Манекены

Война – это налог на глупость, это селекция добрых и злых людей, это травматическая эпидемия. Война –это очередная запись в чьем-то блокноте и арифметическое отделение печально мертвых от глупости живых. Война – это большие перемены в сознании её участников...

 «Казино чужой воли» (1983)

Посвящается:

 Моему товарищу -[Вадику Прядко], сержанту [Калантай Сереге], лейтенанту[Вехтеву Александру Витальевичу], [Щипащенко Евгению], прапорщику Страхову Александру Николаевичу, [Кошелеву Николаю Васильевичу], [Агакишиеву Азеру Курбановичу], [Кузнецову Николаю], Герою Советского Союза- [Гайнитдинову] из Крыма, Герою Советского Союза- [Щербакову Василию], [Калюжному Владимиру], капитану [Ключевскому], лейтенанту [Кузнецову], лейтенанту [Пащенко], лейтенанту [Шимкову], лейтенанту [Райскому], [Хрящ Вовке], [Анадикту Ване], Жданову Жене, сержанту [Мантуле], Гуртовому Владимиру, [Синицыну Игорю] и тысячам воинов Советской Армии с честью выполнившим свой интернациональный долг!
               
                ПРОВОДЫ

   Обыкновенный и самый привычный для глаз трамвай шумно проехал мимо и остановился на положенной остановке, в него вошли люди и поехали на работу в сторону большого завода. В соседнем киоске все так же продавались газеты и журнал «Огонек» с яркой улыбкой какой-то девушки на обложке. Школьники первой смены шумно возвращались домой, что-то громко обсуждая и размахивая портфелями. Возле магазина, на лавочке сидели двое парней и пили пиво. Пенсионеры медленно шли в парк. Очередная осень только начиналась, медленно заползая в город и уже трогая листья всей каштановой аллеи. Сентябрь был уже позади, а октябрь только пришел, тихо перелистывая календарные дни и все еще делая теплые солнечные подарки…
   Для Сашки Волгина эта осень 1979 года была такой же желанной, как и предыдущая. Ровно через неделю ему исполнялось целых девятнадцать лет, и он ощущал себя намного взрослей, чем в прошлом минувшем году. Уже целых девятнадцать раз он прокатился на Земле вокруг Солнца, хотя скорости движения не ощутил, разглядывая в зеркало только изменения в мышцах своей фигуры. Набросив на плечи легкую оранжевую куртку и расчесав длинные волосы с пробором посередине головы, как у Роберта Планта из «Led Zeppelin», он вложил новенькую повестку в карман синих потертых джинсов и направился в военкомат, ясно осознавая в глубине собственной логики, что на горизонте замаячила Советская армия, которой в любом случае нужно будет отдать свой гражданский долг, как прописано и указано в законной Конституции СССР. «В конце концов, рано или поздно все равно загребут. Так пусть будет рано, чем поздно!» - думал Сашка приближаясь к открытым дверям военкомата, над которыми висела большая красная звезда, тяжелый молоток и сельскохозяйственный серп в обрамлении больших пшеничных колосьев. На пороге стояли длинноволосые парни и громко смеялись, обсуждая какую-то юношескую ерунду.
 Докурив очередную сигарету прямо у входа и, бросив окурок в урну, он зашел в просторный холл первого этажа двухэтажного здания и осмотрелся. Справа сидел гладко выбритый лейтенант, читающий свежую газету «Известия» и скорей всего он был дежурным по военкомату. Офицер пил чай с лимоном, поглаживал свои редкие черные усы и медленно покачивал правой ногой в идеально вычищенном сапоге. Три одинаковых телефона на столе сохраняли полное молчание, часто помигивая красными лампочками. Позади лейтенанта на стене висел портрет Главнокомандующего Маршала Устинова в очках с золотой оправой, парадном мундире со множеством орденов и медалей на груди. В большом коридоре был тяжелый и спертый воздух из-за того, что все окна были наглухо закрыты, а внутри находилось около сотни молодых парней. Они стояли вдоль всех стен и подоконников, разделенные на небольшие группки, громко смеясь над рассказанными анекдотами и ожидая главное руководящее лицо - прапорщика Карася. В городке его знали почти все, как легендарную военную личность два раза в год отправляющую призывников в ряды Советской Армии. Прапорщик Карась любил публичность и часто выступал в трех школах города перед старшеклассниками, рассказывая о роли Советской Армии в жизни страны, об обязанности каждого отдать свой долг Родине и о физической подготовке будущего бойца к невероятным испытаниям, где-то там, очень далеко от родного дома… Большинство парней, ожидающих у стен военкомата инструкций и разъяснений были такие же как и Сашка с длинными волосами в сине-белых потертых джинсах, махровых майках и с абсолютной уверенностью в веселом и беззаботном завтрашнем дне. Время тянулось медленно и, в конце концов, справа отворилась дверь и оттуда с толстой кипой бумаг медленно вышел сам прапорщик Карась с довольным лицом и в новеньких сапогах. Он шел не спеша, причмокивая губами от собственной значимости и самоуважения. Было заметно, что он, как обычно, слегка пьян и весел, его лицо было красным и опухшим, как будто он только что вышел из бани с водкой и пивом. Громко ступая скрипучими начищенными сапогами по коридорному линолеуму и разглядывая лица новых призывников, шмыгая носом и дергая правым плечом, как бы поправляя свою портупею, не притрагиваясь к ней рукой, он хмурил брови и с заметным пренебрежением смотрел на пополнение. В коридоре наступила логичная тишина. Прапорщик демонстративно кашлянул в воздух и громко произнес:
- А ну…, это самое…, слушать сюда! Внимание всем! Будущие защитники Родины все в зал, шагом марш и одновременно бегом! – он снова кашлянул, нервно дернул плечом два раза и слегка улыбнулся, демонстрируя всем свои четыре золотых зуба на верхней челюсти. Его голос был немного гнусавым и слегка похожим на лай старого пса. Все слова он произносил немного растянуто, получая большое удовольствие от себя самого и вверенной ему власти. Карась стоял в коридоре и наблюдал пока последний человек не зашел в зал, исчезнув за большой, давно не крашенной дверью. – Ну чистые клоуны! Вас там научат шевелиться, уроды! – громко сказал он в пустоту коридора и быстро войдя в зал, захлопнул дверь. Дежурный по военкомату не обратил на эти слова никакого внимания, громко хлебнул уже остывший чай, бросил взгляд на дверь, погладил редкие черные усы и продолжил читать вторую колонку газеты «Известия».
