Ангел-хранитель гл. 1-5

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ
Часть 1


Габи I

***
Видавшая виды хлипкая дверь наотмашь распахнулась, едва удержавшись на петлях, и на обшарпанную лестницу выскочил красивый голубоглазый мальчик лет шестнадцати.
- Здрасьте!
Мальчик с трудом сдерживал шумный натиск из-за двери, навалившись на нее хрупким торсом и одновременно пытаясь  вставить ключ в заедающую замочную скважину.
- Чертовы пропойцы, дармоеды! Наплодили ублюдков и убивают друг друга на весь подъезд, никакого покоя, - сосед сплюнул прямо под ноги и, схватив из ящика газету, скрылся за такой же точно хлипкой и видавшей виды дверью.
Он был прав - мальчик был ублюдком. Как и сам сосед был ублюдком и пропойцей. Как и все в этом захолустье были ублюдками, пропойцами и дармоедами, живущими на пособие.
Двумя привычными рывками мальчик, наконец, провернул ключ и, так и оставив его в скважине, накинул на худенькие плечи худенький рюкзак и пулей вылетел из подъезда подальше от своей содрогающейся под градом ударов и воплей двери.

***
Этот некогда рабочий поселок давно уже пришел в упадок и нищету. Здесь все еще гнездились несчастные и никчемные люди, не нашедшие себе места в Большом Городе. Все их существование занимали заботы о выживании на пособие и те жалкие гроши, которые удавалось выручить с продажи какого-нибудь подручного хлама. Пьянство и блуд давно уже стали здесь нормой, население неуклонно вымирало, время от времени пополняясь лишь за счет случайных детей от случайных связей, влачивших свое бессмысленное существование без средств на достойное образование и, следовательно, без возможности переехать в Город. Никто давно не приезжал в поселок ни по делу, ни из интереса, казалось, само существование этого места потеряло всякий резон.
На выезде из промзоны еще сохранилось здание бывшего кинотеатра. Оно ни разу за весь срок своей службы не ремонтировалось, и сейчас от него веяло такой безысходностью, что ни один опустившийся бродяга не искал себе в нем приюта. Здесь собиралась самая отвязная и самая влиятельная банда поселка и его окрестностей. Это были наиболее неблагополучные подростки - вымогатели и шантажисты, рыночные воришки и домушники, малолетние, но самые настоящие проститутки, малолетние же, но самые настоящие жулики. Красивый голубоглазый мальчик был одним из них.
- Эй, Спинни, какие новости?
Во главе импровизированного стола сидел парень лет восемнадцати, все звали его Бибо. Он был старшим и опытнейшим членом шайки и считался ее предводителем. Рядом с ним сидела девочка по кличке Фокси, у нее были тонкие, но от природы яркие рыжие волосы, поэтому она слыла самой красивой и встречалась только с лучшими. Еще полтора-два десятка человек, разбившись на компании, рассредоточились по оставшимся рядам зрительного зала и занимались какими-то им одним понятными делами.
- Неважнецкие, - мальчик схватил со стола первую попавшуюся бутылку и приложился к ней жадными глотками. - Моя полоумная мама вчера нашла себе новую Настоящую Любовь из соседнего подъезда. А сегодня проспалась и смекнула, что Он хочет меня, а не ее, - по залу клуба пробежал сдавленный смешок.
- Его она, конечно, простила, а вот меня выкинула на улицу. Грозилась прирезать, если только посмею близко подобраться к ее дому.
Мальчик еще раз приложился к бутылке и, переведя, наконец, дух,  добавил:
- Еле унес ноги.
В зале зашептались, а Фокси сказала:
- Не расстраивайся, Габи, она ведь скоро одумается.
Редко кто звал мальчика Габи, в основном по кличке - Спинни. Его имя было Габриэль Эспинес, его он получил от своей матери, так же, как и блестящие черные волосы и благородный точеный профиль. Его претенциозное имя, не по-мужски привлекательная внешность были так же неуместны здесь, как роза в репейнике, так же неестественны, гротескны, насмешливо вычурны. Он пользовался надменным пренебрежением у мальчиков и постыдным, тщательно скрываемым, но пристальным вниманием у девочек.
