Все будет хорошо

Александра Ивановна тихо и незаметно трудилась в производственном отделе одной строительной фирмы и своим внешним видом явно диссонировала с обстановкой современного офиса. Да что там говорить – её возраст давно уже переступил пенсионный рубеж, была она старомодна и откровенно некрасива, с нелепой седой чёлкой и стариковскими очками на блёклом невыразительном лице. А сдержанный сухой характер довершал совсем непрезентабельный портрет ведущего специалиста.

Её никогда не занимали такие неизбежные компоненты офисной среды, как сплетни, интрижки и разговоры на садово-огородную тему. В корпоративных мероприятиях она участвовала неохотно, словно по принуждению. Может, неловко чувствовала себя среди молодых и стеснялась своего несуразного вида, а может, ей просто было неинтересно – за толстыми линзами невозможно было угадать её чувств.

Коллеги по-разному к ней относились. Кто-то её замкнутость принимал за высокомерие, а кто-то восхищался профессиональной грамотностью и острой, несмотря на возраст, памятью. Но все однозначно побаивались строгого взгляда и давно оставили попытки втянуть возрастную сотрудницу в круг своих разговоров «за жизнь».

Никто даже представить не мог, какие думы и какие заботы могли занимать её помимо работы, да никого это, собственно, и не интересовало. Знали только, что живёт одна – ни детей, ни внуков. Знали и то, что она – протеже самого Арчинского, главы компании. Этот факт, в общем-то, и объяснял её присутствие здесь, хотя, к слову сказать, была Александра Ивановна одним из самых прилежных и незаменимых работников. А в одно прекрасное утро она совершенно неожиданно позвонила на работу, сообщив, что несколько дней её не будет по семейным обстоятельствам. Прямо так и проскрежетала в трубку своим старческим голосом, но очень твёрдо и решительно.

Начальник был в ужасе: на носу сдача объекта, и разного рода представители толпами валили в контору с кучами бумаг, требующих немедленного рассмотрения. Ещё никогда не было случая, чтобы Александра Ивановна поставила личные интересы выше рабочих обязанностей. Она в отпуск-то никогда не ходила, а тут...

Все гадали, какие такие семейные обстоятельства могут быть у одинокой старухи, не заболела ли часом...

***

Первый раз Александра увидела её на фото. Олег вернулся тогда из туристической поездки с кучей снимков. Заметила, что одна девушка мелькает на них чаще других.

– Это Оленька, – заулыбался Олег, – в Краснозёрске живёт.

Она долго потом разглядывала фотографии, пытаясь понять, чем уж эта Оленька так зацепила сына, что стала для него той, единственной. Ничего особенного: маленькая, худенькая, с короткой стрижкой и задорным взглядом. Конечно, что-то царапнуло внутри, когда узнала, что у неё уже есть ребёнок. Но она не позволила этому «что-то» разрастаться – сын счастлив, чего ещё желать? Спросила только про отца девочки.

– Да нет никакого отца! – засмеялся тогда Олег.

– А вдруг объявится?

– Не переживай, – он обнял мать за плечи, – И вообще, не заморачивайся – всё путём будет.

Она и не заморачивалась. Другое, тайное и невысказанное, молоточками стучало в голове: – Не пара она Олегу, не пара... У него престижная специальность, знание языков, второе высшее и перспективная работа в солидной международной компании. Не красавец, конечно, но девчонки к нему всегда липли. Взять хотя бы эту рыжую... как её?.. вместе на юрфаке учились... А Оленька? Простая медсестра...

– А будет ли «всё путём», сынок? – с тревогой думала она и боялась, что сын догадается о её сомнениях. Догадается и оскорбится.

Она одна растила своего Олежку. Не стала терпеть грубость и унижение от гулящего мужа, вовремя разобралась, что и сын не очень-то был ему нужен. Попросила уйти по-хорошему. Тогда ещё мать жива была, кинулась к дочери со слезами: – Что же ты делаешь, Шура?