Зал был небольшой, а народу было много. Тем, кому не достались стулья, стояли в проходах и вдоль стен, а некоторые присели на корточки. Прямо впереди во всю сцену, куда быстро взошел прапорщик, висел красный плакат с красивыми белыми буквами «Призывник! Учись защищать свою Родину!», а чуть справа стоял большой гипсовый бюст Ленина с бледным лицом и совершенно мертвыми выпученными глазами. Над бюстом висел второй красный плакат – «Ленин и сейчас живее всех живых!». Взойдя на трибуну, прапорщик Карась весело посмотрел в глаза призывникам, облизнул пересохшие губы, сглотнул слюну и произнес:
- Ну че, молодежь…, модная и захипованная! Гражданская жизнь заканчивается уже, слава тебе Господи! Все, мазурики, отгуляли вы своё, голуби длинноволосые, гы-гы! Пора вам стричься и отправляться Родине послужить на дальних рубежах…, так сказать! Глядя на ваши откормленные физиономии, могу сразу сказать, что питаетесь вы дома хорошо, на мясе и сливочном масле такие ряхи себе поотъедали, что мне старому прапорщику Советской Армии и не снилось! Гы –гы! Сразу заметно, это самое…, половина из вас тут хиппи, волосы себе до жопы поотпускали, так мы вам живо и патлы ваши подстрижем и джинсы заменим на армейское галифе, дадим в руки, как говориться, винтовку, лопату и тряпку для мойки полов, едрена Матрена! Хрен вас тут разберет, кто есть кто, одни бабы волосатые собрались в разорванных штанах. Не мода, а черт знает, что такое!
- Желательно не лопату, а автомат Калашникова, товарищ прапорщик! – громко выкрикнул кто-то из зала.
- Вот! Снова сработала закономерность: первый умник проявился из толпы. Быстро рот закрыл, салага! Прежде чем тебе автомат в руки давать, сначала научись, это самое…, шваброй работать и картошку чистить, понял, да? Зеленый ты еще для автомата, дурной и свосем зеленый. Запомните, когда старший по званию говорит, это самое…, не имеете права перебивать его, уяснили? Вот у меня на столе лежат ваши дела,- он поднял вверх над трибуной пару папок с белыми тесемочками, - в них ваши физиономии, результаты медицинской комиссии и вся начинка для военного билета, где будет прописан, это самое…, весь ваш доблестный армейский путь, так сказать! – Справа открылась дверь и в зал вошел еще один прапорщик тоже с покрасневшим лицом, создавалось такое впечатление, что он только что тоже вышел из бани, хотя волосы на голове у него были грязными и не мытыми уже недели две. Под мышкой он держал толстую папку, забитую какими-то исписанными листами. Тихо подойдя к столу на сцене, он сел и не обращая ни на кого внимания на зал, стал рыться в исписанных бумагах, одев на лицо маску очень серьезного делопроизводителя.
- Так вот…, это самое…, сейчас прапорщик Гмыря будет называть фамилию, имя и отчество. Кто себя услышит, сразу орет во всё горло –Я, и подходит к столу. На руки получите повестку, где будет указано число и время вашего прибытия на сборный пункт. В этот день, в указанное там время, вы обязаны прибыть сюда во двор военкомата, совершенно в трезвом виде с сумкой или с рюкзаком…
- Или с мешком! – снова выкрикнул кто-то из толпы и стал смеяться.
- Отставить дурной смех, юморист хренов! Мешок, это самое…, можешь одеть себе на голову и два раза ударить по нему ломом! Гы-гы! – огрызнулся Карась и всматриваясь в зал постарался обнаружить кто его перебивает. – В ваших чемоданах должны быть теплые носки, предметы личной гигиены, в том числе: зубная щетка и зубной порошок, полотенце, иголка и нитка, пару бутербродов, чтобы подкрепиться и…
- И десять бутылок водки! – снова крикнул тот же веселый голос и весь зал весело заржал и зашевелился.
- Хм! А ты не подавишься десятью бутылками водки, тупой ты острослов? – улыбнулся прапорщик, облизнув губы и ощутив привкус любимого напитка. – Если кто думает, что Советская Армия будет для вас веселой прогулкой, тот очень ошибается, это самое…, предупреждаю, если на гражданке вы совершили преступление, то скрыться в армии от Советского правосудия вам не удастся, достанем и приведем в руки милиции и прокуратуры, так сказать, для совершения Конституционного правосудия. Все, кто любит водку, это самое…, может про нее забыть на ближайшие два года, понял, да? Что я вам могу гарантировать, так это острые ощущения, которых у вас будет очень много. Так вот, это самое…, в повестке, которую вы получите на руки, будет указан номер вашей команды, по которой в областном военкомате вам определят род войск, где вы и будете нести службу Родине. Какие будут вопросы товарищи призывники?
