Астероид

(роман в пяти частях)


Этот роман о любви к своей  Родине (для автора — России) и, конечно не без  боли души и тяге к справедливости, ввергнутые в настоящее время   в глобальную путаницу мышления, не без определённых умыслов.
Читателю, не очень знакомому с метаморфозами поворота мышления, можно опустить «Вступление» и «Пролог», и начать чтение с первой главы. К концу романа суть «Вступления» и «Пролога» зазвучит более явно, и можно будет скрестить своё мнение с посылом автора. Можно  при   чтении бежать  по аннотациям глав, для удовлетворения  любопытства о  сюжетной линии, но не в сюжете  главное, а в движении мышления к тайне Воскрешения. Без вникания в споры главных героев, приближения к этой истине не понять.
Вариант романа после пяти обработок всё ещё сырой,  и возможны в тексте непонятные сбои, как имя Антон перед Балакиревым, и конечно запятые (запятые друг читателя, но не писателя).
 Работа над романом продолжается, и претензии вряд ли когда оставят автора, разве что выстрелить порой рассказом в сторону (как это и было в пяти моих книгах рассказов). Но уже хочется слышать стон сфер, которые я затронул далеко не намеренно; а это вера -  главная, определяющая  смысл романа линия, а это  медицина, и философия, и  литература, и, даже грамматика, в которой порядочно мощные силы накопили те, кто не хочет видеть её дыхания изменения и роста.





Книга 1
Вступление
Время действия третье тысячелетие нашей эры. Пишется с тем очевидным присут-
ствием божественной силы, которая дана человеку - в лоно его веры.
Булгакову простили силы и власть Воланда в романе «Мастер и Маргарита», мне должно
добиться того же, для прощения за игру со временем. Но это не игра, мне это очевидно!
В третьем тысячелетии от срока явления на Земле Христа случилось такое, что вздрогну-
ли все люди и наконец почувствовали, как они всем обществом своим устали от всего того,
что им навязывалось из века в век.
Кем навязывалось? Да злом! Без всяких рассуждений. Всякий человек знает, где зло и ка-
кое оно, это не для объяснений. И то, что оно исходит от ограниченных умом людей, уточ-
нилось с фосфоресцирующей ясностью. Эти «ограниченные» всегда были с жаждой вла-
сти, денег, претензиями на почтение к себе, но более – с попустительством себе на неуёмное
потребление. Они имели такую жадность к этим благам, что если бы эту жадность матери-
ализовать в тело, то громадностью оно превзошло бы доисторического ящера. Да ведь так и
случалось раз в истории Земли, и явилось вновь, об этом могли свидетельствовать во второй
половине третьего тысячелетия строители космического корабля.
Да-да, носители зла обратились своими нематериальными, но духовно-вычурными об-
разами в подобие тех далёких отморозков Земли, обращённых, кстати, в то доисторическое
время Планетой (не без отвращения) в нефть. На сей раз жажда зла в носителях его достиг-
ла фантастических размеров уже в ХХ веке: в обустройстве своего комфорта, потреблении
еды, той же нефти – нутра Земли, и в конце концов своего тела, начиная с наркотиков, до
операций по изыску возможностей пола. Потребление уже в самом начале выбросило в
общество свою обратную ветвь эволюции – вырождение. Со временем эта ветвь стала
стараться оправдать своё падение наветом о происхождении всех людей от обезьян, движе-
нием общества к совершенству якобы усилением изыска потребления. Ничего подобного,
люди были и есть от Бога, а это было вырождение, с попустительством себя на всё и вся,
вплоть до видения своего совершенства в обезьяне и того хуже. Змий знал, как повернуть
всё в своё величие.
Жила эта ветвь, гордящаяся тем, что люди её взошли от обезьян (странно, что этого нуж-
но было бы стыдиться), но с оглядкой на человека, верного заповедям бога. И цеплялась,
и карабкалась, каждым своим представителем быть похожим на божественные образы, а
на самом деле прыгая от одного непонятного себе образа до другого, не ведая благородной
последовательности. В ревности копирования мазали картины, делали из музыки попсу, не
стесняли себя суетой и жаждой хватать без разумения всё и побольше, полагая, что избы-
ток и творит способность и талант. И, конечно, самое отрадное этой ветви было оттянуть
себе силы и возможности от тех людей, кто был не из раскрученных приёмов и проплатой
каждого шага деньгами, а с талантом от Бога.
Человек от Бога отличался естеством радости расположения к труду и самоорганиза-
ции, был отмечен смелостью, отвагой, но более всего стремлением к высокому с умерен-
ностью брать лишь самое необходимое для творческого труда. Отличался он щедростью
и радостью дарить. Сложность только радовала его. И даже в немощи своей (по истечении
лет или с физическим недугом) человек Бога стремился знанием и пониманием обстоя-
7
тельств закрепить свой опыт, приторочить к тому кредо, что есть высший промысел на
Земле о разумной жизни.
В двадцатом столетии человек бога наперекор вкусам времени ходил в храмы бога, про-
должая ковать своим творческим участием прочность жизни, и, если требовалось, шёл на
жертвы, ни толики не сомневаясь, давая поразительные примеры отваги и приверженности
к совершенному веры.
А люди, произведённые усердием в копировании на себя посланцев бога, старались
быть успешнее, чем соседи, упрочнять лишь понятное своё, жить и питаться завистью о
себе и себе подобных. Внешность, материальность были их фетишем, оракулом, кумиром,
и потому они отталкивали прочь от себя даже своих родственников, если те слабели по
ходу лет, чтобы не порочили их респектабельный вид своей немощью. Это от них пошли
теории по перенаселению, искусственному отбору людей по качеству, устранению слабых
и неполноценных (по их разумению) из жизни, с тем, чтобы только сиять для окружающих
своим здравием и получать восторг их о себе.
На вид себя, на рекламу они выталкивали своих ярких успешных, цветущих особей; и
их же, едва споткнувшихся, сталкивали прочь в презрение, отчуждение. Общество ХХII
столетия воочию отличило в своей среде этих, с мозговой окаменелостью чудовищ, кстати,
всё более и более изощрённо пользующихся не своим трудом, а трудом других. Заряжен-
ные завистью к чужим возможностям, они жадно озирали пространство для подчинения
себе, множили свою силу производными цивилизации. Природные ресурсы сжигались
чаще на блеск и сиюминутный успех дохода.
Общество вздрогнуло, потому что мурло доисторического чудовища наконец выбралось
к власти даже над информацией, ложь стала внедряться в организацию мышления, и ста-
ло ясно: всё, далее некуда, или жизни на Земле быть, или, предсказанная религиями всех
народов, не огненная гиена, а всеобъемлющая ложь всё пожрёт. Барлог (из «Властелина
колец» Толкиена * был страшен оркам, потому что пожирал детей их, и женщин, и учёных
с их деяниями, попустительствующими этому чудовищу. Все увидели воочию подпитку со-
бой этого Барлога. Найти и призвать во спасение жизни Гендальфа стало необходимостью,
как и то, чтобы повернуть науки на приведение в систему своего сознания, лечение обще-
ственного мышления. Этому был путь один - укрепление своего контакта с первопричи-
ной жизни, поиск контакта с Богом, органической связью с Его Полем. Вот тут и перешло
внимание на космическое значение жизни, а значит, и внимание к Космосу. Задача полётов
в Пространство стала актуальной. К этому подоспели и другие, никоим образом необъяс-
нимые, космические события.
Из общества уже в ХХ столетии выкристаллизовалась группа наиболее деятельных,
одарённых и духовно воспитанных людей, и эта группа встала на путь жертвы (себя, в
первую очередь), с задачей - собрать всё лучшее, что сумели люди заметить за свои 20 веков
посвящения. Суть отбора группы и ценностей была одна – верность единой линии совер-
шенства человека, которую указал Христос. Не по разумению людей, но с этого появления
Его, собственно, этим явлением Бога и начала исчисляться иная ветвь истории – отбора
совершенного, найденного людьми в их сознании. Собирались свидетельства об удачных
государствах; высокие достижения по организации труда, по проявления сути добра и че-
ловечности, собирались как факты, так и открытия науки, и приёмы самоорганизации. Со-
бирали и систематизировали труды гениев и талантливых людей, которые сумели раскрыть
хоть часть мудрости Писания, собирались и приёмы, как найти шаги организации себя для
понимания их. Произведения искусства и катаклизмы физического мира, легенды и факты
поразительной способности человека на совершенство, как и высоту своего звания - чело-
век, всё это заносилось в древо картотеки. Собирались философии и биографии людей,
сумевших встать вровень тайнам Писания, как и наметки пути для приближения к ним. Всё
8
собиралось для систематизации и более того - кристаллизации, а потому, не исключая и то-
лики прекрасного и совершенного, что в каждом человеке, хоть на сотую часть его существа
являлось. Так травинка каждая имеет свой цвет и свою пользу, для общего совершенного.
Но лишь совершенная толика, полезная для совершенства общего, интересовала эту группу,
им важна была цельность и чистота кристалла.
Этот центр поначалу полагал, что совершенство достаточно только собрать, с тем, что-
бы создать кристалл, но оказалось так, что за этим титаническим трудом, просто назвав-
шись Духовным Центром, он стал смыслом и светочем человечества на третье тысячеле-
тие. Каталоги всё боле строились по планетарной системе, с обязательной привязкой к
взаимовлиянию. Некоторые произведения искусств и достижения науки входили сразу во
множества каталогов и осуществляли таким образом возможность перехода и подсветки
своей ценностью множества планет знания. В Духовном Центре можно было получить
оценку своих трудов любому человеку, там просто и публично решались споры аналогами
их из истории, там можно было беспрепятственно быть принятым человеком избранными
по факту интуитивного совпадения, получить то, что в религии именовалось исповедью.
Подобное люди пытались уже сделать в систематизации изобретений, но по понятной при-
чине попали опять в ту же башню*.
Первое открытие, а точнее первое, что осветил кристалл Духовного Центра для исполь-
зования, оказалась свобода обращения со временем. Именно совершенство человеческих
трудов, собранное в кристалл, оказалось могущим перейти эту запретную черту для со-
знания. Это стало и свидетельством расположения высших сил, и, используя эту сво-
боду, они сумели повести людей сначала к спасению от угрозы для жизни, а потом стали
приближаться к тайне избрания планеты - Земли для жизни, и к тайне тайн – Воскреше-
нию. Апофеозом доверия к их усилиям стал в середине третьего тысячелетия космический
проект с отправкой людей полётом к планетам Сириуса. Подбор астронавтов начинался
психологически и интеллектуально, а потом и новым знанием - использования смещения
людей во времени. Задача уже сводилась к тому, чтобы собирать таланты, способности и
труды людей, как прошедшего, так и будущего времени в единой точке для поставленной
космической цели. Первый возможный охват периода сбора был в две космических жизни
(600 земных лет по Рериху*). Начав эту работу с отдельных людей ХХ столетия, Духовный
Центр собрал команду в несколько сотен энтузиастов. Их он перенёс в точку времени
третьего тысячелетия, где был реализован проект космического корабля.
С этим новым осознанием, и переходом власти общества к людям высоты разума,
вообще-то аскетов по отношению к своим потребностям, в обществе увидели, что труда
людей на жизнь, с теми разумными возможностями черпать силы, взятыми из недр земли,
не только достаточно, но и избыток. При правильном пользовании результатов труда его
стало достаточно каждому на самую счастливую жизнь, и для каждого, из людей живущих
на Земле. До этой поры все силы общества тратились на производство оружия, на строи-
тельство глобальных систем защиты от него. Все энергетические возможности, труд и раз-
ум тратился на совершенствование этого оружия, на тренировки владения им громадной
массы самых работоспособных людей, на войны и разрушения, а потом на восстановление
уничтоженного этим оружием. И всё это во имя власти двух трёх десятков духовных вы-
родков - чудовищ, чтобы олицетворять мираж порядка, то есть защиты власть взявших, в
первую очередь. Общество не зря искало возможности освободиться от этой власти.
И освободились, и обнаружился такой потенциал труда и сил, что одного века было до-
статочно для того, чтобы всех накормить, обуть, одеть по климату, да, кроме того, и обе-
спечить счастьем - заниматься всевозможными увлечениями. И общество стало шагать к
своему совершенству семимильными шагами. Уже в следующий век, был обеспечен следую-
щий шаг не цивилизации, а условий развития личностей. Квартиры, а точнее места отдыха,
9
можно было иметь в любом городе планеты, они под ведомством организации жилья сда-
вались и восстанавливались, и предоставлялись по надобности. Никакой собственности на
жильё не требовалось, как и на велосипеды, которых было произведено чуть ли не на каж-
дого жителя планеты – взял велосипед, приехал и оставил на новом месте, как прочитанную
книгу в народной библиотеке. Оставленный велосипед пригодится для желающих ехать в
обратном направлении. И здесь, тоже развитое ведомство, следило за парковкой, сохранно-
стью и своевременным ремонтом. Да были ли они нужны, разве что для спортивного инте-
реса. Всё более стали развиваться возможности проезда на автомобилях с навигационным
управлением, а то и вертолётным транспортом с обеспечением тоже специальной диспет-
черской аппаратурой взлёта и посадки, тысячи спутников обеспечивали безопасность, как
и предупреждение аварий. Нарушители движения транспорта блокировались на движение
из космоса и ожидали долгой реабилитации. Раньше потенциал наблюдения из космоса
направлялся на выслеживание летающих разведчиков противника.
Для борьбы с преступниками, от их зла, был найден биологический вирус страха, как
не странно, помогло этому обоняние на него собак. Скрупулезным трудом учёных этот
материальный объект был переведён в программный продукт, Этот продукт математиками
был введён повсеместно в космические аппараты, и в каждый наблюдательный аппарат на
земле, и в каждый частный мобильник, как и в устройство, прикрепляемое к каждому че-
ловеку. Ребёнку достаточно было испугаться, как вся система мгновенно вычисляла место
возникновения страха, как и причины его - агрессии, порождающей страх. Незамедлитель-
но туда направлялись силы предупреждения. Любой преступник, излучающий агрессию,
мгновенно был заметен и предупреждался сигналом, а если упорствовал в своём намерении,
то через ту же систему получал взброс того же страха в себя с парализацией его воли. Так
что защита людей стала столь совершенна, что преступления пресекались почти в помыс-
лах зарождения. Мышление получило контроль пока что на этой стадии охраны человече-
ского достоинства, впереди должна была быть и охрана справедливости. Вычислили пока
дифференциал добра в информации, который ввели в Интернет и разрушительная накипь
приёма шумовой информации, от всех подряд, прекратила разрастаться, отслеживая лишь
новизну, качество и приращение пользы сознания. Интернет ХХ века, незащищённый в
своё время даже от посягательств уличной шпаны, остался в истории кривой усмешкой над
передоверием учёных теории вероятностей.
Международная организация отслеживала систему деятельности ведомств обеспечения
безопасности жизни, кстати, взявшая в основу своей организации религию. Именно религия
после выверки близости к высшим идеалам, и основательности устоев её, оказалась самой
продуманной в отношении воспитания человека, при максимально возможной гуманности
отношения к людям. Служители веры оставались такими же, как и две тысячи с лишним
лет тому назад. Так же было для них священно хранение манускриптов, с подвигами аске-
тизма проникновения в тайны, так же их община была предельно трудолюбива и сдержана
в потреблении, так же возрастание в их иерархии было по установленному порядку реко-
мендаций от тех, кто стал славен большими личными жертвами и большей утончённостью
понимания Писания. Она же обладала и максимальной точностью ориентации на то, что
суммировало стимулы увлечений и труд людей. Так же она была немногочисленна, потому
что требовала жертвенности, и тот, кто не готов был для подобных жертв, имел возмож-
ность уходить в свои увлечения. Духовный Центр, отличающийся высокой самооргани-
зацией своих представителей, постоянно занимался анализом творчества людей. Всякий
творческий труд под его надзором и при его участи должен был получать оценку и рецен-
зию. С поразительным постоянством религия сохраняла себя и в третьем тысячелетии, что
свидетельствовало, что это и есть стержень жизни.
Скорости перелётов, удовлетворяющие увлечённость людей двигаться к загадочному,
10
таинственному, непознанному себе, всё возрастали, а в авиации всё более ракеты вытес-
няли самолёты. Но освобожденная энергия разума людей поспевала за нюансами, которые
предъявляла скорость передвижения. Успех общества был ещё и в том, что снялась амби-
циозность людей - пристраивать своих родственников к «теплым» и престижным местам.
Люди вдруг заметили, что под престижностью в прежних организациях общества, был
замаскирован страх (тот же выродок тяги обезьян - пристраиваться) за безопасность своих
чад. В иерархии подчинённой единой вере не было страха, потому что условия жизни были
те, кто какие желал получить, а определить направление своей увлечённости мог только
сам человек, и здесь-то и пригодилась вожделённая свобода. Ничто не мешало выбору и
переходу к контакту с теми, кто был ведущим в том или ином направлении дела людей.
Кстати, в прежнем обществе эти вершины были надёжно закрыты разного рода охранни-
ками, а точнее специально обученными особями охраны тел ящеров, да их и называли
телохранителями. Охранники тела, которого они и не видели, зачастую было каким-нибудь
полумёртвым президентом, генсеком, а это была вотчина для них и их детей. Государство,
скрывало это нутро под эгидой всемирной заботы о мире. Позже и, так называемое СМИ ;
подхватило это дело охраны вотчин. Счастливое, а может выстраданное, появление Духов-
ного Центра, наконец, пресекло это, как и ещё одно исчадие зла СМИ.
Воспитание детей было лишь начальным в семье, а далее естественное перерастание в
игры, в любимом ребёнку деле и постоянным — возможным теперь — общением с теми
увлечёнными людьми, которые (тоже по любви) в том или иной отрасли были первыми и
вели дело, каждому своя «Игра в бисер»*. Образование теперь именовалось ни названием
учебных заведений, а именами знаменитых стражей высоты той или иной дисциплины.
Так ученику Леонардо да Винчи ещё в XV веке не было бы нужды называть высшее учеб-
ное заведение художественным, или поэту в ХХ афишировать свою школу, ссылаясь на
символистов или имаженистов *, чтобы сказать о своём уровне образованности в той или
иной области. Визитной карточкой расположения учителя к ученику был набор любимых
произведений искусств, и, прежде всего, выбор книг, как наиболее углублённо, как и кон-
кретно воздействующих на воспитание человека, по сравнению с другими видами искусств.
Живопись олицетворяла столпы культуры общества, музыка развивала чувства, литерату-
ра служила движению разума, становясь всё более причиной усложнения скорости.
Стремительно росло полётное могущество общества, с проникновением в тайну скоро-
сти разума, удалось получить новый вид энергии - мобильный и ёмкий, тупик аккумулятора
миновал. Открытия следовали за открытиями, потому, что всё большая часть людей при-
мыкала к науке. Стало зазорно упиваться комфортом, которого был избыток, но искать
своих аудиенций с высшими тайнами было и интересно, и престижно. А тайны были. При
всей развитости медицины, всё ещё не была открыта тайна самоорганизации живой клет-
ки и все последующие этапы движения к её сложности. Гипнотическое воздействие пере-
шло от шарлатанов к Духовному Центру, который чётко поставил разницу целительства от
лечения. Но для большинства людей, в том числе и увлеченных в ветвях науки, духовное
воздействие оставалось всё ещё таинственным. Прозрение в поле разума и памяти, так и
оставались прозрениями, так и продолжали они называться вдохновением. Так же люди
удивлялись тем дарам, которые вдруг нисходили неожиданно, но они теперь точно знали -
от Бога. Потому-то эти люди устойчиво называемые теперь философами (но без той иронии
присущей ХХ столетию) были теми проводниками к неизвестности, которая и увлекала
человечество.
В космических полётах, приблизившимся к вылетам за Солнечную систему, шла выверка
больше возможности психологии человека, нежели расчёта и предсказания движения в
Космосе. Бог был, это чувствовалось во всех удачах конструирования техники, да и поощре-
нии проектов, выходящих риском за пределы известного разуму человека. Но Бог оставался
11
тайной, к которой и на толику не удалось приблизиться. Вот почему философы стали зани-
мать особое место, потому что они были проводниками к божественному замыслу. Тайной
Создатель оставлял не только организацию живой клетки, но и симфонию существования
сознания - Поле. И, конечно, тайна Воскресения, жизнь вне тела, так и оставалось на по-
роге легенд и домыслов. Тайн доставало и «грошовый комфорт», как спели когда-то поэты
в песне о флибустьерах (*8), фатально терял к себе расположение. Это тоже освобождало
энергию разума людей, которым не нужно было делать в их жилье круглых кроватей с экра-
нами 3 -7d и телевизорами под потолком. В двадцать седьмом веке от явления Христа на
Земле люди уже строили космический корабль на орбите, а до того, как было сказано, им
было позволено перешагнуть барьер времени.
А теперь вернёмся в ХХI век, в котором ряд энтузиастов, подступившееся к секрету
барьера времени (назовём пока его так) начали работать не на общую потребу: успокоить
людей от взаимной вражды, или накормить всех вплоть до тех, кто мог, но не желал тру-
диться. Энтузиасты осознали, что человечеству нужно решить главный вопрос, и это, в пер-
вую очередь, спасение этого раз подаренного жизни богом уголка - Планеты Земля. И более
того вернёмся в быт XXI века, тоже многострадального, как и ХХ века, чтобы увидеть, как
шла отборка достойнейших и полезных людей для проекта сколь человеческого, столь и
божественного, исключив им чудовищную и обязательную прививку разума смертью.
* Николай Константинович Рерих относится к плеяде выдающихся деятелей русской и мировой культуры.
Художник, ученый, путешественник, общественный деятель, писатель, мыслитель – его многогранное дарова-
ние сравнимо по своей величине разве что с титанами эпохи Возрождения. Творческое наследие Н.К. Рериха
огромно – более семи тысяч картин, рассеянных по всему свету, бесчисленные литературные произведения –
книги, очерки, статьи, дневники...
*Дж.Р.Р. Толкиен автор романа «Властелин колец». (Гендальф – добрый маг. Барлог – чудовище преиспод-
ней.)
* Башня, которой посвящено библейское предание, изложенное в 11 главе книги Бытие Вавилонская башня,
которую не смогли достроить из-за того, что строители начали разговаривать на разных языках
* Герман Гессе автор романа «Игра в Бисер» , повести «Паломничество в Страну Востока» и др.
* Имажинисты — поэтическая группа, члены которой увлекались «теорией образа». Возглавляли течение
В.Г. Шершеневич, С.А. Есенин и А.Б. Мариенгоф.
12
Пролог
Все несчастья жизни людей на Земле, просто мелочь по сравнению с теми, которым
подвергли себя добровольцы, которые летели на космическом корабле «Фрэзи Грант» в
направлении Созвездия Большого Пса, к Звезде Сириус. Лететь более 14 лет со скоростью
в две трети скорости света (по их первичным подсчётам), лететь с полной неизвестностью,
что там ждёт, да и неизвестностью как пройдёт полёт. О возвращении дилетантски замал-
чивали, да и речи об этом быть не могло, по крайней мере, сейчас в этот первый такой даль-
ний полёт, слишком много всего, невообразимого даже. Да и то, что земная жизнь отдаля-
лась от астронавтов не только минимум на 30 лет, но и оставалась сама в ином временном
измерении, отсекало немало домыслов. Старение родственников на Земле за этот срок, само
собою разумеющееся, а то и смерть; да прощание энтузиастов полёта с ними, собственно,
было равносильно смерти. Это и было самое трагическое для астронавтов в их решимости
шагнуть в Простор. Это было добровольное принятие кирпича под сердце - тяжести утрат,
ведь возвращение было так мало вероятно, что почти невозможно.
А информация, передаваемая с Земли, через какое-то время, станет медленно и верно всё
более затруднена помехами, да и будет отставать, как свет далёких галактических звёзд, от
факта их существования. Ведь светят Звёзды из космических далей, зачастую которых уже
и нет, поражённых каким либо космическим взрывом, а свет от них ещё летит, как инфор-
мация, что они были, поскольку хвост информации об их гибели ещё не долетел.
Может поэтому силы духовного плана пытали во все времена людей на Земле на смерть
близких их, выбирая самые экстремальные ситуации, чтобы они выработали какой-то реф-
лекс, иммунитет – зацепления за жизнь, в такой атмосфере, чтобы уметь сконцентриро-
ваться и отвести свою жизнь от паники и следствия от неё – своей гибели. Потому-то уми-
рает во цвете лет Пушкин, потому-то лишаются люди гения Моцарта… А то и, зачастую,
лишаются и талантливого врача, который снискал доверие людей, и не напрасное, потому
что действительно находил пути спасения жизни доверившимся пациентам; или разбивает
роковая случайность о скалы, спасающего друзей, лётчика. А когда уходят близкие, а горячо
любимые! Люди искали в таких случаях свою, казалось потерянную душу, и находили, и
упрочили её этими испытаниями. Вот, с этой опытной душой и с этим опытом переживаний
и подобрал астронавтов Духовный Центр полёта для отправления в Простор, на корабле
«Фрэзи Грант» к Сириусу. Естественно, что ведущим этого полёта и был этот Духовный
Центр. Достаточно было уже неудачных экспедиций, с опорой лишь на инженерные и астро-
номические знания руководителей. Психология человека оказалась более непредвиденным,
да и таинственным, что определяло удачу или катастрофу. В Духовном Центре были не ме-
нее таинственные, загадочные личности, обладающие знаниями души человеческой, да и
более того - посвящённые в более сложные сферы, чем точная техника.
А почему полёт к Сириусу?
По легендам и сказаниям и множеству духовных свидетельств, там должно было нахо-
диться божество с причиной жизни, а значит и с целью жизни. Спасение нужно было всем
людям Земли, путь к которому они, отошедшие по той или иной причине от веры, утра-
тили. Переписывая по своему разумению и на свой ляд, принесённое им на Землю Богом
знание, тоже исказили. Тайнами в легендах всегда Бог посылал людям знание, и Духовный
Центр проработав не один век огромную массу их, смешанных со сказками и домыслами
философов, как и корыстных сект, нашли единственно основательную легенду о Сириусе.
А те, кто был со слабостью в вере, не говоря уже о ветви вырождения, ощущали свою
немощность, и, потворствуя этой своей слабости, уже в XVI – XVII веках стали уходить
от необходимости углублять свои знания, заодно занижая и требовательность к себе, и
прячась от задач веры в свою, понятную себе, суету. Потому-то вера, непонятая, или
оставленная ими, неминуемо обернулась им страхом. Некоторый нашли опереться себе
на учёных, не уточняя, кто из них и чем учёный, и сколько их достойных, на кого можно
было опереться. Опрометчиво опёрлись, замечая и не замечая, что все их аксиомы и теории,
13
были не более, как детские рубашонки, натягиваемые на себя взрослыми верзилами.
Людские знания на Земле могли лишь расползаться на сотни ветвей: физике не хватало
химии, биологии математики, астрономии психологии, и так бесконечно, теряя согласие,
взаимопонимание, а то и приятие, но умножая ветви институтов, и количество занятых в
них людей с фатальной разобщённостью во взаимопонимании. Собственно это было пред-
сказанное «Вавилонское смешение»*1 в «Ветхом завете» (сообщение «Библии» работало,
как и многое из того, что несёт в себе эта книга). На это разобщение не обращали внимания,
потому что своя суета каждого вела в свой тупик. Медленно и верно вообще терялся стимул
общения, поиска единства становился часто странностью единичных личностей, и уж,
какой там, вести речь о взаимопомощи.
Автоматы, на которые уповала наука ХХ столетия, так и остались мечтою, потому что
всё то, что предвидели учёные того времени, делалось на базе теории вероятностей и про-
изводными от этой теории. А автоматам вероятность не могла служить программой, они
неизбежно затыкались в своих действиях в тех местах, где использовались коэффициенты
увеличения прочности, и уж подавно срывались в точках экстремумов функций. Чего сто-
ил человечеству Интернет, ставший монстром СМИ, вместо удобного помощника каждому
и всем в пути познания. Учёному миру серьёзно пришлось повернуться к разделу диффе-
ренциального и интегрального исчисления математики, особенно после той катастрофы,
которую им преподнёс XXII век.
В психологическом аспекте люди оставались всё теми же слабыми людьми, подвержен-
ные всем, внезапно возникшим случайностям, с потерей настроения и воли. Космический
корабль, на котором летели тщательно отобранные Духовным Центром астронавты, мно-
гого стоил, прозревшему для его создания обществу. Трудность представляло хотя бы то,
что его – такую громаду пришлось собирать на орбите, деталь за деталью, подсылая ра-
кетами с Земли для монтажа их на орбите. Проблемы возникали на каждом этапе, пожа-
луй, только в скафандрах удалось найти оригинальные решения, но оно было таково, как
мастерство хирурга, выпестованного практикой тысяч войн, с единственной ценностью
- практических навыков от бессчетного количества ошибок, ведь монтаж вёлся в скафан-
драх, и потому над удобствами работы в них пришлось потрудиться немало. Успех учёных
серьёзно продвинулся в энергии, когда нашли тайну извлечения её желудком птиц, сразу же
стало возможным без всяких вредных последствий перелетать людям через реки, болота и
прочие препятствия. Но даже и с этим открытием, стремительно продвигаемым на возмож-
ность использования для ракет, было куда сложнее подобрать команду астронавтов, даже
с той свободой, которую позволил Бог людям к XXIII столетию выхода за условность
времени.
Летели к Сириусу около трёх сотен астронавтов. Не все были знакомы друг с другом, но
каково могли быть эти знакомства, если они и были? Как могут говорить два человека с
разными базисами знаний и памяти? У каждого своё смертное прощание с близкими, а
ещё и с той тяжестью задачи полёта, с неминуемо нависавшими вопросами сердца: «спасём,
не спасём», «выживем, не выживем», «будем, не будем». В таком состоянии человек тянется
к одиночеству, чтобы понять, сосредоточиться, в худшем случае предаться воспоминаниям.
Работал в душе каждого ещё и приобретенный в тяжёлых ситуациях жизни самообман,
главная ценность трезвого человека попавшего в беду, то есть держись одной мысли. А если
шире, от чего многие не хотели отказаться, были серьёзные ограничения, типа: «Не ходи
в огненный сад!». «Огненный сад», как термин пришёл из романа написанного в двадцать
первом веке писателем - психологом. Роман так и назывался «Огненный сад», там автор
сумел построить систему поведения человека с психологической травмой. Видимо, это был
большой художник, на которого пал выбор провидения - испытать одно из страшнейших
психологических травм и описать выход из тяжёлой ситуации. Хотя художникам, то же
даром Бога, не требуется перегрузок в обычном плане, потому что они и так находятся в
экстремальном поле психологической нагрузки своего неординарного мышления. «Огнен-
ный сад» означал зону запрета, куда ни человеку, ни, даже, мышлению его, было заказано
14
входить. В саду лежали камни с надписями, которые, сразу по прочтении, воспламенялись
тем особым огнём, способным сжечь человека, уничтожить его, подвести к той черте, из-за
которой обычно живым не возвращаются, как не возвращается свет, имеющий квант мас-
сы, от притяжения Чёрной дыры.
И этот запрет, и самообман был необходим астронавтам, как людям Простора и, более
того, каждый должен был сам себе их найти, кто в чтении книг, кто в просмотрах своих
коллекций, кто в исследовательской работе по плану своей основной специальности, точнее
- как усвоили все люди на Земле, – в работе. Экран смотровой площадки корабля, казалось,
самое экзотическое место корабля, вообще был редко посещаемым астронавтами, потому
что там было ещё хуже — бездна души видела бездну Простора. Кроме того, специаль-
ное устройство, которое доставляло астронавта на смотровую площадку, выносили его из
кольца искусственного тяготения, и потому там, в невесомости, не очень то приятной, когда
опоры не было даже у ног, подавно трудно было найти опору душе. Со смотровой площадки
виделось: корабль стоит, и всё звёздное небо неподвижно. Даже на звёздном небе Земли
можно было на суточном вращении, увидеть хоть толику движения, и там свои ноги стояли
на земле. Здесь в тиши полёта в две трети скорости света по инерции (а для космоса это
одно и тоже стояние или движение по инерции) всё стояло. Только высоко точные прибо-
ры могли вычислить градус изменения относительно какого-нибудь ближнего небесного
тела, потому, что светила были бесконечно далеко. Но сама относительность – этакая игра
воображения на Земле - здесь предъявляла испытание разуму. Здесь было не до игры. Что
могла дать такая картина человеку, привыкшему к движению, точности планов, позицией
в спорах с отстаиванием своего мнения? Ничего. Лишь немногие на корабле и это были
представители Духовного Центра, могли чувствовать продвижение, но не по Звездам, а по
особому ощущению Поля, изменения его, и не плотностью, а скорее симфонией звучания.
Они – основа корабля, компенсировали волнения Поля молитвенным напряжением и
редко выходили из своих пределов. Они и были главной защитой корабля от случайностей.
Работники Духовного Центра упреждали, неведомым образом для остальных участников
полёта, опытом, случайность встреч с астероидами и пылевыми скоплениями, а самое
страшное - своенравностью кривизны Поля. Вот где работал многовековой стоический
путь святых Земли. Они – святые, часто затворники, для понимания смысла Послания
Бога уходили от людей в скиты, в пещеры, в леса, в подземелья, в кельи на многие годы.
Отвлекать Духовный Центр от того напряженного слежения курса корабля было неразум-
ным. Поэтому астронавты были в основном в самостоятельном поиске и сами себе искали
спасения. Судьба одного человека сложна, но судьба общая всей команды и полёта корабля
- есть судьба общая и каждому.
А к Земле приближался Цербер*, этот астероид блуждал в другой плоскости эклипти-
ки и вот подступил момент сближения его с Землёй. О сохранении прежнего спокойного
обладания Землёй атмосферного давления и температуры, было говорить заповедано уже
общим страхом (на том уровне понимания людьми Космоса). Луна была непригодна для
жизни. Произойти опасное сближение могло быть (у астрономов в плане сроков были рас-
хождения, что естественно шло из-за пагубы их опоры на вероятность). Не всё подчинялось
их исчислениям, теория относительности уже не была панацеей в расчётах космических
явлений, потому что теория вероятности, такая удобная вначале для внутриядерных про-
цессов, так хорошо послужившая в создании компьютеров на основе полупроводников,
увы, в космических масштабах, делала промахи. Признание Поля, которое уже дало и но-
вые энергетические возможности и факты смещения времени, не вызывало уже сомнения,
но и не поддавалось точным вычислениям, если такие вообще были позволены. Неопреде-
лённость сохраняли даже элементарные частицы микромира.
Часть людей и это были люди веры, утверждали, что жизнь, созданная на Земле Богом
находится под Его охраной от случайностей. Собственно над этим и работали монахи всех
верований. «Не для потехи Бог это создавал!»,- имея виду, жизнь на Земле, утверждали своё
оптимисты, добавляя, что вся Вселенная пронизана этой целью – уберечь жизнь и увидеть
15
свою кристаллизацию в разуме, в кристалле, выращиваемом живой материей.
Философы были мобильнее математиков в Мировоззрении, для них ушли времена со-
мнений в существовании Бога, как заблуждение материалистов, со своей пресловутой наде-
ждой на волю и цивилизацию, в маленьком, очерченном пятью чувствами, пространстве.
Им уже казалось смешным, как в конце ХIХ столетия люди додумались построить гносео-
логическую * систему с вершиной материализма, и чуть ли не выродком от субъективного
идеализма – назвали религию, размахивая формулой «Философы объясняли мир, но дело в
том, чтобы изменить его» Хотя и во время своей власти над умами, философия материа-
лизма не могла похвастаться открытиями систематизаторов знаний.
Но скептики оставались и сохранялись. Психология человека оставалась тайной тайн.
Скептики утверждали, что какая-то Планета, наделённая тоже жизнью, вышла на более
правильный путь, более совпала с замыслом высших сил в лице Бога. А Земля, отошедшая
от единого кристалла единства в вере, погрязшая в войнах и опытах самоуничтожения, фа-
тально отклонилась от нужного маршрута развития и потому вышла из зоны внимания, а
значит и защиты, высших сил. С этими многие соглашались, потому что чудовищным стало
увлеченных властью и потреблением всего материального, количество людей на Земле. Да
уже и не сдерживалось никакими ограничениями сжигание ресурсов Земли, особенно в
ХХI веке. Хуже, что и преступления тогда, поддержанные монстром СМИ , пошли в ход
жизнеустройства, полагая, что тайное остаётся тайным, лишь бы принесло успех. Увы, это
уже была не наивность, а дистрофия разума. Ни чего на Земле не было такого тайного, ко-
торое не было известно Богу, и не стало бы явным, для урока другим. Даже самое малое
прегрешения против совести — внутреннего стража от Бога (да и охранной грамоты) - не
оставалось неведомым Полю. Не даром, как антитеза в ХХI веке, появился (а может по под-
сказке библии, как Ною ковчег) тот проект, в который и вступил Олег. И вот теперь избран-
ники и ученики этого проекта, этой школы из недр ХХI столетия, продвинутые на три века
вперёд (философы как называли их на корабле) и люди – создатели корабля, математики
по своему укладу мышления, летели вместе на одном корабле, являя своим обществом ещё
одну проблему - взаимного контакта между собой.
На Сириусе можно было разрешить эти противостояния: и точек зрения поколений и
противоборства оптимистов и пессимистов, а самое главное знание стратегии Жизни. К
тому же Сириус, если он примет корабль, то означит тем, что хочет принять. Потому-то
даже отстающая на часы и дни связь с Землёй о её бытии, служила кораблю информацией и
поддержкой. Ничего белее важного для «Фрэзи Грант» не было, как эта информация: «Что
там сейчас на Земле?», «А как сейчас там, в этот миг?». Астронавтам была важна атмосфера
жизни её - не возникло ли там войн, катаклизмов природы, роста преступлений, потому что
это свидетельства означали для Духовного Центра - будет ли принят прилёт, или не будет
принят, ведь там, на Сириусе всё известно априори. Была тревога и о том - не скрывают ли
чего земляне, потому что лишь Главный Космический центр Земли мог давать информацию
на корабль. А его руководители, чего доброго, вздумают изменять информацию, чтобы не
травмировать команду работников Простора. Вся эта тяжесть сомнений, как и уяснений
истины, ложилось работой на работников Духовного Центра корабля.
Сириус (лат. Sirius), также ; Большого Пса (лат. ; Canis Majoris) — ярчайшая звезда ночного неба.
На юге Турции был обнаружен старейший храм в мире - Гёбекли-Тепе. Археологи предполагают, что он был
построен для поклонения звезде Сириусу.
Комплекс возрастом 11 тысяч лет состоит не менее чем из 20 участков. Каждый представляет собой кольцо
из огромных Т-образных каменных столбов, часть из которых украшена резьбой, изображающей свирепых
животных. Ещё два мегалита стоят параллельно друг другу в центре каждого кольца.
Александр Грин автор произведения «Бегущая по волнам» Главная героиня романа фея Фрези Грант.
*Гносеология – теория познания; раздел философии, изучающий взаимоотношения объекта, субъекта и
знания в процессах познавательной деятельности.
16
ЧАСТЬ I. ОЛЕГ
Глава 1. Олег Деснов
На Олега спускается чудо встречи с девушкой, которую он сразу самозабвенно полюбил,
и навечно, всё глубже постигая, что эта встреча – дар ему от Бога.
Олег был, пожалуй, единственный на межзвёздном корабле, кто был уже с реальной, а не
по знанию от других, тяжелейшей травмой, и не остывшей, но пылающей в нём как жерло
действующего вулкана. В его XXI веке у него случилось самое страшное, что могло слу-
читься в судьбе любящего и преданного своей любви человека - «ушла» из жизни его люби-
мая – жена. Олег Деснов жил в Калуге, городе всего в 180 километрах от Москвы. Работал
в энергоснабжающей организации железной дороги. И вот: была семья, жена, сын … и не-
счастье - в один миг, в два дня и он без жены, а сын без внимательной мамы. Олег с пораз-
ительной настойчивостью поправляет всех обращающихся к нему с соболезнованием: «не
умерла , а ушла», не приемля и не веря общепринятому: «умерла».
«Ложь, - считал он это бытовое - «умерла» и отвечал себе, и говорил, - этого не может
быть»
«Это не для живой души! - утверждал он другим, - в конце концов, есть я, как свидетель-
ство, что она жива, что она живёт». Он и в молитвах подменял неудобное своей душе слово,
на фразу: «ушла от живого общения с нами».
Самозабвенно любимый им человек Марина действительно жила в нём, кстати, это сра-
зу увидели представители Духовного Центра полёта, и не беспокоили его всем комплексом
испытаний, да, наверное, и приняли в коллектив будущих астронавтов по причине устой-
чивости его чувств, потому что в плане знаний он был более самобытен, чем осведомлён. По
натуре Олег был однолюб, преданный своей первой любви. Он так романтично в жизни
встретил Марину, что в нём прочно засело убеждение, что она была ему - дар Бога. Да с нею
он и поверил окончательно в Бога, а это был важный шаг. Эта встреча и была выше всех
возможностей рассудка, которым люди грешили в поиске своего семейного счастья в ХХ
веке. Вот они три явления его жизни, которые прочло сердце Олега, минуя всякие соблазны
скептических объяснений.
Явление первое:
Город Калуга, в котором живёт Олег. Он идёт по главной улице.
День как день, обыкновенный день весны, разве только что чувства, в унисон начина-
ющемуся цветению всего, от черёмухи до яблоневых садов, в каждой душе просыпаются
ростком. В медленном и могучем развороте течёт по всем жилам и надеждам, и мечтаниям
людей это чудо весны. Перед Олегом, как и перед каждым человеком в этот прекрасный
погожий день, улица, щедро усыпана людьми, в основном молодыми, свежими с утра,
торопящимися - кто на роботу, кто к вокзалу на электричку, кто в магазин. И все в рас-
пахнутой одежде для весеннего тепла, доверчивые, нарядные, симпатичные. И вдруг, как
в фотоаппарате резкость, выделяется объект внимания. Но кто во внимании? - резкость
концентрируется - на противоположной стороне главной улицы города идёт девушка. Рас-
стояние в ноль. Нет расстояния: во всех деталях прелести своей юной фигурки и грации
походки, она! Безупречность вкуса! А может это вкус Олега, вдруг увидел, представляемое
до сих пор в воображении, своё? Девушка спокойным ровным шагом следовала в противо-
положную сторону той, куда шёл Олег. Миг, и нужно было уже оглядываться, чтобы увидеть
её платьице в клеточку мелькающее среди толпы. Но улица полна людей и девушек много,
а впечатление, как стоп кадр, держит её во всех подробностях, будто стараясь досмотреть
лишь частью увиденного совершенства. В следующее мгновение Олег сообразит, что нуж-
17
но было перебежать улицу, пойти вслед, - свои дела, какие там дела - в сторону! Всё эти дела
- мелочь и суета!
Но шарм, шествующего по тротуару юноши, но стеснительность, и Олег не переходит
улицы. Да и подсознание: не покажется ли ей это бестактным, или хуже наглым, нахра-
пистым. И Олег идёт всё далее, и всё глубже соображая, что всё-таки нужно было перейти
улицу, и проследить, если не догнать…
И бесполезны эти поползновения рассудка, потому что неизвестно и Олегу самому, поче-
му он увидел именно её, и если бы он обладал тем зрением, которое указало бы ему то, что
девушка шла, но не касалась земли, опоры ей доставало над землёй. Никто этого не мог ни-
когда увидеть, потому что и представить себе не возможно, что может быть такое. Она шла,
не оставляя следа. Если бы Олег вздумал идти за девушкой, то без той же настройки, ему
неведомого явления, которое показало ему её, он потерял бы её, так же мгновенно потерял
как и увидел. Это и происходит с каждым человеком, потому что каждому, без исключения
каждому, даётся этот сигнал неземного смысла жизни, и каждый, по-своему воспринимает
его, и оценивает и следует, но единицы тех, кому дано обрести ближе свидетельство любви,
той любви, которую заповедовал Бог. Олегу было предначертано это счастье, но (!) из-за
земного усердия закона сохранения энергии, это счастье должно было быть, потом, позже.
Явление второе:
То первое явление было давно, и, как часто у каждого (но не у Олега), даже забыто.
Сказка, мираж, но для Олега это оставалось ярким знаком; может потому, что было ему
от Провидения - знать большее. Ту девушку, своей уже легенды, он не встретил, а увидел
на станции Сухиничи *(не далеко от Калуги) из окна электрички. Опять первые тёплые дни
весны (другой весны), сады уже в цвету, да и все деревья украшают своей роскошью все, где
они есть, как и в этом привокзальном скверике. И в этом скверике, на сей раз в платьице
лёгкого палевого цвета, сидела она на скамеечке и читала книгу, ветерок порой легонько
шевелил волосы её причёски. Всё было в её позе гармонично: и склонённая головка над
книгой, и это лёгкое, так идущее к её чёрным волосам, платьице, которое будто освещало
её, и плотненько сжатые колени, на которых лежала развёрнутая книга. Аккуратный и чи-
стенький баульчик, стоящий возле ног, а не на скамейке, будто подчёркивал убеждение хо-
зяйки, что вещи не должны быть там, где положено сидеть людям. Но как бережно держали
руки её книгу, и были эти руки красивы, и как нежны они были касанием к листам книги,
когда нужно было перейти на следующую страницу.
Репродуктор перрона сообщил, что электропоезд отправится через десять минут, и Олег
обрадовался возможности выйти, чтобы пройти мимо этой девушки. Так он и сделал, оста-
вив другу свой портфель. Минуты до отправления прошли как миг. Олег несколько раз
прошёл мимо сидящей девушки, но та была так поглощена чтением, что не подняла даже
головы от книги. И сесть рядом Олег не осмелился, чтобы не помешать чтению. Олег был
застенчив, да всегда человек теряет все свои привычные навыки и опыт при близости свое-
го идеала. Олег любил читать и сам, и упоение чтением боготворил. Почему? он не знал сам,
может потому, что писал стихи, которые никому не показывал. Так и уплыла опять в память
Олега эта девушка, теперь в окошке электрички.
Олег, наблюдая её, только углубил для себя совершенство её образа, и ничего того, в чём
бы усомниться, что перед ним был его идеал и не менее, не находил. Ведь каждый человек
исподволь ищет свой идеал, а, скорее всего, выискивает червоточинки в том, что показалось
идеалом, чтобы убедиться, для покоя себе, что его нет. И с тем, как бы вздохнуть - нет иде-
ала, и отпустить своё напряжение поиска. Тем горше было Олегу расставание с образом де-
вушки, в которой он видел только совершенство, без толики сомнительного жеста, а значит,
без толики возможности возврата себе спокойствия. И тем беспомощнее ощутил он себя,
потому что не ведал, не знал, как можно было, с ней познакомится, узнать хоть что-нибудь о
ней, приблизиться, чтобы иметь возможности видеть порой, хоть издали. Окна электрички
18
как рубанком проносили перед его глазами дома деревни, деревья. Раньше от мелькания
видений окна у него рождались представление о красоте, и он записывал слова подходящие
этому. Сейчас снова, как и тогда образ девушки заслонил, затмил всё - была только она, она
отражением в окне электрички, неслась рядом, а слова, которые так легко приходили рань-
ше на впечатление о красоте природы, сейчас молчали, их не было, это было то, чего не знал
Олег — это был ожог его души совершенством. Это было то подсознательное признание
себе, что есть совершенство, есть, а он Олег оказался беспомощным в этот миг, да и будет,
наверное, всегда таким беспомощным. «Нет, не осмелиться подойти, а значит и не жениться
мне», — произнёс он в суд себе, потому что связать свою судьбу с той, кто был проще этого
идеала, он не мог, не желал и отвергал.
Явление третье:
Был белый вальс – конец сомненья маловеров
И завершенье юных снов, забав, утех.
Высоцкий «Белый вальс»
Но был Бог, а его воля сильнее всего. Через два месяца Олег взял туристическую путёвку
в предгорья Кавказа. Не сидеть же дома в отпуск, посмотреть на горы! Олег каждый отпуск
старался куда-нибудь съездить, это обновляло мышление его, это дополняло колорит сло-
варному запасу и реализовало его увлечение фотографий, и много всего другого.
За два дня до отъезда в аппаратную, в которой работал Олег по обеспечению телеуправ-
ления энергодиспетчерам, постучалась робко женщина. Она представилась из планового
отдела того же предприятия, уточнила о том, что Олег взял туристическую путёвку, и со-
общила, что вторую путёвку, а их было две в их профсоюзной организации, она взяла для
своей дочери. И вслед за тем последовала просьба не оставить девушку без внимания, ведь
только двое они из города Калуги: «Она впервые выезжает без меня так далеко. Одна! И,
может, где-то не найдётся защитить себя».- Женщина ещё много чего говорила. Олег веж-
ливо дал согласие и уточнил, когда её дочь поедет в Москву, ведь нужно было ехать поездом
Москва- Кисловодск до места сборы группы, ну и чтобы здесь же, в Калуге, и встретиться,
и поехать вместе.
Олег потерял дар речи, когда вошёл в электричку с женщиной, которая хлопотливо встре-
тила его в условленное время в самом начале платформы и подвела в вагоне к той незна-
комке, с которой разлучила в Сухиничах его электричка. Девушка, которую не мог забыть,
которую уже во сне, в отчаянии от своей беспомощности, видел не раз. Перед ним была
та девушка, в том же платьице мягкого палевого цвета. Мама девушки представила Олега:
«Марина», — так было имя этого черноглазого совершенства. Она и сейчас в электричке
была с неизменной книгой в руках, и баульчик (тот баульчик - Олег и его помнил) стоял
над ней на полке электрички.
Но был Бог! Олег рассказывал Марине, как увидел её – Марину на станции Сухиничи,
и скоро узнал, что это она действительно ехала тогда в Думиничи на работу в школу, туда
её направили после окончания литфака Калужского пединститута. И слушал с упоением её
голос, что читала она тогда роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»(*), и что срок
чтения был ей определён, так как мамуля (так она называла ласково свою маму), достала
эту книгу по великому знакомству и на короткий срок. Олег ещё не читал этот роман, да и
многого, как оказалось, не читал, но его любопытство и горящие от радости его глаза гово-
рили многое. От чего они более горели? — бог весть. То ли оттого, что идеал девушки перед
ним совершенствовался уже и душевно, то ли оттого, что новая бездна знаний нахлынула
на него.
Олег после окончания института внушительно поработал с сочинениями Фёдора До-
стоевского (как сложного и для избранных), Льва Толстого — особенно его «Исповеди»(*),
которую, как оказалось, Марина ещё не читала (Олегу в том разговоре с нею был первый
плюс). Работа энергетика, которая требовала умственного определения направления сил
природы, позволяла ему это.
19
Кроме математики был Олег эрудирован и в философии, потому что прочёл собрание
сочинений Канта (опять таки для своего достоинства - не оставаться же без пониманья и
сложного), кое-что Гегеля (*), да в Лаврова заглянул, чтобы быть осторожнее с великим
Толстым. Но где он оказался богаче Марины, так это в искусстве живописи — горячее ув-
лечение работами Врубеля, Серова, (*) Левитана, да он и рисовал иногда портреты великих
писателей с фоном, на котором в полутонах раскрывал их мировоззрение. Марину это заин-
тересовало. Говорили без умолку в электричке, а потом и в поезде «Москва- Кисловодск».
Марина была внимательным и восторженным слушателем, а это ещё подогревала и «Малая
энциклопедия истории искусства», которую взял с собой в поездку Олег. А когда он развер-
нул перед Мариной своё увлечение фотографией, а впереди ведь была экзотика предгорья
Кавказа! И, конечно, теперь, мечта и Олега, более того, реальное теперь желание - видеть
в объективе на фоне этих гор и водопадов только это милое создание - Марину, и не пропу-
скать ни единого красивого места, чтобы не попросить её позировать. Между ними будто
пролегла река, но не та, что разделяет водой берега, а та, что объединяет два берега в общее
совершенство – реки. Река, объединяющая два берега Марину и Олега в единую синюю лен-
точку на земле! – таковой была эта поездка, это была высота, это была песня совпадения в
полёте увлечений двух сердец. По приезду в Калугу они не могли уже быть друг без друга,
и скоро, и фатально, и с ведома Бога, пришли к единственному и верному - закрепить свой
союз.
Михаил А.. Булгаков (1891 — 1940 гг) писатель, автор произведений «Белая гвардия», «Мастер и Маргари-
та»и др.
«Исповедь» - эссе Льва Николаевича Толстого.
Э. Кант, Г. Гегель — философы немецкой классической философии.
И. Левитан, М. Врубель, В.А. Серов русские художники живописцы конца ХIХ начала ХХ столетия, яркие
представители серебряного ренессанса России.
Сухиничи, Думиничи - районные центры Калужской области.
Глава 2. Камин
Олег поступает в технический институт, хотя способности имел и в литературе, и
в рисовании. В институте его внимание возвращается к изобразительному искусству и к
писателям, начинает писать стихи. Далее он всё более примыкает к этой органической
для человека культуре, обнаруживая выход к философии. Он уже имеет свою библиотеку и
занят размещением книг таким образом, чтобы удобнее было владеть их миром. Марина в
это стремление его вдыхает новую силу.
Школу в лесном посёлке, где работал его отец - инженер лесного хозяйства, Олег окончил
с серебряной медалью, очень удивив и порадовав учителей своим сочинением на Аттестат
зрелости. Преподаватель по литературе, желавшая упорно смирить агрессивную самобыт-
ность Олега, а так же для коррекции его грамотности, постоянно ставившая ему четвёр-
ку, прочтя его сочинение, согласилась в аттестате зрелости поставить по литературе пять.
Поступил Олег, однако, в технический ВУЗ, легендарный МИИТ, наверное, из-за спора с
преподавателем литературы и безоговорочного признания его способностей в математике.
И действительно, сам не зная почему, он равно с хорошими книгами любил и парово-
зы, электричество, физику, а математику ставил богиней науки. Институт шёл более чем
успешно – навыков в трудолюбии у него было достаточно – не даром выходец из суровых
краёв глубинки России: брянские леса, с блиндажами и немыслимым даже воображением
обитанием в них; а начальные классы были в Переславле Залеском, где его родители были в
напряжении - зацепится за тягостную послевоенную жизнь. И вот столица родного края,
20
но если Юрий Нагибин начинал впитывать Москву, находясь своим детством в ней, то Олег
пришёл сюда с богатством любви лесной шири и самобытности других городов. Москву не-
возможно было не полюбить, хотя бы за добро её приёма, но и то сложное детство, где более
всего доставало труда, вот вместе, они они и ожили в нём спором богатством образов,
Москва со своим бытом и обликом окраин. Диалектика столичного и окраинного так и
укоренилась в нём тем своеобразным голодом - ездить по родному краю с узнаванием всё
большего, и сопоставлять с тем, что нашли великие люди для любви своей и ориентиров.
Ещё перед поступлением в институт Олег дал себе зарок не рисовать, а эту способность
его замечали в школе, и замучили постоянными нагрузками с классными газетами. Да и
учителя особенно по физике, по ботанике ладили понудить его рисовать плакаты с иллю-
страций учебников к урокам. Боясь подобных нагрузок в институте, он утаил в себе эту
свою способность.
В общежитии ограничивал себя программными науками института, помогая заодно од-
нокурсникам с курсовыми заданиями в них. Но прорвалось, зажатие лирических страниц
своей души, неслыханной любовью к лесу – к своему лесному уголку детства и юности. И
уже прочной, потребностью вошло посещение музеев, в первую очередь изобразительных
искусств; а вслед и чтение художественной литературы, дополняя свои чувства находками
писателей; и уже писанием стихов, сначала в парках, в общежитии, а потом и на канику-
лах в лесу, и везде и всюду. Писал самобытно, так написал бы «в унитон тучке» (тон ведь,
тональность подразумевается), а учитель поправил бы это слово на «унисон». Почему! И
естественно - школьные четверки, а не пятёрки. Лес понимал самобытность Олега, а учите-
лю рядом не случилось быть. Но зато лес понимал и угадывал его, и как-то ответил, что
без друзей не обойтись человеку, как и без подруги парню, как и мужчине без семьи, а Олегу
без леса. К девушкам требования Олега, из-за богатства чтения, были высоки, да и среди
друзей более всего он дорожил искренностью, которую всё чаще находил лишь у авторов
любимых художественных произведений. Точное определение дружбы поэтому для него
стало: «Чёрный лебедь», совершенен, но чёрен. Ну что это за совершенство, если оно черно,
хотя и похоже на птицу королеву и царицу – лебедь. С чёрными лебедями любви и дружбы
он - самобытный Олег, и поплыл, смиряя свою гордыню там, где уже с ней никак нельзя
было проплыть. Всё больше он переливался с такой закваской души в книги. Тем более что
в институте повеяло на него холодом и от математики, за то, что она в своё лоно включила
«Теорию вероятностей», отдав этой теории своё главное внимание. Увы «Теории вероятно-
сти», а не топологии, а не глубине воображения начертательной геометрии.
Окончив институт, Олег всецело включился в работу, тем более что она ждала его, нах-
лынув всей сложностью и присущей времени поспешностью. Участок железной дороги,
на который направили Олега, спешно электрифицировался и должен был быть сдан к сро-
ку, но свободное время было – работа не институт. И продолжал Олег совершенство сво-
их знаний и в математике, но более всего в художественной литературе. Порой подолгу
искал книги с иллюстрациями художников, угадавших дух автора романа или повести,
а ещё лучше - вступившего в диалектику подсветки сюжета своими работами. Такие как
Бродский с Грином (*), как Шмаринов (*18) с иллюстрациями в романе «Война и мир» Вот
отсюда началось и пошло углубление: от увлечения иллюстрациями и изобразительным
искусством, до диалектики – философии. Каждую книгу, прочитанную или отвечавшую его
вкусу, он приносил в свою комнату, как икону. Потом, долго определял то место, на которое
она должна встать среди других книг. Олег сначала делал полки, а потом набрасывал их на
рисунках, а позже стал исподволь рисовать стеллаж для своих книг - икон. Стенок для книг
тогда ещё, как мебели, не было. Бог весть, может они, и появятся потом, после осознанной
им своей этой потребности. Он рисовал и проектировал стеллаж, занимающий всю стену,
потому что книг было уже много. Кроме того, по его замыслу, стеллаж должен был быть
обеспечен подсветкой. К телевизору, проигрывателю пластинок и магнитофону, вставлен-
ными в стеллаж, продумывал, как скрытно провести провода питания и управления с
единого пульта. Должны были быть сделаны несколько цветовых эффектов для музыки, с
разведением колонок воспроизведения; планировалась отдельная подсветка для репродук-
ций любимых картин. В баре, который он тоже предусматривал в стеллаже, должно было
21
быть несколько подсветок с миганием. Но центр стеллажа должен был занимать камин, с
той магией - ностальгии чтения, которая порой сверкала в лучших творческих мгновениях
литературных классиков. Камин с непременным эффектом углей – например работы на
тиратронах (по замыслу Олега), под имитацию углей, и композицией над камином экрана
с осенью – любимого времени года Александра Пушкина – и, конечно, с подсветкой этой
осени.
Всё это рисовалось, проектировалось, даже делались чертежи деталей, а уж проводов раз-
ноцветных, чтобы разобраться в скрытых артериях стеллажа он накопил премножество. Но
это было мечтой – холостяку следовало быть подвижным, если не аскетом, быстрому на
подъем, как путешественнику. А камин это заоблачное мечтание об уюте, для кого-то.
Но как же это ожило, когда он рассказал об этом проекте Марине! В выражении её глаз,
в удивлении и восторге он понял для себя радостное одно – стеллажу быть. Будто её сокро-
венное желание с её любовью к книгам было угадано в нём задолго до встречи с ней, и вот
теперь вспыхнула радость – реализовать. Изготовление стеллажа протуберанцем взлетело
вверх. В комбинате отца работавшего по изготовлению торгового оборудования он быстро
договорился по изготовлению досок. Всё: распиловка по размерам, сборка под винты с воз-
можностью вариантов изменений и приведения в удобство для перевозки, было естествен-
но на Олеге, всё было им продумано и предусмотрено. И как только прошла свадьба Олега
с Мариной, он буквально влетел в это дело. И менее чем через год, стеллаж, пахнущий со-
сновыми досками и свежим лаком, похожий более на орган, чем на стеллаж для книг стоял,
украшая их комнату, более того, делая её одухотворённой в том общем единстве в любви
к книге, к искусству, к утончённому видению мира. Все любимые книги Олега и Марины
нашли на нём своё единственно удачное соседство, с освещением и соседством репродук-
ций. И осталось ещё немного места, для заполнения собраниями сочинений самых-самых
необходимых поэтов и писателей, каким, к примеру, был обоим Пушкин, Блок, Тютчев, а
позже Чехов, Бунин, Достоевский, Хемингуэй *, Экзюпери, а там Айтматов *, Ричард Бах *
Высоцкий. На полках доставало места не только книгам и скрытым подсветкам, но статуэ-
ткам и портретам писателей, которые часто дарили учительнице - Марине её ученики, а то и
покупались подарками друг другу. Стеллаж не был вместилищем книг в себе, он не застыл,
их охраняя, а рос обоюдным вниманием в трёх измерениях – любовью к книге, музыке и
изобразительному искусству. В восторг приводили все покупки, потому что они дополня-
ли кристалл духа их комнаты, превращая его в своеобразный иконостас посреди которого
было камин, как олицетворение уюта, для углубления в книгу при её чтении.
Вот из этого уголка, задышавшего уютом камина, они направились в свою первую по-
сле свадебную поездку в – Крым: Коктебель, Феодосия, Судак, Новый свет, и море, Чёрное
море, естественно. Но ещё и море привезённых фотографий, которые будут они - Олег и
Марина печатать вместе. И первый альбом путешествий встанет на новый стеллаж обо-
юдной радостью. А вслед будет и восторг множества друзей, приходящих к ним в гости.
А ещё друзья Марины и Олега будут вкушать, и потчевать приходящих незнакомым всем
коньяком «Коктебель», привезённым из Крыма. Коньяк, привезённый из того самого Пла-
нерского, из самого Коктебеля, с легендой, как пришлось ночевать, в этот сложный для ди-
карей сезон, в квартире самого дегустатора, начинающегося коктебельского производства
виноградных вин. А легенда была такова:
Дикарские поездки были «не фонтан» для успешности в жизни, но всякие санатории,
пансионаты и дома отдыха было заказаны в одиозно настроенном на жизнь государствен-
ном строе для номенклатуры, элиты и пр. Но как же было молодым силам проявить себя,
когда их буквально шпыняли: «туда нельзя, сюда нельзя, никуда нельзя, ни за какие способ-
ности». Но только всё можно тем, у кого «связи», власть, ну и деньги, естественно. Чем же
иначе будут возвышаться «кусочники», пролезшие в генеральские мундиры (чаще своих
отцов), как не благами, позволенными лишь им - избранным.
Но Олег никогда не считавшийся с высотой и установками тех, кто был высок не своими
трудами и способностями, а протекцией и установленным правилом, решил наделить сва-
дебное своё путешествие своеобразной яркостью. Феодосия, один из ярких курортов, город
прославленный прекрасным гением Айвазовского *и приютивший мятежную душу Грина.
22
Город у самых молодых на Земле Крымских гор, отроги которых в соседнем Планерском –
Коктебеле являли удивительную красоту. А красоту эту подметил и поэт Максимилиан Во-
лошин, – одна из блёсточек - звёзд удивительного, подобного Млечному скоплению Звёзд
– России, её серебряного ренессанса культуры. Всё это вокруг так подходило для интеллекта
его любимой Марины, а в центре, а кругом и всюду ласковое, синее, лучезарное и тёплое -
Чёрное море. Но тернист путь самостоятельных людей.
Поезд: Москва – Крым, наискосок Крымский полуостров от Джанкоя до Феодосии (как
доставались билеты позже). От Феодосии автобусом до Планерского, слава богу, автобус
ходит. И Планерское! Прямо напротив автобусной остановки дома с табличками: «Мест
нет», «комнаты не сдаются». Таблички продолжаются и по улице к морю. «Мест нет», - раз-
личными почерками, но с одним смыслом, разве что с добавкой: «во дворе злая собака», а
над ней всё то же: «мест нет». И от моря «мест нет», и по другой улице, и по третьей, и по
всем улочкам, ведущим в горы, и вот уже вечер и горы заслонили собой море. Какой-то цех,
какое-то производство, рядом двухэтажные дома государственной застройки. Сюда никто
и не приходит в поиске мест. Но что делать с сумками затащившимся сюда дикарям, когда
туда - сюда ночь. Да и вот она - ночь и горы, и чужое место. Один двухэтажный дом из всех
квартир: «мы дикарей не принимаем» - понятнее некуда. Второй дом, и вдруг (наверное,
стал впечатлять уже жалкий, измученный вид двух дикарей): «Можем приютить на две
ночи, потому что родственники приезжают через два дня, а комната, предназначенная им,
пока свободна».
«Боже наш, спасибо тебе!» Под самый закат дня, так что и на море сбегать, не успеть вы-
купаться для радости, для символа встречи с ним, но: «мы здесь!»
А утром: тёплые обоюдно, сжавшиеся в замок руки, чтобы бежать вместе к морю по
булыжникам Кара-Дага и радоваться. Да радость и та, которая и в сцепленных руках, и во
взглядах друг на друга: «мы на море в Коктебеле, мы в легенде». Два дня, что-нибудь най-
дём, кто–то уедет, а пока наша – нам маленькая радость - купание час, два, а можно и три,
а потом по улицам… Найдём! С какой же остротой чувств взгляды охватывают чудо гор
– «там будем, залезем, пролезем!». Дом М. Волошина – «зайдём, всё там изучим, прочтём!»,
и, конечно: и в Судак поедем, а там Генуэзская крепость. Сколько предстоящих радостей и
восторгов и новых неизвестных впечатлений, и всё рядом… а Новый Свет - там снимали
фильм «Анна Каренина». Новый Свет тоже здесь, рядом. И лишь маленький барьер: «мест
нет» - одолеем, чепуха.
Под конец второго дня у одной, как букашка коротенькой хозяйки – татарки, нашлось ме-
сто в проходном коридоре на двух пляжных лежаках, с сомнительными одеялами (да зачем
одеяла эти!) место. О Золотой сезон курорта – август! И дикарей оказалось не так уж мало.
Как хочется людям быть красивыми, по южному загорелыми и быть с богатыми впечатле-
ниями, и со всем этим бродить по улицам уже своего города.
Всё можно перетерпеть даже очередь за железнодорожными билетами. А она начинается
в каждом островном курортном месте и длится десять дней, с постоянной встрече у авто-
бусной остановки, всех сотен людей, желающих купить обратный билет, с непременным
вызовом по вчерашнему номеру и, удостоверившись, что отвечает тот – выдачей ему сле-
дующего номера, с которым придти нужно на следующий день (номер меняется с учетом
выбывших счастливчиков на последний этап – покупки билета). Десять суток, ежедневно,
в 7 утра; номер за номером; проверка и продвижение. На день девятый список и вместе с
ним все счастливцы едут в кассы Феодосии, и из окошка смотрят на них усталые кассиры и
говорят: «на 20-е билетов нет, на 21-е тоже, хотя нет, есть два купейных в два разных ваго-
на. Одно купе в одном вагоне, другое, ой нет другое – плацкарт, в другом вагоне. Согласны?
Согласен. В двух разных вагонах - плацкарт для себя кажется на боковой полке, купе для
Марины. Ну не победа ли Наполеона в Аустерлице! Билеты на обратную дорогу в кармане,
но осталось только три дня отдыха. Какие же яркие эти три дня, да собственно и дни пре-
дыдущие. Оптимисты дикари не упускали возможности ездить на катерах, на автобусах,
в Бахчисарай и в Чуфут Кале, и Успенский монастырь в горах. А библиотека графа Голицы-
на, а грот Шаляпина, а Золотые Ворота. Всё это не перечислить, а главное острота эмоций,
поспать было негде и некогда, да и причины не было, потому что даже столовые старались
23
отщипнуть времени, так это, часа в полтора, но зато: в очереди стоишь, а солнце добавляет
загару.
В купе, которое досталось Марине, окно оказалось выбито. «Заткнёте одеялом»,- бур-
кнула проводница, забирая билеты. Слава богу, место Марины оказалось с подветренной
стороны, зато насупились два парня напротив. Но кто же в фешенебельных поездах, в купе
и без жуткой очереди стояния за билетами – и где тот потенциал посещения ими даров, как
природного, так и интеллектуального богатства? Или они даром не даются эти дары твор-
чества, или без поста от комфорта, не бывать вовек им, вдали от трудностей и зрение не
включаться? - загадка всех времён, а может и всех войн и революций.
