Глава 10

И снова потянулись однообразные дни, не несущие ни надежды, ни разочарований.

Однажды утро обычного зимнего дня, спокойное, наполненное тысячью неприметных домашних мелочей, было нарушено лошадиным ржанием. Николь, накинув шаль, выскочила во двор и застыла от изумления: граф де Ла Фер в сопровождении всадника, показавшегося ей смутно знакомым, спешивался у ее крыльца.

Атос, приехавший к ней в гости, и не один, а в сопровождении какого-то господина? Каждый его визит был чреват новыми событиями в ее жизни, и почти каждый такой визит в итоге заканчивался ссорой. «Что ему нужно от меня в этот раз?» - мысленно спрашивала себя Николь, натянув на лицо светскую улыбку.

- Дорогая мадемуазель Леже, не сочтите меня уж совсем нахальным, но моему другу срочно понадобилась помощь: боюсь, что холод не даст ему добраться до моего дома достаточно быстро.

- А что с вашим другом? - спросила Николь, отметив про себя бледность незнакомца. Только вот незнакомца ли? Она уже видела когда-то эти тонкие черты, эти пышные локоны, эти черные, огненные глаза под длинными ресницами. Неужели Арамис?

- Он немного не рассчитал свои силы, и ему нужно хотя бы два-три часа передышки.

- Ваш друг ранен?

- Рана не сегодняшняя, но дала себя знать в самый неподходящий момент. Николь, он сможет побыть у вас немного? Из-за потери крови он стал очень чувствителен к холоду. У вас найдется, я надеюсь, чем напоить и отогреть его?

- Конечно же! А вы, господин граф?

- Я помогу устроить его, а потом уеду. Срочные дела, сударыня.

- А как я должна обращаться к вашему другу?

- Николь, вы достаточно коротко знакомы с ним, - улыбнулся Атос.

- Так, значит, это?..

- Арамис. Думаю, вы про него знаете не меньше, чем про меня! - Атос обернулся к другу, чтобы помочь ему сойти с коня. Арамис двигался, как в полусне, и граф, не долго думая, подхватил его на руки, как ребенка и быстро внес в дом.

В натопленной гостиной Арамис попросту сомлел, и Атос, ловко стащив с него сапоги и камзол, устроил его на диване. Горничная принесла одеяло и подушку и, убедившись, что о друге позаботятся, граф поспешно откланялся. Ошарашенная всем происшедшим Николь осталась наедине с аббатом д'Эрбле.

Ничто не говорило о том, что Арамис — священник. Очень красивый мужчина, благодаря своему изяществу он выглядел не старше тридцати лет. Близость камина вызвала на его щеках яркий, почти девичий румянец. Николь напоила его вином с корицей, и он сразу почувствовал себя лучше. Лукавый взгляд, брошенный на суетящихся вокруг него женщин, мог о многом порассказать: господин аббат был привычен к женскому вниманию, ему нравилось, когда его опекают молодые и симпатичные дамы.

- А где граф де Ла Фер? - были первые слова Арамиса, когда он почувствовал, что силы возвращаются к нему.

- Граф велел передать, что он занимается вашим делом. Как прикажете мне к вам обращаться, сударь?

- Я думаю, что лучше всего, если вы будете называть меня по имени: Рене, - Арамис взял ее руку и осторожно поднес к губам. - Это избавит и вас, и меня от проблем в будущем.

Несколько секунд Николь смотрела на бывшего мушкетера-аббата, не зная, что сказать, но потом все же не выдержала и рассмеялась.

- Что вас так удивило в моем имени? - едва ли не с обидой спросил дЭрбле.

- Вы считаете, что приличнее мне вас назвать вашим крестильным именем, чем сказать мне вашу фамилию?

- Безусловно! В моей ситуации лучше, если обо мне ничего знать не будут, а Рене — это совсем не редкое имя; тогда как моя фамилия известна многим слишком хорошо.

- И в первую очередь — кардиналу?

Арамис дернулся, отыскивая свое оружие, которое Атос положил на пол рядом с диваном.

- Успокойтесь, если вас сюда привез граф, вам нечего у меня опасаться, господин Рене, - остановила его Николь. - Граф мне доверил покой своего друга, и я не подведу Атоса, даже если меня будут пытать.

