — это залаять, предупредить о надвигающейся угрозе. Что, собственно, она и сделала. Жаль лишь, что её лай я предпочел не слышать, оставив её с врагом один на один.
Мне не требовалось медицинского диплома, чтобы понять, что её задушили. Я почти ощущал след от мощных серых рук на её шее. Да и кроме как представлять, я ничего уже не мог — не пойдешь же к следователю просить, чтобы на моей собаке провели вскрытие. Кстати, тогда я впервые назвал её своей.
Увы, она была мертва, и этого вполне хватало, чтобы отправить любого подростка с подобной идеей куда подальше. Да и зачем? Разве общей картины не было достаточно, чтобы выявить и преступника и сподвижника. Да, я не отрицал вины дома, но и свою тоже признавал. Особенно, когда увидел её мертвой. Страх и сожаление овладели тогда мной, деля между собой первое и вторые места.
Сев на крыльце, я открыл дверь и первые несколько минут любовался на солнце. Оно было теплым свежим, оно начинало пригревать и меня, и бетон, и кирпич, и даже мертвую собаку. Ему было безразлично, кому дарить свое тепло, пусть даже я и не заслуживал этого.
Размышляя о подобном внимании, я пришел к мысли, что после всего происшедшего у меня есть лишь один путь, благодаря которому я хоть как-то смогу восстановить себя в своих глазах. Путь этот был не самый радужный, можно сказать смертельный. Но иного я придумать не смог. Я должен был провести в доме ночь, так же как и «Вертлявая».
Ох, если бы я не совершил ошибку и не оставил её одну, я мог бы отсидеться сейчас со своим четвероногим другом, так мы бы тоже засчитали результат, ведь я уверен, что если я бы заснул, она бы от меня не отошла. Но, увы, теперь это было невозможно, об этом заявлял её труп, лежавший возле меня.
Похоронил я её на самом дальнем участке огорода. Вырыл яму, сделал небольшой крест. Я не знал, как хоронят собак, но это было и не нужно, ведь я хоронил товарища. Товарища, предательски подставленного на поле боя.
Упаковав её в деревянный ящик из под овощей и прикрыв крышкой, я прочел пару слов о душе, о вере, о том, что не хотел, чтобы так всё произошло и с радостью постарался бы всё исправить, если бы мне дали такую возможность. Но самое главное, я ей пообещал, что какой бы я страх не испытывал, я докажу этой серой твари что никто и ничто не способно меня больше испугать. После чего засыпал яму землёй.
Спустя день я подошёл к матери и заявил, что заночую на огороде, так мне будет проще окучивать картофель, так как работы много, а времени нет. Матушка удивилась, улыбнулась и сказала, что это приятный сюрприз для неё. Глядя на неё, я вдруг подумал, что я ведь не собака и если со мной что случится — она этого явно не переживёт, но, переборов себя, я вовремя спохватился и искренне соврал, что творить сюрпризы — моя природная сторона. И слава богу, что больше она не стала мне расспрашивать, так как я уверен, что прокололся бы обязательно.
Свечи, крест, огонь, даже Библия. К этой ночи я готовился, как к самому настоящему крестовому походу против сатаны. Я твердо уверовал в то, что имею в противниках само зло и этот леший, домовой или так называемый «Душила» обязательно обладают всеми теми недостатками, что и привычные нам по фильмам мистические твари. Я даже серебро с кухни прихватил из подаренного родственниками столового набора. В общем, задействовал все, что мог. Был бы дробовик, притащил бы и его. Поймите сами, впереди двенадцать часов бескомпромиссной войны, где по одну сторону я, по вторую неизвестно что. Своего рода новая интерпретация «Вия», только круг защитный я не собирался использовать, так как хотел смело заглянуть в глаза своему страху. Отомстить за прошлую боязнь.
И вот разложив всё свое обмундирование на столе, я сел ждать. Черный волосатый человек, бегающий по лестнице и выглядывающий из-за угла, должен был быть наказан как можно жестче. Сперва это был бы крест, потом если бы помогло вода, освещенная этим же крестом, затем серебро. Вилок было немного, но метнуть пару раз было можно. Планы, конечно, были смешные, но ничего другого я придумать не мог. Так я и просидел да первой половины ночи,
держа в одной руке вилку, в другой старый бабушкин крест, пока, наконец, не уснул. Две ночи плохого сна, и вот организм неизбежно взял свое.
Ночью снов я не видел. Логичное объяснение тут простое — разум после таких бессонных ночей снов не показывает обычно. Решив не останавливаться на достигнутом, я переночевал снова и опять ничего дурного не ощутил.
Конечно, страх, гнетущее состояние — всё это оставалось, ровно, как и свист, и стуки дверей. И даже мерзкое ощущение, что тебя вот-вот кто-то схватит за горло. Всё это никуда не ушло. Но вот именно снов с «Душилой» я больше не видел. Ни черных, ни серых, никаких. После чего у меня возникло стойкое ощущение, что меня стали игнорировать или терпеть, как терпят блох на теле бездомные собаки.
Рассуждая на эту тему, я могу лишь предположить некоторые вещи. Например, то, что дом взял жертву в виде «Вертлявой» или, что всё это было плодом моего воображения. Если честно, я не знаю, как правильно трактовать произошедшее. Хотя склоняюсь я, конечно, к первому варианту. Слишком уж хорошо я почувствовал ту ненависть, которую он ко мне питает, пусть даже я и участвовал в его постройке.
НАРИСОВАННЫЙ ЧЕЛОВЕК
ВСТУПЛЕНИЕ
Сидя здесь, перед этим немного бледным следователем, я лишний раз убеждаюсь, что с кадрами у них туговато. Он всё время задает совсем не те вопросы, в надежде получить нужные ответы. Хотя, что его винить, я и сам не до конца понимаю, что произошло.
И всё же, я тут, а стало быть, это надо просто принять. Знаете, в тюрьме как нигде надо научиться принимать все, что с тобой происходит. И первое на этом пути — научиться принимать воспоминания, которые, несомненно, начнут вас преследовать, рассказывая о прошлой, свободной жизни.
ПЕРВОЕ ВОСПОМИНАНИЕ
Ночь, четверг. Когда Анастасия ушла, я ещё долго смотрел через балконную дверь на открытое ночное небо. Маленькие звезды, большой диск луны, легкий привкус лета, бережно доставляемый легким теплым ветром. Всё это, несомненно, уже было, но вместе с этим как будто в первый раз.
Я повернул голову и снова заглянул в прошлое. Анастасия — красивая, игривая, в общем молодая и даже изюминка особая — глаза. Они разные, поэтому их можно легко запомнить. Но, а остальное, оно не особо и важно, куда интереснее сама ночь в ее природном исполнении, нежели это нежнейшее создание.
Затем меня бросает во тьму, и я вижу, что эта девочка на самом деле мертва, так как ровно в ту ночь была убита, оставив свое тело в черных от мрака кустах. Несколько часов ожидания, и вот пенсионерка Татьяна Львовна истошно вопит, разбудив все ближайшие дома, а затем и весь район, который бодро встанет на уши, так как у нас давно никого не убивали.
О да, я помню, как Анастасия была легка и грациозна. Поверьте, она была великолепна, не только общаясь и гуляя, а ещё и в постели, оставив неизгладимый след в моей душе. Правда, жаль, очень жаль, что она умерла.
Перевернувшись, я ложусь спать — нестерпимо хочется темноты, убаюкивающей, успокаивающей. Тогда меня не волновало, что с ней будет на темных улицах, после того как она ночью покинула мою квартиру, я всё ещё верил в её счастливую судьбу.
СЛЕДСТВИЕ
Следователь, зачем то раскладывает передо мной фотографии мертвой девушки, наверно насмотрелся в американском кино. Странно. Можно подумать я не видел мёртвую Анастасию. Я же стоял почти в метре от её тела, ошарашенный убийством.
Но пусть, если так хочется, пусть делает это, самое главное я уже сделал и готов подождать эти несколько дней следствия, всё равно конец один. Хотя, я бы не отказался от чашечки чаю, но вряд ли стоит просить об этом следователя, он и так немного нервничает.
Бедняга, мне искренне жаль его, но в этом нет его вины, даже мои близкие сочли меня виноватым, им кажется, что я сошёл с ума, что в моей голове воцарился хаос. Впрочем, многие пойманные так говорят. Чем сильно портят статистику правильных вещей, идиоты.
Прошу, поверьте, в моей голове всё ясно, это вы все дураки.
Я подписываю очередной документ. Устало киваю. Мне хочется в мою камеру, там, по крайней мере, мне не надо видеть этого зеленого следака, который одними усами раздражает меня больше, чем всё вонючие стены вместе взятые. Там я обретаю покой, временный разуметься, но покой. Я просто ещё не совсем решил, что буду делать. Пока в раздумьях. Но вот, кажется, он закончил, и меня ведут обратно. Наконец-то. Тишина. И теперь я могу попытаться объяснить вам, изложить то, во что я поверил, а точнее увидел. Немного мистика, конечно, но, тем не менее, реально. Правда, я вас нисколько не обманываю.
Всё началось примерно за месяц до смерти Анастасии, и продолжалось примерно месяц после, такая вот странная, месячная протяжённость до и после. Причем вызванная и оконченная тоже между прочем девушкой, только куда более особенной. И первый раз я её встретил в парке, ночью.
ВОСПОМИНАНИЕ ВТОРОЕ
Это была пятница. Около десяти часов вечера, когда сильно измученный телефонным долгим разговором со своей подругой, я дошел до центрального парка. Дело в том, что я очень хотел в клуб и изо всех сил старался вытащить подругу из дома. На руках были и деньги, и
желание, в общем все, кроме подруги, которая также была одним из важнейших атрибутов гулянки. Порядочно намахавшись руками и прооравшись, я сел на лавку. Всё-таки нет ничего хуже, чем предательство подруги.
Повесив голову, я выдохнул. Карма, она бывает у многих, видимо, моя должна была потерпеть фиаско, и я должен был идти в клуб один. «Что ж, пусть» — решил я тогда, и хотел было подняться, как вдруг прямо возле входа в парк увидел её. Невысокую девушку, мирно стоявшую возле фонарного столба. Свет тогда ещё не покинул улиц, да и светлые окна офисов прекрасно разбавляли темноту так, что видно её было прекрасно.
Не сказать, что я очень удивился, ведь это центр города. Бывает так, что люди гуляют в это время и одни, просто чаще всего это несколько иные девушки и выглядят они несколько иначе, во всяком случае, не стоят в одиночку возле парка. Тут-то я заметил, что она повернула голову и посмотрела на меня.
Свет луны, одиночество, два человека на всей улице. Всё это я обнаружил, оглядевшись по сторонам, честное слово, вокруг и вправду не было ни души. Хотя, опять же, это была ночь и в это время улицы, как правило, пустынны. Но не будем портить романтику. Поднявшись, я решил подойти к ней. Я ведь всегда охотно шёл навстречу судьбе, особенно, когда она давала мне второй шанс.
Медленно, стараясь выглядеть как можно безопасней, я подошёл к ней и завел непринуждённую беседу. В общении она оказалась не особо многословной, я бы даже сказал, немного заскучавшей. А ещё она была рыжей, цвет её волос был именно огненно красным. По крайней мере, ночью.
Я проводил её до дома, взял номер, который к моему удивлению не особо пригодился, так как на следующий день мы встретились снова, так же случайно, но уже на автобусной остановке, и в этот раз она мне уже улыбнулась. А ещё она оказалась русая. Правда, не обманываю, действительно русая, а вовсе не рыжая, как мне показалось ночью. И на этот раз она была куда общительней. Веселая, улыбчивая, будто это был совершенно иной человек. И даже сказала мне свое имя. Ария.
Я не буду пересказывать наш диалог — это слишком долго, так как моя новая знакомая оказалась изрядной болтушкой, и я едва успевал за её ритмом, еле-еле догоняя летевшие на безумной скорости мысли.
В этот раз мы тоже дошли до её дома, и я невольно спросил, что она делала ночью в парке. Лицо её сразу изменилось, край глаза легко дернулся, и сильно изменившись в лице, она так и не ответила на мой вопрос. Просто попрощалась и ушла, оставив меня догадываться о причине её ночных гуляний.
Впрочем, наше расставание было недолгим, вечером мы созвонились, и тут, поверьте мне, было неважно, кто позвонил первым — мы оба хотели этого звонка, ровно, как и встречи. А потом завертелось, закружилось: встречи, звонки. Правда, в дневное время — на вечер она всё никак не переходила, но, тем не менее, мне это очень нравилось. И так продолжалось неделю, ровно до того момента, пока я не узнал как она меняется вечером.
Меня это сильно позабавило, днем человек весёлый, забавный, общительный, а вечером замкнутый, совершенно отрешенный, стеснительный и частично отсутствующий персонаж. Я давно отвык от подобных перемен в девушках. Конечно, может это в силу её возраста, ведь она была чрезвычайно молода, но всё равно — столь разительные изменения заставляли задуматься.
Благо Интернет под рукой, вбил что надо, ищешь факты. Так я и поступил, вплотную занявшись поиском похожих недугов, да и заодно выясняя недуг ли это. Информации было немного, лишь несколько десятков случаев, да и то с неясной психологической картиной, которую явно не стоило опасаться, поэтому я и продолжил общение.
СЛЕДСТВИЕ
Суд. Одетые в темное люди, мой мудак адвокат, который жалеет, что ввязался в это дело. Зачем весь этот дурдом, все и так всё понимают. О господи, если бы было можно, я бы отменил эту показуху. Но нет, я тут и я молча слушаю приговор, наблюдая, как её мать и отец буравят меня взглядом. Они, наверно, действительно полагают, что это меня пробьет и уничтожит. Да понятное дело, что я не забуду их внутренние мольбы, но не более того. Куда важнее, что решу я сам, только вот, как я уже сказал, я ещё не полностью определился со своим планом, и поэтому нам приходится наблюдать друг за другом. Но ничего, стерплю.
Фотографы фотографируют меня со всех сторон. Им неважно, что я делаю — сижу, сплю, они фотографируют в любом случае. Профессионалы своего дела, так его. Но это без обиды, мне с ними легко общаться, в отличие от судей и адвокатов.
Кстати, совсем забыл отметить. Это кажется невероятным, но и у адвоката и у следователя совершенно одинаковые мерзкие усики. Не удивлюсь, если и у моего вертухая будут точно такие же. Удивительно, право.
Приговор читали долго. Судья — немолодая женщина, ей приходилось пить воду, отлучаться по естественным надобностям, потом снова пить воду и снова отлучаться. Наверное, она так и не поняла, что между этими вещами есть природная взаимосвязь. Хотя, что я придираюсь, я же видел, как она сильно потеет.
Также я видел свою мать, отца. Их отрешенные лица. Их темный, убитый взгляд. Отец держал её за руку, он даже в эту минуту был с ней. И я ему благодарен. Я видел, что они всё ещё продолжали оставаться в шоке, и это, пожалуй, было одним из самых сильных впечатлений для меня. Они меньше всех заслуживали это. Я помню, как мама говорила, что меня надо лечить, что я болен, голос её немного дрожал, заикался, а затем утонул в криках ненависти, которые обрушились со всех сторон.
Может суд и нужен для дополнительных мук? Если так, то это, наверное, разумно, ведь подсудимого стоит терроризировать ещё и так. С этим я согласен, вот только я не виноват — все, что было сделано, всё было абсолютно правильным решением.
ВОСПОМИНАНИЕ ТРЕТЬЕ
А чертовка недурна. Право, я нисколько не преувеличиваю. Ария действительно изящна и грациозна в постели, этакая рысь. Неизгладимое впечатление, особенно если ещё и разогнанное алкоголем. Выше всяких похвал.
Обнажённый, я вытираю с её губ вино и целую. В глазах мелькает полная луна, иногда в такие минуты я даже верю в чудеса, но жаль, что так бывает не всегда. Как, например, я не могу мириться с этим взбалмошным характером и немного странной манерой меняться. С этой капризной и жесткой политикой в отношении моих старых знакомых. Это — маленькая тирания, которая мне совершенно не нужна. И как-то слишком быстро, резко, я даже и не понял почему, собственно, она её творит. Но Ария говорит, что это любовь.
Ну, а затем я встретил Анастасию — ту мою нежную любительницу книг, с которой и начал своё повествование. Она куда изящней в вопросах воспитания и длительных бесед, мне с ней приятно общаться, разговаривать, я вижу в ней не ночную кошку, я вижу в ней родственную душу. У нас много общего, и не только в мелочах, но и даже в чае, который мы оба любим заваривать, отдавая этому полдня. Мы просто дышим одним ветром.
«Да, нехорошо, что-то где-то не совпало» — именно так я пытаюсь объяснить Арии наше внезапное расставание. Мы расставались днём, поэтому я видел в её глазах этот эмоциональный взрыв, как она раскрыла рот, не силах что-то сказать. Как боль прошила её, как сжалось сердце. Мне даже показалось, что она начала ловить ртом воздух, немного задыхаясь от волнения. Потому я как мог начал её утешать, но, увы, всё без толку — она не слышала меня, она была оглушена.
Я проводил её взглядом, и стал медленно набирать сообщение своему чайному другу. Анастасия была как всегда учтива и изящна. Мила и безмятежна. Я договорился встретиться с ней в кафе, на девять, я помню, мы долго просидели там, пока поздно вечером я не проводил её домой. Всё это я помню очень хорошо, почти по минутам. И как назло тогда я снова проходил мимо дома Арии, поджидавшей меня там.
— На, возьми, — тихо сказало она, протягивая мне небольшой листок — я рисовала это для тебя, но не успела закончить лицо, он осталось серым, только руки и тело. Получилось вроде неплохо.
Я посмотрел на неё, затем на листок. Странно, она никогда не говорила, что рисует, но, тем не менее, рисунок был хорошим и я взял его себе. Мне он понравился. А с ней я вежливо попрощался — такие вещи надо делать быстро, не спорить, не убеждать, просто уходить. Время залечит всё само, оставив лишь небольшие рубцы. Возможно, если бы я не взял бы его тогда, то всё было бы иначе. Хотя, что самого себя обманывать, эту чёртову космическую материю все равно мне не понять.
Я говорю так, потому что в ту ночь мне приснился страшный сон. Жуткий по своему формату. Я спал, и тут двери в мою комнату резко распахнулись, и на пороге появился человек.
Без лица, сильный, с ножом, желающий моей смерти. Проснувшись, я не мог отдышаться, воздуха не хватало, я даже встал, мокрый от пота и страха.
СЛЕДСТВИЕ
Пожалуй, я немного прервусь с воспоминаниями, мне тут принесли тюремную баланду и с ней надо что-то сделать, иначе от неё несет как от помойного ведра. Раньше она была другой и мне кажется, они специально принесли её после суда — не хотели, чтобы я выплеснул содержимое своего желудка прям там, в своей клетке.
Муха. Странно, что может делать в супе муха? Они что, специально ловят руками и кидают их в суп? Нет, ну вот действительно, что может делать в моём супе муха? Я сомневаюсь, что там летают миллионы мух на кухне, здесь за чистотой особенно следят. Ровно, как и за толстыми кусками, которые тщательно выковыривают из моего супа.
Но не будем придирчивыми к моим надзирателям, они, наверно, даже и не знают всех тех, кому скидывают это блюдо. Есть кастрюля, есть набор стандартных полугнилых продуктов. Есть норма закладки. Все строго по цифрам. Никаких дополнительных затрат.
Но я ем. И не потому что я голоден. Просто это приносит разнообразие в мой скудный быт. В мой новый тюремный мир. Вот я беру маленький кусочек огурчика, вот небольшой фрагмент плавающей морковки, затем снова подхватываю кусок — на этот раз совсем уж неопознанного продукта, и всё, кажется, началось бурление, прям там, в животе. Хорошо, что моя вонючая параша рядом. Бежать недалеко. Вот примерно так я и развлекаюсь, дожидаясь очередной ночи.
ВОСПОМИНАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Немного возвращаясь назад, я напомню с чего я начал. С ночи, когда Анастасия осталась у меня. Именно в ту ночь она умерла. Но я уже писал об этом, разве что ещё раз повторюсь — это была поистине прекрасная ночь. В отличие, конечно же, от утра, когда выйдя в магазин за хлебом, я увидел её синее лицо и вывалившийся язык. И как потом показало следствие, именно я задушил её и вынес в ближайшие кусты.
А дальше я сорвался и убил ещё одного человека, и как вы наверно догадались, это была Ария. Я встретил её возле её дома и затем хладнокровно задушил. Она почти не сопротивлялась, лишь смотрела на меня немигающим злым взглядом. Или не смотрела, я правда это плохо помню, так как это больше куски, которые всё не соберутся в одну сплошную четкую картину. И только потом я пошёл в полицию.
Вы уж простите меня, что я нарушаю целостность своего рассказа, так как постоянное недосыпание и удушье, которое сопровождает меня всё это время, сделало мою память крайне мутной. Злость, раздражительность, постоянное желание уснуть — все это убивает меня, уничтожает.
А знаете, что смешно? Я продолжаю видеть этот сон. И с каждым разом мне всё труднее и труднее просыпаться. Если честно, у меня так много мыслей по этому поводу, что я даже немного теряюсь. Правда, все они касаются лишь моей психологии и, наверно, вам будут неинтересны. А вообще я бы ещё хотел попросить прощения за краткость. Эх, мне так хочется уснуть как тогда, когда мой чайный друг остался у меня дома.
СЛЕДСТВИЕ
Но, вернёмся к суду. Уже совсем скоро он закончится, и я смогу, наконец, приступить к своим делам. Ох, как же я этого жду. Все эти судьи, следователи, адвокаты, родственник Арии — все они просто невыносимы. Другое дело, родня Анастасии — вот в их горе я верю — они вообще не пришли. А вот родственники Арии, боже, да это вообще из-за их дочери началась вся эта заварушка. Это ведь именно из-за её рисунка у меня сорвало крышу, хоть, конечно, в это никто и не верит. Так они вообще должны помалкивать на этом суде. О чём я им прямо и сказал. Спровоцировав ещё одно громкое заседание.
Странные всё-таки люди. Как смотреть экстрасенсов на ТНТ, так как они за, а как поверить обвиняемому в убийстве, так сразу этого не бывает. А я ведь показывал листочек, от него прямо веет магией. Ну да бог со всеми вами, я не против этого суда. И не хочу уже никого ни в чем убеждать, только вот двадцатилетний срок считаю неверным решением. Но ничего, как я уже сказал, у меня есть свой план. Правда, есть технические нюансы в его реализации, которые как раз заставили мне прожить ещё пару тошнотворных дней в тюрьме. Да, всё как-то так, мой милый читатель. Все именно так.
Но на самом деле пишу я вовсе не для того, чтобы пояснить свою невиновность, чтобы доказать, что мой приговор неверен. Нет. Пишу я ради другого. Дело в том, что когда я в первый раз на суде сидел в открыткой клетке, я видел, как мать Арии рисует моего адвоката, и причем как-то не особенно профессионально, так лишь, набросками, вроде даже без лица.
Поэтому, уважаемый вертухай, будь так добр, передай эту записку следователю. Может он тоже подумает, что не зря её мать рисовала моего адвоката в суде, и что если он вдруг умрёт или убьет кого-то, то стоит задуматься над моими словами. Что, возможно, именно она нарисовала меня для своей любимой дочери Арии, которую я так ужасно обидел расставанием. Только вот не рассчитала своих ведьминых сил, и вместе с ненавистной разлучницей уничтожила ещё и дочь.
Впрочем, не скрою, после всего того, что я видел в эти три дня, на вас, дураков, надежды нет совсем. Но вера, она во мне глубоко, так что я всё же попытаюсь. Быть может ты не полный дурак, и действительно передашь записку полиции, заставив всех пересмотреть дело повторно, пусть даже я и буду мёртв. Эх, как, всё же, как прекрасна была та ночь с Анастасией. Правда, она была действительно прекрасна.
МЯСНИК
Александр.
Саша всегда был замкнутым человеком. Так повелось ещё со школы, когда он сидел на задней парте и послушно слушал преподавателя, в очередной раз говорившего о самом важном и необходимом для хорошей жизни. А ещё Саша любил смотреть в окно, где сквозь чистую небесную гладь падали яркие красивые лучи солнца. Это было красиво и приятно. В школе вообще было приятно, так как она находилась в деревне и окружающая её природа насыщала его детство запахами, пением птиц, солнцем и, естественно, самой жизнью.
Плохое было потом, когда он шёл домой и видел валяющуюся возле кровати мать, отца, которые начали спиваться, едва ему стукнуло двенадцать лет. Когда он ещё толком не понимал, что это очень плохо и старался улыбаться любым их алкогольным выходкам. Прозрение пришло на несколько лет позже, когда он почти не замечал их пьянства, а просто перешагивал через родителей и шёл к себе в комнату, где продолжал спокойно делать уроки.
И так год за годом, пока он не поступил в ПТУ и не выучился на мясника, устроившись в мясную лавку, ещё и подрабатывая на мясозаготовительном заводе. И дело не только в деньгах, он просто любил занять своё время, которого у него было больше, чем надо.
Александр положил фотографию родителей на место. Теперь он уже давно не ученик и сам делает свою жизнь. Он подлил воды в цветок. Маленький зеленый росток только начинал свою красивую жизнь. Жизнь цветка.
Он спустился на улицу и пошёл по старой, скрывшейся в листве аллее. Сейчас, когда небо дарило так много тепла, он любил гулять здесь один. Когда было спокойно и тихо, не было ни посторонних людей. Совсем как в его холодильнике, где спокойно кромсая мясо, он слушал музыку, записанную на старом, черном, потрескавшемся магнитофоне.
— Ты куда, шалава, стой, сука — услышал он крик и повернул голову.
В его сторону бежала женщина. Ее черные вьющиеся волоса были очень красивы, казалось, они похожи на странные водоросли из морской пучины, совсем как у русалок, которых он видел на стенах садика, когда его ещё трезвая мать приходила за ним поздно вечером.
— Стой, шлюха — снова закричал кто-то.
Александр вгляделся в темноту. Это был высокий широкоплечий молодой человек, примерно одного роста с ним. На нём был красивый белый костюм. На котором виднелись пятна крови. Он был пьян и поэтому ещё не догнал эту женщину.
Поравнявшись с ним, она посмотрела ему в глаза. На вид ей было не больше двадцати семи, красивые большие глаза, ухоженная внешность, небольшой подбородок. Она была очень красивая, больше похожая на воздушного мотылька, нежели на человека. И поэтому, резко развернувшись, Александр выбил передние четыре зуба её преследователю, впечатав кулак в его челюсть. Мужчина остановился, а затем упал на колени и потерял сознание. Или же он потерял его во время удара. Александр точно не понял. Он просто перешагнул через него и направился к женщине, испуганно всматривавшейся в него.
Запах алкоголя исходил и от неё. Только более легкий. Подойдя к ней вплотную, он почувствовал её дыхание, то, как она дышит и что силы у неё почти не осталось. Качаясь, она снова посмотрела ему в глаза, а затем опустилась ему на руки. Легко подхватив её, он отнёс её к себе.
Бережно уложив её на кровать, он сел рядом. У него практически не было женщин. Лишь один раз он познакомился с толстой девушкой, которая сбежала от него на следующий же день. Она сказала, что он немного медленный, тяжелый для понимания и, как показалось Александру, ей стало стыдно за их близость. С тех пор он больше никогда не заводил подобных знакомств, хотя к женщинам его всё же влекло. Они даже снились ему, после чего он просыпался с мокрыми и липкими трусами и мылся.
И вот теперь, спустя столько времени, перед ним лежит, пожалуй, самая красивая из всех, что он видел. Самая самая красивая. Он аккуратно потрогал её челку. Волос был вьющийся, забавный, как в сказке. Наверно, именно такие волоса у заморских принцесс. Он улыбнулся. Не зная почему, но ему вдруг так стало хорошо, как будто она не спала, а была именно с ним.
Он поднялся и сходил за пледом и бережно укрыл её. Ему очень повезло, что сегодня был предвыходной день, и у него было целых два дня впереди. Сняв её ботинки и подобрав его ноги под плед, он ещё раз проверил замки. Затем, помывшись, он лег спать, теперь уже точно зная, что следующее утро будет немного необычным. Отличающимся.
* * *
Готовить кофе он умел и любил. Этот напиток вносил немного хаоса и, тем самым, ему очень нравился. Встав в шесть часов утра, он заварил две чашки и стал терпеливо ждать, пока она проснётся. Ждать пришлось долго, до часу. Поэтому Александру пришлось заваривать кофе несколько раз.
— Ты кто такой? Где я? — спросила девушка, вглядываясь в его лицо.
Александр, как мог, улыбнулся, но, видимо, это произвело не самое лучшее впечатление. Тогда он пододвинул ей поднос с кофе. Она удивленно посмотрела сперва на него, затем на кофе, затем снова на него. В её глазах заиграл огонёк.
Их секс вышел мягким, плавным, приятным. И большая заслуга была в этом у девушки, которая хоть и не любила называть себя проституткой, но, увы, ею была. Александр принял эту правду легко. Эта правда вообще его не волновала. Единственное, он не понял, зачем она сразу же об этом сказала, как будто хотела отпугнуть. Но он решил, что так ей прощё общаться. Он плохо понимал женщин, а красивых тем более.
А потом она решила рассказать о себе, неизвестно почему вдруг, заплакав — о том, что сложно начинать свою жизнь в этом большом городе. Но она, всё же, не сдалась и постепенно вышла на более платных клиентов, отрабатывая до двадцати тысяч за ночь, что было очень неплохо, особенно, если учесть, что её родители получали по двенадцать тысяч в месяц. И так бы было и дальше, если бы непомерная жадность сутенёра Антоши, которая заставила её выбежать из машины и рвануть на аллею.
Анжела.
Анжела с трудом открыла глаза и посмотрела на улыбающиеся лицо мясника. Боже, как же плохо она помнила прошлый вечер. Всё как в тумане. Но главное, конечно, не это. Где Антоша? Что теперь с ним? Как ей восстанавливать их коммерческие отношения? Это было совершенно непонятно. Хотя нет, кое-что всплыло, да точно, этот огромный бугай приложил бедного Антошу так, что он походу умер в той луже. Да, пока рано вспоминать сутенера, надо было хотя бы выбраться из хаты этого огромного дебила, неплохо, кстати, сварившего ей утренний кофе.
Кстати, переспать с ним показалось ей неплохой идеей, с телом у него в порядке, плюс, это даст ей возможность спокойно покинуть это помещение, да и мало ли, он потом пригодится, всё-таки куда лучше иметь такого верзилу, нежели быть просто одной. Антоша теперь будет куда мягче при общении, если вдруг она на него нарвётся. И даже если этому дураку прострелят голову, то ущерб будет минимальный.
Закончив нежности и ещё раз испробовав все прелести этой мужской заботы, она дала ему свой номер и пошла в ванную. Квартира у замухрышки была потрепанная, но в целом, производила нормальное впечатление. Протёртые носки, семейные трусы — каждая деталь напоминала, что он закоренелый холостяк, видимо, тут лет пять не было женщины.
Она заботливо, как могла, вымыла себя и, вытершись чистым полотенцем, стала одеваться. Следовало как можно быстрее отзвонить Антоше и притвориться, что испугалась, мужика не знает и прощупать ситуацию на предмет хорошего исхода.
Здоровяк к уходу отнёсся очень прохладно, хотя мешать не стал. Номер-то у него был, а стало быть, и шанс встретиться с ней вновь.
Александр.
Александр смотрел в окно. Красивая девушка шла быстро, как будто бабочка покидала козырек, укрывший её от дождя. Он улыбнулся и расправил бумажку. Она была небольшая, квадратная и немножко мятая, но с вместе тем, совершенно бесценная.
Он прошёл на кухню и, достав кусок колбасы, резкими мощными движениями нарезал себе бутерброд. Его сердце билось чуть быстрее обычного, поэтому ему следовало унять его, а успокаивался он лишь, работая с ножом.
Красивая, нежная и крайне открытая. Сперва ему показалось, что это не совсем верно, вот так начать целовать и любить друг друга, но затем он просто не смог ничего с собой поделать и поразился своей страсти, которая рвала и метала, давала радостное безумие.
Немного успокоившись, он записал номер в свой телефон и постарался забыть об этом до вечера. Чтобы быть ненавязчивым. А уж вечером он обязательно позвонит и попросит её о ещё одном свидании, или же просто пригласит домой. Но так получилось что ни этим вечером, ни последующими двумя он так и не дозвонился до неё. Она просто отключила телефон.
Отработав всю неделю без выходных, Александр измотал себя так, что еле держался на ногах. Он выполнил трёхнедельную норму, разделав около двадцати туш, чем поразил не только работодателя, но и себя. Даже он не ожидал такой эффективности.
Раз за разом ему казалось, что всё, вот конец его сил, как вспоминая о ней, он продолжал свою кропотливую работу, удар за ударом. И вот когда казалось сил не осталось совсем, она, наконец, позвонила. И, более того, стала говорить таким тоном, как будто между ними и не пропадала никакая неделя.
Договорившись о встрече, они увиделись снова там же, на темной аллее, где было прохладно и тихо. Где ещё не срубили все деревья, и воздух всё ещё хранил похожие на чистоту черты. Находясь возле него, она рассмеялась, потрогала его за нос и обвила его шею руками, а затем поцеловала. Нежно, мягко, горячо. У него закружилась голова, и ему показалось, что он проваливается в землю. Ноги стали немного ватными, подминающимися под его весом. Он обнял её за талию.
Все это было так приятно. Александр невольно вспомнил, когда в детстве он ел черешню, ему на мгновение вспомнилось то ощущение, когда впервые ее попробовав, он не мог остановиться. Родители тогда ещё не совсем спились, поэтому ему достался целый пакет. Целуя её, обнимая, он кутался в её вьющихся волосах и не верил, что такая женщина могла быть с ним.
Анжела.
Антоша хотел лишь одного. Мести, он буквально с ума сходил от желания найти этого чудака. Это было так забавно. Бедный использовал все свои сутенерские хитрости, чтобы выйти на этого здоровяка, а когда это получилось, то взбесился ещё больше. Валить слабоумного никто особо не хотел, да ещё ради Антоши. А разводить на деньги тем более. Парень на районе никому не мешал, да и бандиты нынче пошли опасливые, поговаривали, что он чуть ли не по две туши в руках таскает.
Анжеле это нравилось, дикари всегда возбуждали её, особенно, такие как этот. Её влекло к ним какой-то странной звериной страстью, объяснения которой особо не было. Вот так и в этот раз, здоровяк здорово ей понравился — совершенно необузданная скотина.
Но тянуть долго с ним было нельзя, Антон начал что-то подозревать, поэтому она выбрала некоторую паузу, а затем, когда внимание ослабло, встретилась с ним снова. Предавшись сладкому безумию страсти. Ещё бы немного, и она бы прямо на алле осталась с ним. Но здоровяк всё же уговорил её пойти к нему домой. И уже там предаться всем пределам их райской пляски. И вот только после этой страстной ночи она решила позвонить ему и вежливо извиниться за то, что ей понравился другой мужчина, пардон, это было всего лишь увлечение.
Александр.
Александр первый раз за пять лет сломал свой телефон. Он сломал его нечаянно, он не хотел. Ему просто было не удержать злость, которая наполнила его разум. Затем он услышал стук в дверь. Развернувшись, ещё не отойдя от звонка, он направился к ней. Кто-то очень сильно стучал, просто очень сильно. Ему это не нравилось.
На пороге был тот самый парень, которого он совсем недавно уронил в грязь. Только теперь на нём был другой костюм — синий, хотя и так же отдающий алкоголем. Увидев Александра, он покраснел, и махнув рукой, позвал ещё одного мужчину, ввалившегося в квартиру. Он был сильный, крепкий, наверное, тоже занимался тяжелым трудом. Александр с силой сдавил его горло и боль, которая совсем недавно жгла его изнутри, немного отступила, затем он сжал сильней, и уже не мог оторваться от вида булькающей крови в своих руках.
Убивая, он почти ничего не чувствовал. Лишь некоторые толчки, которые исходили от синего парня, бившего его по спине и пытавшегося спасти своего товарища. Только это не помогло, уже ничто не могло им помочь. Александр понял это куда быстрее их обоих.
Уничтожив первого, он загнал второго в ванну, ему хотелось как можно быстрее убить его, но сперва, сперва он должен был получить хоть какую-то информацию, ему было важно знать, где она. Он плохо верил, что она бросила его из-за любви. Ведь они были вместе, они целовались, им было приятно и ничто не могло помешать этому. Не может женщина, которая была такой нежной, мягкой и будоражащей, так легко поменять его на другого. Не может.
Александр отложил нож и вытер руки. Он уже успокоился. Боль, терзавшая его, стала тупой, монотонной, но куда менее сильной. Она уже не выводила его за рамки, делая все поступки рациональными и осмысленными. Он, если так можно выразиться, смог обуздать её. Хотя и не совсем, последняя часть ещё не была завершена, она случится сегодня, в этом самый вечер, когда он закончит очередной рабочий день.
Так получилось, что за двумя парнями никто не пришел. Их не искала ни милиция, ни родственники, хотя они изрядно пошумели. Объяснить этого Александр не мог, поэтому просто принял как есть, и заботливо разделав оба трупа, вынес и закинул в мусорный бак.
Затем прошло несколько дней. И всё было почти как прежде, но с той лишь разницей, что внутренняя боль, которая произошла в момент расставания, никак не унималась. Наоборот, она продолжала медленно, монотонно давить на него. Это девушка снилась каждую ночь, она мешала спать, трусы становились мокрыми чаще, чем обычно. Она никак не отпускала его.
Он хотел быть с нею, снова гладить её, снова ласкать её красивое тело. Чувствовать запах её кожи. Но вместо этого он получал лишь тишину и мысль о том, как кто-то другой трогает её. И даже нож уже не успокаивал его, хотя всё же определенное решение было, ведь он хорошо помнил, что, убивая первого человека, он притупил чувство боли. Поэтому он и решил найти его, тем более, что адрес её квартиры он получил.
И вот, осталось совсем немного. Нарядившись, он купил букет, коробку конфет. Он не хотел делать ей больно, он просто хотел понять, почему, почему она выбрала другого. Сев в автобус, наверное, впервые за несколько лет, он добрался до её дома. Высокий, он был очень красивый, как, наверное, и любой другой, где жил такой ангел.
Поднявшись на нужный этаж, он покрутил ручку названной квартиры, желая устроить ей сюрприз. Затем вошёл внутрь. В глаза сразу бросились мужские дорогие туфли, духи и портфель. Сжав кулак, он прошёл на кухню, где быстро нашёл нож. Он хоть и был большим, но оказался на редкость слабым, в руке держался плохо и производил удручающее впечатление.
Затем он услышал их. Положив коробку конфет, он развернулся в сторону звуков. Дверь была закрыта, но он всё равно хорошо понимал, что они значат. Медленно, спокойно, пытаясь сохранить внутренне спокойствие, он вошел внутрь и увидел что голый толстый мужик лежит на ней. Девушка лежала
с закрытыми глазами, поэтому увидела его лишь, когда он подошёл вплотную и молча перерезал горло этому мужчине.
Кровь буквально захлестнула её, рванувшись потоком из его горла. Мужчина что-то прохрипел, затем навалился на неё своим телом, придавив к полу. Она лежала с широко раскрытым ртом, куда попадала кровь, и явно хотела кричать, но получалось это слабо, у неё был шок.
Схватив его за разорванную шею, Александр с силой отшвырнул его к стенке. Кровь всё ещё била из горла, заливая всё вокруг. Он сел напротив неё и аккуратно вытер кровь с её губ. Забавно, всё-таки, видеть, как она боится. Зачем бояться, если он с ней. Нет, он подарит ей только любовь и ничего более.
ДЛИННАЯ НОЧЬ ИЛИ НОЧНЫЕ СКАЗКИ
Сон первый.
Сущность.
Когда я увидел монстра, он сидел ко мне спиной возле стола и смотрел в окно, немного грустный, озабоченный, мешавший алюминиевой ложечкой дешевый черный индийский чай, который моя мама привезла с дачи, где у нас были крайне большие залежи этого индийского деликатеса. На нём была моя старая клетчатая рубашка, шорты и выцветшая майка, скрывающая бледно-серую кожу. Вполне такой серо-бледный старик, немного уставший от своей скучной обыденной жизни, если, конечно, не считать утыканную гвоздями голову и явное сходство с синобитом из «Восставшего из ада».
Порезанная, словно яйцерезкой, голова никак не укладывалась в этот обременявший окружение быт, она выпадала из системы, плавно вальсируя между реальностью и странной дикой фантазией.
Наконец дед отвлекся от окна, и, не поворачиваясь, взял кружку с чаем и громко отхлебнул, причмокивая от наслаждения. Затем указал на свободное рядом место. Сев напротив и ещё не отойдя от шока, я лишь молча рассматривал его утыканную гвоздями голову, которая почти всё моё детство преследовала меня в кошмарах.
В голове было много вопросов, по большей части касавшихся того, как это существо очутилось в моей квартире. Но ещё больше интересовало как это вообще возможно — как демон из фильма может сидеть на моей кухне в старой отцовской рубашке и пить индийский чай?
— Конфеты совсем никудышные. Старые, наверно — тихо сказал синобит, продолжая сидеть спиной и глядеть в окно.
Я протер лицо рукой — усталость, майские праздники, скомканные в одну кучу, видимо, слишком уж тяжелой ношей налегли на мое сознание, чтобы оно, наконец, выдало такой фокус. Я закрыл глаза. Посчитал до десяти. Открыл. На кухне кроме меня никого не было.
Откинувшись на спинку стула, я заулыбался — всё, я сошел с ума. Вот так разом свихнулся, без прелюдий и без возврата. Но как? Почему? Я ж, непьющий, да и траву курил неимоверное количество дней назад.
В зале неожиданно включился телевизор. Поднявшись, я аккуратно добрался до двери и выглянул в зал. Внутри похолодело. В той же отцовской старой рубахе демон сидел и щёлкал пультом, меняя канал один за другим.
— Чёртово ОРТ, всегда одна и та же хрень, не могу выбрать что-то получше. Неужели так будет продолжаться всегда? А затем выборы и выборы, наше долбанное правительство всегда будет этой ерундой заниматься?
И повернувшись ко мне лицом, широко улыбнулся. Только вот лицо это оказалось моим собственным.
Сон второй.
Вампир.
Проснувшись с сильно бьющимся сердцем, я понял, что это всего лишь сон и никого похожего на меня демона не было. Я всё такой же красивый, умный, обаятельный и немного мягкий в душе. Но всё такой же. Открыв балконные двери, я вдохнул городского свежего воздуха. Эта была хоть и летняя, но всё же, холодная ночь.
Вдох-выдох, свежее дыхание лета приятно ласкает легкие. Но что это? Передо мной девушка с черными волосами, которая парит на высоте тринадцатого этажа. Её красивые глаза, украшенные изумрудным свечением, отражают томное желание ступить на искромсанную годами рукоять балкона.
Отстраняясь, я как бы приглашаю её войти, и она делает это. Это вампир, девушка из мусорной городской среды, питающаяся кровью обычных людей. О да, кажется, так стоит назвать это видение.
Голова идёт кругом, не может же это тоже быть сном, ведь она живая, и вообще тут всё такое настоящее. К тому же я только что проснулся, и у меня до сих пор стучит сердце. Касание её холодной руки отрезвляет меня. Они рядом, она мертвенно бледна и из её рта воняет диким смрадом мертвечины, фу, как мерзко, я вижу её слюну.
Затем она жадным движением рвёт мне артерию и кладет на грязный линолеум. Кровь, я слышу, как она пьёт мою кровь. Силы тают, но я всё ещё слышу, как она пьёт мою кровь. Пора спать.
Сон третий.
Фабрика.
Я снова просыпаюсь, но теперь уже в обычной желтой форме. О, я посреди большого завода. Здесь огромные, очень огромные потолки. Бетонные стены глубоко вгрызаются в землю, монументальность этого строения сильно напоминает сталинскую архитектуру.
Топот ног. Люди идут на работу. У меня сильно болит голова, рядом подраспитая стеклянная бутылка. Я пью на работе, как некрасиво, мои руки в масле и я, видимо, механик либо неизвестно кто. Пока неизвестно. Я встаю, иду, топот ног приближается, и теперь я отчетливо слышу, откуда он.
Из коридора, белого чистого коридора - яркой контраст раздевалки, где я только что был. Где я спал возле шкафчика с рабочей одеждой.
Двери распахиваются, и мне на руки падает женщина. Её пожилое лицо прекрасно. Ярко голубые глаза полны слез, она молит о пощаде, я вижу это в её небесных глазах. Её руки трясутся, и она что-то говорит мне, просит о чём-то, умоляет. Но я не вижу во всём этом прока, я остро ощущаю, как считаю всё это таким неудобным, ненужным моментом. И откидываю её от себя, прямо в руки прибежавших за ней людей.
Это высокие сильные мужчины, около пяти человек. Удивительно, как это она сумела от них убежать? Очень странно. Они хватают её под руки и, поблагодарив меня кивком головы, тащат куда-то. Спокойно я иду за ними. Моя работа — следить, чтобы всё работало, ведь я, по-видимому, механик.
Большой высокий холл, или зал, или просто чудо роботизированной системы. Хотя я вру. Зал с машинами очень старый, всюду ржавое железо, но поскольку я всё-таки механик и очень люблю свою работу, я не могу сказать, что это всё похоже на ржавое корыто, и я говорю, что это зал роботизированной системы. Кажется, я вычитал это название в журнале неделю назад.
На конвейере следы крови, куски мяса. Здесь происходит убой, тушу кладут на длинные металлические листы, которые тащат на разделку. Я подхожу к умывальнику помыть руки. Боже, да я же кореец, моя желтолицая морда с узкими глазами некрасиво смотрит на меня из зеркала. К тому же у меня такая редкая борода. Фу. Какая печальная судьба.
Женские крики продолжаются. Женщину ведут к забойщику, который, привязав её кожаными ремнями, пропускает через неё разряд. Она падает, корчась в муках и агонии. Увы, её судьба решена — она сейчас пойдет на конвейер.
Мой разум проясняется всё лучше и лучше. О да, я механик, я чиню на заводе почти все машины. Мы работаем каждый день и ночь, обеспечивая поставками редкого мяса почти пол мира. Мы единственный завод, работающий для изготовления человеческих сосисок, столь бурно раскупающихся многими любителями сладкого мяса.
Женщины, дети, мужчины. Всё ради страны. О, святая северная Корея, да хвали Господь нашего лидера. Она получает огромные деньги за продажу столь редкого продукта. И теперь я могу снова позволить себе купить хорошее пиво и машинку для своего маленького Вунь-Чао, которому сегодня исполнился третий год. А он обожает дорогие игрушки.
Тело женщины медленно едет к дробилке. Она — нищая и грязная, в ней мало мяса и она идет на фарш. Здесь грязное производство, разделка более плотных и откормленных — этажом выше. Там зарплата получше, и я очень надеюсь, что попаду именно туда через год. Чинить там машину куда комфортнее. Мой друг Вонь-Чао постоянно хвалит своё денежное место там. А пока я лишь смотрю, как едет женщина и исчезает между металлических жерновов, чтобы дать востребованный редкий продукт.
ЮЛЯ
Сегодня я хочу рассказать ещё одну печальную историю, которая произошла со мной в моем далеком детстве. Она навсегда изменила моё понятие о женщинах, внеся в их стройные ряды такой термин как подлинная красота. Впрочем, к делу.
Во время описываемых событий я учился в девятом классе, сидел на предпоследней парте и как всегда из всех сил старался ускорить ненавистную мне геометрию, суть и смысл которой представлялись мне черной, беспросветной тьмой. И что особенно досадно, по большой части именно этими своими телодвижениями я и привлекал внимание нашей строгой учительницы, праведно следовавшей букве преподавания.
Поэтому мне пришлось стараться как можно меньше шуметь, пытаясь сосредоточиться на чём-то конкретном, и, что самое главное, увлекательном. Увы, под это точное определение подходила именно она, Юлия Великая. Стройная, высокая блондинка, с большими голубыми глазами.
Писать о ней можно долго. Но я постараюсь не отягощать вас ненужными подробностями, попытавшись выразить все её существо в легком визуальном оформлении. Итак, представьте. Озеро, множество рыб, обычных и больших, немного опасных. Но все их мы знаем, а вот с самого краю, почти в нетронутой заводи есть одна, которая нисколько им не уступает, но в то же время сохраняет дистанцию и нейтралитет, возвышаясь над межвидовой борьбой и делением территорий. Она ещё более опасна, сильна и неповторима. Она, словно привезенная из-за моря тайна, навсегда поглощенная обычным сельским озером.
И так оно и было. Более того, Юля даже нисколько не уступала нашей основной медалистке, честно отписывая большинство контрольных на пятерки, — что особенно привлекательно лично для меня. Особо за оценками она не гналась и если получала четверку, спор не затевала. Я очень хорошо помню эту её легкую улыбку, когда в очередной раз, получив незаслуженно четверку, она снисходительно скривила губы.
А ещё она ни у кого и никогда не просила помощи, не брала тетрадей для переписки, ни брала учебников, ручек и прочих атрибутов нашей школьной жизни. Как я уже говорил, она была полностью независима.
Именно благодаря этой своей независимости и отдаленности от остальных девушек она и смогла продержаться почти неоцененной до самого девятого класса, где после долгих и внимательных наблюдений, я, наконец, понял всю её ценность. О да, я был молодец, так как я нашел объект, на который почти не было конкурентов. И который, как мне тогда казалось, будет взят с непринужденной легкостью.
Но шли дни, и первичная стратегия рушилась на глазах. Юля оказалась крепким орешком, формировавшимся не один год. После предательства подруг и постоянных издевательств, она обросла крайне крепким слоем твердого покрова, пробить который было не так-то просто. А особенно мне — планы было видно невооруженным взглядом. Но я не сдавался. Я знал — жить без друзей нельзя, а она была полностью одна. И к тому же, постепенно меня стало всё больше и больше тянуть в эту загадочную заводь.
Позже я узнал, что она любила классику и обожала читать. Не то чтобы это были мои самые сильные стороны, но литература и русский у меня шли значительно лучше, чем математика, и, поднабравшись исторических фактов о жизни столь любимого ей Баха, я легко перемахнул через половину заборов к этой загадочной душе.
Но всё же работы было ещё много. Так как она хорошо понимала, что будучи ненавидимой за свою красоту и ум, может легко стать общим посмешищем, если я ее брошу. Поэтому инстинктивно продолжала противиться моему с ней сближению, старательно оберегая себя. К тому же, было ещё кое-что, ведь я на самом деле воевал не только с Юлиной строптивостью, но и со всей женской половиной класса, тщательно инспектировавшей мой любовный шаг.
Причина инспекции проста — ваш покорный слуга имел неосторожность завести несколько интрижек, две из которых закончились громким скандалом. Причем публично и с крайне невыгодными откровениями. Естественно, это не прошло даром, но будучи неглупым, я сумел использовать это во благо, так как двум заклейменным общественным порицанием людям проще найти общий язык.
А клеймили Юлю сильно. Зависть к её красоте и непокорности во всем заставляли злые женские языки плести столько жесткой ахинеи, что даже я невольно дивился пестрой женской фантазии.
Шли дни, недели, в общей сложности прошёл почти год, прежде чем я, наконец, сотворил чудо, а несли быть ещё точнее, то четко продуманный и грамотно исполненный план. В общем, я смог убедить её начать со мной встречаться.
Тут стоит добавить, что хоть я и говорил в тот момент, что это полностью контролируемая ситуация, на самом же деле все было не так. Я влюбился.
И как обычно бывает, я умилялся абсолютно всему, вплоть до мельчайших морщинок на ее носе, который она любила покривить. Я был полностью в её власти. И с каждым последующим днем, все больше и больше погружался в её заводь, где в полной тишине мог созерцать эту диковинную рыбку.
Скажу честно, со мной это было впервые. Я никогда не был тонкой натурой и спокойно переносил многие любовные вещи. Нескольких предыдущих девушек я спокойно прожевал и выплюнул, немного пробуксовав лишь на одной. Поэтому любви особой встретить не боялся и смело шёл на покорение очередной красавицы, немного мутной, но от этого лишь более симпатичной. Как тогда мне казалось, это был рискованный, но самый реальный из всех оставшихся мне вариантов. И тут такое.
Вы знаете, ещё я полюбил Баха. Его девятую сонату я тогда слушал почти каждый день. Правда, я настолько к нему проникся, что так же как Юля, начинал потихоньку закрывать глаза и качаться в такт музыке — то есть музицировать. Вследствие чего начал понемногу отдаляться от привычного круга общения, изменяясь по возрастающей амплитуде.
И вот так с простого убийства времени по геометрии я перешёл на самый сложнейший для меня этап подростковой влюбленности. Но не скрою, Юля также призналась, что она также подверглась этому чувству, всё больше и больше вглядываясь в мои мутно-серые глаза. Я даже стал побаиваться этих взглядов, ведь под ними я совершенно не мог сдерживать своё желание её поцеловать, что было пока недопустимо, так как я специально выжидал момента, когда она сделает первый шаг. Я полагал, что на этот раз это будет новой фишкой, которую я ещё не пробовал в своих отношениях с девушками. Эх, как же я был тогда неправ.
В день, когда всё изменилось, было светло и солнечно, это был весенний месяц и свет солнца освещал весь класс. Она сидела параллельно мне, через ряд, привычно вглядываясь в учебник. Всё такая же бледная, красивая, и недосягаемая. Это её качество — быть все время столь таинственной, я больше не встречал ни кого, разве что в собственных снах или мечтах. И в тот день это проявилось особенно ярко.
Я не буду тянуть долго с самым грустным, — увы, но она заболела раком крови. Смешно, забавно, я первое время всё никак не мог в это поверить, дойти мозгом, извилинами до той сути, что она скоро исчезнет, что придя в класс, я увижу лишь пустое место, за которым никто не будет сидеть.
Эту жесткую правду она сказала тихо, сухо, так что пошутить или порадовать её хорошими новостями стало просто невозможно. Я сидел с ней тогда на подоконнике. В дальнем крыле школы. Там где редко кто-нибудь бывает, так как там находился кабинет информатики, а занятия по ней шли достаточно редко.
Я помню, что я взял её зачем-то за руку и попытался согреть, но это мало помогало. А ещё у меня в голове почему-то возник образ синицы, которая толкает головой сбитую самку. Все это было настолько глупо и странно, но руку она не вытащила, а лишь улыбнулась и погладила меня по щеке. Мне показалось, что она вот-вот меня поцелует и в такой неуместный момент я пойму, что да, я победил — она первая пошла на поцелуй. Но она не поцеловала, она лишь долго смотрела мне в глаза всё таким же далеким, загадочным взглядом.
А потом она начала таять. Простите, но я не могу найти других слов для этого явления. Именно так и можно назвать этот процесс. В результате которого она становилась все бледнее и бледнее.
Бороться? Стараться подбадривать? О да, я делал это, а ещё я спросил, почему она не уедет и не постарается провести последние несколько месяцев за границей. На что получил вполне закономерный ответ: «У меня нет стольких денег, к тому же мне здесь очень нравиться. А школа? Ну должна же я чем-то заниматься». И снова эта снисходительная улыбка, которая пробивала меня насквозь.
Знаете, я даже крепко подрался на этой почве со своим другом, который, в общем-то, ничего плохого о Юле-то и не сказал. Скажу честно, мне стало от этого легче, так как меня посадили под домашний арест. Отсидев дома неделю, я вышел отдохнувший, ведь я крепко сдал от всей этой истории с болезнью. Мне даже стало казаться, что всё это странная выдумка.
И лишь когда в день моего возвращения она не пришла, я понял, что опоздал. Вместо привычной, гордой, пусть и слегка надломанной независимой девушки, я увидел пустое место и взгляды, старательно меня избегающие. Разве что друг похлопал меня по плечу, тот самый, с которым я совсем недавно подрался.
Напоследок хотелось бы добавить, что до сегодняшнего дня я постоянно задаюсь двумя вопросами: знала ли она, что не доживет до того момента как я выйду на учебу и почему так и не поцеловала меня?
КОШАЧИЙ ГРУЗ
* * *
Я всегда очень любил кошек. Мне нравилось, как они ходят, прыгают, мяукают. И поэтому я был безразмерно счастлив, когда мне, наконец, позволили завести это прекрасное животное. Да и момент с получением получился удачный, у одной моей одноклассницы как раз окатилась кошка, и она мне отдала одного котенка.
Котенок, а это была кошка, проблем практически не создавал. Дело в том, что моя одноклассница в знак благодарности быстро приучила ее к лотку и все, что мне нужно было делать, — это следить за тем, чтобы миска не пустела и чтобы лоток не набивался.
Но шло время. И постепенно проблемы всё же появились. Дело в том, что кошка стала ходить на улицу и регулярно приносить свое маленькое потомство. А я, в отличие от своих одноклассниц, не умел впаривать котят. Зато я научился их убивать — медленно, тихо, бесшумно, положив мокрое полотенце на пытающихся всплыть её маленьких детенышей, чьи маленькие тельца, даже в первозданном виде, отчаянно боролись за свою жизнь.
Первый раз я убил их два года назад, когда к нам пришла соседка и быстро показала, как надо расплавляться с этими маленькими беззащитными созданиями. Единственное, что она наказала, так это никогда не брать котят на виду у кошки, а всегда делать это когда она уйдёт. Не знаю почему, но я принял эти слова всерьёз и сделал всё именно так, как она сказала. Дождался пока она кошка захочет есть, затем молниеносно вытащил их и, обхватив полотенцем из нижней полки шкафа, унёс в ванну.
И так продолжалось из года в год. Пока, наконец, Дизи не стала сидеть до последнего, тщетно охраняя свое потомство. И это не час, не два, не три, она сидела сутки возле них, пока, все-таки голод не гнал её на кухню. Возможно, она ходила туда и ночью пока я спал, но я предусмотрительно не оставлял там никакой еды.
Каждый раз, возвращаясь с кухни, она сначала жалобно мяукала, звала их, потом обнюхав место, смотрела на меня, в надежде хоть как-то получить информацию. Но, увы, я всегда хранил крайне невозмутимое выражение лица. Но это было тогда, в этот же раз, всё случилось иначе.
Сначала всё было хорошо. Привычно накрыв их полотенцем, я ждал, пока все котята захлебнутся, и уже думал о том, куда бы пойти вечером, как вдруг случайно повернул голову и увидел, как в коридоре сидит она. Все было так неожиданно, что на секунду я растерялся. К тому же свет в ванне был выключен, и я инстинктивно вздрогнул. Кошка это заметила и с интересом стала подходить ко мне. Я не могу сказать, что было у меня в ту секунду в голове, может страх, может что-то ещё, но я как малолетний мальчишка быстро закрыл двери.
Несколько минут она пыталась открыть дверь лапкой, просовывая её под дверь и стараясь зацепить. Но затем сдалась и ушла, продолжая звать своих котят. В тот день она дольше обычного посвятила их поиску, не унимаясь почти да самой ночи и затем, уже поздно вечером отправилась в ванную, где долго нюхала раковину. Увидев меня, подглядывающем за ней, она подняла голову и пристально посмотрела в глаза. По спине прошёл холодок.
Знаете, я любил свою кошку, и она меня тоже. К примеру, первый раз она вообще рожала у меня в кровати, и я вообще чуть с ума не сошел от такой неожиданности. Поэтому я бы не сказал, что её взгляд был полностью враждебным, он, как был правильнее сказать, был изучающим. И посмотрев на меня несколько секунд, она спрыгнула с раковины и направилась в зал. Отлеживаться на батарее.
Только вот с того момента отношение её изменилось. Она больше не ластилась ко мне на руки и вообще старалась избегать меня. Ела, когда на кухне никого не было. Поначалу это было терпимо, но когда она оцарапала меня, мне пришлось её поддать.
И так бы всё и прошло, если бы, проснувшись раз ночью, я не заметил, что она сидит на моей кровати и просто смотрит на меня. Мне тут же перехотелось спать. Этот взгляд, он был теперь уже не изучающим, он был нехорошим. Поэтому недолго думая, я прогнал её и закрыл двери. На ключ. Так, чтобы она точно не вошла в мою комнату. И что характерно, спустя примерно полчаса я услышал, как она пытается открыть двери. Не сразу, а именно спустя полчаса, когда я, скорее всего, уже спал.
На следующее утро, понимая, что с такими играми сна спокойного мне невидать, я решил сходить к своей соседке и как можно подробнее расспросить её о странном предостережении.
Тётя Инна как обычно готовила. И ещё в коридоре запах её печенья обдавал всеми приятными ароматами этих изумительных маленьких запеченных сладостей.
Как обычно, поприветствовав меня кивком головы, она, вытерев руки о фартук, вытащила угощение.
Я тут же приготовился к чаепитию. Здесь я мог себя совершенно не сдерживать. Тетя Инна пекла печенья столько, что могла бы прокормить целый детский гарнизон.
— Тетя Инна — начал я, пробуя на вкус её деликатесы — помните, вы сказали, что не стоит никогда топить котят при кошке. А что будет, если я она это увидит?
— Может и нечего не будет. А может — она поставила на стол чашку с чаем — а может и случиться что-нибудь, а ты, собственно, почему спрашиваешь?
И тут я в двух словах описал ей всю ситуацию. Тетя Инна выслушала всё внимательно, но ближе к концу повествования взгляд её потух и с лица сошла вся доброжелательность, оставив лишь странную печальную улыбку. Когда я закончил она тихо вздохнула.
— Что ж, вполне логично, что она повела себя именно так. Знаешь, животные, как и люди, отличаются лишь характером. Поэтому надо всегда быть осторожным, не угадаешь, какое из животных примирится с судьбой, а какое нет. Правда, твой случай немного лучше моего, там всё закончилось куда быстрее.
— Расскажите.
— Хорошо. Это было лет сорок пять назад, когда мы жили в деревне, и у нас тоже была кошка. Тогда со всеми этими делами поступали куда проще и, свернув котят в сверток, просто бросали в реку. Обычно этим занимался отец или мать. Но чаще, конечно, отец. Кстати, кошка у нас же была, сильная, крепкая, мышей ловила исправно. А тут как-то раз с приплодом пришла, да так не вовремя, что отец при ней же котят и перебил. То ли пьяный был, то ли просто в плохом настроении, я не помню точно, говорят у нас об этом неохотно и так горе вон какое. Ну, в общем, размазал он их сапогом, все мозги наружу. А кошка это запомнила, и на следующую же ночь села ему на лицо, обхватив его когтями. Да так и померла, на лице, от разрыва сердца. Вцепилась намертво.
— Вашего отца убила кошка, какая жуть — сказал я, отодвигая кружку — это что ж получается, она и меня убить хочет?
— Я не знаю. Всякое в нашей жизни случается. Но ты не переживай, возможно это и ложь, может мне о кошке рассказали, чтобы настоящую правду скрыть. Это же деревня, там не принято сор из избы выносить, может он спьяну на кошку налетел да так и помер, я не могу точно сказать, говорю же, маленькая была.
— А мне кажется, что все, что вы сказали, — правда. И про кошку, и про котят.
— Знаешь, а пусть она ночью у меня поспит. И тебе спокойней и у меня гостья поживет.
— А вам не страшно? Вы же тоже её котят топили.
— Не думай об этом, вот угощайся, в этот раз особо вкусные получились.
Кончилось всё тем, что я съел почти всё её печенье. Причем как мне показалось, изначально я вообще есть не хотел. А вечером Тетя Инна действительно забрала Дизи к себе, и как мы и договаривались, я приходил к ней лишь днем.
***
Со стороны, конечно, выглядело все очень забавно, я не раз ловил себя на мысли, что просто иду на поводу своих странных, причудливых кошмаров и вот даже кошку отдал соседке. Я даже маме не рассказал о подлинном смысле этого перемещения, благо все её терпели лишь ради меня и едва она покинула порог, все облегченно вздохнули.
У тети Инны Дизи понравилось, она быстро освоилась и, найдя батареи, тут же заняла привычное ей место. Место теплое, возле окна, откуда открывался прекрасный вид на нашу детскую площадку. Дизи также понравилась тёте Инне, потому что была послушна и никогда особо не раздражала, к моему стыду признаюсь, я даже стал опасаться, что она останется там навсегда, уж больно они подружились.
Но, увы, счастье длилось недолго. Даже сейчас всё кажется как во сне. Вот я открыл двери, вот положил портфель, вот выпил воды и, схватив со стола бутерброд, пошёл по коридору в противоположную от нашей двери квартиру. К тёте Инне. Но, вместо привычного шума на кухне лишь тишина, хотя, нет, я слышал, как капала вода, медленно, едва слышно.
Я стою в коридоре, и свет яркого солнца бьет в окна. Очень светло, тетя Инна жила на солнечной стороне. Все её окна выходили туда, навстречу огненному светилу. Я поворачиваю голову в сторону кухни, звук капающей воды идёт оттуда. Я вхожу туда, кран не выключен. Рядом печенье, точнее тесто. Я беру мягкую мякоть, она вкусно пахнет чем-то сладким.
Затем у меня появляется странное нехорошее предчувствие. Мне кажется, что меня кто-то тормошит за плечо, или наоборот держит, но я всё равно иду дальше. Туда, вглубь мигом изменившейся квартиры. Внутри всё тихо. А ещё, после того, как перестал капать кран, настала полная тишина.
Пустой зал, хотя двери открыты. Тут я увидел Дизи, она всё также сидела на батарее, почти не смотря в мою сторону, лишь жмурилась от солнца и тепла, передаваемого ей. Я пошёл дальше, и вот я увидел кровь. Она была бардовой и текла из спальни.
Тетя Инна разбила себе голову, неудачно упав на пол. А потом я закричал, выбежал из квартиры и ещё долго не мог прийти в себя. Хотя, как сказали врачи, она просто поскользнулась. Ничего такого, что могло бы хоть как-то напрячь следователя. Типичный несчастный случай. Только вот, почему-то Дизи ушла, покинув квартиру до приезда участкового и скорой.
***
После похорон прошло примерно два месяца, прежде чем к моей матери вернулась кошка. И как это не было бы странным, снова беременная. Вот она сидит на моих коленях и нежно мурлычет под моей рукой. Я знаю, она хочет, чтобы я её погладил, и я сделаю это, подставив руку под её мохнатую мордочку и прищуренные глазки.
Скоро она родит. Принеся в наш дом минимум шесть котят. Я уверен, в этот раз всё будет иначе. Теперь она будет лучше приглядывать за котятами и не оставит мне шанса ускользнуть от неё в ванне. Она будет хитрее, проворнее, смелее. Она обязательно постарается увидеть тот момент, когда я буду топить её котят, если я, конечно, решусь это сделать. Вопрос этот пока нерешенный и нужно с ним как можно быстрее определиться.
Так как одно я знаю точно — мама всё равно не разрешит приютить всех котят, а если их не убью я, то это сделает она.
СТИЛЬНЫЙ МЯСНИК
Монотонные удары ножа успокаивают. Его крепкая режущая кромка почти не тупится во время резки. Мясник Александр лично следит за тем, чтобы нож был всегда безупречно наточен и как следует входил в плоть. Он проработал в этом цеху уже десять с лишним лет и просто не может себе позволить такого непрофессионализма.
Он любит свою работу, он отдается ей полностью, тем самым благодаря её за то, что она освобождает его разум от всяких ненужных мыслей, очищая девственное древо сознания от ненужных заумных наростов. Поэтому целые дни напролет он режет свиней, коров и баранов, поступающих к нему от свояка.
Единственное, что его сейчас тревожит — это холодильник, он слишком часто начал ломаться и ему даже пришлось освоить пару технических уроков, чтобы старый друг совсем не развалился. Но, увы, возраст берет свое и скоро старый кусок металла, все же, издаст последний вздох. А ещё, при мысли о холодильнике, на грубом лице Александре появляется улыбка, ему кажется, что это неплохая шутка — сравнить холодильник с человеком.
Есть ещё пёс. Старый больной Джонни, который вот уже два года таскает ноги, как прибитые к заднице доски. Он до последнего старается быть нужным и никогда не забывает подползти к двери, когда Александр приходит домой. Пёс знает слово верность, он выучил его ещё с рождения. Поэтому Александр просто не может зарезать этого верного пса и до последнего заботится о нём.
Играет тихая музыка. Священный мудрый «Ленинград», вокалист которого орёт простую песню о несчастной любви, выбирая для исполнения родные сердцу слова. Вокалист этой группы нравится Александру, он не любит, когда слова слишком сложные, а музыка слишком тяжелая для понимания.
Заканчивая этот день, мясник вешает окровавленный фартук и очищает нож. Каждый день он забирает его с собой, аккуратно упаковав в новенький чехол, где металл лучше всего сохранит свою холодную силу. Для Александра нож не только рабочий инструмент, он — часть его души. Такой же простой и твердой, такой же цельной.
Дождь. В этот вечер он пронзает небо. Холодный, по-настоящему осенний, он падает на лицо, стекая по нему обильными каплями. Он заставляет запах крови уйти вниз, в грязь, где она быстро смешивается с мутной водой и уже не может отпугивать людей. Александр поднимает лицо вверх. «Там, где видно темные тучи, рождается небесная вода» — так говорила о дожде его мать, когда она была жива и пела ему колыбельные. Это было давно, но в каждый дождь он вспоминает о ней.
Тук, тук, тук, падают капли. Тук, тук, тук, раздаются хлюпающие шаги рядом с ним, когда, несколько забывшись, он мечтательно смотрит вверх. Почувствовав, что шаги прекратились, Александр опустил голову и недовольно посмотрел на человека, который столь неделикатно помешал ему. Он очень не любил, когда в эти редкие минуты теплых воспоминаний о его детстве появлялись лишние люди. Один раз он даже ударил местного алкаша, решившего поживиться за счет этих прекрасных воспоминаний. Просто удивительно, насколько ловко этот вонючий алкоголик выбрал момент для попрошайничества. А ещё больше он не любил, когда него смотрели со стороны. Он даже для этого задерживался дольше в мясном цеху, лишь бы ночью поздно возвращаться домой.
Женщина. Красивая, высокая, стройная. Как в кино, только куда прекрасней. Но грустная, это чувство Александр распознавал намного лучше остальных. Очень грустная. Внимательно смотря на него, она немного улыбнулась и, что самое удивительное, нисколько не испугалась, хотя для многих первая встреча с ним характеризуется, как правило, страхом или брезгливостью.
Невысокий, но широкоплечий, он никогда не был красавцем. Заслуженно стараясь быть чаще в одиночестве, нежели в огромной толпе людей. Огромная физическая сила и крепкое здоровье, видимо, шли в обмен на прекрасное лицо эталонного мужчины с обложки. Поэтому единственное, что его хоть немного красило — это глаза, а точнее их чистый голубой цвет.
Чувствуя, что она не уходит, Александр почувствовал неловкость. Он легко расправлялся с мужчинами, но с женщинами полностью терялся и старался ретироваться при любой, не то что вспышке гнева, но даже самой безобидной ситуации. Так же и тут, видя, что она не уходит, он решил уйти сам. Хотя и очень, очень этого не хотел, ведь дождь чистил не только его лицо, но и душу, смывая странную ностальгическую грусть по самым светлым дням из детства.
Решив не хамить и молча уйти, он решительно развернулся и хотел было направиться к дому, как вдруг она окликнула его. Тихо, почти шепотом, как будто держалась из последних сил. Он неохотно обернулся. Да, она и вправду была прекрасна, как маленькая фея из мультфильма, который Александр частенько смотрел в детстве.
У неё были крупные, почти сверкающие глаза, аккуратные брови и тонкий дивный силуэт. Такие женщины влюбляли без остатка, и Александр очень явственно ощутил это, потому что даже после секундного рассмотрения ему было сложно отвести взгляд.
Она еле стояла на ногах. Кровь стекала по её бледной руке. Теперь он заметил, что она слишком бледна, что её дыхание слишком тяжелое для простой прогулки. Остановив взгляд на её пальто, он увидел, что несколько пуговиц сорвано, и единственное, что сдерживает ткань — это её вторая рука.
Он не любил когда бьют женщин. Не то, чтобы он был добрым защитником, просто не любил. Причину такого понимания этой ситуации старался не искать, потому что не любил копаться в себе, это была не его стихия. Зато он отлично разбирался в агрессивных людях, один из которых как раз подходил к нему.
Это был высокий, крепкий брюнет, лет двадцати. Он был отлично сложен и одет. Красивое кожаное пальто, которое всегда нравилось Александру, сидело на брюнете просто отлично, словно было сшито на заказ, по его размерам. Резкий и быстрый, он решительным шагом сокращал расстояние. Александр видел как, почти поравнявшись с ними, он открыл рот и хотел что-то сказать женщине.
Но не успел. Мощный удар в челюсть повалил брюнета в липкую грязь, выбив ему при этом два коренных зуба и левый клык, который неприятно впился в большой палец левой руки. Женщина лишь вздрогнула, завороженно глядя на окровавленную руку Александра, который задумчиво вытаскивал обломок зуба.
Дома ему предстояло опять зашивать кисть, ну или хотя бы промыть её водкой, которой становилось катастрофически мало. Он использовал её для шлюх, которые иногда приходили к нему домой. Теперь же он явно использует остатки горячей жидкости не по назначению, отравив себе такой прелестный вечер.
Александр посмотрел на брюнета. В грязи он растерял всё свое былое очарование и смотрелся лишь как кусок тела, как обычная свиная туша, выброшенная хозяином в грязь. Разве что на мясе была одежда, да щетина побрита.
— Вы не проводите меня? — спросила женщина, кутаясь в пальто.
Александр посмотрел в её сторону. Он не понимал, как можно было кутаться от теплого дождя. Ведь дождь нисколько не морозил кожу, даже наоборот, согревал её. Наверное, это последствия того, что её били, подумал он и протянул ей руку. Он никогда не гулял с такой красивой женщиной и даже не знал как надо себя правильно вести.
Но она оказалось молодцом. Шла тихо, ни о чем не спрашивала. Лишь периодически всхлипывала, вытирая падающие на лоб капли. «Она почти как молчаливая проститутка» — подумалось Александру. Ведет себя так же грамотно, ровно, так, как и надо — всё для того, чтобы такой мужчина, как он спокойно проводил до дома.
Остановившись у двери, он отпустил её руку и, изобразив на лице улыбку, показал на дверь. Он не знал, как лучше это сделать, как правильно выразить свое пожелание добра и сконфуженно изобразил, что смог, потратив на это весь свой запас эмоций на день.
— Спасибо — тихо сказала она и замешкалась, пытаясь назвать его имя, которого, естественно, не знала, ведь он его не назвал. Но он и не хотел говорить ей его, он считал это пустая трата слов, бесполезное, скучное занятие.
— Не за что — тихо ответил Александр, и собрался было уйти, как она подошла к нему и поцеловала.
Александр замер. Он никогда не испытывал особой телесной привязанности к поцелуям. Все его женщины просто выполняли работу и никогда не доводили дело до абсурда, они просто выполняли то, за что им платят и не более. А тут, тут что-то непонятное — то, о чем пишут в умных книжках. Непонятное, но очень приятное. Он сразу ощутил тепло её губ, накрашенных яркой помадой, таких пухлых и нежных. Таких, каких ему ещё никогда не доводилось касаться.
Он молча смотрел на неё, всматриваясь в её полузакрытые глаза. Дело в том, что он никогда ни закрывал свои, они всегда открыто смотрели вперед и всегда видели всю картинку. И иногда ему это нравилось, как, например, сейчас, когда он смотрел на красивые длинные ресницы и слегка изогнутые брови. Он также уловил её запах, запах дивных незнакомых цветов — теплых и манящих. Ему закружило голову, вдруг захотелось как можно дольше удерживать её рядом с собой, не дать ей уйти, остаться с ней навсегда.
Но тут она отстранилась, и едва держась на ногах, пошла к двери. Её сильно шатало, с руки продолжала капать кровь, разбавляя своими яркими каплями грязь. Странно, смотря на них ему совершенно не понравилось, что они мешают собой грязную землю, совсем не то, что с брюнетом, которого он бы ещё не раз протащил по земле, раздирая последнему остатки окровавленного лица.
«Номер, — раздался странный, незнакомый внутренний голос — спроси её номер». Александр от неожиданности даже коснулся лба, он отчетливо его услышал, как будто в нем проснулся неизвестный ранее человек. Так удивительно и странно, может даже чуть-чуть страшно, но не ему, потому что он давно уже ничего не боится. И, тем не менее, он был, этот странный, гулко звучащий голос.
— Постой — неожиданно, но тихо и четко сказал он, и, заметив, что она остановилась возле самой двери, быстро добавил — будь осторожна.
А дальше все было как всегда — дом, верный Джонни, кличка которого всегда вызывала у него усмешку. Каждый раз, когда он звал пса, он неизменно ловил себя на мысли, что очень уж странная у его собаки кличка. И постоянно при этом улыбался, радуясь своей лихой манере пошутить. Ему казалось, что так он насолил всем американцам, которых почему-то недолюбливал. Может виной этому русские фильмы, где американцы, как правило, были плохими. Или же сатирик Задорнов, этот умный историк, который всегда говорит, что они глупые. Александр не знал точно, что конкретно заставляло его недолюбливать этих людей, в общем-то, не причинивших ему никакого вреда. Но, тем не менее, видя морду псины и зовя её
американским именем, он всегда веселился, при этом любовно гладя верное животное по мохнатой макушке.
— Эх, Джонни, Джонни, ты даже не представляешь, старина, что сегодня я сделал, а ведь это был самый настоящий добрый поступок, пусть и сочетающий разбитую морду мажора. Но это не главное, старина. Ты представляешь, его подруга — наверняка какая-то модель, поцеловала меня, прикинь, старина. Меня, пожалуй, самого уродливого мужика в округе — тут он не выдержал и расхохотался своим громким басом, спровоцировав пса на громкий лай.
— Да-да, я сам не ожидал такого поворота событий, впрочем, — тут он поймал себя на странной мысли -мне надо немного отлучиться, я бы с удовольствием поболтал с тобой, но тебе лучше поспать. Я приготовлю тебе что-нибудь пожрать, а сам пойду, погуляю. Надо заглянуть кое к кому в гости.
Гости, это не гости. Это больше похоже на странное сотрудничество между двумя прозябающими людьми. Но, увы, это сравнение пришло к нему только сегодня, до этого он запечатывал этот момент несколько иначе. Хотя, бог с ним, с определением, главное, что ему нравилось, как слаженно и четко шла их работа. Этой уже не молодящейся, уже сильно постаревшей Вероники — местной богини платного дешевого счастья и его — могучего мужика, умеющего нормально говорить лишь со своей собакой.
Договорившись о встрече, он увидел её в черном, видавшем виды, платье. Она курила, была одна и охотно пустила его внутрь. Войдя в квартиру, он увидел, что на кухне, на столе, на старой цветочной клеенке, стоит полупустая бутылка водки, рядом с которой красовалась пепельница с окурками. Ему нравилось, что там были лишь её сигареты, так как ничто не говорило о количестве клиентов, что было, несомненно, важным качеством профессионалки. Она привычно достала граненый стакан.
— А знаешь, у меня сегодня день рождения — вдруг неожиданно сказала она и остановилась с водкой в руке.
Он посмотрел на неё. Усталая, разменявшая тридцатку женщина, — в общем-то, не самый последний тираж, но уже явно не имеющий никакого светлого будущего. От неё уже не разит запахом умершего невинного ребенка, он давно в ней сгнил и рассыпался в прах. Лишь ветхость, старая продажная ветхость, которая так надежно укрыта в этом ещё не полностью убитом теле. Жалеет ли он её? Нет, конечно, нет, ему всё равно, он считает, что она как старый холодильник — нужно использовать, пока работает.
Вяло улыбнувшись, она наливает себе полный стакан водки. Её разрушенный мир снова скроет потоком горячей воды, впрочем, так всегда, когда она встречает своих клиентов. Печаль — возможно, желание что-то изменить — нет. Хотя, наверно, это и не так, он просто никогда не интересовался её прошлым, может когда-то она и пыталась пробить себе более приятную тропинку в жизни.
Через тридцать минут он положил остаток зарплаты на комод и ушел. Это были последние деньги, то, что он не планировал тратить, но, тем не менее, потратил. Теперь надо будет таскать с работы мясо — это, конечно, не страшно, но Александр этого не любил, почему-то воровство он не принимал, как данность и всегда старался обходиться без него. А если уж совсем туго, то брал лишь еду. Как, например, в этот раз.
Непроизвольно, странно, случайно, все это вышло из-за этой женщины, которая так странно поцеловала его. Почувствовав новое чувство, он привычно решил, что это возбуждение и что он сможет легко удовлетворить его, переспав с проституткой, как это уже было ранее. Но, увы, он оказался не прав, чувство неудовлетворенности не исчезло, даже наоборот, после секса с Вероникой оно лишь возросло, словно получив дополнительную порцию дров. А ещё в голову беспрестанно шло сравнение, сравнение образов, этих мягкий манящий губ, глаз, запаха с одной стороны и падшей, убитой водкой женщины — с другой. И в этом сравнении проститутка проигрывала так, что даже ноль казался завышением результатов.
* * *
После странной встречи прошло две недели. Девушку, которую он встретил в ту ночь, он больше не видел, хотя её дом находился почти рядом с его. Скорее всего, причиной тому было разное время возвращения домой. Но это его даже радовало — столь резкие перемены ни к чему. У него стабильная жизнь, работа, зарплата, пусть небольшая, пусть всего лишь двадцать пять тысяч, но их ему хватает. Расходы у него небольшие, Вероника и Джонни берут не так много, хотя оба с возрастом забирают деньги по-разному, если первая лишь дешевеет, то второй лишь дорожает. Один ветеринар сколько стоит.
Ещё приятно радовало, что мажор не стал его искать, не стал наводить справки. Лицо у него ведь заметное, к тому же он тут живет. И найти такого парня, как он — не проблема, к тому же для ментов он вообще сущий подарок, на который можно повесить не один десяток дел. Ведь у него ни покровителя, ни денег, лишь замкнутый образ жизни, вечно окровавленное лицо и нож, с которым он почти не расстаётся. К тому же он не умеет лгать и на первом же допросе так или иначе показал бы свою радость от того, что сделал мужчине больно.
И всё же три зуба — не та утрата, с которой можно так легко расстаться. Даже он понимал это. За такие вещи принято платить, и платить хорошо. Если бы вот ему кто-то выбил зубы, он бы обязательно нашёл того человека, пусть даже и заниматься поиском пришлось бы во внерабочее время и на собственные средства. Но всё равно он бы нашел его и, возможно, немного покалечил. Пусть и посадили бы потом. Не страшно, отсидел бы.
Разрезая очередную свинью, Александр держал в памяти ещё кое-что. Совсем недавно ему выдали карту, на которую должна приходить «белая» зарплата и он должен будет забирать её в одном из банкоматов, самый близкий из которых в местном торговом центре. Это было новое непривычное дело и
что самое неприятное — теперь, видимо, постоянное. Он подумал об этом, как только получил карту и новое распоряжение от начальства, которые даже слышать не хотело о старой верной наличке. Но, видно, такова его участь, поэтому завтра в свой выходной он пойдет в этот новый торговый центр.
Вечером, чувствуя некоторую неловкость, он вытащил из шкафа полосатый серый свитер, джинсы и свежую майку. Он не хотел выглядеть оборванцем и идти в привычной ему одежде. Не то, чтобы ему было важно мнение гуляющих там людей, нет, он делал это для себя, и еще потому, что его мать всегда говорила, что на людях надо одеваться как можно лучше, красивее. Она часто старалась как можно лучше одевать его, и этот свитер она наверняка бы одобрила, как правильный хороший выбор воспитанного человека, который даже может понравиться женщинам. При последней мысли, глядя в зеркало, Александр усмехнулся — он опять неплохо пошутил.
Идя под электрическим светом на открытом пространстве, он чувствовал себя нехорошо, ему всё время казалось, что все на него смотрят, разбирают его по деталям, анализируют и пытаются обсуждать. Он не любил такие места, но выхода не было — деньги снять с карты было просто необходимо.
И тут она снова увидел её. Она была одна, с большими белыми пакетами. Красивая, грациозная, такая, которую нельзя вот так просто остановить жестом, криком или как-нибудь ещё. Александр вдруг явственно увидел, насколько они различны, насколько мешковат он и как изящна она. В ту ночь эти различия немного размылись, но теперь же они было неоспоримы. Поэтому привычно отвести взгляд и отойти в сторону он не смог. Да и не хотел, если уж не получается быть ближе, то уж насладиться прекрасным видом он должен обязательно.
Удивительно, но даже основной, ненастоящий, электрический свет преподносит эту красивую женщину так, что невольно возникает ощущение полного счастья и странной ауры легкого сумасшествия. Александру даже показалось, что нежная кожа этой женщины светится сама собой.
Впрочем, это лишь наваждение, печальное наваждение. Александр посмотрел на свои руки. Огромные крепкие руки, кожа которых покрыта бесчисленным количеством мельчайших морщин. Нет, не стоит таким рукам касаться волшебной кожи таких женщин.
Затем он снова поднимает голову и застывает. Она стоит прямо перед ним и весело вглядывается в его лицо. Она или ищет хорошее настроение у него, или хочет поделиться своим, это ещё не понятно, Александр вообще мало, что понимает, удивленно смотря на эту красавицу.
— Это вы? А я вас узнала, это вы спасли меня тогда. А ведь я даже не представилась — сказала она и, непринужденно поставив пакет на пол, протянула ему руку — знаете, вы уж простите за мою шалость, просто я даже не знала, чем вас отблагодарить тогда, да и сами понимаете, всё это так необычно.
Она улыбнулась. Забавно и мило. Совсем не так как в ту ночь. Когда у неё текла кровь, и когда он почувствовал её грусть. Он знает, чувствует, что она сейчас притворяется — это видно по глазам, но он подыграет ей, если она так сильно хочет казаться беззаботной и доброй. Единственное, что может помешать подыграть — это его актерское мастерство, он ещё в школе запарывал все спектакли со своим участием.
Она дала номер. Он записал его на небольшой бумажке, хранившейся в его куртке для протирки ножа. Белая, немного испачканная с левого края — она стала хранилищем для столь ценной информации, что он не раз доставал её по дороге домой, с интересом разглядывая. Казалось, взмах и все — она улетит в даль, забрав такой бесценный дар. Или пламя, пламя может охватить её, уничтожив раз и навсегда. С ней может приключиться миллион бед, но пока она в его руках — все это эфемерно, как призраки умерших людей.
Дома привычно его встретил Джонни, таща свою задницу прям к порогу. Где потеревшись мордой о ботинок, выразил тем самым свою собачью любовь. Ведь у него есть только он, один и неповторимый, мясник из бакалейной лавки, начальник мясного цеха, бог мяса и вообще всего сущего на этой земле. Второго такого нет, и скорее всего уже никогда не будет, судя по задним ногам. Покормив пса, Александр сел в кресло и ещё раз вытащил кусок белой бумаги.
Черные цифры. Нежный почерк. Остался даже запах. И лицо, когда узнав, что у него нет мобильного телефона, она невольно усмехнулась. Но он и не нужен. Он никому почти не звонит. А если и делает это, то лишь с домашнего телефона. Правда, был один неприятный момент, когда он пришел к Веронике не вовремя, не позвонив, но это скорее исключение из правил, к тому же ничего страшного не случилось, он вежливо попрощался и вышел.
Вертя бумажку в руках, он понимает, что он должен набрать. Позвонить. Сделать первый шаг. Она ведь женщина, она не будет делать это за него. Тут Александр взглядом обвёл свою комнату, странно, он раньше никогда не смотрел на неё как на место, куда можно пригласить даму.
Старый диван, на котором мирно покоится пыль. Ламповый телевизор. Два кресла с небольшими красными тканевыми накидками. Столик с кучей газет и миска в углу, где лежит собачий вонючий корм. Ну и естественно ковер с торшером — эти две вещи также являются частью его комнатного декора.
А что? Его небольшая зарплата не позволяет купить что-то большее, он и так потратился на холодильник, сожравший больше семи тысяч. И эта утрата до сих пор бередит ему душу. Тут Александр улыбнулся, всё же ему очень нравилась его комната, она полностью соответствовала своему хозяину.
Почувствовав его настрой, Джонни поднял голову и повел ушами — так он давал понять, что не прочь, чтобы его погладили за сообразительность. Но своего не получил, Александр снова погрузился в раздумья — номер, который он всё ещё разглядывал, заставлял его снова и снова возвращаться к не совсем правильному желанию позвонить.
Пииип. Пииип. Пииип. Это не мелодия, это гудки. Привычные длинные гудки. Он ненавидел, когда слышал мелодии, они казались ему кощунством, наглой современной манерой обрывать старость, срывать всю её элегантную материю и вешать свое не совсем правильное одеяние. Но у неё были гудки длинные, хорошие гудки.
* * *
Её звали Афродита, столь странное имя она получила от отца, который увлекался греческой мифологией и преподавал в университете историю. Её мать была предпринимателем и держала ряд магазинов, обеспечивая свою дочку деньгами и хорошей работой. Поэтому с материальной стороны Афродита ни в чём не нуждалась.
Она рассказала об этом в первую их ночь, когда лежала и смотрела в окно, мечтательно идеализируя луну. Александр тоже пытался это делать, но у него ничего не получалось — кроме дальнего бледного шара он ничего не видел и не понимал, от чего у Афродиты такая буря чувств. Его грело другое, его грела она. Её физическое тепло, её шарм, её манеры, запах и мягкий голос. Он чувствовал, что от всего от этого у него начинает кружиться голова, и он падает в забытье, в сон, который грозит заменить явь.
Готов ли он поддержать её в её фантазиях? Да. Готов ли он понять их? Да. Но сможет ли он? Эти вопросы кружились над ним, пытались атаковать, но, увы, не могли пробиться сквозь толстую броню ощущения необыкновенного счастья, образовавшегося вокруг него. И даже потом, когда ночь сменилась днём, они всё также беспомощно зависали в воздухе, бестолково переводя свои силы.
Что он влюбился, Александр понял не сразу. Может это потому, что он никогда не отличался острым умом, а может потому, что он действительно влюблялся медленно, но ведь главное не это, главное, что это произошло.
Они гуляли в парке, гуляли в центре, гуляли везде, где было много света и огней. Ей очень нравилось, когда было светло, ей нравилось улыбаться, она чувствовала себя очень хорошо в этих стандартизированных условиях жизни. Что нельзя было сказать о нём, сильно уж выбивавшемся из этого ритма.
Небольшой оклад, спецовка, отсутствие машины и денег, пустой холодильник, дворовый пёс и привычная работа мясника. Теперь это начинало казаться немного убогим. Александр начал чувствовать, что не может ничего противопоставить всепоглощающему чувству собственной несостоятельности. А затем пришли мысли об изменении, и они стали не столько новым, сколько больше неожиданным явлением.
Вообще, все, что случилось, можно было сравнить лишь со взрывом, который поднял слой пыли и показал, что было под ним. Женщина ведь изменила всё, она заставила крутиться старые, давно забытые механизмы.
Лежа с ней и чувствуя её изящные пальцы на своих руках, он невольно прислушивается к тому, что она рекомендует заняться спортом и стать ещё сильнее, крепче и выносливее, чем он есть, стать чем-то более современным.
* * *
Сегодня пауза — Афродита уехала за город, к своим друзьям, с которыми потом обещала познакомить. Александр не совсем понимает эту затею, он считает, что ему совсем не обязательно знать её друзей и вообще её окружение. Но если ей так надо, то, пожалуй, он стерпит. А сейчас, оставшись один, он немного отдохнёт от их любовного наваждения.
А отдыхает он просто. Помимо собаки и работы есть у него ещё одно небольшое увлечение. Фильмы. Особенно старые, где играют уже совсем старые актеры. Сегодня он включит старого доброго Фредди Крюгера. Этот бомж в полосатом свитере всегда вызывал у него лишь теплые эмоции, да и как можно не любить этого парня? Всегда пошутит, повеселит. Порежет шумных американских подростков, которые вечно думают, что они круче всех, а ещё он в отличие от того же Джейсона делает это крайне разнообразно. Своего рода он такой же мясник, только работает более увлеченно.
Хотя некоторая недостоверность в фильме Александру очень не нравилась. Например, он смастерил подобную перчатку на работе и как ни пытался наносить столь мощные порезы, у него ничего не получалось. Слишком маленькая масса у этих ножей. Гнутся. А вот оружие Джеймса Вудсона куда уместнее — мачете более подходит для таких вещей — крепкое, тяжелое, мощное. Оно проще вонзается, лучше режет, в общем, мачете более прагматичен. А все эти маленькие ножички больше подходят дамам, решившим поиграться в защиту от убийцы.
Вставив кассету, Александр растянулся в кресле. Любимая часть первая, там Фредди ещё не совсем раздобрел от обильных встреч с подростками и работает куда как серьёзней, не отвлекаясь на длинные скучные монологи.
Но, естественно, он посмотрит и остальные части. Так как слишком долго не расслаблялся в свойственной ему манере перед видеопроигрывателем. Первая, вторая, третья, четвертая — серии пойдут неспеша, едва поспевая друг за другом.
Свет. Слишком солнечный свет бьет по глазам, для благоприятного просмотра необходимо задернуть шторы. Александр встаёт и подходит к балкону. Свет всё так же агрессивен, он слепит и не дает расслабиться. Но теперь, теперь ему всё равно и, выйдя на балкон, он считает, что даже с этим странным исполнителем солнечной воли сможет найти взаимопонимание и общий язык. Ведь она любит его, а она
любит гулять именно под солнечным светом, как самая настоящая богиня Афродита, которая даёт смертному новое понимание мира.
Оставив Фредди в видеомагнитофоне, Александр смотрит на голубое небо — в этот день, когда все празднуют Пасху, он так же чувствует общее настроение, у него твердое ощущение того, что всё будет хорошо, и он уже никогда не будет один. Вдох. Теплый воздух разогревает организм, приятный, мягкий ароматный, такой, какой был раньше только по ночам, а особенно в дождь. С неба он опускает взгляд чуть ниже, на горизонт. Дальний, богатый деревьями и полями он уже не кажется таким уж отстранённым. Всё как-то идеализируется, все становится чуть красивее. А затем чуть ниже, чуть ниже горизонта он видит её, свою Афродиту, которая медленно идёт к своему подъезду. Она идеальна, идеальна, даже когда обнимается с другим мужчиной.
Шум, шум падающего камня, он стоит в ушах, он молотит по ним. Александр знает, что это. Он сталкивался с этим, он чувствовал всё, как повторение своей печальной детской истории, когда давным-давно вот также он видел свою прекрасную школьную подругу, бросившую его славного парня Сергея, который тоже возник из прошлого во всём своём великолепии. И что интересно, он тоже был брюнетом.
Александр отчетливо помнил, что как только школьная подруга увидела брюнета, она сразу переменилась в лице. Саша, её звали Саша, она сразу перестала быть независимым изящным существом, она сразу стала рабой собственных желаний, неизменно ведущих её к нему.
«Прости, я не могу, я слишком переменчивая». И прочее, прочее, прочее. И хотя внутри при этом все рушилось, Александр невольно попытался тогда улыбнуться, показать, что не сожалеет и всё хорошо. Тогда у него это не получилось. Сейчас он постарается вновь. Он подошёл к зеркалу и попытался оттянуть рукой губы, но, увы, этого не получилось — его мертвое лицо не хотело подыгрывать ему.
Вдох, выдох. Чувства начинали понемногу успокаиваться, сейчас его память слишком резко набрала обороты возвращения. А это не всегда хорошо, очень уж сильно он переживал по этому поводу тогда, когда над ним смеялся весь класс, и небольшая шалость первой красавицы едва не сломала его школьную жизнь.
Свет, он нестерпимо ярок. Слишком докучливый он пролезает в окно, стремясь показать ему всю правду, от которой уже рябит в глазах. Он изменился, он стал совершенно другим. Александр смотрит в зеркало и видит в нём себя. Как резко он изменился, как быстро вернулся в первоначальную форму. Джонни подходит к его руке и лижет её. Он чувствует, что хозяину немного нехорошо. Он в очередной раз доказывает свою верность.
При мысли о верности, Александр замечает, что лицо всё-таки преобразилось улыбкой. Всё же не зря он отходил столько лет от печального школьного урока, он сумел подготовить свой организм к новому удару. Он чувствует это, чувствует, как наливается силой его дух. Силой тяжелой, сминающей всё на своем пути, но, в то же время, холодной. Его улыбка ненависти обжигает не жаром, а холодом. Самостоятельно, без помощи рук она начинает свою дивную жизнь.
Когда она позвонила, он был готов к этому. Её нежный бархатный голос скользил так, что казалось всё абсолютно нормально и никому не стоит ничему удивляться. Что она просто выполняет своё обещание о приглашении его к друзьям. К прекрасным умным людям, которые переполняют этот мир. Казалось бы, всё хорошо.
Что ж, он не ударит в грязь лицом, слишком долго он сносил эти визгливые разговоры. Он придет к ним, он будет смотреть в эти издевающиеся лица и улыбаться им в ответ. Он покажет, что может держать удар, пусть даже он нанесен исподтишка.
Идя знакомиться, он одел старый темно-полосатый свитер, потертые джинсы и серую кепку, в которой пару раз выезжал с псом за город. Так он решил, что будет лучше всего, он предстанет перед ними в своём полном великолепии, неизменной форме, с которой он не расставался все последние годы.
* * *
Улыбка, жест и приветливое «здрасти». Кажется, так надо входить в эту мутную воду умного сообщества. Александр улыбается, ему действительно хорошо — обескураженность этих людей понятна, они не думали, что он придёт именно так, в старом поношенном тряпье. Но именно так он лучше всего может выдержать её объяснение. Он знает, именно сегодня, именно из-за его вида, она побыстрее скажет ему те самые слова, которые он уже слышал от Саши. И это хорошо.
Но пока ещё рано. Пока он знакомится с коллективом, в котором обязательно оказывается очкарик, крепыш-спортсмен, брюнет и две девочки, крайне похожие друг на друга. Поочерёдно пожимая всем руки, Александр останавливается на каждом, получше разглядывая лица — он не против знакомства, и это важно им донести.
Очкарик. Щуплый мальчик с немного впавшими глазами. Зачем-то побрил себе голову и теперь блестит отполированной лысиной. Как говорится, не с такой фактурой лысым быть. Но идею, всё же, тащит и к общему маразму добавляет висящий на шее шарф, хотя в помещении тепло. Шарф вязанный, хороший, правда, фиолетовый. При рукопожатии хрупкие пальцы немного хрустнули, получилось не специально, но громко.
Спортсмен. Отлично сложенный, накачанный, в глазах тупость почище той, которую Александр всегда изобличал в себе. Зато много уверенности, что немного сближает. Но, это всё далеко, спортсмен явно зависит от чужих мыслей. Это легко читается в нём. Странно, после боли, которую Александр испытал, он
стал так явственно читать образы людей, видимо, боль подарила ему новую волну сил, которых ранее у него не было.
Брюнет. Фальшивое очарование и такая же фальшивая улыбка. Но зато он намного изворотливее в словах и так картинно выражает свои мысли, что Александра едва не тошнит от этой манеры разговора, но он держится, потому что он должен быть галантным и вежливым с этими людьми.
Вечер. Наступает как обычно не спеша, так, как и должен. Александр смотрит в окно, там, за стеклом, есть тепло, к которому ему очень хочется прикоснуться. Погода щедро одарила несколькими днями плюса, и он очень хочет этим воспользоваться. Но пока рано, он видит, что Афродита уже готова с ним поговорить.
Она садится рядом, и почти по губам он читает, что их взаимоотношения — глупость, ошибка. Что она была одна и, поэтому он был ей нужен, что это всё — странный, никому не нужный балаган. Печаль, печалью веет с её губ, мертвые слова жалости, едва родившиеся, тут же умирают у неё на губах, а глаза уничтожают желанием побыстрей попрощаться. Он хочет справиться с болью, оседлать её и привязать к стойлу души. Но не получается, как огненно-рыжий конь, как жар-птица, боль освещает всю его душу, разжигая своим огнём великое пламя, в котором сгорают остатки мягкой, цветущей зелени его покоя.
Она милостива, она смеётся, она хочет видеть в себе доброту. Ангела, который крыльями сбивает пламя ей же посеянного огня. Но не получается, слишком сложно тушить этот дикий, всепоглощающий огонь. Попрощавшись со всеми, он уходит. Вечер зовёт его, он мягок и немного прохладен, он такой, как и всегда. Она так и не призналась что не любит его.
* * *
Прошло несколько дней, несколько дней упорного тяжелого труда, после которого можно и отдохнуть. Александр отложил нож в сторону. Сейчас ему больше всего хотелось чего-нибудь выпить, но, увы, в холодильнике было пусто. Он ещё раз посмотрел на голое женское тело. Ровный разрез на шее, мягкие мышцы и очень умные глаза, в которых он совсем недавно читал фальшь. Теперь оно мертво, оно уже ничего не сможет ему сказать о его странной любви.
А за окном шёл дождь, как и в прошлый раз, он был необильный, а именно моросящий, как он любил. Совсем не похожий на тот, при котором он познакомился с Афродитой. Задумчиво потрогав свой нос, Александр вытащил козявку и, обтерев её о джинсы, принялся за работу — ему предстояло закончить всё не более, чем за час.
Он взял пилу. Красивое, изящное, но теперь такое же мертвое, как и целый ряд свиных туш. Мышцы поддавались неплохо, но с костьми пришлось немного провозиться, переведя на это немало сил. Попивая чай, Александр с удовлетворением отметил, что импульсивность, с которой он работает, эмоции, которые он научился извлекать из собственной души, увеличивают не только производительность, но ярко подмечают новые нюансы его работы. Так, вместо задуманного часа, он потратил всего лишь тридцать минут. Хотя освежевать пришлось, как минимум шестьдесят килограмм свежего мяса.
С брюнетом он решил покончить после. Устало повесив фартук на стенку, он сел напротив неё. Её тело было куда нежнее, чем когда они лежали рядом. Мягче и красивей. Наблюдая за капающей кровью, он почувствовал, как боль снова сковала его, как снова придавила к земле.
Александр вытер лоб и снова вспомнил, как встретил её ночью, когда решил зарезать. Когда она, испуганно прижавшись к стенке, пытаясь все исправить. Когда сказала, что это не мой парень, а просто друг. Какая глупая попытка соврать. Нет, его уже не провести этим. Он уже не тот маленький мальчик, над которым можно смеяться.
КРАСИВАЯ КОШКА ЛАСКА
Всё, что я помню о погоде в те дни, так это то, что было крайне солнечно, было лето, и солнечный свет всё время светил в окна, освещая зал и позволяя кошке всё время нежиться в его лучах. О да, она просто обожала солнечное тепло и никогда не упускала шанса жмуриться на солнце, прогревая то левый, то правый бока.
Впрочем, на этом её удовольствия не заканчивались и, нагревшись, она спешила на руки, чтобы поделиться переизбытком солнечного тепла. Хотя не скрою, такой подход был крайне редким. И в основном она предпочитала наслаждаться энергией солнца в одиночестве.
Свет, ясные дни, тепло — так протекало лето в тот год. И если бы не тот случай, который произошёл со мной, то я бы, наверное, запомнил его именно таким — солнечным, мягким и беспроблемным.
А началось всё буднично. Как вы прекрасно знаете, у любой кошки есть определённый период, когда она очень сильно хочет кота, чтобы тот оплодотворил её и, родив котят, она успокоилась. И все кошки стремятся к этому счастью. Моя была не исключением и, выбрав момент, начала беспрестанно орать мне под ухо, предпочитая для своего ансамбля раннее утро.
Выносить было сложно. Очень. Особенно после второй недели так вообще стало невыносимо, и в один прекрасный день я отнёс её на улицу, причем, что самое удивительное, ни разу там до этого не побывав, она молниеносно устремилась в подвал.
А дальше блудные шатания и внезапное возвращение с удовлетворённой рожей и одухотворенным состоянием покоя в душе. Признаюсь честно, я был даже сначала рад, но потом всё же понял, что девать котят мне совершенно некуда. Никто из моих знакомых особо не рвался их брать к себе. Посёлок, что тут скажешь, почти у каждого в доме кошка, ну или на даче.
