4. Дети войны- продолжение

На своей страничке продолжаю печатать
воспоминания о военном детстве своей супруги
Переверзевой(Долговой) Людмилы Васильевны

Дети войны-4
(продолжение)

  Дядя Саша с Лёшей и Витей ушли. Я с тётей Наташей пошла во двор и вместе стали убирать в хлеву у коровы: чистили, посыпали трухой под ноги коровы, чтобы не было сыро. Тётя Наташа расспрашивала меня о маме,  о младшем братике Вале и сказала, чтобы я написала маме письмо. «Надо, чтобы она не волновалась сильно за вас. Ведь наши ребята летом все работают на полевых работах, а скотину пасут по очереди. Людей не хватает, считай на поле бабы да детвора, которая побольше…   Зимой в центре учатся, а на каникулах в поле…   Война…,  будь она проклята!»
Возвратился Витя и стал рассказывать, что они с Лёшей делали и, конечно, хвалился: «Мы два двора обработали. Я теперь и ломом  могу, но у Лёши лучше получается.  У меня тоже получится!».       ( «Обработать»  -  значит  убрать  навоз  из-под  коров  и  во дворе очистить отхожее место, а потом насыпать трухи на очищенное место.  И  навоз  вынести  на носилках на огород.)
Пришёл дядя Саша и сразу похвалил Витю: «Лёша тебя хвалит, - сноровистый, хорошо работаешь и вилами, и ломом».  – «Вот что, деточки, я вот  тут написал вашей маме записку и договор. Если  она  согласна, пусть распишется  на договоре  и вы  привезёте его мне. А иначе нельзя. Я выписал бы вам аванс, так сказать…».  Он ещё что-то хотел сказать, но пришёл  какой-то дедушка  и стал ему что-то такое  говорить  или просить, и звал его всё Иваныч. А дядя Саша просил его: «Да уймись ты, всё успеем. Ты лучше скажи, пишет ли Егор-то?» . – « На море почты нет, - сказал дедушка, - подождём».
- «Жди, дед, жди». И они ещё о чём-то говорили: о сводках по радио, о газетах, а мы пошли спать на печку.
        Утром дядя Саша был ещё дома. Тёти Наташи уже не было, она рано уходила на ферму. Мы попили молока с картофельными лепёшками. «Ребята,  мне пора в контору», - сказал дядя Саша. -
«А мы, - перебил его Витя, - пойдём в дальний конец деревни. Вчера нас просили прийти с Лёшей поработать». – «Это дом со звездой?», - уточнил дядя Саша. – «Да,» - подтвердил Витя. – «Люся, - обратился ко мне дядя Саша, - вы идите в дома, на которых звёздочки прибиты. Это дома ,в семьях которых уже кто-либо погиб. Вот им и нужна помощь. Ну, ладно, пошли, вечером возвращайтесь».
Вышли из дома, дошли до прогона и разошлись, каждый в свою сторону.
По дороге Витя рассказал, как они с Лешей уже приходили к домам со звёздочками и спрашивали надо ли где-либо почистить, или уже чисто?  «Нас впускали во двор, - продолжал Витя, - давали лопаты, вилы, лом».  – И на этот раз мы решили спрашивать. Нас принимали после того, когда мы говорили, что пришли от дяди Саши. – «Ну, конечно надо», -говорили они, и провожали во двор.
Во дворе мы приводили всё в порядок. После уборки, нас покормили и дали ещё картошки клубней пять, сказали.- «На посадку отвезёте». Мы сказали: «Спасибо!», и пошли в следующий дом. В нём была одна бабушка. Предложили свои услуги, а она сказала: «Завтра поработаете, вы же устали, отдохните. Вы , ведь у Александра Ивановича остановились?». Мы ответили: «Он и тётя Наташа сами нас оставили».  Бабушка вздохнула и сказала: «Им недавно похоронка пришла – сын погиб…». Мы не знали, нам они не говорили. Бабушка немного по расспрашивала о нас. Потом о своём сыне и внуке говорила и что невестка к ней ходит: «А от сына нет весточки, видно, почта худо ходит…»  Мы ещё поговорили с бабушкой о нашей маме, о братике и что у нас тоже есть бабушка, но она больна, и что и дедушка есть.
