Доны - 10 дней из жизни уголовника гл. 1-2

                От автора

Мне сказали: «нужно написать предисловие!» По всем канонам литературного жанра я должен начать: «Выношу на суд читателей…» и.т. д. 
Не выношу. Этих судов в моей жизни было пять, и как следствие, после каждого приговора вагонзак, запретка, нары.
Дорогие читатели, возвращаю вам вложенное вами в мои глаза, в мои уши, в моё сердце, пропущенное и трансформированное моей душой, по крайней мере, тем, что от неё осталось.
 Только не судите! УСТАЛ!
Мои герои преступники, да, но в первую очередь они люди и для кого—то очень близкие. Бредя по жизни в окружении лжи, доносительства, насилия, предательства, двурушничества, скверны, каждый из них сохранил в уголке своего сердца  крупицу детской чистоты, не изъеденную коростой лицемерия. 
Этот оброк я плачу тому огрызку их душ, что заставлял открывать в изумлении рты многих чтящих закон и гордящихся целостностью своей души, когда на их глазах какой—то босяк вытряхивал из кармана их годовую зарплату, снимал с себя последнюю рубашку и отдавал первому, протянувшему руку.
Отдавал так, словно у него под пятой лежит золотой запас страны.
Да, ворованную!
Да, они часто лгали, а кто не лгал, поглубже пряча наготу, мерзость или слезу, чтоб шкуру вдруг никто не снял?
Я отдаю дань уважения их жажде к жизни, наполненной веселым оптимизмом, когда над головой  ни лучика надежды, а впереди только тьма, обвязанная, как революционный  матрос, пулеметными лентами и смотрящая с деревянной вышки голодными  глазами девятнадцатилетнего солдатика.
Можно ужасаться тому, что они творили.  Да, наверное, неотвратимость наказания имеет быть, но если человека можно наказать, значит, посмотрите внимательней и вы найдете, за что его наградить… 
Год назад в больнице города Петропавловска мне попался журнал времен союза — названия не помню, не в этом суть. Воспоминания двух женщин, чью судьбу свила в одно любовь к Пришвину, меня не очень тронули, но там была высказана мысль: «Каждый человек обязательно совершает в жизни две ошибки. Первая, когда он маленького человека принимает за большого человека. Вторая, когда проходит мимо человека—вершины, и не в силах охватить его ширь одним взглядом, принимает его за маленького, слегка удостоив  взглядом жалости».
«Хорошо, правильно, сильно, красиво!» Подумал я, естественно, мысленно подгоняя себя в рамки большого человека, и рассмеялся:  Все правильно, но нет их, маленьких, нет их, не родит божье творение маленького. Кто найдет в себе силы назвать себя большим — посмотри на свои ноги, честно посмотри: твои стопы держит чей—то череп, держит пока ещё…
   Эта книга не дает пояснений слов, именуемых феней. Моим желанием было попробовать воспроизвести ту обстановку и атмосферу, куда попадает человек с воли, сразу и вдруг. Пусть моим предисловием станут две строфы из песни «Молитва Франсуа Виньона».
               

                Пока земля еще вертится,
                Пока еще ярок свет, —
                Господи! дай же ты каждому,
                Чего у него нет.

                Умному дай голову,
                Трусливому дай коня,
                Счастливому дай денег —
                И не забудь про меня…



    


                Глава  1

До Новокузнецка билетов не было. Билетов не было вообще на всех направлениях: воздушный порт «Толмачево» заполонили беженцы из Средней Азии. 
— Куда теперь? — таксист улыбался, вышло все,  как он говорил…
—Обратно на вокзал. Успеем к поезду? — Святослав бросил сумку на заднее сиденье старенькой Волги  ГАЗ — 24, а сам сел рядом с водителем.
Город Новосибирск имел два аэровокзала, Святослав согласился с заявлением таксиста, что если билетов нет в «Толмачево», то в порту «Новосибирск», что располагался в черте города, их и подавно  нет. Злило одно — ушлый таксист эту маленькую подробность сообщил лишь на подъезде к аэропорту «Толмачево», который был расположен километрах в тридцати от железнодорожного вокзала, где истомившийся Святослав и сел в такси, чтобы лететь самолетом, а не ждать проходящего поезда.