Один, два, три, четыре, в общей сумме шесть полосатых тигрят, именно столько появилось на свет спустя несколько недель. Маленькие, какие-то сопливые, сморщенные, на вид — так сплошная мерзость, которая умещалась буквально на одной ладони.
Совсем маленькие, совсем беззащитные, именно в этом возрасте их следует убивать, сказала нам наша соседка, Екатерина Добродушных. На душе которой не один десяток загубленных кошачьих душ. «В таком возрасте их не так жалко, поэтому лучше момента, чем сразу после рождения не найти, да и кошка не успевает привыкнуть». Так сказала она, рассматривая беременную Ласку, которая, словно почувствовав недоброе, быстро ушла на кухню.
Хочется ещё добавить, что у меня были самые лучшие отношения с Лаской. Именно я привел её в дом, именно я первый дал ей кличку и позаботился о том, чтобы моя школьная подруга приучила её к латку. Я первый, кто угостил её настоящей рыбой и беспрестанно играл с ней, защищая то от отца, то от матери и именно у меня в комнате она рожала в первый раз, даже несмотря на то, что в последнее время я часто давал ей небольшого пендаля, а бывало и вовсе наказывал тапком. Но отмечу, что даже несмотря на тапки и пылесос, которым я изредка её пылесосил, она все равно никогда не ссала в ботинки и всегда была аккуратна в плане домашней гигиены. И всё также продолжала лежать со мной, пока я засыпал, и лишь потом втихую сбегала в зал.
И вот я должен убить её детей. Да-да, именно я, так как попросить сделать это других было бы неправильно. Поэтому, подождав, пока она уставшая пойдет поесть, я быстро взял и отнес их в ванную, где, набрав воды, положил сверху намоченное полотенце. Раз за разом я надавливал на пытавшийся всплыть комочек, и раз за разом он пытался передавить мой палец в жажде жить. Но это было тщетно, так как не может небольшой шерстяной комочек пересилить руку человека.
Вернувшись в комнату, кошка подошла к месту, где спала с котятами и, посмотрев в пустоту, жалобно замяукала, позвав своё потомство. Но в ответ ей пришла тишина. Сделав пару кругов, она несколько раз звала их, но всё было по-прежнему тихо.
Усевшись, она посмотрела на меня — в этот момент я был в кресле и наигранно смотрел в телевизор. Глупо, конечно, так, по крайней мере, мне тогда казалось, но я всё равно делал вид, что ничего не произошло.
Кстати я, кажется, до сих пор не описал её. Это зря. Она очень красивая, худая, с тигровым окрасом, просто изумительно умела ловить мышей. Особенно на даче, когда в одиночку душила даже довольно крупных крыс.
Впрочем, я немного стал уходить от основной темы моего рассказа, ведь с того момента как я убил котят, в ней что-то поменялось. Сложно было сперва сказать что, лишь потом, спустя определённое время, я смог охарактеризовать это — ненависть.
Я понял это по глазам, когда сидя за уроками, я вдруг обнаружил, как она сидела возле порога и в темноте молча наблюдала, что я делаю. Раньше такого не было, она либо подходила ко мне, либо просто валялась где-нибудь в квартире и спала. Теперь же она наблюдала. А учитывая, что мои родители довольно часто отлучались по своим друзьям, это начинало происходить особенно часто.
В первый раз я не обратил на это никого внимания, но во второй и третий я её попытался позвать. Только ничего из этого не вышло, она лишь молча вставала и уходила внутрь квартиры. В третий раз я пошёл было за ней, но остановившись возле двери в свою комнату, неосознанно включил свет в коридоре.
Остановившись, я понял что боюсь, что всё было сделано из-за страха, ведь квартиру я знал, как свои пять пальцев и мог без труда пройти в зал и уже там включить свет, что я и делал до этого. Я крайне редко включал свет в коридоре, предпочитая проходить его в темноте. Задумавшись, я посмотрел наверх, и там, на стенке мебели в коридоре я заметил её. Прямо на шкафу, примерно наголову выше меня.
Она никогда так раньше не делала — вот, что было первой моей мыслью. Она всегда предпочитала ходить по полу, да и передвигаться по чемоданам было неудобно. Наигравшись в гляделки, Ласка спрыгнула на пол и, подойдя к моим ногам, мягко замурлыкала. Я погладил её, затем прошёл на кухню и насыпал корма, который она с готовностью съела. Больше в тот вечер она меня не беспокоила.
А потом родители уехали на несколько дней. Я ещё помню, как мама всё время пыталась объяснить мне, насколько важно следить за квартирой и правильно питаться и прочее, прочее, прочее. Я всё это, конечно, выслушал, но так, сквозь уши, она и я прекрасно понимали, что это больше для проформы.
Тишина, мягкое касанье лап и тихое, едва слышное мяуканье. Именно это я слышал в первую ночь, когда закрыл в свою комнату дверь. Не знаю, не могу объяснить, что меня так пугало, ведь она никак не проявляла свою агрессию, наоборот, начала крайне сильно ко мне ластиться, то и дело пыталась достать до шеи, потереться. Проявить симпатию.
Но я всё равно закрыл двери. И лишь пару раз орал на нее, чтобы она дала мне возможность поспать, а потом и вовсе вышвырнул на балкон, где она всё также продолжала стучаться, заставив меня высыпаться уже у матери в спальне. Но не только это напрягло меня, затем я обнаружил, что спит она там, где были раньше её котята и только там. Странно, необъяснимо, но, увы.
Переночевав пару ночей на балконе, она успокоилась и больше не царапалась по двери, лишь потом, в последнюю ночь я понял почему — всё для того, чтобы открыть ручку двери и, бесшумно её открыв, броситься мне на лицо.
Я не буду писать вам, как это происходило и как, задыхаясь, я пытался стащить свою обезумевшую кошку со своего лица, это, наверно, не совсем правильно, да и не нужно. Хотя я даже немного заикаться после этого начал. Дело в другом — мне почему то до сих пор кажется, что когда я отрывал её от своего лица, она специально отпустила хватку, дав мне возможность убить её в припадке этого ночного безумия.
Глупо, наверно. Хотя отчаявшаяся мать не всегда жаждет победы над врагом, иногда она просто хочет умереть. И ещё кое-что поразило меня — когда вернулась моя мать и увидела моё исцарапанное лицо, она, не задавая вопросов, попросила меня лишь похоронить её рядом с её котятами за домом, на холме, где как обычно много солнечного света.
БЕЛЫЙ КОНЬ
Слушая Сашу, я невольно смотрел только в её глаза. Большие, полные недосягаемой для меня глубины, они неизменно притягивали своей очаровательностью и красотой. К тому же они были зеленые, а с зеленых глаз я вообще с ума сходил. Она приходила уже второй день, постоянно повторяя мне одну и ту же историю. Поднявшись из-за стола, я устало посмотрел на дорогу, уводящую в лес. Где-то там по её словам пропал её муж. Как же всё это нелепо. Что касается меня, то я был на сто процентов уверен, что ему дали по голове гастрабайтеры, бесчисленно снующие вдоль трассы. Но выслушать страдающую от горя подругу, а теперь ещё и вдову, я считал своим долгом. Ведь подруг у неё всё равно не было.
Итак, по порядку. Её муж Виталий, порядком подсевший на жирную пищу, всё-таки сумел перебороть свою лень и взяться за пробежки. Первое время он, конечно, сильно мучился, но затем, когда освоился со столь необходимыми ему километрами, стал бегать всё чаще и чаще.
Постепенно вошел во вкус, стал читать спортивную литературу, где узнал, что предпочтительнее бегать по грунту, а не по асфальту, что и привело бедолагу в лес, где он пропал. Всё вроде бы крайне обыденно, сколько таких случаев, если бы не одно но — перед тем как пропасть, он целую неделю твердил о странном белом коне, постоянно мерещащимся ему среди темной зелени.
Что ж, это действительно грустно, хотя с другой стороны, что поделать, если у человека такая карма, не умрет под машиной, так умрет в лесу. Да и мне никогда этот Виталий и не нравился. Так, среднестатический везунчик.
Сзади послышался плеск воды. Саша понемногу отошла от переживаний и, убрав посуду в раковину, начала её мыть. Она знала, что я живу один и извечная проблема моего жилья — это горы немытой посуды. Какая всё-таки она молодец. Красивая, умная, аккуратная. Привыкшая к чистоплотности.
Был ли я в неё влюблен? Конечно да. С девятого класса. Уже там, придя к нам новенькой, она полностью овладела моими мыслями и не давала мне покою. А затем она встретила первого ухажера, через два года второго и наконец, третьего, в лице этого жирного Виталика. Поэтому, я думаю, глупо было бы мне особо переживать из-за того, что этот парень пропал в лесу. Туда ему и дорога, хоть с конем, хоть без коня.
— В полиции мне сказали, что пока тела не найдут, он считается пропавшим без вести — грустно сказал она.
— Ну да. Так они и говорят — я подошёл к ней и обнял её за плечи — постарайся быть сильной.
Не знаю, нравился ли я ей когда-либо или она просто немного сошла с ума после пережитого, или это просто странный посыл из космоса в её голову, но она не стала отгонять меня. Она лишь сжалась и, повернувшись ко мне, ещё раз увлекла в свой мир изумительно красивых зеленых глаз. Где мы и остались, на определенное время вдвоем. Ну, вы понимаете, о чём я.
Затем, после этой встречи прошла неделя. Она старательно избегала меня, да и я особо не рвался попадаться ей на глаза, всё-таки то, что произошло между нами тогда, нельзя назвать самым хорошим делом. Чтобы немного отвлечься от этих мыслей и наверно хоть как-то помочь бедной вдове, я решил пройтись по тем самым местам, где так старательно бегал её муж.
Первый раз эта была суббота, такой, знаете ли, прекрасный летний день, когда в квартире жарко, а на улице сплошная благодать, поют птички и солнце неизменно отступает от приятной древесной тени. Перейдя по наземному переходу, я неспешно направился вдоль дороги, ведущей к лесу, возле которого я хоть и прожил десять лет, но который я ещё ни разу не посетил — так, лишь вечером из дальнего окна разглядывал.
Пройдя около сотни метров, я увидел первый поворот в сторону леса. Свернув, я пошёл вдоль небольшого поля с грядками, огороженного металлическим забором. Как я и предполагал, здесь работали либо киргизы, либо узбеки, заботливо оберегаемые новоиспеченными плантаторами-армянами, несколько раз проезжавшими мимо меня на неплохих машинах. Тогда я даже подумал, что именно они и положили конец пробежкам коротконогого Витальки. А ещё то, что осталось потерпеть совсем немного, прежде чем Саша окончательно станет мое. В её состоянии особого труда мне не предоставит переманить её к себе, к тому же у меня была квартира, и она была куда лучше, чем та, в которой она жила, ведь это собственность матери её супруга, которая приехала через пару недель.
С такими мыслями я снова подошёл к повороту, который теперь уже уводил к дальним железным воротам, возле которых стояло несколько человек в рабочей одежде. Видимо, это были труженики сельхоз труда, временно отдыхающие во время обеденного перерыва. Ещё был путь к садовым невысоким деревьям, вдоль которых были следы от машин.
Садовые деревья. «Что ж, пусть так» — пришло мне тогда в голову, и я пошёл между двух следов от колёс грузовика. А затем я увидел её. Необычайно красивую рыжеволосую девушку. Вокруг которой делал круги белый жеребец, время от времени взмахивающий своей гривой. Жеребец был настолько мощный, что казалось, он в три раза превосходил по габаритам девушку. Поначалу мне показалось, что это наваждение и я попросту говоря, переутомился, но переждав пару минут, я понял, что всё наяву и девушка действительно выгуливает животное.
Странно, но я не знал, что рядом с нами есть конюшня, хотя, признаюсь, девушки по району на коняшках ездили, предлагая проехаться за тысячу или пятьсот рублей. Только те коняшки не шли ни в какое сравнение с этим красавцем, столь резво прыгающим вокруг этой изумительной девушки.
Наконец она меня заметила и, на несколько секунд смутившись, отвела взгляд в сторону. Но этого было вполне достаточно, чтобы сместить Сашу и бодро встать на её место. Ведь она была рыжая, даже правильнее сказать огненная, так как волосы излучали поистине адский огонь.
Сделав пару шагов, я хотел было подойди к ней поближе, но жеребец, только что не испытывавший в мою сторону ровно никакого беспокойства, вдруг заржал, и чуть было не снес меня с ног, остановившись буквально в двух метрах. Глаза коня горели огнем, и он едва не вставал на дыбы, буравя меня своим ненавидящим взглядом.
Отшатнувшись, я посмотрел на девушку. Она молча наблюдала за картиной, даже не пытаясь остановить свое животное. А затем она ушла, оставив меня посреди фруктовых деревьев, полного новых мыслей относительно судьбы Виталия.
Оказывается, конь действительно есть. Разве что не один, а с наездницей. Но, тем не менее, он существует, и всё, что говорил Виталий — вовсе не выдумка, а реально существующий факт. Но, будучи человеком здравомыслящим и хладнокровным, я решил не гнать события вперед, а вернуться домой и ещё раз, спокойно, уже без сарказма выслушать Сашин рассказ. От начала и до конца.
* * *
За неделю Саша немного оправилась, даже стала улыбаться. Мне всегда нравилась её улыбка, но теперь она была просто превосходна. Не знаю, может потому что её украшала свобода. Милиция, её как и меня, беспокоила всё меньше и меньше — видимо проблем у них и так хватало, хотя, не скрою, регулярно названивающая мать Виталия приносила мелкие неприятности.
Напросившись к ней на чай, я смотрел, как кубик сахара медленно растворяется в горячем, коричневом напитке. Саша стояла ко мне спиной. Хрупкая, нежная, она была похожа на ангела, который так глупо растратил свое лучшее время.
Наконец она села рядом. Теперь уже немного более спокойная и как я уже говорил ранее, -улыбчивая. Разговор пошёл плавно, словно мы оба к нему долго готовились. Сначала вежливо поинтересовавшись о моих делах, она переключилась на погоду, затем на пару подружек. Я не торопил, я знал что то, что произошло между нами в тот раз, требует времени, нельзя просто так взять и пропустить такое.
Наверно это как в пословице — «На пепле выжженной земли прорастает новый росток». Впрочем, я отвлекся, несмотря на симпатию, мне действительно было интересно узнать про историю с жеребцом. И прослушав много воды, я деликатно спросил об этом. И как я не старался, подойти к этому моменту мягче, она всё же вздрогнула.
— Как я уже говорила, это было месяц назад, теперь уже месяц. Он пришел и случайно обронил, что видел лошадь или коня, да, белого коня, который едва его не сбил или не убил. Я точно не помню, я была занята. В общем да, кажется, тогда он впервые заговорил об этом.
— Только о коне?
— Да. Только о нем. Сказал, что встретил его в лесу. Я ещё спросила, что может не стоит бегать там, где водятся такие крупные животные, ну и ещё спросила, с кем он был.
— Конь?
— Да, должен же быть у него наездник.
— И что ответил Виталик?
— Что-то пробормотал про мужчину, невысокого.
Я заметил, что она как-то отстранённо смотрит в окно. Мне снова захотелось её обнять и прижать к себе. Но я переборол это чувство и продолжил задавать вопросы.
— А потом? Что потом?
— Потом он всё чаще и чаще стал упоминать о лошади, а потом вдруг перестал. Стал немного замкнутым, стал всё чаще и чаще делать свои пробежки. Поначалу он говорил, что так надо, что это увеличит его спортивные результаты, но потом я заметила, как он выдыхается, что это стало какой-то странной навязчивой идеей.
— За месяц? Всё это произошло за один месяц?
— Я о том же. Слишком маленький интервал для того, чтобы начать бегать каждый день. Мне так даже подруга-тренер из фитнес центра сказала. Мол, он себе все колени изуродует. А потом он пропал.
— Действительно очень странно. И ты в тот вечер вызвала полицию?
— Нет, я уснула. Он предпочитал бегать в тёмное время. Приходил к семи и как поест, шёл на свою пробежку.
— Понятно.
Итак, получалось, что Виталий не желал, чтобы Саша знала о девушке, которая, по-видимому, и является обладательницей лошади. Стало быть, ничто не мешает мне наведаться на конюшню и там уже
поинтересоваться о судьбе моего товарища. Заодно познакомиться с рыжей красавицей, столь ярко выступившей при нашей первой встрече, и, как мне показалось, не желавшей знакомиться.
Всё это, — несомненно, авантюра, но ведь моя жизнь сера и скудна. Да, у меня появилась возможность переспать с Сашей и, возможно, на ней жениться, но ведь то, что я схожу на конюшню — никак этому не помешает, — не убьют же меня за это. Разве что там могли побывать следователи, которые точно также могли расковырять этот след.
Но, к моему удивлению, на конюшню никто кроме меня заходил. Об этом я узнал у деда, выполнявшего роль то ли сторожа, то ли местного плотника. О конюшне он рассказывал очень охотно, видимо слушателей у него было немного, ровно, как и оставшихся зубов. Рыжую я также увидел — она возилась с гнедой лошадью, которую снаряжали для зарабатывания денег в городе. Она приметила меня сразу, только подходить не стала, держась поодаль и внимательно вслушиваясь в мой разговор с дедом.
Наконец, она не выдержала и подошла, что позволило мне рассмотреть её во всём великолепии, так как видел я не очень хорошо. Рыжая, немного приукрашенная веснушками, она обладала воистину потрясающей красотой и очень манящими глазами. Зелеными, можно сказать изумрудными, я даже не стал вглядываться в фигуру — настолько ярко выступало её лицо.
— Что вы хотите узнать? Цены на прогулки? — сердито спросила она, отстраняя от меня разговорившегося старичка.
— Цены, можно и цены — послушно сказал я, не пытаясь сопротивляться её напору.
— Полторы за час.
— Немного. А на какой лошади?
— Гнедой и вот той, черной — указала она на еле живую кобылицу.
— Мне бы белого, которого я видел совсем недавно, а то, простите, эти какие-то еле живые.
— Белый конь мой. На нём ездить нельзя — отрезала рыжая.
— Вадим.
— Что?
— Меня зовут Вадим. Для подобных резких разговоров лучше называть меня по имени — улыбнулся я, вглядываясь в её глаза. Удивительно, но такой подход несколько смягчил её, и сквозь жесткий взгляд показалось тепло.
— Елена.
— Очень приятно, Елена. А не могли бы вы хотя бы показать мне, как надо ездить на лошади, пусть и на вашей? Я не так часто вижу красивую езду, которую, я уверен, увижу в вашем исполнении.
Немного помолчав, она кивнула.
И после этого я увидел, как она управляться с этим здоровенным, мощным жеребцом, грудь которого в несколько раз превышала любую другую из конюшни. Лихо, резво, так что конь едва не падал от усталости, сделав несколько десятков кругов. По импульсивности они оба подходили друг другу. Но не это было самым удивительным. Цепочка, висевшая на шее Елены, показалась мне до боли знакомой, кажется, точно такую я видел у Саши.
* * *
Если Александра была раненной ласточкой, то Елена самой настоящей львицей. Стремительная, вольная, свободная — она могла надышаться только ветром, переполнявшим её во время её прогулок. Я видел это по лицу, по движениям, по всему, что так четко вырисовывало её образ. Только вот зачем она носит цепочку пропавшего человека? Вот это я понять не мог. Если она хоть как-то относилась к смерти Виталия, то зачем ей носить его подарок? Следовало спросить её об этом, так, ненавязчиво, деликатней.
Не получилось. Едва я затронул эту тему, как лицо её резко изменилось, и вместо прекрасной, свободной кошки, я получил точно такую же, но разъярённую. Хотя ответ я всё же получил, — оказывается некий городской мальчик всё же смог добиться её расположения, после чего куда-то пропал, оставив её одну с этим небольшим подарком.
Но это всё, больше узнать что-либо у меня не получилось. Но это не страшно, я же не следователь, хотя продвинулся в этой истории куда дальше них. У меня уже складывалась нешуточная картина из людей, кто мог убить бедного Виталика. Я даже мысленно представлял себя уже сыщиком. Правда, бесплатным, но, тем не менее, очень талантливым.
А затем неожиданно в мою дверь, после того как я вернулся с поля, раздался звонок. Это была Саша. Бледная, уставшая, немного озябшая от приближающейся осени. Спросив разрешения пройти, она легко переступила через порог и сняла свою кофту. После чего подошла ко мне и, как мне показалось, принюхалась, — впрочем, это было так внезапно, что могло и показаться.
— Как твои дела? Я давно тебя не видела. Чем ты занимался? — выпалила она сразу несколько вопросов.
Растерявшись, я пожал плечами и ответил — работа.
— А, работа — тихо сказала она и села за стол — работа — она такая, вечно заставляет пропадать.
— Тебе что-нибудь налить?
— У тебя есть алкоголь?
— Алкоголь. Да. Есть. Есть виски.
— Подойдет.
Я подошёл к шкафу и машинально вытащил два стакана и бутылку вискаря. Хорошего, кстати. Мне он достался от одного бармена, увлекающегося сбором алкогольной продукции, не попавшей под инвентаризацию.
— Как хорошо, что ты пьющий, было бы ужасно нажраться одной. Ненавижу быть одна — сказала она и пододвинула мне стакан.
Мы выпили раз, два, хмель хорошо ложился на настроение, так что хотелось впустить его как можно больше. Я посмотрел на неё. Странно, вот так взять и разорвать порочный круг боли, осмелиться на первый шаг ко мне. Необычно.
Только вот я всё равно был один. Она ушла до того как я проснулся. Видимо, всё ещё не решаясь признать ту реальность, которая для неё настала. Которая неразрывно связана со мной, единственным мужчиной, которого она может видеть подле себя. Рад ли я этому? Конечно. Хотя, определённый неловкий момент всё же был — я всё равно хотел увидеться с рыжей, как бы не были прекрасны наши отношения с Сашей.
Только вот на конюшне её не оказалось. Она куда-то уехала по делам. Именно так мне доложил словоохотливый старик. Посидев с ним немного, я всё-таки не вытерпел и напросился подойди поближе к её красавцу, которого она так необдуманно оставила со стариком. Понимающе улыбнувшись своей беззубой улыбкой, он подвел меня к жеребцу. Какой же он был всё-таки красивый.
Я осторожно протянул руку, но он фыркнул, и мне пришлось ретироваться. Зубы у него были крайне большие.
Этим же вечером я безрезультативно пытался дозвониться до Саши, но ни городской, ни мобильный не отвечали. Дверь также была закрыта. А ведь до приезда свекрови оставалось не так уж и много времени, поэтому следовало как можно полезнее распорядиться им. Но её не было, пока, наконец, с её номера не позвонил мужской голос, по-деловому спрашивающий, когда я могу подъехать в участок.
Саша умерла. Написала предсмертную записку, и вскрыла себе вены в ванной. На поданной следователем фотографии лицо её всё также хранило безмятежный, милый взгляд, смотрящий куда-то в сторону.
Следователь спрашивал немного, и лишь потому, что я был одним из последних, с кем она созванивалась. Я рассказал ему почти всё, кроме наших встреч и кроме её истории про белого коня, которую я посчитал почему-то совсем не нужной для полицейский ушей. Хотя ещё совсем недавно я думал, что Саша должна была обязательно поделиться ей с милицией, да что там, я сам хотел рассказать о своих догадках ментам. Но теперь, теперь я лишь молча смотрел на эту фотографию, где застывший в ванне ангел понемногу избавлялся от внутренних переживаний.
Не буду скрывать, что тем же вечером я напился. Напился так, что даже толком не помнил, как попал домой и что вообще делал, проснувшись наутро с ужасной головной болью. Благо была суббота, и я мог спокойно отлежаться дома. Но спать не хотелось, хотелось выйти и разорвать порочный круг своей страшной, печальной жизни.
Тот день я помню хорошо, он был прекрасен. Казалось, он издевался надо мной, выставляя самое лучшее, что может преподнести природа. Увы, в настроении я не был с ним солидарен, мне это не нравилось, но, кажется, я знал, зачем он вырядился в такие цвета — он хотел отвести меня к рыжей Елене.
И я пошел за ним. С ужасной, мучающей меня головной болью и остатками фотографии, никак не желавшей выходить из моего сознания. Елена — вот кто поможет все забыть. Эта огненная рыжая бестия, кошка, самая настоящая страсть к свободе, которая полностью соответствует её темпераменту.
Подходя к конюшне, я увидел, что внутри никого нет. Зато с огороженной площадки доносится целый рев, видимо, наездницы выгуливали своих лошадей, пробежка или что-то в этом роде, чтобы поддерживаться их в форме.
Так и было. Весь народ был там, на природе, среди ветра и воздуха. Прямо возле лошадей. Что было странно, обычно все предпочитали находиться метрах в пяти от них, ведя их на веревочке. Подойдя ближе, я протиснулся сквозь ряд спин. Людей было немного, но они так сгрудились, что протиснуться было очень сложно.
Елена была на земле. Из её рта текла кровь, а глаза приобретали стеклянный оттенок. Старик, державший её, что-то говорил, но она уже этого не слышала, и лишь её взгляд обладал ещё живым, светлым огнем. Она смотрела на меня, немного ласково, немного печально, словно извиняясь за недосказанность. Извиняясь за то, что упала со своего любимого белого жеребца, заигравшись с ним в стремительной скачке, за то, что так и не успела познакомиться со мной поближе, хотя и хотела этого.
Сев на землю, я почувствовал холод истоптанной грязи. Всё, что я чувствовал, — это странное ощущение ритма моего сердца, быстро бьющегося от нехватки воздуха. Сзади послышалось фырканье. Обернувшись, я снова увидел красивого белого коня, нежно лизавшего руку Виталия, который стоял позади всех нас и так же как и я, с неимоверной печалью смотрел на умирающую Елену.
ШАТУН
Глава первая.
Я не мог оторвать глаз от кровавого снега. Казалось, он притягивает, обладает собственной волей, словно это магнит с элементами крови, шерсти и небольшими кусками вырванного собачьего мяса — единственного, что осталось от Саши и Каганыча — здоровенных алабаев, карауливших в ту ночь.
Спокойные, уравновешенные, примерно с рост среднего человека, они крайне редко лаяли, больше полагаясь на собственную силу и мощь. А ещё они никого не боялись и никогда не отступали, вступая в бой даже с матерыми волками.
— Кто же это мог сделать? — тихо спросил инженер Савелий, нервно доставая сигарету — это же двоих за раз вот так утащить. А ведь я даже лая не слышал.
— Я тоже — заметил я и почему-то сразу подумал, что кроме сигнальных ракет у нас ничего из оружия и не было, разве что петарды на Новый Год — как ты думаешь, кто это был?
— Медведь. Кто ж ещё может двоих утащить? — нервно ответил Сава, пытаясь разжечь огонь на ветру, правда, у него это не получалось — спички тухли одна за другой.
— Мишка, пожалуй, большой. Смотри вон, какая лапа — сказал я и указал на огромный след, четко прорисованный на свежевыпавшем снеге — я, конечно, не зоолог, ну тут как минимум килограмм четыреста, не меньше.
— Господи, это же надо, что же это за тварь такая, да ещё в мою вахту — начал причитать Савелий, выкинув сигарету, — надо срочно вызывать материк.
— Никого не надо вызывать — раздался голос сзади.
Я повернулся и увидел Семена, как обычно спокойного и слегка прищуренного. Семен был из местных и на нашей стройке занимался собаками. Раньше он, кажется, работал егерем, но после сокращения перешёл к нам. Мужик был высокий, поджарый, немногословный. Часто уходил в лес, и бывало, задерживался там на пару-тройку дней. Платили ему хорошо, и как я понял, он даже старался нам понравиться.
И, тем не менее, даже несмотря на всё это любезное поведение, производил Семен впечатление страшное. Бородатый, весь в шрамах, он, казалось, олицетворяет сам лес, саму дикую природу. Смотря на него, я понимал, что именно такой человек и мог стать царём в лесу — грубый, выносливый и жесткий.
Именно такой, а не то, что мы привыкли видеть в спортзалах. К слову, у нас тоже было достаточно здоровых парней, которые постоянно наращивали свою мышечную массу. Но и среди них не было никого, кто мог бы нагрубить Семену, который хоть никогда и не лез на рожон, но отражал что-то в своих глазах такое, что моментально охлаждало пыл любого дерзкого бойца.
Вот и сейчас он спокойно смотрел на снег, постепенно цепляя взглядом след дикого животного. И проблема даже не в том, что Семен был охотником, просто гость сделал самое страшное — он тронул собак нашего бывшего егеря, на которых не то, что руку поднять боялись, им грубили редко.
Был, правда, один случай, когда молодой инженер слегка пнул Сибиря — лайку. Пнул, да и забыл, ну как бывает это по пьяни. Казалось бы, чего там, лайки вообще твари безобидные, не то, что мстить, даже сердиться не умеют. Но только вот сразу же в тот день к нам в бильярдную впервые вошёл Семен. Вошел, осмотрелся немного и, подойдя к инженеру, сел рядом, внимательно смотря в его глаза, спокойно спросил: «Бил собаку?» А когда узнал правду, то попросил больше так делать. И всё, после этого инженер стал самым лучший другом порядком подуставшему от его заботы Сибиряку.
Так что вот такой у нас был охранник, если так можно выразиться. Опасный, немногословный, самая настоящая живая защита от непрошенных гостей. Только вот в основном это были волчьи стаи, с медведем нам сталкиваться ещё не приходилось.
— Семен, это медведь? — спросил Сава, нервно теребя новую папиросу.
— Да. У них не было места манёвра, они были на цепи. Вот тут он дернулся назад, но цепь помешала, и тут же получил удар лапой, затем он загнал второго. Всё произошло быстро, он знал, что они далеко не уйдут. Действовал умно. Планировал.
— Ты же вроде обходишь эти места, как ты его не заметил? — не унимался Сава.
— Теперь поздно об этом говорить, после крови его уже не выгнать.
И в этом Семён был прав, вокруг была Тайга, до ближайшего города — Нового Уренгоя километров пятьсот. Из живности зимой только мы, да олени, которых мы уже несколько месяцев не видели. Если шатун объявился, то после столь легкого мяса он не уйдет добровольно. А нас на
НПС довольно много, человек двадцать пять, плюс собаки. Вполне приличный объём еды, учитывая безжизненное пространство вокруг.
Я ещё раз посмотрел на Семена, он стоял и почти не шевелился, уставившись в проломанный двухметровый забор. Достаточно крепкий, чтобы удержать собак и не дать им возможности его перепрыгнуть. Кое-где на нём была колючая проволока, но так как её было мало, попадались участки без неё, как например этот. Хитрое животное не зря пролезло именно здесь — и к собакам поближе, и без колючки.
— Что делать будем, Семён?
— Как что, убивать.
— Ты про свое ружьё?
— Там дробь, она только разозлит. Здесь медведи редко бывают, крайне редко. Если бы он ходил рядом, то для того, чтобы отогнать — хватило бы, но теперь, когда почувствовал кровь… Да к тому же, это необычный зверь. Он выслеживал, ждал, он точно знает, что ему надо. Мое ружье не поможет.
— Звучит жутковато.
— Так и есть. Я пойду собираться. Возьму двух лаек, а вы постарайтесь никому об этом пока не рассказывать, не надо паники.
— И чем ты его брать будешь? — спросил Савелий.
— Мозгами. Да и если через два дня не приду, тогда всё, вам стоит уезжать — Семён посмотрел в лес и задумчиво добавил — одну он точно закопает.
Я вернулся в свой барак. У меня была отдельная комната как у инженера, с этим, слава богу, у нас проблем не было. Ровно, как и с едой и оборудованием. Вообще, у нас было всё, кроме женщин и оружия, даже алкоголь был. Но мало, без злоупотреблений. Примерно по бутылке на человека. Соответственно, каждый берег как мог. В ту ночь, я помню, открыл свой вискарь, уверен, Сава сделал то же самое, ведь он тоже был инженер, да и к тому же трусливее меня.
Само собой разумеется, ни я, ни Савелий и не собирались убирать следы и вообще держать такую информацию при себе. Ведь если медведь и вправду был хотя был наполовину таким, каким его описал Семен, то надо было как можно быстрее дозваниваться до своих. Наш главный инженер наверняка был проинструктирован насчёт такого форс-мажора.
И тут я не выдержал и рассмеялся — алкоголь уже ударил в мою голову, и мне показалось, что всё это какой-то веселый забавный случай, о котором можно совсем не беспокоиться. Я встал и выглянул в окно — там, по снегу, медленно уходил с двумя собаками Семен, укутавшись в свою поношенную зимнюю шубу. Скорее всего, он делал это вовсе не из желания как-то помочь нам, нет, я был уверен, что он просто мстил за своих собак.
* * *
Прошли ровно сутки. В комнате был я, Фёдоров, Наумов и Капотня — почти весь персонал четвертого участка, ну разве что Егора и Сани не хватало, они как раз чинили главный насос. Бильярд, DVD — все, вроде бы, были заняты вполне привычными делами, но в тоже время среди нас висел один и тот же вопрос — когда вернётся наш собачник? Наконец двери открылись, и на пороге появился Савелий, рука у которого была в крови и, подойдя к аптечке, он стал шарить по полкам.
— Чёртовы собаки, совсем взбесились, скоро нападать начнут, твари — зло бросил он, сняв перчатку, обнажив свежий укус — ненавижу эту дрянь, чёртов медведь явно знал, что делает.
— Ты осторожней, Сав, если бы не бедные псины, может быть, это бы ты валялся где-нибудь в лесу и ублажал живот этого гризли — заметил Наумов, не отвлекаясь от игры в бильярд — ведь это же ты их первый нашел, не так ли?
— Ты опять за это? Да мне срать на этих собак и на этого чертова егеря, ваши бабки не стоят того, чтобы я тут инвалидом стал.
— Началось нытье. Что ты себя как телка вечно ведешь? — буркнул Капотня, ставя стакан на край бильярдного стола. Он проигрывал Наумову два шара, и настроение у него было ни к чёрту. А если учитывать, что ростом он был под два метра и весил порядком сто двадцать килограмм, то к словам его стоило прислушаться.
— Я не веду себя как телка, ты не видишь, что меня укусила собака — обидно, но явно тише заметил Сава.
— Сходи к доку, пусть зашьет твоё ранение — довольно сказал Наумов, загоняя очередной шар — ах, какой красавчик, смотри, как в лузу вошёл.
— Доктора нигде нет, я почти весь наш лагерь оббегал — простонал Сава.
— Как он ловко спрятался, наш Айболит, наверно, снова банку со спиртным нашел. Капотня, ты слышал, как Гаврилов к нему с плечом сходил? — указал пальцем на меня Федоров — Дим, поведай.
— Да ладно, не надо, что на дока наезжать. У всех бывает — попытался я замять тему.
— Давай, травани, что там у вас произошло, надеюсь не сексуальный контакт? — вмешался Капотня, смотря, как очередной шар от Наумова аккуратно заходит в дальний угол.
— Почти, но я слишком симпатичный, чтобы с этим чудовищем спать. Короче, ты помнишь, я плечо повредил? Так вот пять дней назад подхожу к Айболиту и говорю, мол, так и так, болит плечо. Он посмотрел, и начинает мне мерить давление. Я ему: «Стой, подожди, причем тут давление?». Но он молчит, лишь на стрелки смотрит. Затем попросил поднять майку и стал прослушивать сердце. Я ему: «Дружище, я ведь плечо подвернул в качалке, немного ноет, вот такие движения делал». И показываю, так вот, мол, и так. Он молчит, кивает, затем как даванёт: «Это хорошо, хорошо, но сперва надо кал сдать, мочу, кровь из вены» Прикинь, кровь и кал, я просто в шоке был. Больше я туда ни ногой, а то он опять до моего кала домогаться начнёт.
— Может, ему витаминов не хватает? — сухо заметил Наумов, вбивая очередной шар.
— Да ну тебя к чёрту, Наумов — кинул кий Капотня — что там со жратвой? Когда пожрать пойдем?
— Мы же час назад ели — сказал я, посмотрев на часы — к тому же они наверняка уже всё собакам отдали, разве что мороженой вишенки погрызть.
— Нет, сам свою вишню грызи, я жареной свинины хочу. Сава, пошли в столовку, он, поди, там сидит, ветеринар твой — гаркнул Капотня и пошёл надевать куртку.
Я лишь покачал головой и развернулся к ноутбуку. В последнее время я пристрастился к оригами и теперь уже стал замахиваться на двадцати трех страничные инструкции. Только вот пока не получалось, примерно на пятой странице я начинал по жесткому тупить.
— Не может быть — внезапно Сава прильнул к окну — это же та самая собака, что с Семеном ушла.
— Ты что, их различаешь? — улыбнулся Наумов, продолжая прицеливаться в шар — я думал, для тебя они все на одну морду.
Я встал и тоже подошёл к окну — было плохо видно, был сильный ветер, но я всё равно смог разглядеть, как несколько людей побежало к медицинскому бараку.
— Кажется, я догадываюсь, где наш Айболит — сказал я и поспешил на улицу. Вслед за мной туда же выбежали остальные.
Через пару минут мы были среди большой, громко бурлившей толпы. Казалось, что весь персонал собрался в мед отсеке, засвидетельствовать своё почтение вернувшемуся егерю. Используя Капотню как таран, мы постарались пробуриться к самому столу, где сидел наш следопыт. Получалось это медленно, народ никак не хотел сдавать свои позиции, не слушая даже доктора, который орал, чтобы все вышли.
Семен лежал весь крови. На лице было заметно несколько глубоких порезов, воротник был изодран, рукав тоже, штаны, правда, были целыми. Рядом с ним сидела его собака и лизала его руку. Выгнать её, ровно, как и всех нас, у Айболита тоже не получилось.
Семен был молчалив и лишь придерживал край кожи, над которым трудился наш доктор.
Вселовод — так звали нашего доктора — потел, как загнанный конь, и всячески старался не упасть в обморок от вида крови. Оно было понятно, парень рвался к нам за легкими деньгами, а потому, даже не смотря на весь свой непрофессионализм, пошёл сюда работать. Полагая, что сможет без особых проблем отбарабанить длительную вахту.
Но в этом был и большой плюс — явственно понимая, что тебя никто не вылечит, мы практически обходились без несчастных случаев, так как все знали, что если здесь попасть в чрезвычайную ситуацию, то скорая приедет не сразу, а доктор явно не поможет, вот и берегли себя, как зеницу ока.
— Осторожно, ещё пару стежков — успокаивал доктор сам себя — так, отлично, вот так. Ну, все, зашили.
— Здесь ещё одна, — указал Семен. Говорил он с трудом.
— Да, да, конечно, принесите ещё ваты и бинтов, надо промыть рану — попросил Вселовод.
Ребята тут же принесли всё необходимое. Никто не уходил, всем хотелось как можно быстрее узнать, что же там произошло.
— Так, расходимся, расходимся, за работу, черти — послышался голос нашего главного инженера Тимура Николаевича — это вам не шоу. Короче, если кто не уйдет, лишу премии.
Последнее подействовало. Тимур Николаевич был добрым малым, но денег лишал быстро. С этим у него никогда не ржавело. Поэтому народ быстро стал расходиться — всё равно информация дойдет да их ушей, просто, немного медленней.
Вернувшись обратно в зал отдыха, я там застал больше половины наших ребят. Все живо обсуждали возвращения Семена и то, что с ним произошло. Признаться честно, я никогда не был любителем большого количества народу, и я сюда попал больше из-за желания находиться подальше от городов, нежели из-за денег. Поэтому, я развернулся и ушел к себе в комнату.
Всю следующую ночь мне снились кошмары, где к нам приходил медведь и поочередно нас убивал, утаскивая к себе в берлогу. Одного за другим, пока нас не осталось три человека. А потом и нас сожрали.
Но, это было ночью, а день пролетел куда стремительней, так как мы заканчивали наш участок, и старались как можно быстрее довести до ума всю электрику и подсоединить электрические шкафы. К тому же, генератор давал хорошие сбои, и это тоже добавляло забот. Всё же прав был Наумов, что наш закупщик не гнушался откатами.
В общем, лишь к вечеру я заметил, как возле псарни опять сидит наш собаковод. Отбросив вечерние планы, я быстро оделся и вышел на улицу, где было на удивление безлюдно, а потому я мог спокойно поговорить с Семеном. Правда, странно, что его вообще выпустили из-за его-то ран. Хотя, в принципе, удержать его тоже невозможно.
— Семен, ты как? — спросил я, пытаясь говорить громче ветра, сильно бившего в лицо.
Он улыбнулся и пошёл внутрь собачника, махнув мне рукой. Там у него был небольшой уголок, где он любил уединяться. Стол, пару стульев, полки с лампочкой — всё по-спартански, но этого ему хватало. А ещё рядом со всем этим был небольшой спальный мешок — излюбленная вещь Семена.
— Проходи, попей чаю, он ещё теплый, с термоса — тихо сказал Семен, наливая мне в крышку.
— Спасибо — ответил я, наблюдая за паром изо рта. Обогреватель здесь был, но включали его редко — ты что, выздоровел?
— Не совсем, сильно потрепали, скоро опять на койку, так что я тут ненадолго, собак проведать — тихо сказал Семен, поглаживая лаек. Сейчас запру их по клеткам и всё.
Он улыбнулся. Я заметил, что это даётся ему с трудом, так как свежие шрамы доходили почти до самой шеи.
— Это он меня лапой так. Очень быстрый. Я еле отскочил. Я ему ловушку приготовил, хотел добить и вот извернулся, гад. Едва собак моих не порвал.
— Ты что? На него с ножом пошёл? Ты как его вообще убил? — не удержался я.
— Да есть уловки, мы ведь тоже не дураки, только вот странно, он по следу шёл почти как собака. Никогда такого не видел, он меня кругом обошёл и в хвост уперся, по моим следам шёл. Не спеша так, ночь выжидая. Собак, кстати, он так и не съел, спрятал где-то.
— Ты как это узнал?
— Да просто, брюхо вспорол. Я замерзать начал, надо было отогреться. Вот кишочки и сгодились.
— Значит ты снова с нами?
— Да, но неделю я думаю, ещё с доктором побуду, он всё же достал меня, пусть и легонько, но надо подождать, пока швы заживут. Вы молодцы, ночь выждали.
— Это Семен потому, что напились в хлам, что я, что Сава. Да и потом это всё равно известно бы стало.
— Не виню, я ожидал этого. Теперь всё хорошо, шатун мёртв. А собак больше привязывать нельзя. Пусть бегают.
— Ладно, поправляйся. Семен, лихой ты, однако, парень, первый раз такое вижу — вот так в ночь, с двумя собаками и с ножом, по мне, так это вообще фантастика, просто космос какой-то.
— Да какое-то там. Ты просто моего деда не видел — снова улыбнулся Семен.
***
Во второй раз это производило уже куда более мрачное впечатление, хотя, казалось бы, должен был привыкнуть. И, тем не менее, я не привык. А потому прибежав на крики, я, как и остальные, долго блевал на снег.
То, что я увидел, напоминало какую-то бойню. Все вольеры поломаны, собаки разодраны. Их бедные тела были в буквальном смысле порезаны на части. Ни одна не выжила. Присмотревшись к вольерам, я понял, что некоторые пытались прогрызть решетки, пока на их глазах расправлялись с их товарищами.
Затем я увидел большую дыру в стене. Зверь, который это сделал, был явно больше среднего человеческого роста и как минимум шире раза в два. Я прошёл сквозь дыру. Снова выломанный забор, снова без колючей проволоки наверху. В голове все перемешалось, неужели это тот самый медведь? Вернувшись, я быстро пересчитал собак. Все восемь были тут, ни одно тело не пропало. Он их просто убил. Всех до одной. Но зачем? Чтобы мы больше не слышали их лая? Или чтобы они не могли нас предупредить? Все это вызывало вопросы, разрешить которые мог лишь Семен, человек с детства знакомый с законами тайги.
Но к Семену была целая очередь. Попасть сейчас туда мне было столь же трудно, как пенсионерке к депутату. Никаких шансов. Поэтому я успокоился и вернулся к работе. Всё равно самое худшее произойдет лишь ночью. Поэтому, что переживать. Главное, вовремя закрыться.
И, тем не менее, к Семену я всё же заглянул, позже. Он всё также лежал на койке, и казалось, почти не видел, как я вошёл. Но это было обманчивое впечатление, так как спустя секунду его голова повернулась, и, боже, как же сильно он изменился. Теперь это был уставший, сильно измученный человек. В глазах которого не было и тени того предыдущего воина, которого мы все так боялись.
— А, это ты, проходи — тихо сказал он, поворачиваясь в исходное положение.
— Что-то ты совсем плох.
— Доктор колит что-то, но мне кажется, это плохо действует на меня.
— Да ладно, ты вон, какой крепкий — улыбчиво заметил я.
— Знаешь, Гаврилов, а ты похож на человека. В хорошем смысле — тихо сказал Семен — и я хочу тебя спросить. Кого ты видишь в нашем ночном звере?
— Я? Это я у тебя хотел спросить. Ты же следопыт наш.
— Я знаю, кого я вижу, а вот ты?
— Медведя.
— И все? Ты действительно считаешь, что обычный медведь способен на такое?
— Ну а что тут такого? Убил собак. Проломил деревянный собачник. Прогрыз забор.
— Медведи так не поступают. Он крадут, они пугают. Нападают, если надо. Но чтобы вот так, взять и убить всех собак, не забрав ни одного тела. Нет, так медведи не делают. К тому же я его убил. И даже вспорол брюхо.
— А ты точно нашему медведю вспорол брюхо?
— За последние десять лет я ни разу не путал след, к тому же со мной были мои собаки. А они не один десяток медведей на жопу сажали. И убить их было ой, как не просто. По идее, он должен быть весь искусан, но как я понял из ваших слов, там нет его крови, стало быть, зверь ушел целым и невредимым. В общем, вам всем надо уезжать и как можно быстрее, я уже сказал об этом твоему руководству и вот повторяю тебе.
— Считаешь, это лесной дух?
— Видишь, я знал, что ты это понимаешь.
Я не стал с ним спорить. Я и сам устал от всего этого дерьма, навалившегося на нашу, в общем-то, простую жизнь. Покинув раненого, я пошёл в столовую в надежде раздобыть что-нибудь поесть.
Столовая у нас была небольшая, два стола на восемь человек и раздаточная, за которой было два цеха, а также большая морозильная камера. Сама кухня была дорогая, холодная и металлическая. В общем, всё выглядело прилично, если не считать наспех прибитых гвоздей, на которых висели поварешки, да половники.
Запасы нам обновляли раз в две недели, ровно, как и остальные наши потребности, включающие одежду, сигареты, и, конечно же, алкоголь. На кухне у нас работало два брата. Призновы, старший Анатолий и младший Виктор.
Когда я вошёл туда, ребята, видимо, ушли, или же, забравшись где-нибудь на мешки, уснули, так как не было там никого, поэтому добравшись до холодильника, я привычно вытащил лимон и поставил чай. Выпив первую чашку, я посмотрел в окно. Там так же привычно шёл снег.
Много снега, он падал такими большими хлопьями, что казалось будто они забьют весь вид своими кусками огромной белой плоти.
Сев на металлический стол, я ещё раз отхлебнул из чашки. Горячий чай нежно согревал меня, так как на кухне было достаточно холодно. Как говорили наши поварята — это было полезно для продуктов. И, наверно, они были правы, только вот лично мое мнение, что это было сделано ради самих поваров, ведь при постоянной работе возле печей, холод был больше другом, чем врагом.
И, тем не менее, я думал больше о медведе. Мне показалось, что Семен сдался. Возможно, это, конечно, из-за ранения, или, может быть, из-за собак. Ведь в прошлый раз, всего лишь увидев два трупа, он с одним ножом пошел в лес, и там побродив несколько дней, вернулся изорванным, но победителем. А теперь он молча лежит, и спокойно переносит гибель своих собак. Что совсем на него было не похоже, как будто нашего егеря заменили в лесу на кого-то другого.
— Так вот кто лимоны ворует — услышал я знакомый голос — и ладно бы работяги, так ведь нет, это нашему инженерному составу витаминов не хватает.
Улыбнувшись, я пожал Виктору руку. В отличие от Анатолия он всегда был веселым, создавая благоприятную атмосферу легкого настроения, что, конечно же, нельзя было сказать о старшем, особенно когда он что-то резал. Коренастый, немного угрюмый, Анатолий вечно что-то говорил себе под нос, разрезая тонкими ломтиками мясо, огурчики, помидорчики.
— Ты что тут делаешь, братан? — спросил Виктор, открывая холодильник — реально за лимоном пришёл?
— Да.
— Что, решил простуду предупредить?
— Да не совсем, это что-то вроде прелюдии к вискарю. Я только что у Семена был.
— Ах да, слышал, слышал, крутой чувак — сказал Виктор, высматривая колбасу — вот так, без оружия пойти, да ещё одному и в ночь. Эх, жутко мне от этого парня становится. Ты, кстати, в курсе, что его местные шайтаном кличут?
— Это с Уренгоя?
— Ну да, там деревня рядом, где он родился. Он, кстати, здесь не просто так, что-то у них случилось, вроде как человек какой-то пропал, вот его сюда и перевели от греха подальше, егерь-то неплохой, что зря в тюрьме гнить.
— Подожди, я не слышал об этом.
— Да я сам недавно узнал, если бы не медведь, то может и вовсе бы не сказали. А так да, Семен с прошлым.
— Так он убил его?
— Да никто не знает, говорю же, человека не нашли. Пропал он. Вроде бабу его обидел.
— У Семена была баба? — еще больше раскрыл я глаза.
— Ммм, наверно — задумался Виктор, примеряя кусок, который ему нужно отрезать — я знаю лишь, что из-за женщины он похоронил где-то в лесу человека. А потом, не имея доказательств, и не желая обострять ситуацию, местные менты отправили его сюда.
— Однако. Не хотел бы я оказаться на месте того мужика.
— Я не говорил, что это мужик, вроде парень молодой, ну как это бывает. Без башки. Решил покуражиться.
— Порежь ещё лимончик — попросил я, протягивая ему фрукт — пожалуй, я тут ещё посижу.
— Да, хорошо, только убери все и вот, на бутер, чтобы желудок не бузил — сказал он, отрезав половину своего большого бутерброда — один не осилю.
— Ну да, спасибо — улыбнулся я. Все же повара из Виктора было не вывести, никогда только на себя не готовил.
И вот я снова остался один. Холодный пол, бутерброд, чай с лимоном, снег за небольшим окном, все так по-домашнему. Создавалось ощущение, что этот небольшой коллектив незнакомых тебе людей был гораздо ближе, чем все, кто там, как говорили мы «на гражданке». Ведь здесь в полной изоляции, ты куда быстрее привыкаешь доверять своему товарищу и надеяться на него, как на себя. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Виктор с такой легкостью отрезал мне кусок своего бутерброда.
Затем за окном промелькнула тень. Я почувствовал её спиной или наверно боковым зрением, но этого мне вполне хватило, чтобы резко обернуться и впялиться в темноту. Я не увидел размеры, но мое воображение быстро дорисовало их. А так как между мной и этой молниеносной тенью, было всего лишь стекло, то я моментально лишился всей романтичности
окружающего меня мира. Замерев, я всматривался, не в силах побороть себя и подойти ближе. Виктор вряд ли бы так быстро прошёл под окном, хотя это было, в принципе, возможно — его комната была рядом с кухней. Не то, что моя — черт знает где.
Я сделал пару шагов вперед, затем ещё, и так, пока не подошёл к окну вплотную. Я был уверен, что сумею отпрыгнуть, если медведь полезет своей мордой в окно. Думаю, это было лучше, нежели бежать к своему бараку. Хотя, был, конечно, вариант, что он залезет через двери, но это что-то совсем фантастическое.
Но на улице было пусто. Приглядевшись, я сумел распознать следы, правда, не медвежьи, а человеческие. Кто-то прошёлся прям возле окна, теряясь ближе к баракам. Прислонившись к краю окна, я, наконец, увидел фигуру человека, медленно идущего по снегу. Недолго думая, я схватил пуховик и выбежал наружу.
Метель усиливалась. Видимость падала, прикрыв лицо рукой, я пошёл вперед, поражаясь тому, как я смог что-то разглядеть через окно. Следы были нечеткими, метель успела хорошо намести и засыпать почти все наши тропинки. Но я, все же, нагнал его.
Это был Семен. Спокойно развернувшись, он снял с лица кусок вязаного платка и снисходительно улыбнулся. Затем похлопал меня по плечу и сквозь метель сказал:
— Иди спать.
— Не дури, тебе нельзя сейчас никуда идти. Ты вон, весь порезанный.
— Именно сейчас и надо. Пока я ещё на ногах стою. Жар — это хорошо, он согревает.
— Да тупизм это всё, ты свалишься метров через двести.
— Там, где я его нашел, были ещё следы, я просто тогда это не сказал. Думал, обойдётся. Это самка. Крупная, гораздо крупнее самца, это ей он мясо таскал. А теперь она вернулась. Она мстит, понимаешь? Нашла меня по следу и пришла мстить, это неправильно, я должен её остановить.
— Хватит ерунду пороть, успокойся, никому она не мстит — сказал я, неуверенно вглядываясь в метель, мне почему-то стало казаться, что там, между снегом и воздухом, стала маячить здоровенная туша большого животного — давай, пора уходить, ну все к черту, пошли обратно.
Семен молча смотрел то на меня, то на лес. Затем он всё-таки принял решение, и я уже не мог его остановить. Разве что бегать и кричать, мол, давайте вместе держать этого парня по рукам и ногам. Но это было глупо. К тому же, у него был здоровенный нож, которым он легко мог насадить меня как курятину на шампур. Как ведь оказалось, прецедент уже был.
Сказать честно, провожая его взглядом, я испытал некоторое облегчение. Ведь такой охотник был куда опаснее всех нас и мог действительно что-то противопоставить зверю, но с другой стороны, он был весь изранен, без собак и скорее без внятной идеи как правильно убивать это животное. Наверно, он просто шёл по следу, в надежде оказать медведице хоть какое достойное сопротивление, а может просто нанести смертельную рану. В любом случае, я был уверен, что это не месть за собак, а попытка исправить ошибку, по возможности убить или увести зверя.
* * *
Утром я услышал шум. Затем за мной зашел Капотня и сказал, что у нас снова что-то вроде собрания. Попустив всё мимо ушей, я сел за стол, открыл ноутбук и увидел письмо. Писала моя жена, она сказала, что всё хорошо, только вот мой сосед Дима, мой старый друг, оказался немного ближе, за чем следовало, что это, похоже, и есть настоящая любовь.
Я посмотрел в окно. Там шли на собрание рабочие. Затем я снова прочитал письмо — да, всё было точно, там было написано про любовь, про мечты и что в жизни полно прекрасных моментов. Я закрыл ноутбук и снова лег на койку. Мне вдруг так захотелось поспать. Пусть даже солнце светило ярко. Знаете, какая-то непонятная усталость легла на всё мое тело. Захотелось просто закрыть глаза и уснуть. Что я и сделал.
А затем меня снова разбудил Капотня, который по заговорщически тряс меня за плечо. Я открыл было рот, но он приставил палец к губам и тихо сказал: «Мы сейчас пойдем искать Семена, Тимур сказал, чтобы все сидели тихо. Он вызвал машины, но я уверен, мы должны идти сейчас, а то будет поздно. Ты с нами?»
Я кивнул. Капотня улыбнулся и медленно встал, показывая на одежду. Конечно, было непонятно, зачем надо шептать в моём кубрике, но я поддался ему. Всё-таки Капотня выше меня на голову и килограмм на двадцать тяжелее.
Нас было немного — я, Капотня, Саня, Егор и молодой Виктор Признов, который просто не мог упустить возможности поискать на жопу приключений. На самом деле, я считал, что он лишний и не хотел, чтобы ребята брали его собой, всё-таки он был так молод, да и девушка у него была. По сути, мы ведь были безоружны, если не считать ракетницы и пару досок. Но, тем не менее, парень увязался, и нам пришлось его взять с собой. К тому же он был единственным, у кого был собственный охотничий нож.
Осматривая это войско, я с трудом мог поверить, что Капотня смог их уговорить идти по следу этой медвежьей твари. Ведь этот медведь совсем недавно порвал всех наших собак, затем покалечил Семена. Но тут надо знать Капотню, это был самый настоящий оратор, нисколько не гнушающийся самыми подлыми приемчиками в своем ораторском искусстве. Он был почище Геббельса, умел навязывать свою волю. Уверен, что когда речь зашла о походе, то стопроцентно прозвучали такие слова как дружба, преданность, долг, товарищество. И всё же, спорить с ними я не стал. Признаться, я чувствовал себя виноватым перед нашим охотником, так как отпустил его одного.
Поэтому одевшись, я взял кусок трубы и замкнул наш немногочисленный отряд, бодро зашагав по следу Семена, который хоть и был изрядно прикрыт выпавшим снегом, но всё ещё сохранял свои очертания. А потому идти было довольно легко. Но это первое время, дальше, когда мы вошли в лес, он стал едва заметным.
Но Капотню это не смущало, до темноты было несколько часов и он уверенно, с доской наперевес, шел вперед. Наш сварщик был явно не из робкого десятка, и даже немного ускорился, чтобы покрыть как можно большее расстояние.
Всё это время я рассматривал Саню и Егора. Эти два чувака, механик и инженер, вообще редко участвовали в наших вечеринках или посиделках. Соответственно, почему не пошёл Сава, я понимал, почему молодой Виктор рвался в бой, я тоже понимал, ровно, как и действия Капотни, но вот почему они, вроде как обычные робкие мужики, пошли на это дело, мне было совершенно непонятно.
— Вон он — крикнул Капотня, указывая в сторону дерева.
Я посмотрел вслед за движением его пальцев и точно, там, среди веток, полулежал, полусидел Семен. Только вот вокруг него было так много красного снега, что когда я подошел поближе, то непроизвольно отвернулся. Боже, это было страшно. У него были выпотрошены кишки, изодраны в клочья руки и ноги. Зверь словно куражился над ним, извращаясь в собственной жестокости. Присмотревшись, я заметил, что глаза его открыты. Словно, перед тем, как умереть, он долго смотрел вдаль.
— Господи Иисусе — тихо выдохнул Виктор — что ж теперь делать будем, а?
— Что делать, что делать, нести обратно, я не оставлю его тут — зло сплюнул Капотня, осматривая труп- эта тварь ещё вернётся, она же падаль любит.
— Да, и пойдёт по нашему следу — заметил Егор.
— И что теперь? Оставить предлагаешь? — оскалился Капотня и двинулся на Егора.
— А то, что нам нечем защищаться, у нас ведь только его охотничье ружье с дробью — сказал Егор, пятясь назад — это просто логично.
— Господи, как так вообще получилось, что на всей стройке ни одного ствола нормального. Это же неправильно. К тому же и машин нет. А что, если эвакуация, как так-то — запричитал Сашка.
— Это Россия, ты чё, совсем тупой, тут всегда так. Сперва жопа, потом решение. Или ты забыл, с каким мы материалом работаем, они на всём экономят, тем более на людях, скажи спасибо, что зарплату получаем. И что тут молдаван с киргизами нет — пробубнил Егор, опасливо глядя на вроде как успокоившегося Капотню.
— Ладно, хватит болтать, надо тащить его до базы, пока не стемнеет — гаркнул Капотня, вытащив веревку и перематывая палки с двух сторон так, чтобы получились самодельные носилки.
Теперь уже спорить с ним никто не стал, и мы как можно быстрее погрузили тело Семена, и пошли обратно. Ведь каждый понимал, что чем быстрее мы покинем лес, тем больше у нас шансов добраться без проблем.
— Вы что, совсем дебилы? — грустно сказал Тимур Николаевич, разглядывая тело — вы зачем его притащили, это же не наша проблема. Теперь эта тварь придет сюда и начнёт искать его здесь.
— Лучше было оставить его там?
Тимур Николаевич посмотрел на Капотню. Глаза у того нехорошо блестели, казалось, что здоровяка совсем немного отделяет от рукоприкладства по лицу начальства. Но Капотня держался. Хоть и с трудом.
— Его надо просто похоронить и всё. Под землей медведь его не учует — попытался перевести тему Виктор.
— Да? И как ты его хоронить собрался? Вот если пропал без вести — это одно, а если есть тело — то другое, тут и родственники, и вся это похоронная волокита, и куча бумажек о несчастном случае, вы хоть понимаете, что теперь мы обязаны поместить его в морозильник и ждать, пока за телом приедут? Я не могу просто так взять и закопать его.
— Лучше так, чем ждать, пока тебя зверь сожрёт — сказал Капотня — какая же ты трусливая мразь, Николаевич.
— Это твоя последняя смена.
— Как бы у тебя она такой же не стала, сам сказал, пропал без вести и всё. А заодно мишка от нас немного отстанет, ведь ему же надо закопать, потом подождать, пока тело подпортится, и уж затем к трапезе приступать.
Тимур Николаевич ничего на это не ответил, лишь спокойно смерил его взглядом и вышел, по пути забрав документы. Хотя, вру, напоследок он всё же распорядился, чтобы остатки тела убрали в морозилку.
После этого мы разошлись, ведь впереди была ещё одна долгая тёмная ночь. И в этом она нисколько не отличалась от остальных. Но зато, как сказал нам наш светлый главный инженер, ждать нам осталось всего лишь несколько дней, ведь угрозу, как дикий медведь, никто сначала не хотел рассматривать, как нечто серьёзное. И лишь после смерти Семена решили принять меры.
Не знаю почему, но я потом всё же зашел в морозильник. Я не могу объяснить это, но я хотел увидеть Семена ещё раз, словно от этого что-то менялось. Мне хотелось посмотреть на следы того ужаса, который вот-вот должен к нам прийти. Я не сомневался, что медведь нападет снова, и было не важно, самка это или самец — по мне, так это было что-то среднее, можно сказать, сам лесной дух, вырвавшийся из лесной тьмы.
Я снял брезент. Лицо Семена было бесстрастным, пустым. Взгляд не выражал ничего, словно он понимал, что бороться бессмысленно, но не бороться он не мог. Идти, не сдаваясь, умирать, не сожалея. Наверно, такой девиз он выковал для себя за годы своей лесной жизни.
Жуткие рваные раны, на руках огромные борозды, словно он закрывался ими, стараясь спасти грудную клетку и живот. Затем ноги, плечи, везде следы от зубов и когтей. Очевидно, зверь сильно разъярился, атакуя его. Или, быть может, он почуял знакомый запах, понял, что это он убил её самца. Удар за ударом, раз за разом, медведица вырывала свои шансы на победу. И вот теперь, смотря на это тело, я даже не пытаюсь представить, что чувствовал этот человек, там, в лесу, стоя перед огромной тушей веря, зная, что пути назад нет. Зачем всё это? Чтобы дать нам пару дней отсрочки?
Я сел на табуретку. Смешно, но мне захотелось с ним поговорить, прямо тут, в морозильнике. Где нас никто не услышит. Хотя, что я вру, мне просто было страшно. А здесь, рядом с ним, мне было немного спокойнее. Даже труп этого человека обладал такой силой, что придавал уверенности ещё живым. Смотря на него, я понимал, что есть люди, которые не бояться ничего и никого, и идут до конца, в мороз, в пургу, один на один с самым сильным, хитрым, мощным животным.
— Он никогда не был одним из нас, верно? — тихо сказал Капотня, порядком напугав меня. Я резко обернулся. Он стоял прямо возле входа, облокотившись на дверь.
— Да, не был.
— Да уж, не был. Пошли, помянем его — сказал он, не терпящим возражения голосом.
Взяв стакан и садясь напротив Капотни, я смотрел, как он внимательно разглядывает чистую водку, припасенную им ещё с начала его поездки. Белая прозрачная бутылка была без этикетки, но это не говорило ничего плохого о качестве, наоборот, чувствовалось наличие домашнего изготовления. Капотня, не чокаясь, резко опустошил свою порцию. Я сделал тоже самое. Водка пошла очень хорошо.
— Крутой мужик — сказал он, ставя стакан обратно — я таких никогда не встречал. Сказать честно, он, пожалуй, единственный, в ком я видел шансы на победу с этой тварью без собак и ружья.
Я молча смотрел на него, не хотелось говорить тоже самое, вообще не хотелось ничего говорить.
— Ты закусывай, не хочу, чтобы ты нажрался — Капотня пододвинул мне мясо и огурцы.
Я закусил. Водка оказалась очень кстати и оттянула часть нервов и переживаний. Я улыбнулся сам себе и оторвал кусок мяса. Капотня никогда не был мне другом, и я бы даже сказал, что мы вообще особо не общались. Но теперь, почему бы и нет, он был самым ярким сторонником правильных поступков в критической ситуации. Пусть, возможно, смертельных. А ещё он был десантником, во всяком случае, знаменитый парашют на руке у него был.
— Если бы тебе ничего не было, ты бы убил Николаевича? — наконец выдал я, опустошив ещё один стакан.
— Легко, человек раскрылся во всей красе, таких ублюдков надо уничтожать в любом месте. Он хуже этой лесной твари, своих на съедение бросает, лучше бы он там оказался, он куда жирней нашего егеря, мяса бы надолго хватило.
— Нельзя так о начальстве, он рассердится, и лишит тебя премии — сказал я, чувствуя, как совсем опьянел.
— Да срал я на премию. Давай ещё по одной — сказал Капотня, и снова наполнил оба стакана — за охотника, пусть его хорошо встретят предки, он реально не посрамил их.
Я кивнул и опустошил ещё один стакан. Свинец в голове начинал медленно исчезать, всё больше и больше появлялось чувство ясности и свежести. Ещё не совсем, но, всё же, я стал замечать, как начал складываться план действий.
— Страшно, да? — Капотня улыбнулся — двадцать пять мужиков боятся одного медведя. А ведь стоит собраться хотя бы десяти и наброситься на эту тварь, да что десяти, троим или четверым, как всё, ему хана.
— Ну, так что же этому мешает?
— Начальство, пытаясь прикрыть свою жопу, оно только палки ставит в колеса, в общем, беда в нём. Так, давай ещё раз.
Так мы и напились, а затем Капотня предложил вытащить нашего горе начальника из его барака и притащить сюда, потыкать носом, так сказать в то, что он натворил. А дальше, возможно, он станет нормальным мужиком или же будет заперт, чтобы не мешать объединению всех полноценных мужчин в боевое братство, которое и положит конец медвежьей тирании. Вот так, кратко в двух словах я понял всю его последующую идею, когда он, краснея и махая руками, изложил свою позицию и план. Что вам сказать, я согласился с ним и, отворив двери, мы вышли на улицу.
И снова холод и ветер, снег и темнота. Казалось, все явления природы разом старались помешать нам, двум пьяным мужикам, решить общую проблему страха и неосознанности. Ведь водка никогда не пасовала перед такими мелкими неурядицами.
Капотня шёл первым. Я вторым. Прикрыв лицо ладонью, он старался крепко держать курс, практически не шатаясь и трезвея на глазах. Я же ещё не отошёл, и меня немного укачивало. И всё же, я тоже держался молодцом.
— Давай, немного осталось, сейчас мы покажем ему всё то дерьмо, в которое он нас загнал — громко закричал здоровяк.
«Интересно, он хотел идти именно со мной или просто я ему на глаза попался — подумал я — ведь водку он в холодильнике хранил, а стало быть, шёл туда за ней один. И никто ему особо не был нужен».
Тимур Николаевич открыл не сразу, сперва прислушивался. Пришлось даже кричать мне, так как с Капотней он поругался и мог что-то заподозрить. Наконец, Николаевич понял, что это я и открыл дверь. В следующую же секунду, не дав ему опомниться, Капотня, что есть силы, ударил его по лицу и схватил его за одежду, вытащив наружу. Удар за ударом, он впечатывал свои огромные кулаки в лицо начальства. Затем, осознав, что старший больше не сопротивляется, встряхнул его и попытался поставить на ноги. Но порядком избитого руководителя шатало. И он плохо держался на ногах.
Наблюдая эту картину, я всё больше и больше трезвел. Вместо грандиозного плана я видел никому не нужное избиение старика, который и так порядком поседел за всё это время. Я поднял
снег и умыл лицо. Холодный, можно сказать ледяной, и в тоже время довольно чистый, снег сразу остудил меня.
— Капотня, хватит — наконец выкрикнул я, пытаясь перекричать метель — завязывай.
Но моего боевого товарища было не остановить, он продолжал ставить на ноги начальника, дорвавшись, наконец, до излюбленной мечты пролетария.
Я устало посмотрел в пустоту. Вид этой возни начал вводить меня в какое-то глупое отчаяние. И вот тут-то я и заметил её. Огромная, она едва проглядывалась из темноты, смотря на меня своими маленькими сверкающими глазами. Я машинально сверил расстояние между глаз. Оно было большим, очень большим. Её морда была настолько огромной, что, казалось, это два одноглазых медведя.
И тут я понял, что она смотрит прямо на меня. Не мигая, молча, вглядываясь. Так смотрят на цель, жертву, которую вот-вот собираются достать. Холод, оцепенение, ужас. Я понял, что никто совершенно о ней не знает. Что никто её не видит. Ни Капотня, занятый то ли избиением, толи сопровождением, ни Николаевич, вообще что-либо смутно понимающий от наступившего сотрясения, ни люди в бараках, которые спят и видят свой отъезд. Никто. Только я.
Медведица рванулась с места так же внезапно, как и появилась в темноте. Быстро, казалось немного неуклюже, она стала сокращать расстояние, покрывая снег своим грязным мехом.
Я закричал, упал, затем снова встал. Руки и ноги болтались, как будто зажили вдруг своей жизнью. Отчаянно сгребая снег, я что есть силы, словно бегун во сне, старался уйти с её дороги, но это, казалось, было совершенно невозможно.
Как в тумане, я слышал, как сзади кричит на Тимура Капотня, это было что-то не понятное, не членораздельное, затем звуки их новой возни, а тем временем перед глазами я видел эту огромную, бегущую на меня тушу, пасть которой с легкостью вместила бы в себя мою голову, настолько она была огромной.
Я не знаю как, но мне удалось отползти в сторону. Везение или нет, не знаю, вполне возможно она изначально не была во мне заинтересована, выискивая цель побольше. Знаю лишь, что страшнее, чем это нападение, я ещё ничего не видел.
Как резким движением, схватив Тимура за ногу, она подняла его в воздух и крутанула, сбив Капотню, оставившего после себя лишь кровавый след в сугробе. Как затем она бросила еще кричавшего Тимура под себя и став на него лапами, стала отрывать куски огромные мяса, которые Тимур всеми силами защищал. Как он орал, захлебывался кровью. Как он был живой, когда, зажав его под себя, она раз за разом, лишала его шансов на жизнь.
И тут я увидел свет в его комнате. Яркий, ослепляющий, он бил по тьме из небольшого дверного проёма, где было тепло и спасение. Я рванулся туда, мне хотелось как можно быстрее оказаться внутри, чтобы зверь не мог меня там найти. Поднявшись, я с животной скоростью побежал в сторону барака. Оставляя позади слабые крики о помощи и полностью лишенные смелости глаза. Даже не, не так, эти глаза были полны ужаса и осознания своей участи. Наверно, только у человека могут быть такие глаза, ведь он единственный, кто понимает, что такое смерть.
В общем, я выжил, закрыл дверь и облокотился на неё спиной, чтобы уже никто не вошёл вслед за мной. А тем временем, там, среди снега и метели, медведица спокойно уничтожала двоих моих товарищей. Спустя час я отрубился, проснувшись лишь утром, когда в двери барабанили с улицы.
Открыв глаза, я не почувствовал никаких признаков похмелья. Водка, припасенная Капотней, была на редкость качественная. В дверь продолжали барабанить. С трудом я поднялся и открыл её. В глаза мне ударил яркий свет. Не знаю, почему, но солнце здесь было особенно яркое, хоть и не долгое.
— Ты что тут делаешь? Где Тимур Николаевич? — первое, что я услышал, затем меня кто-то толкнул, и я упал на пол.
Я выполз наружу. Солнце ослепило меня, я зажмурился, и привычно собрав снег, умылся. Видимо, это стало входить в привычку.
Протерев лицо, я почувствовал запах крови, а затем увидел красный, точнее багрово красный снег. Кровь била вчера тут ключом, забрызгав почти всё. Затем я увидел истерзанное тело Капотни. Остатки одежды которого не могли скрыть изувеченных ног и живота. Как и с Семеном, медведица снова разбросала кишки возле тела.
— Боже — я закрыл лицо руками, и снова умывшись снегом, почувствовал привкус крови.
— Где Тимур? — снова услышал я голос, но теперь я уже понял, что это был Евгений, заместитель главного инженера, а так же по совместительству менеджер проекта. Убрав руки от
лица, я посмотрел на него. Высокий, крепкий, красивый, он олицетворял собой молодое рвущееся к деньгам и уму лучшее наше поколение.
— Не знаю. Скорее всего, она его утащила — тихо ответил я, осматриваясь. Вокруг бойни было много народу, все с ужасом смотрели на кровавый снег и тело Капотни.
— Ты что, пьян?
— Не, уже нет.
— Почему ты оказался внутри его барака?
— Потому что я туда заполз, дебил — зло крикнул я — ты чё, совсем тупой?
Я рванулся с места, пытаясь залепить ему в морду, но, как и положено таким пронырливым телам, он ловко увернулся от моего удара, провалив меня в кровавый сугроб.
— Так, с этим пока понятно, пусть проспится и отойдет. А остальным надо взять тело и убрать в морг, затем заняться снегом. Мы должны постараться убрать эту чертову кровь и желательно до ночи.
Затем меня взяли под руки и отвели в больничку. Айболит долго осматривал меня, потом вставил с внимательным видом градусник, померил давление и послушал сердце. А после процедур с вердиктом «совершенно здоров», положил на койку, чтобы я мог спокойно отходить от психологического стресса. Два часа покоя — именно то, что мне нужно, так сказал он. И сознаюсь, я не спорил, может быть, он был прав — покой был мне нужен.
Во-первых, чтобы четко понять, что я просто сдал Капотню Медведице, во-вторых, что я фактически был пособником убийства, ведь если бы мы не вышли на улицу и не стали бить Тимура, возможно, медведица просто походила бы вокруг бараков, да ушла. А теперь, теперь она вкусно поужинала и наверняка ещё доедает остатки бедного начальника. Осознав это, я решил назад не сдавать, я знал, что Женя начнёт давить, и надо было также прессинговать его. Ведь что может быть хуже произошедшего? Лишь откровенное признание, которое он хотел из меня выбить. Что ж, я не доставлю ему такого удовольствия.
А тем временем в нашем барачном лагере было движение. Народ так мельтешил за окном, что мне показалось — это был самый активный день из всего нашего пребывания тут. Какие-то ведра, палки, доски, всё куда-то таскалось, крики, шум молотков, снова крики, ребята не щадя сил работали на улице. И уж затем заглянули ко мне, так сказать, проведать товарища.
Серьёзные, суровые лица, немного обеспокоенные, а ещё презрительные. Никто этого пока не озвучил, слово «трус» не было произнесено, ведь если бы кто-то был очень смелым, то он бы мог и сам пойти в лес, как Семен, к примеру. Но, всё же, это слово летало. Но даже оно не затмевало страха. Все понимали, что она придёт сегодня ночью, и чтобы они не делали, как бы они не орали в рацию, как бы не заколачивали окна и двери — это их не спасет. Метель занесла снегом всё настолько сильно, что нужен вертолет, а не машина, чтобы добраться до нас. А его, увы, у нашей фирмы не было. Можно было бы, конечно, пойти самим через лес. Но шанс, что ты пройдёшь четыреста километров с рюкзаком по лесу, минимален.
А затем меня снова вызвали на допрос, точнее Евгений сам ко мне пришёл.
— Так, скажи мне, как ты попал к Тимуру? — тихо, можно даже сказать ласково, спросил меня он.
— Я не знаю. Я был пьян. Услышал шум. Вышел. Я на кухне бухал, когда всё завертелось. Очнулся уже, когда вы стучались. Поэтому ничего не могу сказать.
— Значит, ты ничего не помнишь? Хорошо. Ты не знаешь, где Тимур?
— Вы и сами знаете, где он. Достаточно пройти по кровавому снегу. Но я думаю, теперь уже никто за ним не пойдет. Лучше спишем его на пропавшего без вести. Это же так удобно.
— Ты не строй из себя героя, и так понятно, кто ты — ехидно сказал Евгений.
— Так докажи славу героя, пойди, да задави гадину. Капитан — зло огрызнулся я и затем, обводя всех взглядом, добавил — а почему с нами никто за телом Семена не пошёл? Что, все разом стали немощными?
— Да это из-за тебя, ублюдок, она вернулась — донеслось откуда-то сзади.
— Ну да, а ещё из-за того, что здесь мяса на пол медвежьей деревни — ответил я.
— Так, нам надо успокоиться и искать выход — примиряюще сказал Евгений — а ты пока отходи и выходи помогать на улицу. Необходимо затруднить медведице вход на нашу территорию.
Когда они ушли, я откинулся на своей кровати. Мысли вертелись, как опилки при метели. Я вдруг сразу осознал, что каждый раз медведица приходила не просто так. Она искала Семена, просто в первый раз ей помешали собаки, порядком утомив. А затем Семен сам нашёл её, умерев
в отчаянной схватке. Что ж, исходя из этого вполне понятно, что она решила, будто тело убийцы её самца принадлежит ей. Вполне возможно, что по факту, вчера она приходила именно за трупом, дабы забрать его. И тут меня резко осенило, она ведь его так и не забрала. Тело убийцы её самца всё ещё у нас. В морозильнике.
Я встал на койке и словно одурманенный стал одеваться. Мне было необходимо попасть в морозильник. Надо было проверить, не забрала ли она то, что искала?
Но, увы, добравшись до морозильника, я понял, что нет. Тело Семена лежало все там же, только теперь рядом с ним примостились ещё и остатки Капотни. Я сел между ними и сжал голову руками, боже, видимо что-то у нас тут совсем не так. Как два этих парня, ещё недавно такие живые, оказались тут, на холодном, стальном стеллаже. Посидев с ними немного, я вышел на улицу. Свежий воздух, пусть и пропитанный кровью и кишками, действовал всё же лучше морозильных запахов. Оглядев нашу стройку, я увидел, как везде были прибиты доски на окна, на двери, народ как мог, старался огородиться от этой твари. Что ж, новая ночь быстро покажет, нужно ли это.
Всё оставшееся время я провел, праздно шатаясь по столовой и по почти пустой комнате отдыха. И там и там почти никого не было, все укрепляли свои бараки. И лишь я, как блаженный, валялся в полностью беззащитной гостевой. С незаколоченными большими окнами и слабенькой дверью. А ближе к вечеру ко мне пришёл младший Признов, только теперь уже без бутерброда. Сев напротив, он несколько помялся и как-то не очень уверенно начал:
— Слушай, я знаю, ты один живешь и почти ничего не сделал. Я тут с ребятами посоветовался и уговорил их пустить тебя к нам в барак. Мы здорово всё укрепили. Поэтому, я думаю, тебе будет лучше пойти к нам. Тут небезопасно, слишком много окон.
Я улыбнулся. Это была трогательная забота. Но мое тело уже впитало столько паленого вискаря, что мне это было абсолютно безразлично. Поэтому я положил ему руку на плечо и заметил:
— Вить, чем больше мяса, тем привлекательней, так что это ты береги себя. А я побуду здесь. Да, здесь не тесно и окна широкие, но зато спокойно. К тому же, с недавних пор я полюбил одиночество.
— Ну, как знаешь — ответил он и поднялся.
А я так и остался сидеть на диване и смотреть ящик. Не помню точно, до которого часа я просидел в тот вечер, так как добавочно уложил в себя минимум полторы бутылки одного лишь вискаря, получив очередной отвратительный сон.
Мне снилась большая волосатая морда, обнюхавшая меня, тень, которая полностью заслонила весь телевизор. Адские крики, скрип досок, вой, шум, рев медведицы, снова крики и снова скрипы досок. Потом какой-то непонятный и бег и снова тишина, в которой был слышен лишь звук работающего телевизора.
* * *
А вот следующее утро было самым холодным из всех, каких мне только доводилось встречать. И хоть я и накрылся потеплее, даже не смотря на шубу, я промерз до самых костей. Но это и понятно, открыв глаза, я увидел снег посреди комнаты. Он деловито залетел из открытой двери. Поежившись и нащупав рукой бутылку виски, я блаженно прогрел организм и избавился от похмелья, надев шубу, и устало двинувшись в сторону двери.
Отстранённо потянувшись, я увидел ужасную картину. Двери одного из бараков были почти полностью разрушены, а на улице лежало несколько изодранных тел, кишки которых также валялись по всей территории. Медведица так повеселилась, что даже, чтобы хотя бы собрать в их всех кучу, потребовалось бы минимум десять мужчин и полдня работы. Но это было не нужно, всё равно места в холодильнике уже явно не хватит.
Медленно спустившись по ступенькам, я насчитал девятерых. Барак был полностью опустошен. Разломав проход, она вошла внутрь и немного покуролесила там, а потом поочередно выволокла каждого на улицу и уже там выпотрошила. Тут даже следопытом не надо было быть, чтобы понять это. Посчитав умерших, я подытожил, что всего должно было остаться четырнадцать человек, если, конечно, в бараке ещё не остались тела.
Отхлебнув ещё немного виски, я пошёл ко второму бараку. Как я и ожидал, он был цел. Хотя и пуст. Никого внутри не было. Хотя снаружи было огромное количество следов. Видимо люди осознали, что барак совсем не защищает их и решили искать что-нибудь получше. Что ж, это вполне оправданный шаг. Я поднёс бутылку и тут же осознал, что она пуста.
Впрочем, был ещё барак Евгения. Отдельный. Но вряд ли он спрятался там. Скорее всего, забился во второй или третий, так, видимо, для него это казалось надёжнее. Жаль, он попал во второй, я думаю, мне было бы приятней, если бы он был в первом.
Сплюнув в снег, я развернулся и направился в сторону кухни, дверь которой также была раскурочена. Внутри было много крови, и ещё два трупа. На этот раз к моему глубокому сожалению Призновых. Сев напротив Виктора, держащего в руках окровавленных нож, я осторожно закрыл ему глаза. Парень меньше всего заслуживал такой смерти.
А потом, перешагнув труп Анатолия, я открыл холодильник. Всё-таки Господь есть на этом свете, потому что виски никто не тронул, и итого у меня оставалась шесть бутылок отличного пойла.
Снова приложившись к бутылке, я пошёл к морозильнику. Я уже знал абсолютно все, что нужно. У меня в голове был готовый план, который абсолютно точно избавит меня от этой твари. Причем он был настолько простой, что я один легко осилю его без особенного напряжения. Надо лишь не спешить.
Подойдя к морозилке, я заметил, как сильно медведь пытался её открыть. Что ж, это было неудивительно. Ведь ради этого он и приходил. Аккуратно отодвинув засов, я ещё раз подивился мощи зверя. Так сильно искорёжить метал одними лишь когтями. Какая же исполинская мощь в этой медведице, какая сила.
Внутри было тихо и светло. Поэтому я сразу заметил обмороженного Айболита, лежащего между Капотней и Семеном. Видимо, он хотел укрыться тут, и если бы не моя догадка, я подумал бы, что медведица рвалась именно за ним, взбешенная тем, что от неё спрятали ещё одного человека. Но это не так, дело было не в Айболите, столь глупо умершем.
Я вытащил тело Семена наружу, и, повалив его на тележку, повез на улицу.
Мне предстояло много работы. Следовало как можно лучше подготовиться к приходу этого чудовища. Вывезя тело на холод, я заметил, как среди бараков промелькнула чья-то фигура, и затем, на мгновение, я увидел лицо Евгения. Похмельное, испуганное, нервное. Он был одет в шубу и за спиной у него был рюкзак. Странно, и как это я его раньше не заметил. Но это было лишь мгновение, затем он что-то прокричал и выбежал за ворота. Видимо, всё же спрятался в своем бараке и, судя по всему, там тоже спьяну уснул. Что ж, все-таки, я ошибся, что нехорошо, надеюсь, это мое единственное ошибочное умозаключение.
Эпилог.
Сидя напротив костра и наблюдая за тем, как огоньки играют на лице Семена, я вспоминаю игры наших великих прадедов, когда вот так же сидя перед огнём, они оплакивали великих воинов прошлого. Они не носились с их телами, нет, они чтили их память, они были впечатлены их подвигами и таким образом отдавали уважение природе.
Так и я, сидя перед костром и выпив виски вместо трубки мира, отдаю должное лесному ужасу в образе зверя. Духу леса. Твари, пришедшей по наши души. Ибо она уже доказала, что она не просто зверь, она демон мщения, которого надо уважить. Глотнув ещё виски, я подкинул ещё несколько досок от вырванной двери. Огонь горел хорошо, его хватило бы ещё на несколько костров.
Интересно, доберутся ли мои товарищи до железнодорожной станции, куда, несомненно, они держат свой путь. Не знаю. Не уверен. Хотя, шансы есть. Во всяком случае, теперь они точно знают, что лучше так, чем ждать несколько дней в бараках, которые им всё равно не защитить.
Я выкинул бутылку и, поежившись, протянул вперед руки. От костра несло теплом. Было хорошо. Казалось, что Семен даже улыбается.
Зверь пришел как обычно тихо. Огромная, она вырисовывалась из тьмы как нечто невообразимое. Лишний раз доказывала мою правоту о демонах, нисколько не боявшихся огня. Задрав голову, она посмотрела на меня своими маленькими сверкающими глазами. Встретившись с ней взглядом, ко мне пришло две мысли.
Первая — она людоед, привыкшая к огню и собакам, к людям и их защите, способная убивать и полюбившая наше мясо. Она и её выросший медвежонок охотились лишь на людей, и Семен понял это первый, как и всю нашу обреченность. Именно поэтому он и пошёл так смело в бой, понимая, что первый раз победил лишь детеныша. И, что единственное, что он может сделать — это дать нам время, умерев подальше от лагеря. Только вот он недооценил нашей тупости и смелости, благодаря которой мы снова привели эту тварь в лагерь. Также выходило, что она лезла
зав морозильник не ради Семена, а ради тела полуживого Айболита, а меня пощадила из-за алкоголя, который ещё не выветрился из моего организма.
И вторая — это лесной дух. Дух мщения, пришедший за нашими душами, жаждущий тела Семена и только его. И что, преподнеся ей его, я избавлю себя от этого ночного духа.
Пропустив эти мысли через себя, я сделал ещё глоток и снова посмотрел на огонь. Странно, но обнюхавшая Семена медведица, посмотрела туда же.
ДЕВЯТЬ ВЫСТРЕЛОВ
Девять выстрелов, девять пуль, девять ран — ровно столько потребовалось, чтобы остановить религиозного фанатика. И как сказала ведущая новостей, даже эти выстрелы не смогли его сразу убить. Он всё ещё продолжал дышать, лежа на окровавленной мостовой и твердя молитвы. «Крепкий парень» — так назвали его в новостях. Что, впрочем, удивительно — столько пуль словить и не умереть.
Я посмотрел на картинку телевизора. Окровавленные булыжники, репортеры, меняющаяся картинка — всё как обычно, если кто-то умирает в центре города. Шок, сенсация, волшебство и даже чудо. Но, по правде говоря, это обыденность, я почти уверен, что главный редактор новостей, рассмотрев пленку более чем снисходительно, пропустил её в эфир. Психов хватало всегда. С той лишь особенностью, что этого я знал лично. Да-да, стоило мне присмотреться к его лицу, как я тут же вспомнил его имя и фамилию.
Григорий Прошин. Странноватый парень с моего этажа. Ну как странноватый, он просто мало с кем общался, читал своеобразную литературу, гулял, и, как правило, всегда был один. Хотя я бы не сказал, что он был урод или идиот, нет, парень как парень, вполне адекватный, полностью понимает шутки и приколы, просто не любит их и предпочитает уединение и религиозную тематику. Но опять же, он никогда не был особо буйным, и если бы мне три дня назад сказали, что он будет скандировать с пистолетом лозунги о пришествии тьмы, я бы не поверил.
Допивая чашечку с кофе, я прибавил звук. Оказалось, он угрожал самоубийством, если к нему не приведут президента или кого-нибудь из правительства. Видимо, посчитал, что пистолет — достаточный повод для знакомства. Хотел донести какую-то новость, которую даже отправить по почте было нельзя, настолько она была срочная. Только вот первый же милиционер, попавшийся на красной площади, мысль не оценил и едва увидел револьвер, сразу же впустил в бедного Григория всю обойму. Пару раз, конечно, промахнулся со страху, но остальное точно легло в цель.
Первая чуть пониже колена, две в левое бедро, три по животу, селезёнке и груди, но это уже потом, когда милиционер Сережа Петрухин пристрелялся. Опять же, не смертельно, ведь его враг всё же успел немного пожить на окровавленных булыжниках. Но зря я так, наверно, сарказм в подобных случаях — дело пустое. Жаль человека, никому особого вреда он не желал, жил да жил, хоть, конечно, последнее и немного выходит за рамки обыденности.
Примерно в обед новости о случившимся обросли новыми подробностями. Выяснили, о чём конкретно вещал Григорий и о чем хотел предупредить общественность. Дело, по сути, было простое — тьма должна была прийти в дома, сожрать и поглотить все существующее, ну и, соответственно, спасения нам не ждать.
Выключив телевизор, я лег на кровать. Печально, но в этот выходной я снова один. Моя девушка уехала к родственникам в Украину и со мной лишь жужжание улицы, да полупустой холодильник. В чём-то мне, конечно, можно позавидовать, но по большой части, увы, я разгромлен текущей ситуацией. Поэтому я невольно всё время возвращаюсь к трупу Григория. Он, как бы цинично это не звучало, моё развлечение, дающее хоть какую-то пищу для мозгов. К тому же совершенно бесплатное.
Методично разложив все его невзгоды, я удовлетворённо заметил, что моя жизнь более или менее сносна. Мне не приходится выбегать на площадь, размахивать пистолетом и причитать о том, что вот-вот произойдет несчастье. Я держу себя в руках, мне даже в голову подобное не приходит. А ему пришло. Значит, у него всё было гораздо хуже, чем у меня. Эх, Григорий, тебе бы пошло работать в церкви, там бы ты отлично именовался как отец Григорий. А весь твой фанатизм умело был бы уложен в общую канву.
Расстрелянный трусливым милиционером герой, нет, так не бывает, героев и спасителей человечества не может расстрелять трусливый мент, это уже какая-то пошлость, нет, он сумасшедший фанатик, убегающий от своей опостылевшей жизни. С такими мыслями я и уснул, проснувшись спустя примерно два часа от монотонного бормотания под дверью.
Я не сразу понял, что происходит, решив сперва, что это шепот старухи. Моей соседки, которая живет налево от меня, через дверь ещё одного старого соседа. Старуха постоянно ворчит, постоянно ходит по этажу босиком и постоянно ищет всё также вечно сбегающую от неё кошку, попутно ввязываясь в любой конфликт, который только возможен. Поэтому первым делом я, естественно, подумал именно на неё, так как точно знал, что кроме неё никто не может шептать под моей дверью.
А затем вдруг я стал различать слова, среди которых было «открой, солнышко», «впусти меня», «дай на тебя посмотреть». Соотнося эти слова с той бабкой, которую я знал, я понял, что это не она. Эта женщина никогда не произносила ничего подобного, она просто не могла этого сказать. Слишком сильна в ней была ненависть к окружающим.
Поднявшись, я посмотрел на дверь. Внизу, там, где небольшой просвет над полом, было полностью темно. Я поднялся, накинул халат и подошёл к двери. Шепот стал чуть громче, он почувствовал меня, почувствовал, что я рядом. Я прикоснулся к ручке, очень хотелось открыть дверь и дать шутнику в морду, но прикоснувшись к ручке и ощутив её холод и передумал. Я вдруг понял, что всё это крайне странно и что спешить и открывать дверь не следует. Тем более непонятно кому. Эх, как же плохо, что у меня не было глазка. Я громко спросил «Кто там? Что за игры?».
Шепот стих. И буквально через несколько секунд начался снова, но уже детским голосом, как будто стояла маленькая девочка, упрашивающая меня открыть дверь. По коже невольно прошла рябь. И даже не
столько от этой смены голосов, как от того, что я понял, что и у соседа тоже под дверью кто-то просит, чтобы ему открыли. Правда, уже нежным женским голосом. И сосед открыл. Исполнил просьбу. После чего под моей дверью шум прекратился, по крайней мере, на одну ночь.
* * *
Александр, его звали Александр. Он также жил один и после развода с женой полностью ударился во все тяжкие. Жил он справа и в ночь, когда я впервые услышал шепот, как раз отходил от очередного похода по злачным местам. Именно он и открыл двери, избавив меня от назойливого бормотания. А после и от собственного присутствия, совершив великолепное сальто с пятнадцатого этажа головой вниз. И как заметили полюбившие нас в последнее время циничные репортёры, жаль, что подобный пируэт пропал зря, ночью столь совершенный полёт рассмотреть могли лишь тускло освещающие улицу фонари.
А я задумался. Я точно слышал шёпот и точно знал, что чутко реагирующий на женские голоса Саша не мог просто так сидеть и слушать, как кто-то из женщин просит войти. Нет, он обязательно откроет, уделив всё свое внимание просящему, именно из-за этой мягкости его, в общем-то, хорошего человека и бросила жена.
Целый день я молча всматривался в то, как милиция ходила взад вперед, и постоянно отвечал на одни и те же вопросы. И, естественно, я врал, так как понимал, что скажи я правду, меня тут же упекут в лечебницу. Где будут долго и тщательно колоть уколы. В том числе и насильно. Что моё нежное тело никак не могло себе позволить, я вообще не любил уколов и постоянно их избегал, лишь в самых крайних случаях соглашаясь на иглу. К тому же на меня неизгладимое впечатление произвел милиционер, опрашивающий меня — толстый, потный, с огромной бородавкой под третьим подбородком. От него воняло так, что сидеть с ним за одним столом было просто невыносимо, к тому же он всё время клянчил пить. Сперва было молоко, потом чай, потом просто вода из-под крана. И так на протяжении двух с половиной часов. Хорошо еще, что с работы отпустили, я бы просто не выдержал такое вечером после полного рабочего дня.
Изнеможденный непрекращающимися походами под дверью и расспросами, я рухнул в кровать примерно в восемь часов вечера. И уже в двенадцать я проснулся, проснулся от посторонних шумов, только в этот раз это уже было не бормотание, а звуки царапающихся коготков и мягкое, немного заигрывающее мяуканье.
«Какая странная кошка» — подумал я, открывая глаза. Потом мне пришло в голову, что это, видимо, вернулась соседская и только после первых двух выводов, я вдруг понял, что это вчерашний шепот вернулся вновь, только в этот раз он уже в виде кошки. Мягкой такой, маленькой, с милой кошачьей мордочкой, наивной и притягивающей. Этакий пушистый комочек счастья, мирно царапающий мою стальную дверь. И царапающий настойчиво, никак не понимающий что открывать хозяин не хочет, нет, комочек обязательно хочет войти и подружиться, подружиться навсегда. Я закрыл глаза, спать особо не хотелось, но я понимал, что должен. Ведь некоторые могут, да что некоторые, мой друг может, он всегда засыпает под любой шум. И с этой бедой он бы быстро справился. Хотя нет, он наверняка бы открыл двери.
Тут я услышал, как открывается двери соседки. Как же я забыл, она же так любит кошек, эта сварливая, никого не боящаяся бабка, она же так любит кошек. Неужели всё ради неё? Но почему тогда и в мою дверь тоже? Нет, что-то здесь не так. Впрочем, думать об этом было уже поздно, двери открылись, и пушистое животное прошло внутрь, оставляя меня в чарующем неведении относительно судьбы моей адской бабуси до самого утра.
Ни криков, ни каких-либо других звуков, лишь открывшаяся дверь и так же легко закрывшаяся, разве что бабка успела хлопнуть в ладоши от радости и пробубнить слова приветствия и приглашения. Свои, по всей вероятности, последние слова. Так как забрали её утром, уже остывшей. Что намекало на крайне быструю кончину.
Как сказали менты, она поскользнулась в ванной, прямо на своей кошке, которую под собственным весом размазала по кафелю, сорвав при этом все занавески. Черепно-мозговая травма, несовместимая с жизнью. Печальный вердикт печальной жизни. Ни капли жалости, лишь сухой раздраженный тон. Ещё бы, уже второе самоубийство только на нашем этаже и двадцатая по счету смерть в доме. О котором уже рассказали на Орт. Чем не повод для гордости? Гордости той самой, неподкупной.
Только вот с похоронами не заладилось, трупы слишком быстро наполняли этаж, гораздо быстрее работы похоронных контор. Я как будто видел, сколько работы копилось над этими резко опустевшими квартирами. Как разминали руки могильщики, а похоронные счетоводы потирали свои потные ладошки. Только вот квартира бабки, скорее всего, отойдет государству, и оно же оплатит похороны по самой минимальной планке.
Где-то к четырем часам ко мне снова пришёл мой жирный трехподбородочный мент-бородавочник, продолжавший без устали осушать всевозможные емкости. Было заметно, что он порядком подустал и я его последний клиент, так что со мной он поступил крайне толерантно, уложив наше общение в час. Всё ради того, чтобы уйти до шести домой. И я ему за это был крайне благодарен. Так как в этот раз он пропотел гораздо больше обычного.
А потом меня посетила странная мысль. Так, абсолютно блуждающая, я вдруг подумал, что может быть шепот это типа голоса в моей голове и это я так лихо обрабатываю свой этаж, зачищая одну квартиру
за другой, не оставляя в свидетелях даже волосатую живность. Что тут сказать? Это был бы прекрасный повод погордиться собой, как профессиональным маньяком.
Впрочем, нет, это не я. Соседа я бы убивать не стал. Он не сделал мне ничего дурного, он даже нравился мне. Отличный парень, отличный метод работы с женщинами, общительный, веселый, ничего дурного в нём не было. Нет, я бы точно не стал его убивать.
* * *
Дети. На эту ночь это были детские голоса. Мальчик и девочка. Говорили хором, как будто брат и сестренка. Они были такие наивные, как не пустить? Они стояли напротив моей двери и двери семьи Зайцевых, последних моих живых соседей. Отец, мать, двое ребятишек, два брата, трехгодовалый Егор и пятилетний Сергей. Оба русые, как и их отец, который прирезал их в самую последнюю очередь. Дав им пожить лишь на минуту дольше матери. Но об этом я узнал лишь утром, когда вышел из квартиры и увидел полицию. Не буду скрывать, я слышал сдавленные крики, но выходить и пытаться помешать не мог. Страх меня победил.
И здесь я уже перестал хохмить. Крови было столько, что она залила всю квартиру. Иннокентий Зайцев не скупился на удары и наделал столько дыр, насколько у него хватило сил, забрызгав кровью всё, что смог. Безжалостно, не останавливаясь ни перед закрывающими лицо ручками, ни перед обезумевшими от страха глазами. Он просто истреблял. Напоследок распоров себе живот от пупка до шеи. Только вот это явно было не сэппуку.
Кровь, слёзы и затем тишина. Тишина проникла везде. Остался абсолютно пустой этаж. Хотя, почему этаж, я слышал, что и те, кто пониже и повыше, дали старт на несколько дней, в ужасе сбегая от навалившихся самоубийств и убийств.
Если честно, я не ожидал такого поворота событий и даже когда сбежали все соседи, я надеялся, что обязательно приедут какие-нибудь любители острых ощущений, и засев на моём этаже с гитарой будут дежурить всю ночь, периодически выпрашивая у меня кофе или чай. Я был готов спонсировать их безвозмездно, лишь бы они были со мной. Но, увы, всем как-то оказалось пофиг на всю эту проблему, никто не приехал и я остался на один.
Я не смог уснуть. Ни в шесть, ни в семь. Всё, что я делал — это ходил кругами, да периодически поглядывал на дверь, ожидая ночи. У меня не было возможности уехать. Оставалось лишь ждать своего времени. Поэтому я просто лег и закрыл глаза.
И оно пришло. Привычно притворившись голосом, который нам близок больше всего. И в этот раз это был голос моей девушки, которая стояла позади двери и била по ней, крича, что её насилуют. Это было так наивно, так тупо, так глупо, я лишь улыбнулся и закрыл дверь на засов. Мне было неинтересно это, я был сильнее собственного страха. И я справился с ним.
А вот утром, когда я пошёл на работу, я увидел тело молодой девушки, изрезанное и согнутое в неестественной форме, у которой была порвана юбка и колготки и возле которой была целая лужа крови. Нагнувшись над ней, я хотел было повернуть её голову, чтобы узнать, кто это, но застыл — я вдруг увидел браслет своей девушки.
И тут я проснулся, не отойдя от шока, я снова услышал, как она кричит. Недолго думая, я спрыгнул с кровати и подошёл к двери, резким движением открыв её. Надо же, это была действительно она, только почему-то голая и в крови. Я улыбнулся, всё-таки голоса заставили меня открыть дверь.
МАМЕНЬКИН СЫНОК
«Из архива полиции, Одинцовского района, по делу №456.
Вещественное доказательство — №2.
Приобщено к делу 05.06.2006г. Самоубийство.
Листки пронумерованы и подшиты.
Следователь Герасимов В. И.
Обрывки дневника.
Вторник. 13 00.
Добрый день. Вот уже три дня как я ничего не писал в своем дневнике. Причина проста. Умер мой друг. Хотя, сказать честно, я был мало удивлен. Он давно себя стал крайне неадекватно вести, проявляя отчужденность и агрессию. Может быть, тому виной его одинокое проживание, а может и склонность к творческим порывам. Не знаю точно, ведь в последнее время я мало общался с ним, больше проводя времени с женой и ребенком.
Но мне его жаль. Он был, в общем-то, неплохим человеком и возле гроба я уронил пару настоящих слез. Да, мы с ним часто играли в детстве, гоняли в футбол и ходили с девчонками в кино. Но, то время ушло, я нашел работу, завел семью, а он стал отшельником в оставленной ему квартире. Где постоянно мешал свое одиночество с плохо проваренными макаронами или густой кисельной кашей.
И вот он умер. Заснул с умиротворенным выражением лица. Хотя, в последний раз, когда он мне звонил, а было это около недели назад, состояние у него было менее спокойное. Возбужденный, он все время говорил о какой-то девушке, которая начала сниться ему несколько ночей назад. Признаться честно, я не стал вслушиваться в этот сумбур и как можно быстрее решил попрощаться. Мы с женой как раз хотели пойти в кино, и она ждала меня возле двери. Запомнил лишь, что девушка из сна была брюнеткой с длинными черными волосами.
Такие девушки ему всегда они нравились, ещё в школе, когда он то и дело выделял прекрасных особ с длинными черными волосами. Смешно, но они так часто ему отказывали, лишь изредка позволяя проводить до подъезда.
На похоронах с его стороны почти никого не было. Я был единственным его другом, как во время учебы в школе, так и в университете. Не говоря уже о работе, с которой он чуть ли не сбегал домой.
Вы спросите, чем он занимался? Да всякой ерундой, мелким собирательством всякой мистической дребедени, оккультных книг и дешевой металлической то ли свастики, то ли просто значков. Причем со временем это его хобби раздражало меня все больше и больше, так как он все время старался навязать свои странные, понятные лишь ему идеи. К примеру, он считал, что написанные им мемуары имеют свою собственную жизнь. Мир, где точно также, как здесь существуют все его герои.
Но самое печальное то, что он занялся мистикой. Раздобыл некого «Папюса» и под его влиянием стал изучать так называемую «магию». Стал рисовать всякие козлиные головы, легко перечислять самые длинные имена давних еврейских или православных духов. В общем, сделал так, что у меня создалось твердое убеждение, что он уже никогда не сможет завести симпатичную, умную подружку.
Я помню один раз, когда я зашел к нему домой, он сидел на полу и на большом куске бумаги чертил звезду. Естественно, он объяснил это свое творчество, сказав, что собирается завладеть демоном, отобрав его свободу в честном поединке. Я тогда ещё помню его бедного попугая, которого он засадил в клетку и оставил себе в помощь. Бедная птица, сколько она всего пережила.