- Товарищ прапорщик! Можно спросить? – крикнул кто-то.
- Можно только обосраться! Нужно говорить- «разрешите», а не «можно». Уяснил? Разрешаю!
- Товарищ прапорщик, а какой номер команды воздушно-десантных войск?
- Это военная тайна, товарищ призывник. Воздушно –десантные войска- это элита советской армии, там служат очень крепкие парни, а судя по вашему физическому состоянию на сегодняшний день вы должны попасть только в команду номер 13! – весело произнес Карась и широко улыбнулся. В зале наступила тишина.
- А что за команда такая? – выкрикнул кто-то из зала.
- Команда специальная, называется ОЦСК -Отдельный Цыганско- Сабельный Корпус! – быстро произнес прапорщик Карась и стал громко смеяться. Шутка понравилась почти всем, и толпа призывников громко заржала, как настоящее скопление полных сил молодых коней перед забегом на длинную, и совсем неизвестную дистанцию.
- Абрыкин Георгий Иванович! – громко рявкнул Гмыря, посмотрев в зал красными воспаленными глазами.
- Я! – громко прозвучало из толпы. Высокий парень в красной майке с надписью «Let It Be» быстро подошел к столу и взял повестку. – А что теперь, можно уходить? – спросил он, глядя на Карася.
- Свободен, до того самого момента, который указан у тебя в повестке. – быстро ответил ему Гмыря.
- Так тут стоит уже завтрашнее число, шесть утра! – громко удивился парень.
-  Ну и что же тут удивительного, призывник Абрыкин, а? Завтра вам уже ехать в армию. Закончилась гражданская жизнь твоя, товарищ Абрыкин, закончилась аж на целых два годика, понял, да? Поздравляю лично от нашего военкомата, гульба, девочки, танцы и длинные волосы уже в прошлом. Сегодня ночью еще отгуляешь и завтра добро пожаловать сюда во двор с рюкзачком, отдавать, так сказать, долг Родине. А сейчас, сразу же прямиком в парикмахерскую, патлы свои девчачьи стричь, желательно покороче, под военный полубокс, все равно вас всех обкорнают под лысых. Давай, призывник, иди, не задерживай, не мешай работать призывной комиссии, это самое…
- Артемьев Алексей Леонидович!
- Я! – громко выкрикнул из толпы очередной призывник по алфавиту.
Один за одним, парни получали повестку и быстро читали дату прибытия на сборный пункт. У одних это было завтра, у других через пару дней. Пока Гмыря выдавал повестки каждому в руки и показывал, где нужно расписаться в получении, прапорщик Карась, подошел к подоконнику, открыл окно и чиркнув спичкой закурил кривую папиросу. Поглядывая на призывников, он медленно курил, выпускал дым на улицу и, размышляя о чем- то своем повседневном и обыденном, иногда сверкал золотыми зубами за верхней губой и отмахивался от назойливой мухи, летающей перед его покрасневшим носом.
- Волгин Александр Максимович! – крикнул прапорщик Гмыря дойдя до буквы «В».
- Я! – ответил Сашка и быстро направился к столу. Взяв в руки повестку, он посмотрел на дату прибытия на сборный пункт, там значилось 6.00 утра послезавтра. Поставив свою роспись в толстой книге учета, он собрался уходить.
- Волгин, патлы подстриги немедленно, это приказ, понял, да? Нельзя парню с такими женскими косами ходить, это позорище. Уразумел? Ты не мужик, а какой-то там индейский «Чингачгук» или «Верная рука- друг индейцев», понимаешь ли! – произнес прапорщик Карась, выбросив докуренную папиросу в окно и громко с удовольствием сплюнув туда же, в очередной раз резко отмахнувшись от проклятой зеленой мухи, которую он захотел немедленно убить.
- Я вас понял! – ответил Сашка и аккуратно сложив повестку, вышел из зала. В коридоре военкомата все также читал газету «Известия» дежурный лейтенант, сидя возле трех молчаливых телефонов с красными мигающими лампочками. Он удобно сидел на стуле с красной повязкой «Дежурный» на рукаве и ничего не делал, поручив всю суету с призывниками двум подчиненным прапорщикам. Лейтенанту было спокойно, хорошо и уютно в суматохе каких-то чужих жизней, чужих объявлений и чужих событий. Он пил новый горячий чай уже без лимона, поглядывал на чистые сапоги и почитывал газету, ему было замечательно, его служба была прекрасна и совсем не тревожна.
- Всего вам доброго, товарищ лейтенант! – бросил Сашка проходя мимо и улыбаясь.
- Давай шагай отсюда, волосатая обезьяна! – зло ответил лейтенант, даже не оторвав глаз от газеты «Известия».
