Ангел-хранитель гл. 5-10

***
Выйдя от директора Таннера, Анджело на пару мгновений задержался возле кабинета, чтобы смахнуть с припухших глаз оставшиеся слезы и одернуть одежду. Как ужасно, должно быть, он выглядит. Хорошо, что почти никто не рисковал выходить в коридор после отбоя, - никто не заметит его в таком виде. Спокойным шагом он направился к себе. Странно, что директор Таннер позволил ему расхаживать тут в одиночестве в такой поздний час. Директор Таннер был очень мил, пообещав позаботиться о нем, и вроде бы чем-то смущен. Интересно, часто ли пороли самого директора Таннера, когда он учился, и как ему это нравилось? Как бы то ни было, именно он виновен в том, что Анджело опозорен и оклеветан, даже не выпускник Олдбри - Олдбри лишь хотел приключений. Что ж, он их получил. И директор Таннер тоже заплатит свое, когда придет время.
Миновав сплетения коридоров и лестничных маршей, Анджело вернулся в свой блок. Он вошел в комнату и первым делом погасил свет.
- Эй, я вообще-то здесь читаю, - раздался с одной из кроватей голос его соседа по комнате.
- Плевать, Гарриссон, - бросил Анджело, и переобувшись в мягкие спортивные тапочки, направился к окну.
- Детка, иди-ка лучше ко мне, что скажешь? - спросил Гарриссон и похлопал рядом с собой по кровати.
- Отвали-ка лучше, Гарриссон, я не такой.
Анджело глянул на соседа через плечо, и оба они рассмеялись тем низким вульгарным смешком, который так характерен для натур недалеких и пошлых. Открыв окно, он сел на подоконник и свесил ноги наружу.
- Закрой окно, Гарриссон, комары налетят.
Гарриссон театрально вздохнул и нехотя отложил книгу, Анджело скрылся в темноте.
Комната, где они жили, располагалась на третьем этаже. Ему далеко не впервой было сбегать вот так по старой, но добротной водосточной трубе. Поровнявшись с окном второго этажа, он заехал ногой прямо по стеклу. Из открытой форточки донесся голос:
- Сейчас пойду к директору и скажу: эй, Таннер, засунь-ка этого блонди обратно в изолятор!
Анджело показал в форточку неприличный жест.
- Так и скажу - он бесстыжий, нарушает режим...
Он усмехнулся и, скользнув по трубе еще немного вниз, спрыгнул в кустарник.
Идти нужно было к корпусу общей столовой. Этот корпус был ближе всех, но располагался так, что если находиться со стороны торца, то тебя будет видно только с улицы за территорией школы, но не из учебного корпуса, не из общежития, и главное - не из деканата. Этот секрет передавался из уст в уста, и не одно поколение учащихся успешно им пользовалось. Попасть туда можно было через небольшой школьный садик, если идти не по садовой дорожке, а вдоль изгороди. Когда Анджело преодолел этот путь, его дружок Тео уже ждал его на месте.

***
Анджело прикурил длинную тонкую сигарету, глубоко затянулся и предложил початую пачку Тео.
- Нет уж, спасибо.
- Да что с тобой такое? Зачем ты вообще писал мне, если собираешься сидеть здесь с такой миной? Тебе стоит быть посговорчивее.
- Ах, посговорчивее, наверно, таким сговорчивым, как тот твой старшой.
- При чем тут он, Тео, я тут с тобой, а не с ним.
- Про это я и хочу с тобой поговорить.
- Так говори.
Тео молчал, и Анджело не торопил его. Он прекрасно знал, к чему тот ведет, и ненавидел эти разговоры. Все они заканчивались такими бурными ссорами, что каждое следующее примирение уже не могло больше их скрашивать.
- Ты делаешь это с другими парнями.
- Да. Все делают, что здесь особенного?
- Мне нет дела до всех! Не всех ловят прямо на месте. Вообще никого не ловят, только тебя и этого старшого!
