Искупил

  В жизни очень часто имеют место случаи, когда даже маленькому мальчику приходится искупать вину перед мамой или перед папой, перед бабушкой или перед дедушкой. Мальчишка без разрешения старших сорвал с грядки только что возникший зародыш огурца. Сразу начинается скандал. Он не прав - не дал вырасти огурцу до нужной кондиции. Вот и становись в угол.
  Угол успокаивает и шалунов, и шалуний - такая в нём энергетика. Успокоились - значит искупили.
  На уроке ученик разговаривает с соседкой по парте. Их немедленно вызывают к доске.
  Дёрнул за косу девочку, сидящую за передней партой, - провинился. А, перед кем? Получается, что перед  преподавателем, поскольку он, а не девочка, громко командует: "Вон из класса!"
  Слоняясь за пределами классного помещения, "провинившийся" искупает вину.
  Но есть вина, которую невозможно искупить никакими способами и ухищрениями. Зная о том, что даже Всевышний наш Бог не согласится прощать преступное лишение жизни человека, появляются субъекты, которые совершают тяжкие преступления, при которых гибнут порой молодые люди, мальчишки и девчонки, не познавшие прелестей любви, не испытавшие этого прекрасного чувства.
  Но бывают в жизни случаи, когда безвинного заставляют искупать чужую вину, или вообще за невиновное действие.
  Такое явление имело место в нашей стране под названием СССР, народы которой успешно построили социализм и держали курс на строительство коммунизма.
  Большие руководители многих стран уже забыли о таком явлении, как фашизм, запаливший пожарище второй мировой войны. Это был жесточайший режим Германии. С первых дней после начала войны 1941-1945 годов в военкоматы страны стали поступать заявления граждан о добровольном желании встать в ряды защитников Отечества.
  Не остался в стороне и лейтенант Белянчиков Павел Леонтьевич, служивший в полку, дислоцировавшемся в 30 километрах от государственной границы с Китаем. Отправив жену с сыном в село Лютаево, где жили родители его жены Марии Васильевны, Белянчиков написал свой первый рапорт о направлении его на фронт. Командир полка отказал: в Китае в то время стояла миллионная Квантунская армия, готовая вступить в боевые действия на правах союзника гитлеровской Германии.
  Были второй, третий и четвёртый рапорты, на которые всегда следовало одно и то же решение командира - отказать.
  Только в январе 1944 года Белянчиков получил разрешение и покинул расположение полка. Он поехал на фронт. Не хотелось Павлу проехать мимо знакомых мест и до боли в сердце родных и любимых жены Маши, сына Миши и дочери Лены, которую ему ещё не довелось видеть: она родилась после эвакуации из опасной зоны возможных военных действий.
  Когда пассажирский поезд, в вагонах которого находились добровольцы, изъявившие желание принять участие в битве с захватчиками Родины, прибыл на станцию Новосибирск, Белянчиков с разрешения военного коменданта вокзала поехал в село Лютаево (Алтайский край).
  Конца-края не было радости всей семьи, когда Павел Леонтьевич, которому шёл тридцатый год, вошёл в родительский дом жены. Он не выпускал из рук дочку, обнимал сына, ласкал жену.
  Пребыванию лейтенанта радовалась не только его семья, родные, но и все односельчане.
  Не мог Павел насмотреться на свою жену красавицу Марию, на дочку, очень похожую на мать. Гордость распирала грудь Павла за сына Мишу, который учился уже во втором классе.
  Всего три дня длилось счастье Белянчиковых. Павел взял на себя обязательство - смело идти в бой на защиту Родины, на защиту своей семьи от ненавистного врага, так бесцеремонно нарушившего договор о ненападении, поэтому ему необходимо было возвращаться в Новосибирск, и с ближайшим пассажирским поездом ехать на Запад, где полыхало пламя большой войны.
  Председатель колхоза Печенин, вернувшийся с фронта без одной руки, предоставил подводу, запряжённую парой монгольских выносливых лошадей. Нашлись в селе добротные шубы. Пригодилась доха тестя.
  Расставание было горьким и безрадостным. Провожающие просили Павла возвратиться в село живым и здоровым. Трудно описывать это событие. Плакали все, но верили, что наказ их будет выполнен Павлом, и он возвратится в село победителем. Ведь вернулся же Печенин Василий Васильевич.
  До Бийска Павла сопровождали два шестнадцатилетних парнишка: Норманских Паша и Шадринцев Егорий, который для безопасности прихватил с собой отцовское ружьё. Зимняя дорога оказалась хорошо укатанной, поэтому в Бийск приехали в тот же день к вечеру.
  Накоротке распрощавшись с земляками, Павел направился к входной двери вокзала. У самого входа дорогу Павлу преградили два военнослужащих с повязками "ПАТРУЛЬ" и не дали ему войти в вокзал. Как говорится "взяли его под белые рученьки" и повели к автомашине, стоящей поблизости. Павел что-то пытался объяснить задержавшим его. Павла никто не хотел слушать. Один из патрульных громко потребовал: "В комендатуре объясните, а теперь садитесь в автомашину"...

