Чудо

Ранним  июльским утром из неказистой избушки глухой деревеньки, что в Брянской области, вышел сгорбленный высокий старичок с корзиной в руках, посмотрел на небо и позвал: «Ксюша, Анюта, пошли в леc  за смородиной, день будет жаркий: к обеду надо вернуться домой».

На зов  выскочили две кошки и заняли места около ног Федора Петровича Зайцева (так звали деда), пристроившись с обеих  сторон. Кошки-красавицы. Недаром ими любовались сельчане. Одна с зелёными глазами, белой шерстью, а нижняя часть лапок – чёрная. Ходит, как в сапожках. Хвост пушистый держит часто трубой. У другой голубые глаза, ушки почти всегда настороже, шубка бело-серая, хвостик длинный, гибкий, вертит им в разные стороны, а то чуть ли не на всю спину укладывает.

— Петрович, куда это тебя понесло в такую рань? — поинтересовалась соседка Дарья Филипповна, высокая полная седая женщина, отличавшаяся от других жителей не только особым любопытством, но и жизнерадостностью, щедростью души, мудростью решать проблемы сельчан. Народ её уважал, приходил за советом, а нередко и за помощью.

— На небе ни облачка, жара будет невыносимая. Нешто выдержишь среди дня ягоду
собирать? — буркнул сосед в ответ. — Без смородины зимой мне — крах. Только ею и держусь, да и малины надо заготовить. Как без них обойтись?

— Это верно, грех нам, живущим рядом с лесом, на зиму ягодами и лечебными травами не запастись, — поддержала его Дарья, ладонью закрывая наполовину беззубый рот. — Небось, голодный идёшь? На, поешь, тут хлеб и сало.

— Спасибо, Филипповна, в лесу съедим.

— А кошек зачем с собой уводишь?

— Дык они всё равно за мной увяжутся. В магазин иду — они следом. Так возле моих ног и вьются.

— ЧуднО, как они тебя понимают? И как ты к ним привязан! Век свой, считай, доживаю,
а отродясь не видала такого взаимопонимания кошки и человека.

— На свете много чудес, когда-нибудь расскажу, откуда у меня такая любовь к ним. За что их обожаю.

— Ты давно обещал, да всё почему-то тянешь.

— Намедни хотел рассказать, да день был хмурый, дождливый. Сердце давило сильно, боялся тяжёлый разговор вести. Помню, что обещал про чудо рассказать.

К обеду вернулся дед в сопровождении своих «дам» с полной корзинкой смородины, сел на ступеньках крыльца, закурил, поглядывая на дом соседки. Вышла Дарья, подошла, посмотрела, сколько старик смородины принёс и сказала:

— Время обеда, я свежего борща сварила, бери своих, и пойдём ко мне на обед, а после мне о чуде поведаешь, страсть, как хочется узнать. А то всё только обещаешь.

— Ладно, согласен. Вот только смородину сушить рассыплю и посуду для них возьму, — пообещал Петрович.
      
Через полчаса явились все к Филипповне. В руках у Зайцева — две маленькие мисочки для кошек. Хозяйка налила сначала борщ его воспитанницам, бросила им по кусочку в него хлеба.

— Ну, сосед, смородину ты нарвал крупную, спелую. Душа радуется, садись к столу.
Сначала, как принято у нас, налью тебе рюмочку, небось, ты, гость у меня.

— Ну, налей, устал я с непривычки подолгу стоять около куста, да и жара доставала. Авось, быстрее отойду.
 
Надо сказать, что Фёдор Петрович год назад похоронил жену Алёну, было ему теперь тоскливо и неуютно в своём доме. Прожили вместе сорок пять лет, вот только детей нет. Был сын Вася, да погиб в автомобильной катастрофе, не успев подарить родителям внуков.

— Ну, давай — с удачей лесной, не боись, лишнего не дам, да и сам ты, мужик, меру знаешь. Рядом сколько годков живём, а пьяного тебя никогда не видала. Счастливая твоя супруга была, не знала горя, как другие наши бабы мучаются с пьяницами. Оно ведь, как бывает: то детей жаль без отца оставить, а то уж годы большие, куда его, такого, бросить. Родной ведь. Внуки опять же тянутся к деду. Вот так и страдают.
   
— Права ты, жену я никогда не обижал, да только и она много горя со мной хлебнула, када израненный вернулся. Если б Алёна так терпеливо не выхаживала меня, давно бы сгнил в могиле. Сама видала, каким я тада вернулся. Уж и не надеялся, что жить буду, а жена убеждала: всё выдюжим, ай мы не вдвоём; ай мы, чужие; не падай духом, я тебя вылечу. Так ведь и излечила травами, мёдом и добрыми словами. Царство ей небесное. Господи, спасибо тебе за такую женщину, — закончил свою речь дед.

