Часть 7

В кабинете и спальне графа всегда убирал сам Гримо, но весь остальной дом оставался в распоряжении Николь и еще двух приходящих из деревни женщин.

Атос был педант, грязи и пыли он не терпел. Николь отобрала еще одну обязанность у верного слуги: она сама вызвалась держать в порядке гардероб Его сиятельства. Гардероб весьма скромный, надо сказать: то ли из-за стесненности в средствах, то ли из-за равнодушного отношения к моде. Но этим вечером ее ждал сюрприз: граф куда-то собрался, видимо в гости. Она еще не видела его в таком виде: настоящий вельможа! Роскошные, бесценные кружева воротника и манжет, темно-синий бархат костюма, белые, падающие на плечо перья на шляпе: жених, да и только!

- Николь, если сможете, подождите моего возвращения, не ложась спать, - негромко попросил он. - Я хочу с вами поговорить.

- Именно сегодня? - растеряно уточнила девушка.

- Именно сегодня вечером. Если хотите, можете меня ждать в гостиной.

Солнце садилось уже поздно: был апрель, и Николь, закончив все дела, уселась с книгой на диване в гостиной. Из распахнутого окна тянуло свежестью лугов, свечи каштанов, плотно окружавших замок, выпустили у своих оснований первые лепестки, серебристо блестевшие в лунном свете, и все дышало таким покоем и умиротворением, что Николь почувствовала себя не просто дома: она ощутила замок именно своим домом.

Она так размечталась, что не услышала ни топота лошади, ни негромких голосов во дворе. Она не услышала и звука тихо отворившейся двери. Вошедший Атос несколько секунд так и простоял, опираясь о дверной косяк, с печальной улыбкой созерцая, как она предается каким-то мечтам, сложив руки на переднике и откинув голову на спинку дивана.

- Мадемуазель Николь! - негромко окликнул он девушку, и она, испуганно вздрогнув, вернулась в реальный мир. - Мадемуазель, вы исполнили мою просьбу и ждете меня... Благодарю!

Николь вскочила на ноги, почти с испугом глядя на хозяина.

- Вы меня сегодня не просто испугали, вы вызвали у меня волну таких воспоминаний... - он запнулся.

- Я догадалась, что вы вспомнили охоту.

- Охоту? - не понял граф. - При чем здесь охота?

- Значит, все произошло не на охоте? - поразилась Николь.

- Я не понимаю, о чем вы говорите, сударыня, но то, что произошло сегодня, окончательно выбило меня из колеи. Я не могу больше держать это в себе: я должен вам все рассказать и навсегда отделаться от этого кошмара. Простите меня за то, что перекладываю этот груз на ваши плечи, но мне почему-то кажется, что вы многое, очень многое знаете. Осудите ли вы меня или оправдаете: это уже не в моей власти. Полагаюсь на ваше чувство справедливости, а если оно не соответствует моим представлениям... ну, что ж, так тому и быть.

"Значит, роль д'Артаньяна выпала мне", - почему-то с горечью подумала Николь.


Анна рвалась в бой. Никакие доводы, что она еще недостаточно владеет искусством верховой езды, что она не знает правил охоты, что скачка по лесу — это совсем не манеж: все это на нее не действовало. Граф сдался, испытывая тайное раздражение. Уже пару раз у него проскальзывала мысль, что, будь Анна его женой, она и подавно не уступит ему, потому что прекрасно представляет, что его обожание окажется сильнее всех доводов. Но подобные мысли он с позором изгнал из ума и сердца. Это в ней говорит детское упрямство; положение знатной дамы и матери семейства (а он и не мыслил ничего иного), заставит ее держать себя в рамках.

Лес начинался довольно далеко от замка, и Анна вела себя как знатная дама. По дороге они встречали не только крестьян; это было оживленное место, потому что на ближайшей развилке начинался тракт, ведущий на Бурж. Здесь сновали гонцы, кареты, верховые, с многими из которых граф был знаком. Он постоянно раскланивался с проезжавшими, делая вид, что не замечает изумленных, завистливых или просто откровенно любопытных лиц. Анна тоже не терялась: кому-то улыбалась, кому-то покровительственно кивала, от кого-то отворачивалась с равнодушием, не лишенным надменности. Граф все замечал, покусывал усы, но молчал: делать выговор невесте посреди дороги считал ниже своего и ее достоинства.

Наконец, лес их скрыл от нескромных глаз. На ближайшей же поляне граф остановил коня и спрыгнул на землю.

- Анна, не спешите, нам надо поговорить.