Бибо усмехнулся и сказал:
- Что, опять будешь пересиживать здесь? Потрудись тогда навести какой-нибудь порядок...
- Нет, я ухожу.
- Это куда еще?
- Не знаю. Куда глаза глядят. Я точно решил.
- Так... А сюда тогда зачем явился? Что, если припадочная родня  рыщет по твоему следу?!
- Нет, я их запер. Не первый раз - теперь сутки ковырять будут, а в окно не выйдут. Я пришел попросить помощи.
В зале повисла тишина, Бибо прищурил глаза, а Фокси прикусила намалеванную губу. В обществе, где каждый за себя, просили помощи только в самых крайних, почти бедственных случаях, а случаи Спинни никогда не были похожи на крайность.
- Я ухожу, и мне нужны деньги, Бибо, прямо сейчас, - Спинни просительно уставился прямо ему в глаза.
- Деньги? Ты в своем уме? Прежде, чем чего-то требовать, нужно сначала самому что-то давать.
- Я не требую, а прошу. Я достаточно работал на общак, никогда ни перед кем не оставался в долгу. Ты можешь помочь мне?
- Не мне тут решать. Это наши общие деньги, мы работали все как один, чтобы начать, наконец, приводить эту халупу в порядок, - Бибо обвел жестом помещение зала, - ты считаешь, что имеешь право на них?
- Не на все, только на часть. Пойми, я больше так не могу, я должен уйти. Рано или поздно мы сочтемся.
- Так давай сочтемся прямо сейчас! Ты вовремя отдавал долги, это правда, но дело не в этом. А в том, что ты вообще брал их. Как только на тебя нападает очередная блажь - это становится нашей общей проблемой, как будто своих у нас нет, как будто тебе тут хуже всех. А теперь ты еще смеешь заявляться сюда с такими просьбами.
- Это не блажь, это твердое решение! Я все обдумал...
- Кроме того, как это свое твердое решение воплотить. Выпрашивать что-то у меня больше не сработает, достаточно ты испытывал мое терпение.
- Что? Что ты несешь, как я тебя испытывал?!
- Хватит.
- Нет уж, ответь! Чем это я такой особенный, что любой может прийти за поддержкой, а мне ты даешь от ворот поворот, даже не выслушав толком?
- Это потому, что я уже вдоволь наслушался твоих сопливых жалоб и слезных просьб. Никакой ты не особенный, и отношения особенного к себе не жди, - Бибо презрительно смерил его взглядом, - Иди и заработай, никто ничего не станет делать за тебя.
В зале стояла гробовая тишина. Габи сделал пару шагов назад  и оглядел всю компанию.
- Бибо, я прошу тебя, - произнес он тихо, но твердо, - последний раз пойти мне навстречу. Я обещаю найти способ отплатить за все. Не оставляй меня на произвол, какая-нибудь, хоть мизерная сумма - это все, о чем я прошу.
- Повторяю - это не мои деньги, и я не могу отдать их тебе. Они общие и нужны для общего дела. Давайте голосовать.
В зале стали торопливо перешептываться и переглядываться.
- Кто согласен отдать свою долю Спинни? - Шум возрос.
- Свою долю? Это нечестно, ведь можно разделить и... - Фокси умолкла под тяжелым взглядом Бибо. Разумеется, никто согласен не был.
- Вот видишь? Кончай дурить со своим побегом и принимайся за дело.
- Что за идиотские условия?! Ты специально не проводишь нормального голосования? Отдайте хотя бы мою часть!
- Никакой твоей части нет, - послышалось из глубины зала.
- Мы работали все вместе...
- Это общие деньги... кончай уже дурить.
- Ах вы свиньи... Такие вы, значит, друзья... - Габи попятился к выходу, в бессильной ярости бросая взгляд то в одну, то в другую часть зала. - За живца у вас я, ловите на меня, как на крючок, во всех своих махинациях, используете... А стоило мне только попросить... Да чтоб вас всех в тюрячке сгноили!
- Заткнись и вали отсюда по-хорошему, - процедил Бибо сквозь зубы.
Габи еще раз окинул ошалелым взглядом помещение театра и всех, кто в нем собрался, отчеканил забористое ругательство и под посыпавшиеся со всех сторон проклятия вышел вон.