   Стоя на ступеньках военкомата Сашка глубоко вдохнул свежий уличный воздух, достал из заднего кармана повестку, быстро пробежался по ней глазами еще раз и отметив, что ему остался один полноценный гражданский день, вытащил пачку «Интера» и закурил сигарету. Спустившись по улице вниз, он повернул налево, дошел до памятника Ленину, где его принимали в пионеры в 10 лет, свернул направо и направился прямо в ближайший салон «Фото». Сашка хотел оставить память о своих длинных волосах и такой же прическе, как у его любимых музыкантов Роберта Планта, Яна Гиллана и Кена Хенсли. Следуя молодежной моде, он не стригся уже целых два года. Войдя в салон, его сразу же встретил всегда гладко выбритый толстяк, веселый и улыбчивый Иосиф Маркович Шнайдер, личность всему городку хорошо известная и даже популярная.
- Молодой человек! Вам уже уезжать в Советскую армию?! Я это сразу увидел по вашим патриотичным глазам. Вы хотите перед походом в парикмахерскую увековечить ваши роскошные волосы? Так это же мудрое решение на всю вашу последующую жизнь. Правильно сделали, что пришли именно ко мне, потому что во всем нашем маленьком городе никто вам не сделает такой фотографии на память, как здесь. Мое качество вы не найдете никогда и нигде! Идите к зеркалу и делайте красивый вид, а я пока подготовлю аппарат к идеальной работе! – весело и непринужденно сказал Иосиф Маркович, поправляя очки и душевно улыбаясь. – Фотографии заберете завтра, а сейчас с вас один рубль и двадцать пять копеек за мои каторжанские труды на этой работе.
Через полчаса Сашка сидел в кресле парикмахерской номер 9 и смотрел на себя в большое зеркало. Он никогда в жизни не видел себя лысым. Какой-то новый человек смотрел ему в глаза из большого зеркала и слегка растерянно улыбался. Длинные волосы лежали вокруг кресла, так быстро срезанные обыкновенной машинкой. Толстая парикмахерша, сделав свое дело, мощными челюстями продолжала жевать что-то вкусное, поглядывая на экран работающего телевизора, где очередной сытый сказочник на трибуне, какой-то очередной Конференции сытых Сказочников рассказывал всей стране, как скоро будет невообразимо хорошо, потому что где-то очень далеко, кто-то выплавил стали больше, чем это полагалось по расписанию пятилетнего плана, что и является основанием для таких сладких прогнозов! Он монотонно читал с листа очередную ахинею, будучи уверенным в ее осуществлении в ближайшем будущем…
- С вас пятнадцать копеек! – гнусаво произнесла толстая женщина, одним рывком сорвав с Сашкиных плеч белоснежное покрывало, засыпанное его волосами. Дело было сделано. Кожа головы испытывала совершенно новые ощущения, ей было прохладно. Подняв руку и внимательно разглядывая свой лысый череп в зеркало, он провел по макушке ладонью и улыбнулся наждачным ощущениям кожи. Внутри пришло реальное понимание того, что начинается совершенно другой этап в его жизни, этап загадочный и совершенно неизвестный. Заплатив за очень быструю стрижку, Сашка вышел на улицу, ощутив приятное прикосновение ветра к его голове и, снова закурив сигарету, направился домой.
  Следующий день пролетел быстро и почти незаметно. В шкафу остались любимые голубые джинсы «Levi Strauss & Co.», черная майка с рисунком обложки «Let It Be» на груди, где Джон Леннон был еще жив. В его 19 лет все эти заграничные шмотки, купленные в главном городе страны- Москве, казались каким-то дорогим достоянием и даже достижением в жизни. Это потом, через много пролетевших лет, он будет улыбаться над теми жизненными понятиями, которые жили в его голове и не значили ровным счетом ничего. Потом будет еще множество новеньких джинсов и майки с портретами любимых живых и мертвых музыкантов, именно потом будет масса ненужных псевдо друзей, идущих рядом из-за выгод и денег, но уже никогда не будет тех 19 лет, когда все казалось понятным и загадок было намного меньше, чем в неизвестном будущем. В совсем другое время, под названием «После» он будет анализировать и взрослеть, меняя свое отношение к жизни каждый новый год и задумываясь над собой и своими поступками.  А тогда, Сашка сложил небольшую дорожную сумку и с мыслями о дальних приключениях бросил в карман куртки цыганскую иглу с плетенной проволочной рукоятью. Проводы были не тихими и не шумными- это был известный советский ритуал для здоровых парней. На проводы, кто-то уже пришел пьяным, чтобы добавить градусов и рассказать какие-то небылицы собственной службы в далекой Советской Армии, кто-то тихо сидел и слушал других, кто-то не пришел вовсе, потому что жил собственной жизнью и проводы какого-то знакомого человека в армию показались ему обыденным и скучным делом. Близким не верилось, что их сын уходит, нет, уезжает в неизвестность и, по-видимому, куда-то очень далеко, где что-то будет не так, очень тревожно и без сна… По-настоящему близкие люди проявляли заботу и совали деньги в карманы, туда же сыпались и конфеты и появилась бутылка лимонада «Буратино» и жареная курица, завернутая в газету «Правда», куриные отбивные и банка соленых огурцов с «бычками в томате» и родной белый хлеб из магазина за углом, отутюженный сливочным маслом. Сумка забивалась основательно теплыми носками, кальсонами и трусами, старым свитером и темно-синими спортивками. Была подобрана одежда, которую не жалко выбросить, потому что там, где-то далеко, обязательно выдадут новое, одинаковое, пахнущее заводской краской, нитками и казенной чистотой. Там, где-то далеко, всех переоденут, как переодевают новые манекены в витринах старых магазинов.
