И снова учеба в Москве

Городская клиническая больница № 11 города Хабаровска оказывала экстренную медицинскую помощь по трем  основным направлениям  - по хирургии, терапии и акушерству с гинекологией.  Важную роль в диагностике ургентных, как их принято называть, играет рентгенология. Наибольший опыт применения рентгеновских метолов диагностики при острых заболеваниях и повреждениях накоплен в институте имени Склифосовского.  На одном из всесоюзных съездов хирургов об этом опыте рассказала профессор Щербатенко, которая возглавляла кафедру  рентгенологии на базе  этого института.  Это сообщение очень понравилось профессору Александровичу, который возглавлял кафедру хирургии на базе больницы № 11.  Он вышел с предложением к главному врачу, что было бы полезным направить одного из рентгенологов больницы в институт Склифосовского, чтобы перенять лучшее, что там применяется.  Главный врач Яковлева, сама в прошлом врач-анестезиолог-реаниматолог, прекрасно понимала важность неотложной диагностики, и охотно поддержала профессора Александровича.  Руководство больницы связалось с институтом,  и получило добро направить врача-рентгенолога  для учебы на рабочем месте в рентгеновском отделении института.  Оставалось решить, кто поедет.  Главный врач резонно решила, что ехать должен заведующий отделением, который потом может рассказать об услышанном не только в своем отделении, но и дежурным врачам, а также поделиться своими знаниями с врачами-рентгенологами на заседании краевого научного общества.

И вот я снова лечу в самолете, который доставит меня в Москву, в аэропорт Домодедово. Прошло 4 года после моей предыдущей поездки на курсы усовершенствования. Но тогда была поздняя осень и начало зимы, а сейчас самое прекрасное время года, по моему разумению. Май, когда все расцветает, много солнечных дней, но в то же время нет ни комаров, ни мошки, которые зачастую досаждают в летние месяцы.  Настроение у меня было прекрасное, я надеялся не только узнать много нового на кафедре в институте Склифосовского, но и получше познакомиться со столицей.  Тем более что к Олимпиаде 1980 года в Москве построено много объектов спорта, гостиниц,  и  старые здания в историческом центре города отреставрированы и отремонтированы.

Учитывая, что учеба на рабочем месте не предусматривает наличие места в общежитии, я должен был сам найти место проживания.  На мою просьбу приютить меня на месяц охотно откликнулись родственники давней нашей знакомой Кокориной Агнии Иннокентьевны.

И вот 4 мая 1983 года я прилетел в Москву.  Столица сразу после Первомайских праздников и накануне Дня Победы выглядела особенно убранной и красивой.  На улицах висели флаги, транспаранты,  уже появились первые цветы на клумбах.  Я довольно быстро добрался до квартиры родственников Кокориной на станции метро  «Свиблово».  Проживание здесь для меня было очень удобно, станция на одной ветке метро со станцией «Проспект Мира», где рядом располагается институт Склифосовского.  Так что уже на следующий день утром я предстал перед светлыми очами профессора Щербатенко, представился, и отдал ей командировочное предписание.  Вместе со мной оказался еще один курсант из Подмосковья, военный врач из госпиталя в Наро-Фоминске.  Профессор  рассказала, как будут проходить наши занятия, а также познакомила со своим доцентом, Эрой Арсеньевной, которая и будет проводить с нами практические занятия. Сама профессор Щербатенко прочитает нам несколько лекций по основным темам неотложной рентгенодиагностики.  Нас с моим  коллегой прикрепили к ассистентам кафедры, с которыми мы будем должны вести прием больных в различных корпусах института.

Как всякий научно-исследовательский институт, Склиф имеет как научный, так и медицинский персонал. Есть главный врач, которому подчиняются врачи, средний и младший персонал по сути больницы, и есть  директор института, который возглавляет и сам институт, и руководит всеми научными силами в лице заведующих кафедрами, доцентами, ассистентами, младшими научными работниками, занимающимися научными исследования в стенах НИИ Склифосовского.  В разбросанных на большой территории института было несколько лечебных корпусов, где лечились больные. И во всех  были рентгеновские кабинеты. В некоторых из них работали научные работники-ассистенты кафедры рентгенологии, в других - работники рентгеновского отделения больницы.  Вот с одним из ассистентов и должен был я работать все время учебы на рабочем месте.

