Посреди океана. Глава 10

                Лёгким перышком летело тело
                в сне том, в снегом заметенном
                сне, в снежном кружеве, нежно,
                бережно кутавшем душИ куколку
                пушистым коконом.

В райкомовском кабинете, в котором необходимо было заверить институтскую
характеристику-рекомендацию для тралфлота, Ингу ждал неприятный сюрприз. Там
сидели две тётки бальзаковского возраста с одинаковыми прическами-хАлами из
обесцвеченных волос, одинаково грудастые и с одинаково брезгливыми выражениями на
лицах. Кто из них более начальница, кто менее, было непонятно с первого взгляда,
потому что обе были настроены недружелюбно к возникшей перед ними просительнице.

Прочитав по очереди протянутую им бумагу, та, которая читала первой, спросила,
горделиво выпрямившись:

- Что вы хотите?

- Мне нужно, чтобы вы заверили эту характеристику, - пояснила Инга.

- Заверить - это значит, поручиться за вас! А как мы можем поручаться за человека,
совершенно не зная его?  - спросила первая. А вторая энергично закивала в знак
согласия: - Да, да, да!

- Но характеристика написана людьми, которые меня знают. Значит верить нужно им.
А потом уже мне, -  просительница попыталась выстроить перед ними логическую
цепочку, которая должна была привести к нужному результату.

- Хорошо. Они пишут о вас за тот период, когда вы у них учились. А где вы были
эти полмесяца с начала года? Чем вы занимались? На какие деньги существовали?  -
Обе критически оглядывали посетительницу с головы до ног. - Где вы были всё это
время?

- В Калининграде. Устраивалась на работу в тралфлот. Вот приехала из-за необходимости
оформления характеристики-рекомендации. Без неё устроиться туда нельзя.

- А как мы можем вас рекомендовать туда на работу, не зная вас? Может, вы,
оказавшись за границей, захотите сбежать, а мы окажемся виноваты? Откуда мы знаем,
чем вы занимались эти полмесяца в Калининграде? Портовый, знаете ли, город! Чем
там такие молодые девушки могут заниматься, можно догадываться!

- И чем же?  -  спросила Инга, раздосадованная.

- Не прикидывайтесь дурочкой! Как будто вы не знаете, чем? Судя по одежде, бедные
студентки так не одеваются. Возьмите вашу бумагу и идите! Мы не можем её
подписать!

- А что у меня с одеждой? - растерялась девушка.

- Идите, идите! Вы прекрасно знаете, что у вас с одеждой!


Выйдя из кабинета, она села на стул напротив двери и, бездумно перечитывая строки
характеристики, оставшейся в руках, лихорадочно перебирала все мысли в голове,
замелькавшие в ту минуту по поводу одежды.
Ну да, кажется, она лопухнулась. Напялила на себя дублёнку, купленную в Болгарии.
Почти все левы, какие были на руках, влупила в эту покупку, после которой осталась
совсем незначительная сумма на покупку летней кофточки для сестры, керамики для
мамы и пробников духов "Болгарская роза" для подружек.
С виду дублёнка выглядела отлично, хоть и выкроена из полосок свиной кожи песочного
цвета с рыжеватым оттенком, отделанная по низу, на рукавах и воротнике чёрным
мехом стриженого курчавого барана. Смотрелась дублёнка как вещь тёплая, но годная
для болгарской зимы, так как изнутри была лишь на тоненькой шелковой подкладке -
никакого тебе меха или теплой подстежки. В общем, для наших морозов вещь не очень
пригодная, а для Калининграда с тамошней фальшивой зимой - в самый раз.
Сейчас под этой дублёнкой была тёплая кофта, но на улице в такой мороз всё одно
было холодно.
Инга, как дура, вырядилась, чтобы произвести благоприятное впечатление, а оказалось,
что впечатление произвелось наоборот, неблагоприятное.
Шапка и шарф были вязаные из меланжевой пряжи рыже-коричневого цвета, в тон сапог,
которые, правда, были очень хорошими, финскими, куплеными на сертификаты, - на
каблуке, из мягкой рыже-коричневой кожи, до колена, на тонком, но теплом меху.