Дома Олегом и Мариной будет создан обоюдно тот альбом с чувствами, как дыхание от
взлёта, так и взвешенной горечи. И не будет года, чтобы этот альбом не перелистывался с
улыбкой или поучением молодым, или с любопытством немеркнущим к тем вершинам духа,
которые, подобны Кара-Дагу, сколько не ходи к этому молодому вулкану, а он всё такой же
и такой же.
Олег не помнит, что сделал с ним Коктебель, когда он совершил паломничество в него,
будучи ещё один, за два года до знакомства с Мариной. Тогда называющийся Планерское
(почему-то не Волошино, хотя этот поэт и художник открыл это место, и первый дом по-
строил там) произвело на него действо открытия красоты и гор, и моря. Но истинное от-
крытие Коктебеля состоялось, когда Олег представил его взору Марины. И не ошибся, ме-
ста, которые восхищали, удивляли его красотой, в её удивлении стали ещё краше. Редко
какое произведение искусства являет повторному взгляду не только прежний восторг, но
ещё новое, более яркое по глубине впечатление, но Коктебель выдержал этот экзамен, а мо-
жет удивительно- любознательная и восторженная душа Марины содеяла это волшебство.
И радость открытия Олега возросла, но ещё большая радость то, что он обрёл рядом глаза и
уши, и душу, которые умножали подмеченную им красоту. Обрести такой взгляд рядом, не
есть ли цель более высокая, нежели просто слепить, спаять браком двух людей в одну семью.
Не здесь ли в Коктебеле с этой радостью воспринимать совершенство красоты вместе с
Мариной, начала рождаться та формула, в которую поверил, а в слово перешло много лет
после: «верь в легенду и она будет тебе». Тяжёлой ценой, много лет спустя, досталась эта по-
зиция жизни Олегу, потому что он тогда, ещё в Коктебеле и после, вскарабкался на высоты,
подаренные им богом, и стал, чуть ли не резонёром чужих семейных неудач и ошибок. Пуш-
кин был всей своей жизнью на этом поприще поддержкой ему. А Лермонтов, не уцепился
ли тоже за неё? Этого Олег не мог понять силой своего разума, как и того, что нужно было
слезать с этой крыши, и как можно скорее, а Олег не торопился, не потому ли произошло,
случилось … всё обрушилось, обвалилось… Олег упал навзничь, подвернувшись, упал в
свою третью жизнь – одиночества.
Если бы тогда в Коктебеле у Олега спросили, какое у него образование он сказал бы выс-
шее техническое, а ему было написано иметь три образования, в унисон трём его жизням.
И второе его образование началось здесь в Коктебеле с Мариной. Марина стала интересо-
ваться его литературными опытами. Инженеру энергетику предстояло становиться и стать
во второй жизни писателем.
Алекс;ндр Грин (настоящие имя, отчество и фамилия: Алекс;ндр Степ;нович Грин;вский, 23 августа 1880
— 8 июля 1932) — русский писатель, прозаик. Автор й «Алые паруса» , «Бегущая по волнам» и др.
Савва Бродский - известный Московский архитектор, скульптор и художник.
Дем;нтий Алекс;евич Шма;ринов (1907—1999) — советский и российский график,
Ив;н Константинович Айваз;вский художник — маринист род. 17 июля 1817 года, Феодосия
Эрнест Миллер Хемингуэй — американский писатель, журналист, лауреат Нобелевской премии по литера-
туре 1954 года.
Чингиз Торекулович Айтматов – писатель, его язык киргизский и русский.
Антуан де Сент-Экзюпери — французский писатель, профессиональный летчик.
Ричард Бах родился в 1936. Aмериканский летчик, писатель и мечтатель,
Владимир Семенович Высоцкий - Москвич, поэт, актер и автор песен. ( 1938-1980).
24
Глава 3. Легенды
Совместная жизнь, воедино с творческой активностью Марины и Олега, везде находила
живой интерес и продолжение: и дома, и в поездках, и особенно в поездках в Крым. Олег искал,
как эту песню, творимую в его душе, вынести в свет, проявить людям.
Легендами, как и первый шаг к совместной жизни Олега и Марины стали прорастать со-
бытия и дальше. Легенде способствовала и квартира, получкение которой как-то сразу по-
доспело к рождению сына, который своим появлением тоже стал ожидаемой легендой. Так
оно и бывает, когда за сочинительство или кисть берётся сам Бог. Окна комнат квартиры
были обращены на уютную станцию, ранее называвшуюся Сергиев скит, да через некоторое
время и восстановленной в этом названии. Это станция была на прямом пути от Москвы
на Брянск, далее Конотоп и к Днепру – песне Николая Васильевича, на котором раскинул-
ся Киев былинная песнь Руси. Поезда торжественно и значительно стояли несколько минут
и улетали как птицы, звуками тая вдали. А в промежутке между ними, с непостижимой
скоростью и пересвистом у окон квартиры, носились стрижи. Кто сказал, что лето коротко?
со стрижами оно бесконечно, как бесконечен и миг счастья! То, что окна квартиры были на
запад, позволяло не томиться жарой, а углубляться в чтение или работать с репродукциями
и увлекаться познанием истории. Солнце занятиям не мешало, оно могло заглянуть только
во второй половине дня. Но в этой квартире было другое постоянное солнце. Какое? Да
такое, которое светилось радостью всегда, которое не позволяло скучать ни минуты, и, как
подметил Хемингуэй в своём рассказе о ребёнке: «Это был ребёнок, который никогда не
скучал». Не скучают котята на крыльце, забавляясь сами собой, занятые за неимением боль-
шего своим хвостом и даже сучком в доске крыльца. Не скучают люди творческие, у кото-
рых сознание всегда полно идей. Не скучала никогда жена Олега Марина, потому что всегда
слушала, читала, интересовалась всем – всем, культурой и жизнью разных государств, но,
прежде всего, своего государства – России. С любовью и страстью искала она святых сви-
детельств в её судьбе, и радовалась великим веяниям веры, как и событиям сегодняшних
дней, и всё это с задачей нести знаниями в школу своим ученикам.
Дома она всегда ждала Олега, по какой бы причине он не отсутствовал: в поездке ли, на
работе, в обществе писателей, просто за хлебом ушёл… И он, исподволь, всегда ощущал
светящуюся радость своему возвращению в дом. В доме он всегда был ожидаемым, желан-
ным, необходимым. Даже возвращаясь с прогулки со шпицем Вилькой, он шёл, предвку-
шая, что есть, кому рассказать о чудачестве доброго зверька, и смешливая радость оттого,
что тот порядочно испачкался, заранее предвещала радость, что всё здесь тепло и хорошо, и
уютно, и, даже, этому нашкодившему простачку- зверьку – Вильке, хорошо.
А уж как она радовалась, когда затевали совместную поездку в какое-нибудь значитель-
ное место. Обвораживающий уют начинался прямо в автобусе, какие бы места не были, а в
поезде, особенно купе, и предела радости не было. А уж если тому сопутствовала хорошая
погода, то Марина буквально светилась так, что невольно эта аура нисходила и на Оле-
га. Следствием этого работала его фантазия, производя бесконечное количество фото-
графий, которые радовали обоих: и здесь, и там, когда фотографии будут отпечатаны, и
будут размещаться в альбомы. И тоже с радостью и фантазий по подборке художественно
запечатлённых мест, записями фактов и фантазий, ведь это давало возможность показа
всего этого друзьям, а заодно было предметом для совместного осмысления. А вслед шли
планы других поездок, организации встреч с друзьями и родственниками, с рассказами по-
лученных знаний и впечатлений, и, конечно, с приготовлением приятных блюд, чтобы эту
радость поддерживать.
Шли годы, Олег увлёкся писательством, и это под ответным чувством и вниманием Ма-
рины - давало плоды. Не на пустое место упало внимание Марины – проснулось школьное
увлечение рисованием, и лесное писание стихов обрело смысл. Да это изначально – чело-
25
веческое проявление Олега ограничивала всё та же номенклатура, для себя фрахтуя звания
писателей и гонорары. Она за малейшее шевеление пальцем, творило себе звания и награды,
а вслед места в пансионаты, да и поезда. Но нещадно ограничивала свободу других. Как это
страшно (и опасно), когда «мир поделён»!
С изменением социального порядка в государстве, со свободой к творческому прояв-
лению людей пришло другое отношение. Олег и Марина воспаряли, можно было смелее
вступать не только в свой поиск, но и поощрять творчество сына, который уже заканчивал
школу. Олег издал уже третью книгу рассказов, но не совсем был принимаем, со скрипом
часть его рассказов напечатали несколько альманахов. Правда он был беспрекословно при-
нят редакцией районной газеты своего села, в котором закончил школу. Публикации и
изданные книги позволили ему вступить во Всероссийский союз профессиональных лите-
раторов, да он же и был писателем, разве что только и художником, который теснил в нём
порой принятые литераторами каноны и формы. Теперь он мог спокойно сообщать людям
о своих взглядах. Везде где бы он не был, обязательно знакомился с редакторами местных
газет и альманахов. Пусть не всегда печатали, но были плоды контакта, кстати, ими инте-
ресовалась и Марина.
В это новое творческое дыхание жизни, вровень фотографии и любовью к родным ме-
стам, влился и сын, вдруг начав писать свои сочинения и рисовать. Своей сноровкой рисо-
вать вообще поражал и Марину и Олега, разве не радость! А может опять внимание бога?
Разве не чудная высота жизни в творчестве, уже семьи!
Отрадным стало их семье присоединение Крыма к России. Будто в унисон тому воссое-
динению родственных народов России и Украины в 1654 года, Крым повторил этот шаг
(поэтического и, конечно, сакрального значения)*. Этот шаг был принят поголовно всем
народом Крыма - присоединиться к России, и только к России, и это уже в 2014году. Мно-
гим государствам подобное присоединение принесло бы выгоду от Крыма, но любить Крым
могли так, только русские. Только для России он был край обетованный, край мечтанья,
край здоровья. Где такая благодарность ему будет от неизбалованных теплом тружеников,
как в России? И искусство рождается так легко в душе россиянина в его уюте. Какое мно-
жество тому свидетельств и имён! Он был русским, как мечта, как вечная песня юности,
потому что куда ещё съездить русскому, как не в Крым? И самые юные горы это Крымские,
самые верные его гости это россияне. И как сражались за него русские во все коллизии исто-
рии, и много ещё чего. Крым, его жители оценили это своим нутром.
В первый же год этого счастливого воссоединения Олег и Марина поехали в Феодосию,
чтобы означить это событие. Здесь, Олег хотел подновить, а может прояснить своё писа-
тельское кредо, тем более что они с Мариной здесь окрестили свою совместную, счастливую
– семейную жизнь. Здесь надеялся Олег найти и сейчас свежие мысли о художественности.
«Понять, найти эту неуловимую, непременно свою и осязаемую - художественность, вот
задача, – вздыхал Олег, - сяду и, дня три сряду, буду писать. Только бы не получилось напи-
санное, опять запредельно трудным?»
Трудность и сжатость повествования подмечала ему и Марина, и, порой, требовала
упростить, прислушаться к читателю.
«Здесь на побережье её любимого Чёрного моря, может, она найдёт в себе терпения и
уточнит правкой мои пробы, – думал Олег. - А, в крайнем случае, будет просто смотреть
на море и кивать. Да я и по её кивкам всё угадаю: удачен рассказ, или нет. Но ведь и свя-
щенные тексты Писания тоже сжато, написаны, - продолжал противоречить Олег, как и в
школе перед преподавателем литературы - взять хотя бы сочинения Златоуста или псал-
мы Давида, разве не сложны. Но сколько вослед тому пришло пояснений от Апостолов.
Дело в сообщении действительно ценного и достойного для жизни, а потом расшифруется
людьми. Да, но, сколько вокруг своеобразного понимания, и где найти ключ, чтобы от-
личить правильное толкование от ложного, вот она и завязалась здесь религия. Но не ключ
ли откровения само Писание! – Эти блуждания мысли утомляли и самого Олега. - Труды
26
Феофана Затворника чего стоят! Но его взяли и запретили в эти экспериментальные для
общества людей 70 лет, каково! А люди и сами постоянно, отвлекающиеся от главного, как
заблуждались, так и заблуждаются, о чём и повествует Ветхий завет. Да и история хотя бы
нашего государства Российского! - Рассуждал Олег, но понимал, что всё-таки есть формы и
находки художественные, увлекающие читателя. Ведь всё в итоге делается для людей, да это
и главное».
Очевидность истин, а более того сложность жизни, скопившей опыт за 20 веков, вызыва-
ла у многих людей обратную реакцию, и впадали они в самое крайнее - отрицание жела-
ния понимать. Так и возник – на лености ума человечества - атеизм. Не читать, не знать, не
уважать даже родителей – свобода!
«Практичная польза (материализм), вот что понятно всем. Но это, чем лучше как те день-
ги, что в кармане шулера! – отмахивался Олег от неприятного уклона своей мысли. - Ху-
дожественность, нужно искать, стиль свой ощутить - стиль художника. А может стиль уже
есть у каждого человека с рождением его, душой привнесенной в него Богом, и не изобретать
его, но найти, проявить, отточить? Или взять и написать множество рассказов, и он сам
стиль проявится? Поспорить бы на эту тему с кем-нибудь из маститых писателей, например
с Паустовским. Кстати, Паустовский тоже в Коктебеле бывал, и какие рассказы оставил.
Я всё же начну писать здесь серию рассказов. И буду с собой носить тетрадь. Марина уже
привыкла к этому моему чудачеству,- так рассуждал про себя Олег в первый же день своего
пребывания в Феодосии».
Есть каждому человеку на земле места сакрального значения. Дано человеку и чувство-
вать это. Вот эта дорожка, вот эта скамейка располагают к тому, чтобы присесть подумать,
но не на той скамейке, а на этой. Вот сад – за оградой с уютной тропинкой к домику - тоже
хорошо. Всегда хорошо на Родине. Сакральное значение места означает то, что в нем, мож-
но этому человеку - и никакому другому – более того, дано общение с силами, превосходя-
щими его разум. Кто-то любит море, кто-то лес, как он – Олег, и это вне критики. Кто-то
расположен в душе, к какому-то городу. Таким городом стал у Олега и у Марины Феодо-
сия. Можно было многое изобретать, объяснять, что, дескать, курорт, или, что этот город
явился знаковым у многих известных людей. Может потому, что здесь расположены музеи
Грина и Айвазовского, а может, потому, что здесь отроги гор, а не сами горы - ну прямо как
волосы лежащей девушки. Да кто-то в Новом Свете так и назвал гору, выступающую в море:
«Спящая красавица». Какие ж ещё названия, как не такие, придумали русские этим юным
по-своему и любимым Крымским вершинам. Много всего, что волновало душу, и ничего,
что объясняло в этом таинственном значении…- сакральное! Полнились силы у Олега в
Феодосии, и когда он смотрел из своего номера на бухту, или с балкона отеля ночью на па-
нораму звёздного неба под шум невидимого внизу моря. Они с Мариной сняли прекрасный
номер с видом на весь Феодосийский залив с третьего этажа в отеле «Феодосия». Так что
радость их начиналась с утра, да она и была все сутки, и ночью напоминало о себе им море
в распахнутое окно своим прибоем: «я здесь»; а ещё Созвездия Ориона, Тельца, которые
хотели сказать, что-то своё, чуть ли не вровень знаниям древних греков.
Приятно было, ни слова не говоря, идти по набережной. Марина рядом шла молча, ко-
нечно, тоже была переполненная чувством радости и люби ко всему, что окружало сейчас
их в первый день приезда.
Вот и сейчас на прогулке по набережной, Марина произнесла, прямо в унисон мыслям
Олега:
«А не зайти ли нам сейчас в галерею Ивана Айвазовского?»
Поразительно, что кистью этот художник содеял то, что не получается у самых искусных
фотографов. Зал за залом, и радость от созерцания полотен нарастает, и: Олег оторопел,
прямо таки, в тупиковом зале галереи, где напротив огромного полотна с изображённой
волной, стоял маленький мольберт, а на столике под стеклом - слепок с руки гения. По-
разительная загадка для мысли посетителя была скрыта в этом расположении. На полотне
27
- душа моря, единственно этому художнику открывшаяся, и запечатлённая им, вот этой
рукой и этой кистью, на этом мольберте. Не сакрально ли в высшем смысле: Душа моря
в волне! всего в одной волне! Все картины в остальных залах гениальное вращение этого
найденного кристалла совершенства, и везде неизменно присутствует душа моря, здесь же,
на этом полотне - одна душа и ничего более. Ведь они были и раньше в этой галерее, но вот
озарение устроителя композиции – внесло свежесть. И конечно художник был тот, кто
нашёл это: поместить картину «Среди волн» напротив мольберта гения в этом небольшом
зале. Невольно вспоминаются строки Пушкина, «Чья кисть восторгом угадала…»
А неподалёку в Феодосии ещё одно чудо — гений Саввы Бродского, который угадал уже
куда шире, чем композицией одного зала, самое отрадное души писателя Грина, и изобра-
зил всё единым музеем: с цепями и якорями, и корабельной бутафорией. И, непременно
гравюры, а в них - его гравюрах, везде глаза девушки, расширенные глаза, неземной красоты
глаза девушки. И это единое целое: душа Бродского и глаза девушки, и Алые паруса, и меч-
ты Ассоль, и бродяга писатель - создатель дивного корабля с алыми парусами — Александр
Грин. Ну, только сакральное значение этого города могло позволить такой синтез гениев. А
церковь Иверской Богоматери, и изваянный напротив русский купец, обретший поклоне-
нием иконе и удачу, и счастье возвращения! Ну, как было не любить этот город Феодосию!
И Олег не переоценивал сакрального значения. И именно этот город стал свидетельством
и посылом в их совместную с Мариной семейную жизнь: Планерское, дикари: он и Марина.
Как давно и недавно они не были здесь. Но каждый год, будто рядом Коктебель и Феодо-
сия, благодаря тому потенциалу любви, который они привезли сюда, будучи юными, и раз-
лили, и собрали как урожай, уезжая. Здесь они получили от неповторимой красоты - этой
жемчужины Крыма - заряд на свои увлечения. А может, в дальнейшей жизни им хотелось
сравнить, проверить этот потенциал с другими местами побережья Чёрного моря. За годы
совместной жизни они побывали в Сухуми и в Сочи, и в Новороссийске, и в Одессе и даже
за границей были на побережье моря (Румынии и Болгарии, с её дивным Несебром). А
прошлый год, когда они отдыхали в Анапе, в душу теплом проникало: здесь рядом, всего за
Керченским проливом, Феодосия. Но – тяготило - там другая власть, и вот нет другой наду-
манной противоестественной существу Крыма власти, как откровение на душу. И вот они в
Феодосии, позади поезд от Калуги до Анапы, и автобус до Керченского пролива, и паром, и
снова автобус: Керчь – Феодосия. И обратно предстояло тем же путём, и потому в душе шло
и приятное, и некоторое волнение, а позволит ли море спокойно переправиться на пароме,
чтобы не опоздать на поезд.
На второй день своего пребывания они, конечно, поехали в Коктебель. Чего уж там! все-
го двадцать минут пути. И горы те же, и домик Волошина тот же, а вот заходить в музей не
захотелось. Во дворе дома прямо на вытоптанной земле, в противовес бархатным насажде-
ниям в соседних коттеджах, стояла скульптура поэта, но как уродски она была выполнена,
очень условно, похожая на Максимилиана. Все неудачности фактурного облика поэта
были завышены. Эту скульптуру творила не любовь, а ехидство, а значит, не было боже-
ственного начала.
«Чего доброго, любви и почтения к подвигу этого человека не будет и в залах музея, - по-
думали Марина с Олегом, - и тогда долго будет душа восстанавливаться от обид за поэта
– непререкаемую звезду величественного Серебряного ренессанса. Вот она художествен-
ность без любви, а любовь – синоним творчества - отметил для себя Олег, в который раз».
- А по свидетельству газет, в этом музее ежегодно собираются поэты и писатели. Как же
они, - негодовал Олег, - терпят кощунство - эту скульптуру? Или они подобие тем праздным
туристам, которые в Петропавловской крепости фотографируются у статуи сидящего Пе-
тра Великого, уродски изображённого неким Шемякиным. Сейчас таких, преданных духу
успешности, а не патриотизма людей, даже молодые люди обзывают «америкози».
На набережной у дома другой скульптурный облик Волошина был удачнее. Но величе-
ственнее, куда как воплощала профиль поэта Святая гора, спадая к морю от скал потухше-
28
го вулкана Кара-Дага. Вот уж это свидетельство любви к поэту от самих гор никогда
не удастся испортить «искусникам». Признание поэта самой природой Крыма, нашего - са-
крального нам Крыма!
- Ты напиши что-нибудь своё о Кара-Даге, о Волошине и о Цветаевой, они с сестрой ведь
тоже бывали здесь, - сказала Марина Олегу, идя по набережной Коктебеля. - А ещё мы
обязательно съездим с тобой в Севастополь. Там Херсонес и Балаклава, и Владимирский
собор, в котором крестился князь Владимир, там гробницы Нахимова, Корнилова, Истоми-
на. Сколько всего святого русской душе!
Олег соглашался, ощущая внутренний подъём, он был благодарен Марине за этот соци-
альный заказ: «обязательно напишу».
А ещё мы обязательно съездим в Симферополь. Там в Свято- Троицком женском мона-
стыре находится рака с мощами Святого Луки Войно - Ясенецкого. - мечтала Марина.
В 1654 году. Гетман Войска Запорожского Богдан Хмельницкий обратился с прошением о переходе на службу
к царю Алексею Михайловичу. Просьба была удовлетворена царём и утверждена Земским собором в Москве.
Лука Крымский. 20 марта 1996 года при огромном стечении народа мощи святителя Луки Войно- Ясенец-
кого были торжественно перенесены в кафедральный Свято-Троицкий собор Свято – Троицкого женского
монастыря, где они покоятся и поныне, совершая чудеса исцеления.
Глава 4. Псков
Посещение Михайловского, Тригорское – Пушкиногорье на Псковской земле.
Здесь воззрения Олега и Марины расширяются. Диалектика прекрасного и святого тво-
рит тем духовный рост обоих, да и сближение душ. Недаром пишется в религии, что союз
душ творится на небе.
Первая поездка через Пушкиногорье была подобна проходу иголки сквозь стог сена.
Да и как было возможно получить впечатления на такой скорости. Марина с Олегом ехали
в Санкт-Петербург на автобусе с туристической группой. Для охвата большего количества
желающих поехать, в отличие от прямых маршрутов Калуга - Санкт-Петербург, добавили:
«С посещением пушкинских мест – Михайловского, Тригорского, Святогорского монасты-
ря». Конечно, участников добавилось.
Во второй половине первого дня маршрута автобус с экскурсией подъехал к турбазе «Пуш-
киногорская». Спешно покормили запоздалым обедом, разместили по комнатам и повлекли
в пушкинский заповедник. Первое - «Поляна», с призывом от экскурсовода: «не отставать»;
мостики тут - там, но покрикивание: «быстрей-быстрей»; Господский дом – музей, и чрез
него спешно, на бегу. Неоценимое увлечение фотографией Олега под рукой всегда, фото-
аппарат и видеокамера, всё снимается на бегу, к этому больше доверия, чем впечатлениям,
которые сжимают организаторы экскурсии. Главное успеть снять на камеру, не отстать -
какое там душа - самим, присесть некогда. Так же спешно, полу-бегом в Тригорском. Ска-
мейку у реки Сороти пробежали мимо, не показали. Чудом увиденная и узнанная, благодаря
картине Лактионова* , она была всё же запечатлена на камеру. В доме Тригорских ничего
не запомнилось, говорили много ценного, а снимать не позволяли. И дальше; с автобуса в
Святогорский монастырь, правда, позволили подняться по поразительной красоты лестни-
це, будто на небесный свод, к Успенскому собору. Поклонились могиле поэта у алтаря – вот
оно свидетельство высокой веры поэта – Пушкин у алтаря храма! В его время не тщесла-
вились позицией: верующий ты или атеист, «верю» - само собой разумелось, как дыхание.
Собор приютил поэта, а неподалёку он и сам на постаменте в изображении скульптора
Балашовой, с взмахом руки, дарящей нам чудо своего творчества, а творчество его вровень
Душе России.
29
И быстро в автобус! И только вечером, можно было набрать воздуха в лёгкие, уже, буду-
чи в вестибюле гостиницы Санкт Петербурга на Васильевском острове. Ну, разве не подобие
иголки через стог сена! Но сердце запечатлело, было тронуто, было что-то большое, огром-
ное, может самое главное, и это будет теперь в виду.
И вот, спустя несколько лет, Олег и Марина решают сами ехать в Псков. Не потому, что не
были в этом городе, а потому что рядом Пушкиногорье (тайная надежда досмотреть, ведь
оба поклонники гения). Но и, с позволением нового времени, всё ярче звучит легенда о
Псково - Печерский монастыре, а почему не посетить?
И вот он - Псков: откровение и истина, и квинтэссенция, а где ж ей было быть!
И что из чуда этого показалось первым Олегу и Марине? То, что ореолом вокруг этих
мест есть деяния Александра Невского – Великого и Святого? Или прославленная оби-
тель веры в монастыре с таинственными «печерами»? Или заповедник Пушкина - глуби-
ной рода отсюда же?
Поэт - воплощённое совершенство преданности своему духовному кредо: любви к рус-
ской истории и к русскому слову. Поэт до отчаянной отваги в унисон своим землякам
перед честью, за идеалы дружбы и любви к Родине. И то и это в одном - единая квинтэс-
сенция, сплав и кристалл.
Псков не тщеславится ни тем Александром Невским Святым для Руси, ни другим Алек-
сандром - поэтом. Щедрый, как вся русская земля Псков! Ни сам ли Пётр наезжал сюда не
раз! Был и Грозный - обезглавил, всполохом своим, настоятеля Карнелия Псково - Печер-
ской обители, да и покаялся. Нонсенс для царя, святых не обезглавишь! Легенда на легенде,
а в легендах сокрыта истина, легенда для того, чтобы сохранить нечто более глубокое, чем
факт, оберечь самое главное, чтобы, как-то и вдруг, опять открыть её для спасения челове-
чества и его истории.
Велик Псков! Ведь здесь обитает и есть дух Святой Равноапостольской княгини Ольги,
первой христианской правительницей на Руси. И внук её, воспринявший в нутро своё
благодатное веры её и этого города, и, понесший его далее, чтобы: то ли влить своё откро-
вение в лоно христианской веры, как рекою Великою влить воды в озеро Чудское; то ли
своим крещением в Херсонесе - понести воды веры христианской вспять для насыщения
русских притоков. А свершил он это событие в Крыму, там, где теперь Севастополь – веч-
ная русская слава и гордость. Русские оценили обетованный дар Бога, как библейский народ
Палестину. Выращенная вера в Пскове шагнула в Крым. Была там стопа ей. Марина была в
божественной прострации, слышавшая там, в Севастополе колокола звонниц Владимир-
ского собора и читающая теперь таинство этого события здесь. Она была в Севастополе
на месте, священной для Руси, купели, была с сыном Мишей, а здесь в Пскове вот, с Олегом.
Душа её была божественно напряжена – соединить эти два события.
А город Псков! Он и сейчас чудо веры, высится величественным Кремлём на реке Вели-
кой. Княгиня Ольга до сей поры любуется со своей набережной олицетворённым видением
своим. А пойди по улицам города, и везде неожиданно и красиво, будто из земли выраста-
ют церкви, так скромно, приземленно расположенные в подворьях, но все с распахнутыми
для посещения воротами, все с иконами и горящими свечами. И дивная архитектура скром-
ности. Они не стремятся вверх, достаточно того возвышения Троицкого храма в Кремле, за
могучими сколь и величавыми стенами. Город Китеж, вставший из анналов Возрождения,
не описанного ещё ни кем. Гармония и сказка. Неисчерпаемое удивление художникам. Та-
инственное проникновение в душу. И, даже фрагменты крепостных стен, так тщательно со-
храняемые жителями этого города веры, как стрелочки путеводители ведут к затаившимся
церквям. А сами названия церквей непривычны, с некой попыткой пояснения о чуде той
или иной причины храма (Николы на Усохе, Успения от Полонища, Анастасии Римлянки,
Сергия с Залужья, и бесконечно таинственно и возвышенно). И душа посещением этих
церквей всё улетает и улетает к тому кремлёвскому сиянию Троицкого собора в центре го-
рода, делая его всё выше и выше, в воображении вровень тому духу, которым владеет этот
город. И какая высота может сравниться с этим духовным взлётом!
30
Олег с Мариной бродили и поражались преображению, раскрывая для себя эту чудо
книгу. А ещё древние стены, а ещё бережно сохраняемые башни и получалось что уже не
город, а гравюра истории, и они в ней. И силы умножались, увлекая всё далее и далее, и
стремились, ну разве что, порой отдохнув в одной из церквей у алтаря.
А когда они приехали в Пушкинский заповедник, то так стало очевидным, до гармонии
ощущения, что только и было такому могучему поэту появиться здесь. Да он и сам в памят-
нике предлагал движением руки: «смотрите, какое богатство души и истории людей, верно
живущих на своей земле, скажите и вы что-нибудь ещё об этом, я лишь малую часть сказал.
А вот там вас ждёт моё родное Михайловское, отдохните в его парках, посидите на скамьях
и скажите и напишите о чувствах своих, о любви, которая здесь везде и всюду. Напишите,
я так мало успел написать!»
Когда Марина с Олегом поехали из Пскова ещё и в Новгород, то впечатление о совершен-
ном ростке выпестованной на псковской земле веры стало ещё сильнее. Новгород дыбился
перед созданием княгини Ольги Пскова, как мужчина – Садко перед боярыней, и храмы его
как сундуки: крепкие и прочные, и каждый сам в себе. И Софию себе построил Новгород, и
Юрьевым * монастырём подпёр озеро Ильмень. А всё ведь от здравой зависти, потому что
сильна живая веточка веры Пскова гибкостью. Какое же чудо русская история в подобных
противостояниях, и как естественно было появиться невдалеке Санкт - Петербургу, и, непо-
нятным социологам и экономистам образом, так мгновенно вырасти до статуса самых зна-
чимых городов мира. Нет, не властью Петра, он быстро оборвался бы статус с его уходом,
но духом русским: Новгородским, Псковским, Пушкинским. И каким прочным орешком
встал этот город Питер в ХХ столетии истории человечества.
Марина в Феодосии молчала о том душевном стремлении побывать там, где князь Влади-
мир закрепил веру, завещанную ему бабушкой Ольгой, а более той легендоносной псков-
ской землёй. Да оно, конечно, как сокровенное, как сакральное было внутри. Она была в
Севастополе уже трижды. И лишь сдержанный восторг её, готовил Олега к тому, чтобы
выплеснуться там, но более, хотелось, чтобы ему самому родиться там, в Севастополе, в
другом качестве. Он это мог, так восхитительно понявший Псков с её радостным согласием
рядом. «Конечно, примет, поймёт, и это будет праздник», - думала она, а пока.
Пружинка души унесла их в Крым через два месяца.
И вот они в этом милом, но таком же глубоком по своему значению для души полуостро-
ве в Алупке. Море, и какое дивное согласие величия гор с вершиной Ай - Петри и Ворон-
цовского дворца с заповедником. Знал ли Олег, что потом он будет бояться увидеть это
великолепие, освещённое по всем уголкам улыбкой и радостью Марины. А совсем близко
Севастополь! Там Лев Толстой рассказами своими, и Корнилов, и Нахимов* подвигами сво-
ими там; и князь Владимир и храм его имени в Херсонесе… а ещё там Балаклава, которую
с ужасом поминают англичане. Получится ли в это раз съездить в Севастополь?
Но получилось удачным совпадением с местными экскурсиями съездить в Семфиро-
поль. Но каждое место, каждый маршрут в Крыму крепит душу русского человека, кстати,
все, более проясняя её православную суть. Конечно же, Свято Троицкий женский мона-
стырь и рака святителя Луки. Лука Войно –Ясенецкий - сверстник по веку и уже святой.
Разве не чудо! Легендами движется русская история. Легендами сохраняется сокровенное
истории, легендами освещается путь впереди народа, а человек отщипывает себе лишь ча-
стичку от всего этого для своей мечты. Хорошо если он берёт больше от легенд, тогда быть
ему, как и им, вечно.
Марина вросла в чудо легенд и в любовь к литературе, и во внимание к вере, в то время
как Олег шёл больше от лесной суровости и постижения дорог преодоления себя. Но с
общего согласия они старалась посещать исторические места, как и места судебоносные
для великих людей: от Абрамцево до Данилова монастыря, от Архангельского до Киево-Пе-
черской лавры, от Питера (о котором у Олега было своё прочтение) до Троицко- Сергиевой
лавры. Приобретённые знания Марина, конечно, несла в школу, оживляя уроки литературы
этими своими поездками, и как ловили ученики на уроках её легендоносные свидетель-
31
ства. Но она как приверженца искусства склонялась более к прекрасному, а у красоты свой
путь. И Марине и Олегу было часто сложно искать согласия в противоречиях совершенства
между красотой и верой, но и радостно было идти этим тернистым путём постижения, а
порой и откровения.
Однажды во время посещения Троицко-Сергиевой лавры Марина почему-то оказалась
встревоженной. Ей непременно хотелось посетить церковь в учебном корпусе семинарии, и
церковь была открыта для посещения, там шёл молебен, но группа паломников, с которой
они приехали, спешила по другому маршруту. Отставать было нельзя, программа большая,
с причастием у раки Сергия Радонежского и посещением Гефсиманского скита, и, тоже
по-своему, духовно продуманная. Олег заметил её тревожное состояние:
- Что это ты, Мариночка? – спросил он, увидев её грустный взгляд, который она отвела от
ворот духовной семинарии.
Марина не нашлась что ответить, да и позже не знала, потому что вокруг была радость и
от солнечного дня, и от торжественного вида Храмов лавры, да ещё начался и звон на глав-
ной колокольне. Она улыбнулась, печаль стёрлась.
«Право чего я,- подумала она и с усилием улыбнулась, - ведь была поездка в Псков, сколь-
ко церквей посетили, и в Псково-Печерский монастырь ездили, и в Юрьев монастырь,
что в Новгороде, и София Новгородская, и везде частички откровения, памятные иконки
и свечи! А вдруг, то ли предчувствие, что в церкви духовной семинарии, такие же, как и
мои ученики - юные послушники… Ведь для кристаллизации понимания порой не хватает
одной капельки, одного искреннего лица, одной последней крупинки соли. Жаль, что посе-
тить молебен в семинарии не удалось».
Но вдруг её состояние изменилось: «А вдруг от меня требуется жертва, и лишь тогда,
а какая? О, не дай, Боже! «Если только можно, Аве Отче!»… - всплыли слова из стиха Па-
стернака. Именно в этот момент Олег заметил её состояние и спросил. Марина учтиво от-
клонилась от вопроса, да и бархатный звон знаменитой колокольни разлил в её душе
приятное ощущение, - «Всё будет хорошо. Всё будет! Вместе посетим Владимирский собор
Севастополя, чтобы обоим раскрыться душой к этому совершенству веры, непререкаемому
по высоте совершенству».
В Гефсиманском скиту мелькнувшая тревога у Марины вновь подступила, и уже не остав-
ляла и во всю дорогу паломнической поездки назад. Перед глазами стояла роспись церкви
о посещении Гефсиманского скита жертвенной семьёй Романовых. Почему-то краеугольно
стоял перед ней вопрос: «как можно любить всех людей» – и в условии причастия к Христо-
вым Тайнам, как это «есть тело и пить кровь Христа»? Даже аллегорически это не умеща-
лось в душу.
Олег часто категорично заявлял, что Писание сразу сообщается в душу человека, каж-
дый человек, рождается со знанием Евангелие, но в жизни, подверженный неточности слов
изрекаемых людьми, да и зачастую недостаточности понимания, это проявляется в нём ис-
кажённо, а многие тексты к тому же трактуются по-иному. Вот наша Библия, переведена с
греческого языка, а с еврейского языка, она иначе подсвечена. Да, нужно расти, сложен и
тернист путь поиска, в том числе и понимания. Олегу и Марине было дано счастье расти
вместе, и обоюдно, и это было им позволено провидением, а до их фатального расстава-
ния оставались считанные дни. И напряжение непонимания искало у каждого по-своему
выхода к совершенству. В такой ситуации и Ангел Хранитель не мог остеречь, потому что
это было напряжение сфер неведомого, но потребного для понимания людям, Поля.
Владимирский кафедральный собор в Херсонесе — православный храм Московского Патриархата на тер-
ритории Херсонеса Таврического
В.А.Корнилов, П.С.Нахимов. Имена Корнилова и Нахимова прочно связаны в нашем сознании с обороной
Севастополя в период Крымской войны 1853-1856 годов.
А.И. Лактионов советский художник автор картины «Вновь я посетил…»
Александр Иванович Лактионов (1910 - 1972) - советский живописец и график. Народный художник
32
Глава 5. Der Schlag
Гони их прочь, твои мучительные думы!
Насильно подними поникший долу взгляд!
Аполлон Майков, 1890 год.
И грянуло нелогичное, непредвиденное, без единой подсказки, сразу, будто какие-то не-
добрые силы спешили, подозревая, что возможность им единственная и потому, и сразу, и
фатально. Миг! Всего лишь миг! И..
Олег заблудился. Ночь, масса построек больничного комплекса, в руках сумка с одеждой
жены, только что оставленной им в отделении реанимации...
С Олегом случилось несчастье, нет, несчастье случилось с Мариной — его женой. Несча-
стье! Случилось несчастье! В миг единый, в одночасье... Мозг Олега будто бы и не работал,
он отказался работать, а сам Олег ткался по ночным тупикам больничного комплекса, пока
не вышел на то место, откуда и начал своё это блуждание от корпуса сердечно сосудистых
заболеваний. Невдалеке стояла машина скорой помощи с водителем. Олег подошёл и
спросил:
« Где здесь дорога на выход?»
- Пойдёшь по этой дороге, - указал водитель на дорогу, ведущую в кромешную тьму, без
фонарей, и к тому же в противоположную сторону, нежели та, по которой Олег уходил в
первый раз, - потом свернёшь от шлагбаума вправо, потом через перекрёсток налево. - По
тому, как водитель старательно объяснял, Олег догадался, что вид у него, Олега, был до
крайности потерянный, сочувствие было следствием долгого объяснения водителя.
В кромешной темноте шёл опять Олег, пока не набрёл на шлагбаум. Тот выступил из мра-
ка, как доска, выставленная поперёк дороги. Сбоку темнела пустая будка. Олег остано-
вился, вспоминая куда свернуть, видимо он надеялся, что у шлагбаума будет кто-нибудь.
Но никого не было и только тьма. Он автоматически свернул налево, потому что туда была
дорога чуть шире. По таким дорогам глубокой ночью не очень-то любят ходить люди, а Олег
со своим потерянным видом и подавно был не для темноты. Следовало бы ему быть и осто-
рожнее. Как-то отдалённо мозг его оценил свой вид сбоку: сумка - своя, слава богу, не
потерял, висит через плечо с его документами и деньгами. В руке пакет, переполненный
одеждой Марины, в этой же руке и её сумочка, конечно тоже с документами и ключами
от квартиры; походка, выдающая растерянного человека, нежели того, кто может занять
в случае оборону... Но эта оценка была на миг, - тут же ему подумалось: « Ну, нападут, ну
отнимут, ограбят - всё это мелочь и ерунда по сравнению с тем, что случилось сейчас с ними
в Центральном кинотеатре города. Что может отнять грабитель? - Сумки. Может найти
ключи и по документам легко определить адрес, и найти дом вперёд его - Олега. Всё это
несущественно по сравнению с тем, что произошло, а случилось такое, что мозг отказы-
вался, страшился представить, а оно случилось: он потерял свою жену, в один миг утратил
свою счастливую жизнь. Он шёл в дом, в котором никто его не ждал, мало того и ждать,
возможно, никогда не будет. Распахнувшаяся дверь задаст ему вопрос: «А почему ты один,
а где Марина, что с ней?»
Не знаю - и что случилось, не знаю, и диагноз не знаю, и долго ли с таким диагнозом, как
брошенной второпях врачом скрой помощи фразой: «У меня пациент с инсультом и без со-
знания»? «Инсульт»,- будет звучать в голове не принятый сердцем ответ, потому что некому
его озвучивать... Да он и сейчас звучит этот диагноз без достаточных оснований, брошенный
врачом, как свинцовый груз в ту развёрзнутую на груди Олега рану, в которую несколько
минут назад кричала и стонала Марина: «Олег, помоги мне, помоги мне Олег. Меня тошнит,
меня страшно тошнит, Олег!». Олег пытался повернуть Марину на перевозной кровати
33
с колёсиками, на которой оставили её с ним в приёмной, Олег пытался предложить пакет,
поскольку тошнит, но всё напрасно. Она не видела пакет. Она стонала уже: «Где моя нога,
опусти мне ногу».
- Я опустил, - отвечал он, опустив с кровати ей ногу,
- Опусти мне ногу, ты не опустил, покажи мне её, — он поднимал и с ужасом думал, что
это правда инсульт с потерей чувств на правую сторону, а левая нога и рука вообще сва-
ливались и оставались висеть недвижимыми. Он поправлял их, боясь прищемить своими
попытками поднять Марину на этой катающейся туда-сюда кровати.
«Инсульт и без сознания, - стояло в голове, - но она же говорила и ясно и чётко называла
по имени меня, значит, сознание есть», - думал он, идя и спотыкаясь о бордюры. Олег опять
непроизвольно повернул на фонари, которые своими рогатыми рожами отражались в се-
ром сухом асфальте, по ним он и шёл.
Кровать на колёсиках, ходила ходуном от его усилий: то требовалось посадить жену по
её просьбе, то положить с увещеваниями: «Терпи Марина, терпи, всё будет хорошо, терпи».
Когда бы чуть веры, что будет хорошо. Да одно лишь и оставалось им на этот миг, это
вера, но каким же беспомощным осколком для сознания.
Потом была съёмка головы в аппарате компьютерной диагностики с ефрейторским по-
крикиванием врача, потом попытка взять из вены кровь, которая не удалась. И всё стоны и
шёпот: «Помоги мне, Олег»
-Помогу, - шептал Олег, не замечая ни слёз, ни того, что вид у него был растерзан от
суеты движений.
«Всё пройдёт, Марина, зацепись и помогу. Марина. Марина», - параллельно с его пуль-
сом вторило подсознание. «Помогу, потому что ты самый дорогой мне человек на све-
те, - шёл сейчас и продолжал шептать Олег во тьме больничных лабиринтов. – Ты самый
близкий, ты мой любимый человек, ты мне на всём свете единственная, потому что во всей
природе нет повторения, даже день один жизни не повторяется. Помогу, чего бы мне это ни
стоило, хоть стоило бы всей жизни моей, смерти моей».
Ориентир на фонари оправдался, пошла знакомая дорога вдоль поликлинического от-
деления, вдали показалась светящаяся надпись «Аптека». Олег вспомнил, что ему дали
какую-то бумажку, с которой сказали придти завтра. Куда он её сунул, но она оказалась в
ближнем кармане. «Ну и состояние!» - Но всё это мелочи, по сравнению с тем, как там со-
стояние Марины? Неужели всё боль и боль, слабость и боль, или, может, сделали укол и она
дремлет. А почему кровь не могли взять, из вен обоих рук не получилось взять кровь для
анализа? Боже, Боже правый, верю, что ты есть, дай ей силы и терпения, и спаси её, ведь у
меня к ней только любовь и благодарность и ни единого сомнения не случалось никогда в
том, что она мне Тобой, Боже, дана. Я весь для неё, для того, чтобы ей было не больно. Что
я не отдал бы, чем бы не пожертвовал, да и жертвовал во всю жизнь. И, вот, выброшенный
какой-то силой в ночь, в состояние, которое и внешне так страшно, что, наверное, и бомж,
и бродяга какой-нибудь, побоялся бы приблизиться ко мне, чтобы не схватить себе виру-
са такого крайнего несчастья. Мы с Мариной излучали на всех согласие, и надеялись, что
наши мысли автоматически подхватываются от нас, и прорастают у других людей любо-
вью к Родине, её истории, её искусству и вере. И вот, даже бомж побоится теперь взглянуть
на меня и обойдёт, а может, и обошёл.
Аптека была закрыта, но подошедшие двое мужчин постучались в окошко, которое не
заметил Олег. Окошко распахнулось, и оттуда выглянула женщина. Они что-то заказали ей,
она удалилась, закрыв окошко. Олег встал позади мужчин, здесь был свет, и можно было
привести свой внешний вид в порядок. Олег нашёлся только сумочку Марины прикрыть
пакетом с одеждой. Мужчины, что-то получив, ушли, а сзади подошла молодая женщина.
Как женщина, она сразу среагировала на вид Олега:
- Не волнуйтесь, всё будет хорошо, больница умеет это делать. Олег произнёс «спасибо»,
34
взял пакет, поданный ему по списку, данным ему в реанимации, из окошка и стал спускать-
ся с лесенки.
- А сдачу не взяли, — окликнула его женщина. Олег вернулся, опять поблагодарил, и по-
плыл в темноту шоссе на остановку. Чуть позже он вспомнил, что у него есть расписание
автобусов и, вернувшись к свету, попытался взвесить, сколько у него есть до автобуса време-
ни. До ближайшего автобуса было полчаса и можно было идти не спеша, а главное, оттянуть
страшный сейчас, как и всё остальное, вход в свою квартиру.
На автобусной остановке никого не оказалось. Впору в темноте и полном одиночестве
было возопить: «Боже за что же такое, или не мы с Мариной старались всё время быть бли-
же к тебе, Боже, и ревновали даже твоих подданных в радении к тебе, но старались, как
можно требовательнее быть к себе, в пути к тебе? Постоянные посещение Лавры, извест-
ных монастырей, праздникам внимание? Боже за что же это такое?»
Олег стоял точно каменный, ни слезинки, ни нервного тика на лице, слава богу - темно-
та скрыла бы. Он осознавал, что будь он сейчас обобранный преступником, избитый, он
пришёл бы домой и оттаивал, и рассказывал бы... Сейчас! Ему некому было рассказать, а
может и «в веки веков» некому будет рассказать, и уже тошнота подкатилась от такой мыс-
ли, и бредилось разуму, будто это он тут стоит нагишом перед развёрстой над ним ночью,
над которой во тьме плыли тёмные облака. Будто некто, сбрасывая с него одежду там, в
темноте больничных переходов, умело нащупал его крылья под одеждой — крылья счастья
его и оборвал их, и невесть куда бросил. Он же Олег, крыльям своим добавлял чуточку
прочности веры, он мечтал летать на них и не один, а вдвоём с Мариной, а то и втроём: и с
сыном... Но прочность не помогла, всё было оторвано, ободрано, невесть куда, сброшено.
Что за сила подступила, накатила, отняла и ободрала. Бог не может делать таких дел, а эта
сила явно торопилась, потому что миг был короток, и второго такого мига вряд ли ей слу-
чилось бы ей уловить. Где прорвалась она к нему, где подступилась, перевалила за внимание
Ангелов хранителей? Боже, помоги уберечь Марину, я буду сколько угодно выхаживать её,
лишь бы её голос был рядом, её ум, её сопричастность нашим общим душевным поискам.
Олег вспомнил, что сын может забеспокоиться, как они добрались после спектакля, на
который - как они его предупредили ещё утром,- пошли, он посмотрел на часы — пока ещё
оставалось время сыну не беспокоиться. А сообщить отсюда с остановки - нет и нет —
несчастье так огромно, да ещё в придачу информация о том, что я, где-то один, ночью на
дороге. Этого может не выдержать близкий человек, добраться сначала до дома и оттуда
сообщить, смягчая как можно больше, свалившееся несчастье. Откуда же это несчастье за
что и где предел его!
Как только Олег вошёл в квартиру раздался звонок сотового телефона.
- Вы где? - был голос сына.
«Вы! - обдало Олега холодом возродившегося отчаяния. – Не вы, а я. Один я!»
Олег стоял, не переобуваясь посреди комнаты, ключи ещё были в руке. По нему шла волна
того дикого недоумения от всех вещей оставленных ими в момент ухода на спектакль. Вещи
недоумевали, почему он один, и почему без ответа и в растерянности от их требования.
«Случилось ужасное, держись сын, - и без задержки, зная, что за этим следует то самое
страшное напряжение, которое опускается на близких, на родных людей, заговорил о ско-
рой помощи и о том, что оставил маму в больнице в реанимации».
Сын быстро сказал: « выезжаю немедленно на такси». Как это первое сообщение ранило
его, он сказал потом, что первая фраза подкосила. Но ему предстояло принять и ещё - более
ужасное - спустя два дня сообщение по телефону.
Приехал он немедленно, позвонил в реанимацию, продиктовал свой сотовый, потому что
Олег не надеялся, что правильно продиктовал там свой телефон. Тогда там записали, сказав,
что положение крайне тяжёлое, но стабильное, подробности утром.
35
Утром Олег с сыном были уже там, до утра у них и сна не было, было только ожидание
нужного часа, в бдении, с попытками пить чай. Ночь терзала обоих.
Утром им сообщили:
- Инсульта нет, но давление крайне низкое, причина непонятна. Делаем дополнительную
диагностику. Но стабильность сохраняется. Приходите завтра утром.
И также как ночь – день, и следующий день, и расцветало ли, и темнело ли. Были лишь
стрелки часов.
Утром диагноз установлен — аневризма аорты. Вслед Олега полоснуло, как ножом фраза:
«неоперабельный случай. Такие операции не берётся делать и Москва, недавно был подоб-
ный диагноз. Женщина была молода, но операцию делать отказались. Доступ в аорту самый
сложный и зачастую безуспешный».
- Сколько та женщина была жива? – спросил Олег.
- Неделю, - ответила медсестра, вяло, послушав о том, не требуется ли финансовая по-
мощь их отделению. - Терпите, - был ответ, - случай чего позвоним, но лучше бы не было
необходимости нам звонить, - и она многозначительно взглянула.
Бывает такое что шлюз, поднятый над кораблём, падает, срываясь с цепей, удерживае-
мых его вверху, и рассекает своей тяжестью корабль, только что вошедший в проходное
отверстие - надвое, такое состояние было у Олега. А спустя всего полусуток. Ночью почти в
двенадцать часов удар, который принял по телефону уже сын, словно выстрел пушки с двух
шагов в плазменного Терминатора. Выстрел сделал чёрную дыру в теле, в душе, во всём
том, что было Олегом, в размер всей груди. Олег беспрерывно читал молитву своей иконе
Божьей Матери, своей любимой иконе Калужской Божьей Матери. Сын что-то говорил…а
вокруг была ночь, но не земная ночь а ночь всего Космоса. Ночь всего скопления Галактик
этого, для чего-то содеянного Космоса.
«Радуйся Солнце селения Христова, псаломопевцом предсказанное. Радуйся родшая спа-
сителя наши грехи в туне очищающего, радуйся стамно-пресвятая в ней же алчущим прав-
ды хлебе вечные. Радуйся», - повторял бесконечно Олег и ощущал как напротив чёрной
дыры, пробитой в нём этим диким телефонным сообщением, появляется роза и растёт, и
цветёт, и тепло от неё идёт. Это потому, что Марина пришла к Олегу известным ей по вере
образом, и другим неведомым нам людям образом, чтобы спасать его, успокаивать его. Так
оно и было, и это она посвятила его в Икону Калужской Божьей Матери, и дарила ему эту
икону – Икону: «Мадонна с книгой в руках», как когда-то была сама первым явлением Олегу
– на платформе с книгой в руках, а паче всегда была перед Олегом с книгой, и бесконечны
были их разговоры в призыве Христовой правды. Олегу предстояло читать эту молитву
3 и 5 и 9 и далее дней. И умножалось в его душе то, что источало силу, а не бросало в туну,
невесть куда, для рассасывания в ничто.
Случившееся было совершенно нелогично. А есть ли она логика? Или мы выдумали её?
Ни малейшего симптома, предупреждения, остановки с усталостью, когда, опасаясь дождя,
они мчались в Центральный кинотеатр, в котором предстояло посмотреть спектакль опе-
ры «Аида», обоими ими любимой оперы «Аида».
И вот в самом начале фильма, под титры — вскрик Марины: «Олег мне нечем дышать!» и
сползание Марины с кресла. И вынос её в проход, и бессознательное судорожное дыхание, и
никакой помощи от ватки смоченной нашатырным спиртом кем-то поданного, и ожидание
скорой, и скорая через десять минут, и какие-то действия врача скорой в закрытой машине,
а потом к Олегу: «Садитесь рядом с водителем», а водителю: «Едем в областную больницу»
Метроном времени Олега будто остановился, но время, оказывается, шло: и смеркалось,
и стемнело, когда они уже были в больнице, и выбросило Олега с его остановившемся ме-
трономом в ночь больничных переходов, этим же метрономом на время, в которое ему
было кем-то назначено, идти.
36
Глава 6. Алексей
Олег в поиске себя уезжает в родительский дом. К нему, в посёлок его родителей, приез-
жает его друг по институту Алексей и находит, что Олег находится в опасном духовном
состоянии и ему нужна помощь. Он зовёт его с собой съездить к хорошему своему знакомому,
охотнику Андреичу.
Как будто навечно бездна тьмы опустилась на Олега. Были шаги, но безразлично куда,
были люди, но неведомо о чём пекущиеся. Мышление стояло столбняком и ничего не при-
нимало, не понимало: ни тяжесть обрушившегося несчастья, ни сторонних глаз с понима-
нием чего-то того, что понять, не возможно было, что для того чтобы понять требовало
непостижимые силы. Сфера как будто вывернулась наизнанку – Олег был на шаре счастья,
и вдруг оказался в той же сфере, но внутри, и не стало света, и что-то на дне плескалось,
шевелилось, куда ступить было страшно. Какие-то понуждения людей и обстоятельств
подталкивания, делали своё дело: нельзя было предать Марину в соседство с её похоронен-
ными родственниками, как только через требование кремации (кладбище какие-то влдасти
нашли необходимым закрыть?). Душа не понимала: принять - не принять такое, но тут,
словно эхо от планетарной стены - умерла известнейшая балерина, любимица Марины
Майя Плисецкая, да и всего мира любимая танцовщица, в эти же сутки; и прозвучал по ми-
ровому сообщению завет её, подтверждённый оставшимся в жизни мужем, - соединиться
им в пепле. Не противилась и церковь, приняв в себя обет отпевания и прощальной панихи-
ды. И было отпевание. Помутневшим сознанием Олег видел врата, украшенные старанием
и талантом художников, куда должна была улететь душа Марины. И улетала, а он держал
свечу и клонился сознанием к тому, что будет приходить к этим вратам алтаря принявшему
его Марину, и будет приходить постоянно.
«Неужели только здесь он может продолжать тот миг общения с нею? Нет не только!»,
- противилась таким границам душа Олега, как и не терпела никогда границ тому, чему гра-
ниц не должно быть – любви, благодарности, общению, радости приближения к истине».
Кто-то вещал сбоку и повторял, что девять дней она ещё находится рядом здесь. Олег
знал, что не может быть только девять дней. Всезнающие вещатели толковали, что после
сорока дней будет легче…
«От чего будет легче?» – протестовала душа Олега.
После сорока дней стало легче от долга - быть на людях с выполнением чего-то и зачем-то,
но душа, обретшая, наконец, эту свободу, получила всю тяжесть происшедшего, единствен-
но на себя. Душа стояла теперь одна, не в силах понять и ответить на: «зачем?», «что при-
чиной и сколько этой причинности во мне?», «Чем? Ведь ни одной заповеди понимаемой
обоими не преступалось, но только была любовь и ревность сохранения её?». Олегу стало
даже не понятно, как он мог прожить эти сорок дней без ответов на эти вопросы. Лишь пом-
нил, что даже запаха черёмухи, сирени не мог ощущать, ведь была весна и цвели сады, как,
собственно, было всегда на день его рождения. Да ведь был его день рождения, а в этом
ином измерении это был – девятый день от того страшного звонка телефона из больницы.
Больниц для Олега теперь не существовало, он убедился не только в их беспомощности, но
и в чёрствости. В него прописались, теперь навечно, слова врача скорой помощи с картин-
ным оттенком знатока: «инсульт», а ещё цинизм в приёмной больницы, в которой заявили,
«что вы тут ещё привезли, мы приготовились принимать ДТП». И множество подобного
замечало опрокинутое случайностью сознание Олега, как позволяют себе медики нарушать
то, что Гиппократ запретил врачам, но да они, какой там Гиппократа и Бога уже не ведают.
Чем же они врачевать думают, как не добросердечием в первую очередь?
Обоняние Олега по мере течения дней восстанавливалось, но он стал чувствовать иное
пространство - куда нельзя ему было ступить, где могло не достать ему душевных сил. И
язык людей с их давешним приятием смерти (кому в какой степени она пришлась), тоже
стал тягостен Олегу. Он не принимал смерти, он не мог поставить её рядом с добродете-
37
лью, куда она и рвалась встать, как дьявольские силы хотят встать вровень престолу Бога.
Нет этому! А люди не понимали этого, да принимали более простое: после сорока дней
человеку, понесшему утрату, станет легче. Откуда они это взяли? Олегу с каждым днём ста-
новилось тяжелей и тяжелей. И через некоторое время он понял, что только уединение и
отдаление от этих людей и мест, где они есть и были какими-то свидетелями, могут дать ему
возможность преодолеть то, что нарастало, как он чувствовал с умножающейся тяжестью
для сердца.
Родительский дом, радением не случайностей, а сил божеских сохранённый, пустовал, как
пустовали многие и многие деревни, и посёлки в это повёрнутое экономически и в марке-
тинг подкованное время. В то время переворота ушёл отец, не выдержав вида разрушающе-
гося детища, котрое строил и запускал в работу он – комбината. От десятков могучих цехов
до самого нутра – котельной – дающий пар и тепло и дыхание производству, не осталось
ничего. Вровень с закрытием котельной он ушёл из жизни. А котельная разрушалась и
растаскивалась дальше, и через несколько лет, уже берёзы спасали от неприглядного вида
землю, когда-то дававшую людям и работу, и зарплату, и жизнь.
Дом родителей стоял в стороне от улиц посёлка – то, что нужно было Олегу. А ему была
нужда уходить в лес и там жить порой неделями. Благо было лето, а к зиме он потихонечку
готовился. Зимой в этих краях требовались дрова и многое из нагрузок ещё, чем пестует
русских людей природа, а заодно и воспитывает в пригодность богу.
Но случай привёл к нему Алексея – его сокурсника по институту. Тот не в пример дру-
гим забеспокоился о духовном состоянии Олега. Да он и был уже духовным лицом, пото-
му, что, уйдя с третьего курса технического ВУЗа в семинарию, подвязался в философском
направлении своего поиска истины. Была странность и ещё одна, что он после семинарии
решил учиться в аспирантуре МГУ на кафедре естественно научной философии. Как-то он
обмолвился, что это не самая горькая, но необходимая, ложка яда. А для богослова мате-
риалистическая (научная) философия, в этом конкретном обществе есть поприще, кото-
рое мало пройти, но и познать, и других образовать в понимании пагубности этой ветви
разуму. Да так оно и было, все материалисты - ,коммунисты, окружавшие Олега на работе,
притаились, ожидая, когда он «оклемается, очухается, со всеми бывает». Алексей знал, что
со всеми бывает, но это не значит, что одинаково. У каждого жизнь, как судьба розная, так
неповторим и характер. И путь, и там где кому-то лишь кочка, а кому-то споткнуться, да
перед пропастью, и упасть в неё, и не меньше как.
Алексей увидел построения души Олега крайне беспомощными, а когда прочёл его по-
следние стихи, то понял – этому человеку не выбраться, но медленно и мученически сначала
душой, а потом и телом уходить из жизни. Когда же возвращаясь с ним от речного похода,
Олег обмолвился: «А не привезти ли сюда урну Марины к себе и поместить по соседству? Я
живые цветы буду ставить к ней каждое утро», - Алексей вздрогнул, но промолчал.
Он, кажется, по инерции спросил: «А случится что с тобой, что тогда станет с урной?»
- На это Олег не ответил.
- Да, твой дом и места на реке впечатляющие, – сказал Алексей Олегу по прошествии
трёх дней, - и лесной бивуак, и чай у старинной русской печи, и на дворовом очаге трапеза
вблизи яблонь, – он помолчал, собираясь с мыслями, не похвала была его задача. Но вроде
как со случайно пришедшей мысли произнес, вроде как про себя: «А не станет тебе за труд
проводить меня к Андреичу? – а ведь с намерением предложил Алексей и посмотрел на
Олега. - Три дня и ты снова здесь. Я у Андреича давно не был, но всякий раз, когда бываю,
немало удивляюсь. Вот дом его, или изба, как хочешь называй, прямо-таки совершенство
не только для нашего времени, но, пожалуй, и на будущее. Живёт он там один, затворником,
как наши великие святые, но не в пример им, со всеми удобствами, которые имеет челове-
чество, и которые он умело, маскирует в своём доме».
- Он что, холостяк? – спросил Олег.
- Нет, у него квартира в Москве и жена, и сын. Но я не слышал, чтобы они когда-нибудь
38
были у него в его лесном уголке. Быстрее всего в этом проявляется его осторожность. Муж-
чине трудно в этом мире с женщиной.
- Почему? – спросил Олег, вот уж что он ощущал сейчас, так это то, что мужчине трудно
без женщины, если вообще не сказать: «невозможно».
Алексей почувствовал зацепку и продолжал.
- Убеждения у него такие сложные, что с ним я, сколько ни общаюсь, понять его не могу.
Он и поездил по миру, и путешествовал, и в Канаде с охотниками был, и на Урале в оди-
ночку. И я не удивлюсь, что он где-нибудь и в монастыре подвязался. Но немногословен
он, ничего не расскажет. Лишь одно – его быт, такой своеобразный, что что-то проявит
порой постороннему внимательному взору.
То, что Андреич немногословен, это понравилось Олегу, да и за внимание Алексея к себе
хотелось ответить добром.
- А он примет меня?
- Со мной да, к тому же я уже давно говорил с ним о тебе.
- Зачем? – не понял Олег
- Ну, как о писателе. Кстати, он знает тебя, вы незнакомы, но он приметил тебя на выстав-
ке художника Рыженко в Калуге и спросил меня, удивлённый твоим выступлением на этой
выставке: «Кто это? Ты его не знаешь?» Андреич тогда описал твой внешний вид и расска-
зал о твоём выступлении. Я узнал по его описанию тебя. А позже дал ему газету с твоей
статьёй, по поводу отношения власти к этому художнику. Так что потом он не забывал спра-
шивать о тебе, а позже и о твоей жизни с Мариной. Наверное, что-то он приметил в ваших
отношениях, чего у него не получалось с женой. Сложная его жизнь, но не без счастья, как
мне кажется, естественно его усилиями.
- Так он всё знает?
- Не всё. Но не опасайся, не в его правилах расспрашивать, он не тот, кто задаёт вопросы,
но тот, кто смотрит, а ответы приходят, как он мне говорил: «Сами утром приходят ответы
на вечерние вопросы, если им положено прийти». А чуть свет он уже на реке или с ружьём
в лесу, наверное, там и ответы идут ему.
- Он охотник?
- «Охотник с охотничьим билетом», как отвечает он. Но никогда не приносит дичи. Он
как тот генерал у Есина «Имитатор», мне мундир нужен для того, чтобы люди стеснялись
и не приставали со своими сермяжными вопросами. Так и он: «Мне ружьё от людей, чтобы
остерегались, а звери и сами не подойдут».
- Давно ты с ним знаком?
- Давно и недавно. Свёл нечаянно случай. Пригласили меня в заповедник так отдохнуть
подышать и вообще приблизиться к природе. Сказали, что своеобразный человек будет со-
провождать нас, дескать, договорились, который так любит свой заповедник, а может, и всю
природу, что потому и живёт отшельником в лесу. Ну я и поехал. Отшельником оказался
Андреич, он встретил нас на хуторе егеря, попросил здесь же оставить машины и повёл, как
он предупредил, на реку с ночёвкой. У самого кроме рюкзака ничего. Ну а мы, на всякий
случай, что есть в рюкзаках и что есть из поклажи посильное, на плечи и пошли. Не на ка-
терах же кататься. Общаться с природой, так общаться. То, что он нас доставил на остров в
середине реки с домиком чуть более часовенки, но со всем необходимым для ночёвки, само
собой было и удивление и восторг, а я испытал большее.
Встав рано-рано утром, как я и любил, взяв с собой блокнот да палочку, которую выстру-
гивал себе почти весь вечер, покрывая инкрустацией по коре, переправился на лодке, кото-
рая стояла возле острова, на берег и пошёл чуть выше по течению, дивной по красоте реки.
В лесу вообще реки, что не шаг то картина, а то и легенда. Вдруг впереди услышал не очень
приветливый крик сороки. А она трещит по случаю самой себе неприятному. Насторожил-
ся я, и как можно тише, не, производя шума, иду. И вдруг сквозь деревья замелькала такая
тёмная синева. Я отошёл в сторону и, отодвинув кусты, буйно растущие в этом месте, уви-
дел озеро. Громадное озеро прямо таки уроненное в лес с неба меж высокими деревьями.
39
Крохотным пятнышком небо отражалось в нём и ни единой волны, ни шороха. Гладь воды,
как зеркало, да такое, что каркни ворона, и, непременно, от звука её гортани покатиться
волна к другому берегу. Но это было не всё – на другом берегу, прямо против меня, у воды
я увидел человека.
- Ты знаешь картины Васильева?
- Какого Васильева? Фёдора?
- Нет ближе к нашему веку.
- Алексея, Александра? Виктора?
- О, богата русская земля талантами, даже фамилия каждая. Виктора я даже и не слышал.
- Виктор, это арт.
- А, нет-нет, меня арт не интересует, я имел в виду Константина Васильева.
- Да, я смотрел его выставку, кажется, он ушёл в тридцать с небольшим.
- Да, в 34. Я имел в виду его картину «Северная легенда», если помнишь, там изображён
старец на берегу лесного озера.
- Помню, да у меня и репродукция этой картины есть. Мы с Мариной нашли его выставку
в Москве и купили несколько репродукций.
- Так вот в унисон этому образу стоял на берегу этого озера человек, я узнал Андреича.
Ну, он, естественно, несравненно моложе, того старца, но в нём угадывался этот легендар-
ный образ, облик или как там точнее. В общем, он прописался в меня тогда таким, да и
остаётся. Всем своим поведением походит он на старца с той картины. Но это обликом, а он
к тому же знакомый мне человек. И что касается его мыслей, которые проявляются порой в
спорах и беседах с различного рода людьми, то мне навевает он… Но это моё восприятие.
Алексей посмотрел на Олега и продолжал: - А если ты был в Новом Иерусалиме?
Олег отрицательно покачал головой: «Не был».
- Так вот там – это у нас, кстати, в Подмосковье – строят его по образцу Иерусалима на-
стоящего и даже кувуклию делают.
- Что за кувуклия?
- А, да-да, этого слова даже в словаре Даля нет, это церковь в церкви, единственное место
в Иерусалиме. В кувуклии каждый год на Пасху возжигается огонь благодатный. Так вот,
мне кажется, что Андреич – своеобразная кувуклия, в которой зажигается высшего значе-
ния мыслительный поиск.
- М-да, - задумался Олег то ли над новым словом, то ли над тем, что Алексей начал ему
являть свои духовные знания.
- Но это моя мысль, - продолжал Алексей. - Я, кстати, полагаю, что в нашем подмосков-
ном Иерусалиме в кувуклии должна зажигаться каждый год любовь к книге, к слову, к
огниву Иванушки из сказки Конёк-Горбунок. Всё это одно и тоже – ведь Бог дал слово, и это
его олицетворение – огонь.
- А может, любовь?- сказал Олег в унисон своей мысли. Знай он это слово, может, свой
камин в стеллаже назвал бы так, ведь его предназначение и было зажигать любовь к чтению.
- А может, и любовь, - задумался уже теперь Алексей, правда, под любовью он полагал
иное значение, вслух же сказал: «Но ведь о книге, это только моя мысль».
Константин Алекс;евич Васильев (3 сентября 1942, Майкоп — 29 октября 1976, Васильево, Татарская АССР,
РСФСР) — советский художник, широко известный своими работами на былинно-мифологические темы.