В 1983 году сдавался в эксплуатацию новый 15-ти этажный корпус, который строился очень долго. На 15 этаже были рентгеновские кабинеты с современной аппаратурой, а вот в старых корпусах была и аппаратура старая. Я с большим удивлением смотрел на допотопные аппараты АРД-2, которые видел в Хабаровске лет 8-9 назад, но которые уже списали,  заменили на  современные РУМ-20, Рентген-30.  На  аппарате АРД-2 и работала та ассистент, к которой я был закреплен. Но был не только старый аппарат, но и совершенно устаревшие порядки работы этого кабинета, идущие в разрез с правилами радиационной безопасности.  Так, в кабинете проводилось много просвечиваний грудной клетки с профилактической целью, хотя во всем Союзе для этого использовался флюорографический метод как менее опасный в плане облучения пациентов, так и более информативный. Кроме этого, для ускорения процесса обследования в кабинет одновременно заводилось по 5 человек, что категорически запрещено по санитарным нормам.  И много других, менее грубых нарушений процветало в работе кабинета.  Мне было это  удивительно. Будучи уже в течение года главным внештатным рентгенологом города Хабаровска, я нигде не встречал такое вопиющее нарушение всех приказов, правил и инструкций.  А ведь профессор Щербатенко была главным внештатным рентгенологом Москвы!

Когда я узнал, что персонал рентгеновских отделений не получает за вредность молоко, я еще больше удивился. В какой-нибудь участковой больнице в глубинке Хабаровского края молоко получают все сотрудники рентгеновских кабинетов, а в столице, в ведущем НИИ – не получают.  Я выразил своё удивление ассистенту, с которой работал, чем вызвал у неё еще большее удивление.  Как же так, куда смотрит профсоюз института – читалось в её глазах и выражалось словами.  «Я столько лет работаю в институте,  и ни грамма молока за все годы не получила»,  - возмущалась она.

Но ни старая  аппаратура, ни нарушения санитарных правил не влияли на качество работы врача-ассистента кафедры.  Она мне много подсказывала в плане нюансов рентгеновской  диагностики неотложных состояний. Чувствовалось, что это очень грамотный, квалифицированный врач.  Именно к ней в один из дней привели посмотреть желудок на рентгене известного актера советского  театра и кино Георгия Тараторкина. Пока он раздевался, успел рассказать нам, какой он востребованный артист в театре, сколько у него главных ролей, а вот в кино его после роли Раскольникова в фильме «Преступление и наказание» не очень замечают. По его словам чувствовалось, что это его обижает. Ничего страшного при рентгеновском исследовании желудка найдено не было, и то, что он еще очень долго после этого прожил, свидетельство того, что мы не ошиблись, написав в заключении: «Органических изменений не выявлено». Почему мы, ведь смотрела то врач-ассистент, я стоял за спиной. Но к этому времени она уже прониклась моими словами, что необходимо производить много прицельных  снимков во время исследования, и наделала их при исследовании Тараторкина даже больше, чем следовало.  Но зато  была полная уверенность, что ни язвы, ни рака мы не пропустили. Так что наше общение с моим ассистентом было взаимно-обогащающим.

А доцент Эра Арсеньевна рассказывала нам с моим коллегой из Наро-Фоминска о различных хитростях, помогающих своевременно диагностировать многие острые заболевания.  Но я не буду останавливаться на этих чисто специфических  признаках  рентгеновской картины, которые  могут не заметить неподготовленные врачи-рентгенологи. Вообще на доценте, как на начальнике штаба в армии или старпоме на корабле, держалась работа кафедры. Она все обо всем знала. Если надо было что-то решить, обращались к ней, а не к профессору, заведующему кафедрой.  В институте работала дежурным врачом-рентгенологом её дочь, очень красивая молодая женщина с парализованными ногами. Почему это произошло, я не знаю, но передвигалась эта всегда улыбчивая женщина на коляске, её привозил на суточные дежурства муж на машине.  Мы несколько раз в ней болтали обо всем. Она интересовалась жизнью в Хабаровске, что это за город, что за люди.  Очень позитивная женщина, мне было очень обидно, что у неё такая болячка.

