шалава

Эту девочку-роженицу в роддом привела ее тетя. Оставив ее с сумкой, сшитой из простой мешковины, она молча вышла из приемного покоя. Новой пациентке не было еще четырнадцати лет, и все женщины, сидевшие в «предбаннике», так почему-то называли предродовую палату, забыв про свои боли, подошли к столику, где дежурная сестра оформляла документы на поступившую. Ксения, так звали новенькую, сидела на краю стула, не поднимала голову и тихо отвечала на вопросы. Жила она в глухой деревне с матерью. В семье была старшей, после нее было еще шестеро братьев и сестер. На вопрос, есть ли у нее муж, она отрицательно покачала головой. «Знает ли папаша, что вы поступили в роддом?»- задала очередной вопрос медсестра. Ксения тихо ответила, что не знает, кто отец ребенка. Забыв про свои схватки, женщины уставились на новенькую, как на привидение. Даже повидавшая всякое пожилая медсестра опешила. Но, увидев, что по щекам Ксении потекли слезы, она притворно грубо прогнала всех женщин и закрыла дверь в приемный покой.
На удивление всех, Ксения родила быстро. Ребенок был маленький, около двух килограммов. Молоко у молодой матери не появилось, и малютку вскармливали родившие мамаши. Ксения ни разу не побеспокоилась, сыт или голоден сынок, ни разу не подбежала к «детской», как другие женщины, послушать, не ее ли кроха заливается громче всех.
Один раз к ней приехала ее тетя Нина, сестра матери. Вот от нее и узнали любопытные женщины историю маленькой мамы. Нина, тридцатидвухлетняя женщина, была замужем, имела своих двух детей. Племянницу она любила и жалела., а ее мать, свою сестру Ольгу, которой исполнилось всего двадцать девять лет, и которую она постоянно называла шалавой,  Нина презирала. «Да и за что ее любить, распутницу?»- говорила  она взволнованно. По ее словам, Ольга нарожала семерых детей от разных мужиков, нигде не работает, пьет по-черному. Деревня-то у них глухая, но геологи живут постоянно. Что они в горах ищут, непонятно. Все молодые, до женской ласки падкие. К Ольге ранее толпой шли. Спилась она с ними, детей нарожала кучу. Но в последние два-три года реже стали мужики к ней заглядывать. Но лишиться постоянного пайка в виде бутылки, тушенки и брикетов каши Ольга не могла. Подрастала старшая дочь. И хоть всего ей исполнилось одиннадцать, выглядела девочка намного старше своих лет. Да и то, что вся «орава» была на ней, и постоянно пьяная мамаша, наложили отпечаток взрослости. Ксюша успевала учиться в школе, причем неплохо, и управляться с домашними делами. Малыши так и липли к ней, называя мамой. Вот и решила однажды Ольга, присмотревшись к своей старшей дочке, что пора ее пристраивать к «делу». Один из геологов, красавец Илья, с которым у Ольги была когда-то большая любовь, давно приостыл к ней и стал подозрительно заигрывать с Ксюшей. Называл ее ласково, приносил конфеты. Девочка краснела и убегала, он , дурачась, догонял ее, хватал на руки и прижимал к соей сильной груди.
В марте геологи начинали сезон. На этот раз было много новеньких, и Ольга воспрянула духом. Однажды, во время большой пьянки в честь открытия сезона, на их огонек зашел и Илья. Посмотрел по сторонам и увидел Ксюшу, которая, уложив младшеньких, сидела на краю кровати и читала книгу. Илья прошел к столу и сказал хозяйке: « Позови дочку к столу, пора ей к взрослой жизни привыкать». Ольга тут же крикнула Ксюшу. Дочка отказалась. Тогда Илья подошел к ней, отобрал книгу, сказав при этом, что едва ли в ее жизни пригодятся эти книжные дела, шепнул ей на ухо: « Пора на практике осваивать секреты женского счастья». Почти насильно привел девочку к столу и налил водки. За столом прерванный приходом Ильи разговор возобновился. Ксюша сидела молча, опустив голову. Илья поднес ко рту девочки стакан с водкой и насильно влил содержимое ей в рот. Ксюша закашлялась, часть водки пролилась за воротник. Из глаз хлынули слезы, и девочка выбежала на улицу. Спряталась она в кладовке, зарывшись в старые телогрейки. Пир в доме продолжался.