Илья Серг;евич Глазун;в (10 июня 1930, Ленинград — 9 июля 2017, Москва) — советский и российский
художник-живописец, педагог.
«Имитатор» – известный роман Сергея Есина
40
Глава 7. Андреич
Егор Захарович – егерь, живёт в своём лесном хуторе. Андреич – помощник егеря со своим
«домишком», как он называл замаскированный дом духа своего в лесу, живёт неподалёку.
Андреич числился в лесхозе егерем, но таковым он был, только в штатном расписании
отдела кадров, настоящим егерем был Егор Захарович, а Андреич был только его помощни-
ком, да и то по особо трудным делам. Жил он в отдельном доме в полукилометре от хутора
егеря. Хутор Егора, иначе и не назовёшь, как хутор, потому что здесь были и сеновал, и ко-
нюшня на три лошади, и сарай со снастями и припасами для себя и для скотины. А скотины
был ещё непременный поросёнок и две собаки Томка и Волгарь. В стороне была, в пору по-
требностям обитания, распахана земля соток на тридцать, где высаживалось всё от картош-
ки до овса. Грядки сбоку изобиловали прочей снедью. Ну, в, общем, хутор, и хозяйка - жена
Егора Валентина была красивая и сильная женщина, и две дочери подрастали. Девушки
неизбалованные, потому что работы хватало и им, да и Валентина не желала их отпускать
от себя ранее того, как не будет надёжного и верного иного пристанища. Вот поскольку две
дочери, да жена, потому и требовалась дополнительно Захару мужская подмога. Под эту
потребность он и уговорил начальство нанять себе сподручника.
Андреича к делам он привлекал мало, разве когда выехать с поимкой браконьера или
выследить хищника повадившегося к прикормке травоядного зверья. Поскольку просьбы
Андреич исполнял исправно и даже отважно, Егор Захарыч не тревожит его по мелочам.
Доставало и того, что по краю шёл слух, что там охраняют лесное хозяйство два крепких
мужика.
А помощник егеря Андреич - дышал иным воздухом. Он был незаурядным человеком,
знания при разговорах и в сложных общественных делах проявлял порядочные, но в обще-
ство егерей не выходил, а вёл затворническую, тайную жизнь в своём «домишке», как он на-
зывал свой современнейший по обеспечению всем необходимым для жизни коттедже. Он
действительно маскировал его под «домишко». Труба, да пристройки, дровяной сарайчик и,
даже, ни единого столба, свидетельствующего о наличии электричества в доме. А всё тайны.
Егор Захарович знал, что Андреич привёз добротный кабель, и проложил его под землёй
от своего «домишки» к его хутору. За всё электричество по счётчику Егора оплачивал сам,
так что вопросов никаких, и, тем более любопытство Валентины, не шло далее – платит, ну
и, слава богу, нам помощь. Так что Егор Захарович и не знал, сколько идёт энергии на свой
хутор, и сколько на «домишко» Андреича, ну разве что брался помощь записать показания,
наезжавшему время о времени электрику Тишке. Тишка жил в соседской деревне, что кило-
метра за два от хутора, и раз уж наезжал, то держал отчёт перед Андреичем, как содержится
проводная линия к хутору, не подгнил ли какой столб, не близко ли подступили ветви, не
грозят ли деревья падением на провода. Так что Тишке нужно было заручиться добротны-
ми знаниями на счёт содержания линии и плана работ по приведению в порядок её, пре-
жде чем заявиться записывать счётчик. Естественно, из-за этого Тишка появлялся редко,
пользуясь записями Егора на лоскутке бумаги. К тому же за линией следил и сам Андреич,
и здесь уже в мелочах всё было замечено и вовремя отлажено. Егор Захарович подозревал,
что у Андреича есть и компьютер, да и иная техника, но она мало его интересовала, да и не
словоохотлив был он и сам, как и Андреич.
Поверх добротной кровли своего «домишки» Андреич сделал драночную бутафорную.
И покосившаяся труба, которая была видна от поляны, скрывала рабочую трубу печи
со стороны леса. Маскировке способствовали и деревья. В сарае стоял кондиционер и по
трубам, которые перемежались с сосновыми вставками с высверленной сердцевиной, по-
давался воздух. Воздухозабор скрытно был выведен в крону сосны стоящей недалеко от
дома. Второй кондиционер стоял ближе к дому и подавал тепло. Эта система обеспечивала
41
достаточным теплом дом, да ещё массандрой, обращённой к лесу. А печь лишь служила
прикрытием, да и дополнительным подспорьем, чтобы дом был прогрет в зимнее время.
Компьютер находился в комнате, которую не обнаружить случайно заглянувшему в дом
гостю. Компьютер был со всем обеспечением: и сканер, и принтер, и звуковые колонки. Ан-
дреич ведь занимался ещё и писательской работой, и писал много, и потому ему была
необходима такая система обеспечения его рабочего места. Но как художник, а любой на-
стоящий писатель непременно художник, он нарисовал себе дом и писательские удобства в
нём, и сам делал эти удобства без рисунков, без чертежей, но угадками и находками, порой
неожиданными и для себя самого, но руками и смекалкой, и непрерывным совершенство-
ванием. Для творческого труда был, прежде всего, нужен свежий воздух, вот он и подавался
туда кондиционером, да ещё с высоты кроны дерева, и с запахом сосны, которую обеспечи-
вали сосновые вставки. Воздух имел такую живительную силу, что можно было работать
по 12 часов сряду, не чувствуя утомления. Скрытому компьютеру было достаточно уголка
в шесть метров, и поэтому комната для него помещалась на втором этаже в коттедже, в ко-
тором второго этажа как и не было. А было это ещё нужно для того, чтобы не схлопотать
себе любопытных, да и хуже того. Коттедж по внешней коммуникации выглядел, как «до-
мишко», и не более, и не привлекал внимания случайного человека. Главный вход с крыльца,
который принимался как единственный, благодаря маскировке других входов деревьями и
пристройками, приводил в комнату просторную с самой необходимой и простецкой мебе-
лью, для сидения, для еды и отдыха. Несколько десятков книг стояло на самодельной эта-
жерке, да и всё. Ружьё висело у изголовья тахты самое обыкновенное. Брать в таком доме
было нечего.
Надо заметить, что всё егерское и охотничье имущество Андреича находились у Егора, и
лошадь положенная ему как егерю, тоже содержалась у Захарыча, да и в распоряжении того.
Егору это было не в тягость, к тому же содержание Андреич компенсировал семье егеря и
своей помощью и средствами, равно как и электроэнергию. Надо сказать, что дочери были
внимательны и, по-своему, влюблены в Андреича, но без малейшего ответного внимания
к ним от Андреича, что удовлетворяло Валентину. Красивый и дельный мужчина перед гла-
зами девочек тоже воспитание вкуса, а вообще то и ей, как женщине, Андреич нравился, и
недоумевала она, почему такой порядочный, работящий человек живёт без семьи, да за него
любая не только в домишко, в шалаш пойдёт. Она не видела на самом деле дома Андреича,
вход туда был заказан и ей, да и Егору тоже. Да хуторянам из-за своей занятости было и не
до того, а любопытством они не грешили. Егор Захарыч в любое время по мобильнику, и
местной рации мог позвать Андреича, и этого было достаточно. Со своими потребностями
Захар управлялся сам, и не любил излишней помощи в понятном себе деле.
Тайной оставался для хуторян Андреич, да так и должно быть - чуть что покажи, то там,
где женские глаз, всё станет известно всему миру.
Разве только одно не скрывал Андреич: над углом, где в зале висела икона, на крыше
домишки была закреплена башенка с крестом, на подобии той, как ставят на часовнях.
Аккуратная башенка с резьбой и драночной маковкой – месяц труда, зато издали уже про-
буждалась радость в его душе оттого, что там, в «домишке» уголок с тайной тайн его души.
Огромный пласт литературных поисков Андреича был сосредоточен под этой башенкой.
Тут же он поместил тайник своих рукописей, всё это было на втором этаже уютном угол-
ком, из окошка которого был виден лес и даже дальняя поляна, с тропинкой сбегающей к
оврагу и далее к озеру.
Не холостой был Андреич, была у него семья в Москве – жена и сын, и сын приезжал ино-
гда летом на неделю, две к отцу, но только по своей охоте, и ни во что в своём коттедже не
посвящал его Андреич, разве только тот мог сам догадываться. Тайна лучший воспитатель,
полагал Андреич. «Да ведь и Библия, - говаривал он порой Захарычу, - представлена нам
как тайна, множества возможностей человека, достань, если сможешь», а достать можно
42
было всё. Вот и достал Андреич из неё то, что охраняло семью его - и сына, и мать посред-
ством иконы, помещённой в углу и крестика на башенке, глядящего круглосуточно при
любой погоде в простор родной Андреичу природы. Жена Андреича с мягким украинским
именем Олеся, и на самом деле была украинка. «Самые красивые женщины хохлушки», -
как говаривал отец Андреича, который жил со своей супругой, тоже украинкой в Калуге.
Наверное, тайная цель всех малороссиянок пробраться поближе к Москве, да там и осесть,
а красота их этому сподручница. Почему? Суду не подлежит, да и разуму тоже. Равно как и
задача мужчин, как их добродушно величали за их запорожское бытие хохлами - во что бы
не стало, но заполучить лычку отличия. Андреич не задавался целью найти жену хохлушку,
но получилось нечаянно, потому что красота женщины, увы, трогала Андреича по молодо-
сти, да и сейчас сидела в нём судьёй тайным и суровым. В противовес многим верующим, а
может по тому, что он был и художник, и полагал, что красота дар Создателя, как и слово,
тоже дар от Него, а может условие приближения к Нему.
Ах, женская красота! Она от бога, а ум-то женский всегда хромал на обе лапки, да и на все
три, если бы третьи были. Рассудок, практичность руководит женским разумом и потому
коротка стезя совпадения мужчины и женщины, благо спасут семью во время дети, труд на
них, а паче обоюдная любовь к ним. Да и мужской ум не далече шагнул тоже, не даром среди
женщин гуляет формула о мужчинах «Думаешь при встрече, мечтаешь, а достанется, как и
всем». Достал потолка разумения Олеси Андреич, и стало необходимым расстояние, но не
та глупость развода и блуждания по женскому роду. Это расстояние сделало «домишко» в
глухомани Калужской области, вдали от московской квартиры. Вот это расстояние и легло
между супругами. Но Олеся оценила высоту мужа и потому видела по округе примитив-
ных, похотливых до водки и женщин, а то и до славы о себе мужиков, и не видела места
уместиться себе в этих дырявых лукошках. А с мужем – Андреичем каждая встреча была
чем-то вроде приближения к счастью, к тайне его, к возможности его.
«Вот оно счастье, - разливалось по её сердцу с приездом Андреича, - да как сон вновь в
стороне». И потому ожидание его посещений было само тепло. Не в пример как постоянное
присутствие какого-нибудь рубахами и носками пахнущего мужика. Не приглашал Андре-
ич её к себе в свою лесную отлучку, но и горда была Олеся, чтобы навязаться, напроситься.
Так можно было и оборвать ту ниточку, что всё же связывала их, да она чувствовала проч-
ность этой ниточки куда более основательную, чем те, которые имели в совместном житии
её подруги с мужьями.
Никаких джинсов, хотя спортивная и охотничья близость к природе, как бы подталкива-
ли к практичности, Андреич не признавал. Приезжал к семье, предварительно позвонив,
да и выглядел, как идти прямо сейчас в театр. Длинное пальто если это была осень, белый
шарф, цветы. Но не хотелось Олесе идти с ним в театр, другое более ценное в этих редких
посещениях было для неё - его пребывание вместе в квартире. Она никогда не знала, оста-
нется ли он на неделю, на ночь, или вдруг, скажется опозданием на самолёт, и двух часов не
побыв с нею. Она догадывалась, что как погода от людей, всё зависело от неё. Стоит нечаян-
ным словом тронуть тайные границы его натуры, как он принимает решение немедленно,
сразу же. Несколько раз было, что он жил недели две. Какое ж это счастье было, особенно
для Олежки – сына. Уже пятиклассник он неустанно находил, что спросить отца, а тот - уди-
вительная манера общения: ни вопроса, ни ответа, а игра. Будто клавиатурой мгновенно
становились все те предметы, которыми занимался Олежек: и статуэтки и игрушки и книги,
что он прочитал и которые задержал на своих полках, и коллекция банок и чайных коробок,
и вырезки из журналов и даже школьный дневник становились предметам игры. Андреич,
манипулируя всем этим делал так, что ответ на заданный вопрос приходил к Олежку сам,
на понятном ему языке своих же увлечений, и удивительно было наблюдать, как его вооб-
ражение точно раскрепощалось, раскрывалось этим ответом и летело к следующему своему
пределу, до следующего поворота. Андреич оставлял его, а оказывалось, что на следующий
43
день Олежек находил подсказки или продолжение затеянной игре. И тогда на следующем
витке, на более глубокой основе продолжалась их игра. Олежек даже переставал бегать к
товарищам, дорожа этим могучим приращением своего понимания к предметам мира. По-
рой и Олеся находила свой вопрос в этой игре, и так же не торопился ответить Андреич, но
зато был щедр на вопросы, которые приторачивались к интересу, которые проявляла Оле-
ся. Близость их, а близость была ей желанна, как может, желанна любой женщине, но с той
разницей, что у Олеси она могла быть со всей той радостью защиты всей мощью мужчины,
которая воплощалась, наверное, в том первом создании мужчины богом. Другие же женщи-
ны – и она это видела - тешились меньшим подобием чего-то, миражом о чём-то. Одевалась
Олеся, и тут они были схожи с Андреичем, предельно элегантно и аккуратно. Она знала, что
Андреич не поборник моды, а поборник того, что делает женщину неизмеримо прекрасней,
никаких брюк, тем более в обтяжку лосин, бридж, голых животов. Платье сообразно кра-
соте фигуры и возрасту, сообразно тому, чтобы влекли взгляд и воображение совершенства
её. Да Олеся была красива и сейчас, как девушка в восемнадцать, и ей нравилось это, и она
поддерживала это, не зная точно, когда приедет Андрич, где встретит её, но чтобы он был
– мужчина, точно поэт с картины известного французского художника, и была радость
пройти рядом с ним. О, как он умел пройти! и как трепетно было рядом с ним идти. То ли
чувство достоинства внутренней красоты, оберегаемые так ревностно сторонами, то ли
то отражение из глаз, любовавшимися ими людьми, гармонией красоты мужчины и жен-
щины, которую являли они. Олеся верила, что рано или поздно они будут вместе, Андреич
ничем не убавлял этой веры. Она не знала, что он писатель, потому что печатался он под
псевдонимом, не знала, что книги его уже имели кое-где и успешные результаты. Да он писал
и раньше, но это были опусы часто психологические и трудно понимаемые, и он перестал
читать ей их, она же полагала, что он бросил писать. Напрасно, это была одна из причин ,
которая потребовала того особенного комфорта жизни, как и аскетического отношения, к
себе, которые он и воплотил в своём лесном «домишке».
Денег у Андреича доставало, правда творчество, конечно, отбирало часть их - не по-
ощряет ни одно государство своих одарённых людей, видя часто в них соперников на всех
уровнях. Но его спасло в деньгах ещё то, что частенько Захар направлял имущих охотников
до отстрела по лицензии к нему, а им тщеславным и часто неумейкам в охотничьем деле, это
очень требовалось, но и щедры, естественно, были они. Со временем вокруг Андреича
сформировалась группа любителей больше природы и самую малость охоты, которую до-
ставлял им он. Доверительные отношения позволили ему приглашать их в зал своей избуш-
ки, которую они и воспринимали избушкой, благодаря искусной маскировки Андреича. А
через некоторое время общество пополнилось уже и интеллектуалами, художник Сурков,
кандидат математических наук Власов, искусствовед Линдгрен, философ и богослов Тыня-
ков, заядлый охотник Буяров. Люди интеллектуальные охочи до спора более чем до охоты и
подавно до уютного застолья. Им было достаточно и тепла после лесных передряг и испыта-
ний, но от того, чтобы задерживаться Андреич тонко уводил своих друзей, та же линия, что
и с семьёй. Оставляй простора для тайны. Доставало уюта спора, максимум одной – двух
ночевок здесь же вповалку в комнате и глубоких впечатлений. Долгий опыт внимательного
отношения с разными людьми позволял Андреичу то, что ни единого слова, которое могло
запятнать его домишко, здесь произнесённым быть не могло.
Павел Викторович Рыженко (11 июля 1970, Калуга — 16 июля 2014, Москва) — российский живописец,
художник Студии военных художников имени М. Б. Грекова.
44
Глава 8. Егерь
Сторонящийся излишней искренности, Олег почувствовал в лесном бытие новых знако-
мых тепло расположения егеря, а потом и Андреича.
Приехали рано утром, и пошли пешком по памяти Алексея к дому Андреича. Три ки-
лометра не проблема. Но Андреича дома не оказалось, хотя его и предупредил Алексей о
приезде. Дверь дома была на щеколде. Замок со вставленными ключами лежал тут же на
скамье, пристроенной для сидения под крышей крыльца.
- Значит, он где-то поблизости, - произнёс Алексей. - Посидим, подождём, хотя он обычно
и не возражает, если входят в дом без него, и лишь на щеколде оставил, наверное, специаль-
но. Да, если бы дождь, а тут такое утро и тающий туман, вот-вот начнётся подсветка верха
деревьев солнцем, впору любоваться, посидим здесь.
- Я, пожалуй, пройдусь, - произнёс Олег. Он прошёл к колодцу, который был в углу двора,
и от него заметил калитку к оврагу, пошёл по тропинке в глубину леса. В лесу тумана не
было, дышалось легко, воздух освежал. Он чуть спустился в овраг, но вернулся, потому что
дальше началась сырость. Возвращаясь, он услышал голоса. По той же тропе, по которой
пришли они с Алексеем, входили через ворота двое. Олег узнал Андреича по описанию
Алексея ли, а может, подсознательно. Второй человек был постарше и пониже ростом и,
что-то жестикулируя, объяснял на ходу.
- Воспитания нет, - донеслось до Олега.
Но Андреич, завидев гостей, остановил собеседника: «Минуточку, Павел Иванович, у нас
гости, минуточку, позже продолжим».
Он тепло поздоровался с Алексеем и протянул руку подошедшему Олегу. Взглянул, при-
щурившись внимательным взглядом, и, ничего не сказав, крепко пожал руку.
- Андреич, - произнёс он, после того как назвался Олег, - а вообще-то Андрей, но так по-
велось меня величать саном отца, а я и не против.
- Совершенно верно, - вставил, здороваясь, Павел Иванович, который спешно назвал
своё имя и отчество, уже слышимые Олегом, и добавил, - по нашему времени глобального
сокращения имён – всякие там Макс, Жак, а то заменой их на прозвища и клички в три бук-
вы, это является стоящим - величаться отцом: и самобытность, и ценность.
- Почему ценность? - вставил для такта фразу Алексей.
- Потому что вслед за этими сокращениями урезают и свою фамильную память, а вслед
выбрасывают вон всё родовое, и то, что называется Родиной, становится как архаизм. Бу-
мага зачала гореть!
- Ну-ну, Павел Иванович, ребята с дороги, а ты уже и кофе выпил, и зарядился чистым
воздухом природы.
Все вошли в комнату. Олег осмотрелся, нашёл сбоку простую вешалку, повесил на неё
свою куртку, огляделся. Справа располагалась с домовитым забралом русская печь, слева у
окна просторный стол со скамьёй у стены и табуретами возле него.
Взяв один из табуретов, Олег присел поближе к окну, так что и стол был перед ним и вид
из окна. За печью проглядывался уютный уголок с книгами и иконкой в углу Божьей Ма-
тери, перед иконкой горела лампадка: «Чудно, они уходили, оставив лампадку горящей, а
может на несколько минут всего уходили», - просто так, про себя, подумал Олег.
- А это и есть мой товарищ по первому институту, с которым я обещал тебя познакомить,
- произнес, усаживаясь на другой табурет, Алексей.
- Защитник художника Рыженко? *
- Он самый.
- Достойно сказали и даже написали вы, – сказал Андреич Олегу. И обратился уже к
45
обоим вместе, - с дороги чайку, да и нам по второй чашечке не помешает, а, Павел Иванович?
- Не откажусь. Оно, за чаем, как-то всегда уютней.
Андреич нажал с другой стороны стола кнопку и шкафчик, который был возле стола,
плавно вынес чайный прибор. Олега поразило не то, как искусно чайная посуда оказалась
прямо на столе, а то, что чайный сервиз был изящен. Не то, как принято на даче у людей -
полутреснувшие кружки и разномастные блюдца.
Павел Иванович, как уже знакомый с этим удобством, стал сразу раздвигать чашки по
столу, водрузив посередине порядочных размеров заварной чайник.
Андреич вынес из-за печи кипящий электрочайник, когда он успел его включить Олег
даже и не видел. А потом из разных коробочек, стоящих тут же, стал насылать заварки.
- Вы уж не обессудьте, но заварка у меня по моему рецепту.
- Заварка что надо, - откликнулся Павел Иванович.
И спустя несколько минут чашки наполнились из этого чайника чаем с приятным аро-
матом и ещё более загадочным привкусом.
- Хорошо! - выдохнул Павел Иванович, с глубоким дыханием вбирая глотки чая, - но
секрет этого напитка узнавать бесполезно, легче попросить внести Андреича этот секрет
в какой-нибудь свой рассказ. А это будет не мене 20 страниц. 20 или 40? - обратился он к
Андреичу
Тот молча улыбнулся.
- Издать и подарить нам по книжечке. А, как? – продолжал он балагурить.
- И с изданием поможете? – улыбаясь, ответил Андреич.
- Непременно.
Олегу это воркование нравилось, нравился и чай, и обстановка располагала. «Пожалуй,
можно на день задержаться, чтобы было прилично для первого посещения, - подумал он
про себя»
- А о чём вы так оживлённо говорили, входя в ворота? - нашёлся спросить Алексей. Он
наверняка слышал, как и Олег, реплику о воспитании.
- Да-да, - тут же воспрял Павел Иванович, - я говорил о бесполезности воспитания. Че-
ловек уже рождается со своей душевной программой и наши усилия не идут далее, как для
развития интеллекта. Я даже читал у Тарковского (* ) в его рассуждениях об искусстве, что
знания не передаются. – Павел Иванович посмотрел на Андреича, видимо про Тарковского
был следующий аргумент в защиту своего взгляда.
- Наверное, Андрей Тарковский полагал творческое начало в деятельности. Ведь он сам
всецело принадлежал искусству и творческой среде. Да, действительно, творчеству научить
невозможно, - отвечал ему Андреич, - но профессиям знание и учёба необходимы. Взять
для примера правила дорожного движения для водителя, тоже профессии по электричеству
и столярному делу, а особенно работа с механизмами. – Андреич смотрел, говоря, на Павла
Ивановича. Тот, казалось, собирается с мыслями, но чуть погодя заявил:
- Я, наверное, потерял нить, которая у меня была в лесу. Творчество да. Даже в семьях
гениев ничего с передачей не получалось.
- Природа отдыхает, - вставил Алексей.
- Да-да, пожалуй, - взглянул, рассеяно на него Павел Иванович, - но нравственность, что
тоже творчество? Но манера поведения и потребность аккуратно одеваться.
- Аккуратно одеваться, пожалуй, можно воспитать, а вот вкус.
Павел Иванович действительно потерял нить, потому что примолк, допивая свой чай.
Олег хотел сказать о таланте, как о даре от бога - удивительном и всегда неожиданным, но
предпочёл молчать. Перед глазами встала Марина с её природной скромностью, бог весть,
как воспитывается скромность и воспитывается ли. Включись он в разговор, пришлось бы
что-то сказать о ней, а он этого не хотел, да и не мог.
46
После чая занялись домовыми делами: пилили дрова, напросились хозяину сено перено-
сить в сарай из копёжки. Неспешно и соразмерно с силами, с добрым обедом, который сами
же и приготовили.
Павел Иванович уехал под вечер, что-то ещё уточняя у Андреича по охотничьей части.
А после его уезда позвонил егерь Егор Захарович и попросил Андреича присоединиться к
дозору на прикормке косуль, стало много оставаться корма, не повадился ли какой хищник
или ещё какая причина. Видимо, он справлялся о согласии, на что Андреич коротко и ясно
сказал: «Да».
Минуту поразмыслив, он обратился к Олегу с Алексеем:
- Не желаете присоединиться? - и вкратце описал суть задания. - Не стрелять, не пресле-
довать, но только доглядеть из тайника, так что и ружья брать не будем. Но ехать сейчас,
там, в засадке, можно переспать часов до 3-4 утра, а на свежем воздухе достаточно, чтобы
зарядиться на день. Кстати, силы-то есть, не устали за день? А то тогда можете располо-
житься в избушке, а утром я буду.
В этом предложении Андреича пахнуло военной подтянутостью, и не резон был отказать-
ся, и право, чем жертвовать, чтобы спать до утра. Алексей согласился, Олег решил присо-
единиться тоже, разнообразная занятость Андреича позволяла наблюдать его и избегать
разговоров.
Через несколько минут подъехал на пролётке Егор Захарович.
- Полчаса и будем на месте, - оправдал он свою инициативу приезда. И выказал радость
тому, что ехал за одним, а тут аж трое. По дороге он заметил: - Поскольку нас больше, то
тебе, Андреич, можно остаться с кем-то на ближнем пункте засадки, а я буду на дальнем. А
посредине у меня есть тайник, стоит кого-то поместить одного. Для связи нас и для пущей
бдительности. Кто согласится один?
- Могу я! – предложил себя Олег. И одиночество и, более того, пассивная роль импониро-
вали ему.
Андреич согласился, к тому же, как знающим друг друга Алексею с Андреичем было чем
поделиться. На том и порешили.
Алексеем с Андреичем слезли на своём месте. Егор Захарович указал на громадный дуб
Олегу – запомни его от него можно окликнуть своих друзей, если понадобится.
- А как?
- Да как угодно, ну хотя бы протяжным «ууу, а», попробуй.
-Ууу.
- Ну, вот Андреч и запомнил твоё неповторимое «ууу».
- Наше место в полутора километре. Важно одно, пройдёт ли человек или зверь какой,
ничего не делать, но заметить желательно по времени. Часы есть?
- Есть.
- Вот и хорошо, хотя ориентиром может быть и луна, запомнить, где она была, Ночью се-
годня обязательно будет, - наставлял егерь Олега по дороге.
Темнело когда подъехали к месту засадки Олега. Егор Захарович показал на замаскиро-
ванную будку на дереве, и предложил присесть на бревне лежащем неподалёку.
- Время ещё есть, я успею и бричку отогнать, и на своё место подойти. К тому же, - про-
должал пояснять он, - ранее трёх часов и делать нечего.
- Это опять, как ехали сюда возвращаться? – поинтересовался Олег.
- Нет, здесь наискосок к моему хутору есть ещё дорожка, правда, менее приметная.
- Но ведь ночь, особенно идти, когда уже к месту?
- Я знаю здесь всё наизусть, - улыбнулся Егор Захарович.
- А не страшно? – поинтересовался Олег. Лес вокруг был действительно довольно глухой
и рослый, да и далеко от всех населённых пунктов. - Тут и деревень, пожалуй, поблизости нет?
47
- Сам то по профессии кто будешь? – не отвечая, спросил Егор.
- Писатель, - назвал свою последнюю профессию Олег.
- Писатель? Не завидую я вам.
- Почему?
- Потому что главная работа человека – мысль, а писателю надо тратить время на запись,
да на правку текстов, да заморочку ещё тащить - понравится написанное, не понравится, а
на всех не угодишь. Да печатать тоже траты не только денег, но и споры с оппонентами. А
время–то мышления этим укорачивается, а дороже и нет его.
Олег удивился такому замечанию, ведь прав был егерь, да потому то и егерь, - решил он дл
себя, - что бережёт своё кредо мышления, даже выбором вот такой своей специальности.
Не скучает, значит.
- Страх! - Усмехнулся егерь, всё-таки он помнил вопрос, - я понятия о нём не имею.
- Как это?
-А вот так, он помолчал, а потом как бы распрямился стоя у бревна, - ну время позволяет
и вечер больно хорош, расскажу, пожалуй, писателю о страхе, да и ещё кое о чём, может,
пригодится.
- Страшно? – повторил, садясь, и как бы сосредотачиваясь, Егор Захарович, – нисколько!
Я его, этот страх проглотил ещё в детстве.
- Как проглотил?
- А так. Присаживайся. Дерево сухое и удобное.
Вдали крикнула какая-то птица, и всё снова окунулось в безмолвие.
- Страх ведом всем людям, но я, не находя пользы его для человека, назвал его одним
словом – трусость. И к этой трусости стал воспитывать в себе отвращение да такое, что
и других стал за малейшее, что казалось мне трусостью, презирать. Но более всего доста-
валось себе – идёшь вечером, компания навстречу, не станется, что попробуют зацепить,
попробовать на мне свои силы. Заранее свернуть бы и никакой встречи, а я уже презираю
себя, и иду, не сворачивая, куда как решительным шагом. Но смелость этого действия, а
в данном случае это было отвращением к себе, имели последствия. И, как знать, может,
и презрение к себе, и смелость тоже, что-то излучают. Трусость же имеет запах, который
чувствуют собаки и звери. Почему-то компании удерживались, оставляя довольство своей
силой в переулке при себе без употребления. Со временем я и поверил в то, что смелость
уже в духе действует. Скоро я привык уже к этому риску, пронзающему своё существо, но
подступило другое, а если случись драка, а если на людях и покажусь кому-то сбоку недо-
статочно ловким, и находчивым. А как ловким быть, когда компания, а ты один, или когда
кто-то нарочно подставу сделает твоему достоинству насмешкой. Но не было ни стычек, ни
подстав, и скоро скучно это стало наблюдать мне. Привык я к своей смелости, как герой
к медали. Как у Высоцкого в песне: «Ну, вот сорвался в пропасть страх, иду, скользя…» Не
знал себе, преград хоть в лес пойти ночью, хоть подступиться к чему, где другие осторож-
ничают. И нарастало удовлетворение это от пересиливания себя, - а вот искать приклю-
чений, я себе не позволял. Каскадёров считал вычурными, по какому-то более глубокому
остережению. Не то направление!
Да оно и подтвердилось. Как-то иду вот по такой дорожке в лесу, и вдруг холодок прон-
зил спину. Мгновенно остановился, и точно, прямо передо мной змея чёрная порядочных
размеров и смотрит на меня - вот её взгляд и пронзил меня, мгновения не хватило, чтобы
не наступил я на неё. В неловкой напряжённости стояния я тоже вперился на неё, но без
страха, что будет. Но видимо прочла она, что будет с ней, и поползла, не отводя своих ко-
лющих точек глаз от меня, а потом в одно мгновение отвернулась и скрылась в валежнике
при тропе.
48
- Вот здесь я и поверил в себя, а может, в то, что излучение смелости есть, как и упрежде-
ния есть тоже, и я их могу слышать.
- Интересно, - отозвался Олег, ему вспомнилось посвящение от змеи, которое описал па-
рапсихолог Лазорев. Тот, приняв ядовитую змею, валявшуюся на дороге, за убитую, поднял
её и отнёс на обочину. А та в то же миг блеснула прочь. Жива, значит, была.
- Но это не всё, что я хотел поведать, - продолжал Егор Захарович. - Однажды возвращал-
ся с реки не в этих местах, а где уже пойма Днепра – река Десна. И лес посуровее, и вот, как
сейчас, смеркалось.
Я торопился, меня ждали, а я задерживался, в то время как пути было ещё порядочно.
Вдруг впереди боковым зрением отличил пень - не пень. Боковое зрение, как и слух, осо-
бенно остры в лесу, и им доверять нужно, как и не всматриваться. Так вот, впереди пень
не пень, но уж очень похож на человека – сидящую женщину. С чего бы в этой глухомани?
Останавливаться не хотел, ну пусть женщина, и пусть сидит, мне какое дело. Может табор,
какой поблизости или устала. А что женщина уже читаю, но боковым зрением всё. Но, про-
ходя мимо, что-то полоснула меня, как с той змеёй, как жало. И посмотрел в сторону её
пня и первое что увидел - блеснули глаза, как показалось зелёным.
Остановился, не сам, как приказ какой выполнил, и слышу:
- Что, испугался, молодой?
- Да нет, не испугался, более удивился, - отвечаю, слава богу, голос не дрогнул, хотя напря-
жение было.
- Не лги, - говорит, - знаю, почему остановился.
Сидит спокойно никого другого не видать, ну и я уже собрался с духом: «А может, ты и
ещё что знаешь?» - спрашиваю.
- Всё знаю.
- Ну, всё никто не знает, - отвечаю, осмелел.
- Про тебя всё знаю.
- Ну и знай, а мне что.
- И молодому не любопытно, даже? – спрашивает она.
- Я гаданиям не верил и не верю. Сейчас начнётся стандартное: «дай руку, да позолоти».
- Не нужна мне твоя рука, – отвечает она мне.
- А что тогда? – так спросил не для любопытства, а по теме разговора.
- А ничего! Мне достаточно твоего взгляда, которым ты посмотрел на меня. Отрицать
будешь, что посмотрел?
- Да нет, - вспомнил я зеленоватый оттенок глаз её, которого сейчас вроде и не было.
- Глаза всё говорят, – продолжает она, - глаза свет планет и вопрос звёзд. Вы люди при-
выкли ими пользоваться лишь, чтобы рассматривать что под ногами, да деньги считать, а
это всё равно, что фотоаппаратом навоз ковырять.
- А вы не люди? – нашёлся я.
- Нет, тоже люди, да знаем цену глазам.
- Ну и что же это за цена? – спрашиваю. Не молчать же.
- Планета твоя, судьба твоя и более - задача твоя, вот что такое глаза. Самая высокая цена
у людей это взгляд их, не даром девушки даже посмотреть бояться. Все однажды знаете эту
высокую цену, когда на вас посмотрят с любовью, даже с улыбкой. А улыбка это состояние
человека, когда ни единая мышца лица не мешает глазам транслировать силы своей Плане-
ты. Люди придумали даже юмор для того, чтобы вызвать улыбку, а с нею и получить часть
этого дара, которым обладают глаза.
Признаться это меня удивило уже, но не мог я не воспротивиться такому объяснению
улыбки, и возразил «А страдание?» - памятуя портрет Стрепетовой художника Репина,
репродукция этого портрета в доме моего отца висела на стене.
49
- И в несчастье человек тоже улыбается, когда б ты знал, - спокойно отвечает мне женщина.
- Ну и что же ты прочла в моих глазах? – уже сдался я.
- Ну, самое главное, - она мне, - что в них нет страха, а страх напрягает мышцы и затмева-
ет свет планет. И хуже того – вредит ей. А твоя Планета вот она.
- Вот как! – отвечаю ей, - но про своё отношение к страху знал я и сам.
- А ещё, – она мне, - встречей с гадюкой.
- А ты откуда знаешь? - оторопел я, и подумал, не гадюка ли это та же самая, и если там
дала мне уверенность, то пришла забрать.
- Нет не гадюка, - отвечает мне женщина, как будто я вслух всё сказал, - да ты её очень
хорошо запечатлел своим зрением, вплоть до хвоста скрывающегося в валежнике. Ну что
говорить далее?
И при этом вопросе женщина ни малейшего движения не сделала, чтобы слезть с пня, на
котором устроилась.
- Говори, - осмелел я, и чтобы поднарчить, спрашиваю – А пень твой чист, а то, может, это
не пустая колода, и жильё чьё?
- Вот этому меня учить не надо. Чист пень, как твоя ладонь. Ну да, скажу о тебе, есть в
тебе доброе начало, так могу подсказать кое-что, чтобы оно крепчало.
Ну как тут уйти, да я и забыл, что спешил.
- Скажу, - продолжала она, - Тот, кто снял пелену страха с глаз, может научиться сни-
мать её и далее - при чтении. Читая, остановись, как вот сейчас почувствовав мой взгляд,
и прочти снова и снова строчку. Часто, очень часто проговаривается писатель, художник
одним словом, как только засекёшь это - его слово искренности, далее читать и не обяза-
тельно - всё знаешь уже. Пишущий сам себе часто поясняет, проявляет, понять старается,
напрягается, а слово-то возьми и оброни. В стихах строчка, в романе абзац всего один, а то
и вся жизнь такого гения, как Хеменгуэя, в одном абзаце. Мучаются люди и писатели тоже,
чтобы прозреть, а ты сумел прозреть в борьбе со страхом, да и остановился довольный, а
сундучок-то распахнут. Но это твоё дело. Ну, иди, - она мне, - а то и забыл, что спешил
Будто подтолкнутый ею или её опять засветившимися зелёным светом глазами, я пошёл,
не ведая: то ли спасибо сказать, а может, и нет, чтобы случайную тяжесть не взять на себя.
Так и шёл и не знал, и сейчас не знаю.
- А что ведь ты писатель, - обратился Егор к Олегу - есть правда в этом её замечании?
- Есть, – отвечал Олег, - но только у тех, кто пишет не ради того чтобы написать про что,
а от души, точнее от бога.
- А ты как к этому вышел, ведь, как я понимаю, это строго индивидуально, чтоб такое бог
дал. Так?
- Пожалуй, что так, только я не задумывался над этим. Я вышел любовью к поэзии и за-
метил, что некоторые строчки запоминаются сразу и дежурят рядом, вот как ты обронил из
Высоцкого «Сорвался в пропасть страх». Собрав однажды их у одного из поэтов, я и пришёл
к такому открытию для себя.
- Мне книги после этого события стали действительно любопытны. У многих авторов
нашёл я эти слова и абзацы, и они как две капли похожи на своих авторов, как ключ ко всему
размышлению их, тянущемуся порой на многие тома.
- Кто, например?
- Лесков, мне ещё Зуев - лесник, как и я, кстати, его заметил Леонид Леонов, И чем отли-
чаю Евангелия, что там подряд все слова с весом немыслимым. За каждым словом человек
угадывается со всей своей судьбой, а то и судьба людского начинания, а то и смысла пути
целого государства. Но именно Евангелия, а не Новый завет, не Ветхий, хотя и там есть, но
меньше.
50
- В пять часов можешь возвращаться к засадке своих друзей, что увидишь, расскажешь
Андреичу. Дуб помнишь?- спросил егерь, садясь на пролётку. И скоро поскрипывание её
колёс перестало быть слышным за деревьями.
Олег и ночи не заметил, размышляя над сказом егеря. А ведь, сколько самобытного в
этом, и не кажется выдумкой. И что знания рассыпаны вот так в случайных встречах лю-
дей? Да. Вот она самобытность во всей своей прочности. А вот с правкой текстов он не прав,
не выходил он на эту следующую ступень. Это ведь следующая сфера для мышления. А
Планета? что у каждого своя Планета? И может, мы возвращаемся на свои Планеты? И мы
здесь посланцы со всех Планет? Земля тоже Планета, не преобладают ли здесь люди с её
требованиями и её задачами? Любопытный сказ. А возможно и, правда? Что это я начинаю
с недоверия! Ведь с книгой прав, а он книгами не так как я занимался. С Лазоревым пе-
рекличка? А чтение по глазам? – не слышал и вовсе нигде.
В пять утра Олег пошёл к своим. Они уже ждали на дороге, так что и не нужно было при-
меты дуба и тем более условного клича.
- Ну что? – спросил Алексей.
- Ничего. А у вас.
- Тоже спокойно.
- Наверное, нашли место кормёжки где-нибудь ещё, это временно, – откликнулся на их
замечания Андреич. Егор Захарович будет теперь искать - где.
Вернулись. В сон всё же клонило, Алексей с Олегом предпочли выспаться. Андреич ушёл
к Егору. А под вечер сделали рабочую, но приятную прогулку по пойме реки верхом на ло-
шадях. Олегу это было впервой, шли прогулочным шагом, не вставляя удил лошадям, чем,
давая им подкормиться понравившейся травкой. Возвращались в сумерках. Олегу вспом-
нилось, как пацанами их взял с собой в ночное пастух лошадей. Недалеко от леса разожгли
большой костёр и, тихонько беседуя, пастух с двумя работницами колхоза, готовили мясной
бульон. Тут и там позвякивали колокольчики лошадей. Некоторые были стреножены.
- Это шустрые, чтобы не уходили далеко, – объяснил пастух пацанам. Иногда какие-то
лошадки из молодняка подходили к костру и останавливались, глядя на огонь или на пасту-
хов – бог весть. Громадный жеребец носился то туда, то сюда и отгонял в поле этих любо-
пытных. После вкусного бульона работницы засобирались домой, а нас, пацанов, склонило
в сон. Им пастух постелил пару тулупов прямо у костра.
Олег вспомнил, как он спросил, а почему не стреножить жеребца, прилетит, затопчет
сонных.
- Во-первых, не затопчет, - отвечал пастух, - а во-вторых, жеребца спутывать нельзя.
- Почему? – спросили уже хором.
- Потому что он защитник, если что там хищники, или волки, он первый. - С тем тогда и
заснул Олег в ночном, проспав преспокойно всю ночь, и лишь утром, озябнув один за дру-
гим попросыпались, и начали в костёр подбрасывать веток. Многие лошади дремали стоя, а
жеребец щипал траву у кромки леса, наверно, ему попастись ночью было некогда.
*Сергeй Николaевич Лaзарев (родился 4 сентября 1952 года) Питерский парапсихолог, писатель. ... С начала
1990-х годов выпущено 16 книг С. Н. Лазарева серии «Диагностика кармы» и 7 книг серии «Человек будущего».
Андр;й Арс;ньевич Тарковский (4 апреля 1932, село Завражье, Юрьевецкий район, Ивановская Промыш-
ленная область — 29 декабря 1986, Париж, Франция).Кинорежиссер. Советский кинорежиссёр, сценарист.Со-
здатель фильмов: «Андрей Рублёв», «Солярис», «Зеркало», «Сталкер», «Ностальгия», «Жертвоприношение» и др.
51
Глава 9. Письмо
В хорошем расположении духа после посещения Андреича возвращаются друзья, но вдруг
Алексей сообщает о письме, которое ему дал Андреич при прощании. Олега заинтересовывает
письмо и просит его оставить ему.
Проснулся Олег около семи часов утра, вышел во двор. Однако вторая ночь у Андреича,
- первое, что подумал он. У противоположной стенки на диване заворочался Алексей, по-
хоже тоже просыпался.
Выйдя на крыльцо, Олег залюбовался оранжевым освещением верха крон сосен. Что и
говорить, какая же классика красоты - русская природа. Он прошёл к колодцу, почему-то
ему приглянулось это место с первого дня. На скамейку у колодца не сел, но пристроился
на жердочку забора.
Из пристройки к сараю с ведром вышел Андреич. Когда он встал, бог весть, видимо сама
атмосфера здесь позволяла быстро восстановиться. Поздоровавшись и зачерпнув воды, Ан-
дреич перелил её, не расплёскивая, в ведро, которое поставил на скамейку и, пристроив
колодезную черпалку на место, спросил, молчаливо наблюдавшего все эти действия Олега.
- У вас есть сын, Олег?
- Да, - ответил Олег.
- Взрослый?
- Близко к двадцати.
- Выбрал профессию или род занятий?
- Да, учится на кинооператора.
- По призванию, то есть я хотел сказать, по душе?
- Да, с детства рисовал и увлекался фотографией.
- Хорошо, фотография тоже творческое начало, если близка к рисованию.
- Да-да, - оживился Олег, - сейчас электроника упростила это до смешного, и даже в фото-
графию ввернуло слово унизительное - «фоткаться».
- Я тоже любил заниматься фотографией, но признаться - той, на плёнку, с негативным
и позитивным процессом. И сын, у меня тоже сын, - уточнил Андреич, - несмышлёнышем
ещё, сидел всегда рядом, очарованный красным светом и появлением на белом листе бумаги
фотографии.
- А сейчас?
- Фотографию он держит как бы сбоку, но серьёзно занялся рисованием и, как не странно,
математикой.
- А вам хотелось иначе?
- Ну не сказать, да мы и не в праве влиять, слышали же вчера Павла Ивановича? Я с его
мнением согласен. А вот вы как-то повлияли, что у вас… Как вашего сына зовут?
- Игорь.
- Вы как-то старались привлечь, чтобы именно творчество развилось у вашего Игоря?
- Нет, но, пожалуй, только одно, чем он увлекался, подключался к нему и я. Читал он
Толкиена, и я читал, кстати, его протекцией и я проникся уважением к этому произведе-
нию. Увлекался он в детстве машинами, даже ещё этими чудовищами - землеройными, и
я тоже подключался, провоцируя рисовать их. Думал, через рисование увидит, какие они
культяпистые, неэстетичные. Подогревал шутливые названия, например «навозный жук»,
это те которые ковыряли в городе тротуары, досаждая всем; или экскаватор на его языке
«Э-ватить» я обернул в «Ах хватит!» потому что тот вечно работал на обрыве. А грейдер
вообще называл «тараканным чудовищем». Сын смеялся, но внимания своего не оставлял.
Олег улыбнулся воспоминанию.
Засмеялся и Андреич: «Хорошая игра».
- Кстати, рисунки этих землероек до сих пор сохраняются. Но не по моей воле он оставил
их, а позже пошли у него и машины, кстати, подогреваемые игрушечными моделями. Рок-
феллеры рекламу глубоко запустили.
52
- Наверняка.
- В общем, я мечтал его привезти в какой-нибудь порт и развернуть перед ним романтику
плаваний. К тому же книг на эту тему написано немало. Думал, от них всего шаг до литера-
туры.
- И как?
- Не вышло, он перекинулся неведомым мне образом на авиамоделирование.
Помолчали.
- А к операторству как пришёл? – Андреич присел на скамейке, высказывая интерес к
беседе.
- Чудно! И не моей волей. Стараясь участвовать с ним и в этом увлечении, я, естественно,
не выпиливал нервюры, а снимал на видео - полёты моделей его, ну и других ребят успехи
в этом деле из его кружка. В какой-то момент он потянулся к съёмке, а там, может, ребята
с интересом смотрели или он сам увидел иное воплощение полётов в воображении, стал
снимать их полёты чаще. И вдруг, с выбором профессии, чётко и жестко заявил: «Хочу быть
оператором».
- Интересно.
- Да-да. Я поддерживал увлечения, старался даже войти в суть их, полюбить что ли. Ведь
я с ним даже банки от пива собирал за красоту их исполнения, естественно пустые. Вспом-
нилось и своё увлечение из детства, как собирал пустые спичечные коробки. Взрослые надо
мной подсмеивались. Меня тогда привлекало, что на них были изображение красивых зда-
ний городов, как на марках. Это потом заметили и взрослые. Но марки были дорогие, а
коробки спичечные - собирай, пожалуйста.
- Да-да, – рассеянно произнёс Андреич, задумавшись о чём-то своём. - А я попытался
сына, заметив его интерес к рисованию, в художественную школу пристроить, и вовремя
спохватился, когда увидел, что он перестал рисовать. Иду к преподавателю, а там сушняк
без любви, а может и без понятия к творчеству, с технарскими замашками - обучать приё-
мам. Главное у него перспектива и тени! Когда я возразил, что например рисунки Бидструпа
в тенях не нуждаются, то встретил упорное молчание и ответ: «Знать нужно технику рисо-
вания». Естественно я был не в восторге от той техники, которые, торопясь с его заданиями,
исполнял сын дома. Я тогда попросил преподавателя показать свои работы.
«Да вот!» - с гордостью, тут же показал мне он, указывая на холст, закреплённый к стене
посредине зала. В добротной рамке скромного размера полотно, в блёклых тонах на нём
изображён со спины медик, что угадывалось по халату, кажется, в переживании курит, судя
по отставленной картинно руке. До вычурности был выпячен стиль социалистического
реализма – неукоснительный долг служить человечеству: автор полотна нарисовал куря-
щего мужчину у окна. Он медик, не читалось, а вымучивалось рассудочным постижением
изображения, - за окном нарисована машина скорой помощи, значит, он ждёт вызова. Лица
медика нет, один затылок, которым, подчёркивалось упорство ожидания вызова, а может
желания докурить – «Святость долга». Я забрал сына из школы, но яд уже в него проник.
Рисовать свои фантазии он перестал. Как легко потерять это хрупкое интуитивное наитие
души. А ведь вслед так и людей теряют.
- Я знаю, - кивнул, склоняясь, Олег и замолчал. Мысли его пошли своим неуправляемым
ходом: «Я знаю, уже и другое. Я знаю, что такое потерять близкого человека. Я знал это у
других, но вот у себя, вдруг никак не могу понять, что это такое, был человек, и нет - ни
взгляда, ни звука… и слова некому сказать. Не стало самого близкого человека. Как так!
Разве может такое быть!»
Андреич внимательно посмотрел на Олега, видимо по-своему отметив затянувшееся
молчание.
Но тут раздался с крыльца голос Алексея: «О да вы уже тут давно на ногах, а я...»
- Да-да, - отвечал ему Андреич, а Олег поспешил переключить тему разговора.
- Алексей мне говорил, что у вас сын и жена живут в Москве?
Андреич кивнул, посмотрев вверх, где солнце уже освещало и верхнюю часть ствола со-
сен, и произнёс: «Красиво!»
53
- А вы хотели, чтобы сын тоже полюбил этот освоенный вами здесь уголок? – спросил
Олег.
- Пока нет.
Алексей, спустившись с крыльца, пошёл по тропинке в противоположную сторону колод-
ца, откуда приехал вчера егерь.
- Но разве не для того вы сделали всё это? – продолжал Олег, он иначе и не полагал, что та-
кая продуманность деталей всего этого уютного подворья предполагает не только себя, но
и задачу понравиться, но стать и стимулом внимания к своим увлечениям, например сына.
- Я художник, - проговорил Андреич, присаживаясь на скамейку возле ведра, - Да, я пишу
прозу, но знаю о себе иное – я художник. Это самая опасная профессия для людей, потому
что художник умеет сосредоточиться на одной ценности, имеет власть воздействовать ею
на человека, переубеждать его в пользу своих открытий, находок, а значит, может и зат-
мить самобытность другого человека. Вот выставки, художественные галереи в этом плане
на правильном месте. Там в галерее, человек может заметить одну из картин, и медленно
пройти далее по залам, довольствуясь лишь представлением, возникшем у этой картины,
пропуская остальные. Здесь, в мною устроенном быте, у меня единая картина, и охватыва-
ет она всё существо находящегося в нём, проникая в человека с утра до вечера, с каждым
столбиком, поставленным на том или ином месте.
- Но ведь красиво! – заметил Олег.
- Да-да, кажется, так сказал Феофан Грек Андрею Рублёву в порушенном татарами хра-
ме, - вспомнил аналогию Андреич из фильма Тарковского.- Вот именно, что красиво. Но я
художник только в одном произведении, пока что – себя. Осознаю это и пишу прозу, и это
значит, что я несостоявшийся художник. Обстоятельства не дали мне взять во время кисть
в руки, и вот я кромсаю под полотно самого себя, и свой быт подгоняю туда же. Да и под-
вернувшихся людей тревожу, ведь понимаете здесь не картина, а процесс и довольно таки
напряженный и это действует сильно на подсознание. Вокруг не успокоившаяся от кипения
сталь. Здесь не только юный человек может сломаться, но и взрослый, и потому я сюда не
приглашаю даже жену. Я в стороне от них, но с ними, когда в этом есть необходимость. Я
слежу за ними и очень внимательно. Но пока я не определил себя, пока сталь моего поиска
не остыл, и я не сделал из неё орала, сюда приглашать сына рано.
Уже ехали в электричке, а Олег всё был под впечатлением откровения Андреича. Стран-
но Алексей говорил об его скрытности, а мне показалось, что он открыт, хотя не прост. А
может, Алексей рассказал ему о моей трагедии и потому Андреич не стал делать загадок и
острых углов. А может, он угадал, чем я был не прав в отношении своём к жене, к семье.
Ведь я откровенно приносил в дом свои боли и противоречия. Не причиной ли этому - ре-
зультат. Я перегрузил своими противоречиями Марину. Она пошла своим путём для спа-
сения меня, одновременно наблюдая меня и бесконечно оставаясь напряжённой в своём
поиске. Нагрузка мужчины не для женщины.
Андреич спасает семью своим отстранением, я эксплуатировал её. Во имя чего? Во имя
поиска с тем, чтобы твёрдо идти «туда, не знаю сам куда»? А не художник ли и я, а не писа-
тель? А не художник ли каждый человек, да вот, один Андреич это открыл в себе.
Остановка Олега была раньше, чем станция Алексея, но Алексей вышел с ним.
- Ты намереваешься опять заглянуть ко мне? – спросил Олег.
- Нет, я посмотрел расписание. До следующей электрички час, так что не на колёсах про-
ститься, но чтобы в спокойной обстановке. У тебя тоже и времени, и транспорта достаточно.
На самом деле Алексея тревожило замкнутое состояние Олега. Да была и ещё одна за-
кавыка. Он не совсем понял причину данного на прощание Андреичем ему листка. Он
пробежал его глазами в электричке, но ничего не понял и, почему-то, появилось желание
поделиться с Олегом. Это намерение крепло, по мере того как приближалось расставание.
- Тут Андреич мне дал письмо, - начал он говорить, когда они спустились с платформы и
пошли по дорожке к вокзальной площадке. - Прочти, пожалуйста, и ты, - и Алексей протя-
нул вчетверо сложенных два листа.
Олег остановился, развернул листки. «Письмо» - прочитал он напечатанный текст на пер-
54
вом листе. Второй лист был ксерокопией с газеты на иностранном языке.
- Это перевод, - объяснил Алексей.
Мы - общество с задачей программного решения глобальных общечеловеческих задач,
имеем проект.
Требуются люди с образованием высшим не менее чем двух Вузов, желательно техниче-
ского и гуманитарного, знанием двух языков, с беспрекословным умением излагать свои
мысли, с увлечением какой либо профессией до высшей степени владения. Допускается фа-
натичное увлечение своей профессией, даже с самоотречением во имя владения глубиной
её. Интересен опыт в таком самоотречении во имя знания. Идея программы и задач будет
сообщена сразу же после уточнения предыдущих качеств с согласием на приём в общество.
Ни какой платы за согласие сотрудничать, переводов на счета тоже не предусматривается.
Детали будут сообщаться по этапам входа в сферы проекта.
- Но это же самопожертвование? – остановился и поднял глаза на Алексея Олег. - Пожа-
луй, приглашение в монашество, не менее. Не для твоей ли оценки дал тебе этот перевод
Андреич?
- Похоже, но в монашестве нет таких высоких требований, какие здесь перечислены. Там
во главе поставлен зов души, а здесь посмотри, полный комплект высокоорганизованного,
почти что аристократического человека: и образование, и эрудиция, и владение изложени-
ем мысли, и даже опыт организации себя. А ведь для этого нужно время порядочное - по-
лучить профессию, и увлечься ею, и дойти самоотдачей до совершенства.
- Пожалуй, требуется не менее как герой советских фильмов, - промолвил, разглядывая
листки, Олег.
- Каких фильмов?
- Ну, к примеру, «Девять дней одного года». Там, кажется, артист Баталов в роли самоотре-
шённого физика Гусева. Или «Барьер неизвестности» про лётчиков-испытателей, не помню
режиссёра.
- А, да-да, вспоминается и фильм о Королёве с жертвенностью женщины, точнее девушки,
ставшей матерью сына увлечённого академика.
- Был ли на самом деле сын у Королёва? – спросил задумчиво Олег.
- Не могу сказать, но насчёт возраста ты прав – лет под 40 не менее, чтобы иметь такие
атрибуты пути, или вехи, не знаю, как точнее назвать.
- 40, как нам.
- Да пожалуй, - Олег всё ещё держал листы в руках, просматривая подлинник вырезки из
газеты. Язык подлинника ему был неизвестен, английские буквы, но не английский, не не-
мецкий, не французский даже, который уловить мог Олег только по повторяющимся часто
сочетаниям с «па». - А что за язык? - машинально спросил он.
- Андреич сказал, что венгерский.
- Венгерский? – удивился Андреич. – Он что знает венгерский язык?
- Не могу сказать, но как-то он мне говорил, что в институте какое-то время жил со сту-
дентом венгром. Может, контакт продолжается или какие-нибудь знания языка сохранились.
- Ну, какими-нибудь знаниями не обойдёшься, чтобы просматривать объявления.
- Пожалуй, ему тот студент мог и прислать это объявление. Андреич по этим параметрам
требований уж точно подошёл бы.
- Тут и телефоны есть, - продолжал Олег рассматривать объявление, – ты мне дай-ка это
объявление, - вдруг попросил он Алексея. - Я хочу кое-что сверить… - он не договорил. - В
общем, ты обещался заглядывать ко мне, так что я тебе и верну по приезду.
- Почему мне Андреич решил дать это объявление, да ещё с переводом, как будто гото-
вил специально? - произнёс в замешательстве Алексей. Но согласился оставить оба текста
Олегу.
Странно, но дома, как по подсказке Андреича, что каждый человек художник, Олег по-
пробовал рисовать по памяти портрет Марины. Нашлись карандаши и бумага. И, странно,
по мере достижения похожести изображения, он, как бы успокаивался, вроде как беседовал
55
с нею и упорно добивался, чтобы она была перед ним, как живая. Олег увлекался рисова-
нием в детстве, но потом оставил и забыл, но родительский дом ничего не теряет, всё сохра-
няет, и почти всё, чем он пользовался тогда в детстве и юности при рисовании, сохранилось
в ящике комода.
По прошествии нескольких дней у него уже были результаты, так что рисовать он стал
постоянно, отдавая всё больше и больше этому времени. Он всё-таки осознавал, что это
зерно откровения Андреича о художнике дало такой позыв. Вот и сейчас отстранившись
от рисунка, он сделал запись в блокноте, как сверхзадачу себе: Рисунок не фотография, он
должен делать человека красивее, лучше, чем на самом деле, и это естественно, потому что
выразительность рисунка дополняется совершенством души. Записав эту задачу себе, стал
присматриваться к почти законченному портрету.
За окном в нерешительности топтался дождь, который продолжался уже третий день.
«Наверное, и сегодня не пойду в лес», - решил он.
Олег уже порядочно изменил свой график выходов на реку, так увлекла его эта работа
виртуального общения в процессе рисования. Он уже просматривал и фотографии и делал
наброски по дополнению портрета фоном, связанным с каким либо местом памяти.
По прошествии месяца было уже несколько портретов, которые можно было бы показать
и Алексею, ведь он знал Марину. И вдруг мысль, так это совершенство – рисовать по памя-
ти, открытое мне уж не богом ли подобно некой чакре, я всегда могу иметь с собой. Можно
вернуться в город, можно ехать в путешествие – одно только, чтобы был мольберт с собой.
Можно куда угодно ехать … Вот тут-то от позволения себе: «можно ехать», он вспомнил
про письмо. Ведь я и там в этом загадочном обществе, а может, и резервации могу и рисо-
вать, и работать по их программе и по своему наитию души. Что за программа? Он взял
письмо – оно лежало на видном месте, и посмотрел на телефонные номера.
Позвонить?
Олег позвонил. С осознанием того, что ему нужно изменить, может даже необходимо
изменить свою жизнь. Он осознавал, что не сможет сам освободиться от того, чтобы не
находило порой, и в самых непредсказуемых местах, отчаяние от воспоминания. И законо-
мерно, чем более он забывался в делах или заботах, тем с возросшей оглушительной силой,
воспоминание о своём случившемся несчастии, настигало его вновь. Будто месть за то, как
он посмел забыть, не помнить ежечасно, ежеминутно, о главном. Это на время исключало
рисование портретов Марины, потому что он там не отвлекался от контакта с нею, но был
как бы с ней, а дальше. Как дальше мне быть?
- Вас слушают, - ответил совсем близко по-русски проникновенно внимательный муж-
ской голос.
- Я по поводу письма, точнее, его русского перевода с языка… - Олег замешкался сказать
с какого.
- Понятно, с каким намерением звоните?
- Хотел бы узнать подробнее, что предлагается и, чуть подробнее, пожалуй, ту форму, как
представить себя вам.
- Какое у вас образование?
- Высшее техническое и самостоятельно стал профессиональным литератором, что закре-
плено моими изданиями книг и приёмом членом в писательскую организацию.
- Сколько книг вы издали и что за книги?
- Художественная проза. Пять книг, порядка сотни рассказов.
- Хорошо.
- Философское образование имеете?
- Да на уровне классической философии, со сдачей кандидатского минимума.
- Хорошо
- Языки, какие знаете?
- Русский родной и немецкий.
- Какие-нибудь другие языки по месту ли жительства, родные, или соседства типа - цы-
ганский, якутский?
56
- Знал польский язык в детстве, но в настоящее время забыл.
- Это восстанавливаемо. То, что было в детстве, хорошо вдвойне. Вы жили в Польше?
- Нет, родители жили на границе, но соседи были добрые поляки и дружили семьями.
- Хорошо.
- Ваша вера?
- Православие. Крещён и сознательно убеждён.
- Мы желаем продолжить с Вами контакт. Через месяц возможна аудиенция в Москве, по-
скольку Вы звоните из московского региона. Подходит?
- Да.
- Если, Вы не измените решения, то позвоните через месяц по телефону. Запишите, пожа-
луйста, – мужчина дважды повторил цифры номера. – Это, как Вы заметили, другой телефон,
чтобы нам отличать вторичный контакт от первичных звонков. Если Ваше намерение не изме-
нится, то ждём звонка с Вашей стороны. Подробности при разговоре.
- Извините вопрос, как Вы выбрали язык общения со мной?
- По Вашему вопросу, – был ответ, и короткие гудки.
«Естественно русский, почему я не сообразил, но ведь текст первичный на венгерском. -
Олег, озадаченный, встал, прошелся по комнате, сел. Взял письмо. - Однако они уточнили всё,
ну разве что умение выразить себя, да они могут это, как и о моём языке узнать по логике и
такту ответов. Однако требования высоки. Чтобы всё это значило? Позвонить Алексею?»
Это была первая мысль о потребности контакта, уже ставшего порядочным затворником
Олега. Дух его почему-то воспрял от звонка и торжествовал. Ему даже вспомнились слова
песни Высоцкого:
«Я, конечно, вернусь, весь в друзьях и делах,
Я, конечно, спою, не пройдёт и полгода».
Вот она струна жизни: контакты, друзья, дела, без них, наверное, ничего не удастся по-
строить. Звонить Алексею! Но, пожалуй, завтра, пусть уляжется эта информация. Каково во
мне она всплывёт завтра? Прямо как по Ричарду Баху: «Нужную информацию вы найдёте на
клочке газеты, поднятом на автобусной остановке».
Алексей как будто бы ждал звонка. Сразу же вызвался приехать.
Приехал буквально через день. И уже вечером с вопросом: «Я понял, что нечто очень важ-
ное заставило позвонить тебя мне?».
- Письмо, которое ты мне дал от Андреича, помнишь?
- Да. – Олегу показалось, что Алексей как будто этого именно и ждал. - Ну и что?
- Я позвонил.
- И что сказали?
Олег кратко передал содержание разговора, упомянул и приятное ощущение от тактично-
сти ведущего с ним беседу.
- Язык объявления, точнее на каком языке написано объявление не уточнил?
- Нет.
- А ты по-русски спросил?
- Да, по-русски и ответили.
Алексей замолчал, задумавшись.
- Письмо я тебе возвращаю. Я себе сделал копию на сканере. А ты у Андреича, - обратился
опять Олег, - не спросил, с каким намерением он решил тебе дать это объявление?
- Нет. По телефону такой вопрос задавать не годится, а встречи пока с ним не было. Звонил
просто так несколько раз, но ответа не было. Или уехал, или дела как помнишь, как там, на
кормёжке, в тайниках, так что какие там телефоны.
- Да-да, - вспомнил Олег строжайшую осторожность в каждом движении предписанную
ему егерем, когда он оставлял его одного в тайнике.
С.П. Королёв. Академик АН СССР —создатель советской космонавтики
«Девять дней одного года» советский фильм о физиках-ядерщиках, в главной роли Гусева, артист А.В. Баталов.
57
Часть II. Резервация
Глава 10. Коттедж
После череды проверочных курсов Олега пригласили в резервацию, как объяснили, с целью
проверки его самоорганизации к творческой работе. Но Олег уже привык к секретности ор-
ганизации проекта и полагал за этим большее. Коттедж, который был предоставлен Олегу
(настроенному на аскетический лад нагрузки), поражал комплексом удобств.
Олегу пришел очередной вызов с сообщением о курсе лекций, и это длилось уже около
полугода, в которые были несколько визитов Олега к организаторам таинственного проек-
та. Кроме сбора данных операторами, были вызовы на кратковременные курсы с лекци-
ями. Как убедился Олег, эти курсы проверяли ориентацию в знаниях, которая само собой
подразумевалась при отборе. Присутствовавших на курсах было немного и никогда не
было видно тех, кто был на предыдущих занятиях. Казалось, что часть слушателей просто
случайные, не относящиеся к проекту люди. Общение этим делалось невозможным. По
этой же причине кроме лекционного материала, ничего не прояснялось из главной цели,
она оставалась тайной. Особенное напряжение вызвал цикл лекций по предмету несогла-
сия Эйнштейна и Пуанкаре. Олегу показалось, что не суть разногласия учёных была важна,
а нечто большее. Но что? Обведя слушателей взглядом, Олег уяснил себе, что спросить не
у кого. Алексею он давно не звонил, потому что даже при первом своем визите с согласием
на участие в проекте, недвусмысленно было заявлено от организаторов, что информация
остаётся строго конфиденциальной. А слушатели после лекций на курсах сразу разъез-
жались, без поводов, на более глубокие знакомства. А может, этому препятствовал центр
организации, выдерживая и наблюдая каждого поодиночке. Но о проекте, всё же кое-что
просачивалось, так по частым обращениям к астрофизике можно было делать вывод, что
это подготовка к межзвёздному полёту. Проявилось и то, что руководит всем этим Духов-
ный Центр, с которым контактов нет даже у операторов, принимающих и ведущих соглас-
ных на участие в проекте.
И вот, кажется, эта последняя лекция, и отсюда напряжение. В подсознании постоянно
оставалось, что-то недосказанное, наверное, устроителям этого цикла лекций ясное, но не
известное даже операторам и лекторам. Что это было? Подготовка к особому отношению
к этим незыблемым столпам - пространства, энергии и времени, или что-то ещё большее.
Спустя неделю после сдачи реферата, по теме цикла курсов с названием «Мысли об общей
теории относительности», Олега вызвали с сообщением, что он принят и направляется в
резервацию первого этапа подготовки. И опять ничего из главной тайны, но лишь то, что
очередной собеседование назначено на ближайшую субботу. Опять собеседование, и указан
адрес встречи, кстати, не разу не повторяющийся.
На двери кабинета закреплена скромная табличка: «Оператор», - ни фамилии, ни назва-
ния организации. Таблички с названием не было и на входной двери, просто «Офис ДЦ».
Дверь открылась на звонок. В кабинете оператор встал навстречу, поздоровался за руку,
предложил присесть в кресло, и когда Олег взглянул на него уже из кресла, промолвил:
- Мы хотим посмотреть на Вас немного шире, точнее на Вашу самоорганизацию. Нас ин-
тересуют и результаты её, точнее, того творчества, плоды от которого Вы можете дать нам.
Естественно, возможность Вам будет дана с максимальным выполнением условий, для того
чтобы творчество Ваше проявлялось, точнее даже, свободно дышало. Поэтому Вы нам назо-
вите условия, которые нужны Вам: кабинет, инструмент, может, какие элементы комфорта,
но необходимые Вам для творческой работы.
Олег слушал, не совсем понимая, а оператор продолжал:
- Дом, город, страна, язык общения. В каком-то роде ваше жильё. Каким бы вы хотели
58
его устроить, так, чтобы оно отвечало вашим творческим требованиям, кабинет ли писа-
тельского труда, или студия художника, мастерская? Какие необходимые удобства этому,
к примеру, рояль, компьютер с набором программ; соседство каких магазинов, выставоч-
ных залов или даже близость природного заповедника, всё то, что дополняло бы ваш твор-
ческий поиск? Желательная климатическая полоса. У нас есть выбор вас поместить и на
берегу моря и в кедровой глуши. Хотел бы или не хотел человек, но ему требуется всегда
удобства для работы, для отдыха и для общения.
Олег не ожидал такого поворота – вместо аскетических требований к тому, чтобы тре-
нировать и готовить себя к непредвиденным обстоятельствам, видимо, к суровому роду
деятельности, тренажеры, посты и прочее, спрашивают всё желаемое и не только душе.