- Так вы знаете его боевое прозвище?

- И ваше тоже, господин Арамис!

Д'Эрбле задержал дыхание, чтобы не выдать своего гнева.

- Атос рассказал вам что-то о нашем деле?

- Граф никогда ничего не рассказывает. Я помню вас по вашему первому визиту в Бражелон.

- Ах, вот как! У вас прекрасная память. Это было так давно, что я сам успел забыть об этом, - Арамис немного театральным жестом провел рукой по лбу.

«Позер. Позер и хитрая лиса! - подвела итог наблюдениям Николь. - Но со мной этот фокус не пройдет: меня ты не очаруешь!»

Арамис сильно переживал, как Атос управится с их делами в одиночестве. И это было искреннее беспокойство: Арамис друга любил, преклонялся перед ним, хотя старался об этом не говорить. И все же искреннее восхищение проскальзывало в его оценке действий графа.

Николь поняла кое-что из осторожных фраз Арамиса: друзья были связными в каком-то опасном деле. Очередной заговор против Ришелье? Арамиса могла в него втягивать очередная герцогиня, но зачем это все Атосу? У него на руках двое детей. Случись с ним что-то, все будет кончено и с близнецами: кому нужны два бастарда? На что граф рассчитывает, впутавшись в интригу?

К вечеру приехал Гримо, и Арамис, галантно распрощавшись с Николь, уехал вместе с ним. Куда? Во всяком случае, в сторону, противоположную Бражелону.


Атос как-то обмолвился, что у него в Берри остался старый замок, в котором давно уже никто не жил. Построенный еще в Средние века, готический по своей архитектуре, мрачный и величественный снаружи, он был абсолютно пуст внутри. Давным-давно из него вывезли всю мебель, и только ветер свистел в кое-где уцелевших витражах. Атос не любил говорить об этом доме, хотя и родился в нем. Но мечтал, что когда-нибудь разберет его и из старинных камней сумеет построить часовню на окраине своих владений.

Именно сюда и приехали они с Арамисом. Здесь никому в голову не пришло бы их искать. Арамис, как всегда не сумевший остаться в стороне от новой интриги, объяснял свое желание поддержать герцогиню де Шеврез. Атос же с каждым днем видел все яснее, что друг имеет уже собственные планы и расчеты.

Он и сам затруднился бы точно определить, зачем впутался в эту историю. Ну, прежде всего: Арамису нужна была помощь. Перед этой необходимостью сразу отступали все доводы рассудка, коих у Атоса было немало. Другу угрожала смертельная опасность, а почему это произошло, Атос старался не думать: срабатывала старая клятва, по которой они слепо шли на помощь тому, кто в этом нуждался.

Личные причины уехать подальше от дома у него тоже были: пора было разобраться в том, что он успел натворить и в этот раз. Эта странная женщина, явившаяся ему из непонятных миров десять лет назад, стала привычной частью его жизни. Он слишком хорошо понял, какую угрозу таит их совместное существование, и с удивительным легкомыслием для человека здравомыслящего тянулся к ней. В этом было что-то от упоения боем, когда каждую секунду тебя может накрыть пуля, удар шпаги или ядро, а ты все равно несешься вперед.

Проблемы начала создавать и баронесса, во чтобы то ни стало желавшая опутать его брачными узами и избравшая для этого средство недостойное: Габриэля.

Граф сразу подумал о старом замке: никто их здесь не станет искать, надо только не жечь огня и постараться не выдавать своего присутствия. Гримо снабдил их припасами на пару дней, так что они смогут пересидеть здесь, не подвергая себя особой опасности. Графу не хотелось самому себе признаваться, что сюда его опять привела тоска по прошлому. Однажды он уже наведался в замок и ничего хорошего здесь не нашел. Но тогда у него было мало времени, а вот теперь он сможет хорошенько осмотреть все.

Арамис проснулся среди ночи от холода. Острое чувство одиночества мгновенно прогнало сон. Чтобы не мерзнуть, они улеглись рядом и накрылись подбитыми мехом плащами. Сейчас Атоса под боком не было. Арамис встал и, ведомый своим рысьим зрением, дававшим ему возможность видеть в темноте не хуже чем днем, отправился на поиски друга.

