Август 1991-го через призму провинциального очевид

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

У КОЛХОЗНОГО озера с жёнами, детьми и внуками творческая группа Тульской студии телевидения удила карасей, готовила уху, пела песни у костра. С погодой повезло, и потому только около обеда буквально взмыленный председатель Василий Стародубцев спустился с поля к воде и своим гостям.
Похлебали варево, пригубили, прошлись анекдотами по кругу. Пожалуй, ещё и обед не кончился, когда нарочным из колхозной конторы было прислано какое-то сообщение. Василий Александрович наспех натянул потную рубаху, сказал: «В Москву вызывают. Надо ещё успеть переодеться». С тем и раскланялся. Мы, приехавшие гурьбой в нанятом автобусе, продолжали отдых и купание. 18-го августа в город вернулись загоревшими, набравшимися сил.
Никто с вечера не знал, что силы уже утром понадобятся.
 
ДЕНЬ ВТОРОЙ

НА УТРО государственные каналы радио и ТВ вещали музыку, показывали «Лебединое озеро» - классическое доказательство и предвестник траура. Слушали сообщения и смотрели на руководителей ГКЧП в моем просторном кабинете всей дружной творческой командой. Решали, в какой отрезок времени «выскочить» в эфире со своей новостной программой и о чём, кроме хлебоуборки, говорить, если отважимся закрыть непредсказуемый эфир Москвы. Потревожились, похихикали по поводу вчерашних приколов у озера. Решили передачу отменить вовсе, потому что документы ГКЧП звучали в эфире через каждые полчаса, но наша редакция до включения позывных тульского эфира не получила ни единого телетайпного сообщения.
Расставались «на нерве» от полного отсутствия любой официальной информации, альтернативной ГКЧП или её подтверждающей правительственным ТАСС, на которое мы все в ту пору работали.
 
ДЕНЬ ТРЕТИЙ

ЛИСТОВКИ якобы от Бориса Ельцина, размноженные ксероксом или машинописные, появились в городе в день путча уже к вечеру. Одни у этих листков плакали от умиления, другие дорисовывали рожки к портрету героя. Большинство газет вышли с материалами о вчерашнем событии. На том и ограничилось их «активное участие» в делах путчистов. Потому что то же самое центральное телевидение решительно заявило россиянам устами своих новых дикторов (старых потом никто не видел), что власть не допустила переворота. Листовки с рожками соскоблили. А слёзы умиления умножились.
Появились и у нас в коллективе, ещё вчера дружном и десятилетиями преданном партии, свои плачущие.
- Почему, - стенает одна, - мы не высказали поддержки команде Президента?!
- Почему я, - бьёт себя другой в собственную могучую грудь, - не взял камеру и не вышел на улицу, к народу?! Это остроумие «задним числом» обернулось поворотом указательного пальца в сторону зампреда областного комитета по телевидению и радиовещанию, директора студии: в мою сторону.
- Это он (т.е. я конкретно) не выгнал работать на улице репортёров! Он не дал эфирного времени!

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ. И ЕЩЁ ПОЛГОДА

РАЗБОР полётов назначили на 22-е. Ясность полнейшая. Позиции определились. Тогдашний «партайгеноссе» (секретарь ячейки из 12 человек) первым бросил свой партбилет. Публично. Не желаю, сказал, быть причастным к «гэкачэпистам». Примеру последовали ещё восемь человек.
Все они, с первого до последнего, немедленно, в считанные недели, выплыли на демократической волне. Успешно служили делу капитализма на высоких руководящих постах, в том числе в аппарате ведомств бывшего гэкачэписта, "красного" Василия Александровича Стародубцева. Но это к слову. Флаг им в руки, каждому, кто сумел пристроиться, примазаться за счёт перемены цвета собственной шкуры на манер хамелеона.
А тогда, 22 августа 1991 года, по итогам путча впервые зашла речь о необходимости свержения руководителей радио-телевидения и самого председателя комитета. Письмо моих товарищей по труду (обратите внимание, пишу без кавычек!) министру М.Полторанину возымело действие. Председатель и зам. по радио в лихой работе по поиску «причастных» и «содействовавших» путчистам были-таки устранены. Тех самых «ведьм» искали и находили во многих СМИ, начиная с центральных и ниже - до «районки».
За моей спиной уже 22 августа был сформирован «новый кабинет» на студии телевидения. С новым директором, главным редактором, главрежем, ведущим оператором и т.д. «Предложения» Полторанину не прошли по банальной причине. Зампред комитета по телевидению Пырьев в день путча действительно не проапло-дировал эфиру из столицы. Но от своего выхода на публику отказался по согласованию с теми же заявителями в министерство. Проявил бездействие. А оно редко бывает подсудным.
 «Первый вопрос «мальчика в сером» из уважаемого ведомства был таким:  Что вас связывает с членом ГКЧП В.А. Стародубцевым?» Задавался вопрос в интонациях следователей 1937 года. Старики помнят, что было признавшимся в связях с товарищами Эйхе, Блюхером и т.д. Отвечал как на духу: «Связан. Делом. Общей работой». Не проскользнул острый глаз визитёра мимо строчек письма (доноса) в министерство о нашей коллективной пьянке: уха, костёр и прочее.
Было, отвечаю. Около двадцати человек приглашал колхозный председатель, депутат Верховного Совета СССР, председатель Крестьянского союза страны Стародубцев к себе на отдых...
Малый в сером оказался неглупым. Изъял процессуальным путём микрофонные папки за три самых тревожных дня августа. И не появлялся больше. Криминала не нашёл, стало быть.
Зато все последующие месяцы (а их было около шести) лихорадило всю студию. Соавторов жалобы министру, в т.ч. «стукачей» и организаторов теневого кабинета областной студии телевидения, опрашивали на предмет иного криминала. Особенно досталось бухгалтерии. За два года перерывались архивы: ведь должен был директор хоть что-нибудь украсть! Не украл. К счастью моему, и главбух оказалась порядочным человеком...
А потом возникла простая и гениальная идея устранения пособника лефортовских узников: объединить самостоятельные радио, телевидение и комитет в одну фирму. Появилась вместо трёх одна гербовая печать с аббревиатурой ГТРК «Тула». Все мои сорок четыре подчинённых влились в новую структуру. Формально. 
Фактически из принципиальных соображений половина не захотела перебираться под крылышко бывшего губернатора Н.Севрюгина, пожелавшего «прикарманить» творческих людей. Вот почему до сих пор коллектив образца 1991 года я уважаю. Даже тех, кто под водительством партийного лидера в смутное время побросал свои партбилеты.
Дополню. 22 августа 1991 года собрал я все брошенные на стол документы. Подобрал и архивы ячейки. Храню. Это история. После расстрела парламента в 1993 году были случаи (не один!), когда просили меня бывшие партийцы студии вернуть им документы на память. Возвратил. А почему бы и нет? Ведь это не только моя история...