«Может, проверка на скромность?» – мелькнула мысль.
- Можно я отвечу завтра? - ответил Олег. На самом деле его ничуть не тронуло это обилие
возможностей, ведь главного в этом всём его солнышка – Марины - не могло быть.
- Вы хотите посоветоваться с кем-то?
- Нет, просто я доверяю больше утреннему состоянию мысли. «Утро вечера мудренее», -
улыбнулся Олег, - как говорится в сказке. У меня утром и подъём духовных сил, и кругозор
активнее, который и собирает, и лучше ориентирует. Бывает, что вечерняя информация,
доведённая до какого-то результата, начисто отвергается утром.
- Да, пожалуйста. Около 12 часов завтра, здесь же. Вас устраивает?
- Хорошо.
- Кабинет с компьютером; компьютер с Интернетом, как универсальным справочником
по всему тому, что человечеству стало доступно в знании. – Начал Олег, - без всяких игр,
но с программами литературного и изобразительного творчества, и с теми результатами
художественного и творческого поиска, который сейчас есть и развивается движением в
обществе. – Понятно, Олег был писатель, и не по приобретённой своей последней ориен-
тации, а по причине данной ему провидением, и потому его вкус безошибочно находил и
выбирал стезю удобства для писательского дела. - Это немного? - спросил он.
- Совсем нет. Но Вы понимаете, что мы будем в какой-то степени наблюдать за вашими
интересами и действиями. Хотели бы сделать на какие-то свои действия ограничения от
наших наблюдений?
- Пожалуй, только в одном. Художник, он же писатель не может показывать свои произ-
ведения, не доведя их до определенной степени законченности. Поэтому рабочие файлы ли-
тературы и художества просил бы не просматривать до завершения работы. По завершению
их, даже все черновые этапы работы к вашим услугам, как правило, я ничего не уничтожаю,
но сбрасываю на диск, для очищения памяти компьютера.
- Согласны. Это почти что всеобщая просьба у испытуемых.
«О, - отметил про себя Олег, - я совпадаю с теми неизвестными, кто станут моими колле-
гами».
- Климат средней полосы России более всего приятен мне, - продолжил Олег, - но наде-
юсь, заготовкой дров мне не потребуется заниматься, хотя я могу делать и это. Готовить
себе еду могу тоже сам.
- Нет, для этого предусмотрена сеть небольших кафе, удобства для себя вы определите
сами. Соседство людей вам нужно?
- Нет. Но всё-таки люди чтобы были, а не изоляция, подобная моей лесной.
- Что за изоляция?
- Некоторое время, после трагедии в моей семейной жизни, о которой я вам говорил, я
жил в оставленном в деревне доме родителей, а учитывая, что деревушки наши исчезают с
земли, я там был, порой неделями, без живого общения. Это по-своему трудно.
- Понятно. Здесь этого не будет. Постройки типа маленьких коттеджей на просторной
территории, подобной пансионату, и, даже более того, поблизости будет и деревня, и река, и
монастырь, без всякого обязательного посещения, но по вашей самоорганизации, которую
59
мы будем видеть.
«Духовный центр не настаивает на вере», - удивился Олег про себя, но нашёл необходи-
мым спросить:
- Вокруг будут всё ваши, точнее, наши люди?
- Необязательно.
- Какие контакты с прежними друзьями и знакомыми будут мне позволены?
- Никаких. Так что постарайтесь за неделю, не более, посетить самых близких вам друзей
и родственников, без обещания на дальнейшие контакты. В каком-то роде даже приготовь-
те их на длительное своё отсутствие, может, даже прощание. Мы уже предупреждали об
этом. Вы согласны? – оператор внимательно посмотрел на Олега, хотя о подобном согласии
он уведомлял его и при первой встрече.
- Да, - без тени сомнения ответил Олег.
- Уточнения по вашему творческому удобству в этот период можно будет сообщать нам, -
продолжал оператор. - Как? - будет оговорено. И, естественно, на ваше усмотрение, но вы
нам по мере завершения срока пребывания представите что-нибудь из вашего творческого
труда. Можете взять из того, что вы посчитаете сами важным. Не важна ни форма, ни объ-
ём, пусть хоть рассказ, стих, или рисунок карандашом, – получив утвердительный, но боле
удивлённый ответ Олега, оператор, поднялся для пожатия руки, при этом добавил. - Через
неделю, а это 17-е от сегодняшнего десятого вам придти сюда же.
Собственно, Олег мог прийти хоть завтра. Нечего ему было желать, куда-то идти или
ехать. Сын был у него уже самостоятельный, и даже ревнующий в какой-то мере себя от
влияния. Сестра, привыкшая к поворотам действий Олега по жизни, тоже привыкла более
принимать его решения, нежели уточнять.
- Если хочешь, перебирайся тоже ко мне, - предлагала она не раз. Но не настаивала. Она,
конечно, примет его решение, как приняла то, когда он отправился в глушь и одиночество
родительского дома. Посетить её стоило, и сказать хоть что-то, но без подробностей, пред-
ставить как выполнение задания типа кругосветного путешествия. В какой-то мере для
удобства общения её с сыном, при уточнении причин долгого отсутствия.
Сообщить Алексею? Вот здесь можно было и большее сказать, но не более чем позволено.
Разве что уточнить, о своём согласии сотрудничать, по тому объявлению.
Ехать к местам, где были с Мариной им мгновения счастья? Нет, пока, что на это сил,
да возможно и не будет. Даже мысль об этом поднимала волнение, и непонятное давление в
верхней части гортани, которое глубиной, неведомой ни единому человеку на земле сразу
подтачивало и настроение и волю. Как будто, кто-то до поры сидит внутри человека, а при
подобном воспоминании начинает подниматься, но ему мешает подняться в рост и горло
вспоминающего человека, и потолок его черепа, и от этого напряжения подступают слёзы,
а ещё хуже – передаётся тяжесть сердцу. Нет. Только не это, пожалуй, достаточно того, что
прошу себе в резервации, схожесть себе привычного кабинета.
Алексею Олег позвонил под вечер, на третий день:
- Ты, случаем, не занят?
- Нет, - после приветствия ответил Алексей.
- В общем, через три дня я еду туда.
- Решил? – Алексей даже не спросил куда.
- Да, но вот ещё в чём дело, ни ты мне, ни я тебе звонить можем.
- Я так и предполагал. А с сыном попрощался?
- Да, - ответил Олег, имея в виду предыдущие свои разговоры с сыном.
- Ну и как он?
- Да что как?! Смотрит, то ли подозревает в произошедшей нашей трагедии мою вину,
то ли ждёт, чем я могу объяснить. А я, сам понимаешь, в общем, между нами, как вуаль с
головы Марины пролетела, и я смотрю на него как бы через эту вуаль, наверное, ему легче
будет разобраться с собой без меня, а сестре я лишь о длительности поездки сказал.
60
По паузе молчания почувствовалось, что Алексей вздохнул там за трубкой. Спустя неко-
торое время, сказал: «Ну что ж, успеха тебе на твоём новом поприще».
- Спасибо, – ответил Олег и положил трубку. Следовало, наверное, встретиться, но что
можно было сказать большего, попросить, чтобы он посетил сына, и как-то объяснил те-
перь исчезновение и его отца в придачу к маме? Да Алексей и сам обо всём догадается, как
и догадался приехать ко мне в деревню. И его ведь инициативой стало это моё «новое по-
прище», как назвал он его.
И вот оно новое место.
Небольшие нюансы иного расположения предметов в предоставленном ему кабинете лег-
ко вписались в порядок системы Олега, тем более что суть была точно исполнена. Даже ком-
пьютер был удачно поставлен, так что ни сквозняка, ни мешающей подсветки из окна. Более
того, двери были так плотны, что даже шум ветра не был слышен в комнате. Но можно было
выйти на веранду, почти круговую с видом на окрестности, причём не только живописные,
но импонирующие Олегу, будто он показывал фотографии приятных себе мест. Открытое
место луга с тропинкой вдаль, к кромке кустарника, дальше лес, а у леса, как оказалось при
первом путешествии по этой тропинке, за кустарником река. С другой стороны в отдале-
нии виднелись купола монастыря. Там же была и деревенька. А ночью пространство перед
верандой позволяло видеть полнеба, так что и движение туч, и звёзды были доступны для
созерцания. Такого у Олега нигде не было, разве что порой в домах отдыха.
Ни распорядка, ни указаний работы служб, как и времени работы ближайшего кафе - ни-
чего не было, как по сказанному: расстановку дня определяете себе сами.
А распорядок у Олега был простой. Утром, а точнее в 4-5 часов он просыпался, сейчас
это было уже светлое время - лето. Затем следовала молитва, но с глубоким входом в неё,
так что порой повторял слова по несколько раз, чтобы сознание вошло в глубину их. Если
подступала какая-нибудь мысль, то сразу включал компьютер. Очень часто мозг утром был
сконцентрирован так, что ощущалась всего одна точка света в каком-то явлении. Но стоило
взяться записывать её, как пальцы едва успевали бегать по клавиатуре, печатая подряд 3-5,
а иногда и 7 листов подряд. Это была «точка», как называл себе это состояние Олег. Если
«точки» не было, то по прочтении молитвы брал вчерашний текст на правку, на коррекцию
мысли, на редактирование. Утро всегда было благодатно для мысли, и потому коррекция
часто шла с существенными дополнениями, а то и выбраковыванием порядочной части тек-
ста. В паузы он делал прописанную себе зарядку, приведение своего туалета в порядок, чай,
но всегда это было подготовкой к выходу на вояж в лес, бор, на реку, куда угодно. И не-
пременно на улицу, и в любую погоду, и неважно было ли тепло или ещё, как и раньше дома
с Мариной, когда она доверительно почивала в спальне. То, что не рассвело, Олегу было
неважно, ливень, или зимой мороз тоже, потому-то и называл себе это Олег «вояж», а не
прогулка. Это было отработано годами. Именно на природе, на открытом воздухе мысль
очищалась, выкристаллизовывалась и делалась тем инструментом, которому можно было
доверять художественность и архитектуру рассказов, которые писал он, порой на прогулке
он набрасывал и рисунки. Писал он и раньше почти каждый день, а в последнее время каж-
дый и в неделю выходило по рассказу, с непременным условием, которое он ставил для себя,
что в рассказе была запечатлена мысль, которая удивила и его самого. А порой откровения
или открытия, как их назвать были таковы, что появлялся страх – потерять их, не успеть
записать, или неправильно запечатлеть. К тому же это зачастую был вид на решения той
или иной задачи, и, как минимум, с оптимизмом возможности решения задач наседавших
с вечера от последних событий. Вот, правда, оптимизм последнее время покинул его, и это
тяготило Олега. Удивительные открытия, в том числе и в самом себе, продолжали идти, а
вот ответа, того солнечного ответа, который он находил в своём семейном очаге ранее, не
было. Сверхзадача Олега как будто отпрыгнула в сторону и наблюдала его сбоку, оценивая,
что он сможет и сможет ли. В каком-то плане наблюдение, о котором предупредил его опе-
ратор, было схоже с этим внутренним ощущением и не тревожило, а наоборот успокаивало.
61
А вообще как-то ему пришла мысль, что Андреич на правильном пути в выборе своего
комфорта в лесном отдалении, в одиночестве в работе с собой. Получается, что организа-
торы проверки его к пригодности в проекте пришли к этому тоже. Видимо это оптимум,
который нужен человеку – никаких излишеств, но с одним самым необходимым – владеть
собой для работы
Недалеко от коттеджа Олега стоял обычный деревенский дом с множеством пристроек.
То ли он теснил сад, то ли сад любовно обнимал его, а вокруг дома поражало богатство
цветов. На скамейке возле просторного крыльца постоянно сидел средних лет невысокий
мужчина, Митя, как звали его все соседи, да и почти все из людей, которых возле него
встречал Олег. Митя был и садовником, и служителем на территории пансионата. Когда бы
не проходил Олег, всегда он что-нибудь мастерил, из дерева. Можно было, потом заметить,
что резьбу или дощечку, которая была у него в работе, потом оказывалась приспособленной
к одной из беседок, которых его трудами было множество по всей территории. Сама по-
корность был этот Митя. Даже взгляд его при приветствии, как бы спрашивал: «не помочь
ли в чём? не мешаю ли?». Рядом с ним всегда сидел маленький пёсик – шпиц. Тот точно
перенял манеру хозяина, когда бы не посмотрели на него, он сразу вилял своим пушистым
хвостиком и прижимал ушки, от чего его симпатичная мордашка будто улыбалась. Неволь-
но проходя мимо этой парочки, внутри разливалось тепло. Бывает же подобное взаимное
радушие, - думал про себя Олег.
Обилие цветов на разных уровнях: от кустов роз, до гордо выставившихся тут и там гла-
диолусов, и бесконечной россыпи анютиных глазок, выглядывающих отовсюду, дополня-
ли это доброжелательство Мити и его собачки. Олег иногда присаживался рядом продлить
очарование добра и добавить расположения к доброй компании. Филька, так звали собачку,
сразу устраивался рядом, смотря в глаза и для выражения приветливости, отчаянно вилял
хвостом. Когда однажды Олег решил потрепать его по шерстке, то восторг зверька пре-
взошёл все меры услужливости.
- Любит ласку, - добродушно улыбнулся Митя.
Как-то Олег рассеянно, чтобы оказать этому молчуну Мите внимание, сказал: «А ты эти
все изделия вырезаешь здесь на скамеечке?»
- Ы-ы, - замотал головой Митя,- идёмте, покажу. – И, обведя Олега вокруг дома, пригла-
сил его в пристройку с красивым, как и у беседок крыльцом. Олег поднялся по ступенькам
и ахнул, войдя в светлое с большими окнами помещение. Но здесь царствовали не кресла
и столы, а инструменты: верстаки и деревянные тиски, и пилки разных приспособлений,
и даже небольшой токарный станок. Но какой порядок царил в этой мастерской, как чув-
ствовалась к каждому приспособлению любовь. Запах сосны царствовал во всей веранды,
наверное, где-то здесь шла и просушка дощечек для поделок. Вот оказывается, где рожда-
лись и мастерились беседки и резьба дома. Вот где бывал Митя, когда его не было на ска-
мейке, а на скамейку он выносил работу, с которой не мог расстаться. Филька, конечно, был
рядом и вилял хвостиком, поглядывая на Олега, будто разделяя радость и восторг, он был
в этой мастерской свой, а может, и хозяин, судя по красивому домику в углу, естественно
сделанному для него.
«И всё по дереву?» – восхищался Олег, вертя в руках то свёрла, то лобзики. Митя отвечал
молчаливой улыбкой, видимо, ему приглянулся чем-то Олег, и потому он так охотно показал
своё кредо. «Интересный материал – дерево, - думал Олег - оно будто особой аурой одарива-
ет людей, которые полюбили мастерить из него свои поделки. А может, и дома из сосны, и
терема, и церкви России из дерева и есть причина особой широкой доброты и более, любви
ко всему русских? Те же и баньки и домики в глубоком лесу».
Но хозяйка дома была, пожалуй, противоположностью Мите. Она никогда не показалась,
хотя, наверное, видела порой задерживающегося любопытного соседа. Или не замечала?
Но едва раздавался её голос из дома, Митя мгновенно оставлял работу свою и шёл на зов.
Так было и сейчас, когда Олег с Митей вернулись к крыльцу дома. Раздался зов: «Мить, где
62
ты там запропастился?!»
Митя сразу же без объяснения поспешил на зов, Филька засеменил вслед, но, уже не по-
махивая хвостиком, по-своему понимая и принимая озабоченность хозяина. Олег пото-
ропился тоже удалиться.
«Видимо, в этой семье супруги поменялись женской и мужской сутью характера, а может,
что иное», - думал Олег, и не хотел расширять своего знания в этом уголке, и без того да-
рящего ему уравновешенность и хорошее настроение.
* Альберт Эйнштейн — автор более 300 научных работ по физике, а также около 150 книг и статей в области
истории и философии науки, публицистики и др. Он разработал несколько значительных физических теорий:
* Анри Пуанкаре к величайшим математикам всех времён. Его перу принадлежат более 500 статей и книг[3].
«Не будет преувеличением сказать, что не было такой области современной ему математики, «чистой» или
«прикладной», которую бы он не обогатил замечательными методами и результатами». Григ;рий Яковлевич
Перельм;н (р. 13 июня 1966, Ленинград, СССР) — российский математик, доказавший гипотезу Пуанкаре.
Глава 11. Лакмусовая бумажка
Олег встречается на выставке картин Левитана со словоохотливым Григорием. На пер-
вый взгляд, кажется, что встретил товарища по мышлению, но подоспевшая следующая
выставка работ Пикассо, на которой опять прошли вместе, резко отрезвляет Олега. Олег
озадачен характером Григория и находит, что в нём скопище пороков, которые тот при-
крывает себе удобной логикой.
Встретился Олег с Григорием на выставке. Или руководство пансионата было на высоком
уровне контактов с культурными слоями страны, или курировал всё тот же центр, но вы-
ставки в специальном зале пансионата были и привлекательны, и быстро сменяемы.
Олег, проходя мимо, прочёл объявление о выставленной экспозиции картин Левитана.
Олег знал множество его картин и любил этого художника. На выставке он остановился
перед известным с детских своих лет полотном «У омута». Олег давно не видел эту картину,
а точнее, он не видел её после этого - самого тяжелого для себя потрясения. Бессловесное со-
стояние подкатывало и отступало, а словам не поддавалось, но хотелось всё же найти слова
этому чувству. Олег прошёл далее с намерением вернуться, надеясь, что с возвращением
нужное слово придёт, всё-таки, к нему.
На «Летний вечер» смотрел, затаив дыхание, здесь было яснее. Художник словно поймал
в картину тот воздух ещё дневного тепла, тающего в вечернем озоне, которым можно было
дышать прямо здесь. «Тепло, а за воротами свежесть околицы», - не выдержал Олег, сказав
себе вслух.
Чуть поодаль стоял молодой человек, который сразу подхватил фразу Олега: «Ещё бы, не
даром друг у художника не кто-нибудь, а Чехов». Олег вспомнил в ялтинском домике Чехо-
ва картиночку Левитана на камине, не очень тронувшую его. Что-то ещё стало проникать
в память, но он не стал упорствовать в этом направлении мысли, да и не отпускала картина
«Летний вечер». Он прошёл к следующей картине, и поразился: «Неужели Левитан?» Про-
чёл: «Лесистый берег». Ну, прямо моя речка детства – Рессета. Идущий теперь рядом, моло-
дой человек подметил, что это известная картина.
Сколько раз это было с Олегом, что картина известная и постоянно находящаяся в экспо-
зиции, вдруг воспринималась им как открытие. Позднее, Олег понял, в чём дело: войдя в
глубину одного полотна, он уже брёл по галерее под впечатлением его, и не замечал некото-
рое время других полотен. А если и настроение совпадало с той картиной, то отрешённость
63
преследовала подавно. А вот картину «У омута» он не пропускал никогда. Эту картину ско-
пировал на холст его отец, и она висела в их доме. Сколько настроений приняла она и сколь-
ко дарила дыхания, и представления о красоте. Олег и сейчас остановился, кажется, подсту-
пало слово. Но рядом был тот молодой человек. Он уже почти у каждой картины делал свои
замечания. Это смущало. Пришлось посещение галереи завершить, да и время внутреннего
распорядка подгоняло. Они вышли из галереи вместе. Григорий, - как представился Олегу
молодой человек - рассказывал о выставке картин Левитана прошедшей в прошлом году в
Москве на Крымском валу. Григорий был восторжен оттого, что там было много полотен,
и уж подавно рисунков и набросков, которые он не знал и: «Что за существо человек? – се-
товал он, - если что-то тронет его душу, то непременно хочется ещё и ещё».
Олег был внутренне не согласен с ним. Он полагал, что не гнаться «за ещё», а нужно оста-
новиться и найти точное слово, или понять себя, или, что весьма сложно, изменить себя, с
тем, чтобы приблизиться к пониманию. Он этого не сказал, да к тому же Григорий перешёл
на свою любовь к реке и рыбалке, а пуще того о блаженстве - сидеть в укромном месте реки,
сказал, что таких мест у местной реки множество. Это было понятно и Олегу. Договорились
даже пройтись как-нибудь вместе. Олег, про себя, решил захватить пару своих рассказов,
вдруг придётся к месту - прочесть их новому знакомому. Но, естественно, взять из преж-
них рассказов, чтобы, по написанным мыслям уже здесь, не всплыла какая-нибудь догадка
о причине пребывания Олега в этом пансионате.
Обстоятельства помешали их намерению встречи у реки, а тут ещё сменилась экспозиция
– привезли Пикассо.
Григорий словно ожидал Олега у выхода из кафе.
- Привезли Пикассо. Посмотрим? - с улыбкой спросил он.
Олег недолюбливал Пикассо. Все эти голуби, пикадоры ему казались натянутыми, да ещё
эти периоды творчества, которыми так любили размахивать знатоки для пиара своей эру-
диции. Но чтобы уважить Григория, да ещё ожидавшего его, пошёл.
Рисунки корриды и пробы красок, иначе Олег и не мог назвать всё развешанное по сте-
нам, не задерживали не только его, но и никого. По полупустым залам люди шли не задер-
живаясь, не рассматривая. Ни кто не стоял и у картины «Гернике».
- А всё же в нём что-то есть, - многозначительно произнёс Григорий, часто догоняя Олега,
проходившего два-три рисунка подряд.
- Что есть? - спросил Олег, штамп «что-то есть» покоробил его.
- Логика и не совсем поддаётся зачастую пониманию, - ответил Григорий.
- Логика не может быть искусством. Искусство – это чувство, – возразил Олег. - Искус-
ство – область чувств, и чувств не только освежающих ощущение жизни, но улучшающих
их. Логике другое место.
- Ну а как же архитектура, те же высотки, Ле Корбюзье, хотя бы?
- Архитектура на девяносто процентов озабочена прочностью сооружений и, пожалуй,
более союзник искусства, а не само искусство. Она может быть и хорошим союзником, ког-
да украшает фасады произведениями талантливых скульпторов. Опять же если не сбоку
припёку, но, создав гармонию совместного звучания, – добавил Олег, почувствовав напря-
жённое молчание соседа.
- Нет, я приемник традиционного восприятия. Архитектура тоже искусство.
- Тогда и хрущёвки искусство тоже, по-вашему?
- Это не архитектура.
- Ну почему же – одинаковые пятиэтажки расставленные разными шахматными приёма-
ми, и люди движутся в них, и юность взрослеет, на эту тему и картины есть (вспомнилась
песня со словами «а у нас во дворе»), дворики и скверики между них, между прочим, и ка-
кая-нибудь гимнастка из бетона. – Олег почувствовал на молчание Григория нарастающее
64
раздражение и продолжал, - Тогда и пень, напоминающий старика с грыжей то же искус-
ство. А? – оборвал перечисление Олег, чувствуя, как та тошнотворная логика, меняющая
его жизнь, ну равно как зеркало водителя искривляет улицу позади его машины, всё более
напоминает ему его муки с вопросом: «почему случилось это с Мариной – его женой, по-
чему?». Он посмотрел на Григория, который подбирал, наверное, что сказать, чем ответить,
глядя на рисунок Пикассо, на котором уродливый бык вспарывал лошади пикадора живот.
Почему-то здесь лошадь не олицетворяла у художника всемогущества фашизма. Бык был
так уродлив и мясист своими задними телесами, что вряд ли мог помочь Григорию найти
хоть какое-то слово для ответа Олегу, требующему от искусства чувства спасения, да и
дыхания.
- Кстати, искусствоведы всего мира признают в нём гения, - пробормотал Григорий.
- Искусствовед учёный человек и совсем в другом поле мышления, великое им спасибо,
что они бережно сохранят все случайные и неслучайные формы. Но человек прежде всего
маршрут своей души, и здесь не может быть никаких компромиссов, нравится или не нра-
вится - это не его установки. Никто не станет доказывать молодому человеку, что ненравя-
щаяся ему девушка всё же девушка. Боже, какая фальшь! – произнёс он.
Они расстались на ступеньках галереи, не вспомнив о своём прежнем намерении пойти
вместе на природу, на речку.
- Вы не любите Запад, - пытался выправить положение на прощание Григорий.
- Запад? Я беспрекословно преклоняюсь перед гениями, Моцарта, Рафаэля, Гёте, да и сто-
ит ли перечислять, вы знаете, что эти светила вечные, как само солнце.
- А Моне, Ренуар, Гоген? – совсем вяло возражал Григорий.
- Ну, у Гогена я прежде всего вижу любовь – главное из чувств, потом привыкаю к его
манере, неплохой, в общем. Но я же не сказал, что я против акварели, или пастели, как у Бо-
рисова – Мусатова, или смелости искажения, добавляющей выразительности, но ведь чув-
ства, к примеру, как у Врубеля. Образ, чувством напоённый, образ, а не Авгиевы болота
логических приёмов.
Олег этим всплеском почувствовал, что начинается спор, а спор, по, его мнению, всегда
рождал вражду, и поспешил уйти. «Почему Авгиевы болота, а не конюшни? - вспомнил
Олег, сказанное собой, он и сам не знал, - это, наверное, от раздражения? - но о сказанном
не сожалел, - пусть ему тешится, что я не знаю конюшен Авгия, а ещё толкую об искусстве».
Олега медленно успокаивался от этого разговора, и намеренно обошёл скамейку с Ми-
тей по дальней аллее. Почему-то зацепил сейчас его Григорий. То ли он встречал подобных
людей, то ли сам опрометчиво делал в юности подобные поиски истины в логике. Да ещё
был при том категоричен, с жаждой этой же логикой доказать что-то другими. Категорич-
ность сродни гордости.
В своём кабинете он не нашёлся, за какое дело приняться. Прошёл к тахте и прилёг.
«Может, засну - снять это напряжение».
Проснулся, сон хоть и 15 минут дал отдых. Даже полчаса сна после любого дела, или
нагрузки позволяет освежиться, но, наверное, для пояснения этого состояния будет более
точным определением компьютерное - перезагрузиться. Стирается прошедшее дело или
впечатление, высвечиваются в неведомом месте механизма мышления главные установки,
и выступают для пользования чистые ячейки памяти (опять электронный термин, но что
поделаешь, мы вступили в диалектику с электронным моделированием нас). Мозг чист, точ-
нее ближе стали свободные ячейки, но это мозг не новорождённого ребёнка, хотя и там мы
о загруженности мало что знаем. Утром, другое дело, мысль свободна, но стражей нужно
призвать – это знал Олег - и потому обращался к молитве. Прежде чем сделать выбор, чем
можно заняться.
Вскипятить чайник, что ли? – подумал он, - но это не главное. Посмотреть вновь газету,
65
взятую утром (что-то тревожное там было) – нет. Лучше полистать каталог Левитана. Не
любопытство ли, пытается внутри лидировать? Что-то вдали есть проверенное сотни раз,
и имеет право быть и главенствовать, но ещё находится в благодушной спячке и в позволе-
нии чуть-чуть погулять мышлению, там, где другой раз не позволишь себе остановиться.
Вот в этом-то и дело! - кто это там, и скорее вспомнить, чтобы шаг был верным и надёжно
привёл к нужному делу, и далее к результату. Чтобы не оказаться в итоге: с тазиком, а в тази-
ке два карасика. И рыбки в тазике не ново, и есть уже давно аквариумы.
Странно, или какие силы, гуляющие по бренному миру, не прочь позабавиться такими
вот Григориями, он же мог бы, при активности своих интересов, достичь результатов зна-
чительных, но слабость к быстрому выводу, сталкивает на поверхностные слова. А может,
глубже - установка этих людей себе на то, чтобы запечатлеться, как можно быстрее, стать
замеченным? А ведь это психология выскочек, которая в итоге, и сбрасывает их на обо-
чину. Сваливаются, свихиваются в жизни на полпути. А, упорствуя на такой установке, и
более того - не исправиться, не закрепиться, и, не дотянувшись до следующей ступени,
стать олицетворением порока. Путаница, а не мысль.
Или вообще жизнь щедра, и не разборчива: выскочка ли пытает её, или натура последова-
тельная, деятельная, которая стремиться стать помощником лучшему тому, что есть в чело-
вечестве? Или жизнь полагает, что выскочка схватит своё, и без определения себе должной
опоры, свихнётся, и даст урок тем, кто видел его усилия, этим своеобразным примером, и
вернётся добро в своё лоно?
Мысли одолевали, наваливались, не давали роздыха.
Нужно отвлечься! Пожалуй, уйти в лес. Но поиск вечерней мысли редко бывает удачный.
И не порушь берега, и не сломай так удачно нависшее над водой дерево. Побереги силы,
осторожнее отступи, хотя куда и неведомо. Но не к новой информации и, не дай бог, к ново-
стям, которые похожи (и каждый день) на развалины вчерашнего здания, обещавшее житьё
и покой. Вот! А это что всплыло от вчерашней газеты? В уме даже и не кирпичик пока, а
нужно-то человеку здание. Что фундаментом сделать? Реализм? А что будет стенами? Ка-
кой цемент? И где взять. Вечерний невод улавливания себя к делу лучше оставить до утра,
хотя есть и удачливые люди в этом времени, но не я. Ничего не знаю, а значит не строитель
и подавно не создатель.
Усталый Олег пришёл с прогулки, и мог одно лишь - лечь не ужиная спать. Утром встал
как обычно в свои четыре часа, первые действия, коррекция мысли молитвой. Слава богу,
есть одно прочное, что можно пытать, но никогда не оставлять.
Чайник в это время у Олега включался автоматически. Он остановился у закипевшего
чайника в нерешительности.
А зря я выбросил на веранду газету, там было что-то про «чёрный квадрат», но, удиви-
тельно то, что нечто положительное. Так что там о «черном квадрате»? Олег принёс газету
с веранды. О! Прелесть, наконец-то! - рентгенологи просветили и обнаружили, что Мале-
вич затирал чёрной краской полотно и даже надпись обнаружили «Битва негров ночью», и,
кстати, висело полотно это в музее с надписью вверху, точнее «кверху ногами», как говорят в
народе. А знатоки! А эстеты! А поклонники логики! Они ведь на этом квадрате почти успели
перевернуть мир (не на трех китах, с намерением, а на чёрном квадрате поставить мир). А!
Разве не радость, апофеоз: вот к чему приводит агрессивная, обедняющая красоту новизна
(а это было понятно и ребёнку любому, да логики искусствоведа у ребёнка не было), а ведёт
она к подмыву устоев, разрушению плодотворной традиции. Как сказано, а: плодотворной,
плод творящий, равно как посягать на порушение молитвы, а в молитве: «…и в духа святого
животворящего…». А вслед у этих логиков, как само собой разумеющееся - обесчеловечи-
вание искусства. А вслед не задержатся и оправдание агрессии, вплоть до войн. Искусство
споткнулось на модернизме, а жизнь поскользнулась, растянулась, опрокинулась навзничь,
66
устраивая нам «Гернике».
Чтобы разобраться с ходом мыслей, Олег включил компьютер. Посидел, глядя на чистую
страницу Word, и вдруг чёткий образ нарисовался в его воображении, художественный
образ подобный Григорию. Олег быстро застучал по клавиатуре:
«Григорий» - написал он название.
Сорвался Григорий или сошёл с катушек, можно сказать, или оставил свои аутригеры -
опоры с поступлением в институт. – Олег остановился, - а, правда, какое у него образова-
ние, жаль, не спросил, но продолжил. - И решил Григорий про себя, что раз поступил в ин-
ститут, то я стал выше других. Упорство было у Григория, но не такое, чтобы стяжать такую
награду, как поступление в институт, да ещё в столичный. Случайность помогла, конкурс
оказался небольшим, потому что многие перенесли свои документы на другой факультет.
Поступил, и возгордился Григорий. И с непомерной категоричностью суждений стал об-
ращаться с друзьями и равными. Чувства достоинства или высоты души накопляются мед-
ленно в человеке и выверяются, а тут: разовым успехом своим, стал прав на все времена.
Вот тут-то и пошло у Григория, да такое, что его стоило спасать, особенно после получения
диплома. То он связывался с выпивохами, желая быть с ними на одной ноге, естественно,
не забывая о своей высоте. А то втягивался в спор по рационализации, разбрасываясь на
количество, нежели требуя качества. А то: как-то свой значок третьего разряда в спорте,
он обменял на знак кандидата в мастера спорта. И не гнушался выдавать себя за кандида-
та в мастера спорта. Естественно, тут и там находились друзья, но не подтянуться к ним
спешил Григорий, а стяжать «равное» себе, увы, себе не равными. Да дело-то в том, что
друзья, с которыми он сближался, были на своём месте - и спортсмены, достигший ре-
зультатов, и изобретатели с изобретениями запатентованными; и даже любители выпить с
бычьим здоровьем, могущим выпить бочку вина и удержаться в разуме. А Григорий не имел
ни того, ни другого, ну и естественно свихивался по малому и по большому, а чаще по
большему. Но тянуло его на пиар. И говорил он в завышенном тоне, понимая якобы вещи
значительные, что легко было, если перед ним был дилетант, ну а со специалистами Гри-
горий, естественно, не сходился, по понятной причине. Талант бы иметь Григорию, хоть
какой, но не было у него таланта.
Олег задержался. В память пришёл образ Гани из романа «Идиот» Достоевского, с этим
типом бог был справедлив: нет таланта – рассудком иди, да напряг и выдаст тебя, как и
внезапный размен на мелкую монету.
Олег встал из-за компьютера. Как облегчение он почувствовал, что образ, который он
взял сейчас в свой рассказ, возможно, оказался навеянным Достоевским, а значит и рас-
крыт им. Слава богу, - вздохнул Олег, - ему совсем не хотелось уделять время Григорию, а
задача уже решена, в романе «Идиот»: Начисто лишённый божьего дара, Ганя, из-за униже-
ния себя своей гордыней, делал ошибку за ошибкой, боясь показаться не тем, не достаточно
высоким в своих вкусах, продешевить.
Олег прошёл на веранду, мысль легко бежала впереди его.
Кстати, Олег, будь он, как Григорий, подобным образом мог бы возгордиться перед Алек-
сеем, когда они посетили Андреича. Ведь доверительность Андреича получил он - Олег, а
за долгие годы дружбы с Алексеем, Андреич ни разу с ним не был откровенен. Но не воз-
гордился Олег, а снёс это на ту зажатость от своего несчастья, хотя это была не зажатость,
а напряжение от поиска восстановления справедливости. Ангел ли хранитель был за этим
несчастьем в душе Олега или почувствовал скрытый риф, на который всегда нарывается
гордость.
Памятуя о неприятных ощущениях с Григорием, Олег предположил, что эта встреча сво-
его рода проверка его – сумеет ли кандидат в проект, отличить человека, прежде чем быть
с ним искренним. Стоило ли сходиться с тем или иным человеком? Более того, Олег понял,
67
что не вычисли он в своем желании с кем общаться, не заметь тех, кто случаен или несовер-
шенен, то на этом этапе он может потерять интерес к себе от создателей проекта. Самоорга-
низация, вроде первое для результатов и основательности своего труда, - так себе опреде-
лил Олег, - а вот как ты на этом пути подберёшь оппонентов и друзей, может и важней. Вот
где душевная травма подоспела в помощь, Олег вспомнил, как образ Марины всплыл при
упорстве наседания со своей логикой Григория. А может Григорий, - сев в кресло, подумал
Олег, и в проекте, но оставался и остаётся на этом этапе проверки, без прохода далее. Но
можно подозревать и то, что он своей натурой подходил для проверки других, как лакмусо-
вая бумажка – разберётся ли встретившийся с ним в такой чрезмерности гордыни?
Ис;ак Ильич Левит;н ( 1860 - 1900) — русский художник,
Пикассо Пабло (25.10.1881-08.04.1973) – испанский художник, график, скульптор, керамист. Внес серьезный
вклад в развитие изобразительного искусства...
Хрущёвки
Дома хрущ;вской постройки (разговорное «хрущёвки») — советские типовые серии жилых домов, массово
строившиеся в СССР с конца 1950-х по начало 1980-х гг.
Оскар Клод Моне – великий импрессионист, всю свою жизнь рисовавший картины. Художник является
основателем и теоретиком французского импрессионизма,
Гоген Поль (Gauguin Paul) (1848–1903), французский живописец.
Пьер Огюст Рену;р (фр. Pierre-Auguste Renoir [pjoystnw;]; 25 февраля 1841, Лимож — 3 декабря 1919, Кань-
сюр-Мер) — французский живописец.
«Чёрный квадрат» Малевича - Казимир Малевич (1878-1935) - русский художник.
Лакмусовая бумажка (химия) Лакмус — красящее вещество природного происхождения, один из первых
и наиболее широко известных кислотно-основных индикаторов. Наименование стандартного химического
препарата «лакмусовая бумага»
Глава 12. Матвей
Олег встречает у реки художника, который, как оказалось, живёт тоже в пансионате.
Тот разворачивает перед ним полотно своего мышления, красивого с одной стороны, но
беспомощного с другой.
Олег часто обращался к рисованию в своём коттедже. Не случайно он просил в ком-
пьютере соответствующие для этой работы программы. Вот и сегодня подступило настро-
ение поработать над портретом Марины, пообщаться как бы с её молчаливым взглядом.
Проснулся по-обычному в пять утра, и, написав несколько строк, подсел к портрету. Да и
увлекся, не замечая времени.
С веранды громыхнуло. Олег оставил работу и вышел на веранду. Над лесом висела вну-
шительной синевы туча. Она громыхнула ещё раз как бы в подтверждения: «это я». Олег
поставил кресло против остеклённой стены веранды и сел в него. Что-то обвораживающее
накатывалось на него, когда заходила, вот такая могучая гроза. Шла стремительно, чтобы
в чём-то проявить свою власть. Олег любил эти мгновения, как будто кто-то властный и
добрый, как казалось ему, вроде дедушки Мороза (но летом кто-то иной, люди ещё не при-
думали кто) шёл одарить своею щедростью всё-всё земное и Олега тоже. Нужно было тихо-
нечко сесть, к примеру, в кресло, и вжаться в него, чтобы быть незамеченным, если будут
какие дары. Олег редко смотрелся в зеркало, но если бы взглянул сейчас, то увидел бы что
глаза у него, как и у этой тучи синие, и ещё синее, чем обычно. И может они притягивали
своей цветовой похожестью тучу, а может, наоборот, притяжением тучи они расцветали
68
на его лице. Бог весть, кто мы и для чего, но, наверное, в подобном волнении можно что-то
узнать, казалось Олегу, и потому он всегда оставлял все дела, чтобы полюбоваться грозой.
Позолоченные купола церкви, освещённые солнцем, ещё лучащимся из-за коттеджа, сияли,
но каково же живописно было это сияние на фоне синевы тучи. Не в такой же подобный миг
Олег взял в руки как-то фотоаппарат, чтобы запечатлеть, да так и не расстался с ним, но во-
ображение его, пройдя возможности съемки, улетело далее. Не всё мог фотоаппарат, гораздо
больше слово, но и оно требовало большого напряжения, особого к тому же, может любви.
Любовь и творчество, может это одно и тоже? Как быстро катится лето, уже август, уже три
месяца как он в этом коттедже. Написано много, но значительного не отличает душа. Вот
если бы такое сотворить, как это гроза. Как-то Олег ещё до встречи с Мариной придумал,
что если начнёт строить себе дачу, то непременно половину сделает её стеклянной, чтобы
вот так выходить и вливаться в любую погоду с возможностью рисования или писательства
по горячим следам чувств. Наверное, со временем такое бы и было, да вот случилось всё
иначе. Дождь уже грохотал по крыше и по стёклам веранды, за потоком струй его по стелу,
да и из-за туманности, уже не было видно ни леса, ни куполов монастыря, стоял мерный,
рабочий шум и уже просачивалась прохлада.
«Не пойти ли заварить себе кофе? - подумал Олег. - Кстати дождь вряд ли будет продол-
жительным, зато свежесть леса и реки, обещает прогулку, с распахнутым для приятия кра-
соты мышлением. И всё повторится вновь».
Но вырваться на прогулку удалось лишь после обеда. Пройдя немалый крюк, Олег воз-
вращался к пансионату. Васнецов, Поленов, Шишкин, Левитан, сколько великих гениев
утонуло впечатлениями в этой красоте, и подарили, всплывая, её нам в своих полотнах. Кра-
сота спасёт мир, красота их трудом спасает нас. Но как ещё мало её, а точнее, как мало за-
печатлённой красоты одухотворённой любовью создателей. Произведения искусств, как
называют эти труды люди, а они не отдельными произведениями должны быть, а непре-
рывным дыханием. Музыка на этом пути прошла дальше. Кинематограф тоже. На повороте
реки Олег увидел мужчину с мольбертом.
Однако встревожен этой красотой не только я, да так оно и должно быть.
Уже издали различил портрет перед художником на мольберте. Странно, что не уголок
реки, рисовал он не реку, а портрет девушки. Удивился и отважился подойти. Художник
смотрел на омут, а на полотне подправлял кистью лицо. Олег не смог не высказать удивле-
ния, что, глядя на омут, как можно рисовать портрет.
- Уж не фею ли этого омута видит художник? – сказал он подходя.
- Нет, - отвечал тот не оборачиваясь, - я сосредотачиваюсь внутренним видением, а гар-
мония красивого вида природы как бы располагает.
- И при этом ни наброска, ни фотографии при себе нет? – удивлённо продолжал Олег.
- Нет, конечно. Наша память и богаче, и разностороннее, – мужчина оглянулся. Это был
довольно симпатичный человек лет сорока с подчёркнутой аккуратностью усиков и бород-
ки. - Вы что, тоже художник? – спросил он.
- Нет, я писатель, но к рисованию есть слабость у меня, да, я думаю, она есть у каждого. –
Олег вынужден был перед этим мастером назвать своё увлечение слабостью.
Они разговорились, тем более что Олег больше слушал, нежели говорил – необходимое,
кстати, условие сближения в контакте: один слушает, другой говорит.
- Моё кредо красота лица девушки? – говорил художник. И тут же лукаво взглянув, про-
должал. - Цветы жизни, вовсе не дети, две трети людей повзрослевших отрицают это, ссы-
лаясь на свой опыт, не дети, а девушки, - повторил он. - И вот в чём тайна и секрет, юноша
увидевший красивую девушку, и ощутивший красоту её, уточнил всего лишь понятие кра-
соты в себе и приобщился, естественно, ещё сильней в своей душе к красоте. Этого доста-
точно. Неси в себе это, неси своей душой отрадный образ. Не вздумай наблюдать, ожидать,
искать свидания или тем более руки. Всё это вторично, далее уже ведёт рассудок. Рассудок
не от разума. Рассудок всегда материален, он тело, он не пройдёт дальше, он оступится.
Чувствовалось, что художник имел потребность выговориться, и восторг Олега рас-
крепостил его. А может долгое сидение в сосредоточенности требует непременно этого. Но
69
мысль его была оригинальна.
- Матвей, - назвался он, когда они подошли к корпусам пансионата. - Не хотите, я пока-
жу вам свою мастерскую, ну и несколько работ.
Олег не удержался в своём интересе, к тому же время было послеобеденное и до вечера
можно было ещё отдохнуть.
Они зашли в мастерскую Матвея. Беспорядок был отменный, мольберты, полотна разно-
цветной материи, рамки и холсты.
- Я извиняюсь, но поскольку я пропустил обед, то чуточку подкреплюсь, - проговорил
Матвей. Он присел к журнальному столику и достал печенье, шоколад и коньяк. - Не раз-
делите стопочку?
Полагая, что Матвей не обедал и потому позволит себе немного, а Олег наоборот пообедал
и стопочка его не расслабит, Олег согласился. Он был прав в своём предчувствии. Матвею
нужно было больше не перекусить, а вдохновенно поговорить. Он показал несколько пор-
третов удивительно красивых девушек, но более пытался занять разговор своей филосо-
фией.
- Понимаете, - говорил он, - художники немало поработали, чтобы была красота. Кстати,
наибольший успех они стяжали в преображении женского пола. Но мало ещё поработали,
не совсем и не всё. Каждая женщина знает, когда ей и в чём можно пройти по улице, и при
какой погоде. И всё. Она - женщина - «Анютины глазки», она лилия, она георгина, или
аромат розы, и всё. Цветок ночью закроется, и будет спать, так и она в доме станет тем, что
знает о себе сама, правда будет мечтать о следующем выходе и может не на улицу, а на бал и
в бальном платье, и всё лучшее, что есть в ней, подсветит то платьице. А то и случай, если
поможет Кутюрье, или продавец окажется со вкусом, как у Грина в его романе – Дези * с
жёлтым платьем, помните?
Олег не успел ответить, он читал, конечно, «Бегущая по волнам», но Матвею это было не-
важно, он был в упоении.
- Порой подсветка на сессии, которую нашёл талантливый фотограф, может сделать де-
вушку совершенной, и всё на тот же миг. Не более! Чтобы получилось для девушки – меч-
та, будет один лишь миг. Всего лишь миг! и девушка знает, что всего лишь миг, но как она
хочет этого мига. Может, этот миг ей нужен для уверенности в себе, а может для того, чтобы
оценил какой-нибудь молодой человек, достойный человек. И чтобы ценил долго, и чтобы
полюбил… Но как сделать, чтобы он был в этом восторге долго, ведь нет ни дворца, где ко-
личество комнат, которые позволят спрятаться на остальное время, ни Кутюрье, ни худож-
ника рядом. И не возможно ей это иметь, чтобы продлить, удивить и удивлять. Девушка
знает это. Да, достаточно мига!
Матвей, не предлагая Олегу, допил свою стопку и продолжал, присев у столика.
- Ещё не созрел мир, не созрело общество шагами талантливых художников и поэтов,
чтобы обеспечить девушкам этот миг длиною в жизнь, чтобы она была красива постоянно
и всегда, и главное, чтобы средств этому было достаточно, без обременительности добычи
их. Чтобы любовь была возле, как голубь (а лучше сам Эрот) постоянно сидел на хорошень-
ком плечике. Ещё так много того, что нужно скрывать и прятать. И к тому же так много
ужасных людей, которые скрываемое и считают главным для себя и ломятся туда и если не
достигают, то врут, распространяя своё убожество представления на всех, кто видел в миг
совершенства девушку и испытал восторг от мига её. Трус никогда не поймёт, что значит
смелость, низкий нравственностью человек не может понять взлёта чувств, да и принять.
Отличить то, что совершенство в воспитании и вкусе одежды девушки, а не в раздевании,
не в превращении её в первичное то, что была эволюцией у земноводных. Последняя тайна
кажется близкой, как локоть, да выворачиванием локтя не достигают её. Лишь в конце ве-
ков последним шагом озарения гения станет ясно, как прекрасно олицетворение женщины.
Это было в истории раз и миг, - Эллада! - и оттуда нам послано запечатлённое в мраморе
это озарение, и обжигает оно души совершенных художников до сей поры, не жалеющих не
времени ни красок, чтобы приблизиться к совершенству уже своей палитрой, своим пони-
манием. Но был людям ещё и божественный знак, и свет о совершенстве женщины, пока
70
непостижимом, но оставленном в чуде. Не объяснить это татарину, въехавшему в храм на
коне, ни князю, сопровождавшему его. Помните в фильме Тарковского «Андрей Рублёв» да
и сам он в стоне своём перед Феофаном Греком признавался в слабости. Рано!
Матвей даже не посмотрел на Олега, хотя тот желал сказать, что понял образ, пожалуй,
так же, поданный режиссёром Тарковским в фильме. Но Матвей, кажется, устал. Что вызва-
ло его на такое откровение, бог весть. Олег понимал, что иной реакции, как только похвала
его способности рисовать по памяти, ему нечем продлить, к тому же заметил и повторяю-
щиеся черты девушки на других полотнах, возможно, наизусть заученные.
Матвей извинился, сказался, что ему пора в кафе, в которое он всегда опаздывает, и про-
сит в сотый раз у девушек официанток прощения, а Олег, радуясь, что ему не нужно отве-
чать подобной вдохновенной искренностью, пошёл к себе. К тому же он обещал подойти
к Сергею Петровичу – директору музея. С ним он познакомился, когда зашёл узнать план
следующих художественных выставок. Но, выйдя в сад, он осознал, что Матвей его раз-
влёк. Почему-то неотступно стояла мысль, что он сам в чём-то совпадает с Матвеем, и в то
же время что-то отталкивает в нём его. Вальяжность? Матвей был грузноват, небрежность в
мастерской и спиртное, но во внешности своей до тонкости аккуратный, и не ставил этого
себе в заслугу.
«Не будь у меня Марины, я тоже, наверное, был таким же», – пришла чуть позже мысль
у Олега. Олег даже остановился. Вот в чём дело! Супруга у Матвея есть или нет, и не было,
наверное. Не потому ли такое обожествление красоты женщины и ничего из жизни. Да ка-
жется Андреич там в своём лесном доме, говорил о классической красоте поэта. Может и
здесь аналогично, Матвей всверливается в то, что дано нам в представлении о совершен-
ном. Художники Андреича возвращают лик совершенства тем, кто на Земле, означая высоту
духа, используя и своё фактурное ущемление. Этот не отходит от земного, а сразу хочет
прочесть первичное совершенство. Но сам-то! нужно же соответствовать! Это противоре-
чие мучает, наверное, Матвея. Но если такой путь, то я больше согласен с женским образом
иллюстраций Бродского* – романтическая, прекрасная, узнаваемая и таинственная, ртуть и
верность. Нет, я в своих рисунках более склонен следовать Бродскому, одни его образы из
иллюстраций Овода чего стоят. Но сам Овод! Боже как же трепет душу земное и хуже всего,
когда оно пытается олицетворять духовное.
Олег вспомнил о своём намерении посетить обитель монахов монастыря, которая посто-
янно напоминала ему о его же намерении своим видом с веранды. «Да-да и желательно
встретиться с настоятелем. Жаль, поблизости нет Алексея, он мог бы, и помочь и поспособ-
ствовать». Матвей голоден вниманием и будет говорить, и говорить, и никогда не слушать.
Похоже, он тоже не может стать другом. Может всё же в монастыре в этой общине подлинно
сдержанных в своей жизни людей станет душе легче от тревоги. Надо посетить и почему я
задерживаюсь с эти намерением. Обязательно пойду, да и давно не стоял среди молящихся
людей.
Дези - героиня Грина в олмане «Бегущая по волнам». Роман Александра Грина 1928 года, одиниз последних
крупных произведений писателя. Алекс;ндр Грин (настоящая фамилия — Грин;вский; 11 [23] августа 1880,
Слободской, Вятской губернии, Российской империи — 8 июля 1932,
Удивительно нежный. Лиричный и, в то же время, невероятно захватывающий и динамичный роман Алек-
сандра Грина «Бегущая по волнам»
«Андрей Рублёв» — историческая кинодрама Андрея Тарковского, снятая в 1966 году на киностудии
«Мосфильм».
Савва Бродский(1923—1982) - советский художник, книжный иллюстратор, архитектор, скульптор и
поэт. Иллюстрировал А.Грина.
Михаил Васильевич Н;стеров (1862, Уфа — 1942, Москва) — русский художник, живописец. Академик
живописи (1898). Заслуженный деятель искусств РСФСР (1942)
71
Глава13. Монастырь
Олег заглядывает наконец в монастырь, который виден был с веранды его коттеджа.
Там он делится своим несчастьем с настоятелем отцом Василием, и тот открывает ему
удивительное видение на счастье людей. Олег раздумывает над этим новым пониманием
мироустройства и в тайне жаждет продолжения этой беседы. Но в следующий раз, проходя
мимо монастыря, встречает мужчину, с которым случается неприятный разговор.
После обеда одного из погожих дней Олег бродил прямо таки в усладу себе по лесу. Воз-
вращался к концу дня усталый, но уравновешенный душевно Дорога шла мимо монасты-
ря, на который он часто любовался со своей веранды. Погода устоялась хорошая, и потому
он не торопился вернуться к рабочему столу в свой кабинет. Ворота в монастырь были
распахнуты. Олег много раз проходил поблизости, с намерением войти, а сейчас, сама слу-
чайность распахнутых ворот подталкивала его. Он вошёл в подворье. Монахи как пчёлки
трудились в цветниках, которых здесь было великое множество. Каких только цветов здесь
не было, вот где, наверное, Митя или его супруга могли приобретать своё богатство. Олег
спросил у первого же монаха: «Когда у вас принимает настоятель?»
- Отец Василий? - спросил тот распрямляясь.
- Да, - кивнул Олег, потому что не знал, как величают настоятеля.
- С исповедью и причастием на утренней молитве, но можно подойти к нему и сейчас. Вон,
он в трудах у предела церкви Рождества Христова.
Олег удивился такому обороту, но то, что скоро и сейчас, бывает, месяцами не дождёшь-
ся, может божье позволение ведёт.
Он направился к указанному Храму. Да, действительно пожилой человек с величествен-
ной осанкой занимался кустом розы, два юных послушника помогали ему, то посылаемые
за землёй, то, поддерживая куст, когда отец Василий подравнивал ему ветви снизу.
Олег стоял в нерешительности рядом. В помощники он не годился, так как не знал, что
должно делать. Ему казалось, что у куста и так всё хорошо, а поручения ему естественно
никто и не собирался давать. Минут двадцать он так простоял, наблюдая своеобразную пе-
вучесть труда настоятеля с послушниками. Тот несколько раз посмотрел в его сторону, а,
закончив ухаживать за растением, подошёл и с улыбкой спросил: «Вы ко мне?»
Олег кивнул, а сказать чего не нашёлся.
Отец Василий подсказал послушникам, где подравнять и что ещё сделать и пригласил
Олега пройти с ним.
Олег послушно пошёл возле настоятеля, так и, продолжая безмолвствовать, потому что
судорожно перебирал, что же сказать. Может сказаться о знакомстве с Алексеем, но в каком
тот подвизается монастыре точно, не знал, да и решил, что это заумно, нужно сказать глав-
ное о тяжести своей.
Отец Василий шёл рядом, не опережая, тоже молча, как будто, так, и было оговорено -
пройтись молча по дорожке обители.
- Отец Василий, я хочу поделиться с Вами своей бедой, – начал всё же Олег, он хотел ска-
зать, что умер любимый и самый дорогой человек, но против этого слова «умер» в нём был
почти генетический протест, он не хотел, не мог произносить это слово.
- Я остался один, оказался без самого дорогого и понимающего меня человека. Всё было
у нас как единая душа, и вот всё - один лишь я, и только сам, и вопрос себе, и ответ, – сказал
он и замолчал, потому что к горлу подкатился знакомый комок.
Отец Василий продолжал идти, только шаг его как будто стал напряженнее, видимо он
хотел остановиться, но предпочёл движение.
- Самое тяжелое, что я не верю этому, а уже прошло 434 дня, это в десять раз больше, чем
сорок, а чувство утраты не только не остывает, но нарастает.
72
- Не нарастает, – спокойно ответил отец Василий. - Просто сначала обдало холодом вашу
душу, а сейчас она оттаивает. Вы сразу не сумели бы пересилить этот разрыв своей души,
но вот, потихонечку, оттаивающие частями от заморозки чувства, требуют от вас ответа. И
не на всё сразу, а как посильно.
- Это долго?
- Этого столько, как глубока была ваша привязанность, если каждая частичка вашей
души была половинкой той другой - ответной, то долго. Вам предстоит восполнить все
клетки свои, ставшими вдруг половинками, до полных, а их у человека живых клеток много,
но бог вас бережет, это видно.
Олег шёл, постигая такое необычное объяснение.
- В таком состоянии люди находят спасение в изменении места своей жизни, – продолжил
отец Василий.
- Я пытался. Уезжал в деревню, в дом, где жили мои родители.
- Помогло?
- Нет.
- Так и должно было быть, ведь там тоже чувство утраты, только что за давностью лет.
Так я понял?
- Да-да, родителей у меня уже нет более десяти лет.
- А путешествие возможно вам? – спросил отец Василий. И снова попал в самую точку.
- Да, но я заметил одно обстоятельство, что в отвлечении бывает какое-то время легко,
зато при воспоминании, будто накопившееся без внимания, чувства обрушивается подоб-
но шквалу. Вспоминается из Писания, правда не совсем удачно, – как бы извиняясь, прого-
ворил Олег, взглянув на священника, - что если ты изгонишь беса, то опустевшее помеще-
ние будет алкать… и вместит туда уже троих… - Олег не произнес демонов.
- В Евангелие всё удачно. И то, что вы упомянули такое, и меня наставило на одну мысль.
Сейчас я вам доложу. Только присядем на скамейку.
Повеяло вечерней прохладой. Многие монахи покидали свои места труда. Их уже остава-
лось не более трети, как было вначале. Издали послышался вскрик иволги. Купола церквей
вверху освещались заходящим солнцем. Солнце, наверное, садилось в тучи, потому и купо-
ла горели красноватым оттенком, и белые стены храма были окрашены в мягкий палевый
цвет. Всё, как будто намеренно окрашивало, в этот волшебно прекрасный цвет, в награду
потрудившимся людям.
- Как на картине Левитана «Летний вечер», – произнёс отец Василий. - Вы были на недав-
ней выставке его каротин?
- Да был, - ответил Олег, напрягая внимания перед этой прелюдией.
- Нравится мне Левитан, - как бы про себя сказал настоятель и сразу: «Не задумывались,
какую окраску несёт природе женская красота?»
Олегу вспомнился Матвей. Но он предпочёл сказать своё восприятие: «Мне нравится ду-
ховная красота женщин, и когда женщина растворяется в красоте природы, как «Сирень
у Врубеля» или портрет его жены. - Сказал и усомнился в удачности, потому что Врубель,
куда как глубоко проникся в своём поиске образности Демона, которого рисовал и так, и
этак. Но слово сказано, и другими примерами поздно уточнять.
- Вот-вот, - даже одобрительно кивнул отец Василий. - В той притче из «Евангелие» вы
оговорились, а здесь не муха, а уже птица влетела в открытое окно. Вот в чём дело, - продол-
жал он. - Еве было подсказано в Раю, что яблоко слабости Адама не под горлом его, а у неё.
Оно было отражением от небесной тайны, а Адам взял и коснулся её. И Бог сказал им, ну
и пусть будет так. Бог не добавил, что тайна осталась, как и была на небе нетронутой, а ту
часть, которую тронул Адам, которую они заземлили себе, оставил им нести.
Семейное счастье – упоительное счастье в нём многое, и любовь, и взаимопонимание воз-
можно, особенно в согласии обоюдном любви к детям, и умиротворение даже, когда мыш-
73
ление, вроде, как и не нужно, потому как всё хорошо, но тайна-то осталась там, на небе.
А люди на земле только тешатся отражением её. И, конечно, вопрос о справедливости не
возникал у вас во время обоюдно открывшейся любви Вам. А справедливым ли называли
это счастье ваше окружающие Вас люди? Ведь счастье получили не все, а может Вы одни. И
получили ли, ведь тайна, потерянная для себя Адамом так и остаётся целомудренной у Бога?
– отец Василий как бы спрашивал и не требовал ответа. Помолчав с минуту, он продолжал:
- Но посылкой своего Сына Бог даёт возможность лицезрения её. Кто видит? Бог весть,
но, видящему свидетельство бога сообщается и его сила. И видящих много и не обязательно
монашество или смерть, чтобы придти к суду праведному с надеждой на спасение, но дозво-
лено причастие Христовых таинств и тогда здесь уже начнётся путь очищения. Вы правиль-
но шли и потому приближались к отрадному видению, но прошли полпути, но я бы не ска-
зал, что лучшую часть этого пути. Если вам понятно станет, что из сказанного, то приходите
ещё. А сейчас мне, - отец Василий встал с доброжелательной улыбкой,- пора к молитве, а
Вам желаю не забыть сказанное.
А у Врубеля есть ещё алтарь в Кирилловской церкви, но Васнецов Виктор Михайлович,
расписавший Владимирский собор в Киеве ближе к истине, хотя никому так тяжело не да-
ётся истина, как художникам, - в завершение заметил отец Василий и пошёл обратно по той
дорожке, по которой они вместе пришли сюда.
И опять кольнуло Олега воспоминание о той искренности к нему Андреича.
Выйдя из монастыря, Олег решил пройти вдоль реки, чтобы мысленно проследить ска-
занное, не совсем понятное, и тем нужнее была пауза для сосредоточенности.
«Мы имеем дело с отражённой тайной». Удивительно! Это поражало более всего. Олег
непроизвольно отвернул в другую сторону от того места, где встретил Матвея. Система по-
ниманий Матвея сейчас была помехой. Странно, а ведь, что-то казалось, есть в его взгляде,
и вдруг перед ним с поразительной силой встало противоречие взглядов Матвея и отца
Василия. Матвей считает, что красота не доработана художниками, и на это требуется вре-
мя, а отец Василий свидетельствует, что она на небе сохраняется в первозданном своём со-
вершенстве тайны. Но мы же действительно создания Бога. И это он, или ангел хранитель
сейчас со мной. Ну, как можно было быть такому совпадению, как взгляда на художника с
поиском ими совершенства: «всего тяжелее достаётся истина художником», - звучали ито-
гом и, как бы подтверждением, слова отца Василия.
С течением дней, благодаря этому разговору, у Олега получилось написать сразу несколь-
ко рассказов; с месяц он был поглощён работой над ними. А в подсознании дежурило, что
отточу рассказами понимание того, что сказал мне отец Василий, и , может, случится
как-то опять попасть на беседу с ним. И если будет время, то и показать рассказы, и дать
прочесть для оценки. Особенно один рассказ, в котором он оттенил в своей душе то глав-
ное, что получил от Марины.
Теперь он чаще проходил возле монастыря, но подобного расположения войти не слу-
чалось, зато писалось каждый день, и получалось, чуть ли по рассказу ежедневно. Пожа-
луй, благодаря, присутствию божественных сил, которые как бы умножились после беседы
с отцом Василием. Но он задумывался и над тем, что же представить оператору. Иногда
записывал риторически, к примеру как беседы, например, с Матвеем. Иногда прорезались
воспоминания детства. Были рассказы и по ассоциациям отца, который прошёл через плен.
Но чаще всего его вниканием овладевали неожиданные встречи, так было с одной случай-
ной для него встречей - рассказ, кстати, не получался, но само событие задерживалось в
памяти настойчиво.
Олег шёл по своей привычной для него тропинке, которая шла возле монастыря. Теперь
он частенько старался пройти поблизости, к тому же у этой тропинки нашёл несколько
поваленных деревьев, которые были, не без добрых рук, приспособлены для сидения. То
ли для отдыха после брожений по лесу сделали себе монахи и послушники, а может, и с
74
намерением, чтобы привлечь путников - задержаться присесть, отдохнуть и посмотреть на
благолепие монастырских строений и непритязательность трудов ведущихся в них. Олег
всегда присаживался здесь. В тайне у него была надежда, на возможное продолжение той
удачной беседы. Как? Да он и сам не знал, но даже воспоминание о ней, о том вкрадчивом
обращении к нему настоятеля, под сердцем разливалось теплом.
На этот раз на одном из брёвнышек сидел человек. В сторонке лежал развязанный рюк-
зак. Наверное, отобедал и вот любуется красотой церквей монастыря, как и уютом, вот на
этом естественном бивуаке, возникшего не без участия тех тружеников.
Так себе нарисовал Олег, да в чем-то и совпадало, как тот человек, опершись на локоть,
смотрел на монастырь.
- Добрый день, - приветствовал созерцателя Олег.
- День добрый, - отвечал мужчина, лет, казалось, одних и тех, что Олег. Он продолжал
смотреть в сторону монастыря.
Тропинка шла вплотную с местом отдыха мужчины, и Олегу показалось, что неприлично
после приветствия, пройти мимо, молча.
- Красивый монастырь, - добавил он к приветствию, присаживаясь неподалёку, ему импо-
нировало внимание путника, как и его сдержанная серьёзность.
- Красиво-то красиво, но зачем это? - вдруг сказал путник, чем огорошил ожидание Олега.
Он даже пожалел что присел, но, увы, уже случилось. А вот святое своей душе место в обиду
уже не хотелось давать.
- Как зачем! Красота всегда нужна, в ней спасение мира, читали ведь Достоевского? - пут-
ник неловко поёжился. - Да и если мы пытаемся понять хоть что-то о смысле нашей жизни,
- продолжал Олег, - то к этому ближе всего вера, религия. И письменность оттуда и слово,
добавил он для убедительности.
- Ну, письменность не оттуда, а есть и более древние тому свидетельства.
- Какие? - спросил Олег запальчиво, и сразу почувствовал, что убедительность первых
своих слов своим вопросом поколебал.
- Известно какие, - не преминул воспользоваться сразу же подставкой мужчина, - я архе-
олог и позвольте батюшка мне свидетельствовать, что письмена находят до сих пор несрав-
ненно старше вашего Писания.
Олегу понравилось отсылка его к Писанию. Прямо таки и захотелось сразу ответить, что
я с «Писанием», а вы «батюшка» с чем? - с черепками и костями. Но оппонент был видимо
сильный, раз так резко повернул и потому Олег более дружелюбно сказал.
- Древней черепков с надписями есть и камни, а книга со свидетельством разума, с уме-
нием записывать мысль словами, пока одна, как дар от бога.
- Насчёт дара не знаю, но на камнях написаны свидетельства и факты.
- И легенды тоже, — добавил Олег.
- И легенды, - подтвердил мужчина.
- Ну и что же вам больше импонирует? Легенда с мощным философским смыслом, а с
ней и научному мировоззрению, или факты? Но ведь и то и другое не более, как отрывоч-
ные свидетельства в ваших руках, прикрывающие голое тело разума.
- Почему голое?
- Извините за слово, но как-то рядом прошла мысль, что встречают человека по одёжке,
уж если он одеть себя не смог человек, то стоит ли он внимания.
- А провожают по уму, - отрезал мужчина.
Олег по резкости произношения даже взглянул на мужчину. Уж не собирается вот таким
силовым способом, эклектикой он закончить разговор и ретироваться. Нет, приличие в нём
было. Он замолчал, как бы задумавшись, но с места не трогался.
- Вот, по уму сообщений в Писании, я и не думаю провожать от себя Бога, а с годами всё
более удивляюсь глубине этого краткого явления описанного в Евангелие. Да и то, что оно
75
существует 20 веков, несмотря на все сомнения, гонения и притеснения, стоит внимания, а
уж каких подкопов под неё и от кого не было. А оно всё есть. Вот и археологи, - добавил он на
молчание мужчины, - копаются больше в своём внутреннем споре с этой книгой: было, не
было – сомнение. А подтверждений что было, куда как достаточно. И деталь - с Писанием
спорить больше спорщику веса и славы. Критиковать гения кажется силой ума, а время
проходит гений сияет, а нападающего со спором на него и не помнит никто.
- Наука опирается на факт, а археологи добывают его тяжелейшим трудом.
- И свидетельствами еще питается.
- Какими свидетельствами?
- Но ведь вы копаете там, где какое-то свидетельство намекает на удачу. Ну, вулкан это
грубо, а то какая-нибудь кость найденная на берегу озера.
- Вы к чему?
- А к тому, что вы тоже легендами живёте. Читали, наверное, своего коллегу Ефремова.
- Так он фантаст космического плана.
- Увы, я не сказал бы этого, он пропитан археологией, обожествленной даже, любовью к
ней. А его фантазии, увы: камни, температура, пространства, которые и читать уже смеш-
но, потому что скомпрометированы наукой, на которую он, кстати, и опирается. Он строил
в книге устройство опоры. А позднее его коллеги учёные усомнились в ней.
Мужчина молчал. « Может, не читал, - подумал про него Олег, - этого глашатая мечтаний
о будущем науки».
Но Олег ожиданием и не думал делать послаблений и нанёс очередной удар:
- Так знаете, что Ефремов в эпилог своих поучений поставил? - и, не ожидая ответа,
подрезал: - Миф о том, что пришельцы человекоподобные были на земле во время ящеров.
Этакая линзочка с портретом*. Не читали?
Мужчина молчал.
- Ведь палеонтолог автор легенды о линзе, а не я. Почему же вы не ищите этот портрет
ближе? И какие пленники материалисты дарвинизма, от которого сам Дарвин поспешил
отказаться.
Ни единым движением мужчина не дал знака, что слушает.
- Да что корить материалистов, - продолжал Олег, - ведь тщеславие философов всех на-
правлений не могут обойтись без того, чтобы не сказать своего мнения о Библии. А зача-
стую спорят с одним из постулатов её, можно сказать с одной каплей кристалла цельного и
совершенного.
- А древнегреческая мифология вам не кристалл? – наконец словно проснулся мужчина. -
Чем не совершенна древнегреческая вам, а христианство её называет язычеством?
