Направление предназначения

Если в твоем кулаке уснула муха, не мысли об убийстве…, почувствуй, как она
превратилась в тополиный пух.

«Правила дровосека» (2001)


    Верхний ветер был такой силы, что радиоволны могли запутаться в ветвях деревьев. Боковой свет солнца, разорванный проемом старой крыши, освещал решетку окна. Эта ржавая решетка уже много вечеров и ночей заплеталась унылыми лесными пауками, а их паутина в солнечных лучах играла светом, как тысячи маленьких лужных отражений. Мокрые бусинки трехрядовых паутинок отражали свет и стойко игнорировали грозный ветер, постепенно разрываясь на никому не нужные микроны паучьего шелка. Большие сосны медленно кланялись под силой ветра, убаюкивая маленьких бельчат, свернувшихся клубочком в дуплах деревянных тел. День выдался пасмурный и одинокий, грозные тучи редко пропускали солнечный свет к земле, соревнуясь в своей непрозрачности и быстрой скорости продвижения. Большое и темное озеро, закрытое со всех сторон вековым сосновым лесом, улыбалось ветру пенистыми бурунами, которые с водным шепотом скользили к берегу, выбрасывая остатки шишек и сосновых иголок. На самом берегу в пенном образовании, спотыкаясь и сталкиваясь лбами, сновали маленькие прибрежные блохи в поисках пропитания, счастья и безопасности. Иногда их сдували порывы ветра, но они возвращались в свой мир снова и снова. Ветер был необычный, он был сильным, напористым, налетая то мощными шквалами с завыванием, то ударной волной, поднимая лесной настил из сосновых иголок. В этих местах такой ветер был редкостью. Ну подует зимой при минус двадцати, так то зима и ей положено дуть, а здесь лето и вдруг ветер невероятной силы. Чудно! До горизонта висела огромная туча, заливая землю водой, но над озером не проливалось ни капли. "Как странно!" - подумал Евсеич и высунул голову из разбитого окна брошенной охотничьей  сторожки. "Зимой озеро не замерзает никогда при любом минусе, дождями не поливается, рыбы нет никакой, черти что, а не озеро, и полная  загадка природы!"- размышлял Евсеич, глядя на водную гладь. Ливень заливал берега и тайгу, а на озеро не падало ни капли. "Чудеса, да и только!" - снова подумал Евсеич и ощутил, что ветер  заметно  стих. Опустив  брезентовый капюшон и поднявшись во весь рост, он распрямил затекшие старые  ноги от долгого сидения в сторожке на берегу. Солнце снова бросило свои лучи на озерную гладь, как на маленький затерявшийся пятачок, посреди бескрайней сибирской тайги. Озеро смотрело на солнце и не щурилось никогда.
    На вокзале было людно. Как обычно одни приезжали и хотели быстро покинуть место хаоса и скопления народа, другие ждали объявлений и смотрели на табло, чтобы попасть на свое место и уехать отсюда, куда подальше и может быть даже навсегда. Милиционеры ходили парами, в мятых брюках и с дубинками в руках, изредка зевая и почесывая животы. Грязные полупьяные маргиналы с разбитыми рожами, сновали по вокзалу, поглядывая на приличных людей, и выпрашивая у них денег на холодный вчерашний пирожок и пропойство, распространяя педикулез с остальной экстремальной заразой. Железнодорожный вокзал русской глубинки, жил по своим, не писанным нигде и никем законам, законам, заставляющим с ними считаться всех   проезжающих мимо или работающих здесь круглосуточно. Законы были не нужны, потому что это всегда ограничения воображения разных голов. Кто-то хочет украсть и пропить, кто-то помочь дотащить чемодан просто так, из- за доброго сердца, полученного в детстве от правильных родителей. Вокзал существовал, как маленький механизм-институт для передвижения людей в разные направления. Это был перекресток различных судеб, запахов и желаний. Перекресток, на который никто не обращал никакого внимания, потому что все двигались к своей цели, меняя калейдоскоп картинок и стараясь не обращать внимания на эту жизнь хаоса и не покоя. У кассы номер четыре, скопилась небольшая очередь из людей никогда не знавших друг друга. Это были мужчины и женщины разного возраста и просто дети с этими мужчинами и женщинами. Они все осуществляли феномен молчаливого единомыслия, так редко встречающийся вне очередей за очередной выгодой. Купить билет это была и задача, и выгода одновременно. Никто не спорил против системы общего согласия стояния друг за другом, но и глубоко это не осознавал и в мыслях не копался. Не грызть друг другу глотки было в мозгах у всех, потому что система нахождения в очередях была понятна с детства каждому, и не имела никакой разумной альтернативы. Молчаливый договор существовал между людьми никогда не видевшими друг друга, это была уже отлаженная система сознания каждого, система управляющая достатком, здравыми решениями и яркими достижениями в некоторых странах. У нас же, только стоянием в очередях. В центре очереди переминался с ноги на ногу парень с синдромом Дауна. Он был небольшого роста, часто смотрел в пол своими косыми глазами и потирал потные ладони, то ли от нетерпения, то ли от одиночества. Он был коротко стрижен и имел оттопыренные уродливые уши, некрасиво скрюченные вовнутрь, что сразу бросалось в глаза. Его нос был мал и тоже уродлив и напоминал кнопку на каком-то неизвестном генетическом пульте. Пальцы его рук имели только по две фаланги, а не по три, как у людей с нормальным набором в цепочке ДНК. На запястье его правой руки были красивые часы с необыкновенным браслетом. За его спиной висел грязный небольшой рюкзак явно показывающий, что его владелец в дороге не первый день, а в левой руке был затертый футляр для скрипки с каким-то филигранным значком неизвестного и нечитаемого смысла. Среди всех остальных стоятелей в очереди, он выделялся сразу и привлекал собой чужие глаза.
Два милиционера рассматривая очередь, медленно подошли к больному парню и с удовольствием наблюдая волнение на лицах рядом стоящих людей, обратились именно к нему. Второй сержант с лицом начинающего пропойцы, несколько раз бросил взгляд на часы на руке больного и бегло прошелся по футляру, оценивающим и очень нехорошим взглядом изуродованной власти. Он быстро считал барыши от чужого добра.
- Сержант Мудаяров!  - представился первый, демонстративно засунув руку в карман и почесав место в районе паха. - Ваши документы! - громко сказал он. Парень поднял лицо и, наклонив голову влево, стал медленно снимать рюкзак с плеча. Его глаза быстро и тревожно задвигались вправо и влево. Затем достав из рюкзака паспорт, он протянул его сержанту снова опустив голову вниз. – Пройдемте с нами, гражданин Феклистов! – строго сказал милиционер и спрятал его паспорт в нагрудный карман. Очередь хранила молчание, наблюдая за действиями стражей закона, а некоторые граждане даже обрадовались, что стали ближе к кассе на одного человека, ближе к исполнению своей задачи. Гражданская позиция для них была пустой фразой из какого-то чужого мира. Мутный мир безразличия продолжал свою жизнь выворачивая жизненную ситуацию каждого стоящего человека в свою сторону, сторону долгой предолгой кривизны. Второй сержант улыбнулся и мысленно потирая руки от предвкушения наживы, ляпнул себя дубинкой по бедру…, но не больно.
- Куда путь держишь, Придурок? - сверкая золотым зубом, спросил старший лейтенант, сидя за столом в привокзальном отделении милиции. Было жарко и, пролетающая мимо вентилятора муха, тоже получала свежие порывы кабинетного ветра. Милиционер внимательно рассматривал паспорт задержанного, незаметно отметив очень красивые часы на его руке и наличие умственной отсталости, от умственной превосходности самого старшего лейтенанта и окружающего прекрасного мира. Затем он пристально посмотрел на парня как на добычу, смешно клацая языком в верхнем небе. - Я жду ответа! Че вылупился? Придурок!