- Тео, через год уже я буду старшим, а ты будешь как я. Какая разница? При чем тут старшие?
- Какая разница? Тебе что, нет разницы, где и с кем?! Я думал, что это я твой друг!
- Конечно, ты мой друг, не начинай. Есть разница, ты для меня важнее всех, даже старших.
- А я тебе не верю, ты каждый раз так говоришь, как по-заученному, а на деле просто зубы заговариваешь и сам шляешься с кем попало!
- Да какое тебе вообще есть дело, с кем я шляюсь? Главное, что я делю с тобой пополам все, что с этого имею. Какие проблемы?
- А такие, что я, может, не хочу ничего делить? И тебя не хочу делить? Может, мне ничего этого не надо, а ты все время предаешь меня ради своих выгод.
- Тео, я никого не предаю. А со старшими вообще чревато подрывать отношения. Ты слишком много значения придаешь тому, что на самом деле совсем неважно.
- Это важно, Энджи, как ты не поймешь: если ты говоришь, что ты со мной, значит, ты не должен быть с кем-то другим!
- Ты прав, не пойму и даже не стану пробовать. Все это глупость, и ты скоро сам убедишься - когда вырастешь из своих колготок в штанишки. Тогда я посмотрю, что окажется важнее - эта твоя младенческая ерунда, или моя практичность, которая никогда не даст мне пропасть. Я всегда буду вытаскивать все до последнего из каждой подвернувшейся мне возможности, а ты сгинешь, даже не успеешь осознать, как удачно пристроился ко мне на хвост - ведь тебе еще ни разу не пришлось приложить усилий, что бы что-то получить. Ты слишком занят своим нытьем. Я никогда больше не хочу поднимать эту тему.
Анджело бросил окурок и втоптал его поглубже в грунт.
- Знаешь что, Энджи? Меня тошнит от твоей высокомерности. Когда ты успел стать таким?
- Когда понял, какая помойка меня окружает.
- Вот как? Такого ты о себе мнения? Ты, значит, самый лучший здесь, самый умный, а кругом один мусор?
Анджело молчал. Он был раздосадован и жалел своего времени, но старался контролировать эмоции. Он знал, как спокойствие может раздражать.
- А как тебе такое - ты даже не обратил внимания, что санитарки никогда не ходят по душевым парами.
Анджело шагнул в сторону Тео и ткнул его пальцем в грудь.
- Говори сейчас же, что знаешь.
- А то что?
- Отправишься в изолятор следом за старшим.
- И как ты это провернешь?
- Большое дело, - фыркнул он, - хочешь проверить?
- Да плевать. Я все об этом знаю, потому что это я и привел их обеих туда. Просто сказал, что боюсь один, потому что вы там. Как тебе такое?
- И ты смеешь называть меня предателем?
Анджело не верил ушам. Он всегда знал за Тео его малодушие, но такой невероятной глупости даже не подозревал. Все в школе становилось с ног на голову, крепкие, годами установленные порядки, целый юношеский социум со своей структурой, неравенством, междуусобицами и союзами - все, в чем стоило таких усилий самоутвердиться, все это теперь летело к чертям. На смену приходили профессорский контроль, ужесточение комендантского часа, сокращение свободного времени, изоляторы - чтобы никому больше было неповадно. И все из-за дурацкой ревности одного недомерка, который вдруг возомнил, что стоит хотя бы мизинца предмета своей страсти.
- Идиот, ты вообще осознаешь, что натворил?
Внезапно Анджело бросился на Тео и повалил его на землю. Тео был ниже, но коренастее, и все же от неожиданности позволил тонкому и легкому сопернику подмять себя.