Пару раз он вспугивал какую-то ночную птицу, с сердитым криком срывавшуюся со своего насеста, раз беззвучно проскользнула сова. Во мраке пустой замок казался чертогами давно умершего великана. Кое-где черепица осыпалась, и на фоне неба смутно белели, словно кости древнего дракона, выбеленные временем стропила островерхой крыши.

Арамиса увлекли эти поиски. Он ощущал себя мальчишкой, попавшим в сказку. Вот-вот распахнутся огромные двери, зазвучат трубы, вспыхнут факелы в проеме дверей, в сопровождении рыцарей Круглого стола появится в сверкающих латах король...

- Кто здесь?- смутный силуэт человека выступил из-за угла. От неожиданности Арамис споткнулся о какой-то камень и едва не свалился на пол.

- Атос! Я искал вас, и все равно вы меня напугали, друг мой! - д'Эрбле коротко рассмеялся, но смех был какой-то сухой, нервический. - Этот замок действует на нервы.

- Простите, что оставил вас одного, Арамис, но мне не спалось, и я побоялся разбудить вас, - после паузы ответил граф. - Мне захотелось пройтись по замку.

- Среди ночи, Атос?

- Мне хотелось проверить, помню ли я, что и где располагалось в этом доме.

- Помните ли вы? - поразился Арамис. - Вы что, бывали здесь и раньше? Чей это был замок, Атос?

- Мой, - просто ответил граф, и вновь воцарилось молчание. Арамис был поражен настолько, что потерял дар речи, Атосу же не хотелось нарушать тишину ночи. Так они сидели довольно долго. Рассвет был уже не за горами, когда граф заговорил вновь.

- Здесь никто не живет с тех пор, как я уехал в Париж. То, что случилось, произошло в нашем лесу. Не зря у него дурная слава еще со времен первых королей идет, - он криво усмехнулся. - Волки там водились не только о четырех ногах, но и о двух. А здесь оказались шакалы, которые едва дождались моей подписи и тут же растащили все, что было в замке по своим норам. Мебель, старинные гобелены, бесценные картины. Все, что вы могли видеть у меня в Бражелоне, Арамис, это то, что было в Ла Фере и что они не посмели взять.

- О ком вы, Атос? - поразился д'Эрбле.

- О моих дражайших родственниках, - с невыразимым презрением в голосе проронил граф. - Поймите меня правильно, Арамис: мне не было жаль отдать им все, чем я обладал. Меня до глубины души поразила их жадность, их ненасытность, их бесцеремонность. Их грубое насилие по отношению к нашей с ними общей памяти. В прошлый мой визит в эти древние стены я увидел только остов. Из тела замка забрали его душу, забрали все, что составляло живую его плоть. Это жестоко по отношению к нашим предкам. Пойдемте, я вам кое-что покажу! - он протянул руку Арамису, помогая ему встать.

Они пришли в большую залу с высокими стрельчатыми окнами, где на самом верху осталось всего несколько цветных стекол.

- Здесь я родился, Рене. В этой самой комнате. Они уволокли даже кровать, на которой рождались их предки. О, простите, - спохватился Атос. - Я забиваю вам голову своими семейными россказнями, когда у вас хватает своих печалей.

- Не говорите так, Атос! - Арамис сжал руку друга. - И в моей семейной истории достаточно плохих страниц. И пусть семьи стали для нас чужими, мы нашли друг друга, и у нас есть наша дружба. Я верю, что мы всегда будем друг для друга лучшей семьей.

- Да, и для этого не мешало бы найти д'Артаньяна, - рассмеялся Атос. - А ведь он единственный, с кем еще не знакома Николь, - пробормотал он себе под нос, но Арамис расслышал. Но и расспрашивать друга не стал: Атос, если захочет, сам все расскажет так же, как рассказал ему сейчас о своем замке.


Спустя два дня друзья расстались: Арамис благополучно пробрался в Италию, Атос вернулся домой кружной дорогой, заехав еще и к себе в Ла Фер.