- Вот с ней руки археологов при деле, спасая, кстати, красоту, да кроме ваших трудов и
литературных совершенств много. Но древнегреческое мировоззрение не знало Библии, но
знаем мы, и можно легко видеть, почему пал Великий Рим.
- Почему?
- Причин много, но в створе нашей беседы достаточно вспомнить названных там бога-
ми, или вровень богам, Приапа, да Бахуса - братца Дианы, которая, кстати, почему-то очень
любила убивать.
- Но Библия стала позже. Значит, разум растёт эволюцией. Читали, наверное, Рериха о
тайнах космоса*? Вот там сказано, как оно было в истории с разумом на Земле.
- Читал, как и труды его великой супруги Елены Ивановны Рерих*. И если Вы читали
Николая Рериха, то неужели не заметили, что этот великий исследователь и систематизатор
легенд построил систему возрастания разума на земле, в то время как вместе с супругой дал
и свет.
- Какой свет? - мужчина обернулся к Олегу.
- А тот, что Библия указывает на то (вкратце коснувшись участия бога в создании всей
76
земли), что пришла пора отбора разума для себя - в Его честь. Но такой разум, какой он
был у египтян, был непригоден. И Бог выводит избранную часть людей из Египта. Но следу-
ющий этап: выведенные люди «заблудили» так, что в огорчении прибегнул Бог к очистке
их, потопу. Но и разочаровался Он же в действенности этого приёма образумления (пом-
ните Хама, а ведь сын Ноя). И вот тогда принял себе не наказанием, а любовью выправить
людей. А уже царствующий Рим творил невесть что. И прибегнул Бог посылкой сущности
своей любви с примером, подобающим разуму жизни в образе своём во Христе и вещанием
заповедей, всего десятью.
- Ну и получилось? - усмехнулся мужчина.
Олегу хотелось сказать: «Глядя на вас, нет», но это было не по заповеди добра.
- Вот вы находите горшки и радуетесь находкам. А какую пищу ели люди из них, а посты,
как и культура вкушения какая была, ведь этого не найти в земле. Чем бы вы помогли зада-
че от бога. Ведь «не вкушайте кроме овена» – глубинный совет, может начало генной охраны
разума. Наши русские князья Ольга, а вслед и Владимир сумели отличить возможность
спасения разума в Православии.*
- Чем же православие лучше других? - безвкусно, даже пресно сказал мужчина, с намере-
нием не спасти своё прежде проявленное убеждение, а как бы отмахнуться.
- А тем, что и наука не может опровергнуть его, оно выше её. К примеру, как глубок
символ «Пресвятой троицы». Треугольник в геометрии, что прочнее его, в том числе и в
сопромате. Диалектика Гегеля - треугольник. Цифровая техника пока пользуется двоичным
исчислением, не ложный ли путь? Да и как в подтверждение Интернет людей уже встал вне
морали, а пагубу на детей от него не знают уже как убрать.
- Вы из монастыря? - спросил мужчина
- Нет, - отвечал Олег. – Я, пожалуй, островок от него на слове любовь. Любовь, - повторил
Олег, а минуту спустя добавил: - Так вот там, - он указал на монастырь, - знают, что это та-
кое. А вам не грозит и близко найти её в том песке, который вы просеиваете.
- Ну если вы так ориентированы, - процедил длинное слово археолог, видимо, не найдя
лучшего, - то успеха вам.- Он поднял свой рюкзак и, стянув лямки, не завязывая, забросил
его за спину. И пошёл в сторону, откуда пришёл Олег.
- Спасибо, - отвечал вслед ему Олег.
Идя почему-то быстрыми шагами к себе, он пожалел, что не сказал, что певец их специ-
альности Ефремов не забывал за спиной увлечённых своей «ориентацией» учёных, поста-
вить женское внимание, а то и восторженный взгляд.
«Да и зачем было говорить, - чуть погодя подумал он, - его, пожалуй, ущипнуло, что я на-
звал Ефремова певцом их профессии, и теперь прочтёт или найдёт того, кто прочёл».
Вдруг Олег остановился, он услышал будто сбоку себя. Не было у него таких откровений
о промысле божьем с избранным народом в Египте, даже, когда читал "Агни Йогу" Елены
Ивановны Рерих не было. Оно пришло в этот миг напряженного разговора, и с такой оче-
видной ясностью озарения себе, и, наверное, археологу этому, который, будто спасаясь, за-
торопился уйти. Не Духовный ли Центр транслировал себя мною. В душе Олега разлилось
тепло: «Неужели!»
Он посмотрел с радостью на купола монастыря, защищённого столь неожиданно им в
этом диалоге с учёным, а они будто в ответ осветились лучами солнца.
Васнецов Виктор Михайлович художник расписавший Владимирский собор в Киеве. Равноапостольский
князь Владимир крестил Русь
И.А.Ефремов советский писатель фантаст. Автор «Звездные корабли» и др
Н.К. Рерих (1874 — 1947гг )русский художник около 7000 картин, автор книг «Держава света», «Семь вели-
ких тайн космоса» и др.; Е.И. Рерих (1879 — 1955гг) основатель института научных исследователей, автор 14
томов «Живой этики» и др.
77
Глава 14. Леонид
Случайно Олег узнаёт, что неподалеку от его коттеджа живёт коллекционер-фотограф.
Митя знакомит его с ним. Олег обретает интересных друзей.
Проходя возле скамеечки Мити, Олег заметил, что он часто делал рамочки для фото-
графий, вернее украшал их резьбой. Делал он это, мастерски орудуя набором специальных
ножей. Как-то Олег полюбопытствовал, для кого он делает их в таком количестве.
- Для фотографа Леонида Семёновича, - просто ответил Митя.
- Он что, профессионал или коллекционер фотографий, что так много?
- Нет, у него много знакомых, я приношу, а там разбирают. Много к нему приходят, а сам
он больше коллекционер фотоаппаратов, очень интересная коллекция у него. Хотите, я зав-
тра иду к нему, пойдёмте со мной, посмотрите?
Олег согласился, его больше заинтересовала коллекция фотоаппаратов, он и сам любил
заниматься фотографией, но в последнее время это как-то стало выходить из моды, а точнее
мода стала унижать фотографию. Да дело было и не в моде, любовь к этому увлечению Оле-
га не проходила.
Утром следующего дня Олег шёл по уговору к Мите. Митя уже ждал.
- А Филька спит? – спросил он, не видя возле Мити шпица.
- Филька чувствует, когда у меня дальние выходы. Я его, как правило, не беру.
- Как же это он чувствует?
- Наверное, по одежде.
Шли сначала по полю, а потом свернули по грунтовой дороге в лес.
- Он что в лесу живёт?
- Да, но недалёко. А вон уже и его дом.
Дом размашистыми верандами выступал в лес и по направлению к пойме реки, которая
была неподалёку. Чувствовалась рука не равнодушного к природе человека.
Леонид их встретил на дорожке к дому. Он чем-то занимался в палисаднике. Поздоро-
вался с Митей, и назвал себя, протянув руку Олегу, и не замедлил спросить: «А вы кто по
занятиям будете?»
Олег назвался писателем, потому что здесь ничем иным не занимался, да и книги прежних
публикаций взял на случай подтверждения.
- Заходите, - с улыбкой посторонился Леонид, - уважаю писателей с детства. Кстати, у меня
сейчас ваш коллега - писатель, правда, зашёл на минутку и уже торопится уходить. Вот
Митю ждал.
Все трое зашли в дом.
- Андрей! – обратился Леонид к высокому мужчине в шляпе, - тут в вашем полку при-
было, - показал он на Олега, - тоже писатель.
- Андрей Сарутин. – протянул руку мужчина. - Что пишите, прозу, стихи? – спросил сразу
же он, не уточняя фамилии.
- Прозу.
- Романы?
- Нет, рассказы пока что.
- Много?
- Ну, сотню уже напечатал, а написал, вы и сами понимаете, в три раза больше.
- Да-да. Я тоже рассказы, но вот затеял писать повесть и застрял, - он замолчал и напра-
вился к Мите.
Олег почувствовал, что продолжать эту тему Андрей не хотел. Да и то, что он был в шля-
пе, говорило о намерении уходить. За окном начинал накрапывать дождь.
- Торопитесь – говорил Леонид, обращаясь к Андрею, - а то вон туча заходит. Да переж-
дать бы, и чайку попили бы, она бы и прошла.
- Тучка небольшая, даже хорошо, свежести добавит, – отвечал ему писатель. Кажется, он
78
взял несколько рамочек у Мити и занялся укладкой их, поглядывая в окно.
Митя с Леонидом, озабоченные своим делом, вышли. Андрей и Олег остались одни. Во-
царилось молчание, которое Олег не хотел нарушать. Ему нравилась сдержанность Андрея.
И имя вызывало приятную ассоциацию об Андреиче.
- С дождём звучит истина, - произнёс тихо Андрей, он всё наблюдал за тучей.
- Какая истина?— спросил Олег.
- Какая не скажу, но душа будто опадает с каплями дождя вниз на траву, и на листья де-
ревьев, и на хвою елей, и на крыши домов, и растворяется в них. И воспаряет, - продолжал
он, - снова вверх с туманом, не всегда видимым глазу, но осязаемым нашей мыслью. Будто
узнав, прочтя смысл всего на земле, она взлетает, теперь ввысь, озадаченная тем, куда, в
какую гармонию донести это знание. А гармония есть, и это тоже как радуги сияние, в вол-
новом колебании над нами, - и добавил, помолчав. - Может, это не истина, а причастность
к её работе природы.
Олег с наслаждением слушал, будто он сам говорил, но не он же, а вот писатель Андрей.
Олег тоже, себе неведомо, любил дождь, а вот Марина дождь не любила, наверное, это су-
губо мужское дело — дождь. Да и одежда под дождь: сапоги, плащи, плащ - палатки, да и
мокрые лодки - не для женщины, не для её это уюта, в котором она зажигает камелёк и
старается сохранить его.
- А снег?- спросил Олег. Он обожал и снегопад зимой.
- И снег тоже от истины, но там холод, а зачастую мороз и потому, может, там больше бо-
жественного.
- Почему божественного?
- Ну, потому что суровее, что ли, и не залюбуешься, и не задумаешься, без опасения за-
мёрзнуть. Вот веранда с большим стеклом на лес, как у Леонида, на заснеженные ели, это
да. Или картины художников, которые почувствовали эту красоту и сумели запечатлеть.
- Можете назвать такие картины? - Олег опять всецело соглашался с писателем и не заме-
тил, как стал уже пытать его на совпадение. - Есть любимые художники?
- Есть, конечно, Юон, Кустодиев, Васнецов Аполинарий.
- А с фотографиями как у Вас? – продолжал своё любопытство Олег. Ведь встретились
у фотографа.
- А фотографы, увы, иногда и часто ухватывают красоту, но фамилии их не прикипают к
найденному удачно снимку. Почему, не знаю. Наверное, без той неповторимой и единствен-
ной звёздочки, которая есть душа, не может состояться это... - Андрей не договорил.
Молчал и Олег, это несоответствие высоты фотографий с живописью чувствовал и он.
- Может, дело в том, - продолжил Андрей, - что у художника от картины к картине уточ-
няется душа, и ни в коем разе не улетучивается. А у фотографа этого не происходит. Порой
угадает уют полянки в удачной подсветке, или душу ели, задремавшей под снежным по-
кровом, или мелодию берёзок у дороги, но всё разное от случая, а своего пути души нет.
Шумно вернулись Леонид с Митей.
- Но простите за недосказанность, - обрывая мысль, обратился Андрей к Олегу, - я за-
глянул на секунду, вот за рамочками. Митя обещал принести, он такой мастер этого дела,
какой-нибудь листочек сбоку из дерева и душа рамочки как ладошка, которая протягивает
тебе изображение.
Митя стоял рядом и улыбался.
- Вот Митя тебе на пряники, - протянул писатель Мите конвертик.
- Какое там пряники, Андрей Николаевич, прошлый раз аж на станок хватило.
- Вот и покупай, твои руки знают дело. Простите друзья.
Андрей ушёл. Заторопился вслед и Митя.
Леонид и Олег оставались одни, но не надолго уже в окно стало видно, что приближает-
ся с перебежками через лужи молодой человек с фотоаппаратом через плечо и штативом в
руках.
- Кажется, Арнольд решил пожаловать. Увлекается фотографией, а сам инженер-налад-
79
чик. Время у вас позволяет побыть ещё? Он обычно не долго бывает: рамочки взять, парой
словом о фотографии перекинуться, и всё.
Олег кивнул, да и любил оказаться предоставленным самому себе. У Леонида с Арноль-
дом шёл разговор о подсветке и скрытых съёмках и Олег, мало интересуясь этим, рассма-
тривая фотографии, и фотоаппараты, заглянул в другую комнату. Там была фотоаппарату-
ра, но уже не в беспорядке, а в стройной экспозиции.
- Можно я пройду туда? – спросил он Леонида.
- Бога ради, - отозвался тот, сейчас минуточку, - он включил свет, точнее несколько
подсветок, так, что заиграли зайчиками отражений с десяток объективов, и высветились
места с раскрытыми фотоаппаратами, распахнутыми для приёма плёнки. Под фотоувели-
чителями загорелись красные фонари, как вот только садись и печатай фотографии.
Олег даже перестал слышать разговор Леонида с молодым человеком, настолько увлека-
тельно для воображения была сделана экспозиция. Он не заметил времени, сколько смо-
трел и рассматривал, и впадал в свои воспоминания, тоже фотографа, любившего делать
фотографии. В ванночках за счёт игры света даже казалось, что есть раствор: проявитель,
закрепитель. С какой любовью! А ведь труд и искусство была до электронного заменителя
фотография, была самозабвенная увлечённость трудолюбивых людей. А вот, когда стала до-
ступным достоянием всех (масс будь они не ладны), искусство и мастерство стали медленно
отступать, растворятся, пропадать. А жаль, вслед выползло слово: «фотка». Вместо пока-
за фотографии с рассказом - перед зевающим слушателем демонстрировалось клиповое
мелькание сотен мелких, как горох фоток с сотового, Появилось и слово «фотик», уже впору
котик, или фантик, который можно было пристегнуть даже к домашней собачке. Кстати
собачки и котики стали зачастую объектом, заменив напряженное внимание перед, пора-
зившим душу, пейзажем человека. Боже мой, в те начальные времена, фотографии удосужи-
вались гении, и как долго фотограф устраивал свет, и как долго добивался качества, входя
этой фотографией в тайны психологии человека, ну равно, например как Бунина иллюстри-
рует Илья Глазунов.
Олег в своеобразной работе своих мыслей и ощущений даже не заметил, как освободив-
шийся Леонид вошёл и присоединился к его лицезрению.
- Нравится? – спросил он сзади.
- Не то слово. Вот образец, как должна строиться экспозиция в музеях. Нужно подавать
вещи и факты жизни, того или иного увлечения, как и деятеля науки или искусства в дей-
стве. И экскурсовода тогда не нужно. Всё делает любовь. Кстати, я один такой удачный
музей помню - Булгакова на Андреевском спуске в Киеве.
Леонид улыбался.
- Люблю в фотографии всё, и мне так жаль, что этот процесс с негативами и увеличением
ушёл в автоматы. Сколько приятного труда. Я порой сравниваю это с наслаждением ехать
поездом в противоположность, как лететь самолётам. Там факт перелёта, а в поезде пе-
рерастание в другую широту природы - медленно, вкрадчиво, часто со сном вперемежку.
Кстати, - продолжал он, – эта электронная фотография вынесла другие задачи. Вот сейчас
молодой человек задал мне вопрос, да сам неожиданно и ответил: «Почему вкус перешёл на
стройненьких и худых девушек с тех рубенсовских?»
- И как же он ответил?
- Странно ответил. Потому что женщина рождена не для того, чтобы рожать, а чтобы
сиять. Странно, да?! Да ещё подтвердил это отходом от греха. Я не думал о подобном, -
продолжал Леонид. - Да Арнольд любит фотографию, но не так как я, увлекается нащёл-
киванием мгновений, с уклоном в авантюризм, папораци, что ли. А вот, поди, тоже свои
открытия в психологии. Я не разделяю этого взгляда и потому ответить ему не смог.
- Фотография хотя и интересное дело, но с самого своего появления была всё же младшим
братом живописи, – робко начал Олег, - может, это упрощение стало прогрессировать?
- А кино, ведь кино появилось благодаря ей. Искусство кино вы не отрицаете, и, кажется,
80
его уже не назовёшь младшим братом. Может, это иной и главный путь фотографии к вы-
соте?
- Вы любите кино? У вас есть любимые фильмы, режиссеры? – Олег не входил в мысль,
развиваемую Леонидом, но надо было как-то поддержать.
- Да, – вдруг страстно ответил Леонид. - Кинорежиссёры есть любимые, и более всего
Тарковский Андрей. Природа, пейзажи у него просто одно очарование. А как великолепен
дождь в фильме «Андрей Рублёв», когда пасутся мокрые лошади. Почему? Не знаю. Мне
кажется, что поэзия - его волей - не вошла, а ворвалась в искусство кино.
Олега восхищали работы Тарковского тоже, он даже пытался и статьи писать на тему его
фильмов, но сейчас он не был готов ответить на это. Вот уж, что не человек, то своё видение.
- Да-да, - механически отвечал он, и перевёл разговор на то, что пора и ему идти.
Поблагодарив Леонида за интересные впечатления от экспозиции, он напросился придти
ещё раз. Он на самом деле, был чем-то приятно встревожен, так что намерение посетить
экспозицию ещё раз звучало вполне искренне.
- Бога ради, - ответствовал тот.
Олег долго бродил по лесу, но и в лесу и дома почему-то именно замечание Леонида о
Тарковском тревожило его. В самом деле, об этом режиссёре, даже среди ценителей кино,
разговоры были редки. Многие считали его сложным. Но сложным считали и Достоевского.
«Не для всех, трудно понять», - говорило большинство. «Как можно позволить себе - не
понимать!» – возмущался Олег.
Но ведь и сам долго не мог понять его фильм «Жертвоприношение», а Марина отказыва-
лась даже просмотреть его вместе. Но Олег смотрел и в кинотеатре, и на компьютере.
Механически он просмотрел последние свои работы на компьютере, листал рисунки, пока
не понял, что его держит в тисках подсознание. Значит, выход один на сегодня ничего не
получится с работой, и оставить всё следует до утра.
Под утро в коттедже Олегу снился сон: какой-то лежащий на столе шар, проткнутый на-
сквозь множеством шпаг, копий и антенн. Вонзил и он в него свой меч, который у него ока-
зался, как у святого Александра, в руках. И, нажимая грудью на рукоять, добился таки,
чтобы меч вышел с противоположной стороны. И вдруг, от этого ли последнего прокола,
или ещё от чего, шар покачнулся и стал воспарять под потолок. Шар стал всплывать, как
корабль из глубины моря с прикреплёнными к нему понтонами, как дирижабль, отвязанный
от опор, Или Олег этим последним проколом перевёл его в другое поле — может сакраль-
ное - и шар оказался, соизмерим с силами тяготения других Планет? Он взлетал, и Олег,
пушинкой повиснув на рукояти своего меча, взлетел с ним.
Олег проснулся, но вновь закрыл глаза, вставать не хотелось, и вдруг, продолжение сна:
перед ним въявь стоит Андрей Тарковский. Олег, обрадовавшись этой встрече, сразу к нему
обратился с вопросом:
- Андрей Арсеньевич, фильм «Жертвоприношение» не слабее ли предыдущих Ваших ра-
бот?
- Никоим образом, если в предыдущих фильмах своих я пытался понять и изменить себя,
то здесь вынужден был поставить вопрос об изменении обстоятельств.
- Для чего?
- Для спасения сына героя фильма.
- Разве ему угрожала опасность?
- Он уже погибал.
- Но погибал Александр - главный герой.
- Александр уже знал, как спастись.
- Та чернявая женщина? – предположил Олег, вспомнив сцену из фильма.
- Да, – успел услышать ответ режиссера Олег и проснулся.
81
Точно стрела, так же, как меч в предыдущей части сна, пронзающий неведомый шар, разум
его соединял в единый круг – шар все фильмы Андрея Тарковского. И так же шар этот
подался вверх. В единый миг стало ясно, почему так странно снята красавица Терехова в
фильме «Зеркало», что порой стала нехороша собой. И почему неуклюж во многих сценах
фильмов «Зеркало» и «Ностальгия» актёр Олег Янковский. И почему чернявая женщина
обнимает в «Ностальгии» итальянку - экскурсовода русского писателя.
Олег сел за компьютер и быстро-быстро застучал по клавиатуре, перенося мысли в текст,
высвечивающийся на экране. И, спустя какой час, перед ним была статья. Он не торопился
перечитывать её, он уже понимал и чувствовал, что именно такую статью он ждал от себя,
чтобы написать для оператора.
Он встал, вышел на веранду. Рассвело. Шёл дождь, и, похоже, давно, может, с ночи. Шёл
спокойно, устойчиво.
«Странно, но так часто дождь оказывался спутником озарения», - подумал Олег. «Дождь
– истина!» – вспомнил он мысль вчерашнего писателя.
- Именно эту статью, - проговорил Олег, - я и подготовлю оператору.
Он повернулся и пошёл к компьютеру, чтобы перечитывать и править. Велика эта ра-
бота правки, порой до восьми раз приходится проходить, точно с утюгом, по тексту. Вот
она работа, далёкая от вдохновения. Похоже, как добиваться с удачного негатива хорошей
фотографии, без конца меняя выдержку на увеличителе - пришла на ум ассоциация от вче-
рашней экспозиции Леонида. Похоже, как перерисовывать фотографию, уточняя детали
главного. Олег и это пробовал. Наивные люди думают, что, рисуя с фотографии, худож-
ник занижает уровень своего душевного подхода. Попробовали бы и убедились бы, что это
труд ещё большей тяжести, потому что трудно уместить свою самобытность в имеющуюся
уже рамку. Портрет никогда не будет похож на фотографию, да и похожесть с портретом
на фотографии может оценить только сам художник. Художник должен стать с портретом
органическим одним, стать одной душой с изображением. А ведь опять замечание вчераш-
него писателя – «прикипеть к изображению». Интересный человек этот Андрей Сарутин.
Кстати, можно с этой статьёй прийти к Леониду?
Сам Олег считал Тарковского высшим гением в кинорежиссуре, как Моцарта в музыке
выше Чайковского и даже Бетховена. С ним спорили почти что все, и Олег, в возмущении
от неведения спорщиков, писал свои доказательства им в статьях. Эта статья о режиссёре
Тарковском была, пожалуй, пятая на его счету. Он понимал режиссёра, но более того хо-
тел понять его себе как человека, а может, с этим пониманием изменить и себя. Смотрел
Олег фильмы и тех, кто параллельно шёл этим тернистым путём новаторства, Бергмана,
к примеру, Филини, но они оказывались во власти потребы просыпающейся на «западе»
моды, и часто были Олегу лишь ступеньками для понимания метода Тарковского. Голливуд
и вовсе перебирал в красках, и был почти всегда пошл своей практичностью подхода, он
даже «Властелина колец» испортил этим подходом. Прав был Толкиен, протестующий про-
тив экранизации своего главного произведения. Равных приемников у Тарковского, как и
у Пушкина в литературе пока не было. Вот это и возвышало внимание Олега к нему. Для
цельности статьи Олег решил сопоставить предыдущее своё понимание режиссера с этим
новым озарением и дополнить им, а главное найти органическое единство. Нужно было со-
поставить новое знание и с предыдущим.
82
Глава 15. Режиссёр Андрей Тарковский
Советский кинорежиссёр, сценарист. Его «Андрей Рублёв», «Зеркало» и «Сталкер» регу-
лярно включаются в списки лучших фильмов всех времен. Знаменитый шведский киноре-
жиссёр Ингмар Бергман говорил: «Для меня Тарковский - величайший мастер кино, созда-
тель нового».
Олег сравнивает предыдущее понимание своё фильмов Тарковского с новым озарением из
сна. Старается сделать статью, которую и сделать своим творческим отчётом. Он при-
ходит вдруг к ясному пониманию всего пути режиссёра от фильма к фильму. Кстати, по-
ступает предупреждение о визите оператора проекта. Встреча с оператором.
Олег нашёл предыдущую свою статью об Андрее Тарковском в компьютере и стал читать:
«Книга – это подвиг, но, увы, не только на время писания её, но и на грядущее, влекущее
или озаряющее впереди время. Ведь люди находятся в постоянном движении и, в первую
очередь, в своём мышлении. И движение это развивается стремительно быстро, а вот от ка-
кой точки отсчёта и куда. Кто дунул на это движение, дав направление? Людям, как правило,
самим неведомо, неизвестно, но художнику иногда даётся подсказка».
Олег отстранился от компьютера, потом встал и снова пошёл на веранду; что-то не скла-
дывалось. Вспомнился писатель из фильма «Сталкер».
«Я как тот писатель. Такая же каша сомнений и никакой ясности», – подумал про себя
Олег.
Почему? Потому что в сутолоке мышления стою и ничего, прямо-таки ни зги не вижу. Но
профессор в том же фильме - «товарищ учёный» (как окрестил их в песне Высоцкий – «То-
варищи учёные») ещё более раздёрганный. Надо же - несёт в зону бомбу!
А сам Сталкер? Вроде проявляет свой добрый нрав, когда падает ниц в зоне в траву, что-
бы вздохнуть полной грудью своего кредо, отдышаться. В этот миг начинает просвечивать
цельность его. Начинаешь верить в него. Или когда в отчаянии, увидев гайку Дикобраза,
опять, как стоял в луже, так и лёг, не выбирая места, с воплем: «Это же ловушка! Дальше не
пойдём».
Но ведь у этого Сталкера семья, ну просто никакая: и ребёнок инвалид, и сам, то ли
железнодорожник, то ли дорожник, то ли бомж. И нет потому зрителю фильма примера для
подражания.
Да дело не в примере! Ведь режиссер показал другую крайность уже в «Зеркале»: ребёнка
в подушечках, и это среди несчастий в войне. А вообще порой возникает ощущение, что Ан-
дрей Тарковский искал полной ясности образа и, наверное, пытался выйти силой других
талантливых людей, к примеру: поэта - отца Арсения (стихами за кадром), или приглаше-
нием на роль актёра Янковского. Ни тот, ни другой в некоторых сценах не добавили яс-
ности его мысли. Актёр Александр в «Жертвоприношении» * тоже не оказался находкой».
Олег всё оставался на веранде, дождь то усиливался, то затихал, но не отвлекал, но мысли
всё не находили выхода из заколдованного круга, не высвечивалось завязки и построения
статьи.
«Книга – это подвиг, а может больше - жертва писателя. И жертва куда как огромная.
Святые запираются в кельях и платят своей жизнью за то, чтобы понять книгу, порой одну
притчу. А писатели на книги жертвуют силы своей жизни, отвлекая их зачастую от вни-
мания к своим близким, а порой и родными своими жертвуют, уходят от них и прочее…
Авдруг из-за моей первой книги ушла из жизни моя мама, а вдруг не совпадение? (Мать
Олега действительно умерла в год издания им первой книги). Олегу становилось жутко от
такого поиска истины.
«Женщины почти нет в фильме «Андрей Рублёв», - продолжал в мыслительном поиске
он, ёжась то ли от холода, то ли от напряжения, - разве что раскачка сомнений в отношении
к ней. В «Солярисе» как спасение прозвучал образ Хари (кстати, жертва), которая выпра-
83
вила мышление не только Криса, но и Сарториуса и Снаута. А вот в «Сталкере» жена героя
растеряна и беспомощна, хотя ждёт и притягивает его в дом и всецело сама есть дом этого
бродяги – Сталкера, и держится он только на ней.
И вот ещё мысль от фильма режиссёра: «А не зеркало ли женщина мужчине?». И фильм
«Зеркало» следующая его работа, уже на этом подходе к душе. И не получилось что-то
опять, сломалось и женское зеркало.
В «Ностальгии» реплика героя: «Надоели мне ваши красоты!». И путаницы ещё больше от
поступков этой роскошной вообще-то женщины (гида по достопримечательностям Италии,
главного героя фильма), сколь и беспомощной. Достанет вроде бы с неё замечания священ-
ника в храме «Святой АННЫ»! Но не достало. И горькую чашу пьёт опять ищущий писа-
тель - герой фильма. А ведь здесь мелькнуло женское желание комфортной устроенности
- «сиять?». Да! И вчера от случайного гостя в доме Леонида - Арнольда тоже прозвучал тот
же вывод о направленности психологии женщины – «сиять». Тарковский на Западе ранее
заметил этот женский тупик. Нет, не женщина главное у Тарковского, она сопутствующая».
Олег вернулся к компьютеру:
«О, сомнения!»
Если бы Андрей Тарковский не создал образа Рублёва, то, пожалуй, я бы взялся за подоб-
ную тему с параллелями:
1. Татарское нашествие параллельно тому, как сейчас Америка со своими СМИ и нюан-
сами успешности едет на нас.
2. Рвущийся к власти князь, в фильме, не брезгующий воспользоваться татарами для
разгрома города, – разве не современное президентство на Украине?
3. А колокол, сделанный по интуиции мальчиком (актёр Бурляев)*? «Отец не оставил
секрета!» – его вопль. Почему не оставил секрета? Да потому что секрет был не в глине, а у
бога. Для каждого времени свой рецепт. Слышать бога – вот секрет! И встреча в наше вре-
мя вершин двух религий на острове Куба, не божественный ли перст. – Разве не аналог эти
современные события тем давним событиям во времена Андрея Рублёва?
И снова женщина — в «Андрее Рублёве», за кусок конины ушла от своего покровителя и
защитника Андрея к татарам. Разве это не то же самое, что за куском комфорта пошла из
России не одна сегодняшняя женщина к американской успешности? Да она уже и не росси-
янка этим жестом.
Хотя сцены и языческой вседозволенности любви, с разъедающим любопытством, как и
бесстыдством, здесь тоже на Руси были. Не подступили ли они к нам снова, раскрученные
Западом? Было ведь решено временем, выбором князя Владимира, куда идти!
Но фильм «Андрей Рублёв» есть, слава богу, слава Андрею Тарковскому, - вздохнул Олег, -
есть и подвиг исторического значения. Пред нами легенда об Андрее Рублёве ожила и ста-
ла реальным историческим фактом, высветившим во вне, в представлении о России ещё
одно качество достоинства русского народа.
Но Андрей как режиссёр, как художник не остановился на этом, его интересовало те-
перь, а какое право мы имеем на мысль, на воображение и на проявление легенд. И Тарков-
скому попадается чудо-находка писателя фантаста Станислава Лема.*
Писатель Лем совершил титанический, прямо таки, для художника подвиг: он нашёл это-
му безликому органу мышления образ – планета Солярис. Солярис есть мышление в ка-
ждом. Правда, Лем, как жертва материализма, застрял на станции с проблемами оставшихся
там астронавтов.
Дело-то было в расслабленности человека в мышлении, а нужна была любовь. А это под-
сказка бога – любовь. Ведь то же самое требовал и Христос. Вот где было спасение!
У Лема в конце повести – безысходность (жертва его приверженности к атеизму). У Тар-
ковского свет, и уже свет без сомнения. Океан добр, когда станет понятным, что он тоже под-
чиняется единому закону – любовь и красота, и как средство привлечения внимания тайны.
84
Есть ли подобное на Земле? – следующий поиск режиссёра Тарковского. В институтах так
называемых учёных нет. Но есть в «зоне», и проводник туда человек – нерв, орган и Орган
(почти церковный) любви - «Сталкер». Он правит мышление писателю и профессору, как
же дыбятся они и ничего не принимают. А тайна любви жены Сталкера (как Хари в «Со-
лярисе») рядом. Фрейндлих с этим образом справляется, здесь режиссёр со своим доверием
таланту актрисы спасён.
Олег не заметил, как оказался за компьютером – статья уже прошла от «Андрея Рублёва»
к Солярису, к Сталкеру, а вот уже и образы фильма «Ностальгия».
Понять поэта через образ в «Ностальгии» следующий шаг режиссёра. Это уже понять ну-
тро Сталкера. – за что любить зону, за что любить Россию, где было - неметь, выбеленным
извёсткой статуей, во время стояния на пьедестале в театре? И что есть это страшное и
фатальное поприще, избранное писателем в конце фильма – нести горящую свечу по дну
бассейна? О, как здесь сыграл Янковский! Почему же не хватило его в чтении стихов посре-
ди воды в мокрых ботинках?
Олег распрямился за компьютером. Статья получилась. Воображение его несло уже далее
к судьбе самого режиссёра:
«От свечи писателя из фильма «Ностальгия», в «Жертвоприношении» Александр поджог
дом. Спасал он не себя, а сына. Да-да подсказка из сна. Но! Договорил ли своё Андрей-режис-
сёр? Или его остановило уже само провидение на пределе к экранизации «Идиота» Досто-
евского? Хватит с них - людей на сегодня! Они ещё не решили проблем с убийцами, насиль-
никами, сексменьшинствами, куда им высшие идеалы общества. Каким бы был Мышкин,
а с ним и Достоевский, только догадываться теперь нам из неосуществлённых замыслов
режиссёра. А может, метод уже требовал своей коррекции? А, может, нужно было с другой
стороны заходить к этой великой тайне, созданной богом – человек? Вот она необходимость
обновления через рождение людей: и рождения, и вновь с нуля рождения. Обновление, кор-
рекция, а может и новое, иное качество мышления. Где ключ коррекции себя?
Не первый ли дар первому человеку – женщина? Она же красота.
Но следующий дар Человеку, принесённый ценой невиданных мучений Сыном Бога – сло-
во. И запечатлён этот дар в самой главной книге Православия. Но только тот, кто берёт её
с трепетом самопожертвования, увидит в священном завете то, что всё вокруг только так и
есть. Как и то увидит, что дальнейшая жизнь возможна лишь с этой книгой, она как буква
для того, чтобы войти в храм чтения (кстати, своей судьбы). И даже Лем, человек невидан-
ного размаха фантазии (вплоть до трионов)*, склонился в почтении перед возможностью
писать книги своей жизнью. Но оказался мышлением своего героя Криса, перед чудови-
щем, непонятным всему научному миру, океаном мышления. Вот он порог. Он вышел бы — Лем,
но сумел бы вывести читателя?
Книга! Главная книга, и путь словом к ней и тоже книгами – подвиг. «Писать это зна-
чит подвиг. Андрей режиссёр не мог сказать нам большего. Увы, нам оставлен лишь крест,
избранный им на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.* И, может, мы ещё не созрели, чтобы
наблюдать схватку на шпагах за человека таких великих художников как Достоевский и Тар-
ковский. Мы и со схваткой Гоголя с Белинским не разобрались. Ведь тайна в том, что обоих
нужно любить, а не судить. Оба посланники нам бога. Христиане, аж с тех древних времён,
нам пример, поместили рядом два великих деяния Петра и Павла, - апостолов, может даже,
ещё более разнящихся собой, чем Гоголь и Белинский».
Вечером Олег сам посетил Леонида, принеся ему статью о Тарковском.
Леонид заинтересовался статьёй, и, даже, отлучился для чтения её на одну из своих ве-
ранд. Отсутствовал с полчаса. Олег не замечал времени, любуясь его выставкой фотоаппа-
ратов. У него даже стала возникать тема рассказа о фотографии.
- Где же актриса Терехова* показалась тебе страшной? – первое, что спросил Леонид, войдя
в комнату с фотоаппаратурой. - Я смотрел фильм, но этого не помню.
«Значит, статья прочитана внимательно Леонидом», - обрадовался Олег.
85
- Там, где рассуждает в фильме - выйти мне замуж или нет. Прямо - таки восковая фигура.
Тарковский этим хотел подчеркнуть неспособность женщины рассуждать, в то время как
рассудок и близко нельзя подпускать туда, где решает всё любовь, - ответил Олег.
Леонид попросил оставить статью, чтобы прочесть ещё раз. И это тоже обрадовало Оле-
га, он и отпечатал экземпляр в расчёте на это. Ведь это обещало активность духовного кон-
такта.
А по возвращении в коттедж, он прочёл сообщение на сотовом телефоне о предстоящей
вечером телефонной связи с ним оператора.
Олег встревожился. Не зашёл ли он далеко со своими контактами. В тревоге прошли не-
сколько часов ожидания.
- Как у вас рабочая атмосфера, есть ли какие-нибудь неудобства? – был первый вопрос
оператора по телефону в назначенное время. И удостоверившись, что всё нормально, спро-
сил об удобном времени свого визита на завтра. Согласились на три часа по полудни.
- Юрий Константинович, – представился он, прибыв на следующий день точно по времени.
«Точность во времени – уважение королей», - вспомнил приговорку Олег и предложил
чашечку кофе. Оператор отказался, сославшись, что визит будет краток. Расположились на
веранде, опять таки по просьбе оператора. Олег ждал, не решаясь начать разговора, ему
хотелось спросить, да и поблагодарить за комфортность резервации, спросить о правиль-
ности своих действий, контактах, может уточнить, есть ли поблизости коллеги по проекту,
чтобы сделать приоритет в общении, ну и, конечно, какие виды на него, а то, может быть,
уже и нет видов. А он бы мог ещё работать над собой, вплоть до изменения себя, как учит,
питерский парапсихолог Лазорев*, да и сам Олег вышел, в своей статье о Тарковском, к это-
му. Но и понимал, что организаторы видят всё необходимое сами, и что информацию он
получит самую оптимальную.
Оператора уже интересовала то, что Олег может представить как творчество.
«Надо же, как вовремя подоспела мне статья», - подумал Олег, протягивая экземпляр
статьи о Тарковском.
Оператор пробежал глазами два листа, которые подал ему Олег, но мельком, как будто
это и не в его компетенции было вникать в труд. Поинтересовался множеством рисунков,
среди которых преобладали портреты Марины.
- Прекрасно! – проговорил, и продолжил, - надеюсь, вы не стали должником тех челове-
ческих контактов, которые волей обстоятельств, или вы сами, здесь начали?
Олег отрицательно покачал головой, оставаясь во внимании слушания. Вопрос прозвучал
чисто технически, но по нему Олег уловил, что виды на него не утрачены, да вслед и после-
довали уточнения, которые уже включили его в рабочий настрой, которого он ждал, но и
этого было ему мало, хотелось большего.
- Я упомянул о контактах с людьми, потому что вас могут пригласить отсюда в любое
время, я даже не берусь предсказать срока, неделя, а может, и два дня. - Он замолчал, вгля-
дываясь в Олега. Тот не отводил взгляда.
- Видите ли, Олег Евгеньевич, так Вас кажется по батюшке, Вам предстоит на следующем
этапе пройти смещение по времени. Специальные мероприятия сместят Вас и ваших кол-
лег на несколько веков вперёд, потому что там находятся аппараты для полёта. Именно там
обязательное величание по имени и отчеству, как отличительная сторона этого нашего с
Вами времени, а в общем культуры. Далее по течению веков, да это заметно и сейчас, чело-
вечество было втянуто в техногенную ориентацию до такой степени, что даже имена они
свои переделывали на клички, да и их путали, как неважные в общем деле. Таково было в их
умах величие науки. Но это было необходимо для того, чтобы сделать непостижимое, каза-
лось, сложнейшее устройство перелёта между Звёздами – космические корабли, размером
превосходящие все наши представления. Мы надеемся на положительный результат кон-
такта вас с теми создателями, но это задача не только всей вашей культуры, в ней большая
часть успеха полёта. У нас в России понятие Спас устоялось и сохранилось, и умножилось. У
86
создателей кораблей это понятие, да это в науке просвечивает и сейчас, уплывает за пелену
научно-материалистической необходимости.
Этой фразой опять почти канцелярской оператор закончил своё сообщение, поворачива-
ющее представление Олега о проекте совсем в неведомую сферу. Оператор молчал. Олег не
находился, что сказать. Слишком многое он узнал, что не укладывалось сразу в его пред-
ставления.
Оператор же через мгновение продолжал:
- Теперь Вы понимаете, что связи и с вашими родными, и с близкими, и даже близкими
сердцу родными местами прерываются навсегда. Пока известно, что нет той возможности
возвращать наших людей оттуда. Хотя вроде мероприятие и зеркально возможное, но оно
лежит тоже в сфере духа, а не науки. Всё, что я вам говорил - лишь информация до крайней
степени сжатая из инструкций, чувственной информации, или, как мы говорим, искусств.
Творческий потенциал поставлен в приоритет вашей группе. Оценивает каждого участника
высокий по нашему времени эрудиции в области культуры состав, но в основном Духов-
ный Центр, с которым даже наши подготовительные службы контакта не имеют. Если у Вас
нет вопросов, то на этом всё. Если у Вас всё же возникнет сомнение об участии в проекте, то
тот же вам известный телефон в любое время суток, достаточно одностороннего заявления.
Собеседование вряд ли будет.
- Творческого продолжения Вам пребывания здесь, - закончил он вставая. - О сроках и
деталях следующего этапа подготовки мне ничего не известно, разве лишь то, что Вас вы-
зовет и поведёт уже Духовный Центр.
Олег долго сидел в кресле, в котором его оставил оператор. Тот, пожав руку на прощание,
просил не провожать. Ещё раз напомнил, что телефон контакта тот же и к услугам в любое
время.
Значит, Олег по проекту проходит, невидимые наблюдатели уже сделали свой положи-
тельный выбор, раз прозвучала такая точность о вызове, значит, они наблюдали его и в са-
моорганизации и выборе, и в форме знакомств с окружающими. А ещё, эта, непостижимая
уму, информация о смещении времени. Ведь это значило почти, как умереть для этой жизни.
Да умереть ведь! Не увидеть уже сестры и глаз сына, сердце кольнуло при этом воспомина-
нии, но более затрепетало при воспоминании о Марине. Подкатил снова тот комок к горлу,
грозящий перерасти в спазму. Как по бисеру капелек на паутинке прилетел её голос: «Олег,
помоги мне…» и сникшая с перевозной кровати голова.…Это глубокое отвлечение, которое
в этот миг приникло к нему, могло перевернуться в парализующее все члены воспомина-
ние. Да не умереть же мне предстоит, а лишь смещение во времени! И ей, может, было тоже,
дай бог! А мне не пережить здесь этого, что самый дорогой мне человек, покинул меня. Не
покинул, я иду вслед! Только с ней, только к ней любой ценой, а этот фантастический про-
ект - мне шанс. Передвижка во времени, на несколько веков вперёд! А вдруг, этот шаг и есть
начало того, где время не властно, и смерти там места нет, Ведь смерть слуга времени, или,
наоборот, время её слуга. Ведь это время уносит чередой людей из жизни, да так, что скажи
вернуть кого-то, то сразу вопрос, и что всех тех, кто прошёл этот путь рядом, тоже нужно воз-
вращать? Кажется, эти мысли к месту будут там, вблизи таинственного Духовного Центра. И
мне, это лишь и нужно. И скорее бы. Здесь, вокруг меня, одна единственная ценность - наша
культура. О, как я совпадаю с оператором в этом мнении, сказанное им ранее. И не удивляет
меня что мы - русские в апогее духа сейчас и на века вперёд, достаточно одной страницы
истории России XIX века. Такая всеохватная ширь, куда сильнее Ренессанса Европы XV
столетия. Повторены на следующем витке спирали движения человечества все высоты: Ле-
онардо - Ломоносов, Рафаэль- Нестеров, Микеланджело — Фальконе. А нациообразующее
сознание: Пётр 1 и Пушкин, а Достоевский. А Лев Толстой! А, проявивший «русское» всему
миру, Серебряный ренессанс, одолевший все высоты известных искусств и философий! И
он же подступил к "святая-святых" — богословию, и жемчужине в нём — веры. Сколько
Святых подступившихся уже так близко, что многих помнят уже соотечественники наши
87
при жизни. Здесь, в России, наверняка, и возник Духовный Центр, и раз он есть, то где-то
он был и развивался рядом, не прерывая своего роста, но умножая высоту и совершенство
его. Нет-нет, мне только к нему, любые условия, хоть через конвертор. Но насколько были
скромны знания Олега, даже о России, он и не предполагал.
Хотя уже аналогии сверкали: Революция подобна Исходу, но и наоборот: XIX - XX век, как
Библия. Другая. Опять же, по скромности русских, пусть будет та Библия, как привычная,
устоявшаяся, коррекциями достанет - жития святых. Предательство Запада, как и немощь
его - понять серебряный ренессанс, тоже. Вот, оно: тот Египет, из которого уводил Моисей
богоизбранных людей. Трусость перед новыми веяниями всегда отличает невежествен-
ность, так Запад артачится перед Россией. Хранительница устоев и без всяких суффикс-из-
мов, - штамп на дела без творчества, будь то хоть в искусстве, хоть в науке. Евреи собира-
ются внутрь себя; русские излучают себя во вне.
Андр;й Арс;ньевич Тарковский (4 апреля 1932, село Завражье, Юрьевецкий район, Ивановская Промыш-
ленная область — 29 декабря 1986, Париж, Франция).Кинорежиссер. Советский кинорежиссёр, сценарист. Его
«Андрей Рублёв», «Зеркало» и «Сталкер» регулярно включаются в списки лучших фильмов всех времен. В
фильме «Солярис» герои именуются как и у автора повести Лема: Крис, Сноут, Сарториус, Хари и др.
«Жертвоприношение» - фильм: На острове Готланд живёт Александр, журналист, писатель, бывший актёр.
Действие фильма происходит в его день рождения. У него жена Аделаида, дочь Марта и сын, маленький немой
(после операции на связках) мальчик. Александра играет актёр Эрланд Юзефсон
Глава 16. Астероид
Олег получает известие о перелёте. Сборы предлагается сделать быстро. Он, как чело-
век, привыкший к предельной компактности, всё же в растерянности. К тому же переезд
поспешен, и опять в неизвестность. Олег в размышлении о том, что главное в нём, с чем в
душе не расстанется и что обречено на забвение в этом душевном вообще-то этапе подго-
товки. На что опереться, ищет он в своих молитвах.
В день перед отлётом Олег видит сон, который оглушил прямо-таки его и понять кото-
рый у него не достаёт сил. Он отвлечён сном, и потому внимание к попутчикам у него
отключено. Сон не оставляет его своими загадками и по прилёту, и он чувствует, что эти
загадки не случайны ему. Вдруг он вспоминает, что ангел во сне сообщил ему об астероиде.
Звонок утром: «Завтра в 12 часов отлёт. С собой взять самое необходимое. Всё остальное,
что ценно для Вас, сложить в отдельной комнате, не упаковывая. Можете уточнить предме-
ты списком. Всё, завтра в 12 быть налегке».
Да собственно собираться и не нужно было, Олег всегда вёл свои дела в предельной со-
бранности и аскетизме. Полчаса и готов. Нетбук и несколько флешек. Одежда, как он понял,
не нужна.
Он прошёл на веранду.
«Опять изменение жизни: до и после. Нет, там и сейчас. На что опереться?
Да-да-да, я часто и постоянно теряю опору и ищу, на что опереться. Вот опять, изменение
ситуации и вопрос: что главное для меня в вещах, да и в душе? И не в чём-то внешнем
искать или классическом по учебникам, но в себе? Может всё то, что в памяти? Не будем
88
о памяти, - тормозит он себя, - она несовершенна, потому что всегда вспышками, очагами
была, есть и будет – как, вот сейчас: чтобы и сразу, а она зачастую не готова. А мне бы не то-
ропясь к Иконе, до этого обретённой, подойти. Не обрёл. До сих пор не обрёл, не годится,
коллега! Нужна икона, и так, чтобы проникала вглубь всех чувств, как уход дорогого чело-
века, как Созвездие над тобой и ночью и днём: это случилось с тобой и никуда ты от этого
не денешься. Страшно порой, что такая летучая в нас птица эта - память. И, к тому же, она
со всеми слабостями, присущему нашему телу: сил вспомнить нет, ах сегодня не в форме, ах
разве это то чувство, с которым подступиться к такому важному событию??? И как часто
пребывает наша память в расслаблении: посмотреть телевизор, кино какое-нибудь или
просто картинки, а то и вовсе позыв – позабыться в вине.
На что опереться спрашиваю, а ответа нет. И не зги? чтобы в сторону, будь там или не будь
просветов и обещания, или в конце тоннелей».
Олег рисует восклицательный знак на листе бумаги, встаёт и подходит к окну.
«Вспомни, какая самая первая пришедшая к тебе икона? – «Лес», от самого крыльца род-
ного дома, манящий свободой и хаотичностью тропинок. Лес, который потом- потом при-
вёл к лику Николая Угодника. Это его глаза смотрели из листвы и хвои встречных деревьев,
манили поворотами тропинок, пока я не узнал их. И узнал, и помощником мне в этом стала
моя Марина, пришедшая как чудо, вот так, когда ожидания и мечтания вроде стали уже и
таять. И вдруг встретить человека, увидеть! Когда поросло мхом терпения и невозможности
желаний, и вдруг она, и повела, и пошли вместе, удивляясь обновлённому совершенству
мира, и находя уже ему новые слова и имена. Николай Угодник! а до неё лес был мне, как
Пан – почти как в унисон истории человечества: шло, пока не прошло свой древнегрече-
ский период становления.
Николай Угодник, он же Чудотворец всё более и более стал походить на моего отца, кото-
рый ни разу не сказал мне какого либо понуждающего слова, разве что давай сегодня денёк
попилим дрова (правильно, не одному же пилить) и тому подобное, а вслед увидел я добро
и дедушки своего. Тот прошёл три войны. В Великой Отечественной потерял ногу, под са-
мый пах ампутировали, и это в какие-то сорок с лишним лет. А в свои пятьдесят остался
без жёнушки, слава богу, все пять детей уже подросли. Но как же добр был этот дедушка:
ни единого грубого слова, и молчун. Время им досталось тяжкое – разве что о прочитанных
книгах можно было говорить. Читал дедушка и трудился по мере сил, и даже грибки суе-
тился собирать, похрамывая в лес с костылём и высоко вскидывая при каждом шаге ту ногу,
которая стала протезом. Бабушка, его жена пела в церковном хоре, в те времена до револю-
ции, и это она сумела в меня вставить молитву «Отче наш», что я даже и не знаю: что рань-
ше было - эта молитва или я? Наверное, молитва… и потому стал следствием лес Николая
Чудотворца и встреча моя с Мариной, которой, самым отрадным было, войти в Храм, и там
обратиться к образам. И даже разрушенные церкви нашей Православной веры отрадно
тревожили её воображение. Согревался этим камельком сбоку и я, и так приник к этому,
как и к лесу своему родному со времён одиночества. Ёлочка, словно посланная в подарок от
леса, всегда была у нас перед окном, а дом был теплом душе, потому что в нём была Марина.
Но это стало с Мариной, на что мне опереться теперь, когда непонятное (непостижимо
страшное на языке народного понятия) вдруг разъяло нас, оставляя души вместе, а обще-
ние врозь. Где она? и почему вот он я, и всего лишь я, без возможности хотя бы толики
отклика от неё?
- Я боюсь порой проснуться,- терзала мысль Олега, - потому что самый тяжёлый сон
здесь в комнате наяву – моё одиночество без Марины, и я понуждён являться после сна в
это одиночество, а не туда-где она была, на миг со мной, во сне. Я помню однажды там, во
сне, просил молитвенно высшие силы: «Не разъединяйте нас, ради всего святого не разъе-
диняйте нас!», но проснулся снова в своё это фатальное - без неё - один. В мире нет никого,
89
кто бы понял меня, но все думают, что это понимают, знают, на что опереться, чтобы силы
черпать, а не хромать душой? Я не знаю, на что опереться без неё.
На что опереться? На кого? На Николая Угодника, греющего душу или на Божью Матерь
Калужскую, иконку, которую подарила мне Марина, или Казанскую, потому что в день
этой иконы родился этот дорогой мне человек, ставший опорой и путеводной Звёздочкой.
На что мне опереться? На труд ли памяти, где мы приближались к святости мест и символов
веры, или на труд поиска контакта с милой мне душой и может воскрешения этого кон-
такта, столь животворного мне здесь. Разве не вечная жизнь душам, а если вечная, то для
движения, для труда движения к совершенству. Это так очевидно по деяниям множества
святых нашей Православной веры. Почему же, нас находившихся, именно на этом пути,
разлучили?
Прости меня, Господи, за всё, за всё, за всё прости и, прежде всего, за сомнения, которые –
как не тебе знать – на нас опускаются порой таким шквалом. Дай мне на этом пути силы,
ангел мой Георгий Победоносец! И дай мне силы просветитель, Иоанн Златоуст, поскольку
твоей подсказкой я приблизился к слову в ту мою первую лесную бытность. Я тогда взял в
лес карандаш с блокнотом, а не нож, не ружьё.
Ну вот: Николай Угодник, Иоанн Златоуст тебе. Но что ещё? Почему тревога не покидает
меня!
Или мы, я, всего глупышки, типа Буратино, которому азбука не нужна, но друзья. И зо-
лотые монеты ему ни к чему, но тайны. Правда, бизнесмена из него не получилось, тем более
с такими партнерами, как кот Базилио и лиса Алиса.*
Но чудом он обрёл всё же - золотой ключик. От чего? От дверцы, которая в коморке скром-
ного труженика папы Карло, и, пожалуй, первую очередь от ауры его скромного труда.
Что же шалаш, кабинет… не одно и тоже мне, и папа Карло – мой труд неведомому проек-
ту. Да вот я, со своим скромным трудом в творчестве, тоже невелик результатами, но какая
никакая самоорганизация есть и рассказы есть, и, может более того, свет от рисунков. А
что за дверцами рисунков - не известно. Как и у Буратино, что за холстом, на котором нари-
сован камин. Домыслы, что там театр со свободным, и особым творческим уважением друг
к другу актёров. Где этот театр на земле? Без притчи, что лицемерия подобного актёрским
кулуарам, на всём свете не найти. Ведь знал одного из актёров – увы, похоже.
Ожидание и труд, пока труд. Любимый труд, как у Мити садовника. А ключик к дверце?
может, он в моём проекте? Олег не замечал, как молитвы его перерастали в мольбы, а моль-
бы сливались в молитвы.
Ломая привычный распорядок, да и саму волю, влекли дальнейшие события Олега. По-
слонялся по окрестностям, перебрал свои бумаги, предметы труда. Ничего толком не сде-
лав, разве что, положив поближе флешку к портретам и фотографиям Марины, лёг спасть.
И во сне, будто видения ждали, сразу накинулись на него. Встал весь в поту, озадаченный
образами. Они были яркие с требованием ответить им.
Надо же, ни толики покоя. Увы, так всегда: человек полагает, а бог располагает. Всё не так
заканчивалось, как представлялось Олегу. Ни торжественности, ни дани прошедшему, ни
чести покидаемому уюту. Обстоятельства вошли, и понесли.
Приезд автобуса, потом без включения реакции на обстоятельства, вертолёт. В вертолёте
двенадцать человек. Почему-то только двенадцать человек, незнакомых и обычных, каких
он видел всегда и всю жизнь, но глубокая травма душе сна, в котором ему снилась Марина,
неотступно оставалась рядом. Требовалось какое-то переиначивание всего его – Олега ду-
шевного уклада.
А снился ангел, который привёл девочку. Девочку Олег узнал сразу, это была Марина. Ан-
гел не говорил, он, словно полагал, что понимать Олег должен был всё и так: то, что он – ангел,
а эта девочка вровень разумом истинам Писания. Точнее, она с пониманием всей глубины
90
Писания, над мудростью которого бьются сильнейшие умы. И ещё, эта девочка, своими
детскими пальчиками, слепила чудо. Кстати там во сне, было обронено, что она же напи-
сала несколько томов книг о правильном поведении человека, и было в этих томах тысячи
параграфов, и каждый параграф проявлял лишь один луч того совершенства, которые она
спокойно созерцала в совокупности. И что она была в момент этой своей работы очень
серьёзной и очень значительной дамой, но главное у неё было то, что она нечаянно слепила
своими детскими пальчиками. Ангел ничего этого не говорил, он как бы свидетельствовал
своим присутствием, что совершенство именно эта девочка, именно та, и что стоит она ря-
дом с ним, и что Олегу дар, что дано видеть её на таком близком расстоянии.
Помнится, ангел что-то говорил Олегу и пояснял, но непонятными злыми словами, кото-
рые Олега обижали и озадачивали, и повергли ниц. Как в песне Высоцкого вспомнилось
там Олегу: «Так что ж там ангелы поют такими злыми голосами…» - оказывается, Володя
не сочинил, это была реальность. Олег должен был слушать и внимать ангелу, вместо того,
чтобы искать взгляда девочки, знающей всё, и, конечно, самое главное было в том, что она
была похожа на Марину. Ангел, кажется, пытался ещё внушить, что смерть не судьба, не
судья, а всего-навсего инструмент.
«Чей?» - спрашивал зачем-то с непонятной злостью он. Конечно, Олег не мог ему отве-
тить.
- Так вот, - пояснял он, - чей инструмент смерть, которая подойдёт к тебе, от этого всё и
зависит. Кто это выдумал, что судит Бог? - продолжал он. - Да ничего подобного, Он лишь
тех судит, кого взял себе сам. А прочие! Каждому человеку было позаботиться о том, чьим
инструментом он будет взят из жизни, к тому и попадёт на суд. Но судит только Бог, потому
что справедливость лишь у него, и человек без понятия справедливости не может попасть к
Нему. Люди без чувства справедливости идут туда, где имеются другие понятия, типа: «не
упускай своего», «живём лишь раз», «будь успешным», а значит, и суд им от этого. Если это
инструмент, а то может всего-навсего чья-то проба или случайность, или поток наполне-
ния, как бетон льётся в котлован фундамента.
Ангел требовал от Олега найти в себе силы и встать на ступеньку, которая будет пер-
вой ступенью к суду справедливости. А справедливость стояла рядом скромной девочкой и
улыбалась, и Олег, глядя на неё, думал, что нет того измерителя, который бы измерил рас-
положение одного человека к другому. Девочка будто смотрела на него, но не отличала его
себе ни единым жестом, и ничуть не вмешивалась, чтобы смягчить злую и требовательную
речь ангела.
Олег понимал, что это было требование к нему - оценки тех встреч, которые случились
у него в этой своеобразной резервации. Они не были случайными, они были программной
лестницей, которую он прошёл, но каков вывод из них, - вывода не было сделано. Он сам,
похоже, был судьёй Григорию, Матвею. А от кого он был судьёй, и с каким инструментом
соразмерял себя, и был ли сам на высоте этого инструмента?
Сейчас в удержании сна в памяти, почему-то часто всплывало лицо ребёнка из фильма
«Андрей Рублёв». Из того мгновения, когда Иисуса Христа палачи понуждают нести на
гору по снегу деревянный крест: он несёт, и скользит, и падает, рядом идёт Магдалина и
убивается всем своим существом от чудовищной жестокости палачей. Она припадает
головой и своими волосами к ранам на ногах Христа при каждой остановке, а дитя – маль-
чик, стоящий под горой в снегу смотрит и просто улыбается. Он не понимает. Не сам ли это
Олег? Или наоборот, эта девочка стоящая рядом с ангелом? ясновидение, как солнце осве-
щает её. Она сияет разумом, а примечает ли его?
На какой-то миг Олег окинул взором тех двенадцать, которые летели на вертолёте с ним.
«Обыкновенные люди. Они что, тоже резервацию прошли и тоже озадачены?» – думает он,
но все молчаливы, лишь сбоку два соседа говорят что-то о марке вертолёта, до которой
91
Олегу нет дела. Может, все летящие озадачены, как и он, каким-нибудь событием, каждому
в разной форме дан, как экзамен на ответственность? Оценка меры справедливости? Учеб-
ник, как встать на ступень справедливости? Олегу казалось, что он более чем другие опро-
кинут, огорошен. В миг освещения себя солнцем через иллюминатор он попытался увидеть
своё отражение, чтобы оценить: такой же он, как и все, или более напряжённый. Рядовое
лицо ожидания: то ли окончания перелёта, то ли прекращения той муки борьбы внутри
себя от странного экзамена.
«Странно, как странно, что вот эти два глаза и нос, и несколько десятков мышц, и есть
лицо, и есть физиономия громадного инструмента мышления и пытки себя в нём. Как
упрощенно представлен вовне человек. Да что ж удивляться? - противоречил себе Олег. -
Ведь он - сам отличил разницу работ Левитана и Пикассо, а как это на его лице отразилось?
да ни как. А ведь он понимал - глубочайшее напряжение труда Левитана, чтобы совершен-
ство запечатлеть, подарить всем людям, притянуть их к нему. И. напротив видел пусто-
порожнее побрякивание всеми людскими ценностями, то так, то этак: вот тебе мужество
(ториодор, по мнению Пикассо), вот беспредел власти - конь. А это, по его мнению, знак
мира – голубь*, или чего ещё. Смотрите и сами думайте. Но ведь безответственность отвле-
кать людей, не предлагая ничего своего! Улетел мыслями своими, как всегда улетел, – упрек-
нул себя Олег, - по крайней мере, эти два собрания трудов в картинах больше сообщают
разуму, нежели два глаза и нос, отражающиеся в иллюминаторе. Во истину - «Написать
книгу — подвиг».
И всё-таки это была продуманная намеренность того состояния, в котором оказался
Олег. И другие были настолько погружены в анализ себя, что из-за этого общения почти
не было. Слишком велик был объём поднятого одновременно состояния знания в каждом,
чтобы общаться.
Вдруг в его памяти снова всплыл сон. Да он спросил ангела: «Почему Марина не узнаёт
меня, ведь это несправедливо, у нас было с ней полное взаимопонимание?»
- Астероид, – ответил однозначно Ангел.
- Какой астероид? - не понял ответа во сне Олег.
- Вас пронзил вращающийся осколок чёрной кометы – астероид.
- Как пронзил?
- Астероид - непредсказуемая кривизна Поля, астероид Поля, как и фотон курпускуля-
рен*, имеет материальную и волновую составляющую. Её, – ангел кивнул на девочку, - прон-
зила материальная часть, разбив физическое сердце, тебя духовная часть, снеся начисто
душу. Она осталась целостной в духе, ты сохранился в теле. Она, как душа, не видит тебя.
Тебя нет, ты не восполнил ещё свою душу.
И проснувшись, и сейчас почувствовал Олег справедливость слов ангела. Действительно,
с того события он чувствовал в том месте, где его сердце и грудь чудовищную дыру - пустоту,
как будто. Терминатора прострелили огромным калибром бластера. Терминатор 2* в филь-
ме восстанавливался, Олег восстановлению не нашёл сил. Порой он забывался, отвлекался,
но, спохватившись, снова чувствовал дыру в груди: «Отсутствует у меня душа. Меня Марина
не видит», - снова нахлынуло с колебаниями вертолёта чувство бессилия на Олега, он снова
потерял и интерес, и представление, куда он летит и с кем.
92
Часть III. Сады Платона
Глава 17. Алексей
На новом месте пребывания Олег вдруг встречает Алексея. Оказывается, тот тоже ре-
шился позвонить по тому письму Андреича и тоже был принят в состав проекта, но у него
подготовка идёт иным путём. Алексей говорит о своём кредо, видимо, всем участникам
исподволь дана своя задача. На первой же лекции дан ориентир на то, чтобы освободить
мышление от стереотипов – координат. Артур.
Новое место пребывания по комфорту мало, чем отличалось от прежнего. Всё для ум-
ственной работы было под рукой в том же порядке. Просторность квартиры каждого бла-
гоприятствовала больше сосредоточенности, чем послаблению себе. Залов и выставок не
было, но в изобилии были библиотеки и рабочие компьютерные кабинеты. Прибывали
новые группы, так что скоро Олег уже не смог бы узнать тех, с кем он прибыл вначале.
И вдруг Алексей. Как солнце, как свет, как курорт Крыма по горящей путёвке.
- Ты! - только и мог сказать Олег, чуть не поперхнувшись от радости.
- Да, - улыбнулся Алексей.
- Ты был в резервации тоже? - первое, что нашёлся спросить Олег.
- Нет, - покачал головой тот.
- А как?
- Гораздо позже тебя решился позвонить. Андреичу о своем решении не сообщал Как
только дал согласие, был перемещен в другой монастырь. Единственное, что отличалось в
другом монастыре, это помещение меня в комнаты рядом с библиотекой, богатейшей мо-
настырской библиотекой, и ещё более напряжённой процедурой исповедования. Ну да ты
об этом не знаешь.
Олег об исповедовании мало что знал. Но разве то, что достаточно исповедоваться раз
в месяц, в неделю. И недоумевал, в чём может исповедоваться человек, приникший своим
существом к вере.
- Что, нужно было чаще приходить к причастию, чем в обычном монастыре? – нашёлся
спросить он.
- Каждый день, а то и по прочтении того или иного рекомендуемого труда. В библиотеке
занимались и отцы, старшие по званию, которые принимали исповедь, и были они там по-
стоянно. И часто, встретившись глазами, чувствовалось, что можно поделиться мыслями.
И часто исповедь переходила в беседу и продолжалась уже в аллеях парка монастыря, меж
множества надгробий и часовен, и звона колоколов. Это было почти как с картин Нестеро-
ва*. Наверное, это была тоже школа, как ваша резервация.
- Пожалуй, – отрешённо отвечал Олег. - Он почувствовал, что та задача, которой он был
нагружен от своего сна, решалась у Алексея в исповедях каждодневно, и он, значит, не был
так озабочен, как он. И были сотоварищи там у Алексея, значит вместе, в согласном изме-
рении, нежели его первые двенадцать попутчиков. Про прибывающих после их группы, он
ничего не знал, хотя теперь подозревал, что подготовка была организована по разному. По-
нять же другие школы нужно ли? Вот и с Алексеем уже затруднение. Видимо монашеская
жизнь ближе всего к тому необходимому, что требуется проекту, а может и самой жизни.
А может, Алексей связан напрямую с Духовным Центром? Какая бы радость быть ближе к
тайне тайн проекта.
Шли молча, миновали рощу вышли к реке, пошли вдоль. Тропинка была словно задумана
93
для них двоих, они и правда походили на Бердяева и Булгакова с картины художника
Нестерова «Философы».
- Я пытался определить в людях, которых встречал в резервации: от проекта они, как я,
или случайны, - промолвил Олег.
- Ну и как?
- А так, ни с кем не сошелся, так и прошёл на расстоянии от них.
Опять шли некоторое время молча.
Вдруг Алексей, как бы говоря про себя, сказал:
- Да-да, сходимость трудное дело, опасайся ограниченных разумом людей; они обязатель-
но постараются подтянуть тебя под своё понимание. А зачастую они хотят подогнать твоё
представление о жизни под своё, да и превознести над этим себя. Не отсюда ли пошло «От
маленьких людей всё зло», но не рост, конечно!
«Моцарт, Глинка, Лермонтов, да что там… - соглашался молча Олег, это он уже давно себе
уяснил».
- Пушкин в одном из писем писал этот же совет чуть иначе, - продолжал Алексей, - «Ду-
май о людях как можно хуже, ты мало ошибёшься». – Олег молчал, а Алексей, как бы беседуя
с собой, продолжал. - Я настаиваю на ином: думай о людях лучше - настолько, насколько у
тебя достанет сил. А вот о себе - как можно ниже думай, - добавляет к этому Феофан За-
творник. Где истина?
Он шёл, вглядываясь в тропинку, будто она ему должна была ответить на его вопрос. -
Смотря куда идти, - продолжил он, - если к вере - к той удивительной черте натуры, которую
продемонстрировал Христос, то нужно смирение, то есть по Феофану. Если намереваешь-
ся сделать какие-нибудь практические дела, то без совета Пушкина не обойтись.
Олег догадался, что Алексей привык в своей школе подготовки, делиться мыслями, пото-
му он так легко и не останавливаясь, говорит.
А Алексей продолжал:
-У американцев есть совет ещё хуже: «Не предаст тебя тот, кому не выгодно тебя предать».
Ну при такой ориентации своего мышления не хватит и ста голов, которыми вертеть нужно
с вниманием к своим оппонентам со скоростью частоты компьютерного Интернета: верить
нельзя ни человеку, ни партии, ни времени. Вообще верить в практических делах никому
нельзя. Ну американцы и не верят, не здесь ли они утратили способность к вере? А вот сми-
рение позволяет верить. Если человек, с которым ты общаешься, так же сдержан совестью
и скромностью о себе, как и ты, то опасаться не требуется. Мир бы склеился, будь он ор-
ганизован по смирению, по Христу. А по американским меркам он будет разъединяться,
расщепляться всё фатальнее в растущей вражде.
Олег прервал своё молчание: «Ты выбрал Феофана Затворника?».