  ...Мальчишки-односельчане ничего понять не могли, однако по возвращению в своё село рассказали о случившемся.
  Сердце Марии Васильевны разрывалось от горя. От постоянно точившей её голову мысли: "Как же так? Он же добровольно поехал на фронт", она впала в депрессию. На уговоры родственников не реагировала. Постоянно плакала и твердила одно и то же: "Как же так? Он же добровольно поехал на фронт". Только в конце февраля Мария Васильевна пришла в себя, очнулась:
  - Мама, что со мной? Что случилось?
  - Твоего мужа арестовали в Бийске.
  - Но ведь он же добровольно поехал на фронт?
  - Почти два месяца ты твердишь это "добровольно". Идёт война. Твой отец рассказывал, как решали вопросы с нарушителями закона в первую мировую войну, с которой он возвратился калекой.
  - Мам, наверное, надо написать письмо Ворошилову или Будённому?
  - Твоё письмо не передадут ни Ворошилову, ни Будённому. Война идёт, дочка. Ничего мы не добьёмся из нашей глуши сибирской.

  В конце марта Мария Васильевна получила "заветный треугольник". По почерку она сразу же узнала - письмо от мужа. Со слезами радости она развернула уже изрядно помятый листок бумаги: "Здравствуйте, дорогие мои Маши, Миша и Леночка! С великим удовольствием сообщаю вам: гоним мы этих озверевших вояк. Красная Армия вступила на территорию Латвии. Если бы у вас была карта СССР, вы могли бы отметить место, где я сейчас бью этих гадов, фашистское отродье. Место это называется Балвы. Сопротивляются , сволочи. Будьте уверены, дорогие мои, выгоним мы их с территории нашей Родины. Настрой наш боевой. Обнимаю и крепко целую вас, родные мои. Передавайте привет всем односельчанам. У меня всё в порядке. Ваш муж и отец".
  Мария Васильевна несколько раз поцеловала письмо, затем крепко прижала его к груди и побежала домой. Только дома она обратила внимание, что нет на треугольнике обратного адреса. Значит, снова ждать, ждать и ждать весточки с фронта. И всё-таки это ожидание становилось ободряющим, наполненное уверенностью в положительном результате: скоро будет ещё одно письмо, затем ещё и ещё.
  Однако отсутствие обратного адреса беспокоило, тревожило сознание, что это не просто так. С тревогой и сомнение Мария пошла к бывшему фронтовику Печенину:
  - Фёдор Фёдорович, я получила письмо от мужа, но без обратного адреса. Куда же ему писать-то буду?
  - Маша, идёт война. Там бывает так, что исчезает целая воинская часть. Ты успокойся, подожди ещё немного. Пожалуй, следующее письмо будет с обратным адресом. Хорошо, что письмо дошло до тебя. Там же действует военная цензура, - Печенин быстро прочитал письмо Павла и сразу же заметил. - Сегодня они в Балвы, а завтра могут быть уже в другом городе. Поэтому не волнуйся. Всё должно быть хорошо.
  Успокоенная уверенной речью Печенина, Мария Васильевна возвратилась домой.

  Весна уверенно наступала на Юг Западной Сибири. Маловодная в летнее время речка Солоновка сейчас вышла из берегов, заливая близлежащие поляны. Прилетели скворцы. Выдворили из скворечников воробьёв. Своими силами вновь обустроили свои "квартиры". Самки нанесли необходимое количество яиц и занялись их высиживанием. Самцы развлекают их своим красивым пением на разные голоса, в которых можно уловить мычание телёнка, стрекот сороки и трели соловья. О, это великие мастера пения!
  Конец апреля. В один из его дней почтальон семнадцатилетняя Вера принесла в коровник письмо Мирии Васильевне от Павла:
  - Мария Васильевна, пляшите, вам письмо!
  - Не до плясок, Вера. Работать надо.
  - Простите. Это я как в мирное время, - извиняясь, Вера передала Марии Васильевне помятый треугольник.
  Мария Васильевна сразу же обратила внимание: обратного адреса нет. Письмо написано химическим карандашом, грифель которого чем-то смачивался. Видимо, Павел предупреждал возможность стирания отдельных слов или целых предложений. Кроме обычных "здравствуйте, мои дорогие жена и дети,крепких поцелуев" муж изложил стихотворение Константина Симонова:
  "Жди меня, и я вернусь.
  Только очень жди,
  Жди, когда наводят грусть
  Жёлтые дожди.