Я не хочу сказать, что эта учеба открыла мне глаза на возможности нашего метода. Я был уже достаточно квалифицированным врачом, имел первую квалификационную категорию,  и  поставил много правильных диагнозов экстренным больным.  Но некоторые нюансы, на которые мы не всегда обращали внимание, в дальнейшем помогали избегать диагностических ошибок.

Помимо приема больных в кабинетах,  интерпретации рентгеновских снимков, мы участвовали во всех заседаниях кафедры, планерках, конференциях, которые тоже давали нам с коллегой крупицы знаний и опыта.  По мере того, как мы обтирались на кафедре, стали своими, нам все больше и больше  доверяли. Мой коллега из Наро-Фоминска по имени Василий, работал в небольшом гарнизонном госпитале, был года на 4 младше меня, и как-то сложилось, что я стал пользоваться у него авторитетом. Видимо, и мой уже почти 10-летний опыт работы в рентгеновском кабинете большой многопрофильной клинической больницы, заведование отделением, да и внештатная должность главного рентгенолога города, вызывало  у него уважение. 

В одну из суббот был назначен субботник для всех сотрудников НИИ, они переезжали в новый 15-ти этажный корпус. Занимали свои кабинеты и все рентгенологи, и те, кто подчинялся главному врачу, и сотрудники кафедры, возглавляемой профессором Щербатенко. Профессору был выделен хороший, просторный кабинет. Нас с Василием привлекли к этому переезду. Мы перевозили всякую аппаратуру, переносили папки с документами, в общем, работали на равных со всеми.  С 15 этажа открывался красивый вид на город. Потом было устроено небольшое новоселье, и тогда я познакомился со всеми другими сотрудниками отделения, включая его заведующего.  Мне он как-то не показался знающим свое дело руководителем. Был инертен, явно боялся профессора. Почему, я не понял, и лишь после разговора с Эрой Арсеньевной узнал, что он пришел в рентгенологию после работы в туберкулезном диспансере, не очень грамотный, да еще пьющий.  Поэтому профессору приходится держать его в «ежовых» рукавицах.

Обтершись в отделении, я напросился на беседу с профессором,  главным рентгенологом Москвы, представившись главным рентгенологом Хабаровска, чтобы перенять опыт работы.  Но ничего нового из этой беседы я не вынес. К сожалению, никакой работы как главный рентгенолог Щербатенко не вела, была просто «свадебным» генералом. Единственно, что делала, это анализ показателей отделений во всех учреждениях Москвы. Да и то этот анализ проводила её доцент, обобщая  для профессора в справке. Но Щербатенко из этого разговора вынесла вывод, что перед ней грамотный врач и неплохой организатор рентгеновской службы. Да еще и ассистент, с которым я  вел прием больных, видимо, сказала ей  о том, что делается в рентгеновских кабинетах Хабаровска. И  для меня было удивительно, я просто этого не ожидал, но ближе к концу моего пребывания на учебе в Москве я получил от Щербатенко предложение переехать в Москву,  и возглавить рентгеновское отделение института. Для придания весомости своему предложению, она повела меня к директору НИИ академику Комарову, который согласился с предложением Щербатенко,  и сказал, что институту Моссоветом под сдачу нового корпуса выделяется довольно много квартир в новом Юго-Западном микрорайоне, и у меня будет шанс получить квартиру в Москве.  Я обещал подумать, посоветоваться с семьей.

Но вся учеба занимала у нас шесть часов, как и положено для врача-рентгенолога с его вредными условиями труда.  Поэтому после 15 часов дня я был предоставлен сам себе.  Вокруг была майская Москва,  еще не такая огромная, как сейчас, но  все равно намного больше Хабаровска. И я стал знакомиться с достопримечательностями города.  Кое-что я увидел, проходя пешком по улицам внутри Садового кольца. По всему периметру этой улицы я проехал в обе стороны, чтобы из окна увидеть обе стороны улицы.