***
Дорога до карьера занимала полчаса скорым шагом. За этим карьером был жиденький лесок, а за леском проходила бетонная дорога до трассы. Трасса вела через сотню таких же убогих поселков в Большой Город. Мало кто знал, в каком состоянии пребывала сейчас эта дорога - отсюда в Большой город не ездил никто, а из Большого Города сюда ехать было незачем.
Габи сидел прямо на земле, обхватив руками худые колени. Он думал об этой бетонной дороге. Они с приятелями, будучи еще совсем желторотыми, часто бегали с карьера наперегонки. Уже тогда бетонка была старой, разбитой и замшелой. Сегодняшний день стал последней каплей для мальчика, и если он не уберется отсюда по той трассе, то лучше он на этой же трассе и погибнет. Все равно это не жизнь.
Габи услышал слева от себя звук осыпающихся камней, но даже не вздрогнул. Он хорошо знал это место - здесь никогда до скончания веков ничего не могло случиться. Из-за сухого кустарника показались спортивная куртка и яркая рыжая косичка.
- Я знала, что ты здесь, - сказала Фокси, - я за тобой следовала.
Габи молчал.
- Я хотела сказать, что тебя окружают не только предатели, и еще хотела немного тебе помочь.
Фокси собралась было присесть рядом, но Габи встал сам и устремил на нее задумчивый взгляд.
- Да? Что ж не помогла?
Девочка смутилась.
- Я пыталась, ты слышал... я не могу открыто перечить... он меня прогонит.
- А за спиной, значит, все можешь? И чем ты лучше тогда?
Она растерялась, но тут же взяла себя в руки и выпалила скороговоркой:
- А тем, что у меня осталась совесть, и я не могу оставить друга в беде. Хочешь, я могу отдать тебе все свои деньги? У меня есть собственные, я неплохо подняла за пару месяцев.
Габи долго и пристально смотрел на девочку, затем сказал:
- Зачем ты это делаешь?
- Что? - спросила Фокси, снова стушевавшись.
- Ты назвала меня другом, хотя побоялась заступиться за меня перед Бибо. А сама водишь его за нос, копишь себе свои деньги и прибегаешь за мной сюда. Что ты надумала?
- Ничего, я только хочу помочь.
- Кому? Мне? Или себе? Может, ты хочешь убежать со мной? Может, тебе не то страшно, что Бибо тебя прогонит, а то, что я после него тебя не приму, и поэтому ты здесь играешь в добродетель?
Он замолчал и отвернулся, ему вообще не хотелось с ней разговаривать. Фокси нахмурила рыжеватые брови.
- Убежать, может, и хочу. Сама. У  меня все для этого есть, а у тебя ничего нет. Я только хочу помочь и ни во что не играю.
- Зачем тебе это? - Габи резко развернулся и посмотрел на нее в упор. Девочка молча теребила в руках веточку кустарника.
- Отвечай! - вскрикнул он так нетерпеливо, что она вздрогнула от неожиданности. - Я никогда не был тебе другом, так почему ты это делаешь?
- Потому что ты мне нравишься.
- И ты готова рискнуть и предать всю общину?
- Да.
- Да ты ненормальная. Как тебе доверять?
- Можешь и не доверять, сам потом все поймешь.
- Никакого потом не будет. Когда я просил помощи, ты отказала мне так же, как и все. И я не звал тебя сюда. Мне не нужна такая помощь, и друзья такие мне тоже не нужны.
С каждым словом девочка все больше мрачнела, пока на ее глазах не показались крупные, блестящие в темноте слезы. Она жалобно смотрела на Габи, но упорно хранила молчание.
- А знаешь, что даже важнее этого? То, что ты мне никогда не нравилась. Возвращайся.
Он развернулся и пошел прочь, не оглядываясь на плачущую девушку и не чувствуя жалости. На утро он вернется в поселок и совершит несколько крайне удачных карманных краж в центре и на рынке, прямо под носом у бывших коллег по ремеслу, не встретив от них ни намека на противодействие, только лишь косые хмурые взгляды. Под утро следующего же дня он поймает на трассе свою первую попутку в новую жизнь.