Вошёл в избу Лёша. Витя очень ему обрадовался, а он говорит: «Я же тебе говорил, - бабушку мы с мамой обиходим». (Тут мы и догадались, что Лёша – внук этой бабушки.) Затем он сказал: «Я и наши ребята завтра едем в школу в центр. Вы можете  до центра поехать с нами». – «Надо дядю Сашу предупредить», - сказали мы. – «Конечно, надо» - ответил Лёша.  Мы пошли к дяде Саше.  Уже темнело. Зимой рано темнеет, хоть  она уже подходила к концу…
Зашли в избу. Дядя Саша сидел у стола, курил. Тётя Наташа вышла из кухни и говорит: «Скучно без вас, ребята, и ужин не вкусный. Может с вами поест?». – «Ладно, неси свой ужин…» -произнёс дядя Саша.  Тётя Наташа посмотрела на нас, а мы на дядю Сашу и думаем: «Он какой-то хмурый, наверное что-то случилось». – «Вы что не раздеваетесь? – спросила тётя Наташа, - Раздевайтесь, будем ужинать, спать будем крепче». Мы разделись, сели за стол. Дядя Саша всё молчал. Когда от ужинали я подошла к тёти Наташе и спросила: «Что случилось?» - «В деревню ещё пришла похоронка, - тихо произнесла тётя Наташа, - фельдшерице…  муж погиб на фронте… не знает, как ей отдать…».  И сама тихо заплакала, только слёзы капали с глаз.
     Я не знала, как сказать, что мы уезжаем, чтобы не обидеть дядю Сашу и тётю Наташу. Витя встал со скамейки и сказал: «Дядя Саша, мы завтра вместе с ребятами поедим на станцию… .  Домой надо». – «Правильно», - сказал дядя Саша. - «Ой, да у вас и котомочки пусты», - спохватилась тётя Наташа. Дядя Саша сказал: «Не надо, мы с Витей решили…   .  Так ведь?». – «Так», - ответил Витя. А дядя Саша продолжил: «Мы картошки в котомку наложим. Весной посадят её, а осенью соберут урожай…   .  Да и хлебом не обидим …  .Так ведь?..  Поезжайте…   . Вот моё письмо вашей маме и договор.  Только вы дайте ответ». - «Дадим ответ», - сказали мы.
Утром позавтракали. Тётя Наташа принесла большое ведро картошки, дала в дорогу хлеба с луковицей: «В дороге поедите…».  Картошку мы распределили по котомкам. Забежал в избу Лёша: «Вы готовы?» - «Готовы», - крикнул Витя.  - «Смотри, как твой начальник о тебе заботится, -сказал дядя Саша и погладил Витю по голове.- Так я буду ждать вас». – «На том и порешим», - ответил Витя дяди Сашиной поговоркой. Все сразу засмеялись.
На улице возле дома стояла подвода. В ней сидели две девочки, трое мальчиков и возница. Мы подсели к ним. Дядя Саша говорит: «Жмитесь друг к дружке, теплее будет». Он махнул рукой, и мы  поехали…               
По дороге в центр ребята рассказывали о школе, какая она большая, о том, что после войны будет лучше. Делились своими мечтами о том, кто кем будет. Мы с Витей только слушали…
  Приехали в центр  - большой посёлок. Проехали почту, амбулаторию и подъехали к школе. Там уже стояло несколько подвод. Мы, попрощавшись с ребятами и с Лёшей, спросили показать дорогу к вокзалу.   «Вас велено довезти, вокзал далеко, - сказал дедушка, который вёз ребят к школе, - Иваныч просил», и повёз нас на вокзал на станцию Овинищи.