Но не только здания и улицы старой Москвы меня интересовали.  Ведь в Москве в эти дни проходило празднование дня Победы 9 мая.  В этот день, как часто бывает, солнечный, мы решили пойти на ВДНХ, чтобы полюбоваться открывшимся фонтаном «Дружба народов», посмотреть некоторые павильоны главной выставки страны, просто погулять по аллеям  парковой зоны. Мы – это я, племянник Агнии Иннокентьевны, дядя Володя, участник войны, имеющий боевые награды, его дочь Оля и её муж.  Я тоже принарядился по такому случаю, одел свой белый костюм, недавно купленный, который не было повода одеть. Мы ходили, гуляли, фотографировались, так как у мужа Оли был фотоаппарат. И когда уже собрались ехать домой, дядя Володя сказал, что ему надо сходить в туалет.  Пошел и …. пропал. Мы через какое-то время стали его искать, сходили и в туалет, и вокруг него поискали, и к милиционеру обратились. Дяди Володя как испарился, его нигде не было.  Прошло более часа, прежде чем мы прекратили наши поиски и решили ехать домой, в надежде, что дядя Володя сам уехал, тем более что от ВДНХ до Свиблово три остановки на метро. Но дома его тоже не было.

Праздничный обед, который приготовила жена дядя Володи Лена,  так и остался на столе, нам всем было не до еды.  Праздник был испорчен.  Я не поехал на салют в центр города, как планировал. С тяжелым сердцем мы легли спать. Ночью в квартире, где я ночевал, раздался телефонный звонок. Трубку подняла Лена и что-то говорила в неё. Потом положила и сказала, что Володя нашелся. Он в вытрезвителе. Его подобрала машина в бесчувственном состоянии в глухих зарослях парка ВДНХ еще вечером. Сейчас он пришел в себя и сказал, кто он такой,  и как позвонить его жене.  Мы с мужем Ольги поехали в вытрезвитель.  Забрали дядю Володю и привезли домой. И там он рассказал, что  с ним случилось. Когда он шел из туалета, его пригласили молодые люди выпить за день Победы, как ветерана, у которого на груди висели боевые награды. Он выпил чуть-чуть из стакана, который ему подали парни, и больше ничего не помнит.  Очнулся уже в вытрезвителе, обнаружил, что все его боевые награды исчезли, остались лишь юбилейные медали.  Ну,  а остальное мы и сами знали.

Но все же праздничное настроение в другие майские дни у меня было. Особенно при посещении большого концерта, который проводился в один из майских дней в спорткомплексе «Олимпийский», где выступали  популярные артисты. Мне больше всего запомнилось выступление еще только становившейся «звездой»  Аллы Пугачевой, а также песня в исполнении Михаила Ножкина «Под Ржевом», где есть пронзительные слова: «Под Ржевом от крови трава порыжела».

В эти годы в Москве в аспирантуре училась моя кузина Наташа Ленчик. Она была заядлой театралкой, и у неё появился знакомый «жучок», т.е. человек, который продавал дефицитные билеты на спектакли или концерты с приличной маржой, доходящей иногда до 50-100%. Но что делать, ведь хотелось же побывать на хороших спектаклях в том же Большом театре или в театре музыкальной комедии.  Я уже не помню название оперы в Большом, куда мы ходили с кузиной, как и название оперетты с участием Светланы Варгузовой и Герарда Васильева, но вот самих артистов запомнил.  Еще один концерт, который мне запомнился по двум причинам.  Одна – это сольный концерт Аллы Пугачевой в сопровождении  ансамбля «Рецитал» и балета «Тодес», где вся группа была в белых костюмах. И я пошел на концерт вместе с Натальей в своем белом вельветовом костюме. Со своей прической,  с довольно длинными волосами,  я выглядел похожим на участника ансамбля  «Рецитал», поэтому у меня несколько раз зрители по окончанию концерта просили автограф, что вызывало у меня смущение, а у кузины смех. Концерт проходил в один из майских дней на Малой Спортивной Арене в Лужниках.

Ну,  а еще один концерт, на который мне удалось попасть – это выступление в Спорткомплексе «Олимпийский» известного во всем мире ансамбля «Спейс» с их электронной музыкой и лазерными эффектами.  Перед началом концерта я купил большой диск с записью ансамбля и стал обладателем пластинки, которая официально через магазины «Мелодия» стало продаваться двумя годами позже.  Очень красивая музыка в исполнении ансамбля,  песни основателя и солиста  ансамбля  Маруани производила незабываемое впечатление.