Анджело I

***
Это огромное вычурное здание пустует уже почти с десяток лет. Когда-то очень, очень давно, в прошлом или позапрошлом столетии оно принадлежало монашескому ордену одного из многочисленных святых, настолько стародавнего и непримечательного, что теперь его имя затерлось и облупилось, как и фасад самого здания, и любое упоминание о нем придется искать глубоко в архивах. Такой пропащий орден не мог просуществовать долго, и управление города передало здание во владение семинарии, со временем естественным путем преобразовавшейся в закрытую гимназию для мальчиков. В отличие от старого монастыря, новая школа сразу снискала одобрение и - не в последнюю очередь благодаря значительной удаленности от города - обретала все больше популярности. Все больше солидных глав семейств, вечно занятых своими судебными, финансовыми, торговыми и прочими делами, непринужденно потрясали пухлыми кошельками, сплавляя своих отпрысков, едва вошедших в ту самую, особенно раздражающую пору взросления, на полный пансион, и обеспечивая им тем самым перспективное образование, а себе - здоровые нервы. Вскоре благодаря потоку богатеньких и знатных наследников гимназия получила статус элитной и закрыла свои двери для простолюдинов. Золотые мальчики здесь жили на полном обеспечении, обучались наукам, языкам, занимались спортом и искусством, заводили связи, питались три раза в день и вообще чувствовали себя прекрасно.
Эта идиллия продолжалась бы и по сей день, если бы не грандиозный скандал, сотрясший каменные стены элитной гимназии. В одночасье ее безупречная репутация была уничтожена, Большой и соседний города с сотней своих поселков-спутников бушевали долгие месяцы, школа навсегда закрепилась в памяти горожан как рассадник педофилии и мужеложества, а ее директор, профессор Таннер, был безвозвратно заклеймен растлителем и старым греховодником. С тех пор все, кого заносило в эти края, обходили злополучное здание как можно дальше стороной, в городской администрации спорили, устроить ли на его месте гостиницу или торговую площадку, а бывшие ученики гимназии по делу и не по делу уточняли год своего выпуска от греха подальше.
Именно здесь берет начало история самого дорогого, самого влиятельного и самого желанного и ненавистного индивидуала Большого города последнего десятилетия.

***
Директор Таннер постукивал костяшками пальцев о стол, глубоко задумавшись. Часы свидетельствовали поздний вечер, скоро будут звонить к отбою, а у него еще так много дел...
Внезапно раздался аккуратный стук в дверь и прервал роящиеся в голове нелегкие мысли. Директор Таннер точно знал, кто находится за этой дверью.
На прошлой неделе санитарки корпуса поймали старшекурсника с учеником средних классов за недвусмысленным занятием в душевой. Суд был скор, обоих тотчас же высекли на школьном дворе и заперли в изолятор до выяснения деталей. Старший мальчик упорно отмалчивался, но его вина была очевидна - то, что он делал на глазах санитарок, невозможно было истолковать неверно. Младший мальчик наивно хлопал огромными глазами и недоумевал, почему он тоже должен томиться в изоляторе. Вопросы об этом, обращенные к надзирателю, сопровождались сначала вздохами, затем всхлипами и, наконец, битьем посуды о стены. Во избежание лишних проблем его все же выпустили из изолятора, но занятия он не посещал и выполнял индивидуальные задания, которые носил ему сосед по комнате. Ходить в общую столовую и гимнастический зал и общаться с другими учащимися, кроме своего соседа, состоящего при нем на побегушках, ему строжайше запрещалось - только с профессорами. И вот сейчас именно он стоял за дверью кабинета директора Таннера.
- Войдите.
- Анджело Химмель, сэр, - войдя, представился стройный белокурый юноша в форменных брюках и простой хлопковой майке.
- Садитесь, Химмель, - Таннер указал на стул напротив. - Зачем Вы хотели меня видеть?
Юноша глубоко вздохнул - и тут же разразился бурными, мучительными рыданиями. Таннер ожидал чего угодно: оправданий, жалоб, проклятий, мольбы, но не истерических срывов. Он не был уверен, что ему следует делать, успокаивать его или оставить в покое и позволить выплеснуть эмоции. Он молча разлил воды из графина по двум стаканам, один подвинул к плачущему юноше, второй медленно выпил сам, глядя на его содрогающиеся хрупкие плечи. Разговор обещал быть нелегким.