Точно, я забыл вам рассказать. Он убил эту свою птицу, точнее, как сам он говорил, просто отпустил. И лишь потом я выяснил, что она пала от его новых необузданных фобий. Эх, отличный был желтый попугай. Говорить умел.
Но, вернёмся к печальному концу моего друга. Дело в том, что перед тем, как покинуть наш мир, он принёс мне свой дневник, написанный от руки в старой коричневой тетради. Почерк у него превосходный и читать оказалось совсем нетрудно, поэтому я в один из воскресных вечеров решил полистать эти разукрашенные синими чернилами страницы.
Чтиво, скажу я вам, презанятное, немного отдает безумством, но в целом видно, что мой друг отдавался делу полностью. Жаль лишь, что логическая завершенность хромала так, что компоновать все в единое целое пришлось мне. Хорошо еще, что материала совсем немного.
Но одно дело вам так писать, другое дело преподнести один отрывок. Я напишу лишь несколько строк, но, думаю, вы поймете, с каким творчеством я столкнулся.
«Она, она опять приходила. Ночью, как обычно, во сне. Черная, изящная, красивая. Её глаза, они жгли, они горели. Она уже не та, что сидела со мной на краю обрыва, теперь она как валькирия, он безумна и в то же время прекрасна. Она хочет быть со мной чаще. Видеть, как я живу, наслаждаться моим обществом. Она лучшее, что было у меня. Она моя королева»
И вот всё примерно в этом роде. О этой женщине, если не соврать, около шести листов каллиграфического почерка, причем одна страница вырвана. Так что это ещё крепче рвет и без того хромую логическую суть. Но как я понял, эта девушка всё чаще и чаще стала появляться в его снах и за несколько дней буквально заразила его своими появлениями. Видимо, поэтому он и решил, наглотавшись таблеток, заснуть как можно крепче, что бы уже никогда не покидать свою любимую.
Я понимаю, покойник не заслужил такой категоричности, но ведь вы понимаете, что это бред, и что человек просто устал, как морально, так и физически от своего вынужденного безделья. Ему бы спортом заняться, пользы было бы намного больше. Да и птицу бы убивать не пришлось.
Кажется, сегодня я написал больше чем обычно, но вы уж простите, прорвало, три дня ходил как отрешенный. Как вы понимаете, произошло же самоубийство, не каждый день такое бывает. Конечно, повторюсь, я мог бы и забить на это. Но что-то мне подсказывает, что я обязан попытаться объяснить его природу. А то наша доблестная милиция как обычно не заметит ничего необычного, что ей эти смертники? Им бы поскорее домой уйти.
Кстати, тут вот вчера наши менты снова штуку отмочили. Взяли и перетащили труп со своего участка на другой. Да ещё своим коллегам позвонили — мол, у вас неизвестный с «огнестрелом», потрудитесь забрать. Перестраховались на тот случай, если коллеги захотят им также тело вернуть. В общем, на ментов надежды ноль, вот и выходит, что моя тетрадка раскрывает суть трагедии.
22:52 Среда.
Знаете, мне так и хочется вам сейчас написать — удивительно, но факт. Ведь мне вчера ночью всё же приснилась та самая высокая брюнетка с зелеными глазами. Казалось бы, и женатый, и влюблённый, и дитятко растет несмышленое, а вон нет, взяла да и приснилась.
И главное же сама подошла, познакомилась, сказала «здравствуй». Я даже от неожиданности остолбенел и поздороваться не удосужился. А она меня разглядывает. Впрочем, после первого оцепенения я всё же оправился и поздоровался. Только вот она уже не отвечала, просто стояла и смотрела своими огромными красивыми глазами.
Как кобра или ещё какое-нибудь сказочное существо. А потом вдруг ушла, оставив меня в одного. Разве что на кольцо обручальное посмотреть обернулась, с этакой усмешкой ироничной. Правда, чуть поморщилась, но это лишь прибавило пикантности потому, что кожа у неё гладкая прегладкая, ни одной морщинки нет. А когда поморщилась, так бац и штук пять сразу, но это на миг, пока гримасу скорчила. Это, знаете, как у нас в детстве, когда мы маленькие и кожа у нас послушная, эластичная. Только вот она, видимо, её да самого позднего возраста сохранила, потому что лет ей не меньше двадцати пяти. Взрослая барышня.
Знаете, я скажу честно, я понимаю, что всё от начитанного идет, ведь целый вечеря сидел и на записки друга смотрел. Вот и пришло — «оно», видение. На самом-то деле, я во всю эту чертовщину не верю и не верил никогда. Всё это плод нашего воображения, мы сами создаем подобные сны.
Хотя, что врать, понравился сон, ведь я давно уже ни с кем, кроме жены так близко не общался. И тут дело даже не в сексе, нет, дело просто в новом близком обществе, ведь она всего лишь рядом стояла, в глаза смотрела, ароматом своим опьяняла. И всё, больше не было ничего, но мне и этого с лихвой хватило. Так как на работе такого нет, ну а по клубам и прочим местам я не хожу, так что, нет, у меня такого давно не было с посторонней женщиной.
Сегодня весь день об этом думал. Начиная с самого утра, как ребенка в сад отвозил. Это ж надо, видимо мой мозг действительно давно без женского внимания жил. Только жена и всё. А она у меня хоть и красивая, да умная — но всё равно привычная. Результат — такой сон, начитался описаний женских и на — получай удовлетворение ночное. Но это так, на один раз, уверен, дальше все нормально будет. Просто давно о других женщинах не думал.
Кстати, вечером непроизвольно из толпы пару брюнеток выделил, чисто автоматически, видимо, мозг продолжал поиск той самой, что во сне приходила. Иногда, знаете ли, мозг срабатывает вне моего желания. Но, я решил проблему, я купил любимой жене цветы, она как раз печальная была — какие-то отчеты по работе не сходились.
Кстати о жене, я ведь вам ее совсем не описал, а стоит ведь. Высокая, с хорошей фигурой. Она у меня сплошное загляденье и гордость, причем берет не только внешностью, но и прекрасным развитым интеллектом, от которого иной раз становится страшно, настолько ловко она просчитывает мои ходы и мысли. Но это так, небольшое раздражение, в остальном же мы как единое целое, то есть хорошая крепкая семья.
23:00 Четверг.
Знаете, а ведь эта штука начинает меня все больше и больше удивлять, представляете, она снова мне приснилась. Ну не забавно ли? Второй день подряд. Смешно, ей богу, надо, видимо, сексом с женой заняться, иначе меня эти сновидения постоянно будут преследовать.
22:45 Пятница.
Третий день подряд. Странно. Это все перестает быть смешным и начинает уже немного напрягать. К тому же во сне эти «наши» отношения начинают понемногу развиваться. К примеру, вчера она уже не просто стояла, а села на скамейку и с любопытством разглядывала то меня, то свой маникюр, а то и природу, окружавшую нас.
А сегодня она уже заговорила, причем её голос такой мелодичный, мягкий и до боли знакомый. Говорила о природе, о погоде. Рассказала мне о своих мечтах, о том, что любит море, что ей нравятся закаты. И по странному стечению обстоятельств, все, что ей нравиться — также нашло отклик и у меня, ведь я тоже люблю море и закаты, песок и чистую воду. А под конец спросила, как зовут, сколько лет, где живу, и есть ли жена и дети. Я сказал, что и жена и ребенок есть. Она при этом улыбнулась, видимо, в знак доброжелательности, хотя я ясно заметил, что глаза нехорошо блеснули, то ли голодом отдали, то ли злостью.
Да, возможно, вы скажете, что всё это фальшь, и мое подсознание бушует и подстраивает всё под меня, но мне от этого нелегче, подсознание подсознанием, а с такими снами пора завязывать.
22:00 Четверг.
Простите, что я не писал уже неделю. Всё как-то руки не доходили. Но пока всё более или менее нормально. Хотя она и продолжает мне сниться каждую ночь. Говорит о себе, о том, как ей одиноко и что она хочет быть со мной. Какой-то бред, но я не знаю, что мне с этим делать. Но что ещё хуже, ей очень не нравятся моя жена и сын, она всё время говорит, что они ей мешают, что жена лежит рядом и от неё ужасно воняет, что лучше бы их не было.
Я очень устал, из-за этих снов я стал плохо спать, и всё время чувствую себя разбитым. Жена постоянно спрашивает, что со мной, но я прикрываюсь смертью друга. Не хватало еще, чтобы она узнала о моем несчастье. Она просто не поверит мне, не поймет. Да и что мне ей сказать? «Дорогая, видишь ли, мне постоянно снится какая-то женщина, к тому же симпатичная и вечно ноющая о том, что я женат!».
Нет, ей об этом никак не скажешь, остается только полагаться на себя и искать выход. Можно, конечно, положиться на психолога, но судя по отзывам в Интернете, они только деньги берут. Да и не слышал я, чтобы от такого лечили. Остается только пытаться избавиться самому, а не то накроет меня, как моего погибшего друга и останется лишь пара заветных листков в дневнике.
Кстати, о листках. Мой друг наверняка тоже пытался избавиться от этой проказы, надо только посмотреть, где он об этом писал. Хотя, что лукавить, скорее всего, мой товарищ просто не хотел с ней бороться. Ведь у него всё равно нормальной жизни не было, так, одно лишь мучение. Не то, что у меня. Сын, жена, полноценная семья, так сказать. Что-то я уже заговариваться начинаю, второй раз себе об этом твержу, как постулат какой-то.
Боже, как же всё это похоже на бред, иной раз кажется, что я схожу с ума, что всё это лишь моя больная фантазия. Что скоро всё само прекратится. Нужно только подождать и всё. Но это не так, я прождал уже неделю, Жанна снится мне снова и снова, и каждый раз я всё больше и больше провожу с ней времени.
23:00 Понедельник.
Кажется, я начал ходить во сне. Жена рассказала, что ночью я встал и подошел к детской кроватке и долго смотрел на спящего ребенка. Ей сначала показалось, что я наслаждаюсь тем, как он спит, но потом, когда она меня не дозвалась, она подошла поближе и увидела, что мои глаза закрыты, поняла, что я хожу во сне. Она здорово испугалась, ведь раньше такого не было. Честно говоря, я бы и сам испугался, увидев такое ночью.
Но это плохие новости, есть и хорошие. Тщательный осмотр дневника показал, что мой друг не совсем рвался на тот свет, определённые сомнения всё же были. Правда, это больше в начале, потом уже ничего не могло его остановить от великого полёта в никуда.
Но лучше так, чем совсем без адекватности. К тому же, как я понял, девушка не совсем воля фантазии. Он пишет, что это его личная заслуга, а затем вырванный лист, после которого сплошная лирика, с многочисленными обожаниями да восхвалениями.
Но ничего, это, конечно, понятно — парня от радости совсем расплющило, но я-то другой. Мне уже неделю она снится и хоть бы хны. Правда, сомнамбула напрягает, но ничего, вроде в детстве я тоже один раз во сне прогулялся. Вот жена — трусиха у меня, нервничает, начала тут истерику, мол, покажись врачу, покажись врачу, как будто я специально его избегаю. Надо будет сходить для её успокоения.
И всё же, я пока не знаю, что предпринять для победы. Я не маг, не психолог, особой науки не проходил по борьбе с чем-то подобным. Могу пока лишь не поддаваться на провокации, да и постараться во сне каким-то образом, сам не понимаю каким, то ли нагрубить ей, то ли просто ударить, то ли ещё что. Короче, сделать ей больно. Чтобы отстала. Понимаю, звучит глупо, ну а что я ещё предприму? Точно также начну рисовать дома круги на полу?
22:00 Среда.
Поход к врачу ничего не дал. Добрый доктор сказал, что всё из-за переутомления и выписал мне какие-то таблетки. Но, как оказалось, они ни черта не помогают. К тому же на вкус полная гадость. И дорогие. А у нас с деньгами не очень, так что инициатива доктора покупать отличные шведские таблетки прошла с превеликим трудом.
А тем временем Жанна преподнесла мне сюрприз — попросила, чтобы я взял на руки щенка, который тявкал на нас с ней. Я взял его, а он, кстати, такой милый, мягкий, и то ли урчит, то ли дышит, не успел различить. Запомнил лишь его сладкое выражение лица, потому что в ту же минуту проснулся от того, что жена вырывает у меня нашего ребенка. Представляете, это я с ребенком стоял. Мне, если честно, совсем тогда плохо стало. Аж мурашки прошли, жена-то не в курсе, что со мной, знает лишь, что я по ночам хожу, да сплю неспокойно, ну а всю картину не видит. Эх, теперь ей рассказывать действительно поздно.
Да и нормального сна нет ни у меня, ни у неё. Я, конечно, пытаюсь её успокаивать, но не получается. Одно лишь её удивляет — как я исхитряюсь брать ребенка так бесшумно, чтоон этого даже не чувствует и не просыпается, ведь я такой неуклюжий был с ним. По крайней мере, раньше.
23:00 Четверг.
Ребенка отдали её родителям. Жена слишком сильно боится. А я не могу ничего с собой поделать. Теперь она вздрагивает каждый раз, когда я к ней поворачиваюсь. Говорит, что пару раз видела, как я открывал глаза и на неё смотрел. Паника в ней крепнет с каждым днем, скоро и вовсе переведет меня на кухню, лишь бы не глядел на неё. Что, как мне теперь кажется, лишнее, так как она меня должна поддерживать, а не бесить своим поведением. Я же не виноват, что со мной такое происходит.
Где помощь? Где выручка? Нет, с её стороны лишь давление и всё сводится к тому, чтобы я сам разобрался с собой, либо опять тащит меня к доктору, как будто он может что-то решить. Надо будет её немного урезонить, а не то совсем из себя выведет. Может, пара оплеух на крайний случай. Или я перегибаю? Она же не виновата. Это у меня психологические проблемы.
22:00 Понедельник.
Всё, хватит, сегодня не хочу ни о чем думать. Я уже и так каждый день на нервах. Постоянно одно и то же. Постоянно просыпаюсь от её тряски и встаю с утра разбитый. Она всё время твердит, что я встаю, молча обхожу кровать и иду на кухню. А там она уже меня будит, боится, что я могу схватить что-то не то. Да что я могу схватить-то? Вилку? Ложку? Может нож?
Я думаю, она просто хочет съехать к сыну, к своим родным. Там ей, видимо, лучше живется. А что? Готовить не надо, за ней всё убирают. Да и любви там вагон и маленькая тележка, все в руках преподносят, не то, что здесь муж сомнамбула. Конечно, там ей намного лучше. Но ничего, это, как мне кажется, только на время. Вообще, есть идея отправить её туда ненадолго, посмотреть, как один буду справляться, ну а что? Она там, я тут. Риск сведен к минимуму. В окно же не полезу, психолог сказал, что подсознание не позволит, мол, инстинкт выживания и всё такое, да я и сам читал про это. Жене тоже про это втирать начать. Сегодня не сдается, но я уже заметил, что идею обдумывает, ищет плюсы, которые должны перевесить минусы. Тут самое главное правильно подать, а дальше дело техники.
И ещё, странно, но я сам совершенно не боюсь своего состояния, я как-то уверен в себе. Уверен, что всё нормально. Плюс во сне приснилось, что Жанна меня полностью поддерживает, хотя она и виновница всех бед, но я всё равно поддержке рад.
23:00 Среда.
Приезжал её отец. Попытался мне объяснить, что мне делать. Какая дружная заботливая семья, все друг другу рады, все склеены общим делом взаимовыручки, так и хочется пролить слезу и пожать всем руки в знак благодарности. Только вот что-то не горит у меня идти к ним за хлебом и солью. Особенно раздражает, что он всё время говорил что-то о Боге. Неужели здоровому мужику больше не о чем со мной поговорить? Наверно, нет. И самое противное то, что я увидел страх в его глазах, он боится, уж не знаю за что именно, за дочь или за разлад в этом крае счастья, а может быть и за то, и за другое вместе взятое. Но самое главное — боится. Фу, нехорошо, так нельзя себя вести. Надо жестко и постепенно вычищать подобное настроение у себя. Вот как я. Взял да и настроил себя на победу. И поэтому сейчас меня беспокоит уже не столько моя Жанна, сколько то, что они теперь сюда дорогу паломничества проложили.
Ай, ай, ай. Это всё она им рассказала, жена моя любимая. Не выдержала той боли, которая на неё обрушилась, слила. Но что её за это винить? Она же нечаянно, просто села и открыла маме душу свою. Это нормально, это по-женски, не по-семейному, но по-женски. И за то спасибо, что в милицию не пошла.
Слезы, всхлипывание, снова слезы. Иногда крик. Семейная идиллия бушует как девятый вал, впрочем, я не удивлен — взять и вплести такое количество эмоций и ещё удивляться, почему у нас неспокойно?
Впрочем, как я уже говорил, я у меня полный штиль в душе. Я наметил свой план. Первым делом сплавить жену, потом войти получше в сны, так, чтобы никто не будил и не мешал. И там уже, на месте, самому разобраться с проблемой. Мне не нужны психологи и прочие идиоты, я сам справлюсь с этой штукой. Главное, чтобы поблизости не было помех. А то вытаскивают из сна и не дают разобраться толком. Так что надо спокойно следовать этому плану и всё должно получиться.
24:00 Пятница.
Странно, столкнулся с непониманием. Жена уперлась в своем желании быть со мной. Но ничего, я упертый. На моей стороне отличная сила. Тоска по ребенку. Она его слишком любит, чтобы постоянно быть со мной, рано или поздно она уйдет к нему и оставит меня одного. Главное, поднажать и возможно выйти немного за рамки. Как у хирурга, сначала больно, потом выздоравливаем. Так и с ней, потом же сама же благодарить будет.
22:00 Суббота
Довёл. Получилось, собрала вещи и ушла. Понятное дело, ребенок большой вклад внёс. Но и я постарался. Доволен. Такое дело сделал, теперь на пути к излечению всё меньше преград. Осталось лишь углубиться в сны. Заручиться поддержкой времени, так сказать. Правда несколько страшно одному, везде Жанна мерещиться, но ничего, не престало мужику бабы бояться, пусть и симпатичной.
Кстати, Жанна хорошеет ночь от ночи. В последний раз такой предстала, что просыпаться не хотелось. В розовом платье до пола, оголяющем спину и грудь. Я аж обомлел, как увидел. Мы тогда в парке гуляли, среди опавших кленовых листьев. Была осень, но тепло ещё сохранилось. Я чувствовал это. Видел, что погода словно застыла в том положении, каком нам нужно. И голос, снова её голос, такой мелодичный и такой знакомый. Она была уже спокойней, мягче со мной, порадовалась моему впечатлению. Знаете, у неё очень хорошо улыбки получаются, как будто
огонек вспыхивает и тут же исчезает, озадачив нас своей красотой. Да, я заворожен ею, не скрою. Но это лишь придает сложности задаче предо мной стоящей. А я люблю сложности и никогда от них не отступаю. Вот и этой ночью не отступлю, намертво стисну её горло, чтобы навсегда запомнила, каким я бываю, если меня разозлить.
20:00 Воскресенье.
Пишу рано, потому что надо заснуть пораньше, впереди очередной бой. Вчерашний я проиграл с треском, но там подготовились так, что пришлось продуть. Она изобразила несчастную замученную женщину, к тому же там на неё напала какая-то девушка, била её. Пришлось помочь, оттащить.
Вот и вышло, что утешать начал и что самое неприятное, она как почувствовала это, так сразу и голову положила на меня и на мою руку. Боже, как же это было чувственно, еле сдержался, чтобы не поцеловать, но сдержался же, справился с собой, сохранил самообладание.
Хотя, возможно, она сама не торопила события. Не знаю, чувствую лишь, что продул по всем фронтам. Но это же начало всего, лишь первый бой, завтра будет лучше.
21:00 Пятница
Приходила мать покойного, каким-то образом узнала, что у меня его дневник. Оказывается, она нашла недостающую страницу. Суть которой сводилась к тому, что смерть птицы, а он всё-таки её убил, произошла по вине его подруги из снов. Девушка не переносила эту живность на дух, вот и пришлось покойному отправить ее на тот свет.
Мутная тема, зачем мне вообще её принесли — так и не ясно, но вежливо принял, поблагодарил. Мне эти старческие, беспокойные глаза теперь только раздражение и помеха. Вон, на улице полно тех, кому помогать надо. Жена ещё, стерва, прочитала мельком, пока с матерью друга разговаривал, теперь всё ходит, клянчит у меня этот дневник, как будто он ей в чем-то поможет. Ей вообще такие вещи противопоказаны, уж больно религиозная у меня она. Во всякую ерунду верит. Раздражает.
22:00 Суббота.
Вывела всё-таки, ударил. Пришлось. Стащила дневник, прочитала. Начала истерику, тыкать пальцем в тетрадь, едва не порвала. Такого визга я давно не видел. После оплеухи жалобно забилась в угол, плакала. Но ничего, ей лишь на пользу, да и к родителям не побежала, видно, поняла свою неправоту. Наконец-то. Всё-таки старый простой способ обращения с женщиной никогда не перестанет быть актуальным.
К тому же, после этого стала ласковей, хитрее, как потом Жанна сказала, выпытывает просто, прячется за маской доброты, ищет подход ко мне. Что-то там поняла вот и решила сменить тактику. Но меня теперь не проведешь, я всё вижу, всё замечаю. Хотя, польза от такого поведения есть, не спорю, уже не дергает по ночам, пытается уговорами спать уложить. Мне это приятно, конечно, а вот жена стала нервничать. Особенно её вечерние молитвы стали раздражать. Жена в последнее время на них насела безмерно.
А жена, тем временем, начинает все больше и больше налегать. Не знаю, я уже не ассоциирую её со сном, в голове уже давно все перемешалось, я с ней вижусь каждую ночь, это как второй дом уже стал, постоянно общаемся, целуемся, дарим друг другу подарки. Я не могу отделаться от ощущения, что она постоянно со мной, к тому же она узнает обо всём, что происходило днем, она знает абсолютно все и крайне логично разговаривает, подставляя необходимые доводы.
Я не знаю. Кажется, мне уже нет обратной дороги. Я сошел с ума, все, что вижу — это полное отсутствие выхода. Точнее, благополучного выхода, я точно знаю, что жена не уймется, пока я не уничтожу жену и ребенка, пока, встав с постели, я не возьму нож и не воткну его жене в сердце, оставив её умирать на кровати, я знаю, что она хочет крови.
Но что я могу? Я всего лишь человек. Впрочем, есть один выход. Но он такой же, как и у моего покойного друга. Только это будет уже не сон, так как я знаю, что сны мы видим лишь, когда работает наш мозг, а когда он не функционирует, наступает обычная темнота и тишина. Я не хочу умирать, но я также не хочу ложиться в клинику, где надо мной начнут ставить опыты. К тому же у меня нет денег на хорошего врача или условия. Меня поместят в обычную дурку, где вся забота сведется к вечерней или утренней клизме и воздействию дешевых, но сильно действующих лекарств.
На этом, пожалуй, всё, будущее уже определено и я знаю, что надо делать. Игра в экзорциста не подходит для наших реалий, к тому же остатки разума у меня ещё остались. Рано или поздно Жанна возьмет вверх, и я убью свою жену, поэтому я просто обязан не допустить этого. Она хорошая, она хочет мне помочь, но я, то понимаю что всё это глупо. И я понимаю это именно сейчас, когда я вспомнил наше первое свидание, наш первый поцелуй, нашу прогулку. И за всё это я неизменно поплачусь при встрече с Жанной, она очень не любит подобные мысли. На этом, пожалуй, всё. Пусть эта странная история никогда уже не покинет этой тетради и догорит вместе с дневником моего друга, который, по всей видимости, всё-таки смог сделать нечто неординарное и вызвать что-то явно потустороннее, сумевшее не только завладеть им, но и даже почти подчинить меня. Во всяком случае, я так думаю. Потому других объяснений у меня нет.
МАМЕНЬКИН СЫНОК. ВТОРОЙ ВАРИАНТ
«Из архива полиции, Одинцовского района, по делу №456.
Вещественное доказательство — №2.
Приобщено к делу 05.06.2006г. Самоубийство.
Листки пронумерованы и подшиты.
Следователь Герасимов В. И.
Обрывки дневника.
Вторник. 13 00.
Добрый день, вот уже три дня как я ничего не писал в своем дневнике. Причина проста. Умер мой друг. Хотя сказать честно, я был мало удивлен. Он давно себя стал крайне неадекватно вести, проявляя отчужденность и агрессию. Может быть, тому вина его одинокое проживание, а может и склонность к творческим порывам, не знаю точно, ведь в последнее время я мало общался с ним. Большее, проводя времени с женой и ребенком.
Но мне его жаль. Он был, в общем-то, неплохим человеком и возле гроба я уронил пару настоящих слез. Да, мы с ним часто играли в детстве, гоняли в футбол и ходили с девчонками в кино. Но, то время ушло, я нашел работу, завел семью, а он стал отшельником в оставленной ему квартире. Где постоянно мешал свое одиночество с плохо проваренными макаронами и густой, кисельной кашей.
И вот он умер. Заснул с умиротворенным выражением лица. Хотя, в последний раз, когда он мне звонил, а было это около недели назад, состояние у него было менее спокойное. Возбужденный, он все время говорил о какой-то девушке, которая начала сниться ему несколько ночей назад. Признаться честно я не стал вслушиваться в этот сумбур и как можно быстрее решил попрощаться. Мы с женой как раз хотели пойти в кино, и она ждала меня возле двери. Запомнил лишь, что девушка из сна была брюнеткой с длинными черными волосами.
Признаться честно, они ему всегда они нравились, ещё в школе, когда он то и дело выделял прекрасных особ с длинными черными волосами. Смешно, но они так часто ему отказывали, лишь изредка позволяя проводить до подъезда.
На похоронах с его стороны почти никого не было. Я был единственным его другом, как во время учебы в школе, так и в университете. Не говоря уже о работе, с которой он чуть ли не сбегал домой.
Вы спросите, чем он занимался? Да всякой ерундой, мелким собирательством всякой мистической дребедени, оккультных книг и дешевой металлической то ли свастики, то ли просто значков. Причем со временем, это его хобби, раздражало меня все больше и больше, так как он все время старался навязать свои странные, понятные лишь ему идеи. К примеру, он считал, что написанные им мемуары, имеют свою собственную жизнь. Мир, где точно также как здесь существуют все его герои.
Но самое печальное, то, что занялся мистикой. Раздобыл некого «Папюса» и под его влиянием, стал изучать так называемую «магию». Стал рисовать всякие козлиные головы, легко перечислять самые длинные имена давних еврейских или православных духов. В общем, сделал так, чтоу меня создалось твердое убеждение, что он уже никогда не сможет завести симпатичную, умную подружку.
Я помню один раз, когда я зашел к нему домой, он сидел на полу и на большом куске бумаге, чертил звезду. Естественно он не преминул объяснить это свое творчество, сказав, что собирается завладеть демоном, отобрав его свободу в честном поединке. Я тогда ещё помню его бедного попугая, которого он засадил в клетку и оставил себе в помощь. Бедная птица, сколько она всего пережила.
Точно я забыл вам рассказать. Он убил эту свою птицу, точнее как сам он говорил, просто отпустил. И лишь потом я выяснил, что она пала от его новых необузданных фобий. Эх, отличный был желтый попугай. Говорить умел.
Но, вернёмся к печальному концу моего друга. Дело в том, что перед тем как покинуть наш мир, он принёс мне свой дневник, написанный от руки и в старой, коричневой тетради. Почерк у него превосходный и читать оказалось совсем нетрудно, поэтому я в один из воскресных вечеров решил, полистать эти разукрашенные синими чернилами страницы.
Чтиво скажу я вам презанятное, немного отдает безумством, но в целом видно, что мой друг отдавался делу полностью. Жаль лишь что логическая завершенность хромала, так что, компоновать все в единое целое пришлось мне. Хорошо еще, что материала совсем немного.
Но одно дело вам так писать, другое дело преподнести один отрывок. Я напишу лишь несколько строк, но думаю, вы поймете, с каким творчеством я столкнулся.
«Она, она опять приходила. Ночью, как обычно во сне. Черная, изящная, красивая. Её глаза, они жгли, они горели. Она уже не та, что сидела со мной на краю обрыва, теперь она как валькирия, он безумна и в то же время прекрасна. Она хочет быть со мной чаще. Видеть, как я живу, наслаждаться моим обществом. Она лучшее, что было у меня. Она моя королева»
И вот всё примерно в этом роде. О этой женщине если не соврать около шести листов каллиграфического почерка, причем одна страница вырвана. Так что это ещё крепче рвет и без того хромую логическую суть. Но как я понял, эта девушка всё чаще и чаще стала появляться в его снах и за несколько дней, буквально заразила его своими появлениями. Видимо поэтому он и решил, наглотавшись таблеток, заснуть как можно крепче, что бы уже никогда не покидать свою любимую.
Я понимаю, покойник не заслужил такой категоричности, но ведь вы понимаете, что это бред, и что человек просто устал, как морально, так и физически от своего вынужденного безделья. Ему бы спортом заняться, пользы было бы намного больше. Да и птицу бы убивать не пришлось.
Кажется, сегодня я написал больше чем обычно, но вы уж простите, прорвало, три дня ходил как отрешенный. Как вы понимаете, произошло же самоубийство, не каждый день такое бывает. Конечно, повторюсь, я мог бы и забить на это. Но что-то мне подсказывает, что я обязан, попытаться объяснить его природу. А то наша доблестная милиция как обычно не заметит ничего не обычного, что ей эти смертники? им бы поскорее домой уйти.
Кстати, тут вот вчера, наши менты снова штуку отмочили. Взяли и перетащили труп со своего участка, на другой. Да ещё своим коллегам позвонили — «мол, у вас неизвестный с „огнестрелом“, потрудитесь забрать». Перестраховались на тот случай, если коллеги захотят им также тело вернуть. В общем, на ментов надежды ноль, вот и выходит что моя тетрадка, раскрывает суть трагедии.
22:52 Среда.
Знаете, мне так и хочется вам сейчас написать — удивительно, но факт. Ведь к моему великому удивлению, мне вчера ночью всё же приснилась, та самая высокая, брюнетка с зелеными глазами. Удивительно, казалось бы, и женатый, и влюблённый, и дитятко растет несмышленое, а вон нет, взяла да и приснилась.
И главное же сама подошла, познакомилась, сказала — здравствуй. Я даже
от неожиданности остолбенел, даже поздороваться не удосужился. А она знай, меня разглядывает. Впрочем, после первого оцепенения, я всё же оправился и поздоровался. Только вот она уже не отвечала, просто стояла и на меня смотрела, своими огромными, красивыми глазами.
Как кобра или ещё какое-нибудь сказочное существо. А потом вдруг ушла, оставив меня в одного. Разве что на кольцо обручальное посмотреть обернулась, с этакой усмешкой ироничной. Правда чуть поморщилась, но это лишь прибавило пикантности, потому что, кожа у неё, гладкая прегладкая, ни одной морщинки нет. А когда поморщилась, так бац и штук пять сразу, но это на миг, пока гримасу скорчила. Это знаете, как у нас в детстве, когда мы маленькие и кожа у нас послушная, эластичная. Только вот она видимо, её да самого позднего возраста сохранила, потому что лет ей не меньше двадцати пяти. Взрослая барышня.
Знаете, я скажу честно, я понимаю, что всё от начитанного идет, ведь целый вечеря сидел и на записки друга смотрел. Вот и пришло — «оно», видение. На самом то, деле я во всю эту чертовщину не верю, и не верил никогда. Всё это плод нашего воображения, мы сами создаем подобные сны.
Хотя, что врать, понравился сон, ведь я давно уже ни с кем кроме жены так близко не общался. И тут, дело даже не в сексе, нет, дело просто в новом близком обществе, ведь она всего
лишь рядом стояла, в глаза смотрела, ароматом своим опьяняла. И всё, больше не было ничего, но мне и этого с лихвой хватило. Так как на работе такого нет, ну а по клубам и прочим местам я не хожу, так что, нет, у меня такого давно не было с посторонней женщиной.
Сегодня весь день об этом думал. Начиная с самого утра, как ребенка в сад отвозил. Это ж надо, видимо мой мозг действительно давно без женского внимания жил. Только жена и всё. А она у меня хоть и красивая да умная, но всё равно привычная. Результат такой сон, начитался описаний женских и на, получай удовлетворение ночное. Но это так, на один раз, уверен, дальше все нормально будет. Просто давно о других женщинах не думал.
Кстати вечером непроизвольно из толпы пару брюнеток выделил, чисто автоматически, видимо мозг продолжал поиск той самой, что во сне приходила. Иногда знаете ли, мозг срабатывает вне моего желания. Но, я решил проблему, я купил любимой жене цветы. она как раз печальная была — какие-то отчеты по работе не сходились.
Кстати о жене, я ведь вам ее, совсем, не описал, а стоит ведь. Высокая, с хорошей фигурой. Она у меня сплошное загляденье и гордость, причем берет не только внешностью, но и прекрасным развитым интеллектом, от которого иной раз становиться страшно, настолько ловко она просчитывает мои ходы и мысли. Но это так, небольшое раздражение, в остальном, же мы как единое целое, то есть хорошая крепкая семья.
23:00 Четверг.
Знаете, а ведь эта штука начинает меня все больше и больше удивлять, представляете, она снова мне приснилась. Ну не забавно ли? Второй день подряд. Смешно, ей богу, надо видимо сексом с женой заняться, иначе меня эти сновидения постоянно будут преследовать.
22:45 Пятница.
Третий день подряд. Странно. Это все, знаете ли перестает быть смешным и начинает уже немного напрягать. К тому же во сне, эти «наши» отношения начинают понемногу развиваться. К примеру, вчера, она уже не просто стояла, а села на скамейку и с любопытством разглядывала то меня, то свой маникюр, а то и природу окружавшую нас.
А сегодня она уже заговорила, причем её голос такой мелодичный, мягкий и до боли знакомый. Говорила о природе, о погоде. Рассказала мне о своих мечтах, о том, что любит море, что ей нравятся закаты. И по странному стечению обстоятельств, все, что ей нравиться также нашло отклик и у меня, я тоже люблю море и закаты, песок и чистую воду. А под конец спросила, как зовут, сколько лет, где живу, и есть ли жена и дети. Я сказал, что и жена и ребенок есть. Она при этом улыбнулась, видимо в знак доброжелательности, хотя я ясно заметил, что глаза нехорошо блеснули, то ли голодом отдали, то ли злостью.
Да возможно вы скажете, что всё это фальшь, и мое подсознание бушует и подстраивает всё под меня, но мне от этого не легче, подсознание подсознанием, а с такими снами пора завязывать.
22:00 Четверг.
Простите, что я не писал уже неделю. Всё как-то руки не доходили. Но пока всё более менее нормально. Хотя она и продолжает мне сниться каждую ночь. Говорит о себе, о том, как ей одиноко и что она хочет быть со мной. Какой-то бред ей богу, но я не знаю, что мне с этим делать. Но что ещё хуже, ей очень не нравятся моя жена и сын, она всё время говорит, что они ей мешают, что жена лежит рядом и от неё ужасно воняет, что лучше бы их не было.
Я очень устал, из-за этих снов я стал плохо спать, и всё время чувствую себя разбитым. Жена постоянно спрашивает, что со мной, но я прикрываюсь смертью друга. Не хватало еще, чтобы она узнала о моем несчастье. Она просто не поверит мне, не поймет. Да и что мне её сказать? «Дорогая, видишь ли, мне постоянно сниться какая-то женщина, к тому же симпатичная и вечно ноющая о том, что я женат!».
Нет, ей об этом никак не скажешь, остается только полагаться на себя и искать выход. Можно конечно положиться на психолога, но судя по отзывам в интернете, они только деньги берут. да и не слышал я, чтобы от такого лечили. Остается только пытаться избавиться самому, а не то накроет меня как моего погибшего друга и останется лишь пара заветных листков в дневнике.
Кстати о листках, мой друг наверняка тоже пытался избавиться от этой проказы, надо только посмотреть, где он об этом писал. Хотя, что лукавить, скорее всего, мой товарищ просто не
хотел с ней бороться. Ведь у него всё равно нормальной жизни не было, так, одно лишь мучение. Не то, что у меня. Сын, жена, полноценная семья так сказать. Что-то я уже заговариваться начинаю, второй раз себе об этом твержу, как постулат какой-то.
Боже, как же всё это похоже на бред, иной раз кажется, что я схожу с ума, что всё это лишь моя больная фантазия. Что скоро всё само прекратиться. Нужно только подождать и всё. Но это не так, я прождал уже неделю, Жанна, сниться мне снова и снова, и каждый раз я всё больше и больше провожу с ней времени.
23:00 Понедельник.
Кажется, я начал ходить во сне. Жена рассказала, что ночью я встал и подошел к детской кроватке и долго смотрел на спящего ребенка. Ей сначала показалось, что я наслаждаюсь тем, как он спит, но потом когда она меня не дозвалась, она подошла поближе и увидела, что мои глаза закрыты, поняла что я хожу во сне. Она здорово испугалась, ведь раньше такого не было. Честно говоря, я бы и сам испугался, увидев такое ночью.
Но это плохие новости, есть и хорошие. Тщательный осмотр дневника, показал, что мой друг, не совсем рвался на тот свет, определённые сомнения всё же были. Правда, это больше в начале, потом уже ничего не могло его остановить от великого полёта в никуда.
Но лучше так, чем совсем без адекватности. К тому же, как я понял, девушка не совсем воля фантазии. Он пишет, что это его личная заслуга, а затем вырванный лист, после которого сплошная лирика, с многочисленными обожаниями да восхвалениями.
Но ничего, это конечно понятно, парня от радости совсем расплющило, но я, то другой. Мне уже неделю она сниться и хоть бы хны. Правда сомнамбула напрягает, но ничего, вроде в детстве я тоже один раз во сне прогулялся. Правда, вот жена. Трусиха она у меня, нервничает, начала тут истерику, мол, покажись врачу, покажись врачу, как будто я специально его избегаю. Надо будет сходить для её успокоения.
И всё же, я пока не знаю, что предпринять для победы. Я не маг, не психолог, особой науки не проходил по борьбе с чем-то подобным. Могу пока лишь не поддаваться на провокации, да и постараться во сне каким-то образом, сам не понимаю каким, то ли нагрубить ей, то ли просто ударить, то ли ещё что. Короче сделать ей больно. Чтобы отстала. Понимаю, звучит глупо, ну а что я ещё предприму? Точно также начну рисовать дома круги на полу?
22:00 Среда.
Поход к врачу ничего не дал. Добрый доктор сказал всё из-за переутомления и выписал мне какие-то таблетки. Но как оказалось, они ни черта не помогают. К тому, же на вкус полная гадость. И дорогие. А у нас с деньгами не очень, так что инициатива доктора покупать отличные шведские таблетки, прошла с превеликим трудом.
А тем временем, Жанна, преподнесла мне сюрприз, попросила, чтобы я взял на руки щенка, который тявкал на нас с ней. Я взял его, а он, кстати, такой милый, мягкий, и то ли урчит, то ли дышит, не успел различить. Запомнил лишь его сладкое выражение лица, потому что в тут же минуту проснулся от того что жена вырывает у меня нашего ребенка. Представляете, это я с ребенком стоял. Мне если честно совсем тогда плохо стало. Аж мурашки прошли, жена то не в курсе, что со мной, знает лишь, что я по ночам хожу, да сплю неспокойно, ну а всю картину не видит. Эх, теперь ей рассказывать, действительно поздно.
Да и нормального сна нет ни у меня, ни у неё. Я, конечно, пытаюсь её поуспокаивать, но не получается. Одно лишь её удивляет, как я исхитряюсь брать так бесшумно, что ребенок даже этого не чувствует и не просыпается, ведь я такой неуклюжий был с ним. По крайней мере, раньше таким был.
23:00 Четверг.
Ребенка отдали её родителям. Жена слишком сильно боится. А я не могу ничего с собой поделать. Теперь она вздрагивает каждый раз, когда я к ней поворачиваюсь. Говорит, что пару раз видела, как я открывал глаза и на неё смотрел. Паника в ней крепнет с каждым днем, скоро и вовсе переведет меня на кухню, лишь бы не глядел на неё. Что как мне теперь кажется, лишнее, так как она меня должна поддерживать, а не бесить своим поведением. Я же не виноват, что со мной такое происходит.
Где помощь? Где выручка? Нет с её стороны лишь давление и всё сводиться к тому, чтобы я сам разобрался с собой, либо опять тащит меня к доктору, как будто он может что-то решить.
Надо будет её немного урезонить, а не то совсем из себя выведет. Может пара оплеух на крайний случай. Или я перегибаю? Она же не виновата. Это у меня психологические проблемы.
22:00 Понедельник.
Всё, хватит, сегодня не хочу не о чем думать. Я уже итак каждый день на нервах. Постоянно одно и тоже. Постоянно просыпаюсь от её тряски и встаю с утра разбитый. Она всё время твердит, что я встаю, молча, обхожу кровать и иду на кухню. А там она уже меня будит, боится, что я могу схватить что-то не то. Да что я могу схватить то? Вилку? Ложку? Может нож?
Я думаю, она просто хочет съехать, к сыну, к своим родным. Там ей видимо лучше живется. А что? Готовить не надо, за ней всё убирают. Да и любви там вагон и маленькая тележка, все в руках преподносят, не то, что здесь муж сомнамбула. Конечно, там ей намного лучше. Но ничего, это как мне кажется, тока на время. Вообще идея есть отправить её туда ненадолго, посмотреть, как один буду справляться, ну а что? Она там, я тут. Риск сведен к минимуму. В окно же не полезу, психолог сказал, что подсознание не позволит, мол, инстинкт выживания и всё такое, да я и сам читал про это. Жене тоже про это втирать начать. Сегодня не сдается, но я уже заметил, что идею обдумывает, ищет плюсы, которые должны перевесить минусы. Тут самое главное правильно подать, а дальше дело техники.
И ещё, странно, но я сам совершенно не боюсь своего состояния, я как, то уверен в себе. Уверен, что всё нормально. Плюс во сне приснилось что Жанна, меня полностью поддерживает, хотя она и виновница всех бед, но я всё равно поддержке рад.
23:00 Среда.
Приезжал её отец. Попытался мне объяснить, что мне делать. Какая дружная, заботливая семья, все друг другу рады, все склеены общим делом взаимовыручки, так и хочется пролить слезу и пожать всем руки в знак благодарности. Только вот что-то не горит у меня идти к ним за хлебом и солью. Особенно раздражает, что он всё время говорил что-то о боге. Неужели здоровому мужику больше не о чем со мной поговорить? Наверно нет. И самое противное то, что я увидел страх в его глазах, он боится, уж не знаю за что именно, за дочь или за разлад в этом крае счастья, а может быть и за то и за другое вместе взятое. Но самое главное — боится. Фу, нехорошо, так нельзя себя вести. Надо жестко и постепенно вычищать подобное настроение у себя. Вот как я. Взял и да и настроил себя на победу. И поэтому сейчас меня уже беспокоит уже не столько моя Жанна, сколько то, что они теперь сюда дорогу паломничества проложили.
Ай, ай, ай. это всё она им рассказала, жена моя любимая. Не выдержала той боли, которая на неё обрушилась, слила. Но что её за это винить? Она же нечаянно, просто села и открыла маме душу свою. Это нормально это по-женски, не по-семейному, но по-женски. И за то спасибо, что в милицию не пошла.
Слезы, всхлипывание снова слезы. Иногда крик. Семейная идиллия бушует как девятый вал, впрочем, я не удивлен, взять и вплести такое количество эмоций и ещё удивляться, почему у нас неспокойно?
Впрочем, как я уже говорил, я у меня полный штиль в душе. Я наметил свой план. Первым делом сплавить жену, потом войти получше в сны, так чтобы никто не будил и не мешал. И там уже, на месте, самому разобраться с проблемой. Мне не нужны психологи и прочие идиоты, я сам справлюсь с этой штукой. Главное чтобы поблизости не было помех. А то вытаскивают из сна и не дают разобраться толком. Так что надо спокойно следовать этому плану и всё должно получиться.
24:00 Пятница.
Странно, столкнулся, с непонимаем. Жена уперлась в своем желании быть со мной. Но ничего я упертый. На моей стороне отличная сила. Тоска по ребенку. Она его слишком любит, чтобы постоянно быть со мной, рано или поздно она уйдет к нему и оставит меня одного. Главное поднажать и возможно выйти немного за рамки. Как у хирурга, сначала больно, потом выздоравливаем. Так и с ней, потом же сама же благодарить будет.
22:00 Суббота
Довёл. Получилось, собрала вещи и ушла. Понятное дело ребенок большой вклад внёс. Но и я постарался. Доволен. Такое дело сделал, теперь на пути к излечению всё меньше преград. Осталось лишь углубиться в сны. Заручиться поддержкой времени так сказать. Правда несколько страшно одному, везде Жанна мерещиться, но ничего, не престало мужику бабы бояться, пусть и симпатичной.
Кстати, Жанна хорошеет ночь от ночи. В последний раз такой предстала, что просыпаться не хотелось. В розовом платье до пола, оголяющим спину и грудь. Я аж обомлел, как увидел. Мы тогда в парке гуляли, среди опавших кленовых листьев. Была осень, но тепло ещё сохранилось. Я чувствовал это. Видел, что погода словно застыла в том положении, каком нам нужно. И голос, снова её голос, такой мелодичный и такой знакомый. Она была уже спокойней, мягче со мной, порадовалась моему впечатлению. Знаете, у неё очень хорошо улыбки получаются, как будто огонек вспыхивает и тут же исчезает, озадачив нас своей красотой. Да, я заворожен ею, не скрою. Но это лишь придает сложности задаче предо мной стоящей. А я люблю сложности и никогда от них не отступал. Вот и этой ночью не отступлю, намертво стисну её горло, чтобы навсегда запомнила, каким я бываю, если меня разозлить.
20:00 Воскресенье.
Пишу рано, потому что надо заснуть пораньше, впереди очередной бой. Вчерашний я проиграл с треском, но там подготовились, так, что пришлось продуть. Она изобразила несчастную, замученную женщину, к тому же там неё напала какая-то девушка, била её. Пришлось помочь, оттащить.
Вот и вышло, что утешать начал и что самое неприятное. Она как почувствовала это, так сразу и голову положила на меня и на мою руку. Боже как же это было чувственно, еле сдержался, чтобы не поцеловать, но сдержался же, справился с собой, сохранил самообладание.
Хотя возможно она сама не торопила события. Не знаю, чувствую лишь, что продул по всем фронтам. Но это, же начало, всего лишь первый бой, завтра будет лучше.
21:00 Воскресенье
Как же быстро пронеслась эта неделя, как быстро она прошла. И если бы не бабушка покойного, я бы даже не заглянул к вам. Да, она приходила, она каким — то образом узнала, что у меня его дневник. Оказывается, она нашла недостающую страницу. Суть, которой сводилась к тому, что смерть птицы, а он всё-таки её убил, произошла по вине его подруги из снов. Девушка не переносила эту живность на дух, вот и пришлось покойному отправить ей на тот свет.
Мутная тема, зачем мне вообще её принесли так и не ясно, но я вежливо принял, поблагодарил. Мне эти старческие, беспокойные глаза теперь только раздражение и помеха. Вон, на улице полно тех, кому помогать надо. Хотя не скрою, пробудила меня она. Посмотрела на меня так, словно привидение увидела, говорит — «Как на внучка глянула, ненаглядного моего, глаза такие же, мутные». Впрочем, мне это панибратство не по душе, да, я с ними часто виделся, но это вовсе не повод ко мне вот так запросто приходить. Хотя за страницу спасибо. Вложу её в дневник. Может ценности от этого прибавиться. Хотя уверен, старуха явно что-то задумала. Но, да ладно, у меня свои дела остались ещё. Жанна, ждет очередного боя, как она любит говорить. Шутливая она у меня стала, всё норовит вставить тему о борьбе.
22:00 Понедельник.
Вот как знал, как знал, что старуха что-нибудь да сотворит. Взяла дура, да жене всё рассказала и про сны и про дневник. Теперь женушка ходит, клянчит у меня этот дневник, как будто он ей в чем-то поможет. Ей вообще такие вещи противопоказаны, уж больно религиозная у меня она. Во всякую ерунду верит. Раздражает. Но, слава богу, ночевать не осталась. Скучает без ребенка. А он там истерику закатывает без неё.
22:00 Суббота.
Вывела всё-таки, ударил. Пришлось. Стащила дневник, прочитала. Начала истерику, тыкать пальцем в тетрадь, едва не порвала. Такого визга я давно не слышал. После оплеухи жалобно забилась в угол, плакала. Но ничего ей лишь на пользу, хорошо, что к родителям не побежала, видно поняла свою неправоту. Наконец-то. Всё-таки старый простой способ обращения с женщиной, никогда не перестанет быть актуальным.
К тому же после этого стала ласковей, хитрее. Как потом Жанна сказала, выпытывает просто, прячется за маской доброты, ищет подход ко мне. Что-то там поняла, вот и решила сменить тактику. Но меня теперь не проведешь, я всё вижу, всё замечаю. Только вот Жанна опять стала нервничать. Ведь жена ночует, да и эти вечерние молитвы, на которые моя любимая женушка та ещё мастерица. У неё даже вроде дар к этому есть, но я в этом не особо силен. Только вот Жанну реально трясет от всего этого.
Ох, как то мне крайне неудобно теперь стало, ведь я Жанну не ассоциирую уже со сном, в голове уже давно все перемешалось, ведь я с ней вижусь каждую ночь, это как второй дом уже стал, постоянно общаемся, целуемся, дарим друг другу подарки. Я не могу отделаться от ощущения что она постоянно со мной, к тому же она узнает о всём, что происходило днем. она знает абсолютно все и крайне логично разговаривает, подставляя необходимые доводы.
Но вам же интересно другое, вам интересно, что было на той странице которую вырвал мой друг. Которую он отнёс к своей бабушке и спрятав там решил, что таким образом сможет отодвинуть неизбежное. А я вам расскажу, что было на оборванной странице, и почему его бабушка никому её не показывала.
Там была его мать. Та самая женщина, которую он больше всего любил и ради которой решил провести ряд своих мутных обрядов. Я кстати вспомнил что она, просто, ненавидела его попугая. Неужели у меня та же история? Да нет. Не может быть. Не может же голос Жанны быть столь приятным, лишь потому, что материнский.
22:00 Воскресенье.
Сегодня я сходил на могилу своей матери. Она умерла десять лет назад. От рака. Это сильно подкосило меня тогда. Но я выдержал, смог выдержать. Только вот могилку запустил, сами понимаете, семья появилась. И вот я снова положил цветы на её могилу. Надо же, мне надо было почти дойти до сумасшествия, чтобы навестить могилу матери. Надеюсь, она меня простит, должна простить, она ж мать.
ТЯЖЕЛАЯ ПРИНЦЕССА.
ПАМЯТИ ГАНСА ХРИСТИАНА АНДЕРСЕНА
Граф Альдруг, аккуратно подняв кончиком сапога голову, внимательно всмотрелся в лицо павшего воина. Что-то было ему знакомо в этом истерзанном когтями лице — что-то до боли благородное и, возможно, даже родственное. Затем повернув голову к сопровождавшим его двум всадникам, он глубокомысленно заметил:
— Виконт, ты не слышал, что стало с моим кузеном Альбертом?
— Не имею понятия, сир — ответил красивый голубоглазый блондин, облокотившийся на гриву лошади — вроде он выехал в поисках лучшей доли, но точно он не у вашей тетушки Эльзы. Как и вы, он сторонник приключений.
— А жаль.
Альдруг опустил разбитую голову рыцаря и, поворачивая ее носком ботинка из стороны в сторону, попытался мысленно восстановить утраченную рыцарем внешность. Подъехавший Виконт также посмотрел на труп и, увидев, как мало от него осталось, презрительно сморщил нежный напудренный нос.
— Что, не нравится? — улыбнулся граф.
— Не особо.
— И, всё же, я думаю, он здесь был — уж больно знакомое лицо. По-моему, это сир Лютеранский, я его пару раз видел на балу, он всё время с Альбертом что-то обсуждал.
Граф оторвался от головы и посмотрел на место привала, где было ещё два тела. По всей видимости, это были оруженосец и проводник, также изувеченные и частично обглоданные. Оба были убиты во сне, так как даже не успели вытащить мечи из ножен.
— Господи Иисусе, милорд — вдруг крикнул Виконт, поднимая извалянную в грязи одежду и доспехи — посмотрите сюда.
Граф подошёл к своему оруженосцу и взял из его рук красный, шёлковый, изрядно испачканный доспех.
— Да, герб его, но где его тело?
— Кажется, я знаю, милорд — неожиданно сказал третий всадник, указывая пальцем в сторону края леса, туда, где кружили вороны.
Граф Альдруг повернулся в сторону протянутой руки и заметил парящих черных птиц.
— Мовель, у вас глаз, как орла, ей богу. Поезжайте, посмотрите.
— Как скажете, милорд — быстро ответил широкоплечий всадник и припустил галопом к стайке непуганых птиц.
— Господи, у него не только глаз, но и мозг как у орла. Сир, зачем мы вообще его с собой взяли? Меня просто выворачивает от его присутствия.
— Виконт, он прекрасный следопыт, он знает эти места, да и фехтовальщик от бога, это неплохой попутчик. И я обещаю, как только мы найдем принцессу, я тут же отправлю его во дворец. Но пока я не могу этого сделать, ведь ни ты, ни я не обладаем знаниями следопыта.
— Это спорный вопрос, сир, мы же прекрасно справлялись и без него.
— Когда были в Абене — да, но там мы не искали исчезнувших принцесс, там всё было просто — пришёл, напился и все.
— Эх, далась вам эта свадьба, нам и без неё было так хорошо — удручённо сказал Виконт и, подъехав к графу, нежно посмотрел ему в глаза.
— Я нашёл тело, сир — вдруг крикнул Мовель с края поляны.
— Да, сейчас подъедем — крикнул граф, нежно погладив своего миньона.
— Чтоб он сдох, вонючий кретин — выругался Виконт и поскакал следом.
Когда они подъехали к Мовелю, то тело увидели не сразу — его прикрывало небольшое деревце, заботливо поднявшее над ним своим короткие ветви. Труп был абсолютно голым, извалянным в грязи и наполовину обглоданным. Мовель же сидел напротив и что-то внимательно рассматривал.
— Что-то любопытное, Мовель? — сказал граф, удерживая коня.
— Да, сир. Я вижу срезанные куски мяса.
— Думаешь, это было до смерти?
— Я уверен в этом. Остальное — работа лисиц, так как вряд ли бы волки оставили столько мяса на кости.
— Стало быть, его убил человек?
— Вероятно, сир, только всё очень странно. У него сломаны обе руки и буквально выдернуто из сустава колено, я в первый раз вижу такие раны, сир. Это сделал очень сильный противник, причем голыми руками.
— Значит, сначала убили, затем раздели, потом разделали, потом бросили. Морель, вам не кажется, что вы должны уже вести нас за этим чудищем?
— Сначала надо понять, что здесь было, сир. Всё это очень странно, я первый раз вижу, чтобы покойника раздевали. Обычно никто не пытается снять одежду — обратился к графу Мовель.
— Может ты и прав, но всё равно лучше поспешить. Уверен, мой кузен искал здесь тоже, что и мы.
— Сир, кузен уже вам не противник — заметил Виконт — более того, тут и без особо следопытского ума всё ясно.
— И что же тебе ясно?
— Что тварь напала на него, когда он пошёл мочиться. Ей богу, всё же очевидно.
— То есть ты думаешь, что мой кузен мочится совершенно голый? Виконт, я, конечно, понимаю, что ты его недолюбливал, но он явно он не страдал блаженностью. Нет, здесь что-то другое, может он отошёл помыться?
— Но здесь нет воды. Впрочем, возможно, заметив чудовище, он просто побежал в эту сторону — задумчиво потер подбородок следопыт.
— Мой кузен, Мовель, ходил с рогатиной на медведя, он не знает слова «страх».
— Спорный вопрос — буркнул Виконт.
Граф лишь покачал головой и, достав флягу, отхлебнул немного вина. Настроение у него было просто прекрасное, так как если весть о такой смерти кузена дойдет до двора, то его сподвижников ещё долго будут клеймить извалявшемся в грязи, крови и смраде основным претендентом на престол.
— Сир, здесь есть пара маленьких сапог и пара очень крупных мужских ног — вдруг сказал Мовель, приподнимаясь от травы.
— Женских?
— По всей видимости, да. Следы не четкие. Но то, что они женские — факт.
— Боже мой, а что, если они были с принцессой? Если они нашли её? — простонал Виконт, накрыв лицо рукой — а что, если он был голый по причине распутства? Уж не с ней ли он тут уединился?
— Да с чего ты взял, что это именно принцесса? Скорее всего, какая-нибудь заблудившаяся крестьянка.
— Милорд, это не крестьянка — ступня не та.
— Умеешь ты успокоить, Мовель, умеешь.
— Сир, я повторюсь, мне кажется, куда важнее то, что на них напал всего один человек, так как никаких необычных звериных следов я не обнаружил.
— И что? — раздраженно бросил Виконт — что ты прикопался с этим варваром. Куда важнее, что стало с принцессой.
— Этот не просто мужчина, в нем как минимум три метра роста и веса, килограмм на двести.
— Да уж, и вправду чудище — вздохнул граф.
— Чудище или великан — моей рапире это без разницы. Сир, поедем уже, а? А то мы так до вечера проболтаем.
— Мовель?
— Без проблем, сир — сказал Мовель и, взяв под уздцы лошадь, — след хоть и не четкий, но идти по нему можно.
След оказался извилист. Причем пару раз Мовель почти потерял его, но затем, вспоминая одному ему известные проклятия, снова находил. Граф же больше молчал, стараясь понять, зачем же всё-таки Альберт решил повеселиться с вызволенной пленницей, ведь он никогда раньше себе такого не позволял, тем более, что он был по уши влюблен в баронессу Артимель, о красоте которой говорило всё княжество. Да и зачем он вообще поехал в эту даль? Всё эти сказки о якобы украденной принцессе всегда считались вымыслом, в который Альберт никогда не верил.
Да, предположительно, это была Агния Мелосская, якобы украденная пятнадцать лет назад во время первого путешествия с королевой. Но с момента нападения прошло слишком много времени, да и когда нашли раскуроченную карету, на трупах слуг даже мяса не осталось, не говоря уже о следах похитителей.
Помнится, тогда ещё безутешный король обещал две тонны золота за королевское дитя, чьи кости так и не были найдены, но всё впустую — ни костей, ни каких-либо требований о выкупе.
А тут вот очередная небылица, что якобы видели красивую девушку недалеко от местных заброшенных мельниц. Казалось бы, всё не стоит и выеденного яйца. Но, увы, он закрутил роман с одной из купеческих жен, ожидающей любимого мужа из дальнего плавания. И кто ж знал, что купец так быстро вернётся. Затем стычка, разбитая голова супруга и вот уже примерного семьянина отпевают в ближайшем монастыре, а он, вместе со своим оруженосцем едет вызволять принцессу из плена.
— Сир, впереди небольшая пещера — шепотом сказал Мовель, останавливая лошадь.
— Ты думаешь, они там?
— Следы кончаются именно здесь, сир. К тому же, приглядитесь, внутри есть свет — по всей видимости, они развели там огонь.
— Как думаешь, стоит дождаться темноты?
— Я считаю, да. Кто бы не напал на вашего кузена, сила у него была просто чудовищная, позволю заметить, он убил двоих стражников и справился с вашим кузеном, который, как вы сказали, был далеко не из самых маленьких на вашей родне.
— Что-то вы, Мовель, странно себя ведете, вы же опытный воин, что вам стоит победить высокого босоного мужика? Вы же не с голыми руками на него пойдёте, в отличие от покойного Альберта.
— Это не обычный человек — упрямо возразил Мовель, краснея от гнева — но если у вас есть сомнения в моей смелости, я готов их принять.
— Вы разве дворянин, чтобы говорить мне это? Впрочем, я сделаю вам одолжение и приму вызов, коли вы решились его бросить.
— Так, прекратите, не хватало ещё сор. Мовель, не хотите подежурить вон на тех деревьях, оттуда прекрасный вид на пещеру. Нападем на них, когда стемнеет. Остальные отдыхают, я доступно объяснил?
— Конечно, милорд — мягко ответил красавчик оруженосец, как ни в чем не бывало, придирчиво рассматривая себя в зеркальце и поправляя то тонкий меч, то золотистые локоны.
Привязав лошадей, граф осмотрел свой дивно играющий на солнце меч. Несмотря на то, что он почти не касался меча противника, на нем всё же успели появиться зазубрины. Скривившись, он засунул его обратно в ножны. Выложить целое состояние и вот так изувечить его о металлический подсвечник купца — эх, будь он трижды неладен.
Виконт тоже почистил свое оружие. Несмотря на легкий вес, его рапира была достаточно крепка, чтобы срубить за один удар среднее дерево, и столь длинна, чтобы враг первым ощутил её возле своей шеи. Мовель же имел лишь стандартный стальной меч, да небольшой топорик, торчавший из-за пояса.
Положив под голову кусок шерстяной подстилки, и накрывшись плащом, граф закрыл глаза. Несколько часов пути изрядно вымотали его, а перед сражением он должен был быть свеж, как огурчик. Только вот сон вышел неспокойным, и поспать долго не вышло, так как буквально через пару часов он проснулся от того, что Мовель успел издать что-то наподобие кряканья, прежде чем навсегда сгинул во всеобъемлющей пустоте.
Раскрыв глаза, граф посмотрел на Виконта, держащего руку на клинке. Нащупывая рукоятку меча, граф поднялся. То, что убило Мовеля, было совсем рядом, это ощущалось кожей, телом, интуицией. Ведь иногда необязательно видеть противника, чтобы знать, что он рядом.
Он вытащил меч. Всё-таки он был превосходен.
— Мессир, сзади — вдруг выкрикнул Виконт, молниеносно увернувшись от огромной дубины, глухо ударившейся о землю.
Граф повернулся. Это был огромного роста озверевший, заросший длинной бородой человек, от которого несло так, что даже за несколько метров граф ощутил нестерпимую вонь. Скривившийся в ярости из-за своего промаха, громила снова попытался нанести удар по неуловимому оруженосцу. Но Виконт был превосходен в отступлении и, уворачиваясь от размашистых и мощных ударов, смог подрезать левую руку громилы. Гигант бешено взвыл и, переключив внимание на графа, бросился к нему.
Ожидая стремительного нападения, граф не двигался с места. Он уже не раз так подлавливал врагов, полагаясь лишь на рефлексы. И вот когда палица буквально коснулась его головы, он привычно резко увернулся и, развернувшись, отрубил провалившемуся в атаке гиганту голову.
— Мессир, вы как всегда великолепны — восхищенно выкрикнул Виконт.
— Лучше сходи и посмотри, что с Мовелем — сказал Альдруг, рассматривая великана.
Действительно настоящий исполин. Примерно три метра роста, с огромной головой и черной густой шерстью. С трудом перевернув его на спину, Альдруг увидел, что на груди были следы от когтей — небольшие, больше напоминавшие человеческие, нежели животные.
— Сир, его нигде нет, только кровь и все. Ни одежды, ничего — не без удовольствия отметил Виконт — но вы не переживайте, вход в пещеру мы и без него найдем. Главное, чтобы принцесса была жива.
— Уверен, она жива.
— С чего вы так решили, милорд?
— С того, что следы на его груди давние, скорее всего, он давно уже с этой с ней живет. Думаю, мой кузен приехал, когда хозяина не было дома и не сражаясь, украл девушку. Это уж потом его убили, когда он ехал с добычей. Вопрос лишь в том, почему он стал на ночлег так недалеко и без часовых.
— Как же всё это странно, сир. Может он хотел её быстрее взять? Но это неразумно. Это же не крестьянка.
— Не могу не согласиться, Виконт. Впрочем, мы скоро сами всё узнаем.
— Да, сир — согласился Виконт.
Взобравшись на каменный выступ, граф вытащил факел и осветил вход в пещеру. Виконт быстро, так как практически не носил стальную защиту, встал перед ним.
— Сир, если не возражаете, я бы пошёл первым. Ведь так я смогу лучше защитить вас –заметил слащавый красавец.
— Нет уж, лучше иди рядом — буркнул граф, выставив вперед факел.
Вход в пещеру был достаточно широким. Даже стоя в полный рост, граф всё равно не видел потолка. Вглядываясь в чернеющую мглу, он почувствовал сильный запах мха, сырого мяса, крови и костра, который, видимо, совсем недавно затушили.
— Здесь есть кто? — громко крикнул граф, поднимая факел к верху так, чтобы он осветил как можно больше пространства.
В ответ была лишь тишина. Альдруг сделал несколько шагов вперед и увидел перед собой куски одежды, разбросанные возле одной из стен. Продолжая удерживать факел над головой, он подошёл и осмотрел их. Это была дырявая крестьянская одежда, вся в заплатках и изрядно потёртая.
— Сир, да это же людоед — шепотом заметил Виконт, просовывая свою любопытную голову — видно, крупные здесь крестьяне, если такого борова прокормить могут, не то, что наши, сир. Кожа, да кости.
— Погоди, смотри, там, вроде, стол — тихо сказал Альдруг, указывая на огромный пень, поставленный в углу пещеры. Затем он заметил небольшое движение, но не успел он и вздохнуть, как Виконт решительно двинулся вперед.
Альдруг снова поднял факел. Он понимал, что в такой ювелирной работе, а именно увернуться и оглушить в полутьме, сможет лишь его легкий оруженосец. А то, что принцесса явно дикая — сомневаться не приходилось, так как выжить с таким чудовищем ни одна нормальная не сможет.
Сделав пару шагов, Виконт по-кошачьи изогнулся, и что-то напевая себе под нос, приблизился к столу. Затем сделал выпад вперед и, что есть силы, приложился широкой стороной меча о крупную тень. Махом повалив её.
— Виконт, твою мать, ты что творишь? — крикнул граф, подбегая к телу — нельзя полегче?
— Сир, это мой наилегчайший удар, им невозможно убить — с довольным видом парировал Виконт, уступая ему дорогу.
Альдруг присел на корточки и посветил факелом над пленником. Как он и предполагал, это была девушка. Разве что слишком толстая для принцессы, но, тем не менее, хранившая прекрасные дворянские черты. Правда, сильно подпорченные грязью, соплями, засаленными волосами и чернеющими зубами.
— Сир, какая-то она жирная, это разве нормально? — задумчиво спросил Виконт — такое ощущение, что бедный людоед только что и делал, что бегал ей за едой.
— Прекрати пороть ерунду, Виконт. Лучше помоги её поднять, я не хочу, чтобы она задохнулась своим языком.
— Для этого достаточно повернуть её набок. Господи, сир, она погнула мой меч своим лбом — вдруг залепетал Виконт, поднося к нему пламя факела.
— Да замолчи ты — выругался Альдруг, пытаясь перевернуть тело пленницы. Но это было непросто, казалось, даже великан весил меньше.
— Так, наверно, пока её лучше оставить здесь — задумчиво проговорил граф.
— Боже, сир, это же Мовель.
— Мовель? — переспросил Альдруг и направил свет факела в сторону стены, на которую указывал Виконт.
И, увы, Виконт был прав. Там, в темноте, столь неохотно отдававшей свою территорию огню, и вправду лежал, чуть ли не свернутый вдвое, Мовель.
* * *
Разложив оружие, и привязав коня к дереву, граф Альдруг, откинувшись под широкими ветвями старого дуба, вытащил небольшой, порядком посеревший золотой медальон, который он снял с шеи пленницы.
В нём была икона Святой Девы Марии, выполненная в самых лучших традициях современного иконописного искусства. Такие украшения нельзя было купить на обычном крестьянском рынке, так как подобное украшение делается исключительно на заказ у лучших мастеров страны. Граф щелкнул крышкой. Прошли годы, а маленький металлический замочек все так же исправно работал. Несомненно, это был Альтский замок.
Граф посмотрел на девушку. Она всё ещё была без сознания и, тяжело дыша, издавала неприятные причмокивающие звуки, периодически что-то сглатывая. Ногти у её были обгрызаны, ноги волосаты, а на голове густая шевелюра с кусочками грязи и листьев, не говоря уже о вшах и, по всей видимости, блохах. И тех и других сразу же обнаружил Виконт, когда вывозил её из пещеры. Казалось бы, простая задача, но, увы, вес жирной принцессы оказался настолько серьёзным, что конь не сразу справился с этой задачей, то и дело отлавливая на себе всё новых и новых паразитов.
Граф Альдруг постоянно спрашивал себя, неужели это она? Он повертел медальон. Щелкающий звук замка его немного успокаивал, медленно, но верно располагая к себе.
— Господи, эта жирная ещё и храпит, сир, почему нам не оставить её на съедение волкам? Бедным животным этого на полгода хватит — злобно заметил Виконт, присаживаясь рядом с графом.
— Эко ты злой какой, это же принцесса. Мы не можем её оставить тут, не по-рыцарски это.
— Сир, у меня конь чуть не сдох, таща эту принцессу из пещеры. На ком мы её повезем?
— Так она может идти пешком, ноги ведь у неё целы. И прекрати ныть, ты же оруженосец, ты должен смело смотреть на подобные мелочи похода. Я тебя не узнаю. Лучше бы похоронил то, что осталось от Мовеля. Кстати, мы совсем забыли его похоронить — спохватился граф, приподнимаясь.
— И чем мы будем рыть ему могилу?
— Не умничай, вскопаем мечами.
— У меня он и так гнутый, а теперь ещё в земле будет. Сир, вы совсем не жалеете моего достоинства. Может лучше пусть нам эта жирная поможет?
— Я сказал прекратить называть её так, я ещё раз повторяю, она благородных кровей.
— Сир, можно высказать мнение?
— Слушаю.
— Как вы думаете, как труп Мовеля оказался в пещере?
— Пока не решил ещё.
— Сир не надо притворяться, вы и сами поняли, что это она его занесла туда, пока этот великан бился с нами. Не мог же он так быстро вернуться. Увы, это она сделала.
Граф посмотрел в сторону принцессы. Он и сам не мог понять, зачем ей нужно было нести труп в пещеру. Точнее, догадки у него были, но это были слишком чудовищные мысли, и он старался гнать их из головы.
— Сир, по-моему, она — людоед — быстро разрушил всю его столь трепетно возводимую защиту Виконт.
— Боже, нет, что ты говоришь. Это принцесса, похищенная этим чудовищным животным, оставленная им в лесу, запуганная и загнанная.
— А ещё закормленная — вставил Виконт, нисколько не заботясь о королевском достоинстве — Сир, если вам интересно мое мнение…
— Неинтересно.
— Так вот, мое мнение, что ей надо отрубить голову и закопать вместе с Мовелем.
— Я не буду убивать принцессу, даже если она трижды людоед.
— Тогда хотя бы связать, сир, это самое меньшее, чем мы можем обезопасить себя.
— Ты стал бояться бабы? — Альдруг с интересом посмотрел на оруженосца.
Виконт поднял глаза. Альдруг усмехнулся, он знал, что этот красавчик боялся лишь увечий и старости. Но, как ни странно, оруженосец вдруг поступил благоразумно, и выдержав паузу, взял хмуро свою рапиру и пошёл копать могилу. Больше за день он не произнёс ни слова, даже после того, как окончательно погнул свой меч.
Альдруг снова прилёг к дереву — всё это время ему не терпелось выспаться, так как людоед своим быстрым манёвром так и не дал ему сделать этого. Удачно устроившись на корнях дерева, он сложил руки на груди и мирно ушел в забытье. И снова сон моментально окутал его сознание.
Ему снился его родной замок, где он вместе с остальными детьми бегал на заднем дворе, играя с деревянным мечом и мечтая о долгих странствиях, где он будет убивать чудовищ и спасать благородных девиц. Уже тогда он отличался среди них ловкостью, уступая в этом лишь маленькому и юркому ублюдку сэра Альбедо, маленькому Виконту. Самому красивому из всех дворовых внебрачных детей. А ещё, благодаря своей ловкости и хитрости, маленький Виконт почти всегда избегал ссадин, ловко уклоняясь от атак и так же молниеносно нападая. А затем он проснулся, проснулся оттого, что над ним склонилось нечто больше.
Открыв глаза, он увидел жирное лицо девушки, изо рта которой капала кровь. Увы, но в сознании она выглядела даже хуже, чем без него. Маленькие глазки, губы, смоченные слюной, стекающей по подбородку, руки, теребивший медальончик, — все вызывало омерзение.
— Успокойся, всё хорошо, мы пришли освободить тебя. Я не сделаю тебе ничего плохого — начал было граф, но тут же остановился, так как заметил, что позади неё лежит тело Виконта, вокруг которого медленно высыхает кровь.
Виконт был бледен, спокоен и мёртв. Граф посмотрел на его грудь. Разодранная, она кровоточила, распахнув ребра и куски мяса. Что-то воистину чудовищное вырвало из него жизнь, а заодно кишки и сердце. Ужасаясь от своей догадки, граф посмотрел на принцессу.
Нависнув над ним, она всё также теребила свой медальон и не сводила с него глаз, которые хоть и горели огнём, но огнём скорее любопытным. Затем она, стараясь не делать резких движений, медленно сделала несколько шагов назад, давая ему встать. Граф так же медленно и спокойно положил руку на меч. Но, казалось, жирная принцесса его даже и не заметила. Она всё также смотрела на него, всё так же теребя медальон.
— Может я тебе еще и нравлюсь? — спросил граф, ощущая холодную рукоятку меча.
— Дяяяяяя… — с трудом проговорила она и резко побежала к нему, от чего её голова отлетела от шеи, и тело глухо брякнулось о землю.
Граф подобрал кончиком меча медальон. Увы, он удара образ Девы Марии треснул, обнажив на задней стенке надпись. Буквы были маленькие, но он, всё же, разобрал их. «Нашей Матильде, принцессе Аланской, да пусть хранит её святая дева Мария»
— И всё-таки ты принцесса — вздохнул граф Альдруг, опуская медальон на жирный труп.
ЧЁРНАЯ ЛЮБОВЬ
Отступление
Стоя рядом с Антоном и всматриваясь в его искалеченное кровавое лицо, я невольно подумал, что, наверное, любовь стоит таких жертв, пусть даже и на таких столь невинных молодых телах. Она ведь жаждет именно их, самых к ней чувствительных существ. Но обо всём по порядку.
Во-первых, я хочу вам сказать, что мнение относительно суровости мужиков, работающих в почти арктических условиях на краю нашей родины, немного предвзяты. Да, мы бухаем, да, мы занимаемся тяжелым трудом, строя в вечной мерзлоте заводы, промышленные зоны и порты, но мы никогда не считаем суровость необходимостью и при любом случае стараемся её разбавить. Без юмора прожить нельзя, всегда важно помнить эту простую заповедь, ровно, как и без чувства прекрасного, без эмоциональной тоски по самому прекрасному в мире — по женщинам.
Поэтому все, что произошло, завязано на двух вещах: на желании пошутить и на желании получить любовь. И, как ни странно, коктейль из этого иногда даёт своеобразный привкус. Который как раз и вкусил наш мальчик Антон, на котором теперь так мало живого места.
* * *
Антон среди нас был самым молодым — всего двадцать один год. Веселый, общительный, немного спортсмен, из минусов лишь неприязнь к алкоголю и азартным играм, которые у нас частенько практиковались. А так, вполне адекватный парень, пусть и полностью простившийся с юностью, ярко выражающейся в желании поромантизировать.
К примеру, он около шести месяцев влюблялся в девушку из родного Томска. Ей, кажется, было около восемнадцати на тот момент. Стройная и невысокая, с черными волосами и карими глазами. Всё нежно, мягко, ухоженно. Как он сказал, такие девушки, наверно, подобны феям, мягко ступающим по сугробам и не проваливающимся в них. Эх, жаль, все мои феи вязли не только в сугробах, но и в обычной грязи, не в силах добраться до машины.
Но, вернёмся к такому светлому чувству, как любовь. Оно прекрасно, нежно и мило. Поэтом, когда Антон в первый раз поехал к ней на встречу, я был рад — мне нравился наш трудяга, так как от него веяло хорошим желанием влюбиться в хорошую девушку.
И вы знаете, всё получилось хорошо. Он съездил раз, потом ещё и ещё, пару раз он даже взял выходные за свой счет. Деньги у нас хорошие, поэтому такие вещи вполне окупаемы. Да, Новый Уренгой, да Томск — расстояние неблизкое, но иногда можно, ведь далекое чувство — это как свет Луны на руке. Кажется, вот он рядом, просто держи его, но в то же время он так далеко, и это лишний раз помогает познать всю сложность этого волшебного мига. Опять же, я говорю со слов Антона, который в очередной раз уехал в Томск.
Они гуляли, они чувствовали, они дышали одним городским воздухом, их вдохи шли ритмично, полной грудью — так, как это, кажется, бывает у влюблённых. Вы же видели влюбленных? С их горящими глазами и нежным переплетением рук? Ну, так вот, наш парень был одним из них. Разве что он не так часто гулял в своем городе. Как он говорил, они больше предпочитали сидеть в парке и всматриваться в лунный диск, который иногда освещал их лица.
И вот когда он приехал в очередной раз и зашел к нашему доктору Айболиту, то мимолетная напряженность, веером следующая за ним, увлекала меня настолько сильно, что я невольно пошел следом. Иногда так случается, просто берешь и чувствуешь переживания других.
А затем прошли полчаса, и вот уже сам Антон стоит передо мной и немного растерянно, словно я его самый лучший друг задает мне очень смешной вопрос. Я слушаю его, киваю, а спустя час мы собираемся в гостевой. Всего нас около двадцати человек, которые обсуждают одну единственную вещь, мог ли парень заразиться триппером в первую любовную ночь с девственницей?
***
Я смотрю на эти лица. Смех, улыбки, я вижу, как сквозь растопыренные желтые зубы вылетает слюна и как рабочий, краснея от напряжения, переваривает новую мысль. Рабочий тычет пальцем в дверь и пытается сказать, что такое вполне возможно, если в этом замешаны пришельцы. Ему кажется, что это очень смешно. Мы же все любим пошутить.
Я не выдерживаю и подыгрываю ему, я говорю, что верю в любовь и что триппер как простуда — открыл форточку и подхватил. Мне вторят сразу несколько глоток, комната заливается смехом и стуком стеклянных бутылок. Оттопыренные, покрытые волосатым покроем жирные животы трясутся в адской пляске. Нам весело и мы принимаем в дар эту молодую жертву непосредственности.
Наш небритый повар, подыгрывая женским голосом и аккуратно сложив свои пухлые ручки возле щеки, говорит: «Малыш, верь, это наша первая любовь. То, что крови нет, так это, малыш, случайность, а триппер — это результат грязных рук. Я просто шла и упала в грязь». Смех, шум, аплодисменты.
Затем седой архитектор спешит вставить своё слово и докладывает о новом вирусе гриппа, который одновременно переносит две болезни, но, увы, его идея тает среди многих. Но громче всех, конечно,
веселится наш бравый Виктор Прокофьевич. Крупный, немного угреватый, имеющий двух толстых дочек, сорокапятилетний мужик. Но, не будем к нему слишком строгими, да, он отвратителен, но зато он знает, что такое алкоголь и как он влияет на девушек, а ещё он может вовремя и правильно их соединять, о чём неизменно рассказывает нам. К тому же он просто мастер общения — мягкого и немного притягательного. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он кричит, что тоже верит в любовь и рассказывает, как совсем недавно переспал с одной малолеткой, случайно попавшейся ему на пути.
Верим ли мы ему? Конечно. Ровно, как и в то, что он живет с Антоном в одном городе. Что, естественно, толкает нас на одну простую мысль. А вдруг? Что, если это всё — не случайность, что, если черная фея Виктора Прокопьевича и есть девушка Антона? Я вижу, как зрачки нашего системного администратора расширяются в этой догадке. Отсюда также становится понятно, почему триппер. Виктор Прокофьевич ненавидел презервативы, он считал такой секс ненастоящим.
В эту же ночь мы создаем наш небольшой отдел по внутренним расследованиям — избранная троица неприкасаемых по борьбе с тайнами и секретами, мы избраны нести честность в массы. Я, системный администратор Ванюша и хлеборез Семен. Вот, пожалуй, весь оплот честности и громогласности на нашей стройке.
Наступает ночь — оказывается, выкрасть телефон Виктора Прокофьевича совсем не сложно. Ровно, как и найти переписку с этой прекрасной особой. Сверивши фотографии, я киваю — это она. Изящная, нежная незнакомка, ставшая нам такой близкой и родной.
Но мы отвлеклись, как я говорил, мы любим шутки, это локомотив для борьбы со скукой, блуждающей в этой вечной мерзлоте. Поэтому мы, естественно, доносим эту информацию до Антона.
* * *
Снег, ветер. Но это не останавливает ослеплённого яростью Антона, для которого мысль о том, что его невинная девушка, его любовь отдалась престарелому семейному мужику, является наимощнейшей движущей силой.
Выглядывая в запотевшие окна, мы душой с ним, мы верим в его победу. Но, увы, сейчас он лежит и тихо стонет. Как оказалось, Виктор Прокофьевич умеет крепко бить — и вот наш обмякший герой пытается не наесться кровавого снега. Мы тащим его к Айболиту, но тот может разве что дать активированного угля. Затем он осматривает разорванную губу и, ополоснув изувеченного перстнем влюблённого, начинает кое-как зашивать ее. Только это зря, так как через несколько часов выяснилось, что зашить он ее по-нормальному так и не смог и поэтому она нагноилась.
А теперь мы возвращаемся к началу истории, где я стою рядом с Антоном.
Температура, боли, моральные и физические, и я не знаю, что сильнее его убивает: болезнь или же осознание того, что произошло с его первой любовью. Да, кстати, забыл, наш мальчик крепкий, несколько часов назад он очнулся от своего температурного сна, и решил было повторного наказать обидчика, что едва не стоило ему жизни, ведь он пробыл на холоде почти полчаса, выбежав на улицу в одной майке. Логично, что мы потом его привязали и оставили на ночь, а утром Айболит кричал как резаный, ведь крепко привязанный Антон обосрался прямо на носилках.
Верю ли я в любовь? Да. Ведь я вижу её существование наяву, вот она лежит передо мной в виде кровавой массы, которой каждый вдох даётся с трудом. И более того, я верю в неё сейчас, даже не зная, что буквально спустя пару дней наш мальчик всё равно напишет своей девушке и простит её, простит свою чёрную фею.
Жаль лишь, что бедная девочка не знает, что оба наших героя работают в одной компании и что всю её переписку с Виктором мы также читаем. Ведь он рад поделиться с нами своим счастьем, ведь воистину счастливые люди всегда делятся добром с другими.ВОРОНЫ
На стол слетелось воронье, по скатерти течет вода
Среди бокалов и костей гуляют листья иногда
Я здесь один, она ушла, давно исчезли все следы
И только в небе иногда летают птицы, журавли
Я разложил всё что имел, потратив деньги на вино
Но вместо счастья и мечты на стол слетелось воронье
Их клювы грязные черны в глазах застыла темнота
Но это даже хорошо, они близки как никогда
Я благодарен, я мечтал, чтоб встретить множество гостей
Затем любить, затем прожить, и видеть собственных детей
Но вместо этого, увы, я снова за столом сижу
И темнотой пустых глазниц на кости белые гляжу
АД
Последнее, что видел Виктор Петрович Березкин, лежа в больнице, — это вытянувшееся лицо толстой медсестры, судорожно схватившейся за капельницу и случайно её оборвавшей. И всё, на этом всё. Дальше он отключился, очутившись на несколько секунд в небытие. Правда, слава богу, это было недолго и, буквально через несколько секунд, он оказался за высоким металлическим столом, в той же полосатой пижаме, в которой его и упекли в больницу.
Встряхнув головой, Виктор зажмурился, пытаясь прогнать столь ужасное видение, но, увы, помещение не исчезло, а даже наоборот, прибавило в интерьере. Так, напротив появился немолодой мужчина в чистой, но слегка помятой белой рубахе, небрежно открывавшей его крепкую, загорелую шею.
Заметив, что Виктор Петрович удивленно смотрит ему в глаза, молодой человек улыбнулся и, покосившись на слегка окровавленный бок, аккуратно вытащил неизвестно откуда появившееся полотенце.
— Пора эту медсестру, Таисию Петровну, уже уволить. Смотрите как она вам стеклом бок задела, ну когда капельницу ухватила — тихо сказал он, указывая на причину его беспокойства — впрочем, бывало, конечно, и похуже.
— Спасибо — отрешенно ответил Виктор, прикладывая полотенце к боку.
— Не возражаете, я закурю? Ненавижу, знаете ли, начинать без сигаретки. У нас тут ведь порой и некурящие встречаются. Так что видит бог я каждому курильщику рад — с довольной улыбкой сказал брюнет и, вытащив из кармана пачку сигарет, прикурил одну из них — какой же кайф. Хотите затянуться?
— Нет, спасибо. Жена хотела, чтобы я бросил. Так что…
— А ещё она хотела съездить в Прагу с любовником. И это тоже нельзя назвать полезной идеей.
— С любовником? — недоумевающе посмотрел на брюнета Березкин. Теперь он заострил на нём куда больше внимания, разглядев и длинные красивые брови и странно изогнутый кверху рот — вы вообще кто? Вы из ФСБ?
— Нет — спокойно сказал мужчина и, откинувшись на стуле, похрустел затекшей шеей — я не из ФСБ.
— А кто вы?
— Видите ли, Березкин, учитывая, что сердечный приступ вам больше не грозит, я, пожалуй, отвечу вам сразу и честно. Как-никак именно этой стратегией вы блистали, занимаясь контрафактом с вашими китайскими деловыми партнёрами. Я, собственно говоря, чёрт.
— Кто? Чёрт? — Виктор Петрович первый раз за всё время позволил себе улыбнуться.
— Эх, всё по новой — с грустью сказал брюнет и, резко подняв руку, лихо сдернул кожу с головы. Под ней оказался черный, полностью покрытый черной шерстью козёл.
— Как видите, всё весьма натурально.
— Боже, боже, нет, а — закричал, пытаясь обхватить лицо, Березкин, но это у него слабо получилось, так как ни руки, ни ноги его не слушались. Более того, он даже не смог закрыть глаза.
— Зря вы так — возвращая кожу на прежнее место, заявил брюнет — просто я устал от длинных монологов — они неэффективны.
— Где я? — испуганно сказал Виктор Петрович, вжимаясь в кресло.
— Как где? — удивился чёрт — в аду конечно. Вы же грешник. Вы много грешили и попали к нам.
— И что теперь?
— Ну, сначала официальная часть, а потом собственно типичные будни. У нас почти всё тоже самое, что и у вас там — на земле. С той лишь разницей, что теперь уж точно навсегда — улыбнулся брюнет, явно радуясь налаживанию общения.
— Вы будете меня, эм — Виктор Петрович всё не мог подобрать правильного слова, а точнее он его знал, но не мог произнести. Ему казалось, что стоит его назвать, как чёрт тут же ухватится за него и начнёт свои адские процедуры.
— Пытать? — улыбнулся брюнет, и кривая сторона его рта поползла вверх.
— Да — тихо ответил Виктор Петрович и снова вжался в кресло.
— Ну, это всё преувеличения, это, знаете ли, церковь на нас наговаривает, у нас здесь всё несколько иначе.
— В смысле иначе, вы не пытаете?
— С вашего позволения — сказал чёрт и вытащил ещё одну сигарету — знаете, я никогда не устаю от этого момента. Мне кажется, что это самый лучший момент в моей работе.
— Курение?
— И оно тоже, но больше объяснение нашей работы — чёрт притушил окурок — Видите ли, мы никого в вашем понимании не мучаем. Ну, вот смотрите, чем бы вы занимались, попади вы в рай?
— Ну не знаю, ходил бы, дышал, играл.
— Насколько я понимаю, вы не знаете, чем бы вы там занимались?
При этих словах Виктор Петрович почувствовал, как по его спине потекла небольшая струйка пота и что он попадает в какую-то хитрую ловушку, навязанную ему, во-первых, под давлением и страхом, а, во-вторых, просто оттого, что он болен и не может правильно соображать. И, тем не менее, сдаваться он не собирался.
— Вечным блаженством.
— Ого как. И что же это конкретно для вас? Ведь, насколько мне известно, блаженство вы испытывали, откровенно бухая и изменяя своей любимой жене. Именно это вы подразумеваете под блаженством? Ведь так?
Виктор Петрович снова почувствовал, как пот стекает уже к пояснице. Медленно пробираясь по толстому слою жира в трусы, где продолжал доставлять беспокойство. Чёрт тем временем лишь поглядывал на отлично отполированный ботинок, носком которого он игриво махал из стороны в сторону, явно дожидаясь ответа на поставленный вопрос.
— Нет, почему так. Я бы слушал музыку, общался, ходил.
— Стало быть, ни секса, ни алкоголя, ни отвратных стриптизерш с вульгарным кружевным нарядом. Я вас правильно понимаю? — ехидно спросил брюнет всё также, не сводя взгляд со своего черного ботинка.
— Да.
— Ах, как всё старо, что же вы мне все лжете, ну хоть бы раз кто-то сказал правду — задумчиво бросил брюнет, наконец отвлекаясь от носка — итак, дело в том, что ничего этого вы бы не делали, так как всю сознательную жизнь стремились к разврату и пьянке. И ничего кроме них не желали. Ну да бог с ним.
— Вы сказали Бог?
— Ну да, а что такого? У нас тут не тюрьма, можно говорить всё, что угодно, ну в рамках приличного разумеется. Всё же это ад, а не ваша земная богадельня — хмыкнул брюнет, раскрывая толстую папку непонятно как очутившуюся у него в руках — Итак, что у нас тут. В общем, убийств вы не совершали, так воровство, обман, прелюбодеяния, всё в рамках первой погрешности. А стало быть, в ней вы и останетесь.
— В смысле останусь?
— Уважаемый Виктор Петрович. Ад — это не то место, что вы привыкли изображать себе в книгах и фильмах. Мы здесь не пытаем людей сковородками и не жарим их на кострах, разве что в отдельных случаях, но вас они не касаются, так как вы не мазохист. Как вы изволили понять, в раю вам делать абсолютно нечего даже при всем вашем желании, так как там нет ни проституток, ни алкоголя, от которых у вас столько радости. Им это по статусу не положено, поэтому всё перешло в наши ряды. Формально они вообще этого не держат.
— Вы что, хотите мне дать алкоголь и женщин?
— Да, хотя если вы предпочитаете что-то ещё, то можно и добавить.
— Подождите, вы не лжете?
— Обижаете, у нас с этим строго. Да и времени нет. Загруженность грешниками крайне велика. Это в раю все отдыхают. Как вы изволили выразиться, ходят, думают, возможно, даже поют. Мы их мало касаемся, блаженных.
— Но вечные муки…
— Вот теперь я точно удивлен, обычно таких вопросов не задают. Нет, Виктор Петрович, никому вы со своими пытками не нужны. В том, что мы держим грешников, согласен, на то мы и ад. Но формально задача с раем у нас одна. Только там люди, которые сумели обойтись в наслаждении без семи смертных грехов, у нас же те, кто не сумел. Отсюда и разница, всё крайне просто. Пытки же это человеческое больное воображение. Да вы помилуйте, кому же нужны эти пытки? Ради чего? Совершенно глупое занятие. Вы же не тупой человек, зачем всё эти экзекуции. Фу, право.
— Стало быть, сейчас я отправлюсь заниматься алкоголем и развратом?
— Да. И так вечность. Разврат, пьянство — все, что вы любите. Вы же грешник, вот этим и будете заниматься в нашем грешном ведомстве.
— Выходит никакого наказания не существует?
— Ну как вам сказать — тихо сказал брюнет, поднимаясь из-за стола — формально это и есть ваше наказание.
БАШНЯ
ПРОЛОГ
Мать смотрела на дочь со странным ощущением тревоги. Словно бы ощущала её будущее, пропитанное смертельной опасностью и ужасами, которые обязательно должны случиться с ней. И это было не зря.
Жанна родилась уродливой. Непропорционально большая голова, кривые ноги, маленький перекошенный рот. Лекарь сказал, что она будет недоразвитой, но материнское сердце подсказывало, что это не так, что всё, над чем успели посмеяться злые боги — это только над её внешностью.
Мягко обняв её за плечо, сзади подошёл король. Точно так же как и жена, он мечтал о первенце, искал игрушки, выбирал самые дорогие одежды, лелеял планы о будущем. И точно так же как и она, проклял всех богов, когда она родилась уродливой.
Он знал, что как король не может допустить этого. Не может связать всю её жизнь с издевательствами и насмешками при дворе. К тому же его ближайшие соседи, молниеносно прознав о такой дочери, сразу же обвинят его в еретизме. Но самое страшное даже не это, а то, что каждый день он должен будет смотреть на свою уродливую дочь. Он мягко поцеловал жену и, взяв за руку, медленно отвел от колыбельки, дав пройти своему помощнику. И так он удерживал её до тех пор, пока колыбельку не унесли за дверь.
Конечно, её надо было убить, но, увы, он, Рюрик Второй, был единственным из всего своего рода, кто был искренне влюблен в свою королеву. И ради жены был вынужден оставить дочь в живых. Отправив её в изгнание.
В тот же вечер Рюрик подписал указ, что официально принцесса умерла при родах, и любое упоминание об этом грозит царским преследованием, как надругательство над её светлой памятью. Он хотел, чтобы при дворе как можно быстрее забыли о этом страшном происшествии и оставили царевну в покое.
А спустя месяц наступила война. С северных окраин пришла печальная весть, что стотысячное войско Измудна Серого уже форсировало длинную реку и подошло к первым деревням. А потому король сразу же выдвинулся на битву.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Спустя восемнадцать лет.
Александр слышал много разного об этой башне, но никогда и предположить не мог, что всё это правда. И сейчас, слушая в таверне пьяного бедолагу, опорожнившего уже пятую кружку, он всё больше и больше начинал верить, что всё это — не иначе как судьба.
Высокий, широкоплечий, с небольшой ямочкой на крепком подбородке, Александр вёз Рюрику Великому длинный двуручный меч. Великолепный подарок от его отца. Но это лишь повод, на самом деле отец, вдоволь наслушавшись о красоте второй дочери Рюрика, имел прагматичные замыслы. Он, как и сам Рюрик, жаждал скорой свадьбы, чтобы навсегда связать два королевства семейными узами.
И вот теперь, задумчиво отпивая пиво, Александр думал об этой самой башне. О ней давно ходили самые разные слухи. Сначала говорили, что там обитает ведьма, потом, что просто чудовище. Будто она старая и заброшенная, что наводит такой ужас, что никто даже на двадцать миль подойти к ней не решится. Впрочем, не касательно этого пьяницы, который вот уже битый час не мог успокоиться от пережитых им приключений.
Александр долил ему ещё пива, пока, наконец, Григорий — так звали этого крестьянина, порядком раскрасневшись от выпитого им вина, не стукнул волосатым кулаком по столу и, выпучив свои налитые кровью глаза, перешёл к самому главному — к встрече с самим демоном.
— О, милостивый государь, не дай вам бог увидеть то, что увидел я. Это даже не бес, нет, это нечто более страшное и явно стоящее поверх всей сатанинской братии. Оно около двух метров, с огромной головой и когтями такими, что сердце само просится из груди. Ваш меч — пёрышко по сравнению с этим чудовищем, а конь — маленький пони. Я сам видел его, почти как вас сейчас и слава богу, что у меня хватило сил убежать.
Александр задумчиво посмотрел на меч, который был полтора метра и весил около двадцати килограмм. Этим мечом можно было легко срубить шею коню или обрубить выставленные пики.
Лишь мастерство, а не сила позволяло использовать его в бою, не говоря уже о том, чтобы промахать около двух часов кряду.
— Так, стало быть, вы знаете туда дорогу? — спросил он, пододвигая пиво.
— Ну конечно — осклабился Григорий.
Александр довольно улыбнулся и кивнул Людвигу, своему оруженосцу. Против правил это был седой, умудренный опытом боец, а не юноша, которого так часто нагружали этим железным скарбом. Людвиг недовольно обтёр седые усы. Он, как и свойственно опытным воинам, не хотел покидать теплую таверну, в которой они уже успели пригреться после двух дней пути.
Принц даже представил все доводы, который приготовил его старый слуга. Во-первых, это лошади, которых сменить можно лишь с утра, во-вторых, ничего не мешает ехать завтра днем, так как все ведьмы, если они и есть, теряют силу обычно именно в это время, в-третьих, он уже обогрелся и просто ленится выходить в темный холодный лес. А в-четвертых, чего, конечно, сам старик никогда не скажет, он просто боялся всякой чертовщины, хотя в обычных сражениях равных ему не было.
— Но самое главное, господин, даже не во внешности — еле раздвигал губы Григорий — самое ужасное — это её голос, мягкий и успокаивающий. Он как бы манит вас, и стоит вам хоть на минуту ему поддаться, всё, вы пропали.
— И ты ему не поддался? — подозрительно прищурился Александр.
— Конечно, нет, я с ведьмами всегда держу ухо востро — молниеносно выпалил Григорий и рухнул лицом в тарелку с овощами.
— Кажется, готов — удовлетворённо сказал Людвиг, отпив немного пива.
Александр молчал. Он вспоминал ещё одну историю о башне, в которой вместо ведьмы есть заколдованная принцесса, расколдовать которую может лишь поцелуй. Ни драконов, ни великанов, ни чудовищ, лишь спокойствие старых камней и тишина царственного леса, жадно хранящего свою жемчужину.
Нет, он всё же поедет туда завтра. И тут дело даже не в страхе перед колдовством, ведь что бы там не сидело, вряд ли оно сможет противостоять двум рыцарям в полной экипировке, да к тому же освещенными самим Папой. Просто он и сам был не против выспаться — как-никак уже две ночи без сна.
— Постелите ему в комнате рядом с моей — сказал Александр трактирщику, положив на стол золотую монету — и проследите, чтобы с утра он был вымыт и свеж. Не хочу, чтобы от него также воняло псиной. А ты проследи, чтобы он не нажрался. Он мне свежий нужен.
После этих слов принц поднялся и пошёл наверх. Людвиг, проследив за ним взглядом, лишь тихо вздохнул. Затем, повернувшись к Григорию, треснул его по затылку, да так, что треснула тарелка. Пьяница тихо охнул и провалился в ещё более крепкий сон. Избавив Людвига от ненужной слежки.
***
Ужас, смрад, огромная голова — вот, что преследовало Григория, пока он бежал к воротам деревни, перед которыми он затем споткнулся и упал, закрыв лицо руками. Не в силах пошевелиться, он почувствовал, как по его телу разливается страх, прижимающий его к земле.
А затем он услышал голос. Нежный, мелодичный, зовущий. Медленно поднявшись на непослушных ногах, он снова развернулся к лесу. Ведьма, это она, это она звала его к себе, чтобы сожрать. Двигаясь в сторону реки, он зашёл в воду. Холодная, она сразу же накрыла его с головой, норовя утопить. Он закричал, но вместо дна коснулся мокрой простыни, насквозь пропитанной холодной водой.
— Господин, он явно не в себе, я почти уверен, что этот лживый трус всё выдумал и просто хотел выпить — тихо пробурчал какой-то старик, убирая пустое ведро — предлагаю ехать дальше, вы и так сделали доброе дело, заставив бедного трактирщика отмыть этого лентяя.
Григорий посмотрел налево. Рядом со стариком стоял высокий широкоплечий парень, явно из благородных, который лишь отмахнулся и, наклонившись поближе, вытащил из увесистого кошелька серебряный.
— Если ты проведешь меня к башне и покажешь ведьму, ты получишь вот это, если нет, то, увы, хватит с тебя и чистого белья.
Григорий посмотрел на серебряный, затем на молодого господина, а потом на слугу, который, стоя за спиной своего господина, аккуратно провёл пальцем по горлу. Уловив немую угрозу, Григорий задумался. Конечно, серебряного слишком мало за ещё одну встречу с ведьмой,
но уж больно был страшен этот старик. А стало быть, и выбора у него нет. Поэтому он обреченно кивнул. Старик тут же хлопнул себя по лбу.
— Ну, вот и славно — довольно сказал молодой господин — А то я уж подумал, что в вашем государстве деньги не имеют привычной ценности. Надо думать, на сборы много времени не понадобиться?
— Да — тихо сказал Григорий, понимая, что он не так понял знак. По всей видимости, старик хотел, чтобы он не согласился, а наоборот отказался. Эх, серенький крестьянский разум, всё он не так понимает. Не то, что у господ.
— Людвиг, оставим его одного. Пусть соберётся с мыслями, да с вещами. У тебя всё готово?
— Почти. Осталось лишь коней запрячь, да оружие почистить.
— Хорошо. У тебя полчаса. Думаю, хватит. Жди нас у конюшни.
Когда вояки вышли, Григорий сел на кровать и осмотрелся. Кроме, как через окно, вылезть из этой комнаты было нельзя. Впрочем, и с окном-то вариант сомнительный, так как оно было очень маленьким и к тому же намертво забито тяжелой чугунной решёткой.
Нет, это судьба. Умереть вот так, в лапах лютого чудовища, которого он так ловко избежал вчерашней ночью, и к которому его снова привела судьба, а точнее длинный язык и страсть к крепким напиткам.
У конюшни он простоял не меньше двух часов. Старый вояка, который так преданно исполнял роль то оруженосца, то советника, то наставника, никак не мог найти свою курительную трубку, перерыв полтаверны. Видимо, это было самое основное в его снаряжении, так как об остальном он нисколько не беспокоился.
Вообще, старый внушал ужас. Здоровый, около двух метров, он обладал ярким, коротким шрамом через весь левый глаз, отчего тот все время был прищурен. Ещё одно украшение — поломанный широкий нос, высовывающийся поверх широкой бороды и усов. Говорил дед мало, коротко, только по делу. Руку, как правило, всегда держал на рукоятке короткого широкого меча, с которым не расставался, по-видимому, и в кровати.
Что касается принца, то там был совсем иной типаж. Светлый, примерно такого же роста, как и слуга, он был приветлив и общителен. Очень любопытен. И в отличие от тяжелого прищура слуги, обладал очень живым приятным взглядом, постоянно цепляющимся за что-то новое. В целом, производил положительное впечатление, особенно грамотным подходом к деньгам, которые использовал и для подкупа.
По роду своей деятельности, а именно пьянству и попрошайничеству, Григорий как никто научился отлавливать эти важные моменты в состоятельных господах, поэтому и был до сих пор жив, вовремя находя нужный подход. Он уже смирился, что к седому старику путь отрезан, и всё свое обаяние сосредоточил исключительно на принце. В душе никак не хотела умирать надежда, что как только он доведет их до башни, они его отпустят.
— Господин, — следуя за маститым конем, пытал силы Григорий — ну зачем вам это гиблое место, у нас и без того хватает жутких мест, куда я могу вас сводить. Вовсе необязательно начинать именно с этого.
— Мало одного серебряного? — улыбнулся принц, вглядываясь в дорогу — тебя, Григорий, жадность погубит. Лучше расскажи, зачем ты попёрся в эту даль, ведь по ходу вчерашней попойки ты больше о самой жути рассказывал, а о причине промолчал.
— Так просто всё. Я по-пьяному туда забрел.
— Лжешь — буркнул старик –выпороть бы тебя палками.
— Ну так что, Григорий, последуем совету Людвига?
— Нет, не надо — смутился пьяница и как можно лучше изобразил пристыженность. Он прекрасно помнил причину, по которой пошёл в такую глушь. Как и принц, он обладал жгучим любопытством, плюс, тягой к деньгам, и поэтому, не удержавшись, последовал за богатой женщиной с конвоем, который совсем недавно посетил их таверну.
С виду они выглядели не броско, но опытный взгляд сразу распознал в них дворян, которые так неумело маскировались под простолюдинов. Григорий просто не мог не последовать за ними в лес, в котором заблудился и вышел к башне, где и встретился с чудовищем. А дальше он бежал, падая в грязь и получая по морде ветками, с той единственной мыслью, что главное не останавливаться. Что только двигаясь можно избежать адской, мучительной смерти от того, что встретило его в лесу.
Конечно, в темноте это были смутные очертания, но в них отчетливо проглядывалась большая голова и изуродованный рот, выпускающий страшные звуки, чем-то напоминающие
хлюпанье и чавканье одновременно. А ещё высокий рост и кривые, как козьи конечности, ноги, на которых было что-то вроде шерсти. Григория передернуло — лесные воспоминания неприятно обдали холодом.
