Озеро

   


   Дороги, которые мы выбираем.
   Направо-налево.
   Звездный путь.
   Путь на Голгофу.
   Дорога в никуда.
   Дорога на океан.
   К последнему порогу.
   Но все куда-то ведут.
   И куда идти? Куда они ведут?
   Садимся ли в поезд, летим самолетом, плывем на океаническом лайнере...
   А может, ты просто идешь в магазин...
   Или к стенке. К богатству. К безумному крику.
   А когда нет выбора?
   Когда дорога одна, прямая ли, кривая, но одна.
   Желтым ли кирпичом вымощенная, либо в колдобинах.
   Владимирка ли...
   Злая дорога...
   Опасная...
   Вот она. Та единственная. Начинается...

   Антон запирал ворота дачного участка. Дети толкались рядом.
   - Ну что ты там возишься! - торопила его жена. - Опоздаем на электричку, следующую будем ждать около часа.
   Наконец он покончил с замком, повернулся и увидел мужчину. Тот сжимал в руках ружье. Странно. Он иногда встречал его в дачном поселке, в магазине, вечно хмурого с узким лицом хищной птицы и редкой бородкой. Но знаком не был. Мужчина поднял ружье. Зачем? Младшая дочь взяла его за руку. "Папа, пойдем!" Мужчина прицелился. Господи!!! Что происходит? И тут он начал стрелять.

   Очнулся Антон в больнице. Там и узнал о своей семье. Девочки умерли сразу. Жена продержалась еще несколько часов.
   Похороны прошли без него.
   Тонкая грань между жизнью и смертью.
   Но за его жизнь боролись. Долго. И он выжил. Постарев на несколько лет.
   Состоялся суд. Стрелявший утверждал, что ружье само просилось в его руки и он ничего не мог с собой поделать. "Оно заставило меня!" - кричал убийца со скамьи для подсудимых, кривясь страшной и наглой улыбкой. Как потом выяснилось, семья Антона не была первой жертвой стрелка. Его признали невменяемым и определили в соответствующий дом.
   Ледяная пустота и тоска, пожиравшая его изнутри.
   И была ярость, слепая, ничем не сдерживаемая. Она накатывалась и неистово полыхала, заставляя корчиться на больничной койке, рвалась из него, кружила вихрем мрачные думы.
   Антон замкнулся в себе, мало на что реагировал, механически ел и делал процедуры, почти не разговаривал.
   Шло время. Он поправлялся. Медленно, но поправлялся. И когда встал на ноги, все было решено.
   Будучи страстным охотником, он имел в доме оружие. Узнав, где содержится убийца, долго не раздумывал. И когда тот прогуливался в больничном саду, расстрелял его в упор, чем развеселил двух свидетелей-сумасшедших, оказавшихся поблизости. По-видимому, они полагали себя на просмотре вестерна, отчего долго и радостно хохотали.
   Десять лет! Десять лет он получил за убийство убийцы. Приговор Антон выслушал спокойно. Апелляцию не подавал. Ему было все равно.
   