Анджело Химмель был на прекрасном счету как ученик и на очень дурном как личность. Он был не по годам умен, схватывал на лету и никогда не получал неудовлетворительных оценок. На своем курсе он сразу же стал одним из лучших, никто и никогда не портил с ним отношений, надеясь на его помощь на экзаменах. Его отец был видным дипломатом, исправно оплачивал обучение и всячески содействовал развитию гимназии на благотворительных началах, поэтому с ним тоже никто и никогда не портил отношений. Однако несмотря ни на что, сын его у преподавательского состава доверием не пользовался. Острый ум зачастую идет об руку с не самыми честными помыслами - вероятно, это и был тот случай. Анджело слыл хитрым и весьма дальновидным юношей, и ученики, и учителя давно и очень хорошо знали, что он приторговывает готовыми заданиями и выполняет чужие тесты за материальное поощрение и всяческие услуги. Тем не менее, за все время его обучения в гимназии ни один профессор так и не поймал за руку ни его самого, ни его подельников.
Этот любопытный факт породил немало слухов. Говорили, что учителя подкуплены Химмелем-старшим, что они в доле с Химмелем-младшим, что они не видят мошенничества, так как глядят сквозь пальцы. Говорили, что и сам Химмель вовсе не так хорош, как считается, а оценки получает за бездонные глаза и девчачий вздернутый нос. Говорили даже, что он нечист на руку, подворовывает, балуется запрещенными в гимназии веществами вроде алкоголя и табака и давно уже шагнул по наклонной, и то, что его в итоге поймали со старшеклассником, - исход закономерный.
Любое отличие от других, даже самое положительное, имеет обратную сторону в виде дурной славы. В конце концов, Анджело отличался от многих других учеников лишь более высоким социальным и материальным положением, а так же природной смекалкой - в его хрупком возрасте этого достаточно, чтобы надолго стать предметом пересудов. С которыми учителя, в свою очередь, обязаны были считаться, если не хотели проблем, даже если сами никогда не видели своего ученика замешанным в чем-либо. И Анджело был безукоризненно чист до этих самых пор, пока на прошлой неделе его не высекли прилюдно за постыдную связь.
И вот теперь он плакал навзрыд у директорского стола, уронив белокурую голову на руки.
- Почему, - повторял он, - почему Вы так поступили? Разве мало того, что сделал со мной этот... - Он имел в виду Олдбри, того старшекурсника.
- Анджело, я прошу Вас, успокойтесь, выпейте воды и давайте же, наконец, поговорим серьезно, - Таннер протянул ему которую уже по счету салфетку.
- Как Вы считаете, насколько сильно вредит столь вопиющий случай атмосфере внутри школы? Среди учеников? Профессоров? Неужели Вы считаете возможным оставить подобное безнаказанным? Моя задача в числе прочих - забота о Вашей же безопасности, поймите. Ничего подобного никогда не должно больше повториться в этих стенах.
- Ах вот как, Вы стремитесь обелить себя за мой счет, уберечь свой авторитет...
- Химмель, держите себя в руках, Вы разговариваете с директором школы!
- Простите, сэр, - юноша с новой силой разразился слезами. - Как Вы не понимаете, меня использовали, унизили, да еще и самого выставили виновным, - что теперь со мной будет? Кто меня защитит?! Вы приказали выпороть меня наравне с ним, а теперь говорите о моей безопасности!
Тон, который позволял себе юноша, был решительно неприемлем, но по сути он был прав, и он смотрел на директора с такой обезоруживающе наивной надеждой, с такими горькими слезами на покрасневших глазах, что уму непостижимо было, как он вообще мог увязнуть в подобном болоте.
- А ты невиновен? - спросил Таннер.
Это был очень странный и даже глупый вопрос. Юноша мотнул головой и озадаченно взглянул на директора.
- Расскажи мне, что случилось.
Таннер, конечно, понимал всю нелепость этой просьбы. Мальчика застали в объятиях без пяти минут выпускника, причем застали совершенно случайно - он никого не звал, не был избит или обездвижен, не искал помощи. Так что же такое могло там случиться? Неутешительный ответ напрашивался сам собой.