На вокзале народу было мало. Я попросила дедушку купить нам билеты до куда денег хватит и, достав из кисета деньги, отдала их ему. Касса была закрыта и дедушка боялся, что не успеет (до темна) вернуться в Починок. Но касса вскоре открылась. Дедушка попросил два детских билета. Кассир сказала, что до Кабожи не хватит денег.  «Дочка, дай до куда хватит»,- сказал дед. «Только  до разъезда за Пестово», - ответила кассирша. «Ну и ладно», - взял билеты и отдал нам. Мы с дедушкой распрощались и он уехал. А мы, выйдя из вокзала на перрон, стали ждать поезд. Овинищи – станция небольшая и поезда стоят не долго.
Подошёл поезд. Только из одного вагона выглянула проводница. Мы побежали к ней, держа драгоценные билеты. Впустив нас в вагон, она сказала, чтобы мы сели на скамейку рядом с туалетом. Мы согласились, а когда она ушла в своё купе мы взобрались на полку. Витя – на багажную, а я чуть пониже. Так и доехали до Кабожи.
В  Кабоже  мы свои котомки одели на себя спереди, а пальтишки поверх котомок  так, чтоб вокзальная шпана не приставала проверить , что в котомках. А они всегда отнимали у ребятишек и кусочки хлеба, и всё, что те выменяли. Поведение здешних хулиганов мы уже знали, так как уже не в первый раз  ездили. Поэтому отошли подальше от вокзала. Когда же подходил поезд, мы подбегали к нему и вместе с рабочими входили в вагон, ложились под лавки и спали там до Подборовья.
С  Подборовья в Ефимовскую мы ехали на подножках вагона. День был прекрасный – солнечный. И вот мы приехали…  Соскочив с подножки, мы побежали домой.
     Дома у стола сидела мама. Вся заплаканная, она держала в руках листок бумаги. Валечка из лучины мастерил «самолётик»…   Я с Витей хором спросили у мамы: «Что случилось?». – «Похоронка, деточки, похоронка», - вздыхая, ответила она. «На кого?» - спросил Витя. «На дядю Петю ,- не сдерживая слёз, ответила мама,  бабушка Люба итак больна, как ей сказать, не знаю». – «Мама, подожди не говори, - сказала я,- пусть он для неё дольше будет живым». Мама встала, обняла нас и говорит: «Вы быстро выросли, деточки мои».
Витя заторопился раздеваться и снял с себя котомку. Я тоже. Почему-то Витя стал извиняться, что не привезли хлеба: «Мы привезли картошки и вшей немножко». – «Раздевайтесь у порога,- сказала мама, - я всё в баню на каменку отнесу». Затопила печь, поставила зелёный чайник и чугун с водой. Чайник вскипятился. Вода в чугуне согрелась  и мама по очереди нас вымыла, переодела в чистую одежду. Голову мою трогать не стала. Сказала: «Это мучение оставим на потом». Витя рассмеялся и сказал, что это мучение у неё (у меня, значит) уже было. Тогда я что-нибудь сделаю поесть.  «Мамочка, свари картошки немножко, нам дали на посадку. И ещё, вот – письмо и договор дядя Саша послал», - я стала развязывать котомку, где лежало письмо вместе с картошкой. Картошка была сверху, а письмо провалилось. Высыпала на пол картошку, а там завёрнутый большой пакет. Развернула  его и сразу, вслух, сказала спасибо тёте Наташе: она на дно котомки положила небольшой каравай хлеба(! ),  в тряпицу завёрнутое письмо и договор. Хлеб был испечён с тёртой картошкой, но всё равно это был хлеб! Валечка любил хлебную корочку, чтобы по дольше её сосать.
Мама прочитала письмо, заплакала и сказала: «Не пущу я вас никуда, я вся исстрадалась, ведь на всё подумаешь, как вы там одни». – «Мама, мы там не одни. И теперь  ещё нас дядя Саша на работу берёт. Мы не будем просить милостыню, – на том и порешили – так дядя Саша говорит», - сказала я.