 Проводы прошли быстро, оставив дома заставленный тарелками стол и пустые рюмки. Волгин ушел быстро, обнявшись с мамой, младшей сестрой и отцом. Из пришедших на проводы пятнадцати человек, четверо пошли к военкомату вместе с Сашкой, громко смеясь на пустых улицах в шесть часов серого утра. Там, возле двухэтажного здания, за железными воротами с большим государственным гербом, стоял все тот же, утренний и снова полупьяный прапорщик Карась, улыбающийся своими золотыми зубами и внимательно разглядывающий двадцать пять призывников на улице.
- Товарищи призывники, давайте быстро строиться! – рявкнул он и стал перед входом в ворота военкомата, указывая рукой место построения. Большая толпа родственников осталась стоять на месте, а стриженные парни дружной толпой вошли на маленький плац. Прошла перекличка, где каждый выкрикнул слово «Я», обозначив себя в пространстве и готовность изменить свою жизнь прямо сейчас.
Затем прапорщик Карась подходил к каждому отдельно и задавал свой любимый вопрос – «Водка есть? Все равно заберут! Пацаны, сдайте водку, все равно на пересылке в области выпить не дадут, там у нас строго. Сдайте водку пацаны, водку нельзя с собой, это запрещено законом!». Все молчали и отворачивались, молча уверяя прапорщика Карася, что никакой водки нет и даже не может быть, потому что у каждого в рюкзаке была либо одна бутылка водки, либо три! Это был парадокс отношений между молодыми людьми, идущими на службу Родине, и временным начальником от государства, преследовавшим свои личные цели и прикрываясь государственными интересами и законом. Их планы и желания не сходились никак. Быстро сообразив, что водку не отдадут, Карась улыбнулся злой улыбкой, вспомнив, что этой самой водкой у него забит весь стол и сейф в кабинете. Убедив себя, что никакого навару не будет, он мощно сплюнул в кусты и почесал кончик красного воспаленного носа.
- Внимание, товарищи призывники! Во время движения автобуса, не курить, окна не открывать, в окна не выглядывать, алкогольные напитки не распивать, по малой нужде терпеть и по большой тоже. Что вы уставились на меня, как манекены? Марш в автобус, быстро!
Через шесть минут, автобус, заполненный двадцатью пятью молодыми парнями, закрыл двери и выехал из ворот военкомата. Там стояли все, кто пришел проводить своих родных. Они махали руками, свистели и кричали что-то хорошее и веселое, заглушая едва слышную песню «Прощание Славянки» из открытого окна первого этажа. Автобус посигналил всем и быстро скрылся за поворотом. Сашка Волгин оглянулся назад и ему стало муторно и тоскливо на душе. Он знал это чувство, которое посещало его всегда, когда он что-то терял и с чем-то прощался. Тоска тосковская включилась и, уколов где-то внутри под солнечным сплетением, исчезла в никуда. Начинались первые минуты одинокой жизни, которая привлекала своей неизвестностью и загадочностью. Рядом на соседнем сидении уже кто-то соорудил импровизированное застолье, откуда-то появились стаканы и вынырнули сразу три высоких и красивых бутылки «Столичной» с яркой красной этикеткой.
- Пацаны! Проводы продолжаются! Нас везут в область на пересылку в областной военкомат. Ехать нам часа два, не меньше, давайте вмажем за армию!

 Его сразу поддержали все, этого лысого высокого парня. На столе появилось нарезанное сало с нежно- розовыми прожилками, лук, соленые огурцы, хлебные бутерброды с различной колбасой и дружно смеющийся коллектив, жующий свежий сыр, пьющий вкусную водку и по- настоящему веселый от начавшейся взрослой жизни. Государственный забег в неизвестность только начинался! Впереди была областная пересылка, новые автобусы и какая-то воинская часть, где будет прощание с гражданской одеждой, новая форма, непривычные сапоги и портянки, а также кухня с бесконечной чисткой картошки, мытье туалетов и подготовка к новым перемещениям. До военного аэродрома и самолета в дальние неизвестные края, оставалось всего лишь две недели.
               
  Учебное Подразделение
 
   Где-то над Средней Азией висела прохладная ночь, освещаемая яркой луной. Небо было чистым и безоблачным и глубоко засыпанным мигающими звездами. Колонна из двенадцати машин медленно подъехала к КПП и остановилась. В будке мелькнула тень с красной повязкой на предплечье. Через минуту ворота с двумя большими натертыми до блеска звездами открылись и все машины медленно въехали на территорию закрытого гарнизона. Шумно хлопнули задние борта машин, прозвучала команда и сотни призывников стали выпрыгивать из машин на асфальт и строиться чуть поодаль. Сашка Волгин заметил, как в стороне в освещенной двери с красной надписью: «Столовая», стояли четверо солдат в серых фартуках и с тряпками в руках. Они курили, улыбались и рассматривали вновь прибывшее пополнение. Через несколько секунд их стало уже десять, затем пятнадцать. Ночной наряд по столовой вышел посмотреть на новое пополнение и порадоваться за свою близкую демобилизацию.
- Вешайтесь, черепа! – весело крикнул кто-то из дверей столовой. Но на это душевное приветствие и одновременно траурное пожелание никто не обратил внимания, потому что началась очередная, уже двенадцатая перекличка за двое суток. Повсюду громко кричали «Я», услышав свое имя, фамилию и отчество. Стоявшие в дверях получили полное удовлетворение собственного любопытства и быстро исчезли в дверях столовой. Перед строем, где стоял Волгин, появился старший лейтенант с сонным лицом и с красной папкой в руках.