   Коми АССР не самое лучшее место для отсидки. Впрочем, он не знал другого.
   У него был друг детства. В семнадцать лет он сел в первый раз. Вышел через два года, но не надолго. Убив по пьяне в драке у пивного ларька своего приятеля, он отправился в зону во второй раз, теперь уже на взрослую зону. Двадцать два года он провел в заключении, не освобождаясь, меняя только лагпункты и тюрьмы. В зоне, во время мясорубки между ворами он убил еще одного. Но там выбора не было: или убиваешь ты, или убивают тебя. Он был в авторитете, и только-только освободился. Начало девяностых. От сестры Антона он и узнал о приключившейся с ним беде. И в зону, где отбывал наказание Антон полетела малява.
   Его не трогали, не задевали. Можно было и не работать. Но без работы он не мог. Работа, хотя и тяжелая, отгоняла на время мысли о близких, неотступно его преследовавших. Усталость давала возможность быстро уснуть. И опять работать, работать... Катать черный камень Сизифа.
   День тянулся за днем, месяц за месяцем, зима сменяла лето. И как это не банально, но все кончается. Подходил к концу и его срок.
   А на воле царил беспредел. Втянутый в разборки между соперничающими группировками, был застрелен его друг. Так они и не свиделись. Уже выйдя на свободу, он съездил к нему на кладбище, положил цветы на могилу, выпил водки, ушел в состоянии сумеречном, угрюмом. Вот так сложились их жизни. Могли ли по-другому? А что сейчас говорить.
   В последний год пребывания вне воли случилось ему сблизиться с одним заключенным, эвенком, уже в годах. Якобы поджег тот бочку с бензином на каком-то предприятии. Ну, и полыхнуло...И хотя обошлось без жертв, урон материальный был нанесен значительный. Выглядел тот эвенок больным, и признался Антону, что вряд ли он уже выйдет из зоны. "Пришло мое время", - сказал он. Но особой печали, казалось, не испытывал. "Может быть там, -говорил туманно, - мне повезет больше". Где это - там, он не распространялся, но, видимо, в существовании этого неопределенного места был вполне уверен. Эвенок многое знал, говорил, что он колдун, и многому научил Антона, особенно, что касается всяких трав, настоев их них, повадок зверей, и не только человеческих.
   - Где жить будешь? - спросил он как-то у Антона.
   - У меня есть квартира, но я не хочу туда возвращаться. Там все будет напоминать... Ты понимаешь... К тому же сейчас ее занимает дочь сестры, у нее муж и ребенок. Зачем их тревожить...
   - Есть одна хижина, - сказал старик. - Я в ней жил. У озера. В лесу. Там странно. Само озеро, глубины необъятной... Лес... Место, конечно, не из лучших. Топи непроходимые. Рядом река. Еще никому не удавалось пройти по ее берегу, или спуститься вниз на лодке. Да... Болота. Но ты охотник. Зверя всякого и птицы там в достатке. Потому что туда никто не заходит. Не смеет.
   - Почему?
   - Не зверя боятся. Говорят про диких людей, что в том лесу живут. Но я их не встречал. Кто же осмеливался в лес проникнуть... Мало кто возвращался. И не в себе они были, ходили словно пришибленные, а вскоре и оставляли те края.
   - А как же ты?
   - Я же колдун, - усмехнулся эвенок. - А лес тот называют Страшным. Нет, диких я в лесу не встречал, - повторил старик. - Но там есть есть духи, есть звери... странные. Этих я видел... Дам я тебе один амулет, держи его всегда при себе, и тебя не тронут. Но на показ не выставляй. Есть на него охотники. - И он снял с себя, глубоко запрятанный под фуфайкой, амулет, в виде небольшого рожка, ничем не примечательного. - Воспользуйся только в случае крайней опасности. Дунь в него, одного раза достаточно. Но только в крайнем случае. Это на самом деле опасно. К тебе придут на помощь, но могут потребовать плату... очень высокую.
   Тут показалось Антону, что изменился в лице эвенок, или это была игра лунного света?
   - Прямо как гамельнский крысолов.
   - Есть существа гораздо опаснее крыс. Гораздо... Еще раз скажу - будь очень осторожен. Охоться. Но стреляй в причудливых созданий. Выйдет зло.
   - Как я их узнаю?
   - Узнаешь.
   - Как ты не боялся там жить? - спросил он его под конец.
   Тот пожал плечами. И опять почудилось Антону изменения в лице старика. Нет, лунные узоры света и тени здесь ни при чем.
   - Я уже ничего не боюсь, - ответил эвенок. - И ты не бойся. Смерть приходит за каждым. И в основном - один раз. - Тут он ухмыльнулся. - Все дороги ведут не в Рим, а к ней. Не заблудишься.

   Москва встретила, как всегда, суетой, шумом, вечно куда-то спешащими людьми, толкотней, базарными криками, бессчетным количеством машин, грязным и удушливым воздухом.
   Гадкие годы. Так случилось, что все его друзья, кто умер, кто погиб: из-за пьянства, болезней, несчастного ли случая, но и убитые были. Нехорошие годы.
   Оставалось два-три приятеля, но видеться с ними ему не хотелось. Хотелось, как можно скорее уехать в те заповедные места, о которых рассказывал старик эвенок. Пожить одному год-другой, подумать... Ему есть о чем подумать. И тюремного срока не хватило. А там - пусть будет, что будет. И он притронулся к амулету, висящему вместе с железным крестиком у него на груди: тот был чуть теплый.
   А теперь - к сестре. Нужны деньги. Сейчас - это главное.
   Антон спустился в метро и поехал на Домодедовскую, где она жила.
   - Я отдам, - сказал он, принимая от сестры нужную ему сумму.
   Та в ответ заплакала. Антон обнял ее и быстро вышел.
   Собирался недолго. Взял только самое необходимое. Подумал, кинул в рюкзак еще пару книг, и поехал на вокзал. Этим же днем Москву оставил. 
 