— Ну, так как, Григорий? — не унимался принц — пороть?
— Нет, не надо. Я скажу правду. Я шёл по следу за переодетыми господами, которые поехали в эту сторону.
— Хотел получить мзду за хранения тайны? — прищурился Людвиг.
— Вовсе нет. Я пытался набиться в провожатые, ведь я прекрасно знаю все эти окрестности.
— Понятно. Больше не утруждай себя новыми рассказами. Людвиг, можно тебя на минуту.
***
— Что скажешь, мой верный друг? Ничего тебя не смущает? — задумчиво спросил Александр, поправляя красные поводья.
— Вы об этих лесных господах, за чьим скарбом поплёлся этот попрошайка?
— О них.
— Я не знаю, что сказать, я слышал пару небылиц, но не больше — нахмурился старик — к тому же, вы сами знаете, я не особенно сплетням верю. Но если он прав и несколько людей действительно поехали в том направлении, то я считаю, что лучше подготовиться. Уверен, там есть пара мужчин, способных носить оружие, а стало быть, возможен бой.
— Не уверен, что они хотят напасть, хотя, не исключено, что ради сохранения тайны, такой исход и возможен. Но ты прав, надо будет подъехать с осторожностью — кто знает, сколько там обученных воинов.
— Может, нам стоит повернуть обратно? Это ведь не наша задача — осторожно заметил Людвиг — видимо, здесь уже не столько колдовство, сколько мятеж, либо ещё что. С хорошими замыслами в лес не едут. А вот на встречу мятежников запросто. А если это так, то, возможно, счет идет на десятки воинов. Всем известно, что заговорщики гурьбой не ездят? А на нас, господин, всего двое.
— Трое — ухмыльнулся принц — у нас ведь есть ещё и поводырь.
Наконец дорога стала заканчиваться, и пошла еле заметная тропинка, которая через полчаса также скрылась из виду, упершись в непроходимую чащу. И лишь увещевания Григория, что они идут не по прямой, а обходят башню с северной стороны, убедили его не искать другой дороги. Впрочем, об этом решении он вскоре пожалел, так как более непроходимого леса ещё не встречал. Ни просек, ни полян — сплошные деревья и кустарники.
И всё же даже такие заросли кончаются. Опустив ветку, Александр увидел, что башня была небольшая, около трех метров в высоту, да ещё с небольшим огородом и хорошо обустроенным нижним этажом. Ничего не говорило о запустении, о котором он столько слышал в детстве. Три лошади были привязаны тут же, к небольшому столбу возле забора. Сбруя была хоть и неброская, но явно сшитая на заказ, да и кони были добротные. Как принято говорить — «таких в таверне не держат для смены лошадей».
Людвиг так же обратил внимание на лошадей, только несколько в ином ключе. Ему важна была не красота, а численность. И теперь, немного успокоившись, он ожидал дальнейших приказов. А вот Григорий нервничал, жуя нижнюю губу и озабоченно посматривая по сторонам.
Наконец двери распахнулись, и появилась женщина со слугой, вооруженным луком и небольшим мечом. Затем за ними вышли ещё двое — мужчина и девушка. Жаль, что разглядеть лица было невозможно, лишь одежду и оружие.
Как только женщина попрощалась с девушкой, троица села на лошадей и поехала прочь. Девушка ещё долго смотрела им вслед, после чего пошла обратно в дом. Вернув ветку на место, Александр повернулся к Григорию.
— Ну и где чудовище?
— Ведьма, господин, не чудовище, а ведьма. Разве вы не понимаете, что она просто превратилась в девушку.
— Это которая провожала женщину?
— Да, господин.
— Что-то она не похожа на колдунью. Что думаешь, Людвиг?
— Я думаю, нам пора ехать к королю, а не сидеть здесь в кустах — пробасил старый слуга.
Александр потёр подбородок. С одной стороны, он понимал, что всё это как-то по-мальчишески. С другой стороны, что-то всё-таки влекло его к этой башне, ему очень хотелось посмотреть на девушку, столь тщательно скрываемую от людей.
Выйдя из укрытия, он направился к двери. Зелень, окружавшая башню, обвивала её лишь со стороны верхнего окна, а дальше уже отступала для демонстрации белой, немного потрескавшейся стены. Аккуратно обойдя посадки, принц подошёл к двери и несильно постучал. Внутри что-то грохнулось, и раздался звонкое женское «ой». Затем тишина. И, наконец, со словами «мама, ты что-то забыла?» двери распахнулись.
Александр застыл на месте. Девушка, которая должна была быть красивой принцессой, оказалась настолько редкой уродиной, что даже Людвиг за спиной икнул. Большая голова, кривой рот, разные по величине глаза. Желая спастись от этого безобразия, Александр поневоле опустил глаза, и, пожалуй, нашел то единственное красивое, на чём мог удержаться взгляд. На чудесных маленьких ступнях. Видно, лишь на них бог не отыгрался, или же просто забыл обезобразить.
— Простите, мы… — успел выдавить из себя Александр прежде, чем дверь захлопнулась у него перед носом.
— Убирайтесь!
— Кажется, нам здесь не рады — тихо заметил Григорий.
— Девушка — продолжил Григорий, всё ещё приходя в себя– я прошу простить нас, мы просто путники. Мы совершенно не знаем этой местности.
— Не надо лгать, я видела недавно вашего компаньона, и он испугал меня, бегая здесь по кустам.
— Я? Испугал? — тыкал в себя пальцем Григорий — Да я чуть пить не начал после этой бабы!
— Тихо ты — шикнул на него Александр, который начал немного догадываться о причине заточения этой девушки — постойте, мадам.
— Я не мадам.
— Тогда как вас зовут? — парировал Александр. И хотя в его голове всё ещё не улеглись общие впечатления от увиденного, ему, во что бы то ни стало, нужно было узнать, кто были уехавшие всадники, и где родилась эта девушка.
— Меланья.
— Меланья, если вам не сложно, не могли бы вы немного покормить нас, мы устали с дороги, а этот человек, он просто прибился к нам. Да, вы напугали друг друга, но не мог же я его бросить в лесу. Здесь наверняка много диких зверей.
Он был почти уверен, что она не знает, что в дне пути есть таверна и небольшой городок. Скорее всего, она вообще никогда не покидала этот тихий уголок, так как возле башни не было протоптанных тропинок.
И слова подействовали, так как двери медленно приоткрылись. Да и настороженный внимательный взгляд присутствовал. Очевидно, что девушка хоть и была уродливой, но на голову была далеко неглупа. Несколько замешкавшись, она ещё раз осмотрела их.
— Так вы хотите поесть? — тихо спросила она.
— Немного воды и хлеба, или овощей, я вижу у вас тут небольшой огород, мяса мы добудем сами — улыбнулся принц.
— Нет, не надо никого убивать, моя мать привезла мне еды, так что вам хватит — тихо сказала она и впустила их внутрь.
* * *
Усадив незваных гостей за стол, Мелани вынесла хлеба, свежих овощей, пирог с земляникой и прочие вкусности — в общем, поставила почти все, что у неё было. Увы, но дядюшка Роберт должен был вернуться лишь после того, как проводит её мать, так что она должна занять их как минимум на полдня. А уж потом, когда её защитник будет с ней рядом, можно будет и по нормальному поговорить.
Когда гости принялись за еду, она села к окну и украдкой начала рассматривать их. Ведь кроме как мать, её верных слуг и дядюшку Роберта, который всё время опекал её и помогал с хозяйством, она никого не видела. А тут сразу двое незнакомых ей людей.
Но особенно её интересовал высокий молодой мужчина, внешность которого заметно выигрывала на фоне остальных. Нет, конечно, дядюшка Роберт тоже был симпатичен, но этот мужчина был красивее даже его. Интересно, он был также хорош в постели?
При этих мыслях Мелани опустила глаза. Несмотря на уединение, дядюшка Роберт вовсе не скрывал причины, по которой они здесь. Он рассказал, что её отец — король, и что он знает, где она. А причина, по которой он не хочет ехать к ней — это её внешность. Что у неё есть младшая сестра, которая вот-вот станет королевой, и что все, что произошло с ней — это воля Божья, а ей лишь надо с ней смириться и благоговейно нести этот тяжелый крест до конца жизни. Уродство при рождении, так это называется.
И всё же, она счастлива. Здесь хорошо. Природа, тишина, покой. К тому же, раз в шесть месяцев её матушка приезжает к ней, чтобы проведать и привести гостинцев. Иногда она остаётся на ночь, иногда проводит лишь один день. Да, матушка никогда не забывала её.
— Стало быть, вы тут одна живете? — спросил молодой мужчина, осматривая хижину — что ж, несмотря на это, вы очень даже неплохо справляетесь с хозяйством.
— Я стараюсь.
— Извините, забыл представиться. Меня зовут Александр, это мой слуга и верный оруженосец Людвиг, а это Григорий. Но с ним, я так понимаю, вы знакомы.
— Знакома.
— Меланья, а где ваши родители? — мило улыбнулся Александр.
— Они умерли, когда я была ещё маленькой.
— Понимаю. Ужасная трагедия, извините, что проявил любопытство — сокрушенно покачал головой красивый мужчина — а вы часто выходите отсюда, в город, например? Не все же вещи вы сделали сами?
Меланья внимательно посмотрела ему в глаза, ведь чувствовала что-то нехорошее в этих вопросах, как будто из неё пытаются вытянуть что-то очень важное, чего она пока не совсем понимает. Но, тем не менее, она решила продолжать врать про родителей и не пытаться пойти на честный разговор, очень уж её настораживала эта любезность. Дядя Роберт всегда говорил, что нельзя доверять незнакомцам и что вокруг неё очень много плохих людей.
— Раз в шесть месяцев ко мне приезжают родственники. Видите ли, я уродлива и они не спешат забирать меня отсюда. Поэтому я и живу тут, на окраине — спокойно ответила она.
И тут она почувствовала, что, видимо, сказала что-то не так, так как и Александр и Людвиг перестали есть, а Григорий так и вовсе поперхнулся. Возникла странная пауза, и старый слуга вдруг положил руку на плечо Александра. Не понимая, что она сделала не так, Меланья на всякий случай посмотрела на продукты, все они были свежие, вряд ли успели подгнить.
— У вас, кстати, неплохой пирог — тихо сказал Александр, задумчиво посмотрев на слугу.
— Правда?
— Да. Я с удовольствием съел бы ещё.
Меланья сходила и принесла ещё кусок. А затем, проявив море деликатности, они помогли ей с посудой и, сняв оружие, воспользовались её предложением остаться на ночь. Мелани сама не до конца поняла, почему она это предложила, но зато точно знала, что было это от души и что, скорее всего, ей придётся заступиться за них перед дядюшкой Робертом, который вот-вот должен приехать от её матушки.
Постелив им возле печки, Мелани почувствовала, что не прошеные гости, а точнее пребывание с ними, ей очень нравится. Ведь это так необычно и вносит очень сильное разнообразие в её привычное времяпрепровождение.
До самой ночи она заботливо помогала им во всём, и больше всего внимания уделяла Александру. Ох, если бы она жила в деревне или в большом городе, где все девушки давно понимают язык жестов, то, несомненно, ей стало бы понятно, что она флиртует, грубо, с нарушениями, но именно флиртует, как ей в этом подсказывает сердце и желание.
***
Устав от скучного надоедливого ворчания старика, Александр вышел во двор. Людвиг дал сильную течь и теперь постоянно твердил, что надо уезжать. Эта бедная уродливая девушка не давала ему покоя, то ли дочь напоминала, то ли ещё кого-то, но лезть к ней в душу он больше не давал, постоянно твердя, что они опаздывают. Хорошо ещё, что он был любитель рано ложиться спать и быстро отправился на покой, не то сидел бы и нудил весь вечер, обвиняя его в мальчишеской недальновидности.
Принц вздохнул. Вечер был прекрасен. Вдали от людей он чувствовал себя куда как комфортнее. То ли это от отца, любителя охоты и рыбалки, то ли от деда, который тоже был не
прочь пропасть месяца на два в лесу. В любом случае, ночевать в этой избушке ему было в радость, пусть даже он теперь понимал, что они опоздают к королю.
— Вам здесь нравится? — услышал он голос уродины.
Александр обернулся и понял, что за ним наблюдают не меньше нескольких минут. Девушка стояла возле деревянного столба и смотрела прямо на него. Глаза её были черные, широкие, можно сказать, симпатичные. Наверно, если смотреть лишь в них, то общий вид был не так безобразен.
— Да, вполне — тихо ответил он, радуясь, что может поговорить с ней наедине — скажите, вы действительно не покидали этого места?
— Да — сказала она, мягко улыбнувшись, — здесь хорошо.
— А вам не хочется к людям, ведь иногда нам необходимо общение.
— Мне всего хватает.
Он понимал, что она многого недоговаривает, но лезть дальше не стал. Он уже понял, что манера речи, стиль поведения и прочее вещи говорили о том, что с ней явно занимался кто-то из дворян, причем регулярно. Видимо, этот человек был среди тех мужчин, которые уехали с женщиной и скоро должен был вернуться. Не могла же она сама рубить дрова, охотиться и следить за домом. Это явно был мужчина, кто-то вроде Людвига, такой же опытный и вредный.
И в этом они с ней похожи. И к нему и к ней был приставлен человек, который должен был внимательно следить за всеми их действиями и постоянно говорить, где их ошибка. Такова уж судьба, ничего не поделаешь, ведь на самом деле Людвиг был больше учителем и другом отца, чем оруженосцем. И после этих мыслей, Александр вдруг почувствовал, как ему очень сильно хочется поговорить с ней более честно, в таком же доверительном тоне, как и тогда, когда она рассказала о своем уродстве и отношению к этому её родственников. Несомненно, это дикость для принца, но ведь он будущий король, так почему бы и нет? Разве они не вольны позволять себе разные глупости?
— Всего хватает? — повернулся он к ней — а мне вот нет.
— И чего вам не хватает?
— Свободы, Мелани. Мне всегда не хватает свободы — он горестно улыбнулся — я и в ваше королевство не по своей воле приехал.
Ох уж этот вечер. Дивный закат, странная открытость этой уродливой девушки. Всё сплелось в одну кучу, которая играла разными красками, увлекая его палитрой новых ощущений. Хотелось честности, очень. Может она и вправду ведьма?
— А ещё Людвиг больше учитель и надсмотрщик, чем слуга.
— Но зачем?
— Я принц.
— И с чего вдруг вы так стали открыто об этом говорить? Или вы каждой встречной объявляете о том, что вы принц? — спросила Меланья, и едва уловимая улыбка соскользнула с её уродливого лица.
— Нет, не всем. Видимо, тут особый воздух, и все становятся немного честными. К тому же, вы вряд ли расскажете об этом остальным. Эта тайна будет здесь, с вами.
— Звучит, как угроза.
— Неужели? — Александр посмотрел на звезды, выступившие на черном небе. Смена дня и ночи наступила так быстро, словно они были в волшебной сказке, а не в суровой действительности.
— Скажите, если уж вы заговорили о честности, а куда вы едете? — робко спросила она.
Он повернулся к ней и заметил, что вечер уже сделал своё дело, и в темноте она уже не была так безобразна. Потому, что лишь небольшие огоньки в её глазах позволяли определить, что она рядом. Большая голова, кривой рот, всё ушло в прошлое, остались лишь темнота и её мягкий голос, а также умный, немного неземной взгляд.
— К Рюрику Великому. У него есть красивая дочь, и мой отец хочет меня на ней женить. Это укрепит наши границы и даст возможность для более выгодной торговли, а, соответственно, и процветания.
— Вы так говорите, как будто вам это не нравится.
— А что здесь хорошего? Меня заставляют жениться на девушке, которую я даже не видел. Увы, это обычно только для принцев. Никакой свободы выбора.
— А мне кажется, что это всё равно хорошо. По мне, так это счастье — быть с красивым человеком и наслаждаться жизнью.
— То есть вам здесь не нравится?
Он почувствовал, как огоньки её глаз впились в него. Горячие, опаляющие честностью глаза. Всё было настолько необычно, что он никак не желал отводить взгляд. Точно ведьма.
— Нет. Мне здесь нравится. Но быть с любимым человеком — это намного прекраснее. Глупо говорить обратное. Ради этого некоторые отдают жизнь.
— У вас есть вино? — неожиданно для себя вывалил принц, а затем, на гребне этой странной волны, добавил — если есть, несите сюда. Что бы там не случилось на небесах, но будь я проклят, если у нас с вами получается интересная беседа.
И она принесла. Да и вино оказалось хорошим. Явно королевского разлива и явно употребляемое ценителем, так как мягкий волшебный вкус с необычайной легкостью ложился на язык и лился по горлу в чрево.
— Кажется, я немного пьянею — заметил принц, осушив третью бутылку — а вы, госпожа Меланья? Что скажете вы о столь чудном напитке? Вы что, специально берегли его для такого случая?
— Ну конечно — хихикнула она — у нас же каждый день принцы проезжают, дай, думаю, начну охоту и выловлю себе одного, как раз сладкая парочка, принц и уродливая принцесса.
— Принцесса? Вы? — он помотал головой. Они сидели на деревянном небольшом пороге, и он поставил бутылку на землю. Хмель сильно ударил ему в голову, но всё равно он был в куда более трезвом состоянии, чем она — Вы и вправду принцесса?
— О да, самая что ни на есть принцесса.
— Но я думал принцессы в замках — громко засмеялся он. Людвига всё равно было уже не разбудить, спал старый вояка на редкость крепко — как так?
— А чем вам это не замок? Вон даже башня торчит — она махнула в сторону своего жилища — пусть одна и нет рвов, но зато самая что ни на есть башня, к тому же белая, если вы ещё не заметили.
— Нет, это я как раз заметил, я не заметил дракона.
— А он улетел — пьяно хохотнула она — взял, да бросил одну в лесу.
— Хм, совсем не по драконьи. Ну и хорошо.
— Да вы смельчак — снова засмеялась она — стало быть, рады, что он улетел?
— Своего дракона я ещё найду — весело сказал он и внезапно ощутил её горячее дыхание совсем рядом.
От девушки шел приятный запах вина, немного разгильдяйства и веселья. Страшное лицо плавно уплыло в темноту, оставив после себя лишь диковинного умного собеседника.
— А как ваш король, где он, отец ваш? — сквозь смех выдавил принц.
— Там, в замке, сидит вместе с моей сестрой и ждет вас. Дабы свершить прекрасную свадьбу и чтобы все были счастливы.
— Рюрик?
— Да — устало сказала она — но, принц, знаете, я всё же сделаю ей гадость, я опережу её — сказала она и обхватила его руками. А дальше наступила ночь, и даже видавшие чудеса звезды скромно потупили свой свет, дабы дать волшебству свершиться.
***
Утро. Оно было безразлично к ночным чудесам, обнажая всё своим ярким светом и трезвым взглядом. Оно легко сорвало покрывало тяжелейшего похмелья, обнажив одну из уродливейших женщин в мире.
Небольшая челка, редкие волосы на большом и высоком лбу, кривой рот. Рассматривая её, Александр так и не смог до конца понять, что именно толкнуло его на этот странный поступок. Вино, или он просто увлекался её приятным голосом?
Потирая лоб, он встал и легко подхватил её на руки. Не ощущаемо, без встряски. Но глаза Мелани всё равно на миг раскрылись, а на кривых губах заиграла небольшая легкая улыбка. Затем, поглядев по сторонам, Александр неровным шагом пошёл в сторону свинарника, откуда доносилось тяжелое хрюканье одинокой свиньи.
Положив её на солому, он аккуратно вытащил руки и бесшумно отошел, стараясь не раззадоривать мирно похрюкивающее животное. Нести в дом было опасно, так как там наверняка проснулся бы его слуга. Затем развернувшись, он направился к дому.
Мелани открыла глаза. Слезы тихо катились по её щекам. Она не вздрагивала, лишь молча ощущала холод соленой воды. Потом, подняв голову, она увидела, как из-под платья течёт кровь. Лежащая недалеко свинья недовольно хрюкнула. Грязь, слякоть, вонь. Она попыталась встать, но
оперевшись на руку, упала. Алкоголь ещё не вышел из её крови и тело пока не полностью подчинялось.
Тем временем, быстро оседлав коней, Александр и Людвиг направились в сторону леса. Людвиг так и не задал ни одного вопроса относительно местоположения Мелани, но вовсе не потому, что ему было неинтересно, нет, он просто видел, как его господин, взяв девушку на руки, относит её к свиньям.
Людвиг всегда вставал раньше и этот день не был исключением. Что касается Григория, то он остался в доме, никто его не будил, ведь он был всего лишь пьяница, которого не следует брать с собой.
Когда, наконец, Мелани поднялась и посмотрела вслед степенно шагающим лошадям, на ее высохшем от слез лице всё ещё оставалась странная, опустошённая улыбка, немного разбавленная отстранённым взглядом. Затем, подобрав подол, она перешагнула через порог. Её платье было испачкано и как ей сейчас показалось, совершенно не подходило к её красивым, единственно правильно сделанным ступням.
Сев на то самое место, где она вчера поцеловалась с принцем, она скривила рот и вдохнула свежий аромат цветов. Теперь он был обычным, а ведь ещё вчера казался волшебным и опьяняющим.
— Неужели ты именно такой? Мой далекий принц — тихо сказала она, и посмотрела на небо. Поток рвущихся на волю слёз, казалось, вот-вот снова захлестнёт её, снова потащит за собой и выпотрошит, оставляя после себя лишь ноющую пустоту тишины. Но она удержалась.
И всё же, эта ночь навсегда изменила её. И свинарник, и принц, и то, что она так и не станет нормальной женщиной, способной рожать и любить, оставшись навсегда уродкой, которую прячут, закрывая в далёкой старой башне. Увы, но этот миг ослепительной вспышки лишь осветил это, вытащив из забвения. Тут слева раздалось тихое хрюканье.
Старая раздобревшая свинья, которая выбралась из лужи, медленно подошла к ней. Мелани затошнило. Теперь её любимица, её любимая Стелла, показалась ей настолько омерзительной, настолько грязной и вонючей, что она недовольно пнула её, и взвизгнув, животное побежало прочь.
Подождав, пока головокружение пройдет, и вновь собравшись с силами, Мелани, шатаясь, отправилась в дом, где перекинув через перекладину верёвку, резким рывком выбила из-под ног табуретку.
В ее голове всё время повторялись слова матери: «Она очень умна и доверчива, не потеряй её, на самом деле, я точно знаю, что, изуродовав её внешне, Господь лишь попытался обезопасить то волшебство, которое скрыл внутри, поэтому оберегай её, она по-настоящему красива».
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Герцог Франциск в буквальном смысле снёс с лошади своего противника, обломав об него тупой конец копья. Спрыгнув с лошади, герцог победно подошёл к ложе принцессы и поклонился, нисколько не обращая внимания на стоны побежденного. Восхищенные глаза красавицы скользнули по забралу чёрного шлема, но, тем не менее, удержались от более восторженных проявлений, сохранив общую непринужденность.
— Браво, Исарий. Вы, как всегда, украшение нашего турнира — громко сказал Рюрик и, обратившись к своей дочери, спросил — как ты считаешь, дорогая, достоин ли этот воин твоей похвалы?
— Достоин — коротко бросила Елизавета.
Она давно уже была влюблена в этого высокого крепкого брюнета, столь лихо сносившего своих противников на ристалище. А потому под светом яркого солнца, блестевшего на его красивых доспехах, была готова броситься ему шею прямо с трибуны.
— Тогда, согласно нашей старой традиции, возложи на его чело венок, моя любимица — громко сказал король и сел на небольшой деревянный трон.
Пытаясь сохранить невозмутимость и победить природную энергичность, Лизана осторожно, почти не глядя на герцога, аккуратными шажками подошла к небольшому деревянному помосту.
Герцог снял шлем. Это был красивый крепкий мужчина, с ярко голубыми глазами и широким носом. Под левым глазом у него был небольшой шрам, а густо посаженная борода скрывала подбородок, крупные губы и молодой возраст.
Наклонив кучерявую голову, он принял дар. Боже, как же он на нём смотрелся. Елизавета просто пылала от обхвативших её чувств, на миг ей даже показалась, что она совершенно одна и всё, что её окружает — это мираж, где единственная реальная вещь — он, высокий, крепкий, чёрный, никем и никогда непобедимый. Исарий принял дар и галантно поцеловал руку принцессы. После чего отошел от трибуны.
Он очень устал. Предыдущий поединок вышел несколько изнуряющим, да к тому же он едва удержался на коне, когда соскользнувшее со щита копье процарапало его доспех. Но больше всего его расстраивало не это. Ведь самый желанный противник так и не приехал, принц Александр, который был также среди наиболее вероятных претендентов на руку юной принцессы.
О, с каким бы удовольствием он втоптал бы его в грязь. Особенно здесь, прямо перед трибунами. Этого вечного бабника и балагура. И совершенно не важно, сколько он совершил побед, ведь он ни разу не встречался с ним.
Войдя в шатёр, он подозвал мальчишку оруженосца. Юный Бард, ещё не так давно отходивший восьмую весну, уже довольно лихо развязывал кожаные ремни, крепившие тяжёлую защиту. Оставшись в кольчуге, Исарий взял кубок с вином. От пекущего солнца у него пересохло во рту, и даже в момент, когда соприкоснулись копья, он думал лишь о своей жажде. Быстро осушив кубок, он сел на подушки. Перед вечером празднеств было ещё полдня, и ему следовало их как-то занять, ведь принцессу он всё равно не увидит до торжественного приёма.
— Вы пойдёте к побежденному, милорд? Говорят, у него сломано несколько ребер и одно из них пробило лёгкое — тихо сказал Бард, убирая снаряжение. Молодой оруженосец был очень бесшумен, а поэтому, несмотря на то, что слова были сказаны тихо, они резко порвали тишину.
— Он умирает? — спросил Исарий. Он знал, что, несмотря на молодость, Бард никогда не скажет что-то в пустоту и наверняка в курсе всей истории.
— Да. Скорее всего, да.
Исарий медленно поднялся и вышел на улицу. Несмотря на поражение, этот рыцарь в серебряном обмундировании был неплохим соперником. Кажется, это какой-то герцог с северных земель. Точно он не помнил, ведь когда о его сопернике трубил глашатай, он думал больше о вине. Пройдя несколько шатров, Исарий остановился возле знакомого красно-черного герба. Кажется, здесь. Именно эти цвета он видел на щите у противника.
Внутри было жарко, душно и влажно. Рыцарь лежал на деревянной широкой скамье и тяжело дышал, перевязанный окровавленными бинтами. Возле него стояли врач и священник. Увидев его, они лишь кивнули. Исарий не обиделся, он не раз общался с представителями обоих ведомств и привык к подобным манерам. Когда он подошёл к рыцарю — умирающий открыл глаза. Это был молодой, с еле пробивающимися усами юноша, вот-вот встретивший девятнадцатый или двадцатый год. Но, несмотря на возраст, рыцарь держался хорошо, хотя и было видно, что в его глазах поселился страх.
— Это был достойный поединок — тихо сказал Исарий и положил руку ему на кисть — я уверен, вашим родителям есть, чем гордиться.
— Я тоже. И я скоро увижу их — улыбнувшись, ответил юноша и тут глаза его засияли, а изо рта пошла кровь — только вот сестра…
Но дальше договорить он не смог, потому что зашелся в кашле. А затем Исария отстранил врач. Частично он даже был рад этому, так как ничего не мог поделать. Всё-таки рыцарю куда уместнее погибать от меча, а не на окровавленном столе.
Выполнив дань вежливости, он вышел наружу. Солнце сияло как проклятое, казалось, даже птицы боятся этой жары. Он приставил руку ко лбу — впереди показались два всадника.
— Боже, да неужели это сам принц Александр — послышалось восторженное восклицание за его спиной.
Не поворачиваясь, Исарий пригляделся. Незнакомец был прав, это был принц. Как обычно, вместе со своим стариком оруженосцем, несравненным Людвигом. Что интересно, в этой паре даже трудно сказать, кто больше именит, принц или его помощник, ведь не смотря на то, что королевской крови у старика не было, слава о его умении владеть мечом сияла куда ярче королевских позолоченных мантий.
Принц Александр поприветствовал его первым, тем самым оказав честь. А Исарий никогда не был невеждой, поэтому также проявил уважение, поприветствовав обоих. Затем он снова повернулся к Александру. Они не были знакомы достаточно хорошо, так как всего лишь пару раз виделись на светских приёмах, но Исарий был уверен, что о его победах принц был более чем
наслышан, собственно как и он о его. Это лишь удивительная случайность, что они ещё не сошлись в турнирном поединке.
— Как жаль, что вы опоздали на турнир — заметил Исарий, вытирая пот — было довольно скучно без вас.
— Я тоже сожалею, но, увы, у меня были неотложные дела — улыбнулся Александр — да и это не последний турнир, даже на это лето. К тому же, насколько мне стало известно, вашу печаль скрасила победа и то, что принцесса лично поблагодарила вас. Это очень высокая оценка вашим заслугам, как я полагаю.
— Это обычная цена за проявленную храбрость — ответил Исарий, рассматривая рукоятку меча, который принц старательно обернул в длинный кожух. Меч был старой работы, украшенный крупным рубином. Слишком дорогая отделка для боевого меча.
— Прошу прощения, но нам пора. Я ещё не представился Его Высочеству и не хочу заставлять его ждать. Мы и так припозднились — заметил принц.
Исарий уступил дорогу. Печально, он надеялся на более яркую встречу, как-никак именно королевская кровь делает турниры особенными. Впрочем, всё было ещё впереди, и резко развернувшись, он пошёл к своему шатру.
***
Не успела первая стрела коснуться мишени, как вслед за нею была пущена вторая и третья, играющая в полёте своим белым, мягким пером. Прищурившись, Елизавета победно скинула белую челку со лба. В этот раз она справилась со стрельбой настолько хорошо, что даже её наставник, престарелый дядюшка Эб, задумчиво почесал костлявой рукой подбородок, а затем тихо выдохнул и удовлетворенно кивнул головой. Елизавета улыбнулась. Выхватить похвалу у Эба было воистину непостижимой задачей.
— Вы заметно улучшили свои навыки, госпожа. Впрочем, я думаю, вами движет не только желание совершенствования, но и некая радость, от которой вы прямо полны энергией — тихо заметил он, подходя к мишени и пробуя вытащить стрелу.
— О чём это вы? — покраснев, спросила Елизавета. Дядюшка Эб был единственным из всех, перед кем она всё ещё впадала в краску.
— Или точнее о ком. О герцоге Франциске, вырвавшем главный приз турнира.
— Да. Он интересный человек.
— В которого вы, по всей видимости, влюблены — также спокойно и тихо произнёс Эб, наконец-то справившись с первой стрелой — что ж, у вас успехи — доспех это, конечно, пока не пробьет, но вот кольчугу запросто.
— А что, разве я не могу полюбить красивого мужчину?
— Можете, конечно, но я остро переживаю не за это. Вы крайне эмоциональны и это может обернуться как в хорошую, так и в плохую сторону. Сейчас, благодаря вашему порыву, вы обошли наших лучших лучников. И это хорошо, но ведь все может быть и иначе. Только простолюдин может быть подвержен порывам, вы же — будущая королева, вы обязаны быть прагматичной.
— Ах, дядюшка, к чему всё это — она покрутилась на месте — ведь это же так прекрасно -полюбить. Разве есть что-то прекрасней этого?
— Наверное, нет.
— Ну что вы такой грустный? — она подбежала к нему и взяла его костлявую руку в свои маленькие аккуратные ладошки — разве вы не счастливы от того, что мне так хорошо?
Старик Эб, не выдержав столь открытого напора, улыбнулся. Елизавета обучалась у него с шести лет, и он любил её как родную дочь. В глазах старого воина появилось немного влаги. Ведь когда он смотрел на эту игривую девчонку, он забывал о своей жене и дочери, умерших много лет назад, во время его последнего похода.
— Конечно, счастлив, моя дорогая — он аккуратно вытащил свою руку — но это не означает, что мы должны пропустить верховую езду.
— Ах, ну конечно, конечно, я и не думала отказываться — громко сказала принцесса и побежала к белому жеребцу.
Ловко забравшись на коня, принцесса выглядела просто безупречно. Коричневые охотничьи штаны, белая блузка, защитный наручник для стрельбы из лука, небольшой кинжал возле пояса. И всё вокруг женской хрупкой фигуры, украшенной длинной косичкой из белокурых волос.
Подняв коня на дыбы, принцесса припустила его рысью по поляне, нежно причмокивая и гладя по гриве. Она очень любила этого жеребца и даже позволяла ему прогуливаться в лесу без наездника, правда, в сопровождении охраны.
— Принцесса, принцесса, вас срочно просит Его Величество — внезапно раздалось со стороны дворца.
Развернув коня, Елизавета посмотрела на бегущего к ним слугу. Она примерно представляла, зачем батюшка мог вызвать её, и это отнюдь не грело её душу. Приезд принца Александра, принца Валерейского королевства, столь активно поддержавшего её отца при битве с Измундом, было вовсе не самым праздным событием. Поэтому не отметить его визит в сопровождении своей красавицы дочери её батюшка просто не мог.
Поравнявшись со слугой, она отдала ему под узды коня. Недовольный жеребец тут же оторвал хлипкого слугу от земли, и что есть силы, крутанул в воздухе. Больно шмякнувшись о землю, разноцветный юноша истерически заорал, вызвав у неё усмешку. Принцесса развернулась и пошла во дворец. Она знала, что дядюшка Эб не оставит без внимания этого идиота, смевшего думать, что он сможет удержать Буцефала.
Принц Александр оказался куда более смазливым, нежели она его себе представляла раньше. Высокий и широкоплечий, он был больше похож на древнюю статую, которую отец велел поставить у входа. Этакий эталон мужской красоты, который нарочито вежливо произнес целую тираду в её честь, восхваляя почти всё, в чём проявлялась её красота. Но, не смотря на это, он ей всё равно не понравился. Её сердце уже было занято герцогом. А потому она едва не выхватила кинжал, когда отец пообещал отдать её этому самодовольному кретину в жены. Какое безумство. Да как они могли с ней так поступить?
Еле дождавшись конца аудиенции, она отправилась в свои покои. Злобно открыв двери, она увидела Григория — слугу, которого она отправила за матерью, два раза в год уезжающую в неизвестном направлении. Всё ещё не отойдя от поступка отца, она жестом пригласила его сесть. В том, что он приехал не с пустыми руками, она не сомневалась.
Григорий был опытным следопытом и прекрасно шёл по следу, к тому же обладал ещё и лучшими актерскими данными и мог сбить с толку кого угодно, отыгрывая свою роль наивного дурачка.
Выслушав всю историю, она села на кровать. Ожившая в памяти сестра — уродливая и некрасивая не раз пугала её в детстве, когда она в первый раз услышала об её судьбе. И вот теперь она снова явилась перед ней, уже в куда более страшном обличии.
— Значит, ее охраняет Роберт? Как мило, я думала, он давно уже покоится в какой-нибудь речке. Что ж, это ей подходит. И все же, этот принц куда более мерзкий, чем я предполагала, и куда менее брезгливый.
— Госпожа, я не думаю, что это главное — тихо сказал Григорий — теперь не вы наследница престола, а ваша старшая сестра. Как вам известно, наследство передаётся старшему в роду.
— И что? Ты мне предлагаешь добить её? Она и так была уничтожена, к тому же, какое ей дело до наследства и нашего королевства? Живет себе в глуши и живёт, никуда не выезжая, какой смысл её убивать?
— Но если она решит отправиться сюда? В поисках Александра? Тогда может всё раскрыться, к тому же теперь и принц знает о ней — продолжал настаивать Григорий — я уверен, что было бы необходимо убрать эту девушку. Уверен, она сама хотела бы умереть.
Елизавета глупо улыбнулась. Похоже, боги ещё не до конца отвернулись от неё, оставляя призрачную надежду на настоящую любовь. Ведь если притащить её сюда и показать отцу, вскрыв всю похабную историю, то это должно здорово подмочить репутацию этого лощеного красавца принца, за которого батюшка так жаждет её выдать.
— Мне бы очень хотелось на неё посмотреть — сказала она и посмотрела на Григория — как ты думаешь, это возможно?
— Не знаю. В замок привезти её не получится, а ехать к ней — ну вы же знаете, как ваш отец пристально следит за вами.
— Значит, только если она сама сюда приедет? Что ж, это не такая уж невыполнимая задача, главное сделать так, чтобы это исходило от принца. Напишем что-нибудь душещипательное, такое, чтобы до слёз пробирало. Решено, начинай готовиться к отъезду, текст письма я приготовлю. Напишешь сам, хоть почерк она его не видела, но на всякий случай пусть будет мужской. Читать-то она умеет?
— Думаю, да.
— Тогда решено. Ох, какой же бум произведет это событие, ну разве я не молодец? Всё семейное говно выплеснем наружу.
— Но зачем это вам? Только из-за того, чтобы насолить принцу?
— Я должна перед тобой отчитываться? — смерила она Григория взглядом — впрочем, так и быть. Мне любопытно, дурень, да и матери неповадно будет кататься втайне от отца, к тому же я всегда не любила, когда она уезжала, даже когда была совсем маленькой.
— Но если она не согласится?
— Уж поверь мне, согласится. Во всяком случае, лучше пусть согласится она, чем разозлюсь я.
И тут Елизавета рассмеялась — её смех был звонким, разительным, казалось, он вот-вот разорвёт свою хрупкую госпожу, разбрызгав кровь по расписным стенам. Благо, длился он недолго и, успокоившись, принцесса потрогала свои щеки, раскрасневшиеся от прилившей крови.
***
Меланья развернула и прочитала письмо. В нём говорилось, что принц приносит извинения и просит её явиться во дворец, говоря о том, что испытал новое чувство. Что он был напуган. И всё в том же духе.
«Какая нелепая затея — подумала Меланья и разорвала письмо — Всё это пошло и необдуманно. Глупо, очень глупо. Как можно вообще надеяться, что она приедет во дворец по первому его зову?»
Она посмотрела на Григория, который разглядывал разорванное письмо. Теперь он был совершенно другим. Спокойным, хладнокровным, даже сильным. Таким он ей нравился больше, а потому хорошо, что Роберта в хижине не было, так как после последних происшествий она не могла ручаться за сохранность головы этого гонца, принесшего столь глупую затею. Хотя, почему сразу глупую? Ведь поездка в город совсем не такая уж и плохая затея, она всё равно ничего другого кроме башни не видела. Как же всё изменилось с той ночи.
Григорий, до этого молчавший, наконец, заговорил.
— Мне кажется, что вы всё-таки согласны — он пнул оборванный листок, валявшийся возле его сапога — даже как-то печально, ведь я почти уверен, что ничего хорошего вас там не ждет.
— Уверен? — недоверчиво спросила она — это почему?
— И идея принца — очередная идиотская затея, которая возникла в его молодом мозгу. Нет никакого чувства, это всего лишь жалость, глупость, но никак не любовь, как он думает. Ваша поездка лишь докажет это. Мой вам совет — оставайтесь здесь и забудьте обо всём, что случилось. Да, вы принцесса, да, вы девушка, но поездка — это глупость.
— Как по-рыцарски вы себя ведете — улыбнулась Меланья.
— Я не рыцарь, я слуга. И я не хочу, чтобы вы в очередной раз стали жертвой его необдуманного поведения. В замке вам никто не будет рад. Вас лишний раз унизят, так как там будут молодые красивые образованные люди.
Меланья смотрела на Григория, наверное, другая девушка ударила бы его на её месте или хотя бы сказала что-нибудь обидное. Но ей не хотелось, она уже привыкла к правде. Да и Роберт помог ей стать сильнее.
— Значит, мне лучше остаться здесь? — тихо спросила она.
— Да. Так будет лучше для всех — сказал Григорий и испытующе посмотрел на неё.
Он знал, что единственный шанс заставить её поехать с ним — попытаться отговорить ее от этой затеи. И что если он хоть сколько-нибудь разбирался в людях, то был прав, разглядев в этой уродливой девочке настоящую принцессу, всегда идущую наперекор своей судьбе, ради собственной чести и достоинства или же любви. Главное, вытащить это на поверхность, пробудить от спячки, в которую её грамотно положила её мать. А ещё, у этих сестёр был столь похожий упрямый взгляд.
— Я еду с вами — наконец сказала она — но мы должны ехать сейчас же, до возвращения Роберта. Я быстро соберу вещи и напишу ему записку. Ждите здесь.
Григорий кивнул и вышел на улицу, где затянул ремень на седле и, вытащив яблоко, дал его своему любимцу. К его удивлению, то, что он так хорошо справился с возложенной на него задачей, его не особенно обрадовало. Может быть, он стал чувствительнее? Постарел? Вряд ли это влияние самой уродины.
* * *
Они доехали до замка спустя два дня. Тринидад был сильным конём и даже два наездника не заставили его сбавить ход. Отведя коня в конюшню и оставив Меланью одну, Григорий отправился к Елизавете с докладом.
И не зря — младшая принцесса, даже не спросив секретного ответа, рывком открыла двери. Глаза её горели, ведь она уже знала, что они прошли во дворец, и, видимо, ждала его с огромным нетерпением. Быстро пропустив его внутрь своей спальни, она едва ли не схватила его за воротник камзола.
— Ну что? Где она?
— Всё в порядке, госпожа, всё идет согласно вашему плану. Меланья находится в комнате, полагая, что скоро встретится с принцем.
— Как мило, эх, меня просто разрывает от желания её увидеть.
— Не уверен, что это хорошая затея.
— Не важно, главное, что я хочу этого — сказала принцесса и, шурша платьем, выбежала из комнаты.
Свечи в большом количестве мягко освещали красные бархатные занавески, обрамляющие разноцветное окно. Её уродливая сестра стояла рядом. Мягко перебирая красную ткань в руках, она ощутила мягкое прикосновение. Елизавета прищурилась, кажется, именно в такой же бархат или немного похожий был облачен недавно приехавший Александр. Сын Измунда.
Затем сестра медленно повернула голову в её сторону, хотя Елизавета шла крадучись, практически бесшумно. Увидев Елизавету, Меланья улыбнулась. В её глазах читалось крайнее любопытство. Эстетично махнув ножкой, Елизавета сделала небольшой реверанс. Меланья же просто поклонилась
— Меланья? — наигранно робко спросила принцесса.
— Да — тихо ответила её сестра.
«Умом её явно не обделили» — подумала Елизавета, изучая измученные, но всё же скрывающие боль и тяжесть глаза. Не хамовита, не лезет с расспросами. Явно королевская кровь.
— Будьте, как дома. И не удивляйтесь, что именно я встретила вас, принц занят, это ведь королевский двор. Тут всегда есть дела. Но я о вас позабочусь, и мы постараемся сделать так, чтобы вы как можно быстрее его встретили.
— Я не тороплюсь — тихо ответила Меланья — у вас очень красиво.
— Это королевский замок — пожала плечиками принцесса — у нас всё должно быть красивым.
Меланья ничего не ответила и снова посмотрела в окно. Приближалась ночь, и скоро должны были проступить звезды. Затем несколько отстранённо она спросила:
— Зачем ты пригласила меня сюда, сестра? Хочешь показать меня матери? Но она меня уже видела, так что это её не удивит.
— Я? Я не это хотела, я… — растерялась Елизавета.
— Хотела посмотреть, какова будет реакция принца, когда он увидит меня? Что ж, я и так тебе скажу. Он не бросится меня целовать, так как сочтет всё некоторым недоразумением. Как и наш отец. Ведь, по сути, я и есть некоторое недоразумение. Но польза в нашей встрече, всё же, есть — я увидела тебя, а ты меня, нам же надо было познакомиться, не так ли?
И тут она посмотрела на Меланью. Черные, почти лишенные зрачков глаза, смотрели не моргая. Елизавета попятилась. Старшая сестра, словно поднимаясь из прошлого, заполнила собой всё пространство. Казалось, ещё чуть-чуть и она завладеет их короной и новым местом под лучами общего внимания. Восхищенная Елизавета заулыбалась. Теперь она была на все сто процентов уверена в их родстве. Только вот сила сестры вовсе не в скорости и выносливости, а куда в более глубоком превосходстве.
— Надо же, никогда бы не подумала, что вот так запросто познакомлюсь со своей мёртвой сестрой. Ты, верно, устала с дороги, позволь покормить тебя. Если, конечно, тебя это не обидит.
— Нет, меня это не обидит — ухмыльнулась Меланья — я давно уже стала необидчивой, поэтому с удовольствием поем.
Угощая старшую сестру, Елизавета пыталась понять, что с ней происходит. Внутри всё настолько переменилось, что она даже не успела всё правильно понять. Ведь совсем недавно она хотела с помощью обмана вывести эту уродину в свет и устроить полный кавардак. А теперь она сидит с ней и ужинает, словно разлуки и не было совсем. Неужели ей действительно не хватало старшей сестры? И стоило признать её силу и кровное родство, как непреодолимая стена, отделявшая её от сестры, начала давать левый крен.
— Очень вкусно — сказала Меланья, пытаясь улыбаться с набитым ртом. Вышло это так забавно, что Елизавета расхохоталась, подхватив эту забавную гримасу. Прыснув, Меланья едва сдержала начинку пирога во рту.
— Но-но, только вот не надо всё обратно — махнула рукой Елизавета — эти ковры стоят больше некоторых домов, я, конечно, понимаю, что ты жила в лесу, но это вовсе не значит, что можно вот так просто засыпать всё едой.
— Зря ты так, у нас было очень чисто.
— Верю, верю, это у нас в отца, он крайне чистоплотный.
— А какой он? — посерьёзнела Меланья — отец.
— Ты и вправду хочешь это знать?
— Да.
— Как и любой хороший король. Сильный, уверенный, упертый, а ещё умный и безжалостный, готовый принести в жертву всё, что угодно, лишь бы королевство процветало. Такой, каким, наверно, и должен быть настоящий король.
— Как ты думаешь, что он сделает, если увидит меня?
— Не знаю. Он не показывает своих чувств, и в этом случае, я думаю, он поступит также. Уберет тебя под стражу и казнит. Ведь толку увозить уже нет.
— А если я скажу, что я приехала повидать его? — с надеждой в голосе спросила Меланья.
— Я бы не стала этого делать. Правда. Не стоит. Лучше повидай Александра. И возвращайся домой. В лес. Туда, где ты и жила. А там, быть может, я навещу тебя.
Меланья вздохнула и посмотрела на звезды. В её глазах, столь странно смотревшихся на этой уродливой голове, читалось отчужденное желание жизни, отдаленно горевшее внутри странным огнём.
— Я никуда не поеду, сестричка. Не важно, что произойдет, но я теперь точно не поеду назад. Я хочу увидеть отца, мать. Я хочу ещё немного подышать королевским воздухом, воздухом моей семьи. За последнее время я несколько изменила свою жизнь, и как мне теперь кажется, будет разумно двигаться в том же направлении.
— Ты уверена в этом? — Елизавета положила руку на её ладонь — я могу тебя переубедить?
— Нет. Не нужно. Всё, что происходит — правильно, и я рада этому. А ещё я даже и думала, что у меня такая хорошая сестра.
А затем из ее глаз потекли слезы. Этому приему Елизавета обучилась ещё в детстве. Оставалось лишь обнять сестру, как все — пьеса сыграна полностью. А ещё она почувствовала, что от старшей сестры пахло землей, навозом, потом, но в большей степени чем-то родным и надолго забытым. Печально, конечно, что придется ей пожертвовать, но, видно, такова её судьба.
***
Рюрик слушал принца Александра, который мелодично докладывал, что его ближайший сосед, соратник в старой битве, всё ещё остаётся лучшим другом и даже принес в дар меч, дабы подтвердить старинную дружбу. Все вроде обычно и неинтересно, но тут возле дверей послышался гул. Кто-то порывался войти внутрь. Только вот стража была неумолима, ведь никто не имел права просто так входить во время его аудиенции. Но Рюрик жестом велел открыть двери.
Гробовая тишина воцарилась мгновенно. Даже принц замолчал, перестав выхваливать своего отца. Был лишь тихий гул ветра, влетавший сквозь разноцветные окна и убивавший тишину, посреди которой медленно, освещаемая широкими лучами солнца, падающими меж высоких мраморных колонн, шла его старшая дочь.
Серый капюшон бил откинут на спину, уродливая голова была гордо поднята. Король мотнул головой, ему показалось, что это всё дурной сон, но нет, всё было наяву. Более того, за старшой шла младшая, так же гордо выстукивая по мраморному полу. Рюрик осклабился, он сразу понял, что за всем этим представлением стоит эта мелкая чертовка Елизавета, но ничего, с ней он поговорит особо.
— Ты не рад меня видеть? — тихо спросила Меланья поравнявшись с Александром.
Рюрик молча посмотрел на носок своего темно-синего сапога. И всё-таки, её следовало убить в младенчестве, тогда бы и не было никаких проблем.
Король тяжело вздохнул и подозвал рукой своего слугу. Ему очень хотелось, чтобы королева видела, к чему привела её чрезмерная доброта, и как её уродка позорит свой род. Покорно выслушав приказ, слуга удалился.
— Да. Ведь я не звал тебя — спокойно ответил король.
— А я хотела тебя увидеть, отец. Посмотреть тебе в глаза — ядовито сказала Меланья — поблагодарить за то, что ты не убил меня и позволил моей матушке приезжать ко мне.
— Это больше заслуга твоей матери, а не моя. Впрочем, ты уже отблагодарила нас, опозорив нас перед иностранным гостем.
— Опозорила тем, что пришла к собственному отцу? — с вызовом спросила Меланья.
— Да.
Краем глаза Рюрик увидел в конце зала королеву. Она была в черных шелковых одеждах и как всегда прекрасна. На её лице блестели слезы. Но это всё равно без разницы, ведь теперь эту глупую уродку уже никакое чудо не спасет. Максимум, что он может ей подарить — так это быструю смерть от топора своего лучшего палача.
— Итак, это всё?
— Нет. Это не всё, мой король — всё также ядовито продолжила Меланья и, взяв принца под локоть, сказала — позволь представить тебе отца моего ребенка и попросить отцовского благословления на брак и на счастье в любви и радости.
Рюрик хотел было ответить, но открыв рот так и не смог обронить ни слова. Все, что получилось — это молча смотреть на побледневшего принца, растерянно стоявшего под руку с уродиной.
— Отца твоего ребенка? Ты беременна от принца? — мысли в голове короля мелькали одна за другой, не давая выстраиваться в ряд. Казалось, всё перевернулось верх тормашками — Александр, это правда?
Принц лишь побледнел ещё больше. Казалось, что все тело его налилось свинцом и любое движение дается с неимоверным усилием воли.
— Неужели вам нечего сказать — начинал злиться всё более и более, выходящий из себя, Рюрик — Это правда? Ребенок ваш?
— Вероятно, да, ваше величество — растерянно сказал принц.
— Боже… — Рюрик потрогал свой морщинистый лоб — а ваш отец в курсе этих событий?
— Думаю, нет.
— А ты, Лизи?
— Увы, отец — быстро вставила Елизавета, сияя от радости.
— Что ж, теперь ваш брак под вопросом. Я же не могу позволить вам, принц, оплодотворять всех моих дочерей — едко сказал Рюрик –к тому же, я не уверен, что Елизавета подходит под ваш избирательный вкус.
После этих слов, ему показалось, что принц вот-вот упадет в обморок, так как его лицо приобрело совершенно мертвый оттенок. Хорошо ещё, что его заботливо придерживала уродка, не давая упасть на мраморный пол.
— Итак, отец, ты даешь согласие на брак? — настойчиво повторила свой вопрос Меланья.
— Лично я не вижу причин мешать ему. Только мне очень хочется услышать Александра.
— Принц сделал это по желанию, мой король. Его никто не принуждал. Я даже боюсь предположить, что это он сделал с какой-либо другой целью, нежели истинная любовь. Я лишь милостиво прошу прощения за его поступок, уверена, он исправит ситуацию, взяв меня под венец, как и положено королевским особам. Ведь иначе получилась бы ситуация, что принц изнасиловал принцессу — дочь ближайшего соратника своего отца, выставив его полным дураком.
Теперь уже Рюрик не злился. Он улыбался странной улыбкой. Ни радости, нет. Он прекрасно понимал, что его друг не оценит подобного жеста, встав в крайне щекотливую ситуацию. Но с другой стороны, никто не заставлял его сына вынимать чресла из штанов, едва завидев бабу, причем, толком не разобравшись, как она выглядит. Это будет прекрасным уроком.
В этот же вечер он их обвенчал. Быстро, без особой церемонии. Щекотливость и пикантность ситуации не позволяла устроить широкое празднество и во всеуслышание объявить о свадьбе.
ЭПИЛОГ
Рюрик, мягко обнимающий королеву, молча провожал эту странную пару. Удивительно, но некоторые браки действительно свершаются на небесах. И что самое интересное, наверняка эта история останется в сказаниях.
Когда, сидя у огня, матери будут рассказывать своим дочерям о том, что когда-то жила уродливая принцесса, которую полюбил принц. Рюрик усмехнулся и посмотрел на слезинку, спускавшуюся по щеке королевы. Да. Скорее всего, именно так и будет. Только его жена обязательно допишет к этой странной и немного неправдоподобной истории некоторые детали. Например, что принц избавил поцелуем её от уродства, или, что она была заколдована. В любом случае, никто не будет говорить об истинном положении вещей.
Но всё же, в кое какой детали он был уверен на все сто. Закат, который бирюзовым светом освещал дорогу путникам, должен был остаться слишком уж красивым — он получился в этот прекрасный вечер.
ВЕДЬМА
ПАМЯТИ ГАНСА ХРИСТИАНА АНДЕРСОНА
Она услышала шум приближающейся толпы задолго до того, как увидела огни пылающих во тьме факелов. Сначала это был странный фон из далеких, еле пробивающихся звуков, потом он сменился на более отчетливые, но единично прорывающиеся крики, потом он стал монотонным, мощным, четко откалиброванным гудением. Словно это был рой огромных пчел, который летел уничтожать её.
Изабель — та, кто уже несколько дней будоражила всю округу, быстро поднялась с травы. Ей следовало спешить — горожане четко знали куда идти, и ничто не могло их остановить: ни ночь, ни священный страх перед местностью топких болот. Они твердо уверовали словам инквизитора, и, высоко подняв факелы, направлялись к ее избе.
Насчитав около пятидесяти огоньков, она бросилась к матери. Старая пожилая женщина уже второй день не вставала с постели, мучаясь ужасной болью. Ни травы, ни все их познания не могли облегчить её страдания, оставляя несчастной лишь слепую надежду на скорую смерть. Но даже это было не столь страшным по сравнению с тем, что приготовили ей эти люди.
Огонь. Страшное пламя ненависти и злобы, которые они выплеснут на деревянную крышу, вмиг озарит несчастную всеми муками ада, заставив сжариться живьем. Изабель наклонилась к матери — несчастная была в полубреду и совсем её не узнавала, прося воды и избавления. Слыша приближающиеся голоса, она хотела было поднять старуху, но, увы, у неё не хватило на это сил. Она смотрела в её глаза — привычные, любимые, в них даже в этом полубессознательном состоянии читалась материнская любовь.
— Мама, они рядом, они идут сюда с огнём — сказала Изабель, сжав её руку — нам надо идти, они сожгут нас.
Но мутный туман материных глаз не рассеялся. Она лишь нервно дернула рукой и всё также продолжила бормотать бессвязную речь. Изабель села и заплакала, она понимала, что ей не суметь вытащить больную мать из этой избы.
Крики стали ближе. Теперь она четко различала голоса: женские, мужские — они больше не мешались в кучу, а составляли славный дикий хор. Она слышала слова, она различала интонации и нескольких даже узнала. Например, пастора католической церкви, его прихожан, толстого мельника который не раз приходил к ним за отравой от грызунов и травой для больных зубов. Она различала многих, кто уже успел посетить их этим летом.
Внезапно мать назвала её по имени. Изабелла сразу же бросилась к ней. Мутный туман ушел с её глаз, и она, наконец, узнала дочь. Изабелла хотела рассказать ей о надвигающейся беде, но старуха лишь улыбнулась своими морщинистыми глазами и прошептала ей — «Беги».
Любовь к дочери, стальное упорство и просьба читались в её глазах. Мать знала, что Изабелле ничто не стоило плюнуть этим тварям в глаза и сгореть вместе с ней. Но мать была против, и это было её последнее желание, которое она не могла оставить несделанным.
Сжав её руку, она прикоснулась к морщинистому лбу. От матери пахло еловыми ветками, застиранным бельем и старой любимой старухой, с которой она провела последние двадцать лет. Вытерев слезу рукавом, Изабель встала. Голоса были совсем близко, следовало спешить.
* * *
Огонь, подымающийся над её жилищем, был виден издалека. Ровно, как и большинство пьяных и полупьяных односельчан, ведомых местным священником и отцом инквизитором, специально присланным из королевского замка. Оба внимательно смотрели за пожаром и периодически приказывали тушить кустарник, на который распространялся вольный огонь. Пожара в лесу никто не хотел.
Как кричала мать, она не слышала, но это вовсе не означало, что мать снова вернулась в помутнение, нет, она просто стерпела эту боль. Изабелла сжала кулаки, как бы она хотела хоть на секунду стать той самой ведьмой, которую они вдруг в ней увидели. Выесть глаза пастору и инквизитору, заставить их выплевывать свои окровавленные легкие прямо на стол.
Но это лишь мечты. В реальности ничто это не осуществимо, все, что она может — это сварить местную настойку от болей в животе, зубах и конечностях. Да и то, строго следуя материнским указаниям. И уж никак не послать на эту толпу чуму, которая скосила бы их под самый корень.
Сзади хрустнула ветка. Изабелла обернулась. Несколько волков стояли прямо за её спиной. Крупные, серые, они очень сильно напоминали собак, отличаясь только глазами — спокойными, тихими, свирепыми.
Вожак вышел вперед, обнажив зубы. Он готовился напасть. Изабелла не стала убегать, наоборот, улыбаясь, она шагнула вперед. Она нисколько не боялась умереть сейчас, когда в трёхсот метрах от неё догорает её мать. Но волки её не тронули — что-то мешало им, и так было со всеми дикими животными, пытавшимися на неё напасть.
Когда волки ушли, она устало опустилась на траву. Увы, но силы окончательно покинули её, и она даже не заметила, как уснула. Изнеможденная, полуголодная, исцарапанная, полная горечи и злобы. Казалось бы, это было почти невозможно, но тело её больше не слушалось, оно хотело лишь покоя.
Проснувшись, она увидела, что возле сожжённой избы было несколько вооруженных людей, которые обыскивали пепелище. Останки, им нужны были их останки, решила она и тут же заметила инквизитора, который стоял ближе к лесу и внимательно смотрел чуть ниже её холма. Укутанный в черный камзол, он был неподвижен, лишь редкий поворот головы выдавал в нем жизнь.
Когда их взгляды встретились, он всё также был неподвижен. Очень внимательно он рассматривал её между зарослей кустарника, пока, наконец, к нему не подошел один из стражников короля. Уловив взгляд священнослужителя, он громко позвал остальных и указал на неё. Но инквизитор положил на его плечо руку и что-то прошептав, осадил пыл. Затем он не спеша сделал несколько шагов и позвал её по имени.
Звал он мягко, почти породному. Изабелле даже показалось, что она его знает, хотя этого человека она видела впервые. Высокий, стройный, он обладал худым лицом и орлиным носом, подымающимся над узкими губами и острым подбородком. Мужчина обладал крайне жесткими чертами лица, очень удачно подходившими к его горящим огнем глазам.
— Изабелла, Изабелла — говорил он мягким голосом — спускайтесь, вы устали и вам некуда идти. Справедливый божий суд карает лишь еретиков и грешников, а вы, я уверен, не из их числа.
Изабелла не верила ни единому его слову. Ей лишь нравился его вкрадчивый голос, который она бы с удовольствием взяла себе, так как её голос был куда звонче этого и годился разве что для передразнивания колокольчика.
Почувствовав быстро надвигающуюся опасность, она бросилась бежать. Сразу же послышался грозный голос инквизитора, приказавший стражникам пуститься в погоню. А затем крики, хруст и бряканье металла.
Изабелла бежала быстро. Ветки били по лицу, она проваливалась в мох, но всё равно была гораздо быстрее своих преследователей, и это не удивительно — она столько раз бегала в этих лесах, что научилась крайне быстро передвигаться по зарослям. К тому же единственный козырь стражников тут был бессилен — лошади не могли достаточно быстро идти по этим топким местам.
Быстро оторвавшись от преследователей, запутав их в непроходимых болотах, она вышла к небольшой опушке, куда уже начал падать утренний яркий свет. Здесь было сухо, солнечно и воздух начинал понемногу отогреваться после холодного, неприятного утра.
Изабелла подошла к ручью. Её руки и ноги были все в остатках земли и грязи, так как она несколько раз крепко плюхнулась, пытаясь как можно быстрее оторваться от преследователей. С наслаждением она обмочила руки и прикоснулась ими к лицу. На нём всё ещё оставались соленые остатки слез, и смыть их оказалось гораздо приятнее, нежели всё остальное.
Ручей оказался родником, самым начальным этапом путешествия лесной воды. Чистый, прозрачный он оказался крайне вкусным и приятным, утоляя жажду. Она даже улыбнулась. На секунду, на миг ей показалось, что всё будет хорошо, как будто всё её сознание дернулось в сторону слабой надежды на спасение.
А потом пришло уныние, она понимала, что против неё ополчилось все королевство, что никто не поможет ей, никто не протянет руку помощи, а лишь постараются как можно быстрее отправить на стол к мясникам-инквизиторам, которые в считанные часы выбьют из неё признание, а затем сожгут на праведном костре.
Она посмотрела на бабочку. Красивая, цветная, с яркими красными красками она села прямо напротив неё, словно бы не замечая огромного человека. Изабель невольно потянулась к ней рукой, ей очень захотелось, чтобы бабочка перелетела к ней и хоть немного, но посидела на её пальце.
— Бу! — неожиданно резко раздался громкий голос сзади. Изабель подпрыгнула и, резко обернувшись, попыталась побежать в лес, но вместо этого снова споткнулась и воткнулась лицом в грязь, вызвав тем самым громкий хохот со спины.
Обернувшись, она увидела высокого, крепкого юношу, в багровом красном камзоле с красиво расшитым плащом и соколом на левой руке. Он громко смелся и нежно поглаживал птицу по её маленькой голове. Увидев, что Изабель обернулась, он на секунду застыл, а потом снова засмеялся, держась свободной рукой за шпагу.
— Простите, сударыня, виноват, не удержался — сказал он, подходя к ней и протягивая руку с расшитым бархатом платком, — поймите правильно, ваша боевая окраска не может не вызывать смех. Вы что, так маскируетесь от животных? Я ведь сам большой охотник до маскировки и, пожалуй, с удовольствием возьму у вас пару элементов этой диковинной стратегии. Ой, простите, совсем забыл представиться, меня зовут Виктор.
— Изабель.
Она отклонила платок и быстро вытерла лицо рукой. Она поняла, что пока опасность ей не грозит и этот богатый сын вельможи ничего не знает об охоте на неё. А значит, был шанс спастись. Она отошла подальше и оглядела себя: грязное платье, лицо — она была даже хуже, чем обычная попрошайка после месячной работы.
И, тем не менее, Виктор с интересом её рассматривал. Высокий, красивый, с нетающей улыбкой на губах. Он был подлинным сыном этой древней земли, которая с давних пор рождала крепких телом мужчин, повымерших из-за частых смешиваний с инородцами. Гордо выпрямившись, Изабель отошла на несколько шагов ближе к лесу. Она уже решила для себя, что никому не будет доверять. Впрочем, юный охотник и не стремился набиться ей в друзья, он лишь продолжал её рассматривать.
Но все изменилось, когда из-за деревьев прямо позади Изабель появилось двое стражников, на удивление быстро добравшихся до этой опушки. Такие же грязные, запыхавшиеся, они видимо так старались выслужиться, что бежали почти как она, только лишь с тем исключением, что не знали топких болот и при любом неправильном шаге могли запросто расстаться с жизнью. Увидев её, они с радостным воплем бросились вперед, выхватив своё оружие. Изабелла от неожиданности попятилась и споткнулась, и сев на землю, закрыла руками лицо. А дальше лишь резкий визг металла.
Выдохнув и набравшись смелости, она открыла глаза и увидела, как, удерживая две шпаги на своем клинке, легким движением юноша вырвал их из рук стражников и воткнул в землю. Кем бы ни был этот богач, но со шпагой он обращался безукоризненно, молниеносно обезоружив двух мужчин.
— Господа, господа, постойте — дружелюбно заметил незнакомец — нельзя же вот так врываться в наше милое общение, к тому же вы не представились.
— Мы королевская стража — злобно выдохнул один — и ты ответишь за это.
— Возможно, и, тем не менее, советую вам подобрать ваше оружие, а то ваши товарищи просто не поймут столь странного положения вещей — ответил он, показывая на лес, откуда выбрались ещё трое солдат.
Получив подкрепление, стражники почувствовали себя более уверенно, правда бравый незнакомец, который также не испугался, а даже как-то повеселел и едва заметно, подмигнул Изабелле. Но шпагу он так и не убрал, просто опёрся на неё, показывая при этом полнейшее благодушие ко всем вооружённым противникам.
— Ах вот ты где — раздался из лесу громкий голос — а я тебя повсюду ищу. Тоже мне, главный ловчий, который сам подобен зверю.
Человек, чей голос был подобен раскату грома, был верхом на лошади. Белой, покрытой яркой красной накидкой. Сам же наездник был в точно таких же тонах, но куда более наряден. Белая рубаха, плащ — всё расшито золотом и красным бархатом, особенно там, где красовался королевский герб. Изабелла узнала его — это был принц Карл, заядлый охотник и любимый сын короля.
Юноша подъехал сначала к незнакомцу, затем к склонившимся стражникам. Объехав их и хорошенько рассмотрев, он снова вернулся к своему ловчему, который всё также стоял, опершись на собственную шпагу. На неё принц посмотрел лишь мельком, явно раздраженный возникшей ситуацией.
— Виктор, почему я должен тебя искать? Здесь что, полно дичи? Ну так я не вижу ни одного волка или лани.
— В этом вы неправы, Ваше Величество — спокойно заметил ловчий — и то, и другое здесь в избытке.
— В избытке? — принц, наконец, остановил коня — что ж, ты мне предлагаешь охотиться на собственную стражу?
— Только если она пытается загрызть ваших мирных животных — всё также, полушутя, ответил ловчий — в целях сохранения поголовья вашей редкой дичи.
— Редкой, говоришь. И что же в ней такого редкого? — принц посмотрел в сторону Изабель.
— Она ведьма, это из-за неё пропал наш урожай, Ваше Величество. Мы вместе со священнослужителем Кристофом Лютеранским преследовали её по болотам. До тех пор, пока ваш ловчий не помешал нам.
— Какая неприятность — досадливо поморщился принц и, переглянувшись с ловчим, и добавил — досадить такому человеку, каким представляется наш священный инквизитор, впрочем, это мы уже без вас решим, пошли вон.
Когда опушка опустела, принц подъехал к Изабель ближе. Он был также красив и молод, почти одного возраста с ловчим. Приглядевшись к ней, он задумчиво пожал плечами и, повернувшись к ловчему, который смотрел в сторону приближавшейся королевской свиты, что-то неслышно сказал, на что тот утвердительно кивнул.
Изабелла поднялась, ей хотелось как можно быстрее покинуть это место. Увидев, как она поднимается, ловчий подвел к ней своего коня. Это был черный, крепкий жеребец, по бокам которого также висел королевский герб.
— Так значит, вы ведьма? — спросил он, разглядывая её лохмотья — я вас представлял немного иначе.
— На метле? — хмуро бросила Изабелла. Но немного отойдя, добавила — спасибо вам, я не знаю, как вас отблагодарить.
— Ох, рано, сударыня, рано. Всё ещё только начинается — сказал Виктор, всматриваясь в подъезжающих всадников, и громко добавил — глубокоуважаемый Святой Отец, что завело вас в столь дремучие леса, жажда охоты?
— Не только, сын мой. Я слышал, здесь завелись доверчивые души, которые так и тянутся к еретикам и изменникам этой святой земли — тихо ответил подъехавший к ним инквизитор — Как я вижу, вы решили, что защищать ведьму ваше новое призвание?
— Я всегда защищаю женщин, когда им угрожает опасность. А уж ведьмы они или нет — это лишь Господь решит.
— Именно его волю я и исполняю, юноша — хмуро ответил инквизитор.
— Виктор, позволь мне говорить — мирно сказал принц, положив руку на плечо своего друга, — всё-таки, Святой Отец имеет право знать, что происходит в королевских землях. Ведь на то сюда его и прислали. Правильно я говорю?
— Вы совершенно правы, Ваше Величество.
— А теперь расскажите, в чем виновата эта девушка?
— Она подозревается в колдовстве, ровно, как и её мать.
— А где её мать?
— Сожжена в праведном огне.
— Хм, но если мне не изменяет память, колдовство не передаётся по наследству и, стало быть, ведьма погубившая посевы — уничтожена. Ведь не могла же наша святая инквизиция спалить невиновного человека.
— Что вы этим хотите сказать?
— Что вину надо доказать, если она имеется — сказал принц и погладил белоснежные поводья — мой отец славится своей мудростью в решении государственных вопросов, я почти уверен, что он поддержит такое решение.
— Ровно, как и Ваше право на самовольное уничтожение его слуг — ехидно подметил ловчий.
— Мы пришли по указу Святой Церкви. Причем тут ваш отец — зло бросил инквизитор — только церковь может отличать еретиков и демонов.
— А королевский суд — преступников. Эта девушка виновата лишь в том, что не донесла на собственную мать, будучи ослепленной любовью к ней. Увы, но в мои обязанности входит не только охота и прочие развлечения, я также обязан следить и за общим порядком в королевстве.
— Вы точно в этом уверены? — прошипел инквизитор — вы точно уверены, что хотите поспорить со Святой Церковью Великого Папы Римского, Иоанна третьего?
— В данном случае я спорю лишь с вами, Святой Отец, и только лишь в том, что вы уже сделали свое дело, убив ведьму. Фактически, я убеждаю вас, что вы прекрасно справились с собственной работой.
— Мне говорили о вашем красноречии, Ваше Величество. Что ж, это похвально, этому королевству нужны монархи-ораторы, только вот они так же обязаны быть жесткими в решении своих проблем. Впрочем, не буду вас более мучить своим обществом, я вижу, что здесь мое присутствие неуместно. Встретимся во дворце.
— Конечно. Хорошей вам дороги, Святой Отец. А о девушке не беспокойтесь, мы доставим её сами — сказал принц, и всё так же опираясь на Виктора, помахал инквизитору рукой, после чего обратился к ловчему.
— А теперь, любезный мой друг, убеди меня в том, что я не совершил глупость, вытащив эту крестьянку из петли.
— Милорд, вам лучше посмотреть — спокойно ответил Виктор и поманил рукой Изабель поближе — я точно не уверен, но, кажется это именно она.
* * *
Вернувшись во дворец, отец Кристоф хотел было сразу отправиться к королю на аудиенцию, но передумал. Следовало лучше обдумать то, что он ему скажет. В конечном счете, в этой части христианского мира церковные законы ещё не полностью поднялись над государственными и вполне возможно, что король смог бы выбрать сторону своего сына, особенно, если тот умело аргументирует свой поступок.
Следовало подумать. А лучше всего это получалось, когда он видел, как слаженно работают в самых дальних подвалах замка слуги божьи, пытая мерзких еретиков праведным огнем и железом.
В этот раз им попался очередной купец, из которого следовало выбить признание, затем сжечь и уж потом вложить все его средства в пустеющую казну. И хотя это задание пришло непосредственно от министра, Кристоф знал, что распоряжение дал сам король. Поэтому он решил лично возглавить суд над несчастным еретиком.
Толстый купец оказался на радость упрямым, наивно полагаясь на королевскую милость к прошлым заслугам. Кристоф любил таких людей, они позволяли ему полностью отдаться своему ремеслу, тем самым давая сосредоточиться и решить большинство проблем. Он специально дал распоряжение не применять особо болезненных и травмирующих пыток до своего приезда, не то перестаравшиеся священники могли с легкостью отправить купца на тот свет до главного суда. Так уже бывало.
Усевшись в кресло напротив, он жестом приказал вбивать клинья в железный сапог. Переломанные в мелкие осколки кости не убивали, лишь калечили, но зато отлично показывали, как следовало работать с человеком. Если он начинал орать, то следовало выбирать те, которые могли и увечить, а если молчал, то те позволяли сохранить его тело как можно целее, всё равно к физическим серьёзным повреждениям он был стоек.
Этот заорал. Причем как резаный, не взяв на себя разве что убийство Христа. При мысли о всевышнем, отец Кристоф перекрестился. Получилось машинально. Затем он посмотрел на толстяка, по его толстому подбородку текла слюна, кровь и пот. Ноги раскраснелись и распухли, а из-за небрежной работы из одной торчал осколок кости. Впрочем, дело было сделано, ещё один еретик был наказан. Вообще служба для казны его не обременяла, он смог пойти на эту сделку с чистой совестью. Всё во имя высокой цели, для которой он и был сюда послан.
Он понимал, что мир не совершенен, и что высокие посты порой занимают жадные государи и им просто необходимы материальные блага. Но как говорил епископ, это хорошо, так как является прекрасным инструментом для работы с ними. «На нашей стороне время, — говорил Его Святейшество Иоанн — со временем мы всё же достучимся и в эти души. Но для начала, используем их для очищения государств»
И вот, у него как раз такой случай. Старуха и дочь попадали под полное описание из «Молота Ведьм». Обе ведьмы жили отдельно, использовали травы и обладали особыми женскими чарами. Он сразу почувствовал их, когда встретил на рынке эту Изабель. Словно содранная с небесного ангела, её внешность опьяняла даже крепкий мужской разум, вводя душу в приятную эйфорию и заставляя слепнуть от этой пульсирующей красоты.
Сложно, да, но не невозможно, и для него это было в определенной мере испытанием, которое он должен пройти. Вырвать из неё её нечестивую душу и очистить её огнём божьим,
сжечь всю наросшую нечестивость и неверие. Как истинный священник, он почувствовал, что она есть ведьма, созданная сатаной и готовая нести лишь вред. Что вскоре и подтвердилось падением урожая.
Он не спешил, следовал правилам, ждал. Суд над ней должен был пройти правильно, сквозь все необходимые процедуры и инстанции — она не какой-нибудь толстяк-купец, с которого достаточно пары слов и все, можно смело отправлять к Всевышнему. Нет, её слова должны идти от чистого сердца, полностью очищенные болью и истинным признанием. Только так можно уничтожить эту нечисть, освободив от неё родные земли.
Крик толстяка вырвал его из раздумий. Стражники, неуклюже бравшие его под руки, доставляли ему сильную боль, к тому же выступившая кость зацепилась за порванную ткань и поддалась вперед. Плохая работа, ведь теперь его следовало поберечь и постараться сделать так, чтобы он дожил до церковного костра, который по обычаю проводился лишь в полдень, когда собиралось много народу.
Разглядывая кровавый след и волочащиеся по каменному полу ноги, Кристоф вспомнил ноги Изабель. Красивые белые лодыжки, которые не портила грязь. Эти изящные женские аккуратные пальцы. Как красиво она передвигалась, в ней была просто неимоверная сатанинская грация, она легко бы заткнула за пояс всех ведьм, которых ему довелось оправдать перед Богом, вырвав из их окровавленных глоток признание в грехе. Да, пожалуй, она самая красивая из всех и единственная, кто смогла зайти так далеко в его душу, отвлекая даже от вида пытки столь ненавистных ему еретиков.
Купец или вельможа, человек всё равно попадал под бремя неверия, так как грешил, страдал алчностью и склонностью к богатству, ведь это уже было грехом, и не подразумевало подлинной веры, какой обладало большинство служителей церкви.
Вспомнив о вельможах, на ум пришел сын короля и его дерзкий друг ловчий. Оба не заслуживали даже костра, лишь медленной полной боли смерти, которая лишь отдаленно даст им понять все муки ада, подстерегающие их после их смерти. И особенно это касалось ловчего. Наглый мальчишка посмел помешать божьему суду, встав на защиту ведьмы. Он помешал шестимесячному плану, по которому всё было настолько ловко продуманно, что народ сам пошёл к этой избе.
И это несмотря на то, что они чуть ли не с рождения приманивали их своими ведьмовскими лекарствами. А ведь ему сам Папа наказал истреблять ведьм, позволив приобщиться к самой высокой в духовенстве касте, касте избранных инквизиторов, которым позволено обходить многие обеты церкви, лишь бы сатанинское отродье было истреблено.
И вот он не справился, точнее, допустил первый промах. Отец Кристоф сложил руки в молитве, он искренне верил, что Бог слышал его и что он обязательно должен был помочь.
Проведя в казематах ещё несколько часов, отец Кристоф пришёл к выводу, что пока не стоить лезть на рожон, ловчий сам себя погубит, нужно только вывести его из себя в присутствии короля. И как только это произойдет, уже ничто не помешает сжечь эту ведьму, а заодно, и ловчего, попавшего под её чары. Ведь всё равно никто не сможет вылечить человека от черной магии, его можно лишь уничтожить. Ещё раз помолившись, отец Кристоф направился к королю с докладом — следовало первым рассказать историю, произошедшую в лесу.
* * *
Александрий второй сидел в большом тронном зале. Он принимал послов из чужеземного царства, которые просили мира, не в силах сдерживать варваров на окраине страны. Они также были христианами, и царь сочувствовал им. Вера была сильна в нём, он крайне радушно относился к любым несчастным, что шли по пути послушания господу.
Внимательно слушая послов, он жестом предложил сесть рядом. Отец Кристоф поклонился и послушно расположился возле трона. Настроение у короля было превосходное, хотя он крайне серьёзно и внимательно слушал послов, давая им понять, что крайне встревожен их проблемами. Высокий, широкоплечий, король был подобен древним воинам, мощь которых одним видом повергала врага в бегство. Но теперь войн в царстве не было, и эта мощь спокойно покоилась на троне, лишь периодически упражняясь в бое на мечах.
После того как послы ушли, отец Кристоф сразу же приступил к своему повествованию. Медленно, методично он обрисовал всю ситуацию, особенно детально остановившись на ситуации в лесу. Король слушал внимательно, не перебивая. Мрачнея все больше и больше. Когда же отец Кристоф закончил, он поднял руку и подозвал своего начальника стражи. Стало понятно, что как
только принц въедет во дворец, его сразу же поведут к королю. А затем он обратился к отцу Кристофу.
— Мне жаль, что так получилось, Святой Отец. Я уверен, что это недоразумение или непонимание исчезнет, когда Карл окажется здесь. Молодости необходимо давать возможность высказаться, только в этом случае её можно правильно направить.
— Вы как всегда правы, мой король, я постараюсь именно так сообщить его Святейшеству Папе, когда завтра отправлю своего помощника в Рим с донесением о частичном успехе.
Король поморщился. На его пожилом, но всё еще очень живом лице прошла глубокая морщина. Он не любил, когда о проблемах его семьи становилось известно за пределами его королевства.
— Что ж, воля ваша, Святой Отец. В любом случае, я считаю, что сначала необходимо услышать Карла, его взгляд на ситуацию.
— Как вам угодно, милорд — отец Кристоф низко поклонился. Ниже чем обычно. И король это заметил.
Выйдя из тронного зала, отец Кристоф подошёл к разноцветному окну, из которого так часто открывался чудесный вид на огромные поля, где когда-то верующие христиане усердно работали, не разгибая спины, давая урожай и хлеб королевству. Святой Варфоломей тогда лично следил за порядком на королевских землях, даря всходы и радость. Естественно, до тех пор, пока ведьма своим колдовством не испортила всю эту идиллию. Сейчас там не было ничего, кроме застигнутой засухой земли, на которой ничего не росло.
И как посланник Святой Церкви и лично Папы, именно он был ответственен за исправление этой картины. Чтобы прекрасный цвет спелой пшеницы снова воцарился на этих землях, дав покой и радость этому государству.
— Святой Отец — раздался сзади знакомый голос. Кристоф улыбнулся. Этот юноша вызывал у него самые положительные эмоции. Молодой, умный, храбрый и открытый, он олицетворял собой будущее лицо церкви, освобожденной от нежелательной войны с еретиками и должной лишь нести просвещение и покой. Высокий, стройный, с карими глазами, Иннокентий был крайне воспитанным, почитающим старших отцов и готовым в любой момент отдать всё, даже жизнь во благо истинной веры.
— Да, сын мой — обернулся Кристоф — слушаю тебя.
— Я слышал, вы так и не поймали эту ведьму и что за неё подло вступился юный король.
— Разве я сказал об этом сам? С каких пор ты подбираешь чужие разговоры и сплетни? — нахмурился Кристоф — неужели служителям церкви свойственно так низко пасть?
— Простите, Святой Отец — потупил глаза ученик — гнев затуманил мой рассудок. Я лишь опасаюсь, что она полностью овладеет принцем и тогда у нас возникнет большая преграда. Ведь защита принца — это совсем не то, с чем мы привыкли иметь дело.
— Пойдем, я не хочу говорить об этом здесь, но я понимаю, что ты хочешь сказать — снисходительно ответил Святой Отец — ты переживаешь из-за того, что я оставил их в лесу, что я не взял ведьму там, оставив её на попечении этих молодых людей. Эх, юность, как же вы горячи.
Кристоф взял под руку своего ученика. Он искренне любил его. И считал, что именно он станет его преемником. Ибо силы и знания, вложенные в Иннокентия, были столь велики, что кто, как не он должен будет возглавить их многовековую войну с еретиками. К тому же, как бы прискорбно это не звучало, но помимо всего, был и личный мотив, ведь всю семью этого послушника уничтожили неверующие варвары, чей язычный бог позволил убить его отца и братьев, а затем изнасиловать его мать и разрезать на куски его младшую сестру, окропив его лицо её кровью. Смех, улюлюканье, невежественные пляски дикарей — вот та картина, которую он запомнил, будучи в плену.
Ученик, послушно шедший рядом, нервно теребил деревянные четки, висевшие на нитке с крестом. Молодой, он был полон энергии и неистово хотел её проявить. И это было похвально, потому что чистые незамутнённые идеи обязаны стоять у истоков их веры. Но не сейчас, в данном случае куда важнее терпение.
— Терпение, терпение, сын мой. Только благодаря этой добродетели мы одержим верх в нашей священной войне. Пусть они думают, что одержали победу, пусть радуются тому, что склонились на сторону зла. Это временно, как только король обдумает всё происшедшее, он встанет на нашу сторону, к тому же роль церкви в этом королевстве куда больше принята именно отцом, нежели сыном, так как первый правит куда больше лет. Зеленый отпрыск этого древнего рода ещё дерзкое дитя, необученное манерам поведения.
— Святой Отец, учитель, зачем вы так милостивы к нему, неужели тот, кто поддался на чары ведьмы, должен быть обязательно исправлен? Истинный верующий никогда не усомниться в своей правоте и уж тем более не станет защищать ведьму. Извините за прямоту, но, мне кажется, он не достоин того, чтобы править, к тому же у короля есть старший сын, который и должен унаследовать престол.
— Должен, не означает, что получит. На всё воля короля, а он склонен к родительской любви, и куда больше, чем на это имеет право государь. Нам надо быть терпеливей и осторожней. Именно поэтому твой отъезд отменяется.
— Но Святой Отец… Кто же тогда поедет вместо меня? У нас не так много людей, кто может донести вашу волю.
— Я знаю, хорошо еще, что все, что ты должен передать на словах, не столь велико в значении, чтобы можно было отправляться в путь немедленно. Сейчас ты мне нужнее здесь. Из-за этих осложнений мне очень понадобиться твоя помощь.
Они вышли во внутренний сад дворца, оканчивающийся высоким обрывом. Воздух здесь был необычайно свеж, хотя немного и тянуло мхом, плесенью и прекрасно сохранившейся древностью, идущей от старых, граненых плит, казалось бы, вечно находившихся тут. Отец Кристоф подошёл к краю парка, где в тишине, нарушаемой лишь пением птиц, уже не раз беседовал со своим учеником.
Стоявший рядом Иннокентий молчал. Он заметил, что всё внимание Святого Отца направлено на созерцание природы и не мешал, понимая, что Святой Отец вот-вот составит план действий. Но Святой Отец вовсе не думал о плане, он смотрел на дорогу, ведущую к замку, по которой ехало несколько всадников в парадных одеждах. И среди которых была женщина, в изодранном, ярко красном платье, поверх которого был накинут мужской плащ.
* * *
Святого Отца трясло внутри. Он видел ведьму, видел её грацию и как уверенно она едет в мужском седле. Богохульство, эретизм, высшая степень надругательства над религией — вот, что она воплощала собой, ступая на эту освещенную церковью землю. Как нагло, как самопровозглашено она въезжала в королевские ворота.
— Вам плохо, учитель? — обеспокоенно обратился к нему брат Иннокентий.
Но он его не слышал. Всё его нутро горело огнём, всё его существо, вся суть его подверглась ужасному испытанию. Святой Отец устало отошел от края и опустился на скамью. «Терпение, терпение — без устали повторял он себе — только терпение поможет справиться с этой адовой напастью». О, Боже, но как же тяжело ощущать проникновение в этот храм такого паскудства, как больно видеть как королевские дети сами ведут свою погибель в отцовский дом. Больно, тяжело, но надо. Ибо только так он сможет справиться с этим врагом. Немного отдышавшись, он положил руку на плечо своего ученика.
— Всё хорошо, не беспокойся, небольшая мигрень. Она иногда мучает меня — соврал он.
***
«Как удивительно устроен наш мир — думала Изабель — всего несколько часов назад я бегала по кустам, как вот я еду с принцем во дворец. И да, я пленница, да, я обвинена в колдовстве. Но всё равно я могла прожить всю свою жизнь среди леса и так бы никогда и не увидела этих красивых высоких стен, красивых скульптур на воротах, высоких башен и огромного тронного зала, который, как сказал принц, едва ли не самый лучший во всём мире».
А затем она вдруг отчетливо увидела умирающую мать. Как смело и по-матерински нежно она смотрела на свою дочь, временно вырвавшись из мутного колодца своего забвения. Вырвалась только для того, чтобы отпустить, не дать ей умереть в огне. Воспоминание обожгло, растащило радость по кускам, выдернуло её на свет гнева и боли. Заметив, что с ней что-то не так, к ней подъехал ловчий и, поравнявшись, погладил лошадь.
— Вас пугает замок, сударыня?
— Нет, но лес мне гораздо ближе, это правда.
— Мне тоже, хотя в этих каменных глыбах есть своё очарование, особенно там, позади основных стен, над самым обрывом, откуда открывается удивительным вид на лес, закат и прочие дела.
— Дела?
— Всего не перечесть, простите, но из меня плохой романтик.
— Романтик? Сударь, я не совсем понимаю, что вы подразумеваете сейчас под этим словом, всего несколько часов назад умерла моя мать — зло бросила она — точнее её живьём сожгли.
Ловчий хотел было что-то ответить, но на минуту задумался, посмотрев с какой-то печальной улыбкой в сторону нависшего над океаном замка.
— Знаете, я не могу вас утешить, это большое горе, но вы хотя бы знали свою мать, я же свою так и не узнал, ровно, как и отца, которых убили спустя год после моего рождения — он грустно улыбнулся — вы, наверно, слышали эту историю, замок Крушвельдорф, он недалеко отсюда.
Изабель помахала головой. Она не знала ни где этот замок, ни что произошло в нём. Но зато она знала, что этот юноша говорит правду, более того, самую, наверно, тяжелую правду, которую он мог себе позволить.
— Нет, не слышала — тихо сказала она.
— Ничего, я как-нибудь вам об этом расскажу, должен же я хоть с кем-нибудь разделить это бремя — посетовал он, мягко поглаживая своего коня — и всё-таки вы действительно крайне красивы, я даже понемногу начинаю верить, что это происки дьявола.
Изабель снова посмотрела на него. Этот юноша вызывал у неё крайне противоречивые чувства. С одной стороны, он был вполне взрослый и серьёзный, прекрасно владел мечом и смело бросался на врага, но с другой, он странно шутил, ставя её в крайне неприятное положение. Особенно там, в лесу, когда он испугал её, и вот сейчас, когда он вспомнил о лживом обвинении в её адрес. Он что, так издевается над ней?
— Виктор, я вижу, тебя нельзя оставить с дамой ни на минуту — улыбаясь, сказал принц –который, как и ловчий, держался недалеко от пленницы — вы простите его, он иногда невежа.
— Всё в порядке, он спас мне жизнь.
— Увы, сударыня, это ещё открытый вопрос — серьёзно заметил Карл — зная нашего Святого Отца, я почти уверен, что он уже обо всём рассказал моему отцу, и я буду крайне удивлен, если у ворот вас уже не подстерегает пара-тройка монахов в темных одеждах. Увы, но в вопросах поисков сатаны они крайне расторопные малые.
Но у ворот их никто не ждал, разве что двое королевских конюхов, которые помогли спешиться и торопливо отвели лошадей в сторону.
Замок, как и говорил Виктор, был красив. Высокие расписные потолки, где королева мать держит сына, узорчатые огромные окна, мраморный светло-зеленый пол. Замок поражал своим убранством с первого взгляда, казалось, что это невозможно сотворить человеческими руками. Изабель смотрела на всё с еле-еле скрываемым восхищением, ей очень хотелось коснуться этих величественных стен и колонн.
Король сидел на высоком троне. Александрий, так, кажется, его звали. Изабель не помнила точного его имени, так как ей редко доводилось слышать о короле, но то, что это именно он, она поняла сразу — слишком похожи были отец и сын. Оба высокие, крепкие, около двух метров росту, с чистыми, голубыми глазами.
Принц подошел к трону и, опустившись на одно колено, низко поклонился. Изабель и Виктор сделали тоже самое. В ответ король лишь прищурился, рассматривая её. Изабелла чувствовала это всем телом.
Молча выслушав сына, король небрежно откинулся на деревянную спинку трона. Лицо его было хмурым, недовольным. Задумчиво теребя бороду, он долго всматривался в свою плоть и кровь, столь своенравно исполнившую королевскую прихоть. Затем махнув рукой, он приказал увести её.
* * *
Каменные стены, плач, остатки соломы, боль, крики, прутья, голые локти, изнеможденные лица — именно так встретила её темница, где содержались королевские узники. Кинув её в клетку, стражники, бренча ключами, быстро удалились, обсуждая скорую её кончину. Изабель почувствовала, как холодный каменный пол медленно высасывает её тепло. Но она не хотела вставать, слишком бесполезным казалось ей это занятие — всё равно она умрёт. Сегодня, завтра или послезавтра — это уже не имело значения.
Сожгут ли её на костре, как мать? Забьют ли металлическими прутьями? Или предварительно будут медленно жарить, чтобы она призналась во всех своих злодеяниях? В любом случае она не сможет на это повлиять.
Ох, как же глупо она поступила, не убежав тогда с поляны, когда её напугал ловчий. Зачем она осталась с ними? Неужели это ещё один глупый поступок, за который она будет долго и тяжело расплачиваться, крича от боли и моля о скорой кончине всевышнего. Или нет? Может всё обойдётся? Может её вытащит отсюда её новый друг — охотник? И вот тут, наконец, она улыбнулась, как же странно, всё ещё верить в людей. В то, что они могут помочь ей, вытащить её из этого ада.
Безумие, безумие, кругом сплошное безумие. За что, почему они так её ненавидят? Она вообще не знает этих людей. Почему они хотят принести её в жертву, она ведь только лечила, ухаживала за больными, она никому не причинила зла. У них же есть их Бог, почему он разрешает убивать мирных людей?
Возле прутьев послышалось шорох соломы. Изабель медленно повернула голову и увидела высокого молодого юношу в рясе, внимательно рассматривающего её. У него были красивые большие глаза, полные печали, тоски и темного, глубокого гнева. Она уже встречала подобные, кажется, это был одинокий кузнец, который приходил к ним навестить умирающего сына. У ребенка была странная болезнь, которую не лечила ни одна трава. Она буквально сжигала все его внутренности, распространяясь на всё новые и новые участки. Мальчик сильно кричал, и они еле справлялись с его болью. Кузнец не мог его убить, не мог облегчить ему жизнь и тогда обратился к ним, к единственным, кто мог ему помочь.
Изабель поняла, что этот монах тоже потерял своих близких. Боль осталась внутри, и теперь она медленно сжигала его. Она улыбнулась, ей не хотелось, чтобы они знали насколько ей страшно, пусть видят лишь улыбку, которая преображает её.
Растрёпанные волосы, изодранное платье, грязь, снова прилипшая к ней — всё это неестественным образом обезображивало её, делало из неё дикарку. Дикую девушку из лесов, где за ней охотились, словно за животным. Она вспомнила слова матери: «Только достоинство, с которым мы встречаем даже самые страшные беды, делает из нас людей». Как же она была сильна и умна, как же теперь ей не хватает её доброго слова. Она скучает по ней, ей хочется снова увидеть морщинистое лицо, родные глаза, сказать, как сильно она её любит.
Инквизитор все ещё не отрывал от неё взгляда. Гладкая кожа, крепкий подбородок, нос с небольшой горбинкой, он почти не показывал эмоций, лишь полный молчаливой ненависти взгляд. А затем он вытащил руку и положил перед ней миску с водой. Спокойно, размеренно, ничем не нарушая своего нежелания понимать её беды.
— Вас ждет суд. Вы должны быть в здравом уме — сказал он холодно — выпейте, это вам поможет восстановить силы.
Издевательство, снова издевательство над ней. Изабель попыталась сдержать эмоции, но не удержалась и со всей силы пнула деревянную миску ногой, отчего та отлетела к стенке. Молодой инквизитор вздохнул и неторопливо начал подбирать посудину.
— Гори в аду, ублюдок — зло бросила Изабель.
На этих словах инквизитор на мгновение замер, затем, выпрямившись, подошёл к ней поближе, задумчиво рассматривая свой крест.
— Я хотел увидеть твое подлинное лицо, ведьма, и вот теперь я вижу его. Ты умрешь, как все язычники, жаждущие творить зло на нашей земле. Я видел, что вы делаете с людьми, я видел ту кровь, которой вы орошаете землю. Женщины, мужчины — вы все заслуживаете лишь смерти, а вместе с ней очищение. Отец Кристоф мудрый человек, он знает, как бороться с такими как вы и я до конца буду ему помогать в этом. Ни юный принц, ни его друг — никто не поможет тебе, пусть даже ты будешь самой красивой и самой могущественной ведьмой.
— Красивой? Ты сказал самой красивой? — Изабель улыбнулась — этот странный комплимент вдруг полностью изменил её настроение — так ты считаешь меня красивой?
Молодой монах растерялся, но тут же спохватился и вновь принял сосредоточенное выражение лица, пытаясь выработать новую линию поведения и как можно быстрее правильно ответить на её вопрос. Наконец он справился с собой и сказал:
— Ты красива. Да.
Тут Изабель перебила его — И это не смотря на грязь, изодранное платье, растрепанные волосы?
— Да, но это не важно, ты всё равно сгоришь на костре.
— Да не боюсь я вашего костра, я же не грешница, которая боится предстать перед Богом. Это всё вы трясетесь за свои животы и пугаете лишь тем, чего сами боитесь.
Молодой монах покраснел. По его бледному лицу сперва прошло замешательство, затем гнев, затем всплыла молодость и растерянность. Он переливался всеми светами радуги, пока в попытках сдерживания хотел подобрать столь необходимые для правильного ответа слова.
— Всё, иди, похотливый развратник, я не хочу разговаривать с тобой — все, что ты видишь перед собой — это лишь красавицу. Твоя похоть затмевает тебе глаза, ты мне отвратителен, мерзкий прелюбодей.
Сжигая её глазами, монах молчал. Наконец, он развернулся и ушел. А оставшись одна, Изабель уткнула голову в коленки и заплакала, понимая, что ей никто не поможет и что, чтобы она не говорила этому монаху, огонь всё равно вырвет из неё всю смелость и торжество, заставив, что есть силы орать от боли.
Он вызвал слугу. После охоты он любил принять горячую ванну. Смыть грязь и полностью расслабиться. Смотреть, как пар медленно подымается над его телом и быстро растворяется в воздухе. Смыть грязь и уснуть — вот что двигало им.
енным беззубым ртом. Изабель узнала его, это был пастух, которому она относила снадобья для его больной старухи. Смертельно измученный, он был на грани смерти.
* * *
Виктор нетерпеливо смотрел на своего друга. Но Карл так и стоял в молчании, отвернувшись к окну. Вопрос, который был задан несколько секунд назад, так и остался висеть в воздухе — неприятный и уже никому неинтересный. Но только не ему, не тому, кто снова встретил её, спустя столько лет. Когда они ещё совсем маленькими сбежали в лес и там повстречали эту красивую, интересную девочку, которая не только вывела их из леса, но и до конца жизни влюбила в себя. Причём разом и обоих.
Но это были мысли Виктора, Карл же размышлял о том, какое предложение сделал ему отец, как сидя в саду, он сказал, что отдаст ему корону, если он уступит инквизитору и отдаст ведьму на сожжение. Что это испытание, которое позволит увидеть в нём настоящего наследника, достойного сделать сложный выбор.
Странно лишь то, что этот выбор попал на эту очаровательную беглянку, которой он посвятил так много своих воспоминаний. На ту, которую он видел всего лишь несколько часов со своим другом в лесу, когда они совсем маленькими заблудились там. Красивую, умную и без сомнений ни в чем не повинную жертву обстоятельств и варварств, на которые в последнее время была способна инквизиция. Впрочем, он понимал, почему отец поддерживал их, слишком уж неурожайные года были в последнее время и без инквизиции нельзя было найти более подходящего виновника.
Во всём виноват дьявол, во всём виноват сатана. Вот он истинный виновник всех бесчинств, именно его надо уничтожить и тогда всем будет хорошо. Таково решение инквизиции, такова воля самого короля. Впрочем, был и другой путь — совести или войны, где в первом стоило покинуть королевский трон, во втором следовало вторгнуться в ближайшее королевство ради добычи. Но оба пути были слишком опасны и глупы.
Чувствуя, что пора отвечать, Карл повернулся к своему другу. Влюбленный, очарованной ведьмой, он смотрел на него, не отрывая взгляда. То, за что он его ценил и уважал, сейчас играло на руку его врагам. Честность, преданность, вера в справедливость. Эти вещи часто подводили его к опасной черте, но и они же давали Карлу полную картину поведения своего лучшего друга, не давая повода усомниться в нём.
Его глаза пылали огнём и надеждой в то, что тюрьма для Изабель это всего лишь момент, часть его плана, что сейчас они всё изменят и вытащат её оттуда, спасут её жизнь. Что им не придётся почувствовать запах паленого нежного мяса. Карл выжидал, он знал, насколько неприятна правда и что сейчас Виктор не готов принять её, он хоть и добрый малый, но вполне может натворить глупостей. Ведь им движет любовь, а это сложно контролируемое чувство.
— Ты спрашиваешь, что с ней будет? — Карл развел руками — пока не знаю, на данный момент она находится в тюрьме и только судья решит, чем всё закончится.
— Да ладно, как будто ты не знаешь этих живодеров. Не знаешь их формы допроса. Сходи, посмотри, что они сделали с пастухом. Она как раз напротив его клетки.
— Ты был внизу? — Карл удивленно поднял левую бровь — но зачем?
— Хотел убедиться, что с ней всё хорошо. Только вот разговор не получился, там был этот молодой инквизитор.
— Брат Иннокентий.
— Да, да. Впрочем, не важно, они всё равно выбьют из неё признание, а затем казнят. Они же убийцы. Ты видел, как он смотрел на неё? Чертов садист не остановится, пока она не сгорит. Неужели ты забыл, как она спасла нас? Как вывела из леса? Как ты сам клялся, что обязательно отыщешь её и сделаешь своей королевой?
— Мы были детьми, Виктор, и это была часть нашего детства. Мы говорили смешные клятвы, верили в них, но потом пришла зрелость и, увы, мы понимаем, что некоторые клятвы даже принц не в силах выполнить.
— Возможно, возможно мы были детьми. Но честь всегда одна и та же. Хоть в детстве, хоть сейчас. Она неизменна. И бросить Изабель умирать — это значить пойти против себя, против того принца, которого я спас, когда убил первого своего волка.
— Ты слишком эмоционален, мой друг. Я же не говорю, что мы её бросим — миролюбиво сказал Карл, кладя руку на плечо Виктору — нет, это политика, мы просто возьмем время на обдумывание. Нельзя сейчас идти в атаку, нужно просто выждать удобный момент. Инквизитор не дурак, но и он совершает ошибки. Признаю — это крайне сложная ситуация и сидит она в тюрьме не потому, что я так спланировал. Но если ты пойдешь туда и освободишь её, то ты убьешь себя и девушку не спасешь. Или ты думаешь, за побег её избавят от боли? Позволь напомнить тебе, что последнего сбежавшего пленника у нас сварили живьем, причем на медленном огне, чтобы мясо от костей отходило медленно. Сейчас ты мне говоришь о каком-то диком стремительном шаге, который не принесет никакой пользы, ты забываешь обо мне, своей сестре, я уж не говорю о себе. Глупо, просто глупо бросаться сейчас ей на выручку. Или, быть может, любовь затмила тебе глаза?
Виктор смотрел в сторону окна. Но Карлу даже не нужен был ответ на этот вопрос, он знал своего друга как никто другой. И чтобы понять, что он влюблен, ему не требовался его ответ. Это было сделано так, ради звука, ведь мысли произнесённые вслух уже становятся чем-то значимым.
— Да. Возможно — тихо ответил Виктор — только это произошло не сегодня и не вчера, а тогда, когда она спасла нас в лесу. И мне жаль, что только у меня сохранилось то чувство, быть может, если бы ты остался таким же горячим как тогда, мне было бы легче освободить её.
— Виктор, Виктор, ну нельзя же быть таким максималистом. Хотя, к чему этот шум, тебя всё равно не исправить. Я лишь прошу ждать, ведь ещё не было суда. Не было никаких доказательств и признаний. Найдем ей хорошего защитника и будем его вести.
— И ты думаешь — это сработает? Ты веришь в королевский суд?
— Не верю, если жертва — обычная крестьянка и за неё не заступается главный ловчий. Тогда суд не самый справедливый, но если на её стороне мы, но тут у судей открываются глаза и карманы мой друг. Причем на последнее я больше уповаю, ведь ничто так не влияет на решение судьи, как тяжесть его карманов.
— Проплатить королевского судью — это реальная идея. Но пойдет ли он на это?
— Куда он денется, сейчас крайне скудное время. А у нас, к счастью, неплохие средства. Так, если и стоит думать о Изабель, то только в том ключе, насколько золотых она тянет. Точнее, её свобода. И что ещё немало важно, я слышал, что Кристоф крайне жадный до денег.
— Хм, дай бог ты прав. Только я всё равно в это мало верю, я видел, как он смотрел на неё. Он хочет её смерти, он хочет услышать её крики.
— Возможно, но всё так часто меняется. Может, его вызовут в Ватикан. Может, он умрет от случайной стрелы, поскользнется, наконец. Всё возможно.
Карл снова развел руками и улыбнулся. Но Виктор почти никак на это не отреагировал. Он был всё также напряжен и всё также буравил своим взглядом стены, остановившись на скрещенных мечах над камином.
Ох уж этот Виктор. Пойдёт ли он за ней, если они проиграют? Возможно. Но всё равно стоило потянуть время. Ведь даже если он сам почти не верил ни в одну свою идею, то отбрасывать счастливую случайность он имел права. Это всё же лучше, чем ничего. Следовало дать Виктору остыть, такова уж суть его вспыльчивого характера — романтизировать до невозможности эту лесную барышню. Пойдет она на эшафот или нет, главное не дать ему пойти следом. Так как он уже чувствовал этот неприятный посыл в его напряженном взгляде. Посыл, который может завести его на тот же костёр.