- Я тебя уничтожу, - Анджело обеими руками хлестал его по лицу, шипя проклятия, Тео пытался защититься, но пропускал один за другим все больше ударов. Дело, однако, шло медленно, тогда Анджело схватил подвернувшийся под руку камень и... тут же остыл. Марать руки об это ничтожество желания не было, его репутация теперь и так подорвана.  Если он покалечит эту мразь - подорвана будет вся его жизнь. Он медленно встал и зачем-то аккуратно положил камень на то же место. Пока Тео поднимался, он спокойно отряхивал от пыли свои форменные брюки.
- Ненавижу тебя, Энджи! Надеюсь, тебя скоро исключат.
- Надейся. И вали собирать шмотки - тебя исключат гораздо раньше, клянусь, ты поплатишься.
Анджело пустился вдоль садовой ограды назад к своему корпусу. Через минуту он остановился у пушистых розовых кустов и сорвал три самых приглянувшихся цветка. Один оставил себе, ему всегда нравились цветы. Второй приберег для своего соседа по комнате Гарриссона, который всегда ждал, сидя на подоконнике, чтобы самому впустить его в окно, и никогда не ложился раньше. Третий бросил в открытую форточку комнаты на втором этаже, где жил парень, дразнивший его бесстыжим Блонди и ни при каких обстоятельствах не сдававший учителям его ночных вылазок. Анджело искренне любил тех, кто искренне любил его, и умел быть благодарным.

***
Стук в дверь раздался ровно в то же время, что и вчера.
- Входи, Химмель.
- Здравствуйте, директор Таннер.
- Здравствуй, Анджело, садись.
Он послушался и устремил сосредоточенный взгляд на директора.
- Сразу к делу, Анджело. А дела твои нехороши, ты и сам знаешь это. Разумеется, господин Олдбри отказывается признавать свою вину в полной мере. Он утверждает, что именно ты соблазнил и подставил его. Один из вас лжет. Кто?
- Олдбри, - ответил юноша, ни секунды не колеблясь и не дрогнув ни одной мышцей лица.
Директор Таннер привычно забарабанил костяшками пальцев по столу и надолго замолчал. Мальчик не сводил с него пристального взгляда, пока тот не заговорил вновь.
- Послушай, Анджело. Вчера я сказал, что верю тебе, разве моего слова не достаточно? Ради себя самого ты должен быть со мной предельно откровенен. Ситуация такова, что без ущерба хотя бы для одного из вас я решить ее не могу. Но могу наплевать на все и отчислить вас обоих без суда и следствия, так я еще сохраню лицо свое и своей школы. Но я не первый год занимаю свой пост, я дорожу своей работой, своими коллегами и своими учащимися. Для всех нас очень важно сейчас найти правильное решение. Так что если вдруг ты был вчера слишком взволнован и случайно что-нибудь упустил, то подумай хорошенько, я готов выслушать тебя еще раз.
Анджело сидел, понурив голову. Казалось, что его стали одолевать сомнения, но он старался держаться спокойно и уверенно. Он сохранял молчание так долго, что директор вынужден был его поторопить.
- Химмель, я не хотел бы провести здесь с тобой всю ночь. Каша, которую вы двое заварили, мне не по вкусу, и я могу все исправить лишь одной печатью в ваших личных делах. Если тебя это устраивает, и тебе нечего больше добавить, то можешь быть свободен прямо сейчас.
- Нет-нет, директор Таннер, я хочу... вернее, могу... я попробую сказать еще.
Он снова взял паузу, чтобы собраться с мыслями, и начал:
- В общем, я действительно кое-что утаил. Кое-кого. Не подумайте, сэр, все, что я говорил вчера, - это все чистая правда. Только там был еще один, они сговорились с Олдбри, они вдвоем вынудили меня на это.
Таннер устало откинулся на спинку стула. Ему вовсе не хотелось слушать еще об одном внезапно нарисовавшемся персонаже этого водевиля, но он был хорошим директором и исполнял свой долг со всей ответственностью.
- Химмель, ты меня поражаешь с каждым днем все больше. Этого ты почему не сказал?
