Глава 26. О пользе античности

Его величество вернулся во дворец под впечатлением маскарада. Он был в приподнятом настроении и несколько раз повторил, что это не последнее путешествие его по ночному Парижу. Что до его спутника, то подобная перспектива совсем не улыбалась графу де Сент-Эньяну. Брести по улице, рискуя свалиться в какую-нибудь яму или нарваться на ночного грабителя? Только этого не хватало графу, который не слыл трусом, но не желал попасться ночному патрулю под руку с королем, точно пара подвыпивших гуляк. К тому же, подвергать Его величество риску было верхом нелепости. И де Сент-Эньян стал думать над тем, как превратить эти походы в безопасное предприятие.

Предложение, чтобы их сопровождал хотя бы до ближайшего перекрестка капитан мушкетеров, было немедленно отвергнуто королем. Де Сент-Эньяну не потребовалось много времени, чтобы узнать, что господин д'Артаньян в числе ближайших друзей виконта же Бражелон. Нет, эти походы следовало заменить местом, которое будет безопасно как для монарха, так и для объекта его страсти.

Будучи образцовым придворным, де Сент-Эньян предпочитал не задумываться, зачем нужна королю очередная игрушка. Хозяин пожелал - и это закон для его слуги. А придворный был ревностным слугой короля, и для него было делом чести создать для Его величества все условия для нового увлечения. Он принялся искать человека, способного помочь ему, и такой человек не преминул найтись. Господин Маликорн сделал все, чтобы вовремя попасться на глаза де Сент-Эньяну в приемной рядом с королевским кабинетом. Дальнейшее было, что называется, делом техники: обустроить уютное гнездышко там, куда добираться будет несложно, но где никто не сможет помешать влюбленным.

Людовик ни на секунду не задумался, согласится ли Луиза на такие визиты. Ему даже в голову не пришло, что ему, божьей милостью французскому монарху, может отказать какая-то дворяночка. Если сама принцесса, жена его брата, безуспешно добивается, чтобы из отношения перешли в новую фазу, ревнует его к любой женщине, точно простолюдинка, где уж устоять провинциалке!?

Король правильно оценивал настроение своей свояченицы: Генриетта чувствовала, что она теряет расположение Людовика. Но Его величество не был робким юношей: это был Давид, уже победивший голиафа Фуке, монарх, не знающий поражений не только в политике, но и на поле боя, это был мужчина, уверенный, что никто не посмеет отказать ему, вздумай он избрать объект для своих любовных притязаний.
Принцесса была в отчаянии, но гордость не позволяла ей показывать, что она смертельно уязвлена пренебрежением короля. Людовик стал избегать ее, и Генриетта задумала небольшой план, как завлечь короля на вечер, который она устраивала у себя. Напрасно было бы думать, что принцессы вольны делать все, что им хочется. Жизнь царственных особ регламентирована придворным этикетом до такой степени, что на личную жизнь времени не остается. В описываемую нами эпоху Людовик стал доводить эти правила жизни для королевской семьи и всех, кто его окружал, до немыслимых вершин. Каждая минута была расписана и продумана, оставляя для Его величества минимум времени для себя. Как известно, Людовик спал очень мало и отличался невероятной работоспособностью. Но всем остальным приходилось подстраиваться под короля.

Генриетта, учитывая все, что произошло на ее неудачном вечере с Люлли, остановилась на встрече в тесном семейном кругу. Для Людовика семья значила очень много, мнением матери он дорожил и уважал в Анне Австрийской, в первую очередь, свою мать. Генриетта приготовила сюрприз, который бы заставил короля задуматься, стоит ли ему гоняться за химерой.

Итак, вечер должен был быть семейным. Разумеется, на нем могли присутствовать и немногие доверенные особы, а к таковым Генриетта причисляла своих двух фрейлин, Монтале и Тонне-Шарант. Принц тоже никуда не являлся без своего фаворита, а король без своей верной тени — де Сент-Эньяна.
 
Ее высочество тщательно продумала все, что собиралась высказать на этой встрече. Свою оскорбленную гордость, свой сарказм она готова была облечь в изысканную форму античных одежд, столь ценимых при дворе.

Людовик, войдя в гостиную, увидел, что карточная игра на сегодняшний вечер не предполагается. Заметив, что королева-мать уже расположилась в приготовленном для нее кресле, он направился прямо к ней, игнорируя принцессу. Поцеловав руку Анны, Людовик повернулся к Генриетте, и отвесил ей поклон, словно извиняясь, что не ее, как хозяйку дома, поприветствовал первой. Впрочем, короли имеют право нарушать этикет, если сами его устанавливают. Людовик, в молодости, себе такое еще позволял.

- Милая сестра, - Людовик был сама любезность, - чем вы нас порадуете сегодня?

- О, Ваше величество, я надеюсь, что мои новости вы найдете достаточно занимательными, - Генриетта присела перед королем в реверансе.

- Я никогда не сомневался в вашем таланте рассказчика, сестра, - и Людовик ответил ей улыбкой, за которой принцессе почудилось тайное опасение.

Как только гости принцессы заняли свои места, расположившись с известной непринужденностью, оправданной семейной обстановкой, Генриетта приступила к своему рассказу.

- Мы все, господа, имели случай насладиться рассказом господина де Лоррена, который свел знакомство с проказником-фавном, - начала принцесса, убедившись, что шевалье занял свою позицию за креслом принца Филиппа. - Он оказался очень мил и любезен. Любезен настолько, что согласился для меня провести мою знакомую дриаду в тот же дом, где уже побывал с шевалье.

