Моусес глава 3

Носитель опахала фараона, Эйе, женившись на матери фараона, получил низшую жреческую степень святой отец. Это дало возможность вскоре стать носителем опахала по правую руку царя, также начальником конских заводов фараона. Именно ему в первую очередь донесли, что на конюшнях произошло двойное убийство. Убит надсмотрщик и убит раб. Осмотр места преступления происходил в присутствие жреца Хоремхеба. Опрос рабов, коим надлежало ухаживать за лошадьми этого крыла, результата не дал. Все они дружно ничего не видели или находились вне здания. После недолгого совещания к повторному допросу решили применить пытки и сразу результат. Стражники, стоящие у входа в галерею видели, как на конюшню приходил принц Моусес.    
Простое дело принимало неожиданный поворот:
«Если убийца принц, почему он не приказал захоронить трупы. Ну, убил рабов, ну и что, а может, рабы участвовали в заговоре, но потом испугались?..»
После того, как принц Моусес по приказу фараона во главе армии начал войну с Эфиопией, точней подавил бунт, поднятый приближенными эфиопского царя, его авторитет в армии возрос. Он не прятался за спины, воевал в первых рядах и решение принимал взвешенные. Правда слава среди солдат обернулась ненавистью со стороны дворцовых интриганов и вызвала зависть наследника трона.
Заговор!
Это страшное слово напоминала вползшую в дом змею, чья ядовитая пасть уже открыта для смертельного укуса и одновременно, оно несло сладость для того, кто открыл заговор и словно слой за слоем, смывает с чего-то драгоценного, липкую грязь.
Драгоценностью была власть, которой всегда мало. 
Фараон Аменхотеп IV, взойдя на трон, вступил в конфликт со жрецами бога Амона. Он провозгласил себя почитателем единого бога Атона и сменил свое имя, на имя Эхнатон «слуга Атону». Первые попытки запретить поклонение богу Амону Ра, привели страну в трепет. Жречество, в той форме, что существовало раньше, было распущено, хотя еще проводило свои обряды. Возведение храма Атона в Фивах, еще больше увеличило разногласие в народе, где одна часть считала Эхнатона великим новатором, другая часть вынашивала тайные планы смены власти. Пять лет правления в Фивах, что был центром культа Амона-Ра, прошли и на шестом году фараон перенес свою резиденцию в построенную за три года столицу Ахет-Атон на восточном берегу Нила. Появилась новая бюрократия и жречество бога Атона, а бывшая столица Фивы пришла в запустение. Имена Амона и других божеств повсеместно стирали в надписях, его стерли даже в картушах покойного отца здравствующего фараона.
Религиозная нетерпимость вошла в каждый дом страны Кеми.
Культ Атона резко отличался от культа Амона и прочих богов. Его образ не воплощался в статуях, о нем не существовало мифов и сказаний. Это был культ животворящего солнца, великой силы природы, лишенный теологических ухищрений и символики. Храм Атона был открыт для всех. Дары новому богу несли на открытые алтари.
По мнению фараона, необходимость создание единой веры назревала давно. Почти в каждом городе земли Кеми почитался свой бог. Это мешало объединению египетского народа. Добычи от прошлых завоевательных войн, привёли к необычайному обогащению аристократии, что всячески стремилась удержать ускользающие влияние на фараона, осуществляемое ранние через жречество. Новое окружение царя состояло из простого народа. Ставленники фараона, выдвинутые на высокие посты, были полностью зависимы его воли, слывя убежденным поклонникам бога Атона. Искать в этой мутной воде ростки новых заговоров было несложно. Однако следовало подумать о собственной безопасности, прежде чем начинать политику обвинения принца в заговоре.
Поддержку мог оказать сын Эхнатона наследник Сменхкара. 
— Всегда знал, что удар ножа получу в спину,  —  гневно произнес наследник, едва Эйе обрисовал смерть на конюшне в том свете, что была выгодна ему.
После победы в Эфиопии Моусес для Эхнатона стал олицетворением преданности и верности, тем более, что веру в бога Атона, он принял без раздумий. Сменхкара поддерживал отца в реформации страны, но в глубине души был не согласен отказаться от концепции множества богов, чью помощь можно было получить в обход любых нравственных условностей. Доктрины богов иногда были диаметрально враждебны и то, что запрещал один бог, у другого бога являлось основой мироздания.
Сменхкара горел желанием допросить телохранителей принца. Эйе приложил немало усилий, прежде чем Сменхкара дал согласие, что время допросов еще не пришло... 