- Я выбрал Бога.
- Да-да. Ты же верующий.
- Не верующий, а возросший от верности к вере.
- А разве не от доверия? К чему верности?
- Ну хотя бы к смирению, скромности суждения о себе.
- Трудно представляю себе такое.
- Совсем нетрудно, Данте был верен Беатриче* - девушке, которую полюбил юношей.
Кто теперь не знает создателя «Божественной комедии» в этом мире? А сколько людей с по-
добными травмами на сердце опираются на его сонеты, на его мышление, как на светоч, и
удерживают себя в жизни, да и дарят свой труд жизни.
- Всё равно сложно. Беатриче – девушка ведь, тут ещё и любовь. А можно сравнение бли-
же к вере?
- Можно: ребёнок, который верит родителям, без умозаключений и начитанности, верит,
94
как в небо, которое греет его. Да так оно и есть. Верит ребёнок в любовь их, опирается, сам
того не осознавая, и верит даже в сказку о дедушке Морозе, который готовит ему подарки.
- То есть верит в сказки. А потом ударится о жизнь.
- Не о жизнь, а ударится о зло в жизни. Вера в Деда Мороза уйдёт в мечту о добре, а вера
в родителей уйдёт в верность любви, жене, семье, зло останется в том месте, которого он
будет сторониться.
«Стройно всё у тебя», – Олег подумал о Марине, что что, а верность в его душе делала
борозду куда более тяжкую, чем та, которую подметил Алексей. Но ведь отрадную. Ведь
наедине с самим собой, Олег чувствовал согревающую силу от верности своей любви к Ма-
рине, в своём стремлении даже памятью к ней.
- К жизни готовит человека общество, улица, а вот родители своей любовью должны го-
товить к вере и проверять, порой, куда идёт росток, – проговорил Алексей, чувствуя по
замолчавшему Олегу, что коснулся сложной струны души друга.
«Да, – подумал Олег, - а ведь он прав, его даже без резервации приняли».
- А меня в резервации, видимо, проверяли, - промолвил Олег, чтобы что-нибудь сказать.
Но ему этот период проверки пришелся по душе. И он добавил: «Но мне эта проверка при-
ятна была».
- Это потому, что требования у тебя к себе выше требований организаторов проекта, -
ответил Алексей. Во весь остальной путь они не проговорили ни слова, наверное, потому
что всё сказано было тем, что они оказались вместе. Радость встречи прорастала общим
ростком, связывая их души, как две цепочки хромосом в согласный отныне поиск.
Только расставаясь, Олег обратился с вопросом: «Скажи, Алексей, у тебя так всё стройно.
Верь, да и всё! Или есть проблемы?»
- Есть, и далеко не стройно, – улыбнулся Алексей.
Олег выжидательно смотрел, намереваясь попрощаться. Он не ждал ответа и даже пожа-
лел, что задал вопрос. Ведь он и сам не говорил никому о чувстве боли своей, о Марине.
- Есть, - спокойно повторил Алексей, - вот одна из них. Каждый святой, почти каждый,
вот и Феофан, о котором я упомянул, кроме иконостаса имел при себе одну икону, в кото-
рую вмаливался. Ну, по-светски это можно понять, как Леонардо рядом держал своё полот-
но с изображением Джоконды*. А я не имею такой иконы. То мне тепло с иконой Николая
Угодника, то с иконой Божьей Матери «Умиление», то трепещу перед изображением Христа,
а вот одну, к какой прибегать всегда, не имею. Может тебе будет легко понять это, потому,
что ты нашёл силы уехать от сына, но ни на йоту не расстаешься с Мариной.
Олега поразило сходство поиска Алексея с его напряжением перед уездом из резервации.
На этой ноте они расстались, воодушевлённые тем, что такие беседы могут быть постоянно.
А вообще здесь уже не было той свободы, как в резервации - лекции, семинары, собесе-
дования, время на работу по их усвоению шли сплошным потоком. Сразу было опрделено,
что их готовят для межзвёздного полёта.
Группы занятий были малочисленны – человек пять, максимум десять. Ещё Алексей,
взглянув на расписание лекций Олега, заметил, что у каждого обучаемого своё расписание,
наверное, и лекторы тоже разные, к тому же неизвестно из скольких национальностей
строится команда.
На ближайшей лекции они совпали. Это было радостью. Лектор начал с ощущения со-
стояния невесомости в полёте на спутниках Земли.
- Итак, товарищи астронавты, буду вас так называть вместо привычного на лекциях сту-
денты, то чувство невесомости на спутнике ещё не самое сложное, которое предстоит вам
освоить, – сделал заключение лектор после демонстрации картины нахождения человека
в невесомости. - И самое неожиданное, а потом окажется и самое тяжёлое, станет для вас
утрата координат. Суп без соли, чай без сахара, ведь соль и сахар тоже координаты вкуса.
95
Отрицание этого, как и удовольствия еды осваивали люди веры. Уже это подсказывало им
о том, что это есть требование из сфер куда более высоких, чем наши чувства. Чуть-чуть
привыкли к этим ограничениям и те, которые жили с требованием к своим умственным
способностям писатели, философы.
Но это в теле, а в духе. Рассказ без сюжета, стих без рифмы, суждение без логики, жизнь
без видимого движения — эти отрицание привычных опор можно перечислять сколь
угодно. Но здесь и есть тайна входа в невесомость духа. Рассказ без сюжета, не потому он
такой, что игнорирует сюжет, требуемый учителями литературы, но потому что с иной ин-
формацией. Сюжет это та же соль или сахар в пище, а юмор зачастую сам яд. А ведь главное
сообщение знания, зачастую мгновения, неожиданные даже самому автору. Кстати многие
мыслители в своём внутреннем ощущении, именно эти мгновения, называют озарением. И
это зачастую было светочем им на труд. Захватывающие приключения романа были часто
для того, чтобы сказать автору, походя, одно - единственное, необходимое, верное утверж-
дение, умещающееся порой в один абзац. Мысль без сюжета называлась (часто с отрица-
тельным контекстом) философией. Стих без рифмы нёс мелодию иного плана. Но как под
стук колёс электрички читателю, и с неминуемой суетой дел внутри, почувствовать такую
информацию? Ну, ему и даётся педагогами литературного образования - рефлекс восприя-
тия – рифма, сюжет с возможностью запомнить... и всего-навсего одну мысль, а большего
и не уместить в эту, занятую суетой дел, память. В ваших трудах из первой резервации, ко-
торую прошли некоторые, более всего отслеживалась мысль, а не филигранность приёма,
умещения её в сюжет, или в мелодику и пр.
Лектор подошёл к окну, раскрыл его, вздохнул, того воздуха, который принёс не только
свежесть, но и аромат сада, в котором располагались учебные корпуса, и продолжал.
- Понять координату - это одно, обходиться без неё, вот наша задача. Можно привыкнуть
суп есть без соли, но уметь в чтении идти вровень с мыслью без подхлёстывания разума от
чувств тела, от страха или тайны, или там ещё чего… вот задача.
Олег, на перерыве выйдя в сад, который позволял не только уединиться, но и затеряться
в лабиринтах его тропинок, шёл, оставаясь под впечатлением сказанного лектором. Сад
будто помогал ему, или это тот же аромат, что влетел в окно их зала, способствовал продол-
жению мышления в унисон сообщённого лектором:
Вращение Земли это причина притяжения человека к ней — первое, кстати, ощущение у
человека своей причастности и необходимости себя, что ли.
«Эту гравитационную «необходимость» на космическом корабле оставят вам искусствен-
ным движением колец корабля, но должно помнить, что это потребность организованного
на земле тела», – вспоминал слова лектора Олег.
Кольца гравитации? – интересно. «Свет будет с вами всегда, потому что свет дал Бог,
как необходимое для ориентации разума. Логика будет тоже, но не та, которая соединя-
ет предметы и действия предметов, а та, которая соединяет составляющие духа в образы.
Свет нужен, чтобы видеть предметы, это понятно всем. Логика есть тоже свет, но чтобы
своеобразно видеть и ощущать образы. И, главное, чтобы видеть то, что они образны, то
есть, что отдельные части связаны воедино. Образы положительные притягивают к себе
красотой, дают живительные силы и растут в вашем мышлении. Образы, несущие зло, хаос
или пессимизм, не дают этого, но не требуется убивать их, им достаточно не внимать и
они исчезают. Внимая и вникая с желанием (пусть и благородным) понять отрицательный
образ, мы ему способствуем быть. Именно поэтому все религии мира отрицают идолопо-
клонничество, спиритизм и т. п.
Память, призвана удержать возле себя и другого человека, который встретился, как под-
держка, как счастье, которого искал, в молитвенном напряжении, пытаясь проявить себе
черты его. Ведь это задача человек,у и эта задача выше его. И вот встретил человека, и теперь
96
подступает другое – сохранение его рядом с собой, сбережение от случайностей и себя
с ним, через упрочнение связей. Счастливая жизнь на земле, когда любимый человек - вот
он перед тобой, и забот толика о его здоровье или безопасности, а остальное идёт в словах,
в разговорах, в привычках и проявлении натуры. Человек рядом это и есть - счастье, как и
здоровье, оно не ощущается, когда оно есть, но открывается с ним путь движения в немину-
емое следующее».
Да, всё так, – подтверждал себе в мыслях Олег, - но как же трудно тому, кто познал это,
и потерял, и затем усилием памяти вынужден воспроизводить и представлять, как бы ему
двигаться было далее, будь они вместе.
Люди, расставшиеся с любимыми, долго не живут, и спасение им одно, - кажется, сказал
лектор, - продолжать общаться, спорить и говорить со своим любимыми, как бы они были
рядом, удерживая их этим общением возле себя, ведь контакт людей проходит в трёх коор-
динатах физической, эмоциональной и интеллектуальной. Физическое – речь касание руки
ушло, но ведь эмоциональное и интеллектуальное общее двух людей остались. И реально
общаться, как реально ощущать гравитацию искусственным вращением кольца корабля,
«тот, кто найдёт в себе силы на это, будет спасён для жизни, и, возможно, ему предстоит
встреча»
Олег вслух произнёс эту запомнившуюся фразу: «Тот, кто нашёл в себе силы на это, будет
встреча». Вот главное для меня. Далее шли столь плотно мысли, что отдавалось в висках
как стакатто. Было непонятно, но, как не странно, помнилось, требовалась работа по уясне-
нию этих максим себе, и вот слова напутствия:
«Как только контакт со своими любимыми пришёл в движение, в продолжение, это уже
услуги логики, это мираж координат, в которых вы услышали её - и если ценной показалась
в этих координатах мысль, - то следует заняться закреплением её, проявлением. Вот задача.
Вслед за решением её, душа придёт в новое состояние».
Олег за время паузы от лекции так и не вырвался от обаяния этой мысли.
После перерыва, лектор продолжал:
- Душа в человеке – не координата, а созданная богом причина. Понять её высшая задача
человеку, но понявшему толику её - свет умножается, потому что идёт приближение к Богу,
а Бог суть свет, потому что не только то, что воспринимается глазами. Логика инструмент и
замена человеку света в сфере образов, но не отвлекись от образов на свет логики. Кстати,
логика - отраженный свет, как свет Луны вместо света Солнца.
Растерявшемуся перед этим ложным озарением человеку дано крестное знамение, по-
нимающему – молитва, с означением уже словами понятого. Чудно как в кресте соединено
деяние Бога: образ Христа на кресте, и деяние человека - дерево креста и гвозди. Только
и хватило человеческого разума на распятие Его своим любопытством: « А вдруг узнаем
тайну от чего это в Нём такая сила?» И какой уж там учёность, вот он апофеоз: самое совер-
шенное, что могло быть на Земле – распяли, казнили. Чем отличились люди после этого
от несмышленыша ребёнка, сломавшего игрушку для того, чтобы посмотреть, из чего она
сделана. Да, тайна не игрушка, как и не сказки то, что непонятно и до сих пор предстоит в
«Писании» людям.
Какой подвиг творят служители веры - очищая это святое явление ото всего людского
деяния, от слабости людей, от нескончаемых попыток расковырять, сломать, высмеять, да
ещё и оправдать себя при том. А уж лжи в умствованиях! Вспомните говорящих о правде
своей пьяниц: «он превратил воду в вино, значит, позволяет пить», и ведь это сказано не в
иронию, кстати тончайшую нить, а в утверждение. А домыслы уже и дальше идут в угоду
расслабленным умом и разумом людям: «Была и невеста, что уж там», а это уже злой сар-
казм. Какую мудрость и последовательность нужно было блюсти служителям религии, и как
достало им на это труда - сохранить святое. И в признание их трудов сказано: «Одно то,
97
что спорят 20 веков – был ли Христос или не был - уже доказательство того, что был и Бог
есть». Но грань сохранения - культура каждого человека очень индивидуальная. Эту грань
каждый из вас имеет, но должен для себя проявить словом.
Лектор умолк. Прошёлся к окну, назад и, подняв взор на аудиторию, сказал:
- Завтра тот, кто осилит поставленную задачу о грани, будет уже в ином времени. Так что
прощаемся.
В каком времени, ничего не добавил.
Мысли, конечно, разлетались, и хотелось беседой, хоть с кем-то, удержать их, расходи-
лись группами. Рядом с Олегом шёл Артур молодой человек, как знал о нём Олег, упорно
пишущий стихи. Писали стихи и прозу из астронавтов, как было известно многие, но Артур
часто читал, к тому же стихи его были предельно краткие. Более восьми строк он уже счи-
тал браком. Олегу нравилось это его индивидуальное правило.
- У меня возникла ассоциация сказанного с понятием иронии, - тихо произнёс он возле
Олега, не претендуя на внимание, но видимо с расчётом на него.
У Олега по поводу последнего сообщения лектора было лишь замешательство, и потому
он заинтересовался направлением поиска Артура. Он взглянул на него со вниманием. Этого
было достаточно, и Артур заговорил:
- Ирония есть миг передачи мысли, порой движением одних губ, очень осторожный.
Добавь к нему что-либо и уже сарказм, юмор, а то и сатира и это уже не божественные слу-
ги. Ирония мягко подправит мышление, всё последующее в этой шкале, вроде бы и весело,
но убийство мысли, а то и сути. Ирония, всего-навсего улыбка. Смех же после юмора, я
часто воспринимаю как излишество, зачастую с набитым ртом пищей.
Олег рассмеялся последнему сравнению.
- Чему вы? - Артур почему-то Олега упорно называл на Вы, чувствуя что ли какое-то ду-
ховное старшинство.
«И право, - подумал Олег, только что получил оценку смеха и вот сам, как со ртом наби-
тым пищей».
- Согласен, особенно с яркой аллегорий на уродство смеха, но у меня параллельно всплы-
ла другая ассоциация, можно рассказать.
- Конечно, тем более, что я уже сказал своё и получил оценку.
Олег улыбнулся утончённо тактичному поведению юноши. «Однако тоже идёт в астро-
навты, а это аскетизм!» – сбоку мелькнула у него мысль.
- Вот цветение черёмухи. Как-то проходя мимо цветущей за оградой черёмухи, я под
её запах вспомнил школьные экзамены. А ещё в память пришло, как на экзамен шли од-
ноклассницы в белых фартучках, и душевный восторг разлился от этого. А потом и та до-
верчивая дружба с девочкой, и чуть ли не первая влюблённость, даже повести о любви,
прочитанная мною в то время ожили в памяти, и всё в единый миг этого ощущения запаха
черёмухи. Спустя какое-то время захотелось написать про это ощущение. Ну и вроде как,
надо опять пройти возле черёмухи. Ничего подобного! И несколько вёсен затем ожидал
цветения черёмухи, ничего и близко подобного не получилось. И всё далее и далее уходит
память об этом, как вагончик уносится с поездом, в котором паровозиком была та первая
влюблённость. Вот он миг и наши возможности с ним.
Олег попытался подобрать ещё более точное сравнение тающему впечатлению, но пока не
возникало.
- Да, поезд уходит, – отвечал Артур, но Олег чувствовал, что его ассоциация отклонилась
от сравнения с ощущением иронии Артура.
- Я думаю, - начал он, робко молчавшему рядом Артуру, - что дело в поиске себя. Вот по
божьему замыслу у каждого есть душа, причина или божья искра, или талант, одно и то
же, и он сверкает порой, обдавая нас радостью, вот как эта ассоциация от запаха черёмухи,
98
или о твоём ощущении иронии. Но удержать как? Ведь если удержишь, тогда пиши хоть
повесть, а в твоём случае вовремя суметь удалится от окружающих, чтобы не возникло сле-
дующей ступени – юмора. И самая тончайшая заповедь, удержи этот первый росток, дай
прорасти этой первой почке на веточке веры, обещающей и цветок, а это проявление уже
таланта, доверенного индивидуально одному и каждому по фактуре его. Мудрость меры,
золотое сечение тонкого мира, закон для интуиции, правило удержания на ладони этой
пушинки для проявления её в творчестве.
Артур даже остановился:
- У меня ответная мысль. Так и женщина – мановение её внимания, может позволение
даже - коснуться её руки, вот и всё – всё. И поблагодари за это позволение касанием губ её
руки, пусть даже в перчатке. И всё, большее идёт от любопытства или сомнения. Я очень
рад, что поделился с Вами своей мыслью, и у меня возник сонм, протуберанец представле-
ний, но нужно уточнить. Спасибо. Если что получится, потом расскажу. - Артур помчался
к своему корпусу.
Олег улыбнулся вслед удаляющему поэту. Помчался писать стихи. Однако, сказав о жен-
щине, он прояснил свой аскетизм. Вот тебе и другая координата.
Координата. Что это? А душа более того - много непонятного, всё непонятно.
Платон - древнегреческий философ, ученик Сократа. Труды его написаны диалогами как бы в беседе с учи-
телем - Сократом при брожении по аллеям сада.
Святитель Феофан Затворник (1815- 1894г) в 1988 был прославлен Православной Церковью в лике святых.
Вышенский монастырь.
Глава 18. Сад Платона
Основная линия нового этапа подготовки определилась, как пересистематизации знаний.
Лекции шли с обязательной установкой задач и ориентиров на работу каждого участника.
Решение задачи было возможностью прохода к следующей лекции. Всё остальное вписыва-
лось, как необходимое, чтобы поддерживать себя в этом напряженном ритме. Но оказалось,
что одновременно трансформировалось их бытие в другое время.
Лекции шли непрерывной чередой. Всё время было наполнено ими, да ещё они требова-
ли глубокого освоения, а с тем и порядочной переработкой разных источников знаний и
особенно уточнения знаний истории и художественного наследия её, учитывая специфику
групп Олега. Да, собственно, весь быт от лекции к лекции была тропа обязательного пости-
жения, времени не хватало. Группы не были стабильны, и следующая лекция почти всегда
была неожиданностью, как содержанием, так и преподавателем.
Из первой резервации Олег встретил лишь один раз Леонида. Порадовался, но встреча
была кратковременной, их группа куда-то съезжала. Странно, что никого из попутчиков по
вертолёту не встречал. Да и не запомнил (не момент был) и
«Или, может, нашу фактуру здесь тоже меняют. Не дай бог», - Олег даже всматривался по-
рой в зеркало, ведь Марина меня тогда не узнает. А вообще такие мысли приходили редко,
было глобально некогда. Контакты только рабочие, даже за едой не возникало иных фраз,
как только спросить о вкусе блюда.
А вообще устойчиво называли это место пребывания Платоновским садом, наверное, в
99
унисон тому напряженному процессу обучения. Незаметно ушло лето, и вокруг царствова-
ла классическая осень. Влёк к себе дальний лес и река, которая протекала неподалеку.
«Какая там красота сейчас, как там красиво на гладь воды опадает листва клёнов, топо-
лей и ярко-красного бересклета, - тлели мысли Олега с надеждой, хотя бы на миг побывать
там. - И беспорядок листвы, которую никто не убирает в лесу, по-особенному приятен. А
ведь не только солнце над всем этим, но и тучи, и дождь, будут невозможно милы там, на
корабле, – порой приходили мысли. Олег стал замечать, что часто уже задумывается о своей
миссии жительства на корабле. - А ведь так и жизнь с любимым человеком, тоже не сплошь
добрые улыбки и радужность отношений. А вот теперь, всё так дорого, даже те мгновения,
в которые не ладились отношения, всё было отрадным воспоминанием. И главное было в
том тихом, спокойном, совпадении душ».
Намерения пройти к лесу, вдохнуть этой свежести осеннего воздуха, оставались намере-
ниями. Прошёл месяц, как не видел Олег Алексея, а потребность была. Высвободив как-то
раз время, чтобы найти его, Олег отправился на поиски. Он знал, где находится здание
его группы. Пришёл, спросил, но выяснилось, что тот ушёл на свою лекцию. Через полчаса
должна была быть лекция и у Олега.
Да, лекции следовали плотно, но куда сложнее была задача ломать своё мышление, пере-
лопачивать его так и этак, от невесомости, до потерянности и растерянности. К лекциям
дополнялись семинары, с целью - помочь в поиске опоры, координаты, которые искус-
но-поставленные лекции выбивали постоянно.
«Будет ли, наконец, главная опора?» - порой после неразберихи в разуме после очередной
лекции в душе стонал Олег. После того сна перед перелётом с объяснением ангела, почему
Марина не узнала его, покоя не было. Он не имел его и ранее, но теперь в поиске решения
постоянно даваемых заданий, это обрастало тревогой сбоку: «Алексей ищет икону, а мне до
такой задачи куда как, во мне ещё и души нет», - вспоминалось ему постоянно.
Предмет сегодняшней лекции он не знал, да и никто из присутствующих на занятиях это-
го не знал. Но и, естественно, каждый из группы слушателей ждал, как признания успеха в
поиске, или возможности подсказки, чтобы ответить точнее на предыдущий вопрос.
А у Олега ещё: «Где моя душа? Где зацепилась и осталась, или куда улетела, что одно и то же».
Лектор уже стоял возле стола, внимательно наблюдая подходящих слушателей.
- Кто написал реферат про планету «Солярис»*? – был вопрос лектора, как только все
устроились за столами.
Олег удивился вопросу, но поскольку он в своей резервации, написав статью о Тарков-
ском, писал и про «Солярис», встал. Встали и ещё несколько человек.
Лектор кивнул, предлагая сесть:
- Мы будем неуклонно приближаться к образам этого фильма, образу этой планеты. Имен-
но с этим образом мы будем входить во второй этап вашего перевоплощения. Добавлю, что
здесь присутствуют все те, кто затронул в своих рефератах творчество режиссёра Андрея
Тарковского. Хочу положительно отметить этот выбор. Но фильма «Солярис» коснулись не
все.
Лектор прошёл перед слушателями, как бы собираясь с мыслями и, остановившись, спросил:
- Тот, кто знаком с романом Льва Толстого «Война и мир», знает, - говоря это, он даже
не взглянул на аудиторию, будучи уверенным, что знают все, – сколько есть экранизаций
этого романа. Кто скажет, сколько? - остановился он меж столами.
- Пять, - прозвучало сзади от Олега.
- Семнадцать, - парировал лектор, - не будем перечислять, потому что они будут и ещё,
и будут бесконечно умножаться. Идёт отточка образов, поданных писателем. Труднее с об-
разами Достоевского. Но и здесь экранизаций, а точнее кропотливой работы режиссёров и
актёров достаточно.
Но я хотел сказать, что за каждой экранизацией – художественная, самостоятельная ин-
терпретация. И снятый фильм становится как столп, если режиссёр не нарушает маршрута
100
своего поиска в последующих своих работах. Фильм снят, просмотреть можно, переснять
нет. Произведение переснять можно с иной интерпретацией – фильм нет. Не изменить уже
ни времени, ни страны, в которой он снят. Режиссёр фильма в ХХ столетии начинает за-
нимать ощутимое образовательное место в жизни общества, что к чести их. Но когда ре-
жиссер фильмом от фильма несёт развитие своего мировоззрения и понимания жизни, то
это начинает получать особый статус для общественного мышления. В ХХ веке особенно
ярко это прозвучало в творчестве Андрея Тарковского. Фильмы Тарковского, а их основных
шесть. Так?
- Семь, – опять ответил ему то же голос.
- Какое первое?
- «Иваново детство».
- Я так и полагал, - отвечал спокойно лектор - но это проба художественного мышления,
а оно куда ярче состоялось в фильме «Андрей Рублёв». Я об ином хотел сказать, что в этих
шести фильмах художественно отражена возможность, как и границы возможностей чело-
веческого мышления. Эти фильмы экранизации высоты философии, которой она достигла
в двадцатом столетии. И замечу, эти фильмы единое целое. И даже части этого процесса не
переснимешь. Константа состоялась. Тарковский стал, как фиксированная константа фи-
лософии своего времени, его не дано переснимать в интерпретации. Так в XIX столетии
центральную точку мышления занял Гегель, а век Возрождения ознаменовал Леонардо да
Винчи. Не даром Тарковский так часто обращается к гению Леонардо. Критика не в счёт,
как она оказалось не в счёт и в «Философских тетрадях»*.
Критика этих фильмов, особенно в их суммарном смысле, есть ничто иное, как преодоле-
ние своей ограниченности. Как сказала одна дама на выставке у полотна «Сикстинской ма-
донны»: «Эта дама выбирает себе поклонников сама». Тарковский этими шестью фильмами
объял все сферы философии с возможностями и ограниченностью того инструмента, от
которого они и есть, то есть - человек. Поэтому я отмечаю ваш выбор за то, что вы сумели
своим поиском выделить высшее достижение человеческого мышления ХХ столетия, и не
только России, а всего мира. Кстати, его творческий подвиг, и он не един, одна из причин,
что интеллектуальная часть коллектива полёта формируется большей частью из русских. И
это выбор и стратегия Духовного Центра. Но об этом узнаете позже.
Сегодня я остановлюсь частично на фильме «Солярис», поскольку понимание этого фе-
номена необходимо нам, согласно нашему будущему предназначению. То, что вы находи-
тесь в поезде, который идёт на Восток по Гессе*, вам уже известно?
Олег удивился, услышав это. Он читал у Германа Гессе повесть «Паломничество в Страну
Востока», но никто подобного ему не говорил, что это сейчас касается их. Мельком оглядев
аудиторию, он заметил, что это знали, но лишь немногие.
- Вижу, что не все знают. А читали Гессе все?
- Да, - ответило несколько голосов.
- Желаю встретить каждому своего Лео.
«А вдруг Алексей, как Лео мне?» - радостно ёкнуло сердце Олега.
- Но опять-таки я о другом, – лектор подошёл снова к окну аудитории и продолжал не
оборачиваясь, - ваша задача не потеряться, не сойти с поезда, но находиться в нём, и с каж-
дым этапом нашего продвижения в знании, даже с каждой лекцией, это будет всё сложнее и
сложнее. Более того, скажу, именно с этим поездом мы будем покидать то время, в котором
вы находитесь сейчас. Усвоение лекций готовят переход, порой, на период в нескольких
десятилетий вперёд. Отсчёт меняющегося времени жизни не обязателен, да и избыточен
вашему разуму, при той информации, которая вам даётся, и в которую нужно успевать во-
йти. Вам важно сосредоточиться на движении, в котором не только скорость, но и ускоре-
ние есть необходимые и обязательные качества. Они, как условие жизни в надвременном
мире*, а для вас в завтрашнем будущем, в которое вы перемещаетесь - как тонкое, так по-
рой и огненное. Скорость решает всё, нам же пока предстоит понять его относительность.
101
Нужно уметь расставаться с прежними системами координат, и, как вы поняли, это при-
дётся делать постоянно.
- Какая скорость во Вселенной предельная? - спросил он после небольшой паузы, в кото-
рую внимательно оглядел аудиторию.
- 300 000 км в секунду, - ответило несколько голосов.
- Да такую скорость может иметь физический элемент, и не более. А с какой скоростью
летит Земля?
- 30 км в секунду – один голос.
- 220 км в секунду вокруг центра Галактики, - другой голос.
- Но ведь она находится и в состоянии покоя? - лектор сказал и посмотрел снова на слу-
шателей. - Так? Но идёт движение по инерции. Покой, и движение по инерции одно и то
же? Как же быть? Скорость есть или нет её? Или есть переход из одного состояния коорди-
нат в другое со скоростью, строго ограниченной законом Вселенной? И нам практически, на
это время, известна только одна скорость - перелёт с орбиты Земли на возможность полёта
к другим планетам? А в Эклиптике множество и других вариаций. Значит ли, что в учёт
стоит брать только переход с одной инерции движения на другую, точнее скорость изме-
нения скорости. И есть ли это ускорение? А может всё же скорость? Световые года* и есть
года для света. Для космического движения есть скорость перехода из одного инерционного
состояния в другое, так? Скорость и есть отсчёт жизни человека, тем паче ускорение, инер-
ция покоя не должна этого делать. Так? Вот на чём на сегодня я ставлю акцент.
Фатальная тишина следовала этой серии вопросов.
- Когда вы шагами десятилетий перейдёте в третий век от оставленного вами време-
ни, это станет не только понятно, но подобно дыханию. Кстати, ваши будущие оппоненты,
мы их уже сейчас величаем математиками, успешно справились с этим, но застопорили на
ином. Фатальный тупик времён. Но и ведущему нас Духовному Центру определён предел
трёхвекового перехода. Так что вполне возможно, что астронавигаторы и создатели кора-
блей будут привлечены из трёх веков будущего времени, и вы вместе будете составлять
представительство шести веков. Три века оттуда и три века от сегодняшних нас.
То, что удерживает вас каждого в своём веке, точнее, что вы любите в нём, а это и являет-
ся своеобразной точкой опоры, нужно определить каждому, чтобы стать свободным от этой
привязки, это нужно и придётся вам сделать.
- Значит, переход возможен и обратный? – голос из аудитории.
- Почему?
- Потому что те астронавты, создатели кораблей, будут перемещены назад к нам.
- Не к нам, а к будущим вам, но это тонкость успеха математического разума в сфере отно-
сительности, и прояснится она вам лишь там. Может, даже это свойство энтропии, которую
отвергает Духовный Центр. Ведь математики застопорили на этапе культуры, а совершен-
ство её дальнейшего успеха у вас. И вот они стоят и ждут чуда, а оно у вас. Но они преуспели
в понимании свойств пространства относительности. Именно усилиями их в шестом веке
от вашего времени построен корабль. А вы будете помещены на корабль, которому нева-
жен век его создания, но важно, что он есть. В детали этих возможностей мы не посвящены,
но, наверное, опять помехой будет линейное понимание – не лучший приём пред лицом
относительности мышления. На сегодня вам со мной достаточно того, что пройдёт первый
этап перемещения по относительности координат. Работа эта может осуществляться толь-
ко индивидуально усилием мышлением каждого.
«Так вот оно откуда напряжение и это сумасшедшее - некогда?» – подумал Олег.
Кто какие источники привлечет из вас, свобода каждого, но не нашедший линии поведе-
ния себя после этой лекции, видимо, не пройдёт мембрану движения, и просто-напросто
будет отсутствовать на последующих лекциях. Может, через несколько лет своего века он
отыщет ответ и предстанет в следующий этап движения, среди нас можно будет только
заметить отсутствие того или другого слушателя, как и появления его. Мы не властны быть
102
судьями: кому и сколько пройти с нами, но судьи вы сами, точнее выбор координат мышле-
ния за вами. Сомнение есть позыв к мышлению, сомнение без решения, равносильно сходу
с поезда.
Кто не читал повести Гессе, на это времени уже не имеет, но вокруг достаточно коллег,
которые могут лаконично посвятить в своё понимание. Хотя без знания некоторых фунда-
ментальных открытий в духовной деятельности человека вам не обойтись, и придётся най-
ти время для ознакомления с ними. На сей миг главная задача вам решить соотношение
скорости и ускорения. Помните, как у Лема* в его романе «во время сна начинался звон -
«Гея меняла скорость». Неприятное ощущение предвидел и великий фантаст. Но кто будет
искать свой ответ у него, тому предстоит учесть его непонимание веры, а это серьёзный
его тупик. С его атеизмом, тем из вас, кто обратиться к нему, придётся серьёзно поработать.
Здесь мы вспомним о Тарковском. Существенную коррекцию мышления Лема он дал
своей экранизацией романа «Солярис».
- Но ведь роман этот экранизировал ещё и Содерберг спустя, кажется, 20 лет, а Голливуд... -
кто-то заговорил из слушателей.
С Содербергом мы оказываемся в том ступоре, с которым мышление человечества ста-
ло уходить в техногенность, или как я уже сказал в тупик математиков. Начав успешно с
работ Эйнштейна, не заметили учёные момента поворота от психологии человека, оставив
это, как далее оказалось России. Но продолжим эту тему на следующей лекции.
Утром следующего дня Олег вышел пораньше. Уходила осень, и было жаль не осуще-
ствить намерений своих - пообщаться, с милой всегда душе природой. Солнце ещё не
встало. Лес и река были скрыты пеленой тумана. Олег вспомнил коттедж резервации, как
там было вольготно пойти с утра в лес и любоваться неожиданными оборотами освещения,
которые являет туман в лесу. Здесь и думать о такой возможности было нечего. Олег взбе-
жал по лестнице и остановился поражённый. Где-то он видел эту лестницу. Где? Он даже
спустился вниз и вновь посмотрел на неё. Ну, конечно же, рисунок Академии Платона. Ин-
тересно, а вчера эта лестница была здесь? Или пробегал и не замечал, а это туман задержал
внимание? Вдруг он вспомнил предупреждение, что завтра вы будете в другом времени.
- Кто не читает книг, это их проблемы, - начал уже другой лектор, перед тем сослав-
шись на предупреждение о внимании к образу Соляриса, на который обратил серьёзное
внимание предыдущий лектор. - Не работающий с книгой человек представляет собой в
обществе что-то типа приготовленного бетона для наполнения фундамента, а арматура,
связанная определённой системой, увы, не его подготовки и работы. Кто читает, тот под-
тверждает себе каждодневно, что знание не для потехи или развлечения, а для ощущения
себя в широте своих плеч.
Кто и что читает - это уже выбор, но читающему человеку предоставляется лестница
подъёма, которая собственно и потребна сути его, если он не масса бетонного наполнителя
или, хуже, не болотная хлябь. Вверх движение приоритетно, потому что сверху обзор шире,
а значит и выбор того или иного пути или ориентации.
Стратегия разума человека иронично дана в следующем изречении: «каждый хочет по-
казаться умным, а умный хочет быть талантливым, талантливый же хочет прослыть гени-
альным», и так далее. Да ещё можно добавить из той древней слабости: «пьяный, не прочь
казаться трезвым».
Наша аудитория уже находится на этой лестнице, что подтвердили проверки, и потому
сразу можно говорить о приоритетах.
Повесть «Солярис» есть одно из сильнейших произведений Станислава Лема. Но в своём
одноимённом фильме Андрей Тарковский очистил этот образ от жертвенности его ате-
изму, которым заболел двадцатый век из-за передоверия науке, а в частности и сам автор
романа. Возможно, у нашего режиссёра это было следствием следующего шага божествен-
ного мировоззрения, после фильма о святом земли русской Андрее Рублёве. Но, как увидим
потом, у режиссёра Тарковского всё несравненно глубже.
103
Быстрее всего это лишь одна из линий поиска его могучего ума. Лем был под гипнозом
веры в науку, означившей ХХ век несколькими мощными открытиями. Из своих 30 книг он
порядочно своего литературного труда отдал доказательству самому себе в том, что атеизм
панацея. Не сизифов труд ли*, не говоря уже о том, что выводы и у него получались до край-
ности пессимистичными. Пессимизм, как я упоминаю везде, не имеет права быть, хотя
бы потому, что парализует волю человека на то, чтобы трудиться, познавать, творить. На
самом деле он порочен и глубже, но это тема не этой лекции.
Наука, не очень-то обремененная этикой, шагнула к атомной бомбе, а далее к изго-
товлению различных систем уничтожения людей. С ними тащился, понуждённый всё это
оправдывать, атеизм Лема, сам Лем, в ярости взрывает заблудившийся в космосе корабль
атеистов - коммунистов («Магелланово облако»).
А занимались изготовлением оружия чаще не те, кто сделал открытие, а множество
специально организованных институтов, обязательно с финансированием от военных бло-
ков, и начинкой их научными сотрудниками, с хорошей кормёжкой, но ограниченной сте-
пенью свободы. Первооткрыватель и, конечно, талантливый человек в таких условиях не
живёт. Гений же подавно от бога, а Бог не позволит там быть гению. Ну да военным блокам
в помощь ещё и разведка, и осведомление, и просто воровство идей. Так оно и должно
быть в обществе атеизма, который веру свою строит на подозрении, контроле, насилии, а
зачастую на ненависти – в итоге их вера – не что иное, как мост над пропастью без знания
сопромата, зато с нарастанием массы страха, долга и ответственности.
Тарковский подвинул образ океана «Солярис» к понятиям красоты, любви и веры. Не
стало чудовищной негритянки видения Гибаряна; безупречно добра и доверчива стала у
него в фильме Хари, а главное стало её напряженное желание - помочь Крису (ведь по Би-
блии). Океана не стало, как чудовища, но он проник в сознание человека, посредством со-
вершенства человеческих отношений через жертвенность Хари, и благодарности ей за это
Криса. Океан, высветив душевное совершенство Криса, поднялся с ним на высоту уже не
разрушаемого мимоида*, удерживая его, и уже сохраняя ему этот остров, с изображением
дома отца.
- Что такое мимоид?
- А, да-да, термин одного из состояния океана Солярис, - отвечал лектор и продолжал:
- Но уже за кадрами фильма, океан перелился своеобразной магмой в мозг людей Земли,
в мышление людей ХХ столетия. Вспомните замечание Гибаряна: «Здесь что-то с нравствен-
ностью». У каждого человека свой «беспредел» мышления. Читать книги это, всё равно
как урезонивать этот беспредел, приводить его в порядок, систематизировать своё мыш-
ление. Но люди уже в ХХ веке не читают, начался поворот к техногенному мышлению и
довольствования картинками. Вот тут-то идут и шли, и будут идти - острова временного
понимания явлений, островного построения отношений группы, партии, с намерением в
своих требованиях взять власть. Государства, если взглянуть на этот океан мышления лю-
дей, изображают те же мимоиды и симметриады, по той терминологии Лема. Они могут
быть несколько лет, и, вроде бы утверждаются, и разрушаются, с наслаждением всё тем же
необузданным океаном мышления, которое наблюдали соляристы станции. Лем системати-
зировал эти явления в своей фантастической монографии Гезе.
- Как теперь с мимоидами ясно? – спросил лектор, подойдя к задавшему вопрос.
- Да, - неуверенно ответил тот.
Судя по вашим лицам, я вижу, что не выбился из круга вам известного знания, но всё же
верный школе Платона, - продолжал лектор, - я предпочитаю строить лекцию по вашим
вопросам.
Олег вздрогнул, вспомнив лестницу: «Мы впереди или позади по времени?» – подумал он.
- Кстати, этот этап вашего обучения часто в наших кругах связывают с опытом Плато-
новской академии, потому что не исключаются беседы и диалоги, кроме индивидуальной
работы. А линия соляристики сложнее усвоением, чем относительность координат, кото-
104
рой вы тоже заняты. Там индивидуальная работа, здесь полемика. Сейчас перед вами лежат
блокноты. Номер на блокноте соответствует аудитории в соседнем корпусе, в который вам
предстоит пройти для организационных сообщений, кстати, со свободой полемических за-
мечаний. Через два часа жду вас здесь с вопросами, у кого они появятся.
Комнаты оказались не аудиториями, а классами и группы были 4 -6 человек с руководи-
телем. Руководитель группы Олега был моложе слушателей.
- Как вы поняли, - начал, представившийся Виктором Николаевичем преподаватель, - у
нас с вами будет полемика для активизации вашего интеллекта, может, систематизация,
работа с системами ориентации, ну и кое-что сложнее.
- Что сложнее? - пользуясь доверительностью обстановки спросил сосед Олега.
Вопрос был общепонятен потому, что шквал сложности итак нарастал.
- Дело в том, что в нашей зоне, кроме работы с мышлением, идёт перемещение во време-
ни. С этим перемещением будут меняться ваши ценностные ориентиры. Неминуемо будут
приходить иные требования на ваши прежние устои, казавшиеся вам до того достаточны-
ми. Кто-то будет отставать, кто-то успешно будет справляться с задачами, которых во всей
предыдущей вашей жизни не было. Поэтому группы не фиксированы, и каждый раз вы
сами будете определять, где вам быть. Лидерство не будет видно, потому что не решившие
задачу товарищи будут просто отставать, а для основного потока отсутствовать. Вернее
они будут задерживаться в прежних координатах. Рецептов на это дать не возможно, как
нельзя дать рецепт на то, как стать талантливым художником.
- А адаптация к полётам, тренировки, пробные полёты, знакомство с невесомостью и про-
чее будет? – спросил сосед Олега.
Олег удивился вопросу. Этого человека он не видел ни на лекциях, ни в вертолёте при
перелёте. Значит, он из другой группы. Значит, и он слышал об ориентации нас на астронав-
тику.
- Этому не требуется тренировка. Там, куда вы перемещаетесь, решены все проблемы с
условиями жизни на корабле и в космосе. К тому же то, что вы сейчас начнёте перемещаться
во времени, подгоняя себя к тому моменту человечества, когда уже корабль подготовлен к
полёту, несравненно сложнее и тяжелее тренировок с невесомостью. Здесь вам предстоит
преодолеть перегрузки не только физические, но и моральные.
- Какие моральные? - спросил один из присутствовавших, полагаясь на семинарский ак-
цент занятия.
Виктор Николаевич ничуть не смутился, а, наоборот, с готовностью стал отвечать:
- При отставании от требуемого перемещения во времени в вас будет сохраняться проти-
воречие прежней ориентации, которое не может растворяться, но лишь перейти в другую
систему координат. Аналогов этому в жизни много. Самый простой как бы вы вышли в
скафандре приспособленным для мороза в жаркий день, и, не снимая его, попытались ра-
ботать. Это к примеру. Ну, да и не исчерпать всевозможных переживаний. Одно, что лекции
здесь ведут педагоги, которые ничего не опустят в сообщениях. Они будут вестись часто в
форме диалогов, как вот сейчас я с вами. И второе то, что общение с теми, кто решил зада-
чу, будет ограничено.
- Поезд Гессе? - уточнил Олег. - Как ни странно, спросил один он.
Виктор Николаевич, обернувшись к нему, сказал:
- Сошедший с поезда не будет даже знать, что он сошёл, а поезд ушёл. Жизнь для него бу-
дет течь обычным манером, и группы отставших учеников, будут ему казаться такими же.
- И что, при неудачном решении раз - другой можно очутиться опять в своём родном доме
родителей с осознанием, что где-то был? – кто-то подметил ехидно и не совсем тактично,
хотя и обнаружил знание.
- Не исключено, но травмы не будет. - Виктор Николаевич ничуть не среагировал на кол-
кость. - Будет уверенность, что была попытка с проектом, но преждевременная, да и много
других оправданий. Человеческое сознание в оправдании себя куда как поднаторело.
105
- Что, мы даже и невесомости не испытаем? – опять задал вопрос тот, кто спрашивал об
адаптации.
- Невесомость вы можете испытывать, записавшись в физический клуб, но, как я сказал,
необязательный. За каждым из вас налажена система контроля от медицины. Но она не па-
нацея, потому что в будущем времени она более развита.
- И там могут лечить всё? – настаивал тот же мужчина.
- Не всё, но ведь Духовный Центр ведёт движение к главной тайне Писания – Воскреше-
нию, а значит, и ограничения будут оттуда. Да, – остановил рукой вопросы Виктор Нико-
лаевич, не задерживаясь на сказанном, – мне нужно сообщить вам. Здесь у нас, как уже вы
убедились, предусмотрены службы помощи вам. Всё, начиная от чистоты помещения, до
чистоты и опрятности одежды, лежит на вас самих, хотя помощников достаточно и здесь, и
можно одеться в один день по вкусу в специальных ателье.
- И каждый день можно менять одежду? – с улыбкой спросил молодой человек. Олег уз-
нал его по голосу, это был Артур.
- И каждый день, но вам будет это делать некогда из-за серьёзнейших задач, во-первых, а
во-вторых, вы люди с оптимальностью требований и вкуса, да и самоограничения, как по-
казали себя в предыдущих этапах наблюдений. Скорее вам придётся иногда тактично напо-
минать, чтобы вы не забывали об этом. Да опять, - продолжал он, - в ваших персональных
компьютерах сохранены все наработки, которые были в резервации. Привлечение больших
архивов ваших трудов, возможно, достаточно обратиться с этим в библиотеку. К тому же
Интернет будет идти в ногу с меняющимся вами временем и не только программами, но и
своей глобальной организацией, и потому с возникшими проблемами можно обратиться
в те же библиотеки. Но я повторяю, времени у вас несоизмеримо будет меньше, чем было
раньше, напряжение решения задач внутри вас, и никакой Интернет, как он назывался у
вас там, вам не помощник.
- А люди в кафе и ателье тоже будут перемещаться в системе координат?
- Нет, там, как вы скоро заметите, будут преобладать автоматы и операторы, с которыми
удобнее общаться специальными кодами.
- Перемещение будет происходить чаще во время сна, потому сны ваши порой будут
тревожные, но датчики, установленные на вас, контролируют и сообщают в медицинский
центр всё необходимое о вашем состоянии.
Олегу показался Виктор Николаевич сухарём, даже роботом. Известно, что здесь сугубо
серьёзно ориентированные люди, но он и шутки не принимал. О лирике уместнее будет
поговорить, пожалуй, с лектором Соляриса. У Олега уже созрело несколько вопросов к лек-
тору, но он понимал, что задать окажется возможным один максимум два вопроса, а осталь-
ное, если повезёт, может, затронут другие.
С лектором встретились после обеда. Туман как не странно не разошелся, а утяжелился
и заморосил дождь. Пришли все, что и были. «Значит, вопросов достанет, - подумал Олег»
Лектор начал с иронии: «Не от тяжести ли ваших дум повернулась погода? И ожидаю, что
вопросы будут не лёгкие. Слушаю вас». Обучающиеся не заставили ждать:
- Вы упомянули о чтении, точнее, что главная панацея нам, помощь и подсказки - кни-
ги? А может, это вы сказали для сохранения их перед возрастающей мощью Интернета или
как он там будет называться в будущем? – Олег посетовал, что один вопрос уже не совпал с
ним. О ценности книг ему было всё ясно. Вопрос, наверное, возник на том основании, что
на семинаре было замечание, что Интернет не помощник. Но это напрасно. Да лектор как
раз и озвучил мысль Олега.
- Совсем необязательно. И книги не нуждаются в своей охране от тех, кто их не думает
читать. Книга книг уже сохранилась более ХХ веков при вас, и остаётся той же таинствен-
ной и могущественной с достаточной информацией для каждого дня. Но вы будете свиде-
тели, что и в будущем она будет ещё более актуальна. Будут меняться учёные, философы,
археологи, и экстрасенсы, но, как и окажется потом, они не поднимутся далее, чем одно из
106
островных знаний, написанных в этой книге сообщений. А вот ваша работа с текстами
индивидуальна. Можно заметить, что в наших библиотеках повторяются произведения ав-
торов, но разных переводчи рисунками ков и с различными иллюстраторами. Замечено что
Библия с иллюстрациями Доре* вывела к пониманию её, куда как большую массу людей.
Мне лично нравится роман Льва Толстого с иллюстрациями Шмаринова, а роман Пушкина
«Евгений Онегин» с Кузнецова. Иллюстрация талантливого и вровень богатого мышлением
писателю художника, обязательно вступает в диалектику с текстом, и часто становится по-
мощником, и лучшим проводником к пониманию. А кому-то компьютерный текст больше
по вкусу с непрерывным уточнением знаний в справочнике Интернета. Кому-то больше
дают информации художественные разработки с музыкальным фоном, опять здесь может
оказаться удобным компьютер. Но великий фантаст Лем, который дал превосходную ин-
формацию о будущем трионов, всё же насыщал свои корабли, в том числе и станцию возле
планеты Солярис, превосходными библиотеками. Надо помнить, что электронные храни-
тели информации имеют свои болезни, неведомые нам людям, как вирусы, как и поля, кото-
рых в космосе непредвиденное количество. Микеланджело доверял камню, как прочности
для памятника, но феномен книги Библии оказался прочнее его камня, сколько порушено
памятников особенно теми, кто жаждал власти, сидя на конях. Библия цела.
Ещё вопросы.
- Какую философию представил Тарковский в «Солярисе»?
Этот вопрос понравился Олегу.
Критика и ясность взгляда на то, чем мышление творится. Ранее это называлось субъек-
тивным идеализмом, материалисты пытались занизить эту часть философии и преуспели в
привязывании её к религии, которая, кстати, несла и несёт – не в пример им – самостоятель-
ную чёткую программу преодоления ограничения свободы мысли воспитанием, и в первую
очередь нравственным.
Но, преодолев тайну контакта с Солярисом, Тарковский сразу обратился от Космоса к
Земле и попытался сделать подобное преодоление на ней, помните в зоне - фильм «Стал-
кер». Ведь споры там, в зоне, сугубо нравственные. Кстати, к вопросу о книге, хочу доба-
вить: каждого человека влечёт какая-то книга, зовёт как картина Рафаэля «Секстинская Ма-
донна» своей тайной, как женщина на Земле. Не противьтесь, найдите и прочтите зовущую
вас книгу. Материалистам такой зов просто не известен, на этом они и застряли.
Следующий вопрос задал Олег.
- Вы говорите о системе координат, но у координат имеется всегда общая точка, так мо-
жет внимание прежде перевести на неё?
- Вопрос опережает вашу работу с координатами и довольно-таки тяжёлую работу, но
я отвечу: да, точка важнее. В толпе это гений, среди людей - талант. В физическом мире
аналог этому фокус линзы. В тот миг, когда свет в точке фокуса, в этот миг в ней вся инфор-
мация, которая развёртывается при отдалении экрана. Но то, что с другой стороны экрана
есть, это то - откуда гений берёт избыточную информацию и энергетику трансляции. Но
линза не обладает могуществом равным Полю и потому велика разница того, что сообщает
нам Лем, и что сообщает Тарковский. В живой материи такой точкой является – глаз.
Лектор, казалось, хотел что-то добавить, но тот студент, который упомянул на первой
части лекции о Содербегре, нашёл уместным продолжить своё:
- Но «Солярис» экранизировал ещё один режиссёр Стивен Содерберг. Как ваше мнение о
нём? – Олег смутился, у него после того, что точка и глаз есть аналоги, возникло продолже-
ние мысли.
- Это мнение вам глубже раскроют специальные лекции по русской культуре. Моё же мне-
ние таково, что Лем как атеист был понятно недоволен работой Тарковского, но после Гол-
ливуда он прямо вскричал: «Я не знал, что можно сделать ещё хуже!».
Лем вытерпел правку его технического атеизма, но когда детище этого атеизма техно-
генное мышление потянуло на то, чтобы систематизировать людей по потребности науке,
107
хуже государству, унижая их чувства, ему стало не по себе.
Американский практичный метод мышления спасовал куда как. Лучше бы они не бра-
лись за то, где свет пролил русский опыт работы, вооружённый высшим знанием психо-
логии человека. Во-первых, они, я уже имею ввиду коллектив экранизации, прямо таки
свалились на чудо оживления Хари, которая у них умела только улыбаться и ничего не за-
трагивала из мотивов психологии. Во-вторых, не могли обойтись без практического циниз-
ма нации землян, из уст просто жестокой без всякой научной подоплёки негритянки, кото-
рую слепили из Сарториуса (и поставили в философском смысле выше всех на станции). И,
в-третьих, спасовали предательством перехода кибернетика Сноута из жизни в свою копию.
Души, как таковой части человека, в фильме нет, зато есть в обилии чувственный пот.
Это фиаско понимания мышления продемонстрировано лучшей фабрикой фильмов, как
считали свой Голливуд американцы, не постеснялись выпустить спустя 30 лет после блестя-
щего, в пользу жизни решающего проблемы мышления, представленного в фильме Тар-
ковского. Выпустить нечто с амбицией делить людей на подлинники и копии, и полным
унижением любви, до степени следствия от фактуры внешности. Эта экранизация под-
тверждает уход мира в техногенность, и американцев в частности, как и взгляд в пользу
русской культуры Духовным Центром, которая не позволила себе оставить своё наследие в
стороне. Да дело тут уже и не в выборе, и это факт и начало угасания культуры под прессом
техногенности.
Меня радует реестр вопросов, но определить разницу координат Тарковского от Лема жи-
вым языком чувств, а не терминов (с окончанием чаще всего на "изм": атеизм и прочее), за
вами. Я раздаю вам карточки с тестами, в чём-то вопросами, на которые вам нужно отве-
тить своим мнением и к полудню завтрашнего дня сдать. Это определит со мной темы сле-
дующих лекций.
- Можно ещё вопрос? - поднял руку Артур, хотя некоторые астронавты уже вставали.
- Пожалуйста.
- Вы сказали, что придерживаетесь системы философа Платона, да и обмолвились, что
это Платоновский сад. Значит ли это, что этой системе подчинена вся школа и не смещены
ли мы туда?
- Куда, в Платоновский сад? Почему вы так подумали?
- Ну, потому, что смещение возможно и подумаешь там 25 веков назад. Да к тому же я в
тумане видел очертания неразрешенного Парфенона.
Олег вспомнил и свою ассоциацию с лестницей.
- Да система передачи знаний живым диалогом здесь взята в основу. Но все построения,
которые вы будете видеть, относятся к последующим векам после вашего времени, то есть
XXII – XXV векам, ведь вас двигают к математикам.
Лекция на этом закончилась.
Олег шел под тяжестью многоликой информации этого дня. Но тут его догнал Артур и
поделился тем, что хотел задать крамольный вопрос лектору.
Олег, хотя начинал привыкать к крайностям Артура, но когда выслушал его, то не нашёл-
ся что ответить, или избыточность информации была велика. А вопрос был действительно
из ряда вон выходящий. Артур утверждал, что древнегреческих богов, как и римских не
было, а это жили рядом с людьми ангелы. Иначе как объяснить сомнительное могущество
Зевса, который не прочь был, и погрешить, да и свою супругу, жаждущую быть красивой, не
мог урезонить. Да и пришлось ей уступить на суде Париса пеннорождённой.
- А Вакх, а Приап, - возмущённо говорил Артур, - какие это боги, да и то, что герои туда на
Олимп входили так легко. Ангелы это были, а не боги, и чего только не натворили — ангел
не бог и не мог следить высшей гармонии, – не останавливаясь, горячо утверждал Артур. - И
потому потребовался Сын Бога, и только тогда причесались все мировоззрения средизем-
номорья, расползшиеся уже никуда в своих пороках.
- А Возрождение, - нашёлся ответить этому запальчивому заверению Артура Олег.
108
- А Возрождение взяло красоту. Вот оно, единственно ценное, кстати, материальное, что
отточили древние эти «боги». Точнее время их высветило, плеяда их - богема, как она и
сейчас называется. А духовная красота пришла лишь с Христом, и словом, данным им, и
поэзией, зачинатель которой стал Иоанн Златоуст.
Артур попрощался, ему нужно было видимо освободиться от груза незаданного им во-
проса.
«Бог весть, может, найдёт ответ, - думал Олег, - но и я, кажется, склонен доверять ему. Ну
что это за боги, которые позволяли смакование убийства гладиаторов на аренах римлянам,
и разгул Калигулы?»
Стивен Содерберг в 2002 году спустя после Тарковского не 20, а 30 лет (после 1972года) сделал «Солярис».
Об этой экранизации, имеющий несчастье увидеть этот фильм автор романа Станислав Лем, сказал: «…я
думал, что худшим был «Солярис» Тарковского… Я ничего не написал о том, что фильм мне нравится. Я не
написал, что он мне не нравится. Это не то же самое. Знаете, добрый злодей это не то же самое, что злой до-
бродей. Есть разница… Мне ведь не говорили, чтобы я соглашался, потому что заработаю денег, а только «вы
не имеете понятия, какие технические возможности есть у Голливуда», и я поверил. Я не предполагал, что этот
болван, извините, режиссёр, выкроит из этого какую-то любовь, это меня раздражает…»
Тарковский Андрей, как режиссёр не остановился на этом, его интересовала теперь, а какое право мы
имеем на мысль, на воображение и на проявление легенд. И ему попадается чудо - находка писателя фантаста
Станислава Лема. Писатель совершил чудовищный, прямо таки для художника, значения подвиг: он нашёл
этому безликому органу мышления образ – планета Солярис. Солярис - мышление в каждом. Правда, Лем,
как жертва материализма застрял на станции со всеми проблемами астронавтов. Тарковский шагнул вперёд,
высветив самое главное: спасает любовь, а не учёность. Тарковский показал, что планета мышления покорена
тем, что мимоиды строятся теперь не бессмысленным блужданием, а жертвой женщины Хари. И это она от-
туда построила в лад и гармонию работу океана на лучших воспоминаниях Криса. Теперь океан понятен, а
дело было в расслабленности человека в мышлении, а нужна была любовь. Всё та же подсказка бога – любовь.
Ведь, не то же ли самое требовал Христос. Вот оно спасение! У Лема в конце повести – безысходность (жертва
атеизма). У Тарковского свет и уже свет без сомнения. Тарковский и в образе Гибаряна подправил Лема – не
пугающая негритянка – колосс, а девочка – хрупкая, первая любовь учёного, быть может, в глубинной памяти.
И это стало преамбулой к появлению Хари. Океан добр, он тоже подчиняется единому закону - любовь.
«Солярис» - повесть польского фантаста Станислава Лемма. (Солярис – планета, астронавты Крис, Сар-
ториус, Сноут, Гибарян, и Хари посланница океана). Полный перевод на русский выполнен в 1976 году Г. А.
Гудимовой и В. М. Перельман.
«Сикстинская мадонна» - картина художника Возрождения Рафаэля
Дем;нтий Алекс;евич Шм;ринов (1907—1999) — советский и российский график,
Лео — персонаж из повести Г.Гессе «Паломничество в Страну Востока».
Глава19. Солярис
«Да, а философа привяжи, а то убежит..»
Н.В. Гоголь «Вий»
В тумане ярко высвечивались очертания куполов Храма, они были позолочены. А Олег
этого не замечал раньше. Лектор посвятил в новаторство режиссера Тарковского и задал
задачу. Ощущения перехода.
Благодаря своей привычке рано вставать, Олег на следующий день опять вышел из сво-
его коттеджа чуть свет. Да и задача была, чтобы чуть-чуть привести своё мышление к вы-
веренному знаменателю, в чём лес был всегда ему помощником. Справа от лесной кромки
увидел храм. Чем-то сейчас он привлёк его внимание. Чем? Он и в первые дни заприметил
109
его и даже вошёл в него, и порадовался незыблемой устойчивости расположения икон. «Вот
она константа, ожидающая всегда для поддержки нас», - подумал он тогда. Но после этого
не заходил, и храм примелькался, а тут вдруг привлёк внимание к себе снова. Купол пока-
зался ярким, а, может, акцент дало вчерашнее откровение Артура? Но времени на раз-
мышление не было.
Виктор Николаевич осмотрел группу озабоченным взглядом и после приветствия начал
говорить, как бы про себя:
- Мой отец прожил двадцать благовестных лет и умер, когда мне стукнуло 55, – аудито-
рия молчала, он продолжал, - Да-да, он ведь женился поздно для того времени, в 25 лет.
Я стремительно догонял его годами и догнал, и обогнал, а он не позволил своему возрасту
быть старше 30 лет. Да и мама его любила таким. А как же было не любить юношу, каким он
и был, и остался. Человек, оставляя земную жизнь, должен оставаться молодым и, кстати,
успеть пройти три этапа жизни.
- Я понятно говорю? — обратился он к соседу Олега.
- Да-да, - всполошившись будто, ответил тот.
- Вы что-то хотите сказать? - повернулся Виктор Николаевич к молодому человеку, сидя-
щему позади Олега.
- Пояснить хочу, - вставая, сказал тот. – Очевидно, что отец родился 29 февраля и день
рождения его был раз в четыре года.
- Совершенно верно. Люди привязались к условности исчисления, так что перестали ощу-
щать очевидность. В Просторе это недопустимо, да и здесь этой условностью стирается то
обстоятельство, что на Земле существуют одновременно множество сфер, или будет понят-
нее сказать - представители разных Планет и Галактик. Исчислять жизни оборотами пла-
неты Земля, значит впадать в ошибку и, прежде всего, ошибаться в оценке людей. Вот вам
сущность предостережения: «Не судите, не судимы будете».
Мы вливаемся с вами в линию или этап смещения, называемый в нашем платоновском
саду Солярис. Вам говорили, наверное, что именно перед этим этапом остановились мате-
матики. И естественно, отставая в духе от России, не забывали ей пенять на её отсталость.
Гордыня!
Олег опять вспомнил повесть автора Гессе.
- А следующий этап или третья жизнь, о который вы упомнили, что есть? – спросил тот
молодой человек, который образно подтвердил своё понимание относительности исчисле-
ний лет.
Виктор Николаевич улыбнулся: «А второй вы уже знаете?»
Молодой человек засмущался: «Океан – Солярис, Вы уже сказали».
- Ну, для вас, если вы прекрасно владеете максимой Соляриса, скажу, что третий этап - это
жизнь мышления без привязки к ориентирам, а точнее жизнь без старости. Ведь старости
нет, есть старение, точнее износ ориентиров, и вслед старение привязанных к ним людей.
Не мудрость, но ходячее изречение людей с оттенком сетования: «раньше была жизнь, и во-
обще всё лучшее раньше было», проявляет как нельзя лучше старение ориентира.
Олег с любопытством посмотрел на Виктора Николаевича: «Не старше ли он нас?».
- Но мы должны пройти поприще, называемое «солярис», вместе. Вы, наверное, заметили
новые строения и лестницы?
- Да, - ответили несколько голосов.
«Да - да, - вспомнил Олег, - значит, не случайна странность этих лестниц».
- Эти лестницы и здания были построены в ХХIII – ХХIV веках. Они были в нашей зоне,
но сейчас, когда они активно транслируют на вас ауру другого времени, они стали видимы-
ми. Трансляцию ауры дозирует Духовный Центр. Время для вас меняется, но с сохранением
вашей оболочки возраста и восприятия природы. Времена года для вас сохраняются тоже.
Она для вас остаётся в измерении вашего века: смена лета осенью, потом зима и так далее.
Проекту нужна ваша культура и возможно, что вы будете перемещены на корабль без ли-
110
цезрения той цивилизации, которая, увы, содеяла ущербность мировоззрения математиков.
А башни, которые вы стали замечать, транслируют на вас ауру уже того века, в который вы
сумели перейти своим мировоззрением. Вы, наверное, и сами замечали, что аура города и
деревни различается насыщенностью интеллекта. Часто столичный житель знал много ве-
щей, которыми и не думал интересоваться, но обычно люди были перегружены избыточно-
стью информации. Ваша задача быть в согласии с аурой времени, без перегрузки, благодаря
найденной вами каждым ориентации.
После семинара к Олегу подошёл тот молодой человек, который спрашивал Виктора Ни-
колаевича о третьем этапе жизни.
- Я ведь не о третьем этапе жизни хотел спросить, - начал он, наверное, заметив реакцию
Олега, который сидел к нему спиной, - мне вспомнился Мюнхгаузен, который хотел пода-
рить людям 32 мая. Так вот, а если в этот день родится человек, то когда у него будет день
рождения? А вдруг это будет Бог без возраста, у него же не будет дня рождения и потому
не будет и лет?
Олег рассмеялся такой простоте рождения Бога, но посерьёзнел, а не это ли и произошло
с техногенным мышлением математиков. И не потому его — их мировоззрение, минуя их
движение мышления, раскрученное цивилизацией, нам даже нежелательно видеть.
На лекторскую часть пришёл другой лектор, но часть студентов, как про себя их порой
называл Олег, была знакома, и даже был Алексей, значит всё в порядке.
- Фантастику читаете? – был вопрос лектора.
- Читаем.
- Что, к примеру?
- Беляев, Уэльс, Толкиен… - раздались голоса.
- Толкиен, хорошо. А ещё кто?
- Ефремов, Лем.
- Достаточно, вижу, читаете, не будем углубляться, но добавлю: «Аэлиту», «Гиперболоид
инженера Гарина»*, но не самого Алексея Толстого, видимо, читали, - удовлетворенно отме-
тил он согласие взглядов. - В своей книге «Хождение по мукам» Толстой уже не фантаст, а
эпоха. А вот Лем – фантаст, ушедший в философию, а это уже иное качество. А хотя следует
подметить провидение божье. Хотя Лем в «Гласе божьем» чего только не напутал! Старался
для нас, гениально старался. Но мы останавливаемся на ясных произведениях или на тех,
которые можно подсветить и мнением других художников. Для нас это повесть «Солярис».
С ней уже у вас идёт работа, подступило дать вам дополнительную подсветку и от меня. Это
произведение, которое перешло на следующую ступень общественной полемики. «Соля-
рис» - величайшее произведение в том качестве, что в максиме планеты этой оно не только
философия, но цельный образ.
- Я знаю, многие из вас вышли к этому образу самостоятельно, что совершенно спра-
ведливо. В вашем мышлении он должен уточниться до осязания, он не только этап вашего
перевоплощения, но и космически универсален, как, собственно, должно быть всякой вели-
кой философии. В образе Соляриса представлена высота философии ХХ века.
Даю краткую преамбулу, но в створе видения этой философии режиссёром Тарковским.
Астронавты с целью поиска жизни вне Земли остановились на планете Солярис, обна-
ружив там органические соединения и странные явления нарушения законов гравитации.
Но когда они подступились со своим пониманием и интеллектом к планете, то пред ними
оказалось целое море органики безо всяких отдельных образных явлений, к которым при-
выкли люди на Земле. Порой это океаноподобие делало изображения, удивительно точно
повторяя, то, что хранил в своей памяти тот или иной астронавт, и более того делало это по-
добие самостоятельным и проникающим в герметически закрытую космическую станцию.
И этот образ, трансформированный океаном, начинал и говорить, и понимать, как и должно
было тому, кого он изображал. Перед учёным Гибаряном предстала девушка. Совершенно
справедливая и спасительная подмена режиссёром Тарковским первичного текста. Видимо
111
девушка в юности поразила разум учёного и осталась в нём, как загадка без разгадки. И вот
здесь на станции, явилась его мечта перед ним в живом воплощении, такая же загадочно
влекущая, как и в те далёкие годы. И маститый учёный видит, что остался тем же беспо-
мощным юношей, не взирая на учёные степени и какой-никакой житейский опыт (видимо,
теперь мы уточним - опыт его был без любви). У Сарториуса ситуация хуже: то ли аборт, то
ли неудачная операция застолбили его разум на ребёнке, и вот теперь это ребёнок являлся
перед ним с садистским упорством. Сарториусу бы сообразить, что нужно не с хирурги-
ческим инструментом влезать в явление, а понять, значит полюбить... ведь единственное
орудие человеку дано для познания — любовь. Но как полюбить это уродливое, увеличен-
ное переживанием существо? Сарториус такого не мог, это его трагедия, перед которой он
держится мужественно, но не в похвалу ему и не в пользу науке. Крису на станции было
легче: ему была восстановлена океаном его жена, которую он любил, но вздумал легкомыс-
ленно покинуть, не по причине ухода к другой женщине, а по причине увлечённости своей
наукой. Ему было позволено пережить этот опрометчивый шаг на станции далее, а значит
и понять. И произошло то, что и должно было произойти — океан принял контакт через
любовь Криса, и стал, как котёнок, ласкаясь и играя, воспроизводить Крису любимые места
жизни. То это был дом детства, и отец в нём, то мать, которая воочию подходила к нему,
и, заботливо, омывала его руки, поливая воду из кувшина над тазом.
Вот такая картина из экранизации романа Андреем Тарковским. Океан как единое суще-
ство, по восстребованности подступившего к нему человека, реализует контакт с ним через
воспроизведение ему дорогих для памяти образов. Теперь представьте себе, что этот оке-
ан есть и с нами здесь, с каждым, и вокруг нас, и мы есть он, и весь космос вокруг нас это
он - океан. И мечтающий человек или молящийся устойчиво об одном и том же посылает в
него сигналы. Кстати феномен учения Рериха *в том, что он выявил, что океан мышления
постоянно работает на спасение человечества. Океан не отвечает событиям кратких слу-
чайностей, если человек вздумал просить, не понимая сути предмета (но лишь из того, что
увидел, подсмотрел у других людей, позавидовал). Но то, что глубоко в душе просящего, как
желание юноши о встречи с любимой девушкой, как и то, что в обращении устойчиво, что и
бережно сохраняется, как например верность к встреченному, но утраченному идеалу. Вот
откуда в интуицию людей прописано: «Всё придёт к тому, кто ждёт».
