06 Стихи Сергея Владимировича Муратова

Впервые на сайте «Проза ру» опубликовано  04.10.217     21.23

Эти стихи я нашёл в запечатанном конверте, на котором рукой моей бабушки Любови Леонидовны Муратовой, супруги моего деда было написано: " Прошу сжечь, не распечатывая".

По образованию дед — горный инженер, видный представитель научно-технической интеллигенции  Петербурга конца XIX века и первой половины XX века.

 Известен как создатель новой для России специальности инженеров точной механики и оптики и российской школы инженеров по этой специальности( (Диплом №2 Honoris Causa) ,а также Учебного заведения нового типа — Ленинградского института точной механики и оптики (ЛИТМО) и его первый заведующий учебной частью; 

А также учёный секретарь естественно-научного института имени П. Ф. Лесгафта;

УКчредитель и активный почётный член Русского Общества Любителей Мироведения (РОЛМ) и Почётный член РОЛМ. Член Совета РОЛМ.
 
Один из основателей уральской астрономической школы. Награждён знаком «Отличник народного Просвещения».
 
Подвергся репрессиям. Реабилитирован через 40 лет после кончины.

 Я надеюсь, что приведённые ниже  строки его стихов лучше всяких словесных описаний характеризуют широту личности Сергея Владимировича Муратова (1881 – 1949).
Эти стихи написаны в годы его обучения в Горном  институте, а затем его пслужбы на Монетном Дворе Петербурга в отделении Монетных переделов.(на  монетах одной из  серий монет рублёвого достоинства отчеканены его инициалы).

В то время  ещё не было ни Гулага  ни Освенцима. А каждый смертный приговор в России вызывал в печати оживлённую дискуссию. И  суд присяжных мог оправдать даже убийство высокопоставленного чиновника (казус Веры Засулич).
А детей крайне не популярной профессии жандармов не принимали в Университет.

Да и в  армиях Не было ни пулемётов, ни отравляющих  газов. А метание бомб с воздушных шаров было причислено к нарушениям законов войны.А сосланный в Сибирь борец с абсолютизмом Владимир Ульянов имел возможность, будучи сосланным в Сибирскую ссылку, ходить на охоту с ружъём. И требовать присылать ему каждую вновь опубликованную статью "Нового Маркса"-- Парвуса. Фактически бывшего спонсором и организатором "Революции 1905 года". В годы, когда ленинская группировка (будущие большевики) на протяжении ещё десятка лет считали в России невозможной. 

Начало ХХ века  было временем, когда  в англо-бурской войне в Южной Африке были уже бронепоезда  и концлагеря, но война велась лишь по рабочим дням. На воскресенье обьявлялось  перемирие.

Сейчас можно с достаточным на то основанием сказать, что это время казалось  вершиной  человеческой цивилизации, началом «Золотого века».
Отсюда и своеобразная  тематика стихотворений  деда,о которых будет рассказано ниже..
Первая
Начавшаяся Мировая война справедливо была названа "Крушением мира" .Так назывался  роман Эптона Синклера, который был рекомендован мне Бабушкой Любовью Леонидовной, бывшей тогда заведующей научной библиотекой Университета и имела практически неограниченные возможности выбора для меня необходимой для формирования моего мировоззрения литературы. Которая незаметно просто появлялась на краешке моего письменного стола.
Так без шума и спокойно производилось формирование моей личности в правильном направлении. Но не путём иммунизации от воздействия путанной идеологии, век которой, как показала жизнь  не продлился и ста лет. Но просто воспитания вкуса  и умения отличать качественный и содержательный текст от недолговечной болтовни.



.


Мой дед действительно принадлежал к  числу представителей Серебряного века российской культуры, к которым, безусловно,  принадлежит и научно-техническая интеллигенция. Хотя,  далеко не столь известная  широким слоям публики, как те творческие личности, которые прославились на ниве литературы, музыки или изобразительного искусства. Но зато их  труды с точки зрения практической пользы  приносят  свои реальные и ощутимые плоды  и по  сей день.

