Без маски

Каждый человек имеет в своём арсенале набор масок, на все случаи жизни.
Маска для начальства, как правило, заискивающая, она похожа на маску для клиента.
А если ты - сам клиент, то это очень важная и умная маска, маска 'как ты мне надоел', маска 'меня-то ты не надуешь'.
Есть маска для родственников жены или мужа. Есть даже маска для себя самого - это не только то, что ты видишь в зеркале, а то, как ты видишь себя в окружающем мире, в обществе, на улице, на работе, в транспорте. Личной маски нет, разве что у сумасшедших, или у людей 'не от мира сего'.

Так получилось, что Виктор в какой-то период своей жизни остался без единой маски. Он много лет жил в тоталитарной стране и маски, его окружающие, составляли его мир. Маски политических лидеров в экранах телевизоров, маски пассажиров в общественном транспорте, маски продавцов и стяжателей, алкашей и преподавателей.

Но страна обрушилась, как песочный замок, смытый огромной волной перемен. Оказалось, что всё вокруг - сплошная ложь!
Включая 'масочную оболочку', которой прикрывалась огромная страна в лицах рядовых граждан, граждан-генералов, граждан-Генеральных Секретарей... Люди ходили в растерянности, и не знали - какую маску нацепить. Пришла эпоха непонимания. 'Масочную' массу сменила мышечная. Люди били друг друга по непонятным теперь уже мордам, мочили в туалетах не за здорово живёшь. В стране начался кризис. Ведь лицо человека, помимо языка, является одним из основных инструментов для общения.
Люди не понимали друг друга и перестали доверять, стали бояться соседа, друга.

Виктор, как человек честный, не знал, что делать со своими собственными масками. Уехав в другую страну, землю обетованную, страну своих предков, он не смог привести с собой маски социалистические. Не потому, что их не пропустила бы таможня. Ему казалось, что они никому не нужны и в новой стране. Как соломенный рубль, значок октябрёнка или пионерский галстук, или кодекс строителя коммунизма.

Поначалу он долго стоял у зеркала, смотрел местные передачи в то же самое зеркало и не мог уловить то неуловимое в своём лице, которое приблизило бы его к израильтянину. Почему-то заново слепленные маски воспринимались новыми согражданами именно как маски, а не как привычные лица, с которыми можно разговаривать, которые можно понять.

Вместе с изучением иврита, он присматривался к преподавателю, пытался примерить к себе её улыбку, ужимки. Все вокруг говорили об иной ментальности. Термин довольно расплывчатый. Что такое ментальность? Он-то знал, что всё дело в масках.

Как только его стали понимать на улице, даже если он не говорил ни одного слова - Виктор понял, что адаптация прошла успешно, маски, как ключики на все случаи жизни - подобраны и можно смело идти вперёд.

Во второй эмиграции Виктор вновь оказался без единой маски. Его трагедия состояла в том, что у него не было никакого желания вылепливать из своего лица что-то новое. Он просто устал. Его опыт показывал, что всё - лживо и недолговечно. Стоит ли из-за этого насиловать своё лицо?

Из-за этого он с трудом нашёл работу, из-за этого у него часто были стычки с начальством, которое не могло понять его, так как не видело привычную физиономию. Многие считали его 'чудиком'. Он всё это видел, ему всё тяжелее и тяжелее было в окружении людей. Единственным местом, где он ощущал себя в безопасности - были семья и друзья, где можно было обходиться без масок. Но полную свободу он приобретал, лишь оставаясь в абсолютном одиночестве.

Он любил гулять в парке в то время, когда там с большой вероятностью никого нельзя было встретить. На всякий случай он надевал тёмные очки и огромные шумоизолирующие наушники. Он с удовольствием надевал бы и лыжную маску, где открытыми оставались только глаза и нос. Но боялся последствий, боялся быть непонятым в тёмных уединённых аллеях.

Жена часто беспокоилась, чтобы в сумерках, особенно зимой, её муж не набрёл на голодных койотов. Он любил смотреть фильмы в полном одиночестве, это позволяло ему полностью растворяться в том, что он видел.

Так, незаметно его жизнь докатилась до своего нелогичного конца.

Эпилог.

Виктор лежал, наконец-то успокоенный, на своём смертном одре. Он был совершенно один, в том смысле, что ему не было ни до кого дела. Никто его не мог ни о чём спросить, ничем ему не мог помешать. Виктор лежал, а на его лице была маска, возложенная какими-то высшими силами. И это была маска счастья и умиротворения.