Но не только прогулками по городу и посещением культурных мероприятий, спектаклей и концертов, музеев  я занимался. Москва большой город, и очень много времени тратится на всякие переезды, даже на метро.  Учитывая, что в Хабаровске в те годы был большой дефицит на качественные товары, я ездил и по фирменным магазинам. Пока доедешь, пока найдешь, что было заказано, время и пройдет, вернее, пролетит.  Но еще один заказ моих знакомых в Хабаровске я мог выполнить, только побывав в Ленинграде. Я говорю о клее «Момент», который в те годы был очень качественный и страшно дефицитный. Даже в Москве не продавался.  И такая возможность побывать в Ленинграде у меня появилась. Там уже пару лет жил мой дядя Володя Пастернак, служивший военным представителем на судостроительном заводе.  И хотя он жил в общежитии, но места мне там находилось, и я решил съездить на уик-энд в Ленинград, посмотреть город, увидеть белые ночи, побывать в Петергофе, тем более что в эти дни были должны заработать знаменитые фонтаны Петергофа.  Я купил билеты туда и обратно. Улетел в пятницу вечером и вернулся в воскресенье тоже вечером.  На самолете Ту-134 время в полете около часа,  даже с процедурами в аэропорту намного быстрее, чем на поезде.

И вот я в Питере. Он и тогда так назывался, хотя официальное название было Ленинград. В аэропорту Пулково меня встречал  дядька, и с ним вместе мы добрались до его общежития. Там меня поджидали не только его жена Ирина и сын Алеша, но и сестра жены со своей дочерью. Они тоже приехали в гости в Питер из Сибири.  Мы все перезнакомились и уселись за стол по случаю встречи.  Посиделки затянулись надолго, тем более что были «белые» ночи,  и на улице были слышны громкие голоса.  За столом я узнал, что на этой неделе наконец-то был доставлен из Хабаровска автомобиль «Жигули», который Володя купил еще на Дальнем Востоке. И он завтра с утра собирается поездить на автомобиле по  городу, а я буду сидеть в качестве штурмана с картой Питера и подсказывать, куда надо ехать и где поворачивать.

Учитывая, что моя первая и последняя поездка в Ленинград была в далеком 1966 году на соревнования по легкой атлетике,  и город я толком не видел, такая автомобильная прогулка меня очень вдохновила. Я не знаю, это ли, или что-то другое, но спал я очень неспокойно и не мог дождаться утра.  Автомобиль «Жигули» не безразмерный, но все же мы все вместились в него. Нам с Володей на передних  сиденьях  было нормально сидеть, а женщины на заднем,  вместе с детьми хоть в тесноте, но уместились все.  И мы поехали.

Оказалось, что быть штурманом не так-то и просто. Надо было смотреть в карту, на все указатели по обочинам, чтобы правильно подсказывать водителю, которые не знал город именно с этой точки – с водительского сиденья.  Да еще мне хотелось увидеть красивые здания по обоим сторонам улиц, но это удавалось только урывками.  Но все же что-то в Ленинграде я запомнил из этой поездки.  По крайней мере, Невский проспект от Московского вокзала до Эрмитажа я увидел, так как там надо было ехать по прямой,  и никуда не сворачивать. Да и транспорта в начале 80-х годов было не так много, тем более что это была суббота.  Именно в этот день я купил около десятка тюбиков клея «Момент», не догадываясь, что меня ждет впереди.

А  в воскресенье мы поехали в Петергоф. Мне показалось, что половина населения Ленинграда приехала полюбоваться на фонтаны, которые всю зиму не работали и в этот день, последнее воскресенье мая,  начали функционировать.  Люди шли целыми шеренгами, глядя на знаменитый каскад, на фонтан «Самсон» и другие не менее известные по всяким проспектам достопримечательностями Петергофа.  Я не помню, какая была очередь в мавзолей Ленина-Сталина, куда меня водили родители в 1955 году, но вот очереди в туалеты в этот день в Петергофе мне показались бесконечными, особенно в женские туалеты. Во-первых, женщин было просто больше, чем мужчин, а, во-вторых, нам, мужчинам,  проще  приготовить себя к удовлетворению большой и малой нужды, чем женщинам.