Виктор повернулся к двери. Но Карл не останавливал его. Когда они были одни, он мог себе это позволить, вот так без поклона пойти в свои покои. Перед глазами принца ясно вспомнился тот день, когда Виктор впервые спас его. Когда спрыгнув с коня, он набросился на волка с кинжалом и, прикрыв его, перерезал зверю горло. Как не раз проливал свою кровь, спасая
ему жизнь. Как из всех его слуг, он был единственным, кто без колебаний рискнул своей жизнью и единственным, кому он полностью доверял. И вот сейчас их начинала разделять это крестьянка.
Слово, клятва, детская несбыточная мечта. Ни один король не может идти на поводу собственных романтических идей и желаний. А если он идет, значит, либо он удачливый от бога, либо сумасшедший. Он не был ни первым, ни вторым, он был лишь младшим сыном короля, разум которого вовсе не был безграничным.
Наконец дверь захлопнулась, и Карл остался один. Наступал вечер. В камине только начинал разгораться огонь. Он подбросил еще полено. Огонь успокаивал его, давал возможность размышлять более логично. Его не особенно волновала судьба этой девушки, будь она хоть трижды красивой, его не волновала его детская клятва, его беспокоила лишь судьба своего единственного друга, вот-вот готового сорваться в пучину безумных поступков.
Убить её или попытаться спасти? Что выбрать. Первое, хоть и неприятное, но крайне действенное средство, избавляющее от множества проблем. А главное от надоедливых просьб Виктора. Но оно вовсе не гарантирует, что он не выкинет какой либо отмороженный подвиг, к примеру, обезглавливание Кристофа. Спасение же Изабель также не гарантировало счастье. Ну, вытащат они её? Что дальше? Жениться на ней он не сможет, содержать, как содержанку — тоже не будет. Не такой он по нраву, да и она из диких. Опять пойдут волнения и этот пронырливый Святой Отец наверняка заставит его совершить какую-нибудь глупость или что хуже — дерзость. Это тоже не выход. К тому же нельзя сбрасывать со счетов отца, который твердо хотел, чтобы инквизитор сделал своё кровавое дело
Он вызвал слугу. После охоты он любил принять горячую ванну. Смыть грязь и полностью расслабиться. Смотреть, как пар медленно подымается над его телом и быстро растворяется в воздухе. Смыть грязь и уснуть — вот что двигало им.
* * *
Но так делал принц. Виктор же двигался по совсем иному пути. Быстро передвигаясь по замку, он шёл в подвал. Он знал караульщика и что тот за пару золотых без проблем его пропустит. У него голодала дочь, и это делало его сговорчивым малым.
Спустившись вниз по круговой лестнице из башни принца, Виктор быстро миновал большой зал и, открыв крепкую дубовую дверь, направился к массивной стальной решетке, возле которой стоял караульный. Тюрьма в замке была небольшая и, как правило, её сторожил лишь один часовой, так как так было мало пленных. А до прихода инквизиции их и вовсе не было. Король умел разрешать споры.
Изабель даже за прутьями была невероятно красива. Женственна, грациозна, она пылала как яркий цветок, восхищая своим видом.
Он не убил его, лишь связал. Также он не убил остальных. Стражники не заслуживали смерти, они лишь выполняли свою работу. Выбив решетку и вытащив Изабель, Виктор понимал, что он поставил на кон всё. Но единственно ценное, а именно его сестра была далеко. Карл был неправ, когда ставил её как предлог для недостойного поступка. Её не коснётся гнев Святого Отца. Ровно, как и Карла, который, как стало понятно, не пойдёт против воли короля и инквизиции.
Следовало действовать быстро. Так, чтобы у них было как можно больше времени на то, чтобы уехать как можно дальше от дворца. Добраться до реки и сбить со следа гончих, которых обязательно пустят им вслед. Взяв её за руку, он аккуратно вывел её из темницы и, прошмыгнув мимо караула, выбрался к заранее заготовленным коням. Чтобы не думал Карл, он всё ещё мог преподнести сюрприз.
Стоя в темноте и почувствовав гриву жеребца, Изабель, наконец, улыбнулась ему. До этого с неё не сходил страх и гробовое молчание, граничащие с таким же молчаливым удивлением. Она лишь повиновалась, делала все, что он ей говорил, и никак не проявляла себя. Ещё раз доказав ему, что всё, что он сделал — было не напрасно.
Лошади негромко фыркали. Усадив Изабель в седло, Виктор заметил, как внезапно в её глазах появился страх, надвигающийся, необъятный, ужасный. «Странно, я почему-то думал, что она гораздо смелее, ведь она так смело разговаривала с инквизитором, а сейчас, сейчас она боится, хотя мы уже покинули стены тюрьмы».
Сев с ней рядом, он аккуратно накинул ей на голову серый капюшон и тронул поводья. Следовало спешить, до смены стражников оставалось чуть меньше получаса, и, как правило, этих двоих меняли быстрее остальных.
Выйдя за пределы замка, он пришпорил коня. Им следовало спешить, чтобы инквизиторы даже при всем желании не смогли их догнать, ведь там, в лесу, всего в дне пути его уже ждали два верных слуги с парой отличных жеребцов, благодаря которым они навсегда покинут этот дворец.
Да, он ставил на кон всё, свое богатство, своё имя. Но главное, он не шёл вразрез со своей честью и, что самое приятное, с любовью, которая грела его, согревала даже в эти страшные минуты. Нет, он не предал друга, он даже наоборот, избавил его от ненужных проблем, избавив Его Высочество от этой необременительной заботы о чести невиновной женщины. Хотя, вина всё же была, она была слишком красивой, что для инквизиции уже казалось грехом.
За всеми мыслями он остановился взглядом на своем жеребце Бенедикте, которого отдал Изабель, — могучий конь почти сливался с ночью, мягко и нежно неся самое главное его сокровище.
* * *
Изабель, что есть силы, вцепилась в могучую шею коня, который нёс её в лес. Силы таяли, но их ещё хватало на то, чтобы она не свалилась с этого мощного животного, хотя ей казалось вот-вот и она упадёт. Крепкий, стремительный, он с силой разбивал воздух, дыша огромной грудью и фыркая большими ноздрями. А ещё у него был приятный запах, что-то связанное с цветами, наверно, это и было так называемое мыло.
Ловчий скакал рядом. Она видела, как несколько раз он смотрел на неё, проверяя её силы, и как она держится в седле. Каждый раз она старалась не показать вида, что вот-вот упадет, но с каждой минутой это становилось всё сложнее и сложнее, пока, наконец, она действительно чуть не упала с коня.
Ловчий сразу остановился и внимательно посмотрел в её глаза, затем на реку, которая текла в нескольких милях от них. Указав на неё рукой, он пояснил, что это самое важное, что только так можно сбить собак, что надо пройти хотя бы десять миль по воде, чтобы потом незаметно нырнуть в лес, где их через несколько часов пути ждали слуги со свежими лошадьми. Что только так они могут спастись.
Она кивнула, слабо, почти обессиленно. Он ещё несколько мгновений смотрел на неё. В его серьёзных глазах шла какая-то борьба, в конце которой он тихо выругался и сел в седло. Только в этот раз они ехали гораздо медленней, так чтобы она не могла слететь с могучего жеребца.
А потом у воды, когда лошади прошли вдоль реки несколько метров, она всё-таки заснула, моментально плюхнувшись в холодную воду, где испуганно встала, озираясь по сторонам. Заметив это сокрушительное падение, Виктор моментально спрыгнул в воду, и одел её в свой плащ. Бодро затараторив про то, что всё нормально, она всё же видела, что ловчий ещё больше погрузился в раздумья, молча рассматривая далекий замок.
— Видимо, придётся идти ещё медленней, но нам нужно пройти хотя бы пять миль по воде, хотя бы пять миль. Ты меня понимаешь? Ты сможешь продержаться ещё пять миль?
— Я постараюсь — тихо ответила Изабель.
— Не постараюсь, если ты ещё раз упадешь, ты можешь сломать, к примеру, ногу, а это может поставить крест на побеге. А у инквизитора очень хорошие, натасканные псы, лучшие из королевской конюшни.
— Хорошо, я выдержу.
— Вытри лицо холодной водой. И каждый раз, когда сон будет одолевать тебя, умывайся.
Она всё сделала, как он сказал, но всё равно глаза отказывались повиноваться ей. Слишком тяжёлым оказался плен. И спустя некоторое время она снова плюхнулась в воду. Ловчий уже не стал ругать её, а лишь привязав её к седлу, пошёл рядом по воде. Лежать было ужасно неудобно и тяжело, зато было стопроцентная гарантия, что она не упадет с коня, так как ловчий шёл рядом и внимательно следил за этим. Она не спорила, не было сил, быстро заснув, Изабель даже не видела никаких снов, лишь тьму, в облаке которой она провела некоторое время, резко закончившееся, из-за мощной тряски.
Раскрыв глаза, она увидела приближающийся рассвет. Кругом были деревья, приятный лесной запах, состоящий из цветков, коры деревьев и травы. Всё это так взбудоражило её, что она не могла не попытаться подняться.
Стоявший возле коней Виктор заметил это и подошёл к ней.
— Я не уверен, но думаю, у нас есть час не больше, затем ты должна будешь опять сесть в свое седло. Мы ехали очень медленно, поэтому всё ещё в опасности — сказал он измотанным
голосом. Его немного трясло, Изабель только тут вспомнила, что он как минимум прошёл несколько миль по холодной воде.
Она посмотрела в его голубые глаза. Виктор попытался отвернуться и заняться лошадьми, но она приблизилась к нему вплотную. Внутри неё словно зажегся небольшой огонёк, который в момент осветил всю душу. Она встала так, что едва касалась его губ. У этого человека были очень храбрые, красивые глаза, чистота которых так завораживала, что она даже удивилась, что раньше не обратила на это внимание, видимо постоянное его веселье сбивало её с толку. А теперь, когда он отдал почти всё, чтобы вытащить её из плена, они горели так, что уже нельзя было не обращать на это вниманье. Волшебный свет был слишком ярок и притягателен.
Проведя рукой по его щеке, она почувствовала, как свозь холод на нём появляется румянец. Улыбнувшись, Изабель не выдержала и поцеловала ловчего, вмиг осознав, что влюблена. А после, после их захватил порыв, который вознёс их туда, где никто из них ещё не был и откуда каждый мог увидеть весь мир, ощутив всю красоту и прелесть самых очаровательных уголков.
Но не суждено, не суждено небесам впускать их надолго, стук копыт раздался со всех сторон, окружая их, лишая последнего шанса. Всего через несколько минут он показал им нескольких всадников, которые быстро спешившись, поспешили к ним. Виктор выхватил шпагу и еле заметным движением вспорол горло первому стражнику. Затем, сбив атаку кинжалом, проткнул грудь второму и, продолжая атаковать, в три удара положил на землю третьего. Это было настолько стремительно, настолько быстро, что Изабель почти не видела его выпады, лишь лезвие, пару раз блеснувшее на солнце.
Убедившись, что опасности нет, Виктор быстро подошёл к ней и, усадив на своего коня, что-то прошептал тому на ухо. Конь фыркнул и, прислонившись в последний раз головой к хозяину, поскакал через лес.
— Он сам приведет тебя к моим слугам. Это умный конь. Мой последний оставшийся друг — сказал он ей на прощанье, после чего отвернулся к вновь показавшимся гостям.
Изабель почувствовала, как из глаз падают слезы, ветер сдувал их, но они всё равно текли из глаз. Ещё один человек умирает из-за любви к ней, ещё один без шанса на выживание принёс себя на алтарь церкви. Это мощной машины убийств.
В голове неожиданно родилось острое желание вернуться и, схватив поводья, она с силой, потянула их на себя, но Бенедикт упирался, только вот она оказалась сильнее, и он послушался её. Туда, туда, где идет неравный бой с грязными собаками инквизиции, пусть не всех, но хотя бы парочку она растопчет на земле. Раздавит копытами этого сильного жеребца.
Но так не случилось, едва она добралась до опушки как две стрелы из арбалета, сразу же свалили Бенедикта на землю, едва не убив и её. Захлебываясь кровью, конь лишь пару раз фыркнул, после чего, затих, добитый прямым выстрелом в голову.
Раненный стрелой в ногу, Виктор все ещё дрался, окруженный пятью стражниками. Его шпага, описывая круговые движенья, грозно разрезала воздух, не давая обойти и смело вызывая на бой тех, кто был спереди. Инквизиторы медлили, шесть трупов наглядно демонстрировали прекрасные навыки фехтования у ловчего.
Изабель вдруг почувствовала, как сильная рука оторвала её от земли. Это был Святой Отец, который так же преследовал их. Больно сжав запястье, он заставил её вскрикнуть, а когда она попыталась его укусить, снова придавил к земле. Услышав её крик, ловчий обернулся и, заметив нависшего над ней Святого Отца, замер. Торжествующе улыбаясь, Кристоф призвал всех не рваться убивать, а лишь связать и проводить до почётного божьего суда.
* * *
— Как же так сударыня, зачем нужно было убегать — со вздохом размышлял Святой Отец, сопровождая свою пленницу в замок — глупо пытаться избежать кары, ведь вы нарушили закон божий. И вполне заслуженно понесете наказание.
Кровь заполняла рот. Разбитая губа кровоточила и распухла, кляп распух от крови и казалось она вот-вот потеряет передние зубы, слишком уж лихо по ней прошелся Святой Отец, пытаясь заставить не сопротивляться. Но это лишь тело, куда больше мучил вид ловчего, которого тащили позади.
Избитый инквизиторами, он еле-еле переставлял ноги, то и дело падая в грязь. Святому Отцу, стоило неимоверных усилий оттащить от него своих слуг, изрядно обработавших его сапогами. И хотя она понимала, что умерев там, он был бы избавлен от новых страшных мук, она всё же была рада, что он был жив. Пусть ненадолго, но жив.
— О чём вы думаете, милейшая Изабель, уж не о искуплении ли? Поверьте, сейчас самое время — ласково мурлыкал Святой Отец — хотя, лично по моему опыту, искупление приходит лишь с болью, когда раскаленный металл очищает душу. Впрочем, иногда достаточно и воды. Ваша покойная мать не рассказывала вам о том, как мы очищаем дух от ереси?
Изабель, не способная ничего сделать, даже плюнуть в мерзкую рожу ублюдка, в бессильно злобе попыталась выплюнуть кляп. Но умело вставленный ей в рот, он был недосягаем для неё.
Заметив её старания, Святой Отец улыбнулся и ласково погладил коня. В его глазах горел далекий, победный огонь предвкушения от новых забав, для которых он столько времени зрел. Он словно помолодел, насыщаясь этой аурой отчаяния и боли.
— Знаете, а я даже не знаю с кого из вас начать. Видите ли, я не могу доверить ваш допрос своим помощникам, мне следует всё делать самому, поэтому я вынужден, просто вынужден работать с вами поочередно. Как вы думаете, с кого начать? Вам, кстати, вовсе не обязательно говорить, просто кивните в знак согласия.
Его глаза игриво блеснули.
— С ловчего?
Изабель не двигалась.
— С вас?
Она кивнула.
— Так я и думал. Но поверьте, это неправильно. Я почти уверен, что необходимо начать с вашего друга, ведь вы ведьма с детства, а он лишь ваша марионетка. Каждая новая секунда отделяет его от Бога и приближает к сатане, поэтому начать следует именно с него. Какой никакой, а шанс — он снова улыбнулся — а знаете, если обещаете не хулиганить, я вытащу вам кляп. У нас во дворце будет совсем немного времени для общения, мне следует как можно быстрее вынести приговор.
Посмотрев на священника, Изабель кивнула и ей вытащили кляп, едва не утащив два передних зуба. Свежий лесной воздух, сразу же заполнил окровавленный рот, а кровь полилась по изящному подбородку.
Сплюнув, Изабель вытерла губы о платье. Ноющая боль мешала ей говорить, а язык почти не двигался, но она и не хотела долгих речей — всё, что она хотела сказать, умещалось в небольшой емкой фразе.
— Гори в аду.
Святой Отец перекрестился, вынув крест, поцеловал его, после чего размахнувшись, ударил её по щеке.
* * *
Свечи плавно таяли под огнем, возвышающимся над фитилем. Воск стекал по белым мягким стенкам и плавно оставался на металлической подставке. В комнате было тихо. Лишь на столе лежала толстая, сделанная в единичном экземпляре книга, открытые страницы которой словно излучали строгий порядок католической веры.
Древняя, могучая и как всегда правдивая, она была могучим инструментом, позволяющим всё ещё бороться за умы людей. Поддерживать в них добро, удаляя гнилой эретизм. Держа крепкую руку на желтых страницах, отец Кристоф всем телом ощущал насколько мощный этот инструмент. А ещё он и раньше знал, что легко переиграет сопляка ловчего. Так как нет такой силы, которая бы встала на пути церкви и устояла перед её праведной и крепкой верой. Ведьме суждено сгореть на костре и если она возьмёт с собой ещё одну душу, то так тому и быть.
Огонь свечей, мягкий, медленный, тянущий постепенно обволакивала тьма. И хотя они до последнего освещали труды инквизиторов братьев, столь четко изложенные в этой книге, тьма всё равно понемногу подбиралась всё ближе и ближе. Она обходила и слева, и справа и снизу и сверху. Неслышно, медленно, уверенно. И пусть огонь трепетал и был красив, но он всё равно таял без новых свеч.
«Я раздобуду новые свечи, и пусть тьму не истребить, но я обязательно раздобуду новые свечи. Увы, но нам приходиться читать молитвы не только днём, но и по ночам и чтобы нас услышали, нам придётся сжечь немало новых свечей» — так ему сказал сам Папа.
«Хороший вечер и ещё более прекрасная ночь. Пытки выбьют из этого ловчего всю правду, и ничто уже не остановит их. Слишком далеко зашёл он в своих любовных делах» — подумалось инквизитору, после чего он совершил молитву и пошёл спать.
Но, увы, ни на следующий день, ни потом, ловчий не произнес ни слова. Хотя ему дробили кости медленно, кроша их на сотни маленьких частей. Так как испанский сапог был самым излюбленным методом воздействия на околдованных ведьмами людей. Но ловчий всё равно ничего не сказал, хотя улыбка всё же сошла с его измученного лица. Раздосадованный, Кристоф даже приказал его бросить в соседнюю камеру с ведьмой, так чтобы она знала, что ждет всех её друзей.
А вот король не вмешивался, была ли на то его воля или сын просто не пытался его отговорить, Кристоф не знал. Ему просто не мешали выбивать признания из ловчего, оставив его с ним один на один. С одной стороны это было хорошо, но с другой, с ними всегда был королевский прокурор и он видел, что ловчий молчит и ни в чём не сознается. Но это лишь мелочь. Чувство сладостного возмездия за то, что он помешал ему в лесу, не покидало Кристофа. Он видел как нервная, болезненная судорога не раз пробегала по молодому красивому лицу, как сжимались зубы и белели губы, как самодовольный мальчишка терял сознание, и как стекленели его глаза, когда в сапог входил новый деревянный клин. Дерзость наказывалась сполна. Особенно если учитывать, что его всё равно сожгут на костре. В принципе, признания и не важны особо, он всё равно виновен в побеге, признание — это лишь повод для пытки, которая так сладостно заливала душевные раны, нанесенные этим дерзким юнцом.
Святой Отец даже на время позабыл о самой ведьме — настолько было увлекательна работа с ловчим. Юноша как бы бросал ему вызов, и он смело шёл навстречу ему, стараясь вырвать из его поганого рта признание в грехе.
«Каменные стены, окрашенный кровью пол, мир взывает к правде, сын мой, покайся в грехе, скажи, что дьявол давно движет тобой и тогда, только тогда мы сможем помочь тебе очистить твою душу — говорил он, наклоняясь к обессиленному телу — где же твое послушание дитя, где оно? Неужели ты не хочешь помочь церкви, единственной твердой преграде на пути зла? Нет, не может этого быть, я твердо верую в тебя, в твой праведный путь и верное желание подтвердить свою веру».
А потом снова агония, снова море боли, снова раздробленные кости режут плоть, пробиваясь поверх кожи наружу. Да, бедный мальчик уже вряд ли сможет догонять своих зверей в лесу, увы, теперь уже нет. Человеческая глупость, она всему виной.
* * *
Когда Карл вошел в темницу, то первое, что бросилось — это запах. Запах крови. Казалось, что нет ни одного уголка, где бы его не было. Принц подошёл к клетке. Виктор сидел здесь, на полу, возле стены и смотрел на него, немигающим взглядом. Но вот, огонь свечи поколебался, и он улыбнулся своим кровавым ртом.
— Здравствуй — тихо произнес он в тишине.
Карл подошёл поближе. Огонь свечи был небольшой, и это было даже хорошо, так как за решеткой были не только следы крови, но и изувеченные ноги, руки, лицо. Словно бы его друг попал в пасть к огромному чудовищу, которое, пожевав его несколько дней, выплюнуло обратно. И все же Карл справился с чувством жалости и отвращения, ведь на то он был и принц.
— Здравствуй.
— Спасибо, что пришёл — попытался улыбнуться Виктор — я бы встал, но как видишь, они неплохо поработали надо мной.
— Я слышал, ты не сознался.
— Да, я не сознался.
— Я хочу попытаться тебя вытащить отсюда. Думаю, миллиона хватит для этого святого скряги.
— Нет, не получится, да ты и сам это знаешь.
— Все равно я должен попытаться.
— Не надо. Зачем мне такая жизнь?
— Ты сам виноват. Нельзя было бежать. Это было глупо.
— Я знаю, Карл, знаю — Виктор сплюнул кровавую слюну — но что сделано, то сделано. Прошу тебя, позаботься о семьях моих слуг, тех, кто ждал в лесу. Это верные были люди.
— Хорошо. Я сделаю это. Но, я пришёл не только для того, чтобы тебя увидеть. У меня есть небольшой подарок.
— Ого — снова улыбнулся Виктор и тут же поморщился, разорванным с левого угла ртом — и что же это? Фрукты?
— Всё шутишь — Карл был благодарен Богу, что тьма скрывает его лицо, все же часть эмоций было не удержать — нет, я пришёл сказать, что могу помочь твоей подруге умереть без боли.
— Как? — рванулся было Виктор, но скривившись от боли, остановился — как?
— У меня есть письмо, приказ, благодаря которому были убиты родители брата Иннокентия, того самого который помогает нашему Святому Отцу в процессе.
— Ах, этот извращенец. Да, я видел его пару раз.
— Его родных убили храмовники, чужими руками. Им нужна была земля. Этот монах из богатого рода и церковь вырезала всю его семью, через варваров, конечно.
— Как ты раздобыл этот приказ? Зачем они его хранили?
— Деньги, деньги могут многое.
— И каков план?
— Назови ему место, где будет спрятан приказ. Скажи, что он будет спрятан на могиле его матери. Остальное я сделаю сам. Скажи об этом завтра. Только так, чтобы этого никто не слышал. И тогда она умрет без боли. У священников есть особое лекарство, оно притупляет чувства.
— Спасибо. Ты снова помогаешь мне.
— Нет. Это ты всегда помогал мне. Прощай, мой друг — тихо сказал Карл и вышел из темницы. Он просто не мог больше видеть его. Это было выше его сил.
* * *
Ох, новый день, новая кровь, новый вызов. Мальчик непривычно весел, но ничего, очередной допрос собьет улыбку с лица этого мальчишки. По крайней мере, так думал Святой Отец, но, увы, когда, казалось бы, силы окончательно покинули ловчего, он вдруг что-то шепнул его послушнику Иннокентию.
И этого хватило, чтобы тот стал белым как полотно и, уставившись на ловчего, захлопал глазами, словно открещиваясь от услышанного. Но удивительней даже не это, Иннокентий никогда не врал ему, — а тут, когда он спросил его по поводу прошедшего, получил явную ложь в ответ.
И это полностью убило всё наслаждение от целого дня работы. Что такого знал ловчий, что не знал он? Как он мог одной или парой фраз перечеркнуть годы воспитания, методичного подхода к его воспитаннику. Что могло встать между ними? Конечно, это можно было попытаться выбить из ловчего, но шансы были так малы, было понятно, что он уже так ослаб, что почти не понимает, что происходит вокруг, плюс его сила воли, терпимость к боли были выше всякой нормы. Поэтому узнать это можно было лишь от самого ученика.
* * *
Ложь. Она сквозила в карих глазах, как медленно стелющийся туман адского пламени, и Кристоф видел её так же ясно, как и святой крест на груди. Массивный, он олицетворял собой не только веру, но и тяжесть бремени, которое они принимали на себя, вступая в эту неравную борьбу. А Иннокентий врал. Смотрел в глаза и лгал. Наивно, глупо, понимая, что это невозможно, но, тем не менее, врал и продолжал, не смотря на всё его усилия. Целый вечер ушел на увещевания и призывы к самым истокам его веры. Но безрезультатно, за целый вечер он ни сказал ни одного слова правды, лишь ещё больше очернил свою рясу священника.
Устав ото лжи своего ученика, отец Кристоф завершил дознание и отправил приказ о казни к королю. Его подпись была необходима, хотя, по сути, являлась лишь формальностью. И вообще все дело было почти завершено. Отчасти благодаря глупой попытке сбежать ловчий сам подписал себе и ведьме смертный приговор. Осталось лишь насладиться этим прекрасным мгновением и после разобраться с Иннокентием, вылечив его от ведьмовской проказы. Впрочем, кое-какие мысли у него всё-таки были на счет своего послушника, не зря же он столько лет изучал колдовство.
* * *
Очарование, влечение, страсть — вот, что являлось основным оружием этих похабных, награжденных дьявольской красотой женщин. Так они и сводили с ума верных церкви мужчин, утаскивая их в пучину греха. Может, об этом и сказал ему плюющий кровью ловчий? Этот наглец, который столь смело пошёл против него, против самого посланника божьего.
В дверь тихо постучали, — оказывается в столь длинную ночь не он один всё ещё не находил время для сна, и надо же, никто иной, а сам принц пришёл к нему в гости. Святой Отец улыбнулся — он был рад этой встрече, знал как себя вести и что хочет принц. Он был полностью готов к этому разговору.
Молодой принц вошёл молча, бросив небольшой кивок. Как обычно, он смотрел прямо, без лишней выразительности в жестах.
— Я вас слушаю, Ваше Высочество.
— Что вы хотите за Виктора?
— За его душу ничего — улыбнулся Кристоф — а остальное уже никак от меня не зависит.
— Всё зависит именно от вас, Святой Отец. И мне нужен ответ — железно сказал принц.
— А что взамен?
— Взамен я не буду мешать вам и вашей воле на этой земле и в этом государстве, вы обретете во мне ценного союзника, ведь, скажем прямо, король несильно благоволит вам, вы лишь нужны ему для определенных дел. Я же со своей стороны обещаю вам полное покровительство. И всё, что мне нужно — это Виктор.
— Но он сознался, он преступник и еретик, я не могу освободить его.
— Насколько мне известно, он ни в чем не сознался, ни одна ваша пытка не сломила его дух. — Согласен и это можно объяснить его силой духа, а не отсутствием вины.
— Оставим это. Вы умны, Святой Отец, именно поэтому я пришёл сюда. Я знаю, что движет вами, и что Виктор оскорбил вас, но он уже поплатился за это. Вполне разумно будет признать сейчас, что он невиновен, так как ни одна пытка не заставила его признаться. Что касается ведьмы, она мне не нужна.
— Уважаемый принц, неужели вы думаете, что мной движет месть? Увы, я далек от этих земных чувств. Единственное, что движет мной — это вера и жажда в очищении этой святой земли. Поэтому я не могу принять вашу просьбу, ведь освободив этого еретика, я потеряю в своей вере, это будет, как бы правильней выразиться, недостойно моей чести.
— Перестаньте, вы уже переломали ему ноги, сделав его инвалидом, какой суд, Святой Отец? Это обычное преступление из жажды мести.
— Вы ослеплены влиянием ведьмы, сын мой, поэтому я прощаю вам ваши слова — зло блеснули глаза Святого Отца — но только в этот раз, больше так не выражайтесь. Ибо даже ваш король не в силах противостоять божьему суду.
— Ну что ж, вы сделали свой выбор, Святой Отец. Такова ваша воля. Надеюсь, это продиктовано здравым смыслом, а не чем-то ещё, позвольте откланяться — быстро сказал принц и вышел.
Проводив его взглядом, Кристоф спокойно сел в кресло. Конечно, его несколько позабавила эта бессильная злоба молодого короля, но печаль не ушла, он всё так же думал о том, что же сказал ловчий его послушнику.
На следующий день, получив приказ о согласии на казнь, Кристоф не без удовольствия наблюдал, как быстро была оповещена чернь, как четко, без помех возвели в центре площади деревянный крест, очистив её от лошадиных испражнений и хвороста. Как ровно по часам вывели осужденного в пособничестве к ведьме и, привязав его к дереву, зачитали все его прегрешения, а затем, получив согласие, подожгли хворост.
Святой Отец внимательно следил за тем, чтобы ловчий не задохнулся, чтобы два его помощника всё время отгоняли дым, дабы еретик прочувствовал весь святой огонь. Только вот как они ни старались, ловчий так и не заорал. Его красные, наполненные болью глаза, так и не смогли освободить свои чувства. Он так и сгорел, не обронив ни единого слова. Этот смелый мальчик, ослеплённый ведьмой человек.
Выйдя в центр площади, святой отец поднял носком очищенный от кожи череп. Пустые глазницы были абсолютно безучастны к жизни, они являли собой пример правильно гибели, от правильных рук.
* * *
— Изабель — тихо сказал Иннокентий, подойдя к клетке как можно ближе — ваш друг мёртв. Он был сожжен вчера на площади, но если вам будет от этого немного легче, то он не кричал.
Изабель не двигалась, на её перепачканном грязью лице медленно текли слёзы. Тишина, зачарованный тьмой взгляд, она смотрела в никуда, полностью закрывшись в собственной оболочке. Послушник уже встречал нечто подобное, когда они вырвали из рук матери младенца и
кинули его в святой огонь. Мать, потерявшая его, точно также смотрела в глухую стену пыточной. И даже накалённая добела металлическая сетка не смогла вырвать её из этого оцепенения.
Не понимая зачем, Иннокентий наклонился и сел на уровне её глаз. Он старался сделать так, чтобы она смотрела на него, но, увы, это взгляд проходил в пустоту.
— Изабель, Изабель, вы слышите меня? — снова позвал он её.
— Да — тихо откликнулась она — я вас слышу, инквизитор.
— Завтра вас поведут на казнь, и я хочу, чтобы вы приняли это — он протянул ей небольшой флакон — это ослабит вашу боль.
Она пододвинулась поближе к стене и рукой вытерла лицо. Белая красивая кожа, неустанно боровшаяся с копотью и сыростью, выступила безукоризненно. Подарив красивую улыбку, изменившую её грязное усталое лицо.
Внутри у Иннокентия всё сжалось, он почувствовал как легко, как непринужденно она полностью убирает всё его догмы, как легким движением руки сносит всю структурное, монолитное повествование от церкви. От Святого Отца.
Хотел ли он её поцеловать? Несомненно. Хотел бы взять её за руку? Да. Но ни то, не другое было невыполнимо, так как итог один. Смерть.
— Изабель, я оставлю его здесь, на полу — сказал он, медленно поднявшись и уже у самой двери, услышал её мягкое «спасибо».
* * *
Улица была забита до отказа, всюду стояли глашатаи, на наспех сколоченных трибунах сидели королевская свита и вельможи. Святой Отец стоял возле костра и читал приговор. Делал он это громко, так чтобы все слышали его мощный, волевой голос. Иннокентий также был возле костра, в его обязанности входило следить за тем, чтобы дрова были сухие, ведь вчера был дождь, и всё могло кончиться, не начавшись.
Изабель вывели под громкие звуки труб. В неё как обычно летели гнилые помидоры, тухлые яйца, толпа с ликованием встретила эту девушку, столь лихо взявшую на себя вину за все беды, случившиеся с ними.
— Изабель, веруете ли вы в Бога нашего, принявшего мир этот за обитель жизни нашей — громко наставлял на последний путь Святой Отец, всплеснув руками — веруете ли вы в грех сотворённый вами? В очищение, в боль, подаренную Богом нашим, в справедливое возмездие над всеми падшими, в то добро, что свершится в данный час, на данной земле? Отрекаетесь ли от воли нечестивой, помыслов грязных и прочего чёрного в душе вашей?
Иннокентий видел как азарт и игра полностью овладели Святым Отцом. Как яркий огонь в глазах был ярче пламени любого костра, как его внутренняя вера полностью осветила его. И это было удивительно.
Привязав Изабель к бревну, он уловил запах её тела, грязь и остатки нечистот. Он поднял голову и увидел, что она смотрит прямо на него. Руки предательски задрожали, сердце стало биться так, что вот-вот и вырвется наружу. Даже Святой Отец украдкой посмотрел на него. Иннокентий отошел от Изабель, но она всё ещё продолжала смотреть на него, пока, наконец, огонь не поглотил её.
Иннокентий улыбнулся. Да, мир странен. Где-то был слышен голос отца-инквизитора, где-то из ложи смотрел принц, из глаз которого текли слезы по утраченному другу и по смелости, отданной на плаху управления страной, где-то села на выжженную землю птица, ища червяков меж костей матери-ведьмы. Увы, но всё это стало частью этой страшной истории.
Он снова вспомнил слова ловчего и понял, что поступил правильно, отдав ей яд. Только вот откуда ловчий узнал о том, что именно церковь стояла за убийством его родителей. Откуда у него было это письмо? Впрочем, пока это не важно, главное, что он выполнил свою часть сделки. А что же касается отца-инквизитора, то пока время на его стороне. Но это пока.
Он снова посмотрел на ведьму. Все же огонь всегда уродует людей. Какими бы грешными и ужасными в душе они не были, увы, но он всегда делает их ещё ужасней. С этими мыслями он и пошёл к отцу-инквизитору, чувствуя как серебряный крестик, подарок его покойной матушки, все сильнее и сильнее греет его грудь.
ТАРАКАН
ПРОЛОГ
Я не алкаш, просто у меня такой стиль. Мне нравиться бухать, это расслабляет мою нервную систему, позволяет более осмыслено видеть окружающие меня вещи. Меланхоличный — да, флегматичный — да, но не алкаш, это неправильная трактовка образа, который невольно и неправильно сотворила моя соседка баба Люда в силу своего пенсионного возраста и отсутствия высшего образования.
Впрочем, не все такие, как она. Мясник Александр, увы, также тянется к высокому и частенько находит время для общения со мной, да и пёс у него забавный, с таким интересным американским именем — неординарная личность, почти как я.
Ах да, сведения, совсем забыл. Я женат, точнее у меня есть моей лучший друг — собутыльник жена, которая часто сопровождает меня в моих вечных скитаниях по бескрайним просторам алкогольной прострации. Также был ребенок, которого она иногда брала к нам домой, от бабушки. Ещё у неё, в отличие от пенсионерки соседки, было высшее образование и нормальное восприятие мира. Только вот жаль, что она была более восприимчива к мнению окружающих, нежели я. И, видимо из-за этого, временно покидая нашу совместно нажитую двухкомнатную квартиру, она, грубо говоря, позорила нашу мечту о большой любви, развлекаясь с бесчисленным количеством падших мужчин.
Но вы знаете, я не сломался. Да, работу я, конечно, потерял и стал пить больше, но в глубине себя остался таким же крепким орешком, как и был. Разве что пришлось продать телевизор, но он всё равно был мне не нужен.
Впрочем, знаете что, это я так, хохмлю, на самом деле всё куда печальней. Ведь мой маленький преследователь пробрался и сюда, даже в мои сны залез и посещает меня теперь куда чаще, чем бы мне этого хотелось, не давая мне продыху ни во время бодрствования, ни во время сна. Но давайте начнём всё по порядку, с того самого утра, когда всё это началось.
УТРО ПЕРВОЕ
«Мы не одиноки во Вселенной» — вот, что ударило мне в голову в то похмельное утро, когда начался весь этот кошмар. Я помню ещё, что неимоверной силой воли я раздвинул тогда свои налитые тяжестью веки и осознал, что именно боль всегда позволяет мне мыслить достаточно рационально, ведь я прирожденный атеист и вообще не верю ни в какую разумную жизнь, кроме нашей земной. Но именно в то утро, именно под очередным воздействием похмелья, мне вдруг пришла в голову такая мысль. Когда я встал и увидел свет, а затем это.
О да, сначала день приветствовал меня, балкон был открыт, и было слышно, как мусоровоз с треском загребает металлические баки. «Значит два часа — подумал тогда я — ведь они всегда убирают в это время мусор». Пройдя на кухню, я привычным жестом наполнил на четверть граненый стакан, и уже было поднёс ко рту, как вдруг совсем рядом услышал громкий хруст пластика.
Я вздрогнул. Мне вдруг сразу стало ясно, что моя утренняя мысль о наличие внеземной жизни, случайно попавшая мне в мозг, была своего рода предзнаменованием, после которого неизменно должно было последовать что-то большее. Стало ли мне страшно? Поверьте, да. А главное, этот страх усилился, ведь медленно повернувшись, я увидел огромного таракана, медленно жевавшего свою ловушку.
Застыв со стаканом в руке, и изумленно наблюдая, как его хищные огромные челюсти измельчают пластик, я решил, что не стоит спешить с выводами, мало ли, белая горячка. Таракан, кстати, тоже замер, остановив работу своего отвратительного рта. Только вот длилось это недолго, и немного посмотрев на моё изумление, он снова неторопливо продолжил свою необычную трапезу.
Мысленно перебирая в голове все варианты дальнейших действий, я не нашел ничего лучше как успокоиться и закрыть глаза. Затем досчитать до десяти, после чего вновь открыть их, и убедиться, что твари больше нет. Успокоившись, я тихо выдохнул. Всё же «Белочка». Это было первое, что пришло мне в голову, смывая весь похмельный синдром. Тихо выдохнув, я скорее машинально, нежели специально, провел рукой по гладкой поверхности стола, пытаясь хоть как-то успокоиться. Но, увы, стало только хуже, так как я нащупал несколько кусков пластика, отрезанного этим чудовищным существом.
Я вздрогнул. Всем известно, что «Белочка» уж точно не оставляет куски пластика. Она имитирует, создает видения, но никаким образом не влияет на саму реальность, это просто не в её власти или компетенции.
Я залпом осушил стакан — такие вещи следует решать на более или менее залитую алкоголем голову. Да и к тому же, почему именно таракан? Неужели нет ничего получше? Почему именно он открыл сезон этих интересных видений, я же их не боюсь особо, так, недолюбливаю, но не больше. Я в основном акул и касаток боюсь, всегда ужасающих меня своими огромными челюстями и темной неизвестной атакой в глубокой воде. Уж если и пугать, то именно ими. А тут таракан.
Взгляд упал на ноутбук. Я его не успел никому задвинуть, потому что тезис «цена-качество» всё ещё не вставал на нужный мне продажный уровень. Плюс, даже при низкой цене мой друг дворник Семен никак не мог расстаться с половиной своей зарплаты и купить своей дочке нормальный компьютер.
Раскрыв железку и сев на соседский вай-фай, я с радостью убедился, что, во-первых, что компьютер работает, а во-вторых, судя по замечаниям умных врачей, что белая горячка действительно не измельчает пластик. А стало быть, я не был болен. И это было прекрасно, потому что я мог и дальше доводить свой фирменный алкогольный стиль до совершенства, уже не отвлекаясь на мелочи. Хотя, с другой стороны, несколько напрягало то, что я столкнулся с чем-то неизведанным, что усиленно жрет мои вещи. К тому же вещи, направленные против самого это существа. Ведь, по сути, таракан сожрал свой яд — тараканью ловушку.
Закрыв ноутбук, я посмотрел в окно. День был близок мне, я всегда любил воздух, лето, теплую погоду и располагающую к этому всему лень. Я почти уверен, что в прошлой жизни я был китом, или даже более миролюбивым созданием, медленно пересекающим огромные водные или земные пространства. Да-да, всё именно так.
А дальше день пошёл как понакатанной. Я не замкнутый человек, я общительная и разносторонняя личность. Я как обычно постоял возле подъездной двери, описанной, замечу, не в целях глумления над общественным порядком, а в целях сугубо личной гигиены. Пообщался с Тимофеем Иванычем и Кузьмичем Прокофьевым, личностями, кстати, глубоко неординарными. Так, например, Кузьмич Прокофьев, вот уже года четыре встает ровно в шесть утра и караулит наше место возле двери, попутно встречая почти всех так называемых «рабочих» жаворонков. Он даже песенку придумал: «Что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной, когда мой пузырек со мной». Чем невольно всех нас в очередной раз рассмешил и удивил. Как видите, общество не осуждающее, думающее и, естественно, приятное. С ними я и растратил примерно всю оставшуюся часть дня. Почти позабыв об этом ужасном утреннем происшествии. Даже более того, я лёг спать в отличном душевном равновесии, почти таком же, как позавчера, когда я почти так же напился в самые полные, пардон, — «щи».
УТРО ВТОРОЕ
Но всё было сметено в один миг, утренний и безжалостный, когда это волосатая огромная тварь, выставив свои длинные черные усы и тупые черные глаза-кругляшки, медленно жрала мой тапок в двух метрах от меня. И теперь она уже не останавливалась и, поймав мой взгляд, специально показывала мне, что может спокойно жрать мой тапок. Исступлённо заорав, я, кинув в нее второй, чем несколько сбил воинственный пыл этой твари, заставив её быстро ретироваться в угол.
А дальше я свалился с дивана и пополз на кухню. Наверно, я всё же переборщил с выпитым, так как толком даже подняться не смог, хотя, по сути, прошла целая ночь. Которой мне обычно вполне хватало, чтобы проснуться и более или менее нормально ходить. Но ничего, я справился и с болью и со слабостью, и быстро добравшись до холодильника, обнажил столь желанную бутылку водки. Почему водки? Да она для меня, как шпинат для морячка Папая, выпил и вот, тело в полной боеготовности, а душа и разум полноценно очистились.
И наверно, тут я позволю заметить, что куда важнее было то, что очистился именно разум, сняв эту тяжелую похмельную боль. Так как после утреннего алкогольного лекарства, я вдруг понял, что дело вовсе не в огромном таракане, которого я видел, а в осмысленности всех его действий, ведь повторюсь, эта тварь, методично уничтожала оружия против себя, сначала ловушку с отравой, теперь тапки, которые так безжалостно истребляли его род. Парень четко работал над моей возможностью его убить, начисто лишая меня защиты.
О да, меня пугал не образ, хоть он и был ужасен, нет, меня куда больше пугало то, что он дьявольски логичен. Разумен и последователен. Плюс, он сознательно пошёл на то, чтобы жрать всё прямо перед моими глазами, так, чтобы я видел сам процесс. Он специально показывал мне всё это, он психологически ломал меня. Страх, гнев и острое понимание того, что времени оставалось совсем немного — вот, что я почувствовал в тот момент.
Но что я мог поделать? Перестать пить — чушь. Это совершенно не помогает делу, ведь как я уже сказал, видение оказывало прямое влияние на существующую реальность. Попытаться договориться или просто осуществить контакт и прийти к какому-то консенсусу? Ага, конечно, вот только с тараканом я ещё не говорил. Впрочем, не скрою, в то утро, когда он жевал этот чертов тапок, я все же попытался выйти на контакт, но ничего кроме непонятного чавкающего звука я не услышал. Плюс, эта слизь, фу, боже, нет, договориться точно никогда бы вышло. Стоило мне начать говорить, как он открывал хищные челюсти и злобно на меня шипел.
Решив не связываться и отдать тапок в жертву, я, схватив бутылку, выбежал на улицу. И только под вечер, крепко напившись, я смог вернуться в квартиру и увидеть, что оно ушло. Я даже тогда предположил, что иноземные твари плохо переносили запах спирта. Так как бутылки, стоявшие возле двери с остатками алкоголя, оказались не тронутыми. Я даже помню, как специально расплескал его по квартире, стараясь изгнать этого беса.
УТРО ТРЕТЬЕ
Но вся эта мысль об алкогольной защите разлетелась в прах, когда на следующее утро я проснулся от того, что поганая тварь оторвала от моей ноги кусок и стала медленно его пережёвывать. Взвыв от ужасной боли, я единым рывком скатился с дивана и со всей силы ударил ногой по крепкому хитиновому панцирю. Отчего-то слово хитиновый так четко вылезло из моей школьной памяти, словно это было вовсе не слово, а незрячий крот, случайно вылезший на свет божий.
Отлетевший в сторону таракан, больше в атаку не пошёл, вместо этого он ретировался куда-то на кухню, где, к слову сказать, дыр размером с его габариты сроду не водилось. Но преследовать его я не стал, меня куда больше заботила кровоточащая рана, которая жутко болела и откуда лилась белая пузырчатая дрянь.
Наскоро перемотав ногу, я сразу же отправился в травмпункт, где в компании обаятельных и веселых бомжей провел не только день, но и вечер, пытаясь попасть на приём к травматологу. К слову, врач оказался крайне милый и профессиональный — обработал меня буквально за несколько минут.
Вернувшись домой, я обнаружил, что подлая тварь дожрала мой второй тапок и уничтожала все оставшиеся ловушки, даже веник исчез вместе с совком. Но самое страшное, что этот таракан уничтожил все мои бутылки, стоявшие возле двери, практически оставив меня без выпивки.
И вот тут-то могу не без гордости сказать, что я не струсил, и, вытащив из-под дивана заначку, а после употребления расколов её «розочкой», я приготовился к новому бою. И как показали дальнейшие события — не зря, так как в ту злополучную ночь таракан также проявил изобретательность, и напал, не дождавшись нового утра. Изменил привычки, так сказать.
Обхватив моё лицо своими клешнями, он в буквальном смысле не давал мне дышать, царапаясь и сдирая с лица кожу, молотя своими челюстями по моей голове, стараясь выклевать глаза. От испуга я, что есть силы, обхватил когтистое и колючее брюхо этой твари и силой отодрал от себя, швырнув жука к стене. Глухо стукнувшись о бетон, таракан уже не стал убегать, а молниеносно снова пошёл в атаку. Ещё не отойдя от шока, я машинально вытащил из-под подушки разбитую бутылку и в воздухе сбил насекомое резким ударом справа. Гневное шипение, злость и нервное шамканье челюстями раздалось из угла, куда приземлилась эта тварь, раскрыв в полёте свои мерзкие огромные сетчатые крылья.
Окровавленный, полный желания убить поганую агрессивную тварь, я что есть сил заорал на когтистого насекомого, всем своим видом показывая полную решимость к продолжению войны. Но он не спешил идти в атаку и ретировался на кухню, где снова исчез. И как мне кажется, этому способствовали стуки в дверь — увы, соседям не терпелось выяснить все подробности моей насыщенной новыми событиями жизни. И в этот раз, это было кстати.
Вообще соседи у меня были отвратные. Сосед слева был спортсмен, справа пенсионерка, которая по моему личному мнению находилась на иждивении всего подъезда, так как была самой мерзкой консьержкой из всех, которых мне когда-либо приходилось встречать. Она никогда не пропускала погреться с бутылкой и всячески мешала моей нормальной алкогольной жизнедеятельности. Но, поверьте, даже с ними мне удавалось найти общий язык, хоть они и порядком меня раздражали. Вот насколько я хороший человек.
Но в этот раз их отчаянные вопли были выше всех допустимых высот, они даже не посмотрели на разодранное моё лицо, пытаясь пролезть внутрь моей квартиры и угрожая, что вызовут ментов. О господи, как будто я не знал, что я выгляжу омерзительно, попробовали бы они столкнуться с таким отвратительным существом, которое совсем недавно меня атаковало. Искренне сомневаюсь, что они вышли бы так победоносно и смогли бы полностью выдержать такие удары судьбы.
Заорав на них, и закрыв двери на засов, я глубокомысленно смотрел как кровавые капли падали на пол, составляя из себя небольшую лужу крови. Видимо, всё же мои соседи за космическую жизнь, но оно и понятно, как-никак спортсмены всегда немного не в себе, не говоря уже о пенсионерках. И те и другие плохо осознают всю тяжесть жизни алкаша.
Помню, я тогда ещё подумал, что обязательно выиграю бой, так как я уже не был тем слюнтяем, каким был вначале. Особенно это подтверждала испачканная в его мерзкой жижи бутылка, которой я и сбил эту тварь. Дополнительно повернув замок в двери, я приготовился к последнему сражению. Будь что будет, но я должен биться до конца. Правда, для начала, необходимо как можно больше выпить — водка добавит смелости, даст прилив энергии. Хотя перебарщивать не стоит, а то таракан нападет, когда я снова буду отключен.
Допив остатки, и блуждая в поисках противника по квартире, я не переставал думать о стратегии боя. Встряхнуть и шмякнуть о стену со всей силы, схватить за одну клешню и что есть силы ударить о стену, так, чтобы все кишки размазались по ней. Вот, каков был план. И он был должен сработать, так как обычно я лишь отбивался. Правда, таракан тоже изменил тактику. Раньше он всегда нападал, когда я просыпался и лишь совсем недавно стал нападать ночью.
А потому я и решил напасть первым. Истошно крича и размахивая руками, я пришел на кухню и стал переворачивать мебель, и это было правильным решением. Зверь как я и предполагал, не смог из-за своих размеров покинуть комнату и быстро появился перед моими глазами, бодро размахивая своими усами и испуганно прижимаясь к стенке. Хотя вру, сначала он хотел было подойти ко мне, но я резким ударом сбил его с лап и мощным движением, схватив за одну из клешней, шмякнув о стену так, что там
образовалось огромное пятно темной слизи. Все, как и планировалось. Абсолютно чистая победа. Ещё раз убедившись, что тварь не дышит, я победоносно спокойно пошёл спать.
Проснулся я от того, что меня лихо трясли за плечо. Разобрать, кто это, я не смог, помнил лишь, что меня выволокли из квартиры и повезли куда-то на машине. По запаху я инстинктивно предположил, что в вытрезвитель — место, где я периодически тратил свою миролюбивую, спокойную и до недавнего времени алкогольную жизнь. Проспавшись сколько нужно, я был представлен суду, за убийство своего четырехлетнего сына, с которым меня на выходные оставила моя собутыльница-жена.
ЭПИЛОГ
Хорошо, что я в одиночке и свить небольшую веревку не так сложно. Хотя тут не скучно, так как мой маленький преследователь, мой маленький сын, посещает меня и здесь. Правда, теперь я узнаю его, и когда он хочет есть, я уже не откидываю его в сторону. А если он по детской глупости взял таранью ловушку, я могу отобрать её, не дав наесться этой гадости и не дав блевать белой жижей. И, естественно, когда он будит меня за ногу, я не пинаю его к стенке и не сбиваю его разбитой бутылкой, заставив раненного уползти под стол на кухню, откуда, схватив его за маленькую ручку, я не ударию его о стенку, оставив на ней кровавое пятно.
Нет, ничего этого я уже не делаю, как впрочем и остальное, что делало меня алкашом. Просто даже по той причине, что тут не дают водку. Впрочем, мне пора, надеюсь, я хорошо свил эту веревку, и она не порвётся в решающий момент.
ЖАННА
ПАМЯТИ ГАНСА ХРИСТИАНА АНДЕРСОНА
Газеты писали, что это была некрасивая восемнадцатилетняя девушка с неустоявшейся психикой, обозленная, падшая и немного не в себе. Что тут сказать? Обычное газетное враньё. Она была совершенно другой.
Невысокой. С длинными чёрными волосами, спадавшими почти до пояса. С крупными, карими глазами, небольшим носиком и совсем игрушечными бровями, аккуратно огибающими небольшое девичье лицо.
Несомненно, подобное сокровище невольно вызывало самое положительное отношение у любого, кто мог бы с ней познакомиться несколько лет, да что там лет, несколько дней назад, до того момента, как это изящное лицо стало украшать порядком окрасившуюся в красный цвет лужу на одной из самых грязных улиц Москвы. Но это не самое мерзкое — журналисты не смогли устоять и разукрасили новость не только смертью малолетней девочки, но и ещё одним фактом.
Проституция. Вот уж мерзкое нехорошее слово, уже несколько тысяч лет срывающееся с уст миллиардов тысяч лиц. Именно оно заложило фундамент этой печальной кровавой смерти, где Жана играла крайне ярку, почти звездную роль, начавшуюся около трех лет назад, когда ей стукнуло двенадцать лет.
* * *
Жанна была единственным ребенком в семье. Что было отчасти хорошо потому, что в среду дождливого 2010 года сиротой оказался всего один ребенок. Родители умерли мгновенно, разбившись о тяжелое бетонное ограждение, когда её отец не справился с управлением, пытаясь уйти от фуры, выехавшей на встречную полосу движения.
Скоропостижная смерть была шоком, ужасом и одновременно неплохим трамплином в жизнь, сразу же оборвавшим все привычные блага. Ни шоколада, ни конфет, ни телефонов. Лишь медленно, но уверенно копившиеся долги за квартиру, да неизвестно откуда появившиеся родственники, а точнее родственник. Крупный, толстый мужчина, рьяно начавший добиваться опекунства.
Жанна, не сразу догадалась об истинной цели своего нового «папы». Но спустя месяц всё стало на свои места, когда он впервые залез к ней под юбку. Тогда же она и сбежала из дома в первый раз, испугавшись странной мрачной действительности, в которую втягивала её жизнь. Но так было лишь в первый раз, потому что быстро осознавший её шустрость «Папа» уже не стал давать ей подобного шанса и при очередном изнасиловании закрывал дверь на ключ.
Десять, пятнадцать, двадцать. Сердце каждый раз выдавало в ней ребенка. Она не могла привыкнуть, не знала, как спастись и не могла предложить себе ничего кроме как — бежать. Бежать подальше от издевательств, боли, унижений. Впрочем, замена была не лучше — первый же приют ей дали также за возможные интим-услуги. Только в этот раз уже не били и немного приплачивали, позволяя получше одеваться и кормиться.
Один, второй, третий — уже за первый месяц она потеряла им счет, так как в день обслужила не меньше двадцати четырёх, пользуясь тем, что ещё крайне молода и привлекательна. К тому же её никто особо не щадил, отправляя на самых мерзких клиентов. Но всё равно это было лучше того, что мог ей предложить впервые изнасиловавший её родственник, который слишком глубоко засел в её детской измученной душе.
Впрочем, светлые стороны всё же были. Раз или два в неделю к ним заходил местный драгдилер, который неизменно приносил более-менее сносный товар, позволяющий нервной системе немного сбавить обороты и убрать гнетущую атмосферу. Жанне он нравился ещё и потому, что картинный герой — крепкий мужчина в синих лоснящихся трусах, который красовался на старом комиксе на грязной стене борделя, неизменно оживал, показывая всем своим существованием силу, выносливость и красоту. Он был эталоном, а не каким-нибудь очередным сносным телом.
Герой, который победит что угодно и кого угодно. Тьму, окутывающую её со всех сторон, запахи, постоянно повторяющиеся сны. Победит всё, явившись и вытащив её из этого ада. Но время шло и пока этого не случалось. Ни героя, ни светлого будущего — только так, очередной дурно воспитанный клиент. Но Жанна не отчаивалась, она свято верила в драгдилера и его товар, который неизменно оживлял её любимого мужчину из комиксов.
И всё же чудо произошло, оно явилось, как и положено чуду. Внезапно, вмиг изменив всё и вся. Это был истинный момент осознания своего места в мире. И произошёл он благодаря великому мастеру жестких сказок, мудрому и почитаемому Гансу Христиану Андерсону, написавшему невесть как попавшую в руки Жанны «Девочку и спички».
Это был рассказ о точно такой же девочке, только не изнасилованной отчимом, а просто нищей, которая торговала спичками, и которая умерла от холода, истратив весь коробок. Никто и ничто не спасло её от этого. Ни изначальный баланс полностью забитого коробка, ни более или менее понимание сервиса по продаже товара. Даже погода была против неё.
Жанна проглотила ещё одну таблетку. Увы, но на этот раз её картинный герой не пришёл. Его заменила стужа из зловещей детской истории, которую она только что прочитала. Впрочем, она могла подарить и свою историю, только в этой она уже не будет вести себя подобным образом.
Она встала, подошла к старой чистой, но всё равно убогой кухне, — даже острое желание чистоты не могло сделать её лучше. Взяла нож. Оказалось, что маленькие, красивые ладошки едва могли удержать его. И сжав оружие посильнее, она повернулась к выходу. Черное мамино пальто, чулки, разбитые туфли, всё то, в чем она сбежала от отчима. Все казалось таким легким. Жанна любовно покрутила пуговицу. Она всё ещё помнила маму, то, как она ласково говорила ей, что когда она вырастет, то тоже получит точно такое же пальто. Что ж, её пожелание сбылось.
Улица. Дождь. Вечный холодный дождь, моросящий мелкими каплями. Она шла, едва касаясь земли. Наркотик всё ещё освещал её сознание, хотя и начинал понемногу гаснуть. Слава богу, до родственника было недалеко. Он предпочитал жить неподалеку. Это толстый жирный ублюдок.
Он вошла в знакомый подъезд, еле дотянулась до звонка и нажала, после чего услышала столь знакомые тяжелые шаги. Он умер медленно, с бульканьем. Она нанесла около двадцати колото-резаных ран, пока, наконец, нож не затупился о толстые, твердые кости, всё ещё мешающие при проникновении в тело. О да, его безумные глаза, буквально впились в неё, пытаясь дотянуться до сути поступка. До причины, которой ему было не понять.
Качаясь, Жанна встала. Оставленные дилером лекарства всё ещё действовали и позволяли продолжать борьбу, они были её спичками, зажигавшимися и таявшими, как и в той печальной сказке. Открыв двери, она пошла дальше, она не такая как та девочка, она не примет такую же судьбу, она сама решит, как ей жить.
А дальше, дальше был мужчина лет сорока, слишком близко подошедший к ней. Женщина, грязно выругавшаяся при её виде. Собака, пытавшаяся её понюхать. Всё они стали отличной площадкой для очередного доказательства, что она намного сильнее сказочной героини и не повинуется своей печальной судьбе. Она не бабочка, она пламя, сжигающее всё на своем пути. При этом улыбающееся и поющее старую мамину колыбельную, которую она никак не могла забыть.
СКАЗКА О РУСАЛКЕ
ПАМЯТИ ГАНСА ХРИСТИАНА АНДЕРСОНА
Любимым хобби молодого графа было, как ни странно, ни верховая езда и ни охота, а просто пребывание в лодке, медленно плывущей по реке. Успокаивающее, неторопливое течение которой благотворно влияло на его душу.
Далеко он не заплывал, да и как заплыть, если расположившись на её дне, он опустил весла и смотрел на небо, белые облака которого были далеки и прекрасны. Причуда? Да. Глупость? Сомнительно. Граф был далеко неглуп, его воспитанию и образованию могли позавидовать многие местные помещики, так же учившиеся в Англии, но, увы, оставшиеся при этом большими бездарями и лентяями.
Неожиданно, рядом раздался небольшой всплеск и затем снова тишина. Не обращая внимания, граф продолжил лежать и смотреть на небо, ведь в реке водилось много щук, осетров, белуг и мало ли кто из них захотел погреть пузо под солнцем? Тут всплеск раздался снова. Ближе. Молодой граф насторожился, ведь, как правило, завидев лотку, рыбы старались плыть от неё подальше и уж никак не приближаться к ней. Но вода была спокойна и, опустив голову, граф продолжил любоваться белыми воздушными облаками, лениво покачиваясь в такт речной воде.
«Англия, каменные мостовые, грязь, смог — как же это отталкивает» — думал он, рассматривая небо. Всё настолько неприятное, непонятное. Никак не укладывающиеся в его русском сердце и душе. К чёрту, лучше вот, мягкая и тёплая родина, с её нежнейшим воздухом и яркими красками лета.
— Алена, Алена — раздался громкий раскатистый голос, быстро прокатившийся вдоль всего русла реки — где ты, доченька.
Граф снова прислушался. Он не слышал, чтобы в этой части реки кто-то жил. А уж о своих крепостных он старался знать как можно больше, чёрт ли шутит — около десяти тысяч душ, здесь никак без внимательности не обойтись. Отец, конечно, памяти не лишен, но возраст уже берёт свое и графу надо как можно быстрее перенять основы управления именьем.
— Алена, ты где? — продолжал кричать незнакомый голос.
Граф приподнялся и посмотрел на берег. Посреди травы стоял высокий мужик в грязной серой рубахе и точно так же внимательно глядел на него. Затем нехотя поклонился и спешно ретировался в лес. Граф огляделся. Рядом никого не было, никакой Алены, которую так настойчиво звали. Лишь тишина, тихая качка и игривое настроение птиц.
Слева раздался всплеск. Повернув голову, граф увидел голую спину, плавно переходящую в нечто вроде хвоста, исчезающего в воде. Открыв рот, он икнул, и глупое выражение лица словно застряло, скинуть которое он смог лишь махнув головой и закрыв глаза. Минута, вторая, он снова посмотрел на водную гладь. От места, где только что появилось чудище, шли лишь круги воды. Махнув головой, он, что есть силы, налёг на весла и большими гребками поплыл обратно к дому.
Отец стоял возле крыльца. Высокий, крепкий, загорелый он за что-то отчитывал конюха, согнувшегося перед ним в полупоклоне. Его Сиятельство, видимо, пребывал не в самом лучшем настроении, так как Гришка солидно потел, напрягая молодую спину.
— Я же просил, объяснял, телегу запрячь засветло, неужели непонятно было? — грозно спрашивал его отец, медленно оттягивая слоги — как можно было не услышать? Григорий. Я разве плохо к тебе отношусь, разве мне надо пороть тебя? Разве я не уважаю твоего отца, который вот-вот отойдет к Всевышнему? Почему ты так глух? А?
Григорий лишь что-то промычал в ответ и продолжил стоять истуканом. Он прекрасно знал, что его не будут пороть, но это вовсе не радовало его, так как ему было проще получить два раза по спине, нежели стоять и слушать монотонное увещевания графа. Была у того такая пренеприятная привычка — разводить целую лекцию, длина которой — вечность.
Увидев сына, граф наконец-то отпустил слугу и всё так же хмуро посмотрел на сына.
— Опять в лодке бездельничал? — и, не дожидаясь ответа, продолжил — что за напасть такая, здоровый парень, а занимается всяким непотребством, на кого я имение-то оставлю? На бездумного лодочника?
— Батюшка — стараясь задавить языковую армаду в самом зародыше, начал граф — а у нас разве есть крестьяне в левом притоке реки? Я сегодня видел мужика, он искал кого-то и, по всей видимости, они живут рядом.
Старый граф на секунду замолчал. Потом коротко бросил — «нет». Должно быть, забрели за грибами или просто от дела отлынивали — лентяев везде хватает.
Но Алексей ему не поверил. Он давно знал своего отца и прекрасно знал, когда тот лжет, а когда нет, и в этом случае он даже не сомневался, что это ложь. Только вот зачем отцу скрывать двоих крестьян, было не понятно. И тут молодой граф остро почувствовал желание вернуться в устье реки, дабы разобраться в том, что он сегодня видел.
К вечеру, когда после жаркого дня пришла легкая прохлада, в голове молодого графа уже четко вырисовался образ речной русалки, невесть как попавшей в эту захудалую губернию. Конечно, было в этом что-то сумасбродное, так как представить игриво плавающую полуголую девушку в речной воде, среди щук и пиявок, было сложно. Но граф уже и не знал, как прогнать сей настойчивый образ.
Причем внешность русалки была неизменно красива — ну не позволяло воображение нарисовать её безобразной или на худой конец жирной. Именно красивая, именно светловолосая, именно большие глаза и миниатюрный, утонченный носик, столь гармонично заканчивающий изумительной красоты облик. Ну а хвост, ну что ж, хвост — эта та деталь, которая и делает их особенными.
«Странно, — ещё раз подумал граф — я ведь и вправду видел девушку с хвостом. У нас — в нашем самом обычном имении. Я готов биться на собственную жизнь, что это мне не привиделось. Что, пожалуй, самое необычное — это то, что мужик, который, по-видимому, обычный крестьянин искал, именно это существо, невесть как попавшее к нам».
За такими мыслями и догорела свеча, опустив полный сказки сон на глаза молодого графа, где он, стоя по пояс в воде, рассматривал удивительной красоты плавающее создание, прикрытое зеленой чешуей и обнаженное по пояс. Высокая грудь, прикрытая длинными волосами, бледно-нежная кожа. Протянув руку, он хотел потрогать её, но она игриво отплыла в сторону, как бы зазывая его на глубину. Продолжая тянуться, граф сделал ещё шаг, затем второй, третий, после чего земля стала уходить из-под ног и, наконец, там осталась только глубина, над которой он уже плыл. Звезды, полная луна — постепенно он почувствовал, как кто-то тянет его на дно — резко дернув ногой, он попытался высвободиться, но, увы, вместо этого его потянули ещё сильней. Судорожно дергаясь, граф, наконец, проснулся и упал с кровати, край которой высоко поднимался над полом.
Удар был жесткий, к тому же невесть откуда взявшийся ночной горшок больно приложился об ухо, едва не разбрызгав всё содержимое по полу. Умывшись собственной мочой, граф грязно выругался и, окончательно проснувшись, стал отходить от столь чарующего сна.
— Алешенька, мальчик мой, как же так, господин ты наш ненаглядный, должно быть расшибся сильно — скороговоркой запричитала няня, спешившая к нему на выручку — ох, надеру я зад Насте, это ж надо барину горшок поставить так.
— Не надо — миролюбиво сказал граф — не надо, няня, она не виновата.
— Да как же не виновата, родненький, это ж надо горшок под ноги поставить, сколько этой дуре говорила, что надо под кровать задвигать — запричитала она, ещё больше ощупывая его шишку среди курчавых волос, — ну точно, шишка.
Граф потрогал голову и поморщился — шишка и вправду была. Совсем как в детстве. Не сопротивлялась няниным рукам, он покорно терпел первичный осмотр, ожидая пока она не успокоится и не назначит травяное лечение. «Минимум полдня — подумал он — и это не отец — отвертеться не получится»
Няня миролюбиво погладила его своими морщинистыми руками и поцеловала в макушку. Несмотря на старость, она всё также заботилась о нём, неся свою вот уже шестидесятилетнюю вахту в их семье.
— Щас отварчику выпьем, листочки приложим и, все пройдет, а Настьку я все ж накажу — молодого барина и не уберечь, совсем от рук девка отбилась.
— Да не переживайте вы так, нянечка — улыбнулся граф, посмотрев на воспитательницу с любовью.
И тут же его осенило — она же всех в округе знает, чуть ли не по именам и отчествам, а то и дедушек и бабушек вплоть до четвертого колена, ведь живет, не выезжая все свои шестьдесят лет, и уж об этой странной паре крестьян наверняка всю историю знает.
— Нянечка, а вы знаете, живет ли кто у нас в левом притоке реки?
На мгновение морщинистая рука замерла, но затем всё так же нежно продолжила гладить его голову.
— Всех знать — никому не дано, только Господу Богу — грустно сказала она и стала подниматься — ладно, пора накрывать завтрак, ты, Алеша, опять поздно встал, все откушали уже, но ничего. Я тебе как обычно оставила супа полезного, да молочка. Не еда, а загляденье, прости Господи, грех так про еду-то говорить.
Он посмотрел вслед удаляющейся няне. Врать она не умела, предпочитала не говорить, но, тем не менее, умолчать, да от него? Что же такое? Неужели по негласным законам, никто не выдает русалку?
Столь пленительное чувство загадки теперь полностью овладело им, и еле сдержавшись и не бросившись сию же минуту к лодке, он встал и направился вслед за няней к столу. Где на белоснежной скатерти стыла его еда.
Проглотив всё разом, он покорно снова лег под медосмотр нянечкиных рук, настойчивость которых была, несомненно, сильнее его желания сбежать на поиски неведомой русалки, расположившийся почти как у недавно помершего Пушкина. Правда, там она была на дубе, а тут под большим дубом.
Большой дуб, река — всё казалось таким ненастоящим, и всего лишь из-за одной голой спины плавно переходящей в хвост. Диковинно, право. Он открыл глаза и заметил, как няня немного механически накладывает свою травянистую мазь, молча что-то обдумывая. Такое поведение было крайне редким, ведь если она была возле него, то всё её внимание предназначалось именно ему, а никакой ещё думе.
Внимательно рассматривая её, он не мог понять, что именно выбило её из привычного ритма, заставив всецело погрузиться в размышления. Его вопрос? Но почему? Что такого в нём? Почему все, словно сговорившись, молчат об этой тайне? Надо как можно быстрее всё выяснить.
Но тут его охватила сильная головная боль — то ли от мыслей, то ли от сильного удара об пол, но боль была настолько сильной, что его начало тошнить и весь нянечкин суп тут же оказался на полу. Моментально лишившись всех мешающих ей дум, нянечка с резвостью молодой барышни встрепенулась и начала наращивать больничный темп, раздавая направо и налево приказы. Переполошив всех, она моментально уложила графа в кровать и приставила бедную дворовую девку Настьку, как надсмотрщика.
«Ну, теперь точно не уйти — подумал граф, грустно глядя в окно, хотя с другой стороны — может так и надо».
Тут он снова почувствовал сильную головную боль. Сморщившись, он неожиданно представил зеленый берег, тихую гладь и всё те же таинственные круги, расходившееся от только что нырнувшей то ли рыбы, то ли человека.
Затем голову немного отпустило, но наступившая слабость опять забрала в сон, явив теперь уже не полные красоты речные пейзажи, а обычную неприветливую тьму, среди которой он и потерялся на ближайшие десять часов, плавно дождавшись вечера.
Выспавшись, он вышел на крыльцо. Мирно сопевшая Настя не то, что сторожить, — усидеть-то толком не смогла, свалившись ему на постель и там же захрапев. Благо большой веснушчатый нос этому отменно способствовал.
Вглядываясь в лес, молодой граф стоял в некотором раздумье. Конечно, можно было идти прям сейчас, пока никто не видит, но шансы не настолько большие, чтобы что-либо разглядеть в этой темноте, среди камышей и теплой воды. Да и на зверьё можно было наткнуться. Медведей, слава богу, не видели, но вот пара волков забредала в лес. И убили, кажется, лишь одного. И тут не то, что молодого графа, крестьян-то не отпускали.
Потерев шишку, он почувствовал, что страх — чувство, которое он в себе раньше особо не находил, показался из самых-самых глубин его молодой души и настойчиво убеждал никуда не идти, оставив все на завтра.
— Снова, что ли, отложить — сказал он вслух, посмотрев на звезды — прям черная полоса какая-то. Но ничего, завтра я точно попаду на эту речку.
Так он и решил, вернувшись обратно в дом.
***
Первые секунды он стоял, раскрыв рот. Девушка, которую он увидел, была действительно с хвостом, но не таким, каким было бы привычно для русалки, нет, она была с хвостом, похожим на две сросшиеся ноги, или, правильней сказать, прилипшие ноги. Ловко используя эту особенность тела, она быстро плавала от одного берега к другому, кружась, плескаясь, выпрыгивая.
Граф снова протёр глаза. Девушка не исчезла, наоборот, лишь прибавила скорости и продолжила свою водную игру. Граф спрятался за камыши. Блеск воды продолжался, но он уже не смотрел в его сторону.
Не надо было быть гением, чтобы понять, что это не русалка, а девушка с врожденным уродством. Ужасный урод, который непонятно как оказался в их захолустье. Человек, пусть и несчастный, но, все же, не представляющий никакой сказочной природы. Не более чем несчастье, свалившееся на чью-то семью.
— Кто вы? — раздался из-за спины нежный женский голос.
Граф вздрогнул и обернулся. За мыслями он даже не заметил, как смолкли всплески, и как она подплыла к нему.
— Алексей Шереметьев. Граф.
— Аааа… — задумчиво сказала девушка, не вылезая из воды — а я Алена. Я живу неподалеку.
Она вытащила руку и указала в сторону леса. Бледная рука была тонкой и изящной, что очень резко контрастировало с уродством ниже пояса. Также сквозь воду было видно, что у неё крайне тонкая талия и в целом она была красива — лицо, шея — все подошло бы куда больше к какой-нибудь гордой городской красавице, нежели к этой изуродованной природой крестьянке. Увидев, что он пристально её разглядывает, она аккуратно убрала руку под воду.
— А я вас видела раньше, вы плавали здесь в лодке, без весел — продолжила она — несколько дней назад. Вы первый, кого я увидела из людей кроме батюшки, и мне было очень интересно увидеть вас поближе.
— Вы живете здесь с отцом?
— С отцом и кошкой — Алена улыбнулась, обнажив ряд красивых белых зубов.
«Странно, но отсутствие как такого общества на неё нисколько не повлияло, не заметно, чтобы она была какой-нибудь заторможенной или быть может глупой — подумал граф, обдумывая их общение — наоборот, она кажется куда приятней, нежели большинство моих знакомых, я бы даже сказал интересней. И
всё же очень интересно, как она сама относится к своему уродству. Ведь видно же, что это неправильно — жить вот с такими ногами. Или, правильней сказать, хвостом»
— А вы тоже недалеко живете? Мне отец запрещает заплывать далеко, строго настрого запретил, говорит там много плохих людей, которые могут навредить мне, это правда? Что он говорит?
— Правда — ответил граф — людей плохих действительно много и вам они лишь навредят.
— Но вы же не навредили, может, и они не станут. Если честно, я очень устала от этих мест, хочется поплыть куда-нибудь подальше.
— Я вижу, у вас бунтарская душа. У меня много знакомых с бунтарским нравом — это сейчас модно в Петербурге, да и вообще в образованной России.
— В Петербурге? А где это? — блеснув глазами, спросила Алена.
— Слишком далеко, чтобы мы туда поехали.
Раздался грубый мужской голос позади графа, граф обернулся. Сзади стоял тот самый мужик, который недавно кричал на берегу.
— Шли бы вы граф, чай уже вас дома спохватились, нельзя вам подолгу отсутствовать, ваш батюшка сильно злится по этому поводу, всем нам строго настрого запретил вас далеко отпускать. Приказал приглядывать, если что. А тут и зверей полно и вода неспокойная.
Граф уловил в голосе мужика не столько покорность и доброжелательность, сколько скрытую неприязнь и даже злобу. Мужику явно не нравилось, что он разговаривал с его дочерью, да и вообще узнал о её существовании. Граф решил не идти на уступки и напомнить кто здесь кто.
— Как тебя зовут? — грубо спросил он и, увидев, как тот вдруг успокоился, обернулся на Алену, но, увы, она уплыла.
— Семеном кличут — словно получив новую порцию уверенности, сказал мужик — я роль егеря выполняю в тутошних местах. За зверьем присматриваю.
— Да я уж вижу, за кем ты здесь присматриваешь — зло бросил Алексей.
— Ваш батюшка дал добро — хмуро ответил мужик — так что все по слову его.
Не став больше уделять мужику внимания, граф развернулся и отправился обратно в имение — очень уж ему не терпелось пообщаться с отцом, который наверняка был в курсе всей этой истории.
***
Внимательно выслушав его рассказ, отец тихо вздохнул и, потрогав собаку за морду, нежно приласкал её. Затем снова повернувшись к нему, спросил: «Ну и что? Хочешь, чтобы я всем рассказал, что у меня урод в реке плавает или убил её? Зачем ты пришел ко мне с этим? Эта история и так всем крови попортила, отцу её, мне. Возможно, её и стоило утопить как щека, но это просьба твоей покорной матери, а её я, как ты знаешь, всегда боготворил. Так что всё будет так, как есть. Да и егерь он хороший, всё свое жалованье отрабатывает с лихвой».
— Значит, ты так и будешь её от всех скрывать?
— А что ещё делать с ней, не в университеты же ей поступать. Хватит у нас одного университетского дурака. Вон, был нормальным, теперь же по реке взад вперед без весел плавает. Стыд и позорище.
— Да что ты вообще знаешь о философии.
— То, что он не прокормит и не согреет.
— Ладно, отец это потом обсудим. Пойми ты, всё это не по-человечески, есть же врачи, есть же операции.
— Да разделают её как рыбу и отправят в какой-нибудь институт для опытов, не по-христиански это. Не дури, отставь девку в покое и не плавай там больше, лишь взбаламутишь её. Она же дурра, ещё не понимает, чем это может кончиться, а ты понимать должен. Или, быть может, ты на ней жениться собрался?
— Я подумаю над этим — зло бросил молодой граф.
Ему больше не хотелось обсуждать это с отцом. Возможно, потому, что граф понимал, что тот был прав. Ведь по сути, все, что он мог сделать для неё — это лишь похлопать по плечу, да сказать пару добрых слов. Граф подошёл к реке. Тихая незамутнённая гладь всё так же сверкала на солнце, но уже не отдавала тем спокойствием, которое было раньше. Теперь она настораживала.
* * *
И, тем не менее, он снова приплыл к ней, совершая очередной нелогичный неправильный поступок в своей жизни. «Все мы делаем что-то неправильное — утешал себя молодой граф, налегая на вёсла — что ж теперь, совсем глупости не совершать, да и кому известно, что это? Глупость или нет. Человеческий разум слишком мал, чтобы объять все нити судьбы».
Он убрал вёсла и посмотрел на воду. Алексей был почти уверен, что она тут, хоть её и не было видно.
— Бу — неожиданно раздалось с другой стороны лодки, и молодой граф чуть бы не полетел в воду, распугав мальков и лягушек.
— Господи — тихо запричитал Алексей, садясь в центр лодки и улыбаясь Алене, игриво наблюдающей за ним — ты чуть сердце не остановила.
— Сердце?
— Да. Сердце. Это внутри у каждого человека, стучит постоянно, кровь по венам разносит. Ну, сердце.
— А, сердце — задумчиво потянула она и посмотрела сквозь воду себе на голую грудь — а что? Оно останавливается от криков?
— От страха. Оно останавливается от страха. Поэтому не стоит никого пугать так сильно.
— Прости, я не хотела. Я больше не буду.
— Всё хорошо. Я уже понял это.
— Скажи, а почему ты приплыл?
— Не знаю, захотел тебя увидеть. Ты же необычная.
— Я знаю, это потому, что я русалка.
— Да ладно. И откуда ты это знаешь?
— Папа рассказал.
— Нет, ну папе, конечно, виднее. Он, кстати, тут?
— Нет, на охоте.
Алексей довольно улыбнулся и подобрался к ней поближе. Как же она была великолепна, ох, если бы неё её ноги, если бы не ноги. Чувствуя его взгляд, Алена покраснела, но никуда не уплыла, как и положено девушке, никогда не встречавшей других людей и, более того, не присутствующей в обществе. Она не могла победить любопытство стеснением.
— А вы красивый среди людей? — робко спросила она, кладя руки на лодку.
— Вообще да — улыбнулся молодой граф — красивый.
— И скромный — рассмеялась Алена звонким смехом, явно довольная своей ловушкой.
Алексей тоже улыбнулся. Ему вдруг стало так хорошо, что захотелось просто лечь и полежать. И послушать, как она ему объясняет какой он нескромный.
— А почему вы плаваете один? — снова спросила она.
— Не знаю, мысли, мне так проще думается, к тому же я люблю смотреть, как неторопливо плывут облака и чувствовать, как медленно плывёт лодка — мне это нравится. В Англии я приобщился к размышлениям. Чтобы не говорил мой отец, а в этом он прав.
— Это там, где и Петербург?
— Не совсем, но примерно в той же степи.
— Папенька очень разозлился на меня, когда я стала говорить о вас, сказал, чтобы я больше и не думала о нашей встрече.
— Мне сказали тоже самое. Ох уж эти папеньки, вечно говорят нам свои желания.
— Согласна.
Алексей снова улыбнулся ей. А затем и ещё и ещё. Целую неделю он улыбался ей, навещая её на своей лодке. Они даже выработали свой тайный сигнал, по которому он без ошибочно узнавал, когда егеря нет дома.
* * *
Алексей посмотрел на мрачного отца. Когда он сильно злился, то на лице у него проступали желваки, и перечить ему было совершенно невозможно. Хорошо еще, что это было очень редко. За всю жизнь он лишь несколько раз видел его в таком состоянии.
— Наигрался? Или ещё? — тихо спросил он, записывая в хозяйскую книгу расходы, — или что? Ты всё-таки решил притащить её в дом?
— Зачем же так, поселюсь с егерем и все дела.
— Он убьет тебя.
— Сядет. Это тот человек, который боится тюрьмы.
— А я не тот человек, который боится его. Послушай, сынок. Ты ведь не любишь эту девку. Ты не будешь с ней. Зачем ты её дразнишь? Она же не игрушка, не зверь. Тебя же обучали в университете. Ты же грамотный. Человечный. Вас же там учили человеколюбию. Так ведь?
— Что ты от меня хочешь?
— Чтобы ты уехал. Пройдет время, вернёшься.
— И куда я поеду?
— На вот, посмотри. Я достал тебе место на паруснике, они в кругосветное путешествие плывут, правда, должность небольшая, но год поплаваешь в море. Уж там ты точно со всеми русалками перезнакомишься.
Алексей замер. Отец прекрасно знал, о чём он мечтал с самого детства, и что несколько раз отцу еле удавалось его выхватить из повозки, едущей в Петербург, где он, совсем ещё несмышленыш, хотел пробраться на один из кораблей и юнгой уплыть в путешествие.
— Это нечестно.
— Честно или нет — решать тебе. Они уплывают через три недели. И я очень советую не говорить ей об этом, скажи, что просто вы не будете никогда вместе. Это проще принять, нежели то, что ты выбрал океан, а не её.
Отец встал и, взяв с большого стола листок, протянул ему. Это было письмо капитана, который обещал принять его на борт. С печатью, как положено. Алексей вдруг почувствовал, как бьётся его сердце. Мечта обретала черты. Оставив его одного, отец вышел. Он был неглупый и прекрасно понимал, что выиграл.
* * *
А вечером приплыла она. Алексей в этот момент сидел на небольшом помосте, свесив ноги к воде, пока легкое нежное касание не вывело его из привычного состояния задумчивости. Опустив голову в низ, он увидел её, её большие карие глаза, её нежные скулы, мягкие ямочки на щеках. В ночи они выглядели особенно прекрасно. Коснувшись его ног, она немного отплыла в сторону. Вода стекала по её черным волосам, как нечто единое, красивое цвета темного серебра.
Алексей прикрыл глаза — его не покидало чувство сказки, которое он ощущал, когда бабушка вечером, под огнём старой свечи, рассказывала ему сказки, в которых было много королев, царевичей, невообразимых чудовищ и, естественно, красавиц.
— Ты скучал по мне? — спросила она, улыбаясь — я скучала.
Затем, не дождавшись ответа, она поплыла, делая небольшие волны руками. Уродливая крестьянка была похожа на ребенка, только что получившего возможность поиграть с взрослым, но при этом совершенно не знающего как это делать.
— Скучал, конечно, скучал, как же не скучать — Алексей посмотрел по сторонам, но различить что-либо в такой тьме было просто нереально.
— Здесь так хорошо. Знаешь, я никогда не заплывала так далеко, но я нисколько не боюсь, я почему то знала, что встречу здесь именно тебя.
— А ты давно здесь? — как можно мягче спросил Алексей, смутно догадываясь о причине такой удачной встречи.
— Нет — ответила Алена и отвернулась.
Молодой граф напрягся. Ему стало понятно, что она врёт. Немного неумело, немного по-детски, но именно врёт.
— А твой отец, он выпустил тебя?
— Да, но не будем об этом, лучше расскажи как твои дела, как день провёл, что делал — быстро перебила его Алена.
Ее нетерпеливость передавалась от слов к рукам, хвосту. Снова сделав круг, она подплыла к нему и сделав сильный взмах, вынырнула из воды, сложив руки прямо перед ним.
— Скажи, а у тебя есть девушка?
Алексей похолодел. Странный холодный страх парализовал его. Сейчас, ночью, когда эта девушка с уродливо сросшимися ногами смотрела прямо ему в глаза. Не зная, что ответить, он сказал правду.
— Нет. Папенька, ещё ничего не говорил по этому поводу.
— Ах, папенька — весело сказала она и плюхнулась обратно в воду — ох уж эти папеньки, всё они решают.
Исчезнув под водой, она словно испарилась. Гладь воды стала ровной, и лишь небольшие круги напоминали о том, что здесь когда-то плавала девушка. Алексей непроизвольно вытянулся, всматриваясь в темную воду и дожидаясь её появления.
«Она со мной заигрывает или играет?» — спросил он сам себя. И как оказалось, этот простой вопрос так и не смог найти ответа у столь знатного ловеласа и покорителя сельских и светских сердец. Он не знал, не понимал, как надо вести себя в такой экзотичной ситуации, когда перед тобой человек, возможно, видевший в своей жизни лишь одного человека — отца.
— Поцелуй меня — тихо сказала Алена, снова подплывая к нему.
Скорее от непонимания происходящего, чем от самого желания или чего-то ещё, Алексей исполнил её просьбу. Как оказалась, это были самые простые, немного сладкие губы, отдающие вкусом речной воды и какими-то травами.
— Как приятно, и так странно. А ты раньше целовался с кем-то? — снова спросила она, вертясь в воде.
— Нет.
— И я нет.
Странная, наивная, немного пугающая — теперь в ночи она казалась совершенной иной — ночь как бы скрашивала все те страшные уродства, которые были в ней, выставляя на свет лишь самое главное, её интересную, невинную, добрую душу.
— А что ты будешь делать завтра? — голос её звучал настолько влюбленно, что даже полный идиот смог бы догадаться о её чувствах.
— Я ещё не решил. Не знаю.
— А давай вместе поплаваем.
И тут у Алексея в глазах потемнело — встреча, поцелуй, всё ещё как-то укладывались в сложную логическую цепочку, но вот плавание с этими необъятными по своей мерзости ногами, с этими получеловеческими конечностями, было выше его сил.
— Я, я не могу завтра, я слишком занят. Прости. Завтра я должен буду помочь своему отцу.
— Тогда может послезавтра? Когда ты будешь свободен — не унималась она.
— Можно, конечно, давай послезавтра — выдохнул молодой граф.
И тут его спас крик его любимой нянечки, по старой доброй традиции не ложившейся спать, пока он не вернётся домой.
***
Весь следующий день он провел в своей комнате, наблюдая за тем, как мухи облепили стекло. Не хотелось ни есть, не пить, лишь наблюдать за тишиной в полном её величии, периодически прерываемом шарканьем старых ног. Няня не спускала с него глаз, но всё же каким-то чудным образом научилась скрывать свое пристальное наблюдение.
Затем настал вечер. Молодой граф смотрел из окна на речку, но у него не было желания идти туда, там был лишь одинокий урод, непонятно каким образом посчитавший себя женщиной. Граф перевернулся на бок. Ему не было страшно или жалко её, ему просто не хотелось её видеть и всей этой шумихи, которая наверняка поднимется после того, как отец узнает о том, что происходит.
А затем он не понял и сам, как ноги привели его к тёмной речке, в которой плавала изувеченная жизнью Алена, которая чуть не вынырнула на деревянный мостик, ликуя от долгожданной встречи.
— Ты пришёл. Я знала, знала, что ты придешь. Я и вправду знала, что ты вернёшься — едва не крикнула она, смотря на него мечтательной улыбкой.
— Тише, тише, всё хорошо — поднял руки молодой граф, пытаясь остановить её — всё хорошо, я понял, понял.
Его улыбка, немного трусливая, немного снисходительная, потеряла обе эти черты в полумраке, оставляя лишь несколько прекрасных обнаженных зубов, увидев которые, Алена улыбнулась в ответ. Она обняла его и прижалась. Казалось, эта влюбленность была так не похожа на остальные — она была такой легкой, воздушной, почти детской.
— Я люблю тебя — тихо выдохнула она.
Молодой граф нежно обнял её и как можно мягче, так чтобы её лицо было ближе к нему, сказал:
— Послушай, я не хочу тебя обманывать. Но мы не можем быть вместе, пойми правильно, мой отец — он не одобрит наши отношения, как и твой — это неправильно.
— А ты, ты одобряешь? — она пристально посмотрела ему в глаза.
— Я, да, но мы все равно не сможем быть вместе, потому что я хожу тут, а мне надо ходить по земле, встречаться с важными людьми, растить детей, а ты, ты не сможешь так жить. Нам необходимо взять небольшую паузу, все слишком быстро и так сложно.
— Ты не любишь меня?
— Люблю, поэтому не хочу разрушать тебе сердце, ведь ты особенная, понимаешь, ты создана для рек и морей, а не для нас, простых смертных.
Алена отстранилась от него и, скрестив руки, зло посмотрела в сторону. Ещё больше напоминая волшебную героиню из русалочки. Ту маленькую принцессу, отец которой был сам царь Тритон.
— Так будет лучше для нас обоих — сказал Алексей, но все, что он услышал — лишь всплеск воды.
* * *
Когда Егерь возвращался домой, то по дороге нарвал васильков — Алена очень любила эти цветы, как и её несчастная мать, которая умерла при родах. Егерь до сих пор не понимал, как столь странное, болезненное существо сумело выжить, и что ещё удивительней, не сломаться под этими уродливыми обстоятельствами, набраться столько положительной энергии, радости и желания жить.
А как она умела плавать. Уму непостижимо, взять и маленькой доползти на этих сросшихся ножках в речку, где одним смешным кувырком очутиться в воде. Боже милосердный, он никогда не забудет этого. Как он смеялся, когда увидел её перепуганное маленькое личико. Казалось, сердце старика не выдержит и просто лопнет от неожиданной нагрузки.
Затем он подхватил её, и еще не отошедшую отводы, обтер своим рукавом. Секунда, третья, минута и вот она уже смеялась, просто заливалась чудным звонким смехом, радуя старика, вселяя в него нечто вроде солнечных лучей, пронизывающих его сердце. Слезы сами появились на глазах — ему вдруг очень захотелось поплакать.
Она стала ему как дочь. Как любимая и единственная дочь. А потому старому графу уже не требовалось доплачивать за её содержание. Брать деньги, да зачем? Бабье молоко было в те годы в избытке, и он без труда доставал его. На свои нужды у него расходов не было. Да он бы и бесплатно работал, пытаясь хоть как-то вернуть долг старой графине, этой добрейшей женщине, не давшей убить эту несчастную девочку. Вставшей против воли графа, очень уж переживавшего за столь неприятный выводок.
А затем она росла, росла. И один раз, когда она в очередной раз спросила, почему у неё такие странные ноги, он решил, что больше не в силах уходить от этого вопроса и рассказал ей про русалочку, про
сказку, которую ему рассказывала когда-то его мать. Про народ из дальних морей, привыкший жить в воде. Алене очень понравилась эта история, и она всё меньше и меньше задавала ему вопросы про разницу их строения, полностью переключившись на историю русалок.
Дойдя до избушки, он вдруг почувствовал запах крови. Крепкий, такой, какой нельзя перепутать с чем-то другим. «Волк, медведь» — первое, что пришло на ум. Но ни того, ни другого он давно не видел, по крайней мере, поблизости, стараясь держать всех хищников на расстоянии, чтобы Алене ничего не угрожало.
Рванувшись в сторону избы, он резким движением открыл двери. Кровь, много крови, да, у неё бывали женские воды, но теперь крови было слишком много. Слишком обильное кровотечение, которое никак не походило на обычные женские выделения.
И тут он услышал вдох, после чего, словно преодолевая невидимую стену, медленно повернулся. Когда он её увидел, она лежала на полу, испачкав кровью руки и тело. Опустив взгляд, он увидел изрезанные ноги, которые она хотела разделить одним простым движением охотничьего ножа. Затем он услышал стон, увидел бледность, слабую улыбку, и почти закатившееся глаза.
Не в силах дышать, двигаться, он почувствовал, как подгибаются его ноги, опуская его перед ней. Опытным взглядом охотника он понял, что она почти мертва, и что жить ей осталось лишь пару минут.
— Отнеси меня в воду, папа… — тихо сказала она и медленно закрыла глаза.
ДАУНЫ
От автора: на самом деле персонажи этого рассказа олигофрены, просто в детстве их все называли даунами.
Как сказал мне мой лечащий врач, сами по себе Дауны безобидны и не обладают столь большой силой.
В нашем детстве, как правило, всегда есть интересные места, которые привлекают даже простым воспоминанием о них. Их легко перечислить — кладбище, болото, заброшенный, старый дом. Иногда они с жильцами, иногда без, но сути это не меняет, они всегда остаются в нашей памяти черным, привлекательным участком, куда нам одновременно и страшно и желанно вернуться.
Квартира 36 всегда была именно такой. Хотя помимо страха она ещё выявляла такие чувства, как жалость, отвращение и стыд, культивируя их на протяжении всего моего детства. Но я не собираюсь обременять вас всеми годами, нет, я опишу лишь непродолжительный эпизод, который наиболее ярко высветился из всего этого мрачного соседства.
«Что же было в ней? Что делало её страшной?» — спросите вы. Ответ очень прост. Люди, люди которые там жили, а точнее семья. Я не боялся алкашей, я не боялся агрессивных людей, но этих людей я не только боялся, но ещё и не понимал. Ведь их жизнь, путь, который они выбрали по собственной воле, был для меня страшен.
Началось всё около двадцати лет назад, когда их первый сын был ещё в утробе, а матери сказали, что, скорее всего, он будет умственно неполноценным ребенком. Доктора почти в этом не сомневались, но дать полностью утвердительный ответ, все же, не могли. И, возможно, это сыграло свою роль, так как женщина решила рожать. Хотя даже муж был против.
Сказки не случилось, и она родила олигофрена. Крепкий, с голубыми глазами. Вероятно, дебил был очень желанным на тот момент, и, глядя на мать, вызывал лишь всепоглощающую материнскую нежность и заботу. Но шли годы, и всё яснее становилась картина его полной отчужденности от общества и остальных детей. И тогда, в полном смятении, эта пара пошла дальше, дав жизнь ещё одному ребенку, ещё одной надежде на успех. Но природу не обманешь, она знает, где необходимо ставить точку, а где запятую. И поэтому после второго олигофрена больше детей они уже не заводили.
Первого назвали Иваном, второго Василием. Оба выросли очень крепкими здоровыми парнями, силе которых можно было лишь позавидовать. И это понятно — ни вредных привычек, ни тревожных мыслей о будущем, лишь хладнокровное молчание у первого и невнятное бормотание у второго. Иван больше напоминал отца. Тяжелый взгляд, вечно поджатые губы, густые брови. Разве что щеки были такими же, как у матери. А вот младший больше походил на мать, сохраняя её нежные красивые женские черты.
Нрав у братьев тоже был разный. Старший был намного агрессивнее, чаще старался проявить свою волю и всё время конфликтовал с отцом, постоянно проверяя его на прочность. В то время как младший почти не отходил от матери, постоянно что-то ей объясняя или жалуясь. Честно сказать, я даже не знаю, как правильно назвать это его воспроизведение речи — то ли урчание, то ли хныканье, но, тем не менее, я почти на сто процентов уверен, что она его понимала.
Выходили они на улицу примерно раз, реже два раза в день. В дождь чаще, так как в эту погоду почти не было других детей. Но, увы, даже этого не хватало, чтобы полностью обезопасить дебилов от пристального внимания всей местной шпаны. Детское
внимание всегда пристально выделяет наиболее слабых индивидуумов. И если надо — ждет, стараясь встречаться с любопытным как можно чаще.
Над ними издевались всегда, сколько я себя помню. В них кидали камни, их провоцировали на визг, радуясь их дикому пугающему поведению. И что особенно запомнилось, так это то, что дети никогда не желали останавливаться на первом успехе. Видя это, измученные родители старались отогнать жестоких детей, но, как правило, у них ничего не получалось, что заставляло их возвращаться домой. Ведь мы все понимаем, что у остальных детей тоже есть родители, которые упрямо твердят, что площадка для всех детей и если кто-то болен, то ему место в больнице или психушке.
Именно по этой причине я и связываю эту квартиру также и со стыдом. Как за себя, так и за людей, с которыми я дружил, так как во время издевательств ни они, ни я не старались мешать этим издевкам над больными. Печальный факт, который я не отрицаю.
Но было ещё и другое, а если точнее, то страх. Он пришел позже, когда дети выросли и на них уже перестали задираться, стараясь не связываться и обходить стороной.
Что касается меня, то все возрастные изменения олигофренов я видел куда лучше других, так как они жили по соседству. Я почти сразу подметил, что их мать после моего шестого класса перестала гулять со старшим наедине, стараясь выходить либо с двумя, либо с младшим, оставляя старшего с отцом.
Этот, казалось бы, малозаметный факт, так крепко засел в моей голове, что я даже поинтересовался на эту тему у матери, на что она, махнув рукой, посоветовала мне не думать о лишнем. Но я не смог. Слишком всё было странным.
А затем произошло «событие». В нашем доме, на нижнем этаже разродилась собака, породы «Колли», если я не ошибаюсь. Крайне милая зверушка, вечно подставляющая голову под ладонь. Хозяйка у неё была девочка с младших классов, которая не постеснялась и вручила одного из щенков этой несчастной семье напротив. Возможно, будь на её месте кто-нибудь другой, ему бы и отказали, но видя эти прелестные ангельские глазки, их мать нерешительно, но всё же взяла щенка.
В тот вечер я был дома. И слышал, как она поднималась и отдавала им этот небольшой пушистый подарок. Я ещё мучился с геометрией, мне никак она не давалась, поэтому периодически наведывался на кухню, проходя мимо входной двери. Я просто не мог не услышать их встречу. Признаться, я здорово удивился смелости этой девочки, которая мало того, что пошла туда совершенно одна, так ещё и никому об этом не сказала, за что в дальнейшем крепко получила от родителей.
Вечер тогда был холодный, темный, за окном шел снег и откуда-то постоянно выло. Мой стол был возле окна, и я отчетливо мог видеть, что происходило на улице. Именно поэтому я и увидел поздно ночью, как они шли хоронить щенка.
Но это было не сразу, сначала я услышал радостный удивленный гомон. Олигофрены радовались подарку и, вероятно, старались с ним поиграть. А потом щенок начал скулить, после чего замолчал навсегда. В первый же день они уничтожили эту жизнь. Не дав щенку и полноценных суток жизни.
Я никому не говорил об этом. Это не вписывалось в рамки общепринятых новостей и даже как-то заставило меня повзрослеть. Зато я сразу понял, что они опасны и что их родители как могут стараются скрыть их подлинную суть.
А потом, через пару дней я услышал, как кричит их мать. Произошло это, когда я возвращался со школы. Казалось, обычный серый день, ничем не примечательный. Как всегда светило солнце и только в подъезде пахло сыростью и спертым воздухом из квартир.
Я зашел в лифт, нажал на кнопку и начал медленно пониматься на свой этаж. За всё время проживания со своими соседями, у меня невероятно обострился слух. Я подмечал все, стараясь всегда быть наготове. Поэтому неудивительно, что ещё в лифте я сразу же понял, откуда был крик. Сдавленный, нежеланный, он должен был быть тихим, но, увы, слишком сильно рвался к свободе.
Выйдя на этаже и не зная, как поступить я подошел к двери. Её били, в этом я больше, чем уверен. Эти глухие удары приходились, видимо, по спине, так как больше напоминали хлопки. А ещё я слышал, как бормотал младший, и как сопел старший, и как давилась рыданьем их мать. Отца дома не было, он был на работе, что позволяло олигофренам спокойно заниматься своим жестоким делом.
Постояв в нерешительности, я постучал в дверь. Звуки сразу же прекратились, возникла гробовая тишина. Хотя нет, я не прав, не совсем гробовая, было слышно сопение и шаги.
Я сразу все понял. Понял, что старший дебил не испугался, а подошел к двери, прислушиваясь к звукам. Я понял, он думает кто за дверью, отец или кто-то другой. И мне вдруг стало страшно, я сразу же представил, что он откроет дверь и, увидев перед собой меня, просто разорвет на две части. Ведь силы у него было чуть ли не в два раза больше. Но он медлил, он прислушивался.
Стоя рядом с дверью и лихорадочно соображая, я понял, что если я постучу снова, то от меня потребуется новые действия. И от него тоже. А если оставлю всё как есть, то можно списать всё на некую случайность, на «показалось», что спасет меня от неприятной встречи с Иваном.
Но вмешалась мать, которая сквозь слезы позвала его обратно. Олигофрен недовольно засопел и тяжелыми шагами двинулся внутрь квартиры. И снова послышались удары. Мощные, только теперь гораздо тяжелее, чем предыдущие. Мне показалось даже, что он начал спешить.
Тихо, почти на цыпочках я отошел от двери и, войдя в квартиру, запер двери. В моей голове был сумбур, я не знал, как правильно поступить. С одной стороны, это бытовуха, но с другой стороны, я не мог сидеть, сложа руки. Поэтому я позвонил отцу и пояснил ситуацию. Я знал, что отец знаком с нашим соседом и что он наверняка знает его рабочий телефон.
Так и случилось, потому что спустя тридцать минут сосед уже взлетел на этаж. А затем я расслышал крики не только матери, но и уже и старшего, и младшего брата. Они буквально соревновались в визге, аккомпанируя себе битьем посуды и метанием железной посуды. Начинало казаться, что там начался самый настоящий ураган, зацепивший, к сожалению, лишь мать, так как кроме неё в больницу никого не увезли. Увы, отец так и не смог нанести крепких побоев своему старшему сыну. Видимо, слишком его любил или же парень хорошо сопротивлялся.
Всё это тогда вызвало крайнюю суматоху, потому что подобный случай стоял особняком от обычных алкогольных разборок, ведь был совершен на трезвую голову, хоть и не в здравом уме. Тот день я помню до мелочей. Помню, как я стоял возле подъезда и как её везли на носилках. Помню её лицо, которое было не узнать, потому что оно было в синяках, помню, как плакал младший, а точнее как он скулил, прижимаясь к отцу. Мне казалось, что это дикое, страшное происшествие никогда не выйдет из моей головы. Но я ошибался.
Придя домой, я лег спать. Проспал почти до девяти часов вечера и, естественно, потом долго не мог уснуть. Да и зачем — всё равно бы снились эти здоровые дикие олигофрены.
А потом пошёл дождь. Его тяжелые капли монотонно барабанили по подоконнику, успокаивая и укачивая меня. Я любил засыпать под стук капель, хотя насколько я знаю, у большинства это не совсем получается. Но для меня эти минуты были самыми лучшими, самыми прекрасными. Они приносили мне покой. Пусть и недолгий. Так как на следующий день меня снова ждало потрясение.
Оказывается, Иван — этот здоровенный, крепкий, с детским мозгом парень сумел меня запомнить. Точнее не запомнить, знал-то он меня достаточно давно, он сумел додуматься, кто вызвал его отца. И на этом олигофрен не остановился и каким-то образом сумел открыть входную дверью, встав за мусоркой, ожидая, когда я вернусь домой. Смог
выждать момент, подкараулить меня, когда выйдя из лифта, я спокойно направлялся домой.
Что вам сказать. Я даже не успел толком испугаться, настолько всё быстро произошло, когда эта здоровенная детина ринулась на меня с оглушительным визгом. Я помню выпяченные глаза, пену, ненависть, которая горела в его темных зрачках. Я даже представить боюсь, чтобы он бы со мной сделал, если бы у него получилось задуманное. Не буду врать, справиться с ним я бы не смог, как не может одолеть медведя человек. Но мне повезло, ступеньки сыграли свою роль, и Иван пролетел чуть левее.
В ужасе я бросился вниз. Мне даже в голову не пришло бежать к своей двери и попытаться забаррикадироваться там. Наверно, так только в фильмах поступают. Нет, я чуть не сломал голову, летя вниз по ступенькам. Пробежав пять этажей за несколько секунд. Ужас, страх, несомненно, но больше рефлекторное желание спастись руководило мной в тот момент.
Чуть не выбив головой двери, я выскочил на улицу и, обернувшись на подъезд, остановился. Сердце колотилось как бешенное. Ноги были готовы дернуться с места как у олимпийского спринтера. Но я ждал. Мне было важно увидеть своего преследователя. Скорее всего, из-за того, чтобы как можно быстрее узнать возможный конец погони. Но мне повезло, из подъезда никто не вышел. О боже, как же я был счастлив в ту секунду, видимо, совсем не понимая, что означало это происшествие. А оно означало многое.