- Елавей Палач! – тихо прошепелявил Даун и опустил голову.
- Что за бредятина? Какой такой Палач? Куда едешь, идиот? Я жду! - напрягся охраняющий хороших людей и порядок милиционер. Он вытащил грязный платок и провел его по потному затылку, спугнув сидевшую там муху.
- Елавей Палач! – тихо повторил задержанный, уставившись в пол и потирая потные руки.  Сержант подошел к нему сзади и неожиданно отвесил подзатыльник. Даун втянул голову в плечи и внимательно посмотрел в глаза сержанту. Милиционеру взгляд очень не понравился, и он дал ему еще один подзатыльник, крепко стиснув зубы от дикого удовольствия.
- Ты смотришь на меня без благодарности, сволочь! Смотреть в пол! –выкрикнул сержант и сильно ударил парня ботинком в левую щиколотку.
-  Ну, хватит! Соблюдай законность, Гуньдяев! – отдал приказ дежурный. - Так…! До выяснения обстоятельств я тебя задерживаю…! – рявкнул офицер. – Скрипку на стол, все из карманов тоже, часы снять, шнурки и пояс тоже, если таковые имеются. Тоже мне…, палач тут нашелся! Бля! - бубнил он. - Гуньдяев! Часы его мне дай, я список изъятого у гражданина напишу и в сейф положу, как по закону положено. Товарищ сержант, соблюдайте законность! – нарочито громко и внятно гаркнул дежурный с довольным лицом. - И пасть на имущество задержанного гражданина Феклистова не разевай, а то вылупился уже. И мне вообще сдается, что эти часы в розыске… Точно так и есть, бля! Они в списке-ориентировке украденного имущества с ограбленной квартиры директора рынка Баладзе. Вот так улов! - Он взял пустой лист бумаги из верхнего ящика стола и, пробежав глазами по пустому бумажному полю, с восторгом ткнул пальцем в центр. - Ну, точно же. Вот они, эти часики, в описи, бля! Ах ты сука воровская, вот ты, падла, и попался! – с радостью сделал вывод дежурный и быстро достал из верхнего ящика стола новенькие наручники. 
- Ага, по закону…! Сейчас еще не забудь про ограбление пятилетней давности рассказать и сдать часы на экспертизу…, своей жене, лет на тридцать! Это ты карабахским ишакам будешь вдоль ушей чесать, они тебя услышат! – зло буркнул Гуньдяев, доставая из чужого рюкзака плитку шоколада. Разорвав упаковку и, откусив от плитки четыре ровных кубика, он схватил Дауна за руку с часами и стал крутить в разные стороны, но не мог найти ни замок, ни кнопку, ни защелку, ни выступа, ничего, что указывало бы на механизм открытия. Это его очень раззадорило. Часы плотно облегали руку парня и не двигались на запястье. Они были какие-то странные эти часы, не похожие ни на что и возбуждали в головах милиционеров большие денежные суммы, в    валютных деньгах более успешных, дисциплинированных и совсем чужих государств.  Внутри циферблата стоял какой -то маятник, наполненный голубой жидкостью, стрелок было двенадцать и еще два указателя темных фаз Луны, по кругу были какие-то значки не простой формы, один из которых, светился красным огоньком. Ни арабских, ни римских цифр не было. Не часы, а загадочное загляденье. Сержант с лицом начинающего пропойцы, схватился за браслет и попробовал его прокрутить по запястью Дауна, но неизвестно как, и неизвестно чем, глубоко разрезал себе ладонь. Он быстро отдернул руку, капая кровью на пол, грязно ругаясь черным матом и рассказывая, что он имел интимные отношения с мамой Дауна в грубой и извращенной форме…
- Че ты там возишься? Снимай быстрей! – подзадоривал дежурный по участку, пробуя открыть футляр для скрипки. Замки были какие-то не типичные для такого футляра. Скобы были толстыми и держались в замках, как будто прилипли там навечно. На каждой скобе бы замысловатый значок, в виде сплетенных кубиков и тетраэдров. Он открыл стол, достал мощную отвертку и завел ее в паз под стальной собачкой, напирая всем телом для силы рычага. Отвертка хрустнула звуком вафельного стаканчика и переломилась пополам. За всем этим наблюдал Даун, глядя внимательно то на футляр, то на часы, исподлобья и сузив глаза, едва заметно улыбаясь. Разозлившись, дежурный достал молоток и, остервенело размахнувшись, ударил замок футляра изо всей силы. Скоба мгновенно открылась и тут же, моментально закрылась, выпустив в воздух какой-то скрипучий звук резкого щелчка, похожий на затвор пулемета.
- Че за ****ство…, твою мать! Эй, придурок! Иди, открой футляр! –рявкнул недовольный старший лейтенант и положил молоток на стол. – У тебя, что там лежит, скрипка или дудка? Паганини хренов!
- Нэ! Нэ сыпка! – отрицательно ответил Даун. – Гэртор прымания вэх па чытота!
- Че…!? Твою мать…! Че за херь такая? Козлиный ты придурок …, а ну открывай быстро! – с возбужденным любопытством в воспаленном сознании заорал дежурный и оба сержанта подтянулись к столу с футляром, бросив бинтовать порезанную ладонь потерпевшего милиционера.
- Нэ! Нэзя, нэзя! – спокойно ответил Даун и сразу же получил подзатыльник от второго сержанта.
- Я тебе дам, нельзя!  Ты че! ****еныш! Не понял? Быстро открыть! - заорал дежурный и, выйдя из-за стола, с разворота влепил Дауну кулаком под дых. Парень закатил глаза от боли и, задыхаясь, опустился на пол, держась за живот. Второй сержант схватил его за оттопыренное ухо и стал выворачивать его то вправо, то влево, явно наслаждаясь своей нелегкой работой на благо общества и щеря зубы от усердия в сволочной улыбке садиста. В этот самый момент его лицо напоминало искаженное лицо горгульи с офортов Гойя, посвященных эмоциям идиотов.
- Нэзя! Нэт! Нэт! – упрямо повторял задержанный. –Нэ трогай! Это нэзя…!
Потеряв всякое терпение в пылу злобы и бессилия дежурный по привокзальному отделению схватил молоток и снова со всей силы ударил в центр футляра. Молоток резко отскочил от футляра, как от батута и с удвоенной силой впечатался в лоб дежурного, после чего, он молча упал навзничь, обливаясь кровью из рассеченного лба. После рухнувшего на пол тела в участке наступила тишина. Лица сержантов застыли от увиденного и внутри себя пробовали искать ответы на вопросы. Но ответов не было, оставались только странные вопросительные знаки. Старенький футляр для скрипки продолжал лежать на столе, закрытый и что-то хранящий внутри себя. Задержанный человек сидел на корточках облокотившись о стену и глядя в пол, думая о чем-то своем. Он незаметно посмотрел на часы и отметил, что миниатюрная красная лампочка медленно погасла, и так же медленно зажглась голубая с противоположной стороны маятника. Больной парень поднял от удивления брови вверх, улыбнулся и, поднявшись с пола, сел на стул, глядя в глаза удивленным сержантам.
