Один день из жизни Ивана Антихристовича

                Вконец свихнувшейся на фанатах Милене Ангел
     - Рус, сдавайся !
     Окружили, суки ! Они даже голоса украли у чипэндейловских комодов, инкрустированных хромом и никелем, подкрались незаметно, надев личину самобытных п...цов и мятые небрежной рукой фетровые шляпы, пробитые сверху ржавыми гвоздями и резьбовыми штырями, наспех свинченными с токарных станков, металлическими колоссами спрятавшимися в глубокий тени моих глаз, шныряющих по округе, переполненной низкопоклонниками. Долбаные низкопоклонники, сраные абстракционисты, мать вашу. Картонные жопы, нацепленные бумажные папильотки, посохи с эльфийской резьбой, ритмично стучащие о пол цеха в такт их грациозным движениям недотыкомок, пляшущих вприсядку у каждой розетки, откуда они подпитывались дармовой энергией, высасывая ее тонко прорезанными ноздрями, всхлипывая и перхая, как давящаяся жилистым хером девочка - переросток, прыщавая курва тринадцати лет, положившая стальные брекеты на протез парализованного дедушки, чья рука была вот уже сорок лет зажата фрезой станка, самого основного и главного из приборов, немецкого, чугунного, украденного по репарациям с заводов  " Мессершмитта " танковым сержантом Калашниковым, он и в госпиталь принес этот станок, пытаясь разгадать загадку и тайну того часовых дел мастера, что сидел в деревянных башмаках и кожаной жилетке в полумраке зала кинотеатра, где глухонемой поляк - киномеханик крутил настоящие порнофильмы, цветные и широкоформатные, с вечно рвавшейся пленкой и назойливым треском киноаппарата, разлагая в быту усатых трудовиков, набивавших своими промозглыми телами зал каждый вечер, протягивая потным кулаком, поросшим рыжими волосами, контру - марку, выданную блокляйтером в честь победы над Ланкастером танковой армии Клейста, умявшей танками розы всех цветов и модификаций в лиловый вереск пустошей. Уродские низкопоклонники ! Они скапливались последнюю неделю бытия на пороге цеха, притворяясь старыми газетами, свинцовыми отпечатками типографского шрифта, трупом моли, высохшей от отчаяния понять буквы, осенними мухами, вяло перебирающими мохнатыми лапками над скелетами рыбок, развращенно лежавших косточками и выпученными глазами на дне разбитого аквариума, окурками от  " Честерфилда " и  " Бонда ", некоторые даже с ярко - красной помадой, сводившей призрак сторожа, расстрелянного давным - давно, с ума. Он обнюхивал следы помады, этот ковыляющий среди станков призрак, дрочил свисающий из расшибленной пулей головы гипофиз, с каждым порывом ветра, влетающего сквозь бывшие окна, заваленные матрасами, матрацами и картонными ящиками из - под марокканских апельсинов, с периодичностью запускаемых ФАУ, визгливо протыкающих ночное небо за периметром цеха. Мне хотелось выкрикнуть что - нибудь героическое, как кричали раненые в шею моряки - черноморцы за миг до прощального залпа арбалетов под Азенкуром, вроде, они там орали о сучьих потрохах и котловых механизмах субординации, намекая сомкнутым рядам генуэзцев о воле политрука, делившего паек вощеной нитью, они успевали еще напеть священные строки матросского танго, а потом умирали, покорно усеивая плоскими телами внутренний двор замка, с невнятным шорохом опадая к красно - кирпичным стенам, выщербленным самоубийственными  " Бентли ", визжавшими отчаянно шинами по ночам перед стеной, озаренные факелами белоплащевых братьев, повернувших на Запад с восточного оперативного направления тевтонской экспансии, несущей цивилизацию голландской трубкой, изгонявшей отеческих бесов в родные болота, гишпанскими штанами с люрексом, загадочно блестевшим в свете факелов, приближающихся с неотвратимостью старости, беспомощной, бессильной старости валлийских и еврейских стрелков, в смешных остроконечных шлемах троянцев присоединивших свои ничтожные силы к низкопоклонникам, абстракционистам, пидарасам, мать вашу.
     Я выпер широкой рожей енота из угла, где хоронился и прятался от этих гадов, напружинив гибкий хвост и подняв столбиком мохнатые уши, в каждой руке - по свинорезу, за спиной обрез кулацкий, в сердце - Сталин, стальной вождь и учитель, топорщивший усы на злобу дня в своем тайном Мавзолее под Москвой - рекой, свинцовыми глыбами упрятанный до срока, когда грянет марш Энтузиастов по старой Абаканской трассе, восстанут мертвые, гробы откинут прогнившие крышки и обнажат всю правду конечных времен.
     - На, сука !
     Полоснув первого по горлу, резко развернулся к подползавшему слепому саперу, зажавшему оголенный провод взрывной машинки розовыми от сгоревшего и чадившего черным дымом танка яйцами, вольготно болтавшимися под ампутированной поясницей, скрипевшей от каждого ползка. Наступил на захрипевшую проклятиями грудь и оглядел умирающих низкопоклонников, жидов проклятых. Они клубились тенями, убегая в тени станков, срывая по пути прокламации, пряча улики, разоблачавшие их с ног до голов, перешептываясь возмущенными голосами и обещая устроить митинг в ближайшей подворотне, что перевернет весь мир и Спартак в пальто мудро залезет на селедочную бочку, выскажется по существу и наступит оно, счастье для всех.
     Я хихикнул и решительно включил станок, потом другой, третий. Они загудели и затряслись, пол завибрировал, а я, закурив неизменную сигарету, начал совать в зев Баала первого младенца, вперед головой, тут же вскрываемой механизмами, заменяющими человеческий мозг чипами роботов, покупателей, потребителей, избирателей. Настоящих людей нашего времени суток. Крепких, как гвозди, и таких же надежных.