Усталость последних дней слепила веки, и не успела машина тронуться, Святослав уже спал. Проснулся, когда такси остановилось на площади перед железнодорожным вокзалом. Вытащил из кармана плаща сто долларов одной банкнотой и, не отдавая таксисту, спросил:
— Сдачу найдешь по курсу?
— Приладимся, — ответил весело таксист и открыл борткарман машины.
— Впрочем, у меня, кажется, рубли есть. — Святослав положил сто долларов на приборную доску, а из карманов плаща  стал вытаскивать  рубли. — Нет, наверно, не наберу. —  Сказал  он с сожалением  и взял сто долларов в руку, а на приборную доску положил ворох смятых купюр. — Нет! Точно, наверняка не будет…  —  Вновь посетовал пассажир, растягивая слова, и стал снова выворачивать карманы плаща. – Много таких лохов, как я, за день качаешь?
Святослав третий раз пересчитывал ворох мелочи.   
— Всякие бывают.  Мне все одно, что в Толмачево, что в Новокузнецк, плати триста баксов, через шесть часов дома будешь, — ответил таксист, недоуменно наблюдая за манипуляциями, как он считал глупого пассажира.
— Не получится, сто долларов, что тебе отдал, последние были, хотел вот рублями рассчитаться, но сам видел, не наберу. Сдачи давай! — Святослав стал рассовывать свои деньги по карманам плаща. Таксист отсчитал сдачу и отдал Святославу.
Метание от вокзала в аэропорт и снова на вокзал взбудоражили желудок. Святослав купил курицу, кефир и пять пирожков, когда из селектора на вздохе булькающих букв выплыл хриплый голос диспетчера:
 — Отправка поезда Москва – Новокузнецк через пять минут.
На покупку билета времени не осталось. Святослав сунул продукты в сумку и выбежал на перрон. Двери седьмого плацкартного вагона никто не охранял. Не раздумывая, он прошел в конец вагона, снял плащ и разложил на столе в купе нехитрый провиант.
Поезд тронулся, а на перрон выскочил взъерошенный таксист, отчаянно размахивающий руками, словно пытаясь остановить набиравший скорость пассажирский состав. Оказывается, подлый пассажир не только не заплатил за поездку, а еще ко всему получил от таксиста сдачу в пересчете на доллары семьдесят условных единиц.
Святослав сделал таксисту рога и, словно прилежный ученик сложил руки у груди. Мол, козлов учить надо, а на злобно трясущийся кулак сморщил нос, что в данном случае означало: «фу! какая пошлость», после чего скрутил ушлому таксисту выразительный кукиш.   
Проводница, женщина за пятьдесят, безразлично прошла мимо. Святослав изобразил на лице наивысшее радушие и окликнул её:
— Вы извините, билет купить не успел, а мне до Красного камня нужно.
— Что мне, родименькой, делать с тобой? – Женщина окинула Святослава взглядом портного, снимающего с клиента последнюю прижизненную мерку.
Святослав расценил её взгляд, как подбадривание дать взятку и полез в карман.
— Причем  деньги, дефективный?! Ночью контроль пройдет, а где сядут, не знаю  — Недовольно ответила тетка, прицениваясь взглядом и, видимо сочтя, что парень достоин покровительства посторонилась, пропуская Святослава в свое купе. — Не бойся, ягнёночек, над кроваткой полочка есть, вытаскивай оттуда все и полезай. 
Святослав шагнул за шкаф и точно, примерно в семидесяти сантиметрах от потолка была полка метр двадцать в длину и метр в ширину, заложенная одеялами. Он освободил полку от одеял и философски вздыхая, залез в это временное убежище.
Проводница повесила на себя сумку для биллетов пассажиров и вышла из купе. Минут через пять она вернулась: — Держи, кажись твоё! —  Женщина подала плащ и сумку Святослава,  где лежали курица, кефир и пирожки. – Наедай харю, а мне еще белье раздавать. Потом поговорим.