- Отырыват нэзя…! Вы нэ сышат мэне…? Вы люды или дуракы? Пачаму вы нэ сышат мэне… вы же имеэтэ уши? - Даун прокашлялся, глубоко вздохнул и продолжил абсолютно нормальным языком с дикцией диктора московского телевидения. - Я же вам сказал, что открывать этот футляр нельзя. Он моя собственность, ничего плохого он не несет в себе, это очевидно. Открывать футляр таким варварским способом бесполезно. За зло всегда получите зло. Снимать с моей руки коррелятор нельзя, его никто не может снять, это не часы модной швейцарской марки за огромную бессмысленную сумму, которую вы уже вообразили себе и положили в карман. Это точный прибор определитель того, о чем вы не понимаете и понять не сможете с вашим неразвитым умственным потенциалом и стремлением к доминанте над такими же людьми, как и вы. Вы склонны к насилию, а это значит, что вы, по определению абсолютной логики проектирующего разума, находитесь за чертой учебы. Мне нужно идти, а вы помогите вашему начальнику, он такой же, как и вы, будущего у него нет, и это определенно не сегодня и не вчера. Помогите вашему офицеру у него сотрясение мозга, стресс, рассеченная рана на лбу, кровопотеря, выброс адреналина, психопатия личности, дикие комплексы с женщинами, воображение несчастного индивида, доминанта насилия, отсутствие здравого смысла, отсутствие самоанализа, страшное детство и еще двести пунктов. Он из человеческого подвида неподготовленных слышать слово. Я вам на все вопросы ответил правдой, я еду на далекую маленькую станцию «Ерофей Павлович» по своим делам и трогать меня, с целью отнятия коррелятора, была глупая затея не оформившегося мышления живых существ, наделенных властью. У вас, сержант, запущенная форма Гепатита С, а у вас,- обновленный Даун, посмотрел в глаза того милиционера, который отрывал ему ухо,- у вас сифилис в начальной стадии, и вы заражены совсем недавно.
- А …! Ву…! Мы …не! - промямлил сержант с бледным лицом.
- Всем думать о командире… Всем помогать командиру… Обо мне забыть быстро и навсегда… Исполнять мою команду! Памагытэ эму, эму ачень плаха! - медленно сказал Даун, снова прокашлявшись и указав пальцем на лежащего навзничь без сознания и залитого кровью старшего лейтенанта. Забрав со стола свой паспорт, футляр и рюкзак, он быстро скрылся в дверях привокзального отделения милиции, бросив косой взгляд на двух заторможенных милиционерах, размышлявших о появившихся странных судорогах во всем теле, об услышанном и о случившемся. В их головах работала чужеродная программа, программа исправления мозга настоящих махровых идиотов.
    Евсеич груженный грибами и ягодами медленно плелся к дому. На соснах сидели вороны и мирно смотрели вдаль, внимательно наблюдая за происходящим в лесу. Его старая отдышка еще давала о себе знать, от этого он и бросил курить самосад уж лет как пять и чувствовал себя совсем не молодцом в свои восемьдесят девять лет. Свернув за бугорок, он вышел на знакомую тропинку, ведущую к дому. Когда-то это была деревня в шестьдесят домов, а нынче только одна изба и осталась, где жил он со своей Матреной Григорьевной, отрезанные от всего остального мира. «Вот и слава те Господи, что отрезанные!» -часто он говорил старой Матрене, неизвестно еще, что там они накроили окаянные. Знал Евсеич, что Советского Союза давно уже нет, что где-то опять была война и снова люди убивали людей из- за разности мнений, мыслей и убеждений, потом еще и еще. Он еще помнил, что война, это отрицательная селекция. Он знал, что где –то там, кому-то очень хорошо, а кому-то очень плохо и последних всегда больше, всегда и во все времена …ничего не изменилось…  Это все залетные геологи рассказали и подарили Евсеичу и Матрене старенький транзистор «ВЭФ» и четыре батарейки к нему. Матрена потчевала геологов брусничными пирогами и грибным супчиком из грибов правильных, экологически хрустальных. Только новости по радио давно уже закончились, потому что батарейки закончились, а к ближайшей станции «Ерофей Павлович» пехом через тайгу и напрямик километров сто пятьдесят, а может и все двести. Кто ж мерял-то? Евсеич прошел четыре покосившихся избы, стоящие рядышком. Бывший дом его друга Матвея, который с охоты не вернулся двадцать лет назад, зарос полностью травой и была видна только гнилая крыша, служившая приютом для белок. Добравшись к своей избе, он присел на лавочку дух перевести и снял рюкзак с лесными дарами. К нему выскочила Брехлюша, беспородная маленькая собачка с белым ухом и преданными глазами. Евсеич нашел ее щенком в крепко завязанном рюкзаке пятнадцать лет назад возле железнодорожной станции и выкормил на рыбной ухе и на мясе тетерева. Не дал помереть живой душе от жестокости человеческой.
- Устал поди? – спросила Матрена Григорьевна, поднимая рюкзак с травы. - Далеко уходишь в тайгу, неправильно это. От хозяина тайги драпать, не утечешь, годы не те. Запасов на неделю теперь, знама лежи на печи и грейся на лавочке. Поберег бы себя, друг сердешный! Одной мне не жить тута. Сам знаешь, наложу руки то на себя, отшельницей не смогу с белками якшаться да с вороньем. Так что себя- то побереги, коли солнышко светит нам. А я грибной супчик состряпаю, тебе на здоровье и себе! - вздохнув от теплых слов, Матрена, как обычно, заглянула в рюкзак. 
- Батюшки родные. Какие грибы огромные! – воскликнул Матрена, достав из рюкзака невероятно большой и чистый гриб. – Где же такую грибницу ты нашел?
- Сам удивляюсь, еще вчера у озера не было ничего, а сегодня вся поляна в боровиках и белых, а размер- то, размер- то, какой буйный! –Матрена подняла рюкзак и пошла в избу, оставив мужа у дома.
Евсеич сидел на лавочке и вытирал слезу от мыслей неправедных и тоскливых. Он жизнь свою вспоминал, тяжелую, невезучую и почему- то такую очень уж долгую.
     Тумбовидная тетка с сильными руками и красным носом отрезала очередной кусок мяса для покупателя. Мухи сновали по каменному столу и щупали хоботками остатки крови, кусочки свиной и говяжьей кости, они наслаждались антисанитарией, тихо пролетая над столом и хохоча друг другу от удовольствия обжираловки. Луч солнца поймал чистый участок ее золотого кольца на толстенном пальце и сверкнул в никуда. Колечко было тусклым от свиной крови и грязи. Она смотрела в глаза покупателю и точила здоровенный самодельный нож с грязной ручкой. Ее лицо изображало недовольство и раздраженность. От мощных движений ножа о большой точильный брусок ее голова качалась в такт заточке металла, что превращало ее в подобие инквизиторского палача с намеком на далекое и опасное средневековье с красными капюшонами и дураком Ульфом Фасси.
- Женщина, а вот эту косточку мне не надо! - слегка в страхе, а потом в ужасе произнес маленький мужчина с лицом преподавателя географии. - Мне мясо без косточки, пожалуйста. Мне только мясо! - вежливо просил он, поправив старые очки.
- Слышь, мужик! Я эти кости не жру и у меня зоопарков нету, чтобы верблюдов и бегемотов ими кормить. Мне что прикажешь выбрасывать сахарные косточки? Ты борщ варил когда-нибудь? Борщ без кости, все равно, что твоя лысая башка без шляпы. Скажи жене своей, чтоб борщ сварила, понял? – громко и по- хамски сказала тумбовидная тетка с толстыми пальцами на руках.  - Я кому отрезала самый хороший кусок, а? Вы что, мужчина, обидеть меня норовите? За что…, за что вы надо мной так измываетесь? - громко скривила лицо тетя мясник и чиркнула ножом об брусок так, что от него отскочила жирная искра и полетела в сторону преподавателя географии, но, не долетев, растворилась в воздухе рыночным салютом бездушия и бесполезности.
