Золото, гл. 9

Глава девятая
Июнь 1988 года

     Следователь прокуратуры, который зачем-то напомнил геологам, что зовут его Вячеслав Владимирович, дотошно опрашивал третьего свидетеля – врача экспедиции Моргунова, задавая ему множество «каверзных» вопросов, когда со стороны реки раздался крик.
     Все бросились к берегу…
     На усыпанном черепами берегу в растерянности стояли трое – судмедэксперт в резиновых перчатках, оперативник и участковый – оба в брезентовых рукавицах.
     - Я же сказал вам собрать вещдоки! – крикнул им следователь.
     - Мы собрали! – буркнул опер, кивнув головой на три опечатанных мешка. – Это новая партия!
     - Откуда?! – следователь опешил.
     - Один череп торчал из-под коряги, - спокойно ответил опер. – Лукин, то есть, участковый капитан Лукин потянул за корягу и обвалил пласт земли. Вот они и выкатились… Восемнадцать штук.
     - Эти – другие! – крикнул судмедэксперт. – Более древние. Им, по меньшей мере, сто лет. Все убиты ударом в височную область острым, неравномерно заточенным предметом. Например, острым камнем, похожим на нож. Спускайтесь, Вячеслав Владимирович, придется писать дополнение к протоколу осмотра места происшествия!
     - Да уж, придется… - пробурчал следователь, хватаясь за веревку. – Спустите меня, товарищи геологи!
     - Никифорыч, помнишь наше детство?! – крикнул с берега участковый. – Это ведь то самое, верно?!
     - Похоже на то, Силантий! – крикнул ему в ответ проводник и отошел от берега. Всем было видно его уныние…
     Оперативно-следственная группа провозилась до вечера. Завершили работу в надвигающихся сумерках.
     Геологи, уже зная, что придется провести здесь и вторую ночь, поставили палатки и приготовили ужин на всех.
     Ужинали, рассевшись вокруг костра, в тягостном молчании.
     - Что вы там, капитан Лукин, кричали с берега про ваше счастливое детство? – не без ехидства спросил вдруг следователь, сложив губы трубочкой и дуя на кружку с горячим чаем. – Не расскажете ли и нам?
     Участковый переглянулся с проводником…
     - Я младше Димитрия на десяток лет, - сказал участковый, кивнув подбородком в сторону Найденова. – И слышал историю о кровавом обряде в пересказе из третьих-четвертых уст. А Никифорыч знает от отца, который сам все видел – своими глазами.  Вот он пускай и расскажет!
 - Что ж, расскажу, пожалуй, ибо то, что вы сегодня нашли, лишний раз подтверждает, что страшное злодейство не удалось скрыть, и правда все одно выплыла из речного омута на поверхность. Предупреждаю, наши пращуры никогда не лгали! Это были люди верующие в истинного Бога, не чета нам! И то, что поведал мне когда-то отец мой, предостерегая от скверны, от бесовщины, я считал и считаю истинной правдой. Значит, случилось сие прискорбное событие в лето 1904 года, когда появилось в наших краях кочующее племя то ли эвенков, то ли эскимосов, то ли якутов, сейчас уж и не вспомнит никто. Но это было племя, про которое даже их сородичи хакасы говорили, что это вырождающееся племя, поклоняющееся дьяволу. Они пугали местных хакасов своей чрезвычайной кровожадностью и своими отвратительными ритуалами. Их верование, о котором все прочие их местные племена знали очень мало и упоминали всегда с содроганием; эта их религия, говорили, пришла из ужасных древних эпох, из тех времен, что были еще до сотворения мира. Помимо отвратительных ритуалов и человеческих жертвоприношений были у них и довольно страшные традиционные обряды, посвященные верховному дьяволу или «торнасуку», как они его величали. Так вот, 1 июля 1904 года к полицейскому приставу прииска Нового примчался гонец с отчаянным заявлением от хакасов из южных районов, где полно болот и лагун, образованных слиянием больших и малых речек. Тамошние хакасы, - в основном грубые, но дружелюбные племена, были охвачены ужасом в результате непонятного явления, происшедшего ночью. Это было несомненно колдовство, но колдовство столь кошмарное, что повергло их в ужас - некоторые из женщин и детей исчезли с того момента, как зловещие звуки шаманского бубна и какие-то дикие завывания стали доноситься из глубин черного леса, в который не решался заходить ни один из местных жителей. Оттуда слышались безумные крики и вопли истязаемых, леденящее душу пение, видны были дьявольские пляски огоньков. Всего этого местные люди уже не могли выносить и срочно отрядили на прииск гонца.