- Потому что это подло, по-моему. Директор Таннер, я считал его другом и доверял ему.
- Друзья, сговаривающиеся против своих друзей, вот что подло, Химмель. А что подлого в том, чтобы рассказать об этом мне? Если помнишь, я обещал тебе помочь. Я не могу и даже не хочу этого делать, если ты намерен мне лгать.
- Я Вам не лгу, сэр. Я объясню. Этот второй, он младше на класс, я не хочу быть подлецом. Он мне кое в чем признался, знаете... про чувства... что он не просто дружит, понимаете... Что мне было делать? Я говорил, что это пройдет, что так неправильно, а он стал совсем невыносим, начал угрожать... Я не воспринимал этого всерьез, просто избегал его, а тут возник этот Олдбри, понимаете, сэр? Я даже не представляю, почему он, директор Таннер, я ничего ему не сделал. Он обещал вытравить меня из школы, сказал, что я тут давно как кость в горле. И что я мучаю младшего, довожу его до срыва, самоубийства и черт-те чего еще... и что лучше он накажет меня сам, чем доводить до вашего сведения, потому что тогда... в общем, если я не хочу этого, то пойду с ним, иначе он распустит все эти слухи, про которые я вчера уже рассказал. Директор Таннер, Вы видите, мне нет никакого смысла лгать, все и так против меня.
Анджело вздохнул и совсем взрослым жестом руки прикрыл глаза. Таннер молча наблюдал за ним с непроницаемым лицом.
- И даже не спрашивайте, сэр, какой во всем этом смысл, - я этого не знаю. Я знаю только, что меня хотят выставить отсюда, и, похоже, это удается. Что мне было делать, я как меж двух огней между этими двумя. Ведь ни перед одним из них я ни в чем не виноват, директор Таннер, так ведь?..
Он осекся на полуслове и рукой, прикрывавшей глаза, вытер украдкую слезинку. Таннер сидел неподвижно, нахмурив брови. Опять эта вода, черт ее дери. Однако, это уже не были истеричные рыдания эмоционального подростка, это были тихие слезы беспомощного человека, запутавшегося в обстоятельствах и нуждавшегося в поддержке. Таннер молча смотрел на Анджело, но тот больше не предпринимал попыток заговорить, просто касался салфеткой бледного лица и даже не глядел в его сторону.
- Так, так... кто же этот третий?
Анджело неуверенно повел плечами.
- Обязательно говорить, сэр?
- Химмель, обязательно. Это серьезное обвинение, и я должен знать абсолютно все.
- Но ведь он не виноват в том, что чувствует... даже если это странно. Я не хочу поступать подло...
- А хочешь и дальше быть жертвой чужих интриг?
- Нет. На самом деле я просто хочу, чтоб никого из них не было больше в моей жизни. И если Вы, сэр, считаете, что я заслуживаю отчисления, то прошу Вас, не тяните с приказом. Только сначала объясните мне, ведь это Ваш долг, директор Таннер, хотя бы попытайтесь объяснить, почему люди могут вести себя так, как эти Олдбри и Ран...
Вот и всплыло неожиданно третье имя.
- Кто?
- Черт... Ранфил, сэр.
- Химмель! Не смей выражаться в моем кабинете!
- Простите, сэр.
Анджело снова увел взгляд, он выглядел совсем поникшим. Таннер рассматривал юношу и думал, насколько жестоки могут быть подростки. Насколько сложен их мир, и как он порой отличается своими законами и нормами от взрослого.  Он давно уже забыл свои школьные годы, многие из его детских проблем казались теперь чуть ли не смехотворными, тогда как для совсем еще молодого человека, вроде его ученика, сидящего напротив, это и есть смысл его юной жизни, основа его опыта и закалка характера.
