Поздравление консерваторцам

По специальности я филолог. В Харьковском университете искусств им. И. П. Котляревского никогда не учился и не работал. Но когда услышал о его столетии, что-то во мне всколыхнулось. Я ощутил, что это  ; моя дата. Одно воспоминание потянуло за собой другое. В результате получилось то, что получилось. В этом вузе, точнее в его предшественнице – Консерватории около полувека проработала моя мать – Дора Абрамовна Гершман. Поэтому я там много бывал, с многими людьми там познакомился, с некоторыми сблизился.

Мама окончила Консерваторию дважды: сначала по классу фортепиано, потом по классу дирижирования. Хоровое дирижирование стало ее основной профессией. Несколько десятилетий она была хормейстером Оперной студии. В штат Консерватории она ее зачислили в 1939 г., но к этому времени  у нее уже было 9 с половиной лет стажа преподавания  в музучилище и какой-то работы в Консерватории. Она мне говорила: «Я начала работать в консерватории до твоего рождения», а я родился в 35-ом.

Любопытное совпадение: она была зачислена первоначально концертмейстером оперного класса 1 декабря 1939 г., а оперная студия, в которой  проработала всю жизнь, была основана через десять дней – 10 декабря. Много занятий она проводила дома, и я, конечно, пользовался любой возможностью на них присутствовать. По моим наблюдениям, она отчасти была и концертмейстером – учила не только участников хора, но и солистов.

Я был тогда школьником, но девицы, приходившие к нам, были ненамного старше меня, мы кокетничали, обменивались записками, если не любовного, то во всяком случае двусмысленного содержания Сильнее всего мне запомнилось, как репетировались в нашей квартире опера «Иоланта» и оперетта «Корневильские колокола». Спектакли оперной студии я,  разумеется, не пропускал. Проходили они в разных помещениях, но чаще всего в тогдашнем Клубе работников связи на ул. Скрипника, а жили мы на Пушкинской, в трех кварталах. Там я перевидал и дирижеров, и режиссеров этих спектаклей. Когда я подрос, мама стала меня с ними знакомить.

Я знал и от мамы, и не только от нее, что все дирижеры, с которыми она работала, очень высоко ее ценили и дорожили сотрудничеством с ней. Первым, кого я запомнил, был Владимир Иосифович Пирадов. Его я видел только за пультом, но впечатление он оставлял незабываемое. Мне всегда казалось, что это не только вдохновенный музыкант, но и сильная личность. С ним меня не знакомили, я был еще мал, но зато мама представляла меня таким прославленным мастерам, как И. С. Штейман, И. Б. Гусман, П. М. Славинский, и я был вне себя от гордости, что эти великие люди мне, мальчишке, подают руку.

Израиль Соломонович Штейман, высокий статный мужчина со строгим, даже несколько брезгливым выражением лица, был человеком жестким, требовательным, его побаивались. Мама мне однажды сказала: «Понимаешь, поскольку он сам никогда не болеет, то заболевший вызывает у него не сочувствие, а недоброжелательность и подозрительность, вроде как норовящий увильнуть от работы». Но мы, конечно,   понимали, что  его жесткость проистекала из заботы о деле, об успехе очередного спектакля. А вот Славинский был человек другого типа, улыбчивый, любил пошутить, мог похлопать меня по плечу или пригладить мою постоянно растрепанную шевелюру.
 
По моим воспоминаниям, самым близким маме человеком на протяжении многих лет была Агнесса Анатольевна Мирошникова, которую в нашем доме никто иначе как Асенькой не называл. Она была ненамного старше меня и, кажется, единственной из маминых учениц, с которой мы перешли на ты. Всегда жизнерадостная, с неизменной улыбкой, она очаровывала окружающих. А мама очень ценила ее преданность и надежность. Много лет спустя, когда мама оставила работу и была практически прикована к постели, она дала мне список из пяти-шести телефонов людей, которым нужно позвонить в случае ее смерти.  В самом начале этого списка значилась Асенька. Но мама прожила еще долго, она умерла на 97-ом году, и этот список успел затеряться.

Еще одно имя, которое храню в благодарной памяти, ; Галина Александровна Тюменева. Я узнал ее  намного позже,  уже будучи взрослым, но благодаря маме. Дело в том, что у меня как литературоведа были такие специализации, как теория и история романтизма. Темой моей докторской диссертации была «Русская элегия в эпоху романтизма». Меня интересовала соотнесенность зарождения романтизма в литературе и в музыке. Конечно, я получил у Галины Александровны больше, чем мог надеяться. Но не это главное. Я обогатился не суммой новых для меня сведений или указаний на упущенную мной литературу. Я обогатился знакомством с ней, ее личностью. Она, видимо,  уже не работала, мы встречались в ее квартире на улице Культуры, и я не мог не любоваться ее интеллигентностью, от которой веяло какой-то другой эпохой.

Хочу сказать о трех сотрудниках университета, с которыми меня сейчас связывают дружеские отношения. Первым должен быть назван Григорий Израилевич Ганзбург. Я знаю его так давно, что кажется, никогда не было времени, когда бы я его не знал. Но проходили десятилетия, а наше знакомство оставалось шапочным. Но чуть более года тому назад все внезапно изменилось. Я решил подарить ему  мою книгу «Такая судьба. Еврейская тема в русской литературе». Мы встретились. И обнаружилось столько точек соприкосновения, столько вещей, представляющих взаимный интерес, что  наше общение стало регулярным. Он обладает качеством, которое я очень ценю в людях: он говорит то, что точно знает. На его информацию, на его сведения, на его обещания можно положиться.

Второй человек в моем  перечне – Владимир Игоревич Доценко. Он перешел ко мне, можно сказать, по наследству Моя дружба с его отцом Игорем Ивановичем в прошлом году перешагнула пятидесятилетний рубеж. Мы многие годы работали с ним бок о бок, а когда меня назначили заведующим кафедрой, я сделал его своим заместителем и, как  многие другие заведующие,  свалил на него всю грязную и трудоемкую часть своих обязанностей. Отец и сын работали над темой «Тургенев и музыка», а их статьи печатались в журнале, главным редактором которого был я. И, наконец, Юрий Кириллович Попов. Мои отношения с ним не богаты внешними событиями, но мою давнюю и устойчивую симпатию к нему не стоит брать под сомнение.

Дорогая Татьяна Борисовна! Дорогие коллеги, преподаватели и сотрудники Университета искусств! Не думайте, что сегодня только Ваш праздник. Это праздник всех, кто вас знает, помнит и ценит. Уверенно причисляю к таковым и себя.

Л. Г. Фризман, профессор