Церковь Златой Софии III

III

Никто не запрещает ДОБРОВОЛЬНО поститься, молиться, читать и соблюдать как свои, так и чужие – но отнюдь не от жертвующегося Христа! – нудные правила, ибо не соблюдение которых не может быть препятствием ни для Исповеди, ни для принятия Святых Таинств Христовых, а для Спасения Души - тем более!
Но до какой степени надо быть наивным, чтобы поверить, глядя на людей, опутанных паутиной всевозможных условностей, а тем более религиозных, что они смогут - и пожелают ли вообще! - эту паутину содрать однажды со своих Душ.
Многие и многие воплощающиеся на Земле Вестники от Света говорили о Свободе каждой Души от какого бы то ни было, пусть и самого гуманного якобы, но ведь - насилия.

Однако, невозможно не согласиться, что в чужой монастырь не лезут со своими правилами и с неугодными мнениями, его насельникам, тоже!
Как же тогда быть, если Вольная Душа вынуждена находиться среди тех, кого иначе, как глупцами и фанатиками, да и не только по их невежеству, невозможно назвать иначе?

* * *

Не только трудником, но и потом, уже просто паломником живя и трудясь в монастыре, Ворон непременно рано просыпался и первым, вслед за дежурным пономарём, заходил в храм, чтобы помолиться в нём ещё перед общей Братской Молитвой.
Не взирая на то, что больше никого из насельников не видно, он перед ступенями в храм в любую погоду снимал свою фуражку и осенялся Крёстным Знамением – как все, даже кланялся. И не потому, чтобы не провоцировать христианских невежд и фанатиков несоблюдением ИХ религиозно-обрядовых правил. Но из уважения к Освящённому месту, где полно икон, на которых приходилось ему созерцать Образы ЖИВЫМИ.
Идя по коридору, он не мог не обратиться к Архангелам на иконах, с обеих сторон строгими взглядами, копьём и пальмовой ветвью охранявшим вход.
В главном зале собора, в котором пономарь уже зажигал лампады и свечи, Ворон, глядя на Образы Христа, Богородицы и всех Угодников Божьих, просто Внутренне не мог не испросить у них Благословения и на храмовую Молитву, и на весь день грядущий.

Однако, какие бы растянутыми ни были храмовые обряды, повседневные или праздничные, на которых Ворон присутствовал всегда от начала и до конца, но своих личных Молитв не оставлял ни дома, ни в обители, ни в течение дня, НЕ ДОВЕРЯЯ даже Благословениям священников.
И до ранней утренней Молитвы, как и после вечерней и допоздна затянувшейся, он непременно в келье зажигал свечу или лампаду перед, с собой привезёнными, любимыми Образами, непременно утром и вечером Освящая келью, постель и сам окропляясь Святою Крещенскою Водою, иногда, в трудные душевные моменты, и Елеем!
Быть может, потому замечал он иногда за собою как во сне, так и проснувшись посреди ночи, что находится в каком-то неземном Храме или ином Священном месте; да и созерцал то, о чём невозможно даже заикнуться никому, тем более в христианском монастыре!..

* * *

Почему-то юродивых или «безумных» Христа ради, которых и в храм далее паперти не пускали, и которые были вне каких-либо искусно-надуманных человеческих правил, но которые при жизни своей чудеса творили, - и по сей день почитают и просят у них Молитв!

«Однажды один из сих иноков, по имени также Исаакий, сказал, подсмеиваясь блаженному:
- Исаакий! вот сидит ворон, иди и поймай его.
Поклонившись до земли, смиренный инок подошел и взял ворона и принес его в поварню к инокам. Удивились все такому делу и рассказали о том игумену и братии; и начали братия с тех пор уважать его. Но не желая славы от людей, блаженный принял на себя юродство и стал оскорблять то игумена, то братию, то мирян, так что многие даже били его».
(Димитрий Ростовский «Жития Свтых»)

Даже посмертные чудеса и исцеления людей бывшими «безумными», которые жили ВНЕ ПРАВИЛ людских, стало быть угодны Богу Терпения, Любви и Всепрощения, в Которого они верили и молились, а не богу людских глупостей.
Однако, злые шутки с юродивыми не остаются безнаказанными.