- Равняйсь, смирно! – громко скомандовал он и внимательно посмотрел на безликую массу, состоящую из серых шинелей и лысых голов. Он глубоко зевнул и продолжил. – Сейчас вас разведут по казармам, там вы поступаете в распоряжение старшин роты! Напра-во! – резко скомандовал он. – Шагом марш! – Отдельная группа в девяносто человек, громко шаркая сапогами направилась за маленьким прапорщиком.
- А ну поднимайте ноги, идете, как беременные коровы! Шевелись давай! – зло бросил он и громко сплюнув себе под ноги ускорил шаг.      
  В коридоре казармы, в которую направлялся Сашка Волгин и его призыв, пахло сигаретами и хлоркой. В центре возле пустой тумбочки дневального стоял маленький человек с узкой полоской усов под носом и внимательно разглядывал себя в зеркало. Из его кармана на груди торчал кончик черной пластмассовой расчески. Все, что он видел в отражении, ему нравилось и даже очень. Его брови были густыми и черными, закрученными наверх, глаза были еще черней, чем брови, а уши были мясистыми и большими, намного больше, чем это было бы необходимо для его существования и гармонии с окружающей средой. Военная форма этого человека была идеально выглажена, пояс и портупея были новенькими с начищенной звездой на бляхе, также новыми были блестящие сапоги, погоны, петлицы и даже часы на волосатой руке тоже были новыми. Это был прапорщик Усенов Мурсабал Хасмандинович, отвечающий за обеспечение личного состава сахаром, сигаретами, портянками, баней, мылом, тушенкой, галетами, нижним бельем и даже ножницами. Это был человек обеспечивающий тыл и сытый желудок подразделения. Он крутил в руке большую связку ключей на кожаном ремешке и хитро улыбался своему отражению, прислушиваясь к приближающемуся грохоту сапог.
- Новый бусурман бигит на служьба! Новый шайтан! – красиво произнес он на искаженном русском языке и улыбнулся золотыми зубами. – Бусурман оглай ока, тишнерик барман танка! – пропел он и вырвал маленьким пинцетом из ноздри два седых волоска. 
 Его улыбка была поддержана тонкими усиками превращая все лицо прапорщика Усенова в настоящего шансонье с хитрым взглядом. На больших пальцах его рук он отрастил длинные острозаточенные ногти, и часто притрагивался ими к кончику усиков. Поправив фуражку на голове и, бросив последний контрольный взгляд в зеркало, он развернулся к все нарастающему снизу шуму сапог. Широкая дверь в казарму наконец распахнулась и, держа в руках вещмешки, все новобранцы быстро вбежали в коридор и построились в две длинные шеренги от окна до окна. Маленький прапорщик, который привел роту в казарму, крепко пожал руку Усенову, что-то негромко ему сказал, передал небольшую пачку денег и развернувшись вышел в распахнутые настежь двери с очень довольным лицом.
- А ну живей, живей, шайтан вас побери! – командовал Усенов с очень заметным восточным акцентом во всех произносимых звуках и громко хрустел идеально вычищенными сапогами. – Пашэму так мидлэнно? Живей, живей, товариши сольдаты! Почему бигим, как беременная девушка на девятый месяц бигит? Живей сольдаты! - Быстро построившись во всю длину казармы от окна до окна, девяносто человек замолчали и стали ждать единственную команду «Отбой», но прапорщик Усенов никуда не торопился, он жил своей размеренной армейской жизнью. Ожидая новое пополнение целую неделю: он много спал, завтракал, обедал, ужинал, спал снова, четыре раза смотрел в клубе один и тот же двух серийный американский фильм «Золото Маккены» и много раз пил хороший грузинский чай из толстеньких квадратных пачек. Он спать не хотел несмотря на то, что на часах было два часа и тринадцать две минуты ночи. Он нес службу Родине!
- Равнэйса…! Смирано! – резко скомандовал он, потрогав длинным ногтем кончик усиков и внимательно посмотрел на длинную шеренгу лысых голов в серых шинелях. В общем вялом исполнении этой команды уставшими новобранцами, он снова посмотрел на свой чистый длинный ноготь на большом пальце правой руки. – Оставить! Равнейса! Смирано! Когда я командую, всем выполнять команда, все голова поворот и потом смирана, понятна, сольдаты? Кому непанятна будет туалета мыть целый неделя, полы мыть три неделя и картошка чистит на кухиня, еще два месяц! Равняйса! Смирано! – улыбнулся Усенов, продолжая теребить большую связку ключей, как мусульманские четки. - Все команды исполнять быстра, распорядок дыня исполнять и подчиняца мыне, вы уже сольдаты, а не гражданский дурак! Утром сюда придет командир нашей рота и все командир ваших взвод…, пока их нету, самый главный рота это я, прапорщик Усенов, понятно вам, сольдаты?
- Понятно…, понятно…, понятно! - донеслось с разных концов усталыми голосами. Все смертельно хотели спать после двух суток продвижения к нужной части и ждали команду «Отбой».
- Надо отвечат «Так точино!». Я вижу ничего вам не понятно, сольдаты. Но в процесс вашей служба здесь, вы будешь понимать, как Родина нада любыть и служить. Вы какой-то вялый сольдат, не живой совсем, вы что спать сюда приехал штоль или кушять? Спать нада мала, кушать тоже мала, больше Родина любить и карашо служить. Родина – мама у нас с вами один на всех. Кто, как не мы- русски сольдаты и прапоршики и офисеры будет любить Родина наша, а? Я вас здесь всех спрашиват. Кито? Значит вы должны Родина ошень любит и служит ей вера и правда все два года здесь. Панатна? Сейшас всем открыть свой мешёк и все, что там есть, быстра кыдать на пол, чтобы мой глаза видели сколько водка вы привезли сюда от гражданский жизнь, сколька запрещенный вещи у вас есть в рюкзака. – улыбнулся Усенов и снова хрустнул хромовыми сапогами, проведя мизинцем по тонким усикам и бросив быстрый взгляд на свое отражение в зеркале.