 -Ну что вы, что вы. Я не хотел совсем вас обидеть, ладно кладите уже с костью, что же делать, вы ведь уже отрезали! - с досадой промямлил покупатель и полез за деньгами во внутренний карман пиджака.
- Сварите борщ на косточке такой, шо соседи покончат с собой! - заржала тетка и завернула в прозрачный пакет 800 граммов массы, в которой триста десять грамм весила «сахарная» кость для иллюзии борща. Довольная собой она полезла в карман на животе и, вытащив грязную пачку денег, отсчитала сдачу в порванных купюрах и протянула маленькому мужчине. Он взял деньги, посмотрел ей в глаза с укоризной двоечника и, промолчав, медленно побрел к выходу из павильона. Учитель географии был очень недоволен собой и своей жизнью, ему давно уже хотелось купить автомат товарища Калашникова и щелкнуть затором. Но внутренняя гуманность под названием трусость брала свое.
- Танька, ну ты их делаешь красиво! Я стою и просто наслаждаюся. Как ты их всех, под себя угребаешь- то. Ну просто прирожденный продавец! Повезло Хачатуру, такого продавца переманил к себе! - болтала соседка за соседним мясным столом, где четыре осы, жадно пожирали отрезки свиной кожицы, не обращая внимания на человеческие звуки.
- Переманил то переманил, токо надбавка не ахти какая. Приедет за деньгой поговорю с ним сызнова. За дарма пуп рвать не нанималася! А вот и он, легок на помине то! - буркнула тетя мясник и изменила грозный взгляд на правильный и покорно дисциплинированный.
- Тацьянка! Как торгуешь можишь, дарагая? Дэнгы давай, да! – быстро сказал Хачатур и поправил воротник черной рубашки, сверкнув золотым перстнем.
- Считай, вот!
- Маладес! Красавица! Чэрэз час, эшо мяса привэзу, парного, только зарэзали! - выпалил он, не глядя на Татьяну и быстро пересчитывая купюры.
- Хачатур, подойди ближе! – тихо сказала тетя Таня и посмотрела ему прямо в глаза. Немного нагнув голову вниз, она почти на ухо стала ему говорить. - Ты сегодня торгуешь сам, стоишь здесь, ты никуда не уходишь, одеваешь мой фартук и торгуешь своим мясом для себя. На благо себя и твоего брата Эрола… Ты работаешь на себя и для родни… Меня забудь, меня не было никогда, меня ты не знал и не знаешь, меня нет, меня никогда не было. - Хачатур стоял в позе статуи и, застыв, внимательно ее слушал, глядя в одну и ту же точку под прилавком. - Меня нет, есть ты, есть твоя родня, есть мясо, торгуй. Я забираю эти деньги, их никогда не было, этих денег. Как только ты услышишь фразу «Дай закурить!», ты сразу оденешь фартук и начнешь продавать свое мясо! – она медленно взяла пачку денег из его рук, сняла фартук и бросила его на стул. Выйдя из-за прилавка, она подошла к соседней продавщице и сказала, что сходит в туалет. Проходя мимо прилавка с застывшим Хачатуром, она громко крикнула в его сторону:
- Эй! Дай закурить!
- Прахадзи, жещина! Нэту курит, иды, не мэшай работат! - зло ответил Хачатур и стал надевать фартук через голову.
Бывшая продавщица мяса уверенно шла к выходу из мясного павильона, повернув налево в сторону туалета, она зашла внутрь и закрыла кабинку. Медленно закатав рукав по локоть, на правой руке она внимательно посмотрела на странные красивые часы с множеством стрелок и маятником в центре. Бледно голубой огонек на верхней точке, переместился вправо и стал мигать с одинаковым интервалом в две секунды. Маятник качнулся в сторону огонька и застыл перед странным знаком, похожим на разорванную трапецию. Трапеция медленно повернулась вдоль самой себя и соединилась в другую фигуру, напоминающую десяти конечную звездочку. Татьяна убрала взгляд от часов и, слегка приподняв брови и сощурив глаза, тихо сказала в пустоту: «Ну наконец- то!», резко поправив широкие джинсы на боках. Затем она достала из кармана пачку ненавистных ей сигарет с обыкновенной китайской зажигалкой и швырнула их в ведро для мусора. Открыв рот, она засунула внутрь большой и указательный пальцы и аккуратно вытащила вставную челюсть с тремя золотыми зубами, бросив челюсть в то же ведро, она нажала на рычаг спуска воды и вышла из кабинки. Подойдя к зеркалу, она снова открыла рот и увидела там ряд белоснежных здоровых зубов. Улыбнувшись, Татьяна вздохнула с облегчением и вышла на улицу, уже на ходу вынимая золотые сережки из мочек ушей и бросая их в ржавую урну.
    Палыч сидел на краю пустой клетки и смотрел Ваське в глаза.  Васька был самцом нутрии и сидя на задних перепончатых лапах, доверительно смотрел на Палыча и слышал нутром его человеческое тепло. Три года назад, когда Васька только расплющил свои подслеповатые глазки, первое существо, которое он увидел, это был Палыч. С тех пор он был для него и мамой и папой, и дядей, и тетей, и братом, и хозяином, дающим морковку и свежую красноперку с руки. Он ходил за ним следом и лежал у его ног, спал у кровати в доме, как кот и всегда давал брать себя на руки. Васька сидел напротив его колен, смотрел ему в глаза и слушал, смешно шевеля жесткими усами и пробуя улыбаться двумя розовыми резцами впереди. В это время он был похож на мохнатого умного дракончика, прощающегося со своим отцом. Его вытянутая мордочка подтверждала его внимательность к словам говорящего «папы».
-  Васико! – тихо начал Палыч. – Вот и пришло время нам с тобой попрощаться.  Я горжусь, что среди всех живых существ, с которыми я общался последние 45 лет был у меня и ты. Ты умный и заботливый, отличный папаша и любящий мужик, трудяга и чистюля. Ты помнишь, как ты приходил ко мне в дом и будил меня спозаранку, потому что одна из твоих шести жен снова родила малышей. Ты мне доверял, а я доверял тебе. Ты только не знаешь, что все твои дети пошли на мясо и это очень хорошо, что ты этого не осознаешь. Сегодня я должен уйти навсегда, ты был мне настоящим добрым другом все эти три года, ты всегда ждал меня и никогда не предавал. – Нутр сидел на задних лапах и не сводя взгляд с Палыча, внимательно слушал его речь, часто моргая черными бусинами глаз. В соседних клетках сидели его шесть подружек, и они все, как одна, были снова беременны. – Васико! Я открою все клетки и оставлю двери открытыми настежь, до реки метров двести не больше, уходите на волю вольную. У Директора проблемы с женой, и он решил все это хозяйство пустить на мясо и продать оптом на рынке, а потом уехать отсюда. Я не знаю, почему нельзя обойтись без поедания тебя, твоих жен и твоих детей? Я этого не знаю! Мне странно это все, странно уже много лет. Почему нельзя не сдирать твой мех, зачем он нужен твой мех или мех тебе подобных, если уже давно теплые шапки и шубы шьют без твоей шкуры! Я этого не понимаю до сих пор. Почему бы тебе не провести остаток твоих дней на воле в реке, а не в этих клетках или на кончике острого ножа?