Но здесь же разворачивалась совершенно иная, и еще более серьезная, чем казалось вначале, ситуация. Сидящий напротив ученик подвергся насилию, публичному наказанию, и, наконец, всеобщему порицанию. Предшествовала ли всему этому всему травля или нет - этого достаточно, чтобы раз и навсегда сломить любого, не говоря уже о слабом духом и телом подростке. Провоцировал он другого ученика или нет - становилось уже не так важно, если другой ученик в итоге совершает то, что совершил Олдбри. За это он должен понести наказание.
- Олдбри понесет наказание, - сказал Таннер, - из школы я отчислю его завтрашним числом. Если ты дашь делу официальный ход, мне будет очень трудно удержать конфликт внутри школы, но я готов представлять тебя и свидетельствовать в твою пользу.
Анджело вскинул на него огромные мигом вспыхнувшие глаза и порывисто вцепился обеими руками в его ладонь.
- Директор Таннер, спасибо Вам, сэр...
- Ну же, спокойно, спокойно. Теперь касаемо Ранфила... Анджело, как бы тебе объяснить... Разумеется, ты прав, такого рода внимание не только неправильно, но еще и преступно. Но Тео еще совсем юн и, вероятно, не может правильно оценить последствия. Вы все находитесь здесь в особых условиях. Для некоторых людей - впечатлительных, ранимых - это может стать стрессом. А надумать себе лишнего на фоне одиночества, расставания с семьей, иного режима и всего прочего становится очень легко. Ты привлекательный и умный молодой человек с явными лидерскими качествами, неудивительно, что ты притянул к себе его внимание...
Таннер говорил, и сам приходил в недоумение от того, что получалось. Он хотел объяснить природу подобных противоестественных ошибок у мальчиков, а вышло, что оправдал мужеложеские настроения ученика средних классов его же недальновидностью, да еще и назвал привлекательным собственного подопечного. Определенно пора завершать этот разговор, иначе он рискует быть неверно понятым. Однако Анджело так не считал.
- Директор Таннер, никакой этот Ранфил не ранимый, он чудовище! Он сам это все и подстроил.
- Почему ты так говоришь, разве ты не защищал его сам только что?
- Только его глупые чувства, но не поступки. Я как старший товарищ всего лишь не хотел его приплетать. Может, это тоже глупо. Но то, как в нем ошибаетесь Вы, директор Таннер...
- Химмель, следи за речью.
- Простите, сэр. Просто я с ним учусь и знаю его лучше, чем Вы. И раз уж я все равно его назвал, то пусть и он получает по заслугам. Разве у меня нет причин этого требовать, сэр? Ведь это я проходил через все кошмары, пока Вы листали мое личное дело и решали, что выпороть меня проще, чем разобраться...
- Химмель, сейчас же сбавь обороты, пока я не выпорол тебя прямо здесь собственными руками!
- Простите, сэр. Впрочем, мне все равно, можете и выпороть, если это не идет в разрез с вашим обещанием защищать меня.
- Ты испытываешь мое терпение.
- Простите, сэр. Просто опросите санитарок еще раз, почему-то же они оказались вдвоем в одном этаже именно в тот вечер. Вот увидите, это сделал Ранфил. Он угрожал мне, а я не принимал всерьез. Он был в сговоре с Олдбри и они все подстроили, чтобы избавиться от меня. Не нужно здесь быть детективом, директор Таннер.
- Анджело, никто не станет ничего подстраивать так, чтоб в итоге подставиться самому, особенно за полгода до выпуска и вот так ужасно.
- Вот именно! Все и сходится только на мне - я соблазил, я подставил... бедный  Олдбри... А Ранфилу отказал - бедный Тео... Один я шлюха и дрянь! Да почему так?!
Таннер глубоко вздохнул. Меньше всего на свете он хотел вывести Анджело на эмоции - его нервозность была невыносима.
- Анджело, да что с тобой, возьми же себя в руки, прошу тебя. Конечно, я поговорю с санитарками. Успокойся, ступай к себе, отдохни. Вот твоя мазь, я обещал. Ну? Все, иди же.