Как не трудно убедиться, эти стихи крайне разнообразны по форме и  размеру. Они  представляют собой хорошо узнаваемую  экспериментальную  работу со словом, что соответствует характеру  личности автора, учёного и инженера.      

  К я уже заметил Все приведённые ниже стихи я их в запечатанном конверте, на котором рукою супруги деда – Бабы Любы было написано : «Прошу сжечь,  не распечатывая». Естественно,что это было выражением ангажированного мнения и,учи тывая её личную заинтересованность, Не отражало истинной их ценности.

(Попутно, чобы не возвращаться ка этому вопросу позже, замечу,что в трёх поколениях семьи Муратовых каждый первый в поколении мужчина имел счастье выбрать в жёны себе женщину, которую можно было назвать идеальной. По своей женской  привлекательности,уму и характеру.А  также преданности семье.
 
Но, возвращаясь к стихам,могу сказать, что я всё же ослушался и вот сейчас  эти тихи стали достоянием всех и каждого. Так же как и  иллюстрации, которые я открыто выставляю на всеобщее обозрение .

Это объясняется моей принципиальной установкой, представляющей собой дальнейшее развитие известного ещё с древности принципа: «Мёртвые сраму не имут», который я распространяю не только на текстовую или устную информацию, но и на и на графику.

И в самом деле,  проблемная  информация в своём открытом доступе нередко может принести вред личности, к которой она относится. И потому  следует хорошо подумать, прежде чем её тем или иным способом предавать огласке.

Но смерть радикально меняет дело. Ведь невозможно травмировать или просто нанести вред в жизни тому, которого уже нет. Тем более, что «мёртвым не больно».
Но за то они  остаются в памяти людской. Что совсем не редко само по себе может стать  смыслом прожитой и закончившейся жизни.



  В Апреле вечера прозрачней и синее.
  Над тихим городом густеет синева.
  И кажется, тогда и шире и вольнее 
   Свободна ото льда вздохнувшая Нева.
   
  И, чем упрямей шум     нахального трамвая,      
  чем туже тишина сгущается кругом.               
   И только старый лед, послушно  умирая,         
   На скользкой мостовой хрустит под сапогом.

   И город – великан и шумный и бурливый    
    Похож на старый скит, забытый в царстве сна.      
    И шарит по стенам рукой неторопливой,            
    Не трогая меня, ночная тишина.

   
     С каждым лишним стаканом темнеет
     Окружающий мир для меня.
     Постепенно и ровно бледнеет
     Впечатлений дневных толкотня.
        И не знаю - ко мне ли нисходит
           Новый мир фантастических лиц
           Иль меня кто-то властно уводит
           За пределы обычных границ.
       В синеватом,  манящем тумане
       что-то дышит, мерцает, живет...
         Ту скло блещут какие-то грани,
        Кто-то с лаской сейчас обоймёт...
          Вдруг откуда-то ветер сердитый
          Бессердечно на миг налетит -
          Охнет рой привидений разбитый
          И в груди что-то вдруг  заболит.
     И смешается все предо мною,
     Мрак нахлынет бесстыдной волной
     И закроет густой пеленою
     Мир фантазий привычный, родной.
          И фантомы, дрожа, заклубятся,
          Расплываясь широким кольцом,
          И начнет надо мной наклоняться
          Человек со звериным лицом.

     Утро, дождик. У забора
     п римостившись, я стою,   
      И тупая боль упорно       
      Сверлит голову мою.
          Вот уж месяц аккуратно
          Напиваюсь к ночи я
          Понемногу затихает
          Жизнь проклятая моя.
      Пляской тяжких впечатлений   
       Уничтожен и забит               
       Слабый мозг окаменевший,            
        Глова болит, болит
            И  теперь я, без фуражки,    
            С воспаленной головой,          
          Об одном мечтаю только:      
          Поскорей дойти домой!
      Кровь по каплям вытекает
      Из рассеченной губы,               
       И танцуют предо мною      
        Телеграфные столбы.


