Глава 37. Близнец короля

Если господин д'Эрбле брался за какое-нибудь дело, он изучал его досконально. У него, как у генерала Ордена, сосредоточены были в руках нити, ведущие во все европейские дворы. Он мог распоряжаться фантастическими богатствами Ордена, и ставить на службу ему разветвленную сеть шпионов и воинов Братства Иисуса. Фронда сделала из Арамиса дипломата, служба в мушкетерах - бравого вояку, а Церковь - теолога. Трудно было бы найти человека, более подходящего, чтобы возглавить Орден, чем епископ ваннский д'Эрбле. Смелый, хитрый, изощренный политик, любезный кавалер, гремучая смесь из солдата, церковника и дипломата, Арамис мог быть, в зависимости от обстоятельств, как полезным, так и опасным. Честолюбивый и жадный, он умел добиваться поставленной цели и только со своими ближайшими друзьями бывал искренен и держал слово. Холодный от природы, любимый многими женщинами, он в целом мире теперь любил только добродушного Портоса, неугомонного д'Артаньяна и совесть всей их четверки - Атоса.

Но в затеянном им заговоре против короля он призвал на помощь только Портоса, Портоса, которого приходилось теперь впервые в жизни обманывать. Арамис утешал себя, что это во имя его спокойствия и успеха, но ложь от этого не становилась святой правдой. И это было отвратительно...

За месяц наблюдений за особняком Арамис сумел выяснить, как и когда посещает свою даму Людовик. Он раздобыл план дома, и довольно быстро стало ясно, как проще всего провести подмену.

Король приезжал в сопровождении шести мушкетеров во главе со своим капитаном. Иногда д'Артаньяна замещал один из двух лейтенантов, но это бывало редко. Надо было подгадать тот день, когда король явится именно с ними. Присутствие д'Артаньяна делало подмену опасной вдвойне: зоркий глаз мушкетера мог уловить различия в облике двух братьев. Незначительные, практически незаметные для чужого глаза, они могли насторожить тех, кто близко знал Людовика.

Как и во всех домах той эпохи, особняк имел обширные подвалы и чердак над всем верхним этажом. Здание было построено еще во времена Генриха Третьего, к переезду в него Лавальер его отремонтировали, и заново отделали жилые покои. Но в доме оставалось еще достаточно места, чтобы провести незамеченным день-два.

                ***

Людовик, редко болевший сам, терпеть не мог, когда болели другие, в особенности если это были люди из его окружения. К тому же, королю всегда не хватало воздуха, и он требовал, чтобы окна оставались открытыми в любую погоду.

Луиза, еще не до конца оправившаяся от родов, мерзла постоянно, но не решалась сказать об этом своему царственному любовнику. Она только поплотнее запахнула шаль, когда ее горничная, заслышав шаги короля, поспешно раскрыла окно. В комнату ворвался холодный ветер со снегом, и его порывом загасило настольную лампу.

Людовик подождал, пока горничная покинула гостиную, и подошел к Лавальер, которая склонилась перед ним в поклоне. Последовала почти неуловимая заминка, и Людовик, обняв молодую женщину, помог ей выпрямиться.

- Я скучал, любовь моя, - прошептал он ей на ушко, робко касаясь губами ее ароматных волос. Луиза, удивленная тем, что Людовик, не видевший ее несколько дней, ведет себя как робкий влюбленный, попыталась заглянуть ему в глаза, но уже совсем стемнело, и она могла только пальцами ощутить, как напряжены мускулы его лица.

- Луи, что с вами? Мой король нездоров? - Лавальер положила ему руки на плечи, пытаясь развернуть молодого человека так, чтобы увидеть его лицо в свете фонаря у дома напротив. Людовик осторожно высвободился из ее объятий и, подойдя к окну, собственноручно затворил его.

- Здесь слишком холодно для вас, моя дорогая. Давайте лучше присядем, и вы мне расскажете, как вы проводите дни без меня.

- Сир, мне грустно и тоскливо, я целыми днями думаю о вас и о нашем малыше.