- Никаких разговоров, мы выехали обучать меня правилам охоты, - недовольно заявила дама, но коня придержала.

- Я специально остановился здесь, где нам никто не помешает, моя милая. Ну же, я жду! Не бегать же мне за вами по поляне,- нервно улыбнулся молодой человек.

- Что вы затеяли, Оливье? - Анна явно беспокоилась. - Уж не затребуете ли вы здесь, вдали от людских глаз, доказательств моей любви?

- Анна, вам хочется задеть меня, - она сразу уловила ледяную нотку в его голосе и кошечкой стала ластиться к нему, позволив снять себя с седла. Граф привязал лошадей и вернулся к невесте. - До нашей свадьбы остается неделя. Я хочу вас предупредить, что я решил изменить место нашего венчания: это будет наша семейная часовня, а не собор в Бурже или Амьене, как ранее предполагалось.

- Оливье, вы же обещали мне! - Анна едва удержалась, чтобы не сорваться на визг.

- Обещал. Но не учел, что мои родственники следят за каждым моим шагом. Епископ буржский отказался венчать нас в соборе. В данном случае он затребовал согласия старших в роду.

- Но вы же старший в роду! - простонала Анна.

- Мне нет еще двадцати пяти. Анна, дорогая, что не хочет сделать епископ буржский, вполне по силам вашему брату. Он имеет право обвенчать нас. Когда таинство будет совершено, никто не посмеет расторгнуть наш брак.

- Вы не любите меня, вы стыдитесь меня! - Анна гордо выпрямилась, на глазах ее стыли слезы, а лицо выражало презрение и непримиримость смертельно оскорбленной женщины.

- Анна, любовь моя, поговорите с братом. Боюсь, что ни один из более-менее значительных отцов церкви не согласится заключить этот брак. Меня не зря предупредили, что моя семья отрекается от меня.

- Что ж, вот какова цена вашей смелости! Так будет даже лучше: это достаточный повод для того, чтобы мы расстались. Простите, господин граф, что я так простодушно доверилась вам, что надеялась, что вы простите мою девичью ошибку, что моя любовь к вам, моя доверчивость и моя искренность перевесят в вашей душе то недоверие, которое мужчина может испытывать к женщине, не по своей воле оступившейся,- Анна оттерла слезы, катившиеся по щекам, подошла к своему коню и, отвязав его, с неожиданной ловкостью поднялась в седло.

- Анна, постой! - граф бросился к возлюбленной, но она хлестнула лошадь и помчалась вперед не разбирая дороги.

Ему оставалось только последовать за ней. Анна держалась в седле уверенно, а он продолжал звать ее, не упуская из виду. Он без особого труда догнал бы ее, но им овладела досада и, совершенно инстинктивно, он сдержал коня.

Разгоряченное животное остановилось, поводя боками и роняя пену с удил, и в эту минуту впереди раздался испуганный вскрик. Граф мгновенно забыл о своей обиде и спустя минуту был рядом с Анной. То ли конь оступился, то ли ее выбила из седла ветка, а может, она просто неправильно повела себя, когда лошадь перепрыгивала через поваленное дерево: это все было теперь неважно, потому что девушка не подавала признаков жизни. Она похожа была на огромную сломанную куклу, которую небрежно бросили в кусты.

Дальше все было, как во сне: он осторожно выпутывал ее из колючих веток, пытался найти пульс, звал, почти срываясь на крик, умолял открыть глаза: все было напрасно. Потом он сообразил, что платье душит ее, вытащил свой кинжал и прикинул, как удобнее освободить ее от стесняющего дыхание корсажа. Шнуровка! Проклиная свою недогадливость, осторожно уложил ее ничком и распорол ленту одним быстрым движением. Платье распахнулось, открыв тончайший батист рубашки, под которым на плече темнело пятно дюйма три в поперечнике. Граф осторожно приподнял Анну, ладонью сдвинув край батиста: он не сразу осознал, что видят его глаза. А когда осознал, то лишился голоса.

Плечо было прелестно: белое, нежное, округлое, хотя Анна была довольно хрупкого телосложения. Он никогда не видел ее обнаженной: она была так стыдлива! О да, ей было что скрывать! На белой коже так эффектно смотрелось клеймо в виде лилии. Полустертое какими-то притираниями, оно все равно оставалось хорошо заметным пятном, позорным тавром принадлежности к воровскому племени.