Ошибкой было так вырядиться, оказывается. Если бы в кабинете сидели мужчины, то,
может, всё бы прошло на ура. А тёткам, видите ли, не понравилось. Для них надо
было прикинуться победнее.
Инга с тоской вспомнила свою плюшевую шубу, которую справила себе в бытность
работы на заводе. Как только она устроилась на работу, мама сказала: или отдаёшь
свою зарплату в общий котёл, или одеваешься-обуваешься на свои, а дома только
питаешься. Инга выбрала второй вариант.
Для зимы необходимо было приобрести что-то теплое; она купила большой отрез плюша
пятнистой тигровой расцветки и заказала в ателье шубу с капюшоном, с застежками-
перемычками, как в шинелях буденовцев, на подкладке из тонкого ватина. Шубу
пришлось заказывать укороченной, чтобы не была очень уж тяжелой.
Нинкин московский великовозрастный племянник Эдик, увидев Ингу в этой шубе, прозвал
её Клепопатрой.

Если бы она заявилась этой "Клепопатрой" сюда, чтобы эти тётки тогда сказали? Что она
за полмесяца в Калининграде ничего получше не смогла заработать?

Нет, она решила не соглашаться с доводами этих райкомовских акул и сидеть тут хоть
до вечера, пока не добьется своего и они подпишут всё, что нужно. Не получится
подписать сегодня, придётся придти и сесть под дверью завтра.
"Оденусь Клепопатрой и буду сидеть, если им дублёнка не приглянулась. Буду ходить
каждый день, пока не добьюсь своего!" - решила Инга и внутренне успокоилась, хотя
сразу было психанула.

Минут сорок так сидела, пока главная тётка ни вышла. Увидев её сидящей, опешила:

- А что это вы здесь сидите?

- Буду сидеть здесь, пока вы не подпишите, - спокойно сказала Инга.  -  Вины за
собой я никакой не чувствую, ничего предосудительного не совершала. Если б я могла
так зарабатывать, как вы предположили, зачем бы мне нужен был тралфлот? Сами
посудите. И зачем мне за границу сбегать, если у меня есть мама, папа, сестра и дом
родной? Я же не детдомовская. Мне есть что терять. Зачем мне та заграница? И зачем
я нужна той загранице? Какой от меня там толк?

Тетка слушала и на лице её читались какие-то тени внутреннего колебания.

- А зачем тебе вообще нужен этот тралфлот? Училась бы в институте, как нормальный
человек!  -  спросила она, перейдя на "ты", обычным человеческим голосом без
начальственных ноток.

- На квартиру кооперативную хочу заработать. Неохота до старости лет на одном диване
спать с сестрой.

- Замуж бы вышла за парня с квартирой, - предложила райкомша.

- Да как-то ко мне с предложениями руки и сердца в очереди пока никто не стоит -
ни с квартирой, ни без квартиры. К тому же, если молодой, где ж он квартиру возьмёт?
У родителей отберёт? А если старый, то его из семьи уводить придется! А мне это надо?

- Хорошо. Давай свою бумагу! - сказала та решительно. Последний довод, судя по
всему, её сразил.

Минут через пять тётка вышла из кабинета и молча протянула Инге её характеристику,
уже подписанную и заверенную райкомовской печатью.

- Держи. Успехов!  -  все же произнесла она на прощанье, судя по всему, явно
наслаждаясь своим всевластием: хочу казню, хочу помилую!