Вода в чугуне вскипела. Мама из шкафчика достала половинку пшённого брикета, растолкла его и высыпала в чугунок. Немножко покрошила картошки. Суп получился – хоть куда! А Витя ещё из кармана достал луковицу, которую где-то нашёл. В общем , всё было хорошо. Мама налила в небольшое блюдо супу и понесла его бабушке с дедушкой и своему младшему брату – Володе.
Возвратилась с гребнем в руках. Расплела мне косу: «Будем твоих, как сказал Витя, дармоедов выводить». – «Ну, дармоедов, так дармоедов», - наклонив голову, ответила я. Чесали мою бедную головушку долго и по очереди.  «Мама, - сказал Валечка, - Люси больно, а она терпит». Мама намыла мне голову, распустила волосы, чтобы они сохли.
На этот раз рассказчиком был Витя. Он рассказал, как мы нашли дяди Сашину деревню, как у него жили,  а больше всего говорил, как  Леша научил работать ломом. Валечка уснул, а мама, слушая нас , тихо-тихо плакала. Наконец мы тоже улеглись спать. Витя с Валиком на сундуке, а я с мамой на койке.
    Утром мамы дома уже не было. На столе стоял чугунок, завёрнутый в фуфайку. Под фуфайкой было три картофеленки и суп из сухих грибов и из брикетика пшена. Валя сказал, что приходили «военные тёти» и принесли маме брикетик , а мама играла с ними в карты. (Мама не играла, а гадала на картах). «Люся, тёти спрашивали, про тебя, - вспомнил Валя, - почему не приходишь в госпиталь письма писать?». – «Приду ещё», - ответила я.
Пришёл Володя – мой дядя. Мы с ним почти ровесники (он на три года старше меня). Вчетвером мы поели супа. Ещё и маме оставили: я отлила суп в отдельную чашку. За столом мы говорили о войне, о том, как было хорошо до войны, и как стало страшно и плохо сейчас. Володя обратился ко мне: «Люся, давай напишем письмо Сталину! Мне же дают продовольственную карточку, а вам нет». И мы стали писать.  Всё  как-то получалось, что мы виноваты и просили прощения, как милостыню. Витя встал из-за стола и сказал, вспомнив поговорку дяди Саши: «На том и порешили!».  – «Товарищ Сталин, мы не виноваты, и папа так сказал. Почему нам не дают карточек, а маме работу?» - и подписались: Валя, Витя, Люся Долговы. Письмо сложили в треугольник, запечатали его, чтобы здесь его не прочитали  и вечером решили опустить его в почтовый вагон пассажирского поезда, чтобы оно сразу, минуя почту, ушло по адресу. Витя взял письмо и пошёл на вокзал ждать поезд, а заодно и навестить зенитчиков. «Тебя, Люся, со вшивой головой не пустят в госпиталь, - сказал Володя. Там, прежде чем пустить, смотрят чесотку и вшей. Конечно, я сам схожу к дяде Коли, он спрашивал о тебе. Я сказал, что ты в Красном Холме живёшь». – «Правда, не пустят?», - испугалась я. Он засмеялся: «Да ещё и дразнить будут!». – «За что?», - всполошилась я.  -«Да, не знаю…», - буркнул он. –«А если я остригусь?». – «Не острижёшься, вон какая у тебя коса большая!».  -  «Стриги!», - сказала я. – «А и остригу».  Я села на табурет, стянула потуже косу, завязала розовой лентой, которую берегла в коробке и сказала: «Стриги!».  Володя состриг мою косу. Я посмотрелась в зеркало: косы нет, а волосы на голове с гнидами есть. «Стриги наголо!»,- распорядилась я. Володя смеялся, ему было весело от того, что меня стрижёт. Остриг наголо, «дармоедов» нет. Косу я перевязала ещё сверху и повесила над кроватью.
