Лакомство

Их противоборство не вчера началось.
- Идол, - в сердцах заявляет бабушка, - что же ты - смерти моей хочешь? Да? Скажи, бабка, смерти твоей хочу. Ведь которую ночь из-за тебя не спим, чучело ты сибирское!
Бабушка садится на стул. Кошка, чучело сибирское, выглядывает из-за дверной липины, и глаза её горят огнём. Нет, бабка, нас так просто не возьмёшь, голыми руками. Мы себе цену знаем и скидок никому не делаем. Ты же сама знаешь, что победит сильнейший. Ну и...
- Я тебе покажу кузькину мать, я тебя сейчас прищучу хорошенько.
Бабушка без предупреждения срывается с места, совсем по-молодому бежит в коридор, куда нырнула и спряталась там в спасительной темноте кошка, зараза.
- Вот как возьму сейчас топор, - пугает, сама содрогаясь, бабушка. - Я тебе твою фанаберию укорочу - вмиг!
Она пробирается через тени и полутени знакомого пространства и не видит зверя - он давно обошёл противника и теперь сидит за спиной, на пороге, поглядывая жёлтыми глазами: ну-ну... все бы так воевали... не отстояли бы страну.
- Ах, ты... чучело-мяучело, - бабушка обнаружила свою оплошность и возвращается с явно выраженным намерением расправиться с желтоглазой. - Ты думаешь - что? Ты думаешь, бабка совсем уже. Нет, не совсем. От так...
Бабушка нагибается с несвойственной своему возрасту гибкостью и мало не достаёт кошку руками. Та лишь в последнее мгновение делает вольт и уходит от опасности под стул. Там она чувствует себя в безопасности: бабка без рукавиц, а голыми руками нас не возьмёшь, как уже и говорилось выше. Поэтому кошка свободно и вольготно разлеглась там на полу, а обозначаемые попытки сближения она встречает шипением.
Бабушка садится на другой стул. Они с кошкой смотрят друг на друга. На часах уже давно глубокая ночь. В доме всё спит. И бабушке пора спать, ей с утра на приём к доктору. Но кошка не ложится и бабке не даёт. Ей нужно лакомство. Вынь да положь. А давать лакомство доктор, не этот, не человечий доктор, другой, запретил строго-настрого и раз и навсегда.
- Ведь нельзя же тебе, русским языком тебе говорят. Ведь ты опять заболеешь, и я старыми годами таскай тебя, кережу, в переноске к ветеринару. Ведь это всё ты знаешь. И чего упрямишься?!
"Это не твоё дело, старая, - щурит жёлтые глаза упрямица. - Ты делай, чего тебе я говорю, а не слушай всяких докторов. Много они понимают!"
Бабушка тяжело вздыхает. Ведь придётся дать. А иначе - спать не даст, ведьма киевская. "Ведьма киевская" означает, что противостояние подошло к концу и уже забрезжило впереди, замаячило согласие. А оно, как известно, есть продукт непротивления сторон. Бабка снова вздыхает, горше прежнего. Она встаёт и плетётся к холодильнику. "Ты, Авксинья, потатчица, - бывало, выговаривал ей покойный муж, - будь такие все, как ты, мы бы страну не отстояли!"
- На, жри... Может, лопнешь.
В сердцах бабка попадает ложкой мимо, кошка трётся у ног, победно вздев хвост.
- Маруська, ч-чёртова кошка... Не лезь в миску, не помрёшь... Ох, ох... ну вот как тут... "не давайте"... а как "не давайте"?
Через полчаса кошка, сытая, удоволенная, спит в коробке. Бабка забыла коробку из-под старых сапожек на полу, а Маруська приспособила. Коробка ей мала, полностью умещается только живот, ну хвост ещё, калачиком свернуть если. А голова и лапы находятся как бы на периферии. И ведь ничего, спит и в ус не дует. Но это пока, первые дни и в охвотку. Надоест, и кошка найдёт себе другое спальное место.
Хозяйка, кряхтя, укладывается на свой диван. Спать ей остаётся всего ничего.


10 октября 2017 г.