Лоботомия до рождения

     Больше всего мне хотелось стать солитером - пришельцем, сидеть тихо и достойно в глубинах скользкого желудка любого хомы или сапиенса, бубнеть из Бродского, курить кальян и плеваться кислотой вверх, в сторону долбанного пищевода, прожигая внутренности и потом выскакивая наружу, разрывая грудную клетку и стремно визжа. Скрииииии. Твою - то мать, как хорошо быть пришельцем ! Даже гуманоидного вида и подобия человека, по хер, хоть роботом в фуфайке и кедах, ходить, прихрамывая и шевеля одним ухом, спрашивать у прохожих дорогу к ближайшей лесополосе и уже там преображаться в митингующего, скакать в листве и грозить высохшим от суходрочки кулачком серому небу. Можно, конечно, стать оборотнем, отрастить волчьи уши и хвостик, как у поросенка, наименоваться Ниф - Нафом и захватить авиалайнер. Неплохо успеть на последний рейс союзнического конвоя, зашифрованного латинскими цифрами и арабскими буквами, стоять на мостике, оглядывая бурлящее Северное море и орать в рубку старпома :
     - Торпедная атака !
     Погружаться в глубину, слушая скрежет атмосфер об обшивку, почесывать рыжую бороду, сбив грязно - белую фуражку корветтен - капитана на затылок, курить трубку, рассматривать волны в поисках эсминца, серой иглой режущего белые барашки, несущего глубинные бомбы в кассетах, которые тебя и потопят со всей командой.
     Нехерово стать свиньей и сидеть перед инквизиторами. Клево стать спортсменом и сойти с ума, родить трех богатырей с рожами, как у Тайсона, и забежать на скорую руку к Денни де Витто, щелкнуть его в лобешник, закурить сигару и предложить сценарий, хороший, о сложной судьбе тренера бейсбольной команды, совершенно запутавшегося во взаимоотношениях со своим тостером.
     - Але, гараж. Включите тостер.
     - Яволь, пан комендант !
     Идешь, любуясь зайчиками от твоих начищенных сапог, куришь папиросу, помахивая небрежно стеком в левой руке, поправляешь монокль, твердо и строго, заходишь в гараж и садишься верхом на стул, положив локти на спинку, киваешь штурмфюреру, он распахивает двери и влетают в помещение, пропахшее машинным маслом и гадким эрзац - бензином, толпы мышей. Суетятся, снуют у тебя под ногами, а ты с трудом вспоминаешь Талмуд.
     Или стать аэростатом. Здоровенным таким, толстым, надутым газами, парить под облаками среди беленьких тучек от зенитных автоматических пушек, пугать пролетающие клины журавлей и галдящие стаи черных дроздов, увидеть с нереальной высоты колонну леммингов, марширующих к Балтике, янтарно - шпротной Балтике, пестрых грызунов, недовольных коррупцией или борьбой с ней, кормилицей, счастливых от единения с природой или злых по факту рождения, скучных или веселых, придурковатых леммингов, из любопытства приоткрывающих для себя нееб...ие горизонты изнутри газовых камер.
     Оборотиться Красной Шапочкой. Молча озираться, щелкать, когда тебя снимает дрожащая рука диабетика, лежать на столе или диване, косясь на иглу, вонзающуюся в обвисшее пузо. Ждать, когда выбросят в мусорку. Кататься среди всякой херни, не нужной больше человеку, в кратком пути до раздельно - мусорного, по понятиям экологии и веганства, бачка из пластика, разукрашенного яркими наклейками и предвыборными прокламациями, лететь в него со скоростью звука, въезжая башкой в пластмассовую куклу с оторванной ногой.
      Рычать танком, пересекая Синайскую пустыню, наматывая на гусеницы дохлых бабочек и с пренебрежением подмигивая радаром катерам береговой охраны. Вопить истошно сиреной  " Юнкерса ". Крутиться юлой. Мотыляться мормышкой в зимней проруби, подзывая сазанов свистом, будто дрессировщик - убийца Пестрой ленты. Шелестеть пакетом. Возвышаться шкафом. Стреляться пулей. Восходить Чумной звездой. Брести сквозь влажные от пота джунгли, согнув недоразвитые лапы к выпуклой груди, балансируя хвостом, принюхиваясь к запахам первобытного леса.
     Да любой хренью стать и быть, авуар и этр. Лишь бы не видеть гадских потуг сыграть со мною как со сказочником, поэтом и звездочетом в игры разума.
     Писать стихи, мечтая о манде Витухновской, не желающей с тобой корешиться, проклятым гоем и недочеловеком, грызя карандаш.
     - Чума, приди и выжги душу из комода,
     Лягушкой - облаком спустись !
     Проголосуй, поешь говна, послушай радио  " Свобода ",
     Стань гнидой и проснись.
     Проснись и пой о Чойболсане,
     Греми, рычи, тридцатый век !
     Мечтай наживкой о ротане,
     О, склизкий псевдочеловек.
     Надень шинель, возьми оглоблю,
     Тайгой и тундрой воссияв,
     Нет рифмы. Да и х...й с ней. Зато есть жабры и хвосты. Есть рожи, ветер в дырку, есть шум машин, летящих вдаль, есть потолок и пол, есть стены, маятник, колодец, крысиных лапок череда, есть, пить, срать, спать. Короче, все как у людей. Без запятых, без знаков и намеков, усталость, скука, ахуй, тошнота. Проханов, Кошкильды и всякое - такое. Меня читать не надо, слова - слова и фразы из дерьма, идите на хер, милые созданья, что рылом снова лезут в подпол ранчо, где кобылиный топот, гром турбин, жужжание станков и тонны глупости лежат, бурлят, рождая химией процессы силосной ямы и говна.