   В маленьком поселке, недалеко от железнодорожной станции, где он покупал в магазине продукты, к нему подошли двое, возраста неопределенного, оба небольшого роста, коренастые, но один с гнилыми и редкими зубами, у другого же зубов вовсе не наблюдалось. По виду очень напоминали его лагерного приятеля.
   Было жарко и Антон распахнул рубаху. Амулет болтался на прочной тесьме. Его-то сразу и приметили эти двое.
   - Продай, - предложил один из них, тот, что с испорченными зубами. - Хорошую цену дадим. Купишь много мяса и водки.
   - Нет, - сказал Антон, надевая рюкзак.
   - Продай, - заступил ему дорогу другой. И сказал с угрозой.
   Антон молча оттолкнул его и пошел к выходу.
   - Лучше продай, а то пожалеешь, - уже с нескрываемой ненавистью, опять сказал тот, и, забежав вперед, вновь встал перед Антоном.
   - Уйди, лошадо поганое, - сказал он сквозь зубы. - Если не хочешь, чтобы я прямо здесь вышиб тебе мозги, псам на забаву и лакомство. - Сказал скучно, и потянулся к ружью.
   Беззубый попятился, что-то сказал своему приятелю, который согласно кивнул головой, и они молча отступили к магазину.
   Не оборачиваясь, Антон вышел к проселочной дороге.
   По данному ему плану, он примерно знал, куда идти. В свое время, окончив топографический политехникум, два года проработал в тайге, и ориентироваться умел.
   Но пункт его назначения находился отнюдь не близко. Солнце заходило, просвечиваясь сквозь верхушки высоких деревьев, опускалось все ниже, а скоро и совсем скрылось. Стемнело. Стало трудно передвигаться. Зацепив несколько раз за корни, торчавшие наружу, запутавшись в свисавшей огромной паутине с пауками, тоже размеров немалых, и чуть не выколов себе глаз об острый сучок, Антон понял, что пора остановиться, так как в наступившей темноте идти дальше не было никакой возможности; поскольку, если и есть какая тропа, то ее все равно не видно.
   Он развел костер, перекусил чем было и лег спать, зарывшись в большие опавшие листья. Он ворочался. Ему не спалось. До рассвета было еще далеко. Лес по-прежнему тонул в ночной мгле. Костер постепенно затухал. Ветер шумел и раскачивал деревья. Пошел мелкий дождь. Стало зябко.
   Наконец рассвело. Тонкая струйка дыма поднималась вверх от костра. Туман. Значит, близко река.  Он быстро поднялся, взвалил рюкзак на плечи, и продолжил путь.
   В лесу еще стоял полумрак. Но вдруг раздался писк, другой, уже пробуждались лесные певцы, прилаживались друг к другу, притирались, и вот каждый повел свою самозабвенную партию, стараясь исполнить ее как можно виртуозней. Иногда кто-то солировал, потом его сменяли другие, не желавшие отставать, в свою очередь демонстрируя свое мастерство. Славный концерт затеяли птахи.