 Эйе пожелал наследному принцу тихую ночь и ушел. 
До правления Эхнатона жречество не мешало народам населяющим Египет поклоняться своим богам. Множество богов Кеми, это множество храмов. Множество храмов, это золото от подношений, часть которого непрерывными ручейками текла в хранилище жрецов, часто мимо хранилища фараонов. Единобожие не устраивало Эйе, хотя он и Хоремхеб слыли одними из ярых сторонников Эхнатона. Причин  было много, но главная, жила глубоко в сердце Эйе. Он шел многочисленными коридорами дворца, обдумывая предстоящий разговор с Моусесом. Он не считал его человеком ума, но ошибиться было нельзя, слишком много стояло на весах, чтобы пренебречь, пусть и глупым, но храбрым любимцем фараона.
Моусес при свете светильника читал о подвигах полководцев Кеми.
— Принц! — обратился Эйе. — Будь на твоем месте, кто-то другой, чей ум не так остр, я был бы многословен, как женщина, но перед тобой, кому покорились эфиопы, буду краток. Однако я должен быть уверен, что все, что ты услышишь, останется между нами.
—  Оставь тайны себе, хранитель опахала. Хочешь, говори, нет, уходи!         
Эйе в душе усмехнулся, и устало выдохнул: 
—  Может быть, выпьем пива?    
Моусес пожал плечами и выглянул в коридор. Телохранителя нигде не было. Эйе, опережая раздраженный выкрик принца, примирительно произнес:
— Я отослал его в дальние кладовые. Дело, что привело меня, касается жизни фараона, потому и требую клятву молчания, пока опасность не будет уничтожена.
Моусес несколько мгновений размышлял, наконец, отрывисто произнес:   
—  Клянусь! 
—  Как ты знаешь не всем знатным родам по сердцу перемены, а про жрецов, так и говорить не стоит. Большая часть не хочет расставаться со старыми богами и только мечтает о старых временах. Мои рабы донесли, что в стенах дворца, словно черная опухоль после укуса змеи зреет заговор, но кто главный, чьи хищные руки тянутся к шее нашего фараона, они не знают? Беспокоить фараона догадками нельзя, нужны имена предателей. Ты должен мне помочь.
—  Скажи как?   
— Другого ответа я и не ждал, — осторожно, как ступают по шаткому мосту, произнес Эйе. — Ты, как смелый лев, но одновременно хитрый, как лисица, должен пробраться в стан заговорщиков и узнать главарей. Тогда, мы одним ударом отрубим гадюке все её головы. Ты умен, часто находишься рядом с царем, а потому для заговорщиков окажешься ценной удачей. — Эйе говорил тихо. Он почти вплотную подошел к юноше, неотрывно смотря в глаза. Он считал, что читает мысли принца, как развернутый папирус.   
— Я должен кого-то убить?
— Ты горяч в момент опасности, как молодой конь при виде кобылицы. — Вроде сожалея и сомневаясь, произнес Эйе. — Да, слышал новость? Днем на конюшне правого крыла, раб подрался с надсмотрщиком. Оба мертвы. — Эйе чуть помедлил и добавил. — Убили друг друга. 
 — Хочешь поставить меня рядом с рабами? — Моусес был выше ростом и смотрел на царедворца сверху. Он хотел сказать, что сейчас вышвырнет царедворца из покоев. Потом пойдет к матери, чтобы она сообщила фараону об унизительном предложенье члену царствующей семьи, но волнение уже подступило и вместо гладкой речи он, заикаясь, выдавил:  —  Иди прочь, Эйе!
—  Это просто новость, чтобы наш разговор не услышали чужие уши. 
Спустя мгновение из-за тяжелой портьеры, закрывающей проем двери, раздался голос раба. Он принес холодное пиво из дальних хранилищ. Принц отошел к столу и убрал рукопись в открытую шкатулку. 
— Великолепный напиток!  — отпивая маленькими глотками пиво, произнес Эйе. Его лицо излучало сердечность родственника, увидевшего родню после долгой разлуки. Он подошел к окну, выходящему во внутренний сад западной стороны левого крыла дворца.
Полный диск луны пытался осветить деревья, но это не удавалось, слишком густ был сад и свет, выделял на черном полотне ночи лишь тропинки и часть центрального здания дворца, где находились покои фараона. Эйе все плел и плел паутину лжи, словно дорогими шелками опутывая тело красавицы, чтобы потом усмиренную, опутанную, покорную, использовать и продать втридорога. Продуманные, выверенные в дворцовых интригах слова, казалось, состояли из правды. Они усыпляли бдительность, и направляли на действие, нужное ему, Эйе. Мощную атаку тонкой лести выдержать было бы трудно и более искушенному в дворцовых коллизиях царедворцу, а Моусесу шел лишь девятнадцатый год.