Самец был серьезен и внимателен. У него были широко раскрытые глаза, как у карлицы Марии Барболы на картине Веласкеса «Менины». Он слушал Палыча и не шевелился, и кто знает, может быть он понимал каждое его слово, а может даже и больше. Он медленно опустился на передние лапы, вразвалочку подошел в ноге Палыча и уткнулся лбом в его ногу, постаравшись обнять ее короткими лапами. Он не мог говорить, как и все животные на свете, но он мог показать, что именно в этот момент он прощался со своим другом-человеком навсегда. Нутр поднял голову и посмотрел Палычу прямо в глаза, затем пошевелил длинными усами, как будто он старался что-то произнести, но кроме тихого визга, у него ничего не получилось. Палыч потрепал Ваську по жесткой спине и пошел открывать все клетки. Широко открыв дверь сарая на улицу, он посмотрел в сторону реки и увидел еле освещенный горизонт, рассеивающий тьму. За забором кричал петух, оповещая окрестности о том, что жизнь опять продолжается и новый день грядёт впереди всех. Набросив на спину рюкзак, Палыч посмотрел на коррелятор на правом запястье. Маятник остановился на стороне голубого огонька, шесть стрелок выстроились друг за другом и пульсировали на уровне шестого знака сверху. Нижняя часть маятника пульсировала голубой жидкостью и легкие, ритмичные удары отдавалась в руку. Угловой градус солнца был в нужном месте верхнего тулиала. Подняв голову вверх и закрыв глаза, Палыч в уме высчитывал какие-то данные и, получив положительный результат, глубоко выдохнув всей грудью, он радостно улыбнулся. Уже подходя к пригорку, он обернулся на сарай и увидел, как нутрии, организованно семенят за Василием в сторону реки, они были похожи на настоящий утренний караван, караван не смерти, а вечной жизни. «Я тебя никогда не забуду, мой дорогой брат!» -подумал Палыч и широким шагом направился в сторону железной дороги, чтобы успеть на проходящий мимо поезд. Он шел по тропинке и все десять километров разглядывал скворечники, сделанные его собственными руками. Их было больше трехсот и в каждом жили птицы, охраняющие лес. Палыч был очень доволен своей выполненной работой и десятилетней жизнью на окраине леса.
     Она сидела на все той же старенькой лавочке у могилы своего мужа. В дни особого своего одиночества, она приходила сюда уже двадцать лет, не смея забыть своего любимого Жору. Вера Павловна жила своим прошлым, которое питалось ее мыслями и телом и не давало ей покоя в мире зла. Недалеко, у соседних могил, расположились пьяницы, собравшие после поминального дня, все, что люди оставили на плитах и памятниках. Они закусывали водку карамельным конфетами и размякшим от дождя печеньем. Компания искоса поглядывали на Веру Павловну с мыслью, а нельзя ли у нее чем-нибудь поживиться. То, о чем они разговаривали, чокаясь бумажными стаканчиками, слушать было невозможно, а как не слушать, если уши еще на месте и работают. Вера Павловна старалась отвлечься и вспоминать своего Жору, любимого и единственного мужчину на свете, с которым она прожила счастливейшие и незабываемые пятнадцать лет.
- Слышь, тетка! Пожрать че есть? – задал вопрос набор генетического сбоя, икая от водки и выдавая в воздух рыгающие звуки алкогольного сфинктера.
- Нет! – тихо ответила Вера Павловна и отвернулась.
- А хули тогда тут расселась, если пожрать не принесла? Вали отсюда, никуда твой покойничек не денется, припрешься завтра и водки принесешь…, оставишь тута, я проверю, поняла, интеллигентка херова?
-Да! Поняла! – тихо ответила Вера Павловна.
- А не принесешь, возьму кувалду и разобью твою плиту, к чертовой матери. Поняла? - наслаждался пьяный идиот. - Кто это тут сдох у тебя? - он подошел ближе и посмотрел в лицо улыбающегося мужа на плите. –Небось лупил тебя, как козу? Гы-Гы! Еще придешь без жратвы, плите твоей конец…, поняла? Тетка!
- Поняла! Хотите конфету? – вдруг неожиданно предложила Вера Павловна с безразличной улыбкой.
- Во, бля, а че молчала, чувиха, давай сюда! – глаза у пьяницы загорелись желтым блеском.
- Вот возьмите, пожалуйста! – и Вера протянула ему обыкновенную конфетку со странной надписью: «Роковая шейка».
Схватив конфету из ее рук, он развернул фантик и быстро ее съел, затем, пьяница обильно сплюнул себе под ноги, развернулся, и пошел к своим. А там уже разливалась водка по грязным бумажным стаканчикам, в которых стояли цветы на соседней могиле покойного ветерана ушедшей войны. Быстро съев вторую конфету, он взял стаканчик и одним движением опрокинул его в горло. Сразу же водка вышла назад. Ругаясь со всеми, он выхватил еще один бумажный стакан и опрокинул в себя снова. Абсолютное отрицание организмом водки, повторилось еще несколько раз. Вера Павловна спокойно наблюдала со стороны и тихо умилялась этой картинке, а затем и своим мыслям. «Может быть, этот биовид, станет когда-нибудь человеком?» -спрашивала она себя. Ее Жора никогда не пил, они растворились друг в друге и проживали каждый день, как один длинный год. «Значит, если умножить 365 дней на 15 земных лет, то мы с мужем прожили 5475 дней!» - подсчитала она. Очень много по земным меркам, но не по меркам самой Веры Павловны. Компания потерянных пьяниц громко ржала над приговоренным попрошайкой, его организм навсегда отказался принимать алкоголь, но он еще ничего об этом не знал. Ругая его грязными словами ненависти за стаканы вылитой водки, компания шатаясь удалилась прочь. Две пчелы подлетели к букету роз и присев на него, стали заглядывать в каждый бутон, исполняя свое предназначение на земле. «А в чем было предназначение этого пропойцы и миллионов таких же как он?» -размышляла Вера Павловна, продолжая глядеть на пчелиную работу. «Это же генный брак! Это просто ошибка, вынужденная скитаться между человеческой нормой и портить им жизнь. Это глупое испытание для нормальных, это живет недолго, но вносит коррективы в жизни других. Неужели предназначение минуса, усиливать плюс или уничтожать его? Тогда зачем он нужен, этот минус в лице ненужных никому знаков? Этот глупый человек умрет через 59 дней. Это факт. Но тогда встает резонный вопрос, зачем он был и зачем он появлялся? Для чего? Отработать еще один неудавшийся эксперимент? Почему здесь столько неудавшихся экспериментов, живущих среди нормы? Норма и субнорма рядом всю жизнь? Это же очень плохо, это очень плохо и неверно. Они привыкли и ничего не могут поделать. Хотя, все очень просто! «Мимо пролетела муха, затем шмель. В стороне от дорожки летала белая бабочка, наслаждаясь метаморфозой и плохо помня времена, когда она была отвратительно волосатой гусеницей с неуемным аппетитом. Ее время гусеницы уже минуло, наступили новые времена, времена бабочки. «Однажды и здесь наступят новые времена, времена правильного направления предназначения, а пока все несовершенно, можно сказать- совершенно несовершенно!» - продолжала думать женщина, сидя на кладбищенской лавочке. Внезапно она почувствовала едва уловимую вибрацию на руке, вибрацию, которую она ждала много долгих лет. Вера Павловна отвернула манжет кофты и взглянула на коррелятор. Маятник прямо на ее глазах остановился у голубого огонька и застыл. Значки поменялись и восемь стрелок выстроились друг за другом. Жидкость внизу маятника пульсировала в такт ощущениям на запястье. Женщина закрыла глаза и, шевеля губами, отсчитывала какие-то данные, после чего улыбнулась и встала на ноги.
- Жорик! Мой дорогой Жорочка! Спасибо тебе за все наши годы, за то, что научил меня многому, носил на руках и оберегал от этой страшной изуродованной жизни, я не забуду тебя никогда мой Дорогой и самый настоящий Мужчина! У нас не было детей, но вина в том только моя, а не твоя и тайну эту я забираю с собой. Спасибо тебе, ты был редким мужчиной на всем этом свете. Прощай Любимый! Она подошла к черному мудрому мрамору и, приблизив свои теплые губы к холодному камню, поцеловала улыбающийся портрет мужа в лоб.