   И вот он на месте. Увидел хижину. И не хижина даже, а вполне себе крепко сбитый сруб. Антон бросил рюкзак и сразу пошел к озеру. Продираясь сквозь густые, цепляющие и царапающиеся заросли, он разглядел деревья с глубокими отметинами-бороздами. Какая кошка точила о них когти? Рядом - обглоданные кости, следы трапезы неизвестного хищника. Сверху протяжно заухало. Мрачный, угрюмый лес.
   Но вот среди деревьев блеснула вода. Повеяло ветерком. Под ногами захлюпала, зачавкала вязкая болотистая почва. Стали встречаться поваленные и гниющие деревья.
   Над озером поднимались клубы испарений. Лютая мошкара кружилась у прибрежных зарослей. В тусклой и свинцовой воде порой всплескивала рыба. Озеро, казалось, тяжело и со всхлипом дышало. Заболоченное озеро, далеко от берега заросшее водорослями и покрытое ряской. Неприятно пахло гниющей тиной. Клочья тумана плыли над его поверхностью. Порой зеленая прибрежная скатерть разрывалась, и можно было  различить спины блестящих красно-коричневых туш, смутно угадывались морды фантастических тварей. Огромные листья кувшинок плясали в пенных водоворотах, вызванные появлением чудищ из глубин озера. А потом ряска снова смыкалась и становилось тихо. Маслянистая гладь озера ничего не отражала.
   Откуда-то всплыли слова: берегись перед лицом льва! Он придет и всех пожрет.
   Странное место.
   Туман сгущался, обволакивал озеро. И словно мерещилось, что шло в этом тумане какое-то сражение: мелькали то ли люди, то ли боги, то ли звери невиданные, -  смешивались, переливались друг в друга, приобретали иллюзорные, неправдоподобные очертания, становились причудливыми и нереальными образами. И длилась, длилась безмолвная и призрачная битва гигантских теней.
   К берегу прибило плот. Похоже, кто-то им пользовался.
   Антон вернулся к хижине, как он ее уже привычно называл.
   
   Ночью опять не спалось. Шел дождь, то ослабевая, то вновь усиливаясь. В прорубленное окно тянуло сыростью. Он встал, кое-как оделся, и вышел под навес. Закурил. Дождь не прекращался. Докурив сигарету, вернулся в хижину.
   На столе стояла бутылка, банка с недоеденными консервами, хлеб. Посидел немного, сосредоточенно смотря в одну точку и ни о чем не думая. Выпил. Потом встал, надел брезентовый плащ, висевший в углу, накинул на голову капюшон, и шагнул в ночь. Озеро манило. Будто его что-то связывало с ним.
   Из лесной чащи глядели на него две фосфоресцирующие точки. Чуть в стороне блеснули еще две точки. Яркие. Роковые. Кто? Зверь? Какой? Ночная жизнь леса... Тысячи, миллионы жизней... И смертей. Что тебе надо здесь, человек, где царствует зверь? Ночь и зверь. В такую ночь зверь ищет человека, чтобы напиться его теплой крови. Но и человек приходит сюда, чтобы выпить кровь у своего брата.
   Озеро было спокойно. Изредка ночь прорезали заунывные крики. Крики сменялись стонами то жалобными, то яростными, затихали в отдалении, опять возобновлялись, снова дикие и хриплые звуки стесняли и сдавливали тревогой сердце.
   Прошелестела под ногами потревоженная змея, издавая легкое и злое шипение. Луна, едва отражаясь на свинцовой поверхности озера, казалось, еще более оттеняла мрак, накрывший все вокруг.
   Он пошел вдоль берега. Ноги вязли в болотистой почве. Вдруг наткнулся на жалкое, ветхое жилье, собранное непонятно из чего, обмазанное глиной и скорее напоминавшее сарай. Внутри фонарь высветил груду грязного тряпья, колченогий табурет, что-то вроде грубо сколоченного стола. Кто-то здесь жил. Охотник?  Но пора возвращаться. Да и не мешало выспаться. Начала сказываться усталость.
   Прошла неделя. Постепенно Антон привыкал. Привыкал к хижине, к лесу, к озеру. День, занятый охотой или работой по дому, разными поделками, проходил незаметно и быстро сменялся вечерней порой. Дневные шумы смолкали. Появлялись тучи насекомых. Смешивались запахи. Затихал и лес, успокаивались птицы, - в преддверии новой ночной жизни.
 