- Спасибо, директор Таннер, - Анджело остыл так же быстро, как и вспылил. Теперь он рассматривал баночку с  мазью и никуда не шел.
- Химмель. Почему ты еще здесь?
- Директор Таннер, сэр, не подумайте ничего плохого. Просто уже так поздно, Гарриссон точно спит. А сам я с этим не справлюсь, не могли бы Вы мне помочь? Пожалуйста, - он протянул баночку обратно Таннеру. - Я плохо засыпаю, шрамы особенно сильно ноют по ночам.
Он смотрел на Таннера с усталостью и доверчивым простодушием, и директор не нашел в себе сил для очередного изматывающего наставления, почему ученикам не следует просить профессоров о таких вещах. В конце концов, это всего лишь наивный мальчик, утративший доверие ко всем на свете и нуждающийся в участии. И чем быстрее он его получит, тем раньше уберется, наконец, восвояси.
- Давай сюда. Садись. Первый и последний раз, Химмель.
Таннер колебался между искренней симпатией к нему и подозрительностью пополам с раздражением. Он по-прежнему замечал в нем какую-то неуловимую странность. Существовала ли она на самом деле, или же это было лишь отражение его собственного беспокойства - он этого не знал и старался лишний раз об этом не думать.
 
***
Следующие несколько недель были полны унизительных медицинских коммиссий, допросов, аудиенций с психологами и десятков проверок и перепроверок. Анджело часто оставался в кабинете директора до поздней ночи, теперь его глаза почти не просыхали от слез, он был подавлен и уязвлен, как никогда до этого.
Таннеру и преподавательскому штату удалось надавить на нужные рычаги таким образом, чтоб убедить следствие сохранить анонимность фигурантам дела, и  даже не позволить вынести сор из избы. Официальная версия осуждения старшеклассника элитной гимназии была связана с хранием и распространением на территории учебного заведения строго запрещенных веществ, обвинителем в деле значилось так же образовательное учреждение. Реальные же данные были надежно заперты в сейф, как бомба замедленного действия, готовая однажды разнести в клочья жизнь благополучного до недавнего времени, но так и не состоявшегося выпускника.
Ученик средних классов Тео Ранфил был отчислен за "систематические дисциплинарные нарушения". Психологическая экспертиза не выявила никаких тревожных симптомов у него, зато выявила их у Анджело Химмеля. С тех пор последний умолял, требовал, убеждал, снова умолял директора Таннера избавиться от Ранфила. Ради его безопасности, ради благополучия других учеников, которые могли так же стать жертвами его нездоровой привязанности. Под напором выходящих из-под всякого контроля истерик Таннер уступил и подписал приказ. Он в числе прочего должен был заботиться о безопасности своих учеников, и он был действительно хорошим директором. Ранфил неплохо учился и мог окончить любую другую гимназию, не столь требовательную к дисциплине, а вот если Химмель получит нервный срыв, то его отец засудит самого Таннера, всю его школу и каждого врача, неверно оценившего риск. Да еще и эта грязная история обязательно выплывет наружу, и тогда не выживет никто.
Выбор был очевиден - лучше полтора года потерпеть одного психованного подростка и выставить его на все четыре стороны, всучив диплом, чем уничтожить все, что строилось с таким трудом долгие годы.


Габи II

***
Трасса действительно была старой. Она навевала такую тоску, что казалось, ведет она или совсем вникуда, или куда-то очень далеко, но точно не в лучшую жизнь. За ее состоянием, казалось, никто не следил. Большой и соседний города находились на таком огромном расстоянии, что власти каждого из  них перекладывали ответственность друг на друга и никак не могли прийти к общему решению. Никто в поселках-спутниках не понимал, почему нельзя было просто разделить трассу пополам между городами, раз уж никто конкретный не нес за нее ответственности,  или вообще отдать дорогу в ведение поселковых администраций, чтобы каждая отвечала за свой участок. Однако для обоих городов это не стало бы лучшим исходом. Насквозь прогнившей системе, погрязшей в коррупции и двурушничестве, выгоднее было имитировать деятельность по решению дорожной проблемы, отмывая тем самым колоссальные денежные суммы, якобы вложенные в нее, и освобождая кучу времени для иных, не менее прибыльных предприятий.