После посещения Петергофа мы поехали в район Ориенбаума на берег Финского залива, где организовали небольшой пикник на природе. Вот что значит багажник автомобиля! В него много что вошло – и продукты, и даже газовая плитка с баллоном газа. Я смог  чуть-чуть искупаться в Балтийском море, которое мне не понравилось  по сравнению с  Японским морем, где я был не раз. Вода не очень прозрачная, мелко, и  вода  в море холодная в это время года.  Но мне очень хотелось впервые окунуться в Балтийское море.  Через какое-то время после возвращения в город Володя повез меня в аэропорт Пулково. Там мы с ним распрощались, и я пошел на регистрацию. И вот тут-то меня поджидал сюрприз.  Когда я стал показывать содержимое своего кейса, где кроме бритвенного прибора, рубашки и трусов было много тюбиков клея «Момент», работница аэропорта сказала, что это огнеопасный груз,  и с клеем она меня в самолет не пропустит.  Мол, если бы был один-два тюбика, это одно, а вот целых 10-12 –  уже нельзя.  Мне пришлось использовать все свое красноречие, пока я уговорил  работницу в форме «Аэропорта» разрешить мне пронести клей в салон самолета.  Сам полет я совершенно не запомнил, главное, что я выполнил заказы друзей и знакомых,  как в Москве, так и в Хабаровске.  Решил, что в полет до Хабаровска положу клей в чемодан среди вещей, а не в ручную кладь, и проблем с доставкой не будет.

В последнюю неделю наших занятий было запланировано посещение больницы в городе Зеленограде под Москвой. Над этой больницей шефствовал институт Склифосовского.  Поехать туда мы должны были сами вместе с Эрой Арсеньевной. И тут как нельзя кстати оказался автомобиль Василия, довольно новый «Москвич-412», на котором он не ездил в Москву, опасаясь «броуновского движения» на московских дорогах. Но ради поездки в Зеленоград решил рискнуть.  Учитывая, что наша поездка займет практически весь рабочий день,  так что работать в кабинетах не придется, я решил принарядиться в эту поездку. Одел свой белый вельветовый костюм, в котором и приехал в институт. Сразу скажу, мой наряд произвел впечатление на сотрудниц женского пола, в том числе и на Эру Арсеньевну.  Впрочем, она была не менее нарядной. Самым скромным из нас был Василий. Не одевать же ему парадный военный мундир, а нарядной гражданской одежды у него не было.

Мы выехали из ворот института и втиснулись в поток машин, едущих по Садовому кольцу. Там действительно был тихий ужас. Машины так и сновали мимо нас, пока Василий не принял решение ехать в третьем ряду со скоростью ряда, не обгоняя никого и не сворачивая. Учитывая шести-полосное движение по Садовому кольцу, самое разумное решение. Но и оно чуть не уберегло нас от аварии.  Из какого-то двора в поток въехал «членовоз» - большой лимузин «Чайка» без номеров. На таких разъезжают члены Политбюро ЦК КПСС. И этот «членовоз», не обращая внимания ни на кого, стал перестраиваться из крайнего правого ряда в крайний левый, пересекая весь поток машин.  Мы чуть не столкнулись с ним, расстояние от капота нашей машины до хвоста лимузина было сантиметров 10-15. Вася побледнел, выругался и стал притормаживать. Потом он перестроился в крайний правый ряд и, обнаружив подходящее место, припарковался у обочины.  Заглушил мотор, вышел из машины и закурил, успокаиваясь. Я, выйдя вместе с ним, видел, как мелко дрожат его руки. Да, авария с «членовозом» не сулила ничего хорошего.  И хотя, я думаю, самого члена Политбюро в машине не было, но виновным в аварии  сделали бы моего коллегу.

Дальше мы ехали без приключений, благополучно добрались до Зеленограда, который полностью оправдывал свое название. Такого ухоженного, с аккуратными домами, и очень зеленого за счет многочисленных парков, скорее всего природного происхождения, я до этого не видел.  Мы познакомились с работой рентгеновского отделения городской больницы. Ничего нового я там не увидел, но вида не показал.  План нашей учебы надо было выполнять. Пока мы ехали, посещали больницу, прошло немало времени, подошло время обеда. Мы нашли небольшой ресторан и прекрасно в нем посидели, обсуждая и несостоявшуюся аварию, и нашу учебу и многое другое из нашей жизни.  Торопиться нам было некуда.  Эра Арсеньевна поинтересовалась, откуда у меня такой редкий костюм. Сказал, что у моего коллеги по больнице жена работает товароведом в потребкооперации, и такие японские товары поступают к ним по линии прибрежной торговли с Японией. А когда я достал маленький радиоприемник «Шарп» размером с пачку папирос, она сказала, что мы в Хабаровске живем не хуже, чем они в Москве.  Я ответил, что это не так, товар куплен по блату, в Москве намного богаче выбор товаров и тем более продуктов. Потом Василий довез нас с Эрой Арсеньевной до ближайшей станции метро, и дальше мы с ней добирались самостоятельно, каждый по своему маршруту.

