Укатала, или социально-сетевое

Та, о которой ты так мечтал,
Та, у которой просил тепла,
Та, что сказала: "Ты будешь летать",
Та, что тебя за собой позвала,
Та, что была, как пушинка легка,
Та, что казалась вечно живой,
Та, что скрывала в нежных шелках
Тайну будущего твоего -
Обернулась жирной медузой,
Затащила к себе в постель
И трахала, трахала всю в тебе музыку,
Ехала трактором по живой мечте.
© Махал Николаич
"Страстотерпче святый и целебниче Пантелеимоне, моли Милостивого Бога, да прегрешений оставление подаст душам нашим" - он еще немного постоял у лика Пантелеимона, потом благодарно перекрестился и вышел из храма.
Он любил своего Бога. Ведь это Он, Спаситель, изменил его жизнь. Он вытащил его из вертепа, помог стать чистым и трезвым, обрести, как ему говорили, разум и душевный покой. Да, сейчас намного лучше. Нет этих разухабистых загулов, этого угара, этого ухарства. Нет утреннего стыда, нет тотального безденежья, постоянных долгов, попыток срубить денег где только можно. Да, и нет её. Его рая и его Инферно, его лучшей групи, его Нэнси Спанджен, их так и звали "Сид и Нэнси", хотя, конечно, на старину Вишеза он не тянул. Той, которая отбивала его у ментов, вытаскивала душу из докторишек-капельников, выволакивала его из баров, била посуду и осыпала его проклятиями. Об их бурном романе судачила вся тусовка, это было полное безумие, они просто упивались друг другом. Ее, как и все другое, он оставил т а м.
Он уже женился, на тихой провинциалке с манерами сельской матроны, и был вполне доволен этим. Любовь - да нет, наверное, скорее некая привязанность, такое корректное партнерство. Да и не нужна была ему эта сжигающая страсть, все должно быть тихо, по-божески, смиренно. Он стал завсегдатаем местного храма, образцовым прихожанином, о чем не забывал ему напоминать его духовник отец Иона - "вот видите, Константин, насколько вы изменились Божией милостью". А он и не спорил. Он отпустил бороду, стал одеваться почти по-монашески, ну да на работе это терпели - работал он за пятерых, делал все скоро и умело. Правда, дружбы ни с кем не заводил, корпоративов чурался, но шеф его ценил, и все просто перестали обращать внимание на него. Осталась пара старых друзей, самых надежных, остальные как-то сторонились его, перешептываясь: "Костян-то наш, бедолага, совсем ПГМ-нулся, а ведь такой был ... рок-н-ролльщик!". Ещё были друзья и родственники жены, простоватые, но по-своему симпатичные люди.
Он уже подходил к дому, когда тренькнул телефон. "У вас новый запрос на добавление в друзья". И кто это? От него уже все отписались, поняв, что вместо прежнего потока шуточек и запредельного сарказма - теперь только ссылки на pravmir да лики святых. Нет, не может быть! Елена Бадина, aka Nancy. "Принять?"
Она была по-прежнему безумно красива, грациозна, как пантера, только вот глаза ... От ее фото у него перехватило дыхание, она была божественно, ну, или, если хотите, дьявольски прекрасна. Он утыкал все ее фотки фейсбучными сердечками, не веря в реальность происходящего. Дрогнул значок мессенджера, появился кругляшок с её лицом: "Хай, Костас! Как ты, куда пропал, старая ты задница? Помнишь старушку Нэнси, хани?" - ему как будто послышался её хрипловатый смешок.
"Я всё помню, лапочка. Как ты?"
"Да все пучком, роднуля! Одна как перст, зато весело и не парюсь. Но по тебе, падонаг ты этакий, скучаю! Слушай, я так рада, что тебя нашла, я в этот гребаный Фейсбук вообще не лезла, а тут дёрнул чёрт, и раз - смотрю, ты у Генки в друзьях! Ну и вот она я! Прошу любить и жаловать! Слушай, я еще месяц в Гамбурге торчать буду, но не пропадаем, ладушки? Ты мне пиши! Я все про тебя хочу знать! Ты, говорят у нас теперь святошей заделался?"
"Ну ты-то нет, судя по всему. На Реепербане, небось подрабатываешь, а? Я уж фотки посмотрел, звезда небось там?" - и откуда вдруг взялось прежнее ехидство?
"Иди в задницу, Костас!"
"В твою - с удовольствием!"
"Грязная ты скотина, Лобов! За что я тебя, подлеца, и люблю. Ладно, короче, не пропадаем, на связи, пиши! Приеду - с тебя, сцуко, восемь "Маргарит". Или ты у нас исключительно по кефирчику, а, святой Константин, великомученик земли русской? Ты ведь White Russian любил, ну когда при бабках был?"
