Абрек

          АБРЕК
         (рассказ)


        Хрустнули две печати сургучные на мешке из грубой парусины. На низкий столик, заставленный бутылками с красным вином среди кусков брынзы и пучков зелёного лука, высыпали из мешка пачки денег в банковской упаковке.
- Сичитай, - сказал хриплый голос с властными интонациями.

         Ещё трое, находившиеся в сумрачной комнате с маленькими окошками под сводчатым потолком, взялись перебирать денежные пачки, вслух называя обозначенные на упаковках цифры.

- Как в лото играем, -  проговорил с нервным смешком самый молодой из присутствующих, в студенческой тужурке и с перебинтованной левой рукой.

- Бичо, дарагой, посчитай, сколько там, в общем, набирается, -  сказал опять властным голосом коренастый, в поддёвке,  похожий на небогатого купца третьей гильдии, с жёстким бобриком тёмно-медных волос и с рябинками по лицу.
         Похожий на студента прикинул в уме итог без всякого напряжения и назвал цифру:  двести пятьдесят тысяч.

- О-о, - закрутил головой один из компании в мундире поручика. – Вай, четверть миллиона рублей!.. Хороший экс полючился… Бам-бам бомба. Ай, харашо. Лэнин скажет: ай, маладэц. Э-э! Давай выпьем тэпэрь за такой удач. – И он потянулся к бутылке на столике.

         Стоявший чуть в отдалении человек лет сорока в поношенной черкеске, с большим кинжалом на пояске вышел вперёд, ближе к столу, сказал, блеснув белками глаз из-под повязки на лбу с проступившими бурыми пятнами:

- Что ты, Камо, как мальчишка радуешься? Бам-бам… Сколько человеков убили за эти презренные деньги.
- Этот дэньги… нэ прэзренные. Этот дэньги рэволюций делать. Свободу дэлать, - оскалив зубы, сверкнувшие под смоляными усами, коротко подстриженными на офицерский фасон, с явной неприязнью заявил названный Камо. – Слюши, ты враг? За царя, да?.. Зачем так говоришь?..

        Он было хотел ещё что-то добавить злобного и обидного, но его остановил движением руки похожий на купца, увидев, что человек в черкеске, сжав рукоять кинжала, медленно вытягивает кинжал из ножен.
- Камо! Дато!.. Перестаньте, молю вас. Нервы у всех взбудоражились. Давайте и вправду поднимем кружки за удачное и наше общее дело. – И сам первым взял со стола глиняный стакан, поднял его на уровне головы. – Будем друзьями. За свободу.

         Все четверо выпили. Но напряжение на их лицах не исчезло. В сознании, сжимая в комок нервы, продолжали греметь взрывы бомб, револьверная трескотня, ржанье растерзанных взрывом лошадей, крики и стоны раненых людей – всё то событие, произошедшее на Эриванской площади Тифлиса всего лишь полчаса назад.
        Первой взорвалась бомба, брошенная с крыши дома, мимо которого проезжала карета банковского кассира. Потом с разных мест полетели ещё бомбы, загремели ещё взрывы. Одним из них вышибло из кареты тело кассира с размозжённой головой, и он распластался на булыжной мостовой, продолжая сжимать в мёртвой руке мешок с желаемой добычей налётчиков. Нескольким взрывами поубивало казаков из верхового конвоя банковской кареты. Их лошади со вспоротыми животами, предсмертно ржали, сучили ногами, растаскивая свои кишки по булыжнику. Выжившие конвойные казаки в полной несуразности заносились по площади: кто, стреляя из винтовок по непонятно каким целям, кто размахивал шашкой, кто нагайкой. С разных мест, увеличивая панику, раздались револьверные выстрелы расставленных заранее боевиков. Визжала разноголосно, только что праздно гуляющая публика. Среди этого ужаса лишь один Камо, хладнокровно стреляя с двух рук из двух наганов, уверенно направляя шпорами  своего коня к телу мёртвого кассира, чувствовал себя, как в родной стихии.

          Выпив быстрыми глотками вино, Дато обтёр губы рукавом черкески и проговорил угрюмо:

- Сосо, зачем нам… лично мне такая свобода, когда за неё люди помирают, которые совсем другого от жизни хотят. Они совсем не виноватые ни в чём… Я думаю, не правильно так.
         И Дато замолчал насуплено, покачиваясь с каблука на носок своих сильно запылённых сапог. А на его тоже запылённой, бедного вида черкеске блестели серебряные газыри  и рукоятка кинжала с серебряной насечкой.
- Слюши ты, ты как понимать – релюцинер… или так абрек просто? А-а? – со злым презрением спросил Камо. – Ти зачем Кобу Сосо назвал? Ти забудь, что там давно было.