Святослав с аппетитом съел курицу, запил кефиром и с мыслью: «везет мне на хороших людей» закрыл глаза. Сколько спал, сказать было трудно, но не больше часа.
— Эй, ты не спишь?
За вопросом последовал сильный удар шваброй в полку. Святослав осторожно посмотрел вниз. Проводница лежала в кофте, а её юбка по какой—то причине была задрана выше колен. «О, Господи!» Мелькнула мысль.  «Неужели бабка решила меня совратить?» Почему-то от этой мысли очень сильно засвербело в носу и захотелось чихнуть.
— Эй, не спи! – Последовал новый удар шваброй в полку.
Было смешно и немного омерзительно: «Решила старушка молодецкой крови испить. Откажешься исполнить брачные обязанности, высадят всем вагоном на первой станции.  Кругом тайга, осень, свисти не свисти и придется костерок от волков разводить или на ночлег просится к станционному смотрителю». 
— Водка есть? — слезая с полки, спросил Святослав, с лица которого в этот момент, можно было смело писать картину: «Ответ турецкого султана запорожским казакам».
— Вот и по-человечьи заговорил, а то, извините, билет не купил…
Проводница была подшофе, она открыла тумбочку, достала два граненных стакана и початую бутылку  водки. Разливая водку в стаканы, спросила:
 — Сколь лет тебе, чебурашка?
— Тридцать!
— Свежо выглядишь, — проводница прищурила глаза.  — Сидел? Хотя…  — женщина махнула рукой  — я уголовников и в соседнем вагоне учую.
— Как вас величать? – спросил Святослав, принимая стакан.
— Зови Верой или Ферганой. Пей, не чокайся.  — Фергана достала из тумбочки газетный пакет и положила  его перед Святославом. Из пакета выглядывала куриная ножка. — Что не спрашиваешь, по глазам вижу, хочешь узнать, за что сидела?
— Не милиционер... — все так же недовольно буркнул Святослав.
— Двадцать лет на пересылке контролером отработала и как считать, по закону вроде работала, а по жизни… так и не было её вовсе. Как звать тебя, путешественник? – Святослав ответил, а проводница усмехнулась. — Святой Слава, значит. А я знаю, о чем подумал… и полез бы, чтоб не высадила, права? Не слюнявь губы, сама знаю, права. Достань за тумбочкой  пузырь.
Святослав замахал руками: «мол, одного хватит» на что проводница слегка презрительно произнесла: —  Хочешь домой доехать? Сиди и помалкивай. — Фергана разлила остатки первой бутылки и открыла вторую. — Думаешь, алкашка перед тобой? Ох, Славочка, мужа я похоронила, две надели назад. Он, как и я, при тюрьме был, шофёром работал. Тихий был, не буйный, тихо и умер. Вечером лег спать, а утром…
— А  дети? – спросил Святослав, как бы проникаясь сочувствием.
— Дети? – повторила как-то странно Фергана и заплакала, скупо заплакала, по-мужски. —  Забрал  Господь сына Митеньку, ему,  как и тебе, тридцать было. Одним днем забрал мужа, и сына…
— Простите! – почти искренне произнес Святослав.
— За что прощать, дурашка, мне поговорить хочется, тяжко одной, ох и тяжко, ведь к Митеньке на могилку и еду. Только вчера узнала, что он в один день с отцом преставился…
— Как вчера? – удивленно протянул Святослав.
— Мите телеграмму дала, приезжай, умер отец, ждала пять деньков. Поссорились мы с ним  из-за жены его, Лариски. Она, как и я, контролером… Митенька не верил: «она не такая…» Вчера встретила дружка Митиного армейского. Он и рассказал, что Лариска, сука злобная, на похоронах при всех сказала: «Не будет  лядина старая моего мужа хоронить». Сегодня  не мой рейс, поменялась я с напарницей и пью одна горькую, а она и не пьянит вовсе…
— Пусть земля будет им пухом. —  Святослав залпом выпил стакан водки и поставил его на газету. — Мне бы поспать, третьи сутки на ногах.