А Шура на всю жизнь запомнила насмешливую ухмылку мужа: – Да кому ты нужна такая? Посмотри на себя, квазимода!

Пожалуй, это было лучшее, что он мог сделать для них: исчезнуть и больше никогда уже не появляться в их жизни. С этого момента сын стал главным и единственным мужчиной всей её жизни.

Прозорливость бога в своём мудром решении послать ей именно сына настолько изумляла её, что она готова была поверить в существование высших сил. Потому что розовый мир бантиков, рюшечек и кукол Барби был всегда для неё непонятен. Ни шить, ни вязать она так и не научилась, хотя прилагала к этому немало усилий. Ей гораздо комфортнее было держать в руках молоток или разводной ключ, нежели иголку и спицы. А вот азартно сражаться с сынишкой в войнушку и совместно изготавливать самолёты по чертежам из «Юного техника» было для неё очень даже естественным. Они одинаково зачитывались Бредбери и Стругацкими, могли поспорить о преимуществах дисковой тормозной системы велосипеда и поругаться из-за проигранной шахматной партии.

На свою внешность Александра давно махнула рукой и одевалась всегда подчёркнуто просто: ни к чему выпендриваться – квазимода и есть. Нет, она вовсе не была мужиковатой, своим обликом она, скорее, напоминала нескладного подростка, и ей было неловко, когда её, иной раз, принимали за мальчишку. Поэтому брюки не стала носить принципиально, а макияж... Да она даже слова такого не знала: слегка подкрасит губы – и всё на этом.

Всё же однажды приятельница уговорила её закрасить рано появившуюся седину. Из зеркала глянула жуткая бледная физиономия с чёрным кошмаром на голове.

– Ну ты, мать, даёшь! – только и сказал изумлённый сын, увидев её в таком совершенно непотребном виде. А она долго потом ежедневно мыла голову, стараясь побыстрее осветлить волосы.

Когда Олег вырос, у неё хватило ума не влазить с потрохами в его взрослую жизнь. Единственным требованием к сыну было непременно звонить, если он уезжал в свои командировки или ещё куда-нибудь, пусть даже ненадолго. Зная этот материн пунктик, Олег всегда звонил и шутливо докладывал: – Рапортую: я там-то и там-то, всё путём, не переживай.

Она никогда не досаждала назойливыми расспросами, ей было достаточно услышать неизменное «всё путём», чтобы знать, что с сыном всё в порядке.

Если бы только хватило времени поближе узнать свою сноху, она обязательно полюбила бы её. Но как раз этого времени у неё и не было. Свадьба Олега с Оленькой состоялась в декабре, перед самым Новым годом, а хмурым мартовским утром их обоих не стало. Страшная автомобильная авария зачеркнула и жизнь Александры, и началось что-то совсем другое: бессмысленное и враждебное.

Именно тогда и появилось это отвратительное существо: то ли мальчишка с чёрными торчащими лохмами и лицом старухи, то ли мерзкая старушенция в старых тренировочных штанах и синей олимпийке – в таком наряде Шурочка ходила на субботники в далёкой молодости.

Квазимода, как окрестила Александра этого монстра, изо дня в день терзала и изводила её: – Это всё ты! Ты! Оленька ей, видишь ли, не ко двору пришлась! Вот и получай теперь... Ты даже обрадовалась, когда Олежкин приятель предложил им пожить в его пустой квартире. И даже не пыталась воспротивиться. А ведь всё могло быть иначе. И тогда не было бы поездок на другой конец города, и ничего этого не случилось бы!

И злобно шипела, когда окружающие пытались хоть как-то облегчить её боль: – Ты думаешь они и вправду жалеют тебя? Да они все рады, что это не их дети были насмерть раздавлены грудой железа! И все, все считают тебя виноватой!

С тупым безразличием Александра уволилась с любимой работы и так же равнодушно устроилась гардеробщицей в медицинский центр возле дома.

Но и здесь, в закутке возле лифта среди чужих пальто, любой мужчина на костылях или инвалид в коляске вызывал в Квазимоде жгучую ненависть: – Даже этот калека живет, больной и немощный, а твой Олежка умер, умер! И всё из-за тебя!