   В этот день охота удалась. Он возвращался, тяжело нагруженный добычей. Смеркалось. В последний раз солнце зажгло облака, повалилось за деревья, темная синь завладела небом. И стало совсем темно, когда Антон подходил к хижине. Опять зарядил дождь.
   Что-то насторожило его. Может, луна, играя тенями, рисовала людские подобия, то ли беспокоил его излишек воображения. Но что-то было не так. Он пристально вглядывался в темноту. Рядом пролетела сова, чуть не задев крылом его лицо. Упала звезда, затем другая.
   Показалось, что в окне хижины блеснул свет. Показалось? Не отрывая глаз от окна, он медленно и осторожно приближался к дому. Блеснуло еще раз. И совсем рядом с домом наткнулся на сухую ветку, и громкий треск, словно выстрел, разбудил ночь.
   И сразу вон от избы метнулись люди-тени. Их было несколько. Антон подался  назад, надеясь скрыться в зарослях. Но споткнулся, упал, больно ударился коленом, невольно застонал.
   - Он здесь! - раздался голос.
   Его окружали. Похоже, за ним следили. Наверняка те самые типы, которые пристали к нему в поселке. Со своими сообщниками.
   - Отдай амулет! - снова раздался голос. - И мы позволим тебе жить. Нам нужен только амулет.
   Антон затаился и не отвечал. "Они местные, они здесь свои, мне не выпутаться из этой передряги, не справиться с ними, их слишком много", - пронеслось у него в голове.
   - Если не выйдешь и не отдашь амулет, мы будем стрелять! У тебя нет выхода. Предупреждаем в последний раз. Даем минуту.
   Он не шевелился.
   Круг смыкался, и через минуту они начали стрелять.
   "Что же, - подумал Антон обреченно, - пора дуть в трубу".
   Он поднес рожок к губам и несильно дунул.
   В это время что-то ужалило его в грудь. А потом - чуть ниже. И снова обожгло. "Я ранен? Убит?" Теплая, липкая жидкость разливалась по груди, стекала к бедрам... Оцепенение.
   На несколько секунд воцарилась зловещая тишина.
   И тут небо раздернулось. Под слепящим, огненным солнцем вспыхнули джунгли. Плеснуло влажным жаром, как бывает в парилке, когда закидывают шайку в печное жерло. Воздух наполнился тяжелыми пронзительными запахами тропических цветов; одуряющий аромат бил в нос, кружил голову, отуплял. Люди задыхались. Джунгли ревели, надсадно стонали, заходились в плаче, со всех сторон несся жуткий хохот и хрип. Закипело озеро. Зашевелилось, лопаясь огромными вонючими пузырями, болото.
   И появились бесы, огромные и  чудовищные туши, порождения больного сознания, плоды страха и гнева - и все они несли пагубу человеку. С бельмами вместо глаз, без глаз вовсе, разевая тошнотворные пасти с грозными саблевидными клыками, появились они из озера, и, сметая все на своем пути, быстро приближались к хижине.
   Словно окаменевшие при их виде, застывшие на месте люди, даже не пытались бежать, осознав, что спасения нет. Антон не видел их глаз, но знал, что в них плещется ужас и понимание, что их жизнь должна сейчас прекратиться.
   И озерные твари обрушились на них, выдирая сердца и трахеи, легко и как бы играючи, отрывая головы; смыкая свои гигантские челюсти на животах несчастных, вырывали кишки и тут же их жадно пожирали. Повсюду лилась кровь. Люди корчились и ревели от боли.
   Скоро все кончилось. Люди были мертвы.
   Антон тоже истекал кровью, и жизнь оставляла его. Широко раскрытыми глазами он смотрел на уродливые морды, склонившихся над ним тварей. Они словно с удивлением и даже с сочувствием глядели на него, и, казалось, чего-то ждут.
   И тут небо опять разодралось, и последним проблеском сознания, уже потухающим взором, увидел он в голубом проеме темноватое облако, но по краям подсвеченное солнцем. Облако искрилось. И они сидели на его краю - все, ушедшие давно и недавно, его близкие и любимые, родители, семья. Свесив ноги и болтая ими, как дети, они приветливо махали ему руками. Они улыбались. Их лица были счастливы. И это принесло ему облегчение и согрело в последнюю минуту его жизни. Он не хотел бы видеть их несчастными.
   - Антон! - кричали они, продолжая махать руками. - Иди к нам! Мы любим тебя!
   Дрожь пробежала по его телу. Он еще успел прошептать, погружаясь в темную бездну: - Я тоже... - Пока не рассеялся в ней окончательно.
   И опять лес. И опять тихо.
   Твари возвращались в озеро.
   А дождь все лил и лил.