  Жди, когда жара,
  Жди, когда других не ждут,
  Позабыв вчера.

  Жди, когда из дальних мест
  Писем не придёт,
  Жди, когда уж надоест,
  Всем, кто вместе ждёт"...
  - Я тебя очень жду, дорогой мой человек. Вместе со мной ждут тебя твои дети Миша и Лена. Только скорей к нам возвращайся, - обливаясь слезами, громко произнесла Мария Васильевна.
  - Что с тобой, Маша? - Поинтересовалась доярка Евгения Ивановна.
  - На, почитай, но обратного адреса нет. Куда я буду писать ему?" - Мария Васильевна отдала письмо подруге.
  - Павел стал поэтом?
  - Ты до конца прочитай и тебе станет ясно, что это Константин Симонов написал в 1941 году. Почти вскоре после начала войны, - объяснила Мария Васильевна.
  - Да, сильно этот Симонов написал: "Ожиданием своим ты спасла меня". Нет, Маша, мне уже на дождаться своего - пришла похоронка.
  Молодые женщины обнялись, а слёзы у каждой из них по щекам катились самопроизвольно. Остановить их нет ни какой силы и возможности. 

  По селению разнёсся слух о том, что НКВЛешниками задержан охотник-промысловик Сайдов Тимьян Темьянович, долго скрывавшийся от призыва на службу в Красной армии и отправки на фронт. Это случилось зимой, а в мае того же года он возвратился домой с одним глазом и без одной ноги. Находясь в пьяном виде, Тимьян всенародно заявлял: "Быстро я искупил свою вину перед Родиной, оставшись никому не нужным калекой. Какая теперь польза от меня моей Родине?"
  Односельчане, как могли, успокаивали бывшего фронтовика; "У тебя две руки, хотя и один глаз, но ты же видишь в каком запустении находится колхоз. Помогай женщинам работать для фронта". Иногда прекращал пьянствовать, но это происходило в очень короткий период, а потом снова запивал, ссылаясь на то, что от него никакой пользы для Родины.
  В один из дней, когда Тимьян отключился от пьянки, вечером он пришёл к Белянчиковым:
  - Маша, у меня к тебе есть дело. Ты можешь меня выслушать? Сегодня я, как никогда, трезв. Я тебе расскажу одной и только одной. После этого ты будешь решать, рассказывать об этом кому-либо ещё или нет.
  - Рассказывай, Тимьян Тимьянович.
  - Нет, Маша, только тебе одной. Я слово фронтовика дал, если рассказывать кому-то об этом, то только тебе одной.
  - Ну, хорошо, пошли в баньку. Там нас никто не подслушает - дверь прикрывается плотно.
  Еле успевая за широко шагающей Марией Васильевной, Тимьян всё-таки доковылял до бани.
  - Слушай внимательно, не перебивай. Выскажусь, возникнут вопросы, задашь. А дело было очень простое. Задержали меня на заимке. Везли дня четыре. До Бийска на санях, поездом до Новосибирска. Там бросили в камеру с решётками на окне и на двери. В этой камере уже было пять человек. Ну, стали знакомиться: кто откуда и за что задержан. Спали прямо на полу. Никаких кроватей нет. Как был я в полушубке, так в нём и спал, распластавшись на полу. Водворяя меня в камеру, объявили, что за уклонение от призыва на фронт меня будет судить трибунал. На следующий день, где-то ближе к вечеру, в эту же камеру вошёл высокого роста военный, но без погон и без звёздочки на шапке. При тусклом свете электролампочки я рассмотрел вошедшего. Каково же было моё удивление! Этим военным оказался мой односельчанин, а твой муж, Мария, Павел. Ему тут же при всех нас охранник объявил, что его будет судить трибунал за самовольное оставление части. Павел стал оправдываться, мол, на фронт  он едет по собственному желанию, что ему разрешил комендант станции Новосибирск съездить на Алтай, повидать дочь, которая родилась после эвакуации в самом начале войны, что он представил патрулю свой рапорт, подписанный комендантом станции Новосибирск, который у него изъяли вместе с другими документами при задержании в Бийске. Конвоир ему на это ответил, что никакого рапорта у него не изымали, да и коменданта того уже услали в штрафной батальон. Он осмелился сказать Павлу, что его тоже отправят в штрафной батальон, если не