Опять стучат, опять стучат
Колеса подо мной.   
Опять я мчусь, опять я мчусь
Вдогонку за луной.
      Бегут поля, бегут леса,
      Но всех быстрей она -    
      У горизонта над холмом 
      Двурогая луна.
Поля, поля, опять поля,
Грохочущий мосток.
И вновь светлеющий вдали
Обманчивый восток.
     И мчится все назад, назад
     И все – пустой обман.
     А правду зорко стережет
     Густеющий туман.


  Там, где озеро священное мерцает
   В темной рамке вечно спящих лилий, 
   Где старинный храм таинственно чернеет
    Смутной массою размытых линий,      
           Там живут своей загадочною жизнью,
           Замкнутой в величии бесстрастном,
           Сонмы лотосов прекрасных и могучих,
           Равнодушных, гордых, безучастных.
     Там царит покой невозмутимой мысли,
      Вдохновенной мысли созерцанье.
      И стена деревьев плотно закрывает
      Лотосы и озера  мерцанье.         
           Я искал покоя с нетерпеньем жгучим
           И набрел на озеро святое,
           Но остаться там не в силах был,
           И не мог я вынести бесстрастного покоя.
    И с отчаянием я бежал оттуда,
   Из страны покоя и бесстрастья,
И узнал, что не найти в покое,
Не найти загадочного счастья.


Я иду тропинкою над бездной, 
Каждый шаг рассчитывая свой,    
И стараюсь тоской бесполезной   
Возвратить позабытый покой.
     Я иду, ползут немые годы.          
     Те же будни около меня,               
     Тот же ропот сумрачной природы,
     Тот же свет болезненного дня…
Я задумал на гору подняться,
Увлекаемый неясною мечтой:   
Будто там я буду наслаждаться 
Вечным знанием и вечной красотой.
     Я иду, разбитый и усталый,   
     С верой в силу духа моего -   
     Я решил взойти на эти скалы,
     И добьюсь, добьюсь я своего! 


Вот взошла луна - любовница земли,
Тени черные от тополей легли.
Тени черные, сливаясь в длинный ряд,
О неведомом рассудку говорят.            
            То не тени – это буквы вещих слов,
            То слова легенд о царстве дивных снов.
            Хочется прочесть немые письмена,
            Что чертят кругом деревья и луна.
И так хочется понять немой язык!
Вдруг становится понятным он на  миг.
И тогда в душе, как молния, блеснет –
Что- то близкое, родное промелькнет…            
             И сейчас же снова угасает свет.
             И опять в узоре теней смысла нет…
             Тени черные сливаются вдали
             И  молчит луна, любовница земли.


Всю даль беловатым туманом
С утра затянуло кругом,
И плачет холодное небо
Бессильным печальным дождем.
      И чувство тоски беспросветной,
      Всю душу мою охватив,
      Сквозь шелест дождя напевает
      Знакомый печальный мотив.
Все хочется что-то припомнить,
Чего-то забытого жаль,             
И, словно туман, без просвета      
В душе нарастает печаль.
       И старые, грустные думы,          
       Как будто нарочно будя,               
       Колотятся в тусклые стекла            
       Холодные капли дождя.


Будет что-то хорошее дальше,
Что – и  сам я не знаю сейчас.
Но какой-то пленительной силы    
Вдруг во мне оказался запас.
        И во мгле беспросветной печали,      
        Целым рядом родных верениц          
        Улыбнулся мне с нежною лаской       
        Ряд знакомых, расплывчатых лиц.
Я кому-то родной в этом мире.         
Кто-то любит меня без конца.         
Чей-то образ неясно родится          
Под ударом стального резца…. 
        И я снова прибью орифламму       
        На свое золотое копье
        И опять раздарю  полумиру
        Необъятное счастье мое.      
 
