Феномен Галины Щекиной

Феномен Галины Щекиной: культуртрегер, писатель, пассионарий
Аннотация
Автор статьи в жанре литературного эссе рассуждает о специфике существования и творческой самореализации женщины-писательницы в провинции, актуализируя феномен Г.А. Щекиной – самобытного, яркого автора и неординарного человека 

опубликовано: Беловский сборник.  Вып. 3.  Вологда: ВолНЦ РАК, 2017. - 424 с. - С. 264-271.   
Феномен Галины Александровны Щекиной – явление для Вологды уникальное, но закономерное. К середине 70-х здесь сложилась сильная писательская организация (подтверждением тому является, например, факт  сотрудничества союза с Виктором Астафьевым, который на время поселился в городе со своей семьей), сформировалась среда университетской, музыкальной и художественной элиты. Все это способствовало успешному продвижению целого ряда творческих проектов, возникших в переходную эпоху 90-х. Это театральный фестиваль «Голоса истории» (проводится с 1992), Гаврилинский фестиваль (1999), музейная экспозиция «Мир забытых вещей» (1991) и многое другое. Самодеятельное движение было не менее активным: от деятельности хоровой капеллы, объединений фотолюбителей до литературных студий и «университета культуры» при ВОУНБ. И как следствие, уплотненная городская ноосфера выявила пассионариев, способных аккумулировать имеющийся потенциал и повсеместно распространять творческие флюиды и импульсы.
Галина Щекина является культуртрегером нашего времени. Наряду с написанием художественных произведений, писательница сформировала собственное литературное пространство, в котором эти и другие тексты бытуют, по мере сил и возможностей инициируя в качестве литературных сателлитов  творческие объединения, проекты и даже премии . Галина Александровна постоянно окружена, вовлечена и устремлена. Именно поэтому, созданное ею коммуникативное пространство напоминает  нечто, выполненное в лоскутной технике, и обязательно яркое, причудливое и эмоционально насыщенное.
В случае Щекиной, она являет собой литературную личность (по терминологии Ю. Тынянова), которая для меня –  солнечный удар, для кого-то персонаж, а кому и лыко в строку, ибо рядом с ней всегда событие, происшествие, случай. Время писательских пустынных уединений и площадных выкриков не изжило себя, но трансформировалось, причудливо давая о себе знать в этой творчески одаренной личности то повседневным акционизмом, то душевной колодезной глубиной.
Посмотрела, задумалась или всколыхнулась, всполошилась – в случае Гали (а она настаивает на этом обращении, даже когда по ситуации имени одиноко без отчества) – это не просто действия, но сочетание смыслового импульса, порыва и жеста. Когда-то, чтобы разгадать подобный феномен, потребовалось создать свое доморощенное ноу-хау в виде «русского психологического театра».
Г.А. Щекина что-то приняла и поняла в этой жизни, а что-то потеряла и не получила. (Не случайно в речи она использует, поясняя свое впечатление, метафоры «ожог», «обожгло»). Ей словно не терпится заново все пережить, и она продлевает свои впечатления текстом. При этом получаются нескончаемые переплетения, витиеватая словесная вязь – не то быль, не то сказка. 
Феномен Щекиной-писательницы, на мой взгляд, заключается в том, что в ее текстах при детальном рассматривании можно уловить универсальные законы любого творческого акта – в них есть свобода (без напряжения, оглядки, границ), загадка (автор все время провоцирует и удивляет) и доверие. В этой прозе нет авторских котурнов или позы, нет и отстраненного рассматривания, а вместе с ним – призмы, замочной скважины или павильона. В ее текстах нет зауми без понимания, и той простоты, которая хуже воровства. Особенность ее творческой манеры легко объяснять с помощью других видов искусства, не только литературы. Вот при чтении  возникнет что-то, подобное натюрмортам Оскара Рабина – Щекина пишет густо, смачно, с любовью к деталям. Они нагромождены у нее с пристрастием:
Нила панически оглянулась по сторонам. Вокруг была маленькая советская кухня, наскоро покрашенная охрой и обои с деревянным рисунком. На плите что-то булькало. На окне стояли закопченные кастрюли, на одной из них процарапаны буквы BEATLES. Прямо перед Нилой уронила голову ситцевая кура для чайника. А Нила была как она. Совсем духом упала[2:75].
И рядом – нечто другое, написанное в такой же жесткой манере, но более вязкое по переходам из одного измерения в другое. На первый план  выходит состояние, представленное в тексте с помощью предметного ряда, каждый элемент которого отдельная «психологическая деталь». Вещи становятся двойниками человека, которые дописывают его портрет.
Впервые что-то случилось с Нилой. Захотелось рассказать ему всю ее жизнь, но вокруг высились кастрюли. Ей было невыносимо жаль, что он уедет, но он уедет. Ей надо было собраться с мыслями, но времени не оставалось. Она стала тереть глаза и терзать свой стих про кастрюли [2:77].
Постепенно перед читателем возникает атмосфера, образ места, в котором предметный мир и мир чувств взаимодействуют по каким-то невидимым глазу законам, то «сваливаясь» на читателя и надавливая своей материальностью, как на натюрмортах Хуана Гриса, то нарушая границы и выталкивая персонажей куда-то в высь, как на картинах Марка Шагала.
Она плавала по кухне, взмахивая руками, вздевая их к полкам, к спичкам на холодильнике. Получались взмахи птицы, которая никогда не вылетит в узкую форточную фрамугу [2:108].
Таким образом, мы можем наблюдать, как масштабируется деталь, как из обыденной вещи она превращается в символический знак, как происходит взращивание мыслеобраза, как соединяется мир, лежащий у ног человека, и бесконечный космос. А это уже сфера поэзии.
Щекина демонстрирует своей прозой такой способ диалогического взаимодействия с реальностью, регистры и вибрации которой узнаваемы в ее текстовой дизайнерской кладке, но и не познаны до конца. Они рождают ассоциации и возвращают к конкретике точно найденного слова.
Щекина пишет много, эскизно. Что-то остается недоделанным, неотшлифованным, но ее читатель – это гурман, любящий словесную игру в бисер. Линия жизни писательницы – женщина, вовлеченная в творческий процесс. И страсть эта настолько велика и очевидна, что ее с лихвой хватит на несколько поколений читателей. 
Ю.М. Лотман утверждал, что воспитать декабриста могла только читающая женщина [1]. Литературный опыт Г.А. Щекиной подсказывает, что новое поколение, способное к изменению российской действительности, может воспитать женщина только пишущая, как бы странно это не звучало на фоне изменившихся средств и возможностей коммуникации. Сбудется ли это предположение? Поживем – увидим.

Использованная литература:
1.Лотман Ю.М. Женский мир // Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII-начало XIX века). – Спб.: Искусство, 2008. – 496 с.
2.Щекина Г.А. Улица гобеленов: повести и рассказы. – М.– Берлин: Директ-Медиа, 2015. – 182 с.