— Что правда, то правда. Только, сосед, не забыл ли ты, что обещал рассказать о чуде? —напомнила хозяйка.

— Нет, не забыл. Разве можно забыть это чудо?

Дед доел борщ, поблагодарил за вкусный обед, сел к окну, закурил; лицо его приобрело сосредоточенное выражение. Собравшись с мыслями, гость заговорил:

«Эх, Дарья, кабы не мучило тебя любопытство, век бы не вспоминал это время. Соседка ты у меня золотая, как не угодить! Обещание надо выполнять. Сколько ещё протяну без своей хозяйки, не знаю. Кроме неё, мою привязанность к пушистым друзьям, никто не поймёт. Они, мои красавицы, такие по внешности и характеру разные, но в одном  одинаковые: обе привязаны ко мне, понятливые, добрые. Особенно, как не стало хозяйки дома, эти пушистые зверьки хорошо понимают моё одиночество. От меня — ни на шаг.  Теперь только они у меня и остались».   

Петрович прислонился к стене, задумался; его серые глаза потускнели; давно не стриженные волосы упали на лоб, почти закрыв кустистые седые брови, руки опустились на колени. «Пусть немного передохнёт, видно, о прошлом задумался»,— решила  соседка и занялась уборкой стола. Она не стала деда тревожить: устал очень, а тут ещё рюмка самогона-первака сделала своё дело, его и разморило. Пока мыла посуду, гость заснул. «Опять не расскажет о чуде», — подумала Дарья. Где-то через час Петрович проснулся, хозяйки в доме не было, наверное, в огород ушла. Зайцев огорчился: «Нехорошо получилось, обещания не сдержал, надо прощения попросить». Открыл калитку и вышел со двора. Подходя к своему крыльцу, опять подумал: «Эх, непростая эта история, чтобы вспоминать о ней». Заныло под ложечкой, сердце нервно заколотилось. Дед прилёг на лавку, пытаясь успокоиться. Зашла Филипповна, спросила о самочувствии, поняла: мужику плохо, сходила за валидолом.

— Ты, Петрович, не думай, что я обиделась, что про чудо снова не узнала. Как-нибудь в другой раз. Когда будет у тебя желание потолковать по душам. 

— Спасибо, Дарьюшка, за понимание, обязательно поведаю удивительную историю. Вот только отдохну немного.   

Прошло ещё несколько дней, приближалась годовщина смерти жены Фёдора Петровича. Супруг засуетился: заказал сварить самогонку, дал деньги Кузьме, сорокалетнему трактористу, очень полному, но быстрому, суетливому, с шапкой чёрных волос, чтобы привез по списку необходимые продукты для поминок (у него была своя машина), договорился с Дусей, молодой умелой поварихой, чтобы помогла Филипповне приготовить и накрыть столы на поминках. Все к нему относились уважительно: трудолюбивый, ветеран Великой Отечественной войны и труда, награжден медалями за храбрость и труд на селе, весельчак. Правда, проводив Алёну в мир иной, за год без неё сдал, осунулся, ещё больше сгорбился, но каждый день выходил гулять со своими любимицами. Увидев его на улице в сопровождении Ксюши и Анюты, сельчане говорили: 

 — Надо же, никогда Петровича без «конвоя» не увидишь. Две пушистые красавицы охраняют с обеих сторон в любую погоду, — подтвердила Лиза, худенькая высокая старушка, потерявшая мужа на войне с гитлеровцами.

— Да, удивительное зрелище, ведь не бегут вперёд, не отстают, только — рядом, — добавила её соседка Анна, мать двух девочек-школьниц. — Это стало настолько привычным, даже дети малые хвостом уже за ними не бегают. Мой Ефим (отец дочек) с интересом наблюдает за таким шествием. Казалось бы: он много повидал, пока работал на торговых судах, но и ему интересно.

Подходило время поминок Алёны. Старик был доволен, как односельчане дружно к ним подготовились. Накануне этого дня Зайцев позвал Дарью и сказал: 


— Ну, соседка, пришло время выполнить мне своё обещание. Вот только год жене отметим. 
 
— Хорошо, завтра отметим день памяти твоей благоверной, надеюсь, она будет там довольна: вся деревня старалась, понатащили столько солёных и сухих грибов, огурчиков, помидоров, сала, сухих фруктов и ягод, что и тебе надолго хватит. Сам знаешь, какие у нас люди…

На следующий день на поминках вспоминали Алёну, много добрых слов в её адрес было сказано. Петрович сидел печальный, но всем своим видом, вниманием выказывал благодарность сельчанам, много раз благодарил их ещё, провожая домой.   

На следующий день Фёдор не вышел утром во двор со своими сопровождающими. Филипповна, не увидев соседскую троицу, заволновалась и зашла к нему в дом. Тот лежал в постели, а возле — его охранницы. 

