Буква

     Сивка Бурка, каурый вещун пред плоскостопной ногой Олега с подползшим аспидом Блюхером на веревочке и деревянных колесиках пересек Сиваш на рассвете, студеным залупастым ветром овеяв пробитые шурупами знамена, заслуженные в походах кровью и пайком, предусмотренным загодя сухпаем, суходрочным и безнадежным, словно отчаянная атака сэра Кромвеля на протопопицу, выспренно сидевшую под шалью из одних дыр. Нитки лавсановые, молескиновые и иных производств составляющие кончились, остались лишь дырки, скрывающие исхудалое изможденное тело протопопицы, узанозившей свой лоб об очередную икону дня, освященную соломонной прессой альаксайских равнин, сфотанную самосевно, чрезполосно и в округе довольно давящих лыбы транспортеров, пускающих гусеницы из траков и болтиков по кругу, сверху вниз, замкнутой, сводящей с ума лентой конвейера, тупоумными зрачками блестящими в кадр, щекастыми рожами не вмещающимися форматом, поэтому смартфон надо было переделывать под лист А - 4, белый и девственный непорочным карандашом листочек, целлюлозное произведение конечного искусства, из древа жизни смастырившего хрень, на которой любой мимохожий мудак, две ноги - два уха, мог написать любую х...ню, мы тебя любим, ненавидим, срем, жрем, трахаем в уши, повисшие тряпочками, провонявшими прошломесячными менструациями и засохшими - по сезону - детскими соплями, высморканными торопливо няньками - хлопотуньями, подносившими рюмку, стопарик малый, стакашек граненый на рушнике из сундука Флинта, долго оценивавшего саму Диту фон Тиз, зная заранее, что она - говно.
     - Скажи мне, Бурка, - сняв папаху в уважение и по субординации, приказал железно Блюхер, неизвестный боец фронтовик ветеран, - отчего череп лошадиный лежит, но спутники в космосе видят ?
     Бурка присел за стол, сухощавой рукой налил выпить ледяной водицы в ковшик цинковых матерьялов, отхлебнул устало, стирая пот гривой, замотанной по фрезе и валу, вздохнул докучливо, но ответил, как всякий вещун еще более понятно, чем прослышанный вопрос :
     - Лошадь померла, товарищ Блюхер, по причине сопротивления встречному ветру, когда летишь вперед, то ветер вышибает дух из грудей, - он стукнул копытцем в загудевшую грозно грудь, - череп - чепуха, просто лежит как символ бывалошного, типа, раковины на пляже и ухом к ней прижмешься - гудит, бля, так и голова бывшая, - Бурка вытянул папиросу из портупеи, закурил, щелкнув вырезанной из орудийного патрона зажигалкой, пустил дым понизу, - навостришь ухо к дырке любой в черепушке и слушай ветер, хоть до конца упорной жизни, товарищ Блюхер, - пуская слезу говорил Бурка, начав нетерпеливо помахивать хвостом, - а спутник, он летает, кружится в вакууме, орбиты предусмотрены, гайки укручены по спирали газовым ключом, выверено все линейкой и логарифмом, жужжат внутренней технологичной составляющей, видят и сканируют, шпионят. И передают.
     - Кому передают ? - выяснял Блюхер, примеряясь к оркестру из пулемета. Он уже входил за ведомым тамбурмажором в ил и затхлые кувшинки Сиваша, лениво и загадочно плескавшего тягучей волной в известковые холмы Бахчисарая. - И зачем ?
     - Ох, - зевнул Бурка, пугаясь актуальности запросов командующего, - тут важнее : куда.
     - Товарищ Блюхер !
     Подъехавший паровозом барон Врангель с усиками и в белом, соскочил на насыпь, пропитанную донизу мазутом, усыпанную бычками - окурками, крышечками от пивных бутыльков и какой - то чепухой, сбежавшей из промелькнувших вагонов ветром и завихрениями подколесного пространства, подбежал, спотыкаясь прибитыми гвоздиками каблуками о гальку и отдельный рельс, вскинул небрежно, по кадровому, руку к морской фуражке, нахлобученной и прижатой ремешком к породистому подбородку с бородавкой, и вытянулся в струнку, демонстрируя залихватство и выучку еще тех, настоящих училищ, где ходили всегда вместе, сцепившись острыми локотками, пели гулкими звуками " ооооооо ", как блюзмен Хукер, и стреляли из винтовок, не прищуривая ни одного из глаз.
     - Докладайте, барон, - отвлекся от лошадей и спутников Блюхер, доставая карту. Очинил карандаш и прислушался к захлебывающему докладу, вылетавшему отрывистыми словами из горла Врангеля.
     - А ён и базу разгромил фундаментально, по семейному, как борщ из кухни, дымящей трубой в атмосферные осадки, сыплящиеся с неба от утра и до вечера, когда восходит Луна и всякий оборотень внимает своему внутреннему голосу, кричащему надрывно : " Братуха, тебе не место среди животообразных, просто не место, твой живот впалый, словно контурная прерывистая линия, прочерченная товарищем Блюхером в свете лампады ".
     - Ой, верно, - завыл Бурка, всхрапывая и кашляя слюной, - ой, правильно. Крученый мячик - не полукружный хорей, не строка Джима Моррисона и не гадская картинка Тенниэла.
     - Доклад правильный, - задумался Блюхер, отмечая яркий сапог барона, нетерпеливо пристукивающий перед переездом, уже поднявшим шлагбаум и назойливо звонящим звоночками, гудочками и свиристелками, облетавшими поздние рябиновые гроздья, висящие вниз, как дым гаснущей папиросы Бурки, посивевшего на глазах командиров. - Но, знаете, что ? - Блюхер еще подумал, собрав морщиной лоб под эмобразным силуэтом прорастающих волос, вылезающих, точно шахтеры, из кожи головы. - Пусть будут две, одна - чисто в благодарность, а вторая - в признаки жизни когдатошнего Епифанцева, сыгравшего всего один раз и больше никаких.
     Верное решение спустилось приказом на слушавших истину отцов, склонивших головы вместе с мозгом к железнодорожной насыпи, начавшей содрогаться перед приближающимся поездом, намотавшим несколько Аннушек Карениных на круглые стальные колеса, пожиравшие километры, мили и лиги бесконечных расстояний еще одной осени.