Днём по межгороду позвонила Анюта. Беспокоилась, как у Инги дела и не передумала
ли она насчет тралфлота.
Узнав, что с характеристикой-рекомендацией всё улажено, обрадовалась и сообщила,
что у неё тоже всё вот-вот будет в порядке, но на неделю ей придется задержаться,
так как надо утрясти кое-какие домашние проблемы.
Договорились, что выезжать из дому постараются так, чтобы приехать в Калининград
одновременно, о чём придётся созвониться ещё раз попозже.
Заявиться к Вадику в одиночку ни одной, ни второй не хотелось. Неизвестно как он
отнесется к этому и как вообще жить с незнакомым мужчиной в его квартире один на
один?
В общем, до возвращения в Калининград в запасе оставалась почти неделя.

Оставались и кое-какие нерешенные дела с сертификатами.
Год назад маме Инги удалось продать дедушкин дом.
Сначала она долго мыкалась по разным инстанциям - ей не давали разрешение на
продажу дома, мол, он недостроенный. А что там недостроенного? Всё вроде было:
и стены, и крыша, и чердак, и подвал. Там же люди столько лет жили!
Восемь лет там прожили Ингины мама с папой и детьми, дядя Юра, дедушка с бабушкой.
Потом еще лет восемь дедушка с бабушкой и квартиранты. Потом года полтора -
бабушка и квартиранты. Потом, когда бабушку забрали к себе, дом стоял пустой, а
разрешения на продажу не давали.
Мама ходила и ходила по разным начальственным кабинетам, но всё безрезультатно.
Пока ей кто-то не подсказал, мол, есть в Горисполкоме один начальник, очень хороший
человек, надо попасть к нему на приём: если он не поможет, то никто не поможет.
И вот когда мама Инги исхитрилась попасть на приём к этому человеку, тот её выслушал
и, позвонив кому-то по телефону, сказал, мол, хватит издеваться над женщиной,
дайте ей разрешение на продажу дома!
И всё. После этого дела пошли как по маслу.

Сразу же нашёлся покупатель. Заплатил он не так уж много, но зато половину
условленной суммы отдал сертификатами. Оказалось, этот покупатель работал в Монголии
по контракту, то ли строил там что-то, то ли ещё какой специалист.
Вместо заработанной валюты таким людям выплачивались её заменители, так называемые
сертификаты - такие банкноты; монет не было, даже копейки были бумажными.

Этими сертификатами можно было расплачиваться в магазинах "Берёзка", принадлежавших
Всесоюзному объединению " Внешпосылторг" Министерства внешней торговли СССР.
В этих "Березках" продавались разнообразные товары, в основном импортные, которых
в обычных рублевых магазинах не было.

Такие "Берёзки" существовали только в Москве, Ленинграде, столицах союзных республик
и в некоторых крупных областных центрах. Непонятно, почему эти магазины были
названы в честь ансамбля песни и пляски? Или всё же в честь дерева? Наверное, в честь
дерева. Тогда бы уж лучше было назвать "Ёлкой", всё-таки она больше с подарками
ассоциируется. В Киеве, например, такой магазин назывался " Каштан", у которого
на лапах белые свечи-цветы, похожие на подарки. А у берёзы листья-монетки, на
сертификаты не очень похожи.
В этих магазинах могли отовариваться иностранцы за валюту и те советские граждане,
которые имели на руках специальные банкноты, иностранную валюту заменяющие.
Хождение любой валюты между советскими гражданами было запрещено.
В СССР существовала государственная валютная монополия: наличие у советских граждан
иностранной валюты, а тем более какие-либо валютные операции были уголовно
наказуемы на срок от трёх до восьми лет, а при отягчающих обстоятельствах на срок
от пяти до пятнадцати лет или даже смертной казни.

Валютные сертификаты были трёх видов. Самые непривлекательные - с диагональной
синей полосой, они полагались тем, кто имел право на валюту социалистических стран.
На них можно было приобрести не все товары в "Березках".
Второй вид сертификатов - жёлтополосые, то есть банкнота как бы перечеркивалась
желтой полосой. Их давали тем, кто работал в развивающихся странах, африканских или,
например, в Индии, Монголии. На них можно было купить ассортимент товаров
довольно большой, хотя и не весь.
Все товары в " Берёзках" были доступны только тем, кто имел право на свободно
конвертируемую валюту, то есть западную - им полагались банкноты без полос.
И ещё был заменитель валюты серии "Д", это полагалось только дипломатам.