Этому поместью он в последнее время стал уделять внимание, потому что увидел в нем, наконец, не только место былого крушения всех своих мечтаний. Старинный замок обладал огромной ценностью: при умелом подходе и правильной расстановке сил Ла Фер становился неприступной крепостью.

Был еще замок Куси, отлично знакомый графу с детства, но о нем, к сожалению речи не было: содержать его было под силу только сеньорам де Куси в былые времена, и он медленно, но верно, умирал. Атос, конечно, не мог знать, что пройдет не так много лет, и он будет стоять напротив замка, с болью рассматривая разрушенную свинцовую кровлю, которую кардинал Мазарини велел снести, чтобы лишить гордый оплот феодальной Франции символа сопротивления королевской власти. Но пока кровля еще защищала донжон от непогоды и шальных ядер.

Пока граф осматривал Ла Фер вместе со своим старым управляющим, его не покидала мысль о странном поведении Габриэля. Атос был уверен, что в мальчике рано пробудили ничем не оправданное желание первенствовать над братом. Жажда власти в таком маленьком существе, непримиримость, вспыльчивость без причины — откуда все это, если дети воспитывались совершенно на равных? Кто-то поощрял все эти вспышки, эту заносчивость, это желание первенствовать любой ценой.

Атос был уверен, что любит детей совершенно одинаково, но это было не так. В Рауле он находил и душевный отклик, и нежность, и ласковость. Мальчик был скромен, не стремился никого задеть, унизить. Добрый, спокойный, ласковый ребенок, не обладавший особыми амбициями, тем не менее оказался талантливее своего брата. Ему легко давалась учеба, он прекрасно ездил верхом и был ловок в любой игре.

Габриэль, впрочем, во всем, что касалось военной подготовки, не уступал брату ни в чем. Ни в чем, кроме одного: мальчик страшно боялся воды, и никакими силами нельзя было заставить его зайти в реку. Атос, которому Гримо пожаловался на трусливое отступление Габриэля перед водной стихией, пожал плечами и заметил, что у мальчика еще есть в запасе пара лет для того, чтобы справиться с этим страхом, но эта новость неприятно поразила его.

Он выждал несколько дней и сам отправился с детьми в купальню. Рауль, страшно довольный, что может показать графу свои успехи, плавал и нырял до посинения. Габриэль стоял на берегу, белый от страха, а когда Атос на руках занес его в воду и стал объяснять, что надо делать, чтобы держаться на воде, мальчик его не услышал. Взглянув на сына, граф понял, что тот вот-вот лишится чувств от страха. Чертыхнувшись в сердцах, Атос вынес его на берег и оставил свои попытки обучить сына плавать. «Станет старше - сам захочет не отставать от сверстников», - решил для себя граф. Результатом этих уроков стало то, что Габриэль стал относится к Раулю, как к своему вассалу, беззастенчиво помыкая им. Рауль молчал, не жаловался, но сжимал кулачки.


На шум в детской прибежали сразу и Атос, и Гримо. Дети катались по ковру, лупя друг друга. Оба дрались молча, ожесточенно, но Рауль был сильнее, и очень быстро оказался верхом на брате. Сжимая его руки в своих, он смотрел на Габриэля сверху вниз с жалостью. Снизу вверх ему отвечал полный недетской ненависти взгляд брата.

- Я убью тебя, Рауль. Я убью тебя точно, если вдруг граф решит, что ты старший,- заявил Габриэль, давясь кровью, льющейся с разбитого братом носа.

- Мне все равно, кто из нас старший, я не позволю тебе унижать меня и обзывать, словно я не дворянин и не твой брат, а простой смерд, - у Рауля была разбита губа, и струйка крови стекала на разорванный воротничок рубашки.

Атос молча переводил взгляд с одного сына на другого, пока дети не заметили, что они уже не одни.

- По десять розг каждому! - приказал он незнакомым, злым голосом, и вышел, хлопнув дверью.

Гримо, глядя на мальчиков, только развел руками.


Это был первый и последний раз, когда мальчиков примерно наказали таким образом. Порка стоила дорогого не только им, но и отцу. Неделю Атос не желал видеть детей, и это оказалось для них испытанием куда более серьезным, чем розги.