Такое вступление не обещало ничего хорошего. Шевалье де Лоррен внутренне сжался за креслом своего повелителя, а король откинулся в своем, ожидая подвоха и чувствуя, как кровь отливает от его лица.

- Итак, моя дриада, такая же невидимая и, почти такая же любопытная, как ваш фавн, неслышно пробралась вместе с ним в уже знакомый вам, господа, особняк. Дом был пуст, и ничто не нарушало полночной тишины. Скрипки умолкли, гости разошлись и только две тени неслышно пробирались по дому.

- Это были фавн и дриада? - громко спросила молодая королева и покраснела.

- Увы, нет, Ваше величество: они ведь невидимы для всех. Нет, это были совсем не сказочные божества - это были персонажи римских карнавалов. Две маски, два домино в широких плащах, и с закрытыми от нескромных взоров лицами, осторожно передвигались по дому.

При этих словах де Сент-Эньян нахмурился: эти две тени поразительно напоминали ему что-то знакомое.

- Между тем, - продолжала принцесса, - похоже было, что этой парочке известны были все закоулки дома: без колебаний они нашли лестницу и поднялись на второй этаж. «Это должно быть здесь, Ваша светлость, - промолвила одна из масок. - Я заметил, что наша богиня скрылась именно в этой стороне.»

- «Но мы не можем искать ее по всему дому, в особенности, если двери закрыты!» - засомневалась вторая маска.

- «О, вы не должны беспокоиться, герцог. Нужная нам дверь всегда будет открыта!»- успокоил герцога друг.

Это уже был не намек, это уже был прямой удар, и Его величество побледнел. Кто посмел предать его? Только тот, кто знал о тайной комнате! Король оглянулся на де Сент-Эньяна, дежурившего за его креслом и придворный едва заметно кивнул: он понял, кого следует искать.

Принцесса продолжала живописать похождения античных божков, но Людовик ее почти не слышал: он задыхался от бешенства. Что с того, что его высмеивала собственная родственница: она не более чем подданная короля Франции! Принцесса забывается: она не желает помнить, что для короля нет семьи, его семья — это весь народ Франции и все равны перед его судом!

Но Генриетта, влекомая своей ревностью, досадой, униженная тем, что король, словно простой смертный, подглядывал за ничтожной в недавнем прошлом фрейлиной, неслась на волнах своей фантазии. Когда же она приступила к описанию того, как маски прокрались в украшенную, как морской грот, спальню, где почивала дочь Посейдона, терпение у Его величества закончилось. Резкие, злые аплодисменты заставили принцессу остановиться на полуслове; король встал, с грохотом отодвинув массивное кресло. В сопровождении де Сент-Эньяна, не говоря ни слова, не поклонившись никому, Людовик вышел вон, собственноручно отворив дверь и до смерти напугав стоявших снаружи лакеев. До самого Пале-Руайяля он не произнес ни слова, но по тому, как лицо его становилось то смертельно бледным, то пунцовым от душившего его гнева, де Сент-Эньян понял, что чувство его к принцессе умерло. Бедная Генриетта не учла характера своего короля, и не учла силы его разгорающейся страсти.

Зачем понадобилась Людовику Луиза, Луиза, которая для него вообще не существовала, когда была у него под боком в роли фрейлины принцессы, король и сам толком не мог ответить. Но она стала чужой женой, матерью и засияла для него неожиданным блеском. Пока он мог взять то, что было рядом, он не проявлял никакого интереса к застенчивой девице, скромной и невзрачной в своих незатейливых туалетах.

Теперь, украшенная брачными узами, счастливая и довольная, она неожиданно стала для него необычайно привлекательной. То, что она была желанна для мужа, сделало ее ослепительной и желанной для Людовика. Чего было больше в этой страсти: зависти или желания избалованного ребенка иметь ту же игрушку, что и у другого? Привычка получать то, на что упал взгляд? Или просто азарт охотника? Это не играло роли: король жаждал получить эту женщину, и у него в голове даже не промелькнула мысль, что на его страсть могут не ответить. Луиза полностью овладела его мыслями, Генриетта стала препятствием к достижению желаемого, и Людовик закусил удила. Даже скандал в собственном семействе уже не останавливал его. Генриетта унизила его своим рассказом, посмела следить за ним, подкупила кого-то, кто был посвящен в его тайну: этого было достаточно, чтобы поставить принцессу на место. Людовик никому не должен давать забыть, что он король, что он владыка всех и каждого в этом государстве. Тех, кто еще это себе не уяснил, он призовет к порядку. Тех, кто решился стать у него на пути, он устранит одним движением царственной руки, как он это сделал с виконтом де Бражелоном. Тех, кто решится воздвигать препятствия у него на пути, он просто уничтожит!

Царственный лев метался по своим покоям, приводя в трепет придворных. Планы мести Генриетте, один другого грандиознее, роились у него в голове. Внезапно Людовик остановился: он понял, что ничего не сможет сделать. Это была первая трезвая мысль за последний час, и она поразила его своей простотой: Генриетта для него никогда не была доступна. Принцесса, из собственного тщеславия, играла им и собой, стараясь убедить и его, Людовика и себя, что они могут быть вместе. Какую же боль они могли причинить своей семье! А он считал себя хорошим сыном!

Луиза - вот достойный предмет для его чувств. Какими глазами она на него смотрела в тот вечер! Муж ее далеко, и он не имеет никакого отношения к королевской семье. Все располагает к тому, чтобы продолжить это приключение. А Генриетта? Ну, что же, она должна же наконец понять, что увлечение античностью может обернуться дурным вкусом.