Оно весь день лежало в луже

Оно весь день лежало в луже
Пока не стало прозрачным пятном 
Я мог пригласить его в дом
Но передумал, вдруг оно съест мой ужин
Оно висело  весь день за окном 
А ночью сидело-лежало на мокрой скамейке
Собирало свою мелочевку
Ни с кем не общалось, никто ему не был нужен

Я его видел под серым дождем
Оно надевало свой серый плащ
Я разговаривал с ним ни о чем
И оно молчало, превращаясь в хвостатую  тварь
Потом забирало свое ничего с собой
А с утра становилось  невзрачным ничем

Оно было частью всего что было, черным квадратом всего что уже  не будет, своеобразным средним арифметическим всего что не было,  частью всего устаревшего, просроченного, хорошего и плохого смешанного в каком-то  виртуальном миксере…Сторож, санитар, мусорщик; оно впитывало в себя  всё это ставшее никому не нужным ничем и  исчезало вместе с ним в свою параллельность.
Оно – безликое, аморфное, живет своей автономной жизнью и здесь и там. Здесь – это здесь, во всем этом, собирая  звонилки, бродилки, кричалки, стучалки, эмоции, рефлексы, чувства…  А там, там это где?  В какой неизвестной параллельности оно их  атомизирует?
Может оно лежало  ночью в какой-то луже, а скрывшийся с места преступления   преступник оставил в нем отпечаток своего ботинка. А оно растворило этот  отпечаток в себе или скрыло  то что сфокусировало и уже никогда  не заявит об этом.
Может там, в параллельном мире, или в нескольких параллельных мирах, куда имеет проход это «оно», лежат как на складе и  бесполезные останки  прошлого,  и запасные части еще не наступившего будущего.
И   непредсказуемое  окончание  еще ненаписанного триллера «Смертельный поцелуй в подвале»  наверное, там в каком-то виде уже лежит.
Нужно ли открывать в такую  неизвестность дверь, долбить туда секретный тоннель, или на всякий случай  сверлить туда щель?
Оно если и знает, то ничего никому не скажет…