      Замерло синее море. Солнце сияет
                высоко.
     В лодке один я сижу, наблюдая
     За поплавком на короткой, смеющейся
                ряби.
     Нет поплавка на крючке - и не надо:
                Я за другою добычей
     Выехал в синее море под ясным смеющимся
                небом -
     Старое море глубокие тайны сокрыло в
                пучинах своих.
     И хочется мне
     Вместо нарядной чешуйчатой рыбки из
                синего моря
     Выудить старую сказку.


     Околдован мой рассудок
     Волшебством вина
     Как в тумане, предо мною
     Улица видна...    
          Я иду неверным шагом,
          Вне добра и зла,
          Мне не нужно счастья, ласки,
          Света и тепла.    
     Ни людей теперь, ни духов
     Больше не боюсь...
     И над всем, что есть на свете
     Я смеюсь, смеюсь...

    
     Я иду по свежему следу.
     Под ногой оседает снег.
     До меня уже здесь проходили
     И прошел один человек.   
           А прошел он к моей избушке
           И обратного следа нет.
           Зеленеет на дальнем небе
           Прихотливый вечерний свет...    
     А прошел он к моей избушке -
     Там осталась моя жена.
     После нашей последней ссоры
     Она долго была одна..    
           У меня есть патронов много
           И ружье висит за плечом...
           Мою шапку трогает солнце
           Неживучим зимним лучом.    
     Подойду я к своей избушке
     И выстрелю прямо в окно,
     Чтоб черную муку больше
     Собой не скрывало оно.

   
     Там за морем, морем без названья
     И в стране, которой еще нет -
     Весь дрожит в порывах ожиданья
     Для меня родившийся сонет.   
               И в стране той для меня все сказки-
               Никому я их не уступлю.
               Только разве за секунду ласки
               Дам их той, кого я полюблю.    
     Но на свете слов осталось мало,
     А мне нужны новые слова-
     Те слова, которых не трепала
     По углам ползучая молва.    
              Там за морем, морем без названья
              Я давно посеял пестрый бред...
              Для меня растут слова познанья
              Там, в стране, которой еще нет.

У плотины, под обрывом
Где растет большая ива,
Где вода журчит в осоке,
Что – то шепчет хлопотливо       
        Каждый день и ровно в полдень
        Под развесистою ивой
        Посидеть на солнцепеке
        Водяной выходит сивый.
Все его не могут видеть:
Надо слово знать такое.
А увидишь – и лишишься
Ты душевного покоя.       
         С водяным сидит русалка.
         Молча. Грустная такая.
         Он ее целует в губы,
         Мокрой лапой обнимая.
Как увидишь ты русалку,
Как увидишь эти очи,
Лишь об них ты будешь думать
Напролет и дни и ночи.      
         Слышал я, что надо в полдень
         Без креста уйти из дому,
         Пуль налить из риз иконных
         И стремиться к водяному.
Только этакая пуля
Пробивает череп голый
Водяного…Но вот это
Грех безумный, грех тяжелый.         
         Содрогнется Божья Матерь
         И угодники святые
         Как в ружье забьешь ты пули,
         Из иконных риз литые!
...Я открыл киот дубовый…
Мне тебя до боли жалко!
Завтра в полдень, завтра в полдень
Помогу тебе, русалка!
 
Тихо спят июньской ночью зачарованные               
                Вязы.
На траве, примятой ливнем, блещут яркие            
                Алмазы.
Лунный свет вдали ложится искрометной            
                Полосою.
 Обдают меня деревья оживляющей               
                Росою.
Под густым навесом листьев я иду в траве            
                Высокой.
К убаюканной запруде с шелестящею               
                Осокой.
Все кругом молчит и грезит феерическими            
                Снами.
Убаюканное ночью и широкими               
                Волнами