Если бы он сумел хотя бы отдать себе отчет в своих мыслях, он бы ужаснулся. Но он сделал первое, что подсказал ему опыт: он связал ее вожжами, перекинул через седло и повез не в замок, нет!, он повез ее к бальи. По дороге она очнулась и, едва сообразив, что произошло, начала сначала умолять, потом угрожать, а после просто вопить, призывая помочь всех, кто попадался им навстречу. Но ни одна душа не решилась заступиться за нее. Стоило взглянуть на едущего рядом человека, как любого охватывала дрожь: сам сатана держал в руках огрызок поводьев ее коня. Это страшное подобие мертвеца не видело никого перед собой, и люди, крестясь и робея, уступали им дорогу.

Суд был назначен через неделю, и граф должен был не только присутствовать на суде, но и выносить приговор. Граф всю эту неделю находился в состоянии, близком к помешательству, то впадая в полную прострацию, то слоняясь по комнатам замка и ожидая кюре, за которым послал. Но кюре нигде не нашли: дом носил на себе следы поспешного бегства священника.

Люди шарахались в сторону от своего господина, встречаясь с ним взглядом. Но когда настал день суда, Его сиятельство исполнил свою роль так, словно речь шла о постороннем ему человеке. Отстраненный, суровый, постаревший лет на десять граф де Ла Фер спокойно выслушал показания свидетелей, судей и самой преступницы и вынес свой вердикт: «Повесить». Потом он встал с кресла и, не обращая внимания на окружающих, покинул битком-набитый зал суда, не заботясь о том, кто и как исполнит его приговор. Сам себе он приговор вынес и не намерен был его откладывать.

Мысли о смерти пришли к нему позднее, когда немного отпустила чисто физическая боль. До этого все силы уходили на то, чтобы держаться достойно. Он предполагал, что новость уже дошла до его родственников, понимал, как они торжествуют и знал, что со дня на день к нему придут. Знал он и зачем. То, что он не успел претворить свой брак с преступницей в реальность, значения не имело: он успел поставить об этом в известность всех, кого следовало и кого не следовало.

Оставаться в доме, куда уже ступала нога этой женщины, он не мог. Он вообще не мог оставаться в этих краях: его жгло чувство нестерпимого стыда, и боль от этого пламени была так сильна, что граф, когда его никто не мог видеть, кусал пальцы до крови. Он ждал только одного: того документа, который ему приготовила на подпись семья; уйти до этого не давало чувство долга.

Об Анне он не думал: даже близко не подпускал к себе воспоминания, инстинктом раненного зверя сознавая, что для них еще не пришло время. Он думал только о своей доверчивости, о своей глупости и о том, что наказан за свое высокомерие чудовищным попранием принципов чести и достоинства. Анна умерла для него и для всего света: он не сомневался, что приговор уже исполнен.

Ни слова не говоря, он подписал документы, передавая всю свою недвижимость и земли под патронаж семьи. Десять лет давали ему на то, чтобы одуматься. Бывшему графу было все равно: срок слишком долгий, чтобы остаться в живых.


- А что было потом, куда вы уехали? - спросила Николь.

- Намеревался я ехать прямо в Париж, но не получилось.

- Почему?

- В Даммартене я свалился в горячке и провалялся недели три. Если бы не мой Гримо...

- Он уехал с вами, Атос?- Николь была уверена, что в этой версии событий Гримо поехал вместе с хозяином.

- Нет, он нашелся по дороге.

- Каким образом?

- Расспросите его на досуге.

- Господин граф, вы смеетесь надо мной: расспрашивать Гримо — это подвиг не для меня. Но что вы делали в Париже? Пошли к де Тревилю?

- Тогда еще полка не было.

- Но вам же надо было где-то жить? Что-то делать?

- Я нашел себе занятие, достойное того, кем я стал: я начал пить и играть.

Николь не нашлась, что ответить.

- Я догадываюсь, о чем вы думаете, Николь, - неожиданно возобновил разговор граф.- Вас занимает мысль, как я мог сначала сделать ее своей любовницей и только потом предложить ей стать моей женой.

- Вы не угадали! - девушка отрицательно мотнула головой.- Я думала совсем не об этом.

- О чем же, если это не секрет?

- Я думала, что произошедшее с вами и написанное разнится все больше.

- Чем же?

- В книге вы сами повесили свою жену, и об этом никто не знал.

- Вот даже как? - Атос на мгновение задумался. - Выходит, я струсил...

- Я бы не назвала это трусостью, но в книге вы женились на Анне, она даже несколько месяцев была украшением вашей провинции, вы были счастливы с ней... очень... наверное, вы не хотели позорить и ее, и себя судом перед всеми. Ее вы наказали собственноручно, а вот себя... Но вы все это уже рассказали до меня д'Артаньяну.