Пристав собрал человек двадцать наиболее крепких мужиков, а на прииске тогда работали только старообрядцы, в число которых входил и мой отец, взял  двух вооруженных полицейских, и на повозках все они отправились на место происшествия, захватив с собой дрожащего от испуга гонца от хакасов в качестве проводника. Когда проезжая дорога закончилась, все вылезли из повозок и несколько верст в полном молчании шлепали по грязи через мрачный кедровый лес, под покровы которого никогда не проникал дневной свет. Страшные корни и свисающие с деревьев петли лишайников окружали их, а появлявшиеся время от времени груды мокрых камней или обломки сгнившей стены заимки усиливали ощущение болезненности этого места и чувство тревоги. Наконец, показалась жалкая кучка чумов, и доведенные до истерики обитатели - хакасы выскочили навстречу. Издалека слышались приглушенные звуки бубнов, и налетающие с болот порывы ветра иногда доносили леденящие душу крики. Запуганные хакасы наотрез отказались сделать хоть один шаг по направлению к сборищу нечестивых, и поэтому пристав со своими добровольными помощниками и полицейскими дальше пошел без проводников.
Надо вам сказать, что тамошняя местность, в которую вступали добровольцы и полицейские, всегда имела дурную репутацию, и люди, как правило, избегали здесь появляться. Ходили легенды о таинственном озере, в котором обитает гигантское чудовище со светящимися глазами, а хакасы шепотом рассказали, что в этом лесу дьяволы с крыльями летучих мышей вылетают из земляных нор и в полночь водят жуткие хороводы. Они уверяли, что все это происходило еще до того, как здесь появились люди, даже до того, как в этом лесу появились звери и птицы. Это был настоящий кошмар, и увидеть его означало для хакасов умереть. Люди старались держаться от этих мест подальше, но нынешний колдовской шабаш происходил в непосредственной близости от их стойбища, и хакасов, по всей видимости, само по себе место сборища пугало куда сильнее, чем доносящиеся оттуда вопли.
Отец говорил мне, что только безумец мог бы выдержать те звуки, которые доносились до людей, продиравшихся сквозь болотистую чащу по направлению к красноватому свечению и глухим ударам шаманского бубна. Есть, как известно, звуки, присущие животным, и звуки, присущие человеку; и жутко становится, когда источники их вдруг меняются местами. А взвинченные бубнами и животными плясками участники этого дикого шабаша были в состоянии звериной ярости, и продолжали взвинчивать себя до демонических высот завываниями и пронзительными криками, прорывавшимися сквозь толщу ночного леса и вибрировавшими в ней, подобно смрадным испарениям из бездны ада. Время от времени беспорядочное улюлюканье прекращалось, и тогда слаженный хор грубых голосов начинал выкрикивать какую-то страшную обрядовую фразу, которую отец помнил очень долго, но мне так и не сказал, как она звучала.
Наконец добровольцы достигли места, где деревья росли пореже, образуя большую поляну, и перед ними открылось жуткое зрелище. Четверо из наших зашатались, один упал в обморок, двое в страхе закричали, закрывая лица руками, однако крик их, к счастью, заглушала безумная какофония шабаша. Отец плеснул болотной водой в лицо потерявшему сознание товарищу, и вскоре все они стояли рядом, загипнотизированные ужасом.