Графа оба любили, и это было, наверное, единственным, что объединяло таких разных по характеру детей. Но и в этой любви они были соперниками. Рауль на брата никогда не жаловался: доносить на кого-то было глубоко противно его природе. Габриэль тоже никогда не ябедничал: он отлично знал, что Атос ненавидит подобные поступки, и это удерживало его. Граф никогда не выделял никого из сыновей, никому не оказывал предпочтения. Был всегда ровен и спокоен с близнецами. Габриэлю казалось, что он безразличен опекуну, и будь он старшим, граф обязательно предпочтет его брату.


Подозрение, появившееся у графа, что баронесса де Вижье стала принимать деятельное участие в воспитании мальчиков, заставило его решиться на откровенный разговор с ней, разговор, который не заставил себя ждать. Если Габриэль никогда не жаловался отцу, то мадам Вижье ничего не стоило вытянуть из мальчика историю с дракой и наказанием. И, если до того баронесса настраивала ребенка осторожно и так, что не было повода ее упрекнуть, теперь она сама явилась к графу.

Атосу с некоторых пор этот светский роман стал в тягость: он не переносил ни мелочных обид, ни придирок, ни, тем более, сцен ревности, которые ему уже пару раз закатывала любовница. Человек прямой, он решил объясниться и расстаться миром.

Баронесса мира не хотела: она скучала в провинции, куда вынуждена была удалится после гибели мужа, а связь с графом мечтала превратить в более прочные узы. К тому же, ей совсем не улыбалась перспектива иметь в будущем браке довесок в виде близнецов-приемышей. Надо было поставить графа перед возможностью выбора: законные дети в будущем браке или эти два мальчугана, которые будут ему вечным упреком.

То, что эти мальчики — родные сыновья графа де Ла Фер, сомневаться не приходилось: дети с каждым днем все сильнее походили на Атоса. Ему никогда не удастся сделать хотя бы одного из них своим наследником, а вражда между братьями окончательно положила бы конец любым планам графа. И баронесса исподволь разжигала ядовитое пламя соперничества.

Она явилась в Бражелон с непринужденностью доброй соседки и личного друга господина графа. Атос бесцеремонности не терпел и даже женщинам ее не прощал. А тут еще визит был не вовремя: он предпочел бы беседу вне стен дома. Граф предвидел, что разговор начистоту может кончиться криками и скандалом, а делать достоянием гласности то, о чем и так догадывалась с некоторых пор дворня, ему претило.

Мадам де Вижье хотела противоположного: огласки отношений. И то, как она прибыла, покоробило Атоса в очередной раз. Баронесса приехала верхом, переодевшись в мужчину. Она не обладала непринужденностью нужных манер, которыми так славилась герцогиня де Шеврез, и этот маскарад отдавал пошлостью. Тем не менее, Атос встретил ее на крыльце и провел в свой кабинет, оказывая ей именно то внимание, к которому обязывала его встреча любого мужчины. И все равно гостью узнали сразу же.

Баронесса расположилась в кресле с максимальным удобством.

- Что случилось, сударыня? - холодно спросил ее граф. - Чему или кому я обязан, что вы навещаете меня в подобном виде?

- Оливье, что за тон? Вы мне не рады? - она закинула ногу на ногу, демонстрируя высокий подъем, подчеркнутый пряжкой сапога.

- Мне не нравится, когда вы наряжаетесь подобным образом, Элиза. Вам не к лицу подобный вид.

- Бог мой, какие строгости! Теперь это в моде.

- Это не для вас!

- Граф, я свободная женщина, надо мной нет мужа-тирана, и я одеваюсь так, как мне представляется разумным в данной ситуации.

- Вас разыскивают клевреты кардинала? - простодушно поинтересовался Атос, едва сдерживая улыбку.

- А если бы моей жизни действительно угрожала опасность, вы бы помогли мне, Оливье?

- Если бы вы просили моей помощи — вне всякого сомнения, - в тон ей ответил граф.

- Только по моей просьбе?

- Зависит от ситуации, дорогая.

- Я приму это к сведению, Ваше сиятельство. Но довольно шуток! Я приехала не для этого.

- Цель вашего визита, Элиза? - Атос встал, прошелся по кабинету и остановился прямо напротив гостьи.

- Раскрыть вам глаза на заговор против вас.

