О материнской любви. Диптих. Часть 2

1-ая часть диптиха
http://www.proza.ru/2017/10/05/1663




   Странный обычай завёл дядя Паша у себя на зоне. На СВОЕЙ зоне.
(А зона у дяди Паши замечательная, – лес валят, живут припеваючи. Но порядки строгие: – все под дяди Пашину дудку пляшут.)

   Между нами, (по-чесноку:)), дядя Паша вовсе не дядя Паша, а дядя Боря. Борис Николаевич!

   А что? Александру I можно было в сибирские старцы, а ему нельзя? Можно. Хотя, по правде если, не по своей воле в тайгу-то отправился он, Борис Николаевич то есть. Жена его туда упекла, когда пить много стал (упрашивала, упрашивала, а толку?). А вы не упекли бы, если выбор между помирать или лечиться? Да он почти и не возражал, кстати. А сейчас как доволен!..

   Конечно, без Владимира Владимировича, они так аккуратно это дело не провернули бы. А с Владимир Владимировичем запросто; тот мужик головастый. Всё придумал – комар носу не подточит. В телевизор – двойника в подпитии, Борис Николаевича  по своим каналам на свежий воздух и сухой закон. Под присмотром, конечно, но в люди сам выбивался (и быстро, кстати). Серый кардинал.

   (Да! Все совпадения случайны, имена вымышлены. У меня дети малые, – мне надолго на свежий воздух нельзя (ну, не совсем малые, но всё равно нельзя). Жена на море на недельку, уже какой год не отпускает, а тут – тайга! А если кто против Борис Николаевича что-то имеет (камушек за пазухой, например): –  мол, страну развалил, так про то ещё в Писании написано – если страна не хочет разваливаться, никакой Борис Николаевич её не развалит, - моими словами, конечно. Вон Гитлер, какая заноза был (нервный, псих почти), а с моей Родиной – СССР!, –  не совладал, потому как люди разваливаться не хотели, хотели дружно жить.)

   Да и вообще, политика – не моё это совсем. Я о дяде Паше рассказать хотел. А завёл он такую штуку. Храм у них пустой стоял, который отгрохали (сами) по всем канонам деревянного зодчества. А попов никакими калачами  не заманишь. Пришлось распорядиться, чтобы Главный к ним раз в неделю присылал службу отслужить, с мужиками поговорить. Да не всякого, а у кого мысли повольнее, язык  поострее, ну и голова чтобы  варила. (Главный и сам у них бывал, когда сибирскую паству навещал.)

   Ладаном (своим, живицей)  всё продымят за сутки, чтобы пропахло как следует, потом свежий воздух запустят (тоже свой, – сибирский) и свечи красные зажгут. Благодать…

   А на следующий день собирает всех дядя Паша и давай расспрашивать, что думают про попа, да про проповедь. Мужики-то не простые (простые в  Сибири бывают?) – тёртые, – кого жизнь сломала (а всё равно за неё зубами держится), кого закалила (озлобила, не озлобила – вопрос другой). Как жить – каждый знает. И с таким удовольствием Борис Николаевич (дядя Паша, конечно) эту правду разную, рубленную слушает. (Как бы не надумал в президенты обратно, наслушавшись.  Возраст всё же солидный, да и воздух в Москве нашей совсем не Сибирский, –  ”булатности не хватает”.) Вот!

   С  Покровским батюшкой только заминка вышла. Рассказал тот о Царе древнем. Как судил он…
   
   Соломоном Царя звали.
 
   Придут к нему, значит,  двое (к Царю пришли, принарядились). И велит Соломон им по очереди рассказывать, с чем пришли. Как виноватый рассказывать начнёт, –  одёжа-то у него темнеет, а у правого – белым светится. Узнает правду Соломон и давай развлекаться, как бы так вывернуть, чтобы виноватый сам себя выдал. Всегда так было…

   Не до смеха Соломону было …
                один…
                только…
                раз…
Пришли…

Дитё в колыбели малое…

Отпустить не хотят, держат крепко…

Прикрикнул!

Головы опустили, подошли ближе. На колени встали, колыбель Соломону отдали…

Слушает Соломон и страшится.

Одна говорит: ”Я его мать”, –  и одежда её краснеет.

Другая, – эхом дерзким: ”Моё дитя”, –  и её одежда алой становится.

“Не мне –  плоть от плоти – сыну матери моей, эту тайну разгадывать. Бог решать будет!” – про себя шепчет…

Меч нести велит (львы Соломоновы хвосты поджали, под лапами попрятались...).

Первой велит:

– Руби! Если твой, – Бог! спасёт.

–  Нет, –  кричит, –  сама спасу, пусть она забирает!, – в ноги валится.

Глаза Соломон прикрыл – красным режет.

Второй кивает: “Руби ты тогда”. Сам чуть не падает, в колыбель вцепился (кулаки белые-белые…), –  от алого голова кружится.

А вторая…

Встала. Меч подняла молча (откуда силы взяла!?), –  да мечом об трон его золотой как хряснет. Стража навалилась, скрутила.

Младенец орать давай, – напуганный. Отдал Соломон его первой, что (пред ним!) невиновной осталась.

Отправил всех…

НЕ ДАЛ ЕМУ БОГ РАЗГАДАТЬ

ТАЙНУЮ СИЛУ

ЛЮБВИ МАТЕРИНСКОЙ... 
               
                ***

В общем, не пришли тогда мужики дядю Пашу потешить.
Да и сам он пришёл потому только, что не мог не прийти.
(Свечку на канон поставил…)
               
                ***

Свечи красные, в полумраке храма и не видны вовсе.

Живые огоньки – предстоят пред Всевышним.

Смело, у самого Лика, тихо склоняясь пред Ним.

И плывёт напев материнский …

                Я свечу затеплю, баю-баюшки,

                Как тебя люблю, баю-баюшки,

                Расскажу тебе, скажу Боженьке,

                Моё дитятко – ясно солнышко,

                Засыпай дитя, баю-баюшки,

                Я с тобой всегда, баю-баюшки,

                Баю-бай,
                Баю-баюшки …
               
               

                2017, октябрь