         Названный «Сосо» глубоко вздохнул, покачал головой, затем показал студенту жестом, чтобы тот снова наполнил стаканы. Подняв наполненный стакан, он с улыбкой неясного смысла произнёс значительно, как тост: 
- Ты, Камо, мужественный человек, герой, настоящий джигит, такой смелый, что нормальный человек на такие подвиги просто не способен…

         Тот, к кому обратились с тостом, в форме кавалерийского поручика от таких слов в его адрес вздёрнул подбородок, развернул плечи, выпятил вперёд грудь и даже звякнул шпорами.
- … А ты, Дато батоно, есть настоящий герой народной молвы. Таких героев народ будет помнить доброй памятью долгие годы…Но в данный момент истории мы идём к одной цели, как все религии мира идут разными дорогами к одному единому богу… - Произносящий эту речь опять скривил губы в двусмысленной улыбке. – Когда-то меня за такую мысль… Ох, молодой-глупый был. Правду говорить хотел, а мне чуть ли анафему не пропели мои попы-наставники, учёные талмудисты.
- Да! – горячо воскликнул Камо. – У нас теперь одын путь. И бог свой одын – Лэнин. А том патом все паймут – какой цель. А ты, друг мой Коба, тут на Кавказе наш малэнький Лэнин. Только тэбе надо больше сидэть-писать, много-много бумаги. Ты, Коба, сыды, пыши… А мы будэм дэньги революции искат.  Ай-вай! Давай пьём за то!
- Ну-у, дурачок, - вяло усмехнулся и махнул рукой Коба. Он залез рукой в карман своих зелёных штанов, достал пачку папирос «Зефир», вынул одну, постучал мундштуком папироски о ноготь большого пальца. – У тебя же, насколько знаю, дед был знаменитым в наших местах богословом. Уважали его. Мудрый был твой дед. Ох, но в этом смысле, кацо, ты не в него пошёл.
- Я – рэлюцинер! – чётко, как клятву, выговорил Камо и опять звякнул шпорами. – Я видэл Лэнин. Лэнин – как бог, он смеялся, руку мнэ жал, герой, говорил, когда я тогда в тот аул финский – длинный такой названий – ездыл. Лэнин всегда там пышет-пышет, пышет-пышет. Вай, такой умный.
- Что же ты, Камо, так и не научился правильно слово революционер проговарить? -  Плохо тебя там Ленин учил. – ухмыльнулся Коба.
- Пачему плохо – харашо учил. Только там очен-очен много разных слов учёных слышал. Всех не запомнишь, не выучишь… Ти, Коба, тоже много всяких слов учёных знаешь. Ти – тоже умный… Но Ыльич, о-о, как бог. Клянусь хлебом… А жена его, вай, нэ понравился. Такой жаба, который глаз пучит, когда икра нэсёт. Как куриц, вай!.. А Инеска – тот баба ему подходящий жена. Чистопородный кобыла –  с пэрвый взгляд видно било. Я в лошадях, ух, какой умный… 
- Охолонь, Камо, - с медленными интонациями и даже чрезмерно лениво проговорил Коба.  – Вот ты и повезёшь деньги Ленину. Адрес я тебе потом скажу. Только помни, джигит, что Ленин – вождь, главарь, атаман, а не бог. Ляпнешь там такое при народе, и много тогда Ленин своих соратников потеряет.
- Всэ деньги вэзти? – Камо, полный гордости, ткнул пальцем в деньги на столе.

       Коба подумал с секунду – и ответил: «Все».

- Как? Почему так решил? -  с пылким негодованием задал свои вопросы Дато и опять положил ладонь на рукоятку кинжала. – Там, - он кивнул перевязанной головой в пространство позади себя, - люди пострадали. Тот кассир с мешком… был тихий, мирный человек, шесть деток у него осталось… Давай, Коба, людям, пострадавшим от нашего дела, дадим часть денег. Давай, а?

       Камо,  оскалив по-волчьи зубы, колючим взглядом посмотрел на Дато и возбуждённо проговорил:

- Слюши… Ти – не рэлюцинер. Ти – абрек какой-то… Ти Лэнин послушай и всё вокруг паймёшь. Паэхали со мной дэньги отдавать, и Лэнин слюшать будешь. Он скажет тэбе, что деньги революций нужна, свободу народ давать…

       Не дав Камо закончить свою горячую речь, Дато вытянул в его сторону свои руки, оголив из рукавов черкески запястья.

- Ты видишь эти шрамы? Это следы кандалов каторжных. Я это железо носил, тачки толкал на руднике в Сибири. Побег сделал. Полиция меня ищет… Я хотел, чтобы справедливость была, чтобы народ не страдал и жил как хочет, по честному правилу. Мне не надо ничего объяснять, я своей башкой до всего сам дошёл. Понял, а?!

       Теперь уже Камо перебил азартно, но руки свои вперёд не протягивал, а положил их обе на висевшую спереди на ремне кобуру.