— Откуда будешь? –  спросила Фергана.
— Не местный… к женщине еду. — Неопределенно, отрывисто ответил Святослав. Врать что—то не хотелось, и он зажал рукой рот, словно  водка, что выпил, стремилась найти свои берега  в купе проводницы. На Фергану его маневр  впечатления не произвел. Святослав сглотнул несуществующий комок, стал неторопливо жевать куриную ножку.
— Красива? –  усмехнувшись, спросила Фергана. 
Потуги пассажира не отвечать на вопрос, кто он и откуда, могли означать разное, но Фергану мало интересовало, кто пьет с ней водку, лишь бы, не одной.
— Очень! – недовольно буркнул Святослав.
Водка слабила волю, а это грозило неприятностями.
— Значит, гулящая…  — Фергана, словно бухгалтер, сводя в конце месяца чужой дебет со своим кредитом, вынесла  безапелляционный вердикт. 
— А если некрасивая? — Святослав улыбнулся. Фергана уже не казалась  старой, а четырехмесячное воздержание старательно гнуло свою линию, заставляя глаза то останавливаться на широком вырезе халата, то опускаться ниже на задранную небрежно выше колен юбку.
— Ой, малышка, все мы сосками да ляжками жизнь обмануть хотим! — фыркнула Фергана.
— Это как?!..
— Через так, мать твою, разливай, да спать тебя положу. На Камне в половине шестого утра будем. Пойду, место присмотрю. Сенкевич в мать твою, путешественник! — Фергана вышла и прикрыла за собой двери.
Святослав достал стодолларовую банкноту, которой рассчитывался с жадным таксистом, открыл шкафчик и сунул деньги в карман старенького болоньевого  плаща. Минут через пять Фергана вернулась.
— Иди, третье купе, верхние полки обе свободны.
Святослав прошел в купе, водрузил пьяное тело на верхнюю полку и уснул. За десять минут до остановки поезда его разбудила Фергана. Уже в тамбуре она сказала:
— Будешь в Новосибирске, запомни на случай. Живу у парка Дзержинского, спросишь Фергану, каждый покажет.
— Там у тебя в шкафу плащ висит, ты посмотри в кармане, — произнес Святослав, поднимая страховочную платформу и спрыгивая на землю.
— Деньги, что ли сунул? – безразлично спросила Фергана и потом долго еще стояла у открытой двери вагона, пока огоньки станции не пропали в темноте.
Святослав перекинул сумку через плечо и достал сигареты. Спичек не было.
На станции бомж, разбуженный поездом, играл с котенком.
— Спички есть? – спросил Святослав.
— Сигарету дашь? — попросил бомж, доставая спички.
Святослав протянул сигарету и увидел на стене плакат: «их, разыскивает милиция».
Фотографий было две: Разыскиваются особо опасные рецидивисты: Хлыстов Олег Николаевич, кличка Хлыст и Пальчиков Святослав Тимофеевич, клички Сват, Пацифист».   

                Глава 2

Кемеровская земля, как и вся Сибирь, еще с царской России была краем каторжников. Когда здесь нашли первый уголь, толком не знал никто, но были места, где его просто собирали на поверхности, и в поговорку, что здесь испокон века живет стража да кража, добавили третью категорию — шахтеры. Статус города  - Киселевск дали пяти рабочим поселкам в середине тридцатых годов периода СССР. На карте площадь города составляла почти тридцать квадратных километров, однако население города было невелико, около ста тысяч человек. Город был поделен на шесть районов, расстояние между которыми доходило порой до десяти километров. Красный камень в этом списке стоял обособленно с перспективой масштабного строительства, так как был расположен на возвышенности в тайге, которая подступала или, наоборот, на которую наступал город. Остальные районы были лишены этой возможности из-за изрытой вокруг них земли при добыче угля.