- Мальчик в порядке. Луиза, вы же знаете, что я хочу сделать для нашего Шарля, а это исключает возможность вашей с ним встречи. Мой сын будет официально носить фамилию Бурбона. Он будет воспитываться вместе с детьми Франции. Разве это не должно утешить вас?

- Да, конечно! Но мне бы так хотелось, чтобы меня хоть иногда выслушал кто-то, кроме Вашего величества, чтобы я могла исповедоваться человеку, которому и вы, и я можем доверять.

- Вы говорите о духовнике? - чуть дрогнувшим голосом спросил король. - Вы знаете кого-то, кто отвечал бы вашим пожеланиям?

- Я знаю такого человека, это достойнейший пастырь, но я не уверена, что вы примете его, Луи, - прошептала Лавальер.

- Скажите мне его имя! - потребовал король.

- Это епископ ваннский д'Эрбле, - пробормотала Луиза так тихо, что король едва расслышал ее. И, тем не менее, он вздрогнул при этом так сильно, что Луизе передалась эта дрожь его рук, которыми он вновь обвил ее талию. - Ваше величество, вы против?

- Нет, меня удивил ваш выбор, но я не против! - какая-то не знакомая ранее нотка проскользнула в его голосе. - Я не знал, что этот священник вам знаком.

- Я мало знаю его, мы виделись всего пару раз, - неловко солгала Лавальер, покрываясь краской стыда, - но я много слышала о нем.

- Я тоже слышал о нем, как о человеке необыкновенном. Если вы считаете, что можете довериться ему, я завтра же распоряжусь, чтобы он заехал к вам, моя дорогая Луиза. - Король ощутил, что он не в силах находиться и далее в гостиной. Быть на месте чужого человека, изображать любовь, которую испытывает другой, оказалось не просто трудно: это оказалось невозможно. Ему стало невыносимо жаль Лавальер: бедняжка даже не догадывается, что рядом с ней сидит совсем не тот человек, ради которого она пожертвовала всем на свете! Что-то стронулось в его душе, какое-то сомнение в своем праве на содеянное промелькнуло на лице, но темнота в комнате надежно прятала все зримые проявления эмоций.

«Это глупо и опасно, именно сейчас начать сомневаться в успехе или предаваться размышлениям. Все прошло слишком гладко, мой брат, наверняка, уже где-то спрятан со всей надежностью, на которую способен господин д'Эрбле. Пройдет еще совсем немного времени, я войду в королевские покои, как хозяин, как король и мир не заметит подмены. А дальше... дальше, если и будет он удивлен, то кто решится в чем-то перечить королевской власти? Вряд ли найдется еще кто-то, кроме графа де Ла Фер, у кого хватит смелости и гордости бросить в лицо королю свою шпагу.»

А пока осторожность требовала, чтобы он покинул возлюбленную. Мушкетеры, сопровождавшие Людовика, разбившись на пары, по очереди охраняли дом. Никто и не надеялся, что Его величество покинет фаворитку раньше утра.

Лже-король, никем не замеченный, пробрался на чердак, где спокойно дождался утра. С рассветом к нему зашел Арамис.

- Ну, что? - Филипп поднял голову и пристально вгляделся в черты ваннского епископа.

- Все в порядке! Людовик надежно спрятан. В дальнейшем я переправлю его в такие места, откуда ему не выбраться до самой смерти.

- Вы хотите убить его? - принц отшатнулся.

- Никогда, сир! Но его судьбу должен решить мой король. Как вы прикажете, так мы и поступим с узурпатором, - улыбнулся своей двусмысленной улыбкой епископ.

Что испытывал принц, садясь в карету, где ощущался еще запах флердоранжа (единственных духов, употребляемых Людовиком), осталось никому не ведомым. Страх, сомнения, неуверенность в правильности содеянного — все это он спрятал под маской брезгливого пренебрежения. Он вступал в новую жизнь, в которой он собирался исправить все ошибки, допущенные его братом.