– Тварь! – лязгали смыкающиеся двери старого лифта.

– Га-а-адина, – скрежетали и дребезжали все его механизмы.

Если бы не Арчинский, Александра так и осталась бы в этом аду с полоумной Квазимодой. С Василием Степановичем их связывала если не дружба, то очень тёплые отношения ещё с советских времён, когда они вместе работали в одном строительном управлении. Они и квартиры получили в одном доме от своего предприятия. Правда, Арчинский уже давно не жил здесь, но, видимо, кто-то из знакомых рассказал ему о бывшей соседке и сослуживице.

– Хватит дурью маяться, – сказал он в своей грубоватой манере, как-то заехав к ней, – нам толковый специалист требуется.

Александре было уже всё равно, лишь бы не слышать больше зловещих звуков лифта.

Тогда же, чтобы окончательно не свихнуться, она придумала для себя, будто Олег, как и прежде, звонит ей: – Всё путём, ты не волнуйся. Как ты?

Раньше она не любила трепаться по телефону, забивая голову сына всякими глупостями, теперь же подолгу мысленно пересказывала Олегу подробности своей теперешней жизни. Это стало ежедневным ритуалом по дороге с работы, и даже спустя восемь лет это воображаемое общение доставляло ей тихое удовлетворение.

– Работающим пенсионерам пенсию не стали индексировать. У кого минималка, тем обидно конечно. Полине Андреевне, например, эта прибавка не лишняя была бы... На работе премию выдали за полугодие. Директор похвалил, сказал, что молодцы по всем показателям. Это у него присказка такая, – улыбалась Александра Ивановна, – может сказать: «молодец по всем показателям», а может – наоборот: «халтурщик по всем показателям»... Вечером сабантуй был – отмечали день рождения Оксаны. Ты её не знаешь, она у нас недавно работает. Я выпила целую рюмку коньяка, и так чего-то грустно стало...

– Э-эй, ты чего, мать? Не вздумай киснуть! Ты держись там.

– Да это я так, сынок... не обращай внимания, – и быстренько меняла тему, – пуговица вот на плаще оторвалась, уже неделю в кармане таскаю.

А дома её ожидала всё та же Квазимода, которая никуда не делась, только поутихла, но всё так же продолжала отравлять существование: то припомнит подзатыльник, полученный Олежкой в пятом классе за изодранную куртку, то начнёт нашёптывать гадости про молодую продавщицу из продуктового.
А недавно, когда позвонила Зинаида, старинная приятельница, эта грымза выхватила трубку и нагло заявила: – У меня суп на плите кипит, мне некогда выслушивать твои бредни, – хотя никакого супа не было.

***

Поздний звонок раздался так неожиданно, что она испуганно подскочила на диване. Женский голос спросил Александру Ивановну, и она крикнула внезапно осипшим голосом: – Это я! Я!

Женщина сообщила, что звонит она из Краснозёрска (у Александры Ивановны ёкнуло сердце), что зовут её Светлана и что она Олина школьная подруга.

– Я была у них на свадьбе. Не помните?

Она не помнила.

Дальше эта Светлана сообщила о смерти Веры Ивановны, матери Оленьки («две недели как схоронили»), но беспокоит она, собственно, по поводу Тихоновой Ани.

– Вы запишите, пожалуйста, мой номер телефона... Если, конечно, вас это интересует.

Путаясь в упавшей шали, Александра Ивановна судорожно кинулась за листком и ручкой.

Разговор получился недолгим и каким-то бестолковым. Она ошеломлённо припоминала и переваривала подробности, то и дело вглядываясь в бумажку с торопливыми цифрами, словно они могли рассказать ей более того, что значили.

Тут же явилась Квазимода: – Умерла, значит? А она ведь моложе тебя. И девочка, значит, теперь одна осталась?

– Нет, она сказала, что есть какие-то родственники. Живут там же, в Краснозёрске, но...

