Глава 44. Супружеская сцена

Словно исполнив свой последний долг перед близкими, Атос начал платить цену тому состоянию, которое называют дорогой к смерти.

Внешне он почти не изменился. Разве что совсем побелели волосы, по-прежнему серебристой волной спадавшие ему на плечи, и глуховатым стал голос. Он стал немного медлительнее в движениях и старательно скрывал, что для него сесть в седло, когда не держат стремя, почти подвиг. А в остальном, это был все тот же вельможа, приветливый и всегда готовый помочь друзьям, надменный и неприступный с людьми, не знакомыми с честью и совестью. Он полностью отошел от дел, занимаясь только внуком и своими воспоминаниями, которые он постоянно правил в тетради.

Именно Рауль и вел теперь вел все дела, все реже прибегая к советам отца. Атоса это не задевало: именно этого он добивался от виконта. Внешне все выглядело благополучно, но Атос несколько раз замечал на лице сына выражение такой внутренней боли, что у него и самого болезненно сжималось сердце: Рауль ничего не забыл и ничего не простил, он только боле-менее успешно носил маску благопристойности и смирения.

В июне 1667 года виконт по делам вынужден был посетить Париж. Он долго откладывал эту поездку, но его присутствие было необходимо: дело шло о судебных издержках, а быть в долгах Атос считал немыслимым позором для своей семьи. Едва закончив визит к нотариусу и покрыв долг, Рауль подумал, что раз уж он в Париже, то он бы мог постараться увидеть д'Артаньяна. Был еще, правда, де Гиш, которого он рад был увидеть, но маловероятно было бы встретить его здесь, когда весь двор, скорее всего, пребывал в Фонтенбло.
 
К немалой радости Бражелона, капитан был в Париже и даже более того - находился в своем особняке на улице дю Бак. Сведения Рауль получил на Ломбардской улице в лавке, принадлежавшей некогда Планше, где отлично знали капитана королевских мушкетеров. Капитан д'Артаньян проживал теперь в собственном доме, сменившем отель Тревиль, и ставшим не только домом гасконца, но и штаб-квартирой полка мушкетеров.

- Рауль, ты здесь? - мушкетер обнял виконта, словно родного сына, и с тревогой вгляделся в его лицо. - Что-то случилось? Как отец? От него давно не было писем.

- Все хорошо, господин капитан, все как обычно, - улыбнулся ему Рауль.-- Отец занят своими Мемуарами и Робером. А в Париж меня привели дела: отец совсем устранился от занятия поместьями, все проблемы он теперь доверил решать мне.

- Давно пора! - пробурчал д'Артаньян. - Граф здоров?

- Благодарение богу, отец чувствует себя хорошо.

- Но в Париж не хочет приезжать?

- Знаете, господин д'Артаньян, - чуть помедлив, признался Бражелон,- не будь такой необходимости, и моей ноги не было бы в столице. Но теперь, я надеюсь, меня долго не будет в Париже. Я рад, что могу с вами повидаться, и хотел бы видеть вас и в Бражелоне. Отец был бы просто счастлив, если бы вы были нашим гостем.

- Я в этом и не сомневаюсь. Да и я соскучился не на шутку. Эх, - пробормотал он, - если бы и те двое смогли хоть на день оказаться во Франции!

- А знаете, дорогой друг, - вдруг решился Рауль, - у графа есть небольшое поместье в Русильоне. Это очень близко от границы и мы бы могли...

- Поговори об этом с отцом, - неожиданно сказал д'Артаньян. - Он знает, что и как сделать. Пока я на службе у короля, к моей персоне привлечено слишком много внимания. Всякое положение при дворе требует своих жертв. Но я не намерен отказываться от удовольствия, хотя бы перед смертью повидаться с нашей компанией.

Рауль хотел было возразить старому другу, что его мысли о смерти преждевременны, но какое-то странное предчувствие остановило его. Желание увидеть еще раз Портоса овладело и им: привязанность к гиганту была сильна, как никогда. Друзья отца стали и его друзьями, он твердо знал, что и они воспринимали его, как своего сына, и сознание этого наполнило душу виконта нежностью и тоской.

Раньше он никогда не задумывался о возрасте друзей. Они пришли в его жизнь с рассказами опекуна, и, встретившись с ними впервые, он воспринял их, как сказочных героев. Только с годами, став старше, начал он их видеть, как реальных людей. И все равно их подвиги оставались для него такой же легендой, как рассказы Атоса о своих предках. Окончательно повзрослев, Рауль вдруг заметил, что время, так долго щадившее его близких, вдруг стало к ним безжалостно. Как-то сразу они постарели - д'Артаньян и Атос, как-то сразу стала заметна их седина, безжалостно отмечавшая прожитые года. Он и понятия не имел, сколько всего пережитого, сколько горя и бессонных ночей прошло над их головами. Виконт до сих пор довольствовался тем, что рассказали ему друзья, ему и в голову не приходило расспрашивать их. Теперь же он дал себе слово при первой же возможности расспросить не только отца, но и его друзей. Какие тайны хранила их память? Что знали они о минувшем царствовании, превратившемся для его сверстников едва ли не в легенды о короле Артуре. Какие подвиги совершили четыре мушкетера не только в молодости, но во времена Фронды, но и теперь, когда уже спокойно могли бы почивать на лаврах. Что заставило д'Эрбле и дю Валлона так стремительно бежать за пределы Франции?