—  Если я ошибусь и не увижу врага?
—  Ошибаются те, кто не знает, что ищут. Будь уверен, враги сами тебе найдут.
Эйе ушел перед рассветом. Шел быстро, не оглядываясь, боясь даже мысленно произнести то, что жаждала душа, подчиняя себе все стремления. Все происходящие во дворце, казалось, было направлено, что бы он осуществил свои замыслы. Реальность нынешнего дня его не устраивала, как не устраивала жена, на которой пришлось жениться, чтобы быть ближе к трону. Эйе пересек главную галерею, как вдруг от стены навстречу ему шагнул жрец Хоремхеба и сообщил о схваченном заговорщике. 
— Поймали, пытайте. Я не начальник стражи. — Вырвалась раздражение, но он быстро справился и приказал жрецу вести к пленному.
Заговорщик висел в двух локтях от пола подвешенный за кисти рук.
— Бог Атон увидел наши труды. — Патетично начал Хоремхеб, но наткнувшись на насмешливый взгляд Эйе, перешел к нормальной речи. — Этот косматый иноверец, встречался с Моусесом.
Пока Хоремхеб рассказывал, Эйе взволновано вышагивал взад и вперед:
«Что это, подарок бога Амона, который желает вернуть себе страну или счастливая случайность, одна из многих в череде долгого пути к вершине? Фараон не поверит, что Моусес готовит заговор, даже если пытками заставить старика сказать, что он встречался с принцем для подготовки убийства фараона. Слово принца против слова старика, слишком мало. Еще не созрел Сменхкара, еще не пришло к нему непреодолимое желание власти, ради которого он пойдет на убийство отца».
— Почему старик попал в твои руки, Хоремхеб, а не в руки начальника стражи? Это его люди охраняют переправу, — спросил Эйе, оторвавшись от своих мыслей. 
Хоремхеб ожидал этот вопрос, он и сам был удивлен, когда стражники привели старика к нему. Привели по приказу начальника стражи Бекара, что давно жаловался на трудность ловить воров, убийц, смотреть за порядком в городе, еще решать вопросы веры. 
—  Наверное, Бекар уговорил царя передавать иноверцев под крылья жречества. 
— Хоремхеб, твоей голове не хватает мыслей. Бекар, всегда жалуется для того, чтобы получить больше золотых подарков. Он никогда доброй волей не отщипнет от пирога. Когда старик попал в твои руки, он был избитый? 
—  Он хотел бежать, стражники его и поучили.
— Это рассказал он или его стража? — усмехнулся Эйе. — Отправь палачей наверх, сами расспросим. Голову твою могу поставить, что… — Эйе недоговорил, усмехнулся и, словно успокаивая Хоремхеба, ободряюще похлопал жреца по плечу, после чего обратился к Рагуилу, что уже лежал на полу. — Старик, если обманешь меня, хоть на пшеничное зерно, снова попадешь в подвалы Бекара. О чем он тебя спрашивал? 
—  Сначала меня били, потом пришел человек, меня отвели сюда.    
—  Почему вы, евреи не хотите признавать бога Атона? Ведь вы тоже поклоняетесь единому богу. Чтобы ты не ответил, не стану наказывать.
—  Мой бог сначала грозит, потом бьёт. Твой бог, как и ты, сначала бьёт, после грозит.
Он уже сидел на земляном полу, прислонившись к стене, держась рукой за бок, где, как определил Эйе, были сломаны ребра.   
— Ты свободен, старик, свободен. — Эйе внимательно смотрел на Рагуила. Он видел, что его слова привели старика в замешательство. Даже больше, они словно камни валуны раздавили старика и тот, на несколько мгновений потерял дар речи.   
— Я твой вечный слуга, — наконец произнес Рагуил. — Произнес так, словно ему сказали о заползшей в дом змее. Медленно, осторожно водя взглядом, как осматривается человек, ища оружие, которым сейчас являлись, оправдано подобранные слова. — Прошу лишь о ничтожной доле. Мне переломали ребра. Если я сей миг пойду, то непременно упаду и умру. Разреши отлежаться здесь?
Эйе равнодушно кивнул и поманил Хоремхеба в главный коридор. Он пропустил жреца вперед. Выходя сам, дверь до конца не прикрыл.