Бездны запахов пахучих и бодрящих и               
                Могучих,
 Вызывающих из сердца толпы образов               
                Летучих.
Я иду к немой запруде с неподвижною               
                Водою,
Где густой малинник вырос неприступною             
                Грядою,       
 Где цветы купавки улеглись семьею               
                Сонной,
Над таинственной и темной пастью омута          
                Бездонной.
Есть какая-то загадка в черном зеркале               
                Запруды.
Что-то знают и скрывают обесформленные             
                Груды
Бурелома и каменьев у заброшенной               
                Плотины.
Что-то, кажется, укрыто под густым налетом    
                Тины.
И все ждешь: вздрогнет и забурлит вода               
                Немая,
И русалка, свою косу отряхая, выжимая               
                Подплывет
И поцелует ароматными               
                Устами,
И, смеясь, меня засыплет снежно-белыми               
                Цветами,
И мне душу успокоит, успокоит тихой               
                Лаской,
И обнимет, укачает и потешит старой               
                Сказкой.

Вдали от дороги на серой скале      
Встал замок большой предо мною.
Он прятался в горы от взглядов  людей, 
Оцепленный старой стеною.
         Я к замку пошел  и на сломанный мост
         Занес я усталую ногу
         И ветер ворота пред мной распахнул,
         Луна осветила дорогу.
Я в замок вошел. Одиноко шаги
Звучали в уснувших покоях.
И голос таинственный песню запел
О старых умерших героях.
         Я громко спросил: “ Невидимка – певец,
         Напев твой исполнен печали,
         "Скажи мне, кто ты?” – Стены глухо в ответ:
         “Скажи мне, кто ты?” – прозвучали.
“ Я тоже певец и напевы твои
Знакомыми мне показались
И чем- то родным и знакомым давно
 В душе моей вдруг отозвались”.
         И стон пролетел шелестящей волной,
         И плющ полыхнул у бойницы
         Беззвучно в лучах любопытной луны
         Мелькнули две серые птицы,
И  голос ответил с рыданьем глухим:
“Мы – духи и плачем всегда мы,
Что умерли рыцари старых времен,
Что умерли гордые дамы”   


     Каждый вечер, вот уж месяц,
     На завешенном окне,
     Сквозь узор листвы ревнивой
     Чей-то профиль видно мне.    
            Я смотрю туда и вечно
            Дума вертится одна
            О хорошенькой головке:
            Что-то делает она?   
     Но окно молчит.
     Мигает равнодушная свеча.
     И дрожит на белой шторе
     Тень от круглого плеча
   
   
     По утрам, когда солнце спросонок
     Пьет на листьях ночную росу,
     Приходи на меня помолиться
     В моем старом дубовом лесу.    
          Упади предо мною на камни
          И закрой волосами лицо,
          Чтоб не знать, как надену на палец
          Я тебе золотое кольцо.    
     А под осень, в грозовые ночи
     Под прощальную песню сестер
     Ты сложи предо мною высокий
     Из березовых веток костер.

    
     Я колдую, я колдую
     Ночью в чаще у огня.
     И проворно жуть лесная
     Копошится вкруг меня...   
              Свист и шорох полуночный
              Черных фей и их рабов,
              Фантастические формы
              Заколдованных дубов.    
     В каждой складке желтой глины
     Видим вихри бытия
     И далеко тьма лесная
     Вся колдует, как и я!

 
    Я создал себе свою богиню
     Из шелков зеленых вешних трав
     Из воды студеных горных речек,
     Из кусков тяжелых жгучих лав.
             Я прижмусь к ней телом обнаженным,
             Свою душу я в нее  вложу,
              И достать ей любящее сердце
              Колдунам пещерным прикажу.    
     И потом, когда сраженный счастьем,
     Перед нею ниц я упаду -
     Перепрыгну я через богиню
     И опять за счастьем побреду!

    
     Волны тише и ленивей,
     Все страстнее шепот их-
     Даже камни словно встали
     С мест насиженных своих.   
           И глухая жажда счастья
           В глубине души растет-
           Кто-то сильный и незримый
           Сети радости плетет.    
     Кто-то любит, кто-то пляшет
     В плотном воздухе ночном
     И гудит широкой нотой
     О могуществе своем.    
           Ярче месяц, ярче старый,
           Выше по небу плыви
           И наполни ночь грехами
           Сладострастья и любви!
   