- Какая к чертовой матери водка, мы ее уже неделю назад всю выпили! – раздался возмущенный сонный голос от дальнего окна. – Может уже отобьемся, товарищ прапорщик? Ночь на улице!
- А вы сюда спать приехаль что ли? Зашем шайтан вспоминать и его мама, никакой черта нету, водка должен быть ваши рюкзаги, я знаю, я в армия уже двадцать лет, вы везет в армия шайтан знает что! Мишёк на пол кыдать и все открывать, живей, живей! – Некоторые новобранцы зашевелились, быстро сняли рюкзаки и бросили их на пол, открывая и вываливая все содержимое. В это время единственная дверь в казарму открылась и в ней появились два ефрейтора и один старший сержант. Лица у них были недружелюбные, а во внешнем виде узнавались старослужащие. Пилотки со звездами были смещены на бок из голов, пряжки от поясов висели на уровне мужского члена, сапоги напоминали гармошку, и чистые воротники были расстегнуты до второй пуговицы. Все трое держали руки в карманах и были чрезвычайно похожи друг на друга. Старший сержант с сигаретой во рту внимательно посмотрел на прапорщика и подмигнул ему сразу двумя глазами.
- Товарищ прапорщик! Мы к вам на помощь пришли, проверять уставное заполнение рюкзаков новобранцев, вы же сами не управитесь! – громко и грозно рявкнул старший сержант и поправил пилотку на затылке.
- Интэрэсный ты шеловэк, Супрун! Тебе давно спать пора, отбой давно был, а ты все по казарму бродишь –ходишь, как приведений, чего-то хочешь! – тонким голосом сказал Усенов.
- А мы товарищ прапорщик службу несем днем и ночью, если надо, так сказать, если Родина приказала не спать, а помогать прапорщику Усенову. Мы же сюда не спать приехали, а служить Родине матушке! – возразил он и криво улыбнулся.
- Якши, Супрун! До середына шеренг все сольдаты мой, а потом твой до самый конец казарма! Понял, да?
- Понял да! – передразнил старший сержант и повернувшись на право сделал пару шагов. – Ну че черепа? – весело бросил Супрун, не вынимая рук из карманов. – Чтобы долго не копаться в ваших помойках нас интересуют сигареты, консервы, любая жратва и водяра, понятно? У кого этот продукт есть, сдать сразу и пойдете спать к херам собачим! – Все две шеренги молчали и смотрели вперед. – Ну че вылупились, бродяги? Слушать мою команду! Рысью на полусогнутых, живо, бля, все рюкзаки к осмотру, быстро! – Не все новобранцы зашевелились, а кто зашевелился, те быстро сняли рюкзаки и развязав узел, вывернули содержимое на пол. Оттуда вывалились грязные бритвенные станки, куски мыла, разорванные пачки сахара, какие-то рваные полотенца, засохшие крошки черного и белого хлеба, черные мотки ниток, начатые пачки сигарет с фильтром, железные и пластиковые кружки, несколько фляг, пару свитеров, спортивные брюки, рубахи, грязные носки, футболки и еще много всего, что осталось от призывного дня. Водки ни у кого не обнаружилось, что привело двух ефрейторов и старшего сержанта Супруна в большое разочарование.
- Твари! Если бутылку водки найду, будете гавно руками выгребать на параше до самого моего дембеля! Даю последний шанс, у кого есть водка, быстро сюда неси! – зло рявкнул он. – Я сказал быстро, че непонятного, черепа? - Никто не ответил и не вышел. Пройдя всех в первой шеренге двое худых ефрейторов наклонялись над каждым рюкзаком и переворачивая содержимое забирали начатые пачки сигарет с фильтром, одежду в хорошем состоянии, несколько новеньких бритвенных станков, начатые пачки сахара, четыре новых помазка для бритья и одну новую флягу.
- Супрун, не густо! – бросил ефрейтор, вталкивая все в пустой вещмешок, только что забранный у новобранца.
- Это не все рюкзаки! А ну, гниды, первая шеренга на хрен шаг назад, блять! – скомандовал Супрун. Все, кто стояли в первой шеренге, отошли на задний план, а впереди остались семь человек из Кавказской команды призывников, которые всю дорогу разговаривали на никому не понятном языке и громко смеялись. Они рюкзаки не сняли, а стояли, улыбаясь и разглядывая с явным презрением Супруна и двух ефрейторов.
- Че лыбу тянете, уроды? – грозно задал вопрос старший сержант. – А ну смирно, ****и черножопые!