Четыре месяца назад у Святослава закончился третий лагерный срок, он клятвенно заверил двадцатичетырехлетнюю Ольгу, что этот срок был последний и через два дня уехал на всё лето в тайгу, на один из приисков государственной конторы «Томск—золото». Осенью журавли полетели на юг, а Святослав в первый раз положил в карман честно заработанную тысячу долларов и влюбленным барбосом, сметая губой с ног таёжную пыль, спешил к единственной женщине своей жизни, разбрызгивая от Томска до Киселевска знакомые всем слюни—фантазии.
Окна квартиры, где жила Оля были освещены. Святослав взбежал на пятый этаж, перепрыгивая ступеньки, и сильно надавил знакомый звонок.
— Кто там? — Ольгин голос звучал осторожно, даже испуганно.
— Оленька, это я, Святослав!
— Ты обещал, что с тюрьмой кончено и обманул, я устала, мне нужен человек, который будет только мой. — Напыщенно и гневно, словно  пряча ворованное, произнесла из-за двери Ольга. 
— Оленька, какая муха тебя укусила? – Святослав попробовал заглянуть в дверной глазок, но, кроме расплывчатой желтизны отраженной от обоев лампочки, ничего не увидел. — Окстись, девочка, я чист, как младенец перед зачатием! Оленька, у меня нет конфликтов с милицией.
— Ты снова в розыске. Уходи! — ответила Ольга, выключая в квартире свет. Глазок грустно мигнул, как бы говоря: «А, что я могу, ты ведь её знаешь!» — На всех станциях твои плакаты.  –  Ольга зашмыгала носом и отошла от двери.
Святослав вернулся на станцию и на глазах обомлевшей от страха уборщицы сорвал злополучную памятку для бойцов невидимого фронта.
Каждый поселок имел своё отделение милиции, на Красном камне милицейская контора располагалось на первом этаже с торца общежития строительного управления. Усевшись на бордюр, Святослав закурил, наблюдая за двумя бдительными стражами порядка, что не могли завести милицейский уазик. Наконец, после часа томительного времяпровождения к отделению подъехали светло-зеленые Жигули, и из машины вышел начальник 4 отделения майор Долило, крепкий высокий брюнет тридцати двух лет.
— Олег Степанович, потолковать бы? – Святослав поднялся с бордюра.
— Крестник, я-то думал, тебя возить придется, а ты сам пришел. Давно он тут? – спросил майор у рядовых стражей, что, наконец-то, нашли злополучную искру и с видом игроков, разгадавших очередной ребус игры «Что? Где? Когда?», взяли музыкальную паузу для перекура.
— Порядком, товарищ майор, –  ответил сержант Вася, по привычке приглаживал рыжие усы, даже не замечая, что ладонь испачкана машинной грязью.
Долило, неодобрительно тряхнул головой:  — Потом и с вами о бдительности поговорю, а ты, крестник, пожалуй в мои пенаты.
— Олег Степанович, растолкуйте, пожалуйста, почему в нашей, теперь уже демократической стране, милиция преследуют честных тружеников? —  спросил Святослав после того, как майор снял китель в своем кабинете и повесил его в стенной шкаф.
— Ты—то честный? У моей суки месячные начались, когда она узнала, что Хлысту всего три года дали, а тебе год, — усмехнувшись, съязвил майор. 
— Вы стали кровожадным, гражданин начальник?! Эта бумага уже год, как не актуальна. – Святослав положил на стол злополучный плакат.
— Для вас сделаю исключение! – майор достал сигареты и закурил. — Чем тебе слава помешала? – Майор выпустил кольцо дыма прямо в лицо Святослава.
— Олег Степаныч, я как освободился, чужого не брал. – Святослав едва сдержался, чтобы не послать майора куда подальше, но перед глазами стояло заплаканное Олино лицо, каким он  запомнил его перед отъездом на прииск.
— И  я о том же, когда, говоришь, освободился, полгода, и где же ты болтался все это время? Где справка об освобождении? Паспорт мне показать не забудь! Где ты прописан?
— Пожалуйста.  — Святослав достал документы перегнулся над столом и положил перед майором паспорт и справку. — Степаныч, раньше ты на память не жаловался!