Слежка, риск нападения — всё это никуда не ушло, оно просто затаилось на неопределённый срок, ведь теперь даже контроль их родителей ничего не изменит, но об этом я уже думал вечером, когда снова возвращался домой с родителями. Когда лежал на кровати и смотрел в потолок, когда пытался читать книгу и когда начал закрывать глаза от усталости, засыпая от тяжелого на происшествия дня.
Но на самом деле всё это не существенно, ведь спустя всего лишь пару дней, Иван убил своего отца, задушив его во сне. Об этом потом столько говорили, что, если честно, даже глухой мог узнать все подробности, не вставая с кровати. Говорили, что он сильно покалечил младшего, который пытался ему помешать, говорили, что у отца почти не было шансов. Что всё отчасти от того, что Владимир Петрович в последнее время постарел и крепко сдал в физических габаритах, плюс, что нервы в личной жизни дали свои печальные плоды. Вот он и проиграл в схватке за жизнь. Любопытно, что люди в большей массе отнеслись к этому как к какому-то шоу, начиная заново перекраивать всю эту историю в новых черных красках.
Я же запомнил это ещё и тем, что был почти уверен, что после отца Иван принялся бы за меня — просто олигофрену было важнее уничтожить первичную проблему, нежели браться за вторичную. Отец мешал ему больше меня. Только вот он не учел, что есть закон и полиция.
Отдельно хочется добавить, что их выздоровевшая мать так и не могла расстаться с младшим, которого ни под какими угрозами не отдала в специальный приют и договорилась с монастырем, что после её смерти там позаботятсяо её мальчике. Не безвозмездно, конечно, а за квартиру.
Кстати, на похоронах своего мужа она почти не плакала, а смотрела на гроб каким-то странным, отчужденным взглядом. Я был там, ровно, как и половина нашего поселка и видел её глаза. Печально, но по большей части все пришли туда посмотреть именно на неё, так уж заведено в небольших деревнях — похороны — это тоже развлечение. Странно, конечно, что она выбрала такой путь. Я и сейчас ловлю себя на мысли, что не смог бы пойти по нему.
Несколько продлевая период освещаемой истории, замечу лишь, что когда я уезжал из поселка, а это произошло спустя пять лет, эта женщина была ещё жива. Как и её сын, который, даже не смотря на всю свою силу, был всё так же нежен и ласков с ней. Что же касается старшего, то здесь совсем мало информации. После того, как его увезла милиция, сведения о нём больше поступали.
И ещё, после того, как они убили щенка, я всё-таки нашел его могилу. Она оказалась небольшой, но с высоким крестом, так что найти её оказалось не сложно. И знаете, на ней были не только цветы, но и странные, почти карикатурные детские рисунки, которые с периодичностью появлялись, как и после убийства отца, так и после сдавания старшего брата в милицию.
ПУСТОЙ ДОМ
Дача, огород, фазенда, как не называй это место — суть не изменится. Это всё тот же самый домик, вокруг которого полно грядок с морковью, укропом, луком, и по возможности, если земля позволяет, картофеля, забирающего чуть ли не пол участка. Прекрасно, что скажешь, но в ранние годы я не был поклонником земледелия и уж никак не собирался посвящать ему всё свободное время. Хотя родители придерживались другого мнения, они регулярно заставляли меня идти на дачу и внимательнейшим образом изучать первую поросль сорняков, избавление от которых было моим первоочередным делом в жаркие летние месяцы школьной поры.
Нет, они не были тиранами, как это может показаться на первый взгляд, пусть даже моя любимая мама и заставляла меня перетаскивать доски с одного места на другое в течение многих лет. Я даже иногда пытался мысленно представить всё их путешествие и порой не находил места, где они бы не побывали. Нет, просто это было частью моего воспитания, которые я считаю сейчас вполне положительным. Ведь детей надо приучать к труду, а там, где я рос, кроме как на огороде и поработать было особенно негде. А тут и польза, и под присмотром, и на природе. Всё включено, как говорится. Разве не идеально?
Вот и получалось, что обласканный с утра вниманием матери, которая как обычно до шести работала, я, снабженный всеми мудрыми и просто полезными советами, а иногда и какой-нибудь поклажей, что я не особенно любил, направлялся на дачу, покрывая без малого около шестнадцати километров ежедневно. Занятие, я вам скажу, было отличное. Но это сейчас, когда я уже полностью пропитался всеми прелестями городской жизни, а тогда я к этому относился хуже, хотя порой и сворачивал с пути, углубляясь в лес, где исследовал то муравьев, то жужелиц, доставляя насекомым кучу неудобств.
Дорогу, по которой я добирался до нашей дачи, можно было регулировать, то есть сокращать. Первый раз это делалось, идя через кладбище, второй раз через лес, за постом ГАИ. Крюк я при этом убивал не малый, поэтому никогда не брезговал грамотно завернуть в лес. Как-никак километров пять я убавлял, а то и больше, сокращая время пешей прогулки минимум на час. Приходя на дачу примерно к одиннадцати, а то и к десяти утра.
Теперь о огороде. Всё у нас было просто, разве что две вещи немного выделялись. Первое — это дом, второе — это земля, слишком уж много её было для нашей небольшой семьи. Но родных это нисколько не останавливало и засеву подвергалось всё. Ну, разве что перед домом было место для кучи песка и некоторые самые сложные, поросшие крупным сорняком участки как-то избегались, хотя и на них была своеобразная управа, так как моя мама просто обожала заниматься периодическим выжиганием плотно заросших площадей.
Но обо всем помаленьку. Обычно, придя с утра, я шел в дом, открывал его, переодевался. Смену одежды я делал с особой тщательностью, так как комары — твари бездуховные, работали не только по вечерам, но и днем, без пощады обрабатывая мое молодое теплокровное тело. Для них я даже разработал собственную линию маскировки, включающую майку, балахон, штаны, носки, кроссовки, перчатки и по мере возможности что-то на слабо защищенные участки, такие как шея и кисти. И это при том, что я тщательно использовал противокомариный спрей, опрыскивая и обмазывая себя с ног до головы. Работало это примерно часа два, может два с половиной, постепенно выветриваясь под слабым дневным ветром. А потом в ход шла моя двойная экипировка, не позволяющая кровососам прибиваться к нежной коже. Что же касательно кистей и прочей вкусности, то по мере работ всё это обрастало мощным слоем почвы, через который опять же сложно было пробиться. И так, со временем, я становился почти не отличим от места, где работал, приобретая характерный серый цвет лица и тела. Поэтому бывало так, что соседи, приходя к нам с какой-то просьбой, не сразу, а то и вовсе не находили меня. С одной стороны, это было даже удобно.
Хочется сказать ещё много хорошего о этих временах. Ведь я искренне любил бывать там, на даче. Не работать целыми днями, а именно сидеть и молча наблюдать за солнцем, дышать свежим воздухом, чувствовать себя неотделимым от всего живого и дышащего. Это было правильное нужное чувство. Оно и сейчас во мне, я очень люблю природу, так как вырос рядом с ней и остро нуждаюсь в её обществе.
Но ядро истории другое. Ведь я говорил об участке, невольно пропуская другую важную часть нашего дачного курорта. Непосредственно дом. Который, как я говорил ранее, я также выделял среди всех остальных огороженных забором строений.
Дом был двухэтажный, с чердаком и подвалом. Наполовину, правда, затопленным, но, все же, существующим. Чердак был лучше. Во-первых, он был суше, во-вторых, там было больше места и, в-третьих, он был чище. Правда, частенько там обживались шершни и осы, но они легко истреблялись, оставляя право существования только за человеком. Отец ещё шутил, что там можно устроить что-то вроде места для астронома, купив небольшой, но качественный телескоп, который, кстати, так и остался в моей памяти несбывшийся мечтой.
Помимо подвала и чердака было три комнаты внизу и две наверху. Те, что наверху предназначались для меня и брата, причем мне выделяли ту, что с балконами. Куда более фартовую, чем у него, за что я всегда был искренне признателен. Внизу была спальня, зал и кухня с длинным коридором, соединявшим основной вход с внутренним пространством. В зале был камин, большая высоко подвешенная люстра, диван и широкий стол. Мебель была в основном недорогая, ведь всё-таки это была дача, а не загородная резиденция какого-нибудь знатного вельможи, но для меня это всё равно казалось чем-то высоким, пусть и с надломанными краями.
Я любил забраться в кресло, разжечь камин и всматриваться, как пламя пожирает дерево, крепко потрескивая и рисуя прекрасный вид изящного пламени. Всё это опять же было так естественно, что я даже стал частенько задерживаться, оставаясь у огня всё дольше и дольше. Мне нравилось общаться с этим прекрасным явлением.
Стоит добавить, что строительство дома я застал полностью. Я видел первые плиты, кладку кирпича, первые контуры, по которым вырисовывалась его архитектура. Мой отец любил его безумно, он находил в нём себя, вкладывая в него силу, душу и фантазию. Я даже думаю, что из него получился бы славный архитектор — настолько красиво он реализовал своё детище. Во всяком случае, подобных красивых домов не было ни у кого в нашей деревне, это был своеобразный, как сейчас любят выражаться, крик моды, пусть и в деревенском варианте. Да, были дома больше, дороже, но никак не красивее, это как сравнивать большую рыбу и дельфина, который всегда маневреннее и красивее на волнах.
И я этот дом очень любил, я любил касаться его рукой, проводить по кладке кирпича, вспоминая весь рабочий процесс, мне нравилось видеть его почти завершенным, таким, каким он стал — высоким, красивым, мощным. Он был олицетворением семейного стремления быть вместе, единения. Порой мне казалось, что я чувствую его как человека, что казалось совсем уж за гранью нормального. Но так лишь казалось, и со временем я понял это.
Началось всё как раз после завершения отделки и завоза мебели. Когда уже был газ и тепло, и можно было смело проводить в этом доме зиму. Иначе говоря, он зажил. Кажется, именно после зимы, когда полностью готовый он отстоял свою первую вахту, дом проявил свою странную непонятную активность. Ведь опять же, если сравнивать его с чем-то живым, то после целой зимы одиночества мы всегда стремимся к общению, к желанию понять, зачем мы родились и что с нами должно произойти. Или не так, может нам просто хочется изучить окружение и убедиться в его опасности или безопасности, я не знаю, это всего лишь догадки. Я знаю одно — дом стал оживать у меня на глазах.
Произошло это как раз летом, когда, проснувшись в родительской спальне, я вдруг почувствовал, что в доме гробовая тишина. Ни скрипов, ни свиста ветра на чердаке — абсолютно ничего, полная, почти гробовая тишина. Открыв глаза, я посмотрел в окно — несмотря на лето, чувствовалось, что был вечер, что поздние часы уже берут свое превосходство.
Свет был неярким, спокойным. Можно сказать манящим. Я поднялся и спустился в зал. В камине были только угли. Залив их водой из кувшина, я быстро переоделся и запер дверь — ещё предстояло отчитаться перед родителями за выполненную работу, ведь я и так слишком задержался, проспав, как минимум, часов пять. Что было впервые.
Я помню, что, уходя, ещё раз посмотрел на оставшийся позади дом. Тогда мне в первый раз показалось в нём что-то неуловимое, но всё же присутствующее живое. Наверно, это очень сложно осознать, не будучи возле дома в столь поздний час, но постарайтесь ощутить, будто тихие пустые окна словно смотрят на вас, как бы провожая вас. И это ощущение прошло лишь тогда, когда дом скрылся из виду. Хотя тогда меня это не так сильно беспокоило, ведь впереди было кладбище, представляющее моей психике куда большую угрозу.
Дальнейшие дни на огороде было предельно скучными, я как обычно копался на грядках, лишь изредка посещая дом для отдыха и сна, на который у меня уходил час, а может и меньше. Ну и, естественно, для еды, ведь только в доме находились холодильник и плита, благодаря которым мне не приходилось разжигать костер и греть себе воду.
Тогда-то я и стал замечать, что не могу установить причину некоторых шумов, то резко возникающих, то резко прекращающихся. Всё это я списывал на недоделки конструкции или на ветер, гуляющий то там, то здесь. Правда, если я был внизу, то, как правило, ветра там не было, он всё время норовил забраться на второй этаж, откуда мог поиграть со мной в прятки.
А потом всё изменилось. И начало перемен я вижу строго с одного дня, когда я пригласил в дом своих приятелей. Это было первое подобное времяпрепровождение, и я не сильно позаботился о том, чтобы правильно выбрать время и место для столь большого количества людей. Я просто взял и пригласил их к себе на дачу, где мы могли смело отдохнуть двое выходных подряд. Наверное, так делать не стоило, но кто же знал, что изгаженные в собственной блевотине, мои товарищи всего за два дня опорожнят два ящика пива, шесть бутылок водки и неимоверное количество местного самогона, которым их снабдила местная бабка. Погудели тогда мы на славу, шум стих лишь под самое утро.
И после этого я и понял, что дом изменился. Сперва это заключалось в более резких шумах, которые уже не играли, а подходили, как мне тогда казалось, едва я засыпал. Один раз я даже подумал, что наверху вынесло балконные двери, с таким треском они стукнулись о стену. Испугавшись, что отец всё повесит на меня, я молниеносно забрался наверх, где к своему изумлению увидел, что двери закрыты. Только тогда я, наконец, понял, что что-то не так. Нет, конечно, я и раньше представлял дом, как что-то живое, но только тогда я впервые столкнулся с реально странным фактом.
Не могу сказать, что осмысление этой ситуации придало мне радости. Фантазия у меня всегда хорошо работала, сметая смелость, как тяжелая конница пехоту, выявляя из памяти кучу разных фильмов, где страшный дом убивал людей. Поэтому, не удивительно, что в тот день я покинул дом как можно раньше.
А потом это стало повторяться, и стоило мне остаться там до вечера, как повсюду тут же начинало что-то биться, стучаться, завывать, причем, как правило, это происходило после семи вечера, когда солнечные лучи покидали дом. Засыпать становилось всё страшнее и страшнее, не говоря уже о снах, один из которых до сих пор не исчезает из моей памяти.
Я помню, я тогда сильно заработался, обобрав всю красную смородину на всех шести кустах. Это было три больших эмалированных ведра, почти до самых краёв забитых ягодой. Ценный груз, который мне ещё предстояло как-то дотащить до дома.
Оставив их возле крыльца, я решил немного вздремнуть, уже не обращая внимания на свой страх. Войдя в дом, я как подкошенный рухнул на кровать и тут же уснул. Проснулся же я от того, что двери в комнату распахнулись, и ко мне влетел серый человек, схвативший меня за горло и начавший резко душить. Не в силах кричать, через хрип, я попытался сперва разжать его руки, а потом, понимая, что не справляюсь, хотя бы разглядеть, но ничего кроме серой массы не увидел. Сон был быстр и ужасен. Закричав, я проснулся на кровати и тут же уставился на дверь, она была открыта. В ужасе я покинул дом, я его даже не запер, настолько сильно я был напуган.
Естественно, об этом я никому не рассказал. Ведь понятно, что в моем возрасте не стоит бояться приведений, ведь это всего лишь игра нашего воображения. И, тем не менее, кое-кого я все же привел в дом. Я решил прикормить там собаку, которая не раз заходила к нам на огород, жалобно скуля и прося что-нибудь съестного. Родители её знали и нисколько бы не удивились, застав её возле крыльца. А что касается отца, так он вообще полагал, что дворняжки самые умные собаки. В чём ему нельзя отказать, тварь оказалась куда умнее, чем я подумал вначале.
Сперва она уперто ела на крыльце, не стремясь войти в дом. Порой её приходилось тащить силой или же усиливать соблазн самым настоящим мясом. Только в этом случае она шла в дом, да и то, лишь в моем присутствии. И всё это, опять же, не могло не сказаться на мне, так как каждый такой поход лишь усиливал мое ощущение, что дом не просто живой, а что он люто меня ненавидит, деля свою злость и на тех, кто со мной.
Стоит отметить, что не только страх руководил мной в то время. Как любому молодому уму, мне было интересно, прав ли я, фантазируя на тему своих злосчастных приключений. Ведь так и до сумасшествия дойти можно. Потому я с живым интересом, наблюдал за всем, что происходило с собакой. Можно было бы смело назвать эти кормления одним большим опытом, в ходе которого я должен был подтвердить свои догадки.
И к счастью, это удавалось, например, когда собака была в доме, тот он вел себя несколько тише, особенно днем, как будто при солнечном свете все в нём было лишь лучшее. К вечеру же он опять начинал творить мерзкие шумы, хлопать дверьми и моя бедная спутница моментом вылетала за дверь. К слову, смелости у неё было не больше, чем у меня, поэтому на первых порах
она задерживалась лишь для еды. Это уж потом, несколько привыкнув ко мне, она стала то ли охранять меня, то ли просто ждать лишней порции. Во всяком случае, дом она начала покидать вместе со мной, начиная жалобно подвывать ближе к семи. Как будто я без неё не мог догадаться, что пора уходить.
За всё это время собака и вправду сильно ко мне привыкла, порой старалась проводить чуть ли не до начала леса, приходилось даже на неё кричать, лишь бы она осталась позади. Псина скулила, жаловалась, но, как правило, на следующий день уже была готова встретить меня вновь. За что неизменно получала свою порцию сосисок, колбасы и прочих вкусностей.
Один раз я даже попробовал её помыть, чтобы она не так сильно воняла. Но ничего толкового не вышло, кроме как загнать её в воду, я ничего не сумел, вертлявая оказалась, стерва. После чего я и дал ей кличку «Вертлявая», по моему мнению, полностью ей подходившую.
А тем временем так случилось, что сон, который я совсем недавно пережил, зашел ко мне с другой стороны, немного неожиданной, с которой он оказался ещё страшнее, чем раньше. Дело в том, что в школе у нас возникла новая мода на трактовку снов, и я как раз попал под её раздачу. Началось всё с одной шутки, что наш общий товарищ Александр разбирается в снах лучше, чем в девчонках. Он-то мне и поведал, что означает мой сон.
Серый человек, этот некто «Душило» — полный злобы дух, который символизирует чьё-то сильное желание вам навредить. Обычно он вызывается домовыми и прочими духами дома. Отсюда и его непрозрачность, домовые всегда стараются избегать внимания к своим персонам. Поясняя мне суть сна, Александр отметил, что чаще всего, по поверьям, «Душило» не успокоится, пока не будет выполнена его миссия. В общем, напугал он меня так, что я пару дней вообще на огороде не показывался, не говоря уже о том, что бы в дом заходить. С другой стороны, крыть мне этот страх было нечем, этого духа я не выдумал, оказывается он и раньше к людям хаживал. Так что всё вполне реально.
Но ближе к очередным выходным мне опять пришлось вернуться на огород. Было понятно, что не могу же я совсем работу игнорировать из-за страшных рассказов своего школьного товарища — никто этого не поймёт. Но некоторые изменения я, всё же, сделал, так, например, перестал спать и стабильно уходил уже до семи часов вечера. И так продолжалось пару недель, пока, наконец, мне в голову не пришла прекрасная мысль оставить собаку на ночь. В принципе, к этой идее я шёл давно, но сформировалась она лишь после александровых объяснений.
Я решил, что если этот ночной бестия приходит во сне, то пережившая ночь собака будет живым опровержением всей опасности. Что-то вроде первого полёта в космос, когда вместо человека полетели его лучшие друзья — собаки. Гротескно, но зато эффективно, а самое главное -безопасно, по крайней мере, для меня. К тому же я столько приложил усилий к кормежке этой псины, должна же быть от неё хоть какая-то польза. Но это так, были лишь внешние умозаключения, внутри я прекрасно осознавал, что не совсем прав и червячок совести раз разом напоминал мне об этом. Но сопли соплями, а подготавливаться к опыту следовало как можно быстрее, потому что весь этот фарс пора уже было заканчивать.
«Вертлявая», как я уже говорил, была умной собакой. Не зря в дворняжках всю жизнь отбегала — она мигом учуяла, что ей готовится что-то несладкое и постоянно меня рассматривала, ища любой намёк на подвох. Со своей стороны, я всячески пытался не обнаружить своих намерений и делал такое заботливое лицо, что даже анаконда пропиталась бы ко мне самой материнской лаской.
И человек победил. Положив собачке как можно больше мяса, я наконец сумел дойти до двери раньше чем она, после чего быстро закрыл её. «Вертлявая» сразу же бросилась к двери, но было уже поздно, поэтому заливаясь громким лаем, она начала скрестись, биться о двери, прыгать к окну. Видя её попытки достать до подоконника, я даже было подумал, что она вот-вот на него вскарабкается, но, к счастью, наши карнизы были слишком высоки для этой маленькой дворняжки. Успокоившись, я быстро спустился с крыльца и зашагал домой. Мне не хотелось слушать её лай, было в нем что-то дикое.
Дома я спал плохо. Меня мучили какие-то бессвязные логические цепочки, суть которых ни к чему не вела и лишь загружала голову. То я с кем-то разговаривал, то мне кто-то что-то пояснял, словом, такой белиберды, да ещё от стольких людей, я мог наслушаться лишь во сне. Мне говорили о собаках, о долге перед родиной, о постоянно растущей внешней угрозе. Это были ученые, врачи, политики, даже сосед и тот норовил пролезть со своей темой о расовой дискриминации. Весь сон я слушал, слушал и слушал, пока, наконец, не проснулся в три часа ночи
и больше не сомкнул глаз. А ближе к десяти утра я понял, что сны — это всего лишь легкая разминка перед куда более страшной картиной.
«Вертлявая» была мертва. Она лежала в коридоре, возле двери, прижавшись к самому порогу. Я присел, положил руку на её лохматую голову. Я раньше не описывал её, но теперь опишу — она была рыжего цвета, с белыми лапами и чернеющими на концах ушами. Абсолютно безобидная и ручная, не представляющая никакой опасности даже для ребенка. Единственное, что она могла — это залаять, предупредить о надвигающейся угрозе. Что, собственно, она и сделала. Жаль лишь, что её лай я предпочел не слышать, оставив её с врагом один на один.
Мне не требовалось медицинского диплома, чтобы понять, что её задушили. Я почти ощущал след от мощных серых рук на её шее. Да и кроме как представлять, я ничего уже не мог — не пойдешь же к следователю просить, чтобы на моей собаке провели вскрытие. Кстати, тогда я впервые назвал её своей.
Увы, она была мертва, и этого вполне хватало, чтобы отправить любого подростка с подобной идеей куда подальше. Да и зачем? Разве общей картины не было достаточно, чтобы выявить и преступника и сподвижника. Да, я не отрицал вины дома, но и свою тоже признавал. Особенно, когда увидел её мертвой. Страх и сожаление овладели тогда мной, деля между собой первое и вторые места.
Сев на крыльце, я открыл дверь и первые несколько минут любовался на солнце. Оно было теплым свежим, оно начинало пригревать и меня, и бетон, и кирпич, и даже мертвую собаку. Ему было безразлично, кому дарить свое тепло, пусть даже я и не заслуживал этого.
Размышляя о подобном внимании, я пришел к мысли, что после всего происшедшего у меня есть лишь один путь, благодаря которому я хоть как-то смогу восстановить себя в своих глазах. Путь этот был не самый радужный, можно сказать смертельный. Но иного я придумать не смог. Я должен был провести в доме ночь, так же как и «Вертлявая».
Ох, если бы я не совершил ошибку и не оставил её одну, я мог бы отсидеться сейчас со своим четвероногим другом, так мы бы тоже засчитали результат, ведь я уверен, что если я бы заснул, она бы от меня не отошла. Но, увы, теперь это было невозможно, об этом заявлял её труп, лежавший возле меня.
Похоронил я её на самом дальнем участке огорода. Вырыл яму, сделал небольшой крест. Я не знал, как хоронят собак, но это было и не нужно, ведь я хоронил товарища. Товарища, предательски подставленного на поле боя.
Упаковав её в деревянный ящик из под овощей и прикрыв крышкой, я прочел пару слов о душе, о вере, о том, что не хотел, чтобы так всё произошло и с радостью постарался бы всё исправить, если бы мне дали такую возможность. Но самое главное, я ей пообещал, что какой бы я страх не испытывал, я докажу этой серой твари что никто и ничто не способно меня больше испугать. После чего засыпал яму землёй.
Спустя день я подошёл к матери и заявил, что заночую на огороде, так мне будет проще окучивать картофель, так как работы много, а времени нет. Матушка удивилась, улыбнулась и сказала, что это приятный сюрприз для неё. Глядя на неё, я вдруг подумал, что я ведь не собака и если со мной что случится — она этого явно не переживёт, но, переборов себя, я вовремя спохватился и искренне соврал, что творить сюрпризы — моя природная сторона. И слава богу, что больше она не стала мне расспрашивать, так как я уверен, что прокололся бы обязательно.
Свечи, крест, огонь, даже Библия. К этой ночи я готовился, как к самому настоящему крестовому походу против сатаны. Я твердо уверовал в то, что имею в противниках само зло и этот леший, домовой или так называемый «Душила» обязательно обладают всеми теми недостатками, что и привычные нам по фильмам мистические твари. Я даже серебро с кухни прихватил из подаренного родственниками столового набора. В общем, задействовал все, что мог. Был бы дробовик, притащил бы и его. Поймите сами, впереди двенадцать часов бескомпромиссной войны, где по одну сторону я, по вторую неизвестно что. Своего рода новая интерпретация «Вия», только круг защитный я не собирался использовать, так как хотел смело заглянуть в глаза своему страху. Отомстить за прошлую боязнь.
И вот разложив всё свое обмундирование на столе, я сел ждать. Черный волосатый человек, бегающий по лестнице и выглядывающий из-за угла, должен был быть наказан как можно жестче. Сперва это был бы крест, потом если бы помогло вода, освещенная этим же крестом, затем серебро. Вилок было немного, но метнуть пару раз было можно. Планы, конечно, были смешные, но ничего другого я придумать не мог. Так я и просидел да первой половины ночи,
держа в одной руке вилку, в другой старый бабушкин крест, пока, наконец, не уснул. Две ночи плохого сна, и вот организм неизбежно взял свое.
Ночью снов я не видел. Логичное объяснение тут простое — разум после таких бессонных ночей снов не показывает обычно. Решив не останавливаться на достигнутом, я переночевал снова и опять ничего дурного не ощутил.
Конечно, страх, гнетущее состояние — всё это оставалось, ровно, как и свист, и стуки дверей. И даже мерзкое ощущение, что тебя вот-вот кто-то схватит за горло. Всё это никуда не ушло. Но вот именно снов с «Душилой» я больше не видел. Ни черных, ни серых, никаких. После чего у меня возникло стойкое ощущение, что меня стали игнорировать или терпеть, как терпят блох на теле бездомные собаки.
Рассуждая на эту тему, я могу лишь предположить некоторые вещи. Например, то, что дом взял жертву в виде «Вертлявой» или, что всё это было плодом моего воображения. Если честно, я не знаю, как правильно трактовать произошедшее. Хотя склоняюсь я, конечно, к первому варианту. Слишком уж хорошо я почувствовал ту ненависть, которую он ко мне питает, пусть даже я и участвовал в его постройке.
НАРИСОВАННЫЙ ЧЕЛОВЕК
ВСТУПЛЕНИЕ
Сидя здесь, перед этим немного бледным следователем, я лишний раз убеждаюсь, что с кадрами у них туговато. Он всё время задает совсем не те вопросы, в надежде получить нужные ответы. Хотя, что его винить, я и сам не до конца понимаю, что произошло.
И всё же, я тут, а стало быть, это надо просто принять. Знаете, в тюрьме как нигде надо научиться принимать все, что с тобой происходит. И первое на этом пути — научиться принимать воспоминания, которые, несомненно, начнут вас преследовать, рассказывая о прошлой, свободной жизни.
ПЕРВОЕ ВОСПОМИНАНИЕ
Ночь, четверг. Когда Анастасия ушла, я ещё долго смотрел через балконную дверь на открытое ночное небо. Маленькие звезды, большой диск луны, легкий привкус лета, бережно доставляемый легким теплым ветром. Всё это, несомненно, уже было, но вместе с этим как будто в первый раз.
Я повернул голову и снова заглянул в прошлое. Анастасия — красивая, игривая, в общем молодая и даже изюминка особая — глаза. Они разные, поэтому их можно легко запомнить. Но, а остальное, оно не особо и важно, куда интереснее сама ночь в ее природном исполнении, нежели это нежнейшее создание.
Затем меня бросает во тьму, и я вижу, что эта девочка на самом деле мертва, так как ровно в ту ночь была убита, оставив свое тело в черных от мрака кустах. Несколько часов ожидания, и вот пенсионерка Татьяна Львовна истошно вопит, разбудив все ближайшие дома, а затем и весь район, который бодро встанет на уши, так как у нас давно никого не убивали.
О да, я помню, как Анастасия была легка и грациозна. Поверьте, она была великолепна, не только общаясь и гуляя, а ещё и в постели, оставив неизгладимый след в моей душе. Правда, жаль, очень жаль, что она умерла.
Перевернувшись, я ложусь спать — нестерпимо хочется темноты, убаюкивающей, успокаивающей. Тогда меня не волновало, что с ней будет на темных улицах, после того как она ночью покинула мою квартиру, я всё ещё верил в её счастливую судьбу.
СЛЕДСТВИЕ
Следователь, зачем то раскладывает передо мной фотографии мертвой девушки, наверно насмотрелся в американском кино. Странно. Можно подумать я не видел мёртвую Анастасию. Я же стоял почти в метре от её тела, ошарашенный убийством.
Но пусть, если так хочется, пусть делает это, самое главное я уже сделал и готов подождать эти несколько дней следствия, всё равно конец один. Хотя, я бы не отказался от чашечки чаю, но вряд ли стоит просить об этом следователя, он и так немного нервничает.
Бедняга, мне искренне жаль его, но в этом нет его вины, даже мои близкие сочли меня виноватым, им кажется, что я сошёл с ума, что в моей голове воцарился хаос. Впрочем, многие пойманные так говорят. Чем сильно портят статистику правильных вещей, идиоты.
Прошу, поверьте, в моей голове всё ясно, это вы все дураки.
Я подписываю очередной документ. Устало киваю. Мне хочется в мою камеру, там, по крайней мере, мне не надо видеть этого зеленого следака, который одними усами раздражает меня больше, чем всё вонючие стены вместе взятые. Там я обретаю покой, временный разуметься, но покой. Я просто ещё не совсем решил, что буду делать. Пока в раздумьях. Но вот, кажется, он закончил, и меня ведут обратно. Наконец-то. Тишина. И теперь я могу попытаться объяснить вам, изложить то, во что я поверил, а точнее увидел. Немного мистика, конечно, но, тем не менее, реально. Правда, я вас нисколько не обманываю.
Всё началось примерно за месяц до смерти Анастасии, и продолжалось примерно месяц после, такая вот странная, месячная протяжённость до и после. Причем вызванная и оконченная тоже между прочем девушкой, только куда более особенной. И первый раз я её встретил в парке, ночью.
ВОСПОМИНАНИЕ ВТОРОЕ
Это была пятница. Около десяти часов вечера, когда сильно измученный телефонным долгим разговором со своей подругой, я дошел до центрального парка. Дело в том, что я очень хотел в клуб и изо всех сил старался вытащить подругу из дома. На руках были и деньги, и
желание, в общем все, кроме подруги, которая также была одним из важнейших атрибутов гулянки. Порядочно намахавшись руками и прооравшись, я сел на лавку. Всё-таки нет ничего хуже, чем предательство подруги.
Повесив голову, я выдохнул. Карма, она бывает у многих, видимо, моя должна была потерпеть фиаско, и я должен был идти в клуб один. «Что ж, пусть» — решил я тогда, и хотел было подняться, как вдруг прямо возле входа в парк увидел её. Невысокую девушку, мирно стоявшую возле фонарного столба. Свет тогда ещё не покинул улиц, да и светлые окна офисов прекрасно разбавляли темноту так, что видно её было прекрасно.
Не сказать, что я очень удивился, ведь это центр города. Бывает так, что люди гуляют в это время и одни, просто чаще всего это несколько иные девушки и выглядят они несколько иначе, во всяком случае, не стоят в одиночку возле парка. Тут-то я заметил, что она повернула голову и посмотрела на меня.
Свет луны, одиночество, два человека на всей улице. Всё это я обнаружил, оглядевшись по сторонам, честное слово, вокруг и вправду не было ни души. Хотя, опять же, это была ночь и в это время улицы, как правило, пустынны. Но не будем портить романтику. Поднявшись, я решил подойти к ней. Я ведь всегда охотно шёл навстречу судьбе, особенно, когда она давала мне второй шанс.
Медленно, стараясь выглядеть как можно безопасней, я подошёл к ней и завел непринуждённую беседу. В общении она оказалась не особо многословной, я бы даже сказал, немного заскучавшей. А ещё она была рыжей, цвет её волос был именно огненно красным. По крайней мере, ночью.
Я проводил её до дома, взял номер, который к моему удивлению не особо пригодился, так как на следующий день мы встретились снова, так же случайно, но уже на автобусной остановке, и в этот раз она мне уже улыбнулась. А ещё она оказалась русая. Правда, не обманываю, действительно русая, а вовсе не рыжая, как мне показалось ночью. И на этот раз она была куда общительней. Веселая, улыбчивая, будто это был совершенно иной человек. И даже сказала мне свое имя. Ария.
Я не буду пересказывать наш диалог — это слишком долго, так как моя новая знакомая оказалась изрядной болтушкой, и я едва успевал за её ритмом, еле-еле догоняя летевшие на безумной скорости мысли.
В этот раз мы тоже дошли до её дома, и я невольно спросил, что она делала ночью в парке. Лицо её сразу изменилось, край глаза легко дернулся, и сильно изменившись в лице, она так и не ответила на мой вопрос. Просто попрощалась и ушла, оставив меня догадываться о причине её ночных гуляний.
Впрочем, наше расставание было недолгим, вечером мы созвонились, и тут, поверьте мне, было неважно, кто позвонил первым — мы оба хотели этого звонка, ровно, как и встречи. А потом завертелось, закружилось: встречи, звонки. Правда, в дневное время — на вечер она всё никак не переходила, но, тем не менее, мне это очень нравилось. И так продолжалось неделю, ровно до того момента, пока я не узнал как она меняется вечером.
Меня это сильно позабавило, днем человек весёлый, забавный, общительный, а вечером замкнутый, совершенно отрешенный, стеснительный и частично отсутствующий персонаж. Я давно отвык от подобных перемен в девушках. Конечно, может это в силу её возраста, ведь она была чрезвычайно молода, но всё равно — столь разительные изменения заставляли задуматься.
Благо Интернет под рукой, вбил что надо, ищешь факты. Так я и поступил, вплотную занявшись поиском похожих недугов, да и заодно выясняя недуг ли это. Информации было немного, лишь несколько десятков случаев, да и то с неясной психологической картиной, которую явно не стоило опасаться, поэтому я и продолжил общение.
СЛЕДСТВИЕ
Суд. Одетые в темное люди, мой мудак адвокат, который жалеет, что ввязался в это дело. Зачем весь этот дурдом, все и так всё понимают. О господи, если бы было можно, я бы отменил эту показуху. Но нет, я тут и я молча слушаю приговор, наблюдая, как её мать и отец буравят меня взглядом. Они, наверно, действительно полагают, что это меня пробьет и уничтожит. Да понятное дело, что я не забуду их внутренние мольбы, но не более того. Куда важнее, что решу я сам, только вот, как я уже сказал, я ещё не полностью определился со своим планом, и поэтому нам приходится наблюдать друг за другом. Но ничего, стерплю.
Фотографы фотографируют меня со всех сторон. Им неважно, что я делаю — сижу, сплю, они фотографируют в любом случае. Профессионалы своего дела, так его. Но это без обиды, мне с ними легко общаться, в отличие от судей и адвокатов.
Кстати, совсем забыл отметить. Это кажется невероятным, но и у адвоката и у следователя совершенно одинаковые мерзкие усики. Не удивлюсь, если и у моего вертухая будут точно такие же. Удивительно, право.
Приговор читали долго. Судья — немолодая женщина, ей приходилось пить воду, отлучаться по естественным надобностям, потом снова пить воду и снова отлучаться. Наверное, она так и не поняла, что между этими вещами есть природная взаимосвязь. Хотя, что я придираюсь, я же видел, как она сильно потеет.
Также я видел свою мать, отца. Их отрешенные лица. Их темный, убитый взгляд. Отец держал её за руку, он даже в эту минуту был с ней. И я ему благодарен. Я видел, что они всё ещё продолжали оставаться в шоке, и это, пожалуй, было одним из самых сильных впечатлений для меня. Они меньше всех заслуживали это. Я помню, как мама говорила, что меня надо лечить, что я болен, голос её немного дрожал, заикался, а затем утонул в криках ненависти, которые обрушились со всех сторон.
Может суд и нужен для дополнительных мук? Если так, то это, наверное, разумно, ведь подсудимого стоит терроризировать ещё и так. С этим я согласен, вот только я не виноват — все, что было сделано, всё было абсолютно правильным решением.
ВОСПОМИНАНИЕ ТРЕТЬЕ
А чертовка недурна. Право, я нисколько не преувеличиваю. Ария действительно изящна и грациозна в постели, этакая рысь. Неизгладимое впечатление, особенно если ещё и разогнанное алкоголем. Выше всяких похвал.
Обнажённый, я вытираю с её губ вино и целую. В глазах мелькает полная луна, иногда в такие минуты я даже верю в чудеса, но жаль, что так бывает не всегда. Как, например, я не могу мириться с этим взбалмошным характером и немного странной манерой меняться. С этой капризной и жесткой политикой в отношении моих старых знакомых. Это — маленькая тирания, которая мне совершенно не нужна. И как-то слишком быстро, резко, я даже и не понял почему, собственно, она её творит. Но Ария говорит, что это любовь.
Ну, а затем я встретил Анастасию — ту мою нежную любительницу книг, с которой и начал своё повествование. Она куда изящней в вопросах воспитания и длительных бесед, мне с ней приятно общаться, разговаривать, я вижу в ней не ночную кошку, я вижу в ней родственную душу. У нас много общего, и не только в мелочах, но и даже в чае, который мы оба любим заваривать, отдавая этому полдня. Мы просто дышим одним ветром.
«Да, нехорошо, что-то где-то не совпало» — именно так я пытаюсь объяснить Арии наше внезапное расставание. Мы расставались днём, поэтому я видел в её глазах этот эмоциональный взрыв, как она раскрыла рот, не силах что-то сказать. Как боль прошила её, как сжалось сердце. Мне даже показалось, что она начала ловить ртом воздух, немного задыхаясь от волнения. Потому я как мог начал её утешать, но, увы, всё без толку — она не слышала меня, она была оглушена.
Я проводил её взглядом, и стал медленно набирать сообщение своему чайному другу. Анастасия была как всегда учтива и изящна. Мила и безмятежна. Я договорился встретиться с ней в кафе, на девять, я помню, мы долго просидели там, пока поздно вечером я не проводил её домой. Всё это я помню очень хорошо, почти по минутам. И как назло тогда я снова проходил мимо дома Арии, поджидавшей меня там.
— На, возьми, — тихо сказало она, протягивая мне небольшой листок — я рисовала это для тебя, но не успела закончить лицо, он осталось серым, только руки и тело. Получилось вроде неплохо.
Я посмотрел на неё, затем на листок. Странно, она никогда не говорила, что рисует, но, тем не менее, рисунок был хорошим и я взял его себе. Мне он понравился. А с ней я вежливо попрощался — такие вещи надо делать быстро, не спорить, не убеждать, просто уходить. Время залечит всё само, оставив лишь небольшие рубцы. Возможно, если бы я не взял бы его тогда, то всё было бы иначе. Хотя, что самого себя обманывать, эту чёртову космическую материю все равно мне не понять.
Я говорю так, потому что в ту ночь мне приснился страшный сон. Жуткий по своему формату. Я спал, и тут двери в мою комнату резко распахнулись, и на пороге появился человек.
Без лица, сильный, с ножом, желающий моей смерти. Проснувшись, я не мог отдышаться, воздуха не хватало, я даже встал, мокрый от пота и страха.
СЛЕДСТВИЕ
Пожалуй, я немного прервусь с воспоминаниями, мне тут принесли тюремную баланду и с ней надо что-то сделать, иначе от неё несет как от помойного ведра. Раньше она была другой и мне кажется, они специально принесли её после суда — не хотели, чтобы я выплеснул содержимое своего желудка прям там, в своей клетке.
Муха. Странно, что может делать в супе муха? Они что, специально ловят руками и кидают их в суп? Нет, ну вот действительно, что может делать в моём супе муха? Я сомневаюсь, что там летают миллионы мух на кухне, здесь за чистотой особенно следят. Ровно, как и за толстыми кусками, которые тщательно выковыривают из моего супа.
Но не будем придирчивыми к моим надзирателям, они, наверно, даже и не знают всех тех, кому скидывают это блюдо. Есть кастрюля, есть набор стандартных полугнилых продуктов. Есть норма закладки. Все строго по цифрам. Никаких дополнительных затрат.
Но я ем. И не потому что я голоден. Просто это приносит разнообразие в мой скудный быт. В мой новый тюремный мир. Вот я беру маленький кусочек огурчика, вот небольшой фрагмент плавающей морковки, затем снова подхватываю кусок — на этот раз совсем уж неопознанного продукта, и всё, кажется, началось бурление, прям там, в животе. Хорошо, что моя вонючая параша рядом. Бежать недалеко. Вот примерно так я и развлекаюсь, дожидаясь очередной ночи.
ВОСПОМИНАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Немного возвращаясь назад, я напомню с чего я начал. С ночи, когда Анастасия осталась у меня. Именно в ту ночь она умерла. Но я уже писал об этом, разве что ещё раз повторюсь — это была поистине прекрасная ночь. В отличие, конечно же, от утра, когда выйдя в магазин за хлебом, я увидел её синее лицо и вывалившийся язык. И как потом показало следствие, именно я задушил её и вынес в ближайшие кусты.
А дальше я сорвался и убил ещё одного человека, и как вы наверно догадались, это была Ария. Я встретил её возле её дома и затем хладнокровно задушил. Она почти не сопротивлялась, лишь смотрела на меня немигающим злым взглядом. Или не смотрела, я правда это плохо помню, так как это больше куски, которые всё не соберутся в одну сплошную четкую картину. И только потом я пошёл в полицию.
Вы уж простите меня, что я нарушаю целостность своего рассказа, так как постоянное недосыпание и удушье, которое сопровождает меня всё это время, сделало мою память крайне мутной. Злость, раздражительность, постоянное желание уснуть — все это убивает меня, уничтожает.
А знаете, что смешно? Я продолжаю видеть этот сон. И с каждым разом мне всё труднее и труднее просыпаться. Если честно, у меня так много мыслей по этому поводу, что я даже немного теряюсь. Правда, все они касаются лишь моей психологии и, наверно, вам будут неинтересны. А вообще я бы ещё хотел попросить прощения за краткость. Эх, мне так хочется уснуть как тогда, когда мой чайный друг остался у меня дома.
СЛЕДСТВИЕ
Но, вернёмся к суду. Уже совсем скоро он закончится, и я смогу, наконец, приступить к своим делам. Ох, как же я этого жду. Все эти судьи, следователи, адвокаты, родственник Арии — все они просто невыносимы. Другое дело, родня Анастасии — вот в их горе я верю — они вообще не пришли. А вот родственники Арии, боже, да это вообще из-за их дочери началась вся эта заварушка. Это ведь именно из-за её рисунка у меня сорвало крышу, хоть, конечно, в это никто и не верит. Так они вообще должны помалкивать на этом суде. О чём я им прямо и сказал. Спровоцировав ещё одно громкое заседание.
Странные всё-таки люди. Как смотреть экстрасенсов на ТНТ, так как они за, а как поверить обвиняемому в убийстве, так сразу этого не бывает. А я ведь показывал листочек, от него прямо веет магией. Ну да бог со всеми вами, я не против этого суда. И не хочу уже никого ни в чем убеждать, только вот двадцатилетний срок считаю неверным решением. Но ничего, как я уже сказал, у меня есть свой план. Правда, есть технические нюансы в его реализации, которые как раз заставили мне прожить ещё пару тошнотворных дней в тюрьме. Да, всё как-то так, мой милый читатель. Все именно так.
Но на самом деле пишу я вовсе не для того, чтобы пояснить свою невиновность, чтобы доказать, что мой приговор неверен. Нет. Пишу я ради другого. Дело в том, что когда я в первый раз на суде сидел в открыткой клетке, я видел, как мать Арии рисует моего адвоката, и причем как-то не особенно профессионально, так лишь, набросками, вроде даже без лица.
Поэтому, уважаемый вертухай, будь так добр, передай эту записку следователю. Может он тоже подумает, что не зря её мать рисовала моего адвоката в суде, и что если он вдруг умрёт или убьет кого-то, то стоит задуматься над моими словами. Что, возможно, именно она нарисовала меня для своей любимой дочери Арии, которую я так ужасно обидел расставанием. Только вот не рассчитала своих ведьминых сил, и вместе с ненавистной разлучницей уничтожила ещё и дочь.
Впрочем, не скрою, после всего того, что я видел в эти три дня, на вас, дураков, надежды нет совсем. Но вера, она во мне глубоко, так что я всё же попытаюсь. Быть может ты не полный дурак, и действительно передашь записку полиции, заставив всех пересмотреть дело повторно, пусть даже я и буду мёртв. Эх, как, всё же, как прекрасна была та ночь с Анастасией. Правда, она была действительно прекрасна.
МЯСНИК
Александр.
Саша всегда был замкнутым человеком. Так повелось ещё со школы, когда он сидел на задней парте и послушно слушал преподавателя, в очередной раз говорившего о самом важном и необходимом для хорошей жизни. А ещё Саша любил смотреть в окно, где сквозь чистую небесную гладь падали яркие красивые лучи солнца. Это было красиво и приятно. В школе вообще было приятно, так как она находилась в деревне и окружающая её природа насыщала его детство запахами, пением птиц, солнцем и, естественно, самой жизнью.
Плохое было потом, когда он шёл домой и видел валяющуюся возле кровати мать, отца, которые начали спиваться, едва ему стукнуло двенадцать лет. Когда он ещё толком не понимал, что это очень плохо и старался улыбаться любым их алкогольным выходкам. Прозрение пришло на несколько лет позже, когда он почти не замечал их пьянства, а просто перешагивал через родителей и шёл к себе в комнату, где продолжал спокойно делать уроки.
И так год за годом, пока он не поступил в ПТУ и не выучился на мясника, устроившись в мясную лавку, ещё и подрабатывая на мясозаготовительном заводе. И дело не только в деньгах, он просто любил занять своё время, которого у него было больше, чем надо.
Александр положил фотографию родителей на место. Теперь он уже давно не ученик и сам делает свою жизнь. Он подлил воды в цветок. Маленький зеленый росток только начинал свою красивую жизнь. Жизнь цветка.
Он спустился на улицу и пошёл по старой, скрывшейся в листве аллее. Сейчас, когда небо дарило так много тепла, он любил гулять здесь один. Когда было спокойно и тихо, не было ни посторонних людей. Совсем как в его холодильнике, где спокойно кромсая мясо, он слушал музыку, записанную на старом, черном, потрескавшемся магнитофоне.
— Ты куда, шалава, стой, сука — услышал он крик и повернул голову.
В его сторону бежала женщина. Ее черные вьющиеся волоса были очень красивы, казалось, они похожи на странные водоросли из морской пучины, совсем как у русалок, которых он видел на стенах садика, когда его ещё трезвая мать приходила за ним поздно вечером.
— Стой, шлюха — снова закричал кто-то.
Александр вгляделся в темноту. Это был высокий широкоплечий молодой человек, примерно одного роста с ним. На нём был красивый белый костюм. На котором виднелись пятна крови. Он был пьян и поэтому ещё не догнал эту женщину.
Поравнявшись с ним, она посмотрела ему в глаза. На вид ей было не больше двадцати семи, красивые большие глаза, ухоженная внешность, небольшой подбородок. Она была очень красивая, больше похожая на воздушного мотылька, нежели на человека. И поэтому, резко развернувшись, Александр выбил передние четыре зуба её преследователю, впечатав кулак в его челюсть. Мужчина остановился, а затем упал на колени и потерял сознание. Или же он потерял его во время удара. Александр точно не понял. Он просто перешагнул через него и направился к женщине, испуганно всматривавшейся в него.
Запах алкоголя исходил и от неё. Только более легкий. Подойдя к ней вплотную, он почувствовал её дыхание, то, как она дышит и что силы у неё почти не осталось. Качаясь, она снова посмотрела ему в глаза, а затем опустилась ему на руки. Легко подхватив её, он отнёс её к себе.
Бережно уложив её на кровать, он сел рядом. У него практически не было женщин. Лишь один раз он познакомился с толстой девушкой, которая сбежала от него на следующий же день. Она сказала, что он немного медленный, тяжелый для понимания и, как показалось Александру, ей стало стыдно за их близость. С тех пор он больше никогда не заводил подобных знакомств, хотя к женщинам его всё же влекло. Они даже снились ему, после чего он просыпался с мокрыми и липкими трусами и мылся.
И вот теперь, спустя столько времени, перед ним лежит, пожалуй, самая красивая из всех, что он видел. Самая самая красивая. Он аккуратно потрогал её челку. Волос был вьющийся, забавный, как в сказке. Наверно, именно такие волоса у заморских принцесс. Он улыбнулся. Не зная почему, но ему вдруг так стало хорошо, как будто она не спала, а была именно с ним.
Он поднялся и сходил за пледом и бережно укрыл её. Ему очень повезло, что сегодня был предвыходной день, и у него было целых два дня впереди. Сняв её ботинки и подобрав его ноги под плед, он ещё раз проверил замки. Затем, помывшись, он лег спать, теперь уже точно зная, что следующее утро будет немного необычным. Отличающимся.
* * *
Готовить кофе он умел и любил. Этот напиток вносил немного хаоса и, тем самым, ему очень нравился. Встав в шесть часов утра, он заварил две чашки и стал терпеливо ждать, пока она проснётся. Ждать пришлось долго, до часу. Поэтому Александру пришлось заваривать кофе несколько раз.
— Ты кто такой? Где я? — спросила девушка, вглядываясь в его лицо.
Александр, как мог, улыбнулся, но, видимо, это произвело не самое лучшее впечатление. Тогда он пододвинул ей поднос с кофе. Она удивленно посмотрела сперва на него, затем на кофе, затем снова на него. В её глазах заиграл огонёк.
Их секс вышел мягким, плавным, приятным. И большая заслуга была в этом у девушки, которая хоть и не любила называть себя проституткой, но, увы, ею была. Александр принял эту правду легко. Эта правда вообще его не волновала. Единственное, он не понял, зачем она сразу же об этом сказала, как будто хотела отпугнуть. Но он решил, что так ей прощё общаться. Он плохо понимал женщин, а красивых тем более.
А потом она решила рассказать о себе, неизвестно почему вдруг, заплакав — о том, что сложно начинать свою жизнь в этом большом городе. Но она, всё же, не сдалась и постепенно вышла на более платных клиентов, отрабатывая до двадцати тысяч за ночь, что было очень неплохо, особенно, если учесть, что её родители получали по двенадцать тысяч в месяц. И так бы было и дальше, если бы непомерная жадность сутенёра Антоши, которая заставила её выбежать из машины и рвануть на аллею.
Анжела.
Анжела с трудом открыла глаза и посмотрела на улыбающиеся лицо мясника. Боже, как же плохо она помнила прошлый вечер. Всё как в тумане. Но главное, конечно, не это. Где Антоша? Что теперь с ним? Как ей восстанавливать их коммерческие отношения? Это было совершенно непонятно. Хотя нет, кое-что всплыло, да точно, этот огромный бугай приложил бедного Антошу так, что он походу умер в той луже. Да, пока рано вспоминать сутенера, надо было хотя бы выбраться из хаты этого огромного дебила, неплохо, кстати, сварившего ей утренний кофе.
Кстати, переспать с ним показалось ей неплохой идеей, с телом у него в порядке, плюс, это даст ей возможность спокойно покинуть это помещение, да и мало ли, он потом пригодится, всё-таки куда лучше иметь такого верзилу, нежели быть просто одной. Антоша теперь будет куда мягче при общении, если вдруг она на него нарвётся. И даже если этому дураку прострелят голову, то ущерб будет минимальный.
Закончив нежности и ещё раз испробовав все прелести этой мужской заботы, она дала ему свой номер и пошла в ванную. Квартира у замухрышки была потрепанная, но в целом, производила нормальное впечатление. Протёртые носки, семейные трусы — каждая деталь напоминала, что он закоренелый холостяк, видимо, тут лет пять не было женщины.
Она заботливо, как могла, вымыла себя и, вытершись чистым полотенцем, стала одеваться. Следовало как можно быстрее отзвонить Антоше и притвориться, что испугалась, мужика не знает и прощупать ситуацию на предмет хорошего исхода.
Здоровяк к уходу отнёсся очень прохладно, хотя мешать не стал. Номер-то у него был, а стало быть, и шанс встретиться с ней вновь.
Александр.
Александр смотрел в окно. Красивая девушка шла быстро, как будто бабочка покидала козырек, укрывший её от дождя. Он улыбнулся и расправил бумажку. Она была небольшая, квадратная и немножко мятая, но с вместе тем, совершенно бесценная.
Он прошёл на кухню и, достав кусок колбасы, резкими мощными движениями нарезал себе бутерброд. Его сердце билось чуть быстрее обычного, поэтому ему следовало унять его, а успокаивался он лишь, работая с ножом.
Красивая, нежная и крайне открытая. Сперва ему показалось, что это не совсем верно, вот так начать целовать и любить друг друга, но затем он просто не смог ничего с собой поделать и поразился своей страсти, которая рвала и метала, давала радостное безумие.
Немного успокоившись, он записал номер в свой телефон и постарался забыть об этом до вечера. Чтобы быть ненавязчивым. А уж вечером он обязательно позвонит и попросит её о ещё одном свидании, или же просто пригласит домой. Но так получилось что ни этим вечером, ни последующими двумя он так и не дозвонился до неё. Она просто отключила телефон.
Отработав всю неделю без выходных, Александр измотал себя так, что еле держался на ногах. Он выполнил трёхнедельную норму, разделав около двадцати туш, чем поразил не только работодателя, но и себя. Даже он не ожидал такой эффективности.
Раз за разом ему казалось, что всё, вот конец его сил, как вспоминая о ней, он продолжал свою кропотливую работу, удар за ударом. И вот когда казалось сил не осталось совсем, она, наконец, позвонила. И, более того, стала говорить таким тоном, как будто между ними и не пропадала никакая неделя.
Договорившись о встрече, они увиделись снова там же, на темной аллее, где было прохладно и тихо. Где ещё не срубили все деревья, и воздух всё ещё хранил похожие на чистоту черты. Находясь возле него, она рассмеялась, потрогала его за нос и обвила его шею руками, а затем поцеловала. Нежно, мягко, горячо. У него закружилась голова, и ему показалось, что он проваливается в землю. Ноги стали немного ватными, подминающимися под его весом. Он обнял её за талию.
Все это было так приятно. Александр невольно вспомнил, когда в детстве он ел черешню, ему на мгновение вспомнилось то ощущение, когда впервые ее попробовав, он не мог остановиться. Родители тогда ещё не совсем спились, поэтому ему достался целый пакет. Целуя её, обнимая, он кутался в её вьющихся волосах и не верил, что такая женщина могла быть с ним.
Анжела.
Антоша хотел лишь одного. Мести, он буквально с ума сходил от желания найти этого чудака. Это было так забавно. Бедный использовал все свои сутенерские хитрости, чтобы выйти на этого здоровяка, а когда это получилось, то взбесился ещё больше. Валить слабоумного никто особо не хотел, да ещё ради Антоши. А разводить на деньги тем более. Парень на районе никому не мешал, да и бандиты нынче пошли опасливые, поговаривали, что он чуть ли не по две туши в руках таскает.
Анжеле это нравилось, дикари всегда возбуждали её, особенно, такие как этот. Её влекло к ним какой-то странной звериной страстью, объяснения которой особо не было. Вот так и в этот раз, здоровяк здорово ей понравился — совершенно необузданная скотина.
Но тянуть долго с ним было нельзя, Антон начал что-то подозревать, поэтому она выбрала некоторую паузу, а затем, когда внимание ослабло, встретилась с ним снова. Предавшись сладкому безумию страсти. Ещё бы немного, и она бы прямо на алле осталась с ним. Но здоровяк всё же уговорил её пойти к нему домой. И уже там предаться всем пределам их райской пляски. И вот только после этой страстной ночи она решила позвонить ему и вежливо извиниться за то, что ей понравился другой мужчина, пардон, это было всего лишь увлечение.
Александр.
Александр первый раз за пять лет сломал свой телефон. Он сломал его нечаянно, он не хотел. Ему просто было не удержать злость, которая наполнила его разум. Затем он услышал стук в дверь. Развернувшись, ещё не отойдя от звонка, он направился к ней. Кто-то очень сильно стучал, просто очень сильно. Ему это не нравилось.
На пороге был тот самый парень, которого он совсем недавно уронил в грязь. Только теперь на нём был другой костюм — синий, хотя и так же отдающий алкоголем. Увидев Александра, он покраснел, и махнув рукой, позвал ещё одного мужчину, ввалившегося в квартиру. Он был сильный, крепкий, наверное, тоже занимался тяжелым трудом. Александр с силой сдавил его горло и боль, которая совсем недавно жгла его изнутри, немного отступила, затем он сжал сильней, и уже не мог оторваться от вида булькающей крови в своих руках.
Убивая, он почти ничего не чувствовал. Лишь некоторые толчки, которые исходили от синего парня, бившего его по спине и пытавшегося спасти своего товарища. Только это не помогло, уже ничто не могло им помочь. Александр понял это куда быстрее их обоих.
Уничтожив первого, он загнал второго в ванну, ему хотелось как можно быстрее убить его, но сперва, сперва он должен был получить хоть какую-то информацию, ему было важно знать, где она. Он плохо верил, что она бросила его из-за любви. Ведь они были вместе, они целовались, им было приятно и ничто не могло помешать этому. Не может женщина, которая была такой нежной, мягкой и будоражащей, так легко поменять его на другого. Не может.
Александр отложил нож и вытер руки. Он уже успокоился. Боль, терзавшая его, стала тупой, монотонной, но куда менее сильной. Она уже не выводила его за рамки, делая все поступки рациональными и осмысленными. Он, если так можно выразиться, смог обуздать её. Хотя и не совсем, последняя часть ещё не была завершена, она случится сегодня, в этом самый вечер, когда он закончит очередной рабочий день.
Так получилось, что за двумя парнями никто не пришел. Их не искала ни милиция, ни родственники, хотя они изрядно пошумели. Объяснить этого Александр не мог, поэтому просто принял как есть, и заботливо разделав оба трупа, вынес и закинул в мусорный бак.
Затем прошло несколько дней. И всё было почти как прежде, но с той лишь разницей, что внутренняя боль, которая произошла в момент расставания, никак не унималась. Наоборот, она продолжала медленно, монотонно давить на него. Это девушка снилась каждую ночь, она мешала спать, трусы становились мокрыми чаще, чем обычно. Она никак не отпускала его.
Он хотел быть с нею, снова гладить её, снова ласкать её красивое тело. Чувствовать запах её кожи. Но вместо этого он получал лишь тишину и мысль о том, как кто-то другой трогает её. И даже нож уже не успокаивал его, хотя всё же определенное решение было, ведь он хорошо помнил, что, убивая первого человека, он притупил чувство боли. Поэтому он и решил найти его, тем более, что адрес её квартиры он получил.
И вот, осталось совсем немного. Нарядившись, он купил букет, коробку конфет. Он не хотел делать ей больно, он просто хотел понять, почему, почему она выбрала другого. Сев в автобус, наверное, впервые за несколько лет, он добрался до её дома. Высокий, он был очень красивый, как, наверное, и любой другой, где жил такой ангел.
Поднявшись на нужный этаж, он покрутил ручку названной квартиры, желая устроить ей сюрприз. Затем вошёл внутрь. В глаза сразу бросились мужские дорогие туфли, духи и портфель. Сжав кулак, он прошёл на кухню, где быстро нашёл нож. Он хоть и был большим, но оказался на редкость слабым, в руке держался плохо и производил удручающее впечатление.
Затем он услышал их. Положив коробку конфет, он развернулся в сторону звуков. Дверь была закрыта, но он всё равно хорошо понимал, что они значат. Медленно, спокойно, пытаясь сохранить внутренне спокойствие, он вошел внутрь и увидел что голый толстый мужик лежит на ней. Девушка лежала
с закрытыми глазами, поэтому увидела его лишь, когда он подошёл вплотную и молча перерезал горло этому мужчине.
Кровь буквально захлестнула её, рванувшись потоком из его горла. Мужчина что-то прохрипел, затем навалился на неё своим телом, придавив к полу. Она лежала с широко раскрытым ртом, куда попадала кровь, и явно хотела кричать, но получалось это слабо, у неё был шок.
Схватив его за разорванную шею, Александр с силой отшвырнул его к стенке. Кровь всё ещё била из горла, заливая всё вокруг. Он сел напротив неё и аккуратно вытер кровь с её губ. Забавно, всё-таки, видеть, как она боится. Зачем бояться, если он с ней. Нет, он подарит ей только любовь и ничего более.
ДЛИННАЯ НОЧЬ ИЛИ НОЧНЫЕ СКАЗКИ
Сон первый.
Сущность.
Когда я увидел монстра, он сидел ко мне спиной возле стола и смотрел в окно, немного грустный, озабоченный, мешавший алюминиевой ложечкой дешевый черный индийский чай, который моя мама привезла с дачи, где у нас были крайне большие залежи этого индийского деликатеса. На нём была моя старая клетчатая рубашка, шорты и выцветшая майка, скрывающая бледно-серую кожу. Вполне такой серо-бледный старик, немного уставший от своей скучной обыденной жизни, если, конечно, не считать утыканную гвоздями голову и явное сходство с синобитом из «Восставшего из ада».
Порезанная, словно яйцерезкой, голова никак не укладывалась в этот обременявший окружение быт, она выпадала из системы, плавно вальсируя между реальностью и странной дикой фантазией.
Наконец дед отвлекся от окна, и, не поворачиваясь, взял кружку с чаем и громко отхлебнул, причмокивая от наслаждения. Затем указал на свободное рядом место. Сев напротив и ещё не отойдя от шока, я лишь молча рассматривал его утыканную гвоздями голову, которая почти всё моё детство преследовала меня в кошмарах.
В голове было много вопросов, по большей части касавшихся того, как это существо очутилось в моей квартире. Но ещё больше интересовало как это вообще возможно — как демон из фильма может сидеть на моей кухне в старой отцовской рубашке и пить индийский чай?
— Конфеты совсем никудышные. Старые, наверно — тихо сказал синобит, продолжая сидеть спиной и глядеть в окно.
Я протер лицо рукой — усталость, майские праздники, скомканные в одну кучу, видимо, слишком уж тяжелой ношей налегли на мое сознание, чтобы оно, наконец, выдало такой фокус. Я закрыл глаза. Посчитал до десяти. Открыл. На кухне кроме меня никого не было.
Откинувшись на спинку стула, я заулыбался — всё, я сошел с ума. Вот так разом свихнулся, без прелюдий и без возврата. Но как? Почему? Я ж, непьющий, да и траву курил неимоверное количество дней назад.
В зале неожиданно включился телевизор. Поднявшись, я аккуратно добрался до двери и выглянул в зал. Внутри похолодело. В той же отцовской старой рубахе демон сидел и щёлкал пультом, меняя канал один за другим.
— Чёртово ОРТ, всегда одна и та же хрень, не могу выбрать что-то получше. Неужели так будет продолжаться всегда? А затем выборы и выборы, наше долбанное правительство всегда будет этой ерундой заниматься?
И повернувшись ко мне лицом, широко улыбнулся. Только вот лицо это оказалось моим собственным.
Сон второй.
Вампир.
Проснувшись с сильно бьющимся сердцем, я понял, что это всего лишь сон и никого похожего на меня демона не было. Я всё такой же красивый, умный, обаятельный и немного мягкий в душе. Но всё такой же. Открыв балконные двери, я вдохнул городского свежего воздуха. Эта была хоть и летняя, но всё же, холодная ночь.
Вдох-выдох, свежее дыхание лета приятно ласкает легкие. Но что это? Передо мной девушка с черными волосами, которая парит на высоте тринадцатого этажа. Её красивые глаза, украшенные изумрудным свечением, отражают томное желание ступить на искромсанную годами рукоять балкона.
Отстраняясь, я как бы приглашаю её войти, и она делает это. Это вампир, девушка из мусорной городской среды, питающаяся кровью обычных людей. О да, кажется, так стоит назвать это видение.
Голова идёт кругом, не может же это тоже быть сном, ведь она живая, и вообще тут всё такое настоящее. К тому же я только что проснулся, и у меня до сих пор стучит сердце. Касание её холодной руки отрезвляет меня. Они рядом, она мертвенно бледна и из её рта воняет диким смрадом мертвечины, фу, как мерзко, я вижу её слюну.
Затем она жадным движением рвёт мне артерию и кладет на грязный линолеум. Кровь, я слышу, как она пьёт мою кровь. Силы тают, но я всё ещё слышу, как она пьёт мою кровь. Пора спать.
Сон третий.
Фабрика.
Я снова просыпаюсь, но теперь уже в обычной желтой форме. О, я посреди большого завода. Здесь огромные, очень огромные потолки. Бетонные стены глубоко вгрызаются в землю, монументальность этого строения сильно напоминает сталинскую архитектуру.
Топот ног. Люди идут на работу. У меня сильно болит голова, рядом подраспитая стеклянная бутылка. Я пью на работе, как некрасиво, мои руки в масле и я, видимо, механик либо неизвестно кто. Пока неизвестно. Я встаю, иду, топот ног приближается, и теперь я отчетливо слышу, откуда он.
Из коридора, белого чистого коридора - яркой контраст раздевалки, где я только что был. Где я спал возле шкафчика с рабочей одеждой.
Двери распахиваются, и мне на руки падает женщина. Её пожилое лицо прекрасно. Ярко голубые глаза полны слез, она молит о пощаде, я вижу это в её небесных глазах. Её руки трясутся, и она что-то говорит мне, просит о чём-то, умоляет. Но я не вижу во всём этом прока, я остро ощущаю, как считаю всё это таким неудобным, ненужным моментом. И откидываю её от себя, прямо в руки прибежавших за ней людей.
Это высокие сильные мужчины, около пяти человек. Удивительно, как это она сумела от них убежать? Очень странно. Они хватают её под руки и, поблагодарив меня кивком головы, тащат куда-то. Спокойно я иду за ними. Моя работа — следить, чтобы всё работало, ведь я, по-видимому, механик.
Большой высокий холл, или зал, или просто чудо роботизированной системы. Хотя я вру. Зал с машинами очень старый, всюду ржавое железо, но поскольку я всё-таки механик и очень люблю свою работу, я не могу сказать, что это всё похоже на ржавое корыто, и я говорю, что это зал роботизированной системы. Кажется, я вычитал это название в журнале неделю назад.
На конвейере следы крови, куски мяса. Здесь происходит убой, тушу кладут на длинные металлические листы, которые тащат на разделку. Я подхожу к умывальнику помыть руки. Боже, да я же кореец, моя желтолицая морда с узкими глазами некрасиво смотрит на меня из зеркала. К тому же у меня такая редкая борода. Фу. Какая печальная судьба.
Женские крики продолжаются. Женщину ведут к забойщику, который, привязав её кожаными ремнями, пропускает через неё разряд. Она падает, корчась в муках и агонии. Увы, её судьба решена — она сейчас пойдет на конвейер.
Мой разум проясняется всё лучше и лучше. О да, я механик, я чиню на заводе почти все машины. Мы работаем каждый день и ночь, обеспечивая поставками редкого мяса почти пол мира. Мы единственный завод, работающий для изготовления человеческих сосисок, столь бурно раскупающихся многими любителями сладкого мяса.
Женщины, дети, мужчины. Всё ради страны. О, святая северная Корея, да хвали Господь нашего лидера. Она получает огромные деньги за продажу столь редкого продукта. И теперь я могу снова позволить себе купить хорошее пиво и машинку для своего маленького Вунь-Чао, которому сегодня исполнился третий год. А он обожает дорогие игрушки.
Тело женщины медленно едет к дробилке. Она — нищая и грязная, в ней мало мяса и она идет на фарш. Здесь грязное производство, разделка более плотных и откормленных — этажом выше. Там зарплата получше, и я очень надеюсь, что попаду именно туда через год. Чинить там машину куда комфортнее. Мой друг Вонь-Чао постоянно хвалит своё денежное место там. А пока я лишь смотрю, как едет женщина и исчезает между металлических жерновов, чтобы дать востребованный редкий продукт.
ЮЛЯ
Сегодня я хочу рассказать ещё одну печальную историю, которая произошла со мной в моем далеком детстве. Она навсегда изменила моё понятие о женщинах, внеся в их стройные ряды такой термин как подлинная красота. Впрочем, к делу.
Во время описываемых событий я учился в девятом классе, сидел на предпоследней парте и как всегда из всех сил старался ускорить ненавистную мне геометрию, суть и смысл которой представлялись мне черной, беспросветной тьмой. И что особенно досадно, по большой части именно этими своими телодвижениями я и привлекал внимание нашей строгой учительницы, праведно следовавшей букве преподавания.
Поэтому мне пришлось стараться как можно меньше шуметь, пытаясь сосредоточиться на чём-то конкретном, и, что самое главное, увлекательном. Увы, под это точное определение подходила именно она, Юлия Великая. Стройная, высокая блондинка, с большими голубыми глазами.
Писать о ней можно долго. Но я постараюсь не отягощать вас ненужными подробностями, попытавшись выразить все её существо в легком визуальном оформлении. Итак, представьте. Озеро, множество рыб, обычных и больших, немного опасных. Но все их мы знаем, а вот с самого краю, почти в нетронутой заводи есть одна, которая нисколько им не уступает, но в то же время сохраняет дистанцию и нейтралитет, возвышаясь над межвидовой борьбой и делением территорий. Она ещё более опасна, сильна и неповторима. Она, словно привезенная из-за моря тайна, навсегда поглощенная обычным сельским озером.
И так оно и было. Более того, Юля даже нисколько не уступала нашей основной медалистке, честно отписывая большинство контрольных на пятерки, — что особенно привлекательно лично для меня. Особо за оценками она не гналась и если получала четверку, спор не затевала. Я очень хорошо помню эту её легкую улыбку, когда в очередной раз, получив незаслуженно четверку, она снисходительно скривила губы.
А ещё она ни у кого и никогда не просила помощи, не брала тетрадей для переписки, ни брала учебников, ручек и прочих атрибутов нашей школьной жизни. Как я уже говорил, она была полностью независима.
Именно благодаря этой своей независимости и отдаленности от остальных девушек она и смогла продержаться почти неоцененной до самого девятого класса, где после долгих и внимательных наблюдений, я, наконец, понял всю её ценность. О да, я был молодец, так как я нашел объект, на который почти не было конкурентов. И который, как мне тогда казалось, будет взят с непринужденной легкостью.
Но шли дни, и первичная стратегия рушилась на глазах. Юля оказалась крепким орешком, формировавшимся не один год. После предательства подруг и постоянных издевательств, она обросла крайне крепким слоем твердого покрова, пробить который было не так-то просто. А особенно мне — планы было видно невооруженным взглядом. Но я не сдавался. Я знал — жить без друзей нельзя, а она была полностью одна. И к тому же, постепенно меня стало всё больше и больше тянуть в эту загадочную заводь.
Позже я узнал, что она любила классику и обожала читать. Не то чтобы это были мои самые сильные стороны, но литература и русский у меня шли значительно лучше, чем математика, и, поднабравшись исторических фактов о жизни столь любимого ей Баха, я легко перемахнул через половину заборов к этой загадочной душе.
Но всё же работы было ещё много. Так как она хорошо понимала, что будучи ненавидимой за свою красоту и ум, может легко стать общим посмешищем, если я ее брошу. Поэтому инстинктивно продолжала противиться моему с ней сближению, старательно оберегая себя. К тому же, было ещё кое-что, ведь я на самом деле воевал не только с Юлиной строптивостью, но и со всей женской половиной класса, тщательно инспектировавшей мой любовный шаг.
Причина инспекции проста — ваш покорный слуга имел неосторожность завести несколько интрижек, две из которых закончились громким скандалом. Причем публично и с крайне невыгодными откровениями. Естественно, это не прошло даром, но будучи неглупым, я сумел использовать это во благо, так как двум заклейменным общественным порицанием людям проще найти общий язык.
А клеймили Юлю сильно. Зависть к её красоте и непокорности во всем заставляли злые женские языки плести столько жесткой ахинеи, что даже я невольно дивился пестрой женской фантазии.
Шли дни, недели, в общей сложности прошёл почти год, прежде чем я, наконец, сотворил чудо, а несли быть ещё точнее, то четко продуманный и грамотно исполненный план. В общем, я смог убедить её начать со мной встречаться.
Тут стоит добавить, что хоть я и говорил в тот момент, что это полностью контролируемая ситуация, на самом же деле все было не так. Я влюбился.
И как обычно бывает, я умилялся абсолютно всему, вплоть до мельчайших морщинок на ее носе, который она любила покривить. Я был полностью в её власти. И с каждым последующим днем, все больше и больше погружался в её заводь, где в полной тишине мог созерцать эту диковинную рыбку.
Скажу честно, со мной это было впервые. Я никогда не был тонкой натурой и спокойно переносил многие любовные вещи. Нескольких предыдущих девушек я спокойно прожевал и выплюнул, немного пробуксовав лишь на одной. Поэтому любви особой встретить не боялся и смело шёл на покорение очередной красавицы, немного мутной, но от этого лишь более симпатичной. Как тогда мне казалось, это был рискованный, но самый реальный из всех оставшихся мне вариантов. И тут такое.
Вы знаете, ещё я полюбил Баха. Его девятую сонату я тогда слушал почти каждый день. Правда, я настолько к нему проникся, что так же как Юля, начинал потихоньку закрывать глаза и качаться в такт музыке — то есть музицировать. Вследствие чего начал понемногу отдаляться от привычного круга общения, изменяясь по возрастающей амплитуде.
И вот так с простого убийства времени по геометрии я перешёл на самый сложнейший для меня этап подростковой влюбленности. Но не скрою, Юля также призналась, что она также подверглась этому чувству, всё больше и больше вглядываясь в мои мутно-серые глаза. Я даже стал побаиваться этих взглядов, ведь под ними я совершенно не мог сдерживать своё желание её поцеловать, что было пока недопустимо, так как я специально выжидал момента, когда она сделает первый шаг. Я полагал, что на этот раз это будет новой фишкой, которую я ещё не пробовал в своих отношениях с девушками. Эх, как же я был тогда неправ.
В день, когда всё изменилось, было светло и солнечно, это был весенний месяц и свет солнца освещал весь класс. Она сидела параллельно мне, через ряд, привычно вглядываясь в учебник. Всё такая же бледная, красивая, и недосягаемая. Это её качество — быть все время столь таинственной, я больше не встречал ни кого, разве что в собственных снах или мечтах. И в тот день это проявилось особенно ярко.
Я не буду тянуть долго с самым грустным, — увы, но она заболела раком крови. Смешно, забавно, я первое время всё никак не мог в это поверить, дойти мозгом, извилинами до той сути, что она скоро исчезнет, что придя в класс, я увижу лишь пустое место, за которым никто не будет сидеть.
Эту жесткую правду она сказала тихо, сухо, так что пошутить или порадовать её хорошими новостями стало просто невозможно. Я сидел с ней тогда на подоконнике. В дальнем крыле школы. Там где редко кто-нибудь бывает, так как там находился кабинет информатики, а занятия по ней шли достаточно редко.
Я помню, что я взял её зачем-то за руку и попытался согреть, но это мало помогало. А ещё у меня в голове почему-то возник образ синицы, которая толкает головой сбитую самку. Все это было настолько глупо и странно, но руку она не вытащила, а лишь улыбнулась и погладила меня по щеке. Мне показалось, что она вот-вот меня поцелует и в такой неуместный момент я пойму, что да, я победил — она первая пошла на поцелуй. Но она не поцеловала, она лишь долго смотрела мне в глаза всё таким же далеким, загадочным взглядом.
А потом она начала таять. Простите, но я не могу найти других слов для этого явления. Именно так и можно назвать этот процесс. В результате которого она становилась все бледнее и бледнее.
Бороться? Стараться подбадривать? О да, я делал это, а ещё я спросил, почему она не уедет и не постарается провести последние несколько месяцев за границей. На что получил вполне закономерный ответ: «У меня нет стольких денег, к тому же мне здесь очень нравиться. А школа? Ну должна же я чем-то заниматься». И снова эта снисходительная улыбка, которая пробивала меня насквозь.
Знаете, я даже крепко подрался на этой почве со своим другом, который, в общем-то, ничего плохого о Юле-то и не сказал. Скажу честно, мне стало от этого легче, так как меня посадили под домашний арест. Отсидев дома неделю, я вышел отдохнувший, ведь я крепко сдал от всей этой истории с болезнью. Мне даже стало казаться, что всё это странная выдумка.
И лишь когда в день моего возвращения она не пришла, я понял, что опоздал. Вместо привычной, гордой, пусть и слегка надломанной независимой девушки, я увидел пустое место и взгляды, старательно меня избегающие. Разве что друг похлопал меня по плечу, тот самый, с которым я совсем недавно подрался.
Напоследок хотелось бы добавить, что до сегодняшнего дня я постоянно задаюсь двумя вопросами: знала ли она, что не доживет до того момента как я выйду на учебу и почему так и не поцеловала меня?
КОШАЧИЙ ГРУЗ
* * *
Я всегда очень любил кошек. Мне нравилось, как они ходят, прыгают, мяукают. И поэтому я был безразмерно счастлив, когда мне, наконец, позволили завести это прекрасное животное. Да и момент с получением получился удачный, у одной моей одноклассницы как раз окатилась кошка, и она мне отдала одного котенка.
Котенок, а это была кошка, проблем практически не создавал. Дело в том, что моя одноклассница в знак благодарности быстро приучила ее к лотку и все, что мне нужно было делать, — это следить за тем, чтобы миска не пустела и чтобы лоток не набивался.
Но шло время. И постепенно проблемы всё же появились. Дело в том, что кошка стала ходить на улицу и регулярно приносить свое маленькое потомство. А я, в отличие от своих одноклассниц, не умел впаривать котят. Зато я научился их убивать — медленно, тихо, бесшумно, положив мокрое полотенце на пытающихся всплыть её маленьких детенышей, чьи маленькие тельца, даже в первозданном виде, отчаянно боролись за свою жизнь.
Первый раз я убил их два года назад, когда к нам пришла соседка и быстро показала, как надо расплавляться с этими маленькими беззащитными созданиями. Единственное, что она наказала, так это никогда не брать котят на виду у кошки, а всегда делать это когда она уйдёт. Не знаю почему, но я принял эти слова всерьёз и сделал всё именно так, как она сказала. Дождался пока она кошка захочет есть, затем молниеносно вытащил их и, обхватив полотенцем из нижней полки шкафа, унёс в ванну.
И так продолжалось из года в год. Пока, наконец, Дизи не стала сидеть до последнего, тщетно охраняя свое потомство. И это не час, не два, не три, она сидела сутки возле них, пока, все-таки голод не гнал её на кухню. Возможно, она ходила туда и ночью пока я спал, но я предусмотрительно не оставлял там никакой еды.
Каждый раз, возвращаясь с кухни, она сначала жалобно мяукала, звала их, потом обнюхав место, смотрела на меня, в надежде хоть как-то получить информацию. Но, увы, я всегда хранил крайне невозмутимое выражение лица. Но это было тогда, в этот же раз, всё случилось иначе.
Сначала всё было хорошо. Привычно накрыв их полотенцем, я ждал, пока все котята захлебнутся, и уже думал о том, куда бы пойти вечером, как вдруг случайно повернул голову и увидел, как в коридоре сидит она. Все было так неожиданно, что на секунду я растерялся. К тому же свет в ванне был выключен, и я инстинктивно вздрогнул. Кошка это заметила и с интересом стала подходить ко мне. Я не могу сказать, что было у меня в ту секунду в голове, может страх, может что-то ещё, но я как малолетний мальчишка быстро закрыл двери.
Несколько минут она пыталась открыть дверь лапкой, просовывая её под дверь и стараясь зацепить. Но затем сдалась и ушла, продолжая звать своих котят. В тот день она дольше обычного посвятила их поиску, не унимаясь почти да самой ночи и затем, уже поздно вечером отправилась в ванную, где долго нюхала раковину. Увидев меня, подглядывающем за ней, она подняла голову и пристально посмотрела в глаза. По спине прошёл холодок.
Знаете, я любил свою кошку, и она меня тоже. К примеру, первый раз она вообще рожала у меня в кровати, и я вообще чуть с ума не сошел от такой неожиданности. Поэтому я бы не сказал, что её взгляд был полностью враждебным, он, как был правильнее сказать, был изучающим. И посмотрев на меня несколько секунд, она спрыгнула с раковины и направилась в зал. Отлеживаться на батарее.
Только вот с того момента отношение её изменилось. Она больше не ластилась ко мне на руки и вообще старалась избегать меня. Ела, когда на кухне никого не было. Поначалу это было терпимо, но когда она оцарапала меня, мне пришлось её поддать.
И так бы всё и прошло, если бы, проснувшись раз ночью, я не заметил, что она сидит на моей кровати и просто смотрит на меня. Мне тут же перехотелось спать. Этот взгляд, он был теперь уже не изучающим, он был нехорошим. Поэтому недолго думая, я прогнал её и закрыл двери. На ключ. Так, чтобы она точно не вошла в мою комнату. И что характерно, спустя примерно полчаса я услышал, как она пытается открыть двери. Не сразу, а именно спустя полчаса, когда я, скорее всего, уже спал.
На следующее утро, понимая, что с такими играми сна спокойного мне невидать, я решил сходить к своей соседке и как можно подробнее расспросить её о странном предостережении.
Тётя Инна как обычно готовила. И ещё в коридоре запах её печенья обдавал всеми приятными ароматами этих изумительных маленьких запеченных сладостей.
Как обычно, поприветствовав меня кивком головы, она, вытерев руки о фартук, вытащила угощение.
Я тут же приготовился к чаепитию. Здесь я мог себя совершенно не сдерживать. Тетя Инна пекла печенья столько, что могла бы прокормить целый детский гарнизон.
— Тетя Инна — начал я, пробуя на вкус её деликатесы — помните, вы сказали, что не стоит никогда топить котят при кошке. А что будет, если я она это увидит?
— Может и нечего не будет. А может — она поставила на стол чашку с чаем — а может и случиться что-нибудь, а ты, собственно, почему спрашиваешь?
И тут я в двух словах описал ей всю ситуацию. Тетя Инна выслушала всё внимательно, но ближе к концу повествования взгляд её потух и с лица сошла вся доброжелательность, оставив лишь странную печальную улыбку. Когда я закончил она тихо вздохнула.
— Что ж, вполне логично, что она повела себя именно так. Знаешь, животные, как и люди, отличаются лишь характером. Поэтому надо всегда быть осторожным, не угадаешь, какое из животных примирится с судьбой, а какое нет. Правда, твой случай немного лучше моего, там всё закончилось куда быстрее.
— Расскажите.
— Хорошо. Это было лет сорок пять назад, когда мы жили в деревне, и у нас тоже была кошка. Тогда со всеми этими делами поступали куда проще и, свернув котят в сверток, просто бросали в реку. Обычно этим занимался отец или мать. Но чаще, конечно, отец. Кстати, кошка у нас же была, сильная, крепкая, мышей ловила исправно. А тут как-то раз с приплодом пришла, да так не вовремя, что отец при ней же котят и перебил. То ли пьяный был, то ли просто в плохом настроении, я не помню точно, говорят у нас об этом неохотно и так горе вон какое. Ну, в общем, размазал он их сапогом, все мозги наружу. А кошка это запомнила, и на следующую же ночь села ему на лицо, обхватив его когтями. Да так и померла, на лице, от разрыва сердца. Вцепилась намертво.
— Вашего отца убила кошка, какая жуть — сказал я, отодвигая кружку — это что ж получается, она и меня убить хочет?
— Я не знаю. Всякое в нашей жизни случается. Но ты не переживай, возможно это и ложь, может мне о кошке рассказали, чтобы настоящую правду скрыть. Это же деревня, там не принято сор из избы выносить, может он спьяну на кошку налетел да так и помер, я не могу точно сказать, говорю же, маленькая была.
— А мне кажется, что все, что вы сказали, — правда. И про кошку, и про котят.
— Знаешь, а пусть она ночью у меня поспит. И тебе спокойней и у меня гостья поживет.
— А вам не страшно? Вы же тоже её котят топили.
— Не думай об этом, вот угощайся, в этот раз особо вкусные получились.
Кончилось всё тем, что я съел почти всё её печенье. Причем как мне показалось, изначально я вообще есть не хотел. А вечером Тетя Инна действительно забрала Дизи к себе, и как мы и договаривались, я приходил к ней лишь днем.
***
Со стороны, конечно, выглядело все очень забавно, я не раз ловил себя на мысли, что просто иду на поводу своих странных, причудливых кошмаров и вот даже кошку отдал соседке. Я даже маме не рассказал о подлинном смысле этого перемещения, благо все её терпели лишь ради меня и едва она покинула порог, все облегченно вздохнули.
У тети Инны Дизи понравилось, она быстро освоилась и, найдя батареи, тут же заняла привычное ей место. Место теплое, возле окна, откуда открывался прекрасный вид на нашу детскую площадку. Дизи также понравилась тёте Инне, потому что была послушна и никогда особо не раздражала, к моему стыду признаюсь, я даже стал опасаться, что она останется там навсегда, уж больно они подружились.
Но, увы, счастье длилось недолго. Даже сейчас всё кажется как во сне. Вот я открыл двери, вот положил портфель, вот выпил воды и, схватив со стола бутерброд, пошёл по коридору в противоположную от нашей двери квартиру. К тёте Инне. Но, вместо привычного шума на кухне лишь тишина, хотя, нет, я слышал, как капала вода, медленно, едва слышно.
Я стою в коридоре, и свет яркого солнца бьет в окна. Очень светло, тетя Инна жила на солнечной стороне. Все её окна выходили туда, навстречу огненному светилу. Я поворачиваю голову в сторону кухни, звук капающей воды идёт оттуда. Я вхожу туда, кран не выключен. Рядом печенье, точнее тесто. Я беру мягкую мякоть, она вкусно пахнет чем-то сладким.
Затем у меня появляется странное нехорошее предчувствие. Мне кажется, что меня кто-то тормошит за плечо, или наоборот держит, но я всё равно иду дальше. Туда, вглубь мигом изменившейся квартиры. Внутри всё тихо. А ещё, после того, как перестал капать кран, настала полная тишина.
Пустой зал, хотя двери открыты. Тут я увидел Дизи, она всё также сидела на батарее, почти не смотря в мою сторону, лишь жмурилась от солнца и тепла, передаваемого ей. Я пошёл дальше, и вот я увидел кровь. Она была бардовой и текла из спальни.
Тетя Инна разбила себе голову, неудачно упав на пол. А потом я закричал, выбежал из квартиры и ещё долго не мог прийти в себя. Хотя, как сказали врачи, она просто поскользнулась. Ничего такого, что могло бы хоть как-то напрячь следователя. Типичный несчастный случай. Только вот, почему-то Дизи ушла, покинув квартиру до приезда участкового и скорой.
***
После похорон прошло примерно два месяца, прежде чем к моей матери вернулась кошка. И как это не было бы странным, снова беременная. Вот она сидит на моих коленях и нежно мурлычет под моей рукой. Я знаю, она хочет, чтобы я её погладил, и я сделаю это, подставив руку под её мохнатую мордочку и прищуренные глазки.
Скоро она родит. Принеся в наш дом минимум шесть котят. Я уверен, в этот раз всё будет иначе. Теперь она будет лучше приглядывать за котятами и не оставит мне шанса ускользнуть от неё в ванне. Она будет хитрее, проворнее, смелее. Она обязательно постарается увидеть тот момент, когда я буду топить её котят, если я, конечно, решусь это сделать. Вопрос этот пока нерешенный и нужно с ним как можно быстрее определиться.
Так как одно я знаю точно — мама всё равно не разрешит приютить всех котят, а если их не убью я, то это сделает она.
СТИЛЬНЫЙ МЯСНИК
Монотонные удары ножа успокаивают. Его крепкая режущая кромка почти не тупится во время резки. Мясник Александр лично следит за тем, чтобы нож был всегда безупречно наточен и как следует входил в плоть. Он проработал в этом цеху уже десять с лишним лет и просто не может себе позволить такого непрофессионализма.
Он любит свою работу, он отдается ей полностью, тем самым благодаря её за то, что она освобождает его разум от всяких ненужных мыслей, очищая девственное древо сознания от ненужных заумных наростов. Поэтому целые дни напролет он режет свиней, коров и баранов, поступающих к нему от свояка.
Единственное, что его сейчас тревожит — это холодильник, он слишком часто начал ломаться и ему даже пришлось освоить пару технических уроков, чтобы старый друг совсем не развалился. Но, увы, возраст берет свое и скоро старый кусок металла, все же, издаст последний вздох. А ещё, при мысли о холодильнике, на грубом лице Александре появляется улыбка, ему кажется, что это неплохая шутка — сравнить холодильник с человеком.
Есть ещё пёс. Старый больной Джонни, который вот уже два года таскает ноги, как прибитые к заднице доски. Он до последнего старается быть нужным и никогда не забывает подползти к двери, когда Александр приходит домой. Пёс знает слово верность, он выучил его ещё с рождения. Поэтому Александр просто не может зарезать этого верного пса и до последнего заботится о нём.
Играет тихая музыка. Священный мудрый «Ленинград», вокалист которого орёт простую песню о несчастной любви, выбирая для исполнения родные сердцу слова. Вокалист этой группы нравится Александру, он не любит, когда слова слишком сложные, а музыка слишком тяжелая для понимания.
Заканчивая этот день, мясник вешает окровавленный фартук и очищает нож. Каждый день он забирает его с собой, аккуратно упаковав в новенький чехол, где металл лучше всего сохранит свою холодную силу. Для Александра нож не только рабочий инструмент, он — часть его души. Такой же простой и твердой, такой же цельной.
Дождь. В этот вечер он пронзает небо. Холодный, по-настоящему осенний, он падает на лицо, стекая по нему обильными каплями. Он заставляет запах крови уйти вниз, в грязь, где она быстро смешивается с мутной водой и уже не может отпугивать людей. Александр поднимает лицо вверх. «Там, где видно темные тучи, рождается небесная вода» — так говорила о дожде его мать, когда она была жива и пела ему колыбельные. Это было давно, но в каждый дождь он вспоминает о ней.
Тук, тук, тук, падают капли. Тук, тук, тук, раздаются хлюпающие шаги рядом с ним, когда, несколько забывшись, он мечтательно смотрит вверх. Почувствовав, что шаги прекратились, Александр опустил голову и недовольно посмотрел на человека, который столь неделикатно помешал ему. Он очень не любил, когда в эти редкие минуты теплых воспоминаний о его детстве появлялись лишние люди. Один раз он даже ударил местного алкаша, решившего поживиться за счет этих прекрасных воспоминаний. Просто удивительно, насколько ловко этот вонючий алкоголик выбрал момент для попрошайничества. А ещё больше он не любил, когда него смотрели со стороны. Он даже для этого задерживался дольше в мясном цеху, лишь бы ночью поздно возвращаться домой.
Женщина. Красивая, высокая, стройная. Как в кино, только куда прекрасней. Но грустная, это чувство Александр распознавал намного лучше остальных. Очень грустная. Внимательно смотря на него, она немного улыбнулась и, что самое удивительное, нисколько не испугалась, хотя для многих первая встреча с ним характеризуется, как правило, страхом или брезгливостью.
Невысокий, но широкоплечий, он никогда не был красавцем. Заслуженно стараясь быть чаще в одиночестве, нежели в огромной толпе людей. Огромная физическая сила и крепкое здоровье, видимо, шли в обмен на прекрасное лицо эталонного мужчины с обложки. Поэтому единственное, что его хоть немного красило — это глаза, а точнее их чистый голубой цвет.
Чувствуя, что она не уходит, Александр почувствовал неловкость. Он легко расправлялся с мужчинами, но с женщинами полностью терялся и старался ретироваться при любой, не то что вспышке гнева, но даже самой безобидной ситуации. Так же и тут, видя, что она не уходит, он решил уйти сам. Хотя и очень, очень этого не хотел, ведь дождь чистил не только его лицо, но и душу, смывая странную ностальгическую грусть по самым светлым дням из детства.
Решив не хамить и молча уйти, он решительно развернулся и хотел было направиться к дому, как вдруг она окликнула его. Тихо, почти шепотом, как будто держалась из последних сил. Он неохотно обернулся. Да, она и вправду была прекрасна, как маленькая фея из мультфильма, который Александр частенько смотрел в детстве.
У неё были крупные, почти сверкающие глаза, аккуратные брови и тонкий дивный силуэт. Такие женщины влюбляли без остатка, и Александр очень явственно ощутил это, потому что даже после секундного рассмотрения ему было сложно отвести взгляд.
Она еле стояла на ногах. Кровь стекала по её бледной руке. Теперь он заметил, что она слишком бледна, что её дыхание слишком тяжелое для простой прогулки. Остановив взгляд на её пальто, он увидел, что несколько пуговиц сорвано, и единственное, что сдерживает ткань — это её вторая рука.
Он не любил когда бьют женщин. Не то, чтобы он был добрым защитником, просто не любил. Причину такого понимания этой ситуации старался не искать, потому что не любил копаться в себе, это была не его стихия. Зато он отлично разбирался в агрессивных людях, один из которых как раз подходил к нему.
Это был высокий, крепкий брюнет, лет двадцати. Он был отлично сложен и одет. Красивое кожаное пальто, которое всегда нравилось Александру, сидело на брюнете просто отлично, словно было сшито на заказ, по его размерам. Резкий и быстрый, он решительным шагом сокращал расстояние. Александр видел как, почти поравнявшись с ними, он открыл рот и хотел что-то сказать женщине.
Но не успел. Мощный удар в челюсть повалил брюнета в липкую грязь, выбив ему при этом два коренных зуба и левый клык, который неприятно впился в большой палец левой руки. Женщина лишь вздрогнула, завороженно глядя на окровавленную руку Александра, который задумчиво вытаскивал обломок зуба.
Дома ему предстояло опять зашивать кисть, ну или хотя бы промыть её водкой, которой становилось катастрофически мало. Он использовал её для шлюх, которые иногда приходили к нему домой. Теперь же он явно использует остатки горячей жидкости не по назначению, отравив себе такой прелестный вечер.
Александр посмотрел на брюнета. В грязи он растерял всё свое былое очарование и смотрелся лишь как кусок тела, как обычная свиная туша, выброшенная хозяином в грязь. Разве что на мясе была одежда, да щетина побрита.
— Вы не проводите меня? — спросила женщина, кутаясь в пальто.
Александр посмотрел в её сторону. Он не понимал, как можно было кутаться от теплого дождя. Ведь дождь нисколько не морозил кожу, даже наоборот, согревал её. Наверное, это последствия того, что её били, подумал он и протянул ей руку. Он никогда не гулял с такой красивой женщиной и даже не знал как надо себя правильно вести.
Но она оказалось молодцом. Шла тихо, ни о чем не спрашивала. Лишь периодически всхлипывала, вытирая падающие на лоб капли. «Она почти как молчаливая проститутка» — подумалось Александру. Ведет себя так же грамотно, ровно, так, как и надо — всё для того, чтобы такой мужчина, как он спокойно проводил до дома.
Остановившись у двери, он отпустил её руку и, изобразив на лице улыбку, показал на дверь. Он не знал, как лучше это сделать, как правильно выразить свое пожелание добра и сконфуженно изобразил, что смог, потратив на это весь свой запас эмоций на день.
— Спасибо — тихо сказала она и замешкалась, пытаясь назвать его имя, которого, естественно, не знала, ведь он его не назвал. Но он и не хотел говорить ей его, он считал это пустая трата слов, бесполезное, скучное занятие.
— Не за что — тихо ответил Александр, и собрался было уйти, как она подошла к нему и поцеловала.
Александр замер. Он никогда не испытывал особой телесной привязанности к поцелуям. Все его женщины просто выполняли работу и никогда не доводили дело до абсурда, они просто выполняли то, за что им платят и не более. А тут, тут что-то непонятное — то, о чем пишут в умных книжках. Непонятное, но очень приятное. Он сразу ощутил тепло её губ, накрашенных яркой помадой, таких пухлых и нежных. Таких, каких ему ещё никогда не доводилось касаться.
Он молча смотрел на неё, всматриваясь в её полузакрытые глаза. Дело в том, что он никогда ни закрывал свои, они всегда открыто смотрели вперед и всегда видели всю картинку. И иногда ему это нравилось, как, например, сейчас, когда он смотрел на красивые длинные ресницы и слегка изогнутые брови. Он также уловил её запах, запах дивных незнакомых цветов — теплых и манящих. Ему закружило голову, вдруг захотелось как можно дольше удерживать её рядом с собой, не дать ей уйти, остаться с ней навсегда.
Но тут она отстранилась, и едва держась на ногах, пошла к двери. Её сильно шатало, с руки продолжала капать кровь, разбавляя своими яркими каплями грязь. Странно, смотря на них ему совершенно не понравилось, что они мешают собой грязную землю, совсем не то, что с брюнетом, которого он бы ещё не раз протащил по земле, раздирая последнему остатки окровавленного лица.
«Номер, — раздался странный, незнакомый внутренний голос — спроси её номер». Александр от неожиданности даже коснулся лба, он отчетливо его услышал, как будто в нем проснулся неизвестный ранее человек. Так удивительно и странно, может даже чуть-чуть страшно, но не ему, потому что он давно уже ничего не боится. И, тем не менее, он был, этот странный, гулко звучащий голос.
— Постой — неожиданно, но тихо и четко сказал он, и, заметив, что она остановилась возле самой двери, быстро добавил — будь осторожна.
А дальше все было как всегда — дом, верный Джонни, кличка которого всегда вызывала у него усмешку. Каждый раз, когда он звал пса, он неизменно ловил себя на мысли, что очень уж странная у его собаки кличка. И постоянно при этом улыбался, радуясь своей лихой манере пошутить. Ему казалось, что так он насолил всем американцам, которых почему-то недолюбливал. Может виной этому русские фильмы, где американцы, как правило, были плохими. Или же сатирик Задорнов, этот умный историк, который всегда говорит, что они глупые. Александр не знал точно, что конкретно заставляло его недолюбливать этих людей, в общем-то, не причинивших ему никакого вреда. Но, тем не менее, видя морду псины и зовя её
американским именем, он всегда веселился, при этом любовно гладя верное животное по мохнатой макушке.
— Эх, Джонни, Джонни, ты даже не представляешь, старина, что сегодня я сделал, а ведь это был самый настоящий добрый поступок, пусть и сочетающий разбитую морду мажора. Но это не главное, старина. Ты представляешь, его подруга — наверняка какая-то модель, поцеловала меня, прикинь, старина. Меня, пожалуй, самого уродливого мужика в округе — тут он не выдержал и расхохотался своим громким басом, спровоцировав пса на громкий лай.
— Да-да, я сам не ожидал такого поворота событий, впрочем, — тут он поймал себя на странной мысли -мне надо немного отлучиться, я бы с удовольствием поболтал с тобой, но тебе лучше поспать. Я приготовлю тебе что-нибудь пожрать, а сам пойду, погуляю. Надо заглянуть кое к кому в гости.
Гости, это не гости. Это больше похоже на странное сотрудничество между двумя прозябающими людьми. Но, увы, это сравнение пришло к нему только сегодня, до этого он запечатывал этот момент несколько иначе. Хотя, бог с ним, с определением, главное, что ему нравилось, как слаженно и четко шла их работа. Этой уже не молодящейся, уже сильно постаревшей Вероники — местной богини платного дешевого счастья и его — могучего мужика, умеющего нормально говорить лишь со своей собакой.
Договорившись о встрече, он увидел её в черном, видавшем виды, платье. Она курила, была одна и охотно пустила его внутрь. Войдя в квартиру, он увидел, что на кухне, на столе, на старой цветочной клеенке, стоит полупустая бутылка водки, рядом с которой красовалась пепельница с окурками. Ему нравилось, что там были лишь её сигареты, так как ничто не говорило о количестве клиентов, что было, несомненно, важным качеством профессионалки. Она привычно достала граненый стакан.
— А знаешь, у меня сегодня день рождения — вдруг неожиданно сказала она и остановилась с водкой в руке.
Он посмотрел на неё. Усталая, разменявшая тридцатку женщина, — в общем-то, не самый последний тираж, но уже явно не имеющий никакого светлого будущего. От неё уже не разит запахом умершего невинного ребенка, он давно в ней сгнил и рассыпался в прах. Лишь ветхость, старая продажная ветхость, которая так надежно укрыта в этом ещё не полностью убитом теле. Жалеет ли он её? Нет, конечно, нет, ему всё равно, он считает, что она как старый холодильник — нужно использовать, пока работает.
Вяло улыбнувшись, она наливает себе полный стакан водки. Её разрушенный мир снова скроет потоком горячей воды, впрочем, так всегда, когда она встречает своих клиентов. Печаль — возможно, желание что-то изменить — нет. Хотя, наверно, это и не так, он просто никогда не интересовался её прошлым, может когда-то она и пыталась пробить себе более приятную тропинку в жизни.
Через тридцать минут он положил остаток зарплаты на комод и ушел. Это были последние деньги, то, что он не планировал тратить, но, тем не менее, потратил. Теперь надо будет таскать с работы мясо — это, конечно, не страшно, но Александр этого не любил, почему-то воровство он не принимал, как данность и всегда старался обходиться без него. А если уж совсем туго, то брал лишь еду. Как, например, в этот раз.
Непроизвольно, странно, случайно, все это вышло из-за этой женщины, которая так странно поцеловала его. Почувствовав новое чувство, он привычно решил, что это возбуждение и что он сможет легко удовлетворить его, переспав с проституткой, как это уже было ранее. Но, увы, он оказался не прав, чувство неудовлетворенности не исчезло, даже наоборот, после секса с Вероникой оно лишь возросло, словно получив дополнительную порцию дров. А ещё в голову беспрестанно шло сравнение, сравнение образов, этих мягкий манящий губ, глаз, запаха с одной стороны и падшей, убитой водкой женщины — с другой. И в этом сравнении проститутка проигрывала так, что даже ноль казался завышением результатов.
* * *
После странной встречи прошло две недели. Девушку, которую он встретил в ту ночь, он больше не видел, хотя её дом находился почти рядом с его. Скорее всего, причиной тому было разное время возвращения домой. Но это его даже радовало — столь резкие перемены ни к чему. У него стабильная жизнь, работа, зарплата, пусть небольшая, пусть всего лишь двадцать пять тысяч, но их ему хватает. Расходы у него небольшие, Вероника и Джонни берут не так много, хотя оба с возрастом забирают деньги по-разному, если первая лишь дешевеет, то второй лишь дорожает. Один ветеринар сколько стоит.
Ещё приятно радовало, что мажор не стал его искать, не стал наводить справки. Лицо у него ведь заметное, к тому же он тут живет. И найти такого парня, как он — не проблема, к тому же для ментов он вообще сущий подарок, на который можно повесить не один десяток дел. Ведь у него ни покровителя, ни денег, лишь замкнутый образ жизни, вечно окровавленное лицо и нож, с которым он почти не расстаётся. К тому же он не умеет лгать и на первом же допросе так или иначе показал бы свою радость от того, что сделал мужчине больно.
И всё же три зуба — не та утрата, с которой можно так легко расстаться. Даже он понимал это. За такие вещи принято платить, и платить хорошо. Если бы вот ему кто-то выбил зубы, он бы обязательно нашёл того человека, пусть даже и заниматься поиском пришлось бы во внерабочее время и на собственные средства. Но всё равно он бы нашел его и, возможно, немного покалечил. Пусть и посадили бы потом. Не страшно, отсидел бы.