— Ну что, отдыхаешь после хлопот?   

— Да, немного в груди ноет. Сядь, посиди со мной. Я тайну насчёт кошек открою, а то, не ровен час, уйду к Алёне должником, а это плохо. Обещание надо выполнять, как бы трудно ни было. И он начал рассказывать:    

«Трудно мне вспоминать это время, эту историю. Давно это было, в войну с немецкими извергами. Шли кровопролитные бои под Сталинградом. И в это же время враг рвался на Кавказ. Немцы жаждали овладеть бакинской нефтью, хлебом Дона и Кубани, чтобы добыть для себя экономические ресурсы для дальнейшего ведения войны. Захватили Новороссийск, а дальше продвинуться не смогли. В начале февраля 1943 года для операции по освобождению Новороссийска были высажены два десанта: основной – в районе Южной Озерейки и вспомогательный – в районе Станички. Основной оказался безуспешным, а вспомогательный, отвлекающий, — успешным. Землю, которую захватили, потом назвали Малой землёй. На этой земле (всего в тридцать квадратных километров) 225 дней шли тяжелейшие бои. За нами было Чёрное море, а впереди озверелые фашисты. Малая земля «пришила» к себе огромные силы противника. В одном из боёв меня очень тяжело ранило и контузило. В короткое затишье, как всегда, стали собирать раненых, я не подавал никаких признаков жизни, поэтому санитары пошли дальше, и тут снова взрывы снарядов… Через какое-то время санитарка Ксюша, молоденькая черноглазая девушка,  поползла на поле боя, никого живых больше не обнаружив, стала удаляться к окопам. И вдруг в минутную тишину раздался громкий крик, похожий на кошачий. Девушка остановилась, прислушалась; наступила тишина, она поползла дальше. Опять — дикий крик, напоминающий плач грудного ребёнка. Ксюша подумала, что, наверное, кошка попала в беду, но откуда ей тут взяться в таком кромешном аду? Девушке захотелось спасти животное. Пришлось ползти назад на крик, подползла поближе и увидела, действительно, белую грязную тощую кошку с  обгоревшей местами шерстью, сидевшую около «убитого». Она взяла пострадавшую с собой, думая, что ей страшно, но та вырвалась и села возле того же «убитого». Когда санитарка поползла к своим окопам, зверюшка опять громко заорала. Тогда девушка  вернулась к ним и тщательно осмотрела «труп», кошка сидела рядом и молчала. Видимо, Ксюша обнаружила какие-то признаки жизни в моём теле, положила на плащ-палатку и волоком дотащила до окопов, а крикунья шла рядом. Как она почувствовала, что я ещё был жив? Как бы то ни было, но меня спасла именно она, кошка, своим призывным суматошным криком. Без сознания меня отправили в тыл. В Поти хирург Анюта, сероглазая стройная женщина, спасала мне жизнь. Она буквально по кусочкам собирала моё нутро, сделав несколько операций, тщательно следила за моим выздоровлением. После госпиталя я оказался дома и дал обет: оберегать этих умных животных, лечить их, если будут больны. Взял я их маленькими комочками, сама видала, небось. С тех пор и живут со мной рядом. Вот они ко мне и привязались. Имена им дал такие, чтобы всю жизнь, до самой смерти, не забыть своих спасительниц. Жена историю эту знала». Дед утомился, замолчал.

— Да, это, действительно, чудо,— вымолвила слушательница,— кто бы мог подумать, что обычная кошка может так соображать. Кричала, мол, не уходи, человек живой тут остаётся. Всю жизнь почти прожила, а такого чуда не слыхала. 

— Теперь тебе понятно, надеюсь, за что я их обожаю — за ум, доброту, чуткость. Такие они, умницы.   

— Слыхала я, что кошки и собаки могут домой к хозяину прийти, даже за тысячу вёрст, но чтобы обычная кошка человека спасала, нет, не доводилось. Это настоящее чудо! Филипповна помолчала, задумалась, а потом спросила:
 
 — Слышь, Фёдор Петрович, а как же ты узнал, что тебя кошка спасла, ежели ты без памяти был?

 — Дык мне Ксюша сама рассказала, когда израненная в тот же лазарет попала. Так вот Мурка (так назвала её Ксюша)  среди бойцов и осталась жить.

Прошло ещё три дня. Зайцев с постели не поднялся. Видно, все силы свои собрал, чтобы достойно годовщину супруге отметить, а потом сразу сник и постарался побыстрее долг соседке отдать, побоялся умереть, не выполнив обещания. 
 
На четвёртые сутки Фёдор Петрович умер во сне. Всей деревней похоронили его рядом с женой. На его поминках Дарья Филипповна раскрыла тайну любви соседа к домашним кошкам и пообещала опекать их, раз теперь хозяина у них нет.