— Это ты свою память пропил, если б не отпуск, ты у меня хрен получил бы вместо прописки. – Зло сказал майор, листая паспорт.
— Себе  засунь свой хрен, куда сам знаешь! – не сдержался Святослав.
— Обиделся? – миролюбиво спросил майор.
— Что за интерес, ты лучше верительные грамоты верни. — Святослав потянул руку за документами.
Майор открыл ящик стола, достал какую—то печать и с силой придавил её в паспорт.
— Мент, ты чё сделал? – еще не понимая, что произошло, удивленно спросил Святослав.   
— Ты выписан, теперь я имею право закрыть тебя на трое суток до выяснения, кто ты такой? а могу и отпустить, — майор секунду помедлил и добавил. — Завтра.
— А мне взамен за твою доброту указать, где Колчак спрятал золотой запас России? Или тех, кто украл у тебя «Плейбой» из—под подушки, на который ты онанируешь по ночам, потому что ни одна нормальная баба под тебя сама не ляжет?
— Мне хватит двести штук зеленых и проваливай в свой Казахстан.
 Майор лишь щурил глаза на дерзкую отповедь Святослава, которого уже понесло, которому уже было глубоко плевать, кто перед ним: то ли президент четвертого отделения милиции, то ли забредший на огонек, странствующий по векам великий философ и пьяница Омар Хайям.
— Быть тебе полковником, майор, может, и до генерала доскачешь, и секретарша будет молодая, плавная, только не будет покоя в душе, никогда не будет, потому что сволочь ты, да на беду свою сволочь неконченая…               
— Дежурный, в мать твою! – Майор вдруг кулаком ударил по столу.  Почти мгновенно молодой лейтенант открыл дверь. — Обыщи его и в виноградник, сигареты и спички не забирай! – Приказал майор, но в голосе его вдруг почему—то сквозила усталость.  Лейтенант извлек из костюма Святослава и положил на стол восемь стодолларовых банкнот.
— Позвони в «Томск—золото», майор, –  зло сказал Святослав, морщась от наглых рук молодого лейтенанта, шарившего по его карманам.
— Намекаешь, что зелень с прииска? – Майор взял одну банкноту и стал осматривать её на свет. — Лейтенант, три шкуры спущу, если что!..
Виноградник был в конце коридора. Сварная решетка из арматуры, такая же дверь с амбарным замком, ни лавки, ни стула. Слева стена, кабинет майора, справа кабинет следователя, за стеной прямо коридор общежития. Пол, на удивление, был чист, Святослав расстелил плащ, снял туфли,  лег и запел «Таганку». Из дежурки вышел лейтенант:
— Кончай орать, черемухи захотел?
— Нет в тебе, лейтенант, полета мысли, это же классика русской души, — приветливо ответил Святослав, стараясь вызвать лейтенанта на разговор.
— Еще раз вякнешь, я так отсалютую, пасхальной классикой  харкать будешь. — Хмуро пообещал лейтенант.  Шли вторые сутки его дежурства, и он был зол на весь свет и в первую очередь на того, кто, по его мнению, был виновен во всех его бедах. Человеческая психика слаба и никоим образом не хочет искать вину в себе. Лейтенант не был исключением и перенес свои неприятности с соседкой на Святослава, подогнав даже целый базис мыслительных образов вины Святослава в  житейских проблемах лейтенанта.
— Наша милиция самая гуманная в мире! только она может дать семимесячным идиотом звание лейтенант.  – Брякнул распаленный подлым поступком майора Святослав, также как лейтенант, ища виновных, где угодно, но только ни в себе.
— Ну, сука, скоро майор на свадьбу укатит, побазарим, кто семимесячный? – зло пообещал лейтенант и зашел в дежурку, из которой тут же послышался короткий мат и удар ногой по невиновному стулу.  Из кабинета вышел майор и закрыл за собой дверь:
— Будешь петь, получишь дубинал.
— Олег Степаныч, подранок весть принес, будто кончилась ваша сухомятная жизнь? Рад за вас, а в древних царствах, когда правитель женился, объявляли амнистию.
— Подранок, говоришь… — Майор зашел в дежурку и закрыл за собой дверь.
