О чём она думает?

                Это случилось одним весеннем вечером, когда мало-помалу таял снег, но было до невыносимости зябко. Места здесь живописные, но по правде говоря, в сырости и монохромности не было ничего красивого, только вечером, когда зажигались фонари. Небо было всё в тучах, которые с быстротой плыли куда-то на север; иногда проскальзывала луна. Пахло весенней свежестью, хотя может и не свежестью, а тухлым, пропитанным грязью воздухом. В последнее время этот запах сложно узнать, так как зимой всё то, что под снегом – тухнет и разлагается, и весной эта дрянь поднимается в небо и опускается с каплями дождя. Невыносимо им дышать. Даже здесь, где вокруг поля и леса, рядом, совершенно близко к домам, примерно в полукилометре, а может и меньше, протекает речушка. Совсем скоро она поднимется к берегам и начнет уносить с берегов мусор, который затем окажется в каком-нибудь море, или дай Бог, будет собран. Во всяком случае, слышно как река течет, а еще слышно, как лают собаки где-то за домом, а также слышен рёв мотора машин, едущих по дороге, скрытой равнинами.

                Наш поселок включает в себя три кирпичных пятиэтажных дома, один двухэтажный, несколько деревянных, два коттеджа; плюсом ко всему два предприятия – одно связанное с дрожжами, другое – мебельная фабрика; три магазина, один из них находится рядом с остановкой и домом культуры, а другие два рядом с пятиэтажками; а еще за забором с колючей проволокой скрывается областная психиатрическая больница. Странно то, что от областного центра мы располагаемся в трех километрах, но почему-то относимся к городу, который от нас находится в тридцати. Но это не так важно.

              Раньше, по словам Н.А., строили сначала совхозы, людям давали землю, чтобы те её обрабатывали, затем построили первую больницу и магазин. Потом стали строить новые больницы, пустили автобус и начали строительство пятиэтажек. Квартиры здесь давали в основном водителям, и где-то в восьмидесятых, мой дедушка получил ключи от трёшки. Они обосновались здесь, и живут ныне, имея землю под огород и сарайку с курами и селезнями. Раньше, помню, даже заводили коров, и каждое утро, часов в семь утра бабушка вставала и выводила свою буренку на прогулку. Пастух собирал коров за домами, а затем вёл на поле, за речку, где те паслись, а Вовка, пастух – отдыхал, покуривая сигаретку. К часам пяти вечера коровы возвращались на свои места, и мы с бабушкой и с братом встречали этот табун мычащих животных. Это было очень давно. Всё изменилось. И люди – не исключение.

             Итак, мартовский вечер, сырость и холод, на ногах теплые вязаные носки, шорты и кофта; балкон третьего этажа; в руках сигарета; настроение – никакое. В размышлениях о новой идеи я снова увяз в трясине сумбура и лишней информации. Дома совершенно один – дедушка в ночь на работе, а бабушка вышла кормить кур и уже полчаса её нет. Она никогда не мешала мне, когда я принимался за работу, и в этот раз она ушла, ничего не сказав. Я даже и не заметил, так как сам был занят невыносимыми раздумьями, слоняясь по комнате уже с шестой кружкой чаю за час. В такие периоды разрядкой служит никотин, о вреде которого знает даже ребенок. Всё бы отдал, чтобы избавить себя от этой вредной привычки, только вот – не хочу я бросать. Я вышел на балкон, и стал наблюдать за людьми  на улице. По началу никакого не было, но затем подъехала серая «Лада 14». Водитель вышел из машины, и присев на капот, закурил. На его лицо падал свет фонаря. Оно было опустошенным, мрачным и уставшим. Затем на тротуар вышла девушка – моя знакомая, которую я знал с детства. Она торопилась домой. Такую погоду она никогда не любила. За ней же шла тучная женщина в зеленом пуховике и какой-то странной шапке с двумя детьми, мальчиком и девочкой, которые кидали снежки в друг друга. Мать выглядела уставшей и измотанной. И всё. Тишина. Запах жаренной картошки выходил с кухни соседей, где-то было слышен кашель старика, выше слышался звук телевизора. Холодно. А у меня только половина сигареты истлела. Я вышел с балкона, взял еще одну сигарету и чай, и вернулся на балкон. Внизу на лавочке сидела моя бабушка.
 