Пришла мама, принесла дусту с аптеки (ей знакомая дала), чтобы косу вымыть. А косы-то уж нет! Мама пожалела, конечно, сказала: «Зачем слушала Вовку, он же посмеялся!». – «Ладно, мама, коса ещё вырастит…», - ответила я. Затем я спросила маму: «А что ответить дяде Саше?». – «Спасибо, конечно, ему, но, доченька, ты же не сможешь работать». – «Всё смогу, лишь бы ты не болела и не голодала с Валей».
Вошёл дедушка, сказал маме: «А мать-то опять пошла по людям. Стыдно. Песни поёт и всё кушать у всех просит. Я даже от своего пайка даю ей. Но всё равно уходит на люди». – «Папа, а как ты себя чувствуешь?». – «Дуняша, у меня болит голова по-страшному.  И от ребят  никакой весточки нет. Схожу на Машнево, попрошу, чтоб хоть дров  привезли бы». Мама хотела дать ему листок (похоронку), который сама читала, а я взяла его из рук и говорю:  «Может на чердаке, где клюквина завалялась, так в уши положить, говорят, помогает?» - «Так ты и залезь» - попросил дедушка.  – «Ладно, залезу». На чердаке я нашла несколько ягодин, но уже мягких и сморщенных. Мама положила их в воду: «Нальются к вечеру … может и поможет».
Я собралась и пошла в госпиталь. Там я встретила медсестру Лиду. Она сказала, что идёт выписка, не до писем и песен. Приходи завтра.  «А ты чего так повязалась?» - окликнула меня.  «Да я… я косу остригла». – «Зачем?» - «Вшей накопила» .- «Да, ну! Ой, ё-ёй! Чего, и не вывести?» - «Нечем». – «Вот, что ты мне принеси свою косу, посмотрим». – «Ладно», - ответила я и пошла за косой. Принесла косу. Лида посмотрела её и говорит: «А мы её сделаем блондинкой:  была русою, станет блондинкою. «Да, ладно, пусть», - сказала я.  «Ты меня подожди здесь недалеко, - сказала Лида, - я выйду». Я немного отошла и жду. Через некоторое время она вышла  и дала мне целую(!) буханку хлеба. Я обрадовалась: «Это мне?», -  «Нет, это косе твоей. Неси домой хлеб-то».
Дома Витя уже рассказывал о зенитчиках, что у них пополнение…  Мама грела чайник, готовила ужин. Я подала ей свёрток  с хлебом.  «Откуда? Как?» - удивилась мама.  «Мама, это коса!», а Витя говорит: «Люсенька, расти скорее новую косу!».
За ужином Витя попросил маму решить, как нам быть, ведь дядя Саша ждёт ответ. А мама попросила позвать дедушку. Когда он пришёл, она дала ему письмо от дяди Саши и договор о том, что мы  будем работать в его колхозе. «А ты, Дуняша, не бойся, скотина детей любит. Она, скотина, умная, просто  не надо  её обижать, - сказал дедушка, - а я дам им пастуший заговор. Мне помогал  и им поможет». – «На том и порешили», - сказал Витя.  Поужинав,  задули свет семилинейной керосиновой лампы. В темноте рассказывали друг другу сказки, которые сами и сочиняли. Валя рассказывал о том, как будет после войны хорошо.
 На другой день мы с Витей ходили в госпиталь. Для раненых пели песни, частушки на зло врагу, читали стихи, писали письма за тех больных, которые не могли сами написать.
Вечером ходили на  кружало за дровами.  «Кружало» - это место, где разворачивают паровоз, чтобы он мог ехать в обратную сторону.  «Дрова» - это ломьё, остающееся после погрузки вагонов. Мы его собирали и на санках или просто на плечах тащили домой. Я не умела пилить. Не получалось. «Не налегай на пилу, мне тебя не стащить», - ругался Витя. Зато я хорошо колола дрова…
…Но самая страшная война – это голод. В народе говорили: «Снаряд не долетит, пуля просвищет мимо, а голод не отпустит ни на миг, - тело и мозги сушит».
(продолжение следует)