Я хочу осветить другую сторону событий повести Солярис, а именно: очеловеченные
образы - создания океана Солярис на станции астронавтов не имели самостоятельности.
Они были созданы матричным образом по образцу человека, к которому приставлены. И
затухание первичной причины их создания - мозга человека – астронавта, от усталости или
во время сна, им затрудняло существование. У Лема обронена ещё одна закавыка, которая
мелком прозвучала в фильме, но основание её куда глубже. Я имею в виду нейтринную глу-
бину создания этих копий разума. Это серьёзное предположение, но о нём позже. Сейчас я
скажу совсем иное, касающееся каждого лично.
Что происходит с человеком, когда он теряет самого близкого, самого дорогого себе че-
ловека?
Олег вздрогнул.
Зал затих, тишина была такая, что, казалось, одно дуновение и зал, не удерживаемый ни-
чем, перевернётся, как в невесомости переворачивается человек, потянувшийся за очками.
Олег изготовился на слух, как барс увидевший внизу косулю, забыв, что сам вытянулся на
предельно хрупкой веточке своего осязания.
- Человек зачастую переворачивается в представлении о ценностях своих. Крис утратил
Хари на станции, и Солярис, получив такое напряжение от человека, точнее астронавта
станции, перевернулся уже сам. - Прозвучало над залом, как магическое заклинание. - Те-
перь человек, оказавшийся без существа, единственно ему дорогого и любимого (а на самом
деле копии, которой была Крису Хари), вдруг осознал, что он не может быть без этой копии.
Заметим, что эта опять коррекция Андрея Тарковского. Лем великий открыватель образа,
112
но Тарковский даёт – вдыхает в него пульс жизни. Всякое слово теперь напоминает Крису
Хари, подаренной ему океаном. Всякое действо его стало подоплёкой тому, что бы была
тому ответом реакция любимого человека. Каждый шаг учитывается мерой значимости пе-
ред человеком, которого не стало. Жизнь для Криса оборвалась? Да, и в то же время - нет!
Солярис перевернулся - любимый человек ушёл в него, а тот первичный человек – астронавт
Крис остался на станции, который и осознал, что жизнь вместе, есть более чем сосед-
ство. Как рекомбенировать утраченное? Ведь живёт и та часть - Хари, там, в океане, и эта
на станции - Крис, но раздельно. Могут ли половинки восстановиться до целого самостоя-
тельно? Голограмма сохраняет всё сведение об изображении, записанном на неё, но это же
голограмма. И изображение её зафиксировано в ограниченной системе координат времени.
А жизнь имеет свою координату развития непрерывного роста движения к совершенству
через веру к богу. Может, эта половинка и сохраняет представление о себе, но вопрос, а как
та движется там? И как двигалось бы, отличное от обоих отдельных качеств, совместное?
Океан перевернулся. Он забрал в себя своё, а человек остался там в том состоянии, которое
иначе не назовёшь, как: «не могу быть без тебя», но теперь осознанное по–новому. У Лема -
«я должна видеть тебя всё время» перешло в иное измерение у Андрея Тарковского: «я могу
тебя видеть и жить с тобою только здесь возле океана, в котором ты. И что мне выбрать?».
Лектор замолчал, и та тишина, которая до предела напрягала слух всех присутствующий,
вернулась опять. Никто не только не мог что-то сказать, но даже представить, воображение
слушателей остановилось. Лектору требовалось сказать что-то ещё, чтобы дать старт мыш-
лению, оживить аудиторию.
И он сказал:
- Завтра в эту аудиторию придут не все, но те, кто придёт, уже не будет в исчислении того
времени, что есть сегодня. Вы это сейчас ощущаете своим ступором на мысли. Неважно
сколько и кто потратит времени, чтобы ответить на мой вопрос, который прозвучал здесь
предложением выбора. Может, месяц, год, но придёт завтра, как и тот, кто уже имеет ответ
и которому завтра и будет завтра. Исчезновение времени есть всего-навсего исчезновение
одной из констант, необходимой для воспитания нашего мышления. Вы уже решили с по-
мощью Теории относительности вопрос о скорости и покое, а это следующая вам задача. Но
я попрошу расходиться поодиночке и оставаться в одиночестве на какое-то время (следует
отследить своё впечатление). Встретимся завтра.
«Время - время», – шептал Олег. Он знал, что время для счастливых отсутствует, останав-
ливается что ли, кто этого не знает. Да вот он уже узнал и другое: оно остановилось для его
счастья с Мариной. Оно не идёт. Как вчера они вышли на спектакль, да-да вчера 29-го ну а
сегодня 30-е, и более ничего нет, он даже не знает, сколько прошло - год уже, наверняка, по
тому исчислению. А по этому, его внутреннему, как он вступил в проект, сколько? Да ни-
сколько – вчера! И третье: время можно ускорять, и это почти одно и тоже, что делать его
отсутствие. Условность? Координата всего-навсего? Но этот нам шаг с помощью Эйнштей-
на. Олег поднялся из-за стола. Лектор уже уходил.
«К реке! Пойду к реке,» - Олег, вставая, мельком взглянул на Алексея, сидящего с противо-
положной стороны, но, памятуя, что желательно расходиться поодиночке, пошёл к выходу.
У выхода он остановился, ещё раз взглянув туда, где был Алексей. Его уже не было. Пожа-
луй, Алексей был единственный, с кем бы он хотел перекинуться словом. Но одновременно
ощущал, что никто ему сейчас не помощник, как только сам. Более всего его зацепило то,
что он похож на Криса в конце фильма Тарковского - без видения Хари. Образ, который
океан забрал у него (а у Олега Марину), прошёлся ему так глубоко, что он боялся пока в себе
эту мысль тревожить, но сохранять лишь ощущение. Да, Хари рядом с Крисом, как Эвреди-
ка*, идущая позади Орфея, когда тот её выводил из Ада. Пожалуй, это, пришедшее состоя-
ние к Олегу, было очень интимно, а потому действительно было полезно одиночество. Кто
знает, может, по этому трагическому состоянию души и избраны были участники проекта.
Что-что, а трагизма в жизни нашего ХХ века хватает, выбор большой». Следуя плотной, как
113
волна за волной у прибоя мысли, Олег шёл к реке. Отсутствие лекций на сегодня позволяло,
да и задача была велика.
Был у Олега такой уголок, на который он напал в те первые, ещё не так загруженные, дни.
Как-то забредши далеко по тропинке, он вышел вновь к реке, которая долгое время оста-
валась в стороне, и поразился совершенству красоты природы. Никакой садовник не мог
такого содеять, здесь всё было не рукотворно, но так гармонично, что в памяти всплывала
музыка. Олег вслушивался каждый раз, желая вспомнить её, знакомая и в то же время не
знал названия её. Умей он записать ноты, но не умел, и у него даже не было простенького
инструмента, чтобы проиграть и запомнить последовательностью нажатия клавиш. Более
того музыка набегала и вдруг пропадала. Он останавливался, но музыка терялась, начал
двигаться, и вот она. Олег и раньше приходил сюда, но не всегда являлась мелодия в его
память. Была она воздействием схожа с некоторыми опусами Баха, но это был не Иоганн Се-
бастьян Бах. И вдруг как озарение, Олег вспомнил, что это Марикконе. У него даже запись
нескольких произведений его есть: Ennio Marricone, а это Baci Dopo II Tramonnto * - этого
американского композитора, противостоящего техногенному пути. Вот оно подтвержде-
ние, что творческие люди родственны, неважно в какой нации, просто у русских их больше,
вот оно богатство человечества. Русские к тому же последовательнее других на этом пути.
Как близка эта музыка к «Лакримозе»*, но ту Олег избегал слушать, а вот эта неведомым
путём пришла к нему сама.
Сейчас в этот миг одиночества после лекции эта музыка пришла вновь, и, не мешая
мышлению, оставалась с ним. Только сейчас, предаваясь мелодии, Олег заметил, что воздух
какой-то необычный. Он как будто стал плотнее, как при ветре, когда тот дует в лицо. Но
дуновения не было, а он плотно влетал в лёгкие Олега, производя удивительные протубе-
ранцы мысленного озарения. «А не океан ли? вот он, может в этой плотности воздуха, и
сейчас он опустился на меня? Он может дать видения? - Но видений не было. Океан на-
верно помнил заповедь создателя, «не удивляй слишком сильно, а то человек не выдержит,
потеряется, свихнётся без опоры. Пусть он прежде найдёт опору».
«Что может быть мне опорой? Такой как для Криса, Хари, или подобие её для спасения
его от беспомощности? Но он Крис есть. Значит можно побыть в стабилизации, да я сейчас
не двигаюсь духовно, но могу проникать воображением в то, что он есть. Он лоно Хари, я
лоно Марины, она есть, она живёт во мне, живёт мною. Я даже могу сейчас пойти с ней в
ресторан в Феодосии. Я знаю, как она сядет напротив меня, как доверит меню мне и будет
согласна даже на бутылочку местного вина. Она будет согласна с моими впечатлениями.
Моё отражение всего, в чём я вознамерился быть. Но что мне опора? - вернулся Олег вновь
в себя, - память о ней? Не отвлекаясь помнить о ней? Даже больше вызывать в себе образ её
в подробностях? Хорошо бы опять сесть за портрет.- Воздух также влетал плотно в лёгкие
Олега, музыка то отдалялась, то приближалась, рисунок прямо-таки оживал перед Олегом,
он уже видел лицо Марины. - Ах, жаль, что я не взял с собой хотя бы блокнот для наброска,
а, может, поможет слово?»
Олег всё же заторопился домой.
«Домой, - выдохнул он, ускоряя шаг, - мой дом там, где она на портрете. Но лишь портрет,
этого мало. - При движении воздух становился ещё плотнее, но, как ни странно, погода
была устойчива, а воздух прямо-таки питал, не хотелось ни присесть, ни есть, но идти, и
сил всё становилось больше. Стали попадаться люди, но незнакомые и, слава богу, чтобы
не отвлекаться, не вступать в контакт, не нарушить состояние видения и ощущения образа
Марины.- А может я составная часть океана? - «Солярис перевернулся». – Отчётливо про-
звучали, как фатум слова. - Да будет ли мне завтра истинным завтра? А какая собственно
разница, ведь это уже проблемы времени, а не меня. Мы соберёмся бог весть как, кто через
год, кто через месяц и все одновременно. Странно, а ведь это сложнее, чем две фотонные
ракеты летя навстречу друг другу не могут превзойти скорость света. Да и первая ли слож-
ность? - вдруг Олег остановился, - так вот она задача, заданная лектором. На что встать,
114
как устоять, утратив координату времени? Кажется, я у реки нашёл что нужно - стать как
можно полноценнее отражением любимого человека».
Олег остановился. Оказывается, он вернулся к своему коттеджу, но странно среди их
строений стоят несколько новых зданий, появившихся за один миг его отсутствия. Люди в
основном незнакомые, то там, то тут, спешат по свои делам, не задерживаясь на этом впе-
чатлении, Олег прошёл к своему входу, не обратив внимания, что тропинка была покрыта
каким-то мягко прогибающимся пластиком. Солнце садилось за лес, над кромкой которо-
го тоже возникло несколько строений, но купол Храма сиял неизменно.
«Океан здесь. Она в нём. А исчезнуть получается должен я. Как исчезла Хари. Куда исчез-
нуть? Да туда же, ведь я ещё с этой прежней оболочкой тела, а она-то эта оболочка и должна
исчезнуть. Но без этой оболочки окажусь ли я рядом с Мариной, той Мариной мною люби-
мой Мариной, до точечки- родинки на руке, ведь мне и это важно. А исчезну если я? а она,
зацепленная равным образом за меня, тоже приговорена будет к исчезновению? Нет здесь
всё не так! Увидеть бы Алексея. Но поздно, а завтра на лекции. А вдруг Алексея не будет? И
как это: кто год, кто месяц, а все будут рядом. Ну, это потом, а вот будет ли Алексей?» - Спать
Олег не мог. А может, спал, потому что было утро, и был восход как обычно. Ещё одна кон-
станта утро, восход, как же мы привязаны к ним и как трудно, и почти невозможно без них.
Олег встал рано. «Нужно сходить в храм, - почему-то пришла мысль. В тот Храм, который
сияет золочёным куполом».
Он привёл себя как можно скорее в порядок и вышел.
Храм, был открыт. Как и всегда, лики святых так же спокойно взирали на Олега с икон
и со стен, как и в первый раз, когда он пришёл сюда. Чувства стали успокаиваться. Олег
прочёл «Отче наш» и «Символ веры» и свою молитву о Марине и тихонько пошёл на выход.
Не изменяющийся иконостас и иконы по стенам Храма умиротворили мышление, успокаи-
вали, и привели нервы Олега в порядок. Он даже не сознавал в себе о том сокровенном, о
чём молился в этот миг. Но знал бог: навстречу ему шёл Алексей. Чувство радости, которое
испытал Олег, было равно тому, что он увидел если не истину то верного слугу её.
- Ты был уже в Храме? – был вопрос Алексея.
- Да.
- А я только иду, но на минутку. Ты подождёшь меня?
- Да, перед монастырём в той роще, - он указал на стайку берёзок невдалеке, - подойдёт?
- Да-да.
- Ты понял? - был первый вопрос Алексея, когда он подошел к Олегу.
- Что?
- То, что идёт перемещение, или прошло.
- Наверное, да, но так спокойно, без гроз и потрясений. Неужели мы снова в другом вре-
мени.
- Да, но на сколько, и как уточнить?
- Похоже, мы с тобой совпали, поскольку можем общаться.
- А в каком времени мы? Может не в будущем, а в прошедшем? - У Олега сверкнула, как
нечаянное биение жилки на шее, надежда увидеть Марину живой, не знающей того страш-
ного...
- Я думаю, в будущем, судя по количеству строений, возникших тут и там. Ты заметил?
- Да, - кивнул Олег. Он заметил, но рассеянно, и не придавал до этого мига этому значе-
ния: «Значит в будущем, а жаль».
- А позолоченность куполов, раньше они не были золочёными, заметил?
«Значит, действительно», - вот почему Олег тогда явственно увидел его в тумане.
- И по воздуху ты чувствуешь его живительность? – продолжал спрашивать Алексей.
- Да, - отвечал он вяло, потому что наседали мысли: «Возврат по времени, наверное, отни-
мал бы силы, а здесь умножение». - Но лектор! Лектора мы увидим вот так, как друг друга? –
посмотрев на Алексея, спросил Олег.
115
- Лектора мы не увидим, будет другой, это он мне сказал при расставании, когда я спро-
сил, он ли будет нас ждать завтра. Он остаётся там, на нём обет стража перехода, и ему за-
поведан переход. Каждая ступень перехода повязана узами молчания такой глубины, что
трогать их им опасно.
- Смертельно?
- Нет, сложнее.
Памятуя, что Алексей не проходил периода резервации, Олег не задал ему больше вопро-
сов, даже об уточнении того тревожного и непонятного определения себя в координатах.
Мы в Солярисе или сбоку, и когда мы были в океане этом, а, может, и поныне есть..
Молча прошли до своих коттеджей
Алексей ты «Лакримозу» знаешь, всё-таки спросил Олег. Про музыку Марикконе, которая
звучала в его ушах и сейчас, он поосторожничал спрашивать, чтобы не вдаваться в мир му-
зыки. Моцарт, конечно, был Алексею известен.
- Да. А почему ты спрашиваешь, это же самая печальная музыка, которая есть на свете.
-А у тебя сейчас не звучит музыка.
-Нет, а у тебя звучит «Лакримоза»?
- Звучала, сейчас нет, - нашёл необходимым скрыть Олег. - До лекции... – произнёс он.
Свободного времени было ещё часа два, но утром Олег привык и старался быть один.
- До лекции, – откликнулся и Алексей.
«Хотя бы одно иметь точное то, что на следующей лекции, встретиться вновь. Хотя бог
весть, воистину, - молил про себя Олег, - процесс ещё шёл, и всё так же питал воздух силы,
и музыка Марикконе не переставала звучать».
«Лакримоза» часть Реквиема Вольфганга Амодея Моцарта
Глава 20. Леос
Легенды не отвлечённость, но сама реальность. Поистине мечты не знаки безграмот-
ности, но отличие утончённых умов. «Держава света» Н.К. Рерих.
Продолжается поиск своего равновесия в духе Олегом и Алексеем. Озабоченность обоих
тем, чтобы не отстать в смещении по времени. В разговоре Алексей касается двух трево-
жных для Олега тем: Поля и Воскрешения.
На следующей лекции тот же лектор, в зале Алексей. Олег переглянулся с Алексеем: не
остались ли они за бортом смещения времени. Олег пока стоял на том, что главным для
себя он определил переход от любви к верности, к тому же он слышал шум во сне. Беспо-
койно смотрел и Алексей, ведь лектор, кажется, на прошлой лекции прощался. Но первые же
слова лектора обоих успокоили – смещение шло. Олег узнаёт о существовании таинствен-
ной книги.
Утром, предпочтя опять прогулку работе за компьютером, Олег решил, пройтись по
своему малому кругу, как называл для себя он сам проход к повороту реки.
«Значит, я есть океан, – шла вровень с ним вчерашняя его мысль. - Но в чём же, в каком
действии? - Я океан вокруг Марины, и нужно ей давать своё внимание и память. Но нужен
ли я ей с такой жертвенностью, а вдруг не нужен? И тогда, всё наоборот? Как часто мои
поступки при желании дать что-либо человеку, обращались в нечто противоположное.
Человек был без внимания ко мне, а с моим даром, вдруг начинал гордиться, что вот, мно-
116
гие мне служат, и этот тоже».
Возвращаясь, он встретил Алексея, тот оказывается тоже бродил по округе. Беспокой-
ство не давало ему покоя, а возможно и сна, да ещё нарастающая мощь мышления. Образы
соединялись в более сложные свои конструкции, которые открывали новые дали видения.
- Ну как ты? – спросил Олег, поприветствовав друга, но не поясняя своего вопроса.
- А ты нашёл опору себе? – Алексей сказался прямолинейнее. Конечно, опора волновала
обоих более всего.
- Как ни странно, что-то определилось, вот, послушай: «Не думать, что кто-то думает обо
мне больше, чем я сам. Но главнее в этом то, что помощь моя другим людям, должна идти
по их просьбе, и я должен видеть, что просьба это не ко всем, а только ко мне».
- Интересно, - промолвил Алексей.
- Что интересно?
- То, что ты сказал. Ведь это противоположно канонам веры о добролюбии. Там отдавай
всё и всем, без оглядки и ожиданий каких-либо в ответ.
- Да, но дело в том, что я заметил, что благие намерения остаются не без претензий на
взаимность, то есть добро за добро. Я хотел освободиться от этой претензии, и мне стало
очевидно, что это возможно лишь тогда, когда мне человек чем-то симпатичен, и я хочу
удержать его, удержать ближе к себе. Ведь если не это, то недалеко то, что благими наме-
рениями дорога мостится в Ад. Кому, и тому ли даёшь? должна быть ответственность. В
первом случае ты ждёшь раба за свою услугу, с другой стороны ты сам станешь рабом, если
всё отдал, да так, что хоть руку протягивай. Ну а потом ты неминуемо окажешься в потугах
платы, за оказанную поддержку уже тебе.
- Но ведь перед тобой, во время помощи твоей, глаза ангела, а это совесть. Что тебе ещё?
Но и ты должен быть притом сам со своим расположением, иначе ожидание ангела, совести
твоей сожжет тебя. Вот тут уже не посмей отказывать. И жертвуй даже собой.
- Но глаза! Я должен видеть глаза, поддерживающие, осуждающие пусть, или возвыша-
ющие тебя от того, кому дарю? Или это внутри себя, в аллегории? – противоречил Олег и
продолжал. - Ты, конечно, бывал в поездках, – начал не спеша и проникновенно Олег. – И
можешь вспомнить те мгновения, когда ты первым утром выходишь в город, в который
приехали. Друзья ли, родители твои ещё спят, а тебе нужно купить хлеба или что ещё, по
мелочи. Ты выходишь, а вокруг город. Вернее ещё нет города - переулок, дворик, но это
город, Париж, к примеру. И кот бежит, и кот парижанин – тайна ещё не открывшаяся, но
конкретности, так сказать, причиндалы её пошли. Город тебе как планета Солярис, спустив-
шемуся в него астронавту, но тебе важен ты сам, и чтобы этот город не уничтожил тебя, но
заметил, а может, принял.
- Ты к чему?
- Да к тому, что каждый день должен начинается так, как первый день в любопытном тебе
городе. Ты подозреваешь, ты знаешь, что здесь всё другое, ты никому не должен и никого не
встретишь из своих должников. Чист лист твоих понятий и представлений. Но уже первые
знаки и различия в них есть, и ты ещё не отличаешь их, но одно, другое, третье, картинка
нарастает. Друзья твои, вкушая хлеб, который ты принёс, слушают тебя, когда ты говоришь,
вот об этом – твоём первом впечатлении, как слушали бы писателя, написавшего интерес-
ную книгу, которую ещё не читали. Но ведь то, что ты говоришь, уже с претензиями к тебе
самому - на твоё изменение, подстройку.
- Ты о чём? - повторил Алексей, он не мог понять ещё Олега.
- Не знаю, - вдруг объявил Олег, - боюсь сказать, что и правда мы не должны никому по-
могать, чтобы оставить эту чистоту листа при себе. Как и не должны быть должниками тем,
кто внезапно оказал нам услугу. И благодарность нужно выражать лишь кивком, выразив
признательность. Получается, реакция должна быть предельно осторожна, как остановка в
юморе, - Олег вспомнил Артура, - ирония получилась, понята слушателем, и стоп. Я при-
нял, я понял и всё.
117
- Жаль, что и слово «аллегория» всё ещё находится в том древнегреческом плену, – за-
думчиво произнёс Алексей. - А ведь это язык художников и будущих людей. А ведь аллего-
риями, их чистотой нужно выходить к тем понятиям, принесённым нам Спасителем, да и в
отзвуках Леоса. А далее несут свет понимания жизни и отдельных явлений её легенды, а без
них – точнее без глубочайшего проникновения в них любовью и верой - знания нет?.. - Алексей
запнулся, остановился и вдруг добавил: - Как мы примем на себя тогда обет Воскрешения?
- Однако у тебя ещё сложнее, - промолвил Олег, - а я прошёл, наверное, от края слишком
быстро, если не прошмыгнул.
- От какого края?
- Ну, с отрицанием помощи. Обет Воскрешения принять, ты сказал, а может: мы должны
перестать заигрывать со смертью, а объявить войну ей, пойти на неё, и Бог нам поможет.
Олег хотел продолжить, но запнулся, вспомнив слово Леос, которое произнёс Алексей.
Он не знал что это такое «леос», уточнением сейчас, можно было сбить ход мыслей.
Алексей шёл рядом, слушая. Олег, помолчав, продолжал:
- Небо нам тайна была и есть, - пытался он сам в себе углубиться в свою мысль. - Неда-
ром поэты Древней Греции искали смысл и божество там, в облаках. Небо было обетова-
ние до прихода Спаса, а поэзия греков есть опыт в поиске там веры. Да поэзия до сих пор
ищет, как зацепиться себе на небе. Наука же, как и её верные слуги факта — археологи, ищут
сути в Земле, ищут до самозабвенного вожделения, забыв и потеряв зачастую очевидное
и им, что Земля на космической орбите. Они претендуют на особое внимание, называя
себя учёными, но умалчивают то, что от них - учёных, коллег их - из древности не осталось
ни единой своей книги, разве только каракули дикарей. В то время как у людей веры есть
книги. И Книга книг от Бога! Учёные же, не имея позади себя такой первоосновы, хотят
проявить себя спором с этой Книгой. А своего-то, нет! А мы люди в своём мышлении, ещё
хуже из себя- океан Солярис, - Олег, коснувшись Соляриса, даже подумал, что не Леос ли
это. - Да-да мы это жидкое состояния океана Солярис, и пытаемся построить мимоид, или
выстрелить пальцем указующим в показавшуюся нам суть. И выстрелом, хотя бы, привя-
зать себя к сути. Но метимся в Пушкина, чтобы означить себя исконно русским, а попадаем
в Троекурова.
- Эк, расплывчатое у тебя «мы», - усмехнулся Алексей. - А ты в кого попал своей указую-
щей стрелой?
- Пожалуй, в Высоцкого? Нет, точнее, впал в Высоцкого.
- Это звучит точнее, - заметил Алексей. - Но я был бы более доволен собой, если бы уда-
лось совпасть с моим современником Патриархом. Ты знаешь, мне вдруг стало ясно, чем
древнегреческая мифология не случайна.
- Случайна? – повторил Олег. - Она оттачивала эстетику поведения, вплоть до позы перед
смертью, но позволяла разнузданность всем чувствам, и Рим погряз.
- Но она держала тот мир. Она была по-своему в движении. Рим не погряз в своём древ-
негреческом мировоззрении, а эстетикой требования к себе вышел из пут телесно-при-
митивной страсти, и тем подготовил приход духа в образе Христа. Мудрено сегодняшним
успешным подданным понтифика? Там в нашем ХХI веке выйти из пут, почти подобных
римским, ничего не принимая из напряженной битвы ума человека против страстей, –
Алексей замолчал.
Молчал и Олег, его мышление всё же спотыкалось на непонятном «Леос».
- Да, с Римом люди подошли к опасному пределу, - заговорил опять Алексей, - а Созда-
тель, не желая повторять Содом и Гоморру, тем более потоп, послал для спасения людей
своего Сына. И тайнами и аллегориями запечатлел свидетельство об этом в Писании. И
этому аллегорическому языку учатся верующие. А все пишущие молятся перед иконой
Златоусту, - продолжал Алексей. - Он образно-аллегоричен в своих текстах, и в молитвен-
ном состоянии одновременно.
118
- Молиться одно, а вот приторочить свою душу к стреле, да отпустить её с этой стрелою,
ожидая возврата. – Олег пытался войти в ход рассуждений друга, но добавленное напря-
жение, от того, что сказанное сейчас Алексеем он уже где-то слышал, да ещё непонимание
Леоса, путало его мысли.
- А стрела и есть суть молитвы, только пускать стрелу нужно к богу. Это по-светски ска-
зать, но ведь Златоуст нам образец, словом своим он с нами и сейчас в действии. Так? А у ре-
жиссёра Тарковского та же мысль звучит в высказывании его о книге, а у Лема подтвержда-
ется в насыщенности библиотек караблей его книгами, – продолжал, увлекаясь, Алексей.
- Я как-то об этом не думал, – отдалённо, автоматически отвечал ему Олег.
- А я чувствую в этом поиске на себе остережение от религии, и всё более осознаю, что
думать человеку опасно и тревожно. Впору сохранить то, что приобретено. Сохранить бы.
Олег слушал уже, как через пелену ему навевало тревогу ещё и обронённое Алексеем:
«Обет Воскрешения». Как выйти на то, чтобы уточнить это у Алексея, - думал он, но не
находил. - Почему обет, а может растворение астероида? Ну конечно, используя сдвижку
времени можно отвести астероид, и тогда моя душа останется нетронутой, а не разнесённая
на куски... точнее душа моя, надёт Марину. А душа Марины есть и сейчас, она сохранена.
Восстановить себя смещением астероида, не это ли мне выход, а вслед, может, увидит меня
и её душа. Тело у меня есть, а что мне тело, вот оно при мне, и оно мне не помощник, оно не
нужно такое и нам обоим с ней. Чёткой или камушком, или памятником оно означено на
Земле, и не помощник душе.
Вдруг, мир вокруг Олега сместился, точнее месторасположение точки исхода его мысли,
отпрянуло будто в сторону. Как бы выключили все вентиляторы и моторы машинного
зала, который шумел рядом, наступила тишина (чистый лист тишины). Всё то же вроде бы
было вокруг, и не то же.
- Что же иного? - попытался вернуть прежнее состояние Олег, чтобы сопоставить его с
настоящим. И тут неожиданно понял, - у меня исчезла тревога, та без границ, без начала
тревога, не стало пропасти той – бездны. Нет стало того, что было сопереживанием за
Марину. Он даже и не осознавал до этого момента, что основной частью мыслей гнетущих
его, было переживание за неё. Как там ей, и где там, от чего у неё может быть тяжесть; не
вредит ли он ей собой, своей натурой от которой он и сам был не в восторге. Каким бы он
стал теперь с нею, он только мог мечтать. Но не стал тогда. Не причина ли он сложности
пути и ориентации там и сейчас ей? Что угодно, только бы не это!
Оказывается, это было главное в его подсознательном мучении, и уж второе: как ему, те-
перь оставшемуся одному, здесь быть с той задачей, которую они несли вместе? И уж самое
простое, что тревожило, это тайное каждому человеку в самом себе: как выглядеть перед
глазами других. Вот, дескать, были по-своему успешны, и симпатичны, а самого простого
не смогли - побыть дольше других в жизни. Теперь для Олега оказалось всё это устранено,
точнее отстранено: Марина есть, а вот его - Олега души - нет. Но он теперь знает это, и он
материал себе — Солярис, точнее часть этого соляриса, и сам перед собой, пусть пока толь-
ко в плазме тела, но и в поиске. Не любовь, не сопереживание, а верность любви, маршрут
любви? Значит, остаётся строить себе свою душу, а это будет помощь и ей.
Олег ощутив это озарением молчал, молчал и Алексей. Да, и подошла пора, идти им на
свои лекции.
- Как вижу, вы справляетесь с тем, чтобы найти опоры, а некоторые с тем, чтобы точно
назвать предыдущий свой фундамент, - проговорил без оттенка иронии лектор.
«Верность любви моя опора, но как-то ещё туманно», - подумал про себя Олег.
- Отказавшись от прежних опор и координат, сможем идти далее, – заметил лектор как бы
про себя. Аудитория была вроде та же, но несколько человек были незнакомы.
Сегодня мы ваше мышление с иной ориентацией будем помещать для пробы в другие ко-
ординаты. Каждый из вас знает в себе дорогого человека, знает, что полноценное движение
по жизни возможно только с ним, а теперь посмотрим извне на других людей, на всех людей:
119
Города, тротуары заполнены людьми, все торопятся туда сюда, – начал лектор, то уда-
ляясь в угол аудитории, то возвращаясь обратно, - кое что из увиденного достойно любо-
вания, особенно в хорошую погоду. Кое-что, да и в основном, так себе. А большей частью
перед взором нашим на улице полу-совершенства. Я говорю о вашем земном бытии. Дети
пригожи, но это на две трети труд родителей. Женщины заняты на половину интимными
заботами о себе. Чуть, но лишь чуть, свободнее от подобных мук мужчины, но когда они
одиноки, то, как яростно заняты отрицанием женщин, кстати подсознательная ревность
за свою свободу, но свобода их чаще проявляется, как игнорирование порядка вещей и
даже опрятности, чистоты. При свободе мужчины нередко погружаются в запустение всех
житейских мелочей, и махровый куст этих усердий - энтропия пьянства, бродяжничества.
Оказываются более почтенными среди этого многошумного явления людей на улицах, те,
которые несут заботу о детях, о родителях, о красоте и приличии, о хлебе насущном, о
профессии своей, о безопасности. А мечты, чаще всего являются, в их воображении от
энтропийной тяги - на покой, на отдых, на расслабление: рассказать, разговориться, вы-
болтаться, а то ещё и с поиском опилок в чужом глазу.
А закон есть, и порядок есть, пусть не всегда введён в закон, так это из-за усреднения чад,
часто далеко не божьих. Есть высший закон — Бог — Создатель и ожидающий в то же вре-
мя, кстати, хотя бы исполнения оставленных людям заповедей, которые при выполнении и
обеспечат спасение и гарантию жизненного пути каждому и всем, разве только не упасть в
пропасть или не попасть в лапы голодному зверю.
Но, я спрошу ещё об ином, сколько времени в день человек совершенен и приличен для
лицезрения? – лектор, повернулся к аудитории, - Два – три часа? не назовёшь же совер-
шенным время, когда он спит, или ест.
Аудитория молчала, кое-кто склонился над своими записями.
- Вот вам и люди! И грешно и факт — в большинстве своего времени они не собраны , они
ленивы, да и тупы, да и судьи другим (каждый, хоть на процент), они отравители правды и
вершители интриг, доводящих до крайностей правдолюбивых людей, а поэтов и до смерти.
Разве Лермонтов не щадил себя в слове, в деле и отечеству, и царю! Убийце же его дали срок
три месяца наказания. Какими хлопотами, каким послаблением от царя, освобождённого,
кстати обществом, для большей возможности приличного ощущения себя? Или это указка
была на то, чтобы помалкивала челядь перед их величеством. И замолчали. Но не навеки
веков. Через полвека уже всё вырвалось нарывом. Причём во всей людской массе русских
людей- протуберанцем, всплеском, возмущением. Несправедливость к поэту, опущенная в
нутро русского общества, отравила кровь всего общественного коллоида его, и доросла до
руки, способной на убийство. Подряд косили правых и неправых, а с ними и благочести-
вых, и монахов, и не могла насытиться. Не Лермонтова нужно было наказывать за стих –
вопль по поэту, а пересмотреть весь приближенный престол царю — батюшке (престол уже
багряный от крови Пушкина).
Но это аллегорическое отвлечение в историческое ощущение образов. Не прельщайся, че-
ловече, видимостью дневных улиц, когда чистенькие дети бегут в школу, а прилично одетые
женщины, мечтающие о любви, торопятся на работу, разве что суетой иногда обнаруживая
своё несовершенство. Равно свои послабления демонстрируют и мужчины - обязательно
в фешенебельных лимузинах, следуя на место должности, где и пешком не зазорно пройти.
Да уже вызрела у них укоренившаяся трусость: а вдруг грязь, иль хам какой наступит на
ногу, или вовсе преступник с целью повязать на взятку: «должок ». Трусость объемлет ма-
шинной паутиной мужской род, а женскому тоже паутина в том - возможностью денег и
косметики. Как в этот мир впустить благодушие, где проникнуть в этом мире любви, когда
всё за шлагбаумом, да ещё показухи состоятельности, значительности: «не сделает вреда
тот, кому невыгодно делать вред» и т. д. Как? Ответ: «Никак».
120
Я говорю о пороге человечества к которому оно подступилось в ХХ1 веке. Нет любви,
нет благодушия, да нет уже и глаз, которые готовы понять, принять часть заботы, или хотя
бы смягчить усталость от них, улыбнуться. Машинизированный разум идёт к логической
транскрипции - безопасности лишь себя. Вот в это место и впадает необходимость вашего
космического корабля. Может этот полёт следующий шаг Бога по коррекции человека. От
потопа Бог сам отрёкся, наверное, напоминанием боли стали ему и Содом с Гоморрой, да
он знал это, давая зарок Каину: «в семь раз отмерится». От римского загула чтобы образу-
мить людей - послал Сына своего, и вот наш проект, с неведомым нам для начала, поиском
контакта с математиками.
«Да ведь это говорил Алексей, - и вспомнил, и как озарение, как вспышка пришли мысли
к Олегу, - и я, кажется, это тоже говорил в резервации археологу».
- Математики создали корабль, – продолжал лектор. - Но какою ценой! Вскричал бы Гер-
ман - персонаж оперы «Пиковая дама» и далее там же: «О карты, о карты! О картели!» (о
рынок, о рынок, о рынок - впору вторить) - кубик Рубика. Мы не надеемся на контакт и
общий язык с этими создателями чуда человеческого разумения – корабля, заступившими
за энтропийный знак охраны людей. Но вы философы - народ веры и апогея душевной
культуры человеческой натуры, должны найти его. Пока что ещё не можем вызвать для
соучастия в помощь решения этой задачи гениев, но может, эту возможность откроете вы
сами - там, в космическом полёте. Тогда, вот тогда-то... Если почитать труды начинаю-
щихся в наше время создателей тех кораблей, то легко видеть, что все поколения их, имели
претензии к обществу. Но дело в том, что коллоидная масса общего, а проще толпа, какая
была такая и есть, и вечно будет, потому что разум дар бога, в котором они –коллоиды, вер-
ные себе в себе, не нуждаются. Хотя заглянули бы в глубину своей зависти, ведь ревнуют-то
дару от бога - таланту.
Олег удивлялся совпадению мыслей Алексея с тем, что сообщал лектор. Но в этой ауди-
тории Алексея не было.
Понятен стон и Лермонтова, и Достоевского, и Толстого, и Хеменгуэя, и Экзепюри, и
Булгакова, они с претензиями к обществу для совершенства его, и каждый из них в одино-
честве, – продолжал лектор. - Разряженность пространства ума не менее космических рас-
стояний. И потому смерть единственный слуга пока, для того, чтобы объявить вспышкой о
величии явления личности и преодолеть светом расстояние. Да можно заметить и другое:
смерть часто уносит тело гения в неизвестность, чтобы не вызвать ложного поклонения.
Тупые лбы готовы склоняться куда угодно, а позади каждого такого тупого лба стоит как
столб претензия: «Я тебе дал поклон, дай мне за это!»
Мир перед нами во всём своём многообразии и во всей своей ограниченности: 2/3 рабо-
тает на еду, 2/3 тратит на стон, что мало возможностей, денег, 2/3 идёт на внимание к своему
роду, остальные процентов 7, не более, на то, чтобы оценить своё место, своё мировоз-
зрение и смыл себя в нём. Вы поставлены здесь, - обратился лектор к слушателям, - на все
свои 100 процентов разумения перед этим смыслом. Но определить себя это уже вам часть
задачи, а большая задача - находить согласие душевных сил в полёте, вот что главное, а это
мобильность своих координат ценностей.
Земля-Планета совершенствования и испытаний разуму. Школа - Земля, восьмилетка
своего рода, если назвать эти отпущенные на земле 80 лет жизни человеку.
- Восьмидесятилетка, - кто-то сказал из аудитории.
- Пожалуй, – откликнулся лектор без улыбки. - И ученики разные, и способности разные,
а ученики-то — души. Первые опыты такой мобильности это определение себя перед ге-
ниями. Кажется, вы порядочно поработали с атеизмом Лема, но будущие ваши коллеги на
корабле будут своим мировоззрением сложнее.
«Как счастливо встретить в этой условной восьмилетке на Земле одноклассника, рав-
ного по способностям. – думал Олег покидая аудиторию. - Не об этом ли мечтает каждый
человек? И, судя по огромному стону о счастье, которому принимает в себя более всего
121
искусство — редко оно».
Это счастье выпало им Олегу с Мариной. Они догадывались о нём. Олег, кстати порой
говорил, что жизнь здесь на Земле есть Чистилище (не Рай и не Ад, а Чистилище). Но
оказалось, как ясно стало сейчас - школа. Значит, в «Солярисе» Лем показал нас в перевёр-
нутом виде. Это мы океан, а те немногие люди на станции ученики и не более, чтобы они о
себе там не мнили. И вообще жизнь на земле, точнее, само явление быть - жить – золотая
середина, а может золотой меридиан. Какой там нашему мышлению до оси!
На следующий день, уже привычно для слушателей, пришёл незнакомый лектор, который
сразу объявл:
- О русских страницах истории вчера коснулся Назар Панкратович.
Вот как величают вчерашнего защитника Лермонтова, - отметил про себя Олег. Имена и
отчества лекторов проскакивали как калейдоскоп и не запоминались, так что легче было
ссылаться в разговорах на темы их лекций.
- Вы называетесь гуманитарии, в каком то смысле шаг от того спора ХХ века в России,
когда он величался: «физики и лирики», – продолжал лектор - Но те могучие интеллектом в
технике люди сейчас чаще величаются не физиками, а математиками. А вы есть гуманита-
рии по антитезе мировоззрения математикам в вашей команде гуманитариев, в основном
русские.
Почему? На это есть взвешенный ответ, которым я и займу вас сейчас.
Россия страна расположена на пути великих религий, а точнее работы человечества по
кристаллизации своей веры, но она с большими просторами, чем Палестина. Догадался об
этом Пётр 1, вот откуда успех града Санкт Петербург. Но до того Россия самостоятельно
вышла на Православие, что и спасло и объединило, и возвеличило её до возможности воз-
никновения, не без Божьего провидения, как страны, как Империи, и Духовного Центра
в ней.
Русский язык, менее всего испорченный техногенной гонкой, сохранил в себе все те исто-
рические катаклизмы становления как веры, так и культуры. Это уже истина, которая под-
свечена двумя духовными этапами, каких не было ни в одной стране Золотой век России
и её Серебряный ренессанс. Золотой с Пушкиным - определение национального самосозна-
ния. А Серебряный! - этот ренессанс объял все сферы мышления и деятельности человече-
ства начала ХХ столетия.
«Серебряный век», как часто называют его поэты, стал своеобразной столбовой оста-
новкой гуманитарной фазы развития Западной Европы, потому что в ХХ веке энергия
мышления людей стала активно уходить в технику и модернизм, как отражение его в духе,
погружаясь всё больше верой в индивидуум - себя, и отстраняясь от главного стержня –
Бога. Гуманитарное развитие на этом этапе как бы прекратилось, задремало как богатырь
до следующего востребования. В антитезу этому и родился Духовный Центр и, естествен-
но, направил свои усилия на то, чтобы богатыря сохранить и вернуть к созидательной ра-
боте, тем более что богатырь от Бога. Российский Серебряный ренессанс под занавес этому
переломному моменту засветил мир открытиями по всем составляющим гуманитарной
культуры.. Философия: Соловьев Владимир, Бердяев, Рерих … я не буду перечислять, пото-
му что стоит открыть эти скрижали серебряного века и шкала начнёт расти геометрически.
В искусство тоже: Чайковский, Нестеров, Врубель, Бунин... Россия всесильна на этом
пути хотя бы потому, что сумела адекватно и гениально принять и сохранить, и продлить
и связать всё своё и от Запада не только духовно, но и попыткой изменения стиля жизни,
к примеру своей революцией и освоением плановой организацией в антитезу анархии
рыночной, к которой не преминули примкнуть всей своей промышленностью страны ци-
вилизованного мира. Да ещё России пришлось осилить и пресечь агрессию на себя - война
1941-45 годов, за что как медаль всему цивилизованному миру - Нюрнбергский процесс.
Теперь они на Западе открещиваются. От этого факта. Забыли Наполеона за давностью лет,
а не стоило бы в своих попытках отстранять от себя заслуженный суд.
122
Мощь философов Серебряного ренессанса могла усилить религию, очистить её от пре-
смыкающихся и приживал до совершенства, поставить фундаментом дальнейшего преоб-
разования общества, ведь опыт русской Православной церкви был совершенен и в воспи-
тании нравственности и в опыте общественного организованного труда. Но пришедшие
к власти материалисты, в страхе потерять свою власть, избрали путь не духовного роста,
кстати в рамках принятого планового ведения хозяйства и возможностью построить со-
циализм, а уничтожения мыслящих философов, как оппонентов. Естественно социализм
без того живого роста его в духе, чему была основа русская философская школа, стал
обречённым. Социализму нужно было всё, что родило к этому моменту мировоззрение в
России.
Запад же свалился в комфорт и в техногенность для защиты своей неосознанной атеисти-
ческой тщедушности.
Духовный Центр предвидел катастрофу, которая шла на людей, на общество и на всю
жизнь на Земле, из-за недооценки нравственности, этики. Этот приоритет сохранила Рос-
сия своей глубиной, которую угадал князь Владимир и закрепил на Руси Православием.
Поразительна и стройна история России, растущая своей территорией, в основном энтузи-
азмом первооткрывателей, а не войнами. И язык был избран Духовным Центром русский,
как наиболее сохранивший в своём потенциале гуманитарность. Стабильно сохраняюща-
яся территория с достаточностью всех возможностей свободы, как материальной так и ду-
ховной, способствовала построению многовековой пирамиды культуры, не имеющей уже
аналогов и в ХХ столетии. Россия страна, которая наилучшим образом исполнила посылы
Леоса. Это я говорю уже в том времени, в которое мы уже переместились, и в котором Рос-
сия здравствует. И здравствовать будет.
Понятен геноцид православных священников. Запад, как он в то время назывался, почув-
ствовал достоинство этого растущего явления, а было кому иметь претензии. К примеру
амбиция Англии, с её былым морским владычеством, но отсутствием территориальной ста-
бильности.
Россия органической дланью пересилила азиатское владычество и так же западное, ко-
торому попустительствовал временно Пётр Романов, но которое было необходимо из-за
соседствующего Запада. Две могучие культуры как в единый котлован слились с тем своев-
ременным установлением своего выбора ориентации на Православие. Да за ним-то оказа-
лась могучая сила Бога, который не замедлил протянуть свою длань для поддержки этого
народа: и духом, и территорией, и испытанием, и успехами.
- Скажите, пожалуйста, что такое Леос? – раздался вопрос из зала. Олег вздохнул «нако-
нец-то уточнение непонятного слова, а то за столь обильной информацией опять осторож-
ность отведёт в сторону непонятный термин». По притихшей аудитории стало понятно, что
это слово известно немногим.
Леос? Это таинственная книга которая, как говорят в Православии нетварна человечком.
Она есть в единственном экземпляре с запретом на переписывание, невозможны конспек-
тирования её и толкования. Это потому, что нет ни единого человеческого деяния без того,
чтобы не наложить свою субъективность. С этим православные натерпелись при сохране-
нии Библии. Есть пересъемка этой книги, с программными запретами на всякое сокраще-
ние и правку текстов, но как скоро оказалось, понимание при чтении копии ускользает
прочь. Я говорю легендами, потому что никто этот единственный экземпляр не видел. Но
свидетельства читавших передаются из уст в уста. Эта книга пожалуй похожа на Лоцию
духовного Поля. Поле нельзя описать, но берега его, которые примыкают к берегам нашего
разума можно прояснить, сделать людям кое – какие подсказки. Это путь или точнее воз-
можность пути разума в Поле духа. Мы делаем, пожалуй, самые простые действия из тех,
которые описаны там.
- Она у Духовного Центра?
- Неизвестно, но что Духовный Центр знаком с ней, очевидно, потому что оттуда и идут
123
уточнения множества знаний по духу.
- Она будет помещена на корабль?
- Опять неизвестно.
- Но лететь в Поле, наверное, нужно иметь её рядом, - раздался ещё голос, - она как за-
щита. Поскольку она единственна, то она и сохраняется Полем, и значит, может стать, как
икона обережения полёту.
- Ах вот вы о чём. Возможно, но Поле всемогуще, и оно может вернуть её на прежнее ме-
сто на Земле.
- А где это прежнее место и есть ли свидетельства, кто первым коснулся этой книги?
- О месте её на Земле я сказать не могу, но наиболее вероятно, что первым из просветите-
лей людей она стала доступна семье Рерихов. Поразителен объём знаний до этого неведо-
мый излила эта феноменально одарённая русская семья в мир. Чудо этой семьи в том, что
она как будто охранялась этой книгой.
- На каком языке она?
- На старославянском. Особенностей русской миссии в этом полёте я лишь коснулся, -
вернулся лектор к теме своей лекции, - её продолжит мой коллега завтра. А на сегодня я
заканчиваю свою лекцию. А об этой таинственной книге вам предстоит услышать и многое
другое, неизвестное пока и нам.
«Язык, как известно нам устно, старославянский, освоенный русским Православием,
но запредельно образно-аллегоричный. Если в Еванглие апостолы объяснили аллегории в
три слоя, то в Леосе слоёв не только больше, но просто лес и к тому же живой, растущий. И
потому в этой книге, как в лесу нужно знать тропинки и проходы, от образа к образу – Ло-
ция в общем», – слышал Олег объяснение, вроде бы одного из осведомлённых слушателей в
стайке астронавтов, задержавшейся у входа. Олег прошёл мимо, у него было с кем уточнить
эти знания.
- Алексей, а ты откуда узнал о книге «Леос»? - с восторгом и радостью спросил Олег, уви-
дев на аллее Платоновского сада Алексея.
- Почему такой вопрос? - удивился Алексей.
- Нам только что сообщил это лектор, и то по вопросу из аудитори, и, как я понял, основ-
ное большинство и не знало об этой книге ничего.
- Да? - удивился Алексей, но минуту спустя, как бы вспоминая отвечал, - наверное, я уз-
нал это в первом своём монастыре от схимника. Был там такой схимник у нас, совершенно
молчаливый, но иногда отвечающий на вопросы. Как-то на вопрос, откуда такие знания, он
просто ответил: «Леос». В другой раз сказал, что книга эта своими строчками приходит к ка-
ждому во сне и чаще в его тяжёлых жизненных ситуациях. И всегда не боле одной строчки,
но ясной и чистой, как кристалл хрусталя. В другой раз, - Алексей напряжённо вспоминал,
видя интерес Олега, - в другой раз он обмолвился, что она чаще приходит к людям с чисты-
ми сердцами, а вне сна приходит только к писателям с чистыми помыслами о пользе людям,
которое они называют вдохновением, а апостолы прямо называют эти свидетельства явле-
нием Святаго духа.
- Удивительно, - отвечал Олег.
- Что удивительно?
- То, что я и толики не знал об этом.
- Но ведь вот и знаешь. Значит, подступила и тебе радость общения с нетварной книгой.
Михаил Булгаков автор знаменитого романа «Мастер и Маргарита»
Нюрнбергский процесс(1945-46г) — Международный трибунал по делам военных преступников; суд над
фашизмом.
124
Глава 21. Русский дух
Здесь русский дух, здесь Русью пахнет… Из народного фольклора.
Взорвано, уложено, сколото чёрное надёжное золото. Владимир Высоцкий.
Россия - могучий хрустальный водопад, дугой льющийся из бездны времени в другую
бездну времени, не схваченный доселе морозом узкого опыта... Всеволод Н. Иванов.
Лектор вводит обучающихся в суть объективного разногласия астронавтов на корабле.
Поясняет необходимость русского акцента в проекте. Он обещает продолжение своей мо-
нографии по этому вопросу и на следующий день. Олегу нравится взятый лектором ключ,
и это рождает у него радужные ассоциации совпадений мнения о русском в культуре. Но на
следующий день продолжает тему другой лектор и без той мягкости первого лектора рас-
крывает суть русского акцента в истории культуры. После лекции к Олегу подходит Артур
и неожиданным поэтическим взрывом говорит о своей любви к граду Питеру.
Лектор, как уже стало привычным, был незнаком аудитории.
- Олег Иванов, - назвался он и, внимательно обведя присутствовавших взглядом, а их
было на редкость много - человек тридцать, спросил:
- Кажется, в основном русские? А иностранцы есть?»
- Есть, - поднял руку мужчина на соседнем ряду от Олега.
- Кто же Вы, с каким нам сюрпризом?
- Поляк.
- Жили в Польше?
- Нет, родился, но жил в Белоруссии.
- Больше никого? Ясно. Позволяю вам, как единственному иностранцу в этой аудитории,
задавать вопросы по ходу лекции. Хотя славянин русскому не иностранец. Наша вечная
открытость и щедрость в России пусть присутствует и здесь. Речь пойдёт в основном о Рос-
сии. Почему, дальше поймёте. Было у людей вашего времени такое выражение: «Дай мне
ось, и я поверну мир». Вы, в нашем платоновском саду уже можете дать ответ на это «дай»:
Создатель дал эту ось и не за тридевять земель и государств сокрытую, а каждому дал в
душу, в руки: «вот твоя ось, дерзай, но сам! Нет ничего, чего бы ты не достиг, но условие -
измени себя, нет ни чего невозможного, если улыбаюсь твоим усилиям Я - Господь твой, но
это ты сам».
- А вы, - воспользовался поляк приоритетом, - из какого времени?
Лектор улыбнулся:
- Я, кажется, опрометчиво дал волю на вопросы, но уж придётся хлебать. Я из этого вре-
мени, где вы сейчас есть, но образование моё к этому времени корректировал Духовный
Центр, в глубине и прочности позиций которого я осведомлён. А вам на то, чтобы в этом
была возможность убедиться, будет дана свобода, особенно в полёте, как и несвобода тоже.
Но более отклоняться я не буду. Надеюсь, в этом нет обиды для «Речи Посполитой»?
Поляк улыбнулся, лектор продолжал:
- Вот ведь дилемма человеку! И никуда ходить не надо и искать не надо: ты сам, вот он я
сам перед собой, каждый миг, меняй себя и получай результаты и награды.
Но условие притом одно, и самое первое — «поверь!» сначала в Бога, потом в то, что ты
создание его и, наконец, не подглядывай у других, потому что в тебе всё есть и достаточно.
Даже ширь природы во весь размах не чета твоему богатству. Поверь, поверить в это первая
задача тебе.
И завертелся человек (где-то в ХVI веке), как гусеница, и не прочь маску надеть: «верю», и
вслух сказать, и даже жертву сделать, а внутри остаться не верящей личинкой. Почему? по-
тому что лгать, даже самому себе порой удобно. Но часто рождается в поиске ещё не только
125
вера, а и самоуверенность. Дескать, достаточно моей воли и так далее. Но воля твоя, чело-
вече, врёт тебе, ты демонстрируешь себя, а внутри не имеешь веры, и потому подглядыва-
ешь - принята жертва твоя, или нет! Нет, не принята? А как же верить тогда? А если да, то и
ещё хуже мыслишка ползёт: «Так это я сам придумал себе, а вот если бы чудо сталось!». А
что есть чудо, какое чудо? — джин в помощники, замок в дар, любовь красавицы? А почему
именно в эту сторону понимать чудо? А может в противоположную: споткнулся на ровном
месте, ушибся, хуже - авария, пожар, смерть. Разве не чуда! Чем не чуда, ведь просил? Про-
сил неожиданности, внезапности и чуда, ну и получил, как в фильме «Сталкер» режиссёра
Тарковского: «А Дикообразу — дикообразово».
Есть у народов востока такая сказка «Хечо – лентяй», так вот подарили ему, этому Хечо
возможность трёх чудес. Загадывай и получай, знак позволения на желание - молния во вре-
мя грозы. Сидит Хечо, к безделью привычный, грызёт початки кукурузы, не потрудившись
сварить их, молнию ждёт. А тут живот, возьми и заболи. «Чтоб ты провалился!» - восклик-
нул Хечо, негодуя на живот. Сверкнула моления, и живот провалился. Один позвоночник
остался. Испугался Хечо: «Уж лучше б ты большой стал как у нашего хозяина, чем вот так».
Сверкнула молния, и живот стал огромным. Куда дальше это ожидание чуда привело лен-
тяя, задерживаться не буду. Разум был у него примитивен, да так, что он и пожелать по-че-
ловечески ничего не мог.
Владеть своим разумом - самое первое из шагов управления собой, и, может, самое до-
ступное на человеческом пути. И вы уже знаете, что не волю брать себе нужно, а изме-
нять взгляд на соотношение ценностей с намерением выбрать необходимые координаты. И
именно этим уже представляете и другое, что такое «игольное ушко». Кто перешёл сюда в
это время, знает, что только первое угольное ушко - отказываться от материального, (это
просто, и не просто, как Алладину идти к лампе мимо россыпей злата и драгоценностей). А
вслед идут один за другим ещё соблазны, и следует творить себе отказы от прочих ориен-
тиров и случайных фетишей - их координат, и выбор и испытание их. И далее непрерывный
лабиринт где, непредвиденным сначала напряжением, нужно вычислить следующий шаг,
следующее игольное ушко - и всё есть переориентация себя. Уже и инструмент есть вам
для этого - кабинет творчества, а в нём всемогущий слуга вам — слово, и как им владеть
словом - пример Златоуста.. Найди точное слово и с ним меняй систему координат, и вслед
свою душу.
И на космическом корабле предстоит вам именно это, и в основном это, – продолжил
лектор. - И именно это, будет давать контакты сходимости с людьми, которых вы и не
представляете себе сейчас, но встретите там. А от сходимости, согласия, понимания друг
друга в вашем коллективе будет зависеть и возможность полёта, и надёжность полёта.
Вера единственное то прочное, что держит корабль, но половина коллектива его будут ма-
тематики, и они давно утратили её и не без причин. А им без веры одна судьба – зависнуть
с этим кораблём в Просторе, потеряться в нём на первом же экстремуме Поля, не ведая, что
прочно,сть не панацея, но смысл полёта, а вслед и только тогда, ориентиры.
Им передать и взрастить в них то, что вы сохранили о высшей гуманитарной культу-
ре лостигнутой человечеством, ваша задача. В них самих найти первичную опору, зацепку,
ваша задача, и провести от неё, к организованной - каждым из них над собой - работе. По-
иск этот есть вторая составляющая успеха полёта. И если здесь у вас были преподаватели,
лекторы, там их не будет и вы лишь в своей гуманитарной группе можете что-то воспол-
нить, и лишь в ней вам останется возможность заряжаться. Ведь и природа, которую будут
делать вам на корабле дизайнеры - художники, они тоже математики, и она не всегда будет
вам помощницей. Потому что не взята на дифференциал, потому что нет такого робота, ко-
торый бы повторил программу, хотя бы одного дерева с его взращиванием от корней почек
и разворачиванием листьев. И заметьте, все листики дерева строго в той породе его берёзы
или клёна, и каждый неповторим уже на древе, как отпечатки пальцев людей. Роботы по-
мощники – инструменты будут, но совершенством вровень живому существу они не станут
126
никогда. Такого робота не может быть.
Принявший вашу веру дизайнер, увидит разрыв функции в своём детище и что-то изме-
нит. Но не ранее, как изменив перед этим самого себя. Дифференцированная ими глубже
природа, приблизившись к земной, начнёт восстанавливать и генерировать и ваши силы. И
так в каждой области: и в биологии, и генетике, и порой в медицине, обоюдно упрочняясь,
математики и вы гуманитарии будут производить полёт, уже в сфере той, когда дух ваш
будет приближаться к совершенству - проявления в себе души, которая в нас от Создателя
нашего.
- Похоже, что корабль есть Рай? – опять вставил поляк.
- Почему Рай? Ведь там нет взаимопонимания ? – удивился сосед.
- Но поиск его с приближением к душе бога, - парировал поляк.
- Пожалуй, всё же Рай, - спокойно заметил Олег Иванов, - потому что порядочно запу-
тался человек в своём поиске комфорта на Земле, так что оказался не кристаллом создания,
а набором материала для кристалла. Предстал с потерей ощущения - что есть совершен-
ство. На корабле он должен вернуться к совершенству.
- А материл и дьяволу сподручен, - заметили из угла.
- Естественно, - заметил лектор, -материал и есть материал. Из дерева можно равно сде-
лать шкатулку и ручку для ножа.
- А корабль, как «Арго», направляеться за золотым руно своей души, - заметил поляк.
Лектор улыбнулся, - точнее, как рыцарь Збышко за справедливостью в романе вашего
соотечественника Сенкевича. Корабль - проект на испытание - возможно ли человеку
вернуться в лоно Бога – Создателя. Или убедиться, что отклонились, заблудились навсегда.
Жизнь на Земле будет идти тоже этим путём, что и полёт, но медленней.
- Этим путём? Корабля?
- Именно! По крайней мере, охват в 600 лет пытаемся скорректировать культурным слоем
прошлой высоты духа. А далее что будет, Бог весть, вы проверите. Но с вами будет ещё и
Духовный Центр.
Духовный Центр будет находиться над обоими группами астронавтов духовно. Он ли-
цезреет размолвку людей в веках и, видимо, знает о том, что без преодоления этого жизнь
на Земле всё более будет отдаляться от первичного замысла. Он знает то, что частично о
сложности в коллективе астронавтов проявили мы для себя сейчас. Но диалектический кон-
такт с математиками, рабочий и результативный за вами, и вы для этого. Вам математика
понятна единой формулой, к примеру: уравнениями Максвелла или Эйнштейна, а матема-
тики разбрелись на изготовление инструментов. Корабль ваш тоже инструмент. И верят
они конкретностям своих усилий и затрат, в инструмент инструментов - цивилизацию
удовлетворения благ людей.
- Но они сжаты условиями корабля, какие уж тут блага? - опять заметил поляк.
- Во-первых, их увлечённость логическая, но и жажда открытий, как это случается в при-
роде людей, есть постоянно. Кстати, в этом месте и есть возможность вашей сходимости
с ними. Люди, почивающие на лаврах избытка удобств в кресле, на полёт не решаются, в
полёте собраны увлечённые, аж до риска в своём деле астронавты. Корабль оказался для
большинства их сетью: интерес создания, интерес испытания… Но вернуться кораблю или
не вернуться из полёта, альтернатива лишь у вас, кстати, не все из них готовы принять то,
что это именно у вас. Так с высоты небоскрёба в ваш век взирал, с ухмылкой на церковь
стоящую внизу, американец - инженер, вообще-то развитый и стоящий, и - самое главное
для него - превосходно оплачиваемый.
Шаги небоскрёбов и означали своим внешним видом падение духа. Мегаполисы скопив-
шие людей и вовсе унижали усилие души. Потому-то, задержавшаяся в 20-м веке от этого
поступательном движении цивилизации, Россия, сохранила и усовершенствовала то, что
полёту, как духовное для спасения средство. Россия не одна, художники всего мира от
бога! - и они, естественно, тоже помощники. Точнее это и есть нация спасения, но русских
127
здесь оказалось не только больше, но и со своим национальным особенным выборе.
Заметьте, художники от бога, а не те люди от подражания или (что более утончённо ис-
хищрились делать в обществе) от образования, хуже раскрутки, от протекции.
Вы духом находитесь над математиками, как математики грамотностью в точных науках
над вами. Вы первый помощник Духовного Центра в его работе с коллективом астронав-
тов. Но Духовный Центр, не ожидая ваших результатов, оценивает настоящее положение
координат относительно Поля и работает непосредственно в нём и с ним. Духовный Центр
посвящён в Леос, который через него доступен и вам, и, увы, ни толикой математикам.
Духовный Центр барометр полёта в Поле, и если разум математиков чего-то не замечает,
то Духовный Центр своевременно предупреждает. Но изменять атмосферу разума, пере-
направлять общий разум – вы ему в этом помощник и рычаг. Корабль движется общим
разумом, который есть в коллективе и больная точка определяется то там, то здесь, и тогда
у вас будет спор или контакт с кем-то из математиков, и тогда, кто-то из них, как лектор в
нашем платоновском периоде вашего образования, будет обращаться к вам. Как это будет и
когда - будут вести Духовный Центр в зависимости от условий полёта.
Итак, ось, которая позволит вам повернуть корабль к смыслу его полёта, у каждого из вас.
И каждый из вас сам наедине с собой, с той тяжелейшей задачей — владеть собой, владеть
своей душой, уметь увидеть её в ином строе ценностей. Для этого инструмент у вас один —
слово. Но ни единое холодное слово не властно делать этого, лишь любовь. Я верю и люблю,
это в себе как синонимы, как и синоним духовный тому, что это видит бог и улыбается тому,
потому что и тени сомнения нет у него на ваше: верю и люблю. Слово «люблю» сохранили
русские большинством своей нации, и потому, именно они, оказались духовно и душевно
готовы к полёту. Эта верность слову «люблю» и духу его подтверждена историческими фак-
тами: как изгнагие Наполеона со всей его армией из своей страны аж до Парижа, а лидера
немецкого фашизма отправить в собственный бункер на единственно заслуженное им –
самоубийство, и не только этим. Показала, как умирать, сохраняя «любовь» – крепость
Брест, и город Ленинград, а в истории России можно вспомнить и город Козельск, и не из-
мерить славы Севастополя. Да и в каждом русском Маресьевых и Матросовых достаточно.
Как и ещё один подвиг России - пойти в двадцатом веке по пути «совершенного социали-
стического общества» без гарантий, куда приведёт этот путь. Эти факты априори подтвер-
дили то, что в проекте у его гуманитарной части оказалось большей частью русские, кстати
по их более многочисленному согласию на участие в проекте. Но не обязательно, - улыбнул-
ся лектор поляку. Вот почему мой вопрос был, жили ли в России. Но и родиться в ней для
ищущих духовного кристалла, я бы сказал, достаточно.
Но не только это. Вровень с этой поразительной жертвенностью вере и отчизне шла та
кропотливая, освещённая и гениями работа, названная самими русскими Золотым, а далее
и Серебряным веком, а точнее уже Серебряным ренессансом духа. Кстати всему миру ре-
нессансом. Да гордый Запад с ревнительницей в своём нутре Англией упёрся понять это.
Следующая у вас лекция насколько я знаю высшая математика, топология, прекрасная
страница богини наук, а мы встретимся завтра. Время на эту ночь останется неизменным
тем, кто готов был к принятию понятий этой лекции. Или как сказал бы Станислав Лем:
««Гея» в эту ночь скорость не меняет», -улыбнулся лектор поляку.
Олег на аллее увидев поляка, подошёл к нему. Во-первых ему было любопытно знание
польского, который восстановилось в нём, буквально при первых шагах смещения времени.
Во-вторых он хотел углубить свои воззрения на фантаста Лема, ведь Лем поляк.
- В каком возрасте вы стали читать Лема? - спросил по–польски он, подойдя к поляку.
Тот улыбнулся:
- Наверное, как только научился читать. Мы ходили в школе, как Магелланы, но не те,
которые проплыли вокруг Земли, а те, которые в «Магеллановом облаке» его. Я был и в
доме, музее его, и мечтал стать писателем, как он, пока понял, что этот его дар от бога, а я
предназначен для другого. А вы поляк?
128
- Нет.
- А откуда польский язык знаете?
- Польский знал в детстве, наши семьи, брянская наша и ваша польская, вместе были в
оккупированном фашистами городе Гродно, и вместе помогали партизанам. А Лема я узнал
от Тарковского. А вот в рассказах его наткнулся на его атеизм.
- Простите, как вас величают?
- Олег.
- Я Ёзеф, а у русских просто звали Иосиф.
- Не совсем просто, улыбнулся Олег. Мы с неким Иосифом тоже атеизма хлебнули, - Олега
радовало говорить по-польски, с одновременным совершенствованием этим языка, как и
погрузиться в известного и в какой-то степени неизвестного автора Лема, ведь Иосиф читал
его на родном языке и знания его наверняка своеобразны.
- И потому ваш атеизм глубже, - заметил Ёзеф, прищурясь.
- Наш атеизм, – напрягся Олег, - да это серьёзно, мне было труднее вырваться из него, но
та безысходность материализма, которую, кстати, подчеркнули нам при разборе фильма о
«Солярисе», нарастала своей эклектикой в самом укладе жизни, даже минуя книги, станови-
лась очевидной её однобокость..
- А Синкевича вы знаете?
- Да, «Крестоносцы» и «Камо грядеши» - настольные книги. Удивительно!
- Что удивительно? - откликнулся Ёзеф, улыбнувшись.
- Да то, что такой глубоко талантливый народ в том числе и духом, как поляки, впали в
гордость и в такие ляпсусы в контакте с Россией. А ведь собратья, а ведь едино от Москвы
и Петрограда.
- Что вы имеете в виду под ляпсусами?
- Гордость, прежде всего.
- Но и вы русские горды не менее, но у вас простор реализации её: и тайга, и океан с мо-
рями один суровее другого, и нет потной тесноты Запада. И богатства у вас вся таблица
Менделеева к вашим услугам, вот и разворачивается ваша натура естеством, а не теснотой,
где приходится сражаться и за достоинство.
- А почему таблица Менделеева? – рассеянно спросил Олег.
- Как причём, ведь полёт Гагарина это и есть результат этого богатства.
- Да -да.
- Но о Леме мы продолжим при случае с вами.
- Я к вашим услугам.
Навстречу шёл Алексей, и Олег простился с поляком. Тот тепло пожал руку. И сразу отой-
дя от него, Олег посетовал, что не спросил об увлечениях его в детстве.
- О чём это вы беседовали с поляком? – оказывается, Алексей знал поляка.
- Ёзеф его зовут. Лем нам с ним общая религия, да и язык, я ведь знаю польский.
- Религия?
- Я имел в виду любовь к Лему - силе воображения писателя и его фантазии.
- А о Православии речь не зашла? – ну конечно же, Алексей был ревнитель веры.
- Пока нет, а это важно?
- Теперь не так. Вернее стало не так важно, как совершилось великое событие встречи
папы римского с московским патриархом.
- Ты на лекцию математики?
- Да-да.
- Тогда пора.
Тема лекции Олегу , благодаря его техническому образованию, была известна, но он часто
видел во время чтения напряжённое лицо Алексея, которому многое было внове.
В преддверии ли продолжения на следующий день лекции о русских, или лектор тронул
129
глубочайшие струны души, Олегу приснился сон, как откровение. Встав ещё сумерках, он
начал писать. Написал много , перепроверив, выделил абзац, всего один абзац:
Дружба на Руси это, прежде всего ревность, а русская женщина - жертвенность любви.
