Приколы наших поэтов

     А было это в те весёлые и счастливые времена, когда ЦДЛ принадлежал ещё писателям. Ну, в девяностые ещё, да. Творческие тусовки, дым коромыслом, знаменитый Пёстрый Зал, где стены были расписаны шаржами, картинками и цитатами писателей, а какой-то вдохновенный скульптор привинтил однажды к стене оленьи рога, отлитые им из бронзы! Нет теперь ни Пёстрого Зала, ни Дубового, ни гостиной, нет того великого духа творчества и гениальности! Всё исчезло, остался писателям лишь крохотный подвальчик под женским туалетом. Да и писатели те, великие умы, растворились и канули в Лету. Зато явилась густая поросль литературных чиновников, делающих бизнес на графоманах, коих во все века очень много водится. Ну, не все чиновники - предприимчивые бездари, есть и неплохие поэты, которые раньше даже поблескивали талантом. Вот один из них, хотя бы. Назову его N. Ну, он задавал жару в ту эпоху! Во как!
      О, этот N, опять он, всё он! Снова нашкодил! Два месяца потом оклематься не мог. В поэтических тусовках он особенно известен был безумной своей страстью к «зелёному змию». Как-то, особенно перебрав спиртного в компании хмельных друзей, N не смог перекричать их – те наперебой орали свои опусы – и сильно обиделся. Пытался обратить внимание на своё творчество – ну, никак! Что делать? Он яростно перевернул стол и полез драться. Но неудачно вспрыгнул на край падающего стола, который сработал как катапульта. В считанные секунды N  взмыл вверх и зацепился одеждой за те самые бронзовые оленьи рога, украшавшие пёструю стену. Очутившись над головами коллег, поэт принял это за хорошее предзнаменование, и с любопытством стал рассматривать суету внизу. А там всё ходило ходуном, мятущиеся коллеги прытко взмахивали руками, словно огромные птицы крыльями, и сплошной гул голосов казался поэту карканьем.
     - Кыш, вороньё! – завопил он сверху, но его никто не услышал.
     Он снова обиделся, но потом гордо подумал: «зачем мне, орлу, на ворон обижаться. Я гений, а они – графоманы». И стал вспоминать свои гениальные стихи. Вспомнил и громко продекламировал:
   - Почто я не сокол, почто не летаю?
  «Да это же классика!», - опомнился он. – «Я написал бессмертные строки! Я классик! Гениально, мы же это даже в школе проходили! Я гений!»
     И тут его осенило, что строки эти надо положить на музыку.
Музыка не заставила себя долго ждать: в мозгу поэта тут же сама собой возникла мелодия гимна России. Он сноровисто соединил текст со звуком, и заголосил во всю мощь свой новоиспечённый «шедевр». Но рога не выдержали столь мощной вибрации в совокупности с весом поэта, и всё это рухнуло вниз.
   В это время буфетчица вызвала охранников, и весь хмельной тусняк был выдворен из ЦДЛ. Все пошли пить во дворик. А наш поэт из компании как-то выпал и растворился в сумраке  -  был вечер. Потом его кто-то видел ночью на Старом Арбате: N шёл на четвереньках без признаков одежды, но зато в ошейнике и с поводком. Поводок держал его приятель – запойный композитор. Тот самый, который носит прикольные очки, прикольную куртку, в кармане которой всегда лежит прикольная книжка Ольги Кореневой «Не грусти, гад ползучий». Правда, злые языки говорят, что видели поэта на концерте Бориса Моисеева, на котором пьяный вдрабадан N пытался вскарабкаться на сцену и ухватить артиста за ногу. Как бы то ни было, а обнаружился поэт в травматологическом отделении больницы на Каширке, туда и принесли ему друзья передачу: много-много любимого напитка. Вся палата веселилась, загипсованные пациенты посваливались со своих растяжек и классно оттянулись в дружной драке – ума не приложу, как им это удалось со сломанными-то конечностями, но факт есть факт. За нарушение режима N был выдворен из больницы и маялся без спиртного дома, но потом друзья его навестили, и стало хорошо. Счастье несколько омрачал гипс, но N в свободное от пития время то подгрызал его оставшимися зубами, то пилил столовым ножом. Потом нога срослась, и N снова ощутил себя птицей.
     - Ура! – завопили друзья. – За это надо выпить!
  И всей компанией они отправились в ЦДЛ.