Разрезая очередную свинью, Александр держал в памяти ещё кое-что. Совсем недавно ему выдали карту, на которую должна приходить «белая» зарплата и он должен будет забирать её в одном из банкоматов, самый близкий из которых в местном торговом центре. Это было новое непривычное дело и
что самое неприятное — теперь, видимо, постоянное. Он подумал об этом, как только получил карту и новое распоряжение от начальства, которые даже слышать не хотело о старой верной наличке. Но, видно, такова его участь, поэтому завтра в свой выходной он пойдет в этот новый торговый центр.
Вечером, чувствуя некоторую неловкость, он вытащил из шкафа полосатый серый свитер, джинсы и свежую майку. Он не хотел выглядеть оборванцем и идти в привычной ему одежде. Не то, чтобы ему было важно мнение гуляющих там людей, нет, он делал это для себя, и еще потому, что его мать всегда говорила, что на людях надо одеваться как можно лучше, красивее. Она часто старалась как можно лучше одевать его, и этот свитер она наверняка бы одобрила, как правильный хороший выбор воспитанного человека, который даже может понравиться женщинам. При последней мысли, глядя в зеркало, Александр усмехнулся — он опять неплохо пошутил.
Идя под электрическим светом на открытом пространстве, он чувствовал себя нехорошо, ему всё время казалось, что все на него смотрят, разбирают его по деталям, анализируют и пытаются обсуждать. Он не любил такие места, но выхода не было — деньги снять с карты было просто необходимо.
И тут она снова увидел её. Она была одна, с большими белыми пакетами. Красивая, грациозная, такая, которую нельзя вот так просто остановить жестом, криком или как-нибудь ещё. Александр вдруг явственно увидел, насколько они различны, насколько мешковат он и как изящна она. В ту ночь эти различия немного размылись, но теперь же они было неоспоримы. Поэтому привычно отвести взгляд и отойти в сторону он не смог. Да и не хотел, если уж не получается быть ближе, то уж насладиться прекрасным видом он должен обязательно.
Удивительно, но даже основной, ненастоящий, электрический свет преподносит эту красивую женщину так, что невольно возникает ощущение полного счастья и странной ауры легкого сумасшествия. Александру даже показалось, что нежная кожа этой женщины светится сама собой.
Впрочем, это лишь наваждение, печальное наваждение. Александр посмотрел на свои руки. Огромные крепкие руки, кожа которых покрыта бесчисленным количеством мельчайших морщин. Нет, не стоит таким рукам касаться волшебной кожи таких женщин.
Затем он снова поднимает голову и застывает. Она стоит прямо перед ним и весело вглядывается в его лицо. Она или ищет хорошее настроение у него, или хочет поделиться своим, это ещё не понятно, Александр вообще мало, что понимает, удивленно смотря на эту красавицу.
— Это вы? А я вас узнала, это вы спасли меня тогда. А ведь я даже не представилась — сказала она и, непринужденно поставив пакет на пол, протянула ему руку — знаете, вы уж простите за мою шалость, просто я даже не знала, чем вас отблагодарить тогда, да и сами понимаете, всё это так необычно.
Она улыбнулась. Забавно и мило. Совсем не так как в ту ночь. Когда у неё текла кровь, и когда он почувствовал её грусть. Он знает, чувствует, что она сейчас притворяется — это видно по глазам, но он подыграет ей, если она так сильно хочет казаться беззаботной и доброй. Единственное, что может помешать подыграть — это его актерское мастерство, он ещё в школе запарывал все спектакли со своим участием.
Она дала номер. Он записал его на небольшой бумажке, хранившейся в его куртке для протирки ножа. Белая, немного испачканная с левого края — она стала хранилищем для столь ценной информации, что он не раз доставал её по дороге домой, с интересом разглядывая. Казалось, взмах и все — она улетит в даль, забрав такой бесценный дар. Или пламя, пламя может охватить её, уничтожив раз и навсегда. С ней может приключиться миллион бед, но пока она в его руках — все это эфемерно, как призраки умерших людей.
Дома привычно его встретил Джонни, таща свою задницу прям к порогу. Где потеревшись мордой о ботинок, выразил тем самым свою собачью любовь. Ведь у него есть только он, один и неповторимый, мясник из бакалейной лавки, начальник мясного цеха, бог мяса и вообще всего сущего на этой земле. Второго такого нет, и скорее всего уже никогда не будет, судя по задним ногам. Покормив пса, Александр сел в кресло и ещё раз вытащил кусок белой бумаги.
Черные цифры. Нежный почерк. Остался даже запах. И лицо, когда узнав, что у него нет мобильного телефона, она невольно усмехнулась. Но он и не нужен. Он никому почти не звонит. А если и делает это, то лишь с домашнего телефона. Правда, был один неприятный момент, когда он пришел к Веронике не вовремя, не позвонив, но это скорее исключение из правил, к тому же ничего страшного не случилось, он вежливо попрощался и вышел.
Вертя бумажку в руках, он понимает, что он должен набрать. Позвонить. Сделать первый шаг. Она ведь женщина, она не будет делать это за него. Тут Александр взглядом обвёл свою комнату, странно, он раньше никогда не смотрел на неё как на место, куда можно пригласить даму.
Старый диван, на котором мирно покоится пыль. Ламповый телевизор. Два кресла с небольшими красными тканевыми накидками. Столик с кучей газет и миска в углу, где лежит собачий вонючий корм. Ну и естественно ковер с торшером — эти две вещи также являются частью его комнатного декора.
А что? Его небольшая зарплата не позволяет купить что-то большее, он и так потратился на холодильник, сожравший больше семи тысяч. И эта утрата до сих пор бередит ему душу. Тут Александр улыбнулся, всё же ему очень нравилась его комната, она полностью соответствовала своему хозяину.
Почувствовав его настрой, Джонни поднял голову и повел ушами — так он давал понять, что не прочь, чтобы его погладили за сообразительность. Но своего не получил, Александр снова погрузился в раздумья — номер, который он всё ещё разглядывал, заставлял его снова и снова возвращаться к не совсем правильному желанию позвонить.
Пииип. Пииип. Пииип. Это не мелодия, это гудки. Привычные длинные гудки. Он ненавидел, когда слышал мелодии, они казались ему кощунством, наглой современной манерой обрывать старость, срывать всю её элегантную материю и вешать свое не совсем правильное одеяние. Но у неё были гудки длинные, хорошие гудки.
* * *
Её звали Афродита, столь странное имя она получила от отца, который увлекался греческой мифологией и преподавал в университете историю. Её мать была предпринимателем и держала ряд магазинов, обеспечивая свою дочку деньгами и хорошей работой. Поэтому с материальной стороны Афродита ни в чём не нуждалась.
Она рассказала об этом в первую их ночь, когда лежала и смотрела в окно, мечтательно идеализируя луну. Александр тоже пытался это делать, но у него ничего не получалось — кроме дальнего бледного шара он ничего не видел и не понимал, от чего у Афродиты такая буря чувств. Его грело другое, его грела она. Её физическое тепло, её шарм, её манеры, запах и мягкий голос. Он чувствовал, что от всего от этого у него начинает кружиться голова, и он падает в забытье, в сон, который грозит заменить явь.
Готов ли он поддержать её в её фантазиях? Да. Готов ли он понять их? Да. Но сможет ли он? Эти вопросы кружились над ним, пытались атаковать, но, увы, не могли пробиться сквозь толстую броню ощущения необыкновенного счастья, образовавшегося вокруг него. И даже потом, когда ночь сменилась днём, они всё также беспомощно зависали в воздухе, бестолково переводя свои силы.
Что он влюбился, Александр понял не сразу. Может это потому, что он никогда не отличался острым умом, а может потому, что он действительно влюблялся медленно, но ведь главное не это, главное, что это произошло.
Они гуляли в парке, гуляли в центре, гуляли везде, где было много света и огней. Ей очень нравилось, когда было светло, ей нравилось улыбаться, она чувствовала себя очень хорошо в этих стандартизированных условиях жизни. Что нельзя было сказать о нём, сильно уж выбивавшемся из этого ритма.
Небольшой оклад, спецовка, отсутствие машины и денег, пустой холодильник, дворовый пёс и привычная работа мясника. Теперь это начинало казаться немного убогим. Александр начал чувствовать, что не может ничего противопоставить всепоглощающему чувству собственной несостоятельности. А затем пришли мысли об изменении, и они стали не столько новым, сколько больше неожиданным явлением.
Вообще, все, что случилось, можно было сравнить лишь со взрывом, который поднял слой пыли и показал, что было под ним. Женщина ведь изменила всё, она заставила крутиться старые, давно забытые механизмы.
Лежа с ней и чувствуя её изящные пальцы на своих руках, он невольно прислушивается к тому, что она рекомендует заняться спортом и стать ещё сильнее, крепче и выносливее, чем он есть, стать чем-то более современным.
* * *
Сегодня пауза — Афродита уехала за город, к своим друзьям, с которыми потом обещала познакомить. Александр не совсем понимает эту затею, он считает, что ему совсем не обязательно знать её друзей и вообще её окружение. Но если ей так надо, то, пожалуй, он стерпит. А сейчас, оставшись один, он немного отдохнёт от их любовного наваждения.
А отдыхает он просто. Помимо собаки и работы есть у него ещё одно небольшое увлечение. Фильмы. Особенно старые, где играют уже совсем старые актеры. Сегодня он включит старого доброго Фредди Крюгера. Этот бомж в полосатом свитере всегда вызывал у него лишь теплые эмоции, да и как можно не любить этого парня? Всегда пошутит, повеселит. Порежет шумных американских подростков, которые вечно думают, что они круче всех, а ещё он в отличие от того же Джейсона делает это крайне разнообразно. Своего рода он такой же мясник, только работает более увлеченно.
Хотя некоторая недостоверность в фильме Александру очень не нравилась. Например, он смастерил подобную перчатку на работе и как ни пытался наносить столь мощные порезы, у него ничего не получалось. Слишком маленькая масса у этих ножей. Гнутся. А вот оружие Джеймса Вудсона куда уместнее — мачете более подходит для таких вещей — крепкое, тяжелое, мощное. Оно проще вонзается, лучше режет, в общем, мачете более прагматичен. А все эти маленькие ножички больше подходят дамам, решившим поиграться в защиту от убийцы.
Вставив кассету, Александр растянулся в кресле. Любимая часть первая, там Фредди ещё не совсем раздобрел от обильных встреч с подростками и работает куда как серьёзней, не отвлекаясь на длинные скучные монологи.
Но, естественно, он посмотрит и остальные части. Так как слишком долго не расслаблялся в свойственной ему манере перед видеопроигрывателем. Первая, вторая, третья, четвертая — серии пойдут неспеша, едва поспевая друг за другом.
Свет. Слишком солнечный свет бьет по глазам, для благоприятного просмотра необходимо задернуть шторы. Александр встаёт и подходит к балкону. Свет всё так же агрессивен, он слепит и не дает расслабиться. Но теперь, теперь ему всё равно и, выйдя на балкон, он считает, что даже с этим странным исполнителем солнечной воли сможет найти взаимопонимание и общий язык. Ведь она любит его, а она
любит гулять именно под солнечным светом, как самая настоящая богиня Афродита, которая даёт смертному новое понимание мира.
Оставив Фредди в видеомагнитофоне, Александр смотрит на голубое небо — в этот день, когда все празднуют Пасху, он так же чувствует общее настроение, у него твердое ощущение того, что всё будет хорошо, и он уже никогда не будет один. Вдох. Теплый воздух разогревает организм, приятный, мягкий ароматный, такой, какой был раньше только по ночам, а особенно в дождь. С неба он опускает взгляд чуть ниже, на горизонт. Дальний, богатый деревьями и полями он уже не кажется таким уж отстранённым. Всё как-то идеализируется, все становится чуть красивее. А затем чуть ниже, чуть ниже горизонта он видит её, свою Афродиту, которая медленно идёт к своему подъезду. Она идеальна, идеальна, даже когда обнимается с другим мужчиной.
Шум, шум падающего камня, он стоит в ушах, он молотит по ним. Александр знает, что это. Он сталкивался с этим, он чувствовал всё, как повторение своей печальной детской истории, когда давным-давно вот также он видел свою прекрасную школьную подругу, бросившую его славного парня Сергея, который тоже возник из прошлого во всём своём великолепии. И что интересно, он тоже был брюнетом.
Александр отчетливо помнил, что как только школьная подруга увидела брюнета, она сразу переменилась в лице. Саша, её звали Саша, она сразу перестала быть независимым изящным существом, она сразу стала рабой собственных желаний, неизменно ведущих её к нему.
«Прости, я не могу, я слишком переменчивая». И прочее, прочее, прочее. И хотя внутри при этом все рушилось, Александр невольно попытался тогда улыбнуться, показать, что не сожалеет и всё хорошо. Тогда у него это не получилось. Сейчас он постарается вновь. Он подошёл к зеркалу и попытался оттянуть рукой губы, но, увы, этого не получилось — его мертвое лицо не хотело подыгрывать ему.
Вдох, выдох. Чувства начинали понемногу успокаиваться, сейчас его память слишком резко набрала обороты возвращения. А это не всегда хорошо, очень уж сильно он переживал по этому поводу тогда, когда над ним смеялся весь класс, и небольшая шалость первой красавицы едва не сломала его школьную жизнь.
Свет, он нестерпимо ярок. Слишком докучливый он пролезает в окно, стремясь показать ему всю правду, от которой уже рябит в глазах. Он изменился, он стал совершенно другим. Александр смотрит в зеркало и видит в нём себя. Как резко он изменился, как быстро вернулся в первоначальную форму. Джонни подходит к его руке и лижет её. Он чувствует, что хозяину немного нехорошо. Он в очередной раз доказывает свою верность.
При мысли о верности, Александр замечает, что лицо всё-таки преобразилось улыбкой. Всё же не зря он отходил столько лет от печального школьного урока, он сумел подготовить свой организм к новому удару. Он чувствует это, чувствует, как наливается силой его дух. Силой тяжелой, сминающей всё на своем пути, но, в то же время, холодной. Его улыбка ненависти обжигает не жаром, а холодом. Самостоятельно, без помощи рук она начинает свою дивную жизнь.
Когда она позвонила, он был готов к этому. Её нежный бархатный голос скользил так, что казалось всё абсолютно нормально и никому не стоит ничему удивляться. Что она просто выполняет своё обещание о приглашении его к друзьям. К прекрасным умным людям, которые переполняют этот мир. Казалось бы, всё хорошо.
Что ж, он не ударит в грязь лицом, слишком долго он сносил эти визгливые разговоры. Он придет к ним, он будет смотреть в эти издевающиеся лица и улыбаться им в ответ. Он покажет, что может держать удар, пусть даже он нанесен исподтишка.
Идя знакомиться, он одел старый темно-полосатый свитер, потертые джинсы и серую кепку, в которой пару раз выезжал с псом за город. Так он решил, что будет лучше всего, он предстанет перед ними в своём полном великолепии, неизменной форме, с которой он не расставался все последние годы.
* * *
Улыбка, жест и приветливое «здрасти». Кажется, так надо входить в эту мутную воду умного сообщества. Александр улыбается, ему действительно хорошо — обескураженность этих людей понятна, они не думали, что он придёт именно так, в старом поношенном тряпье. Но именно так он лучше всего может выдержать её объяснение. Он знает, именно сегодня, именно из-за его вида, она побыстрее скажет ему те самые слова, которые он уже слышал от Саши. И это хорошо.
Но пока ещё рано. Пока он знакомится с коллективом, в котором обязательно оказывается очкарик, крепыш-спортсмен, брюнет и две девочки, крайне похожие друг на друга. Поочерёдно пожимая всем руки, Александр останавливается на каждом, получше разглядывая лица — он не против знакомства, и это важно им донести.
Очкарик. Щуплый мальчик с немного впавшими глазами. Зачем-то побрил себе голову и теперь блестит отполированной лысиной. Как говорится, не с такой фактурой лысым быть. Но идею, всё же, тащит и к общему маразму добавляет висящий на шее шарф, хотя в помещении тепло. Шарф вязанный, хороший, правда, фиолетовый. При рукопожатии хрупкие пальцы немного хрустнули, получилось не специально, но громко.
Спортсмен. Отлично сложенный, накачанный, в глазах тупость почище той, которую Александр всегда изобличал в себе. Зато много уверенности, что немного сближает. Но, это всё далеко, спортсмен явно зависит от чужих мыслей. Это легко читается в нём. Странно, после боли, которую Александр испытал, он
стал так явственно читать образы людей, видимо, боль подарила ему новую волну сил, которых ранее у него не было.
Брюнет. Фальшивое очарование и такая же фальшивая улыбка. Но зато он намного изворотливее в словах и так картинно выражает свои мысли, что Александра едва не тошнит от этой манеры разговора, но он держится, потому что он должен быть галантным и вежливым с этими людьми.
Вечер. Наступает как обычно не спеша, так, как и должен. Александр смотрит в окно, там, за стеклом, есть тепло, к которому ему очень хочется прикоснуться. Погода щедро одарила несколькими днями плюса, и он очень хочет этим воспользоваться. Но пока рано, он видит, что Афродита уже готова с ним поговорить.
Она садится рядом, и почти по губам он читает, что их взаимоотношения — глупость, ошибка. Что она была одна и, поэтому он был ей нужен, что это всё — странный, никому не нужный балаган. Печаль, печалью веет с её губ, мертвые слова жалости, едва родившиеся, тут же умирают у неё на губах, а глаза уничтожают желанием побыстрей попрощаться. Он хочет справиться с болью, оседлать её и привязать к стойлу души. Но не получается, как огненно-рыжий конь, как жар-птица, боль освещает всю его душу, разжигая своим огнём великое пламя, в котором сгорают остатки мягкой, цветущей зелени его покоя.
Она милостива, она смеётся, она хочет видеть в себе доброту. Ангела, который крыльями сбивает пламя ей же посеянного огня. Но не получается, слишком сложно тушить этот дикий, всепоглощающий огонь. Попрощавшись со всеми, он уходит. Вечер зовёт его, он мягок и немного прохладен, он такой, как и всегда. Она так и не призналась что не любит его.
* * *
Прошло несколько дней, несколько дней упорного тяжелого труда, после которого можно и отдохнуть. Александр отложил нож в сторону. Сейчас ему больше всего хотелось чего-нибудь выпить, но, увы, в холодильнике было пусто. Он ещё раз посмотрел на голое женское тело. Ровный разрез на шее, мягкие мышцы и очень умные глаза, в которых он совсем недавно читал фальшь. Теперь оно мертво, оно уже ничего не сможет ему сказать о его странной любви.
А за окном шёл дождь, как и в прошлый раз, он был необильный, а именно моросящий, как он любил. Совсем не похожий на тот, при котором он познакомился с Афродитой. Задумчиво потрогав свой нос, Александр вытащил козявку и, обтерев её о джинсы, принялся за работу — ему предстояло закончить всё не более, чем за час.
Он взял пилу. Красивое, изящное, но теперь такое же мертвое, как и целый ряд свиных туш. Мышцы поддавались неплохо, но с костьми пришлось немного провозиться, переведя на это немало сил. Попивая чай, Александр с удовлетворением отметил, что импульсивность, с которой он работает, эмоции, которые он научился извлекать из собственной души, увеличивают не только производительность, но ярко подмечают новые нюансы его работы. Так, вместо задуманного часа, он потратил всего лишь тридцать минут. Хотя освежевать пришлось, как минимум шестьдесят килограмм свежего мяса.
С брюнетом он решил покончить после. Устало повесив фартук на стенку, он сел напротив неё. Её тело было куда нежнее, чем когда они лежали рядом. Мягче и красивей. Наблюдая за капающей кровью, он почувствовал, как боль снова сковала его, как снова придавила к земле.
Александр вытер лоб и снова вспомнил, как встретил её ночью, когда решил зарезать. Когда она, испуганно прижавшись к стенке, пытаясь все исправить. Когда сказала, что это не мой парень, а просто друг. Какая глупая попытка соврать. Нет, его уже не провести этим. Он уже не тот маленький мальчик, над которым можно смеяться.
КРАСИВАЯ КОШКА ЛАСКА
Всё, что я помню о погоде в те дни, так это то, что было крайне солнечно, было лето, и солнечный свет всё время светил в окна, освещая зал и позволяя кошке всё время нежиться в его лучах. О да, она просто обожала солнечное тепло и никогда не упускала шанса жмуриться на солнце, прогревая то левый, то правый бока.
Впрочем, на этом её удовольствия не заканчивались и, нагревшись, она спешила на руки, чтобы поделиться переизбытком солнечного тепла. Хотя не скрою, такой подход был крайне редким. И в основном она предпочитала наслаждаться энергией солнца в одиночестве.
Свет, ясные дни, тепло — так протекало лето в тот год. И если бы не тот случай, который произошёл со мной, то я бы, наверное, запомнил его именно таким — солнечным, мягким и беспроблемным.
А началось всё буднично. Как вы прекрасно знаете, у любой кошки есть определённый период, когда она очень сильно хочет кота, чтобы тот оплодотворил её и, родив котят, она успокоилась. И все кошки стремятся к этому счастью. Моя была не исключением и, выбрав момент, начала беспрестанно орать мне под ухо, предпочитая для своего ансамбля раннее утро.
Выносить было сложно. Очень. Особенно после второй недели так вообще стало невыносимо, и в один прекрасный день я отнёс её на улицу, причем, что самое удивительное, ни разу там до этого не побывав, она молниеносно устремилась в подвал.
А дальше блудные шатания и внезапное возвращение с удовлетворённой рожей и одухотворенным состоянием покоя в душе. Признаюсь честно, я был даже сначала рад, но потом всё же понял, что девать котят мне совершенно некуда. Никто из моих знакомых особо не рвался их брать к себе. Посёлок, что тут скажешь, почти у каждого в доме кошка, ну или на даче.
Один, два, три, четыре, в общей сумме шесть полосатых тигрят, именно столько появилось на свет спустя несколько недель. Маленькие, какие-то сопливые, сморщенные, на вид — так сплошная мерзость, которая умещалась буквально на одной ладони.
Совсем маленькие, совсем беззащитные, именно в этом возрасте их следует убивать, сказала нам наша соседка, Екатерина Добродушных. На душе которой не один десяток загубленных кошачьих душ. «В таком возрасте их не так жалко, поэтому лучше момента, чем сразу после рождения не найти, да и кошка не успевает привыкнуть». Так сказала она, рассматривая беременную Ласку, которая, словно почувствовав недоброе, быстро ушла на кухню.
Хочется ещё добавить, что у меня были самые лучшие отношения с Лаской. Именно я привел её в дом, именно я первый дал ей кличку и позаботился о том, чтобы моя школьная подруга приучила её к латку. Я первый, кто угостил её настоящей рыбой и беспрестанно играл с ней, защищая то от отца, то от матери и именно у меня в комнате она рожала в первый раз, даже несмотря на то, что в последнее время я часто давал ей небольшого пендаля, а бывало и вовсе наказывал тапком. Но отмечу, что даже несмотря на тапки и пылесос, которым я изредка её пылесосил, она все равно никогда не ссала в ботинки и всегда была аккуратна в плане домашней гигиены. И всё также продолжала лежать со мной, пока я засыпал, и лишь потом втихую сбегала в зал.
И вот я должен убить её детей. Да-да, именно я, так как попросить сделать это других было бы неправильно. Поэтому, подождав, пока она уставшая пойдет поесть, я быстро взял и отнес их в ванную, где, набрав воды, положил сверху намоченное полотенце. Раз за разом я надавливал на пытавшийся всплыть комочек, и раз за разом он пытался передавить мой палец в жажде жить. Но это было тщетно, так как не может небольшой шерстяной комочек пересилить руку человека.
Вернувшись в комнату, кошка подошла к месту, где спала с котятами и, посмотрев в пустоту, жалобно замяукала, позвав своё потомство. Но в ответ ей пришла тишина. Сделав пару кругов, она несколько раз звала их, но всё было по-прежнему тихо.
Усевшись, она посмотрела на меня — в этот момент я был в кресле и наигранно смотрел в телевизор. Глупо, конечно, так, по крайней мере, мне тогда казалось, но я всё равно делал вид, что ничего не произошло.
Кстати я, кажется, до сих пор не описал её. Это зря. Она очень красивая, худая, с тигровым окрасом, просто изумительно умела ловить мышей. Особенно на даче, когда в одиночку душила даже довольно крупных крыс.
Впрочем, я немного стал уходить от основной темы моего рассказа, ведь с того момента как я убил котят, в ней что-то поменялось. Сложно было сперва сказать что, лишь потом, спустя определённое время, я смог охарактеризовать это — ненависть.
Я понял это по глазам, когда сидя за уроками, я вдруг обнаружил, как она сидела возле порога и в темноте молча наблюдала, что я делаю. Раньше такого не было, она либо подходила ко мне, либо просто валялась где-нибудь в квартире и спала. Теперь же она наблюдала. А учитывая, что мои родители довольно часто отлучались по своим друзьям, это начинало происходить особенно часто.
В первый раз я не обратил на это никого внимания, но во второй и третий я её попытался позвать. Только ничего из этого не вышло, она лишь молча вставала и уходила внутрь квартиры. В третий раз я пошёл было за ней, но остановившись возле двери в свою комнату, неосознанно включил свет в коридоре.
Остановившись, я понял что боюсь, что всё было сделано из-за страха, ведь квартиру я знал, как свои пять пальцев и мог без труда пройти в зал и уже там включить свет, что я и делал до этого. Я крайне редко включал свет в коридоре, предпочитая проходить его в темноте. Задумавшись, я посмотрел наверх, и там, на стенке мебели в коридоре я заметил её. Прямо на шкафу, примерно наголову выше меня.
Она никогда так раньше не делала — вот, что было первой моей мыслью. Она всегда предпочитала ходить по полу, да и передвигаться по чемоданам было неудобно. Наигравшись в гляделки, Ласка спрыгнула на пол и, подойдя к моим ногам, мягко замурлыкала. Я погладил её, затем прошёл на кухню и насыпал корма, который она с готовностью съела. Больше в тот вечер она меня не беспокоила.
А потом родители уехали на несколько дней. Я ещё помню, как мама всё время пыталась объяснить мне, насколько важно следить за квартирой и правильно питаться и прочее, прочее, прочее. Я всё это, конечно, выслушал, но так, сквозь уши, она и я прекрасно понимали, что это больше для проформы.
Тишина, мягкое касанье лап и тихое, едва слышное мяуканье. Именно это я слышал в первую ночь, когда закрыл в свою комнату дверь. Не знаю, не могу объяснить, что меня так пугало, ведь она никак не проявляла свою агрессию, наоборот, начала крайне сильно ко мне ластиться, то и дело пыталась достать до шеи, потереться. Проявить симпатию.
Но я всё равно закрыл двери. И лишь пару раз орал на нее, чтобы она дала мне возможность поспать, а потом и вовсе вышвырнул на балкон, где она всё также продолжала стучаться, заставив меня высыпаться уже у матери в спальне. Но не только это напрягло меня, затем я обнаружил, что спит она там, где были раньше её котята и только там. Странно, необъяснимо, но, увы.
Переночевав пару ночей на балконе, она успокоилась и больше не царапалась по двери, лишь потом, в последнюю ночь я понял почему — всё для того, чтобы открыть ручку двери и, бесшумно её открыв, броситься мне на лицо.
Я не буду писать вам, как это происходило и как, задыхаясь, я пытался стащить свою обезумевшую кошку со своего лица, это, наверно, не совсем правильно, да и не нужно. Хотя я даже немного заикаться после этого начал. Дело в другом — мне почему то до сих пор кажется, что когда я отрывал её от своего лица, она специально отпустила хватку, дав мне возможность убить её в припадке этого ночного безумия.
Глупо, наверно. Хотя отчаявшаяся мать не всегда жаждет победы над врагом, иногда она просто хочет умереть. И ещё кое-что поразило меня — когда вернулась моя мать и увидела моё исцарапанное лицо, она, не задавая вопросов, попросила меня лишь похоронить её рядом с её котятами за домом, на холме, где как обычно много солнечного света.
БЕЛЫЙ КОНЬ
Слушая Сашу, я невольно смотрел только в её глаза. Большие, полные недосягаемой для меня глубины, они неизменно притягивали своей очаровательностью и красотой. К тому же они были зеленые, а с зеленых глаз я вообще с ума сходил. Она приходила уже второй день, постоянно повторяя мне одну и ту же историю. Поднявшись из-за стола, я устало посмотрел на дорогу, уводящую в лес. Где-то там по её словам пропал её муж. Как же всё это нелепо. Что касается меня, то я был на сто процентов уверен, что ему дали по голове гастрабайтеры, бесчисленно снующие вдоль трассы. Но выслушать страдающую от горя подругу, а теперь ещё и вдову, я считал своим долгом. Ведь подруг у неё всё равно не было.
Итак, по порядку. Её муж Виталий, порядком подсевший на жирную пищу, всё-таки сумел перебороть свою лень и взяться за пробежки. Первое время он, конечно, сильно мучился, но затем, когда освоился со столь необходимыми ему километрами, стал бегать всё чаще и чаще.
Постепенно вошел во вкус, стал читать спортивную литературу, где узнал, что предпочтительнее бегать по грунту, а не по асфальту, что и привело бедолагу в лес, где он пропал. Всё вроде бы крайне обыденно, сколько таких случаев, если бы не одно но — перед тем как пропасть, он целую неделю твердил о странном белом коне, постоянно мерещащимся ему среди темной зелени.
Что ж, это действительно грустно, хотя с другой стороны, что поделать, если у человека такая карма, не умрет под машиной, так умрет в лесу. Да и мне никогда этот Виталий и не нравился. Так, среднестатический везунчик.
Сзади послышался плеск воды. Саша понемногу отошла от переживаний и, убрав посуду в раковину, начала её мыть. Она знала, что я живу один и извечная проблема моего жилья — это горы немытой посуды. Какая всё-таки она молодец. Красивая, умная, аккуратная. Привыкшая к чистоплотности.
Был ли я в неё влюблен? Конечно да. С девятого класса. Уже там, придя к нам новенькой, она полностью овладела моими мыслями и не давала мне покою. А затем она встретила первого ухажера, через два года второго и наконец, третьего, в лице этого жирного Виталика. Поэтому, я думаю, глупо было бы мне особо переживать из-за того, что этот парень пропал в лесу. Туда ему и дорога, хоть с конем, хоть без коня.
— В полиции мне сказали, что пока тела не найдут, он считается пропавшим без вести — грустно сказал она.
— Ну да. Так они и говорят — я подошёл к ней и обнял её за плечи — постарайся быть сильной.
Не знаю, нравился ли я ей когда-либо или она просто немного сошла с ума после пережитого, или это просто странный посыл из космоса в её голову, но она не стала отгонять меня. Она лишь сжалась и, повернувшись ко мне, ещё раз увлекла в свой мир изумительно красивых зеленых глаз. Где мы и остались, на определенное время вдвоем. Ну, вы понимаете, о чём я.
Затем, после этой встречи прошла неделя. Она старательно избегала меня, да и я особо не рвался попадаться ей на глаза, всё-таки то, что произошло между нами тогда, нельзя назвать самым хорошим делом. Чтобы немного отвлечься от этих мыслей и наверно хоть как-то помочь бедной вдове, я решил пройтись по тем самым местам, где так старательно бегал её муж.
Первый раз эта была суббота, такой, знаете ли, прекрасный летний день, когда в квартире жарко, а на улице сплошная благодать, поют птички и солнце неизменно отступает от приятной древесной тени. Перейдя по наземному переходу, я неспешно направился вдоль дороги, ведущей к лесу, возле которого я хоть и прожил десять лет, но который я ещё ни разу не посетил — так, лишь вечером из дальнего окна разглядывал.
Пройдя около сотни метров, я увидел первый поворот в сторону леса. Свернув, я пошёл вдоль небольшого поля с грядками, огороженного металлическим забором. Как я и предполагал, здесь работали либо киргизы, либо узбеки, заботливо оберегаемые новоиспеченными плантаторами-армянами, несколько раз проезжавшими мимо меня на неплохих машинах. Тогда я даже подумал, что именно они и положили конец пробежкам коротконогого Витальки. А ещё то, что осталось потерпеть совсем немного, прежде чем Саша окончательно станет мое. В её состоянии особого труда мне не предоставит переманить её к себе, к тому же у меня была квартира, и она была куда лучше, чем та, в которой она жила, ведь это собственность матери её супруга, которая приехала через пару недель.
С такими мыслями я снова подошёл к повороту, который теперь уже уводил к дальним железным воротам, возле которых стояло несколько человек в рабочей одежде. Видимо, это были труженики сельхоз труда, временно отдыхающие во время обеденного перерыва. Ещё был путь к садовым невысоким деревьям, вдоль которых были следы от машин.
Садовые деревья. «Что ж, пусть так» — пришло мне тогда в голову, и я пошёл между двух следов от колёс грузовика. А затем я увидел её. Необычайно красивую рыжеволосую девушку. Вокруг которой делал круги белый жеребец, время от времени взмахивающий своей гривой. Жеребец был настолько мощный, что казалось, он в три раза превосходил по габаритам девушку. Поначалу мне показалось, что это наваждение и я попросту говоря, переутомился, но переждав пару минут, я понял, что всё наяву и девушка действительно выгуливает животное.
Странно, но я не знал, что рядом с нами есть конюшня, хотя, признаюсь, девушки по району на коняшках ездили, предлагая проехаться за тысячу или пятьсот рублей. Только те коняшки не шли ни в какое сравнение с этим красавцем, столь резво прыгающим вокруг этой изумительной девушки.
Наконец она меня заметила и, на несколько секунд смутившись, отвела взгляд в сторону. Но этого было вполне достаточно, чтобы сместить Сашу и бодро встать на её место. Ведь она была рыжая, даже правильнее сказать огненная, так как волосы излучали поистине адский огонь.
Сделав пару шагов, я хотел было подойди к ней поближе, но жеребец, только что не испытывавший в мою сторону ровно никакого беспокойства, вдруг заржал, и чуть было не снес меня с ног, остановившись буквально в двух метрах. Глаза коня горели огнем, и он едва не вставал на дыбы, буравя меня своим ненавидящим взглядом.
Отшатнувшись, я посмотрел на девушку. Она молча наблюдала за картиной, даже не пытаясь остановить свое животное. А затем она ушла, оставив меня посреди фруктовых деревьев, полного новых мыслей относительно судьбы Виталия.
Оказывается, конь действительно есть. Разве что не один, а с наездницей. Но, тем не менее, он существует, и всё, что говорил Виталий — вовсе не выдумка, а реально существующий факт. Но, будучи человеком здравомыслящим и хладнокровным, я решил не гнать события вперед, а вернуться домой и ещё раз, спокойно, уже без сарказма выслушать Сашин рассказ. От начала и до конца.
* * *
За неделю Саша немного оправилась, даже стала улыбаться. Мне всегда нравилась её улыбка, но теперь она была просто превосходна. Не знаю, может потому что её украшала свобода. Милиция, её как и меня, беспокоила всё меньше и меньше — видимо проблем у них и так хватало, хотя, не скрою, регулярно названивающая мать Виталия приносила мелкие неприятности.
Напросившись к ней на чай, я смотрел, как кубик сахара медленно растворяется в горячем, коричневом напитке. Саша стояла ко мне спиной. Хрупкая, нежная, она была похожа на ангела, который так глупо растратил свое лучшее время.
Наконец она села рядом. Теперь уже немного более спокойная и как я уже говорил ранее, -улыбчивая. Разговор пошёл плавно, словно мы оба к нему долго готовились. Сначала вежливо поинтересовавшись о моих делах, она переключилась на погоду, затем на пару подружек. Я не торопил, я знал что то, что произошло между нами в тот раз, требует времени, нельзя просто так взять и пропустить такое.
Наверно это как в пословице — «На пепле выжженной земли прорастает новый росток». Впрочем, я отвлекся, несмотря на симпатию, мне действительно было интересно узнать про историю с жеребцом. И прослушав много воды, я деликатно спросил об этом. И как я не старался, подойти к этому моменту мягче, она всё же вздрогнула.
— Как я уже говорила, это было месяц назад, теперь уже месяц. Он пришел и случайно обронил, что видел лошадь или коня, да, белого коня, который едва его не сбил или не убил. Я точно не помню, я была занята. В общем да, кажется, тогда он впервые заговорил об этом.
— Только о коне?
— Да. Только о нем. Сказал, что встретил его в лесу. Я ещё спросила, что может не стоит бегать там, где водятся такие крупные животные, ну и ещё спросила, с кем он был.
— Конь?
— Да, должен же быть у него наездник.
— И что ответил Виталик?
— Что-то пробормотал про мужчину, невысокого.
Я заметил, что она как-то отстранённо смотрит в окно. Мне снова захотелось её обнять и прижать к себе. Но я переборол это чувство и продолжил задавать вопросы.
— А потом? Что потом?
— Потом он всё чаще и чаще стал упоминать о лошади, а потом вдруг перестал. Стал немного замкнутым, стал всё чаще и чаще делать свои пробежки. Поначалу он говорил, что так надо, что это увеличит его спортивные результаты, но потом я заметила, как он выдыхается, что это стало какой-то странной навязчивой идеей.
— За месяц? Всё это произошло за один месяц?
— Я о том же. Слишком маленький интервал для того, чтобы начать бегать каждый день. Мне так даже подруга-тренер из фитнес центра сказала. Мол, он себе все колени изуродует. А потом он пропал.
— Действительно очень странно. И ты в тот вечер вызвала полицию?
— Нет, я уснула. Он предпочитал бегать в тёмное время. Приходил к семи и как поест, шёл на свою пробежку.
— Понятно.
Итак, получалось, что Виталий не желал, чтобы Саша знала о девушке, которая, по-видимому, и является обладательницей лошади. Стало быть, ничто не мешает мне наведаться на конюшню и там уже
поинтересоваться о судьбе моего товарища. Заодно познакомиться с рыжей красавицей, столь ярко выступившей при нашей первой встрече, и, как мне показалось, не желавшей знакомиться.
Всё это, — несомненно, авантюра, но ведь моя жизнь сера и скудна. Да, у меня появилась возможность переспать с Сашей и, возможно, на ней жениться, но ведь то, что я схожу на конюшню — никак этому не помешает, — не убьют же меня за это. Разве что там могли побывать следователи, которые точно также могли расковырять этот след.
Но, к моему удивлению, на конюшню никто кроме меня заходил. Об этом я узнал у деда, выполнявшего роль то ли сторожа, то ли местного плотника. О конюшне он рассказывал очень охотно, видимо слушателей у него было немного, ровно, как и оставшихся зубов. Рыжую я также увидел — она возилась с гнедой лошадью, которую снаряжали для зарабатывания денег в городе. Она приметила меня сразу, только подходить не стала, держась поодаль и внимательно вслушиваясь в мой разговор с дедом.
Наконец, она не выдержала и подошла, что позволило мне рассмотреть её во всём великолепии, так как видел я не очень хорошо. Рыжая, немного приукрашенная веснушками, она обладала воистину потрясающей красотой и очень манящими глазами. Зелеными, можно сказать изумрудными, я даже не стал вглядываться в фигуру — настолько ярко выступало её лицо.
— Что вы хотите узнать? Цены на прогулки? — сердито спросила она, отстраняя от меня разговорившегося старичка.
— Цены, можно и цены — послушно сказал я, не пытаясь сопротивляться её напору.
— Полторы за час.
— Немного. А на какой лошади?
— Гнедой и вот той, черной — указала она на еле живую кобылицу.
— Мне бы белого, которого я видел совсем недавно, а то, простите, эти какие-то еле живые.
— Белый конь мой. На нём ездить нельзя — отрезала рыжая.
— Вадим.
— Что?
— Меня зовут Вадим. Для подобных резких разговоров лучше называть меня по имени — улыбнулся я, вглядываясь в её глаза. Удивительно, но такой подход несколько смягчил её, и сквозь жесткий взгляд показалось тепло.
— Елена.
— Очень приятно, Елена. А не могли бы вы хотя бы показать мне, как надо ездить на лошади, пусть и на вашей? Я не так часто вижу красивую езду, которую, я уверен, увижу в вашем исполнении.
Немного помолчав, она кивнула.
И после этого я увидел, как она управляться с этим здоровенным, мощным жеребцом, грудь которого в несколько раз превышала любую другую из конюшни. Лихо, резво, так что конь едва не падал от усталости, сделав несколько десятков кругов. По импульсивности они оба подходили друг другу. Но не это было самым удивительным. Цепочка, висевшая на шее Елены, показалась мне до боли знакомой, кажется, точно такую я видел у Саши.
* * *
Если Александра была раненной ласточкой, то Елена самой настоящей львицей. Стремительная, вольная, свободная — она могла надышаться только ветром, переполнявшим её во время её прогулок. Я видел это по лицу, по движениям, по всему, что так четко вырисовывало её образ. Только вот зачем она носит цепочку пропавшего человека? Вот это я понять не мог. Если она хоть как-то относилась к смерти Виталия, то зачем ей носить его подарок? Следовало спросить её об этом, так, ненавязчиво, деликатней.
Не получилось. Едва я затронул эту тему, как лицо её резко изменилось, и вместо прекрасной, свободной кошки, я получил точно такую же, но разъярённую. Хотя ответ я всё же получил, — оказывается некий городской мальчик всё же смог добиться её расположения, после чего куда-то пропал, оставив её одну с этим небольшим подарком.
Но это всё, больше узнать что-либо у меня не получилось. Но это не страшно, я же не следователь, хотя продвинулся в этой истории куда дальше них. У меня уже складывалась нешуточная картина из людей, кто мог убить бедного Виталика. Я даже мысленно представлял себя уже сыщиком. Правда, бесплатным, но, тем не менее, очень талантливым.
А затем неожиданно в мою дверь, после того как я вернулся с поля, раздался звонок. Это была Саша. Бледная, уставшая, немного озябшая от приближающейся осени. Спросив разрешения пройти, она легко переступила через порог и сняла свою кофту. После чего подошла ко мне и, как мне показалось, принюхалась, — впрочем, это было так внезапно, что могло и показаться.
— Как твои дела? Я давно тебя не видела. Чем ты занимался? — выпалила она сразу несколько вопросов.
Растерявшись, я пожал плечами и ответил — работа.
— А, работа — тихо сказала она и села за стол — работа — она такая, вечно заставляет пропадать.
— Тебе что-нибудь налить?
— У тебя есть алкоголь?
— Алкоголь. Да. Есть. Есть виски.
— Подойдет.
Я подошёл к шкафу и машинально вытащил два стакана и бутылку вискаря. Хорошего, кстати. Мне он достался от одного бармена, увлекающегося сбором алкогольной продукции, не попавшей под инвентаризацию.
— Как хорошо, что ты пьющий, было бы ужасно нажраться одной. Ненавижу быть одна — сказала она и пододвинула мне стакан.
Мы выпили раз, два, хмель хорошо ложился на настроение, так что хотелось впустить его как можно больше. Я посмотрел на неё. Странно, вот так взять и разорвать порочный круг боли, осмелиться на первый шаг ко мне. Необычно.
Только вот я всё равно был один. Она ушла до того как я проснулся. Видимо, всё ещё не решаясь признать ту реальность, которая для неё настала. Которая неразрывно связана со мной, единственным мужчиной, которого она может видеть подле себя. Рад ли я этому? Конечно. Хотя, определённый неловкий момент всё же был — я всё равно хотел увидеться с рыжей, как бы не были прекрасны наши отношения с Сашей.
Только вот на конюшне её не оказалось. Она куда-то уехала по делам. Именно так мне доложил словоохотливый старик. Посидев с ним немного, я всё-таки не вытерпел и напросился подойди поближе к её красавцу, которого она так необдуманно оставила со стариком. Понимающе улыбнувшись своей беззубой улыбкой, он подвел меня к жеребцу. Какой же он был всё-таки красивый.
Я осторожно протянул руку, но он фыркнул, и мне пришлось ретироваться. Зубы у него были крайне большие.
Этим же вечером я безрезультативно пытался дозвониться до Саши, но ни городской, ни мобильный не отвечали. Дверь также была закрыта. А ведь до приезда свекрови оставалось не так уж и много времени, поэтому следовало как можно полезнее распорядиться им. Но её не было, пока, наконец, с её номера не позвонил мужской голос, по-деловому спрашивающий, когда я могу подъехать в участок.
Саша умерла. Написала предсмертную записку, и вскрыла себе вены в ванной. На поданной следователем фотографии лицо её всё также хранило безмятежный, милый взгляд, смотрящий куда-то в сторону.
Следователь спрашивал немного, и лишь потому, что я был одним из последних, с кем она созванивалась. Я рассказал ему почти всё, кроме наших встреч и кроме её истории про белого коня, которую я посчитал почему-то совсем не нужной для полицейский ушей. Хотя ещё совсем недавно я думал, что Саша должна была обязательно поделиться ей с милицией, да что там, я сам хотел рассказать о своих догадках ментам. Но теперь, теперь я лишь молча смотрел на эту фотографию, где застывший в ванне ангел понемногу избавлялся от внутренних переживаний.
Не буду скрывать, что тем же вечером я напился. Напился так, что даже толком не помнил, как попал домой и что вообще делал, проснувшись наутро с ужасной головной болью. Благо была суббота, и я мог спокойно отлежаться дома. Но спать не хотелось, хотелось выйти и разорвать порочный круг своей страшной, печальной жизни.
Тот день я помню хорошо, он был прекрасен. Казалось, он издевался надо мной, выставляя самое лучшее, что может преподнести природа. Увы, в настроении я не был с ним солидарен, мне это не нравилось, но, кажется, я знал, зачем он вырядился в такие цвета — он хотел отвести меня к рыжей Елене.
И я пошел за ним. С ужасной, мучающей меня головной болью и остатками фотографии, никак не желавшей выходить из моего сознания. Елена — вот кто поможет все забыть. Эта огненная рыжая бестия, кошка, самая настоящая страсть к свободе, которая полностью соответствует её темпераменту.
Подходя к конюшне, я увидел, что внутри никого нет. Зато с огороженной площадки доносится целый рев, видимо, наездницы выгуливали своих лошадей, пробежка или что-то в этом роде, чтобы поддерживаться их в форме.
Так и было. Весь народ был там, на природе, среди ветра и воздуха. Прямо возле лошадей. Что было странно, обычно все предпочитали находиться метрах в пяти от них, ведя их на веревочке. Подойдя ближе, я протиснулся сквозь ряд спин. Людей было немного, но они так сгрудились, что протиснуться было очень сложно.
Елена была на земле. Из её рта текла кровь, а глаза приобретали стеклянный оттенок. Старик, державший её, что-то говорил, но она уже этого не слышала, и лишь её взгляд обладал ещё живым, светлым огнем. Она смотрела на меня, немного ласково, немного печально, словно извиняясь за недосказанность. Извиняясь за то, что упала со своего любимого белого жеребца, заигравшись с ним в стремительной скачке, за то, что так и не успела познакомиться со мной поближе, хотя и хотела этого.
Сев на землю, я почувствовал холод истоптанной грязи. Всё, что я чувствовал, — это странное ощущение ритма моего сердца, быстро бьющегося от нехватки воздуха. Сзади послышалось фырканье. Обернувшись, я снова увидел красивого белого коня, нежно лизавшего руку Виталия, который стоял позади всех нас и так же как и я, с неимоверной печалью смотрел на умирающую Елену.
ШАТУН
Глава первая.
Я не мог оторвать глаз от кровавого снега. Казалось, он притягивает, обладает собственной волей, словно это магнит с элементами крови, шерсти и небольшими кусками вырванного собачьего мяса — единственного, что осталось от Саши и Каганыча — здоровенных алабаев, карауливших в ту ночь.
Спокойные, уравновешенные, примерно с рост среднего человека, они крайне редко лаяли, больше полагаясь на собственную силу и мощь. А ещё они никого не боялись и никогда не отступали, вступая в бой даже с матерыми волками.
— Кто же это мог сделать? — тихо спросил инженер Савелий, нервно доставая сигарету — это же двоих за раз вот так утащить. А ведь я даже лая не слышал.
— Я тоже — заметил я и почему-то сразу подумал, что кроме сигнальных ракет у нас ничего из оружия и не было, разве что петарды на Новый Год — как ты думаешь, кто это был?
— Медведь. Кто ж ещё может двоих утащить? — нервно ответил Сава, пытаясь разжечь огонь на ветру, правда, у него это не получалось — спички тухли одна за другой.
— Мишка, пожалуй, большой. Смотри вон, какая лапа — сказал я и указал на огромный след, четко прорисованный на свежевыпавшем снеге — я, конечно, не зоолог, ну тут как минимум килограмм четыреста, не меньше.
— Господи, это же надо, что же это за тварь такая, да ещё в мою вахту — начал причитать Савелий, выкинув сигарету, — надо срочно вызывать материк.
— Никого не надо вызывать — раздался голос сзади.
Я повернулся и увидел Семена, как обычно спокойного и слегка прищуренного. Семен был из местных и на нашей стройке занимался собаками. Раньше он, кажется, работал егерем, но после сокращения перешёл к нам. Мужик был высокий, поджарый, немногословный. Часто уходил в лес, и бывало, задерживался там на пару-тройку дней. Платили ему хорошо, и как я понял, он даже старался нам понравиться.
И, тем не менее, даже несмотря на всё это любезное поведение, производил Семен впечатление страшное. Бородатый, весь в шрамах, он, казалось, олицетворяет сам лес, саму дикую природу. Смотря на него, я понимал, что именно такой человек и мог стать царём в лесу — грубый, выносливый и жесткий.
Именно такой, а не то, что мы привыкли видеть в спортзалах. К слову, у нас тоже было достаточно здоровых парней, которые постоянно наращивали свою мышечную массу. Но и среди них не было никого, кто мог бы нагрубить Семену, который хоть никогда и не лез на рожон, но отражал что-то в своих глазах такое, что моментально охлаждало пыл любого дерзкого бойца.
Вот и сейчас он спокойно смотрел на снег, постепенно цепляя взглядом след дикого животного. И проблема даже не в том, что Семен был охотником, просто гость сделал самое страшное — он тронул собак нашего бывшего егеря, на которых не то, что руку поднять боялись, им грубили редко.
Был, правда, один случай, когда молодой инженер слегка пнул Сибиря — лайку. Пнул, да и забыл, ну как бывает это по пьяни. Казалось бы, чего там, лайки вообще твари безобидные, не то, что мстить, даже сердиться не умеют. Но только вот сразу же в тот день к нам в бильярдную впервые вошёл Семен. Вошел, осмотрелся немного и, подойдя к инженеру, сел рядом, внимательно смотря в его глаза, спокойно спросил: «Бил собаку?» А когда узнал правду, то попросил больше так делать. И всё, после этого инженер стал самым лучший другом порядком подуставшему от его заботы Сибиряку.
Так что вот такой у нас был охранник, если так можно выразиться. Опасный, немногословный, самая настоящая живая защита от непрошенных гостей. Только вот в основном это были волчьи стаи, с медведем нам сталкиваться ещё не приходилось.
— Семен, это медведь? — спросил Сава, нервно теребя новую папиросу.
— Да. У них не было места манёвра, они были на цепи. Вот тут он дернулся назад, но цепь помешала, и тут же получил удар лапой, затем он загнал второго. Всё произошло быстро, он знал, что они далеко не уйдут. Действовал умно. Планировал.
— Ты же вроде обходишь эти места, как ты его не заметил? — не унимался Сава.
— Теперь поздно об этом говорить, после крови его уже не выгнать.
И в этом Семён был прав, вокруг была Тайга, до ближайшего города — Нового Уренгоя километров пятьсот. Из живности зимой только мы, да олени, которых мы уже несколько месяцев не видели. Если шатун объявился, то после столь легкого мяса он не уйдет добровольно. А нас на
НПС довольно много, человек двадцать пять, плюс собаки. Вполне приличный объём еды, учитывая безжизненное пространство вокруг.
Я ещё раз посмотрел на Семена, он стоял и почти не шевелился, уставившись в проломанный двухметровый забор. Достаточно крепкий, чтобы удержать собак и не дать им возможности его перепрыгнуть. Кое-где на нём была колючая проволока, но так как её было мало, попадались участки без неё, как например этот. Хитрое животное не зря пролезло именно здесь — и к собакам поближе, и без колючки.
— Что делать будем, Семён?
— Как что, убивать.
— Ты про свое ружьё?
— Там дробь, она только разозлит. Здесь медведи редко бывают, крайне редко. Если бы он ходил рядом, то для того, чтобы отогнать — хватило бы, но теперь, когда почувствовал кровь… Да к тому же, это необычный зверь. Он выслеживал, ждал, он точно знает, что ему надо. Мое ружье не поможет.
— Звучит жутковато.
— Так и есть. Я пойду собираться. Возьму двух лаек, а вы постарайтесь никому об этом пока не рассказывать, не надо паники.
— И чем ты его брать будешь? — спросил Савелий.
— Мозгами. Да и если через два дня не приду, тогда всё, вам стоит уезжать — Семён посмотрел в лес и задумчиво добавил — одну он точно закопает.
Я вернулся в свой барак. У меня была отдельная комната как у инженера, с этим, слава богу, у нас проблем не было. Ровно, как и с едой и оборудованием. Вообще, у нас было всё, кроме женщин и оружия, даже алкоголь был. Но мало, без злоупотреблений. Примерно по бутылке на человека. Соответственно, каждый берег как мог. В ту ночь, я помню, открыл свой вискарь, уверен, Сава сделал то же самое, ведь он тоже был инженер, да и к тому же трусливее меня.
Само собой разумеется, ни я, ни Савелий и не собирались убирать следы и вообще держать такую информацию при себе. Ведь если медведь и вправду был хотя был наполовину таким, каким его описал Семен, то надо было как можно быстрее дозваниваться до своих. Наш главный инженер наверняка был проинструктирован насчёт такого форс-мажора.
И тут я не выдержал и рассмеялся — алкоголь уже ударил в мою голову, и мне показалось, что всё это какой-то веселый забавный случай, о котором можно совсем не беспокоиться. Я встал и выглянул в окно — там, по снегу, медленно уходил с двумя собаками Семен, укутавшись в свою поношенную зимнюю шубу. Скорее всего, он делал это вовсе не из желания как-то помочь нам, нет, я был уверен, что он просто мстил за своих собак.
* * *
Прошли ровно сутки. В комнате был я, Фёдоров, Наумов и Капотня — почти весь персонал четвертого участка, ну разве что Егора и Сани не хватало, они как раз чинили главный насос. Бильярд, DVD — все, вроде бы, были заняты вполне привычными делами, но в тоже время среди нас висел один и тот же вопрос — когда вернётся наш собачник? Наконец двери открылись, и на пороге появился Савелий, рука у которого была в крови и, подойдя к аптечке, он стал шарить по полкам.
— Чёртовы собаки, совсем взбесились, скоро нападать начнут, твари — зло бросил он, сняв перчатку, обнажив свежий укус — ненавижу эту дрянь, чёртов медведь явно знал, что делает.
— Ты осторожней, Сав, если бы не бедные псины, может быть, это бы ты валялся где-нибудь в лесу и ублажал живот этого гризли — заметил Наумов, не отвлекаясь от игры в бильярд — ведь это же ты их первый нашел, не так ли?
— Ты опять за это? Да мне срать на этих собак и на этого чертова егеря, ваши бабки не стоят того, чтобы я тут инвалидом стал.
— Началось нытье. Что ты себя как телка вечно ведешь? — буркнул Капотня, ставя стакан на край бильярдного стола. Он проигрывал Наумову два шара, и настроение у него было ни к чёрту. А если учитывать, что ростом он был под два метра и весил порядком сто двадцать килограмм, то к словам его стоило прислушаться.
— Я не веду себя как телка, ты не видишь, что меня укусила собака — обидно, но явно тише заметил Сава.
— Сходи к доку, пусть зашьет твоё ранение — довольно сказал Наумов, загоняя очередной шар — ах, какой красавчик, смотри, как в лузу вошёл.
— Доктора нигде нет, я почти весь наш лагерь оббегал — простонал Сава.
— Как он ловко спрятался, наш Айболит, наверно, снова банку со спиртным нашел. Капотня, ты слышал, как Гаврилов к нему с плечом сходил? — указал пальцем на меня Федоров — Дим, поведай.
— Да ладно, не надо, что на дока наезжать. У всех бывает — попытался я замять тему.
— Давай, травани, что там у вас произошло, надеюсь не сексуальный контакт? — вмешался Капотня, смотря, как очередной шар от Наумова аккуратно заходит в дальний угол.
— Почти, но я слишком симпатичный, чтобы с этим чудовищем спать. Короче, ты помнишь, я плечо повредил? Так вот пять дней назад подхожу к Айболиту и говорю, мол, так и так, болит плечо. Он посмотрел, и начинает мне мерить давление. Я ему: «Стой, подожди, причем тут давление?». Но он молчит, лишь на стрелки смотрит. Затем попросил поднять майку и стал прослушивать сердце. Я ему: «Дружище, я ведь плечо подвернул в качалке, немного ноет, вот такие движения делал». И показываю, так вот, мол, и так. Он молчит, кивает, затем как даванёт: «Это хорошо, хорошо, но сперва надо кал сдать, мочу, кровь из вены» Прикинь, кровь и кал, я просто в шоке был. Больше я туда ни ногой, а то он опять до моего кала домогаться начнёт.
— Может, ему витаминов не хватает? — сухо заметил Наумов, вбивая очередной шар.
— Да ну тебя к чёрту, Наумов — кинул кий Капотня — что там со жратвой? Когда пожрать пойдем?
— Мы же час назад ели — сказал я, посмотрев на часы — к тому же они наверняка уже всё собакам отдали, разве что мороженой вишенки погрызть.
— Нет, сам свою вишню грызи, я жареной свинины хочу. Сава, пошли в столовку, он, поди, там сидит, ветеринар твой — гаркнул Капотня и пошёл надевать куртку.
Я лишь покачал головой и развернулся к ноутбуку. В последнее время я пристрастился к оригами и теперь уже стал замахиваться на двадцати трех страничные инструкции. Только вот пока не получалось, примерно на пятой странице я начинал по жесткому тупить.
— Не может быть — внезапно Сава прильнул к окну — это же та самая собака, что с Семеном ушла.
— Ты что, их различаешь? — улыбнулся Наумов, продолжая прицеливаться в шар — я думал, для тебя они все на одну морду.
Я встал и тоже подошёл к окну — было плохо видно, был сильный ветер, но я всё равно смог разглядеть, как несколько людей побежало к медицинскому бараку.
— Кажется, я догадываюсь, где наш Айболит — сказал я и поспешил на улицу. Вслед за мной туда же выбежали остальные.
Через пару минут мы были среди большой, громко бурлившей толпы. Казалось, что весь персонал собрался в мед отсеке, засвидетельствовать своё почтение вернувшемуся егерю. Используя Капотню как таран, мы постарались пробуриться к самому столу, где сидел наш следопыт. Получалось это медленно, народ никак не хотел сдавать свои позиции, не слушая даже доктора, который орал, чтобы все вышли.
Семен лежал весь крови. На лице было заметно несколько глубоких порезов, воротник был изодран, рукав тоже, штаны, правда, были целыми. Рядом с ним сидела его собака и лизала его руку. Выгнать её, ровно, как и всех нас, у Айболита тоже не получилось.
Семен был молчалив и лишь придерживал край кожи, над которым трудился наш доктор.
Вселовод — так звали нашего доктора — потел, как загнанный конь, и всячески старался не упасть в обморок от вида крови. Оно было понятно, парень рвался к нам за легкими деньгами, а потому, даже не смотря на весь свой непрофессионализм, пошёл сюда работать. Полагая, что сможет без особых проблем отбарабанить длительную вахту.
Но в этом был и большой плюс — явственно понимая, что тебя никто не вылечит, мы практически обходились без несчастных случаев, так как все знали, что если здесь попасть в чрезвычайную ситуацию, то скорая приедет не сразу, а доктор явно не поможет, вот и берегли себя, как зеницу ока.
— Осторожно, ещё пару стежков — успокаивал доктор сам себя — так, отлично, вот так. Ну, все, зашили.
— Здесь ещё одна, — указал Семен. Говорил он с трудом.
— Да, да, конечно, принесите ещё ваты и бинтов, надо промыть рану — попросил Вселовод.
Ребята тут же принесли всё необходимое. Никто не уходил, всем хотелось как можно быстрее узнать, что же там произошло.
— Так, расходимся, расходимся, за работу, черти — послышался голос нашего главного инженера Тимура Николаевича — это вам не шоу. Короче, если кто не уйдет, лишу премии.
Последнее подействовало. Тимур Николаевич был добрым малым, но денег лишал быстро. С этим у него никогда не ржавело. Поэтому народ быстро стал расходиться — всё равно информация дойдет да их ушей, просто, немного медленней.
Вернувшись обратно в зал отдыха, я там застал больше половины наших ребят. Все живо обсуждали возвращения Семена и то, что с ним произошло. Признаться честно, я никогда не был любителем большого количества народу, и я сюда попал больше из-за желания находиться подальше от городов, нежели из-за денег. Поэтому, я развернулся и ушел к себе в комнату.
Всю следующую ночь мне снились кошмары, где к нам приходил медведь и поочередно нас убивал, утаскивая к себе в берлогу. Одного за другим, пока нас не осталось три человека. А потом и нас сожрали.
Но, это было ночью, а день пролетел куда стремительней, так как мы заканчивали наш участок, и старались как можно быстрее довести до ума всю электрику и подсоединить электрические шкафы. К тому же, генератор давал хорошие сбои, и это тоже добавляло забот. Всё же прав был Наумов, что наш закупщик не гнушался откатами.
В общем, лишь к вечеру я заметил, как возле псарни опять сидит наш собаковод. Отбросив вечерние планы, я быстро оделся и вышел на улицу, где было на удивление безлюдно, а потому я мог спокойно поговорить с Семеном. Правда, странно, что его вообще выпустили из-за его-то ран. Хотя, в принципе, удержать его тоже невозможно.
— Семен, ты как? — спросил я, пытаясь говорить громче ветра, сильно бившего в лицо.
Он улыбнулся и пошёл внутрь собачника, махнув мне рукой. Там у него был небольшой уголок, где он любил уединяться. Стол, пару стульев, полки с лампочкой — всё по-спартански, но этого ему хватало. А ещё рядом со всем этим был небольшой спальный мешок — излюбленная вещь Семена.
— Проходи, попей чаю, он ещё теплый, с термоса — тихо сказал Семен, наливая мне в крышку.
— Спасибо — ответил я, наблюдая за паром изо рта. Обогреватель здесь был, но включали его редко — ты что, выздоровел?
— Не совсем, сильно потрепали, скоро опять на койку, так что я тут ненадолго, собак проведать — тихо сказал Семен, поглаживая лаек. Сейчас запру их по клеткам и всё.
Он улыбнулся. Я заметил, что это даётся ему с трудом, так как свежие шрамы доходили почти до самой шеи.
— Это он меня лапой так. Очень быстрый. Я еле отскочил. Я ему ловушку приготовил, хотел добить и вот извернулся, гад. Едва собак моих не порвал.
— Ты что? На него с ножом пошёл? Ты как его вообще убил? — не удержался я.
— Да есть уловки, мы ведь тоже не дураки, только вот странно, он по следу шёл почти как собака. Никогда такого не видел, он меня кругом обошёл и в хвост уперся, по моим следам шёл. Не спеша так, ночь выжидая. Собак, кстати, он так и не съел, спрятал где-то.
— Ты как это узнал?
— Да просто, брюхо вспорол. Я замерзать начал, надо было отогреться. Вот кишочки и сгодились.
— Значит ты снова с нами?
— Да, но неделю я думаю, ещё с доктором побуду, он всё же достал меня, пусть и легонько, но надо подождать, пока швы заживут. Вы молодцы, ночь выждали.
— Это Семен потому, что напились в хлам, что я, что Сава. Да и потом это всё равно известно бы стало.
— Не виню, я ожидал этого. Теперь всё хорошо, шатун мёртв. А собак больше привязывать нельзя. Пусть бегают.
— Ладно, поправляйся. Семен, лихой ты, однако, парень, первый раз такое вижу — вот так в ночь, с двумя собаками и с ножом, по мне, так это вообще фантастика, просто космос какой-то.
— Да какое-то там. Ты просто моего деда не видел — снова улыбнулся Семен.
***
Во второй раз это производило уже куда более мрачное впечатление, хотя, казалось бы, должен был привыкнуть. И, тем не менее, я не привык. А потому прибежав на крики, я, как и остальные, долго блевал на снег.
То, что я увидел, напоминало какую-то бойню. Все вольеры поломаны, собаки разодраны. Их бедные тела были в буквальном смысле порезаны на части. Ни одна не выжила. Присмотревшись к вольерам, я понял, что некоторые пытались прогрызть решетки, пока на их глазах расправлялись с их товарищами.
Затем я увидел большую дыру в стене. Зверь, который это сделал, был явно больше среднего человеческого роста и как минимум шире раза в два. Я прошёл сквозь дыру. Снова выломанный забор, снова без колючей проволоки наверху. В голове все перемешалось, неужели это тот самый медведь? Вернувшись, я быстро пересчитал собак. Все восемь были тут, ни одно тело не пропало. Он их просто убил. Всех до одной. Но зачем? Чтобы мы больше не слышали их лая? Или чтобы они не могли нас предупредить? Все это вызывало вопросы, разрешить которые мог лишь Семен, человек с детства знакомый с законами тайги.
Но к Семену была целая очередь. Попасть сейчас туда мне было столь же трудно, как пенсионерке к депутату. Никаких шансов. Поэтому я успокоился и вернулся к работе. Всё равно самое худшее произойдет лишь ночью. Поэтому, что переживать. Главное, вовремя закрыться.
И, тем не менее, к Семену я всё же заглянул, позже. Он всё также лежал на койке, и казалось, почти не видел, как я вошёл. Но это было обманчивое впечатление, так как спустя секунду его голова повернулась, и, боже, как же сильно он изменился. Теперь это был уставший, сильно измученный человек. В глазах которого не было и тени того предыдущего воина, которого мы все так боялись.
— А, это ты, проходи — тихо сказал он, поворачиваясь в исходное положение.
— Что-то ты совсем плох.
— Доктор колит что-то, но мне кажется, это плохо действует на меня.
— Да ладно, ты вон, какой крепкий — улыбчиво заметил я.
— Знаешь, Гаврилов, а ты похож на человека. В хорошем смысле — тихо сказал Семен — и я хочу тебя спросить. Кого ты видишь в нашем ночном звере?
— Я? Это я у тебя хотел спросить. Ты же следопыт наш.
— Я знаю, кого я вижу, а вот ты?
— Медведя.
— И все? Ты действительно считаешь, что обычный медведь способен на такое?
— Ну а что тут такого? Убил собак. Проломил деревянный собачник. Прогрыз забор.
— Медведи так не поступают. Он крадут, они пугают. Нападают, если надо. Но чтобы вот так, взять и убить всех собак, не забрав ни одного тела. Нет, так медведи не делают. К тому же я его убил. И даже вспорол брюхо.
— А ты точно нашему медведю вспорол брюхо?
— За последние десять лет я ни разу не путал след, к тому же со мной были мои собаки. А они не один десяток медведей на жопу сажали. И убить их было ой, как не просто. По идее, он должен быть весь искусан, но как я понял из ваших слов, там нет его крови, стало быть, зверь ушел целым и невредимым. В общем, вам всем надо уезжать и как можно быстрее, я уже сказал об этом твоему руководству и вот повторяю тебе.
— Считаешь, это лесной дух?
— Видишь, я знал, что ты это понимаешь.
Я не стал с ним спорить. Я и сам устал от всего этого дерьма, навалившегося на нашу, в общем-то, простую жизнь. Покинув раненого, я пошёл в столовую в надежде раздобыть что-нибудь поесть.
Столовая у нас была небольшая, два стола на восемь человек и раздаточная, за которой было два цеха, а также большая морозильная камера. Сама кухня была дорогая, холодная и металлическая. В общем, всё выглядело прилично, если не считать наспех прибитых гвоздей, на которых висели поварешки, да половники.
Запасы нам обновляли раз в две недели, ровно, как и остальные наши потребности, включающие одежду, сигареты, и, конечно же, алкоголь. На кухне у нас работало два брата. Призновы, старший Анатолий и младший Виктор.
Когда я вошёл туда, ребята, видимо, ушли, или же, забравшись где-нибудь на мешки, уснули, так как не было там никого, поэтому добравшись до холодильника, я привычно вытащил лимон и поставил чай. Выпив первую чашку, я посмотрел в окно. Там так же привычно шёл снег.
Много снега, он падал такими большими хлопьями, что казалось будто они забьют весь вид своими кусками огромной белой плоти.
Сев на металлический стол, я ещё раз отхлебнул из чашки. Горячий чай нежно согревал меня, так как на кухне было достаточно холодно. Как говорили наши поварята — это было полезно для продуктов. И, наверно, они были правы, только вот лично мое мнение, что это было сделано ради самих поваров, ведь при постоянной работе возле печей, холод был больше другом, чем врагом.
И, тем не менее, я думал больше о медведе. Мне показалось, что Семен сдался. Возможно, это, конечно, из-за ранения, или, может быть, из-за собак. Ведь в прошлый раз, всего лишь увидев два трупа, он с одним ножом пошел в лес, и там побродив несколько дней, вернулся изорванным, но победителем. А теперь он молча лежит, и спокойно переносит гибель своих собак. Что совсем на него было не похоже, как будто нашего егеря заменили в лесу на кого-то другого.
— Так вот кто лимоны ворует — услышал я знакомый голос — и ладно бы работяги, так ведь нет, это нашему инженерному составу витаминов не хватает.
Улыбнувшись, я пожал Виктору руку. В отличие от Анатолия он всегда был веселым, создавая благоприятную атмосферу легкого настроения, что, конечно же, нельзя было сказать о старшем, особенно когда он что-то резал. Коренастый, немного угрюмый, Анатолий вечно что-то говорил себе под нос, разрезая тонкими ломтиками мясо, огурчики, помидорчики.
— Ты что тут делаешь, братан? — спросил Виктор, открывая холодильник — реально за лимоном пришёл?
— Да.
— Что, решил простуду предупредить?
— Да не совсем, это что-то вроде прелюдии к вискарю. Я только что у Семена был.
— Ах да, слышал, слышал, крутой чувак — сказал Виктор, высматривая колбасу — вот так, без оружия пойти, да ещё одному и в ночь. Эх, жутко мне от этого парня становится. Ты, кстати, в курсе, что его местные шайтаном кличут?
— Это с Уренгоя?
— Ну да, там деревня рядом, где он родился. Он, кстати, здесь не просто так, что-то у них случилось, вроде как человек какой-то пропал, вот его сюда и перевели от греха подальше, егерь-то неплохой, что зря в тюрьме гнить.
— Подожди, я не слышал об этом.
— Да я сам недавно узнал, если бы не медведь, то может и вовсе бы не сказали. А так да, Семен с прошлым.
— Так он убил его?
— Да никто не знает, говорю же, человека не нашли. Пропал он. Вроде бабу его обидел.
— У Семена была баба? — еще больше раскрыл я глаза.
— Ммм, наверно — задумался Виктор, примеряя кусок, который ему нужно отрезать — я знаю лишь, что из-за женщины он похоронил где-то в лесу человека. А потом, не имея доказательств, и не желая обострять ситуацию, местные менты отправили его сюда.
— Однако. Не хотел бы я оказаться на месте того мужика.
— Я не говорил, что это мужик, вроде парень молодой, ну как это бывает. Без башки. Решил покуражиться.
— Порежь ещё лимончик — попросил я, протягивая ему фрукт — пожалуй, я тут ещё посижу.
— Да, хорошо, только убери все и вот, на бутер, чтобы желудок не бузил — сказал он, отрезав половину своего большого бутерброда — один не осилю.
— Ну да, спасибо — улыбнулся я. Все же повара из Виктора было не вывести, никогда только на себя не готовил.
И вот я снова остался один. Холодный пол, бутерброд, чай с лимоном, снег за небольшим окном, все так по-домашнему. Создавалось ощущение, что этот небольшой коллектив незнакомых тебе людей был гораздо ближе, чем все, кто там, как говорили мы «на гражданке». Ведь здесь в полной изоляции, ты куда быстрее привыкаешь доверять своему товарищу и надеяться на него, как на себя. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Виктор с такой легкостью отрезал мне кусок своего бутерброда.
Затем за окном промелькнула тень. Я почувствовал её спиной или наверно боковым зрением, но этого мне вполне хватило, чтобы резко обернуться и впялиться в темноту. Я не увидел размеры, но мое воображение быстро дорисовало их. А так как между мной и этой молниеносной тенью, было всего лишь стекло, то я моментально лишился всей романтичности
окружающего меня мира. Замерев, я всматривался, не в силах побороть себя и подойти ближе. Виктор вряд ли бы так быстро прошёл под окном, хотя это было, в принципе, возможно — его комната была рядом с кухней. Не то, что моя — черт знает где.
Я сделал пару шагов вперед, затем ещё, и так, пока не подошёл к окну вплотную. Я был уверен, что сумею отпрыгнуть, если медведь полезет своей мордой в окно. Думаю, это было лучше, нежели бежать к своему бараку. Хотя, был, конечно, вариант, что он залезет через двери, но это что-то совсем фантастическое.
Но на улице было пусто. Приглядевшись, я сумел распознать следы, правда, не медвежьи, а человеческие. Кто-то прошёлся прям возле окна, теряясь ближе к баракам. Прислонившись к краю окна, я, наконец, увидел фигуру человека, медленно идущего по снегу. Недолго думая, я схватил пуховик и выбежал наружу.
Метель усиливалась. Видимость падала, прикрыв лицо рукой, я пошёл вперед, поражаясь тому, как я смог что-то разглядеть через окно. Следы были нечеткими, метель успела хорошо намести и засыпать почти все наши тропинки. Но я, все же, нагнал его.
Это был Семен. Спокойно развернувшись, он снял с лица кусок вязаного платка и снисходительно улыбнулся. Затем похлопал меня по плечу и сквозь метель сказал:
— Иди спать.
— Не дури, тебе нельзя сейчас никуда идти. Ты вон, весь порезанный.
— Именно сейчас и надо. Пока я ещё на ногах стою. Жар — это хорошо, он согревает.
— Да тупизм это всё, ты свалишься метров через двести.
— Там, где я его нашел, были ещё следы, я просто тогда это не сказал. Думал, обойдётся. Это самка. Крупная, гораздо крупнее самца, это ей он мясо таскал. А теперь она вернулась. Она мстит, понимаешь? Нашла меня по следу и пришла мстить, это неправильно, я должен её остановить.
— Хватит ерунду пороть, успокойся, никому она не мстит — сказал я, неуверенно вглядываясь в метель, мне почему-то стало казаться, что там, между снегом и воздухом, стала маячить здоровенная туша большого животного — давай, пора уходить, ну все к черту, пошли обратно.
Семен молча смотрел то на меня, то на лес. Затем он всё-таки принял решение, и я уже не мог его остановить. Разве что бегать и кричать, мол, давайте вместе держать этого парня по рукам и ногам. Но это было глупо. К тому же, у него был здоровенный нож, которым он легко мог насадить меня как курятину на шампур. Как ведь оказалось, прецедент уже был.
Сказать честно, провожая его взглядом, я испытал некоторое облегчение. Ведь такой охотник был куда опаснее всех нас и мог действительно что-то противопоставить зверю, но с другой стороны, он был весь изранен, без собак и скорее без внятной идеи как правильно убивать это животное. Наверно, он просто шёл по следу, в надежде оказать медведице хоть какое достойное сопротивление, а может просто нанести смертельную рану. В любом случае, я был уверен, что это не месть за собак, а попытка исправить ошибку, по возможности убить или увести зверя.
* * *
Утром я услышал шум. Затем за мной зашел Капотня и сказал, что у нас снова что-то вроде собрания. Попустив всё мимо ушей, я сел за стол, открыл ноутбук и увидел письмо. Писала моя жена, она сказала, что всё хорошо, только вот мой сосед Дима, мой старый друг, оказался немного ближе, за чем следовало, что это, похоже, и есть настоящая любовь.
Я посмотрел в окно. Там шли на собрание рабочие. Затем я снова прочитал письмо — да, всё было точно, там было написано про любовь, про мечты и что в жизни полно прекрасных моментов. Я закрыл ноутбук и снова лег на койку. Мне вдруг так захотелось поспать. Пусть даже солнце светило ярко. Знаете, какая-то непонятная усталость легла на всё мое тело. Захотелось просто закрыть глаза и уснуть. Что я и сделал.
А затем меня снова разбудил Капотня, который по заговорщически тряс меня за плечо. Я открыл было рот, но он приставил палец к губам и тихо сказал: «Мы сейчас пойдем искать Семена, Тимур сказал, чтобы все сидели тихо. Он вызвал машины, но я уверен, мы должны идти сейчас, а то будет поздно. Ты с нами?»
Я кивнул. Капотня улыбнулся и медленно встал, показывая на одежду. Конечно, было непонятно, зачем надо шептать в моём кубрике, но я поддался ему. Всё-таки Капотня выше меня на голову и килограмм на двадцать тяжелее.
Нас было немного — я, Капотня, Саня, Егор и молодой Виктор Признов, который просто не мог упустить возможности поискать на жопу приключений. На самом деле, я считал, что он лишний и не хотел, чтобы ребята брали его собой, всё-таки он был так молод, да и девушка у него была. По сути, мы ведь были безоружны, если не считать ракетницы и пару досок. Но, тем не менее, парень увязался, и нам пришлось его взять с собой. К тому же он был единственным, у кого был собственный охотничий нож.
Осматривая это войско, я с трудом мог поверить, что Капотня смог их уговорить идти по следу этой медвежьей твари. Ведь этот медведь совсем недавно порвал всех наших собак, затем покалечил Семена. Но тут надо знать Капотню, это был самый настоящий оратор, нисколько не гнушающийся самыми подлыми приемчиками в своем ораторском искусстве. Он был почище Геббельса, умел навязывать свою волю. Уверен, что когда речь зашла о походе, то стопроцентно прозвучали такие слова как дружба, преданность, долг, товарищество. И всё же, спорить с ними я не стал. Признаться, я чувствовал себя виноватым перед нашим охотником, так как отпустил его одного.
Поэтому одевшись, я взял кусок трубы и замкнул наш немногочисленный отряд, бодро зашагав по следу Семена, который хоть и был изрядно прикрыт выпавшим снегом, но всё ещё сохранял свои очертания. А потому идти было довольно легко. Но это первое время, дальше, когда мы вошли в лес, он стал едва заметным.
Но Капотню это не смущало, до темноты было несколько часов и он уверенно, с доской наперевес, шел вперед. Наш сварщик был явно не из робкого десятка, и даже немного ускорился, чтобы покрыть как можно большее расстояние.
Всё это время я рассматривал Саню и Егора. Эти два чувака, механик и инженер, вообще редко участвовали в наших вечеринках или посиделках. Соответственно, почему не пошёл Сава, я понимал, почему молодой Виктор рвался в бой, я тоже понимал, ровно, как и действия Капотни, но вот почему они, вроде как обычные робкие мужики, пошли на это дело, мне было совершенно непонятно.
— Вон он — крикнул Капотня, указывая в сторону дерева.
Я посмотрел вслед за движением его пальцев и точно, там, среди веток, полулежал, полусидел Семен. Только вот вокруг него было так много красного снега, что когда я подошел поближе, то непроизвольно отвернулся. Боже, это было страшно. У него были выпотрошены кишки, изодраны в клочья руки и ноги. Зверь словно куражился над ним, извращаясь в собственной жестокости. Присмотревшись, я заметил, что глаза его открыты. Словно, перед тем, как умереть, он долго смотрел вдаль.
— Господи Иисусе — тихо выдохнул Виктор — что ж теперь делать будем, а?
— Что делать, что делать, нести обратно, я не оставлю его тут — зло сплюнул Капотня, осматривая труп- эта тварь ещё вернётся, она же падаль любит.
— Да, и пойдёт по нашему следу — заметил Егор.
— И что теперь? Оставить предлагаешь? — оскалился Капотня и двинулся на Егора.
— А то, что нам нечем защищаться, у нас ведь только его охотничье ружье с дробью — сказал Егор, пятясь назад — это просто логично.
— Господи, как так вообще получилось, что на всей стройке ни одного ствола нормального. Это же неправильно. К тому же и машин нет. А что, если эвакуация, как так-то — запричитал Сашка.
— Это Россия, ты чё, совсем тупой, тут всегда так. Сперва жопа, потом решение. Или ты забыл, с каким мы материалом работаем, они на всём экономят, тем более на людях, скажи спасибо, что зарплату получаем. И что тут молдаван с киргизами нет — пробубнил Егор, опасливо глядя на вроде как успокоившегося Капотню.
— Ладно, хватит болтать, надо тащить его до базы, пока не стемнеет — гаркнул Капотня, вытащив веревку и перематывая палки с двух сторон так, чтобы получились самодельные носилки.
Теперь уже спорить с ним никто не стал, и мы как можно быстрее погрузили тело Семена, и пошли обратно. Ведь каждый понимал, что чем быстрее мы покинем лес, тем больше у нас шансов добраться без проблем.
— Вы что, совсем дебилы? — грустно сказал Тимур Николаевич, разглядывая тело — вы зачем его притащили, это же не наша проблема. Теперь эта тварь придет сюда и начнёт искать его здесь.
— Лучше было оставить его там?
Тимур Николаевич посмотрел на Капотню. Глаза у того нехорошо блестели, казалось, что здоровяка совсем немного отделяет от рукоприкладства по лицу начальства. Но Капотня держался. Хоть и с трудом.
— Его надо просто похоронить и всё. Под землей медведь его не учует — попытался перевести тему Виктор.
— Да? И как ты его хоронить собрался? Вот если пропал без вести — это одно, а если есть тело — то другое, тут и родственники, и вся это похоронная волокита, и куча бумажек о несчастном случае, вы хоть понимаете, что теперь мы обязаны поместить его в морозильник и ждать, пока за телом приедут? Я не могу просто так взять и закопать его.
— Лучше так, чем ждать, пока тебя зверь сожрёт — сказал Капотня — какая же ты трусливая мразь, Николаевич.
— Это твоя последняя смена.
— Как бы у тебя она такой же не стала, сам сказал, пропал без вести и всё. А заодно мишка от нас немного отстанет, ведь ему же надо закопать, потом подождать, пока тело подпортится, и уж затем к трапезе приступать.
Тимур Николаевич ничего на это не ответил, лишь спокойно смерил его взглядом и вышел, по пути забрав документы. Хотя, вру, напоследок он всё же распорядился, чтобы остатки тела убрали в морозилку.
После этого мы разошлись, ведь впереди была ещё одна долгая тёмная ночь. И в этом она нисколько не отличалась от остальных. Но зато, как сказал нам наш светлый главный инженер, ждать нам осталось всего лишь несколько дней, ведь угрозу, как дикий медведь, никто сначала не хотел рассматривать, как нечто серьёзное. И лишь после смерти Семена решили принять меры.
Не знаю почему, но я потом всё же зашел в морозильник. Я не могу объяснить это, но я хотел увидеть Семена ещё раз, словно от этого что-то менялось. Мне хотелось посмотреть на следы того ужаса, который вот-вот должен к нам прийти. Я не сомневался, что медведь нападет снова, и было не важно, самка это или самец — по мне, так это было что-то среднее, можно сказать, сам лесной дух, вырвавшийся из лесной тьмы.
Я снял брезент. Лицо Семена было бесстрастным, пустым. Взгляд не выражал ничего, словно он понимал, что бороться бессмысленно, но не бороться он не мог. Идти, не сдаваясь, умирать, не сожалея. Наверно, такой девиз он выковал для себя за годы своей лесной жизни.
Жуткие рваные раны, на руках огромные борозды, словно он закрывался ими, стараясь спасти грудную клетку и живот. Затем ноги, плечи, везде следы от зубов и когтей. Очевидно, зверь сильно разъярился, атакуя его. Или, быть может, он почуял знакомый запах, понял, что это он убил её самца. Удар за ударом, раз за разом, медведица вырывала свои шансы на победу. И вот теперь, смотря на это тело, я даже не пытаюсь представить, что чувствовал этот человек, там, в лесу, стоя перед огромной тушей веря, зная, что пути назад нет. Зачем всё это? Чтобы дать нам пару дней отсрочки?
Я сел на табуретку. Смешно, но мне захотелось с ним поговорить, прямо тут, в морозильнике. Где нас никто не услышит. Хотя, что я вру, мне просто было страшно. А здесь, рядом с ним, мне было немного спокойнее. Даже труп этого человека обладал такой силой, что придавал уверенности ещё живым. Смотря на него, я понимал, что есть люди, которые не бояться ничего и никого, и идут до конца, в мороз, в пургу, один на один с самым сильным, хитрым, мощным животным.
— Он никогда не был одним из нас, верно? — тихо сказал Капотня, порядком напугав меня. Я резко обернулся. Он стоял прямо возле входа, облокотившись на дверь.
— Да, не был.
— Да уж, не был. Пошли, помянем его — сказал он, не терпящим возражения голосом.
Взяв стакан и садясь напротив Капотни, я смотрел, как он внимательно разглядывает чистую водку, припасенную им ещё с начала его поездки. Белая прозрачная бутылка была без этикетки, но это не говорило ничего плохого о качестве, наоборот, чувствовалось наличие домашнего изготовления. Капотня, не чокаясь, резко опустошил свою порцию. Я сделал тоже самое. Водка пошла очень хорошо.
— Крутой мужик — сказал он, ставя стакан обратно — я таких никогда не встречал. Сказать честно, он, пожалуй, единственный, в ком я видел шансы на победу с этой тварью без собак и ружья.
Я молча смотрел на него, не хотелось говорить тоже самое, вообще не хотелось ничего говорить.
— Ты закусывай, не хочу, чтобы ты нажрался — Капотня пододвинул мне мясо и огурцы.
Я закусил. Водка оказалась очень кстати и оттянула часть нервов и переживаний. Я улыбнулся сам себе и оторвал кусок мяса. Капотня никогда не был мне другом, и я бы даже сказал, что мы вообще особо не общались. Но теперь, почему бы и нет, он был самым ярким сторонником правильных поступков в критической ситуации. Пусть, возможно, смертельных. А ещё он был десантником, во всяком случае, знаменитый парашют на руке у него был.
— Если бы тебе ничего не было, ты бы убил Николаевича? — наконец выдал я, опустошив ещё один стакан.
— Легко, человек раскрылся во всей красе, таких ублюдков надо уничтожать в любом месте. Он хуже этой лесной твари, своих на съедение бросает, лучше бы он там оказался, он куда жирней нашего егеря, мяса бы надолго хватило.
— Нельзя так о начальстве, он рассердится, и лишит тебя премии — сказал я, чувствуя, как совсем опьянел.
— Да срал я на премию. Давай ещё по одной — сказал Капотня, и снова наполнил оба стакана — за охотника, пусть его хорошо встретят предки, он реально не посрамил их.
Я кивнул и опустошил ещё один стакан. Свинец в голове начинал медленно исчезать, всё больше и больше появлялось чувство ясности и свежести. Ещё не совсем, но, всё же, я стал замечать, как начал складываться план действий.
— Страшно, да? — Капотня улыбнулся — двадцать пять мужиков боятся одного медведя. А ведь стоит собраться хотя бы десяти и наброситься на эту тварь, да что десяти, троим или четверым, как всё, ему хана.
— Ну, так что же этому мешает?
— Начальство, пытаясь прикрыть свою жопу, оно только палки ставит в колеса, в общем, беда в нём. Так, давай ещё раз.
Так мы и напились, а затем Капотня предложил вытащить нашего горе начальника из его барака и притащить сюда, потыкать носом, так сказать в то, что он натворил. А дальше, возможно, он станет нормальным мужиком или же будет заперт, чтобы не мешать объединению всех полноценных мужчин в боевое братство, которое и положит конец медвежьей тирании. Вот так, кратко в двух словах я понял всю его последующую идею, когда он, краснея и махая руками, изложил свою позицию и план. Что вам сказать, я согласился с ним и, отворив двери, мы вышли на улицу.
И снова холод и ветер, снег и темнота. Казалось, все явления природы разом старались помешать нам, двум пьяным мужикам, решить общую проблему страха и неосознанности. Ведь водка никогда не пасовала перед такими мелкими неурядицами.
Капотня шёл первым. Я вторым. Прикрыв лицо ладонью, он старался крепко держать курс, практически не шатаясь и трезвея на глазах. Я же ещё не отошёл, и меня немного укачивало. И всё же, я тоже держался молодцом.
— Давай, немного осталось, сейчас мы покажем ему всё то дерьмо, в которое он нас загнал — громко закричал здоровяк.
«Интересно, он хотел идти именно со мной или просто я ему на глаза попался — подумал я — ведь водку он в холодильнике хранил, а стало быть, шёл туда за ней один. И никто ему особо не был нужен».
Тимур Николаевич открыл не сразу, сперва прислушивался. Пришлось даже кричать мне, так как с Капотней он поругался и мог что-то заподозрить. Наконец, Николаевич понял, что это я и открыл дверь. В следующую же секунду, не дав ему опомниться, Капотня, что есть силы, ударил его по лицу и схватил его за одежду, вытащив наружу. Удар за ударом, он впечатывал свои огромные кулаки в лицо начальства. Затем, осознав, что старший больше не сопротивляется, встряхнул его и попытался поставить на ноги. Но порядком избитого руководителя шатало. И он плохо держался на ногах.
Наблюдая эту картину, я всё больше и больше трезвел. Вместо грандиозного плана я видел никому не нужное избиение старика, который и так порядком поседел за всё это время. Я поднял
снег и умыл лицо. Холодный, можно сказать ледяной, и в тоже время довольно чистый, снег сразу остудил меня.
— Капотня, хватит — наконец выкрикнул я, пытаясь перекричать метель — завязывай.
Но моего боевого товарища было не остановить, он продолжал ставить на ноги начальника, дорвавшись, наконец, до излюбленной мечты пролетария.
Я устало посмотрел в пустоту. Вид этой возни начал вводить меня в какое-то глупое отчаяние. И вот тут-то я и заметил её. Огромная, она едва проглядывалась из темноты, смотря на меня своими маленькими сверкающими глазами. Я машинально сверил расстояние между глаз. Оно было большим, очень большим. Её морда была настолько огромной, что, казалось, это два одноглазых медведя.
И тут я понял, что она смотрит прямо на меня. Не мигая, молча, вглядываясь. Так смотрят на цель, жертву, которую вот-вот собираются достать. Холод, оцепенение, ужас. Я понял, что никто совершенно о ней не знает. Что никто её не видит. Ни Капотня, занятый то ли избиением, толи сопровождением, ни Николаевич, вообще что-либо смутно понимающий от наступившего сотрясения, ни люди в бараках, которые спят и видят свой отъезд. Никто. Только я.
Медведица рванулась с места так же внезапно, как и появилась в темноте. Быстро, казалось немного неуклюже, она стала сокращать расстояние, покрывая снег своим грязным мехом.
Я закричал, упал, затем снова встал. Руки и ноги болтались, как будто зажили вдруг своей жизнью. Отчаянно сгребая снег, я что есть силы, словно бегун во сне, старался уйти с её дороги, но это, казалось, было совершенно невозможно.
Как в тумане, я слышал, как сзади кричит на Тимура Капотня, это было что-то не понятное, не членораздельное, затем звуки их новой возни, а тем временем перед глазами я видел эту огромную, бегущую на меня тушу, пасть которой с легкостью вместила бы в себя мою голову, настолько она была огромной.
Я не знаю как, но мне удалось отползти в сторону. Везение или нет, не знаю, вполне возможно она изначально не была во мне заинтересована, выискивая цель побольше. Знаю лишь, что страшнее, чем это нападение, я ещё ничего не видел.
Как резким движением, схватив Тимура за ногу, она подняла его в воздух и крутанула, сбив Капотню, оставившего после себя лишь кровавый след в сугробе. Как затем она бросила еще кричавшего Тимура под себя и став на него лапами, стала отрывать куски огромные мяса, которые Тимур всеми силами защищал. Как он орал, захлебывался кровью. Как он был живой, когда, зажав его под себя, она раз за разом, лишала его шансов на жизнь.
И тут я увидел свет в его комнате. Яркий, ослепляющий, он бил по тьме из небольшого дверного проёма, где было тепло и спасение. Я рванулся туда, мне хотелось как можно быстрее оказаться внутри, чтобы зверь не мог меня там найти. Поднявшись, я с животной скоростью побежал в сторону барака. Оставляя позади слабые крики о помощи и полностью лишенные смелости глаза. Даже не, не так, эти глаза были полны ужаса и осознания своей участи. Наверно, только у человека могут быть такие глаза, ведь он единственный, кто понимает, что такое смерть.
В общем, я выжил, закрыл дверь и облокотился на неё спиной, чтобы уже никто не вошёл вслед за мной. А тем временем, там, среди снега и метели, медведица спокойно уничтожала двоих моих товарищей. Спустя час я отрубился, проснувшись лишь утром, когда в двери барабанили с улицы.
Открыв глаза, я не почувствовал никаких признаков похмелья. Водка, припасенная Капотней, была на редкость качественная. В дверь продолжали барабанить. С трудом я поднялся и открыл её. В глаза мне ударил яркий свет. Не знаю, почему, но солнце здесь было особенно яркое, хоть и не долгое.
— Ты что тут делаешь? Где Тимур Николаевич? — первое, что я услышал, затем меня кто-то толкнул, и я упал на пол.
Я выполз наружу. Солнце ослепило меня, я зажмурился, и привычно собрав снег, умылся. Видимо, это стало входить в привычку.
Протерев лицо, я почувствовал запах крови, а затем увидел красный, точнее багрово красный снег. Кровь била вчера тут ключом, забрызгав почти всё. Затем я увидел истерзанное тело Капотни. Остатки одежды которого не могли скрыть изувеченных ног и живота. Как и с Семеном, медведица снова разбросала кишки возле тела.
— Боже — я закрыл лицо руками, и снова умывшись снегом, почувствовал привкус крови.
— Где Тимур? — снова услышал я голос, но теперь я уже понял, что это был Евгений, заместитель главного инженера, а так же по совместительству менеджер проекта. Убрав руки от
лица, я посмотрел на него. Высокий, крепкий, красивый, он олицетворял собой молодое рвущееся к деньгам и уму лучшее наше поколение.
— Не знаю. Скорее всего, она его утащила — тихо ответил я, осматриваясь. Вокруг бойни было много народу, все с ужасом смотрели на кровавый снег и тело Капотни.
— Ты что, пьян?
— Не, уже нет.
— Почему ты оказался внутри его барака?
— Потому что я туда заполз, дебил — зло крикнул я — ты чё, совсем тупой?
Я рванулся с места, пытаясь залепить ему в морду, но, как и положено таким пронырливым телам, он ловко увернулся от моего удара, провалив меня в кровавый сугроб.
— Так, с этим пока понятно, пусть проспится и отойдет. А остальным надо взять тело и убрать в морг, затем заняться снегом. Мы должны постараться убрать эту чертову кровь и желательно до ночи.
Затем меня взяли под руки и отвели в больничку. Айболит долго осматривал меня, потом вставил с внимательным видом градусник, померил давление и послушал сердце. А после процедур с вердиктом «совершенно здоров», положил на койку, чтобы я мог спокойно отходить от психологического стресса. Два часа покоя — именно то, что мне нужно, так сказал он. И сознаюсь, я не спорил, может быть, он был прав — покой был мне нужен.
Во-первых, чтобы четко понять, что я просто сдал Капотню Медведице, во-вторых, что я фактически был пособником убийства, ведь если бы мы не вышли на улицу и не стали бить Тимура, возможно, медведица просто походила бы вокруг бараков, да ушла. А теперь, теперь она вкусно поужинала и наверняка ещё доедает остатки бедного начальника. Осознав это, я решил назад не сдавать, я знал, что Женя начнёт давить, и надо было также прессинговать его. Ведь что может быть хуже произошедшего? Лишь откровенное признание, которое он хотел из меня выбить. Что ж, я не доставлю ему такого удовольствия.
А тем временем в нашем барачном лагере было движение. Народ так мельтешил за окном, что мне показалось — это был самый активный день из всего нашего пребывания тут. Какие-то ведра, палки, доски, всё куда-то таскалось, крики, шум молотков, снова крики, ребята не щадя сил работали на улице. И уж затем заглянули ко мне, так сказать, проведать товарища.
Серьёзные, суровые лица, немного обеспокоенные, а ещё презрительные. Никто этого пока не озвучил, слово «трус» не было произнесено, ведь если бы кто-то был очень смелым, то он бы мог и сам пойти в лес, как Семен, к примеру. Но, всё же, это слово летало. Но даже оно не затмевало страха. Все понимали, что она придёт сегодня ночью, и чтобы они не делали, как бы они не орали в рацию, как бы не заколачивали окна и двери — это их не спасет. Метель занесла снегом всё настолько сильно, что нужен вертолет, а не машина, чтобы добраться до нас. А его, увы, у нашей фирмы не было. Можно было бы, конечно, пойти самим через лес. Но шанс, что ты пройдёшь четыреста километров с рюкзаком по лесу, минимален.
А затем меня снова вызвали на допрос, точнее Евгений сам ко мне пришёл.
— Так, скажи мне, как ты попал к Тимуру? — тихо, можно даже сказать ласково, спросил меня он.
— Я не знаю. Я был пьян. Услышал шум. Вышел. Я на кухне бухал, когда всё завертелось. Очнулся уже, когда вы стучались. Поэтому ничего не могу сказать.
— Значит, ты ничего не помнишь? Хорошо. Ты не знаешь, где Тимур?
— Вы и сами знаете, где он. Достаточно пройти по кровавому снегу. Но я думаю, теперь уже никто за ним не пойдет. Лучше спишем его на пропавшего без вести. Это же так удобно.
— Ты не строй из себя героя, и так понятно, кто ты — ехидно сказал Евгений.
— Так докажи славу героя, пойди, да задави гадину. Капитан — зло огрызнулся я и затем, обводя всех взглядом, добавил — а почему с нами никто за телом Семена не пошёл? Что, все разом стали немощными?
— Да это из-за тебя, ублюдок, она вернулась — донеслось откуда-то сзади.
— Ну да, а ещё из-за того, что здесь мяса на пол медвежьей деревни — ответил я.
— Так, нам надо успокоиться и искать выход — примиряюще сказал Евгений — а ты пока отходи и выходи помогать на улицу. Необходимо затруднить медведице вход на нашу территорию.
Когда они ушли, я откинулся на своей кровати. Мысли вертелись, как опилки при метели. Я вдруг сразу осознал, что каждый раз медведица приходила не просто так. Она искала Семена, просто в первый раз ей помешали собаки, порядком утомив. А затем Семен сам нашёл её, умерев
в отчаянной схватке. Что ж, исходя из этого вполне понятно, что она решила, будто тело убийцы её самца принадлежит ей. Вполне возможно, что по факту, вчера она приходила именно за трупом, дабы забрать его. И тут меня резко осенило, она ведь его так и не забрала. Тело убийцы её самца всё ещё у нас. В морозильнике.
Я встал на койке и словно одурманенный стал одеваться. Мне было необходимо попасть в морозильник. Надо было проверить, не забрала ли она то, что искала?
Но, увы, добравшись до морозильника, я понял, что нет. Тело Семена лежало все там же, только теперь рядом с ним примостились ещё и остатки Капотни. Я сел между ними и сжал голову руками, боже, видимо что-то у нас тут совсем не так. Как два этих парня, ещё недавно такие живые, оказались тут, на холодном, стальном стеллаже. Посидев с ними немного, я вышел на улицу. Свежий воздух, пусть и пропитанный кровью и кишками, действовал всё же лучше морозильных запахов. Оглядев нашу стройку, я увидел, как везде были прибиты доски на окна, на двери, народ как мог, старался огородиться от этой твари. Что ж, новая ночь быстро покажет, нужно ли это.
Всё оставшееся время я провел, праздно шатаясь по столовой и по почти пустой комнате отдыха. И там и там почти никого не было, все укрепляли свои бараки. И лишь я, как блаженный, валялся в полностью беззащитной гостевой. С незаколоченными большими окнами и слабенькой дверью. А ближе к вечеру ко мне пришёл младший Признов, только теперь уже без бутерброда. Сев напротив, он несколько помялся и как-то не очень уверенно начал:
— Слушай, я знаю, ты один живешь и почти ничего не сделал. Я тут с ребятами посоветовался и уговорил их пустить тебя к нам в барак. Мы здорово всё укрепили. Поэтому, я думаю, тебе будет лучше пойти к нам. Тут небезопасно, слишком много окон.
Я улыбнулся. Это была трогательная забота. Но мое тело уже впитало столько паленого вискаря, что мне это было абсолютно безразлично. Поэтому я положил ему руку на плечо и заметил:
— Вить, чем больше мяса, тем привлекательней, так что это ты береги себя. А я побуду здесь. Да, здесь не тесно и окна широкие, но зато спокойно. К тому же, с недавних пор я полюбил одиночество.
— Ну, как знаешь — ответил он и поднялся.
А я так и остался сидеть на диване и смотреть ящик. Не помню точно, до которого часа я просидел в тот вечер, так как добавочно уложил в себя минимум полторы бутылки одного лишь вискаря, получив очередной отвратительный сон.
Мне снилась большая волосатая морда, обнюхавшая меня, тень, которая полностью заслонила весь телевизор. Адские крики, скрип досок, вой, шум, рев медведицы, снова крики и снова скрипы досок. Потом какой-то непонятный и бег и снова тишина, в которой был слышен лишь звук работающего телевизора.
* * *
А вот следующее утро было самым холодным из всех, каких мне только доводилось встречать. И хоть я и накрылся потеплее, даже не смотря на шубу, я промерз до самых костей. Но это и понятно, открыв глаза, я увидел снег посреди комнаты. Он деловито залетел из открытой двери. Поежившись и нащупав рукой бутылку виски, я блаженно прогрел организм и избавился от похмелья, надев шубу, и устало двинувшись в сторону двери.
Отстранённо потянувшись, я увидел ужасную картину. Двери одного из бараков были почти полностью разрушены, а на улице лежало несколько изодранных тел, кишки которых также валялись по всей территории. Медведица так повеселилась, что даже, чтобы хотя бы собрать в их всех кучу, потребовалось бы минимум десять мужчин и полдня работы. Но это было не нужно, всё равно места в холодильнике уже явно не хватит.
Медленно спустившись по ступенькам, я насчитал девятерых. Барак был полностью опустошен. Разломав проход, она вошла внутрь и немного покуролесила там, а потом поочередно выволокла каждого на улицу и уже там выпотрошила. Тут даже следопытом не надо было быть, чтобы понять это. Посчитав умерших, я подытожил, что всего должно было остаться четырнадцать человек, если, конечно, в бараке ещё не остались тела.
Отхлебнув ещё немного виски, я пошёл ко второму бараку. Как я и ожидал, он был цел. Хотя и пуст. Никого внутри не было. Хотя снаружи было огромное количество следов. Видимо люди осознали, что барак совсем не защищает их и решили искать что-нибудь получше. Что ж, это вполне оправданный шаг. Я поднёс бутылку и тут же осознал, что она пуста.
Впрочем, был ещё барак Евгения. Отдельный. Но вряд ли он спрятался там. Скорее всего, забился во второй или третий, так, видимо, для него это казалось надёжнее. Жаль, он попал во второй, я думаю, мне было бы приятней, если бы он был в первом.
Сплюнув в снег, я развернулся и направился в сторону кухни, дверь которой также была раскурочена. Внутри было много крови, и ещё два трупа. На этот раз к моему глубокому сожалению Призновых. Сев напротив Виктора, держащего в руках окровавленных нож, я осторожно закрыл ему глаза. Парень меньше всего заслуживал такой смерти.
А потом, перешагнув труп Анатолия, я открыл холодильник. Всё-таки Господь есть на этом свете, потому что виски никто не тронул, и итого у меня оставалась шесть бутылок отличного пойла.
Снова приложившись к бутылке, я пошёл к морозильнику. Я уже знал абсолютно все, что нужно. У меня в голове был готовый план, который абсолютно точно избавит меня от этой твари. Причем он был настолько простой, что я один легко осилю его без особенного напряжения. Надо лишь не спешить.