           Она сидела молча, на холодной и сырой деревянной скамье и просто смотрела куда-то вдаль. Наша собака бегали то там, то сям, вынюхивая каждую проталину. Я видел её лицо, её руки, которые постукивали мотив какой-то песни, которую она случайно вспомнила, а ноги то крепко стояли на земле, то она их поднимала, и раскачивала, будто качели. Её лицо не было угрюмым, да и вообще не излучало никакой либо эмоции. Оно было нейтральным. Я почувствовал её одиночество. Возможно, ей хотелось что-нибудь обсудить, но ей было не с кем. Казалось даже, что она кого-то ждала, но никто так и не приходил. Я наблюдал за ней очень тихо, притаившись, чтобы не спугнуть её. Так мы молчали около пятнадцати минут. У неё астма, я иногда слышу и всхлипы и отдышку, но она дышала очень медленно и глубоко, наслаждаясь свежим воздухом. И пусть он пропитан грязью, для неё он остается куда свежим, нежели квартирный воздух, пропитанный бытовой  химией. И у меня созрел вопрос: «О чём она думает?». И правда, мне стало интересно, какие мысли приходят её в голову. Что там? Она столько всего повидала на своём веку. И одной из её мыслей могло бы быть – воспоминание. Осталось узнать только: какое именно?

         Обычно, хорошие воспоминания вызывают улыбку, плохие же – наоборот, отвращение или угрюмость. А она сидит, и просто смотрит вдаль и всё. Нет на её лице никаких эмоций. Что же тогда? Мысли о будущем? Но также и мысли о будущем должны вызывать хоть какие-то эмоции. Или нет? Не в её случае. Позади слишком много, а впереди всего лишь ничего. Старики живут обычно одним днем, но моя бабушка оптимист. Она откладывает деньги про запас; она покупает себе одежду на праздники; живет. Но так она делает, как мне кажется, только ради того, чтобы показать дочери и сыну, внукам, что жива и полна сил. Она всё также с любопытством читает книги и смотрит передачи по телевизору. Она учиться готовить то, что никогда не готовила, изготавливает домашнее вино; работает летом в огородике, собственно, там она и проводит большую часть своей жизни. Так о чём она думает? Она сидит на лавочке, почти в тумане, под светом желтой лампочки, мерзнет и постукивает мотив какой-то песни! О чём? И меня осенило. Она думает о настоящем: сейчас, когда она придет домой, вымоет руки, свои старые трудовые руки, заварит себе чай, возьмет конфеток несколько штук, и включит какую-нибудь российскую мелодраму и будет смотреть. Ведь так по вечерам она делает уже несколько лет. «Нет!», – воскликнул я. Я увидел её лицо снова, и оно оказалось грустным. И я тогда, я понял почему: ей одиноко. Ей правда одиноко.

        Дед уже совсем другой – старый тиран, любитель расслабиться в гараже с друзьями стариками-тиранами. Ворчун, который всем недоволен. Порой мне кажется, что он не любит её, а она вынуждена жить с ним. Уже чуть больше пятидесяти лет живут вместе. Есть дети и внуки. Но где они? Дочь развелась с мужем и живет теперь с новым ухажером, сын давно уехал от матери, и редко приезжает к ней, даже сейчас, когда она тоже разошелся с женой и нашел себе другую. Внуки, дети сына, еще маленькие и находятся в узде матери-потаскухи, которая может влиять, по крайней мере на младшего ребенка. Внуки, дети дочери, уже давно стали старше: мой брат поступил в военную академию в Ярославле, в конце четвертого курса женился на прекрасной девушке. Другой внук – я, наблюдаю за всем этим действием, ибо возомнил себя черте знает кем. Я живу рядом, а ей одиноко. Вот в чём истинное положение дел. Я есть у неё, а на самом деле, я еще дальше брата. И странное дело, что я не замечал подобного с её стороны. Мне стало жаль её, и в каком-то смысле, мне показалось, что сейчас эта мысль разорвет меня пополам. Мне стало больно от этого. «Так нельзя!», – воскликнул я. Но уже было поздно, и признаться честно, я был очень рад, когда услышал её голос, как она зовет собаку, и та бежит к ней, перебирая снег своими маленькими лапками.
         Мы встретились с ней в прихожей. Собака тут же скрылась за диван в кухне. Я посмотрел на неё и спросил:
  – У тебя всё хорошо?
  – А почему у меня всё должно быть плохо? – нежно сказала она, вешая свой тулупчик горчичного цвета на вешалку.
  – Ну, не знаю. Сидела одна очень долго около подъезда на скамейке…
  – Я просто гуляла, Саш, – ответила она по-доброму.
  – Хорошо, – ответил я, улыбнувшись ей.

         Я больше не спрашивал о её проблемах. Я наблюдал за ней несколько раз, замечая за ней и улыбку, и угрюмость, но я уже не размышлял о том, о чём она думает. Мы с ней долго разговаривали по вечерам о её жизни, о дедушке и о детях. Рассказывала она с искрой в глазах, и это было очень интересно. Почти каждый вечер, я спрашивал её о каком-нибудь дне из прошло, и она, отбросив все свои дела, рассказывала. Сейчас мы редко так общаемся, но она не чувствует себя одинокой. Я не позволяю этого сделать. На то моя миссия, по крайней мере, пока. Свою жизнь тоже нужно строить, и бабушка говорит, что: «Повезет твоей будущей невесте!». Надеюсь на это.