Святослав решил больше не дразнить судьбу, а хорошо выспаться. Снилась степь, голая степь до самого горизонта, где поднималось солнце, еще позволяющее не щурить глаза. Вдруг Святослав сквозь сон услышал знакомый голос и открыл глаза. 
— Эй, сосед, каким ветром здесь?  — Рядом с виноградником стоял участковый старший лейтенант Сергей Удимов.
— По недопониманию, зашел узнать, почему на меня объявили гон, а майор сюда определил, — ответил Святослав, поднимаясь на ноги. 
— Дежурный, иди, открой обезьянник! – Удимов нервно задергал решетчатую дверь.
— Майор приказал его не выводить! —  крикнул из дежурки лейтенант.
— Я участковый, он прописан на моем участке, мне надо его допросить. Лейтенант, ты плохо слышишь? Открой виноградник! – Удимов повысил голос.
— Товарищ старший лейтенант, зайдите, я вам  всё объясню!  — Дежурный выглянул из дежурки, изображая на лице таинственность.
Удимов вышел из дежурки через пять минут с ключом и под испепеляющим взглядом лейтенанта открыл виноградник.
— Заходи, арестант, сейчас чай пить будем. — Удимов пропустил Святослава в кабинет следователя и закрыл дверь.
— Ты же знаешь, я не чифирю.  – Святослав и сел на стул следователя и Удимову пришлось сесть на табуретку для подследственных, прибитую к полу в метре от стены.
— Доллары, правда, с прииска везешь? – спросил Сергей, смотря с прищуром на Святослава. – Ольге наверно вез?
— Ей, родимой, по мне печать в паспорт и лады, а ей подвенечное платье надо. Утром с поезда, а она в дом не пустила. Пришел узнать, кому я на хвост наступил, меня сюда посадили? – Святослав достал сигареты и вопросительно посмотрел на Сергея. — Серега, колись, на чем загасить хотите? 
Тоже мне Аль Капоне, кому ты нужен… кури. Сват! завтра у меня выходной, есть пузырь, раскатаем?  — Сергей вдруг сменил тему разговора и извлек из дипломата бутылку водки, а из шифоньера, что стоял у окна, достал стаканы. После того как выпили Сергей опять отводя взгляд сказал: — Отпустил бы я тебя, да мне майор дело махом соорудит, пособничество. Но ты не напрягайся сильно, утром тебя отпустят.  — Сергей, старательно отводил глаза, игнорируя немой вопрос Святослава, но не выдержал и зло выпалил: — Ольга замуж выходит, сегодня свадьба.
— Как замуж? За кого? – растерянно спросил Святослав.
— Племянник нашего майора, старлей в управлении. Регистрация уже прошла, сейчас гулять начнут. Ты это, не переживай, она с ним со школы, потом  разругались, два года не разговаривали, а как ты по весне рванул на заработки, он и зачастил к ней…
— Тебя, значит, не пригласили? –  усмехнулся Святослав и, не чокаясь, выпил.
— Видел кино: «Свой среди чужих»? Вот вы все, где у меня… — Сергей ладонью чиркнул по подбородку. — Не успеют уволить, сам уйду. На шахту пойду… энергетиком.
— Ты честный, значит, уходим из милиции или становись как они.  — Святослав взял бутылку, и стал смотреть через неё на окошко.  — Пусто, выпили.
— Жаль, я еще бы закинул…
— Пошли сержанта, мои деньги у вас лежат, — предложил Святослав.
— Долгов докладную накатает, — уныло ответил Сергей.  — Если Долгов не даст, может у Васи займу, отдавать тебе.
Переговоры  с дежурным длились минут пять, наконец, Сергей, и Долгов вышли из дежурки. Сват поджидал их в винограднике. 
— Сват! Лейтенант слышал, что ты однажды уже сбежал из отделения и снял с себя наручники. Если повторишь, он выкатит литр. Не сможешь, он тебе зуб выбьет, согласен? – спросил Сергей, переводя взгляд со Святослава на лейтенанта.