Вера Павловна пошла по тропинке вдоль могил, и на каждую плиту клала пару конфет «роковая шейка», пока они не закончились. Она выкладывала их так, чтобы они были заметны всем и призывали отведать продукцию конфетной фабрики со странным названием «Направление предназначения», которой никогда не существовало на огромной территории России, ни до, ни после, ни потом, никогда! «Но кто, в общем, обращает внимание на название конфет? Только дети или заинтересованные внимательные взрослые. Попроси любого написать 10 названий конфет и навряд ли им в голову придет хотя бы пять!» - думала Вера Павловна. Она была уверенна, что делает все правильно. Это была ее последняя роспись на измятом листке местной глупейшей жизни, от которой убегала здоровая молодежь и слезились глаза у одиноких стариков, сидящих у окон и смотрящих в уличную пустоту глупого, обреченного городка.
   Заместитель Директора по учебной части или просто Завуч со смешной фамилией Центнер, тихо стоял у дверей кабинета истории. Он мог зайти в любое время на урок истории 12 -й группы, ПТУ номер 12, в порядке проверки квалификации преподавателя, но в этом не было бы правды, той самой, которая отображает реальность состояния дел, душ, расписаний и функций. Это была бы показуха или ее саван. Центнер стоял в коридоре и тихо подслушивал, одновременно недоумевая. «Как эта бандитская группа сидит и снова внимательно слушает этого преподавателя?» - думал толстый зам. «Они, эти тридцать два идиота, как реальное бедствие всего училища, сидят и слушают этого учителя, не шелохнувшись? Происходит черти что!» -   думал он, тихонько прижимая ухо к дверной прорези. Где-то в глубине его седой головы, пульсировало любопытство и знаки вопроса, которые нужно было расставить по местам и понять что-то важное и реальное. Но ничего не укладывалось в его голову, потому что он мыслил совсем не так, как было необходимо. Его мыслями управляла привычка, а не здравый смысл.
Кабинет был очень выгодным по расположению единственной двери. Она располагалась прямо напротив огромного коридорного окна и свет проламывал узкое пространство между порванным линолеумом пола и нижней кромкой самой двери. Любое движение давало тень, ту самую тень, которой пренебрегают многие представители людей. Обыкновенный преподаватель Истории, давно заметил эту тень, закрывшую снопы света именно во время его урока. Он знал, что его подслушивают уже долго, но не отвлекался от темы, внимательно заглядывая в глаза слушающих его парней.
- …я прошу вас запоминать на всю вашу жизнь название этой битвы, которое вошло во всемирную историю, как яркое событие в истории походов Александра Македонского. В кругу моих друзей, мы зовем его Александр Филипповичем, потому что его папу звали Филиппом. И это логично. Вы это тоже запомнили навсегда, только по одной причине: в классе нет учеников с плохой памятью, есть парни, кто не верит в собственные силы, и кто согласился с мнением, что вы все глупы и заторможены. Я это опровергал и буду опровергать и доказывать обратное. Итак, название этой уникальной битвы: Битва при Гавгамелах, 331 года до нашей эры, которую мы начали рассматривать с вами на прошлом уроке. Это было на территории современного Ирака. Для того, чтобы запомнить любое событие того времени, нужно одно простое условие, посадите себя на коня и окунитесь в то самое время. Не сидите здесь, идите со мной в другой мир. Александр, со слов Плутарха, располагал сорока тысячным войском и семью тысячами конницы. Персы имели около полу миллиона пехоты и сорок тысяч конницы, колесницы с серпами на колесах и боевых слонов, так написал Плутарх, а у меня нет ни одной причины ему не верить. И это тоже совершенно логично! Представьте себе пространство, на котором может стоять пол миллиона взрослых вооруженных мужиков, желающих убивать во что бы то ни стало. Пять раз по сто тысяч человек! Парню было всего лишь 25 лет, но в нем жил голос его учителя Аристотеля и его мудрые советы. В вашем возрасте вам всем нужны советы, но советы только тех людей, кто дорог вашему сердцу и кому вы верите всей душой. Он был не на много старше вас, и он осознавал, какая ответственность лежит на нем. Сегодняшний современник, при такой расстановке сил, не осмелился бы на такую битву ни за что. Любой из вас, сейчас же, в этом самом классе, может себя поставить на место Александра или сына его кормилицы Черного Клинта или Гефестиона, Аплатия, Фаридона, Максимила, Орданака, Багоя, Фликтера, Харета и еще десятков его соратников. А почему бы и нет, тогда жили люди, такие же, как и вы. Сколько в группе парней с именем Александр? Встаньте! Запомните на всю жизнь, этому имени тысячи лет, с древне греческого означает «защитник людей». Садитесь Александры, я знаю, что вы не забудете значение вашего имени теперь уже никогда. Плутарх писал, что Искандер Зуль Карнайн, а так его звали арабы, был ранен восемь раз в боях, в лодыжку, в грудь, в голову, в бедро, в затылок, в голень, в шею и плечо, и о вызове скорой помощи, можно было тогда и не помышлять…
Лица обыкновенных задерганных и вечно виноватых в чем-то пэтэушников, внимательно следили за рассказом учителя, делая пометки в тетрадях. Они ощущали главное: учитель их уважал и видел в них нормальных, взрослых людей со своим миром. Они уважали учителя, который открывал им необычный мир собственных ощущений и заставлял задумываться над другой стороной жизни. Они обожали эти уроки истории, открывавшие прошлое земного существования. Он не орал на них и не называл «тупыми дебилами», он не смотрел на них, как на червей в навозной куче, он даже никогда не ставил тройки, он учил их запоминать, думать и рассуждать. Он помогал каждому парню открыть свой личный умственный потенциал, который обязательно был, и до которого никому не было никакого дела в этом государственном учебном заведении. Группа номер 12 считалась собранной из идиотов, хулиганов и умственно отсталых отбросов, которым прямая дорога за колючую проволоку сразу после окончания училища. Их автоматически подозревали во всем и не любили до автоматизма. Парни носили клеймо, поставленное кем-то с педагогическим образованием и подтвержденным, никому ненужным дипломом.