- Слюши, я тоже, знаешь, за справедливость для народа, да!.. Меня вешали жандармы в маленький аул в Аджарии… Вот, - Камо показал на подбородок. – А я – хитрий, я туда верёвка засунул – и так повис. Хитрий я, а жандармы смотрели, я вишу – потом уехали, думали – я каюк… А у меня сколько времени шея болел.

        И Камо демонстративно повёл подбородком из стороны в сторону.

- Так ты за народ – или за своего бога-Ленина?! – громко, почти с криком спросил Дато.
- Тихо, орлы. Тихо, - тоном вожака среди всех здесь сказал Коба и с явно злой усмешкой на губах пальцем подозвал ближе к себе студента.

        Тот подошёл, прижимая к груди перебинтованную руку и морщась от сдерживаемой боли. Коба взъерошил на его голове светло-рыжие кучерявые волосы, сказал с нежностью в голосе:
- Ты, Бичо – тоже орёл. Герой. И настоящий грузин по своей крови. Вот глядите, - и Коба опять ладонью провёл по волосам студента. – Его бабушка в горах пряталась от злых персов. Его бабушек персы под себя в жёны не брали. И Бичо – грузин чистой породы.
-Ай-вай, точно! – воскликнул Камо, сразу подобрев лицом. – Мой дед так говорил. Чистопородный грузин Бичо.

         И Камо с любовной восторженностью посмотрел на студента, будто только в сей миг заметил его чистопородность. Убрал руки с кобуры.

- Давай, Бичо, собери-ка эти деньги обратно в мешок. – произнёс Коба с ласковыми интонациями. – А то эти поганые деньги смотрят на нас глазами дьявола. И сам дьявол радуется, как люди под его взглядом в свиней превращаются и его рабами делаются. Ради корысти дьяволом ведомые и к власти рвутся.Просто скрывают свои намерения  за громкими, как камнепад, словами. Все грешны... Больше или меньше.

         Камо, наблюдая взглядом, как Бичо, придерживая зубами и раненой рукой раскрытый мешок, скидывает туда правой рукой разнокалиберные пачки ассигнаций, спросил с наивностью ребёнка:

- А Лэнин?.. Лэнин… как?

         Приглаживая ладонью усы, Коба ответил из-под ладони, подражая акценту вопрошавшего:

- Лэнин… за народ. Всэ дэньги ему отдадим, - и он исподлобья взглянул на лицо Дато.

        Дато поймал этот взгляд и произнёс с сильным чувством упрёка:

- Большую ошибку, Сосо, делаешь. На что пойдут эти кровавые деньги? На то, чтобы Ленин ещё больше своё кадило раздувал, печатал свои газетки-листовки, своими сказками мозги дурманил людям… Как нас одурманил на это вот дело. Умеет он бесом пронырливым путать людей на пути их извечном к правде и справедливости. О своей власти взамен царской он мыслит втайне в душе своей…
- Слюши, Дато! – Камо подёргал своей травмированной шеей из стороны в сторону. – Ти – за царя, да? Ти – не релюцинер, нет… Ти зачем такой плохой слова про Лэнин говоришь?.. Лэнин есть большой вождь. Большевик, вай!.. Он со мной говорил. Я ему в тот раз курдюк вина привёз от всей сердца. Он смеялся, а сам сидит и пищёт бистро-бистро. Потом на меня смотрел и сказал, ти, товарищ, настоящий рэ-ва-ционер, глаза у тебя верные, как у собаки, будем вместе рэволюций делать. Вот так сказал… Абрек ти, Дато, а не верный собак. Понял, да?

        Ничего не отвечая, только вздохнув горестно, Дато резко крутанулся на каблуках и быстро пошёл к выходу. Когда он скрылся за дверью, Камо опять дёрнул шеей и с прищуром посмотрел на Кобу.
- Ай, я так думай этот абрек к жандарм пощёл… Давай я его стрелять сейчас?

       С коротким хохотком, Коба покачал головой.

- Глупый ты, Камо. Настоящий абрек ни к жандармам, ни в полицию с доносом не пойдёт. Он сейчас в горы ускачет и будет там искать свою дорогу к правде и справедливости. Он не хитрый, он - честный и такой же глупый, как и ты, кацо.
- Вай, Коба! – восхищённо воскликнул Камо и прищёлкнул языком от восторга. – Всё знаешь! Умный ти… как Лэнин.
   
       Выпив ещё по стакану вина, обернули мешок с деньгами бараньей шкурой, туго обмотав свёрток шерстяной верёвкой и положив внутрь бомбу с нитроглицериновым зарядом, Коба и Камо отправились к  Тифлиской обсерватории, к заранее  обговорённому месту, где можно затаить революционную добычу пока не утихнут панические облавы.
       Напоследок предупредили Бичо, чтобы до утра из этого подвала и носа не высовывал, а утрам шёл к врачу и объяснил, что сам является пострадавшим из толпы в этой заварухе.

                =======  «»  =====