— Идет, но из дежурки не выходить, — согласился Святослав. 
— Лейтенант будет в дежурке, а я на улице. Время пять минут. – Удимов, которому очень хотелась напиться, посмотрел на часы.
— Сначала я его обыщу, — мстительно произнес Долгов. Он открыл виноградник, обыскал Святослава, после чего надел на него наручники. Удимов вышел на улицу, а Долгов закрыл двери кабинета следователя и зашел в дежурку.
Святослав вытащил из воротника плаща обыкновенную иголку. Сверху, где идет зубчатая лесенка в замке наручников есть язычок, Святослав сунул иголку в щель и отдавил его. Наручники открылись  на одну ступеньку. Снова отжал язычок, и еще одна ступенька открылась, через тридцать секунд наручники были сняты, но на двери виноградника висел амбарный замок. Святослав оттянул плинтус, за плинтусом лежали три сигареты, шесть спичек, гвоздь—сотка и маленькая отвертка. Кто сделал этот курок и когда, не знал никто, зато все, кто надолго задерживался в винограднике, рано или поздно его находили. Прошло около двух минут, а в мыслях Святослава возник образ кабинета майора, где на окнах не было решетки. Святослав тряхнул головой, отгоняя соблазн, и зашел в кабинет следователя.
— Мать твою, сука сбежал! — Крик лейтенанта Долгова был похож на крик молодой роженицы при первых схватках.
— Он не выходил!  — Это уже был голос Удимова с шумов ворвавшегося в отделение после вопля дежурного. Последовала недолгая  пауза, и  Святослав услышал, как два голоса слились в один  прощальный вопль. — Кабинет майора…а!
Святослав кашлянул. Дверь медленно приоткрылась, из проема на Святослава смотрело бледное лицо лейтенанта Долгова.
— Здесь? – спросил Удимов. Из—за спины Долгова кабинет ему был не виден.
— Здесь, — заикаясь от волнения, ответил Долгов и распахнул настежь дверь.
— Ну, бля, ну отмочил, про кабинет не было разговора!  — Удимов улыбался то ли зло, то ли весело, он бы и сам не разобрал, но восхищение в голосе угадывалось. Долгов, пряча глаза, спросил:
— Мог сбежать? – Святослав кивнул. Долгов уныло фыркнул. – А что не сбежал?
— Водку пожалел.
Долгов достал потертый кошелек: —  А кто за водкой пойдет?
— Вася на уазике съездит, — ответил Сергей и забрал деньги.
Пили в дежурке вчетвером, четвертым стал сержант Вася. Два милиционера и шофёр уазика в комнате для наряда играли в карты, но такое соотношение продолжалось лишь до пустого дна первой бутылки. Вторую бутылку пили всей сменой. Мало. Скинулись. Хватило на литр. Выпили. Мало.
— Вещдок в натуре с прииска? – спросил лейтенант Долгов у Святослава после мучительных размышлений, имея в виду те деньги, что лежали в дежурке в сейфе.
— Век воли не видать! –  пьяный Сват ударил себя кулаком в грудь. – Плачу.
— Теперь верю! – проникновенно сказал Долгов и значительно покачал головой.
Святослав проснулся в шесть часов утра, на столе в комнате для наряда. Виноградник был открыт, там спали сержант Вася и девушка лет двадцати в одной комбинации, скованные между собой наручниками. Мучительно напрягая память, Святослав вспомнил, что должны быть еще две подруги, их привез наряд после двенадцати часов ночи из поселка Березовая роща.
Стойкий лейтенант Долгов, в дежурке по пояс раздетый, держал над раковиной под мощной струёй холодной воды трясущуюся голову эпилептика. Участковый Удимов спал в кабинете следователя. В открытом шифоньере, рядом на полу лежал снятый со стены в коридоре стенд: «Лучшие кадры нашего отделения». На стенде повалом спали две  девицы, шофёр уазика и два милиционера. После пробуждения Святослава вновь заперли в виноградник, а в половине седьмого к винограднику с ключом подошел Удимов:
— Сват, проваливай, вот твои деньги  и часы.