«Святой Фома был иноком в одном из монастырей в Кесарии. Он нес послушание по сбору на нужды своего монастыря … Когда старец приходил в город, то ПРИНИМАЛ НА СЕБЯ ЮРОДСТВО. Однажды некий человек, по имени Анастасий, эконом (строитель) одной церкви, ударил блаженного по щеке, потому что старец наскучил ему своей просьбой о милостыни на свой монастырь … Присутствовавшие при сем вознегодовали за это на Анастасия. Блаженный же Фома, обратившись к ним, пророчески произнес:
- С этого времени ни мне от Анастасия уже ничего не придется принять, ни Анастасий не будет иметь возможности что либо подать мне.
То и другое вскоре сбылось: Анастасий умер через день, а блаженный Фома, по дороге из города в монастырь, занемог и остановился в больнице в пригороде Дафни, при церкви святой Евфимии, где, сильно разболевшись, преставился к бессмертной жизни и был погребен на том месте, где хоронились странники … Над мощами святого устроили малую церковь и многие исцеления совершались от его святых мощей над болящими. По молитвам его прекратилась моровая язва в Антиохии, ради чего жители Антиохии установили совершать ежегодное празднование его памяти, прославляя Христа Бога, Которому слава во веки. Аминь».
(Димитрий Ростовский «Жития Свтых»)

И никаких правил!

* * *

Занимательно, во время чтения кафизм в храме, наблюдать за новыми православными паломниками. Они благоговейно заходят в зал, иные на цыпочках, чтобы не шуметь каблуками, с любопытством оглядываются, рассматривая росписи на стенах, иногда подходят к седому Ворону, сидевшему в дальнем затемнённом углу, чтобы спросить его, где можно поставить свечку за здравие или за упокой.

Местные бабки, всезнающие и всё замечающие в храме, да и в монастыре, деловито снуют туда-сюда, раздражая тех, кто предпочитают сосредоточенную Молитву во время Литургии.
Наконец, одна их бабушек, уставшая походя бить земные поклоны и убирать свечные огарки, присела рядом с Вороном, сидевшем нога на ногу.
Некоторое время бабушка молчала, но надолго её религиозного терпения не хватило:
- В храме так сидеть не положено.
Ворон, давно ожидавший подобного замечания, даже не повернув головы, спокойно спросил:
- Кем не положено?

В этот момент в храм ввалилась толпа итальянских туристов, иные мужчины в трусах, многие женщины в обтянутых штанах и без платков. Не взирая на Литургию, они нагло галтели на своём языке, направо и налево фотографировали, делились впечатлениями. Одна парочка, к ужасу монахов, попыталась даже в Алтарь прорваться!..
Но бабушка всего этого не замечала. Она была крайне возмущена, что Ворон не среагировал на её замечание. Громче, чтобы перебить гвалт итальянцев, она повторила своё замечание:
- Так сидеть нельзя!
- А в трусах носиться по храму можно? – в ответ улыбнулся Ворон.
- И в трусах нельзя. И в штанах и без платков женщинам нельзя, - не унималась бабушка.
- Так в Евангелиях написано?
- Да все православные знают.
- Матушка, я вас умаляю!..
И далее Ворон прикинулся глухонемым.

Но чтецы уже закончили с кафизмами. Туристы, наконец, убрались из храма и, под песнопения монахов, о. С., большой, толстый, с опухшей шеей и красными глазами, выплыл из Алтаря с кадилом, а все присутствовавшие, которые стояли и которые сидели, как ошпаренные резко двинулись от стен к центру зала, как положено негласными правилами, и совсем уж раболепно и дружно склонили головы. Только Ворон остался стоять у стены, предвкушая очередной спектакль.

А о. Серафим не подвёл. Спокойным шагом и невозмутимо шёл он вдоль стен храма, не жалея душистого ладана и окуривая иконы, но когда добрался до склонившихся и прилипших к колонам людей, бесцеремонно стал пробираться между ними и колонами, опасно размахивая кадилом, разгоняя их обратно к стенам. Обескураженные паломники, не привыкшие к выходкам о. С., крутились на месте, на полусогнутых ногах пытались обойти его, метались, но в итоге все оказались там, куда их, словно пастух стадо непослушных овец, отогнал невозмутимый монах.

Довольный же Ворон открыто хохотал, а когда о. С. с кадилом приблизился к нему и так же невозмутимо раз десять махнув, окутал его туманом фимиама, он, еле сдерживая смех и к ужасу бабушки, руками несколько словно омылся душистым дымом и только после этого пошёл поближе к клиросу, чтобы с наслаждением подпевать Херувимскую.

* * *

Так кто же сочиняет раболепные правила в храмах, и какому богу они угодны?

Однако, Свобода Души дорого стоит...