- … каждый из вас на следующий урок, перескажет мне только то, что он запомнит с сегодняшнего урока, и, так как вы коллектив, мы соберем все ваши знания об Александре Великом вместе и у нас получиться очень подробная картина жизни этого человека. В отличие от обычной практики я успею задать вопрос каждому из вас и каждый проявит себя, ровно 32 вопроса и 32 ответа. Если кто-то не будет знать, ему помогут остальные, так как сила всегда была, есть и будет, только в коллективе и единстве. И запомните - разность мнений всегда определяется конечной целью данного мнения! «Кому –то простая лампа освещает путь в коридоре, а кому-то режет глаза!». Разность мнений и есть та самая яблоня раздора всех народов земли и вы с этим будете сталкиваться каждый день, ближайшие семьдесят лет. Представьте себе 25-и летнего юношу Александра, стоящим рано утром на высоком камне. Он смотрит на персидское войско, он в одиночестве, он думает о битве и ее смысле. Александр задает себе извечные вопросы. Укутавшись в пурпурный плащ, о чем он думает? Каждый из вас стоит сейчас рядом с ним и принимает судьбоносное решение. Вы не ничтожества, вы воины, умеющие принимать решения, вы прониклись дуновеньем будущей битвы, ради того, чтобы о вас вспоминали через тысячи лет и говорили о вас, как о героях и настоящих мужчинах своего времени! Вы не привыкли отступать, вы стоите до конца, уважая друг друга и наслаждаясь военным братством, вы никогда не бросали друг друга на поле боя, пройдя тысячи километров незнакомых опасных дорог, пустынь лесов и морей…
 Завидующий классной тишине Завуч, по-шпионски исказив лицо, медленно и осторожно приоткрыл дверь. В образовавшуюся щель, он увидел лица парней. Они внимательно смотрели на преподавателя и были не в классе, они были там, в 331 году до нашей эры, они стояли плечом к плечу, крепко сжимая щиты и копья. Они смотрели на пурпурный плащ Александра и ждали приказа, они были очень далеко…! Центнер понял, что этот урок они на самом деле не забудут никогда. В его голове что-то изменилось, открылось и заставляло думать о чем-то совершенно новом. Он прикрыл дверь и быстро направился на первый этаж, к директору ПТУ, чтобы немедленно доложить ему увиденное и услышанное. Немедленно доложить…
- …Искандер Зуль Карнайн, переводиться с арабского, как Александр Двурогий, но почему? Потому что Александр надевал для боя ярко-красный плащ и золотой шлем, в который были вставлены два длинных, белых, лебединых пера. Это для того, чтобы в пыли и суматохе боя его было видно издалека, чтобы воины видели, что их царь сражается с ними плечом к плечу, а не сидит в палатке и не грызет жареную козью ногу, запевая бактрийским вином. Еще у него был и второй золотой шлем с рогами бога Амона, именно в этом шлеме он напечатан на монетах тех лет. Слышал я со стороны, что Воловиков, в вашей группе, самый неуправляемый и самый тупой человек. Я в это не поверил сразу и навсегда. Мы с Воловиковым вместе собираемся это доказать прямо на следующем уроке. Правда, Воловиков!
- Я! - он поднялся во весь свой рост.
- В этом учебном заведении есть люди, который считают тебя глупым человеком. Я в это не верю и сейчас спрошу твоих товарищей, это разве, правда?
- Нет…! Фигня…! Они гонят…!!! Кто сказал? - забурлила группа, выкрикивая восклицания возмущения.
- Именно Воловиков начнет на следующем уроке свой рассказ о битве при Гавгамелах, именно он расскажет вам всем, о том уникальном стратегическом маневре правой фаланги, которая рассеяла конницу персов и дала армии Александра большую фору во времени. Именно Воловиков расскажет вам о легендарном броске дротика в сторону колесницы Дария, решившем исход сражения. Именно Воловиков расскажет о ласточке, усевшейся на плечо раненого Александра, о его странном возрасте жизни-тридцать два года и одиннадцать месяцев, и многое другое. Он расскажет нам это, потому что он держит слово и правильно мыслит. А после этого, я пойду к людям с другим мнением и покажу оценку Воловикова в журнале, опровергая безразличие и заблуждение! –Воловиков стоял в полном удивлении. Он никогда в своей жизни не испытывал странное чувство самоуважения и восторга. Он знал, что к следующему уроку, он прочтет и подготовиться лучше всех, он станет лучшим, во что бы то ни стало. Его маленький юношеский мир быстро повзрослел за этот странный настоящий урок истории. Он впервые за свои шестнадцать лет поверил в себя. Внезапно раздался громкий монотонный звонок, оповещающий о конце и начале. Возглас разочарования прозвучал на весь класс, они были недовольны, что урок закончился так быстро. Это и есть то самое мирило для всех учителей, во все времена и народы! Настоящее мерило, настоящего учителя. Все остальное, пустое надувание щек, омерзительная демонстрация себя, пустая болтовня, трата времени, ресурсов и полное отсутствие настоящих результатов!
- Спасибо всем! Зима, задержись на пару минут, есть разговор! - Маленького роста Коля Зима, четвертый ребенок в деревенской семье прегорьких пропойц, медленно подошел к учителю. – Дружище! Все уже ушли, и мы с тобой только вдвоем, потому что дело это деликатное. Мне надоело видеть, как ты ходишь в туфлях на босу ногу…  Знаю, знаю! У вас в общежитии воруют все подряд. Зима, я тебе купил пять пар носков, ты не имеешь права ходить в туфлях на босу ногу, это абсурд. Это абсурд трижды в этом безразличном мире. Прими в дар от меня, от чистого сердца! – Коля Зима стоял напротив учителя и внутри головного мозга полностью пересматривал свою лютую ненависть к окружающему миру. Ненависть постепенно заполняющую его сердце черным ярмом последние два года. Он был уверен, что его босые ноги в старых ботинках совершенно не интересуют этот сволочной мир, состоящий из жирной несправедливости. Глядя на прозрачный целлофановый пакетик с пятью парами новеньких носков с этикетками, в нем открылось что-то совершенно незнакомое с самого детства, открылось сейчас, в одно самое главное мгновенье его маленькой жизни. Он стал другим в один миг. Он стал другим уже навсегда…
  В кабинете директора, куда срочно вызвали учителя истории, было жарко. Красные шторы отбрасывали красный оттенок на все, в том числе и на лицо директора ПТУ, несущее следы вчерашней попойки. В воздухе пахло табаком и запрелыми папками, дурной местечковой властью и легким безумием.
- Ленка! – заорал директор в открытую дверь, - Чаю сваргань!
Он смотрел на учителя, выдерживая неуместную паузу. Он хорошо понимал, что перед ним не мастер сварочных дел, на которого достаточно наорать. Но болея рвением воспитательного процесса, манией величия и отдаленным пониманием собственной ущемлённости, он медленно начал.
- Георгий Максимович! Мне кажется, что вы с учащимися за «панибрата»! Это не хорошо! -двусмысленно поведал директор, насилуя шариковую ручку в руке.
- А что вы имеете в виду? -спокойно спросил учитель.
- Уж больно вы с ними откровенничаете!
- А разве они агенты ЦРУ на нашей территории? Приведите пример поконкретней, потому что я не могу уловить смысл нашего разговора. На моих уроках вы были последний раз четыре месяца и двенадцать дней назад. За это время все могло измениться и изменилось. Ваш завуч постоянно подслушивающий под дверью, приносит вам узкую и обязательно искаженную информацию, которую вы хотели бы услышать. Центнер знает об этом и пользуется привычкой каждый день. На любой почве может вырасти или «…клен ты мой опавший…» или амброзия. Боюсь, что образовательной системе целой страны, Есенин ближе, чем растения паразиты для аллергии этой же самой страны. Результаты оценок по истории в пятьдесят раз лучше, чем до моего прихода к вам, хотя я не преподаю здесь сакральную геометрию Платона, анализ двух земных геосинклиналей или теоретическую астрофизику! Я уверен, что вам сказать мне нечего, потому что ваше увлечение абсолютным контролем учебного процесса, это пьедестал для химеры, без оснований законов готики. Я надеюсь, вы меня хоть немного понимаете, так как в школе вы учились плохо, а ваша учеба в Государственном Университете, это была сплошная фикция с взятками и услужничеством.
- Позвольте…! -сердито перекривил рот директор, обнажая золотые коронки с остатком зеленого лука между ними. Вы что себе позволяете? - гаркнул он, наливаясь красным цветом, без воздействия пыльных штор.