     Я не помню - когда, и не помню я- где:
     Это было когда-то давно...
     Лунный луч, извиваясь в угрюмой воде,
     Проскользнул на глубокое дно.    
           И сомкнулась вода над блестящим лучом,
           И навеки его погребла,
           Чтоб корону сковать себе фея морей
           Из серебряной ленты могла.    
     И сковала себе королева морей
     Драгоценный блестящий убор,
     Но какое-то странное чувство ее
     Все не может покинуть с тех пор.   
            Словно душит вода королеву морей-
            Грудь ей давит подводная мгла,
            И все шепчет с тоской королева морей:
           "Если б вверх я подняться могла!"    
     И всплыла над водой королева морей,
     Чтоб взглянуть на немую луну...
     Но забыла она, что привыкла давно
     К беспросветному черному дну.    
            И убил лунный свет королеву морей-
            Он сверкнул между складками туч
            И жестоко отмстил королеве морей,
            Отомстил за поруганный луч.

               
     Я выстрою замок на белом утесе
     Как призрак, стоящим в угрюмой долине
     На белом утесе, глядящем на небо,
     Глядящем на небо в безумной гордыне.   
                Я выложу  стену из дикого камня,
                Из плит известковых высокую стену
                И глыбами лавы, как будто зубцами
                И стену, и гордые башни одену.    
     Я выжгу леса и поля истопчу я...
     И будет окрестность мертвящей пустыней-
     Все черно, лишь замок на белом утесе
     Заглянет на небо в безумной гордыне.    
                Все проклято будет. И ветер случайно
                Промчавшись близ замка, взлетит удивленно,
                Взметнет тучи пепла, холодного пепла
                И скоро затянет напев похоронный.    
     И медленно пепел, разбуженный ветром,
     Спускаться на землю начнет, заметая,
     Унылым покровом, безжизненной массой,
     Умершую землю опять засыпая.   
                Никто не придет ко мне в замок угрюмый-
                Все будут бояться угрюмой пустыни
                И серого замка на белом утесе,
                Глядящего в небо в безумной гордыне.
       
 
     Ах,  сколько на свете горя!
     И жалко его бросать,
     Чтоб новую жизнь из дуба
     Топором пудовым тесать.    
          И думать, скорбя и плача,
          И день, и ночь об одном:
          О том, как нащупать грани
          Меж явию и между сном.    
     Во сне уложилась правда,
     А явь не хочу и знать-
     В ней много широких мнений,
     А их-то и надо брать    
          Чтоб в самую гущу мира
          Проникнуть яркой стрелой
          И срезать верхушки света
          Над чувственной, серой мглой.

   
     Привет тебе, привет, священный ресторан!
     Привет тебе, пропоица поэта!
     Как много старых, выболевших ран
     Врачует вывеска мистическая эта!   
         Зеленый с желтым цвет-презрение к надежде
         На что-то лучшее, на счастье впереди...
         Та вера в лучшее и, даже, счастье прежде
         И у меня росла и ширилась в груди.   
     Я все смотрел вперед, чего-то смутно ждал,
     Наивно ждал всегда фиктивного привета
     И видел свой неясный идеал
     В невидимых лучах далекого рассвета.    
         Но понял я теперь нелепость грез беспечных,
         На водку променял упрямые мечты
         И в честь богов иных, бессмысленных, но вечных
         Я растоптал алтарь ненужной красоты.    
     Как много вывеска мистическая эта
     Врачует старых выболевших ран...
     Привет тебе, привет от пропоицы поэта,
     Привет тебе, привет, священный ресторан!

После прощания с дедом в здании Уральского университета студенты и коллеги сняли гроб с автомашины и  несли его через город до кладбища на руках.Постовые милиции отдавали честь.
Муратов Сергей Владимирович был реабилитирован в виду отсутствия состава преступления через сорок лет после смерти.