У Ингиной мамы на руках оказались желтополосые сертификаты.
Однако покупатель дома предупредил, что потратить эти " берёзковые деньги" нужно
побыстрее, потому что с 1974 года их начали обменивать на чеки единого образца.
И в 1976 году этот обмен должен был завершиться.

А так как некоторая сумма в сертификатах еще оставалась неистраченной, Инга должна
была съездить в Москву , пробежаться по "Берёзкам", накупить разных импортных
тряпок на оставшиеся деньги, чтобы окончательно избавиться от желтополосых бумаг,
ибо на чековый обмен никто в их семье не мог претендовать - они-то сами за границей
не работали.

Берёзковых денег, правда, оставалось немного, так как несколько раз они уже ездили
в Москву вместе с мамой и накупили всего, что более-менее приглянулось
На этот раз Инге предстояло съездить одной, совершить последний марш-бросок по
" Берёзкам" . Схема их нахождения в Москве имелась, покупатель дома снабдил всей
необходимой информацией.Надо сказать, что "Берёзки" эти находились либо на окраинах,
либо в центре, но в укромных местечках, этаких закутках.
В окраинных обычно товара было побольше, но порой выстраивались такие огромные
очереди, что стоять в них можно было полдня, если не больше.
Имея один день для беготни по магазинам, Инга в очереди не стояла и ехала на
автобусе либо троллейбусе в другой район города с "Березкой", потом в следующий...

Конечно же, желтополосые денежки были все благополучно потрачены, вплоть до
копеечных. Как говорится, долго ли умеючи?! Накупила батничков и кофточек всем -
и себе, и сестре, и маме. Так что теперь по поводу чекового обмена можно было не
беспокоиться.

Особенных впечатлений эта поездка в Москву не оставила. Кроме одного эпизода.
Переезжала из " Берёзки " на Сиреневом бульваре в "Берёзку", расположенную в другом
районе, Инга  в автобусе.
Зашёл какой-то мужчина, обыкновенный - в пальто, в шапке, ничем не примечательный.
Сел, кажется даже билет взял. А потом вдруг как заорёт: " Тоска!"
И это одно слово он выкрикивал с небольшими интервалами несколько автобусных
остановок: "Тоска! Тоска! Тоска!"
Люди заходили, выходили, а он кричал и кричал.
Инга тоже вышла на своей остановке. А тот мужик дальше поехал.
Но в её голове ещё долго отголосками звучало:"Тоска! Тоска! Тоска!"

Москва. Берёзы безмолвно застыли белыми пушистыми нежными облачками,
вырисовываясь на фоне серых домов.
Сосульки превращены солнцем в сверкающую клавиатуру.
В автобусе. Какой-то пьяный кричит: "Тоска! Тоска! Тоска!"
И белые заиндевелые берёзы превращаются в кривляющиеся скелеты.
Тоска!
И сверкающие сосульки превращаются в ощеренные клыки...
Тоска!
Она заморозила всё окружающее, она застыла в пустых, обезумевших глазах пьяного.
Бессмысленное и тупое выражение лица.
Тоска!
Она превратила человека в жалкое подобие, издерганное существо.
"Тоска! Тоска! Тоска!" - кричит пьяный на весь автобус.
А люди, глядя на него испуганно-брезгливо, поднимают воротники.
Как будто от чужой тоски можно укрыться , как от метели... Тоска!


Обычно ночь в поезде пролетала незаметно, если взять постель и сразу залечь спать.
Тем более, что попутчиками на этот раз оказалось намаявшееся за день семейство:
напились чаю и разлеглись по своим полкам.