И то и это яд, которых стоит избегать, сколь можно, как стоит избегать нырять в глубину
книг Достоевского, ведь не хватит дыхания, как сказал об этом Народный артист России
Ульянов. Но уж больно сладки плоды дружбы и любви, и потому никогда не померкнет для
нас Пушкин, сумевший запрячь этих своенравных коней в свои сани. Как и всегда, будет
волновать нас, не менее озарённый гением, оппонент его - Гоголь. Николай Васильевич,
который попытался присоединить третьего коня (к коням дружбы и любви), которого рано
было ещё показывать людям. Пушкин это понимал, хотя очевидно, что не двух, а и треть-
его тайно придерживал у своей колесницы. Но не приметил, и не оценил этого Гоголь, и
проявил взорам людей третьего коня, чем и породил невольно гнев Белинского. Рано ушёл
Виссарион, и помчалась выпущенная Гоголем тройка по Руси без кучера и поводьев. Сколь-
ко передавили, да всё поэты, да великие философы, страшно оглянуться и уже не назад, а и
вниз посмотреть, потому что по верху уже мчат кони России. Вот и Володя Высоцкий, исхи-
трился вспрыгнуть в поднебесную колесницу. Да какой там удержаться! и только стон стру-
ной с хрипотцой голоса барда досель несётся от его падения вниз. «…Привередливые…»
«Тройка коней» назову, - решил Олег, перечитав ещё раз текст, - ведь о России. Сложил
листок вчетверо и положил в карман, если придётся для разговора в преддверии лекции.
В тайне он надеялся, что удастся прочесть это лектору. Спать уже не хотелось, а потому, на-
спех выпив кофе, вышел в парк. Буквально на следующей аллее увидел знакомую фигуру
Алексея.
- Как ты ответил себе на то, что старит человека: скорость или ускорение? – спросил
сразу тот.
- К чему ты? – спросил Олег, хотя догадался, что его волновала математическая загвоздка
вчерашней лекции, кстати, для Олега понятная.
- А как тебе спалось? - вместо ответа спросил Олег.
- Удивительно спалось, проснулся, как молодой. Я это пытаюсь связать с покоем в сме-
щении.
- А у меня удивительный сон. – Отвечал Олег, его удивило , что Алексей чувствовал сме-
щение, но ответил на вопрос Алексея. - Я думаю, что старит и скорость, и ускорение. Но
ведь на Земле покой инерции полёта?
- А кривизна орбиты и кривизна Галактики? Трудно представить, что это сопротивление
нашим органам. Так ты говоришь сон?
- Да. И после него уже не спать, а хочется сесть и написать статью о Высоцком, и чув-
ствую, получится такая же объемлющая, как о Тарковском, которую я написал в коттедже
резервации.
- Да они и есть сверстники, и современники. Да, пожалуй, они есть великие крылья того
времени. Но ты как-то писал о Лермонтове, и она впечатляла, но уж очень сжата, не хотел бы
развернуть шире? Любишь ты всё затолкать в единый абзац, а читать такое трудно.
- О Лермонотве писать уже не буду.
- Почему?
- О нём Белинский написал так, что уже трудно что-либо добавить. Я как прочёл, целый
месяц под впечатлением бродил. Не критиком нужно быть, а поэтом вровень тому, о ком пи-
шешь. Белинский это умел, да и был вровень Лермонтову. А вот о Пушкине ему было сказать
сложнее, аж одиннадцать статей, а всё как будто чего-то не договорил.
Лектор не тот, что был вчера, а незнакомый, и то ли был озабочен, то ли предельно собран,
не сказав ни единого смягчающего напряжённость слова, но мельком взглянув на аудито-
рию, начал:
Необязательно дух русский Русью пахнет, хочу заметить я в антитезу теме, которой по-
священа наша лекция. Нельзя умалить громадной работы разума других народов нашей
130
Земли, но русские превознесли и сконцентрировали весь разум человечества в единый
дух, и не только ощутимыми результатами своей культуры.
К тому же как написал Всеволод Иванов ещё в 1937 году здравствующему Николаю Ре-
риху «Россия не единая чистая раса и в этом её сила. Россия это объединение рас, объеди-
нение народов, говорящих на 168 языках, это свободная соборность единство в разности,
полихромия, полифония»
Глубинная история этого народа с самоотверженностью охвата порядочного простран-
ства и организации жизни на нём, пожалуй не имеет аналогов. Другие государства преу-
спели, может быть и более по продолжительности существования своего государства, но
вечные переделы территории, а потом, и в тяге к разделению - измельчению многое утра-
чивали. Самая большая страна была и есть Россия. Америка могла бы соперничать, но она
дитя возрастом по сравнению с историей России. Русский Санкт-Петербург вровень ей по
возрасту, но по силе духа не ровня. А по испытаниям доставшейся северное столице Рос-
сии, увы Америка и рядом быть не суждено.. А испытание Санкт Петербургу начались со
времён его строительства Петром. Что же касается людей города, то северная суровость
жителей в нём не пришлая а доморощенная. И как сочетается с ним чудо покровительства
от Правоверного святого Александра Невского.
Чудес у русских не исчерпать ни в военном деле, ни в в науке. Вникните в фамилии равные
эпохам: Ломоносов, Лобачевский, Менделеев, Королёв, да и Пилерман ведь, но не будем
увлекаться перечислением, это доступно каждому обратившемуся к истории. А в духе,
можно начать с героя Зиновия Колобанова, потеснившего своим подвигом и рекорды
книги Гинесса, до неисчислимого количества Святых Земли русской. И чудо в том, что ни
единого оттенка ради претензии на поощрение себя за подвиг– но божественное открове-
ние! В то время, как американцы вычислили своего помощника - мерзавчика - рассудка,
но сели играть с ним за шахматную доску. И играют, и не гнушаются порой воспринимать
его удачные ходы слоном ли, конём ли, и терпят мерзавчика-дьяволёнка, этакого рассудочка
своего, поглаживая по загривку с любовью. А он им гордость подаёт на ладошке и успеш-
ность, а вслед и конфетку - исключительности. Покажите в ХХ веке американца без этого
придатка. Они даже в детских мультиках своих уже не могли обходиться без этаких совет-
ников. Гоголевский Вакула отхлестал дьяволёнка помощника в доставании черевичек, знай
своё место, американец этого не сделал. Украинцы в ХХI -м ступили от гениального ума Го-
голя к западному успешному разумению. И знаете теперь уже вы, как в истории этот урок
пришёлся - застрял как заноза в славянском глазу, как нарицательный. Подобный урок и
наказание получали и евреи в древности за предпочтение золотого тельца, которого они
попустили себе, пока Моисей отлучился на беседу с Богом.
Ощущение высоты веры русскими исключительно, и это оно вывело их к Православию,
и с той поры они с ним, и с той поры они являют чудо слова, которое означилось цельно-
стью всех его искусств. Они назвали это у себе золотым и серебряным веком, а оно едино
и глубоко, как Писание. Но да они оставляют себе главной Библию, без попыток поставить
рядом свою многоопытную и многострадальную историю. Всё это по тому величию и бо-
жественной щедрости духа. Да, повторили ошибки запечатлённые в Писании уже в своей
истории, да ещё с большим размахом. И более того, проверено более тяжким, уже мировым
испытанием начала ХХ века: какой народ с самоотречением кинулся на исполнение своего
просветления в мировоззрении, да ещё сроком на 70 лет стоял на этом пути. Да ещё со ще-
дростью самоотдачи равной первым христианам.
Ошиблись, и полвека войн с потерей половины населения и с победой в середине этого
века, неведомо откуда, хотя ведомо – от Бога, потому что иного объяснения победе над всей
армадой Запада в 1945 году не найти. И это случилось с отбрасыванием и распылением по
миру своих лучших умов, а оставшимся выдали такой порцией подозрений и репрессий, с
карательным словом «инакомыслие». Чудо и не менее - победа над всей армадой западной
цивилизации, с освобождением, опять таки жертвенным для себя, других народов. Вспомнить
131
хотя бы компанию в Дании, когда уже и апофеоз финала, и прозвучало разумное: «хватит».
Но не лучшие силы, повели в России этот семидесятилетний процесс, но не заметили,
как выбросили скрижали почти что Моисеевы, многострадального серебряного ренессанса
русского разума. А взявшие власть, в гордости своей, вздумали ревновать тому, чему рев-
новать заповедано – наличие в русских веры и присутствию Создателя в основе русской
государственности — Православия. И споткнулись с искажённой политикой коммунизма,
и подняться не было дано, потому что ни одной сваи не было вбито, закреплено и связано
во едино с другими опорами общества. А первая из них была и есть Христианство, а вторая —
своя история самопожертвования и воспитания духа, а третья чудный (золотой) век ХIX,
отразивший в русском зеркале всю культуру мира существовавшую и действующую до него
на Земле и поныне
Много раз сверкали фамилии великих русских творцов в ваших лекциях я не прибавлю,
но добавлю могучему явлению великой преемственности и полное отсутствие гордыни в
русском духе. Смотрите Платон — в полную силу этому гению Гегель в Германии – но от-
ражение мира не менее могучее у русских - Владимир Соловьёв. Гераклит — Фрейд — а на
Руси - Бердяев, Вышеславский. Данте - Гёте — а на Руси Пушкин, а соединение верований
всех народов мира, и не трудами, а миссией семьи Рерихов. Велик Моцарт , вровень ему на
Руси Чайковский. Рафаэль — но песня песней в живописи Нестерова. Импресссионизм во
Франции, а на Руси Врубель, Серов. Варлен там, здесь Блок, а вслед Есенин. Монтан —
на Руси Бернес, Высоцкий. Я уже не буду говорить о феноменах как Булгаков, написавший
«Мастер и Маргариту», или «Роза мира» Андреева, уже потребововший и Англии сделать
своё ядро мировоззрения. И их писатель Толкиен справился с этим, но Голливуд, уже по-
рядочно заболевший техногенностью, замылил светлую идею. Качнулась твердыня моря
Англия супротив пучины Земли — России. Поздно она спохватилась о духе своём, устроив
трёхстадийный пересмотр христианства, да ещё кирпичом повисла у неё на шее Америка. А
Россия вздохнула и не прошло и десяти лет, как всё распылённое за рубежом этой могучей
веры, поспешило войти под юрисдикцию Московского патриархата. Вослед и папа римский
счёл необходимым содеять совместное рукоположение. Вот почему, и потому, что ни сре-
бролюбие, ни гордыня, ни властолюбие не имеет корней в России, и как скоро обнаружи-
ваются такие корни, так летят прочь все эти успешности, и карма их здесь не имеет основ.
Русский, он везде русский, и всегда не только делом в услугах великим мыслям, но весь сам,
и без тени сомнения.
Но оставим этот поэтический ключ, который кстати распекут русские же в первую оче-
редь, чувство равенства народов и любви всеобщей ни у кого не проявлено в такой силе, как
у этой нации. Не прост этот народ разумом и промыслом от бога. Ваша задача на корабле
контакт душевный. Может Духовный Центр найдёт ключ времени и наполнит корабль ве-
ликими гениями для подкрепления ваших душевно – мировоззренческих сил. И тогда будут
в среде астронавтов бродить от Льва Толстого до Хеменгуэя, от Экзюпери до Грина и Лема,
от Красаускауса до Айтматова. Вот тогда я вам позавидую, и как знать, может, волей того же
чуда, пожалую к вам. Вопросы есть?
- Есть, - раздалось с соседнего ряда.
- Слушаю Вас.
- Вы упомянули об Украине XXI века, можно пояснить, и вообще, если можно, скажите
ваше отношении к Украине.
- Украина как и Россия, как и славянство часть русского духа.
Русский дух, как вы заметили, не национальное, а духовное качество. А с Украиной, как
они и сами потом поняли, полсотни лет спустя, произошло всё просто. Народы России, в
основном обитающие в суровых краях, благоволили к тёплому уголку своему, которому
естеством природы был дар и климата, и тепла да и соседства тёплого моря. Народы Рос-
сии отдыхали там, восстанавливали здоровье и, естественно, развозили тепло отношения
к этому уголку по всей Руси. Наиболее сильные дарили ей душевное расположение, а то и
132
более того, ведь и иконам дарят драгоценности добродушные люди. А уж у русских такого
добродушия в достатке, так и дарились: и статус Киеву столицы, и харьковщину в придачу,
и Молдавию, и Крым. Ну и вдруг, не без песочка от заокеанского мерзавчика – рассудка,
возымели гордость жители этого тёплого уголка «А не мы ли главные!». Печень выступила
против сердца, лёгкие заявили: «дышать будем сами». А ведь всего навсего были и есть ча-
сти одного цельного, совершенного на весь земной шар русского духа. Вот вам моя оценка
этой кривизны, да их в истории не счесть, так новичок утомляется читать «Ветхий звает» от
количества перечисленных там вывихов народа. Да ведь этим понятие Бога опускает в своей
душе. На этом я заканчиваю свою лекцию.
По дороге к своему коттеджу Олег повстречал Артура. Тот казалось ожидал его, да так оно
и было.
- Олег вы имеете пару минут?
- Да, отвечал Олег,- он и на самом деле был не занят даже мыслями, он всецело разделял
позицию лектора, разве только что, уж больно собран он был.
- Я постеснялся на лекции попросить слово сказать своё, о моём любимом городе Санкт-
Петербурге, уж больно строг и собран был лектор, но можно скажу вам?
Олег улыбнулся, он и сам имел намерение прочесть своё, и с удовольствием и сам мог
сказать об этом городе много хорошего, тем более что от Артура прозвучало: «любимом».
Они присели на скамейке и Артур было начал говорить сидя, но через мгновение встал и
продолжал стоя:
«Этот город, называемый у нас любовно Питер, есть истинное чудо! И я скажу почему.
Какой город зачат с величйшего почтения святым Петру и Павлу, какой город начат со стро-
ительства лавры в честь своего русского Святого Александра Невского! И это сразу осно-
вателем его- Петром. И если бы только это. Хотя и в этом просматривается великое божие
провидение и перст. Мало того что Питер охватил наконец собой всю земную ширину доро-
ги миграции с Азии в Европу, этим контролем, отсель России взяла на себя тяготу дороги
земной цивилизации, которая шла раньше в основном по Малой Азии! Но, очевидно, этим
городом угадан родник Космоса, всего Вселенского Простора. Если Бермудский треуголь-
ник - пуп Земли, то здесь родник Космоса.
Всяк, взглянувший на град этот, перекрестись Православным крестом трижды, и помо-
лись, как на радость тому, что взглянул с разумом на этот град, а не то что мельком. Ведь
предсказание об этом городе были ещё в первом веке от Рождества Христова «на озере Не-
вом, и сияние было там многижды», и Нострдамус не обошёл это в своём катрене.
И отсюда, сразу же, вулканом пошло веяние величайших мыслей и испытаний, заработа-
ла мельница Сампо. Отсюда засияли духовные вершины мира семейства Рериха и могучей
кучки Антона Балакирева, и Владимир Солоьвьёв отсюда с серебряным ренессансом в фи-
лософии. Точно вулкан закрутил Россию, и, непонятливый «пресвященный Запад» до сих
пор в своём западном стоитизме.
Артур передохнул, но продолжал:
А стоило бы Западу просветиться, и уже узреть очевидное, что этот город массой своей
тяжелее, заодно с ним по времени рождённой, пухлой как подушка, Америкой. Ядро и об-
лако сравнивать! Смешно даже думать о стычке этих вершин, родник Космоса и ажиотаж
флибустьеров на краю, алкающего в нутро своё глотать, пупа Земли. Не такой ли игрой
когда-то погибла Атлантида? А Питер и в XXI веке продолжал выбрасывать протуберанцы
мыслей, как художник Илья Глазунов, как Патриарх всея Руси, как президент, с коим и сам
Крым к обетованному краю своему прильнул снова.
Подвиг Крыма не случаен, медленно осознали это все граждане мира - ревнители. А за-
кономерен этот переход Крыма, потому что у Космоса иная логика. Стоило бы сказать тогда
Западу, находящегося в эйфории своего могущества: «остановите кривизну видения своего,
флибустьеры и прочие санкционеры мира»! В России Питер град рождён из квинтэссенции
русской истории и желания божественных сил. А иначе, как понять, что весь мир пожелал
133
в Николае Втором видеть Святого, а значит и освещённым весь род Романовых создавших
град этот. Это не Венеция, не Париж, не Лондон, да всё, что есть и в этих могучих городах
высокого, тоже есть в этом городе в почтении, органически и с любовью вплетено в нутро
его. Взять хотя бы такое глобальное (не случайное), как принятие французского языка для
общения в свете. Кстати как грядущее оружие против будущей наглости Наполеона. Кто
рядом встанет с этим градом - чудом, разве что Рим, да его и пресекла та рука, что возжелала
видеть Питер град. Пал Рим, чтобы через 2000 лет твёрдым камнем преткновения встал в
Алксандро Невской Лавре памятник двухтысячелетию Православной веры».
Артур остановился. Взглянул на Олега извинительно и просительно, конечно же ожидая
реакции.
- Артур ты поэт, я даже не ожидал, что твоя поэзия может такой волной перелиться в
прозу. Ты этим поэт по натуре, и с этим всплеском о Питере, ты поэт втройне. Так хочется
с тобой согласиться, но многое прозвучало для меня внове и, наверное, мне нужно при-
смотреться и может привыкнуть. А может, ты сказал то, что и я сказать хотел, но не созрел
словом пока. Часто подобное бывает у тебя.
- Часто. Я называю это лонами.
- Что-что?
- Лонами — лирические откровения некто. Я записываю, а переделать, подправить даже
не имею силы. Разве только сразу вот сказать, как сейчас Вам.
- А почему некто?
- Потому что некоторые повороты, мысли и даже факты мне неизвестны, но, проверяя,
убеждаюсь в достоверности их.
Артур вдруг смутился и поспешил проститься. Олег не препятствовал ему, чувствуя сме-
ну настроения.
«Удивительно! - думал Олег, оставшись один , - называет лонами. Много ли их у него? А
может, утренняя статья о Высоцким и у меня лон, но куда как скромнее. А может это и
есть язык Леоса — будующий язык людей, а пока язык поэтов? Какая радость, что такие как
Артур и есть наш коллектив. Ведь нам предстоит серьёзное соперничество во взглядах на
мироощущение с математиками. Да-да».
Речь Посполитая — федерация Королевства Польского и Великого княжества Литовского, возникшая в ре-
зультате Люблинской унии в 1569 году..
Станислав Лем — польский писатель фантаст. Произведения «Магелланово облако», «Солярис» и др.
Понтифик — из когорты высшего духовенства католической веры. Папа римский - лава католической церкви
экстремум — математический термин
Зиновий Колобанов — защитник Ленинграда
Серебряный ренессанса России. - ещё называется среди литераторов «Серебряный век» - начаор 20 века.
Глава 22. Музей кораблей
Олег с Алексеем решают посетить музей кораблей. Там нечаянно они узнают некоторые
детали о предстоящем полёте корабля «Фрези Грант», как и необычное их именование в
быту строителей. После посещения музея Алексей поведал Олегу свою историю прихода к
вере.
Никто не мог сказать, закончился ли период смещения во времени или продолжается. А
если закончился, то почему не знакомят с кораблём. Лекций становилось всё меньше, иногда
их не было до трёх дней, да и очень загадочные были эти редкие лекторы. Вопросы к ним,
как правило, оставлялись без ответа, некоторые улыбались, как бы считая вопрос детским
любопытством, некоторые недоумевали и спешили вернуть лекцию в нужное русло. У лек-
134
торов, видимо, шла какая-то более сложная работа, как со смещением во времени, так и в
общении с Духовным Центром.
Правда, появились предложения обзорных экскурсий со странным названием «панора-
мы веков». Никто не проявлял любопытства к ним, наверное, боясь тех музейных нарабо-
ток, которых в прежнее время было предостаточно. Олег предавался в свободное время
природе. Он любил лес и радовался, что он здесь в том естестве, в каком он знал его всегда, и
погода стояла на удивление умеренная. Были и грозы, и дожди, но не затяжные, зато солнца
было в обилии. Олег даже спрашивал иногда Алексея, где находится эта местность, но тот
не знал и вообще подозревал, что это сохраненный оазис, как когда-то сохраняли заповед-
ники, и, может даже, отгорожен неизвестной нам системой воздействия на климат.
- Поэтому -то я и не хочу лететь на «панорамы», - высказался он.
«А ведь он прав, - думал Олег,- если нам предстоит полёт и на многие десятилетия, то
ценнее надышаться вот этим естеством природы, а там уже начнутся смещения, которых
достанет. Да как оговорился лектор, на корабле не природа, а деяния художников - ди-
зайнеров и к тому же они математики. А здесь: вот он лопух, и какая счётная машина может
воспроизвести это чудо лопух, в его росте лопоухой зелени, и программе сохранения себя
для следующего сезона, и целебности для нас людей. Кстати и с временами года шла своео-
бразная сложность, хотя обучающимся было не до этого.
Сны стали из-за этого постоянного контакта с природой спокойнее, и даже цветные. Сни-
лось и море, которое здесь отсутствовало. Горы здесь были вдали, но неслышно было, чтобы
кто ходил к ним. Среди знакомых Олега таких не было. Предстояло, куда более сложное,
и потому, наверное, этот интерес сдерживался, да и переадресовывался к книгам. Ведь гу-
манитарии были навострены на актив своих представлений о мышлении и культуре, как
единственно необходимого себе орудия, для контакта и выживания. Задача была с совер-
шенно непредвиденными осложнениями. Знания были нужны. И работе предстояло быть
на высокой степени напряжённости.
- Ты знаешь, мне посоветовали посетить музей кораблей, - сказал как-то Алексей при
следующей встрече.
- Каких кораблей?
- Оказалось космических, я тоже сначала подумал, что там не более как старая ностальгия
о морском флоте. Предстоит небольшой перелёт. Как ты смотришь на это?
- Это обязательно?
- Да нет, обязательность прозвучала бы в организации или рекомендации от кого-нибудь
из лекторов. Заметь, как нас стараются не опекать, только сведения о лекциях, да задания от
них. Свобода полная , наверное перед полной потерей её.
- А может, это не для всех, ведь кто-то не пройдёт и на этом этапе? Ну как насчёт музея?
- Не знаю, - уклончиво ответил Алексей. - Но если надумаешь, то я присоединюсь, пожалуй.
Надумали. Ракетный перелёт занял не более 15 минут, да и странный это был перелёт.
Лифт – ракета – лифт… и всё скрыто, лишь металлические звуки разных тембров.
- Какой энергией движется эта ракета? - спросил было Олег, но Алексей был во внимании
на зависшую над ними надпись: «Schiffsbau».
- Кораблестроение , - прошептал сзади его Алексей, - немецкий.
Следующий горизонтальный эскалатор быстро понёс их по лабиринту сначала пейзажа,
а потом вереницей длинных тоннелей и вылетел в пространство между странными цилин-
дрическими возвышениями,
- Так это же космические корабли, – понял и удивился одновременно Олег. - Ну конечно
же, они достигают уже нескольких сот метров. Что нас так и пронесут мимо них?
Но эскалатор остановился, и они вышли, оказавшись в группе человек 15-ти. Необычные
формы и поддерживающий фермы разлетались во все стороны так что за ними и горизонта
не было видно. И опять пред ними красовалось повисшее в воздухе:
«Schiffsbau»
135
К группе подошёл подчёркнуто аккуратно одетый молодой человек и представился Сав-
ралом: «Проводник или экскурсовод, как угодно понимайте».
- Из гуманитариев? - спросил он по-русски, значит здесь было известно о группе астро-
навтов, и, наверное, этим и был избран русский язык общения..
- Да, - подтвердил Олег, остальные согласно молчали. Русский язык утвердился для обще-
ния. Наверное, это была не первая группа энтузиастов.
- Я попытаюсь показать вам часть экспозиции, но, увы, только небольшую часть, потому
что всё это представляет иную цель, чем для демонстрации. Сразу оговорюсь о терминах и
наших условностях, - остановил группу Саврал.
- Немецкие учёные энтузиасты решили сохранить историю судов астронавтики или ка-
раблестроения, как вы наверное прочли уже: “ Schiffsbau” . Англия до сих пор кичится мор-
скими судами своего былого могущества, Япония электрникой , а немецкие учёные стро-
ением космических конструкций, в которых её приоритет, хотя это сейчас неважно. Это
не музей и не строительная площадка, это рабочий парк института, точнее одного из его
отделений. Здесь ведутся работы по совершенствованию, как дизайна выполнения, так и
решению бытовых обустройств астронавтов.
Олега подмывало спросить, а сколько находится кораблей в полёте и какая связь с ними,
но он боялся, что просто не скажет нужных слов, потому что всё это чудовищное великоле-
пие, конечно имеет свой словарь терминов, к которому этот студент – молодой человек, а
может аспирант, прирос сам не ведая того.
«Schiffsbau»
Где-то в XXIV столетии – Олег посмотрел на участников группы, слушавших Саврала,
но, похоже, уже все привыкли к этому почти небрежному отношению к хронологии, тем бо-
лее они и сами не знали точно время своего нахождения. Было условно сказано о смещении
где-то на 300 лет, а тут прозвучало на 400. но не на этом стоило сейчас заострять внимание,
а о сообщении Саврала, - а может в XXV столетии , - продолжал тот, - ракеты перестали
быть длинными телами, а стали обрастать кольцами гравитации, как мачтами корабли. Не
исчезает раз открытое совершенство даже в огранке для украшения минерала, а не то, что
деяния человека освоенного жизнью. Что и говорить, красивы были парусники тех веков,
и много любви и искусства впитали от своих строителей и , подавно, моряков. И названия
космических кораблей, как бы в благодарность той романтике отважных людей, вернулись.
Можно часто слышать названия: бриг, фрегат а то и просто катбот. Бриг – двухкольцевой
космический корабль, ведь согласитесь, красивее и компактнее звучит бриг, чем двухколь-
цевой; катбот это голая ракета без единого кольца лишь с кабиной, для быстрого перелёта с
корабля на корабль или для челночного сообщения с планетой. Такими управляли и управ-
ляют не астронавигаторы, а пилоты, одарённые отвагой, находчивые люди.
Люди, подвинутые к атеизму, уповали более на этих смельчаков даже в ХХII веке, хотя
уже промахов материализм натворил предостаточно, особенно в создании роботов.
- О, - отметил про себя Олег, - оказывается, они уже склонны к вере, поскольку ирони-
чески отзываются о материализме. «Пилоты – математики, их философия тоже вам задача», –
вспомнил Олег.
- Робототехника на этих кораблях доведена до совершенства, - продолжал Соврал, - но
только в управлении тех процессов, которые просчитаны на языке классической матема-
тики. Я более остановлю ваше внимание на обустройстве быта, а точнее комфорта обеспе-
чения работы астронавтов. Как вы уже знаете, жизнь есть золотая середина мышления, но
с появлением Духовного Центра прозвучало и иное «культура мышления», правда это уже
связано с их вмешательством, нам неизвестным. А вот комфорт живых существ наша задача.
Лектор водил по каютам и залам, паркам и даже храмам, рассказывал об искусственной
гравитации, осуществляемой вращением колец, а так же и о площадках прямого наблюде-
ния, когда приближались к конкретным космическим объектам. Системе лифтов и сообще-
136
ний, исчислению времени на кольцах и в астрокабинах.
- Сколько колец максимально допускают кораблестроители? – спросили из группы.
- Сколько угодно, нахмурясь, ответил Саврал, казалось он не совсем понял вопроса, это
прозвучало в том, что он стал применять в объяснении формулы, как он их назвал Шавто-
на. Но это было до XXVII века, после чего открыли возможность обеспечения кораблей
своими спутниками и с кольцами остановились на фрегате. Потом, словно спохватившись
по притихшей публике, заявил, что три кольца оптимально достаточно.
Желая показаться понимающим, спросивший сказал: «А почему три?»
Саврал, как бы само собой разумеющееся, ответил, что одно для управляющего коллекти-
ва астронавтов, второе для персонала и третье технически необходимое.
- А четыре, если вы сказали бриг, - настаивал задавший вопрос, кстати, не без радости и
для прочих слушателей.
- Просто техническое имеет стопроцентный резерв, необходимость в котором возникла
при первом же вылете за пределы Эклиптики.
Тут уже загорелись у многих глаза. Но Саврал, заметив это, видимо, решил загасить ин-
терес: «На монтируемом сейчас на орбите бриге, кажется, два технических одно жилое, и
одно персоналу управления. Но это не точные сведения и не тема моего экскурса».
- А спутник у этого монтируемого корабля предусмотрен, - настырно продолжал вопро-
шавший, хотя с произнесением конкретности корабля у всех появился сонм вопросов.
- Это не проблема. Спутниками корабли могут обмениваться, и это будет решаться астро-
навигаторами.
Больше Саврала не удалось отвлечь, он поместил всех в лифт и многообразие уже кора-
блей – городов чудовищно опрокинуло у слушателей все их представления.
Кольца у кораблей экспозиции вращались лишь у тех, где велись работы института, но
туда группа экскурсантов не допускалась, и потому осматривались лишь нижние обустрой-
ства заторможенных колец. Да и этого было достаточно. Если между кораблями были пред-
усмотрены эскалаторы, то по кораблю нужно было ходить, и потому находившись около
четырёх часов, у всех участников почувствовалась усталость. Да и Саврал видимо не распо-
лагал желанием затягивать экскурсию. К тому же кораблей, как он сказал, на этом участке
музея несколько сотен, а они побывали только на трёх, да ещё с верхних точек взлёта эска-
латоров видели, что до самого горизонта простиралось великолепие нагромождений этих
космических гигантов и лишь вдали был лес. На что Саврал заметил, что там не лес а всего
лишь один из парков, а весь комплекс сопоставим с городом в миллион жителей.
Становилось ясно, почему рекомендовались экскурсии, а не организовывалось. Здесь
можно было жить и интересоваться, и увлекаться, но для гуманитариев достаточно было
представления.
И «панорамы» и подавно не нужны. Мозги выкручивает одна эта экспозиция, оправдан-
ная в своих масштабах тем, что нам совершено неизвестна, - обронил Алексей уже в своём
городке обустроенном по образцу милого и недостижимо далекого как детство XXI века.
- А мне тоже не хочется этих «панорам», нарвёшься вдобавок на какое-нибудь блюдо по-
слевременности, - отвечал Олег.
Пройдёмся предложил Алексей по окончании экскурсии, - такая погода даже не верится,
что в этом тоже может быть разумное вмешательство.
Но если оно есть, то гармония разума и результата достигшая совершенства, отвечал Олег.
Он не прочь был побродить, а может и поделиться некоторыми знаниями.
От других экскурсий я слышал, что проект может иметь кардинальные изменения, из века
шестого, а это значит из ХХVII, а может и ХХVIII поступили новые проекты повышения
надёжности, а от них строители не отказываются. Год- два работ пусть и три не время с го-
дами полёта.
- Не очень-то это радует, - отвечал Олег, ему каждый год был не в награду. Вряд ли и
Алексею тоже.
137
- Алексей, всё хочется спросить тебя, как ты вышел к вере? - спросил Олег, когда шли уже
между коттеджами.
- Для чего? Да и что я могу добавить к тому, что тебе уже известно и из других источников?
Столько трудов святых людей об этом написано и трудов замечательных и талантливых.
- Не знаю, - отвечал Олег, - но замечаю по своему творческому опыту, что город, в котором
я побывал, я уже не говорю о родных местах, как-то иначе притягивает внимание и чаще
становится основой повествования, чем от начитанных знаний. Поэтому твоё свидетель-
ство станет мне сильнее.
- Может, ты и прав, - задумчиво произнёс Алексей.
-И ещё, - продолжил Олег, - чаще встречаются люди, пришедшие к вере или вошедшие в
её лоно, что одно и то же, от несчастья, или от переживания за ближних, в возрасте часто по
причине болезни. Силы уходят, а средств удержать это таяние нет... Таких я встречал мно-
го и сплошь, а вот пришедших к вере в здравии, в юности, в достатке сил и благополучии,
таких в жизни воочию, вот как тебя не встречал. Но ты, кажется, и есть один с этой тайной.
- Ты имеешь в виду по убеждению приход к вере?
- Может, и по убеждению, но и не совсем. Очень много людей приходят по убеждению
и по свидетельствам очевидным как некуда, а вдруг оказываются с этим убеждением да и
единомышленниками на льдине, несущейся по лону реки в океан, где ей положено раста-
ять. Разве не такой льдиной оказалась идея Советского Союза, а позже Европейского союза.
К которому резво стали перепрыгивать маленькие страны, но Россия уже знала опасность
этих скачков. Нет, убеждению я не доверяю, как, впрочем, и науке, которая тоже не долго
держится в той или иной картинке мировоззрения.
- Но чему-то нужно доверять, Олег. На что-то надо опираться.
- Да, конечно, надо, - произнёс в раздумье Олег. - Пожалуй, я склонен верить человеку со
всей той глубиной интуиции, которая во мне, порой, неведомо самому себе, которая делает
подсказки, и от каких незначительных, порой, жестов, как вздрагивание мезинца на левой
руке указывающего, на выпад шее из гармонии слова, и слух уже не слух, а боковой глаз от-
мечает, в купе к этому вздрагиванию, похожие отклонения.
- Трудно с тобой, а хотя и со своею душой не легче, если не сложнее. Пожалуй, я тебе
расскажу этот свой путь к вере, а точнее обретение её, но с тем, может, чтобы ещё раз себя
послушать твоей реакцией, реакцией твоего мизинца, — улыбнулся он.
- Ты помнишь то время, когда за чтение Библии могли исключить из комсомола, но это
пол-беды, ведь вслед шло исключение из института, если ты сумел поступить, хотя там
был тоже секретный барьер для гуманитарных специальностей. А ведь это насильственно
лишать человека образования. Заурядному человеку это мелочь, но с тягой к труду и труду
творческому, осмысленному, это катастрофа. Не перечислить примеры, какие люди преодо-
левали барьеры для получения знаний, Горький, Репин, Ломоносов, да и за рубежом достаёт
таких подвигов. Но случайностей сколько на этом пути, им же, как черепашкам вылупив-
шимся из яиц, добежать надо до моря.
Помнишь, конечно, это время. Ну и, естественно, Библии нигде не было — сохранение её
уже было опасностью быть причисленным к читающим. Но стражи были не глубоки знани-
ем, я уже не говорю о приёме сохранения книг веры в других переплётах, порой достаточно
было вырвать титульные листы заглавий. И совершенно не подвластна была им музыка, а
живопись и вообще была свободна, потому что была ещё и привлекательна красотой. Вот
и объясняли учителя заблуждения Репина перед картиной «Воскрешение дочери Аира» в
Русском музее, а ученики глядя на чудо непостижимое уму, на красоту девушки которую
не отдал Христос смерти, на его лицо исполненное власти воскрешать, вбирали для своих
чувств другое. И от картины к картине и от музея к музею. Да они бы стали пусты если
пустить туда ищеек с маузерами. Красота не позволяла, да и меркантильность тоже, ведь
кто-то за эту красоту не то что состояние жизнь, готов был отдать. А я любил вырезать
иллюстрации из журналов, а в галереях пропадал без счёта времени, и скоро стал замечать,
138
что книги, часто так хорошо иллюстрируются, что и читать не нужно. А тайна был в том, что
через иллюстрацию художник сообщал своё и часто в антитезу тексту, который тщательно
ощипывали редакторы с репродукционной задачей. Я рос иллюстрациями, впечатлениями
от выставок, от интерпретаций понимания классики. И вдруг.
Вот уже совершенно чудный миг. На покосе с мужиками, собираясь на ночовку, я отка-
зался от выпивки во имя здоровья и успешного дела, и оказался поэтому рядом с баптистом,
так величали одного из своих земляков мужики. Мужики после выпивки говорили о своём,
а мы с ним удалились к озеру. Тишина, Луна, отражение и стал я припоминать удачные кар-
тины и иллюстрации. Возьми и зацепи одну, где вот так же у воды Авраам библейский. Мой
сосед ожил, попросил рассказать подробнее, а я уже, войдя в раж, и о потопе стал говорить,
и о Гоморре с Содомом. А он возьми и спроси:
«А ты читал Библию?».
Нет, говорю, где ж её прочесть можно, когда её нет.
«Есть у меня и я тебе дам её», – он мне. - «Ты сейчас на каникулах, ну вот я тебе и пожалую
её на каникулы».
Затаив дыхание слушаю и верить боюсь что это возможно. Осторожности никакой да что
там у нас в деревне, хоть стихами Псалтыри говори, никто внимания не обратит. Вот разве
что баптистом прозовут, как этого благовидного мужичка, а он ине баптист был, как я понял
позже.
На следующий день ввечеру пришёл я к его дому а он мне её в полотняной сумочкой вы-
нес. Она большая была, да портфелей тогда и не было.
И мои каникулы, как один день счастья, вмиг прошли. Читал не отрываясь, старался вы-
писывать, но видя, что не успею прочесть всё, и это оставил. А творилось чудо. Одна за
другой оживали картины и иллюстрации моей подборки, наполнялись смыслом и стройной
последовательностью. Порой как вспышки молний указывали суть этой последовательно-
сти слова пророков, но когда выплыл к Новому Завету, будто лодка вырвалась из шторма и
поплыла по глади смысла нашей жизни.
Вот тут, подступились ко мне интерпретации материалистических учений, а я успел
проштудировать и Плеханова в надежде привлечь свои знания искусства к этому кораблю
материализма. Но затрещало по швам всё это материалистическое построение, как же оно
было плохо сделано, да и невозможно было сделать его, отбросив самое главное человека.
Вот откуда пошло обрезание знанием, ведь здание было никаким, отсюда же и преследова-
ние религии, которая не обрезала людей под трафаретку насильно, но разве что принима-
ла уставших от сложности жизни в лоно своих монастырей, но конечно добровольно. Вот
откуда была и трусость того, что узнав слабость этоой подстройки смысла для людей, люди
отвернутся от неё. Даже Гегеля, диалектику, которую впрямую перенесли в диамат, он боя-
лись издавать, а уж если что и издали, то с предесловиями объёмом превосходящими труд
философа. «Эстетику» же Гегеля и вовсе отчеркнули.
Вот и всё. Дальше ты знаешь я ушёл из нашего института, поступив в Духовную семина-
рию. Скрупулёзно вникал в философские труды иных направлений, дошёл и до гносеологии
и ужаснулся примитивному варианту её в материализме предложенному Лениным. Да он
больше тактик, а не философ, и труд его «Философские тетради» никакой не философский,
а подредактированный конспект. А дарвинизм и вовсе есть пугало на науку, да позже наука
стало сбрасывать с себя этот сомнительный плащ.
Вот так, уже через какие пять семь лет я видел, что из значительного найденного людьми
для организации своей жизни, ничего нет удачнее, кроме предложенными верой и ориен-
тиров Библии.
Но для этого я всё же решил глубже вникнуть в материализм, чтобы избежать одиозной
увлечённости. Да ты и это уже знаешь. Кстати на факультете философии я больше уделял
внимания истории.
Ветхий завет можно было написать заново русским, - продолжал Алексей после неболь-
139
шой паузы, - если сконцентрировать историю России в одну книгу: присоединить и божий
промысел, проявленный святыми, и рост самосознания, и борьба с отклонениями. Но за-
чем? Есть уже Библия - краткое, похожее на историю всех народов, а отклонения повторя-
ются у всех народов и повторяются, и другие вероисповедания тоже стараются запечатлеть
промахи и ошибки, и получается опять то же, почти священное писание опыта жизни с
молниями озарений. Но Евангелие будет ли! Мы родились в лоно веры, в которой оно со-
стоялось и взросло далее до Православия, и оно нам есть, не так много времени на прочте-
ние всего, какой уж писать заново. И к тому же в Евангелие прописано явление сына бога.
Убедительность этого не могут поколебать усилия всего мира на протяжении 20 веков, и
литературно оно написано с непостижимой силой, до сих пор поражающей необычностью
подхода. И остережение от увлечений людей, от науки до оккультизма с ложными чудесами,
и поразительной силы икона Святой Троицы, которая и по сей день выше таких открытых
учёными законов, как корпускулярное и волновое свойства частиц, как закон неопреде-
лённости, как энергия ядра. А тайна исцеления вплоть до Воскрешения, разве не светоч
явления Христа, когда нам со всей нашей наукой остаётся тайной - явление живой клетки,
и даже вируса тоже тайна, какой уж там человек и его сознания к примеру ощущения спра-
ведливости в нём.
- Я не убеждаю, - улыбнулся Алексей, - я убеждаюсь и убеждаюсь, и отклоняюсь порой, но
неизменно впадаю в эту могучую и единственную по силе в сознании людей реку — веру.
Спасибо тебе что дослушал, и, кстати, мизинец твой не дрогнул.
Олег удивлялся сходимости некоторых страниц своей жизни с поиском Алексея, напри-
мер прозрения в иллюстрациях к произведениям. Да и понимание Святой Троицы.
- Ты для Троицы выбрал возвышенные доказательства, а я убеждаюсь в силе этой иконы
на примере школьной геометрии, да во всех построениях людей от ферм моста, - робко на-
чал он, - да и в прочности деталей мостов царствует треугольник, как проверенная форма,
кстати классическая математика.
- Да-да, в пространстве это уже тетраэдр, но всё равно троица. Вот так постулаты веры
пропускают через себя, как волна корабль, с правильно рассчитанной устойчивостью, что-
бы он шёл и шёл в море.
- А учёные, которые натягивали на веру обвинения в консерватизме, не гнушались за-
прещать генетику и кибернетику, каково! - подхватил Алексей мысль Олега. - А когда у нас
в России схватились, то оказались позади Японии с вычислительной техникой, ну и рети-
ровались, а про атеизм — двигатель науки, как-то запамятовали, да и забыли, а с проникно-
вением в микромир, стало и неудобно о нём вспоминать.
Только проснувшись на следующий день Олег понял что ему пришла пора строить дом.
Но не такой как на земле в этом крохотном по детскому разуму материальном мире, а в
одном из гравитационных колец межпланетного корабля. В одной из групп, ранее побы-
вавших в музе кораблей, слушателям было сказано, что следующей экспедицией будет
корабль «Фрези Грант». Находясь в «музее кораблей», переезжая от одной площадки к дру-
гой между этих красавцами бригов, галеонов и яхт, Олег улучил всё же спросить Совра-
ла, - почему именно « Фрези Грант» предназначена для следующего полёта, почему бы не
на пятиколечном , ведь полёт сложнее предыдущих. Но Соврал уклончиво отвечал, что
склонным к прекрасному и совершенному, имея ввиду половину коллектива гуманитариев,
компактность брига более подходит. Наверное, он имел необычность управления кораблём
от Духовного Центра. «Три кольца: - продолжал он, - кольцо хозяйственного обеспечения,
кольцо ваших кабинетных офисов и кольцо жизни. Что ещё?»
- А там на клипере? – продолжал, не имеющий сил остановиться в вопросах Олег.
- Ну там ещё кольцо математиков и два кольца хозяйственных обеспечений.
- Почему два?
- Стопроцентная копия.
- А кольцо жизни разве не есть кабинетное оно же? - спросил Олег,
140
- Там микрогород, на манер спутников городов в прошлых веках, ну а на время профи-
лактик быть в нём и вам полезно, людям с неуёмной фантазией, как у вас, гуманитариев.
Математикам комфорт нужен меньше. А вам возможность побыть в раскрепощении, а не
только в монашеском аскетизме, как Сорелю Стендаля.
«Оказывается, создатели имеют и психологические виды на деятельность астронавтов, -
сделал для себя вывод тогда Олег. - Так какой же мой кабинет – кабинет Олега – Сореля? А
вдруг коморочка, не более как у Пушкина в лицее? Да каморка не страшно, вот тот бы лес,
что здесь. Вот что трудно представить себе - как без него.» и вдруг Олег почувствовал что
со смещением из своего века он связь имеет с Мариной разве что Звёздную: «Она Созвезди-
ем надо мной сейчас здесь, но значит и там. В звёздах там будет мой уют, а не в кабинете».
Почему-то это больше встревожило его, нежели успокоило.
Глава 23. Яблоко
Определяется всё, точнее группа участников полёта. Любопытные отрывочные сведения
о детялях полёта. Беспокойства и сообщения Алексея, в том числе и о выступлении неведо-
мого Абертона.
После посещения музея кораблей остро стало ощущаться чувство привязанности к лесу,
к реке , к тропинкам вдоль её. Сердце чувствовало, что с этим скоро придётся проститься.
Лекции продолжались, но то напряжение необходимости успеть мышлением к перемеще-
нию спало. Так студенты последнего курса в ВУЗах могут посещать факультативные лекции
или не посещать, они уже дипломники и главное для них дипломный проект.
В подтверждение услышанному одной из групп, было повторено на одной из лекций, что
корабль готовящийся к полёту называется «Фрези Грант», но день и время отлёта пока не
известен. И что они будут размещены в кабинетном кольце, правда, поэтических названий
«Бриг», «Корвет» не было упомянуто. Было уже повторено, что математики знают друг друга
по совместной работе в монтаже корабля, и что они уже обитают там, находясь в процессе
наработки оборудования для полёта.
И вот последняя лекция, без особого апофеоза, да как бы и не последняя, а может будут
ещё.
- Можно сказать, что математики уже в полёте, - начал лектор, - потому что дубль корабль
несравненно меньший размером да и коллективом всего в три десятка летит. Назвали его
по желанию того коллектива «Фроддо». Так вот, он уже в полёте. Этот корабль будет вести
траекторию впереди вас, но совершенно самостоятельно. Базовый ваш, но и у него есть
свой ракетодром, на случай обмена астронавигаторами или ещё каких обстоятельств. Тех-
нический совет математиков решил сделать такой дубль на случай фосмажорных обстоя-
тельств, а они бывали. Но там одни математики без гуманитариев. Духовный Центр один
на эту эскадру, если так можно выразиться.
- Сколько гравитационных колец у «Фроддо»? - спросил Олег.
- Одно.
- Значит катбот, или тендер.
- Тендер, вы и это уже знаете?
- Нет, просто были в музее кораблей.
- Так что математики уже в работе, уже в процессе полёта ,- продолжал лектор, - у вас
сложнее, потому, что готовят вас в нескольких подразделениях Духовный Центр, и с кол-
легами гуманитариями знакомиться будете уже там, как и сходиться, и спорить. Но у вас
общий выбор, культура, вкус, а значит предпосылок для сходимости достанет.
Кстати, ваше кабинетное кольцо обеспечено обустроенными библиотеками по образцу
141
привычных вам - с книгами, альбомами иллюстраций и манускриптами, и, конечно, элек-
тронной библиотекой. Будут офисы общения и даже с залами, такими роскошными, что
впору использовать для балов.
- Балов-то зачем, ведь творческие люди не любят празднеств и особенно шумных, но
склонны к одиночеству? - задал вопрос один из слушателей.
- Чтобы была антитеза сути вашей задачи. Кстати, этой роскошью подчёркнуто ваше
отличие от Духовного Центра. Вот уж у них таких залов нет. На корабле будут и храмы,
ведь некоторые летят семьями, а значит будут и женщины, и девушки. Значит, и дети.
Ну и как тут без культурных центров общения?
- А у Духовного Центра отдельные храмы? – робко спросил сосед Олега.
- У них сложнее. Вам внутренняя задача напоминать себе молитвами о сущем, они же -
сама сущность молитв, и потому не кабинеты, а молитвенные пространства, по их проектам
устраиваемые эстетами – художниками. У них ещё есть огромный зал литургии, в котором
предполагается общение с коллективом астронавтов, и который будете посещать и вы.
- Во время молений?
- Нет, вы можете входить туда, - продолжал он, - но это для вас будет лишь мираж входа.
Ведь вы теперь знаете, что такое другое состояние мышления.
Вам предстоит сначала усилием воображения понять одну из аксиом Поля по Леосу. В это
знание вас здесь намеренно не посвящали, потому что для умозрения оно сложно, в то вре-
мя как там, будут конкретные воплощения, которые и обогатят ваше восприятие. Ракета ле-
тит в Поле, она гармоничная составляющая Поля и Поле живёт в ней и она Полем заряжена,
и двигатель её Поле, и всё это Леос. На корабле используется энергия духа, куда более мощ-
ная, чем в ХХ столетии открытая атомная. Обладая этой энергией, вы и получаете власть
над временем и соответственно определяете, где быть вам каждому и всей ракете в целом.
Кстати этой энергией перемещены из своего века сюда к кораблю и вы. И этой энергией
обеспечен актив вашей памяти, позволяющей помнить даже детские акценты восприятия
слов. Сначала эту энергию брали из структуры мозга животных, а потом нашли способы
аккумулировать её от произведений искусств. Произведения искусств, вот что оказалось
мощным хранителем энергии веков а не спички как в «Кин-дза-дза», - улыбнулся лектор -
Поле живёт и кольцами ракет, точнее вашим мышлением и поэтому вы каждый можете
строить по своему разумению в этом кольце кабинет удобный своей реализации. Но и каж-
дый художник, так назовём того, кто сумел воображением быть в Поле и двигаться им,
может тоже строить кабинет на корабле. А поскольку время отсутствует, своей той земной
последовательностью, которая является условием жизни на земле, ничего удивительного,
что рядом с вами обустраивает свой кабинет Стендаль, или наш поэт Пушкин.
Лектор молча прошёл вдоль столов слушателей..
- Но как уместиться всем на «Фрези Грант», если в библиотеках даже книгами трудно себе
представить такое представительство? – растерянно спросил снова сосед Олега.
- Такие вопросы лишь проявляют немощность материального мышления. Это матери-
альные тупики и ничего более. Вы живёте воображением с авторами тремя – пяти книг, наи-
более сильные могут охватывать до двадцати, тех, с кем постоянно находятся в умственном
творческом контакте. Так?
- Вот вы, Олег, к примеру, назовите своих постоянных оппонентов в творчестве, - обра-
тился лектор к Олегу.
- Пушкин - точно, Толстой Лев Николаевич, Достоевский, Хемингуэй, Станислав Лем.
Булгаков меньше, - продолжал Олег, задумавшись, - как и Бунин , ещё меньше — но это моя
индивидуальность, ещё Паустовский, Грин, Экзюпери ...
- Достаточно, вот вы и описали уют своего жития. Кабинет Пушкина будет от вас через
дорогу, а Бунин через ручей. В стороне две башни, там обустроился Толстой, и там же до-
мик, в котором набивает свои сигареты Достоевский.. А кого вы не назвали, их нет. Ну разве
это теснота?
142
- Но если я завтра зачитываться начну Сенкевичем?
- И окажется, что он живёт неподалёку, и к тому же девочка Дануся с ним в его, подобно
замку, доме имеет свою комнатку, как Золушка у мачехи. А если вы кого перестали читать,
например, обидой на Паустовского, что он не туда повернул в ревности своей в повество-
вании о Кара Бугазе, вы перестанете его встречать, а потом и запамятуете, где его дом. Я
повторяю ещё раз, это Поле, оно живёт в корабле и оно корабль фрегат «Фрези Грант», и
корабль движется энергией вот вами перечисленных творческих лиц в контакте. Сколько
таких ракет, множество, и везде, где потребен Пушкин, он есть там, потому что это питание
того двигателя Поля, который обладает могуществом сдвигать светила, подобные Солнцу и
более того. Ведь не удивляетесь вы тому, что, встретив на дороге берёзку, где-то путешествуя
в Америке, вы испытаете чувства, как у себя в родной деревне. Да так оно и есть, каждая бе-
рёзка одно и то же и везде одновременно.
- А что более памяти от Поля?
- Духовный Центр знанием Поля может сдвигать центры Галактик и укрощать чёрные
дыры, потому что это для них не более, как скалы для строителей, которые делают в горах
тоннель.
- Значит, в мой кабинет вхож и Паустовский, и Стендаль?
- Так же, как вхожи к ним и вы. От этого вопроса опять я вижу недооценку сути смещения
жизни от времени. Все нашедшее тайны себя, а значит своей скорости и ускорения, находят
в Поле постоянно своё бытие по соседству и в контакте с равными и с возможностью погра-
ничных касаний, кроме материальных.
- Почему?
- Потому что в материальном мире велика сила трения, и она преобладает. Материаль-
ное мира самое простое, и его труды переносятся в поле лишь той частью, что получило
скорость и ускорение и более того. На самой первой скорости — главного свойства духа -
сгорает всё материальное, но опять таки это не аналогия огню Прометея, который в равную
золу превращает полено и икону, дабы согреться тому или иному телу. Скорость не лишает
сознание его свойств видения, прометеев же огонь не может этого сохранить. Скорость -
свойство Поля и в равной скорости и в равном ускорении встречаются сознания.
- А как осознание встреч тогда? – опять не устоял спросить лектора Олег.
- И осознание, и узнавание всё естественно и незачем материализоваться, как это проде-
монстрировал Христос, потому что материализация требует стояния на месте, а миг стоя-
ния даже высоко духовному – порядочная потеря себя. Христос и этим мигом пожертвовал
для своих учеников громадной энергией, это как год стоять на одной ноге, чтобы они уви-
дели его в своей земной скорости.
- А они, известные писатели, могут пребывать в Духовном Центре?
- Это вам предстоит узнать, но не без той же работы с координатами мышления.
- Значит, вернуться нам для посещения в родные места, если возможно, то потеря вре-
мени, и, возможно, не удастся вернуться именно туда, потому что пространство претерпело
изменение,
- И простоишь на одной ноге не там? – с юмором заметили из зала.
- Как паломник пути на восток, потерявший контакт с Лео, – заметили сбоку.
- И так, и не так. – отвечал лектор. - Духовный Центр даст нишу, и вы, как Золушка на
бале, можете войти, строго помня час пик. Сказки, как видите, сообщают многое людям,
ещё более легенды. Да люди не верят, плохо у них с верой, и это очень тормозит их совер-
шенствование.
- А вернуть чуть ранее в то время, до события какого–нибудь, можно самим? - Олег с на-
деждой увидеть и пройти хоть шаг рядом с Мариной.
- Нет.
- Почему?
- Это могут объяснить лишь там на корабле. Кстати это и задача корабля. В этом то и
143
смысл вашей экспедиции и тайна скорости. Вы, для того, чтобы решать задачи, и задачи
которых в Поле больше чем нас людей, потому что Пространство его необъятнее любо-
го воображения известного нам. А строить кабинет свой или коттедж вы уже можете сей-
час сегодня и всегда. Но на определённой скорости вашего мышления войти туда сможет
ваша избранная, - обратился он к Олегу, - но эта возможность задача вашего полёта, и ваша
энергия будет питать полёт этот, и помощников будет у вас столько, сколько вы сможете
привлечь, от чего решение задачи становиться реальнее. Кстати, эта задача равносильна и
вашему возвращению минуя координаты прежней траектории
При этом заявлении стало так тихо, что можно было слышать работу фонтанчиков полив-
ки в саду за окном.
Могу сказать ещё не в тему нашей лекции, а по тому маршруту в которое вошло наше
мышление. Вы сейчас, по мере сокращения количества лекций, все более обретаете свобо-
ду, так вот, в створе вашего поиска, в той задаче, которую вы решаете по своему обустрой-
ству на корабле, предлагаю вам ощутить то ядро любви, тот сгусток ауры, которая и есть
любовь у вас, она же яблоко, она же сердце. Ведь мы всё тайно и явно сносим туда все свои
открытия и переживания. И заметьте, что сны человека есть своего рода проверка чистоты
этого яблока, и вынесения прочь случайного сора, как и внесения нового чем-то отличённо-
го сердцем вашим знания. Это яблоко незримо ведёт нас. Это оно пере проверяется каждые
сутки, как перезагрузка компьютера, сказал бы я, и бессонница есть неадекватные усилия
в этом, а дальше, если не прислушаться к тщете усилий своих, следует болезнь. Нужно се-
рьёзно сосредоточиться в себе, если чистота яблока внутри не получается. Определитесь
с этим это вам уже по силам и это вам необходимым станет остережением в дозировании
контактов и споров, да и увлечений.
- Не это ли яблоко тронула Ева, - спросил астронавт с первого столика.
Лектор улыбнулся «Этот вопрос Вы задали себе, а не мне, и у Вас таких вопросов предсто-
ит ещё великое множество в полёте. Так что успеха вам».
Но на этом слове, лектор простился и ушёл. Видимо аудитория не была готова воспри-
нять всю проблематику возложенную на корабль, а говорить гипотезами не имело смысла.
Определенности становилось больше. Были зачислены в астронавты, и Алексей, и Олег.
Также и все знакомые, кого встречал и примечал Олег, которые были на этой лекции, а
ещё, оказывается, были и другие группы, значит это не единственный наш сад Платона, и
есть ещё, и это было приятно и волнительно.
«Не знаю, но там узнаю, - радостная надежда, - тем более, что чем больше коллег, тем
вероятнее решение задач. А вдруг и Андреич, но это вряд ли.- размышлял Олег. Он воз-
вращался после лекции с напоёнными мускулами. Он поверил, он понял, что от строи-
тельства своего кабинета творчества, и расширению контакта с астронавтами, к нему будет
приближаться то главное из-за чего он здесь. И то, что именно здесь ему и нужно было
оказаться со своей главной задачей, и всё правильно было им сделано, будто кто вёл его, уж
не Алексей ли – мой Лео. Вот только: «стать на равной скорости», как понять эту скорость,
войти в неё? Но это видимо там».
Вечером он встретил Алексея, но тот был озабочен
- Чем ты озабочен? – чуть пройдя с молчаливым другом, спросил Олег.
- Встретил знакомого близкого к Духовному Центру товарища и спросил его о семьях, и
детях, и девушках. Понимаешь меня, ведь Рай был потерян причиной женщины. И я думал,
здесь Духовный Центр убережёт от такой вероятности, если не исключит. Вот и спросил
его «зачем?»
- И что он ответил?
- Ответил. Вот послушай и может поймёшь, а может, даже пояснишь мне. А кто ж ещё, как
не ты, - промолвил он как бы про себя. - Послушай и не перебивай.
- Каждому человеку на земле, мужчине и женщине, дано тело с красотой для тревоги о
ней, а вот божья искра с отражением в ней красоты даётся одна на двух мужчине и женщине.
144
И сразу узнаётся она эта божья искра и тем, и другим, разделенная до того, как только они
нечаянно встретятся где. И наперёд, и необоримо от этого узнавания возникает влечение,
но сходимость красоты препятствует, её нужно обоим довести до определённого уровня
перед своей искрой от бога. - Алексей замолчал, будто что-то припоминая. - Счастье соеди-
нения удел знающих, а не невежд, – процитировал он известное изречение Паустовского и
далее совершенно путано продолжал, - первая задача человеку - доведение красоты до боле
высокого значения, до кристалла, до кристалла чистого состояния, без толики примеси, и
вот тогда божья искра, своим отражением , придёт и даст себя и обретёт тебя. Но это не всё,
слушай далее.
Олег молчал.
- Женщина не причина, а финал. И уж подавно та часть мужчины, которая влечёт к ней-
не причина, а она вся, как аналог надземной души, как дом, как копия и в итоге единение.
Она есть истинное тело души, как Психея Амуру. Она как тело земное, но задача оставить
своё и перейти в иное - её. – Алексей замолчал.
- Всё? – спросил Олег. Он почувствовал, что в этом сообщении, что-то есть отрадное и
ему, но что не уловил.
- Каково? А? Я половину не понимаю, а что понимаю, того не принимаю, а ты?
- Боюсь сказать, потому что, может, ты что-то и упустил, но легенда озвучена, значит, и
восполнится.
- Я не тороплю тебя с ответом или мнением. Но мне тревожно то, что женщина необходи-
ма, как душ, если я так понял его. Если бы ты дальше его послушал о том, как запутался тот
наш мир в 21 веке. Может, ты как раз и пронёс эту путаницу на себе, подумал я тогда, слу-
шая его, и уже почти ничего не понимая. Попробуй собрать это всё и, извини, тороплюсь,
ещё одна встреча.
Алексей пожал руку и побежал.
А у Олега почему-то всплыла памятная с детства открытка, где дедушка Мороз дарит
мальчику ёлочку на Новый год, а рядом стоит красивая девочка – Снегурочка. Почему –
улыбнулся Олег милому воспоминанию. - Но ведь не случайно.
Олег знал цену памяти, а точнее образам от легенд и верил им. Верил в их восстанавли-
ваемость, а точнее, в рост от единого зёрнышка. Теперь он понимал что это Леос. Сколько
раз после сна на уме было одно слово, но стоило ему подступиться записать это слово и объ-
яснить его избирательность, как возникали три -четыре -семь листов, порой, законченного
рассказа. Собственно и увлечение писательством людей волей или неволей стоит на этом.
Но и в Писании везде легенды:
Идти по воде, или превращение воды в вино, ведь начало иной реальности - измени себя,
как теперь и по этому обучению знал Олег, и всё становится реально. - А Воскрешение тоже
тайна, за которой им лететь, как аргонавтам за Золотым руно.
Сейчас в саду Платона Олег получил таких коордмнат щедрой горстью: постоянное
изменение скорости по получению знания - одна, а разделённая на двоих, друг другу сужен-
ных людей, ведб тоже? Длительное стояние Христа, чтобы увидели его Апостолы...
А может мы в ином мире и есть уже? - летели его мысли, - но быстро движемся, и нас не
видит материальный мир из-за скорости. А Марина, со своим ускорением, видит меня. А
я ещё нахожусь в недостаточной скорости , чтобы чувствовать её подсказки. Но участие
её придёт, через какие-нибудь полгода, но её времени - времени в котором она. Но триста
лет смещения есть уже, это та же скорость, ведь воочию видели парк кораблей? Загадки
сплошные загадки.
Но на сей миг пока одно был Олегу доступно – обустройство кабинета, потому что этот
инструмент изменения скорости себя необходим на корабле для общения. Алексей был, по-
хоже, тем озабочен не менее. И понятно, что его как принявшего обет монаха потревожила
необходимость женщины для духовного совершенства. Но ведь верный путь и у него, и это
уже мне задачей.
145
Встретились они, спустя несколько дней. Но задержавшись, Алексей лишь спросил: «Про
выступление Абертона ты слышал?»
- Какого Абертона?
- На сороковой день после вылета Духовный Центр уведомил, что к астронавтам выйдет
Абертон для слова.
Олег в рассеянности не придал этому сообщению значения, его интересовало другое -
когда же заезд. Олега это занимало той, своей задачей обустройства кабинета, задача эта
росла, а для решения нужна была конкретность.
- А полёт когда? – спросил он в свою очередь.
- Это определяет Духовный Центр, но кажется через неделю заезд, для жизни там и адап-
тации, - сказал он рассеянно, видимо озадаченный не в тему заданным вопросом. - Сколько
это будет до начала полёта, не знаю.
«Значит, через неделю – корабль и адаптация», - подумал Олег, а вслух сказал:
- Но ведь нам лететь на корабле более десяти лет, и чего-чего а уж для общения с Ду-
ховным Центром хватит и времени, и места, как и на выступления Абертона. Корабль не
Земля, не Амстердам который от Москвы далёк, или там Гренландия. Хватит нам времени.
- Напрасно ты так говоришь. Во-первых круг людей так разнообразен, что и за два де-
сятка лет вряд ли удаться полноценно пообщаться со всеми, потому что коллектив летящих
более трёхсот человек; люди из разного времени, Создатели корабля – математики, - про-
должал Алексей на молчание Олега, - которые уже давно работают на орбите и потому мы
их и не видели современники его, ты это знаешь, а их будет не менее трети коллектива.
И мышление их в створе того техногенного мира в котором и стало возможным создать
корабль. То что его создание венец науки и технологии компьютерного обеспечения, само
собой разумеется. И масса открытий, которые они знают с детства, уже и перечислить не
удастся – тебе ясно. Мы философы от прежних носителей ценностей, которые за последние
3 века оказались утрачены, четь ли не растворены. Как это общение пойдёт и пойдёт ли.
Я пока этого не представляю. Но знаю, что форма общения требует напряженного творче-
ства. А весь коллектив по интеллекту почти охват знаний всей жизни на Земле.
- Скажи, - продолжал он, - тебе в центральной библиотеке Москвы достаточно десяти
лет, чтобы ознакомиться со всеми её ценностями, всё прочесть, понять?
- Пожалуй, нет, но к чему ты? - Олег знал о другом времени математиков, но ему стало
интересно, а Абертон из какого века, если мы уже старше на 300 лет или, наоборот, моложе?
- Вот именно, что, пожалуй, не прочесть, - отвечал на невозможность перечитать библи-
отеку Алексей.
А мысль Олега летела далее: «А вдруг он Абертон - Апостол сверстник пребывания на
Земле Христа?»
- А из какого времени Абертон? - всё же спросил он Алексея. - А может, и гении других
страниц человечества для полёта приведены частично из своего времени?
- И гении могут быть, - отвечал Алексей, - но с другой фактурой внешности, ведь ху-
дожники-портретисты ведут свою линию тоже, оставляя нам впечатление не без вкуса и
искуса времени. И портреты гениальных людей рисовали во все времена по-своему. Почему
и стонал Высоцкий в песне о приглаженности на своём портрете скул. И второе, продолжал
опять свою мысль Алексей : корабль не так уж мал: в одиннадцать этажей только хвостовая
часть его а в размахе колец почти что малый город. Город – спутник, так называли в двадца-
том веке города науки. А знаешь, что большинство людей живущих в небольших городах,
хоть и прожили в них всю жизнь, зачастую не знали даже истории своего города, и людей
всех не знали. Я уже не говорю о людях мегаполиса просто стёрших на потребу своей суеты
историю и ценности даже родов. Так?
Олег вспомнил Пала Ивановича,которого встретил у Андреича, Алексея стоило слушать
ведь он был приближен к Духовному Центру и, видимо, знал больше его.
- И, пожалуй; могу утверждать, что уж если ты не в силах ознакомиться с библиотекой, то
146
с людьми, учитывая их интеллект размахом в 1000 лет, и подавно. Так вот Абертона вряд ли
придётся увидеть раза два-три за полёт, - продолжал он - дай бог, чтобы этот полёт прошёл
удачно. А из какого времени он, не знаю.
- А ты его видел?
- Нет, – ответил Алексей.
- Абертон и кто он? Как-то звучит странно, - смирился Олег уже до интереса.
- Это его так у нас величают, - отвечал Алексей, - а имя на самом деле его Лука. И вот тут
впору строить догадки, не Лука ли это Евангелист? – Алексей прямо-таки продолжал сейчас
мысль Олега. - Для нашего центра может и была возможность взять в полёт человека с
возрастом в две тысячи лет. Или Лука Войно – Ясинский Крымский, которому, как и нам,
чуть более 300 лет, помнишь его, наверное?
В каких годах двадцатого века жил Лука Крымский Олег не знал. Знал только одно, что
он хирург.
- К тому же Абертон, - продолжал Алексей - прибыл для полёта из Гималаев, значит, здесь
причина его быть в жизни - не только заслуга нашего центра, А там в Гималаях был затвор-
ником более 22 лет. А некоторые говорят, что был в обете молчания. Представь ценность
его слова, хотя бы настроенную этими годами молчания.
- Он руководителем корабля у нас? – вдруг Олега понесло в догадки, тайна его переноса
во времени так и останется, наверное, нам тайной: « А может, Духовный Центр посвящён в
обет воскрешения, с его властью деяний ему над временем?»
- Руководство корабля у нас техническое, и осуществляют его пять отделов математиков.
Не могу точно сказать о них, а это Духовный Центр. Сколько там участников, тоже не знаю,
наверное, нам этого и не узнать, да и не надо знать, пожалуй. Но что в руководство или, точ-
нее сказать, в Патриархи этого центра приглашён Абертон, это точно, но загадки на этом не
кончаются. И вот он на сороковой день по отлёту выступит, - повторил Алексей…
«Странно, на сороковой, как первое прощание на Земле людей при переходе к богу», –
думал Олег.
- Вот -вот, на сороковой день слово.
«Не тем же ли путём? Тому, может, и причина выхода для слова Абертона? Уж не Апостол
и правда вызван центром в жизнь для полёта?» – подумал Олег.
- Одно только то, что слово его, это событие, и достанет ли сил и интеллекта нашего по-
нять молчащего 22 года в Гималаях, - заметил на прощание Алексей.
«Кин-дза-дз;!» — полнометражный двухсерийный комедийный художественный фильм в жанре антиуто-
пии, снятый на киностудии «Мосфильм» режиссёром Георгием Данелией. Фильм вышел на экран 1 д