Вкушая вкусих мало меду...
Сознание возвращалось медленно, как бы, пластами. Сначала выплыл откуда-то левый верхний угол комнаты, палаты… Нет, это – не его палата, он же должен находиться в реанимации… И тут же этот, уже сопряжённый с потолком угол, встал на дыбы и мягко въехал на место, куда положено и вслед за ним вылупился сбоку край не то шкафа, не то… Подушка под щекой, заметил, была мокрой, а из-за ширмы справа доносился чей-то полузабыто-знакомый голос, назойливо излагавший:
- …и не скрою, что благодаря вашему внимательному уходу, мне удалось нАчать поправляться, и мы оба очень благодарны всем сестричкам. Правда, Женя?...
Женский голос, видимо, переводчицы, невнятно пробурчал слова по-немецки, его скрипучие интонации перебило невнятное бормотание по-русски, заглушённое разноголосицей восклицаний немецких голосов, похоже, снова женских. Первый голос продолжил:
- И теперь нам с Евгением из-за вашего хорошего отношения предстоит углУбить выздоровление. Примите в порядке благодарности наш вам подарок и желаем также всем успехов в работе, в труде и личной жизни. Мы с тобой, Женя, ещё обменяемся, когда выйдем...
Звуки голоса, интонации, застрявшие в памяти, не позволяя снова нАчать погружаться в забытьё, вытаскивали из зыбкого полусознания на поверхность. Зуев вспомнил, что в день его отъезда из дома в Германию ТВ объявило, будто бы, в какой-то немецкой клинике Михал Сергеичу, о котором теперь редко было слышно, предстоит перенести операцию на аорте и там же знаменитому фигуристу Плющенко обещают вылечить колено… Внутренне улыбнулся: его, значит, пользовали тут - вернее, там, - где имеют место быть в наличии белые люди!...
Женщина в зеленоватых штанах и накидке, похожая на пожилую эсэсовку пронесла неподалёку большой букет, за ней другая - стопку алых коробок: вчера такие шоколадные наборы с портретом Моцарта на крышке Зуев видел на втором этаже в магазинчике на Gastenstrasse, коридора для посетителей. За ширмой наперебой заговорили сразу несколько возбуждённых женских голосов: не каждый день, видимо, в палаты реанимации приходит с благодарностью и подарками президент - пусть даже бывший президент! - страны чужой, не существующей уже, но, всё же значительное лицо!...
Потолок повело в сторону, на Зуева накатило, он пощупал лицо, голову… Нет, ничего не изменилось, всё на месте, как будто не было никакой операции, и больше уже не накатывало. Но сквозь все послеоперационные самочувствия - что толку их пережёвывать! - всё с большим беспокойством стало жечь желание узнать, чем же «сердце успокоилось в казённом доме»? И, едва на каталке привезли его в палату, переложили на кровать, едва за санитарками закрылась дверь, на нетвёрдых ногах лн подковылял к зеркалу, висящему на стене возле неплотно прикрытой двери, и полученного впечатления ему хватило надолго!...
Из незамутнённой глубины на него смотрело, смотрела… Это же… Нет, это не его лицо! Попытался улыбнуться – левый угол рта поехал в сторону. И тут же увидел, как рука ощупывает в зеркале это лицо, непривычно чужое... Так это же…
Нет, это не его лицо, это - харя Борьки Шевалье! Морозом пахнУло вычитанное когда-то где-то "вкушая вкусихъ мало меду и се азъ умираю...". Выходит, ты провидец, Альберт Зуев, и не зря Харей представлялся той женщине, Ветке! Представился, а потом не отчурался...
Что-то, словно бы, защёлкнулось в нём: во время операции лицевой нерв поражён. Поражён непоправимо... Снова улыбнулся - под верхним правым веком, полуприкрытый, круглел над обвисшим нижним... белок яйца, сваренного вкрутую! Рванул взглядом! Вниз...
Из опущенного угла рта тонкой непрерывной струйкой сочилась слюна…
… http://www.proza.ru/2017/08/03/810
Свидетельство о публикации №217100902099