То ли явь, то ли сон

       Намедни  в наших палестинах очередной погодный катаклизмий происшедши: цельных три дня и три ночи дождь подряд проливной лился, по двору нашему река Миссисипия протекамши, и народ по ней по колено в воде бродимши. Однако же, так уж сотворено всемогущим творцом, все рано или поздно кончается в этом лучшем из миров, даже действие пролетающих "циклопиев", тако же и дождь наш проливной окончивши вчерась апасля полудня...Зараз солнце на твердь небесную вскочило и давай жарить нещадно, воду с дорог и протчих пространствиев выпаривая, и в паровыя миазмии ее превращая, отчего в грудях честного народа плотное скопление сделамшись и трудности с дыханием большие возникши. По эдакой притчине и мне стало чтой-тось несподобно трудами заниматься, лень во всех чреслах разлимши, и рано вечером я отправился почивать, вознадеямшись отдохнуть от разных тлетворных погодных деяний.
       Вопреки моим ожиданиям, сон меня совсем не освежимши, а поелику понеже к ночи паровыя миазмии еще гуще скопимши, сделалось в голове моей некое умопомрачительное действо, кое вызвало чудные видения и разные предпочтительные жизненные вариации проявлять: то я проваливался в темень тьмущую, то на свет белый выскакивамши, то в кисельную муть облаков проникамши.  Тако вот и шла моя ночь, и был я то ли в забытьи, то ли в какой еще импортной прострации, как вдруг, вижу себя на горе Синай сидящим, а рядом эдакий старичок с бородкой и каким-то светлым ободом вкруг головы примостимши. Стоп, думаю сам себе, да это же старый друг моей коллеги Валентины, сионский дедушко, собственной персоной объявимши.    Однако, думаю, знатная штукенция мне приблазнимши...Тока вижу я, что старичок этот невеселый совсем, даже вроде как совсем головой поникши, как-будто горе у него неизбывное по жизни приключимши. Совсем внешность его огорчительная и горевательная, даже жалко мне его шибко стало, ну чисто воробей под холодным мокрым снегом сидит.
       Решил я, стало быть, его поспрошать, отчего он так пригорюнимшись сидит, словно сестрица Аленушка, у коей козленочком стал братец Иванушка, да испросил старичка-то, дескать, что с тобой старче, эдакое горевательное приключимши?
       - Аз, мил человек - отвечает мне дедушко - горюю  давно, цельных три тыщи лет, по причине оченно многоважной: дети мои - человеки, коих я сотворил, совсем от меня отбились и попрают меня делами своими. Дерзкие буддисты совсем меня не признают, разные там индуисты и протчие язычники понапридумывали себе разных поддельных эрзац-богов, добрые друзья христиане беспардонно попрают мои законы, деток своих в неразумном виде окрещая, воли и согласия их не испрашивая, а я-то ведь кажному чаду своему свободу воли дал; меж собой собачатся, аки псы над костями коровьими, друг друга поучая, как нужно крестное знамение творить и как службы править.
       Возомнившие себя мною избранными иудеи еще далее шагнули  в грешных делах, дерзнули  творение мое любимое - человека исправлять, крайнюю плоть мужскую обрезаючи, в то время, как я дозволения на сии деяния не давамши.. Отдельно хочу сказать тебе, добрый человек, что дальше всех в ослушании шагнули мусульманские мужи: они не токмо мужчин дерзают вопреки моим чертежам исправлять, они и женщин режут, грубо в мои замыслы божественные вмешиваясь...
       Сказавши  речи сии, умолк мой соседушко, помолчал-помолчал и далее глаголить начал:
- По такой аз причине огорчения горькие испытываю, и чувства двойственные: то ли мне их всех разума лишить за дерзости богохульственные, то ли еще разок в море-окияне утопить всех, никаким Ноям ничего не говоривши, дабы окончательно известь на земле воссатаневших в гордыне своей мерзопакостных людишек, вот токмо деток малых да неразумных жалко..
       Снова умолк мой ночной собеседник, горестно опустив буйную бородатую головушку на грудь. Жалко мне его стало, горемычного. Представил я, как он уже долгие тыщи лет муки душевные испытывает и груз тяжкий влачит... Посидел я еще с ним рядышком минут пяток, да и говорю ему:
- Не печалься, старче, не печалься и успокойся, ты же сам этим придуркам свободу воли дал, так пусть они сами за дела свои и ответствуют,  и трогать их нет никакой надобности ни Содомом и Гоморрой, ни всемирным потопом, оставь ты их в покое, езжай куда-нибудь на галактические Багамы, отдохни пару сотен миллионов лет, а потом возвертаешься в края нашенские, и все по новой, еще лучше сделаешь, ибо до той поры, как ты возвертаешься, чада твои возгордившиеся, сами себя перережут, передушат, и сожгут, тебе же и легче, ибо не будет тебя чувство вины за смертоубийство глодать, и душа твоя будет чиста, аки у Аспида (ой, у Агнца)....
       Не успел я словеса сии промолвить, как очнулся в комнате своей, на родной коечке, заботливо одеялком женой укрытым. Такие вот страсти господние...то ли сон, то ли явь?