Больше никаких событий, достойных упоминания, до конца учебы не было. Мне выдали справку и прохождении усовершенствования на рабочем месте в институте Склифосовского, мы с Василием скинулись и купили в качества подарка настенные часы в новый кабинет профессора, потом распрощались с сотрудниками кафедры рентгенологии. Профессор Щербатенко сказала, что будет ждать моего решения на счет переезда в Москву.  С тем я и улетел в Хабаровск.

По приезду в Хабаровск я посоветовался с женой, родителями, и решил отказаться от заманчивого предложения переехать в Москву. Основная причина была в том, что оказаться в большом городе совершенно одним, только своей семьей, с тремя малолетними детьми,  мы не рискнули. В Хабаровске жили все мои родственники, родители, была трехкомнатная квартира и любимая работа, я уже имел определенный авторитет в больнице и городе.

Со всеми полученными мной знаниями я поделился со своими коллегами-рентгенологами на очередном занятии по специальности в отделении, где под моим началом было 11 врачей.  Наступил июнь, у работников медицинского института пора экзаменов, поэтому свою информацию о возможностях рентгенодиагностики ургентных заболеваний я доложил с началом учебного года в сентябре.  Тогда же выступил с небольшим докладом  на заседании краевого научного общества рентгенологов, с показом  рентгенограмм, подтверждающими сказанное.

Все это позволило более активно использовать методы рентгенодиагностики для установления диагноза экстренным больным.  А через 11 лет мне самому с помощью полученных в НИИ Склифосовского знаний удалось поставить правильный диагноз экстренной больной в больнице  моего родного поселка Херпучи на севере Хабаровского края.  Я был там в командировке в качестве проверяющего состояние медицинской помощи в данном лечебном учреждении, будучи в должности первого заместителя начальника краевого управления здравоохранения.  Случайно узнал, что поступила экстренная больная с болями в животе,  и врачи не могут поставить ей диагноз.  Я предложил свои услуги, так как в больнице был рентгеновский кабинет, а врач в нем не положен по штатному расписанию,  только рентгенлаборант. Он сделал те снимки, которые я заказал, учитывая, что их можно было производить только в положении больной на боку из-за тяжести состояния.  Я увидел тонкую полоску свободного воздуха под стенкой брюшной полости и высказал предположение, что у больной прободение полого органа. Диагноз полностью подтвердился во время операции, которую сделали в центральной районной больнице села имени Полины Осипенко, куда больная была доставлена самолетом в тот же день. У больной оказалось прободение язвы 12-перстной кишки, весьма редкого для женщин заболевания. Больная поправилась.

P.S. На кафедру рентгенологии в НИИ Склифосовского я зашел через 7 лет после моей учебы там.  Будучи уже краевым чиновником, ездил на какое-то совещание в Министерство здравоохранения РСФСР. У меня оставалось время, и я решил зайти к старым знакомым в Склиф.  И профессор Щербатенко, и Эра Арсеньевна продолжали работать, и мы очень тепло пообщались. Профессор пожалела, что я тогда не принял её предложение, и одновременно поздравила с новой высокой должностью.  Сказала, что она не ошиблась во мне, коль я довольно скоро сделал хорошую карьеру уже по организации здравоохранения. А от Эры Арсеньевны я узнал о смерти её красивой дочери с параличом нижних конечностей. Она сказала, что у дочери была онкология с метастазами в позвоночник.  Узнав это, я поразился, как достойно переносила свое тяжелое заболевание эта молодая и красивая дочь, как доброжелательно она относилась к нам, курсантам на кафедре рентгенологии.  Мы попрощались уже навсегда. На Европейском конгрессе рентгенологов 1995 года в Вене, который был посвящен 100-летию открытия Рентгеном своих Х-лучей, Щербатенко  не была, я мне посчастливилось присутствовать.