- Неужто в той истории я продолжал жить, как и прежде? - тон вопроса был уже издевательским, но в нем проглядывал и явный страх.

- О нет, вы все бросили и исчезли из графства. Ушли в мушкетеры и скрыли свое имя под боевым прозвищем Атос.

- Ну, слава Богу, хоть здесь все соответствует истине, - с явным облегчением произнес Атос. - Но, Николь, я абсолютно ничего не говорил д'Артаньяну.

- Атос, вы сами дали мне понять как-то, что в Амьене вы признались вашему другу.

- В Амьене?

- Да, после той истории с погребом. Вы были ужасно пьяны.

- Именно потому, что я был так пьян, я и пошел сразу спать.

- А на утро вы играли на его алмаз и на Гримо.

- На Гримо я действительно играл, чтобы отыграть лошадей, но не на алмаз. Я не мог зайти настолько далеко, - Атос надолго замолчал.

Потом осторожно дотронулся до руки девушки:

- Николь, мне кажется, что что-то изменилось. Что я — уже не я... не надо было мне с вами откровенничать: я своими рассказами изменил прошлое, но это еще полбеды: боюсь, что и будущее очень сильно зависит от того, что спросите вы и как я вам отвечу. Может быть, - он опять замолчал, что-то напряженно обдумывая, - может быть лучше будет, если я помогу вам переехать в другое место. Вы ни в чем не будете нуждаться. Я позабочусь обо всем, но мы...

- Но мы не должны встречаться, - Николь пристально посмотрела графу в глаза. - А ведь вы и вправду боитесь, Ваше сиятельство. Вы боитесь перемен. И чем так хороша ваша теперешняя жизнь, Атос? Жизнь без цели, без любви, без друзей?

- Меня все в ней устраивает! - глухо ответил Атос.

- Вы уж меня простите, господин граф, я простая прислуга в вашем доме, но вы пару раз удостоили меня своей откровенности. Так что я наберусь наглости и заявлю вам в лицо: вы трус,- и увидев, как привычно дернулась его рука, усмехнулась.- Ну, с женщиной, да еще и горничной, вы драться не станете. А выслушать меня вам придется, пусть это будет и в последний раз. Мне есть что вам сказать, господин Огюст.

Я влипла в эту историю, или уж скорее в эту книгу, потому что у меня накопилась куча вопросов к вам и к вашим друзьям. Эти вопросы и привычка копаться в тексте привели к тому, что я во всем стала искать подтекст: а что думал автор, описывая судьбу героев, а что он имел в виду, когда упоминал какое-то событие, а что он не дорассказал, повествуя о жизни друзей? Ну... и вот я здесь. С вами я уже знакома, господин граф и за этот год с лишним у меня опять накопилась куча вопросов, целый вагон...

Атос посмотрел на нее непонимающими глазами и Николь спохватилась: «Целая тележка»!

- ...Но беда в том, что вы боитесь отвечать на них.

- Да, боюсь! - вдруг ответил ей граф. - Боюсь, что в моем прошлом вдруг не окажется моих друзей, моих родителей такими, какими я их знал, всех тех, кто еще вызывает у меня улыбку признательности. Так может оказаться, что мое пребывание в мушкетерах было только прихотью пресыщенного богатством юнца, а не наказанием за гордыню. Моя жизнь теперь жалка и не имеет смысла, но в ней была дружба, преданность, самопожертвование. Я хочу забыть любовь, но не друзей, поймите это, Николь! Теперь я спокоен … почти,.. а вы предлагаете мне строить жизнь заново без моего прошлого. Это мне уже не по силам.

- Но ведь я предлагаю вам все это в пределах книги!

- Знаете, моя дорогая, я кажется понял вас! - Атос посмотрел ей в глаза так пристально, что она смутилась. - В первом случае нигде о вас не говорится, не так ли? Вас попросту тогда не существовало. А вопросы, которые задавали читатели, они могли их обращать непосредственно к автору, не так ли?

- Именно так.

- И вы решили, что, находясь рядом, вы сумеете склонить меня к такому варианту событий, который бы вам был удобен?

- Ну, знаете ли, граф! - Николь вскочила, но Атос продолжал сидеть, сверля ее взглядом.

- Вы назвали меня трусом, Николь... Пусть так, я боюсь этих перемен, я не хочу их. Ну, поймите раз и навсегда: я не хочу становиться заложником любопытства сомнительной особы, свалившейся мне на голову рождественской ночью.

- А если я — подарок судьбы для вас, граф?

- Вы излишне фамильярны последнее время, я вынужден напомнить вам об этом. Прошу вас держать себя в рамках, сударыня и не только на людях.