Анджело вытер слезы, глотнул воды и тихо сказал:
- Он меня заставил. Он меня шантажировал, угрожал рассказать всем, что я спекулянт и проститут. Сказал, что ему поверят, потому что все и так про меня это думают, разве нет, директор Таннер? Он сказал, что Вы сразу вышвырнете меня отсюда, я стану позором семьи, у отца будут большие проблемы... Что мне оставалось делать, по-Вашему, сэр? - Он закрыл лицо руками и снова, в сотый, наверное, раз, разрыдался.
Таннер тяжко вздохнул. "Меня заставили и шантажировали" - эта история была стара, как мир, а он был усталым поседевшим мужчиной за пятьдесят, директор юношеской школы, который даже не представляет себе, как разобраться в этой щекотливой ситуации.
- Почему ты ничего мне не сказал раньше?
Анджело отнял руки от лица и затравленно посмотрел на директора.
- А Вы бы разве поверили? Вы даже сейчас мне не верите, когда все уже произошло. Так ведь, директор Таннер? Признайте.
Таннер молчал, глядя в несчастные глаза юноши. Если бы он мог прочесть в них единственно верный ответ, то уже давно бы решил, как поступить, но он только беспомощно барахтался в этой пучине слез.
- Если не верите - так и скажите. Может, Вы думаете, что я еще мал, чтобы что-то понимать? Как бы не так. Не лгите мне, не делайте еще хуже, сэр, - мальчик всхлипнул. - Я просто хочу кому-то доверять в этой выгребной яме, разве я не заслуживаю правды, директор Таннер?
Он пристально смотрел Таннеру в глаза, требуя ответа.
- Хорошо, я верю тебе, Анджело. Я посмотрю, что можно для тебя сделать.
Таннер встал, намекая на конец разговора, но Химмель остался сидеть, глядя на него снизу вверх.
- Пообещайте. Пожалуйста...
- Обещаю, - ответил Таннер.
"Что я делаю?" - подумал он.
Тогда Анджело встал и направился к двери, но на полпути остановился. Он заметно колебался.
- Что еще, Химмель? - спросил директор.
- Директор Таннер... то, что мне запрещено покидать свою комнату, - значит ли это, что мне запрещено ехать домой на выходные?
Таннер еще не думал об этом.
- Ты хочешь поехать домой?
- Пожалуйста, нет, - на его глаза опять грозили навернуться слезы, и это уже было выше всех директорских сил. - Как я там покажусь в таком виде? Только посмторите на меня!
Он ловко сдернул майку и остался в одних брюках. Через всю его спину тянулись глубокие, еще свежие следы розг, некоторые из них до сих пор сочились кровью.
- Что ты делаешь?!  Немедленно оденься, сейчас же!
Конечно, никто уже не вошел бы в кабинет в такое время, но само нахождение обнаженного подростка в кабинете директора, особенно в свете недавних событий (особенно того же самого подростка), не могло не ужаснуть. Таннер в два шага оказался возле Анджело, схватил его майку и сунул ему же в руки.
- Давай живее, - он случайно задел худое предплечье и голый плоский живот юноши и резко, как от огня, отдернул руку.
- Мне не нужно, чтобы ты еще и простыл здесь, - он поспешил скрыть смущение.
Анджело оделся и наблюдал за ним, не отводя глаз.
- Я распоряжусь, чтобы тебе запретили покидать расположение школы вплоть до тех пор, пока я не приму окончательного решения по твоему вопросу. Ни домой, ни куда-либо еще ты не поедешь. Иди к себе, сегодня уже очень поздно. А завтра зайдешь за мазью для своих ран.
Он за плечи увлек Анджело к выходу из кабинета, но тот снова остановился и обернулся к нему. Таннер достал из кармана ключ.
- Спасибо, директор Таннер, сэр, - прошептал юноша, глядя на него большими влажными глазами, и закрыл за собой дверь.
Таннер заперся и вернулся за стол. Что-то все время не давало ему покоя в странном взгляде ученика и его словах, но он ничего не находил. И не понимал он, как мог позволить вытянуть из себя эти сомнительные обещания, хотя требовать обещаний должен был сам. В конце концов, к черту все это, он просто устал. Завтра будет новый день, завтра с ясной головой он все и обдумает.

*гл.1-5*