Население металось из стороны в сторону между ненавистью к правительству, водящему его за нос, и очарованием новыми надеждами после очередных выборов. Ведомые и зашоренные, люди не могли и не хотели заметить, что основной костяк правительства не менялся уже долгие годы, а налаженная им система идет своим ходом совершенно независимо от исхода выборов. Все эти кандидаты, депутаты и прочие лизоблюды были не более, чем марионетки, и назначались или выбирались с одной лишь целью - принять народный гнев на себя. Дезинформация, непопулярные решения, лоббирование взаимоисключающих законов - и вот уже электорат требует справедливости, летят головы, назначены перевыборы, реальная власть города потирает руки и принимает клятвы в верности. Чем больше пыли в глазах обывателя, тем менее он дальновиден, а у  недалеких людей очень легко завоевать авторитет. Можно взять их силой или испугом, а можно и хитростью - в этом случае умелые руки манипулятора заполучат свои бразды на неопределенно длительный срок. Именно такой спрут и заседал на верхушках обоих из городов, и они были повязаны меж собой так крепко, что ни огромное расстояние, ни пришедшая в негодность трасса не могли разделить побратимов. И пока сельчане задавались вопросом, почему история с ремонтом дорожного полотна так и тянется годами, на самом деле дела шли как нельзя лучше для властьимущих. Мальчик для битья давно восседал в своем кресле и в скором времени уже должен быть смыт с него волной мирского негодования. Он занимал явно не свое место и уже здорово мозолил глаза, но ему позволяли оставаться на этом посту по двум причинам. Первая - он всегда был противен избирателям настолько, чтобы можно было уверенно гарантировать всеобщее одобрение и удовлетворение его смещением, а следовательно, и повышение лояльности к правительству в целом, и как только предоставится наиболее выгодный момент - его миссия будет завершена.
И вторая - оглушительно громкая и очень грязная история с расформированием закрытой элитной гимназии, произошедшая несколько лет назад прямо накануне очередных выборов. Речь шла о директоре, воспылавшем преступной страстью к ученику, и это было гораздо масштабнее какого-то там второсортного управленца, оказавшегося нечистым на руку. Какая удача, администрация соседнего города мгновенно сориентировалась и обернула дело в свою пользу, быстренько приговорив злополучного профессора к жестокому наказанию и сразу же передав дело горожанам на самосуд. Реакция не заставила себя ждать, шокированные произошедшим, люди в официальном порядке настаивали на ужесточении и без того сурового приговора, требовали чуть ли не казни и грозили, что дело закончится чудовищным убийством, если только бывший директор когда-нибудь объявится в одном из городов, что его имя навсегда в анналах, и забвения ему не будет.
Резонанс улегся только через несколько месяцев, но вспышки праведного гнева то и дело сверкали то тут, то там, потому что совращенный молодой человек, оказавшийся сыном видного дипломата, пропал еще до начала следствия, и спустя все это время так и не был найден. В итоге по велению общественности профессору было предъявлено обвинение еще и в похищении, а затем и в убийстве жертвы, несмотря на то, что тот с самого начала находился под стражей. Бывший директор Таннер был уничтожен как научный деятель, как гражданин и как личность, закрытая гимназия канула в лету, а младшего сына дипломата Химмеля, Анджело, официально и документально больше не было в живых. Дипломат Химмель подал в отставку, передав дела своему старшему сыну, и только тогда общественность, наконец, унялась. Правительство удовлетворенно потирало руки и купалось в лучах обожания избирателей, грезящих о мировой справедливости.

*гл.5-10*