"Нихт уринирен, фройляйн! Будут тебе "Маргариты", синеглазка ты этакая" - вот, опять. Откуда что взялось?
- Так, это чё за соска?
- Галя, выбирай выражения! Ты о ком вообще?
- Да об этой твоей прошмондовке, с которой ты у нас переписываешься и которой лайки ставишь! Костас ... хренов!
- Галя, я ...
А ведь он этого и не замечал, этого обрюзгшего лица, этих злых складок, этой невесть откуда взявшейся Салтычихи, и где тот трогательный полевой цветок, который тогда казался спасением?
- Так, чтобы нигде её духу не было! На, звони ей, сейчас же! При мне звони, и чтобы раз и навсегда! Ну, быстро!
Он осторожно взял телефон, набрал номер.
- Алло, Нэнси? ("Нэнси, ёпт" - фыркнула за спиной жена). Я ... Ну, в общем, не надо мне больше звонить, писать. Всё кончилось, понимаешь, не надо.
У него выхватили трубку.
- Слышь, ты, шлюха, и не смей даже близко к нему приближаться! - Галина брызгала слюной. - Я тебе глаза выцарапаю, поняла, сучка?!
Он растерянно стоял посреди комнаты.
- Ладно, Кость, ну ладно, ну бывает. Ну пошалил маленечко ("твою мать, - подумал он, - терпеть не могу это деревенское "маленечко"), Бог ведь прощать велит, да вот мне и тётя Вера говорила, с вами, мужиками, такое бывает. Но чтоб дальше - ни-ни, ясно тебе? Иди переодеваться, ужинать скоро будем, я галушек налепила.
Он сидел на диване и тупо смотрел перед собой. В голове крутились старое борзыкинское:
А теперь ты, как старый презерватив,
Тебя можно надуть, потом отпустить,
И ты засвистишь, запоёшь, полетишь
До потолка и опять на диван,
Теперь ты умеешь играть в слова,
Теперь ты умеешь прилюдно лгать,
Петь о добре, а думать о деньгах.
Укатала-ла-ла-ла...
- Что мне делать, отец Иона?
- Константин, но мы же с Вами об этом давно говорим. Смирение, смирение и еще раз смирение. Да, было искушение диавольское, я это прекрасно понимаю, поверьте, сам через это проходил, он ведь многомудр, враг рода человеческого. Но сейчас все прошло, благодарите Бога, что Галина вас простила, она ведь просто святая женщина, живите, веруйте, и все будет хорошо, уверяю вас.
- Слушай, чего ты мне тут горбатого лепишь?!
- Простите?
- Чего "простите"?! Иона он, ага! Ты же Джонни, хиппарь, которого вся Система в Совке знала. Ну какого хобота тебя сюда поперло, а? Где теперь твоя свобода, дитё цветов? Ты же пылью покрылся, кадилом провонял, ты же гниешь тут заживо, Джонни! Не хочется обратно, хитчем махнуть куда-нибудь, а?
- Нет, Костя, не хочется. Я свой выбор сделал.
- Да будет тебе известно, я тоже. Достали вы меня своей преснятиной постной, праведники хреновы! Вот вы где у меня все! Хватит, наелся! Больше ты меня здесь не увидишь!
- Это твой выбор. Спаси тебя Господь!
- Я в твоих благословениях, толоконный лоб, не нуждаюсь! Как говорится, fuck off and regards, святой отче!
У Алекса в пабе, как всегда, было шумно и накурено. Из динамиков во всю ивановскую Брайан Сетцер вопил про Ubangi Stomp.
- Алекс, привет!
- Костас, фигассе ты лук заебошил, как молодая пидорня говорит! Где твои хламиды, отче? А бороденка? Не, зачот, косуха та самая? Помню, помню. Минералочки?
- Хер тебе. White Russian, повторишь потом сразу, ОК?
- Welcome home, brother! Первый - за мой счет. Пипл, Костас вернулся!
- Сейчас, погоди, у меня звонок. Алло! Привет, старушка! Ну ладно, ладно, не бухти, юная леди, ваш кавалер вас приветствует - так нормально? Прости еще раз, лапа, все, с проклятым прошлым покончено! Давай, дуй к Алексу! Да, повод есть. Представляешь, у "Бомберов" Хуч в запой ушел, догадайся с трех раз, кто у них сегодня вокалист? Не по годам догадливая девочка! Твой покорный слуга, твой раб, ныне, и присно, и во веки веков! Ну, а как ты думаешь? Я ж еще не в форме, мне же надо перед сейшном обязательно уединиться в гримерке с лучшей групи на свете. Нас ждет голимая оттопырка, бэби! Жду тебя с вожделением, переходящим в исступление! Целую!
Так, парни, руки вроде помнят, но хрен его знает, попробовать надо. Ну, с чего начнем? Blitzkrieg Bop? Супер!
HEY, HO, LET'S GO!!!!!!!!