- Да бросьте вы! Я себе позволяю высказать вам правду в лицо, потому что не живу в идиотских рамках, как все. У вас полное профессиональное несоответствие. Вы часто пьете водку, и вы не умный человек, имеющий выгодные связи в государственном Районом отделе образования. Там, где я вырос, такому человеку как вы, не доверили бы даже провести линию горизонта между двумя контурными созвездиями! –Учитель почувствовал легкую вибрацию на запястье и быстро отвернул манжет белоснежного рукава рубахи. Коррелятор четко указывал местоположение и импорт времени, расстояние и погодные условия, расчет кратчайшего пути и сообщение таких же индивидов. –Ну вот и все…! Я ухожу прямо сейчас! В подарок вам скажу, что жить вам осталось недолго, из-за ежедневного распада вашей печени. Но вам это «как об стенку горохом!». Вы произвели на меня отвратительное впечатление и мне очень жаль детей этой школы. Умирать вы будете два дня, вспоминайте свое пустое алкогольное счастье и пройденный путь, где двигательным мерилом вашего существования был кусок сала, а не Книги Великих. Вспоминайте сказанные мною слова, потому что вы понятие не имели, кто у вас преподавал вашу кровавую историю развития амбициозных людей. На прощание, я скажу вам, что маленькая капля смысла, всегда прожигает любую газету! Вы наслаждаетесь вареной кукурузой больше, чем думаете о жизни! Мельника должен волновать только ветер! Если вы понимаете, о чем это я … Прощайте…
В кабинете директора было все также жарко. Воспаленное лицо директора выражало злобу и ущемлённое самолюбие. «Вот сволочь грамотная!» -подумал он и захотел стакан холодной водки, немедленно, сейчас же, быстро… из холодильника, вывезенного из дома пионеров, под шумок новогоднего утренника.
- Ленка! –заорал он. – Дверь закрой! Меня нет ни для кого! Я занят! – Открывая холодильник, директор продолжил свой короткий путь во тьме! 
 Учитель вышел из здания ПТУ и, зайдя за угол, нажал на кнопку ориентирования в корреляторе. Запрос местоположения станции Ярофей Павлович сработал моментально и выдал координаты места назначения -53 *57” 14”N  121*57” 2”E . Амурская область, Забайкальская железная дорога. Он быстро прочитал рекомендацию кратчайшего пути, принял решение и уверенно направился на железнодорожный вокзал.
  После сумасшедшего хаоса на огромном вокзале в купе были очень недовольны, когда в него зашел Даун со скрипкой. Вернее, все подумали, что он со скрипкой из-за футляра в его руке. Так уж создан человек, увидев картинку, он уже определяет, что это такое, и верит в это безгранично. Никто не отметил в собственной голове, что у мальчишки короткие пальцы, без одной фаланги, от генетического сбоя и играть на скрипке он не смог бы никогда. Соседство с ним в маленьком купе все три пассажира восприняли негативно. Но никто не мог ответить на вопрос, почему? Они не осознавали, что злоба и зависть у них в генах, они не осознавали, что это очень плохо для них самих и их здоровья. Он уселся на краю сидения справа, поближе к выходу и, уткнувшись в одну точку глазами, затих. Пассажиры по очереди и украдкой поглядывали на его красивые «часы» и не понимали, откуда у такого доходяги, такая красотища на руке. «Явно украл…, сволочь!» -думал каждый, а у мужчины напротив в белой футболке с четырьмя маленькими пятнами от борща, даже сверкнула мысль ограбить самого Дауна, напоив его в свинью поздно вечером.
- Я ничага не крал! –медленно стал выводить слова гражданин Феклистов по паспорту. Он поднял свои глаза и посмотрел каждому пассажиру в лицо. Остановив свой взгляд на лице в белой майке, он добавил,- я алкоголь не пю и напоит, мыня в свиню, вы не смогите! Эта не чисы, эта пыбор! Пачаму вы снова думаитэ очэн плоха? Пачаму вы все думаэте очень плоха? Вы азве люди? - В купе зависла тишина, никто не возражал, не оправдывался, потому что Даун попал в десятку, вернее в три десятки сразу! В купе зависла тишина, мужики отвернулись от него, переваривая собственные плохие мысли с остатками привокзальных беляшей и делая вид, что ни черта не поняли, что он там проварнякал, на своем, на даунском. Так им было удобней, не видеть себя, а видеть другого. В этом притаилась тайна их совместной задрипаной жизни! 
   Они шли молча, выбирая самый рациональный путь между деревьями и кустарником. Тайга шевелилась верхушками и шепталась между собой. Со стороны могло показаться, что пятеро людей разного возраста идут в долгий поход. Но, все равно, что-то было не так... Только странный парень с рюкзаком и футляром для скрипки, производил какое-то впечатление туриста, хотя скрипочный футляр среди тайги выглядел неуместно и загадочно. Палыч шел за ним, молча прислушиваясь к звукам леса, он улыбался каждый раз, увидев пролетающую сойку, синицу или дятла. Вера Павловна шла третьей, предварительно оторвав от туфель небольшие каблуки. Ее ноги плавно ступали туфлями-лодочками на таежный ковер, усыпанный не одним поколением сосновых иголок. Грузная тетя Таня, похожая на толстую Брунгильду в заношенном сарафане, шла четвертой. Она ступала тоже мягко и легко, не смотря на ее вес и толстые, как колоны ноги. Последним замыкал странную колонну Георгий Максимович, внимательно вглядываясь по сторонам и читая знаки тайги. Он снял пиджак и держал его в левой руке, иногда правой рукой с платком вытирая крупные капли пота на лбу. Уже минул третий час непрерывного движения вперед, после того, как они вышли на станции «Ярофей Павлович» и свернули в тайгу. Никто не знал, что они непрерывно разговаривают между собой, продолжая обмениваться фактами их пребывания в различной человеческой среде. Они общались молча и речь им для этого была не нужна. Огромная туча зудящих комаров, сопровождала их движение, рисуя тучные круги в метре над их головами, но ни один комар не подлетал близко, что-то было не так в их программе, в программе явно был сбой. Каждый ступал в след впереди идущего, и ритм шагов пяти человек, сливался в один только шаг единым шуршанием, это было столь механически продуманно, что скорость движения была одинаковой и ритм не сбивался. Они шли, как единый организм, ведомые парнем с рюкзаком и футляром для скрипки. Они шли без остановки на отдых и без намека на усталость, как строго выученный военный отряд совершенных солдат. Уже под вечер, когда тайга верхушками деревьев перехватывала остатки света, они остановились на небольшой прогалине.
- Так как мы еще здесь, включать свой свет мы не будем. Причина есть - появление охотников, лесорубов, туристов, заблудившихся людей, сбежавших преступников из лагерей, лесников, егерей, браконьеров или в общем человеков! С их стороны будет множество вопросов. Будем продолжать подстраиваться, пока мы все еще в земной программе! - четко отрапортовал Даун и внимательно посмотрел на остальных.
- Согласен! Я разведу костер прямо здесь! - так же четко ответил Палыч и, подняв толстую сухую ветку, легко переломил ее пополам с хрустом и эхом этого хруста.
- Согласна! Я просканирую ближайший километр леса вокруг! - ответила Вера Павловна и отойдя в сторону, закрыла глаза, запрокинув голову вверх.
- Согласен! Я подготовлю сообщение на базу, укажу наши координаты и получу ответ! - сказал учитель и, повернув три раза браслет с коррелятором, стал манипулировать пальцами над циферблатом.
Костер разгорелся быстро и, достав небольшую мисочку, Палыч бросил в нее восемь шоколадных плиток и добавил немного воды. Он стоял над костром и наблюдал, как их любимая еда расплавлялась в миске, превращаясь в горячую коричневую жидкость, надувая маленькие пузыри и разрывая их над поверхностью. Вера Павловна резко повернула голову в сторону и громко произнесла:
- К нам идет гость! Расстояние девяносто шесть метров. Не человек. Настоящий земной зверь. Название - медведь. Половая принадлежность - самец. Расчетное время прибытия шесть минут, двадцать четыре секунды. Идет медленно, на запах.
- Договоримся, как обычно! - уверенно произнес Палыч и повернулся в сторону предполагаемого появления медведя.


Уважаемый читатель! Продолжение на авторском сайте.