Бывшие мушкетеры всегда относились к нему, как к сыну. Не пришло ли время и ему стать тем, кому они смогут поведать свои воспоминания, чтобы и он, в свою очередь, смог передать это бесценное наследие своему сыну. Так не прервется цепочка, связывающая прошлое с будущим.

Эти мысли не оставляли Рауля всю дорогу, пока он возвращался к себе в гостиницу. Ему открыл Оливен. На лице лакея явственно читалось какое-то сомнение, но он, принимая у хозяина плащ, шляпу и шпагу, хранил молчание. Рауль пытливо посмотрел на Оливена, но тот отвел глаза.

- Что случилось, Оливен?

- Господина ждет дама, - пролепетал лакей. - Но она не велела докладывать о себе.

- Не велела? Но кто она такая, чтобы приказывать тем, кто мне служит?

- Это я, господин виконт, - проговорила дама, выступая из полумрака комнаты. - Я, Луиза де Лавальер.

- Вы!? Вы здесь?! Вы посмели!.. - Бражелон беспомощно опустился на кушетку, не сводя глаз с бывшей супруги.

- Я посмела, Рауль. Я посмела, чтобы задать вам один единственный вопрос: как мой сын?

- Он не ваш сын, вы бросили его! - машинально пробормотал совершенно ошеломленный виконт.

- Пусть будет по-вашему. Но умоляю вас, ответьте мне!

- Робер здоров.

- Он... он вспоминает обо мне?

- Он давно забыл, что у него была мать, - с поразившей его самого мстительной радостью ответил Рауль.

- Забыл? Что же, я заслужила это забвение, - Луиза не скрывала слез.

- Как и то, каким вас удостоят и остальные ваши дети, - хмуро бросил Бражелон, невольно показывая, что он осведомлен об отношении Луизы к ее детям от короля.

- Мне нет прощения, я знаю, Рауль, - она сжала руки, - но скажите хотя бы, что вы не сожалеете о том, что было у нас в юности.

- Зачем вы пришли, сударыня? - Бражелон посмотрел ей прямо в глаза. - Вам приятно видеть, что я не могу вас простить и по сей день? Вам хочется удостовериться, что моя жизнь больше всего похожа на ад? Вас не здоровье Робера волнует, вас волнует, способен ли я простить вашу измену. Чего вы добиваетесь? Зачем вам нужно мое прощение, если вас так любят? Вы можете получить индульгенцию от самого папы, но вы никогда не получите от него развод. Луиза, Луиза, теперь я прошу вас: уйдите и больше никогда не появляйтесь в моей жизни и в жизни моего сына. Иначе, и это я вам обещаю, я сумею проклясть вас.

- Но простить...

- Никогда! Потому что, простив вас, я предам все свои идеалы. Уничтожу последние принципы своей жизни... Вы спросили, не сожалею ли я о прошлом. Я сожалею лишь о том, что не слышал своего отца, что не поверил его знанию жизни и людей. Если бы я мог вернуть все назад, я бы ограничил наше знакомство той встречей в Блуасском замке, я не стал бы просить графа де Ла Фер о аудиенции у короля, и не стал бы настаивать на нашем браке. Вы бы остались просто юношеской влюбленностью и светлым воспоминанием о детстве. Так было бы лучше для всех.

- Но у вас бы не было Робера! - воскликнула Луиза, цепляясь за этот последний довод.

- Вы ошибаетесь: так бы звали моего наследника от другой женщины, выбранной для меня по законам династических браков.

- Вы не были бы с ней счастливы без любви! - воскликнула Лавальер.

- Но я не был бы несчастлив от ее неверности, - парировал Рауль, вставая и давая понять Луизе, что разговор окончен. - Прощайте, мадам,- он чуть поклонился, - уверен, что мы с вами виделись в последний раз.

- Рауль!

- Хватит! Я не желаю слышать свое имя из ваших уст. Для вас я чужой, совершенно незнакомый вам человек. В этом мире мы больше не встретимся.

Он позвонил и сделал знак Оливену проводить непрошеную гостью. Потом подошел к окну и из-за занавеси проследил, как она уселась в портшез, и как слуги поспешно унесли его.
- Вот теперь, действительно, все кончено, - прошептал Бражелон.

Но ни радости, ни удовлетворения он от этого не получил. Осталось только тяжкое ощущение бесцельности собственной жизни.