- Пашёль на ***, казол! Я твой мама ****! Еслы рот не закроишь, сука блят, я тебе его разорву сука блят, понял да, сволач? – так же грозно рявкнул здоровый призывник на голову выше Супруна и его друзей. Он зло и с большим презрением смотрел в глаза Супруну и уверенно улыбался. У него был большой острый нос с горбинкой, темно- карие злые глаза и совершенно черные щеки и челюсть из-за двух дней небритости. – Поедешь на дембель, сука блят, без голова, кушять будет нечем, девушку целоват не можешь, мэня понял, сабака или тебя зарезат прямо сейчас, сука блят? – затем последовала тирада на незнакомом языке, которая закончилась странным словом произнесенным примерно так – «… квэрк эбеле ханивача», что выяснилось позже на отдельном Дагестанском диалекте означает – «Жаба» и еще что-то нехорошее с очень ругательным продолжением. После его фразы, все семь призывников с Кавказа стали громко смеяться и бросать в воздух отдельные фразы на том же отрывистом, цоркающем, незнакомом никому языке, разбавленным обязательным русским матом со смешными вывертами звуков. Сашка Волгин стоял через два человека и внимательно наблюдал за разворачивающимися событиями. Возле высокого дагестанца стоял парень пониже ростом, крепкий на вид и с полностью выбритой головой. У него было необычное лицо, на которое Волгин обратил внимание еще на военном аэродроме под Ташкентом. Близко посаженные злые глаза, острые скулы, большой подбородок, маленький лоб, тонкие губы, свернутый на бок большой нос и шесть шрамов на лице. Вид у него был настоящего бандита –убийцы Дато Туташхия с внимательными глазами. Он ходил необычной походкой в развалочку, все время почесывая свой большой нос и много курил. Среди своих его звали Амерхан. А как выяснилось позже на перекличках, его звали Амерханов Амерхан Амерханхаджиевич и был он по национальности ингуш. Он молча смотрел исподлобья на Супруна набычив глаза и скрежеща зубами. Желваки на его скулах ходили ходуном, ноздри стали раздуваться от ненависти к человеку, который просто грабил вещмешки таких же солдат, как и он.
- Сюда иди, блят на ***…! – выкрикнул Амерханов и рванул вперед. Он с силой ударил Супруна в челюсть, потом еще и еще. Когда старший сержант упал, он стал бить его новенькими сапогами в живот и по голове, выкрикивая в воздух ночной казармы отрывистые гортанные слова, которые никто не понимал. Из кавказцев никто не дернулся, все смотрели на избиение Супруна и улыбались, переговариваясь друг с другом на щелкающем языке. Два ефрейтора схватив рюкзак с награбленным быстро выскочили из казармы. Прапорщик Усенов не торопясь подошел в конец казармы разглядывая лужу крови на полу.
-  Отставыт! Отставыт драка! – громко заорал Усенов. - Я тэбя предупреждаль, Супрун, спать иди, не хера тебе здес ночю хадыт! – он подошел в Амерханову и сильно схватил его за рукав. – Маладес, все, хватыт, видишь Супрун уже почти умер? Хватыт, успакойся! Эй сольдаты! – снова крикнул Усенов. Ты и ты швабра брать и вода, кров мыть, бистра! Ты и ты берите Супрун и неси в каптерка, будем ему голова бинтовать, в санчасть нельзя, там дежурный по полк будет знать, что у меня ночю драка била, это очень плохо будет для командир нашей рота. Все молчать, неси Супрун, живо мой каптерка.
Трое новобранцев, в том числе и Волгин, схватили тело Супруна за руки и за ноги и поволокли в каптерку товарища Усенова, при этом из головы старшего сержанта обильно капала кровь, оставляя кривую дорожку на деревянном полу коридора. Затащив его в дверь, они бросили тело и вернулись в строй, кроме Волгина, которого жестом задержал хитрый узбек. В это время все новобранцы уже быстро собирали свои опустошенные рюкзаки на полу, завязывали их на узел и снова одевали на плечи. Ночной грабеж, бывший обыкновенной армейской процедурой в этом полку, был закончен. Вся рота увидела на что способен Амерхан и его соплеменники, которые не стояли как овцы и не дали себя грабить какому-то гуляющему Супруну. Прапорщик Усенов был в каптерке, он вытащил из кармана старшего сержанта две бумажки по 25 рублей, аккуратно сложил их и вложил в нагрудный карман застегнув на пуговичку. После этого он посмотрел в глаза Волгину, улыбнулся и приставил к своему рту указательный палец, показывая жестом хранить молчание. Ткнув Супруна сапогом в бок и услышав громкий стон от боли, Усенов произнес:
- Ишак ты Супрун, старших слюшать нада! Ты плохой шеловэк, поедешь дамой, будет тебе плоха, тебя никто не любит ни там, ни здэсь! Как фамилие твой сольдат? – спросил Усенов.
- Волгин!
- Хороший фамилия, пэсня есть такая – «… тешет река Вольга, конца и края нету…». Будешь Вольга мне памагать, будешь всегда не голодный и чистый партянка иметь. Иди в строй становись, Вольга!
   Утро было очень громким и совсем непривычным. Можно сказать, что утро было негативным. Сначала на всю казарму заорало радио, это был Гимн СССР, который исполнял мощный хор мужских и женских голосов. Скорей всего они пели стоя, не сидя, талантливо и громко во всю грудь набирая воздух. Хор старался во всю силу донести пафос и великие завоевания целого сплоченного народа от Москвы до самых до окраин. Через пару подъемов каждый мечтал, чтобы в гимне было еще куплетов двести, чтобы поваляться подольше в кровати, но куплетов было всего лишь шесть. Окончание Гимна заканчивалось последними двумя строчками мощного песенного потока:
… Партия Ленина – сила народная
Нас к торжеству коммунизма ве-д-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-т!
Звук секундной стрелки Московских курантов обозначил 6 часов утра громким ударом.               

Уважаемый читатель, продолжение на авторском сайте.