На поляне довольно слаженно прыгала и извивалась толпа язычников, настолько уродливых в своем бесовском кривлянии, что самой причудливой и извращенной фантазии не возможно было бы их представить. Лишенное одежды, это отродье прыгало, завывало и корчилось вокруг чудовищно огромного костра кольцеобразной формы; в центре костра, появляясь поминутно в языках пламени, возвышался большой каменный монолит примерно в восемь футов, на вершине которого покоилась какая-то резная фигурка. С десяти виселиц, расположенных через равные промежутки по кругу, свисали причудливо вывернутые тела несчастных исчезнувших женщин и детей, и с некоторых из них была снята кожа. И внутри этого огненного круга и круга виселиц, подпрыгивая и вопя, двигаясь в нескончаемой процессии между кольцом мертвых тел и кольцом огня, бесновалась толпа дикарей.
Позже отец говорил мне, что одному из наших, молодому еще парню, слышалось, что из глубины леса, хранилища древних хакасских страхов и легенд, идет будто повторение шаманского заклинания. Парень этот уверял даже, что видел слабое биение больших крыльев, а также отблеск сверкающих глаз и очертания громадной светящейся массы за самыми дальними деревьями. Но мой батька думал, что парень был просто слишком перепуган, и ему что-то привиделось.
Пристав и прибывшие с ним полицейские, однако же не растерялись. Чувство долга возобладало! Хотя в толпе было не менее сотни беснующихся ублюдков, полицейские, полагаясь на свое оружие, решительно двинулись вперед, а за ними, вооруженные дубинками, двинулись добровольцы. В течение последовавших нескольких минут шум и хаос стали совершенно неописуемыми! Дубинки полицейских наносили страшные удары, грохотали револьверные выстрелы, и добровольцы тоже храбро продвигались к костру, оттесняя беснующихся от леса. В результате, около сорока ублюдков было пленено, семнадцать убито, в том числе и их верховный шаман, а троих тяжело раненных понесли их плененные собратья. Фигурку, которой поклонялись  дикари, пристав завернул в какие-то шкуры и забрал с собой.
     После того как изнурительное путешествие завершилось, пленники были доставлены в полицейское управление. Все они оказались людьми чрезвычайно низкого умственного развития, и вероятно, с психическими отклонениями. Но что главное, все они утверждали на допросах, что их божество – это суть Великих Старейшин или абаасов, которые умерли задолго до появления человека, но у их шаманов есть способы, которыми можно их оживить, особенно когда звезды вновь займут благоприятное положение. Тогда Они смогут перемещаться из одного мира в другой. Но пока звезды расположены плохо, Они не могут жить. Однако, хотя Они больше не живут, Они никогда полностью не умирали. Все Они лежат в каменных домах в Их огромном городе, защищенные заклятиями могущественного духа Эрлика, в ожидании великого возрождения, когда звезды и Земля снова будут готовы к их приходу. Время это легко будет распознать, ибо тогда все люди станут как Великие Старейшины – дикими и свободными, окажутся по ту сторону добра и примут в свое естество зло, будут кричать, убивать жертвенных агнцев и веселиться. Тогда освобожденные Старейшины абаасы по воле Эрлика, у которого борода спускается  до колен, усы подобны клыкам, челюсти способны мять бычьи кожи, рога подобны корню дерева, Эрлика, который живет во дворце из черной грязи и питается красной кровяной пищей и пьет внутреннюю легочную кровь, на заре красного вечера раскроют им новые приемы, как кричать, убивать и веселиться, наслаждаясь собой, и вся земля запылает всеуничтожающим огнем свободы. До тех пор их племя, при помощи своих обрядов и ритуалов, должно сохранять в памяти эти древние способы и провозглашать пророчества об их возрождении в ночь, которую укажут им шаманы.
А больше они ничего не сказали. Есть секрет, который невозможно выпытать никакими средствами, никакими мучениями. Человек никогда не был единственным обладателем сознания на Земле, ибо из тьмы рождаются образы, которые посещают немногих - верных и верующих. Но это не Великие Старейшины абаасы! Ни один человек никогда не видел Старейшин, и слышать их голос дано только избранному шаману, который один общается с абаасами, но не видит их. Резной идол представляет собой великого Эрлика, но никто не может сказать, как выглядят остальные Великие. Никто не может теперь прочитать древние письмена, но слова передаются из уст в уста. Заклинание, которое они поют, не является великим секретом из тех, которые передаются только шепотом и никогда не произносятся вслух, и означает лишь одно: «Великий Эрлик в своем доме мертвый спит в ожидании своего часа».