Вскоре дверь в кладовку открылась. Девочка закричала, но кто-то крепко прижал ее к себе и стал молча срывать с нее одежду. Ксюша от боли и страха потеряла сознание. Очнулась она через некоторое время, не понимая, где она и что с ней. На улице светало. Ксюша, шатаясь, вышла на крыльцо. При свете фонаря она увидела, что ее старенькое пальто в крови. Свет в доме не горел. Девочка тихонько прокралась к своей кровати, сняла всю одежду и залезла под старенькое ватное одеяло.
Утром Ксюша проснулась от крика. Рядом стояла ее мамаша и трясла перед нею пальто и колготками. Ксюша молчала. Тогда Ольга стала бить девочку. Но вдруг остановилась . Приказала Ксюше встать с постели и, осмотрев ее, зло рассмеялась: «А может и к лучшему, теперь пригодишься, хлеб будешь не даром жрать. Школа теперь тебе ни к чему, вечером работать начнешь.» Ксения боялась открыть рот, чтобы переспросить, что имела в виду ее мать.
В неполные двенадцать Ксюша по велению мамаши стала «зарабатывать» на хлеб. Теперь кавалеров в доме прибавилось. Всем хотелось попробовать распустившийся бутончик. Продукты, спиртное в доме не переводились. Мамаша совсем спилась. Все заботы легли на плечи Ксюши. К удивлению многих сельчан, в школе отнеслись спокойно, что их ученица бросила учебу. «По маминым стопам пошла»-, вынес учительский коллектив приговор случившемуся. До соседней деревни, где жила тетя Нина со своей семьей, слухи донеслись не сразу. Когда Нина выбралась попроведовать Ольгу и ее детей, Ксения была уже беременная. Злая Ольга на вопросы сестры отвечала, что ее любимая племянница даже у нее всех кавалеров поотбивала. Ксюша сидела молча, не поднимая головы. На вопрос тети зло, как мама, ответила:» На хлеб зарабатываю, жрать-то надо.» Тетя Нина вздрогнула, как от подщечины, ничего не сказала и ушла.
Ксюше пришла пора рожать. Тетка приехала снова накануне, потому-то и в срок собрала и привезла племянницу в роддом. Пообещав Ксюше, что после заберет ее с малышом к себе и, муж ее не против, тетя уехала домой.
Ксения быстро поправлялась после родов, малыш так же набирал вес. Жадно сосал чужое молоко, как бы предчувствуя голодную жизнь. До их выписки оставалось два дня, но Ксюша исчезла. Под подушкой нашли записку: «  Малыш мне не нужен. Отдайте кому сочтете нужным. Ксения.»
Медперсонал не решился отдать приехавшей тете малыша, да и она сильно не настаивала. Она и забрать его хотела как необходимое приложение к племяннице, не более. Без Ксюши он был ей не нужен.
Прошло пятнадцать лет. Как-то ранним весенним утром в роддом пришла постаревшая тетя Нина. Ее дочь родила накануне, и счастливая бабушка чуть свет приехала навестить своего первенца-внучонка.  Она угостила санитарок теплыми пирожками и поведала, что когда-то рожавшая в их больнице ее племянница Ксюша и сбежавшая, бросив ребенка,  историю эту здесь все-то помнили, снова вернулась в свой притон. Ее сестра Ольга пять лет назад сгорела от водки, а Ксюша по ее стопам пошла. Слава Богу, детей больше не рожала. Сказались, видимо, ранние роды. Кое-как братьев да сестер подняла. Нигде не работает, мужиков приезжих да местных собирает. Бабы-то избивали ее не раз, дом пытались спалить. «Сгорит, наверное, как и та шалава от водки. Страшная стала, как головешка. А ей, ведь, и тридцати-то нет. Под стать ей и вся их «орава» Парни по тюрьмам прошлись уже не по одному заходу. Сестренки две в город укатили, телами своими торгуют. В деревне не показываются. Но слухи о их «работе» доходят до односельчан. На похороны матери не приезжали. Да и не нужна была такая никому, всех на водку променяла, шалава»-, с ГОРЕЧЬЮ ДОБАВИЛА нИНА.