Инга уснула не сразу, хотя, кажется, набегалась за день до одури.
Под стук колес хорошо думалось. Думалось и думалось. В окно снаружи запрыгивали
время от времени огоньки, освещая летящими бликами спящих на своих полках
попутчиков. На редких станциях свет проникал в купе полновластнее, где-то гомонили
люди, кто-то протопывал мимо на выход или наоборот, на вход.
Но всё это не мешало думать.
О том, что вот, скоро опять в Калининград. Теперь уже точно впереди ждёт море.
Что-то совсем другое, совсем незнакомое ждёт её.
Это что-то совсем-совсем новое ворвется в её жизнь, перевернет все её представления,
всё, что волновало и мучило до сих пор, отойдет на задний план.
А когда жизнь осветится новым непривычным светом, восприятие станет острее и зорче.
Она влезет в новую реальность, как в новое платье, и, обретя новизну жизни, опишет
её правдиво, искренне, без прикрас.
То ли она читала где-то, то ли слышала, кажется, в Америке дело было: репортёр
один каким-то образом выкрасился в чёрный цвет, несмываемый долгое время, чтобы
испытать на своей собственной шкуре жизнь негров, влившись в их среду на какой-то
период. "Человек меняет кожу" - так вроде бы назывался потом его репортаж.

Вот и она тоже как бы сменит кожу, сменит свой привычный образ жизни, свое
окружение, своё всё-все, кроме внутреннего мира, обретя другую реальность. Чтобы
потом, свежим глазом на всё глядя, написать о том, что её будет там ожидать.

Вот это будет ход! Совсем нестандартный ход.
Ведь считается, чтобы чего-то добиться в жизни, нужно устремиться в Москву, попасть
в окружение удачливых, успешных людей, которые уже чего-то достигли или хотя бы
начали путь к своим достижениям. Что нужно где-то там учиться, где-то там вращаться,
общаться, хватать-нахватываться.
Или, на худой конец, рвануть куда-то на всесоюзую стройку, на БАМ, например.
Но нет, стройки ей хватило за время работы на заводе. Ничего там интересного нет.

Вот море - другое дело. Как люди там живут и работают на таких огромных просторах
водной стихии? И к тому же это ближе к совсем другому миру, к возможности увидеть
другие страны, другую жизнь, других людей... Там, наверное, напишется что-то
особенное, что-то новое не только для неё самой, но и для всех.

Почему считается, что добиться чего-то стоящего можно только в Москве или, на
худой конец, в Ленинграде? Возможно,это уже устарелый подход к жизни.
Вот же мужик орал в автобусе: "Тоска! Тоска! Тоска!"
И Москва со своими безграничными возможностями его не радовала. Хотя другие, быть
может, оказавшись на его месте, не орали бы, а прыгали от счастья.

Незаметно мысли Инги убаюкались, улеглись, уснули.
Под стук колес приснился сон, будто она сидит за мольбертом и пишет пейзаж "Сквозь
замерзшее стекло". Реальный пейзаж - деревья, дома... Но сверху покрытый
причудливыми серебристыми узорами.
Потом эта картина растворилась, превращаясь в следующую под названием
" Покачнувшийся мир", когда предыдущая картина как бы наклонилась и медленно стала
рушиться.
Затем растворилась и эта картина и появилась очередная - "Паутина".
И сон какой-то странный. Будто картины эти пишутся, а в голове целый ворох замыслов,
которые тут же вспыхивают и погибают, не увидев света.

Проснувшись, Инга ещё долго не могла отойти ото сна, пытаясь осознать, что бы всё
значило. Но потом отогнала всю ночную мишуру и сказала себе, что программа
минимум - поступить на корабль. А программа максимум - писательство.
Потом, когда эти две программы сольются, все сновидения будут другими, более
понятными.
"Тогда всё изменится, изменится, изменится"...- стучали колеса.