Все пленники отрицали участие в ритуальных убийствах, и уверяли, что убийства женщин и детей совершали не они, а Чернокрылые, приходившие к ним из своих убежищ, которые с незапамятных времен находятся в глуши тайги. Однако больше об этих таинственных союзниках ничего связного узнать не удалось. Все, что полиция смогла тогда выяснить, было получено от весьма престарелого дикаря по имени Шингай, который клялся, что бывал в самых разных уголках тайги и что он беседовал с бессмертными вождями абаасами в горах Китая, но не видел их. Слышал только голоса…
Проводник замолчал…
- И что дает этот ваш рассказ для пользы нашего расследования? – спросил следователь, до сих пор внимательно слушавший рассказчика. – То, что вы сейчас рассказали, - «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой». И никакого отношения к нашему делу не имеют!
- Думаю, что имеют, - спокойно ответил проводник. – Поскольку именно в этом яру располагалось одно из стойбищ кровожадного племени. И мы еще мальчишками находили в этом месте черепа, пробитые ритуальными каменными ножами. Да и сами ножи находили не раз.
- Почему вы думаете, что это были именно ножи, а не похожие на них обломки камня? – не унимался следователь.
- А потому, что в этих местах такого камня нет. Это был темный, почти черный камень, похожий на стекло, очень крепкий. Им можно было вдребезги разбить любой местный камень, а дерево они строгали, будто масло. К тому же рукояти у этих ножей были обмотаны полусопревшими от древности ремнями из оленьей кожи.
- И все равно, не факт, что этим черепам сто лет! – сказал следователь. – Возможно, что  эти убийства были совершены не так давно…
- Факт, однако! – перебил его судмедэксперт. – И я дам вам именно такое заключение. Найденов верно указал дату. Не смею утверждать, что год точно 1904-й, но десятилетие с 1900 по 1910 – это безусловно! Таково будет мое заключение по вновь найденным останкам.
- Ну, тогда мы работаем «на корзину»… - уныло пробормотал следователь. – Коль самые «свежие» останки относятся к сороковым годам, а другие еще более древние, раскрывать нам тут нечего. Даже если найдем убийцу по черепам сороковых годов, все сроки давности давно миновали. Его уже не привлечешь к уголовной ответственности.
- А если и найдете, - сказал Моргунов. - Лет ему – убийце-то сколько будет? Поди, древний старец уже, коли сам-то жив еще…
- Вот и я о том же… - сказал следователь и тяжело вздохнул. – Давайте-ка спать, товарищи. Завтра утром я подробно допрошу Найденова, и вы сможете отправляться по своему заданию. А мы, похоже, сработали вхолостую…
- Слышь, Никифорыч, - услышал Смирнов краем уха тихие слова участкового, когда втискивал свое тело в палатку, укладываясь рядом с проводником.
- Чего тебе, Силантий?! – пробурчал Найденов.
- А ведь, кроме Лаптевых в этих самых местах никто не жил! Никто!
- И что?! – спросил проводник.
- Да нет, Никифорыч, это я так, – размышляю вслух… Но ты-то согласен?
- А ты, Силантий, меня не пытай! Ты же власть! Вот найди Лаптевых и им свои вопросы позадавай! А меня уволь! Я тут тебе не помощник!
- Но ты же, Димитрий, все знаешь! Не можешь не знать!
- А ты, Силантий, как в войну перестал нашим быть, так и остался по сей день чужаком. И Лаптевы мне по вере, по духу ближе, чем ты, Силантий. Так что, не обессудь, но помогать я тебе не буду. Сам разбирайся со своими делами!
- Ладно, Никифорыч! – сказал участковый. – Мож быть, ты и прав… Спи однако!

Продолжение следует -