расстреляют. Когда конвоир ушёл, мы с Павлом поздоровались, обменялись рассказами о нашем селе, о сельчанах. А судил нас трибунал прямо в этой камере. Без всяких допросов, расспросов объявили кого куда. Только одно из находившихся в камере приговорили к расстрелу. Он пытался убежать из-под стражи и убил охранника, сопровождавшего его для отправления нужды, короче, в туалет. Что такое штрафной батальон или штрафная рота, вспомнить страшно. Там так: обязательно искупишь свою вину перед Родиной, если даже не виновен; при наступлении могут убить фашисты, а если струсил и не полезешь на огонь фрицев, побежишь обратно, расстреляют свои. Это - так называемый заслон. Говорили, что такой заслон существовал и в обыкновенных пехотных войсках. Ну, а в штрафных он был точно. После осуждения нас направили в одну из штрафных рот Ленинградского фронта. В первом же бою меня ранило. По приказу Министра обороны об искуплении вины перед Родиной меня отправили в госпиталь Свердловска с последующей демобилизацией. И вот я дома одноглазый и одноногий, полностью искупивший вину перед Родиной.
  Я получила два письма от Павла, но нет обратного адреса. Как так?
  - Маша, в такие части письма не пропускают. Находясь в госпитале, я наслушался разных историй про таких штрафников. Если в письме назвал номер воинской части, ты - предатель, выдающий, разглашающий военную тайну, подлежащий расстрелу. Обыкновенные фронтовики указывали номера полевой почты и не более. Пока Павлу везёт - не убили ни те, ни другие. То, что услышала от меня, не распространяй. Не рассказывай и детям. Пусть они знают, что папка воюет с захватчиками. Надейся, жди его. Там многие солдаты наизусть знают стихотворение Симонова "Жди меня" и очень надеются, что их ждут, а ожиданием своим спасут. Вот и ты жди, получай письма, если приходят, никому никаких вопросов не задавай. У тебя двое детей. Воспитай их настоящими людьми, если даже воспитывать придётся тебе одной. Ведь выдумали же осудить Павла за самовольное оставление части. Он ехал в купейном вагоне, а ни в какой-то там воинской части. Поездку на Алтай ему разрешил комендант на станции Новосибирск. Жестокая эта машина НКВД. Ты меня поняла, Маша?
  - Я очень хорошо тебя поняла. Но и ты по пьяному делу не проболтай про Павла. О себе можешь рассказывать - ты уже искупил вину. Да, и тебе не следует лишнего болтать. Одноногого и одноглазого расстреляют, не моргнув глазом, ссылаясь на положение о военном времени.
  - Я согласен с тобой, Маша, - ответил Тимьян. - Прощевай. Будь здорова, - Тимьян захромал домой.
  Рассказ Тимьяна очень огорчил и напугал Марию Васильевну. Она очень сожалела, что Павел настоял перед командиром полка об отправке его на фронт, хотя военные действия назревали и на Востоке.
  В декабре 1944 года Мария Васильевна получила извещение из военкомата о том, что лейтенант Белянчиков Павел Леонтьевич пал смертью храбрых при защите Родины от немецких захватчиков и похоронен со всеми воинскими почестями. К извещению приложен аттестат на оказание государственной помощи по воспитанию детей до их совершеннолетия (пособие).
  Так и не узнала Мария Васильевна настоящей правды о гибели своего мужа. Она очень верила в то, что её муж Белянчиков Павел Леонтьевич не был осуждён трибуналом, а честно, добросовестно и геройски сражался с врагами. В этом она убедила своих детей.
  Какое страшное это слово ВОЙНА!
  Война - это гибель сотен тысяч неповинных людей.
  Война - это разрушение экономики стран, участвующих в этом чудовищном мероприятии.
  Слава Богу, что Вторая мировая война окончилась уничтожением фашизма на европейском континенте.
  С кончины её прошло семь десятилетий, однако, однако забыли отдельные главы целых государств об этом чудовищном слове, и вновь начинают проявлять свои амбиции, разжигая костры военных действий. Не достаёт ума для решения возникающих разногласий мирным путём, путём переговоров.