- Заговор? - Атос почувствовал, как в нем растет раздражение: эта женщина начинала ему действовать на нервы. - Давно прошли времена, когда кому-то нужно было устраивать против меня заговор.

- И все же вы не правы: против вас злоумышляют.

- Кто, господи боже мой?

- Ваша бывшая гувернантка! И она использует для этого ваших воспитанников.

- Элиза, я не хочу слышать эту чушь, - устало остановил ее Атос. - У вас очень живое воображение, и оно подчас рисует вам едва ли не Апокалипсис.

- Для вашего будущего это и вправду может быть концом всего, граф.

- Чего же вы хотите от меня, баронесса?

- Только одного: чтобы вы, наконец, подумали о себе лично.

- О себе лично... хорошо, поговорим обо мне... и о вас, Элиза, - граф вернулся в свое кресло. - Вам не кажется, моя дорогая, что вы стали близким... очень близким другом не только для меня, но и для Габриэля?

- Но что в этом удивительного, Оливье? Мальчик нуждается в женской ласке. Не должен же он получать ее от кухарки, поскольку других женщин в вашем доме больше и не увидишь.

- Но в такой же ласке, мне кажется, нуждается и Рауль, не так ли?

- Вы больше любите его, Оливье, и Габриэль это чувствует!

- Чушь!- решительно пресек Атос ее слова, но на баронессу это не произвело впечатления.

- Я не раз говорила об этом с Габриэлем. Мальчик очень чувствителен. Его очень угнетает, что вы не отдаете ему предпочтения перед братом. Он считает, что, как старшему, ему необходимо ваше внимание.

Атос вздрогнул, потому что женщина сама подняла тему, к которой и ему хотелось подойти.

- Странно, откуда у него такие мысли. Я ведь и сам не знаю, кто из моих воспитанников старший, а кто младший. Да и какое это имеет значение, в конце-концов?!

- Самое решительное, граф, - вкрадчиво улыбнулась баронесса, проведя пальцем по руке графа.- Самое серьезное, дорогой мой. Потому что это - вопрос о вашем наследнике.

Атос следил глазами за рукой любовницы, и на губах у него появилась странная улыбка: смесь презрения и удовлетворения.

- Вам кажется, мадам, что пришло время поговорить о наследнике? Мы зашли с вами слишком далеко?

- Оливье! - она в сердцах хлопнула кулачком по колену. - Несносный вы человек! Я говорю о вашем сыне, которого вам никогда не сделать наследником. И намекаю вам (а как женщине, мне это не слишком прилично делать), что у вас есть возможность иметь законного наследника. Я, во всяком случае, еще способна иметь детей! - она вскочила, Атос остался сидеть в кресле.

- В приличном обществе не принято обсуждать, кто кому отец, - негромко произнес граф.

- Мы с вами наедине, граф!

- В моем доме, мадам! Но не в вашей спальне.

- Вам бы хотелось перенести этот разговор туда, Ваше сиятельство? - баронесса начала терять самообладание.

- Упаси меня бог! После всего сказанного я не вижу необходимости вообще навещать вас, мадам. Был бы вам чрезвычайно обязан, если бы вы свои соображения о моих воспитанниках оставили раз и навсегда в этих стенах. Я бы очень огорчился, госпожа баронесса, если бы мне пришлось предпринять какие-нибудь меры против источника сплетен, - граф взял ее руку в свою, холодно поцеловал и вежливо поклонился. - Я провожу вас, мадам. В дальнейшем мы с вами просто добрые соседи, не так ли?

- Не рассчитывайте на это, граф! Как не рассчитывайте на то, что ваше сходство с мальчиками кого-то оставит в неведении! Дураков в нашем обществе нет! - баронесса, не дожидаясь, пока перед ней откроют дверь, бросилась вон, сбежала по ступеням и оглянулась по сторонам. Ее лошадь ждала у крыльца: Гримо, заслышав шум в кабинете графа, немедленно вывел коня из стойла. Баронесса, не позволив никому подать стремя, вскочила в седло и вихрем унеслась со двора.

Атос, застыв у дверей как изваяние, проводил ее взглядом, в котором и при большом желании, никто не увидел бы сожаления.