– Вот именно – «но». Что она имела в виду? И в самом начале она что-то такое сказала, очень важное, а ты, бестолочь, даже понять толком ничего не смогла.

Александра решительно подошла к телефону. Теперь, когда растерянность прошла, нужно было подробно всё выспросить и кое-что прояснить.

– Светлана... Простите, пожалуйста, – она никак не могла совладать с собой, – почему вы сказали Аня Тихонова? Почему – Тихонова? Это, наверное, какая-то ошибка?

– По документам она Тихонова Анна Олеговна...

Пока она звонила в справочную, а потом спешно собирала сумку в дорогу, Квазимода насмешливо наблюдала за ней: – Ты это серьезно?

– А как иначе? Она же Тихонова! Так хотел Олег, значит и мне она не чужая. Какой может быть детский дом?

– Всё это время она была чужой для тебя! – завизжала Квазимода.

– Но я ведь не знала, ничего не знала!

– А ты хотела знать? Олег даже не счёл нужным посвятить тебя – уверен был, что не встретит понимания!

– Какая теперь разница: уверен – не уверен? Что это меняет? – прикрикнула Александра Ивановна на несносную старуху.

Ей показалось, что сын удивлённо взглянул на неё, как будто хотел сказать: – Ну ты даёшь, мать, – совсем как тогда, когда она вздумала покрасить волосы.

– Не, мам, я бы сказал... Я просто не успел – там же потом такое...

Квазимода шмыгнула на кухню, а сын спросил хитро: – Ты пуговицу-то пришила?

– Нет конечно! – ахнула она и кинулась в прихожую за плащом. – Ты же знаешь мою безалаберность, так и ходила бы...

– Я давно хочу спросить у тебя, мам, за что ты так не любишь соседа из пятнадцатой квартиры?

– Потому что он наркоман! И вообще – асоциальный тип! – крикнула Квазимода. – Тебя нет, а этот гад живёт и радуется!

– А тебя тоже нет, – насмешливый взгляд Олега, брошенный в сторону кухни, был достаточно красноречив. –  Между прочим, этот парень в компьютерах здорово шарит. С чего ты взяла, что он наркоман? И с Зинаидой тоже некрасиво получилось...

– Да она достала уже своими болячками! – не унималась Квазимода.

У Александры Ивановны от слёз туманились глаза, и она уже не видела ни пуговицу, ни иголку: – Я позвоню ей... Обязательно позвоню, когда вернусь, – и хлюпала носом, как провинившаяся школьница.

Она вышла на балкон, и от усыпанного звездами августовского неба захватило дух.

– А помнишь, какие бабушка цветы здесь выращивала? Очень красиво было,  – голос сына звучал грустно и по-особенному нежно.

– Да... Королевская герань... Я зайду к Полине Андреевне за черенками. Где-то и горшки остались... в кладовке, наверное...

– Знаешь, я не смогу больше звонить.

У неё сжалось сердце: – Как же так, сынок? И что же теперь?

– Да всё хорошо будет, вот увидишь.

И словно в подтверждение его слов по небу чиркнул хвост пролетающей кометы. В голове мгновенно, независимо от Шурочкиного сознания, такой же яркой вспышкой промелькнуло: – Пусть всё будет хорошо!

Она даже засмеялась – вспомнила, как в детстве подолгу стояла с запрокинутой головой под звёздным небом, заранее придумав эти четыре слова, чтобы успеть произнести их.

С ясной пронзительностью она вдруг ощутила, что липкое кольцо безнадёжности, тоски и ненависти, плотно сжимающее в своих тисках многие годы и ставшее для неё таким привычным, уже не держит своей мёртвой хваткой.

Хлопнула входная дверь, а через несколько мгновений ненавистная Квазимода чуть ли не бегом пересекла двор и скрылась в темных зарослях старого парка. Александра Ивановна решительно вытерла слёзы и стала вызывать такси, чтобы ехать на вокзал. Будущее совсем не страшило – она точно знала: всё будет хорошо.