Остров

   
   Когда случился Армагеддон, я отсутствовал. По
уважительной причине. На островах был, в
Индийском океане. Первый раз полетел, до этого
побаивался самолётом. А тут подкопил денежек,
несколько лет в отпуске не был, и махнул, на Бали. В
первый же день лодку парусную взял напрокат,
порассекать воды прибрежные, чистоты невероятной,
цвета сказочного.
   
   И вот, только отплыл, откуда ни возьмись, ветер
шквалистый вихрем на мою лодочку набросился, и
погнал, погнал от берега в неведомо куда, где тучи
чёрные громоздились в полнеба. Всё, думаю, хана.
Молись и кайся. Вокруг волны, со всех сторон ветер,
всюду океан. Темень надвигается, буревестники,
черной молнией, сигают туда-сюда. Аз же,
многогрешный, уцепился за борт скорлупки и рече
непрестанно: «Помилуй мя, господи! Помилуй мя
господи!». Боле у мя в голове ничё не было, окромя
этих трёх слов. А мыслей, вообще, ни одной - токмо
ужас.
   
   Однако в самое пекло урагана не попал. Подняло
моё судёнышко на гребень высоченной волны, да и
швырнуло оземь, на сушу. Знатно шмякнулся тельцем
об песок, в обычной жизни в реанимацию бы увезли,
с непредсказуемым результатом, а здесь, со страху, не
почувствовал никакой боли. На четвереньки, и
шустро так, яко насекомое, вверх, чрез кусты, коряги,
деревья, подальше от вод бушующих. Забился в
какую-то щель, дрожал от страха и холода,
ополоумел от грома, да сверкающих молний. Всю
ночь бился. Под утро буря стихать стала, сомкнул
вежды, сном забылся.
   
   Оказался я на классическом необитаемом острове.
За два дня обойти можно. Посередь вулкан, вроде
потухший. Со склона ручейки текут, небольшое
озерцо наполняют. Пальмы с кокосами, живность
меленькая шныряет, птицы поют, шут знает, что за
птицы – не орнитолог, но красивые. На берег
черепахи иногда выползают и диковинные
ракообразные - главное, что съедобные. Жить можно,
только одиноко.
   
   А того я тогда не ведал, что в то время, когда на
песочке загорал, в океане купался, кокосовую
стружку жевал, да сетовал на судьбу свою
горемычную, в мире Армагеддон народился.
   
   И метались по планете ангелы смерти, мчались во
все четыре стороны всадники Апокалипсиса – белый,
рыжий, вороной да бледный. Застывали в
предсмертных муках, с удивлённым оком «сильные
мира сего», думали, что спасутся в своих
железобетонных бункерах, с кинотеатрами,
бассейнами, поварами, да массажистками – ан нет.
Что взять с неразумных, ибо не читали писание
«сокроюсь в земле, но и там Ты видишь меня». И
срежет зубовный по всей Земле, и Смерть –
повсеместно.
   
   У меня же на острове солнышко светило, прибой
свежий, ласковый. Словно сбой в программе, баг
заглючил.
   
   А потом я увидел Его. Сразу понял кто.
Невозможно не понять, ибо красив, как Бог. Вот, если
красавчиков голливудских, ну, бандерасов, бредов
питов там всяких собрать и слепить, что-то из всех
одно – идеальное, то он, этот слепленный, рядом с
Богом, квазимордой покажется.
   
   Да и не во внешности дело. Не могу объяснить,
слов таких нет. Свет от него исходит, но не прямой, а
внутренний. И благодать. Я-то сначала хотел в ноги
бухнуться, но удержало что-то, может он и удержал.
Испугался, как же так, Бога вижу и живой. Моисей из
расселины только сзади Славу Божию узрел, и то не
без последствий. А аз есмь кто? А только утихли
страхи все, и такое чувство в душу пришло, что
словами не описать никак.
   
   Он спрашивать ничего не стал. А зачем? Всё и так
насквозь видит. И я молчу, все вопросы забыл, или
нет, не так. Как бы мне ясны сразу все ответы стали
на вопросы, которые я хотел Богу задать. Ведь у
каждого к Богу вопросы накопились.
   
   Сел Он на песок, стал закатом любоваться.
Солнце моря коснулось, а дальше не погружается,
только небо, да облачка переливаются цветами и
оттенками. Как же, думаю, такую красоту не замечал.
Нет, мне, конечно, и раньше закаты нравились, но
теперь это что совсем другое было. И чем больше
вглядывался, тем глубже видел. И звёзды показались,
и целые галактики, и уж совсем что-то непостижимое.
И понял я, что мозг мой слабый разрывается, не по
силам видение сие. Словно бы кто пытался на
двухэтажный лондонский автобус детский шарик
натянуть. И вспомнил слова из писания «много имею
что сказать вам, но вы теперь не можете вместить»
   
   Очнулся от слов Его: «Вот так, Леша, нет больше
людей на планете, один ты остался». И глянул на
ребра мои. Я сразу смекнул, к чему взор такой. Не
начать ли снова род человеческий, подругу сделать из
ребра? А только мне это зачем теперь, если я Его
видел. И понял тогда почему так рёк Петр «Равви!
Хорошо нам здесь быть» И Серафимов иже
Херувимов понял, сколь благодатно рядом с Ним
быть. И ещё другие слова понял «При воскресении ни
женятся, ни выходят замуж, но пребывают как
Ангелы Божии на Небесах.
   
   Посмотрел Он ещё раз в глаза, и мне, почему-то
случай из детства вспомнился. Под новый год мы с
приятелем на елки праздничные ходили в дом
культуры, билеты воровать, по которым подарки
выдают. Так вот, у приятеля часто получалось, а у
меня ни разу. За исключением одного случая. Стащил
я у мальчишки малого одного из корзинки два билета,
да и спрятал в карман, а ведь видел, как он в слезах
назад пробивался в зрительный зал, где спектакль
смотрели, наверно, думал, обронил, сыскать надеялся.
Часто я этого паренька вспоминал в течении всей
жизни, корил себя «Гад ты, Леха, гад»
   
   Не знаю, почему опять этой случай мне на ум
зашел. А Он достал монетку, затейливую такую, и
говорит: «Решка - апгрейд, орел – бэкап». Глянул
ещё раз на бок мой и кинул. Монета почти ребром в
песок вошла, но всё же наклон был – орел.
   
    И вот, тринадцать лет мне, и стою я прямо сейчас
в том самом зале, в том самом доме культуры,
спектакль кончился, все детишки двинулись к
выходу, подарки получать. И мальчонка, тот с
корзинкой, тоже. А билеты то его у меня. Рванулся я,
протолкнулся, протиснулся, на самом выходе
настиг и сунул билеты в корзинку.
   
   Ещё несколько секунд прошло перед тем, как я
всё забыл: Армагеддон, смерть, мерзость запустения,
бурю, остров, закат нескончаемый, Его. И ещё,
последнее, виделось - монетка в воздухе вертится, как
в замедленном кино, и я отчётливо разглядел – на
обеих сторонах орёл…