Подойдя к морозилке, я заметил, как сильно медведь пытался её открыть. Что ж, это было неудивительно. Ведь ради этого он и приходил. Аккуратно отодвинув засов, я ещё раз подивился мощи зверя. Так сильно искорёжить метал одними лишь когтями. Какая же исполинская мощь в этой медведице, какая сила.
Внутри было тихо и светло. Поэтому я сразу заметил обмороженного Айболита, лежащего между Капотней и Семеном. Видимо, он хотел укрыться тут, и если бы не моя догадка, я подумал бы, что медведица рвалась именно за ним, взбешенная тем, что от неё спрятали ещё одного человека. Но это не так, дело было не в Айболите, столь глупо умершем.
Я вытащил тело Семена наружу, и, повалив его на тележку, повез на улицу.
Мне предстояло много работы. Следовало как можно лучше подготовиться к приходу этого чудовища. Вывезя тело на холод, я заметил, как среди бараков промелькнула чья-то фигура, и затем, на мгновение, я увидел лицо Евгения. Похмельное, испуганное, нервное. Он был одет в шубу и за спиной у него был рюкзак. Странно, и как это я его раньше не заметил. Но это было лишь мгновение, затем он что-то прокричал и выбежал за ворота. Видимо, всё же спрятался в своем бараке и, судя по всему, там тоже спьяну уснул. Что ж, все-таки, я ошибся, что нехорошо, надеюсь, это мое единственное ошибочное умозаключение.
Эпилог.
Сидя напротив костра и наблюдая за тем, как огоньки играют на лице Семена, я вспоминаю игры наших великих прадедов, когда вот так же сидя перед огнём, они оплакивали великих воинов прошлого. Они не носились с их телами, нет, они чтили их память, они были впечатлены их подвигами и таким образом отдавали уважение природе.
Так и я, сидя перед костром и выпив виски вместо трубки мира, отдаю должное лесному ужасу в образе зверя. Духу леса. Твари, пришедшей по наши души. Ибо она уже доказала, что она не просто зверь, она демон мщения, которого надо уважить. Глотнув ещё виски, я подкинул ещё несколько досок от вырванной двери. Огонь горел хорошо, его хватило бы ещё на несколько костров.
Интересно, доберутся ли мои товарищи до железнодорожной станции, куда, несомненно, они держат свой путь. Не знаю. Не уверен. Хотя, шансы есть. Во всяком случае, теперь они точно знают, что лучше так, чем ждать несколько дней в бараках, которые им всё равно не защитить.
Я выкинул бутылку и, поежившись, протянул вперед руки. От костра несло теплом. Было хорошо. Казалось, что Семен даже улыбается.
Зверь пришел как обычно тихо. Огромная, она вырисовывалась из тьмы как нечто невообразимое. Лишний раз доказывала мою правоту о демонах, нисколько не боявшихся огня. Задрав голову, она посмотрела на меня своими маленькими сверкающими глазами. Встретившись с ней взглядом, ко мне пришло две мысли.
Первая — она людоед, привыкшая к огню и собакам, к людям и их защите, способная убивать и полюбившая наше мясо. Она и её выросший медвежонок охотились лишь на людей, и Семен понял это первый, как и всю нашу обреченность. Именно поэтому он и пошёл так смело в бой, понимая, что первый раз победил лишь детеныша. И, что единственное, что он может сделать — это дать нам время, умерев подальше от лагеря. Только вот он недооценил нашей тупости и смелости, благодаря которой мы снова привели эту тварь в лагерь. Также выходило, что она лезла
зав морозильник не ради Семена, а ради тела полуживого Айболита, а меня пощадила из-за алкоголя, который ещё не выветрился из моего организма.
И вторая — это лесной дух. Дух мщения, пришедший за нашими душами, жаждущий тела Семена и только его. И что, преподнеся ей его, я избавлю себя от этого ночного духа.
Пропустив эти мысли через себя, я сделал ещё глоток и снова посмотрел на огонь. Странно, но обнюхавшая Семена медведица, посмотрела туда же.
ДЕВЯТЬ ВЫСТРЕЛОВ
Девять выстрелов, девять пуль, девять ран — ровно столько потребовалось, чтобы остановить религиозного фанатика. И как сказала ведущая новостей, даже эти выстрелы не смогли его сразу убить. Он всё ещё продолжал дышать, лежа на окровавленной мостовой и твердя молитвы. «Крепкий парень» — так назвали его в новостях. Что, впрочем, удивительно — столько пуль словить и не умереть.
Я посмотрел на картинку телевизора. Окровавленные булыжники, репортеры, меняющаяся картинка — всё как обычно, если кто-то умирает в центре города. Шок, сенсация, волшебство и даже чудо. Но, по правде говоря, это обыденность, я почти уверен, что главный редактор новостей, рассмотрев пленку более чем снисходительно, пропустил её в эфир. Психов хватало всегда. С той лишь особенностью, что этого я знал лично. Да-да, стоило мне присмотреться к его лицу, как я тут же вспомнил его имя и фамилию.
Григорий Прошин. Странноватый парень с моего этажа. Ну как странноватый, он просто мало с кем общался, читал своеобразную литературу, гулял, и, как правило, всегда был один. Хотя я бы не сказал, что он был урод или идиот, нет, парень как парень, вполне адекватный, полностью понимает шутки и приколы, просто не любит их и предпочитает уединение и религиозную тематику. Но опять же, он никогда не был особо буйным, и если бы мне три дня назад сказали, что он будет скандировать с пистолетом лозунги о пришествии тьмы, я бы не поверил.
Допивая чашечку с кофе, я прибавил звук. Оказалось, он угрожал самоубийством, если к нему не приведут президента или кого-нибудь из правительства. Видимо, посчитал, что пистолет — достаточный повод для знакомства. Хотел донести какую-то новость, которую даже отправить по почте было нельзя, настолько она была срочная. Только вот первый же милиционер, попавшийся на красной площади, мысль не оценил и едва увидел револьвер, сразу же впустил в бедного Григория всю обойму. Пару раз, конечно, промахнулся со страху, но остальное точно легло в цель.
Первая чуть пониже колена, две в левое бедро, три по животу, селезёнке и груди, но это уже потом, когда милиционер Сережа Петрухин пристрелялся. Опять же, не смертельно, ведь его враг всё же успел немного пожить на окровавленных булыжниках. Но зря я так, наверно, сарказм в подобных случаях — дело пустое. Жаль человека, никому особого вреда он не желал, жил да жил, хоть, конечно, последнее и немного выходит за рамки обыденности.
Примерно в обед новости о случившимся обросли новыми подробностями. Выяснили, о чём конкретно вещал Григорий и о чем хотел предупредить общественность. Дело, по сути, было простое — тьма должна была прийти в дома, сожрать и поглотить все существующее, ну и, соответственно, спасения нам не ждать.
Выключив телевизор, я лег на кровать. Печально, но в этот выходной я снова один. Моя девушка уехала к родственникам в Украину и со мной лишь жужжание улицы, да полупустой холодильник. В чём-то мне, конечно, можно позавидовать, но по большой части, увы, я разгромлен текущей ситуацией. Поэтому я невольно всё время возвращаюсь к трупу Григория. Он, как бы цинично это не звучало, моё развлечение, дающее хоть какую-то пищу для мозгов. К тому же совершенно бесплатное.
Методично разложив все его невзгоды, я удовлетворённо заметил, что моя жизнь более или менее сносна. Мне не приходится выбегать на площадь, размахивать пистолетом и причитать о том, что вот-вот произойдет несчастье. Я держу себя в руках, мне даже в голову подобное не приходит. А ему пришло. Значит, у него всё было гораздо хуже, чем у меня. Эх, Григорий, тебе бы пошло работать в церкви, там бы ты отлично именовался как отец Григорий. А весь твой фанатизм умело был бы уложен в общую канву.
Расстрелянный трусливым милиционером герой, нет, так не бывает, героев и спасителей человечества не может расстрелять трусливый мент, это уже какая-то пошлость, нет, он сумасшедший фанатик, убегающий от своей опостылевшей жизни. С такими мыслями я и уснул, проснувшись спустя примерно два часа от монотонного бормотания под дверью.
Я не сразу понял, что происходит, решив сперва, что это шепот старухи. Моей соседки, которая живет налево от меня, через дверь ещё одного старого соседа. Старуха постоянно ворчит, постоянно ходит по этажу босиком и постоянно ищет всё также вечно сбегающую от неё кошку, попутно ввязываясь в любой конфликт, который только возможен. Поэтому первым делом я, естественно, подумал именно на неё, так как точно знал, что кроме неё никто не может шептать под моей дверью.
А затем вдруг я стал различать слова, среди которых было «открой, солнышко», «впусти меня», «дай на тебя посмотреть». Соотнося эти слова с той бабкой, которую я знал, я понял, что это не она. Эта женщина никогда не произносила ничего подобного, она просто не могла этого сказать. Слишком сильна в ней была ненависть к окружающим.
Поднявшись, я посмотрел на дверь. Внизу, там, где небольшой просвет над полом, было полностью темно. Я поднялся, накинул халат и подошёл к двери. Шепот стал чуть громче, он почувствовал меня, почувствовал, что я рядом. Я прикоснулся к ручке, очень хотелось открыть дверь и дать шутнику в морду, но прикоснувшись к ручке и ощутив её холод и передумал. Я вдруг понял, что всё это крайне странно и что спешить и открывать дверь не следует. Тем более непонятно кому. Эх, как же плохо, что у меня не было глазка. Я громко спросил «Кто там? Что за игры?».
Шепот стих. И буквально через несколько секунд начался снова, но уже детским голосом, как будто стояла маленькая девочка, упрашивающая меня открыть дверь. По коже невольно прошла рябь. И даже не
столько от этой смены голосов, как от того, что я понял, что и у соседа тоже под дверью кто-то просит, чтобы ему открыли. Правда, уже нежным женским голосом. И сосед открыл. Исполнил просьбу. После чего под моей дверью шум прекратился, по крайней мере, на одну ночь.
* * *
Александр, его звали Александр. Он также жил один и после развода с женой полностью ударился во все тяжкие. Жил он справа и в ночь, когда я впервые услышал шепот, как раз отходил от очередного похода по злачным местам. Именно он и открыл двери, избавив меня от назойливого бормотания. А после и от собственного присутствия, совершив великолепное сальто с пятнадцатого этажа головой вниз. И как заметили полюбившие нас в последнее время циничные репортёры, жаль, что подобный пируэт пропал зря, ночью столь совершенный полёт рассмотреть могли лишь тускло освещающие улицу фонари.
А я задумался. Я точно слышал шёпот и точно знал, что чутко реагирующий на женские голоса Саша не мог просто так сидеть и слушать, как кто-то из женщин просит войти. Нет, он обязательно откроет, уделив всё свое внимание просящему, именно из-за этой мягкости его, в общем-то, хорошего человека и бросила жена.
Целый день я молча всматривался в то, как милиция ходила взад вперед, и постоянно отвечал на одни и те же вопросы. И, естественно, я врал, так как понимал, что скажи я правду, меня тут же упекут в лечебницу. Где будут долго и тщательно колоть уколы. В том числе и насильно. Что моё нежное тело никак не могло себе позволить, я вообще не любил уколов и постоянно их избегал, лишь в самых крайних случаях соглашаясь на иглу. К тому же на меня неизгладимое впечатление произвел милиционер, опрашивающий меня — толстый, потный, с огромной бородавкой под третьим подбородком. От него воняло так, что сидеть с ним за одним столом было просто невыносимо, к тому же он всё время клянчил пить. Сперва было молоко, потом чай, потом просто вода из-под крана. И так на протяжении двух с половиной часов. Хорошо еще, что с работы отпустили, я бы просто не выдержал такое вечером после полного рабочего дня.
Изнеможденный непрекращающимися походами под дверью и расспросами, я рухнул в кровать примерно в восемь часов вечера. И уже в двенадцать я проснулся, проснулся от посторонних шумов, только в этот раз это уже было не бормотание, а звуки царапающихся коготков и мягкое, немного заигрывающее мяуканье.
«Какая странная кошка» — подумал я, открывая глаза. Потом мне пришло в голову, что это, видимо, вернулась соседская и только после первых двух выводов, я вдруг понял, что это вчерашний шепот вернулся вновь, только в этот раз он уже в виде кошки. Мягкой такой, маленькой, с милой кошачьей мордочкой, наивной и притягивающей. Этакий пушистый комочек счастья, мирно царапающий мою стальную дверь. И царапающий настойчиво, никак не понимающий что открывать хозяин не хочет, нет, комочек обязательно хочет войти и подружиться, подружиться навсегда. Я закрыл глаза, спать особо не хотелось, но я понимал, что должен. Ведь некоторые могут, да что некоторые, мой друг может, он всегда засыпает под любой шум. И с этой бедой он бы быстро справился. Хотя нет, он наверняка бы открыл двери.
Тут я услышал, как открывается двери соседки. Как же я забыл, она же так любит кошек, эта сварливая, никого не боящаяся бабка, она же так любит кошек. Неужели всё ради неё? Но почему тогда и в мою дверь тоже? Нет, что-то здесь не так. Впрочем, думать об этом было уже поздно, двери открылись, и пушистое животное прошло внутрь, оставляя меня в чарующем неведении относительно судьбы моей адской бабуси до самого утра.
Ни криков, ни каких-либо других звуков, лишь открывшаяся дверь и так же легко закрывшаяся, разве что бабка успела хлопнуть в ладоши от радости и пробубнить слова приветствия и приглашения. Свои, по всей вероятности, последние слова. Так как забрали её утром, уже остывшей. Что намекало на крайне быструю кончину.
Как сказали менты, она поскользнулась в ванной, прямо на своей кошке, которую под собственным весом размазала по кафелю, сорвав при этом все занавески. Черепно-мозговая травма, несовместимая с жизнью. Печальный вердикт печальной жизни. Ни капли жалости, лишь сухой раздраженный тон. Ещё бы, уже второе самоубийство только на нашем этаже и двадцатая по счету смерть в доме. О котором уже рассказали на Орт. Чем не повод для гордости? Гордости той самой, неподкупной.
Только вот с похоронами не заладилось, трупы слишком быстро наполняли этаж, гораздо быстрее работы похоронных контор. Я как будто видел, сколько работы копилось над этими резко опустевшими квартирами. Как разминали руки могильщики, а похоронные счетоводы потирали свои потные ладошки. Только вот квартира бабки, скорее всего, отойдет государству, и оно же оплатит похороны по самой минимальной планке.
Где-то к четырем часам ко мне снова пришёл мой жирный трехподбородочный мент-бородавочник, продолжавший без устали осушать всевозможные емкости. Было заметно, что он порядком подустал и я его последний клиент, так что со мной он поступил крайне толерантно, уложив наше общение в час. Всё ради того, чтобы уйти до шести домой. И я ему за это был крайне благодарен. Так как в этот раз он пропотел гораздо больше обычного.
А потом меня посетила странная мысль. Так, абсолютно блуждающая, я вдруг подумал, что может быть шепот это типа голоса в моей голове и это я так лихо обрабатываю свой этаж, зачищая одну квартиру
за другой, не оставляя в свидетелях даже волосатую живность. Что тут сказать? Это был бы прекрасный повод погордиться собой, как профессиональным маньяком.
Впрочем, нет, это не я. Соседа я бы убивать не стал. Он не сделал мне ничего дурного, он даже нравился мне. Отличный парень, отличный метод работы с женщинами, общительный, веселый, ничего дурного в нём не было. Нет, я бы точно не стал его убивать.
* * *
Дети. На эту ночь это были детские голоса. Мальчик и девочка. Говорили хором, как будто брат и сестренка. Они были такие наивные, как не пустить? Они стояли напротив моей двери и двери семьи Зайцевых, последних моих живых соседей. Отец, мать, двое ребятишек, два брата, трехгодовалый Егор и пятилетний Сергей. Оба русые, как и их отец, который прирезал их в самую последнюю очередь. Дав им пожить лишь на минуту дольше матери. Но об этом я узнал лишь утром, когда вышел из квартиры и увидел полицию. Не буду скрывать, я слышал сдавленные крики, но выходить и пытаться помешать не мог. Страх меня победил.
И здесь я уже перестал хохмить. Крови было столько, что она залила всю квартиру. Иннокентий Зайцев не скупился на удары и наделал столько дыр, насколько у него хватило сил, забрызгав кровью всё, что смог. Безжалостно, не останавливаясь ни перед закрывающими лицо ручками, ни перед обезумевшими от страха глазами. Он просто истреблял. Напоследок распоров себе живот от пупка до шеи. Только вот это явно было не сэппуку.
Кровь, слёзы и затем тишина. Тишина проникла везде. Остался абсолютно пустой этаж. Хотя, почему этаж, я слышал, что и те, кто пониже и повыше, дали старт на несколько дней, в ужасе сбегая от навалившихся самоубийств и убийств.
Если честно, я не ожидал такого поворота событий и даже когда сбежали все соседи, я надеялся, что обязательно приедут какие-нибудь любители острых ощущений, и засев на моём этаже с гитарой будут дежурить всю ночь, периодически выпрашивая у меня кофе или чай. Я был готов спонсировать их безвозмездно, лишь бы они были со мной. Но, увы, всем как-то оказалось пофиг на всю эту проблему, никто не приехал и я остался на один.
Я не смог уснуть. Ни в шесть, ни в семь. Всё, что я делал — это ходил кругами, да периодически поглядывал на дверь, ожидая ночи. У меня не было возможности уехать. Оставалось лишь ждать своего времени. Поэтому я просто лег и закрыл глаза.
И оно пришло. Привычно притворившись голосом, который нам близок больше всего. И в этот раз это был голос моей девушки, которая стояла позади двери и била по ней, крича, что её насилуют. Это было так наивно, так тупо, так глупо, я лишь улыбнулся и закрыл дверь на засов. Мне было неинтересно это, я был сильнее собственного страха. И я справился с ним.
А вот утром, когда я пошёл на работу, я увидел тело молодой девушки, изрезанное и согнутое в неестественной форме, у которой была порвана юбка и колготки и возле которой была целая лужа крови. Нагнувшись над ней, я хотел было повернуть её голову, чтобы узнать, кто это, но застыл — я вдруг увидел браслет своей девушки.
И тут я проснулся, не отойдя от шока, я снова услышал, как она кричит. Недолго думая, я спрыгнул с кровати и подошёл к двери, резким движением открыв её. Надо же, это была действительно она, только почему-то голая и в крови. Я улыбнулся, всё-таки голоса заставили меня открыть дверь.
МАМЕНЬКИН СЫНОК
«Из архива полиции, Одинцовского района, по делу №456.
Вещественное доказательство — №2.
Приобщено к делу 05.06.2006г. Самоубийство.
Листки пронумерованы и подшиты.
Следователь Герасимов В. И.
Обрывки дневника.
Вторник. 13 00.
Добрый день. Вот уже три дня как я ничего не писал в своем дневнике. Причина проста. Умер мой друг. Хотя, сказать честно, я был мало удивлен. Он давно себя стал крайне неадекватно вести, проявляя отчужденность и агрессию. Может быть, тому виной его одинокое проживание, а может и склонность к творческим порывам. Не знаю точно, ведь в последнее время я мало общался с ним, больше проводя времени с женой и ребенком.
Но мне его жаль. Он был, в общем-то, неплохим человеком и возле гроба я уронил пару настоящих слез. Да, мы с ним часто играли в детстве, гоняли в футбол и ходили с девчонками в кино. Но, то время ушло, я нашел работу, завел семью, а он стал отшельником в оставленной ему квартире. Где постоянно мешал свое одиночество с плохо проваренными макаронами или густой кисельной кашей.
И вот он умер. Заснул с умиротворенным выражением лица. Хотя, в последний раз, когда он мне звонил, а было это около недели назад, состояние у него было менее спокойное. Возбужденный, он все время говорил о какой-то девушке, которая начала сниться ему несколько ночей назад. Признаться честно, я не стал вслушиваться в этот сумбур и как можно быстрее решил попрощаться. Мы с женой как раз хотели пойти в кино, и она ждала меня возле двери. Запомнил лишь, что девушка из сна была брюнеткой с длинными черными волосами.
Такие девушки ему всегда они нравились, ещё в школе, когда он то и дело выделял прекрасных особ с длинными черными волосами. Смешно, но они так часто ему отказывали, лишь изредка позволяя проводить до подъезда.
На похоронах с его стороны почти никого не было. Я был единственным его другом, как во время учебы в школе, так и в университете. Не говоря уже о работе, с которой он чуть ли не сбегал домой.
Вы спросите, чем он занимался? Да всякой ерундой, мелким собирательством всякой мистической дребедени, оккультных книг и дешевой металлической то ли свастики, то ли просто значков. Причем со временем это его хобби раздражало меня все больше и больше, так как он все время старался навязать свои странные, понятные лишь ему идеи. К примеру, он считал, что написанные им мемуары имеют свою собственную жизнь. Мир, где точно также, как здесь существуют все его герои.
Но самое печальное то, что он занялся мистикой. Раздобыл некого «Папюса» и под его влиянием стал изучать так называемую «магию». Стал рисовать всякие козлиные головы, легко перечислять самые длинные имена давних еврейских или православных духов. В общем, сделал так, что у меня создалось твердое убеждение, что он уже никогда не сможет завести симпатичную, умную подружку.
Я помню один раз, когда я зашел к нему домой, он сидел на полу и на большом куске бумаги чертил звезду. Естественно, он объяснил это свое творчество, сказав, что собирается завладеть демоном, отобрав его свободу в честном поединке. Я тогда ещё помню его бедного попугая, которого он засадил в клетку и оставил себе в помощь. Бедная птица, сколько она всего пережила.
Точно, я забыл вам рассказать. Он убил эту свою птицу, точнее, как сам он говорил, просто отпустил. И лишь потом я выяснил, что она пала от его новых необузданных фобий. Эх, отличный был желтый попугай. Говорить умел.
Но, вернёмся к печальному концу моего друга. Дело в том, что перед тем, как покинуть наш мир, он принёс мне свой дневник, написанный от руки в старой коричневой тетради. Почерк у него превосходный и читать оказалось совсем нетрудно, поэтому я в один из воскресных вечеров решил полистать эти разукрашенные синими чернилами страницы.
Чтиво, скажу я вам, презанятное, немного отдает безумством, но в целом видно, что мой друг отдавался делу полностью. Жаль лишь, что логическая завершенность хромала так, что компоновать все в единое целое пришлось мне. Хорошо еще, что материала совсем немного.
Но одно дело вам так писать, другое дело преподнести один отрывок. Я напишу лишь несколько строк, но, думаю, вы поймете, с каким творчеством я столкнулся.
«Она, она опять приходила. Ночью, как обычно, во сне. Черная, изящная, красивая. Её глаза, они жгли, они горели. Она уже не та, что сидела со мной на краю обрыва, теперь она как валькирия, он безумна и в то же время прекрасна. Она хочет быть со мной чаще. Видеть, как я живу, наслаждаться моим обществом. Она лучшее, что было у меня. Она моя королева»
И вот всё примерно в этом роде. О этой женщине, если не соврать, около шести листов каллиграфического почерка, причем одна страница вырвана. Так что это ещё крепче рвет и без того хромую логическую суть. Но как я понял, эта девушка всё чаще и чаще стала появляться в его снах и за несколько дней буквально заразила его своими появлениями. Видимо, поэтому он и решил, наглотавшись таблеток, заснуть как можно крепче, что бы уже никогда не покидать свою любимую.
Я понимаю, покойник не заслужил такой категоричности, но ведь вы понимаете, что это бред, и что человек просто устал, как морально, так и физически от своего вынужденного безделья. Ему бы спортом заняться, пользы было бы намного больше. Да и птицу бы убивать не пришлось.
Кажется, сегодня я написал больше чем обычно, но вы уж простите, прорвало, три дня ходил как отрешенный. Как вы понимаете, произошло же самоубийство, не каждый день такое бывает. Конечно, повторюсь, я мог бы и забить на это. Но что-то мне подсказывает, что я обязан попытаться объяснить его природу. А то наша доблестная милиция как обычно не заметит ничего необычного, что ей эти смертники? Им бы поскорее домой уйти.
Кстати, тут вот вчера наши менты снова штуку отмочили. Взяли и перетащили труп со своего участка на другой. Да ещё своим коллегам позвонили — мол, у вас неизвестный с «огнестрелом», потрудитесь забрать. Перестраховались на тот случай, если коллеги захотят им также тело вернуть. В общем, на ментов надежды ноль, вот и выходит, что моя тетрадка раскрывает суть трагедии.
22:52 Среда.
Знаете, мне так и хочется вам сейчас написать — удивительно, но факт. Ведь мне вчера ночью всё же приснилась та самая высокая брюнетка с зелеными глазами. Казалось бы, и женатый, и влюблённый, и дитятко растет несмышленое, а вон нет, взяла да и приснилась.
И главное же сама подошла, познакомилась, сказала «здравствуй». Я даже от неожиданности остолбенел и поздороваться не удосужился. А она меня разглядывает. Впрочем, после первого оцепенения я всё же оправился и поздоровался. Только вот она уже не отвечала, просто стояла и смотрела своими огромными красивыми глазами.
Как кобра или ещё какое-нибудь сказочное существо. А потом вдруг ушла, оставив меня в одного. Разве что на кольцо обручальное посмотреть обернулась, с этакой усмешкой ироничной. Правда, чуть поморщилась, но это лишь прибавило пикантности потому, что кожа у неё гладкая прегладкая, ни одной морщинки нет. А когда поморщилась, так бац и штук пять сразу, но это на миг, пока гримасу скорчила. Это, знаете, как у нас в детстве, когда мы маленькие и кожа у нас послушная, эластичная. Только вот она, видимо, её да самого позднего возраста сохранила, потому что лет ей не меньше двадцати пяти. Взрослая барышня.
Знаете, я скажу честно, я понимаю, что всё от начитанного идет, ведь целый вечеря сидел и на записки друга смотрел. Вот и пришло — «оно», видение. На самом-то деле, я во всю эту чертовщину не верю и не верил никогда. Всё это плод нашего воображения, мы сами создаем подобные сны.
Хотя, что врать, понравился сон, ведь я давно уже ни с кем, кроме жены так близко не общался. И тут дело даже не в сексе, нет, дело просто в новом близком обществе, ведь она всего лишь рядом стояла, в глаза смотрела, ароматом своим опьяняла. И всё, больше не было ничего, но мне и этого с лихвой хватило. Так как на работе такого нет, ну а по клубам и прочим местам я не хожу, так что, нет, у меня такого давно не было с посторонней женщиной.
Сегодня весь день об этом думал. Начиная с самого утра, как ребенка в сад отвозил. Это ж надо, видимо мой мозг действительно давно без женского внимания жил. Только жена и всё. А она у меня хоть и красивая, да умная — но всё равно привычная. Результат — такой сон, начитался описаний женских и на — получай удовлетворение ночное. Но это так, на один раз, уверен, дальше все нормально будет. Просто давно о других женщинах не думал.
Кстати, вечером непроизвольно из толпы пару брюнеток выделил, чисто автоматически, видимо, мозг продолжал поиск той самой, что во сне приходила. Иногда, знаете ли, мозг срабатывает вне моего желания. Но, я решил проблему, я купил любимой жене цветы, она как раз печальная была — какие-то отчеты по работе не сходились.
Кстати о жене, я ведь вам ее совсем не описал, а стоит ведь. Высокая, с хорошей фигурой. Она у меня сплошное загляденье и гордость, причем берет не только внешностью, но и прекрасным развитым интеллектом, от которого иной раз становится страшно, настолько ловко она просчитывает мои ходы и мысли. Но это так, небольшое раздражение, в остальном же мы как единое целое, то есть хорошая крепкая семья.
23:00 Четверг.
Знаете, а ведь эта штука начинает меня все больше и больше удивлять, представляете, она снова мне приснилась. Ну не забавно ли? Второй день подряд. Смешно, ей богу, надо, видимо, сексом с женой заняться, иначе меня эти сновидения постоянно будут преследовать.
22:45 Пятница.
Третий день подряд. Странно. Это все перестает быть смешным и начинает уже немного напрягать. К тому же во сне эти «наши» отношения начинают понемногу развиваться. К примеру, вчера она уже не просто стояла, а села на скамейку и с любопытством разглядывала то меня, то свой маникюр, а то и природу, окружавшую нас.
А сегодня она уже заговорила, причем её голос такой мелодичный, мягкий и до боли знакомый. Говорила о природе, о погоде. Рассказала мне о своих мечтах, о том, что любит море, что ей нравятся закаты. И по странному стечению обстоятельств, все, что ей нравиться — также нашло отклик и у меня, ведь я тоже люблю море и закаты, песок и чистую воду. А под конец спросила, как зовут, сколько лет, где живу, и есть ли жена и дети. Я сказал, что и жена и ребенок есть. Она при этом улыбнулась, видимо, в знак доброжелательности, хотя я ясно заметил, что глаза нехорошо блеснули, то ли голодом отдали, то ли злостью.
Да, возможно, вы скажете, что всё это фальшь, и мое подсознание бушует и подстраивает всё под меня, но мне от этого нелегче, подсознание подсознанием, а с такими снами пора завязывать.
22:00 Четверг.
Простите, что я не писал уже неделю. Всё как-то руки не доходили. Но пока всё более или менее нормально. Хотя она и продолжает мне сниться каждую ночь. Говорит о себе, о том, как ей одиноко и что она хочет быть со мной. Какой-то бред, но я не знаю, что мне с этим делать. Но что ещё хуже, ей очень не нравятся моя жена и сын, она всё время говорит, что они ей мешают, что жена лежит рядом и от неё ужасно воняет, что лучше бы их не было.
Я очень устал, из-за этих снов я стал плохо спать, и всё время чувствую себя разбитым. Жена постоянно спрашивает, что со мной, но я прикрываюсь смертью друга. Не хватало еще, чтобы она узнала о моем несчастье. Она просто не поверит мне, не поймет. Да и что мне ей сказать? «Дорогая, видишь ли, мне постоянно снится какая-то женщина, к тому же симпатичная и вечно ноющая о том, что я женат!».
Нет, ей об этом никак не скажешь, остается только полагаться на себя и искать выход. Можно, конечно, положиться на психолога, но судя по отзывам в Интернете, они только деньги берут. Да и не слышал я, чтобы от такого лечили. Остается только пытаться избавиться самому, а не то накроет меня, как моего погибшего друга и останется лишь пара заветных листков в дневнике.
Кстати, о листках. Мой друг наверняка тоже пытался избавиться от этой проказы, надо только посмотреть, где он об этом писал. Хотя, что лукавить, скорее всего, мой товарищ просто не хотел с ней бороться. Ведь у него всё равно нормальной жизни не было, так, одно лишь мучение. Не то, что у меня. Сын, жена, полноценная семья, так сказать. Что-то я уже заговариваться начинаю, второй раз себе об этом твержу, как постулат какой-то.
Боже, как же всё это похоже на бред, иной раз кажется, что я схожу с ума, что всё это лишь моя больная фантазия. Что скоро всё само прекратится. Нужно только подождать и всё. Но это не так, я прождал уже неделю, Жанна снится мне снова и снова, и каждый раз я всё больше и больше провожу с ней времени.
23:00 Понедельник.
Кажется, я начал ходить во сне. Жена рассказала, что ночью я встал и подошел к детской кроватке и долго смотрел на спящего ребенка. Ей сначала показалось, что я наслаждаюсь тем, как он спит, но потом, когда она меня не дозвалась, она подошла поближе и увидела, что мои глаза закрыты, поняла, что я хожу во сне. Она здорово испугалась, ведь раньше такого не было. Честно говоря, я бы и сам испугался, увидев такое ночью.
Но это плохие новости, есть и хорошие. Тщательный осмотр дневника показал, что мой друг не совсем рвался на тот свет, определённые сомнения всё же были. Правда, это больше в начале, потом уже ничего не могло его остановить от великого полёта в никуда.
Но лучше так, чем совсем без адекватности. К тому же, как я понял, девушка не совсем воля фантазии. Он пишет, что это его личная заслуга, а затем вырванный лист, после которого сплошная лирика, с многочисленными обожаниями да восхвалениями.
Но ничего, это, конечно, понятно — парня от радости совсем расплющило, но я-то другой. Мне уже неделю она снится и хоть бы хны. Правда, сомнамбула напрягает, но ничего, вроде в детстве я тоже один раз во сне прогулялся. Вот жена — трусиха у меня, нервничает, начала тут истерику, мол, покажись врачу, покажись врачу, как будто я специально его избегаю. Надо будет сходить для её успокоения.
И всё же, я пока не знаю, что предпринять для победы. Я не маг, не психолог, особой науки не проходил по борьбе с чем-то подобным. Могу пока лишь не поддаваться на провокации, да и постараться во сне каким-то образом, сам не понимаю каким, то ли нагрубить ей, то ли просто ударить, то ли ещё что. Короче, сделать ей больно. Чтобы отстала. Понимаю, звучит глупо, ну а что я ещё предприму? Точно также начну рисовать дома круги на полу?
22:00 Среда.
Поход к врачу ничего не дал. Добрый доктор сказал, что всё из-за переутомления и выписал мне какие-то таблетки. Но, как оказалось, они ни черта не помогают. К тому же на вкус полная гадость. И дорогие. А у нас с деньгами не очень, так что инициатива доктора покупать отличные шведские таблетки прошла с превеликим трудом.
А тем временем Жанна преподнесла мне сюрприз — попросила, чтобы я взял на руки щенка, который тявкал на нас с ней. Я взял его, а он, кстати, такой милый, мягкий, и то ли урчит, то ли дышит, не успел различить. Запомнил лишь его сладкое выражение лица, потому что в ту же минуту проснулся от того, что жена вырывает у меня нашего ребенка. Представляете, это я с ребенком стоял. Мне, если честно, совсем тогда плохо стало. Аж мурашки прошли, жена-то не в курсе, что со мной, знает лишь, что я по ночам хожу, да сплю неспокойно, ну а всю картину не видит. Эх, теперь ей рассказывать действительно поздно.
Да и нормального сна нет ни у меня, ни у неё. Я, конечно, пытаюсь её успокаивать, но не получается. Одно лишь её удивляет — как я исхитряюсь брать ребенка так бесшумно, чтоон этого даже не чувствует и не просыпается, ведь я такой неуклюжий был с ним. По крайней мере, раньше.
23:00 Четверг.
Ребенка отдали её родителям. Жена слишком сильно боится. А я не могу ничего с собой поделать. Теперь она вздрагивает каждый раз, когда я к ней поворачиваюсь. Говорит, что пару раз видела, как я открывал глаза и на неё смотрел. Паника в ней крепнет с каждым днем, скоро и вовсе переведет меня на кухню, лишь бы не глядел на неё. Что, как мне теперь кажется, лишнее, так как она меня должна поддерживать, а не бесить своим поведением. Я же не виноват, что со мной такое происходит.
Где помощь? Где выручка? Нет, с её стороны лишь давление и всё сводится к тому, чтобы я сам разобрался с собой, либо опять тащит меня к доктору, как будто он может что-то решить. Надо будет её немного урезонить, а не то совсем из себя выведет. Может, пара оплеух на крайний случай. Или я перегибаю? Она же не виновата. Это у меня психологические проблемы.
22:00 Понедельник.
Всё, хватит, сегодня не хочу ни о чем думать. Я уже и так каждый день на нервах. Постоянно одно и то же. Постоянно просыпаюсь от её тряски и встаю с утра разбитый. Она всё время твердит, что я встаю, молча обхожу кровать и иду на кухню. А там она уже меня будит, боится, что я могу схватить что-то не то. Да что я могу схватить-то? Вилку? Ложку? Может нож?
Я думаю, она просто хочет съехать к сыну, к своим родным. Там ей, видимо, лучше живется. А что? Готовить не надо, за ней всё убирают. Да и любви там вагон и маленькая тележка, все в руках преподносят, не то, что здесь муж сомнамбула. Конечно, там ей намного лучше. Но ничего, это, как мне кажется, только на время. Вообще, есть идея отправить её туда ненадолго, посмотреть, как один буду справляться, ну а что? Она там, я тут. Риск сведен к минимуму. В окно же не полезу, психолог сказал, что подсознание не позволит, мол, инстинкт выживания и всё такое, да я и сам читал про это. Жене тоже про это втирать начать. Сегодня не сдается, но я уже заметил, что идею обдумывает, ищет плюсы, которые должны перевесить минусы. Тут самое главное правильно подать, а дальше дело техники.
И ещё, странно, но я сам совершенно не боюсь своего состояния, я как-то уверен в себе. Уверен, что всё нормально. Плюс во сне приснилось, что Жанна меня полностью поддерживает, хотя она и виновница всех бед, но я всё равно поддержке рад.
23:00 Среда.
Приезжал её отец. Попытался мне объяснить, что мне делать. Какая дружная заботливая семья, все друг другу рады, все склеены общим делом взаимовыручки, так и хочется пролить слезу и пожать всем руки в знак благодарности. Только вот что-то не горит у меня идти к ним за хлебом и солью. Особенно раздражает, что он всё время говорил что-то о Боге. Неужели здоровому мужику больше не о чем со мной поговорить? Наверно, нет. И самое противное то, что я увидел страх в его глазах, он боится, уж не знаю за что именно, за дочь или за разлад в этом крае счастья, а может быть и за то, и за другое вместе взятое. Но самое главное — боится. Фу, нехорошо, так нельзя себя вести. Надо жестко и постепенно вычищать подобное настроение у себя. Вот как я. Взял да и настроил себя на победу. И поэтому сейчас меня беспокоит уже не столько моя Жанна, сколько то, что они теперь сюда дорогу паломничества проложили.
Ай, ай, ай. Это всё она им рассказала, жена моя любимая. Не выдержала той боли, которая на неё обрушилась, слила. Но что её за это винить? Она же нечаянно, просто села и открыла маме душу свою. Это нормально, это по-женски, не по-семейному, но по-женски. И за то спасибо, что в милицию не пошла.
Слезы, всхлипывание, снова слезы. Иногда крик. Семейная идиллия бушует как девятый вал, впрочем, я не удивлен — взять и вплести такое количество эмоций и ещё удивляться, почему у нас неспокойно?
Впрочем, как я уже говорил, я у меня полный штиль в душе. Я наметил свой план. Первым делом сплавить жену, потом войти получше в сны, так, чтобы никто не будил и не мешал. И там уже, на месте, самому разобраться с проблемой. Мне не нужны психологи и прочие идиоты, я сам справлюсь с этой штукой. Главное, чтобы поблизости не было помех. А то вытаскивают из сна и не дают разобраться толком. Так что надо спокойно следовать этому плану и всё должно получиться.
24:00 Пятница.
Странно, столкнулся с непониманием. Жена уперлась в своем желании быть со мной. Но ничего, я упертый. На моей стороне отличная сила. Тоска по ребенку. Она его слишком любит, чтобы постоянно быть со мной, рано или поздно она уйдет к нему и оставит меня одного. Главное, поднажать и возможно выйти немного за рамки. Как у хирурга, сначала больно, потом выздоравливаем. Так и с ней, потом же сама же благодарить будет.
22:00 Суббота
Довёл. Получилось, собрала вещи и ушла. Понятное дело, ребенок большой вклад внёс. Но и я постарался. Доволен. Такое дело сделал, теперь на пути к излечению всё меньше преград. Осталось лишь углубиться в сны. Заручиться поддержкой времени, так сказать. Правда несколько страшно одному, везде Жанна мерещиться, но ничего, не престало мужику бабы бояться, пусть и симпатичной.
Кстати, Жанна хорошеет ночь от ночи. В последний раз такой предстала, что просыпаться не хотелось. В розовом платье до пола, оголяющем спину и грудь. Я аж обомлел, как увидел. Мы тогда в парке гуляли, среди опавших кленовых листьев. Была осень, но тепло ещё сохранилось. Я чувствовал это. Видел, что погода словно застыла в том положении, каком нам нужно. И голос, снова её голос, такой мелодичный и такой знакомый. Она была уже спокойней, мягче со мной, порадовалась моему впечатлению. Знаете, у неё очень хорошо улыбки получаются, как будто
огонек вспыхивает и тут же исчезает, озадачив нас своей красотой. Да, я заворожен ею, не скрою. Но это лишь придает сложности задаче предо мной стоящей. А я люблю сложности и никогда от них не отступаю. Вот и этой ночью не отступлю, намертво стисну её горло, чтобы навсегда запомнила, каким я бываю, если меня разозлить.
20:00 Воскресенье.
Пишу рано, потому что надо заснуть пораньше, впереди очередной бой. Вчерашний я проиграл с треском, но там подготовились так, что пришлось продуть. Она изобразила несчастную замученную женщину, к тому же там на неё напала какая-то девушка, била её. Пришлось помочь, оттащить.
Вот и вышло, что утешать начал и что самое неприятное, она как почувствовала это, так сразу и голову положила на меня и на мою руку. Боже, как же это было чувственно, еле сдержался, чтобы не поцеловать, но сдержался же, справился с собой, сохранил самообладание.
Хотя, возможно, она сама не торопила события. Не знаю, чувствую лишь, что продул по всем фронтам. Но это же начало всего, лишь первый бой, завтра будет лучше.
21:00 Пятница
Приходила мать покойного, каким-то образом узнала, что у меня его дневник. Оказывается, она нашла недостающую страницу. Суть которой сводилась к тому, что смерть птицы, а он всё-таки её убил, произошла по вине его подруги из снов. Девушка не переносила эту живность на дух, вот и пришлось покойному отправить ее на тот свет.
Мутная тема, зачем мне вообще её принесли — так и не ясно, но вежливо принял, поблагодарил. Мне эти старческие, беспокойные глаза теперь только раздражение и помеха. Вон, на улице полно тех, кому помогать надо. Жена ещё, стерва, прочитала мельком, пока с матерью друга разговаривал, теперь всё ходит, клянчит у меня этот дневник, как будто он ей в чем-то поможет. Ей вообще такие вещи противопоказаны, уж больно религиозная у меня она. Во всякую ерунду верит. Раздражает.
22:00 Суббота.
Вывела всё-таки, ударил. Пришлось. Стащила дневник, прочитала. Начала истерику, тыкать пальцем в тетрадь, едва не порвала. Такого визга я давно не видел. После оплеухи жалобно забилась в угол, плакала. Но ничего, ей лишь на пользу, да и к родителям не побежала, видно, поняла свою неправоту. Наконец-то. Всё-таки старый простой способ обращения с женщиной никогда не перестанет быть актуальным.
К тому же, после этого стала ласковей, хитрее, как потом Жанна сказала, выпытывает просто, прячется за маской доброты, ищет подход ко мне. Что-то там поняла вот и решила сменить тактику. Но меня теперь не проведешь, я всё вижу, всё замечаю. Хотя, польза от такого поведения есть, не спорю, уже не дергает по ночам, пытается уговорами спать уложить. Мне это приятно, конечно, а вот жена стала нервничать. Особенно её вечерние молитвы стали раздражать. Жена в последнее время на них насела безмерно.
А жена, тем временем, начинает все больше и больше налегать. Не знаю, я уже не ассоциирую её со сном, в голове уже давно все перемешалось, я с ней вижусь каждую ночь, это как второй дом уже стал, постоянно общаемся, целуемся, дарим друг другу подарки. Я не могу отделаться от ощущения, что она постоянно со мной, к тому же она узнает обо всём, что происходило днем, она знает абсолютно все и крайне логично разговаривает, подставляя необходимые доводы.
Я не знаю. Кажется, мне уже нет обратной дороги. Я сошел с ума, все, что вижу — это полное отсутствие выхода. Точнее, благополучного выхода, я точно знаю, что жена не уймется, пока я не уничтожу жену и ребенка, пока, встав с постели, я не возьму нож и не воткну его жене в сердце, оставив её умирать на кровати, я знаю, что она хочет крови.
Но что я могу? Я всего лишь человек. Впрочем, есть один выход. Но он такой же, как и у моего покойного друга. Только это будет уже не сон, так как я знаю, что сны мы видим лишь, когда работает наш мозг, а когда он не функционирует, наступает обычная темнота и тишина. Я не хочу умирать, но я также не хочу ложиться в клинику, где надо мной начнут ставить опыты. К тому же у меня нет денег на хорошего врача или условия. Меня поместят в обычную дурку, где вся забота сведется к вечерней или утренней клизме и воздействию дешевых, но сильно действующих лекарств.
На этом, пожалуй, всё, будущее уже определено и я знаю, что надо делать. Игра в экзорциста не подходит для наших реалий, к тому же остатки разума у меня ещё остались. Рано или поздно Жанна возьмет вверх, и я убью свою жену, поэтому я просто обязан не допустить этого. Она хорошая, она хочет мне помочь, но я, то понимаю что всё это глупо. И я понимаю это именно сейчас, когда я вспомнил наше первое свидание, наш первый поцелуй, нашу прогулку. И за всё это я неизменно поплачусь при встрече с Жанной, она очень не любит подобные мысли. На этом, пожалуй, всё. Пусть эта странная история никогда уже не покинет этой тетради и догорит вместе с дневником моего друга, который, по всей видимости, всё-таки смог сделать нечто неординарное и вызвать что-то явно потустороннее, сумевшее не только завладеть им, но и даже почти подчинить меня. Во всяком случае, я так думаю. Потому других объяснений у меня нет.
МАМЕНЬКИН СЫНОК. ВТОРОЙ ВАРИАНТ
«Из архива полиции, Одинцовского района, по делу №456.
Вещественное доказательство — №2.
Приобщено к делу 05.06.2006г. Самоубийство.
Листки пронумерованы и подшиты.
Следователь Герасимов В. И.
Обрывки дневника.
Вторник. 13 00.
Добрый день, вот уже три дня как я ничего не писал в своем дневнике. Причина проста. Умер мой друг. Хотя сказать честно, я был мало удивлен. Он давно себя стал крайне неадекватно вести, проявляя отчужденность и агрессию. Может быть, тому вина его одинокое проживание, а может и склонность к творческим порывам, не знаю точно, ведь в последнее время я мало общался с ним. Большее, проводя времени с женой и ребенком.
Но мне его жаль. Он был, в общем-то, неплохим человеком и возле гроба я уронил пару настоящих слез. Да, мы с ним часто играли в детстве, гоняли в футбол и ходили с девчонками в кино. Но, то время ушло, я нашел работу, завел семью, а он стал отшельником в оставленной ему квартире. Где постоянно мешал свое одиночество с плохо проваренными макаронами и густой, кисельной кашей.
И вот он умер. Заснул с умиротворенным выражением лица. Хотя, в последний раз, когда он мне звонил, а было это около недели назад, состояние у него было менее спокойное. Возбужденный, он все время говорил о какой-то девушке, которая начала сниться ему несколько ночей назад. Признаться честно я не стал вслушиваться в этот сумбур и как можно быстрее решил попрощаться. Мы с женой как раз хотели пойти в кино, и она ждала меня возле двери. Запомнил лишь, что девушка из сна была брюнеткой с длинными черными волосами.
Признаться честно, они ему всегда они нравились, ещё в школе, когда он то и дело выделял прекрасных особ с длинными черными волосами. Смешно, но они так часто ему отказывали, лишь изредка позволяя проводить до подъезда.
На похоронах с его стороны почти никого не было. Я был единственным его другом, как во время учебы в школе, так и в университете. Не говоря уже о работе, с которой он чуть ли не сбегал домой.
Вы спросите, чем он занимался? Да всякой ерундой, мелким собирательством всякой мистической дребедени, оккультных книг и дешевой металлической то ли свастики, то ли просто значков. Причем со временем, это его хобби, раздражало меня все больше и больше, так как он все время старался навязать свои странные, понятные лишь ему идеи. К примеру, он считал, что написанные им мемуары, имеют свою собственную жизнь. Мир, где точно также как здесь существуют все его герои.
Но самое печальное, то, что занялся мистикой. Раздобыл некого «Папюса» и под его влиянием, стал изучать так называемую «магию». Стал рисовать всякие козлиные головы, легко перечислять самые длинные имена давних еврейских или православных духов. В общем, сделал так, чтоу меня создалось твердое убеждение, что он уже никогда не сможет завести симпатичную, умную подружку.
Я помню один раз, когда я зашел к нему домой, он сидел на полу и на большом куске бумаге, чертил звезду. Естественно он не преминул объяснить это свое творчество, сказав, что собирается завладеть демоном, отобрав его свободу в честном поединке. Я тогда ещё помню его бедного попугая, которого он засадил в клетку и оставил себе в помощь. Бедная птица, сколько она всего пережила.
Точно я забыл вам рассказать. Он убил эту свою птицу, точнее как сам он говорил, просто отпустил. И лишь потом я выяснил, что она пала от его новых необузданных фобий. Эх, отличный был желтый попугай. Говорить умел.
Но, вернёмся к печальному концу моего друга. Дело в том, что перед тем как покинуть наш мир, он принёс мне свой дневник, написанный от руки и в старой, коричневой тетради. Почерк у него превосходный и читать оказалось совсем нетрудно, поэтому я в один из воскресных вечеров решил, полистать эти разукрашенные синими чернилами страницы.
Чтиво скажу я вам презанятное, немного отдает безумством, но в целом видно, что мой друг отдавался делу полностью. Жаль лишь что логическая завершенность хромала, так что, компоновать все в единое целое пришлось мне. Хорошо еще, что материала совсем немного.
Но одно дело вам так писать, другое дело преподнести один отрывок. Я напишу лишь несколько строк, но думаю, вы поймете, с каким творчеством я столкнулся.
«Она, она опять приходила. Ночью, как обычно во сне. Черная, изящная, красивая. Её глаза, они жгли, они горели. Она уже не та, что сидела со мной на краю обрыва, теперь она как валькирия, он безумна и в то же время прекрасна. Она хочет быть со мной чаще. Видеть, как я живу, наслаждаться моим обществом. Она лучшее, что было у меня. Она моя королева»
И вот всё примерно в этом роде. О этой женщине если не соврать около шести листов каллиграфического почерка, причем одна страница вырвана. Так что это ещё крепче рвет и без того хромую логическую суть. Но как я понял, эта девушка всё чаще и чаще стала появляться в его снах и за несколько дней, буквально заразила его своими появлениями. Видимо поэтому он и решил, наглотавшись таблеток, заснуть как можно крепче, что бы уже никогда не покидать свою любимую.
Я понимаю, покойник не заслужил такой категоричности, но ведь вы понимаете, что это бред, и что человек просто устал, как морально, так и физически от своего вынужденного безделья. Ему бы спортом заняться, пользы было бы намного больше. Да и птицу бы убивать не пришлось.
Кажется, сегодня я написал больше чем обычно, но вы уж простите, прорвало, три дня ходил как отрешенный. Как вы понимаете, произошло же самоубийство, не каждый день такое бывает. Конечно, повторюсь, я мог бы и забить на это. Но что-то мне подсказывает, что я обязан, попытаться объяснить его природу. А то наша доблестная милиция как обычно не заметит ничего не обычного, что ей эти смертники? им бы поскорее домой уйти.
Кстати, тут вот вчера, наши менты снова штуку отмочили. Взяли и перетащили труп со своего участка, на другой. Да ещё своим коллегам позвонили — «мол, у вас неизвестный с „огнестрелом“, потрудитесь забрать». Перестраховались на тот случай, если коллеги захотят им также тело вернуть. В общем, на ментов надежды ноль, вот и выходит что моя тетрадка, раскрывает суть трагедии.
22:52 Среда.
Знаете, мне так и хочется вам сейчас написать — удивительно, но факт. Ведь к моему великому удивлению, мне вчера ночью всё же приснилась, та самая высокая, брюнетка с зелеными глазами. Удивительно, казалось бы, и женатый, и влюблённый, и дитятко растет несмышленое, а вон нет, взяла да и приснилась.
И главное же сама подошла, познакомилась, сказала — здравствуй. Я даже
от неожиданности остолбенел, даже поздороваться не удосужился. А она знай, меня разглядывает. Впрочем, после первого оцепенения, я всё же оправился и поздоровался. Только вот она уже не отвечала, просто стояла и на меня смотрела, своими огромными, красивыми глазами.
Как кобра или ещё какое-нибудь сказочное существо. А потом вдруг ушла, оставив меня в одного. Разве что на кольцо обручальное посмотреть обернулась, с этакой усмешкой ироничной. Правда чуть поморщилась, но это лишь прибавило пикантности, потому что, кожа у неё, гладкая прегладкая, ни одной морщинки нет. А когда поморщилась, так бац и штук пять сразу, но это на миг, пока гримасу скорчила. Это знаете, как у нас в детстве, когда мы маленькие и кожа у нас послушная, эластичная. Только вот она видимо, её да самого позднего возраста сохранила, потому что лет ей не меньше двадцати пяти. Взрослая барышня.
Знаете, я скажу честно, я понимаю, что всё от начитанного идет, ведь целый вечеря сидел и на записки друга смотрел. Вот и пришло — «оно», видение. На самом то, деле я во всю эту чертовщину не верю, и не верил никогда. Всё это плод нашего воображения, мы сами создаем подобные сны.
Хотя, что врать, понравился сон, ведь я давно уже ни с кем кроме жены так близко не общался. И тут, дело даже не в сексе, нет, дело просто в новом близком обществе, ведь она всего
лишь рядом стояла, в глаза смотрела, ароматом своим опьяняла. И всё, больше не было ничего, но мне и этого с лихвой хватило. Так как на работе такого нет, ну а по клубам и прочим местам я не хожу, так что, нет, у меня такого давно не было с посторонней женщиной.
Сегодня весь день об этом думал. Начиная с самого утра, как ребенка в сад отвозил. Это ж надо, видимо мой мозг действительно давно без женского внимания жил. Только жена и всё. А она у меня хоть и красивая да умная, но всё равно привычная. Результат такой сон, начитался описаний женских и на, получай удовлетворение ночное. Но это так, на один раз, уверен, дальше все нормально будет. Просто давно о других женщинах не думал.
Кстати вечером непроизвольно из толпы пару брюнеток выделил, чисто автоматически, видимо мозг продолжал поиск той самой, что во сне приходила. Иногда знаете ли, мозг срабатывает вне моего желания. Но, я решил проблему, я купил любимой жене цветы. она как раз печальная была — какие-то отчеты по работе не сходились.
Кстати о жене, я ведь вам ее, совсем, не описал, а стоит ведь. Высокая, с хорошей фигурой. Она у меня сплошное загляденье и гордость, причем берет не только внешностью, но и прекрасным развитым интеллектом, от которого иной раз становиться страшно, настолько ловко она просчитывает мои ходы и мысли. Но это так, небольшое раздражение, в остальном, же мы как единое целое, то есть хорошая крепкая семья.
23:00 Четверг.
Знаете, а ведь эта штука начинает меня все больше и больше удивлять, представляете, она снова мне приснилась. Ну не забавно ли? Второй день подряд. Смешно, ей богу, надо видимо сексом с женой заняться, иначе меня эти сновидения постоянно будут преследовать.
22:45 Пятница.
Третий день подряд. Странно. Это все, знаете ли перестает быть смешным и начинает уже немного напрягать. К тому же во сне, эти «наши» отношения начинают понемногу развиваться. К примеру, вчера, она уже не просто стояла, а села на скамейку и с любопытством разглядывала то меня, то свой маникюр, а то и природу окружавшую нас.
А сегодня она уже заговорила, причем её голос такой мелодичный, мягкий и до боли знакомый. Говорила о природе, о погоде. Рассказала мне о своих мечтах, о том, что любит море, что ей нравятся закаты. И по странному стечению обстоятельств, все, что ей нравиться также нашло отклик и у меня, я тоже люблю море и закаты, песок и чистую воду. А под конец спросила, как зовут, сколько лет, где живу, и есть ли жена и дети. Я сказал, что и жена и ребенок есть. Она при этом улыбнулась, видимо в знак доброжелательности, хотя я ясно заметил, что глаза нехорошо блеснули, то ли голодом отдали, то ли злостью.
Да возможно вы скажете, что всё это фальшь, и мое подсознание бушует и подстраивает всё под меня, но мне от этого не легче, подсознание подсознанием, а с такими снами пора завязывать.
22:00 Четверг.
Простите, что я не писал уже неделю. Всё как-то руки не доходили. Но пока всё более менее нормально. Хотя она и продолжает мне сниться каждую ночь. Говорит о себе, о том, как ей одиноко и что она хочет быть со мной. Какой-то бред ей богу, но я не знаю, что мне с этим делать. Но что ещё хуже, ей очень не нравятся моя жена и сын, она всё время говорит, что они ей мешают, что жена лежит рядом и от неё ужасно воняет, что лучше бы их не было.
Я очень устал, из-за этих снов я стал плохо спать, и всё время чувствую себя разбитым. Жена постоянно спрашивает, что со мной, но я прикрываюсь смертью друга. Не хватало еще, чтобы она узнала о моем несчастье. Она просто не поверит мне, не поймет. Да и что мне её сказать? «Дорогая, видишь ли, мне постоянно сниться какая-то женщина, к тому же симпатичная и вечно ноющая о том, что я женат!».
Нет, ей об этом никак не скажешь, остается только полагаться на себя и искать выход. Можно конечно положиться на психолога, но судя по отзывам в интернете, они только деньги берут. да и не слышал я, чтобы от такого лечили. Остается только пытаться избавиться самому, а не то накроет меня как моего погибшего друга и останется лишь пара заветных листков в дневнике.
Кстати о листках, мой друг наверняка тоже пытался избавиться от этой проказы, надо только посмотреть, где он об этом писал. Хотя, что лукавить, скорее всего, мой товарищ просто не
хотел с ней бороться. Ведь у него всё равно нормальной жизни не было, так, одно лишь мучение. Не то, что у меня. Сын, жена, полноценная семья так сказать. Что-то я уже заговариваться начинаю, второй раз себе об этом твержу, как постулат какой-то.
Боже, как же всё это похоже на бред, иной раз кажется, что я схожу с ума, что всё это лишь моя больная фантазия. Что скоро всё само прекратиться. Нужно только подождать и всё. Но это не так, я прождал уже неделю, Жанна, сниться мне снова и снова, и каждый раз я всё больше и больше провожу с ней времени.
23:00 Понедельник.
Кажется, я начал ходить во сне. Жена рассказала, что ночью я встал и подошел к детской кроватке и долго смотрел на спящего ребенка. Ей сначала показалось, что я наслаждаюсь тем, как он спит, но потом когда она меня не дозвалась, она подошла поближе и увидела, что мои глаза закрыты, поняла что я хожу во сне. Она здорово испугалась, ведь раньше такого не было. Честно говоря, я бы и сам испугался, увидев такое ночью.
Но это плохие новости, есть и хорошие. Тщательный осмотр дневника, показал, что мой друг, не совсем рвался на тот свет, определённые сомнения всё же были. Правда, это больше в начале, потом уже ничего не могло его остановить от великого полёта в никуда.
Но лучше так, чем совсем без адекватности. К тому же, как я понял, девушка не совсем воля фантазии. Он пишет, что это его личная заслуга, а затем вырванный лист, после которого сплошная лирика, с многочисленными обожаниями да восхвалениями.
Но ничего, это конечно понятно, парня от радости совсем расплющило, но я, то другой. Мне уже неделю она сниться и хоть бы хны. Правда сомнамбула напрягает, но ничего, вроде в детстве я тоже один раз во сне прогулялся. Правда, вот жена. Трусиха она у меня, нервничает, начала тут истерику, мол, покажись врачу, покажись врачу, как будто я специально его избегаю. Надо будет сходить для её успокоения.
И всё же, я пока не знаю, что предпринять для победы. Я не маг, не психолог, особой науки не проходил по борьбе с чем-то подобным. Могу пока лишь не поддаваться на провокации, да и постараться во сне каким-то образом, сам не понимаю каким, то ли нагрубить ей, то ли просто ударить, то ли ещё что. Короче сделать ей больно. Чтобы отстала. Понимаю, звучит глупо, ну а что я ещё предприму? Точно также начну рисовать дома круги на полу?
22:00 Среда.
Поход к врачу ничего не дал. Добрый доктор сказал всё из-за переутомления и выписал мне какие-то таблетки. Но как оказалось, они ни черта не помогают. К тому, же на вкус полная гадость. И дорогие. А у нас с деньгами не очень, так что инициатива доктора покупать отличные шведские таблетки, прошла с превеликим трудом.
А тем временем, Жанна, преподнесла мне сюрприз, попросила, чтобы я взял на руки щенка, который тявкал на нас с ней. Я взял его, а он, кстати, такой милый, мягкий, и то ли урчит, то ли дышит, не успел различить. Запомнил лишь его сладкое выражение лица, потому что в тут же минуту проснулся от того что жена вырывает у меня нашего ребенка. Представляете, это я с ребенком стоял. Мне если честно совсем тогда плохо стало. Аж мурашки прошли, жена то не в курсе, что со мной, знает лишь, что я по ночам хожу, да сплю неспокойно, ну а всю картину не видит. Эх, теперь ей рассказывать, действительно поздно.
Да и нормального сна нет ни у меня, ни у неё. Я, конечно, пытаюсь её поуспокаивать, но не получается. Одно лишь её удивляет, как я исхитряюсь брать так бесшумно, что ребенок даже этого не чувствует и не просыпается, ведь я такой неуклюжий был с ним. По крайней мере, раньше таким был.
23:00 Четверг.
Ребенка отдали её родителям. Жена слишком сильно боится. А я не могу ничего с собой поделать. Теперь она вздрагивает каждый раз, когда я к ней поворачиваюсь. Говорит, что пару раз видела, как я открывал глаза и на неё смотрел. Паника в ней крепнет с каждым днем, скоро и вовсе переведет меня на кухню, лишь бы не глядел на неё. Что как мне теперь кажется, лишнее, так как она меня должна поддерживать, а не бесить своим поведением. Я же не виноват, что со мной такое происходит.
Где помощь? Где выручка? Нет с её стороны лишь давление и всё сводиться к тому, чтобы я сам разобрался с собой, либо опять тащит меня к доктору, как будто он может что-то решить.
Надо будет её немного урезонить, а не то совсем из себя выведет. Может пара оплеух на крайний случай. Или я перегибаю? Она же не виновата. Это у меня психологические проблемы.
22:00 Понедельник.
Всё, хватит, сегодня не хочу не о чем думать. Я уже итак каждый день на нервах. Постоянно одно и тоже. Постоянно просыпаюсь от её тряски и встаю с утра разбитый. Она всё время твердит, что я встаю, молча, обхожу кровать и иду на кухню. А там она уже меня будит, боится, что я могу схватить что-то не то. Да что я могу схватить то? Вилку? Ложку? Может нож?
Я думаю, она просто хочет съехать, к сыну, к своим родным. Там ей видимо лучше живется. А что? Готовить не надо, за ней всё убирают. Да и любви там вагон и маленькая тележка, все в руках преподносят, не то, что здесь муж сомнамбула. Конечно, там ей намного лучше. Но ничего, это как мне кажется, тока на время. Вообще идея есть отправить её туда ненадолго, посмотреть, как один буду справляться, ну а что? Она там, я тут. Риск сведен к минимуму. В окно же не полезу, психолог сказал, что подсознание не позволит, мол, инстинкт выживания и всё такое, да я и сам читал про это. Жене тоже про это втирать начать. Сегодня не сдается, но я уже заметил, что идею обдумывает, ищет плюсы, которые должны перевесить минусы. Тут самое главное правильно подать, а дальше дело техники.
И ещё, странно, но я сам совершенно не боюсь своего состояния, я как, то уверен в себе. Уверен, что всё нормально. Плюс во сне приснилось что Жанна, меня полностью поддерживает, хотя она и виновница всех бед, но я всё равно поддержке рад.
23:00 Среда.
Приезжал её отец. Попытался мне объяснить, что мне делать. Какая дружная, заботливая семья, все друг другу рады, все склеены общим делом взаимовыручки, так и хочется пролить слезу и пожать всем руки в знак благодарности. Только вот что-то не горит у меня идти к ним за хлебом и солью. Особенно раздражает, что он всё время говорил что-то о боге. Неужели здоровому мужику больше не о чем со мной поговорить? Наверно нет. И самое противное то, что я увидел страх в его глазах, он боится, уж не знаю за что именно, за дочь или за разлад в этом крае счастья, а может быть и за то и за другое вместе взятое. Но самое главное — боится. Фу, нехорошо, так нельзя себя вести. Надо жестко и постепенно вычищать подобное настроение у себя. Вот как я. Взял и да и настроил себя на победу. И поэтому сейчас меня уже беспокоит уже не столько моя Жанна, сколько то, что они теперь сюда дорогу паломничества проложили.
Ай, ай, ай. это всё она им рассказала, жена моя любимая. Не выдержала той боли, которая на неё обрушилась, слила. Но что её за это винить? Она же нечаянно, просто села и открыла маме душу свою. Это нормально это по-женски, не по-семейному, но по-женски. И за то спасибо, что в милицию не пошла.
Слезы, всхлипывание снова слезы. Иногда крик. Семейная идиллия бушует как девятый вал, впрочем, я не удивлен, взять и вплести такое количество эмоций и ещё удивляться, почему у нас неспокойно?
Впрочем, как я уже говорил, я у меня полный штиль в душе. Я наметил свой план. Первым делом сплавить жену, потом войти получше в сны, так чтобы никто не будил и не мешал. И там уже, на месте, самому разобраться с проблемой. Мне не нужны психологи и прочие идиоты, я сам справлюсь с этой штукой. Главное чтобы поблизости не было помех. А то вытаскивают из сна и не дают разобраться толком. Так что надо спокойно следовать этому плану и всё должно получиться.
24:00 Пятница.
Странно, столкнулся, с непонимаем. Жена уперлась в своем желании быть со мной. Но ничего я упертый. На моей стороне отличная сила. Тоска по ребенку. Она его слишком любит, чтобы постоянно быть со мной, рано или поздно она уйдет к нему и оставит меня одного. Главное поднажать и возможно выйти немного за рамки. Как у хирурга, сначала больно, потом выздоравливаем. Так и с ней, потом же сама же благодарить будет.
22:00 Суббота
Довёл. Получилось, собрала вещи и ушла. Понятное дело ребенок большой вклад внёс. Но и я постарался. Доволен. Такое дело сделал, теперь на пути к излечению всё меньше преград. Осталось лишь углубиться в сны. Заручиться поддержкой времени так сказать. Правда несколько страшно одному, везде Жанна мерещиться, но ничего, не престало мужику бабы бояться, пусть и симпатичной.
Кстати, Жанна хорошеет ночь от ночи. В последний раз такой предстала, что просыпаться не хотелось. В розовом платье до пола, оголяющим спину и грудь. Я аж обомлел, как увидел. Мы тогда в парке гуляли, среди опавших кленовых листьев. Была осень, но тепло ещё сохранилось. Я чувствовал это. Видел, что погода словно застыла в том положении, каком нам нужно. И голос, снова её голос, такой мелодичный и такой знакомый. Она была уже спокойней, мягче со мной, порадовалась моему впечатлению. Знаете, у неё очень хорошо улыбки получаются, как будто огонек вспыхивает и тут же исчезает, озадачив нас своей красотой. Да, я заворожен ею, не скрою. Но это лишь придает сложности задаче предо мной стоящей. А я люблю сложности и никогда от них не отступал. Вот и этой ночью не отступлю, намертво стисну её горло, чтобы навсегда запомнила, каким я бываю, если меня разозлить.
20:00 Воскресенье.
Пишу рано, потому что надо заснуть пораньше, впереди очередной бой. Вчерашний я проиграл с треском, но там подготовились, так, что пришлось продуть. Она изобразила несчастную, замученную женщину, к тому же там неё напала какая-то девушка, била её. Пришлось помочь, оттащить.
Вот и вышло, что утешать начал и что самое неприятное. Она как почувствовала это, так сразу и голову положила на меня и на мою руку. Боже как же это было чувственно, еле сдержался, чтобы не поцеловать, но сдержался же, справился с собой, сохранил самообладание.
Хотя возможно она сама не торопила события. Не знаю, чувствую лишь, что продул по всем фронтам. Но это, же начало, всего лишь первый бой, завтра будет лучше.
21:00 Воскресенье
Как же быстро пронеслась эта неделя, как быстро она прошла. И если бы не бабушка покойного, я бы даже не заглянул к вам. Да, она приходила, она каким — то образом узнала, что у меня его дневник. Оказывается, она нашла недостающую страницу. Суть, которой сводилась к тому, что смерть птицы, а он всё-таки её убил, произошла по вине его подруги из снов. Девушка не переносила эту живность на дух, вот и пришлось покойному отправить ей на тот свет.
Мутная тема, зачем мне вообще её принесли так и не ясно, но я вежливо принял, поблагодарил. Мне эти старческие, беспокойные глаза теперь только раздражение и помеха. Вон, на улице полно тех, кому помогать надо. Хотя не скрою, пробудила меня она. Посмотрела на меня так, словно привидение увидела, говорит — «Как на внучка глянула, ненаглядного моего, глаза такие же, мутные». Впрочем, мне это панибратство не по душе, да, я с ними часто виделся, но это вовсе не повод ко мне вот так запросто приходить. Хотя за страницу спасибо. Вложу её в дневник. Может ценности от этого прибавиться. Хотя уверен, старуха явно что-то задумала. Но, да ладно, у меня свои дела остались ещё. Жанна, ждет очередного боя, как она любит говорить. Шутливая она у меня стала, всё норовит вставить тему о борьбе.
22:00 Понедельник.
Вот как знал, как знал, что старуха что-нибудь да сотворит. Взяла дура, да жене всё рассказала и про сны и про дневник. Теперь женушка ходит, клянчит у меня этот дневник, как будто он ей в чем-то поможет. Ей вообще такие вещи противопоказаны, уж больно религиозная у меня она. Во всякую ерунду верит. Раздражает. Но, слава богу, ночевать не осталась. Скучает без ребенка. А он там истерику закатывает без неё.
22:00 Суббота.
Вывела всё-таки, ударил. Пришлось. Стащила дневник, прочитала. Начала истерику, тыкать пальцем в тетрадь, едва не порвала. Такого визга я давно не слышал. После оплеухи жалобно забилась в угол, плакала. Но ничего ей лишь на пользу, хорошо, что к родителям не побежала, видно поняла свою неправоту. Наконец-то. Всё-таки старый простой способ обращения с женщиной, никогда не перестанет быть актуальным.
К тому же после этого стала ласковей, хитрее. Как потом Жанна сказала, выпытывает просто, прячется за маской доброты, ищет подход ко мне. Что-то там поняла, вот и решила сменить тактику. Но меня теперь не проведешь, я всё вижу, всё замечаю. Только вот Жанна опять стала нервничать. Ведь жена ночует, да и эти вечерние молитвы, на которые моя любимая женушка та ещё мастерица. У неё даже вроде дар к этому есть, но я в этом не особо силен. Только вот Жанну реально трясет от всего этого.
Ох, как то мне крайне неудобно теперь стало, ведь я Жанну не ассоциирую уже со сном, в голове уже давно все перемешалось, ведь я с ней вижусь каждую ночь, это как второй дом уже стал, постоянно общаемся, целуемся, дарим друг другу подарки. Я не могу отделаться от ощущения что она постоянно со мной, к тому же она узнает о всём, что происходило днем. она знает абсолютно все и крайне логично разговаривает, подставляя необходимые доводы.
Но вам же интересно другое, вам интересно, что было на той странице которую вырвал мой друг. Которую он отнёс к своей бабушке и спрятав там решил, что таким образом сможет отодвинуть неизбежное. А я вам расскажу, что было на оборванной странице, и почему его бабушка никому её не показывала.
Там была его мать. Та самая женщина, которую он больше всего любил и ради которой решил провести ряд своих мутных обрядов. Я кстати вспомнил что она, просто, ненавидела его попугая. Неужели у меня та же история? Да нет. Не может быть. Не может же голос Жанны быть столь приятным, лишь потому, что материнский.
22:00 Воскресенье.
Сегодня я сходил на могилу своей матери. Она умерла десять лет назад. От рака. Это сильно подкосило меня тогда. Но я выдержал, смог выдержать. Только вот могилку запустил, сами понимаете, семья появилась. И вот я снова положил цветы на её могилу. Надо же, мне надо было почти дойти до сумасшествия, чтобы навестить могилу матери. Надеюсь, она меня простит, должна простить, она ж мать.
ТЯЖЕЛАЯ ПРИНЦЕССА.
ПАМЯТИ ГАНСА ХРИСТИАНА АНДЕРСЕНА
Граф Альдруг, аккуратно подняв кончиком сапога голову, внимательно всмотрелся в лицо павшего воина. Что-то было ему знакомо в этом истерзанном когтями лице — что-то до боли благородное и, возможно, даже родственное. Затем повернув голову к сопровождавшим его двум всадникам, он глубокомысленно заметил:
— Виконт, ты не слышал, что стало с моим кузеном Альбертом?
— Не имею понятия, сир — ответил красивый голубоглазый блондин, облокотившийся на гриву лошади — вроде он выехал в поисках лучшей доли, но точно он не у вашей тетушки Эльзы. Как и вы, он сторонник приключений.
— А жаль.
Альдруг опустил разбитую голову рыцаря и, поворачивая ее носком ботинка из стороны в сторону, попытался мысленно восстановить утраченную рыцарем внешность. Подъехавший Виконт также посмотрел на труп и, увидев, как мало от него осталось, презрительно сморщил нежный напудренный нос.
— Что, не нравится? — улыбнулся граф.
— Не особо.
— И, всё же, я думаю, он здесь был — уж больно знакомое лицо. По-моему, это сир Лютеранский, я его пару раз видел на балу, он всё время с Альбертом что-то обсуждал.
Граф оторвался от головы и посмотрел на место привала, где было ещё два тела. По всей видимости, это были оруженосец и проводник, также изувеченные и частично обглоданные. Оба были убиты во сне, так как даже не успели вытащить мечи из ножен.
— Господи Иисусе, милорд — вдруг крикнул Виконт, поднимая извалянную в грязи одежду и доспехи — посмотрите сюда.
Граф подошёл к своему оруженосцу и взял из его рук красный, шёлковый, изрядно испачканный доспех.
— Да, герб его, но где его тело?
— Кажется, я знаю, милорд — неожиданно сказал третий всадник, указывая пальцем в сторону края леса, туда, где кружили вороны.
Граф Альдруг повернулся в сторону протянутой руки и заметил парящих черных птиц.
— Мовель, у вас глаз, как орла, ей богу. Поезжайте, посмотрите.
— Как скажете, милорд — быстро ответил широкоплечий всадник и припустил галопом к стайке непуганых птиц.
— Господи, у него не только глаз, но и мозг как у орла. Сир, зачем мы вообще его с собой взяли? Меня просто выворачивает от его присутствия.
— Виконт, он прекрасный следопыт, он знает эти места, да и фехтовальщик от бога, это неплохой попутчик. И я обещаю, как только мы найдем принцессу, я тут же отправлю его во дворец. Но пока я не могу этого сделать, ведь ни ты, ни я не обладаем знаниями следопыта.
— Это спорный вопрос, сир, мы же прекрасно справлялись и без него.
— Когда были в Абене — да, но там мы не искали исчезнувших принцесс, там всё было просто — пришёл, напился и все.
— Эх, далась вам эта свадьба, нам и без неё было так хорошо — удручённо сказал Виконт и, подъехав к графу, нежно посмотрел ему в глаза.
— Я нашёл тело, сир — вдруг крикнул Мовель с края поляны.
— Да, сейчас подъедем — крикнул граф, нежно погладив своего миньона.
— Чтоб он сдох, вонючий кретин — выругался Виконт и поскакал следом.
Когда они подъехали к Мовелю, то тело увидели не сразу — его прикрывало небольшое деревце, заботливо поднявшее над ним своим короткие ветви. Труп был абсолютно голым, извалянным в грязи и наполовину обглоданным. Мовель же сидел напротив и что-то внимательно рассматривал.
— Что-то любопытное, Мовель? — сказал граф, удерживая коня.
— Да, сир. Я вижу срезанные куски мяса.
— Думаешь, это было до смерти?
— Я уверен в этом. Остальное — работа лисиц, так как вряд ли бы волки оставили столько мяса на кости.
— Стало быть, его убил человек?
— Вероятно, сир, только всё очень странно. У него сломаны обе руки и буквально выдернуто из сустава колено, я в первый раз вижу такие раны, сир. Это сделал очень сильный противник, причем голыми руками.
— Значит, сначала убили, затем раздели, потом разделали, потом бросили. Морель, вам не кажется, что вы должны уже вести нас за этим чудищем?
— Сначала надо понять, что здесь было, сир. Всё это очень странно, я первый раз вижу, чтобы покойника раздевали. Обычно никто не пытается снять одежду — обратился к графу Мовель.
— Может ты и прав, но всё равно лучше поспешить. Уверен, мой кузен искал здесь тоже, что и мы.
— Сир, кузен уже вам не противник — заметил Виконт — более того, тут и без особо следопытского ума всё ясно.
— И что же тебе ясно?
— Что тварь напала на него, когда он пошёл мочиться. Ей богу, всё же очевидно.
— То есть ты думаешь, что мой кузен мочится совершенно голый? Виконт, я, конечно, понимаю, что ты его недолюбливал, но он явно он не страдал блаженностью. Нет, здесь что-то другое, может он отошёл помыться?
— Но здесь нет воды. Впрочем, возможно, заметив чудовище, он просто побежал в эту сторону — задумчиво потер подбородок следопыт.
— Мой кузен, Мовель, ходил с рогатиной на медведя, он не знает слова «страх».
— Спорный вопрос — буркнул Виконт.
Граф лишь покачал головой и, достав флягу, отхлебнул немного вина. Настроение у него было просто прекрасное, так как если весть о такой смерти кузена дойдет до двора, то его сподвижников ещё долго будут клеймить извалявшемся в грязи, крови и смраде основным претендентом на престол.
— Сир, здесь есть пара маленьких сапог и пара очень крупных мужских ног — вдруг сказал Мовель, приподнимаясь от травы.
— Женских?
— По всей видимости, да. Следы не четкие. Но то, что они женские — факт.
— Боже мой, а что, если они были с принцессой? Если они нашли её? — простонал Виконт, накрыв лицо рукой — а что, если он был голый по причине распутства? Уж не с ней ли он тут уединился?
— Да с чего ты взял, что это именно принцесса? Скорее всего, какая-нибудь заблудившаяся крестьянка.
— Милорд, это не крестьянка — ступня не та.
— Умеешь ты успокоить, Мовель, умеешь.
— Сир, я повторюсь, мне кажется, куда важнее то, что на них напал всего один человек, так как никаких необычных звериных следов я не обнаружил.
— И что? — раздраженно бросил Виконт — что ты прикопался с этим варваром. Куда важнее, что стало с принцессой.
— Этот не просто мужчина, в нем как минимум три метра роста и веса, килограмм на двести.
— Да уж, и вправду чудище — вздохнул граф.
— Чудище или великан — моей рапире это без разницы. Сир, поедем уже, а? А то мы так до вечера проболтаем.
— Мовель?
— Без проблем, сир — сказал Мовель и, взяв под уздцы лошадь, — след хоть и не четкий, но идти по нему можно.
След оказался извилист. Причем пару раз Мовель почти потерял его, но затем, вспоминая одному ему известные проклятия, снова находил. Граф же больше молчал, стараясь понять, зачем же всё-таки Альберт решил повеселиться с вызволенной пленницей, ведь он никогда раньше себе такого не позволял, тем более, что он был по уши влюблен в баронессу Артимель, о красоте которой говорило всё княжество. Да и зачем он вообще поехал в эту даль? Всё эти сказки о якобы украденной принцессе всегда считались вымыслом, в который Альберт никогда не верил.
Да, предположительно, это была Агния Мелосская, якобы украденная пятнадцать лет назад во время первого путешествия с королевой. Но с момента нападения прошло слишком много времени, да и когда нашли раскуроченную карету, на трупах слуг даже мяса не осталось, не говоря уже о следах похитителей.
Помнится, тогда ещё безутешный король обещал две тонны золота за королевское дитя, чьи кости так и не были найдены, но всё впустую — ни костей, ни каких-либо требований о выкупе.
А тут вот очередная небылица, что якобы видели красивую девушку недалеко от местных заброшенных мельниц. Казалось бы, всё не стоит и выеденного яйца. Но, увы, он закрутил роман с одной из купеческих жен, ожидающей любимого мужа из дальнего плавания. И кто ж знал, что купец так быстро вернётся. Затем стычка, разбитая голова супруга и вот уже примерного семьянина отпевают в ближайшем монастыре, а он, вместе со своим оруженосцем едет вызволять принцессу из плена.
— Сир, впереди небольшая пещера — шепотом сказал Мовель, останавливая лошадь.
— Ты думаешь, они там?
— Следы кончаются именно здесь, сир. К тому же, приглядитесь, внутри есть свет — по всей видимости, они развели там огонь.
— Как думаешь, стоит дождаться темноты?
— Я считаю, да. Кто бы не напал на вашего кузена, сила у него была просто чудовищная, позволю заметить, он убил двоих стражников и справился с вашим кузеном, который, как вы сказали, был далеко не из самых маленьких на вашей родне.
— Что-то вы, Мовель, странно себя ведете, вы же опытный воин, что вам стоит победить высокого босоного мужика? Вы же не с голыми руками на него пойдёте, в отличие от покойного Альберта.
— Это не обычный человек — упрямо возразил Мовель, краснея от гнева — но если у вас есть сомнения в моей смелости, я готов их принять.
— Вы разве дворянин, чтобы говорить мне это? Впрочем, я сделаю вам одолжение и приму вызов, коли вы решились его бросить.
— Так, прекратите, не хватало ещё сор. Мовель, не хотите подежурить вон на тех деревьях, оттуда прекрасный вид на пещеру. Нападем на них, когда стемнеет. Остальные отдыхают, я доступно объяснил?
— Конечно, милорд — мягко ответил красавчик оруженосец, как ни в чем не бывало, придирчиво рассматривая себя в зеркальце и поправляя то тонкий меч, то золотистые локоны.
Привязав лошадей, граф осмотрел свой дивно играющий на солнце меч. Несмотря на то, что он почти не касался меча противника, на нем всё же успели появиться зазубрины. Скривившись, он засунул его обратно в ножны. Выложить целое состояние и вот так изувечить его о металлический подсвечник купца — эх, будь он трижды неладен.
Виконт тоже почистил свое оружие. Несмотря на легкий вес, его рапира была достаточно крепка, чтобы срубить за один удар среднее дерево, и столь длинна, чтобы враг первым ощутил её возле своей шеи. Мовель же имел лишь стандартный стальной меч, да небольшой топорик, торчавший из-за пояса.
Положив под голову кусок шерстяной подстилки, и накрывшись плащом, граф закрыл глаза. Несколько часов пути изрядно вымотали его, а перед сражением он должен был быть свеж, как огурчик. Только вот сон вышел неспокойным, и поспать долго не вышло, так как буквально через пару часов он проснулся от того, что Мовель успел издать что-то наподобие кряканья, прежде чем навсегда сгинул во всеобъемлющей пустоте.
Раскрыв глаза, граф посмотрел на Виконта, держащего руку на клинке. Нащупывая рукоятку меча, граф поднялся. То, что убило Мовеля, было совсем рядом, это ощущалось кожей, телом, интуицией. Ведь иногда необязательно видеть противника, чтобы знать, что он рядом.
Он вытащил меч. Всё-таки он был превосходен.
— Мессир, сзади — вдруг выкрикнул Виконт, молниеносно увернувшись от огромной дубины, глухо ударившейся о землю.
Граф повернулся. Это был огромного роста озверевший, заросший длинной бородой человек, от которого несло так, что даже за несколько метров граф ощутил нестерпимую вонь. Скривившийся в ярости из-за своего промаха, громила снова попытался нанести удар по неуловимому оруженосцу. Но Виконт был превосходен в отступлении и, уворачиваясь от размашистых и мощных ударов, смог подрезать левую руку громилы. Гигант бешено взвыл и, переключив внимание на графа, бросился к нему.
Ожидая стремительного нападения, граф не двигался с места. Он уже не раз так подлавливал врагов, полагаясь лишь на рефлексы. И вот когда палица буквально коснулась его головы, он привычно резко увернулся и, развернувшись, отрубил провалившемуся в атаке гиганту голову.
— Мессир, вы как всегда великолепны — восхищенно выкрикнул Виконт.
— Лучше сходи и посмотри, что с Мовелем — сказал Альдруг, рассматривая великана.
Действительно настоящий исполин. Примерно три метра роста, с огромной головой и черной густой шерстью. С трудом перевернув его на спину, Альдруг увидел, что на груди были следы от когтей — небольшие, больше напоминавшие человеческие, нежели животные.
— Сир, его нигде нет, только кровь и все. Ни одежды, ничего — не без удовольствия отметил Виконт — но вы не переживайте, вход в пещеру мы и без него найдем. Главное, чтобы принцесса была жива.
— Уверен, она жива.
— С чего вы так решили, милорд?
— С того, что следы на его груди давние, скорее всего, он давно уже с этой с ней живет. Думаю, мой кузен приехал, когда хозяина не было дома и не сражаясь, украл девушку. Это уж потом его убили, когда он ехал с добычей. Вопрос лишь в том, почему он стал на ночлег так недалеко и без часовых.
— Как же всё это странно, сир. Может он хотел её быстрее взять? Но это неразумно. Это же не крестьянка.
— Не могу не согласиться, Виконт. Впрочем, мы скоро сами всё узнаем.
— Да, сир — согласился Виконт.
Взобравшись на каменный выступ, граф вытащил факел и осветил вход в пещеру. Виконт быстро, так как практически не носил стальную защиту, встал перед ним.
— Сир, если не возражаете, я бы пошёл первым. Ведь так я смогу лучше защитить вас –заметил слащавый красавец.
— Нет уж, лучше иди рядом — буркнул граф, выставив вперед факел.
Вход в пещеру был достаточно широким. Даже стоя в полный рост, граф всё равно не видел потолка. Вглядываясь в чернеющую мглу, он почувствовал сильный запах мха, сырого мяса, крови и костра, который, видимо, совсем недавно затушили.
— Здесь есть кто? — громко крикнул граф, поднимая факел к верху так, чтобы он осветил как можно больше пространства.
В ответ была лишь тишина. Альдруг сделал несколько шагов вперед и увидел перед собой куски одежды, разбросанные возле одной из стен. Продолжая удерживать факел над головой, он подошёл и осмотрел их. Это была дырявая крестьянская одежда, вся в заплатках и изрядно потёртая.
— Сир, да это же людоед — шепотом заметил Виконт, просовывая свою любопытную голову — видно, крупные здесь крестьяне, если такого борова прокормить могут, не то, что наши, сир. Кожа, да кости.
— Погоди, смотри, там, вроде, стол — тихо сказал Альдруг, указывая на огромный пень, поставленный в углу пещеры. Затем он заметил небольшое движение, но не успел он и вздохнуть, как Виконт решительно двинулся вперед.
Альдруг снова поднял факел. Он понимал, что в такой ювелирной работе, а именно увернуться и оглушить в полутьме, сможет лишь его легкий оруженосец. А то, что принцесса явно дикая — сомневаться не приходилось, так как выжить с таким чудовищем ни одна нормальная не сможет.
Сделав пару шагов, Виконт по-кошачьи изогнулся, и что-то напевая себе под нос, приблизился к столу. Затем сделал выпад вперед и, что есть силы, приложился широкой стороной меча о крупную тень. Махом повалив её.
— Виконт, твою мать, ты что творишь? — крикнул граф, подбегая к телу — нельзя полегче?
— Сир, это мой наилегчайший удар, им невозможно убить — с довольным видом парировал Виконт, уступая ему дорогу.
Альдруг присел на корточки и посветил факелом над пленником. Как он и предполагал, это была девушка. Разве что слишком толстая для принцессы, но, тем не менее, хранившая прекрасные дворянские черты. Правда, сильно подпорченные грязью, соплями, засаленными волосами и чернеющими зубами.
— Сир, какая-то она жирная, это разве нормально? — задумчиво спросил Виконт — такое ощущение, что бедный людоед только что и делал, что бегал ей за едой.
— Прекрати пороть ерунду, Виконт. Лучше помоги её поднять, я не хочу, чтобы она задохнулась своим языком.
— Для этого достаточно повернуть её набок. Господи, сир, она погнула мой меч своим лбом — вдруг залепетал Виконт, поднося к нему пламя факела.
— Да замолчи ты — выругался Альдруг, пытаясь перевернуть тело пленницы. Но это было непросто, казалось, даже великан весил меньше.
— Так, наверно, пока её лучше оставить здесь — задумчиво проговорил граф.
— Боже, сир, это же Мовель.
— Мовель? — переспросил Альдруг и направил свет факела в сторону стены, на которую указывал Виконт.
И, увы, Виконт был прав. Там, в темноте, столь неохотно отдававшей свою территорию огню, и вправду лежал, чуть ли не свернутый вдвое, Мовель.
* * *
Разложив оружие, и привязав коня к дереву, граф Альдруг, откинувшись под широкими ветвями старого дуба, вытащил небольшой, порядком посеревший золотой медальон, который он снял с шеи пленницы.
В нём была икона Святой Девы Марии, выполненная в самых лучших традициях современного иконописного искусства. Такие украшения нельзя было купить на обычном крестьянском рынке, так как подобное украшение делается исключительно на заказ у лучших мастеров страны. Граф щелкнул крышкой. Прошли годы, а маленький металлический замочек все так же исправно работал. Несомненно, это был Альтский замок.
Граф посмотрел на девушку. Она всё ещё была без сознания и, тяжело дыша, издавала неприятные причмокивающие звуки, периодически что-то сглатывая. Ногти у её были обгрызаны, ноги волосаты, а на голове густая шевелюра с кусочками грязи и листьев, не говоря уже о вшах и, по всей видимости, блохах. И тех и других сразу же обнаружил Виконт, когда вывозил её из пещеры. Казалось бы, простая задача, но, увы, вес жирной принцессы оказался настолько серьёзным, что конь не сразу справился с этой задачей, то и дело отлавливая на себе всё новых и новых паразитов.
Граф Альдруг постоянно спрашивал себя, неужели это она? Он повертел медальон. Щелкающий звук замка его немного успокаивал, медленно, но верно располагая к себе.
— Господи, эта жирная ещё и храпит, сир, почему нам не оставить её на съедение волкам? Бедным животным этого на полгода хватит — злобно заметил Виконт, присаживаясь рядом с графом.
— Эко ты злой какой, это же принцесса. Мы не можем её оставить тут, не по-рыцарски это.
— Сир, у меня конь чуть не сдох, таща эту принцессу из пещеры. На ком мы её повезем?
— Так она может идти пешком, ноги ведь у неё целы. И прекрати ныть, ты же оруженосец, ты должен смело смотреть на подобные мелочи похода. Я тебя не узнаю. Лучше бы похоронил то, что осталось от Мовеля. Кстати, мы совсем забыли его похоронить — спохватился граф, приподнимаясь.
— И чем мы будем рыть ему могилу?
— Не умничай, вскопаем мечами.
— У меня он и так гнутый, а теперь ещё в земле будет. Сир, вы совсем не жалеете моего достоинства. Может лучше пусть нам эта жирная поможет?
— Я сказал прекратить называть её так, я ещё раз повторяю, она благородных кровей.
— Сир, можно высказать мнение?
— Слушаю.
— Как вы думаете, как труп Мовеля оказался в пещере?
— Пока не решил ещё.
— Сир не надо притворяться, вы и сами поняли, что это она его занесла туда, пока этот великан бился с нами. Не мог же он так быстро вернуться. Увы, это она сделала.
Граф посмотрел в сторону принцессы. Он и сам не мог понять, зачем ей нужно было нести труп в пещеру. Точнее, догадки у него были, но это были слишком чудовищные мысли, и он старался гнать их из головы.
— Сир, по-моему, она — людоед — быстро разрушил всю его столь трепетно возводимую защиту Виконт.
— Боже, нет, что ты говоришь. Это принцесса, похищенная этим чудовищным животным, оставленная им в лесу, запуганная и загнанная.
— А ещё закормленная — вставил Виконт, нисколько не заботясь о королевском достоинстве — Сир, если вам интересно мое мнение…
— Неинтересно.
— Так вот, мое мнение, что ей надо отрубить голову и закопать вместе с Мовелем.
— Я не буду убивать принцессу, даже если она трижды людоед.
— Тогда хотя бы связать, сир, это самое меньшее, чем мы можем обезопасить себя.
— Ты стал бояться бабы? — Альдруг с интересом посмотрел на оруженосца.
Виконт поднял глаза. Альдруг усмехнулся, он знал, что этот красавчик боялся лишь увечий и старости. Но, как ни странно, оруженосец вдруг поступил благоразумно, и выдержав паузу, взял хмуро свою рапиру и пошёл копать могилу. Больше за день он не произнёс ни слова, даже после того, как окончательно погнул свой меч.
Альдруг снова прилёг к дереву — всё это время ему не терпелось выспаться, так как людоед своим быстрым манёвром так и не дал ему сделать этого. Удачно устроившись на корнях дерева, он сложил руки на груди и мирно ушел в забытье. И снова сон моментально окутал его сознание.
Ему снился его родной замок, где он вместе с остальными детьми бегал на заднем дворе, играя с деревянным мечом и мечтая о долгих странствиях, где он будет убивать чудовищ и спасать благородных девиц. Уже тогда он отличался среди них ловкостью, уступая в этом лишь маленькому и юркому ублюдку сэра Альбедо, маленькому Виконту. Самому красивому из всех дворовых внебрачных детей. А ещё, благодаря своей ловкости и хитрости, маленький Виконт почти всегда избегал ссадин, ловко уклоняясь от атак и так же молниеносно нападая. А затем он проснулся, проснулся оттого, что над ним склонилось нечто больше.
Открыв глаза, он увидел жирное лицо девушки, изо рта которой капала кровь. Увы, но в сознании она выглядела даже хуже, чем без него. Маленькие глазки, губы, смоченные слюной, стекающей по подбородку, руки, теребивший медальончик, — все вызывало омерзение.
— Успокойся, всё хорошо, мы пришли освободить тебя. Я не сделаю тебе ничего плохого — начал было граф, но тут же остановился, так как заметил, что позади неё лежит тело Виконта, вокруг которого медленно высыхает кровь.
Виконт был бледен, спокоен и мёртв. Граф посмотрел на его грудь. Разодранная, она кровоточила, распахнув ребра и куски мяса. Что-то воистину чудовищное вырвало из него жизнь, а заодно кишки и сердце. Ужасаясь от своей догадки, граф посмотрел на принцессу.
Нависнув над ним, она всё также теребила свой медальон и не сводила с него глаз, которые хоть и горели огнём, но огнём скорее любопытным. Затем она, стараясь не делать резких движений, медленно сделала несколько шагов назад, давая ему встать. Граф так же медленно и спокойно положил руку на меч. Но, казалось, жирная принцесса его даже и не заметила. Она всё также смотрела на него, всё так же теребя медальон.
— Может я тебе еще и нравлюсь? — спросил граф, ощущая холодную рукоятку меча.
— Дяяяяяя… — с трудом проговорила она и резко побежала к нему, от чего её голова отлетела от шеи, и тело глухо брякнулось о землю.
Граф подобрал кончиком меча медальон. Увы, он удара образ Девы Марии треснул, обнажив на задней стенке надпись. Буквы были маленькие, но он, всё же, разобрал их. «Нашей Матильде, принцессе Аланской, да пусть хранит её святая дева Мария»
— И всё-таки ты принцесса — вздохнул граф Альдруг, опуская медальон на жирный труп.
ЧЁРНАЯ ЛЮБОВЬ
Отступление
Стоя рядом с Антоном и всматриваясь в его искалеченное кровавое лицо, я невольно подумал, что, наверное, любовь стоит таких жертв, пусть даже и на таких столь невинных молодых телах. Она ведь жаждет именно их, самых к ней чувствительных существ. Но обо всём по порядку.
Во-первых, я хочу вам сказать, что мнение относительно суровости мужиков, работающих в почти арктических условиях на краю нашей родины, немного предвзяты. Да, мы бухаем, да, мы занимаемся тяжелым трудом, строя в вечной мерзлоте заводы, промышленные зоны и порты, но мы никогда не считаем суровость необходимостью и при любом случае стараемся её разбавить. Без юмора прожить нельзя, всегда важно помнить эту простую заповедь, ровно, как и без чувства прекрасного, без эмоциональной тоски по самому прекрасному в мире — по женщинам.
Поэтому все, что произошло, завязано на двух вещах: на желании пошутить и на желании получить любовь. И, как ни странно, коктейль из этого иногда даёт своеобразный привкус. Который как раз и вкусил наш мальчик Антон, на котором теперь так мало живого места.
* * *
Антон среди нас был самым молодым — всего двадцать один год. Веселый, общительный, немного спортсмен, из минусов лишь неприязнь к алкоголю и азартным играм, которые у нас частенько практиковались. А так, вполне адекватный парень, пусть и полностью простившийся с юностью, ярко выражающейся в желании поромантизировать.
К примеру, он около шести месяцев влюблялся в девушку из родного Томска. Ей, кажется, было около восемнадцати на тот момент. Стройная и невысокая, с черными волосами и карими глазами. Всё нежно, мягко, ухоженно. Как он сказал, такие девушки, наверно, подобны феям, мягко ступающим по сугробам и не проваливающимся в них. Эх, жаль, все мои феи вязли не только в сугробах, но и в обычной грязи, не в силах добраться до машины.
Но, вернёмся к такому светлому чувству, как любовь. Оно прекрасно, нежно и мило. Поэтом, когда Антон в первый раз поехал к ней на встречу, я был рад — мне нравился наш трудяга, так как от него веяло хорошим желанием влюбиться в хорошую девушку.
И вы знаете, всё получилось хорошо. Он съездил раз, потом ещё и ещё, пару раз он даже взял выходные за свой счет. Деньги у нас хорошие, поэтому такие вещи вполне окупаемы. Да, Новый Уренгой, да Томск — расстояние неблизкое, но иногда можно, ведь далекое чувство — это как свет Луны на руке. Кажется, вот он рядом, просто держи его, но в то же время он так далеко, и это лишний раз помогает познать всю сложность этого волшебного мига. Опять же, я говорю со слов Антона, который в очередной раз уехал в Томск.
Они гуляли, они чувствовали, они дышали одним городским воздухом, их вдохи шли ритмично, полной грудью — так, как это, кажется, бывает у влюблённых. Вы же видели влюбленных? С их горящими глазами и нежным переплетением рук? Ну, так вот, наш парень был одним из них. Разве что он не так часто гулял в своем городе. Как он говорил, они больше предпочитали сидеть в парке и всматриваться в лунный диск, который иногда освещал их лица.
И вот когда он приехал в очередной раз и зашел к нашему доктору Айболиту, то мимолетная напряженность, веером следующая за ним, увлекала меня настолько сильно, что я невольно пошел следом. Иногда так случается, просто берешь и чувствуешь переживания других.
А затем прошли полчаса, и вот уже сам Антон стоит передо мной и немного растерянно, словно я его самый лучший друг задает мне очень смешной вопрос. Я слушаю его, киваю, а спустя час мы собираемся в гостевой. Всего нас около двадцати человек, которые обсуждают одну единственную вещь, мог ли парень заразиться триппером в первую любовную ночь с девственницей?
***
Я смотрю на эти лица. Смех, улыбки, я вижу, как сквозь растопыренные желтые зубы вылетает слюна и как рабочий, краснея от напряжения, переваривает новую мысль. Рабочий тычет пальцем в дверь и пытается сказать, что такое вполне возможно, если в этом замешаны пришельцы. Ему кажется, что это очень смешно. Мы же все любим пошутить.
Я не выдерживаю и подыгрываю ему, я говорю, что верю в любовь и что триппер как простуда — открыл форточку и подхватил. Мне вторят сразу несколько глоток, комната заливается смехом и стуком стеклянных бутылок. Оттопыренные, покрытые волосатым покроем жирные животы трясутся в адской пляске. Нам весело и мы принимаем в дар эту молодую жертву непосредственности.
Наш небритый повар, подыгрывая женским голосом и аккуратно сложив свои пухлые ручки возле щеки, говорит: «Малыш, верь, это наша первая любовь. То, что крови нет, так это, малыш, случайность, а триппер — это результат грязных рук. Я просто шла и упала в грязь». Смех, шум, аплодисменты.
Затем седой архитектор спешит вставить своё слово и докладывает о новом вирусе гриппа, который одновременно переносит две болезни, но, увы, его идея тает среди многих. Но громче всех, конечно,
веселится наш бравый Виктор Прокофьевич. Крупный, немного угреватый, имеющий двух толстых дочек, сорокапятилетний мужик. Но, не будем к нему слишком строгими, да, он отвратителен, но зато он знает, что такое алкоголь и как он влияет на девушек, а ещё он может вовремя и правильно их соединять, о чём неизменно рассказывает нам. К тому же он просто мастер общения — мягкого и немного притягательного. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он кричит, что тоже верит в любовь и рассказывает, как совсем недавно переспал с одной малолеткой, случайно попавшейся ему на пути.
Верим ли мы ему? Конечно. Ровно, как и в то, что он живет с Антоном в одном городе. Что, естественно, толкает нас на одну простую мысль. А вдруг? Что, если это всё — не случайность, что, если черная фея Виктора Прокопьевича и есть девушка Антона? Я вижу, как зрачки нашего системного администратора расширяются в этой догадке. Отсюда также становится понятно, почему триппер. Виктор Прокофьевич ненавидел презервативы, он считал такой секс ненастоящим.
В эту же ночь мы создаем наш небольшой отдел по внутренним расследованиям — избранная троица неприкасаемых по борьбе с тайнами и секретами, мы избраны нести честность в массы. Я, системный администратор Ванюша и хлеборез Семен. Вот, пожалуй, весь оплот честности и громогласности на нашей стройке.
Наступает ночь — оказывается, выкрасть телефон Виктора Прокофьевича совсем не сложно. Ровно, как и найти переписку с этой прекрасной особой. Сверивши фотографии, я киваю — это она. Изящная, нежная незнакомка, ставшая нам такой близкой и родной.
Но мы отвлеклись, как я говорил, мы любим шутки, это локомотив для борьбы со скукой, блуждающей в этой вечной мерзлоте. Поэтому мы, естественно, доносим эту информацию до Антона.
* * *
Снег, ветер. Но это не останавливает ослеплённого яростью Антона, для которого мысль о том, что его невинная девушка, его любовь отдалась престарелому семейному мужику, является наимощнейшей движущей силой.
Выглядывая в запотевшие окна, мы душой с ним, мы верим в его победу. Но, увы, сейчас он лежит и тихо стонет. Как оказалось, Виктор Прокофьевич умеет крепко бить — и вот наш обмякший герой пытается не наесться кровавого снега. Мы тащим его к Айболиту, но тот может разве что дать активированного угля. Затем он осматривает разорванную губу и, ополоснув изувеченного перстнем влюблённого, начинает кое-как зашивать ее. Только это зря, так как через несколько часов выяснилось, что зашить он ее по-нормальному так и не смог и поэтому она нагноилась.
А теперь мы возвращаемся к началу истории, где я стою рядом с Антоном.
Температура, боли, моральные и физические, и я не знаю, что сильнее его убивает: болезнь или же осознание того, что произошло с его первой любовью. Да, кстати, забыл, наш мальчик крепкий, несколько часов назад он очнулся от своего температурного сна, и решил было повторного наказать обидчика, что едва не стоило ему жизни, ведь он пробыл на холоде почти полчаса, выбежав на улицу в одной майке. Логично, что мы потом его привязали и оставили на ночь, а утром Айболит кричал как резаный, ведь крепко привязанный Антон обосрался прямо на носилках.
Верю ли я в любовь? Да. Ведь я вижу её существование наяву, вот она лежит передо мной в виде кровавой массы, которой каждый вдох даётся с трудом. И более того, я верю в неё сейчас, даже не зная, что буквально спустя пару дней наш мальчик всё равно напишет своей девушке и простит её, простит свою чёрную фею.
Жаль лишь, что бедная девочка не знает, что оба наших героя работают в одной компании и что всю её переписку с Виктором мы также читаем. Ведь он рад поделиться с нами своим счастьем, ведь воистину счастливые люди всегда делятся добром с другими.
Черная любовь
© Copyright: Заврин Даниил, 2017
Свидетельство о публикации №217100301826
Свидетельство о публикации №217100301826
Рецензии